Шеметов Костя : другие произведения.

Магазин потерянной любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главный герой романа, приёмщик брака одного из компьютерных магазинов Москвы, усталый и разочарованный действительностью, обнаруживает дневниковые записи своего давнего друга. Тот исчез несколько лет назад, оставив по себе лишь воспоминание и книжку: четыре тома неразделённой любви. В какой-то момент приёмщик решает продать эти записи, но чуть позже переживает озарение: если можно продать книжку о любви - почему бы не продать и саму любовь? Уж с браком он как-нибудь справится. Справился он или нет, и что из этого вышло, предстоит узнать читателю.
  Магазин потерянной любви
  
   Суть связей в реляционной базе данных лучше всего воспринимается при рассмотрении примеров.
   (Из самоучителя по Microsoft Office Access 2007)
  
   Да и что вообще можно ответить на вопросы людей?
   (М. Уэльбек, "Карта и территория")
  
  Пролог
   Известно, что поведение человека в некоторой степени влияет на структуру его мозга. В ходе нейрогенеза мозг приобретает вполне определённую характеристику, с которой человеку и жить до конца его дней. Примерно к середине жизни клетки-синапсы получают достаточно информации и уже никуда не торопятся.
   Не торопился и Митя Захаров, приёмщик брака.
   Уже который год он работал в магазине "Прекрасный мир компьютеров" (компьютеры и комплектующие) и теперь точно знал, что устал. Сядет себе у монитора и смотрит часами в потухший экран. Иными словами, он достаточно насмотрелся и на брак и на этот прекрасный мир. "Жизнь не так уж и тяжела, это просто испытание, которое надо выдержать", - прочёл он как-то у Мишеля Уэльбека, и нет-нет, а и задавался вопросом, а надо ли?
   Складывалось впечатление, что Митя Захаров и его синапсы утратили всякую цель. Митя то и дело прогуливал, а синапсы и того хуже: они не отказывались от работы, но выполняли её лишь формально. В ходе передачи сигналов между нейронами синапсы намеренно искажали их характеристики. Они меняли амплитуду и частоту сигнала, затрудняя, таким образом, божий промысел и оставаясь безнаказанными.
   Впрочем, испытание жизнью выдержит не каждый. На память приходил фотограф "Прекрасного мира" - Джони. Он устроился в магазин через год-два после Мити и тотчас привлёк внимание своей какой-то наивностью, что ли. Он или художник, думал Митя, или дурак. Джони будто с Луны свалился. Говорил мало, казалось, вдумчиво, но не понятно - мысль уплывала, что зачастую вызывало неловкость у окружающих. В основном, это были складские рабочие и персонал торгового зала, а неловкости этот персонал не любил. Джони отгородил себе место в подвале и лишь изредка поднимался наверх взглянуть, что там творится.
   Там же творилось не бог весть что: отворялись ворота, заезжал грузовик-другой, разгружался и уезжал. "Джони Фарагут", - представился он как-то раз и в растерянности замялся. "Гомес Антонио Викторович", - пошутил Митя и отвёл взгляд. Вот и ещё один попался, подумал он. Вряд ли этот Джони выдержит испытание жизнью.
   К 2016 году процент брака в "Прекрасном мире" достиг немыслимого уровня. Примерно четверть проданного товара возвращалась назад. "Антонио" едва справлялся. Работы существенно прибавилось, а зарплата ничуть - она как была, так и осталась. От прежней жизни лучшим воспоминанием у Мити была психиатрическая клиника в Лосином острове, а большая часть денег уходила на алименты. В сущности, приёмщик брака выживал лишь благодаря предприимчивости. Время от времени он затевал какие-нибудь сделки или даже крал при случае. Карту памяти, к примеру, материнскую плату, да пусть бы даже и провод какой. В его представлении это был, своего рода, натуральный обмен с обстоятельствами.
   Джони так не сможет, не сомневался Митя ещё при первых знакомствах с ним. И точно - Джони не смог. Он едва справлялся с работой, уходил затемно - нечего было и думать о благоденствии. Джони выбрал не ту профессию, не тот магазин и не ту страну. Да и мог ли он вообще что-либо выбрать? Натаскает железа в подвал и давай снимать до поздней ночи.
   Когда же снимать было нечего, Джони сидел за ноутбуком. Митя не раз заставал его. "Что ты всё пишешь?", - спросил он как-то. "Рассказы всякие", - ответил Джони, а лет шесть назад дал почитать, да так и оставил. Это были четыре самодельные книжки в картонном переплёте и размером с жёсткий диск. Первую Митя кое-как пролистал, остальные закинул в коробку из-под липкой ленты и уже не вынимал оттуда.
   Этот "писатель" имел довольно романтическую натуру, но в целом был скушен. Как, впрочем, и его книжка о неразделённой любви. В "Прекрасном мире" Джони влюбился в одну продавщицу из розничного отдела. И что ж? Да ничего. Вику Россохину Митя знал и раньше - так себе. Ясно, что ей требовался практичный человек, и у Джони не было ни единого шанса. В рассказах он называл её "Vi" (Ви) и время от времени "Луизой". Уже на третий день Джони признался в любви, а ещё через день, Вика распростилась с ним. "Забудьте мой номер, - прислала она SMS, - и на этом всё".
   Ясно, что Джони был разбит, но не терял надежды и в какой-то момент начал записывать дневник. Вероятно, так он заполнял возникающую в подобных случаях пустоту. Митя примерно представлял это состояние, но не строил иллюзий: немного помучается и всё пройдёт.
   Как оказалось, не прошло. Миновали годы, и вот сегодня Захаров наткнулся на коробку со скотчем. С коробки на него поглядывала собака в красном круге с заострённым хвостом и бородой. Надпись у собаки гласила "Скотч терьер" и тут же: ООО "Нова Ролл - Скотч". Надо же, подумал Митя и заглянул в последние Джонины страницы. Стояла суббота. За окном мело. Джони вёл записи на протяжении шести лет и, судя по всему, так и не разлюбил свою продавщицу. Текст, между тем, читался на удивление легко. "Видно расписался под конец, - Митя припомнил до боли невыразительный образ художника. - Где-то он сейчас? Может и умер человек, как знать".
   Пострадали и книжки. Их не раз заливало из туалета. Высыхая, они коробились. К тому же, их точил червь и грызла мышь. Мышь то и дело бегала у коробки. Митя любил её, давал молока, а той, казалось, всё мало, и она будто тянулась к бескрайнему миру вымысла. В сущности, как позже заметит "Антонио Гомес", Джонины книжки и были этим счастливым миром. Митя отряхнул их и сложил в сумку. "Может, продам где?" - мелькнула мысль.
   Продать и в самом деле было где. Взять хотя бы магазины хенд мейд. Один за другим они открывались и в Москве и где бы то ни было. Магазины торговали чем придётся, а главным критерием считалась ручная работа. Митя размечтался и уже видел приписку к ценнику: "Книжка неизвестного писателя в четырёх томах. История неразделённой любви. Вполне удавшаяся попытка воссоздать утраченную реальность в воображении".
   И тут Захаров ощутил давно уже позабытое чувство необыкновенной лёгкости. Пусть и на короткий интервал, к нему вернулись силы, и даже желание жить. Стоило сменить характер деятельности, думал он, и дело пошло.
   Пошло, да не совсем. Ведь если разобраться, в последние несколько часов, размышляя о Джони, Митя занимался всё тем же приёмом брака. На что он рассчитывал? Несомненно, на прибыль. На прибыль существенную и баснословную. Казалось, он даже знал, как получить её. По меньшей мере, в голове крутилась схема. Пусть и не до конца детализированная, но схема. Механизм, функционирующий во множестве измерений. В своём роде Гильбертово пространство, или даже гипотеза Римана - как данность современной математики.
  
  Часть первая. Приём брака
  I
   Суббота подходила к концу. До окончания рабочего дня оставалось чуть больше часа. Отдел гарантийного обслуживания подбивал итоги. Для выходного вполне хватало. Митя Захаров получил десятка два сопроводительных документов ("Форма Љ1", - учил он как-то пойманную у окна муху), внёс их в компьютер и рассовал по полкам около сотни коробок. Большую часть из них составлял действительно брак, остальные - возврат и преимущественно по прихоти покупателя. Людям не нравились цвет, форма, запах, качество материала, упаковка, и то, как её открывать. Да и что вообще им могло понравиться? В большинстве случаев они не имели даже собственного мнения, а решение принимали спонтанно, безотчётно повинуясь маркетинговой атаке.
   Люди сами что брак, то и дело злился Захаров, а зря. Ведь если разобраться, оно как раз и к лучшему. Половину возврата Митя проведёт, как дефекты по вине покупателя и вскоре продаст. Нет, не зря он выбрал эту профессию. Теперь на вырученные деньги Митя купит секвенсор "Doepfer" и коллекционное издание Velvet Underground (шесть виниловых пластинок в оригинальной упаковке восемьдесят шестого года).
   Зачем ему секвенсор, он и сам не знал. Он давно завязал и с электрической музыкой и с этой его группой. "Jesus Christ VIP Star" дали последний концерт ещё позапрошлой зимой. По обыкновению концерт закончился дракой. В сущности, вспоминал чуть позже Михаил Дмитриевич Антипов (Миша Вивисектор), вдохновитель проекта, этот Иисус Христос дрался не со зрителями и даже не с нацистами из Твери в "Плане Б". Jesus Christ, подытожил он, дрались со всем миром, а кому надо такое искусство? Вскоре участники группы записали, как и хотели компакт-диск и на этом расстались.
   Впрочем, Velvet Underground тоже были прихотью. Как и любительская музыка, коллекционирование чего попало не приносило долгосрочной радости: потрогал, послушал и забыл. Не радовал и предстоящий выходной. Не говоря уже о буднях. Образно Митя сравнивал свою работу с противостоянием терроризму. В понедельник Талибан подтягивал силы и брал заложников. Во вторник солдаты Аллаха выставляли свои требования и нюхали кокаин. В среду эти мученики Господа убивали мужчин, в четверг - женщин, а в пятницу - стариков и детей. В ночь на субботу приходили омоновцы, пускали газ, и к утру наступало затишье.
   Как и сегодня, затишье длилось более-менее до сумерек. Митя собирался уходить. Найденные книжки - одна к другой - уже заняли место в его голове. Хотя бы суббота прошла - уже хорошо.
  
   Да не тут-то было. Без пятнадцати шесть явился клиент. Как же некстати. "Главмусор, - представился он, - пятьсот светодиодных ламп "Flexled", - и протянул руку". Митя как сидел, так и сидел. Откуда мне знать, за что он брался, думал Захаров. "Главмусор" то и дело закупался в "Прекрасном мире", а светодиодные лампы "Flexled" как раз и являлись интеллектуальной собственностью этого "Мира". Лампы доставлялись из Восточного Китая. Что ж у них за рабочие такие? - недоумевал Митя. Рабочие "Коллекшн Энтерпрайз" из Шеньженя и вправду работали спустя рукава. Зачастую их товар не подлежал ремонту и его можно было разве что выкинуть на помойку. Всякий раз лампы "Flexled" учитывались, как испорченные при транспортировке, и списывались. Возврат наличности по ним не производился и "Главмусор" мог рассчитывать лишь на судебную тяжбу.
   В действительности же бракованные лампы вновь поступали в продажу и так без конца. Акция приносила существенную прибыль. Тут что с мышью в коробке "Скотч Терьер" - мышь ела, сколько хотела, а Митя ещё и молока ей давал.
   - Извините, - сказал он, - мы можем это только списать. Будете забирать?
   Нет, забирать он не будет. Худощавый молодой человек явно обиделся и на прощанье вскинул руками. Бодрости у него поубавилось. С досады он хлопнул дверью и поплёлся к своей "газели". Та поджидала его на стоянке и будто вопрошала: "Видишь, с тобой только бензин жечь".
   Расход топлива у "газели" составляет от 10 до 18 литров на 100 километров. Подумать только - от Мухосранска и обратно экспедитор сжёг полтонны горючего. Ну и что, что на ней красовался логотип "Главмусора"? - спросит иной. В том то и дело - машина как раз и была этим самым мусором. А экспедитор, впрочем, как и светодиодные лампы "Flexled", и Митя Захаров, приёмщик брака - представляли собой неотъемлемые части "Прекрасного мира компьютеров". Круг замкнулся и Митя понимал, что больше так не может.
   Проводив клиента, он полез в Джонины книжки.
   "Вывоз мусора, - писал тот, давая заключительную характеристику своим чувствам к Vi, - задача не из простых. Её выполнение требует больших усилий, концентрации ума и здоровья". Пожалуй, Джони прав. Митя выключил компьютер и оделся. Куда ни кинь - валялся мусор. Он перекатывался под ногами, взлетал от ветра и носился в бескрайнем космосе. Мусор был что нейтрино, забирающие остаток энергии от затухающей звезды. Что ни говори, ситуация обескураживала.
   Митя не знал, что и думать. Сев в машину, он включил The Stone Roses и закурил. Что за чудо эта "Манчестерская сцена", мелькнула мысль. Пожалуй, поеду через Полярную, так выйдет дольше, зато можно никуда не торопясь поразмыслить. Проблема мусора не отпускала. "Не отпускает", - приходил он к одному и тому же. Как жаль, что он не экстремофил, а так прицепился бы подобно тихоходке к космическому аппарату "Кассини" и кружил бы себе вокруг Сатурна. Впрочем, и в космосе летал мусор. Он попадался навстречу, перемещался вдоль орбит и тянулся к самому поясу астероидов.
   В отличие от "газели" его BMW не вопрошала, не тратила попусту бензин, шла ровно и почти беззвучно. Но проблема заключалась даже не столько в том, чтобы вывезти мусор, а чтобы его утилизировать. Приёмщик брака знал об этом как никто другой. "У Джони в голове один мусор", - замечала Вика Россохина и едва ли ошибалась. Джонина голова, как и головы многих других людей, не справлялась. Накопленный там мусор едва вывозился. Об эффективной утилизации нечего было и думать - не хватало ни ума, ни здоровья.
   Спустя минут сорок, покружив у "Ашана", Митя свернул на МКАД и надолго застрял там в бесконечной пробке.
  
  II
   В следующие две недели он не выходил из дому. Первым делом Митя Захаров отсканировал Джонины тексты, собрал в отдельные файлы попавшиеся там имена, номера телефонов, электронные адреса, ссылки на литературу и множество фотографий, беспорядочно раскиданных по страницам в виде миниатюр. Затем он составил и отправил письма по найденным адресам, хоть почти и не надеялся, что кто-то ответит. Скорей всего, рассуждал Митя, эти персонажи давно сменили свою почту, если вообще существовали в реальности, а не были лишь вымыслом.
   Из примерно шестисот фотографий около трети были постановочными композициями, со своим названием и снятые каждый раз новой камерой. Они представляли собой в некотором роде натюрморты, собранные в основном из предметов офиса, книг и отпечатков предыдущих работ. Склонившись над изображениями, Митя никак не мог отделаться от ощущения болезни. Впрочем, художнику болезнь на пользу, успокаивал он себя, рассматривая в "ACDSee" крупные планы канцелярских скрепок, карандашей, телефонов, товарных чеков, фрагментов одежды, мусорной корзины и самого мусора, наконец. Совершенно бесполезные в творческом плане вещи на удивление подходили друг к другу, и за редким исключением, вполне соответствовали замыслу. Да, этот Джони проделал недюжинную работу, заключил Митя и тут же позвонил Вике Россохиной.
   Казалось, он занялся настоящим расследованием. Может и вправду людям требуется детектив? Вопрос не праздный. Тут что с мусором: сколько ни вывози - всё зря. Взять хотя бы Доминика Ногеза с его "Бальзамировщиком". Вроде бы французский интеллектуал, а всё туда же. В Джонином списке, кстати, значились "Горький шоколад" этого же писателя и "Уэльбек как он есть". Вполне человеческая литература, рассуждал Митя. Детектив же всегда пугал приёмщика брака. Он вообще чурался любого расследования, налоговой проверки и комиссии МЧС, не говоря уже о полиции. Полицейских, а, тем более, русских милиционеров Митя ненавидел лютой ненавистью.
   И что он прицепился к этому Ногезу? Разочаровать может кто угодно, пусть бы даже и Мишель Уэльбек. Третья часть его "Карты и территории", к примеру, - сплошь детектив, просто не верится. Митя и хотел, и нет.
   - Привет, - ответила Вика Россохина, - кто вы?
   - Дмитрий Александрович Захаров, приёмщик брака в "Прекрасном мире компьютеров", быть может, вы помните, - представился Митя и засомневался - а стоило ли вообще звонить? Голос у Вики был холодный, откровенно недовольный и не предвещал ничего путного.
   Так и вышло. Да, она помнила и Митю, и Джони, но с Джони они давно расстались и с тех пор она ничего о нём не слышала. Последние SMS от него Вика получила в году 2008 или девятом.
   - На католическое Рождество, - сказала она. - 25 декабря Константин всегда что-нибудь придумывал.
   - Константин?
   - Ну, да. "Константин, повелитель тьмы", помните этот фильм с Киану Ривзом?
   Нет, Митя не помнил. Он вообще мало что смотрел из популярного кино. Как и в музыке, чаще всего он западал на андеграунд, а по мере его популяризации искал что-нибудь ещё, и так всякий раз.
   - Это случайно не фильм Акиры Куросавы? - пошутил он.
   Нет, это был не Акира. Не Синья Цукамото и не Тэдзука Осама с его распрекрасными мультиками. Таким образом, первый опыт расследования не удался. Как и следовало ожидать, Митя столкнулся с обыкновенной посредственностью. Вика и понятия не имела о глубине человеческих чувств. Джони не оставил в её судьбе ни единого следа. Иными словами, Киану Ривз хоть и считался неплохим актёром, но, в сущности, лишь быстро бегал, водил автобус и метко стрелял.
   Что касается "Повелителя тьмы" - Митя кое-что разузнал в Интернете. Главный герой там Джон Константин (Киану Ривз) впутался в довольно неприятную историю с близнецами Додсон - Анджелой и Изабель (Рэйчел Вайс) и на протяжении всей ленты то ли искал выход, то ли их спасал. К слову сказать, Вика Россохина была тоже астрологическим близнецом, впрочем, как и Ира Свириденко - первая Джонина любовь. Вот что он пишет про эту Иру осенью 2004-го: "Лучше бы мне не приезжать в Харьков. Из подтянутой школьницы с чудесным профилем она преобразилась в дородную не по годам женщину с манерами базарной тётки и жадную до денег". Судя по описанию "подтянутая школьница" держала частную аптеку, и в Джони её интересовали исключительно общественное положение и достаток.
   Кое-что прояснялось. Джони родился первого ноября. По крайней мере, с точки зрения астрологии союз близнецов и скорпиона заранее обречён и крайне нежелателен. Союз этих знаков совершенно непродуктивен, как в личном, так и в социальном плане. На что рассчитывал Киану Ривз - не понятно. Счастливый конец "Повелителя тьмы" весьма сомнителен, да и сбор от фильма оказался никудышным.
   - Спасибо, Вика, - попрощался Митя с Викой Россохиной, а заодно и с Ирой Свириденко. Из их с Ирой детства Джони особенно запомнилась её короткая юбка с рюшками, то, как она ела мороженное в цирке, ну и конечно, эти её истеричные припадки у школьной доски.
   - До свидания, Дмитрий Александрович, - ответила Вика и повесила трубку.
  
   Джони так и тянуло на отстой - вот первое, что приходило в голову. Впрочем, Митя и сам был хорош. И Митя, и добрая половина человечества.
   Находя себе пару, они вскоре разочаровывались, искали, находили снова, снова разочаровывались и так далее. Они словно попадали в замкнутую трубу. Тут Митя подумал о Большом адронном коллайдере. Этот ядерный ускоритель сталкивает элементарные частицы, преобразуя их массу в энергию. Энергии хватало ненадолго. В сущности, дело обстояло так: попав однажды в адронный коллайдер, люди кружились там со скоростью света и не знали, как выбраться обратно.
   На прощанье Вика предположила, что Джони умер. Может, оно и к лучшему, вздохнула она, но как-то чересчур радостно, и Митя Захаров в одночасье сник. Будто что-то оборвалось внутри, вспоминал он позднее.
   Впечатляет заключительная сцена расставания Джони с Ирой Свириденко. На этот раз расставание было хоть и мысленным, но судя по тексту желанным, и Митя надеялся - окончательным. В заметке под названием "Радужная сфера" художник отправляет Иру в воздушный полёт. Она поднимается высоко в небо на аэростате. Как и в большинстве случаев Джони использует метафору. "Радужная сфера, - пишет он, - мало-помалу уносилась в бирюзовую даль. Гондола с аэронавтом неспешно покачивалась, словно кивая на прощанье. Всё это время Вика с любопытством наблюдала за происходящим, но так ничего и не спросила. Да и что было спрашивать?" - заключает фотограф "Прекрасного мира".
   Шар упал неподалёку от могилы Максимилиана Волошина в Крыму. Джони сфотографировал место падения, фрагмент Чёрного моря с закатным солнцем и кое-что прихватил на память.
   Митя сложил телефон и задумчиво уставился в окно. Несколько прутьев от гондолы, припомнил он, пуговица от Ириной блузки да поручень с отпечатками её пальцев. Ни на что не годные предметы.
   Впрочем, как посмотреть. Ценность предмета, - и приёмщик брака давно это уяснил, - зависит в основном от текущих показателей спроса и предложения. Иначе говоря, не будь у Джони Вики Россохиной, рыночная стоимость прутьев была бы довольно высокой. Теперь же, чтобы их продать требовались определённые вложения.
   И о чём он только думает? Нет, в самом деле, эти Джонины книжки и вправду наводят на размышления. Другое дело, можно ли здесь поживиться? Ни книжки, ни прутья от гондолы, ни тем более размышления просто так не продашь. Ни о каких вложениях Митя Захаров и не помышлял. И всё же, как ни крути - это брак, а с браком всегда можно что-нибудь придумать.
  
  III
   Как Митя и предполагал, покончив с одной любовью, Джони принимался за следующую. Надо же так вляпаться. Который раз он повторял одну и ту же ошибку - отдавался любви всецело и без остатка, взамен получая в лучшем случае снисхождение. До Вики он имел уже несколько подобных связей и каждый раз они заканчивались ничем. Джони то и дело запускал в небо радужную сферу, после чего собирал всё те же прутья и пуговицы.
   Каково же разумное и допустимое количество повторов? Митя не знал. Он и сам повторялся. Тут что с селезнем в пруду. Если допустить, что селезень - вполне приличная утка, - как, должно быть, ему стыдно подчас: метнётся за окунем и тут же назад, но уже поздно - окунь съеден. Повторение, таким образом, обусловлено несовершенством, передаётся половым путём, и не зависит от уровня полученных знаний.
   Тем интересней казалась задача. Незапланированный отпуск обещал новые открытия и Митя намеревался не только извлечь из этого прибыль, но и разобраться, что к чему. Что ж он так мало читал в последние годы? - спрашивал Митя сам себя и лишь удивлялся.
   Хотя зря удивлялся. В школе ему давали Пушкина с Лермонтовым да советских писателей. В начале двух тысячных он начитался "Голубого сала" и тут уж окончательно невзлюбил русскоязычную литературу. Впрочем, как и страну, в которой по случайности родился, и которую его принуждали любить не понятно за что. За то, что родился здесь, настаивал Антон Павлович Чехов - ещё один русскоязычный гений. Теперь же этому драматургу вторило полстраны во главе с президентом. Фактически, они требовали безоговорочного подчинения меньшинства большинству. Ни о какой любви при таких условиях не могло быть и речи.
   Перечитав чуть позже диссидентов 70-х годов прошлого века, и в особенности, Иосифа Бродского, Митя всё больше склонялся к западному мировоззрению. На каком-то этапе он и вовсе перестал читать. Это случилось около четырёх лет назад. Незадолго до того протестное движение в России достигло небывалых масштабов, но так ничем и не разрешившись, постепенно стихло. Выдающуюся роль в то время сыграла пропаганда всего русского, не говоря уже о ненависти к США. Владимир Путин снова вернулся в Кремль, рассчитывая на пожизненное правление. Кто бы сомневался, горько усмехался Митя Захаров, с завистью наблюдая за сменой власти в цивилизованных странах. Регулярная сменяемость шла им только на пользу.
   До него вдруг дошло, как огромна и непреодолима дистанция между этими двумя мирами. Видно, язык и вправду в значительной степени формирует сознание. Особенно запомнился отвратительный период олимпиады в Сочи. Именно зимой четырнадцатого года Митя пережил острейшую нравственную дилемму самоубийства. Куда ни кинь - русские прославляли себя. Митя знал, что радоваться нечему, но никто не слушал его. Он был словно Бернхард Риман, предсказавший местоположение нулей с простыми числами, но так и не доказав свою гипотезу. Вероятно, гуманизацию России тоже следовало бы включить в список "Задач тысячелетия", да кто будет решать такую задачу?
   Белые ленты остались в прошлом.
   Вслед за "Эхом Москвы" были преобразованы или закрыты каналы "Дождь" и RTVI, "Независимая газета", кабельные СМИ и наиболее "опасные" интернет-ресурсы. За два-три года от социальных сетей остались псевдо культурологические сайты наподобие "Московского дня" да клубы знакомств. Активисты демократических движений, если и не были арестованы, то заметно поутихли или даже уехали из страны.
   Иначе говоря, приличные люди затаились.
   Как затаились и Митины знакомые. Они остерегались публики, почти все остались без работы, их судили, отправляли по тюрьмам и убивали на улицах города. Артемий Троицкий, к примеру. Митя познакомился с ним в одиннадцатом году в клубе "Хлеб". Вместе с Вивисектором и Пахомом они дали с десяток концертов, а в тринадцатом Артемия застрелил инспектор ДПС на митинге в защиту 31-й статьи Конституции. Даже не верится, - эти митинги продолжались вплоть до минувшего Рождества, и даже после смерти Эдуарда Лимонова. На писателя, как ни в чём не бывало, упала сосулька неподалёку от Яузского моста. Эдуард Вениаминович скончался от потери крови по дороге в госпиталь, так и не придя в сознание.
   Да кто только не пострадал. Ник Рок-н-Ролл (осуждён на 20 лет за непредумышленное убийство проститутки), Женя Колтунов, журналист "Да Винчи лёнинг" - забит до смерти в полицейском участке, Оля Бушуева, корреспондент "The New Times" - застрелилась после изнасилования в метро, Саша Лазарев, друг детства и водитель троллейбуса - осуждён за пирсинг в ухе, и, наконец, Матвей Юрьевич Ганапольский. Митя как-то чинил ему по телефону Windows XP. Жизнерадостный, предельно честный, приятный в общении человек, Матвей Юрьевич был схвачен за перевозку наркотиков в аэропорту Внуково и там же застрелен при попытке к бегству. В тайне Митя надеялся, что хотя бы Джони, этот "повелитель тьмы", жив и здоров.
   Так что, если Джони потерял любовь, то Митя, - и он знал это наверняка, - утратил свою Родину. Он будто приехал сюда по туристической путёвке и просрочил паспорт. Впрочем, судя по тексту, досталось и Джони. Пусть он и не сидел в тюрьме и не попадал в участок, но настрадался от режима будь здоров. В основном, художник терпел нравственные мучения и наиболее полно они отражены во втором и третьем томах его записей. Это период примерно с 2006 по 2010 годы.
   Если вдуматься, "Константин" выжил лишь благодаря иностранной литературе. Образно выражаясь, эта литература была, что его давний друг Ральф Мессенджер. Профессор руководил кафедрой когнитивных исследований в Глостерском университете неподалёку от Лондона. Именно Ральф согласился встроить в Джонину голову специальный микрочип, нивелирующий трудности повседневной жизни в современной России.
   Но всему своё время. Честно говоря, на сегодня Митя лишь бегло просмотрел Джонины записи и толком пока не понял, где тут правда, а где вымысел. Да так ли это и важно? Зато прояснились замысел и порядок повествования: от заурядной влюблённости к осмысленному протесту. Без сомнения, ход событий у Джони подчинялся пусть на первый взгляд и абсурдному, но всё же естественному алгоритму. Более того, Митя угадывал здесь определённую эволюцию, о чём свидетельствовали и названия книг. От "Причин наследственности" (дальше следовали "Вниз с паутины" и "Пустые коридоры") к "Магазину потерянной любви". Надо сказать, последняя тема притягивала особенно. Магазин как таковой всегда занимал Дмитрия Александровича, а возврат брака - тем более.
   Как видим, ситуация вынуждала людей страдать. Те же, кто особо не высовывался, всё равно чувствовали себя прескверно. По сути, они переживали особый вид диктатуры, чинимый "новыми коммунистами". С виду эти новые коммунисты были обыкновенными людьми, на деле же - одна беда. Страна словно ополчилась на весь мир, и Митя утратил всякую веру.
   Будущее РФ представлялось ему как долгий период деспотии с жесточайшей гражданской войной и последующим распадом. Скорей бы уже, думал он, но также и понимал, что ловить здесь нечего. Впрочем, и уехать он не мог. И даже не столько из-за громадных трудностей эмиграции, сколько, опять же, из-за языка. Русский язык крепко связал его. Он пытался выучить сперва английский, затем французский и испанский, но всё без толку. Митя не мог связать даже двух украинских слов, не говоря уже о Большой Европе.
  
   Размышления отняли полдня и вечер.
   Митя кружился в своём коллайдере, потеряв ход времени и неизбежно теряя массу. Высвобожденная энергия шла на работу мозга и тот едва справлялся. За окном шёл дождь. Капли ударялись о жестяной слив, через мгновение звуки стихали, а ещё через миг всё повторялось сначала. Часы показывали 2:24. Пора было ложиться, но спать не хотелось. В голове вертелись сумбурные мысли о преемственности литературы и обыденности. Он согрел себе молока и под утро таки уснул, укутавшись в плед, поставив в медиаплеере японские мультики и выключив звук.
  
  IV
   На следующий день Митя получил электронные письма от "Медве" и "Хьюлет". Виктория Клеман и Катя Мануилова хорошо знали Джони и помнили его ещё с 2003-го.
   Прошло уже тринадцать лет. Как интересно, неожиданно подумал Митя. За тринадцать лет он не знал ни одного убитого подлеца. Новые коммунисты, казалось, чудом избегали нападения, но никакого чуда здесь не было. Если разобраться, они в точности унаследовали от своих предков пролетарскую смекалку. Этим всё и объяснялось. Складывалось впечатление, что они не подвержены смерти. Их герои цвели и пахли. Митя то и дело слышал их имена, и всякий раз вздрагивал.
   Более того, новые коммунисты растили себе и столь же хитрую смену. По данным социологических исследований половина молодых людей в стране мечтали о карьере государственного чиновника. Другая их часть связывала свою судьбу с правоохранительной деятельностью, включая суды, адвокатуру, налоговые службы, полицию и охранные предприятия. Никто из них не хотел работать в сфере производства, да и вообще не хотел работать. В целом же, они с уверенностью смотрели в будущее, а зря. "Нельзя же без конца притворяться добродетелью", - не сомневался Митя Захаров, приёмщик брака.
   "Да, так и было. Он называл меня Медве", - писала Виктория Клеман, оператор колл-центра "Прекрасного мира компьютеров". В своём свитере из ангоры она напоминала панду. Довольно милый медведь - забавный и простодушный. На протяжении почти года Джони замещал этой пандой свою расчудесную Vi. Дошло ли у них до секса? Вряд ли. Не смотря на обилие откровенных сцен в первой книге, между ними были лишь приятельские отношения. "У нас была вполне платоническая связь", - призналась Медве.
   Они переписывались, иногда вместе обедали и пару раз в неделю тынялись у Бабушкинской. [От украинского "тинятися" (ходить без цели, слоняться, околачиваться). Так говорят в Харькове и приграничных с Украиной российских областях. (Прим. авт.)] Зима тогда выдалась морозной и наши друзья то и дело бегали погреться в кафе "Ориона", пиццерию у Северного рынка или пусть бы даже в "Избушку" - эту "Альмайер" - приют для сумасшедших по Алессандро Барикко ("Море-океан"). Таким образом, от Медве Джони получил то, что могла бы дать ему Вика Россохина, но не дала: ощущение взаимной любви. Связь между ними прервалась сразу же после её замужества. Они расстались летом 2005-го. В тот раз Джони купил Медве автоматический зонт "Sun&Rain" и вибратор "Purple Ego", а днём позже прислал ей цветов и стихотворение.
   "Ты сегодня была красивой, - писал он. -
   Я перестал говорить, молился.
   Подарю тебе завтра картину
   С небом, и какой-то птицей".
   Ясно, что никакой картины не было. Так Джони и расстался с Викторией Клеман. Навряд ли они теперь свидятся. "Мы так и не решились на безудержный секс, а жаль", - добавил он в конце.
  
   Безудержный секс интересовал и Хьюлет, но в отличие от Медве, она была лесбиянкой. Да кого только не интересовал, этот секс. Однако почти всегда найдётся какая-нибудь преграда. В своём роде, солдат. Такой станет, к примеру, между Джони и Викой Россохиной и стоит. Митя не понаслышке знал о нём, и поэтому не строил иллюзий. Солдат в действительности трусоват, но стоит ему уловить у вас малейшее сомнение - застрелит и пойдёт дальше.
   Вот сцена, где Вика предлагает Джони секс в обмен на свободу. "Может быть, это успокоит вас", - говорит она, но уже в следующий момент колеблется. Митя наткнулся на этот отрывок в середине первой книжки, где напряжённость между Джони и Vi достигает кульминации. Поняв, что поторопилась и что предложенная ею цена слишком велика, Вика ссылается на головную боль, менструацию или даже опасность венерической болезни. "Дурак, это же шутка!" - кричит она и возвращается к себе за прилавок.
   Хороша шутка, ничего не скажешь.
   "Спустя минуту, - прочёл Митя дальше, - двери офиса с шумом распахнулись и в комнату вошли солдаты Господа Бога". Они потребовали от персонала лечь на пол и Вика немедленно подчинилась. Впрочем, Vi и не скрывала радости - солдаты прибыли как раз вовремя, а Джони только отвернулся и продолжил работу. И тут один из нападавших спросил у него, почему тот не выполнил приказ. Вика с любопытством смотрела на мужчин. "Солдат и упрямец", - думала она. В целом же, картина прояснилась, и она лишь посматривала на часы.
   - Мне и так хорошо, - ответил Джони.
   Митя прекрасно запомнил этот фрагмент. Он так и видел героический Джонин профиль и его чуть глуповатую улыбку. Дальше следовало замешательство, попытка борьбы и, собственно, финал.
   - К тому же, вы мне отвратительны, - Джони отложил фотоаппарат и выключил свет. - Застегните ваши крючки и убирайтесь вон. Заберите с собой ваших товарищей, взрывное устройство, и если хотите, эту продавщицу.
   Солдат повернулся к Vi.
   Тут-то она и поняла, что Джони нет никакого дела до секса с нею. Он слишком любил её, и ему было достаточно одного её присутствия. "Я опустошён ею, - напишет он поздней, - это ужасно. Так не бывает. Сначала прилетают облака, а после вы не понимаете, что здесь не так". Да всё не так! - думал Митя, - начиная от белоснежного фона в твоём углу и кончая военным присутствием здесь. Условие же для безудержного секса, да и секса вообще, на удивление просто: обоюдная решимость покончить с этим солдатом.
   Что касается Хьюлет, она тоже намучилась.
   У неё часто возникали мимолётные связи, но так, чтобы уж совсем не было никакого дела до секса, - ещё не случалось. Именно поэтому, главным для неё до сих пор оставалась физиология. "А жаль, - призналась она в своём электронном письме Мите Захарову. - Посудите сами, - продолжала Катя Мануилова, - у Джони просто в глазах стояло, что он влюблён. Влюблён по уши, фанатично и надолго, что, надо сказать, впечатляло. Глядя на него, вы и сами словно заражались этой болезнью. Очень хотелось повторить его опыт, но это непросто".
   В "Прекрасном мире" она давала рекламу принтеров "HP", так что Джони с первого дня называл её "Хьюлет", а та и не возражала. "К тому же, он не был гомофобом и не искал врагов, - призналась Хью. - Ну, если вы понимаете, о чём я".
   Митя понимал - не то слово. Врагов здесь отыскивали только так. Страна, в которой проживало сто миллионов новых коммунистов, вновь строила светлое будущее. Это была так сказать вторая попытка, и никто не хотел ошибиться снова. Приличных людей тут не любили, их сразу же выявляли и делали всё, чтобы те поскорей покинули родину, офис, дом или пусть бы даже песочницу, если дело касалось ребёнка из нормальной семьи. Смотрите, что получается: воспитанному человеку в России недоставало не только любви, но и обыкновенной защищённости. Так что не зря Джони подарил Медве зонт и вибратор.
   Были ли это предметы потерянного счастья?
   Безусловно, были. Как и прутья плетёной гондолы, и пуговицы от блузки Иры Свириденко, провизора и директора частной аптеки в Харькове. В своём роде, неучтённый до сих пор брак. Брак этот валялся, где ни попадя, тынялся, как неприкаянный у магазина "Клондайк", пылился на полках и раздирал душу.
   Надо было его учесть, что Митя и сделал.
   Для начала он составил список артефактов, ввёл их в базу данных и упорядочил по принадлежности. Для удобства управления списком Митя интегрировал его в Microsoft Office Access, дал краткую характеристику предметам и зарезервировал дополнительные поля на случай развития.
   Письмо от Кати Мануиловой забавляло и наводило на определённые мысли, так что приёмщик брака даже ощутил прилив сил и вдохновился. "Джони возился в своей студии с утра до ночи, - писала она, - но когда ни придёшь к нему, он всё бросал, варил кофе и ставил в ноутбуке то Thrice, то Over It, то ещё что, не знаю. Много чего ставил".
   Митя и сам долгое время приходил к Джони обедать, и прекрасно знал этот репертуар. Джонины тексты рябили различными ссылками на поп-панков. Он приводил названия групп, альбомов, композиций, а подчас и построчные переводы. В основном, американские коллективы, музыканты из Канады и изредка из Британии.
   Примерно до 2006-го это были, в сущности, легенды и хорошо известные всем исполнители, отчасти легкомысленные, довольно жизнерадостные и романтичные: Blur, Sum 41, Green Day, Jimmy Eat World, Blink-182, Brand New, Junction 18, Dashboard Confessional, Anti-Flag, Billy Talent, Saosin, Circa Survive, Acceptance, Saves The Day, The Kooks, Taking Back Sunday, At The Drive-In, Bayside.
   Дальше Митя терялся. Всё чаще попадались незнакомые имена. Казалось, его герой постепенно отдалялся от радости, всё больше закрываясь ироничной, затем печально-надрывной, а под конец и вовсе мрачной музыкой: Thursday, Envy, The Used, Alesana, Emery, Chiodos, Senses Fail, Issue Sixteen, Funeral Diner, From First To Last, Secondsmile, Her Words Kill, The Fall Of Troy, As Cities Burn, Enter Shikari, Scary Kids Scaring Kids, Funeral For a Friend, Sed Non Satiata, Alexisonfire, Comeback Kid, Emarosa, Intohimo, La Dispute, Underoath, Silverstein, Mewithoutyou, The Mars Volta, From Autumn To Ashes, Scapegoat, The Wonder Years, Sainthood Reps.
   В целом, всё ясно. Джони нравился более-менее гармоничный панк и в особенности пост-хардкор конца нулевых. Он заслушивался The Used, Enter Shikari и Thursday, а такие вещи Thursday, как "In Silence", "An Absurd And Unrealistic Dream Of Peace" или "Times Arrow" завораживали его.
  
   Теперь же, вспоминая их редкие встречи, Митя переживал острейшую ностальгию. Как вообще такое могло случиться? Он вновь подумал о прутьях и пуговицах, и тотчас завёл на каждый артефакт ещё и сопроводительный документ. С "Формой Љ1" ему было спокойней. Имея исходные данные в привычном виде, Митя чувствовал себя в большей степени профессионалом и более уверенно мог бы продвигаться дальше.
   "Если хотите узнать что-то ещё, напишите", - попрощалась Катя Мануилова, и Митя написал. Письмо вышло сбивчивым и пестрило вопросами. Он выяснил, что вплоть до четырнадцатого года Джони и Хьюлет неплохо ладили, но виделись редко. В июле она ненадолго уехала в Туркмению, а, вернувшись, так и не смогла его найти. Джони не отвечал ни на SMS, ни на звонки. У него не работала почта, и никто ничего о нём не знал. Помимо прочего, Митя привёл ей список имён из Джониных книжек. Катя хорошо знала Медве, немного Вику Россохину, - он безумно любил её, я уже вам говорила, - слышала о Тайке Нефёдовой, и догадывалась, кто такая Наташа Рёнэ. Нет, Алису и Эмили она не знает, а на счёт Лизы - это отдельно. Впрочем, некоторые имена ей показались знакомыми и, вероятно, со временем она могла бы кого-нибудь вспомнить. "Позвоните мне", - предложила Хьюлет и дала номер.
   К вечеру поднялся ветер, чуть подморозило, а там и снег пошёл. Митя позвонил. Знает ли Катя, что творится на улице? - спросил он. Да, там метёт. Они непроизвольно улыбнулись, - ведь на исходе март, - и договорились о встрече.
  
  V
   В сущности, он не отдавал себе отчёта и не мог точно сформулировать, что движет им. Катя Мануилова нравилась ему. Она привлекала своей непосредственностью, а общение с нею словно очищало его от пыли. Той самой пыли на неучтённых артефактах, да так, что Митя уже и не сомневался в успехе своего замысла.
   Они встретились в среду, затем в пятницу, а в субботу прошлись по клубам и остановились в бывшей "Нейтральной территории". Некогда кафе входило в так называемую сеть "О.Г.И." Объединённого Гуманитарного Издательства. Ну и место! - который раз уже удивлялся Митя Захаров. Кафе располагалось вблизи к приёмной президента РФ, в окружении ВЦИК, управлений ФСБ и сотни полицейских. С годами численность полицейских многократно выросла, так что нейтральной эта территория была лишь условно.
   Как и писал Джони, Хьюлет и вправду выглядела измождённой лесбиянкой. У неё были короткие тёмные волосы с прямой чёлкой, стянутые в пучок. На вид не больше тридцати, худая и с мальчишеской фигурой, в голубых джинсах, кедах, светлой куртке и с пирсингом в языке. "Поначалу мне казалось, он хочет секса со мной, - сказала Катя лишь только они вошли во двор со стороны Ильинки. - Пришлось признаться, что я не могу. Впрочем, я ошибалась. Джони вполне хватало вымысла. Да вы и сами, наверно, читали эти его эротические сцены", - Хьюлет держалась спокойно и говорила без смущения. Сразу же было видно, что Митя расположил её, так что боятся нечего.
   Особенно Джони любил сочинять небольшие оргии из трёх-пяти человек. Этот виртуальный секс был словно жизненной необходимостью для него. Он не стеснялся описаний, к тому же вечно искал там метафору, а найдя, по нескольку раз использовал её в будущем, то и дело умышленно повторяясь. Почти всегда в этих сценах присутствовала Vi, раз-другой Медве, время от времени Хьюлет, ещё с десяток персонажей, ну и конечно Митя Захаров. Странное ощущение, подумал он, - будто видишь себя в порнографическом фильме. Сначала не веришь - как такое могло случиться? - а после прочтёшь своё имя в титрах, и уже становится как-то полегче.
  
   Субботним утром в "Нейтральной территории" немноголюдно. Некоторое время Джони приходил сюда почитать, здесь же он записал сюжет с радужной сферой и сделал немало фотографий. С тех пор от "О.Г.И." мало что осталось. В начале двух тысячных сеть включала пару клубов с дешёвой едой, выпивкой и книжным магазином. Митя хорошо помнил, к примеру, подвал в Потаповском переулке. В ежедневную программу входил детский утренник, малоизвестный, но талантливый музыкант, да к тому же и лекция о современном искусстве. Затем сеть стремительно развивалась. Вероятно, менялись менеджеры. Они кидались из крайности в крайность, экспериментируя то с галантереей (одежда и поделки), то с пирожковыми закусочными.
   Откуда деньги - никто не знал, но вскоре они закончились и альтернативные клубы, так полюбившиеся взрослым и детям, попали под влияние государства. В начале четырнадцатого года, сразу же после зимних Олимпийских игр, сеть примкнула к "Народному фронту" и была преобразована в сообщество тренажёрных залов. Они принимали активное участие в политической жизни и вели существенную правоохранительную деятельность. В таком виде "О.Г.И." просуществовали около полутора лет, но вскоре интерес к ним ослаб, а там и вовсе пропал, уступив место космической отрасли. В декабре 2015-го тренажёрные залы окончательно разорились и были проданы французской компании "Шантимэль" (французские кондитерские). В результате выгодной сделки "Шантимэль" получила двенадцать прекрасных помещений в центре Москвы с правом использования предыдущих брендов.
   Повезло же этой "Шантимэли", думал Митя.
   Если верить её сайту, ассортимент кондитерских включал "более 150 наименований лёгких воздушных тортов, нежнейших пирожных, великолепной выпечки и восточных сладостей". Теперешняя вывеска "Нейтральной территории" гласила "НТ-Шантимэль". Таким образом, от книжного бизнеса здесь не осталось и следа. Объединённое Гуманитарное Издательство успешно покинуло интеллектуальную сцену в результате неправильного менеджмента и соглашательства с действующей властью.
   Тем временем Мануилова и Захаров поёживались у входа, любуясь весенним солнцем и прислушиваясь к капели. Наслушавшись, они поднялись на второй этаж и присели у окна.
   За окном снова сгустились тучи. От солнца не осталось и следа. В сущности, март в России - ещё зима. Впрочем, как и апрель. Но и на этом зима не закончится. Тут что "Снежком" - всесезонный горнолыжный спуск. Митя читал об этом спуске в Интернете. Комплекс расположился у Красногорска, неподалёку от Москвы, и Митя хорошо знал о нём. Знал из курса истории, "Философии свободы" Николая Бердяева, да и по себе знал: все мы тут, как снежный ком. Русский человек всю жизнь то и дело спускался на своих санках не бог весть куда, а затем поднимался вновь - мучительно и долго. Иными словами, местные лелеяли этот спуск и эти санки, а поднимались лишь для того, чтобы спуститься снова: на всей скорости, сопротивляясь ледяному ветру и искрящейся пыли.
   - Расскажите о себе, - попросил Митя.
   Он взял себе половинку воздушного торта и апельсиновый сок, а Мануилова - пирожное с вишнёвой глазурью, ром-колу со льдом и чашку капучино. Она сняла куртку и сложила её на свободный стул у лестницы. Перила поблёскивали свежим лаком, зато ещё со времён "О.Г.И." здесь остались белоснежные стены, огромный кондиционер под потолком и стеллажи с книгами вдоль стен. Книжки были всё те же и в основном стояли в том же порядке. Стоят, как и стояли, подумал Митя и с ходу узнал там "Мысли" Паскаля, библиотеку античных философов, "Дневник обольстителя" Кьеркегора, Платона в мягком переплёте и "Занавес" Милана Кундеры. Ровно над Кундерой, как и прежде расположился Курт Воннегут издательства "АСТ" и с десяток томов Ромена Гари.
   - Да что рассказывать, - Катя отпила ром-колы и достала сигареты. "Kiss super slims fresh apple", - прочёл Митя. - Курение убивает". Так всё убивает, разве нет? Убийство в его представлении как раз и было естественным и самым отлаженным механизмом во вселенной.
   В 2002-м Катя приехала из Ашхабада (Туркмения) в Москву, поступила в Институт Дизайна, устроилась в "Прекрасный мир компьютеров" и проработала там пока не получила диплом и её не уволили. Сотрудников с высшим образованием здесь не держали, их считали за геморрой и при первой возможности избавлялись от них.
   Хью догадалась, что она лесбиянка ещё в школе. Теперь же, переспав с парой складских рабочих, Хьюлет убедилась окончательно: нет, это и в самом деле не для неё. То, что для неё, - она искала в Интернете. На множестве интернет-сайтов девочки примерно её возраста и положения предлагали не только секс, но и любовь.
   - Так что если поискать - найдёшь, рассмеялась Хьюлет.
   - Нашли? - улыбнулся Митя.
   - Нашла.
   - А что у нас там с Лизой? - спросил он после недолгих раздумий. В целом у Кати Мануиловой была заурядная судьба, не слишком-то отличавшаяся от жизни её соотечественников. Так же как и они, Хьюлет перебивалась в окрестностях всесезонного горнолыжного комплекса, круглый год скатывалась с горы, а затем поднималась на неё снова. Папа? Нет, с папой они давно расстались, и Хьюлет едва знала его. Её детство пришлось на постсоветскую неразбериху, после уроков она рисовала в школе изобразительных искусств, а вечерами слушала Blur и мамины нотации. "Сказки дядюшки Римуса, одним словом", - заключила Хью.
   Захаров же хотел другое. Он не отрицал чудесного облика Хью, но ему требовались СВЯЗИ. В сущности, он строил математический граф и хотел разобраться, как он функционирует. От этого зависел успех дела, а Лиза упоминалась у Джони едва ли не чаще Вики Россохиной.
   - Джони взял этот образ от Лизы Берковиц, - ответила Хью, взглянув на Митю, но вдруг как-то вся осунулась, опустила лицо и уткнулась в свой капучино. - У нас с нею была самая прекрасная связь, - добавила она.
  
  ЛИЗА БЕРКОВИЦ - САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ
   Хьюлет считала эту связь не только прекрасной, но и в значительной мере определившей её будущее.
   Джони повстречал Лизу в кафе "Ориона", как раз закончив писать сюжет о троллейбусе, который никуда не едет. Дуги этого троллейбуса были опущены, он стоял у Политехнического музея словно экспонат, а из окна на Джони смотрела Vi и как бы вопрошала, окидывая взглядом комиссионный магазин: "И когда этот покупатель уже уйдёт?" Покупатель же не уходил. Он никуда не спешил и подолгу рассматривал то то, то сё. "То то, то сё, - играл словами Викин покупатель. - Товар уценён до представлений Господа Бога".
   Лиза спросила, что он тут пишет. То то, то сё, - ответил Джони и всё смотрел, какое умное у неё лицо. Они выпили по коктейлю, да так и просидели до закрытия, раздвинув синие жалюзи и глядя в окно на Изумрудную улицу. Лиза говорила с довольно сильным акцентом, но в отличие от большинства молодых придурков, - по существу. В Россию она приехала из любопытства, она археолог. Для американцев любая страна - раскопки.
   Несомненно, между ними возникло взаимопонимание, а спустя день, переходя улицу у аптеки "Ригла", Джони наткнулся на неё вновь и теперь уже знал, что не случайно. Прислонясь к столбу, Лиза пинала пустую банку и та постепенно наполнялась из лужи. Моросил дождь. Как твоя фамилия? - едва слышно спросил он Лизу, чуть прикоснувшись к ней и поглядев в сторону троллейбусной остановки. Как и в случае с Викой там стоял троллейбус, который никуда не ехал.
   - Берковиц, - ответила Лиза, оставив банку.
   Теперь он и сам вспомнил. Её дедушка был серийным убийцей в Нью-Йорке. Он работал, не покладая рук, и к моменту заключения добился славы.
   - Почему ты спросил?
   - Не знаю.
   Он и вправду не знал. Словно её дедушка, он убивал одно за другим представление о жизни и теперь искал, кого бы ещё убить. В сущности, он листал альбом современного искусства, не находя подходящей страницы, чтобы остановиться. Новых представлений там не осталось, а из окон лектория в Политехническом проезде на него поглядывал призрак Реввоенсовета. Не то чтобы этот призрак был смертельно опасен, но, как и в пору Советской власти лучше бы с ним не встречаться. Призрак по-прежнему воевал со всем миром и думал, что побеждал.
   Лиза вновь пнула банку. Та стукнулась о водосточную трубу и замерла. Как заведённый, над ними переключался светофор. Интервал, отведённый для пешехода, был примерно втрое короче интервала для машин, и Джони вдруг припомнил "The Communist Light Show" Scapegoat ("Let Our Violins Be Heard", 2005).
   Мысленно он то и дело возвращался к Vi. Вика Россохина не давала покоя. Её страница в альбоме современного искусства оставалась чистой. Представление о жизни в Викином понимании зависело, прежде всего, от характера выставки и бюджета. Именно поэтому никто и не собирался включать её работы в реестр. Другими словами, Дэвид Берковиц (читай, Джони) гонялся за нею по всему Нью-Йорку, и напрасно: всякий раз Вика убегала от него.
  
   Лиза не знала своего дедушку, но много о нём читала. Хьюлет всё спрашивала, что ещё за Берковиц, а примерно через месяц он познакомил их.
   Тут то и началась самая прекрасная связь.
   Джонин вирус будто передался им обеим, и они были наверху блаженства. Хьюлет наконец-то влюбилась, а Лиза не верила своему счастью. Она сдала билеты до Нью-Йорка, забросила курсы археологии и то и дело продлевала визу. На счёт археологии - обнаружив Хью в этой заснеженной пустыне, Лиза считала своё открытие в сто раз лучше любых раскопок. Её профессиональное увлечение, таким образом, дало Берковиц необыкновенный результат и в личном плане. "Everything in the garden is rosy (всё как нельзя лучше, сад полон роз)", - говорила она.
   Чего не скажешь о Джони: он понимал, что никаких роз в его саду нет. Иначе говоря, он упустил Лизу. Упустил внезапно, неожиданно для себя и навсегда. От безумия удерживали лишь дружеские отношения с Хьюлет, ну и, конечно же, его чудесная Vi. Забыть её было немыслимо, да и троллейбус с Викой Россохиной всё ещё стоял. Как стоял, так и стоит себе в Политехническом проезде, утешался он. У каждого свои раскопки - в этом всё дело.
   Внутренний же его голос не сдавался. "Викин троллейбус сломался!" - кричал он спозаранку и до ночи, но Джони не верил. Пусть и сломался, - он был намерен починить его. Что касается Лизы, Джони не сомневался, что она счастлива, а Хьюлет и подавно. Да и мог ли он вообще нарушить идиллию? Чужое счастье - что предмет искусства. Созданный произвольно и неумышленно - он лишь добавляет себе цену. Цена со временем растёт. Именно поэтому счастье и не купишь.
  
   Спустя время они дождались снегопадов, сняли номер в "Сретенской" гостинице и пригласили к себе Джони. Так в первый раз друзья провели вместе Рождественскую ночь. Для Джони это были незабываемые каникулы. Работа в "Прекрасном мире" всё больше изматывала его, и он хватался за каждую возможность сбежать оттуда.
   Дальше они неизменно повторяли этот опыт в течение трёх лет. Что бы ни случилось, 24 декабря Хьюлет, Лиза и Джони запирались в одноместном номере под крышей, читали Бродского, слушали "Oh Holy Night" Brand New и занимались любовью. Под утро Джони уходил - тихо и незаметно, стараясь не беспокоить подруг, а, спустившись в метро, молился за них - ангелы, что ещё скажешь.
   - Это и вправду было прекрасной связью, - вспоминала Катя Мануилова.
   Связь Хьюлет и Лизы казалась прочной, вполне устойчивой и помехозащищённой. Спустя четыре года наши лесбиянки хорошо узнали друг друга, строили общие планы и не сомневались, что достигнут их. Нет, не здесь. Россия не пойдёт. Здешние мракобесы не позволят им ни брак, ни детей. Жить же в подполье они не собирались. Родители Берковиц купили им дом в Портленде, штат Мэн. Хьюлет подала документы на гражданство, а Лиза, как они и хотели, забеременела от Джони. Это произошло в ночь на 25 декабря 2009 года в номере с видом на Сретенку и далёкие звёзды в бескрайнем космосе.
   Летом 2010-го Лиза уехала в Нью-Йорк, а 24 июля у неё случились преждевременные роды. Всё вроде бы обошлось. Родилась девочка. Хьюлет звонила из автомата в переговорном пункте и не могла нарадоваться. Они назвали её Луизой, и всё бы хорошо, но Луиза не прожила и недели. "Мне жаль, - сказал доктор и развёл руками. - I'm sorry, she was way too weak (мне жаль, она была слишком слаба)". Луизу Берковиц-Мануилову кремировали в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка 30 июля 2010 года. На этом всё и закончилось.
  
   Лиза больше не приезжала в Россию. Она прислала Хьюлет и Джони прощальное письмо и образцы ДНК в двух стеклянных пробирках. "Святая ночь, - писала она. - Как же прекрасна утраченная любовь".
   - И где пробирки? - спросил Митя.
   - Одна у меня, другая у Джони. - Хьюлет огляделась.
   В кафе по-прежнему было пусто. В воздухе стоял запах выпечки и ванили. Едва слышно работал кондиционер, за окном раздавались редкие шаги, а с книжной полки, словно сто немых на них уставились разноцветные переплёты. Катя Мануилова, лаборант Института Археологии РАН и самая прекрасная связь в Митиной жизни. Она потянулась за сумкой, вынула из кошелька миниатюрный пузырёк, поднесла его к лицу и закрыла глаза, едва сдерживая слёзы, а там и вовсе разрыдалась - горько и безутешно.
  
  VI
   Вот и ещё один неучтённый брак. Брак - что убийство, размышлял Митя. В любом случае мы имеем дело со смертью - умышленной или нет. Надо сказать, история Кати Мануиловой взволновала его. Но отчего не справился доктор Пресвитерианского госпиталя? Не хватило умения, не захотел или ошибся? Да и в ответе ли он вообще за промысел божий?
   Постепенно Митя восстанавливал картину, а был ли это детектив - он и не знал. Скорее, нет. Захаров хоть и видел сплошь убийства, но до сих пор не попадались ни мотивы, ни доказательства, да и убийца не попадался. Тут он припомнил магазин "Motivi", или что там, - Митя уже и терялся,- на проспекте Мира. Припомнил и улыбнулся про себя: неужели и правда можно купить пусть бы даже и заурядный мотив для какой-нибудь цели? Это вряд ли. Ведь не купишь же чувство голода, чтобы поесть, или любовь, чтобы стать счастливым. Таким образом, если исключить Аллаха за рулём Викиного троллейбуса (а исключить придётся), останутся лишь СЛУЧАЙНОСТЬ и РАЗНООБРАЗИЕ.
   Вот что пишет об этом Джони. Запись датирована 28 июля, как раз между рождением Луизы и её смертью: "И голова, и Земной шар, и яйца Господа нашего Иисуса Христа имеют овальную форму, что могло бы многое объяснить, но не объясняет. Под определённым углом и измождённая голова, и Земной шар, полный ископаемых, и распрекрасные яйца выглядят не овальными, а круглыми".
   Ну что тут скажешь. Джони вполне приспособился к квантовому восприятию мира. Он перестал бояться трудностей и почти не сопротивлялся им, ссылаясь на кота Шрёдингера. Кот этот, как мы знаем, подобно электрону в квантовом ящике - и жив и мёртв одновременно. Узнав о смерти Луизы, к примеру, Джони будто и не удивился.
   "Всё происходит, как в пруду, - записал он. -
   Мы просто медленно плывём.
   А после вдруг перестаём.
   И отправляемся ко дну".
  
   Выйдя из "Шантимэли", они взяли такси и ещё час или два ездили по городу - безо всякой цели и подчиняясь случайному мерцанию светофоров. То, что мерцание случайно, отчётливо было видно по пешеходам: подойдя к перекрёстку, они не знали как быть. "Переходить дорогу или не переходить?" - эти мысли роились у них в головах и мешали спокойной жизни. В результате они переходили её как придётся и зачастую погибали, не дойдя и до середины.
   - Почему Луиза? - спросил Митя.
   - Джони попросил. - Хью покрутила ручку и закрыла окно. Воздух к ночи остыл, и теперь свистел, что было мочи, влетая через переднюю дверь и вылетая через заднюю. - Ему нравилось это имя. Он звал так Вику Россохину. - Хьюлет запнулась и поглядела на мост впереди. - Vi и вправду была похожа на Луизу, - добавила она, выдержав драматическую паузу.
   Они въезжали на Большой Устьинский мост.
   Справа и слева лучилась рекламой Москва-река. По правде сказать, Митя догадывался о Луизе и без Хьюлет. Джони то и дело использовал это имя в связи с Викой, но какие тут были мотивы - не понятно. Вероятно, овал, о котором он писал, и в самом деле, представлялся ему кругом.
   Такси переехало мост. "Волга" с надписью "Командир" наводила на мысли о войне. Она тряслась всем своим ржавым корпусом, подпрыгивала на ухабах и воняла бензином. Иными словами, война продолжалась. Хьюлет едва держалась, подумывая о плене. "Лучше сдаться, - рассуждала она, - чем такая война", - и сдалась.
   - У кафе, пожалуйста, - сказала Хью.
   Машина свернула на светофоре и, подождав с минуту, въехала на стоянку "Coffee Point". "Coffee Point, - гласила вывеска, - европейская кухня на любой вкус". С утра и до ночи, пока не надоест и вам и нам, добавил Митя и вернулся к Джониным овалам. Ясно, что образ, придуманный Джони, носил глубокий метафизический отпечаток, но какой - Митя не знал, да и вряд ли теперь узнает. Так что вместе со стеклянной пробиркой в Митину базу данных можно было заносить и само имя: "ЛУИЗА - загадочная и не вполне осознанная репликация".
   А что тут удивляться? Люди сплошь и рядом придумывают себе образ и влюбляются в него. Всё ж лучше, чем жить гадкой реальностью.
   - Здесь Джони часто бывал, - прервала его размышления Хьюлет. - Придёт и пишет себе. Он вообще много работал - и в "Прекрасном мире", и в кафе по выходным.
   Кафе располагалось между Водоотводным каналом и Москвой-рекой. Довольно тихое место.
   - Там его все знали.
   - Хотите, зайдём? - предложил Митя.
   Но у них ничего не вышло. Кафе закрылось. "Ремонт" и "Осторожно, сосульки" - было написано на двери, а в окнах виднелись стропила и кадушки с краской. У стойки валялась табличка "Добро пожаловать в Coffee Point". Спасибо, что помните о нас, просиял Митя и поднял с тротуара камень на память. Коллекция артефактов росла на глазах. А тут и светофор замелькал, как будто сломался.
   - Вот и светофор сломался, - сказал он.
   Катя Мануилова надела шапочку. Заморосил дождь. С десяток птиц поднялись от реки и, захлопав крыльями, одна за другой пошли к Павелецкому вокзалу.
   - К вокзалу пошли, - отозвалась Хью. Она задрала голову и с минуту провожала птиц, улыбаясь и как будто разговаривая сама с собой. В её воображении это были "русские" казарки (а не "канадские", лат. branta canadensis) - в своём роде гибрид канадского самосознания и российской действительности.
   Утки торопились на поезд. Билеты они купили заранее и теперь лишь хотели не опоздать к отправлению. Они по одной зайдут в вагон, устроятся в своём купе и возьмут себе железнодорожного чаю с печеньем. Путь не близкий. В дороге всякое может случиться, но Мануилова гнала прочь дурные мысли. Да ничего с ними не случится, думала она. Поедят, лягут спать, а наутро, миновав границу, высунутся в окно и вздохнут с облегчением. "Как же хорошо, - засмеются казарки, - оказаться наконец на свободе".
   Видно, у этой Хьюлет не все дома, размышлял Митя Захаров, приёмщик брака. Между тем, казарки миновали Озерковский переулок и приближались к Шлюзовой набережной. Покружив над вокзалом, они опустились к поезду и теперь ожидали отправления.
   В отличие от традиционного электората Владимира Путина, этого "лидера нации", гибридные утки давно отказались и от марксизма, и от ленинского учения о гегемонии простолюдинов. Ставка на рабочих и крестьян в начале прошлого века представлялась птицам крайне ошибочной и, по существу, являлась дешёвым маркетингом в интересах лидеров большевистской партии. Кампания большевиков принесла им краткосрочные дивиденды, но в перспективе лишила будущего миллионы граждан.
   Спустя сто лет страна существовала благодаря лишь природным ископаемым, хотя, надо заметить, и чтила своих героев. "Помним и чтим" то и дело мелькали надписи на заборе. Нацепив советские медали, современная Россия делала вид, что всё в порядке, и что она самая лучшая Россия в мире. Ископаемые, однако, подходили к концу, а здесь и конь не валялся. В чём причина? Да всё в тех же медалях, не строил иллюзий Митя. Лучшие люди страны были расстреляны ещё в годы Красного террора, а эволюция оставшихся шла крайне медленно.
   Нет, в самом деле, Хью словно заворожила его. Он не хотел с нею расставаться и вообще остался бы с нею жить. Иначе говоря, Катя Мануилова ранила ему сердце. Ну и что, что она лесбиянка, думал он. Митя давно уже обходился воображаемым сексом и больше всего искал не физической, а духовной близости.
   - Митя, я еду домой, - сказала она.
   - Домой так домой. Ещё такси?
   - Нет, спасибо.
   Дождь к тому времени перестал. Они миновали граффити "Зачем?" во всю стену и "На хуя так жить?" под мостом у клуба "Fabrique". Митя проводил её до метро. У "Макдональдса" сновали молодые таджики, стоял запах туалета и едва слышно доносились звуки трамвая.
   Вот и ещё один сюжет в Джонин альбом, - мелькнула мысль. Альбом современного искусства, где все они имели свою роль. Роль несущественную. По сути, роль второго плана. Эпизодическую роль изгоев: Медве (Виктория Клеман), Хьюлет (Катя Мануилова), Лиза (Лиза Берковиц, внучка серийного убийцы из Нью-Йорка) и Джони (Джон Константин, этот повелитель тьмы).
   Был ли в альбоме он сам? Это вряд ли. Впрочем, как не было там и Вики Россохиной с Ирой Свириденко. Они хоть и не просили их любить, но на хуя так жить - не спрашивали.
  
   Расставшись с Хьюлет, Митя долго стоял под дождём, смотрел за светофором и слушал, как тот переключался - размеренно и словно отсчитывая остаток жизни. Примерно в половине десятого он зашёл в "Грабли", взял себе жареной форели, салат из свежих овощей и виски со льдом. Светофор по-прежнему переключался, а Митя всё никак не мог оправиться от ощущения безвозвратной потери.
   Из головы не выходила Луиза.
  
  ЛУИЗА
   В своих книжках Джони собрал целую коллекцию всевозможных Луиз. Начиная от Луизы - королевы Пруссии (Луиза Августа Вильгельмина Амалия, 1776-1810) и заканчивая "Закатом Луизианы" Люциуса Шепарда, этим мистическим и довольно глупым романом американского писателя. Здесь были также отель "Луиза" в Калининграде, Луиза Сомерсета Моэма (из рассказа "Луиза"), Мадонна Луиза Вероника Чикконе, "Луиза Миллер" - пьеса Фридриха фон Шиллера (1784, впоследствии "Коварство и любовь"), Луиза Андриевская - продавец магазина "Клондайк", ну и, конечно, Луиза Коле - возлюбленная Флобера.
   Джони давал им подробную характеристику, при описании ссылался на различные документы и кое-что добавлял от себя, вписывая образ в тот или иной сюжет. Вот, к примеру, как он использовал Коле и Флобера, пережив очередную ссору с Викой Россохиной. "Гюстав поджидал её на платформе, поезд давно подали, но Луизы как не было, так и нет. Да и существовала ли она вообще? - думал он, глядя на проводниц в чёрных пальто и со значками "Французских железных дорог". Поднявшись на ступеньки вагонов, проводницы улыбались остающимся на перроне людям, а лишь поезд тронулся, замахали флажками и принялись закрывать двери - одну за другой, пока не закрыли все".
   Луиза Коле так и не пришла. В конце зарисовки Джони провожает поезд взглядом сожаления, но не совсем - он также и рад, что продлит интервал счастливой надежды, а на прощанье цитирует Джулиана Барнса: "Луиза, разумеется, могла бы устроить сцену и на платформе. Её привычки набрасываться на Гюстава, были хорошо всем известны. Она всегда искала соперницу, но таковой не было, если не считать Эмму Бовари (Дж. Барнс, "Попугай Флобера")".
   Как выяснил Митя, Луиза Коле в отличие от Вики Россохиной была довольно известным персонажем. Она переводила Шекспира, получила академическую премию за свои стихи, Виктор Гюго называл её сестрой, а Беранже - музой. Она никак не могла понять, как может Гюстав любить её, не испытывая желания видеться с ней. Занимаясь реконструкцией в "Попугае Флобера", Джулиан Барнс и вовсе пришёл к выводу, что его герои имели эстетическую несовместимость. Тем не менее, Гюстав и Луиза пробыли вместе около восьми лет.
   К слову сказать, Джони не отдавал видимых предпочтений ни одной из своих Луиз. Экспонаты этой коллекции то и дело возникали по ходу повествования и в целом придавали истории неповторимый романтический оттенок.
   Разве что - Луиза Андриевская. Джони так и не смог развить этот образ, хотя нет-нет, а и вспоминал о нём. Дело в том, что он знал Андриевскую лично. Он видел её и разговаривал с нею, по меньшей мере, дважды: в магазине "Клондайк", когда они познакомились, и шесть лет спустя, когда он повстречал её на автобусной остановке в Медведково. Иными словами, Луиза Андриевская была слишком реальна для воображения и в этом смысле, безусловно, уступала королеве Пруссии, отелю в Калининграде и уж тем более "Коварству и любви" Фридриха фон Шиллера.
   Так что Джони ограничился лишь общим описанием Луизы Андриевской под впечатлением их первой встречи. "Невероятно, - пишет он. - Передо мною стояла живая Луиза - в кедах с розовыми шнурками и вельветовых джинсах. У неё были усталые глаза, длинные ресницы, и акцент, будто она прилетела из галактики М33".
  
   Складывалось впечатление, что Джони не хватало реальных отношений с его Викой, и он всячески пиарил собирательный образ Луизы. Пиарил с радостью и увлечённо, но не для того, чтобы продать, а, скорей, для собственного удовольствия. Метафорически - он принимал брак, чинил его и возвращал покупателю: "Вот ваше устройство, - Джони как бы лучился божественным светом, - оно исправно и готово к работе".
   Кульминацией в развитии собирательного образа стал ураган "Катрина", пронесшийся над Луизианой в августе 2005-го. Высота волны достигала семи метров. Она разрушила искусственную дамбу и подчистую смыла Новый Орлеан - крупнейший город штата.
   "По сути, - записал тогда Джони, - это был структурный брак в системе проектирования города и, в частности, его защитных сооружений". Структурный брак был допущен на ранних стадиях проектирования и в итоге сотряс всю конструкцию - одномоментно и со всей жестокостью.
  
  VII
   Если и ошибаться, думал Митя, то по мелочам, и уж, конечно, не в начале проектирования. Чем раньше допущена ошибка, - в том числе, и поспешное соединение людей, - тем последствия более разрушительны. Митя не видел здесь никакой загадки. Тщательно продуманный механизм имеет лучшие показатели надёжности, он исправно функционирует вне зависимости от срока гарантийного обслуживания и ломается лишь по мере физического износа. Устройство же, спроектированное абы как (пусть даже и качественно собранное), напротив - ломается быстро, не выработав гарантии. Такое устройство уж если сломалось, так сломалось - чинить его бесполезно.
   Взять хотя бы Пизанскую башню - идеальный пример структурного брака: сколько не выравнивай её - она всё время падает.
   То же касалось и Джони с Викой Россохиной. Они падали уже при одной мысли друг о друге. Джони падал от любви, а Vi от неприязни. Ни о каком их соединении не могло быть и речи. Как и у Флобера с Луизой Коле, между ними была в своём роде эстетическая несовместимость.
   Вероятно, несовместимость была и у Хьюлет с Лизой Берковиц, но здесь Митя остерегался прямых аналогий. Он не считал себя гомофобом и, более того, придерживался естественных причин однополой связи. Он точно знал - однополая связь обусловлена биологически, она является следствием эволюции и представляет собой часть всё того же РАЗНООБРАЗИЯ. Иначе говоря, Митя исходил из сложности человека.
   В самих отношениях Кати Мануиловой и Лизы Берковиц он не видел никакого структурного брака. Связь и в самом деле была самой прекрасной. Единственной ошибкой у них могла быть Луиза, думал Митя. При однополой связи, рассуждал он, довольно трудно завести детей - какие уж тут дети. Успешный союз однополой пары тем и прекрасен, что основан как раз на самих отношениях. Более того, дети, а в нашем случае Луиза Берковиц-Мануилова - есть не что иное как свидетельство гетеросексуальности. Митя не знал, что и думать. Ответ напрашивался сам собой: структурным браком в истории Хьюлет и Лизы было, скорей, недопонимание своей физиологии. Иными словами, они думали, что лесбиянки, а в реальности ими не являлись. Самое время оценить ущерб. Да разве ж его оценишь.
   Не говоря уже о современной России. Как и Пизанская башня, она всё время падала. Здесь неуклонно падала продолжительность жизни. Падали экономические показатели, с крыш падали сосульки, люди падали на рельсы в метро, они падали с Большого Устьинского моста, падали духовно и физически, падали нравственно, а, поднявшись, падали снова. Не падал только рейтинг "лидера нации". По информации государственных СМИ уровень доверия к нему даже рос, и такое фантастическое доверие как раз и было следствием настоящего структурного брака.
  
   "От брака один ущерб, - заключил Митя. - Если только брак этот не умышленный". Митя по-прежнему сидел в "Граблях". Он никуда не спешил и со стороны, казалось, спасался одиночеством. А разве не так?
   Умышленный брак, размышлял он - что абсурд, на котором можно неплохо заработать. К слову сказать, стоимость экскурсии в Пизу неуклонно росла. К 2016 году от посещения одной только башни устроители выставки получали до 10 тыс. евро ежедневно. Вот и думай теперь.
   Пизанский абсурд - как форма безответной любви. Альбом современного искусства, о котором писал Джони. Вика Россохина хоть и не искала там место, но всё ж таки нашла его, и Джонины записи, как нельзя лучше подтверждали это. Иными словами, Джонину Пизанскую башню можно было продать. Магазин функционировал, но как - надо было ещё разобраться.
   Новый Орлеан был восстановлен довольно быстро. Бактерия, поразившая затопленные дома, вскоре была побеждена. Особенно отличились научно-исследовательские подразделения, инженерные компании и страховые инвесторы. В целом, работа вышла триумфом справедливости. Учёные, строители и банкиры бились - что солдаты на войне. Так и война, не сомневался Митя - умышленный структурный брак.
   "В идеале, - пометил он на следующий день в своих учётных записях, - брак должен быть глобальным и всеобъемлющим. Непременным условием высокой доходности абсурда является его осмысленность. Осмысленный бракованный абсурд, - подчеркнул Захаров. - Производство и торговля браком - вот единственная перспективная отрасль в условиях дефицита энергоресурсов. Наиболее эффективное сочетание промышленности и культуры. Страница, альбом, тысячи альбомов современного искусства".
   Митя казался счастливым. После скучнейших лет бездействия он вновь обретал интерес к работе, словно и вправду напал на стоящее дело. "После продажи покупателю, - продолжал он, - товар должен максимально быстро попасть в отдел гарантийного обслуживания, но не для обслуживания, как раньше, а лишь для учёта, после чего немедленно поступить снова в продажу".
   И так до бесконечности, Митя поглядел на часы. Если разобраться, отношения Джони с Викой Россохиной мало чем отличались от приведенной схемы. С утра Джони приходил в магазин, Вика продавала ему бракованную любовь, он тут же сдавал её назад, а на следующий день всё повторялось. В своём роде Пизанская башня, абсурд - как следствие структурного брака, и на котором не грех было бы заработать.
  
  Часть вторая. Комиссия
  I
   День выдался пасмурным, как Митя и любил.
   18 августа 2005 года, за десять дней до "Катрины", Джони окончательно рассорился с Vi. Перед тем он отправил ей пару ничего не значащих SMS. Вика не отвечала, а чуть позже с Викиного телефона позвонил её друг Шива, прости господи. Он хотел, чтобы Джони не писал ей писем, но Джони считал, что это никого не касается кроме него и Vi.
   Правильно считал, и ей следовало поскорей объясниться. Вика могла не любить его сколько угодно, но Джони не сделал ей ничего дурного и не заслуживал унижения. Битый час он домысливал её мотивы, да всё без толку - домысливать там было нечего.
   К вечеру Джони вообразил себя сломанным механизмом и, как он пишет, "прикатился на своих колёсиках к морю". Его взору предстал галечный пляж и пустынный берег с перевёрнутой лодкой. Волны накатывали одна за другой. В будущем ему предстояло воссоздать потерянную любовь, что он и сделал.
   Спустя пять лет Джони исписал четыре увесистых тетрадки, передал их Мите Захарову, а ещё через год исчез.
  
   Исчез, да не совсем. Час назад Митя наконец напал на след - спасибо Тайке Нефёдовой. Судя по Джониным записям, он увлечённо работал с нею, они много переписывались, хоть встречались и редко. Хьюлет помнила её по "Прекрасному миру компьютеров", но Тайка продержалась там от силы лето.
   - Не знаю, что и сказать, - призналась Хью.
   - Что ж, и не надо, - ответил Захаров, а наутро загуглил "Нефёдова, пиар-менеджер" и всё разрешилось само собой. Та как раз сидела на сайте "Пёс и кот".
   - Я вас не знаю, - написала Тайка в их форуме.
   - Я вас тоже.
   - И что?
   - У меня потерялся кот.
   Нефёдова любила котов. Она любила псов. В сущности, она любила весь мир. Так они и познакомились.
   Тайка дала ему свою почту, они обменялись телефонами, и довольно неожиданно для обоих оставались в чате ещё час или два.
   - Вы и вправду занимаетесь котами? - спросил Митя.
   Да чем она только не занималась. "Пиар-менеджер информационного агентства Римус" - стояло у Тайки под фотографией. Она пиарила всё вокруг. Тайка пиарила котов, псов, аллигаторов в Московском цирке, продукты питания, промышленные товары, производителей продуктов питания и промышленных товаров. Она пиарила новости, тех, кто пиарил эти новости, божественное происхождение этих новостей и самого Господа Бога.
   - Джони?
   Да, она пиарила Джони. Тайка пиарила его рассказы, иллюстрации к ним и фотографии. Они неплохо заработали, но уже год или два от него нет ни единой новости.
   - Хотите, встретимся?
   - Хочу.
   Митя и в самом деле хотел. К тому же он прекрасно знал: то, что однажды пропиарено, останется на века. Странно, что эта акция прошла мимо, ведь он искал. Он обыскал весь Интернет, но так ничего и не нашёл.
   - И не найдёте, - Тайка будто играла с ним. - Всё продано, магазин закрыт, - добавила она.
   - А новости?
   - Мы убрали все новости, - отрезала Нефёдова. - На вырученные деньги Джони купил дом на Мясницкой, - он называл его "планетарием", - и пиара больше не хотел, - здесь Нефёдова поставила закрывающуюся скобку. - Так что, новости если и остались, то в полицейских архивах, но мы в полицию не попадали.
   Надо же, Мите и в голову не приходил такой сценарий. Тайка сходу отвечала на его вопросы. Она словно читала его мысли. Читала бегло и безошибочно. Митю будто пиарили без его ведома, а он стоял на своём светофоре и слушал дождь. Дождь к тому времени набрал силу, но вдруг вышло солнце и показалась радуга.
   - Радуга показалась, - написал Митя в чат.
   - Митя, мне не до радуги, - ответила Тайка. - Хотите, встретимся - или поздно вечером или завтра?
   - Поздно вечером. - Он вдруг понял, что хочет как можно скорей увидеть её. За все эти годы технического прогресса Захаров так и не привык к виртуальной связи. Нет, виртуальная связь не по нему. Суходрочка, одним словом. - Скажите, куда, - и я заеду.
   Он заехал за ней к Рождественскому Бульвару. Тайка поджидала его у бывшего магазина "Додо" и улыбалась. На ней была зелёная куртка с капюшоном, светлые джинсы и зимние кеды "Converse" из серой замши.
   - Чему вы улыбаетесь? - спросил Митя, высунувшись из машины.
   - Вспомнила кое-что, - Тайка открыла дверь, да так и простояла с минуту, давая осмотреть себя.
   Захаров не ошибся: от Нефёдовой исходило очарование буржуазии. Она излучала кротость и одновременно силу характера. Митя вдруг подумал о Ксении Собчак. Ему нравилась эта правозащитница, хоть та и называла себя лошадью. Никакая она не лошадь, противился Митя. Отсидев год или два в тюрьме, Собчак взялась за старое и теперь не выходила из студий западных радиостанций. Так же как и Нефёдова, она знала, чего хотела и знала, как этого добиться. Короче говоря, Митя слушал Собчаков голос на "Радио Свобода" и ему становилось легче.
   - Куда поедем? - спросил он.
   Тайка поправила джинсы и пристегнулась.
   - К Джони домой, у меня есть ключи, если вы не против.
   - К Джони домой? - Митя не верил своим ушам. Он снял очки, достал бумажный платок и принялся чистить стёкла. Захаров не скрывал смятения и, в сущности, его действия были рефлекторны. Он приуныл и подёргивался, словно мышь в лаборатории Германа Людвига Фердинанда Гельмгольца. Этот Гельмгольц изобрёл офтальмоскоп для изучения глазного дна, но прежде много работал и препарировал животных.
   - Я же вам говорила, он купил планетарий на Мясницкой, помните?
   Митя, конечно, помнил, но как-то не придавал этому значения - мало ли, что наговорит тебе пиар-менеджер с лицом Ксении Собчак.
   - Мы устроили Джони выставку в "Винзаводе", продали его книжки и с полсотни картин, - Тайка всё смотрела за Митей, а тот щурился на свет и будто не слышал. - Довольно живописные картины, хоть и в гуаши, - не унималась Нефёдова.
   - Что ж, поедемте.
   - Только сначала попьём кофе, - Тайка крутила головой. Нет, так же как и "Додо", здесь давно уже не было и кафе "Бульвар". - В "Шоколаднице", - добавила она, - это, по сути, там же.
   "Шоколадница" и вправду оказалась там же - всего в нескольких метрах от Джониного подъезда. Митя прекрасно знал это кафе в подвале с белоснежной плиткой. Под потолком там висели два кондиционера. Кондиционеры исправно функционировали круглый год, если только Митя ничего не напутал.
   Напутал. Летом 2010-го, когда над городом стояла мгла от лесных пожаров, они как раз и не работали. Структурный брак, если хотите. Кондиционеры починили лишь к ноябрю, но тогда они были уже без надобности. Что ни день, здесь ставили хиты 60-х. Beatles, Simon and Garfunkel, да кого только не ставили. Трудно придумать что-либо более затасканное. Брак - убеждался Митя. Всё тот же структурный брак. С утра он поступал в продажу, к закрытию кафе он ставился на обслуживание, а на следующий день всё повторялось сначала. И самое главное - этот аудио ряд доставался "Шоколаднице" совершенно бесплатно, зато прибыли приносил - будь здоров.
   Нефёдова тем временем взяла эспрессо и, выпрямив спину, курила тонкую сигарету с зелёной полосой.
   - Возьмите и себе что-нибудь, - сказала она.
   Можно было и в самом деле что-нибудь взять, но Митя ничего не хотел. Он прошёл в туалет, вымыл руки и вернулся на место.
   - Что-то не хочется. Но почему вы так улыбались, когда я приехал за вами?
   Тайка и сама не знала. Джони как-то прислал ей рассказ про магазин "Додо" - вот она и вспомнила. В этом рассказе Джони размышляет о редкой способности людей к плодотворному общению. В качестве примера он берёт Германа Людвига Фердинанда Гельмгольца и Нефёдову.
  
  ГЕЛЬМГОЛЬЦ И НЕФЁДОВА
   Рассказ начинался непринуждённо и с долей иронии: "А не пригласить ли Тайку Нефёдову на свидание в книжный магазин "Додо"? - подумал Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц в прошлую субботу и пригласил. Наутро профессор Берлинского университета терзался и не понимал, к чему всё это. "Додо" ему не нравился, а Нефёдова вызывала в нём болезненное ощущение популярного искусства".
   "Популярное искусство готовит идиотов", - смеялась как-то Вика Россохина и была права. Похоже, Vi упоминалась чуть ли не в каждом Джонином рассказе. Счастливые и как им кажется свободные, они (идиоты) представляют собой наиболее удобную публику для современных диктаторов. Здравствуйте, Роберт Мугабе, Поль Бийя и Владимир Путин. "Нет, в самом деле, - вопрошает Джони, - разве представишь в этом лагере Ричарда Бротигана, Кнута Гамсуна или скажем Даниэля Каца?".
   "На хуй Додо", - ругался Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц в своей лаборатории. "На хуй Додо", - ругался и Джони в своих записях. Это чувствовалось сразу. Джони будто искал необходимую форму для обращения к Тайке. В сущности, он любил её, но любил в воображении, и то - время от времени. Её образ подобно Vi был тряпичной куклой в "Галантерее О.Г.И.". Кукла улыбалась ему через витрину, а в ответ Джони кивал ей и будто прощался.
   Люди вообще уходили из его жизни.
   После разрыва с Викой их оставалось всё меньше. Один за другим они покидали видимое пространство и перемещались сначала в голову, а там и в корзину.
   Хоть бы Тайка не нашла "Додо", думал Герман Людвиг Фердинанд Гельмгольц. К середине повествования Джони как бы планирует финальную сцену. "Впрочем, так и вышло, - неожиданно замечает он. - В последний момент Тайка передумала, и тогда немецкий физиолог испытал небывалую радость. Он будто избежал тяжёлой физической работы. Без людей ему и вправду было лучше".
   Во второй части рассказа Джони со всей силой использует аллегорию. Вот что он пишет: "Находиться вдали друг от друга - напоминает картину Дали "Постепенная утрата различий между изображением на обложке и реальным предметом" - будь такая картина в действительности. Художник расплатился бы ею в "Додо", так ничего и не купив, зато отлив в служебном туалете и убив там муху".
   Эта муха особенно нравилась Тайке Нефёдовой. По ёе словам, она сразу же поняла идею рассказа. Находясь вдали от Джони, Тайка и сама чувствовала себя более независимо. В её представлении Джони и его образ давно соединились, утратив всякие различия. Нефёдова будто убила муху в туалете. "Прошлое лишено времени. А раз так, - размышляла она, - тут и думать нечего". Тайка и знать не ведала о магазине "Додо" и не собиралась туда - ни сейчас, ни позже. У неё над головой висело синее небо, а Джони был, словно навес на остановке и это небо заслонял. Иначе говоря, Тайка проявляла благоразумие - не заглядывать же в глаза попусту.
   В заключительной сцене Джони как бы домысливает их отношения с Нефёдовой. Он словно отбрасывает все различия между ними и предлагает сосредоточиться, условно говоря, на "Додо".
   "И всё же, в этом "Додо" что-то было, - продолжал он. - Приближался к концу сентябрь, а тёплая погода всё держалась. Однажды в один из таких дней Тайка сидела в веранде "Япоши" у Рижского вокзала. Ветер трепал брезент и эта часть реальности не требовала от Тайки никакой связи: ни с Джони, ни с кем бы то ни было. В воздухе кружился запах кофе. Ожидая пока принесут капучино, Нефёдова просмотрела в "Профи-Форекс" биржевую сводку и теперь листала "Продовольственный бизнес" (маркетинг и реклама продуктов). За летний период на рынке компьютеров не появилось ничего путного, и Тайка всерьёз подумывала, а не пропиарить ли ей что-нибудь из еды. Новые продукты питания появлялись в огромном количестве и независимо от времени года.
   "В сущности, подойдёт любой способ", прочла она как-то в "Рекламных идеях". Являясь совершенно неотъемлемой частью человеческой жизни, еда и продаётся проще всего. Реклама съестных продуктов проста и бесхитростна. Был бы бренд, размышляла PR-менеджер".
   Ясно, что под "брендом" Джони предполагал нечто и вправду стоящее. Что-то, что могло бы сделать отношения между людьми более предметными, что ли. "Взять хотя бы магазин "Додо" - лучше названия и не найти", - размышляет Тайка, а Джони, словно вторит ей в финале: "Туда захочешь прийти уже просто отлить, а тем более убить муху".
  
   - Теперь вы понимаете? - спросила Тайка.
   Да, Митя понимал. Он читал эту заметку, но она хороша в контексте, а Тая там хоть и играла не последнюю роль, но выглядела как-то чересчур ограниченной.
   "Додо" так и не вошёл в сборник Джониных рассказов, изданных "АСТ", зато подтолкнул Нефёдову к серьёзному пиару. Иными словами, Тайка вдруг поняла, что сможет заработать и на "Додо", и на Джониных живописных картинах, и на этой Пизанской башне, которую Джони построил, что ни день - поправлял её, а та падала, пока однажды не обрушилась вовсе.
  
  II
   - На головы мирных граждан, - закончила Тайка, немного помедлив и переведя дыхание.
   - Что вы имеете в виду?
   - Его рассказы признали экстремистскими, и долгое время он был под следствием, пока однажды не сбежал.
   Последнее сообщение от Джони Тайка получила в ноябре четырнадцатого года. Он писал из Коктебеля в её блог и называл себя мучеником за демократию. "Сито мусеники за димокараси" (светлая им память), - припомнил Митя "Колыбель для кошки" Воннегута. Припомнил и обрадовался - он не так уж и одинок. Образы, взятые из книжек ещё в детстве, никуда не подевались. Они жили в его голове и время от времени показывались, узнав, не понятно как, его мысли. Они возникали перед глазами и одним своим видом поддерживали его.
   - Джони снял себе дом в Биостанции, - продолжала Тайка, - и часами стоял у моря, выглядывая КОРАБЛЬ.
   "Я тут выглядываю корабль, - писал он Нефёдовой, но что-то никак. Что-то его не видно, а мне бы так хотелось его дождаться. Вероятней всего, - предполагал Джони, - это будет сухогруз с аравийским песком, идущий из Джидды в Бургас. Но я не поплыву на нём, а лишь провожу взглядом сожаления. Судно будет набито под завязку: песок, строительный мусор, к тому же - гости Ганноверской книжной ярмарки, потерпевшие бедствие в Красном море и взятые на борт в Акабе".
   Как следовало из письма, Джони намеревался проводить корабль взглядом сожаления и вернуться к работе над романом. Что за роман - не известно. Он писал, что это не займёт много времени, что ключи от его планетария у двери под ковриком и что, закончив последнюю сцену, он отправит рукопись Тайке. "Поступи с нею на своё усмотрение. Целую, Джони", - закончил он.
   - И что, прислал? - спросил Митя. Насколько он знал, мученики за демократию, как правило, умирали понапрасну, так ничего и не достигнув.
   - Нет, не прислал, - ответила Нефёдова.
   Она допила свой кофе и теперь постукивала сигаретой о блюдце, словно торопилась, но в то же время и понимала, что торопиться некуда.
  
   - Торопиться некуда, - сказала она.
   Кондиционер в углу работал исправно. В "Шоколаднице" исправно подавали кофе и ставили популярную музыку. Тайка исправно рассказывала о Джони и Митя исправно всё это слушал.
   Механизм потребления работал исправно, убеждался Митя. Даже если Джони и не закончит свой роман - лишь бы он прислал его, и тогда Тая продаст эту книжку, чего бы это ни стоило. В сущности, исправность механизма потребления была основой современного искусства. За миллионы лет эволюции люди вполне адаптировались к земным условиям жизни. Они с удовольствием потребляли всё, что не попадя, а когда дело касалось секса и тем более любви - потребляли вдвойне.
   Единственным конкурентным фактором здесь было насилие, но и насилие вполне вписывалось и в секс и в любовь. "Sex & Violence", - припомнил Митя группу Jane Air. Джони любил "Джейн Эйр". Он ставил их регулярно, в особенности, когда уставал от английской речи. Он то и дело искал в Интернете русскоязычные ансамбли, находил, но, как правило, разочаровывался - их русский ужасал. Ситуация напоминала магазин "Додо" - бренд что надо, но лучшим воспоминанием о нём по-прежнему оставались туалет и муха, так полюбившаяся сначала художнику Дали, а там и Нефёдовой.
  
   Иначе говоря, Джони не повезло ни с русским, ни с русскоязычными группами. Именно поэтому в последние годы он мало с кем общался. Люди вызывали в нём презрение и скуку. В особенности это касалось его коллег, что и понятно: большую часть времени он находился с ними в одном офисе, и если не видел их, то прекрасно слышал. По его собственному признанию, коллеги были отвратительны ему. "Свора извращенцев, - писал Джони. - И в рабочее время, и на досуге они ублажали начальство, лишь бы угодить ему".
   С 2006-го по 2010-й эти друзья выжили из офиса всех более-менее приличных людей и теперь творили там, что хотели. Особенно отличился некто Козлаченко - ничтожный и самодовольный тип. Митя знал его - и, правда, козёл. Он руководил группой технических описаний. Должность получил по протекции. Для видимости критиковал существующие порядки, но в действительности являлся самым что ни на есть новым коммунистом: не терпел инакомыслия, всячески преследовал неугодных и поощрял холуев.
   Вот вам и ещё одна русскоязычная группа, - размышлял Митя. Джони не позавидуешь. "Почему бы не соблюдать офисные правила, есть же такие?" - недоумевал фотограф "Прекрасного мира", но его сопротивление никто не поддерживал, а окружающие только удивлялись ему. Не смог помочь и директор. "У нас нет правил, - отвечал тот. - Мы руководствуемся здравым смыслом".
  
   "На кой чёрт такой смысл!", - злился Джони, и вскоре вообще прекратил всякое общение с кем бы то ни было. Исключением, судя по всему, являлась Тайка Нефёдова и, может быть, кто-то из тех, кто раньше работал с ним, но был репрессирован. Он повесил их фотографии в своей студии. Ясно, что Джони помнил их и считал пострадавшими от офисной деспотии. "Алексей Губанов, - подписал он каждый снимок, - Алиса Гончарова, Катя Жемайбук, Наташа Рёнэ - жертвы разнузданного террора, мученики за демократию".
   Примечательно письмо, с которым Джони всё порывался обратиться к директору "Прекрасного мира", но так и не обратился. Текст датирован 26 октября 2010 года, как раз в период репрессий против Наташи Рёнэ. Спустя несколько дней ей предложили уволиться по собственному желанию, что она и сделала. "Невольно задаёшься вопросом, - писал Джони, - неужели такое творится где-то ещё? - и тут же отвечал. - Безусловно, творится. То, что сегодня происходит смешение личных пристрастий и служебных функций предсказывал ещё Франц Кафка в романе "Замок". Милан Кундера в "Шутке" объяснил нам, как сообщество коллег способно сломать человеку жизнь из-за невинной шутки. И, наконец, Флобер в "Бюваре и Пекюше" (да и в той же "Госпоже Бовари") приподнимает завесу над тайной глупости: она приспосабливается и к добру, и к злу, и к невежеству, и к вам, господин директор, и ко мне. Вот я и хочу спросить вас: вы, что и вправду намерены работать с этой глупостью, как ни в чём не бывало и руководствуясь здравым смыслом?"
   Кто бы сомневался, думал Митя. Работать с глупостью им одно удовольствие, да и прибыли больше. Странно, что Джони ещё держался. Держался довольно долго, а ведь его место с радостью занял бы кто угодно. Вот, что говорит об этом Иосиф Бродский в эссе "Меньше единицы" (1976): "Как ни скромно занятое тобой место, если оно хоть сколько-нибудь прилично, будь уверен, в один прекрасный день кто-нибудь придёт и потребует его для себя или, что ещё хуже, предложит его разделить".
  
   Впрочем, что теперь думать об этом. Не слишком ли Митя увлёкся? История и впрямь развивалась словно детектив. В "Шоколаднице" между тем стихло. Он так ничего и не съел, рискуя получить нездоровую худобу. Надо бы как-то связаться с этими мучениками из Джониного офиса. Тайка всё постукивала "Esse Menthol Super Slim" о блюдце и разглядывала пирожные в витрине.
   - Ну что, пойдёмте? - спросила она.
   - Пойдёмте, - ответил Митя Захаров. Воспоминания отвлекли его, но не принесли облегчения. Он, как и Джони, с трудом переносил чужую боль, а с годами это чувство лишь обострялось.
   Джонин планетарий располагался в доме номер 44 по Мясницкой улице, как раз напротив особняка XVIII века с аркой и коринфскими колоннами в фасаде. Они поднялись на последний этаж и вошли в комнату с узким окном и потолком в форме небосвода.
   - Угловая комната под крышей, - сказала Нефёдова, - как Джони и хотел, - Тайка вела себя совершенно спокойно и чувствовала, как дома. Она разделась, опустила жалюзи и включила звёздное небо. - Джони приметил этот дом ещё задолго до нашей выставки, - продолжала Тая. - В своих рассказах он то и дело приходил сюда с Vi, впрочем, вы знаете.
   После исчезновения Джони Нефёдова, по сути, жила здесь. Ей нравился этот планетарий, опущенные жалюзи и звёздное небо. "Мне, правда, нравится", - не скрывала она. Тайка любила Джони, но Митя и без неё догадался. Она ждала, когда же он вернётся, а его всё не было. "Как бы я хотела, чтобы он вернулся", - призналась Тайка сначала в кафе, затем у подъезда, а теперь вот и здесь - под искусственным небосводом.
   Ничего у них не выйдет, - размышлял Митя.
   Он довольно внимательно изучил Джонины заметки, касающиеся планетария, и теперь доподлинно знал цену этой фантазии.
   Вымышленный планетарий был главным местом, где Джони и Vi могли по-настоящему сблизиться. Даже в реальности, задолго до покупки дома, Джони приезжал сюда и часами стоял на противоположной стороне улицы, глядя в окно под крышей. "Дом трёх композиторов", как выяснил Митя. Здесь останавливались в разное время Ференц Лист, Пётр Ильич Чайковский и Клод Дебюсси.
   "Наш с Vi планетарий", - называл его Джони. Как раз то, чего и не доставало их любви. Надо заметить, в этом самодельном космосе и Вика выглядела куда более интересной. Теперь она была не только Викой Россохиной, продавщицей розничного отдела. Она была Небом, Галактикой, да всем, что, в сущности, окружало их. Иными словами, планетарий представлял собой МОДЕЛЬ СЧАСТЬЯ.
   Как и в Джониных описаниях, в реальной комнате под крышей не было изображений: ни фотографий Vi, ни, тем более, Тайкиных снимков. Здесь не было и "живописных картин", о которых говорила Нефёдова, и которые, честно говоря, Митя рассчитывал посмотреть. Складывалось впечатление, что Джони не хотел никакой связи с внешним миром. Чистый вымысел, эфир, отсутствие гравитации - Митя огляделся - если только не брать телескоп в полкомнаты на рельсах, да книжную полку у окна.
   В основном, там стояли старые издания "Иностранной литературы" времён Ильи Кормильцева. "Hi-Fi" Ника Хорнби, "Моя вторая жизнь" Пола Теру, "Дрессированные сучки" Виржини Депант, и всё в том же духе - так и не проданные в начале 2000-х, уценённые чуть позже и выкинутые на свалку сегодня. Там же ютились "Окаянные дни" Бунина, "Гибель империи" Егора Гайдара, "Жёлтая стрела" Пелевина и его же "Жизнь насекомых".
   Вот уж и в самом деле жизнь насекомых, подумал Митя и взглянул на Тайку. Нефёдова "поралась" у плиты, как сказала бы его бабушка. [От украинского "поратися" - готовить, возиться на кухне. (Прим. авт.)] Бабушка давно умерла, но память о ней осталась. Она так и сидела в его голове вместе с литературными героями из детства. Так что друзья у Мити были - как ни крути.
   Тайка варила суп.
   - Суп на курином бульоне, - сказала она. - С вермишелью, картошкой и зеленью.
   Небосвод под крышей словно жил своей жизнью. Одна за другой там включались звёзды. Некоторое время они мерцали, затем постепенно гасли и на смену им включались другие. Структура созвездий довольно быстро менялась. Казалось, перед нами была ускоренная картина мира. Вероятно, так появляются и исчезают галактики, решил Митя.
   Впрочем, умерла не только его бабушка. Умерла его мама, умер его дедушка, так и не дождавшись последнего романа Стивена Кинга, умер Стивен Кинг, умер папа, узнав об аресте Юлии Тимошенко, умер Василий Аксёнов, Белла Ахмадулина, Милан Кундера - да все поумирали. Теоретически, им на смену должны были прийти другие, но придут ли они? Митя раньше не задумывался об этом. Теперь же, глядя в тарелку с куриным супом, задумался.
   - Тая, помните этот сюжет у Джони с рождением галактики? - спросил он. Даже если Тайка и не помнила, Митя не мог есть домашнюю курицу, не испытывая вины. - Галактика рождалась как раз здесь, в этой комнате, - добавил он.
   К счастью, Нефёдова помнила. Придумав этот фрагмент, Джони сразу же прислал его Тае.
   - Он у меня на телефоне, - сказала она.
   В целом, Джони написал десятка два рассказов, связанных с этим планетарием. Все они были весьма оптимистичными, их хорошо печатали и они неплохо продавались.
   - Вкусно?
   - Вкусно, - ответил Митя. Он немного подумал, поправил очки и повернулся к Тайке. - Мне кажется, здесь и сейчас что-то рождается. Что-то приходит на смену бабушке, маме, дедушке, на смену прадедушке, который прибежал в Финляндию на лыжах, на смену этим лыжам, на смену всему, чего уже нет и никогда не будет.
   И тут случилось совсем уж невообразимое.
   Внезапно искусственный небосвод над ними погас, а спустя мгновение вдруг снова ожил, озарившись красно-оранжевым светом. Свет исходил из одной точки и распространялся всё дальше и дальше подобно взрыву.
   - Ускоренный Большой Взрыв, - сказала Тайка. - На наших глазах происходит преобразование космической энергии в материю. - Нефёдова подошла к окну посмотреть, что там. Там опустилась ночь, к остановке подъехал девятый троллейбус, огни у него были выключены, да и в салоне никого не было. - В будущем из этой материи возникнет реальность, - продолжала она, - в том числе, ваша бабушка, мама, дедушка, ваш прадедушка с его лыжами, Василий Аксёнов с Беллой Ахмадулиной, ну и мы с вами.
   Если разобраться, Тайка и приходила сюда как раз из-за этой материализации. Модель, созданная Джони, полностью соответствовала теории "Вибрирующей вселенной". Большие взрывы в доме номер 44 по Мясницкой улице следовали один за другим. На смену одной вселенной приходила другая, и так до бесконечности.
   "В соответствии с теорией "Вибрирующей вселенной", - объяснял Джони, - взрывы циклически повторяются. Иначе говоря, до последнего Большого взрыва было, как и сейчас, только тише: пространство и время сжимались. В какой-то момент сжатие замедлялось. Яйца Господа нашего едва заметно покачивались посреди бескрайней пустоты и, переполненные донельзя жизненной силой, вдруг разлетались миллиардами сперматозоидов. Возникал свет, а там и очертания галактик. Именно эти сперматозоиды отвечали за новое пространство и время. Материя прошлых вселенных - вот мысль, которая приходит на ум и подменяет Вику воспоминанием о ней".
   - Вы хотите сказать, что у Джони здесь вечная жизнь? - недоумевал Митя.
   - Так и есть.
   Именно так и было.
   Перестроив заброшенный чердак в "Доме трёх композиторов", Джони навёл там порядок, установил электрическое небо, солнечные батареи, телескоп и компьютер. Солнечные батареи давали энергию, телескоп применялся для различных целей, в том числе и для сбора данных о текущем положении звёзд, компьютер выполнял расчетные функции и общий контроль. Для управления системой Джони написал с десяток довольно простых программ и вскоре добился, чего хотел. По сути, он получил ускоренную модель возобновляемой жизни. Модель пусть и условную, но глобальную и весьма впечатляющую.
   Казалось, всё ясно, но был ещё вопрос об ИСТОКЕ - из чего всё взялось в первый раз? Вероятно, здесь и пролегла бы граница между наукой и суеверием, а тяжёлые яйца Господа Бога всё качались бы туда-сюда, если бы не Vi. Джони как раз слонялся у кинотеатра "Иллюзион" и смотрел на небо, когда получил от неё письмо. "Как же здесь тихо, - писала она, - не слышен крик.
   Нет запаха, прикосновения.
   По небу птица не летит.
   Она упала и лежит.
   Мне ничего не говорит,
   Ища спасения".
   - Что скажете? - спросила Нефёдова у Мити, а тот, как сидел, склонившись над курицей, так и сидел.
   - Не знаю, - ответил он.
   Да и что он мог знать. Знание - радость. Редчайшее ископаемое во вселенной.
  
  III
   Извлечь радость из повседневности непросто.
   В этом может убедиться каждый, стоит только задуматься. Именно поэтому большая часть человечества не хочет думать. И вовсе не потому, что эти люди глупые, напротив - они чрезвычайно умны. Умны от природы. Их инстинкт самосохранения развит в значительно большей степени, чем у остальных. Но при этом и радость их поверхностна.
   Другое дело - докопаться до истины, рассуждал Митя. Докопаться до истины и рассмеяться. Но не безумным смехом и не придурковатым, козлиным смехом - он наслушался его вдоволь - а смехом искренним и отнюдь не безысходным. Взять, к примеру, Джони с его материей прошлых вселенных. Куда ни кинь - у него тут вечная жизнь. Так что бояться нечего. Ничто не омрачит вашей радости. Думайте сколько хотите и смейтесь в своё удовольствие.
   Небосвод тем временем лучился миллиардами звёзд. Тайка давно уснула. В какой-то момент над нею навис Южный крест, а затем и он растворился в потоке ускоренного и доведённого до абсурда времени. Перед тем Митя спросил у неё, можно ли остаться на ночь.
   - Можно.
   Тайка вообще редко когда возражала. Добрый человек. В её понимании отношения между людьми имели смысл лишь при эгоистической цели. Иначе говоря, если уж и перечить кому - то не на словах, а на деле. К тому же, Митя располагал к себе. По сути, он ботаник, рассуждала Нефёдова, а такие не кидаются на вас при первой встрече, хоть в будущем с ними и неспокойно. Она постелила ему в кресле напротив. Митя прилёг, да так и остался смотреть за небосводом.
   Примерно в половине третьего он поднялся попить. Митя налил себе стакан воды и вдруг приметил у пенала "Романтического эгоиста" Фредерика Бегбедера и там же брошюру "Брак по расчёту". "Сто реальных историй из жизни, как устроиться за рубежом", - гласил подзаголовок. Вот это правильно, обрадовался Митя, и сон как рукой сняло.
   Может, и Джони был романтическим эгоистом? - подумал он. Митя читал этот роман и теперь не без горечи констатировал - Фредерик Бегбедер тоже умер. И всё же, брошюра "Брак по расчёту" нравилась ему больше. Истории, описанные в ней, были одна другой краше. Даже притом что номер этого "Брака" оказался двухгодичной давности, случаи, приведённые там, давали точное представление об иллюзорном счастье.
   Взять хотя бы историю Маши Безруковой из подмосковных Грязей и Ягора Козела из Гнидовиц, что близ Праги. Они повстречались в пивном ресторане "Жигули" в Москве и сразу же полюбили друг друга. Через два месяца Маша и Ягор поженились и счастливые уехали в Чехию, где устроились всё в тех же Гнидовицах у Козела. Брак и в самом деле вышел счастливым, а Безрукова хоть и не нашла себе работу, зато родила четверых расчудесных мальчиков. Автор заметки не без удовольствия перечислял их имена, словно подтрунивал над всем светом. Бзденек Козел, писал он, Андрейка Козел, Алёша Козел (в память о русском солдате-освободителе) и Владислав Козел. Все эти Козелы росли на удивление крепкими. Впереди у них было беззаботное детство, вполне обеспеченное будущее, и так далее.
   Митя и сам мог наклепать с сотню подобных историй, но дело не в этом. Хорош был именно МЕХАНИЗМ. Механизм и, правда, заслуживал внимания. Механизм выглядел практически идеальным. В браке были заинтересованы обе стороны - вот что главное. Маша Безрукова получала гражданство Европейского Союза, а Ягор Козел - прекрасное потомство. Митя не сомневался - молодые Бзденеки вскоре окупят себя. Да и затрат с ними, если разобраться, было немного.
  
   Миновала ночь, настало утро. Воскресение, третье апреля. Часы в заставке компьютера показывали 11:50. Хорошо бы ещё поспать, подумал Митя, но поспать ему так и не довелось. Из своей постели на него смотрела и улыбалась Тайка Нефёдова, пиар-менеджер и литературный агент Джони Фарагута. "Джони Фарагут", - припомнил Митя 2003-й и тоже улыбнулся.
   - Вот и утро, сказала Тайка.
   Она укуталась в одеяло. В одной руке у неё был iPhone, другой она убирала чёлку с лица и без умолку болтала.
   - Пока мы спали, - говорила она, - прошёл дождь, возникло с десяток галактик, а над Хоккайдо пронёсся разрушительный ураган. За ночь на Земле умерло около 50 тысяч людей, родилось примерно 120 тысяч, но добрая половина из них - с врождёнными болезнями, включая болезнь Тея-Сакса. Вы слышали о такой болезни? - спросила Тая.
   Нет, Митя не слышал.
   - Это довольно редкая болезнь, возникающая из-за неполадок в геноме человека. Примерно до полугода ребёнок развивается без видимых отклонений, но однажды он перестаёт смеяться, - в этот момент Тайка и сама сделалась серьёзной. - Он не может стоять, сидеть и переворачиваться, - продолжала она. - Он вообще мало что может. К году этот ребёнок теряет зрение и слух, так и не научившись ни единому слову. Теперь он никогда уже не заговорит, не поднимется и не рассмеётся.
   - Хотите, я приготовлю завтрак? - спросил Митя. За готовкой он хотя бы отвлечётся. Мысль о физической неполноценности приводила его в смятение. Можно ли вообще чему-нибудь радоваться, спрашивал он себя, когда вокруг столько несчастья?
   - Хочу, - ответила Тайка.
   Вопрос не из простых. Тем более, непросто, что ответ был ужасен, и который год он уже вертелся в Митиной голове, будь она неладна - здоровая, крепкая голова. Радоваться могли лишь такие же больные люди, думал он, но больные не физически, а нравственно. Люди с духовными изъянами и знать не знали про Тея-Сакса.
   Как видим - вновь структурный брак. Одна разновидность этого брака уравновешивала другую. Те же, кто был посередине, либо откупались, и тогда смеялись, едва сдерживая плачь, либо всячески обосновывали свою ухмылку у ворот "Бухенвальда" традиционным уже критерием справедливости. "Jedem das seine", - говорили они (каждому своё).
   Что любопытно, - люди, занимавшиеся благотворительностью и делавшие - кто, сколько мог - пожертвования больным детям, вполне уживались с просвещёнными фашистами. "Бог рассудит" - разводили руками волонтёры. А ведь это были лучшие люди, не унимался Митя, носители толерантности, ангелы, возвысившиеся над временем.
   Так что выхода здесь не предвиделось.
   Митя лишь принимал брак, брал его на комиссию, но убеждался в своей беспомощности - обслуживание брака выходило слишком дорого. Ясно, что комиссия была бы не по карману среднестатистическому обывателю. Представление человека о человечности не выдерживало никакой критики. Брак вообще следовало бы признать неремонтопригодным. Иначе говоря, комиссия, о которой Митя с таким упорством размышлял, была не по карману и самому Господу нашему, Иисусу Христу.
   Он поставил чайник, разогрел сковороду и разбил туда два яйца. Тайка убрала постель, умылась и включила "Эхо Москвы". Воскресный эфир "Эха" был хорошо знаком ему, но и здесь Митя находил постепенный упадок человечности. Из года в год независимая радиостанция становилась всё более коммерческой. Одна за другой из эфира уходили любимые Митины передачи: "Книжное казино", затем детские чтения по выходным и, наконец, "Непрошедшее время" с Майей Пешковой. Они убрали даже "Книжечки", - казалось бы, всего ничего, 2-х минутный обзор новых поступлений. Но в этом то и дело - книжечек теперь не читали. Читали, в основном, биржевые сводки, святые проповеди и обзоры прессы. Особенной популярностью пользовались спортивные передачи, воспевающие российский спорт, передача "Галопом по Европам" о поездках за рубеж и политические программы.
   Митя заварил "Пуэро", нарезал помидоров и сыр. Отдельно от яиц он поджарил бекон с колечками лука и вновь вернулся к своим тревогам. Впрочем, тревожься или нет - всё без толку: бизнес и политика вытесняли всё остальное. В особенности политика с её бесконечными дискуссиями, что лучше: западная демократия или "свой путь". Рейтинги этих передач неуклонно росли, словно русскому человеку и думать больше не о чем. В головах была путаница, а выкинуть этот брак и начать всё с начала никто не решался.
   Иными словами, и те и другие были влюблены в свою родину, та не отвечала им взаимностью, и всё равно: для влюблённых это ничего не меняло. Отсутствие взаимности ровным счётом ничего не значило. Совсем как у Джони с Викой Россохиной, подумал Митя и, наконец, присел.
   - Тая, давайте поедим, - сказал он. - Куриные яйца, жареный бекон с луком, помидоры, "Маасдам" и "Пуэро".
   На "Эхе" к тому времени закончились "Дифирамбы", - на этот раз писателю Проханову, - и пошла библейская притча об Иосифе - евангелие, проповеданное Исааку и Иакову об избранности. И снова ИЗБРАННОСТЬ. Когда же они прекратят эту пустую болтовню? - вопрошал Митя. Да никогда. Даже здесь Россия представлялась Богом избранной страной. Католики, а в купе с ними и весь западный мир провозглашались неверными. Нет, не подумайте чего дурного. Проповедник делал это не открыто, но всё же достаточно ясно и для Ксении Собчак, и для писателя Проханова, и для Бзденека Козела из чешских Гнидовиц. В общем, придраться было не к чему.
   - Будете ещё слушать? - спросил Митя Нефёдову, но та и не слушала. Ей вполне хватало новостей "Римуса", которые она пиарила и днём и ночью, а теперь проголодалась и ела помидоры, поглощённая своими мыслями.
  
   Между тем, Митин отпуск подходил к концу.
   Завтра ему на работу. "На работу, сука", - припомнил он граффити на въезде в Москву и засмеялся. Как ни странно, приёмщик брака не испытывал ни горечи, ни досады. Не то, чтобы он рвался в этот "Прекрасный мир", но и отвращения не было.
   - Тая, и всё же - что вы думаете о Vi? - не удержался Митя.
   - О чём? - Тайка никак не могла сообразить.
   - Что вы думаете про Вику Россохину?
   Религиозная передача подходила к концу. Пошла рекламная пауза. Рекламировали не бог весть что, зато с удовольствием. "Съел и порядок!", - услышал Митя. Он ел ЭТО уже 25 лет, а, казалось, ему всё мало.
   - Не знаю, - ответила Тая.
   Она много слышала о Vi, когда работала в магазине, но видела её однажды и ей хватило. Джони как раз познакомил их, но они тут же разругались, - из-за чего, Тайка не помнила, - на этом всё и закончилось.
   - Он её любил, конечно, но какая она в действительности, навряд ли мы узнаем.
   - А в Джониных рассказах? - не отставал Митя. - Как часто и в какой степени Джони и Вика имели не вымышленную, а реальную связь?
   - Да кто ж их теперь поймёт.
   И в самом деле, если верить Джониным записям, они почти не расставались, что было не совсем так, и Вика косвенно подтвердила это ещё в начале Митиного расследования. По версии Джони они чуть ли не жили вместе. В их планетарии, - Митя оглядел планетарий смущённым взглядом, - у неё дома, в их офисах, аэропортах и отелях по всему миру. Они много путешествовали. Ездили поездом, летали самолётом, да как только не летали: на вертолёте, дельтаплане, воздушном шаре и аэростате. Прыгали с парашютом, плавали морем, опускались под воду и вновь поднимались в небо. Всё выглядело довольно живо и правдоподобно.
   - Да кто ж их теперь поймёт, - повторила Тайка и принялась мыть посуду.
  
   Для поддержания любви достаточно иллюзии.
   Не зря люди с развитым воображением более счастливы. Если разобраться - им и реальность то ни к чему. Взять хотя бы Жюля Верна - тот вообще сочинил полсотни своих романов, не выходя из дому.
   - Вы читали "Обещание на рассвете" Ромена Гари? - спросила Тайка.
   Нет, Митя не читал. Он вообще не читал Ромена Гари, а зря. В этом эссе писатель вспоминает одну историю с его мамой. Поняв, что вскоре умрёт, так и не дождавшись Ромена с войны, она написала ему несколько сот писем, умерла, а письма всё шли, как ни в чём не бывало.
   - Гари получал их и пребывал в счастливой иллюзии, - сказала Тайка. - Он получал их три года. Три года он и думать не знал, что происходит на самом деле. - Вы понимаете, о чём я?
   Да, Митя понимал. Он вновь столкнулся с браком. Мама Ромена Гари торговала структурным браком, а её сын покупал этот брак и был счастлив. На "Эхе" давали новости. Два паровоза столкнулись у Антверпена, на Чистых Прудах столкнулись демонстранты с полицейскими, а космический аппарат "Кассини" столкнулся с метеоритом при очередном облёте Сатурна. В течение ночи "Кассини" превратился в мусор и, притянувшись к внешнему кольцу планеты, стал его неотъемлемой частью.
   Таковы были новости.
  
   - Что ж, мне пора, - засобирался Митя. - Хотите, подвезу вас куда-нибудь?
   Нет, Тайка не хотела.
   - Спасибо, Митя, - Нефёдова выключила "Эхо Москвы" и взглянула на небосвод под крышей. Там по-прежнему мерцали звёзды. - Мне ещё надо поработать и вообще, здесь хорошо. Я напишу вам как-нибудь.
   Она обязательно напишет, не сомневался Митя. Да и он тоже. У них теперь есть, что сказать друг другу. Есть, чего ждать и на что надеяться.
   В машине вновь нахлынули мысли. Он ехал не спеша и вдруг подумал о Бзденеках Козелах. Пройдут годы, размышлял Митя, молодые Козелы без труда приобщатся к западной демократии и будут в полной уверенности, что явились на свет с любовью. Что их родители и вправду нашли друг друга по любви, по воле божьей, ещё как-то, но уж точно не по расчёту. Иначе говоря, для Козелов всё едино, заключил Митя, - что любовь, что брак.
  
  IV
   В понедельник Митя вышел на работу.
   Он всё так же принимал брак, но всё больше задумывался о комиссии и оглядывался вокруг. К концу апреля зачастили дожди, распустились деревья и пару раз пронеслись зелёные смерчи из берёзовой пыльцы. В целом же, стояли тёплые дни, приближалось лето. Откроешь форточку, а оттуда жар, думал Митя и содрогался. Лето в России короткое, но гнетущее.
   И вот в один из таких дней среди недели неожиданно позвонила Хьюлет.
   - Митя, я тут кое-что нашла, - сказала она.
   - Что же вы нашли, Катя?
   Голос у Хьюлет был чуть встревоженный, но в то же время и ровный. Она вполне справлялась с собой. Да и что, в сущности, могло случиться?
   - Джони обвиняют в экстремизме, - продолжала Хью.
   Она нашла его по фотографии через Google в объявлениях полиции и "Интерпола", а затем, где только не нашла. Всё это были сайты правоохранительных органов. Значит, Тайка недооценила их. Ты можешь избежать ареста, думал Захаров, избежать ссоры, предательства, банкротства, наконец. Но так же, как и смерти, тебе не избежать преследования. За тобою кто-нибудь, да смотрит. Прав был Кундера. "Наше единственное бессмертие, - писал он, - в папках полицейских архивов" ("Книга смеха и забвения"). Митя читал эту книжку о репрессиях в прежней Чехии и теперь уж точно не строил иллюзий насчёт установившегося в России режима. Этот режим мало чем отличался от коммунистического.
   По сути, он ни чем не отличался от него.
   Да и можно ли вообще говорить о каком-либо экстремизме в художественной литературе? На память приходила судебная тяжба мусульман против Мишеля Уэльбека в начале 2000-х. Тогда писатель и его сторонники (петицию в поддержку Уэльбека подписали не менее 120 известнейших людей Франции) отстояли справедливость. Не смотря на довольно суровую критику ислама в романе "Платформа", французское правосудие осталось невозмутимым. Критика исходила от вымышленного персонажа, решили судьи, а персонаж не отвечает за автора. Дети не отвечают за родителей, ноты за композитора, а брак за производство.
   Впрочем, Франция - не Россия. В отличие от РФ с 2000 года во Франции сменилось уже четыре президента. Так что механизм работал. Он работал исправно, а французский Аллах лишь разводил руками.
   - Но это не всё, - продолжала Хьюлет.
   - Они арестовали его?
   - Пока нет, но нашлись материалы обвинения, - Хьюлет притихла. - В основном, это выдержки из Джониных старых текстов, - довольно безобидные, надо сказать, - и совершенно новый его рассказ. Там и, правда, есть за что зацепиться. Рассказ под названием "Вывоз мусора", - можете загуглить, - сказала Хью, - с иллюстрациями и ссылкой на информационное агентство "Римус".
   Именно там, в небольшом разделе Тайки Нефёдовой с IT-рекламой размещался "Вывоз мусора". Рассказ ранее не публиковался и был написан Джони в марте 2012 года. Вот, что ещё интересно. Кроме полицейских архивов найденные материалы обнаружились и в тегах одной частной сыскной компании.
   Не знает ли Катя, кто заказал частное расследование? - спросил Захаров.
   - Некто Джуди, - ответила Хью. - Джонина подруга. Они состояли в гражданском браке, по крайней мере, до последней поры.
   Её ещё не хватало, расстроился Митя, да ничего не поделаешь. Как раз к этой Джуди никаких вопросов и нет. Уж она то, как никто другой, имела полное право на расследование. Что было действительно странным для Мити - так это секреты Нефёдовой. Могла бы сразу признаться, удивлялся он. Хотя и тут, как посмотреть. Тайка ведь тоже любила Джони. Она и продвигала его с особой любовью, а IT-реклама была её главным источником дохода.
  
   И снова брак против любви - Мите не позавидуешь. И Джуди, и Нефёдова демонстрировали истинный эгоизм, что, однако, вполне соответствовало современному устройству мира. Предприятие Господа Бога функционировало исправно - тут не было никаких сомнений.
   - Катя, мы не могли бы встретиться? - спросил он.
   Катя была даже рада. В последний месяц она чувствовала себя, как никогда растерянной. Её давняя история с Лизой Берковиц казалась давно уже забытой, но нет: теперь о ней вспомнили, а выслушав, забыли вновь.
   - Могли бы, - ответила Мануилова.
   - Тогда давайте в восемь, заехать за вами?
   - Не надо. Приезжайте в "Грабли" на Третьяковской.
   Хьюлет довольно часто бывала здесь. Ей нравилось после работы не спеша прогуляться к Дарвиновскому музею, а там на "трамвай и к морю", как сказал бы Джони Фарагут, этот романтический эгоист. Джони и сам любил 39 трамвай. Его маршрут будто связывал две топологии Джониной любви. Первая её часть прошла в окрестностях МГУ, а вторая у Большого Устьинского моста. В "Граблях" хоть и шумно, думала Хьюлет, зато поем по-людски. Митя же представлял "Грабли" без вдохновения, да что было делать? Из головы не выходил "Вывоз мусора".
   - Распечатайте рассказ и иллюстрации, - попросил он.
   Как же непросто. Проси, не проси - от него мало что зависит. "Я жертва цепи несчастных случайностей, как и все мы", - вдруг вспомнил он "Сирен Титана". Казалось, не только его персонажи, но и сам Воннегут сидел в Митиной голове и был его другом.
   Что же касается предприятия Господа Бога, оно определённо функционировало по принципу сверхурочной работы: согласишься - попадёшь в рай, не согласишься - в ад. Сверхурочная работа отнимала время и силы. В сущности, соглашаясь так жить, человек переставал думать, а тогда и вправду ничего уже не мог.
   - Хорошо, - ответила Хью.
   Он тут же перезвонил Тае, и та призналась. "А что вы хотели?" - удивилась она. - Это был последний его рассказ и моя последняя возможность заработать.
   - Почему последняя?
   - "Вывоз мусора" - сами посудите. История безысходности. Мусор, накопленный тысячелетиями, уже никогда не вывезти. Джони словно прощается с нами. Вот я и не стала вас огорчать.
   - Вы ботаник, Митя, - продолжала Тайка, - у вас некоммерческий склад ума, вам необходима надежда, а не уверенность и рост индексов. - Нефёдова притихла. - Мне же нужны деньги.
   - Его ищут.
   - Да и пусть ищут. Сделают из него героя - нам же лучше. Не обижайтесь, Митя, - добавила она. - Возвращайтесь к своей работе. Надеюсь, мы ещё встретимся.
  
   Без пяти восемь Митя приехал в "Грабли" и присел за свой столик в углу на третьем этаже. Минуту спустя по крыше застучал дождь и появилась Хью. Всё такая же измождённая, с мокрым от дождя лицом, но с живыми и какими-то необычайно умными глазами. Завидев эти умные глаза, Митя и сам будто поумнел.
   Нет, в самом деле, и что он так разволновался? Ботаник с некоммерческими наклонностями. Тайка всё же права - что ему до Джони? До всей этой канители? Мало ли придурков ошивается по земле в поисках любви? Потерянная любовь - что посылка. Бандероль, затерявшаяся на "Почте России". Когда-нибудь эта бандероль найдётся, но всё равно будет отправлена не по адресу. Путаницы не избежать: ищите вы эту бандероль, или нет - она утрачена навсегда.
   - Митя, вы не поверите, - сказала Хью.
   - Что случилось?
   - Я получила от Лизы письмо, - Катя сняла свою сумку и села напротив. Хью похудела, подумал Митя. Любовь даётся непросто. - Лиза зовёт меня к себе.
   Письмо от Берковиц пришло со службой "DHL". В отличие от "Почты России" в немецкой компании работали быстро и писем не теряли. Митя знал об этом по себе. Он не раз заказывал пересылку и "DHL" и "Почтой России", и всегда удивлялся - откуда у русских столько веры в национальные услуги? Ведь, по сути, отечественный сервис ни на что не годился. Даже получив посылку, вы вскоре понимали, что обмануты. Это была не ваша посылка, а если и ваша - то была с дефектами, она стоила слишком дорого, шла необъяснимо долго или вообще оказывалась разбитой. Брак, одним словом. Структурный и не поддающийся ремонту брак.
   Может, на Западе и с любовью лучше? - задавался вопросом Митя. Взять хотя бы Ромена Гари с его мамой.
   Может, и так.
   - Катя, вы счастливы? - спросил он.
   Да, она счастлива и готова была убраться в штат Мэн хоть сейчас. Хью принесла Джонин рассказ и с десяток цветных распечаток. Всё это были довольно интересные репродукции с Джониным автографом и названием в правом нижнем углу: "Вывоз мусора", "Межзвёздное пространство", "Последний этаж", и так далее. Вот и ещё один список артефактов в отделе брака, подумал Митя, - будет, чем заняться.
   Надо же, все эти работы Хьюлет нашла, по сути, на помойке. А как ещё назвать допотопные полицейские галереи? Джонины рисунки и вправду были хороши. По меньшей мере, они были самобытны. Сайты же сыскных агентств не имели никакого отношения ни к живописи, ни вообще к искусству.
   Или имели? - не унимался Митя.
   Может, это и было настоящим искусством. Синтез практичности и любви. В своём роде, инсталляция современного искусства в масштабе международной полицейской акции. Задавая вопрос за вопросом, Митя словно продвигал себя в неизвестности. В нём будто поселился Сократ, заставляющий его думать.
   - Вот ещё, - Хьюлет протянула Захарову несколько фотографий. - Джонины детские снимки и фотография Луизы в Пресвитерианском госпитале. - Хью отвела взгляд. Митя понимал её чувства и прикоснулся к её руке, будто их и в самом деле соединяла общая беда.
   Вероятно, это был первый и последний её снимок. Крошечное существо с исходящими в разные стороны проводами. Бактерия, - мелькнула мысль. Совершенно безобидная и безвредная бактерия с крайне непродолжительным временем жизни. С обратной стороны снимка значилось "Луиза Берковиц-Мануилова, 27.07.2010, Пресвитерианский госпиталь, Нью-Йорк, США". Луиза спала и видела сны. С виду, казалось, она улыбалась.
   Но даже мимически в ней угадывались черты Лизы Берковиц и Джони. В особенности чувствовалось сходство с маленьким Фарагутом, хоть его снимки и были явно постановочными. На одной он застыл в позе Есенина, свесив кисть с подлокотника кресла, а на другой напоминал Леопольда из мультика про кота Леопольда с ироничным выражением безмятежности на морде. Свет же, исходивший от Луизы, был, несомненно, светом Хьюлет. Она лучилась умиротворённостью, словно после продолжительного и ни к чему не обязывающего секса.
   Так что между этими людьми была связь.
   Устойчивая, глубокая связь - не в пример Интернету и телефонии. Современные средства коммуникации вообще не выдерживали никакой критики и лишь удручали. Они хоть и обеспечивали удобный интерфейс для взаимодействия, но также и изменяли этот интерфейс огромным количеством новой и постоянно обновляемой информации. В будущем, не сомневался Митя, это приведёт к перестройке самого мыслительного процесса. Человеку просто надоест возиться с формальными данными, и он максимально упростит себе жизнь. "Нас ожидает преимущественно физиологическая и крайне недолговечная связь", - заметил как-то Джони в одном из писем к Вике Россохиной. Образно эту проблему он сформулировал так: "Что станет с нашими телефонами, когда мы умрём?"
   "Что станет с нашими телефонами, когда мы умрём? - задавался вопросом фотограф "Прекрасного мира" и тут же отвечал. - Сначала ими завладеют близкие люди или даже судебный пристав. Впоследствии оператор связи заблокирует номер, SIM-карту выкинут, аккумулятор высохнет, а кнопки подёрнутся тиной. Вниз с паутины, одним словом, - подытожил он".
  
   Митя всё больше уходил в себя. Хьюлет с беспокойством поглядывала на него. Дождь стучал себе и стучал. Миллиард дождевых капель, что звёзды - схожие, и в то же время, совершенно уникальные, падали с неба и со всей силы разбивались о жестяную крышу "Грабель".
   Основой бесконечного разнообразия форм жизни, рассуждал Митя, является доисторическая бактерия. Будучи простейшим организмом, она вела свои примитивные войны за выживание и то побеждала, то проигрывала. Проигрывая, эта бактерия обеспечивала людям принципиальную схожесть, а, побеждая - различия.
   - Самая красивая до сих пор бактерия, - сказал он, - спустя время окажется лишь интерпретацией уже известной ранее. - Нежность, таким образом, уступит место разочарованию, а там и вовсе безразличию.
   В действительности Митя был рад за Хью. Она казалась ему удивительно человечной. Несоизмеримо более человечной, чем, к примеру, кот Леопольд или Тайка Нефёдова - пиар-менеджер с белоснежными зубами и лицом Ксении Собчак.
   Хьюлет постепенно обсохла. Они взяли себе жареной картошки, салат на двоих из свежих овощей и бутылку минеральной воды. "Липецкий бювет" - незамысловатое название и таблица на этикетке с ионным составом. Если верить надписям, производство основано в 1805 году. Задолго до Бородинского сражения и вообще при царе Горохе. Со льдом и крупными пузырьками, вода казалась необыкновенно вкусной. Столь долговечных продуктов теперь не сыскать. Продукты естественного происхождения и в самом деле наиболее долговечны. Как правило, их собирают в лесу, выращивают в огороде или на ферме. Чистая вода и вовсе - предел совершенства: без срока службы и с пожизненной гарантией.
   - Нравится вода?
   - Да.
   Он держал её за руку, а она заглядывала ему в глаза, будто ища спасения. Словно та Викина птица, думал Митя. Как же надо любить человека, чтобы так безраздельно его ждать?
   - Катя, вы уверены, что вы лесбиянка? - спросил Митя. Он набрался храбрости, задал этот вопрос и теперь, каким бы ни был ответ, он не будет строить домыслов и попусту мучить себя.
   Но Хьюлет словно ждала. Если подумать, она всегда ждала этот вопрос, да и сама то и дело задавалась им.
   - Не совсем, - ответила она. - Как вам объяснить? К примеру, мне хорошо с вами, но это не означает, что я полюблю вас или, что мы займёмся сексом. Да и кто вообще может поручиться за свою ориентацию.
   Хью говорила правду и объективно была права. Физиологически любой человек готов к любым отношениям. Эмоционально же - как повезёт. В среднем каждый седьмой склонен к гомосексуализму с детства, примерно половина определится чуть позже, а остальные думают об этом, но противятся этим мыслям из-за страха. Страх парализует их свободу, они предпочитают обманывать себя, а затем врут остальным и всему миру.
   - Почему вы спросили?
   - Вы мне нравитесь, может я и влюбился бы в вас, поэтому не хотел домыслов, но домыслы остались.
   - Вы честный человек.
   - С некоторых пор.
   - С тех пор, как взялись за Джонину историю? Зачем вам это?
   И вправду, зачем? Никаких гениальных мыслей у Джони не было, а если и были, ими занималась Нефёдова. Судя по всему, Джони придерживался традиционных взглядов, избегал собраний и тем более демонстраций. Он был застенчив и старался никому не мешать. Папа у него давно умер, а на детских снимках он походил на кота Леопольда. Разве что любовь, и то, как Джони волочился все эти годы за Викой Россохиной. Так, а кто не волочился за кем-нибудь? Люди волочились друг за другом словно коты Леопольды за своими мышами. Мыши смеялись над ними, они изматывали их, а коты не знали, что и предпринять.
   Подобные отношения Митя считал браком, но он также и не сомневался, что этот брак является естественным следствием эволюции человека. Бактерия, о которой он размышлял чуть ранее, была вынуждена волочиться за кем-нибудь, но при этом волочились и за нею. И Хьюлет, и Митя испытывали друг к другу схожие чувства, но пока ещё сдерживали их. Они словно наводили порядок в своих головах и пытались разобраться, что к чему.
   Хороший человек, думала Хьюлет. Честный и искренний. Он хочет понять действительность. Так и я хочу, но всё без толку. Вокруг один мусор. Джони прав - мусор, конечно, можно собрать, но вывезти, а, тем более, утилизировать - нет.
   Всё слишком запущено, будто вторил ей Митя Захаров. Одна несправедливость порождает другую, а та следующую. Он так и видел снежный ком, катящийся с горы. Подмосковный "Снежком", в своём роде. На этом курорте никто и не помышлял о сменяемости времён года. Справедливость была иллюзией. К ней можно стремиться сколько угодно. Кое-кто и стремился, но напрасно. Объём формальных данных превышал здравый смысл, и Леопольд с его мышами терялся: он и хотел бы вывезти мусор, да не мог.
  
  ВЫВОЗ МУСОРА
   Главным персонажем в этом рассказе была Наташа Рёнэ - мученица за демократию, жертва офисной деспотии и последний Джонин друг в "Прекрасном мире компьютеров". Поняв, что с мусором ей не справиться, она улетела в космос. Преодолев окрестности Солнечной системы, Наташа решила лететь дальше и спустя время приблизилась к Магеллановым Облакам. Это была одна из ближайших к нам галактик, хорошо заметная невооружённым глазом в Южном полушарии.
   Там же ей попался космический корабль инопланетян. Они состыковались и вскоре наладили дружеские отношения. "Вывоз мусора? - удивились они, - да не вопрос". Вполне за приемлемую плату эти добрые существа предложили и вывоз, и утилизацию, и захоронение. О захоронении Рёнэ и не мечтала, но почему бы и нет?
   "Почему бы и нет? - полемизирует Джони. - Захоронение, если верить православной традиции - единственный способ успокоить душу". И Дальше: "Утилизацию и захоронение Рёнэ считала неотъемлемой частью бракоразводного процесса. В широком смысле это касалось любого расставания, а в ещё более широком - и эволюции сознания". В самом деле, размышляла Наташа, расположив к себе инопланетян и поглядывая в иллюминатор, зачем таскать за собой груз прошлого? Как правило, он отвратителен. Взять хотя бы Великую Октябрьскую революцию. Захорони мы в девяносто первом КПРФ - не было бы теперь и Единой России. Конечно, мусор в голове остался бы, но также и ясно, что его было бы значительно меньше.
   Тут что с немецким кладбищем в Мухосранске - никто ничего не захоронил. Немец, как был злодеем в газете "Правда", так и остался в русской голове врагом. В лучшем случае это "наши немецкие партнёры", но ведь любому ясно, что речь идёт лишь о скелетах. Они и до сих пор раскиданы, где попало. Присмотришься внимательней - а там немецкие кости и свастика на заборе. "Видите, сколько грязи в жизни русского человека?" - обращалась Рёнэ к инопланетянам.
   Да, инопланетяне видели. Сквозь иллюминатор им открывалась незавидная участь всего живого: люди тратили всю свою прибыль на уборку отходов, а отходов становилось всё больше. Взять, к примеру, выборы президента Путина. Затраченный для победы ресурс несоизмерим с нравственной потерей. 63% набранных голосов - это ведь тоже мусор, а как вывезти его, никто не знал.
   Придётся много работать, - призналась как-то Ксения Собчак после очередного митинга "За честные выборы". По её словам, теперь приличному человеку придётся выносить мусор и за себя, и за других. Непростая задача. Попросту говоря, для возмещения гуманитарного ущерба потребуется бесконечность. "На фиг надо", - иронизировала Наташа. Она летела в межзвёздном пространстве и жалела, что родилась.
   Прожив некоторое время в Европе, Рёнэ довольно быстро постигла истинный смысл буржуазной демократии и прониклась ею. Как выяснилось, в буржуазной демократии нет ничего заумного. Её целью являлось отнюдь не подчинение меньшинства большинству, и даже не подчинение, как таковое. Прежде всего, тамошние люди получали возможность жить без страха за инакомыслие. Иначе говоря, мусор там утилизировался сам собой. Механизм казался естественным. Впрочем, так оно и было: любая свалка там являлась частной собственностью, а мусор тщательно отсортировывался. Конституция в отличие от русской была не поверьем, а сугубо практическим документом. В зависимости от объективных свойств западные отходы преобразовывались и в конечном итоге получали вторую жизнь, свою цену и самодостаточность.
   В этом месте Митя сосредоточился. Бракованная любовь была таким же мусором, как и любой другой. При правильном подходе и ей можно было придать вторую жизнь. Джонины рассказы то и дело подбадривали Митю, а этот в особенности.
   В заключительной части Джони рассуждает о путях демократизации России и приходит к неутешительному выводу. Буржуазная демократия здесь возможна лишь в результате оккупации страны - либо экономически, либо военным способом. И то и другое крайне затруднительно. Люди, в большинстве своём ненавидящие весь цивилизованный мир, ни за что не отдадут ни свой рынок, ни свою территорию.
   Ни о какой "Эпохе буржуазной демократии" в России не может быть и речи. Страна будет обрастать мусором и постепенно приспособится к нему. Длительный этап эволюции русского человека закончится полной его деградацией до состояния бактерии. Впрочем, к этому состоянию придут и остальные нации. Взять тех же инопланетян. Те хоть и слушали Ренэ, открыв рты, но были обыкновенными бактериями. Крошечные микроорганизмы, спасавшиеся бегством от такой же деспотии в своих Магеллановых Облаках.
  
   Так и закончился последний Джонин рассказ.
   В целом, ничего особенного, рассуждал Митя. Узнай он об этом из "Книжечек" на "Эхе Москвы", то и не придал бы значения. Но ни "Книжечек", ни Джони уже не было. Подобно простейшим бактериям будущего они покинули сцену, оставив по себе лишь занавес и недоумение: "Зачем?". Да кто ж их теперь поймёт? - припомнил он Тайку Нефёдову и опечалился.
   Покончив с "Вывозом мусора", Митя взглянул на Хьюлет, затем на часы и покачал головой - время будто остановилось. Кусочки льда по-прежнему плавали в стаканах. Мануилова клевала свой салат, а дождь стучал себе и стучал по жестяной крыше "Грабель".
   При всём при том, вывод, сделанный Джони о невозможности буржуазной демократии в России, обескураживал. Над этим следовало подумать, а думать не хотелось.
   - Ну что, поедете в Мэн? - спросил Митя.
   - Поеду, - ответила Хью.
   - Хороший рассказ.
   - Хороший, но печальный.
   - Так в этом и смысл современного искусства, не находите? - Митя прислушался к дождю. - Говорить правду и пытаться извлечь из этого прибыль. Не получится - улыбнётесь. Получится - ещё лучше. Улыбнётесь вы, за вами ещё кто-нибудь, и станет легче.
   Хьюлет не отвечала. Да и что она могла ответить? Правда относительна, - думала она, а раз так, то и счастья нет.
   - Я связалась с Наташей Рёнэ.
   - И что?
   - Ничего. Последний раз он писал ей в двенадцатом году. Она перебралась из Норвегии в Швецию, затем в Англию и теперь живёт на острове Джерси (Нормандские острова, Британия).
  
  V
   На следующий день Митя навёл справки о Нормандских островах, позвонил Рёнэ и заказал билет до Сент-Хелиера через Лондон на 8 мая. Чего он хотел - он и сам не знал. Подспудно Митя размышлял о комиссии. В его понимании он должен был определиться с процентами за услугу. Он как бы запускал процесс ценообразования в лабораторных условиях. Лаборатория представляла собой не что иное, как потерянную любовь Наташи Рёнэ к своей стране. Другое дело - захочет ли Наташа покупать её. Вот и посмотрю, что к чему, надеялся Митя. Он строил планы, хотя в целом, и понимал, что планы эти довольно иллюзорны.
   Неужели он и в самом деле надеялся изменить мир? И да, и нет. С учётом накопленной боли мир казался ему сплошным недоразумением, но если разобраться, не так уж он и сложен - давнее соперничество любви и практичности. Образно мир можно было представить в виде многоэтажного дома. Его практичностью являлся фундамент с коммуникациями в подвале, а любовью - этажи.
   Итак, чтобы дом не завалился, размышлял Митя, нужен или крепкий фундамент, или меньше любви. Билеты и виза обошлись ему в 1120 евро, и это были его последние деньги. Надо было что-то предпринимать. Или укреплять фундамент или перестать заниматься любовью, что непросто, да и не хотелось уступать практичности. Именно поэтому, возвращаясь в среду с работы, он купил в "Библио-Глобусе" "Как это было" Джулиана Барнса и теперь допоздна перечитывал её, выключив "Эхо", "Сетевизор", да и сам отключившись от мусора.
   Книжка увлекала его. Самый смешной любовный треугольник, думал Митя и одновременно радовался за писателя - тот и вправду повеселился от души. После его занудных "Писем из Лондона" и "Лимонного пирога" "Как это было" читалась легко и живо. Митя то и дело смеялся про себя, или даже хохотал, устроившись на кухне в своей квартире на первом этаже неподалёку от Бауманской.
   До вылета оставалась неделя. Он привёл в порядок офисные бумаги, учёл последние Джонины артефакты и скачал с Lib.ru продолжение любовной истории Барнса под названием "Любовь и так далее". Продолжение написано спустя девять лет, что добавляло интриги, но не это главное - будет, что почитать в дороге, решил Митя.
   В "Библиотеке Машкова" он, наконец-то, заглянул в раздел Лумиты Андерсон. Джони несколько раз ссылался на неё в своих дневниках и представлял её, как переводчицу его текстов "на нормальный язык". Но никакой переводчицей Лумита не была. Митя сразу же понял по её рассказам, что за Лу работал всё тот же Джони. Джони Фарагут, только ранний. Ещё не обезумевший от Vi, хоть уже и узнаваемый - со своей метафорой и со своим стилем. Что у Джони действительно не отнять - так это стиль. Он мог писать о чём угодно, а подчас и совершенную бессмыслицу, но стильно.
   Раздел Лу Андерсон содержал с десяток рассказов и комментарии к ним, явно составленные самим Джони. Иначе говоря, Джони занимался псевдо литературной мастурбацией. Занимался с энтузиазмом и не без удовольствия. Редкие чужие комментарии он оставлял без ответа. Он явно пренебрегал чужим мнением и не зря: большей частью ему писали сексуально озабоченные недоумки, клюнув на симпатичную и не лишённую ума молодую писательницу.
   Разве что "Шипящий звук". Это эссе было написано примерно за неделю до теракта на Дубровке, будто Лу Андерсон всё знала наперёд. "Газ как газ, - пишет она в заключительной части. - Газ выходил с шипящим звуком. Этот звук доносился отовсюду - стоило лишь прислушаться". И дальше: "Чего-чего, а газа здесь хватит на всех".
   Интересна также тема ПРЕДОПРЕДЕЛЁННОСТИ. Лумита то и дело возвращалась к ней, как будто и сама хотела предопределиться, но никак. Митя даже выписал себе на бумажку одно стихотворение. Вот оно.
   Трамвай не едет. Он сломался.
   В пути проводка загорелась.
   Снаружи молча ожидают
   сто пассажиров и продолжат
   свой путь, начертанный судьбою,
   когда сгорит все.
   А что делать?
   Скорее верить, чем валяться
   с отверткою крестообразной
   под днищем мокрым.
   Надо ждать.
   Захаров отчётливо представил себе и этот трамвай, и проводку, и мокрое днище. Он бы тоже не стал ничего предпринимать. Впрочем, и ждать не стал бы - убрался бы поскорей и дело с концом.
  
   Между тем, наступили "Безумные дни". Растяжки с этой надписью который год уже появлялись на майские праздники и означали СКИДКИ. Скидки на всё и по любому поводу. Особенно брали за душу скидки на 9 мая: "65-летию Великой Победы - 65 наименований товаров по сниженным ценам". Или вот ещё: "70 лет Победы. Трофеи из Берлина. Безумные скидки на продукцию немецких производителей". С годами мало что изменилось. Всё те же трофеи - как будто они и были главным достижением безвинно убитых на той войне.
   Ему бы только пережить Первомай, думал Митя, а "Великую Победу" он встретит уже на Джерси, где никому и дела нет ни до русских трофеев, ни до их победы. Что касается его соотечественников, то за время после окончания Второй мировой войны они так и не поняли главного: гордиться победой мало. Что толку гордиться победой? Митя словно вопрошал у них: "А что ещё вы умеете?" Но, нет, они ничего больше не умели.
   Нет, так нет. В субботу, накануне вылета, Митя лёг пораньше, а в воскресение спозаранку отправился в Домодедово. Он едва успел. Как раз объявили посадку на рейс "Трансаэро" до Лондона. В аэропорту слышалась музыка. Перед таможней он попил кофе в "Старбаксе" и купил пачку красного "Мальборо". В кафе играли Snow Patrol - Джони ставил их то и дело в своей студии - и сидели две проститутки. Как ни в чём не бывало, те ели салат из помидоров и тихо переговаривались. Хорошие люди, подумал Митя, - простые и доступные, как "Первый канал". Snow Patrol тем временем добрались до середины своей "Run", что предвещало, не иначе как торжество радости. Добрый знак - как и для Мити, так и для самих Snow Patrol, не говоря уже о проститутках. На лётном поле Захарова поджидал "Аэробус А380". Словно пингвин на льдине, он устремил свой фюзеляж на Запад. На Запад, а куда ещё, в самом деле? Все птицы летят на запад, повинуясь генетическому стремлению к свободе. Это вам не трофеи из Берлина.
   Поднявшись в небо, самолёт, казалось, завис в облаках. Белоснежные облака окутывали лайнер. Внизу оставалась Россия, но и тут, кому как. По Мите, так это была, скорей, топология. В своём роде, карта. О территории нечего было и думать. Всё, что касалось реальности, здесь напоминало абсурд, а о будущем и думать не хотелось.
  
   Не хотелось, но пришлось. Его будущим была Наташа Рёнэ. Хорошо, хотя бы, Митя застал её в "Прекрасном мире". Впрочем, они хоть и знали друг друга, но почти не общались. В отличие от Лу Андерсон она была вполне реальна, и Митя надеялся, что от неё будет толк. Джони называл её "Мышью". Эта надпись и до сих пор виднелась на стене в Джониной студии слева от фотографического стола на уровне глаз: "Mouse, окт. 2010". Уму непостижимо, удивлялся Митя, прошло шесть лет, а до надписи никому и дела не было. Тут что с кладбищем - никому и в голову не придёт волноваться над чужим надгробием.
   Если, конечно, это надгробие не имеет подоплёки популярности. Взять, к примеру, могилу Владимира Высоцкого, этого певца свободы и всеобщего любимца. Как же он надоел. Митя то и дело слышал его у пьяного соседа за стенкой, в маршрутном такси, в "газели" с надписью "Главмусор", у складских этажом выше, да и где бы то ни было. К надгробию артиста стояла очередь, а он лишь ухмылялся. В сущности, Владимир Высоцкий осуществил давнюю русскую мечту: он жил как хотел и не ведал страха. Впрочем, и войну ведь выиграли бандиты, не сомневался Митя. Глядя на их потомков, он давно уже ничему не удивлялся. В войнах всегда побеждают бандиты. Давняя русская мечта постепенно сбывалась. Какая, тут к чёрту, буржуазная демократия, не унимался он.
   В своём офисе Наташа Рёнэ тоже имела дело с бандитами, но в отличие от Владимира Высоцкого песен не пела и всеобщей любимицей не была. Коллеги ненавидели её лютой ненавистью, а она лишь терпеливо объясняла им свои права, за что и поплатилась. Надпись "Mouse, окт. 2010" крепко засела в Митиной голове. Вот и стой теперь над чужим надгробием, ругался он. Зато фотография Рёнэ в Джониной студии хоть и пожелтела от времени - с неё будто лился свет. Наташа улыбалась, вскинув руками и заглядывая вам в душу. Символ поруганной чести. Будь жив ещё Владимир Высоцкий, он, несомненно, был бы на стороне единороссов, чего никогда не скажешь о безвестной Рёнэ. Ну и кто у нас тут герой?
   Непростые размышления. По сути, Митя летел, куда глаза глядят - лишь бы подальше от пошлости. Пошлость вообще отвратительна, а русский шансон в особенности.
   Наташа Рёнэ на дух не переносила русский шансон, хотя потеряла в войне и дедушку, и прадедушку, который бежал на своих лыжах, не понятно куда, и не понятно зачем. Вероятно, он бежал в светлое будущее, а прибежал в 2016-й и его здесь никто не ждал. Как выяснилось, в "Прекрасный мир" Наташу устроила Хьюлет. Не то, что бы Мануилова дружила с Рёнэ, но хорошо понимала её. К тому же у Джони сломался трамвай. Этот трамвай давно уже никуда не ехал, и Хью знала об этом не понаслышке.
   Примечательной особенностью Джони (читай - Лу Андерсон) была его вера в предопределённость. Слепая, но как казалось Мите, вполне обоснованная. Фотограф чувствовал, как легко ему с Хьюлет, перенёс эту лёгкость на Рёнэ и не ошибся. Оглядевшись на новом месте и поняв, что к чему, она вскоре приняла его сторону, а затем и пошла дальше. "Бесславные ублюдки", - отбивалась она от коллег, и те умолкали. Хотя бы на время, но и это можно было считать достижением. Покой для приличного человека создаёт иллюзию достойной жизни. Вот Наташа и добивалась этого достоинства - и для себя, и для остальных.
  
   Приземлившись в Лондоне, Митя поспешил в город, но вскоре вернулся - в аэропорту было лучше. Здесь больше цели, подумал он. Прагматичной, конструктивной (пусть бы даже и мелкой) цели, что существенно облегчало жизнь. Митя заранее прошёл регистрацию, съел гамбургер, выпил чашку капучино и устроился у окна с видом на взлётную полосу. Перелётом в Джерси занимались "British Airways". На этот раз он полетит на "Боинге". Не то что бы пингвин, но тоже птица - гораздо более эффектная, надо сказать, и не менее свободная. Словом, Boeing 737 нравился ему больше, чем аэробус.
   В зале ожидания было прохладно и немноголюдно. Люди почти не говорили, а если и говорили, то, в основном, по-французски, или вообще не понятно на чём. Вероятно, это и были арабы, о которых он начитался в своё время у Мишеля Уэльбека; да у кого только не начитался. И всё же - хоть эти арабы и вели себя довольно заносчиво, Митя не испытывал к ним неприязни. Честно говоря, он уже насмотрелся в Москве и на таджиков с узбеками, и на грузин с чеченцами - все они были ничуть не опаснее русских. Люди как люди - не всё ли равно, кому попадёшься под руку. Митя даже завидовал им - они казались ему более непосредственными, что ли. Не говоря уже о жизнерадостности. Бодрости духа им было не занимать, хоть они и натерпелись на своём Востоке, будь здоров.
   Взять хотя бы того Махмуда, что сидел в двух рядах от него и молился. Как пить дать, Махмуд летел на Джерси к кому-нибудь из братьев и теперь обращался к Аллаху в ожидании рейса, а Аллах и рад был. Он внимательно выслушивал мусульманские молитвы, учитывал их в своей ведомости, но ничего не обещал. В этом смысле Аллах мало чем отличался от Иисуса Христа. Впрочем, как и от Будды - ещё одного "всебезразличного" бога, как сказал бы Курт Воннегут.
   Махмуд, таким образом, вполне заслуживал сочувствия. Как, к слову сказать, и Джони, его "Мученики за демократию", Наташа Рёнэ, Митя Захаров, да и всё человечество с инопланетянами.
  
   С такими мыслями Митя и прилетел в Джерси - этот рай посреди водной глади. Пролив Ла-Манш с высоты походил на бескрайнее море. В дороге он почитал "Любовь и так далее", попил шотландского виски, а когда объявили посадку, то и вовсе размечтался. Роман оставлял странное ощущение веселья и печали одновременно. Любовный треугольник жил своей жизнью, но роли в нём явно менялись. Иначе говоря, брак, производимый этим треугольником, не смотря на время и житейские неурядицы, оставался всё таким же востребованным. Этот брак было и жаль, и нет. Писатель явно беспокоился о нас. Он как бы говорил нам: видите, сколько здесь счастья - всем достанется.
   Любовь у Барнса переходила из рук в руки, и никто не чурался этого секонд-хенда. Более того, любовь, бывшая в употреблении, была крайне актуальной: Стюарт мечтал о ней, Оливер уже имел её и теперь переосмысливал, а Джилиан и вовсе было всё равно, кто её любит - лишь бы любовь эта была в гармонии с практичностью. Возвращаясь к устройству мира - дом, о котором мечтала Джилиан, должен был иметь и прочный фундамент и как можно больше этажей.
   "Нормандские острова, - прочёл он на сайте туристической компании "Нева", - рай земной, где не побывать русскому человеку даже как-то и непростительно". Бравурный и одновременно пошлый тон "Невы" был хорошо знаком Мите. Он пару раз звонил им и, в общем, не строил иллюзий: телефонистки "Невы" особо не заморачивались. Чуть что, они отсылали вас к своему порталу. На сайте же Митя терялся. Он не знал, как отличить новые туры от старых, свежие расписания от прошлогодних, какие у них тут цены, да и вообще - чему тут верить, а чему нет. Про "Неву" Митя узнал лет десять назад из передачи "Куда подальше". "Куда подальше" была ещё одной программой "Эха Москвы" про поездки за рубеж. Непотопляемая, надо сказать, программа. Но дело не в этом. Даже исходя из фотографий Нормандские острова и, в частности, остров Джерси производили чарующее впечатление.
   Остров Джерси размером 14х8 км является крупнейшим из Нормандских островов. Его население составляет около 100 тысяч человек. Центральный город Сент-Хелиер - с аэропортом и морским вокзалом. Имеется паромное сообщение как с Британией (к примеру, с Портсмутом), так и с Францией (Шербур). Разница во времени с Москвой - минус 3. Наиболее развиты на Джерси скотоводство и рыбная ловля. "Остров Джерси, - с удовольствием сообщал сайт "Jersey Island", - хранит верность Английской Короне". Ещё бы не хранил, думал Митя. В своё время нормандцы брали Англию, а герцог Нормандии Вильгельм стал даже её королём Уильямом I. Сегодня же, благодаря Великобритании остров оставался независимым - со своим парламентом, языком, деньгами и оффшором.
   Что касается Сент-Хелиера, город получил название от местного святого, который жил и проповедовал здесь в VI веке. Соответственно, приходская церковь являлась главной достопримечательностью города. Далее шли здание Парламента на Королевской площади и Центральный рынок, открытый в 1882 году. Население Сент-Хелиера приближалось к 30 тысячам. Город и теперь считается экономическим центром острова.
  
   Так что и без Рёнэ здесь было, на что посмотреть. Как и договаривались, она поджидала Митю в суши баре на Stone Street. Камни и в самом деле здесь были повсюду, а скалистые берега точь-в-точь походили на Юго-Восточный Крым в описании Максимилиана Волошина. Тот ещё тип - безумно талантливый, но трусоватый, как и большинство художников при советской власти, да и в путинской России тоже.
   - А что вы хотели? - сказала Рёнэ, - храбрых людей поубивали ещё в "Красный террор". У Джони есть интересное эссе о Волошине, не читали?
   Нет, Митя не читал. Если только не брать во внимание две или три смешных зарисовки с участием знаменитого литератора. Джони не раз бывал в Коктебеле и нет-нет, а что-нибудь и сочинял про старика с палкой. Этот памятник и до сих пор, если верить Интернету, стоял у дома-музея Максимилиана Волошина.
   - Дадите почитать?
   - Дам, - ответила Наташа.
   На ней были узкие джинсы и яркая футболка с надписью "Dogs" (Собаки) поверх фотографии кабинета министров РФ. Все эти министры являлись действующими персонажами современной России, и Митя горько усмехнулся. На нём и самом была футболка с надписью "Sheep" (Овцы) с карикатурным изображением лидеров протестного движения. Впрочем, большинство из них уже были мертвы или сидели по тюрьмам: основательно и надолго.
   - А у меня тут тоже кое-что есть для вас.
   Рёнэ насторожилась. Она и вправду была похожа на мышь. Митя же был кот. Кот словно пробирался между прилавков и озирался. Он пробирался и озирался: а не потеряла ли Рёнэ ещё какую-нибудь любовь?
   - Вы же не хотите возвращаться на родину? - спросил кот.
   Нет, мышь не хотела. То, чего она хотела, нигде не было. Рёнэ вообще родилась в Украине и к сегодняшнему дню сменила уже не одно гражданство. Так что её родиной был весь мир. Не станет же она возвращаться к собакам, в самом деле? Собаки тем часом поглядывали с её футболки на Митиных овец и благодушно улыбались. Впрочем, улыбались они до поры, до времени. Сами посудите - в друзьях у собак по-прежнему оставались лишь самые что ни на есть диктаторские режимы: Иран, Венесуэла, Северная Корея, Белоруссия, ну и, конечно же, Китай. На Китай-то собаки и делали ставку. Удивительное дело - в КНР продолжительность жизни падала в той же степени, в которой рос ВВП. Этот всеобъемлющий валовой продукт и был самой лакомой костью русских собак.
   По правде говоря, не только русских. Даже, казалось бы, благовоспитанные американские псы - и те облизывались. Облизывались и европейские породы - пусть и сдержанно, но всё же. Так что потерь у Рёнэ хватало. В сущности, она потеряла всякое мало-мальски возвышенное представление о жизни.
   Взять хотя бы историю с Андерсом Брейвиком, расстрелявшим молодёжный лагерь Норвежской рабочей партии летом 2011-го. К слову сказать, этот Брейвик и сам прошёл школу молодёжного крыла так называемой Партии прогресса. Наташа Рёнэ как раз жила в то время неподалёку от Осло, но потрясло её другое: никто и не собирался говорить об истинных причинах трагедии. Складывалось впечатление, что никто ничего не понимал. Или понимал, но тщательно скрывал, думала Рёнэ. Ей то как раз всё было ясно. Она и сама расстреляла бы лагерь "нашистов" на Селигере, не будь у неё святой веры в добродетель.
   Тут будто сошлись два несчастья: политические партии по всему миру создавали свои молодёжные подразделения, а обыватели даже не замечали опасности. "Норвежский стрелок", может, и первый, но не последний, не сомневалась Наташа. Несмотря на неизбежные жертвы, политики и дальше будут одурачивать молодых людей под предлогом заботы о них, а в реальности, готовя послушный электорат. Что по ней - так нечего объединять подростков по политическому принципу, это преступно. Нечего вообще объединять их. Дайте им объективные знания о природе человека и общества, а дальше - сами. Пусть думают и работают над собой сами. Да кто ж послушает Рёнэ. Будучи эмигранткой со стажем, она бегала из страны в страну в поисках справедливости, но нигде не находила её.
   После теракта Рёнэ как никогда нуждалась в поддержке, но не истеричной (какой мерзавец этот Брейвик!), а хотя бы отчасти умной и рассудительной. Она написала Джони, но тот лишь развёл руками. "Все они хороши", - ответил он. По сути, Рёнэ искала русского храбреца, а поскольку храбрецов в России не осталось, она купила Фридриха Ницше и теперь зачитывалась его "Волей к власти". Как выяснилось, ради этой "власти" человек способен на всё. Он с лёгкостью эксплуатирует и детей и саму идею демократии, включая буржуазную демократию.
   - Так что вы там привезли? - спросила Наташа.
   Что он привёз? Да ничего особенного: письмо от Хьюлет в розовом конверте, несколько Джониных репродукций из галереи "Интерпола" и "Вывоз мусора" - последний Джонин рассказ, переплетенный в виде миниатюрной мусорной корзины. К рассказу прилагалась и иллюстрация. Митя с любовью распечатал её в формате 10х15 и вставил в самодельную рамку из сучьев орехового дерева с креплением для гвоздя.
   - Рамка ручной работы, - сказал Митя и засмущался. Рамка была изготовлена в примитивистском стиле, но не умышленно, а как вышло. Вот Митя и зарделся краской. - Последние Джонины репродукции, - продолжал он. - Катя Мануилова отыскала их в Интернете. В настоящий момент Джони находится в розыске по подозрению в экстремизме, - Митя подхватил квадратик форели и поднёс его ко рту. - Вам нравится на Джерси?
   Да, Рёнэ нравилось.
   - Кто у них только не экстремист, - сказала она. - Спасибо за картину.
   Впрочем, картину она уже видела и хорошо изучила её. Джони как-то прислал этот "Мусор" по электронной почте, а вот рассказ она не читала. Картина же содержала всевозможные продукты цивилизации, соединённые в единую композицию. Честно говоря, картина впечатляла. События в ней происходили одновременно на улице Гиляровского в Москве, на Грантчестерском лугу в Великобритании и, наконец, в космосе. На переднем плане были изображены две американские машины с автомобильной свалки, за ними помойка, фасад здания в Банном переулке и мёртвый узбек с метлой. В воздухе летала строительная пыль. Там же светилась радостью Вика Россохина в синем платье, валялась тележка из супермаркета и подпрыгивали от возбуждения счастливые покупатели у "Золотого Вавилона". Люди в ярких одеждах размахивали пакетами и вскидывали руки, словно в фашистском приветствии.
   Как ни странно, там не было ни одного контейнера и ни одной мусорной корзины. Мусор будто уносило в космос. Предметы приподнимались над поверхностью земли и отправлялись в долгий полёт длиною в жизнь. Первое, что бросалось в глаза - синее платье в белый горох. Вика стояла на капоте старого "бьюика" и по всему видно едва удерживалась там. Она отвела назад руки, выпрямилась, задрала голову и словно всем своим существом устремилась в небо. Платье у Вики просвечивалось. Вместо трусов у неё был белый пояс с подвесками, а на ногах чёрные кроссовки "Адидас".
   Нет, Наташа не читала Джониных записей, но он и не предлагал. Разве что, много рассказывал всего. С выражением, и будто играл по ролям. У Джони вообще был артистический талант, засмеялась Рёнэ, но он стеснялся его, что и понятно - Джони недолюбливал себя. Ему всегда, как он говорил, не везло со взаимностью. Все его любовные отношения заканчивались быстро, не успев и начаться. В этом всё дело.
   Относительно картины. Наташа довольно часто смотрела её на компьютере, и всякий раз находила что-нибудь новое. К примеру, она не сразу разглядела там своего кролика. В реальности это был отчаявшийся и утративший всякую надежду, кролик. Рёнэ битый час фотографировала его в своем сарае, а тот не давался. "Не давался и не давался, - рассказывала она Мите, - и всё же дался". Наташа прислала фотографию Джони, и вот теперь кролик занял своё достойное место. Он находился в левой части картины посреди помойки, как раз под табличкой "Гиляровского, 76". Животное выглядело отвратительно. Кролик застыл и теперь смотрел на вас своими ненавистными глазами, будто презирал весь мир и вопрошал: "ЗАЧЕМ?"
   Зачем, в самом деле? Кролик, выросший в неволе, годится лишь на еду. Вероятно, этим всё и объяснялось.
  
   Доев салат из морепродуктов, Митя уставился в окно. Остров со скалистыми берегами и оффшором всё больше походил на импрессионистскую живопись художника Моне. Моне и сам не знал, в чём тут дело. Он просто писал, что видел. Детали были размыты, но, в целом, картина представляла собой потерянный рай. Продай этот рай, думал Митя, и прибыли не избежать.
   Ночь они провели за беседой в Наташином доме с видом на залив Сент-Обин. Это место особенно славилось рыбной ловлей. Здесь можно было словить и карпа, и лосося, и даже лососёвую акулу, если верить местным старожилам. История острова уходила вглубь веков - что ж тут удивляться? Но никто и не удивлялся. С историей шутки плохи. Мало ли, что ловили нормандцы в средневековую смуту.
   Весь следующий день Рёнэ водила его по острову. Они посетили гавань, Королевскую площадь и краеведческий музей. В гавани бились волны и стоял запах водорослей. Проплывающие по небу облака несли воду Атлантики. Впрочем, и Ла-Манш был частью Атлантики - вместе с её омарами, акульим плавником и устрицами. Мите вдруг захотелось устриц. Самых, что ни на есть, атлантических устриц со свежими овощами. Они по-быстрому осмотрели замок Елизаветы (1594) и поспешили на Виктория-роуд в паб с национальной кухней. Джерси как раз и славился своими устрицами и свежими овощами. Добавим к этому местный картофель. Рёнэ то и дело напоминала о нём, как будто этот картофель и был истинным её успокоением.
   Лишь только они зашли в кафе, задул ветер, а там и дождь застучал по крыше. Что "Грабли", подумал Захаров, не переставая размышлять о своём опыте с комиссией за услугу. Услуга продать остров - вот заветная мечта любого риэлтора. Митя же и был этим универсальным продавцом потерянной любви. В сущности, он мог бы продать что угодно, лишь бы вернуть утраченное. Этот сектор был ему по душе и казался наиболее перспективным.
   Тем не менее размер процентов до сих пор оставался интригой. Интригой, но интригой вполне разрешимой. Интригой конкретного опыта, рыночной интригой и потому сохраняющейся лишь до первой сделки.
   - Вам понравился Джонин рассказ? - спросил он.
   Понравился - не то слово. Ведь это был трогательный рассказ о всеобъемлющем по сути горе, где в главной роли была как раз Рёнэ. Наташа Рёнэ - эмигрантка со стажем, потерявшая, что только возможно, а наутро и думать переставшая о несчастье. Наташа Рёнэ, мечтавшая до сих пор лишь о местном картофеле ранней весною, и вдруг рассмеявшаяся в пабе на Виктория-роуд, как будто и вправду от её мусора и следа не осталось. Образно говоря, вместе с Митей к Рёнэ приехал межгалактический мусоровоз. Мусоровоз, не мешкая, собрал весь мусор и подчистую захоронил его в бескрайнем космосе здравомыслия.
   - Значит, я не зря приехал?
   - Не зря, - ответила Рёнэ.
   Она будто слетала в другую галактику. Её заворожили Магеллановы Облака, а, узнав, как обстоят там дела, Наташа приободрилась.
  
   Выйдя из паба, они осмотрели Королевскую площадь с памятником Георгу II. Этот Георг был третьим королём Великобритании, коронованным в 1727 году, и последним из Британских королей, кто непосредственно участвовал в боевых действиях. Подумать только - были же короли, как короли. Митя и на секунду не мог представить кого-нибудь из современных президентов или пусть бы даже военного министра, идущих в атаку вместе со своими солдатами. Он не мог даже представить солдата, который представил бы себе такое. Все эти современные короли боялись даже своих, не говоря уже о чужих.
   Взять хотя бы протестное движение в России последних лет - оно подавлялось с максимальной жестокостью, но ни разу король не заговорил с протестующими. Переговорами, если и занимались, то лишь полиция или ОМОН, и толку от таких переговоров не было.
   Георг II выглядел молодым и энергичным. С моря повеяло свежестью, и Митя радовался - опыт прошёл не напрасно. Наташа Рёнэ пережила прилив сил. Пусть даже она и не получила своей потерянной любви в полном объёме, но хотя бы прикоснулась к ней. Рёнэ была словно в примерочной. Она примеряла синее платье в белый горох и готова была его купить.
   Проявилась и рыночная стоимость услуги. Наташа с радостью компенсировала ему половину затрат на дорогу и добавила ещё 200 евро за рамку из ореховых сучьев и "Вывоз мусора" в самодельном переплёте. Переплёт в виде мусорной корзины был счастливой находкой. Митя в одно мгновение придумал эту идею. Нет, он всё же художник, мелькнула мысль. И точно - одно дело, когда бизнесом занимается какой-нибудь Вася со взглядами единоросса, и совсем другое - артист, мыслитель и борец за права человека. Идеи всё больше разъединяли людей. Идея - что бантик на хуе, думал Митя, и цвет этого бантика предрешал будущее человечества. Будущее, таким образом, хоть и было довольно мрачным, но всё же имело свой цвет, что позволяло хотя бы надеяться.
   Напоследок они заглянули в часовню Святого Хелиера, устроенную в скале, Морской музей и местный зоопарк. Всё это были довольно скучные места, рассчитанные в основном на бизнесмена-единоросса, и не представляли никакого интереса ни для Мити, ни для будущего человечества. К примеру, в Морском музее были собраны несколько тысяч разнообразных экспонатов. И что ж? Да ничего. Многочисленные экспонаты свидетельствовали о связях острова с морем, но на этом и всё. Ни о чём другом экспонаты - пусть бы даже и с тысячелетней историей - не свидетельствовали. Осмотр музея носил исключительно формальный характер.
   Впрочем, при определённой натяжке экспозицию можно было бы использовать для патриотического воспитания. Собаки с Наташиной футболки наверняка так и поступили бы, не сомневался Митя. Та же дощечка от лодки викингов - чрезвычайно патриотический артефакт. Инновационные технологии, передовое вооружение, воинская доблесть, ну и, конечно же, зов крови. Что же касается чувственного восприятия - его не было. Нечего и думать о глубоком эстетическом переживании.
   Рёнэ и подавно не строила иллюзий. Ей что викинги, что русские поморы - один чёрт. Куда ни кинь - с историей обращались и так, и сяк. Лишь бантик на хуе, как правильно заметил Митя, мог объяснить истинный умысел кабинета министров. И всё же приятно, что Джони написал о ней рассказ. Тем более приятно, что он экстремистский. Да и Захаров молодец, рассуждала Наташа, не побоялся, и вот - приехал.
   Занималась ли она с Джони сексом? Нет, не занималась. Митя мог бы и не спрашивать. Секс довольно трудно совместить с дружбой. Да и не нужен он был ни Джони, ни ей. Остаток вечера они провели на улице Ла Рут дю Фор и простояли у моря, глядя в далёкую и несбыточную даль.
  
  VI
   Спустя примерно месяц после возвращения из Джерси, Митя наткнулся в "Библио-Глобусе" на Джонин сборник рассказов. Книжка в мягком переплёте попалась ему в разделе иностранной литературы. Два или три экземпляра лежали в самом низу и были неприметны. Впрочем, тут всё было неприметным, если только вы не искали что-нибудь конкретное. Например "The Mist" ("Туман") Стивена Кинга, или тот же "Le Rideau" ("Занавес") Милана Кундеры.
   Джони печатался под псевдонимом "Johny Faragut". Его сборник назывался "Defective Traffic Light" ("Сломанный светофор") и вышел в американском издательстве Ardis (Ardis Publishing Company), где, к слову сказать, печатался и Иосиф Бродский, вечная ему память. Теперь же Иосиф Александрович продавался в уценённом отделе у туалета, и Митя терялся: Джони боготворил Бродского, но, как видим, пошлость сильнее. Именно пошлость неподвластна времени. Да и какой только грязи не продавалось в "Библио-Глобусе". Впрочем, буржуазная демократия как раз и предполагает широкий ассортимент. Предполагает ли она Бродского в уценённом отделе? Это был вопрос. Честно говоря, Митя сомневался. Казалось, в России не приживался ни Бродский, ни сам здравый смысл.
   В целом же Митя был доволен. Пусть и в американском варианте, но Джони никуда не подевался. Митя не сомневался, что Рёнэ поможет ему с переводом. Сборник же включал 24 рассказа, написанные автором, как сообщалось в аннотации, в период с 2010 по 2014 годы. "A Little-known Russian dissident, - писали Ardis, - succeed precisely to convey the Putin's modern reality: absurdity deserving attention only of an ironic metaphor". ("Малоизвестному русскому диссиденту удалось в точности передать современную путинскую действительность: абсурд, достойный лишь ироничной метафоры".)
   Значит "Ардис" взялся за старое, подумал Митя. Они и раньше печатали русских диссидентов, но то ведь был Советский Союз. С развалом СССР в издательстве сочли миссию выполненной, да не тут-то было. В 2012-м они возобновили работу, а работы и в самом деле было невпроворот. Ежегодно из России уезжали по нескольку сотен талантливейших людей искусства. Битые-перебитые на митингах, запрещённые и отчаявшиеся дожидаться свободы писатели, художники и музыканты пачками покидали родину. Но тут интересно другое.
   С Запада тоже наметился определённый поток русофилов. В основном, это были люди, не пригодные для рыночной конкуренции, презиравшие западный образ жизни, а то и просто не довольные США, Валютным Фондом или политикой НАТО. НАТО вообще они считали интервентами и исчадьем ада. Вот недовольные и ехали в РФ по зову совести. Здесь им давали трибуну, предоставляли общежитие и платили пенсию. Их тут же зачисляли в какое-нибудь молодёжное движение, рабочую партию, а то и в партию прогресса. Так что почитателей Георга II в России становилось всё больше.
   Программа так и называлась: "Обмен диссидентами". В своём роде, обмен культурными достижениями. Как ни крути, а подтверждалась Митина догадка об утраченной любви. Не только торговля, но и обмен этой утраченной любовью становились всё более популярными. Относительно диссидентской литературы. Литература была крайне важна. Взять хотя бы Джонин сборник на английском. Пусть и на чужом языке, но люди всё же получали, чего и хотели.
   Вернувшись из "Библио-Глобуса", Митя до поздней ночи просидел над "Defective Traffic Light". С помощью программы "Trident" в Интернете он перевёл несколько фрагментов текста и даже выдержки из статьи Бориса Немцова, помещённой в конце сборника. "A broken traffic light of Johny Faragut, - писал опальный политик, - is a piercing story of us all. I can see, - продолжал он, - all over Russia millions of broken traffic lights, and as we both stood at the crossroads of the days of yore, so keep on we standing now". ("Сломанный светофор Джони Фарагута - пронзительная история о всех нас. Я так и вижу по всей России миллионы сломанных светофоров, а мы как стояли на этих перекрёстках при царе Горохе, так и стоим".)
   Смотри-ка, и здесь Немцов. Митя недолюбливал его ещё со времён Союза Правых Сил, хотя и понимал, что это отважный человек. Храбрец, как заметила бы Рёнэ. Почему недолюбливал? Захаров и сам не знал. Борис Немцов казался ему нечистым на руку, что ли. Трудно сказать. Завершая свою статью, бывший лидер СПС будто забыл, с чего начал и вновь залез на своего конька. "We have managed to corrupt an underground passage and the top floor, and interstellar space, - не унимался он. - We have corrupted ourselves, corrupted image of ourselves, and our entire inner world". ("Мы умудрились коррумпировать и подземный переход, и последний этаж, и межзвёздное пространство. Мы коррумпировали себя, коррумпировали представление о себе, да и весь свой внутренний мир".)
  
   Наутро Митя позвонил Хьюлет, написал электронное письмо Рёнэ и договорился о встрече с Тайкой Нефёдовой.
   - Вот и хорошо, - обрадовалась Хьюлет. Затем она словно задумалась на секунду. - "Ардис"? - переспросила Хью. - В "Ардис" печатался Василий Аксёнов.
   - Там много, кто печатался, - ответил Митя. - И Набоков, и даже Владимир Маяковский, этот певец революции.
   - Значит, Джони и вправду талантлив?
   - Трудно сказать, - Захаров и сам удивлялся. - Судя по тому, что творилось в стране, здесь талантов хватало. Митя понимал, что его заносит, и всё же: когда ты экстремист - у тебя и популярности больше. - По крайней мере, у Джони теперь есть, кому позаботиться о нём. А что у вас?
   У Кати наступали перемены. В августе Мануилова собиралась в Америку, и всерьёз подумывала, а не остаться ли там навсегда. Проще говоря, Лиза Берковиц звала её к себе, и даже если у них ничего не выйдет с браком, обещала устроить её в США и всячески помочь.
   Везёт же людям, подумал Митя. Нет, в самом деле, он хоть и не испытал любовной драмы подобно Джони или Хью, но всё ж имел таки право на приличную жизнь в нормальных условиях. Насчёт драмы тоже как посмотреть. Митя пережил три брака, и все не удались. А его собачья работа? Не есть ли это самая настоящая драма? С утра до ночи он выслушивал покупателей-недоумков, улыбался им, сочувствовал и ненавидел одновременно. Он устал так жить. Так жить невозможно. Надо выбираться отсюда, в который раз уже повторял Митя Захаров, приёмщик брака.
   - А как там Берковиц?
   - Хорошо. Уехала на раскопки в Гренландию.
   Вместе с группой палеонтологов из университета Мэна, США, штат Мэн, Ороно, Лиза отправилась на поиски тиктаалика. Тиктааликом биологи называли древнюю рыбу, первой вышедшую на сушу около 375 млн. лет назад. Считается, что все животные с конечностями, включая человека, являются прямыми потомками этой рыбы. Впервые её окаменелые останки были обнаружены в 450 километрах от Северного полюса в начале двух тысячных. И вот новая экспедиция. На этот раз главной целью учёных были образцы ДНК.
   Окаменелостями здесь не обойтись, подозревал Митя, и был прав: камни не содержат генотип. Даже богатые углеродом камни в биологическом смысле мертвы. Взять хотя бы залежи нефти на востоке России: несмотря на сверхприбыль от продажи углеводородов, уровень жизни в стране неуклонно падал. Падала и средняя продолжительность жизни. Каждые десять лет она сокращалась примерно на год. Жизнь русского человека, таким образом, всё больше становилась окаменелостью.
   Хьюлет и сама мечтала о серьёзных раскопках.
   До сих пор же она копала лишь в Крыму и Средней Азии. Экспедиции снаряжались довольно часто, но всё как-то по мелочи. Они, конечно, копали. Копали на совесть, со знанием дела, но так ничего и не нашли. Если только не считать пары разбитых амфор, да с десяток медных монет.
   Тут Митя будто о чём-то вспомнил. Он вдруг живо представил семейство Бзденеков из Тайкиного журнала. Как выяснилось, Бзденек-старший увлекался медными монетами. Он за бесценок покупал их на блошином рынке в Гнидовицах, а затем выгодно перепродавал через Интернет. Ягор Бзденек и вправду интересовался старинными монетами, но на этом его кругозор и заканчивался.
   - Митя, мне хотелось бы увидеть вас до отъезда, - сказала Хью. Она действительно хотела. Она даже переспала бы с ним, если бы не это дурацкое предубеждение лесбиянки. Хью была словно рыба, а Митя - и рыба и нет. В своём роде тиктаалик, окаменелость у Северного полюса - без ДНК и вообще без признаков жизни.
  
  ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ
   В этом рассказе ("Signs Of Life") Джони Фарагут воздавал должное Вике Россохиной - его последней любви. По замыслу в Викиной голове копошилась блоха - крохотное существо из семейства Pulicidae. Блоха без конца досаждала ей, а Вика не знала, что и предпринять. Она недоумевала, злилась и чесалась. Впрочем, сюжет рассказа в том и состоял: Вика надеялась убить блоху, а та не давалась. Блоха внезапно оживлялась, но также внезапно и замирала, притаившись в Викиных волосах и затаив дыхание. Оранжевые Викины волосы полюбились ей, и блоха, надо сказать, радовалась всем сердцем.
   С появлением блохи Вика потеряла покой и всё больше задумывалась о смысле существования. Блоха же жила полноценной жизнью. Можно сказать, Pulicidae с Викой дополняли друг друга: блоха понимала, что ей осталось недолго, и радовалась каждому дню, а Вика обретала цель, и мир словно открывался перед нею во всей своей красе. "Both sides of the conflict, - пишет Джони, - certainly progressed. They showed their best qualities - the most that any signs of life". ("Обе стороны конфликта, несомненно, прогрессировали. Они проявляли лучшие свои качества - самые что ни на есть признаки жизни".)
   - Только не в "Граблях", - ответил Митя.
   "Грабли" вызывали в нём неприятное ощущение советского общепита. Не то чтобы он имел ненависть к стране Советов, но и не питал к ней никакого сочувствия. Хьюлет же было всё равно. Они поболтали ещё с минуту и договорились о "Шантимэли" на Гиляровского. Завтра, а лучше в субботу, - предложил Захаров.
   - Гиляровского, 60, - уточнил он. - Помните мусорку на Джониной картине? Это неподалёку, метров двести в сторону центра.
   Хьюлет помнила. Волнующая картина - с множеством простых деталей, и в то же время богатая смыслом. В своём письме к Наташе Рёнэ она как раз и ссылалась на "Вывоз мусора", размышляя о так называемом Джонином экстремизме. "Никакой он не экстремист", - писала Хью. Она всерьёз беспокоилась о Джони и просила Наташу спрятать его на своём острове, если тот вдруг объявится.
   Больше того, Мануилова не сомневалась, что вскоре найдёт своего друга. Об этом и было её письмо в розовом конверте, доставленное Митей Захаровым на остров Джерси.
   К вечеру налетел ураган. В воздухе закружилась пыль, небо залилось чёрной краской, от лазурного горизонта не осталось и следа. Пошёл дождь, а там и град забарабанил о балконные перила, асфальт и навес вблизи универсама "Близнецы". В телефоне пошли помехи. Митя всё держался за трубку, выглядывая грозу сквозь жалюзи. Ему будет не хватать Хьюлет. Впрочем, как и Лизы Берковиц, и лазурного горизонта, будь он неладен.
  
   Узнав о Джони, Рёнэ обрадовалась, но ответила не сразу и как-то неопределённо. "Мы знали, что он хороший человек и своего добьётся", - написала она. Да, Наташа переведёт его рассказы, если потребуется. На самом деле, заметила она, "Ардис" как раз и славился тем, что издавал на языке оригинала. "В пору Советского Союза, - продолжала Рёнэ, - "Ардис" только и занимались тем, что возвращали русский язык на родину".
   Пожалуй, с Рёнэ не поспоришь. "Ардис" основали Карл и Эллендея Проффер (1969). Спустя время эти двое стали близкими друзьями Иосифа Бродского. Именно они предоставили ему убежище в США (1972), печатали его и всячески помогали. А вот и фрагмент из выступления Иосифа Александровича на вечере памяти Карла Проффера: Карл Проффер "вернул русской литературе её целостность и чувство собственного достоинства". В СССР не печатали "экстремистов", зато их печатали на Западе. В 2002 году издательство было продано Нью-Йоркскому "Overlook Press". Продано целиком, вместе с правами и архивами. По мнению Наташи Рёнэ издание писателей-диссидентов на языке оригинала, является одновременно и благим делом, и не очень. "Тут тебе и доброе имя, - заключила она, - и материальная заинтересованность, не говоря уже о политике и всевозможном пиаре". В своём роде, лингвистический пиар, предположил Митя, и переключился на Тайку.
   Оставалась Тайка Нефёдова, пиар-менеджер информационного агентства "Римус". Они встретились в девять вечера в кафе "Тайм" на Николоямской. В метре от них стояло пианино, а под потолком покачивалась люстра в форме театрального зеркала. Зеркало из гримёрной Иисуса Христа, подумал Захаров, а пианино и в самом деле было что надо. По сути, старинный артефакт. Прошлое, что, будучи проданным, сулит богатство. Пока несли рагу из овощей, Захаров открыл инструмент и взял с десяток аккордов. Звук оказался на удивление сносным. Он исполнил мазурку Шопена, а чуть погодя и "К Элизе" Бетховена.
   - Неплохо, - улыбнулась Тайка.
   Кто бы сомневался. Митя упражнялся уже не один год. Придёт с работы и играет себе. Играет, играет, но легче не становится. Хотя и тут как посмотреть. Музыка давала ощущение эйфории - пусть и кратковременное, но всё же. Вряд ли при его текущем состоянии Митя мог бы рассчитывать на что-то большее.
   - Исторически, - продолжала Нефёдова, - музыка представляет собой довольно эффективный инструмент пиара. - Хоть и не долговечный, - добавила она. - Вскорости на смену музыке придут звуки - бытовые, промышленные, звуки природы, а там и тишина.
   Первобытная тишина, - размышлял Митя. Тайка, как никто другой, знала о будущем пиара. Но знала ли она о будущем человечества - вопрос. Насколько вообще правомочно говорить о параллельном развитии различных сфер жизни? Иными словами, блоха, если и донимала Вику Россохину, то донимала сама по себе и безо всякой связи с Викиной предрасположенностью. К чему была предрасположена Вика? Да кто ж её поймёт.
   Тайка всё смотрела на люстру и думала о своём.
   - И что у нас там с Джони? - спросила она.
   На этот раз Нефёдова выглядела куда интересней. Она будто вышла из имидж-салона и теперь излучала состоятельность подиумной модели. Взгляд у неё был живой, но был ли этот взгляд искренним - Митя сомневался. Он рассказал ей про "Ардис", уценённый отдел в "Библио-Глобусе", про Карла Проффера, опального политика Немцова и про блоху.
   - Блоха что надо, - ответила Нефёдова и просмотрела содержание сборника. - Почти все новые, - заключила она.
   В её голосе сквозило сожаление. Так и хотелось утешить её, да что толку. Если подумать - Митя и сам бы расстроился. Фактически, Тайку отстранили от ведения Джониных дел. Даже по скромным подсчётам Тайка лишилась не менее полутора миллионов за текущий тираж, солидной суммы за переиздание в будущем, не говоря уже о правах на книгу.
   Ещё один фактор КОМИССИИ, мелькнула мысль. Стоимость услуги, как видим, в значительной степени непредсказуема. Подобно биржевым индексам комиссия зависит от множества случайных событий: сегодня ваш продукт в цене, но уже завтра не миновать уценки.
   Вот и с Тайкой то же. Она вдруг сникла. Даже её белоснежные зубы внезапно потускнели. Тая подошла к окну, да так и простояла там битый час в глубокой задумчивости. Митя терпеливо ждал. Он заказал себе ещё виски и всё играл свою мазурку, как ни в чём не бывало. К нему то и дело подходили посетители кафе и с умилением слушали. Редко, кто музицировал здесь. Так что поклонников у Мити поприбавится.
   - Ну что, идёмте? - внезапно оживилась Нефёдова.
   За окном сгустились сумерки. Они вышли на улицу и осмотрелись. Словно на перепутье у Земляного Вала стояли двое: Митя Захаров и Тайка Нефёдова. Со стороны они выглядели влюблённой парой. Их взору открывалась полная Луна, фрагмент эстакады на Садовом кольце и пиццерия "Папа Джонс" с другой стороны улицы.
  
   А теперь вот что: перенесёмся в Лондон на набережную Альберта к "Музею истории сада". Который день уже ко входу в музей приходила Эмили Бонер - ещё одна восторженная почитательница Джони Фарагута. Придёт и сидит себе на ступеньках, вглядываясь в бескрайнюю даль. О писателе она узнала из галереи "Интерпола" и теперь искала с ним встречи, то и дело назначая свидание у Museum of Garden History.
   Джони не знал, что и думать, но познакомившись с Эмили, быстро убедился в её порядочности. Так что время от времени он приходил. Эмили кидалась к нему навстречу, и они допоздна ошивались не бог весть где. Часами смотрели на Темзу, сидели по клубам и до утра занимались любовью, где придётся: у неё, в парке у Victoria Station, а то и в подземном переходе у Букингемского дворца. Бонер изучала русскую культуру в Кембридже и даже съездила как-то в Мухосранск посмотреть, как люди живут. "Посмотрю, как люди живут", - засмеялась она в тот раз на таможне.
   Люди жили там - не приведи господи. Но это лишь подзадоривало Эмили. По её мнению мир был абсолютным культурологическим абсурдом, а Джони как раз и привлекал её тем, что исследовал этот абсурд. К тому же, он ненавидел его всей душою и искал спасения от него всеми доступными ему средствами. "Что Путин, что Ангела Меркель, - говорил он, - разница лишь в количестве пролитой крови". Особенно его смешили все эти бесконечные требования свободы собраний. На западе, к примеру, свобода собраний существовала давным-давно, а что толку? Тамошние демонстранты и до сих пор свободно выходили на улицу, но большей частью их требования никого не интересовали. Их требования не выполнялись, и в лучшем случае влияли только на сменяемость власти. При этом любая власть преследовала одно и то же - своё счастье.
   Иными словами, свобода собраний в Джонином понимании ничего не решала. Тем более, она ничего не решала в России. Те, кто хотел собираться, собирались и так. Дело в другом. По-настоящему здесь протестовали единицы. Потомки уцелевших храбрецов. Чудом оставшихся в живых буниных, ахматовых и бродских. Остальные, если и возмущались чем - то, скорей, для развлечения, а то и для корысти. Так что выхода нет. Даже протестуя против бандитов, русские избирали их снова и снова.
   Ума им не хватает, а не свободы, не сомневался Джони. Лучше б вообще не ходили к урнам. В целом же, свобода собраний притупляла ироничный взгляд на вещи. Взять хотя бы АМЕРИКАНСКУЮ МЕЧТУ. Никакая свобода собраний не прибавит вам ума. Или вы приличный человек, и тогда сочиняете легкомысленную прозу, или бандит, и тогда управляете "Прекрасным миром компьютеров".
   Уж чего-чего, а этих магазинов хватало.
   Они были разбросаны по всей Земле. Капитализм бодро шествовал по миру и Эмили, надо сказать, недоумевала: Джони считал себя антикоммунистом и, тем не менее, неистово критиковал буржуазную демократию. Может быть, он анархист? - спрашивала она саму себя. Впрочем, без разницы. Джони нравился ей - будь он даже дураком-анархистом.
  
   В тот день, 17 июня Джони появился у Museum of Garden History, как она и просила, без пятнадцати шесть. На нём были синие джинсы, голубая худи и белые кеды "Converse". Стояла пятница. Лондонцы прогуливались вдоль Темзы, прохладный ветер шелестел листвою и накрапывал дождь.
   - Your latest book is delicious (твоя последняя книжка восхитительна), - сказала Эмили.
   - Спасибо, - ответил Джони.
   На самом деле он понимал, что книжка никакая не восхитительная. "Ардис" взялись за неё только из жалости. Рассказы были слишком заумными, а издатели ждали от него романа. "We expect from you a classic novel, - писали они. - Available in a popular style of the novel - with criticism of the regime, with sex and the elements of the investigation". ("Мы ждём от вас классический роман. Доступный роман в популярном стиле - с критикой режима, сексом и элементами расследования".) Легко сказать. Джони был отщепенцем. У него не было постоянной работы, дома и хотя бы отчасти законных прав. Его искали по всему свету. И вот-вот схватят, опасался он. Ни о каком гражданстве США "Ардис" и не заикались.
   В реальности он был нелегалом, приехавшим в Англию по туристической путёвке, да так и оставшимся здесь. Большей частью он жил у Рёнэ на острове Джерси и время от времени приезжал к Эмили. В основном, на выходные - так было проще и ей, и ему, и Рёнэ. В будни Наташа работала, а Джони сидел в её доме за компьютером, изредка поглядывая на залив Сент-Обин и размышляя, насколько вообще серьёзна жизнь. Всё больше он склонялся, что несерьёзна. Она опасна, сулит трудности, но в конечном итоге все заканчивают одинаково. Так почему бы не повеселиться? - заключал Джони.
   К полуночи, напившись коктейлями на John Street, они сняли номер в дешёвом отеле и занялись любовью. Любовью они занимались по обыкновению и как ни в чём не бывало. Лишь бы Эмили нравилось, думал он. Эмили нравилось, и Джони предвкушал тёплые дни. "Тёплые дни" - ещё одна русскоязычная группа, которую Джони нет-нет, а и слушал. Она была, по крайней мере, сносной, что уже немало для современной клубной музыки. Группа хоть и распалась год или два назад, Джони до сих пор носил значок "Тёплых дней", прицепив его к рукаву и радуясь безразличию ко всему мало-мальски серьёзному. Уж эти мальчики точно не цеплялись за жизнь. Они смеялись над нею, и Джони смеялся вместе с ними.
  
   В ту же ночь на другом конце света занимались любовью и Митя Захаров с Тайкой Нефёдовой. Оставив кафе "Тайм", они подобрались к Яузе, миновали Солянку и дворами вышли на Мясницкую к Джониному планетарию.
   - Ну что, останетесь? - спросила Тайка.
   - Останусь, - ответил Митя.
   А почему бы и нет? Захаров исподволь чувствовал близость с Нефёдовой. Она нравилась ему с первой встречи, а её белоснежные зубы так и манили. Тайка вообще привлекала своей порочностью, что ли. Митя никуда не спешил, да и куда было спешить?
   Миллионы людей в тот день занимались любовью: и Джони с Эмили в Северном Лондоне, и Хьюлет с Лизой Берковиц по Интернету, и Наташа Рёнэ - хоть и сама с собой, зато вдохновенно.
   Занималась любовью со своим Шивой и Вика Россохина - в прошлом продавщица "Прекрасного мира компьютеров" и последняя любовь Джони Фарагута. Занималась, а сама подумывала о будущем. По идее, ей пора было определиться, но что-то никак. Одно дело - секс, думала она, а другое - наслаждение от материнства. Не смотря ни на что, Вика помнила о Джони, и, казалось, даже ждала его - исподволь, подсознательно, и всё же. Что с того, размышляла Vi, что он изгой. Он неплохой человек, к тому же, любил её, как никто другой.
   При этом Джони и вправду был изгоем. Он был экстремист, персонаж "Интерпола", разочаровавшийся в жизни и утративший всякую привлекательность обывателя. Иными словами, Джони хоть и любил Вику Россохину, но был лишь старым её расписанием.
  
  СТАРОЕ РАСПИСАНИЕ
   Ещё один рассказ ("The Old Schedule") из американского сборника Джони Фарагута. Здесь он подвергает жесточайшей критике "Российские железные дороги". В центре сюжета мы вновь видим Вику Россохину. Она всё так же любима Джони, хоть и необыкновенно далека от него. Рассказ изобилует эротическими сценами. К этому времени Vi уже снялась в нескольких популярных клипах и приобрела довольно широкую известность начинающей порноактрисы.
   В одной из сцен она спешит на очередную съёмку и решает, что поездом выйдет быстрей. По ходу повествования читатель узнаёт множество подробностей о путях сообщения. РЖД тут, словно метафора современной России. Подвижной состав, ремонтная база, обслуживающий персонал, да и сами пассажиры не выдерживают никакой критики. К середине повествования Вика обнаруживает нервозность. Ей откровенно не везёт. И вот мы уже видим её у расписания поездов на железнодорожной платформе "Лось".
   "The schedule was old, - пишет Джони, - but Vi didn't know about it, and while she was trying to find out her train was gone." ("Расписание было старым, но Vi не знала об этом, а пока разбиралась, её поезд ушёл".) Джони в своём стиле, подумал Митя. Он довольно быстро перевёл этот текст. Идея была проста и, честно сказать, о значении многих слов Захаров догадался без переводчика. "Oh, damn, - восклицает Вика в конце рассказа, - who would have thought that everything would turn out that way". ("Вот, блядь, кто бы мог подумать, что всё обернётся именно так".)
  
   А как оно ещё могло обернуться? Митя доподлинно знал эту ситуацию. Он не раз и сам попадал впросак с этой РЖД. Складывалось впечатление, что "Российские железные дороги" и в самом деле, жили по старому расписанию. Они жили по старому расписанию, выдавая его за новое, и всё больше путаясь, что к чему.
   На следующий день Митя прощался с Хьюлет в "Шантимэли" на Гиляровского. Он купил ей цветов у Рижского вокзала, поставил машину в переулке напротив и прошёлся туда-сюда осмотреться. Тихое место. Не зря Джони болтался здесь, если верить его рассказам. Впрочем, это подтвердила и Нефёдова. Сегодня ночью он много чего узнал от неё. Любовь открывает тайны, освобождает и лечит - в который раз уже убедился Митя.
   Как-то раз Джони пригласил Тайку сперва в "Шоколадницу" у Рижской, а затем и в эту "Шантимэль" поесть пирожных. Пирожные с виду красивые, но не вкусные, призналась Нефёдова, зато Джони подарил ей серебряное кольцо с надписью "NO" и свою картину под названием "Последний этаж". У Мити уже была ксерокопия этой работы, а теперь он узнал и о чём она. Картина была о стремлении всего живого преодолеть гравитацию.
   На переднем плане чуть накренились верхние этажи дома на Котельнической набережной. В центре композиции слетал с подоконника старый селезень с размашистыми крыльями. "Джони знал этого селезня, - сказала Тайка, - он то и дело прикармливал его в Яузе неподалёку". Позади открывалось ночное небо с Луной и облаками. Но самое интригующее происходило в правой части холста, где был и вправду изображён последний этаж в разрезе, а также фрагмент перекрытия с пожарной лестницей. На лестнице, едва удерживаясь на ветру, раскачивалась Наташа Рёнэ. Она вглядывалась в бескрайнюю даль в надежде разглядеть там полярное сияние. "Рёнэ и в жизни выглядывала его пока жила в Осло, - вставила Нефёдова, - и Джони использовал этот сюжет как метафору недостижимой цели".
   В пустой квартире с чистыми стенами стояла Эмили в белоснежном платье и с биркой на запястье, словно экспонат в музее современного искусства. Она повернулась к нам в профиль, отвела руки за спину, и как бы собиралась приподняться ёще чуть выше, но не могла. Зато у лифта постукивала ножкой Тайка Нефёдова. Она никуда не спешила, ни во что не вглядывалась и не приподнималась. Тайка преспокойно ожидала лифта, открыв разноцветный зонт и покачивая им из стороны в сторону. К потолку над нею были приклеены с десяток декоративных звёзд. Они светились фосфором, а Тайка укрывалась от них и всё теребила кнопку лифта. Было ясно, что она намеревалась спуститься вниз. На ней была короткая юбка, чулки в красно-белую полоску и блуза с надписью: "ПОСЛЕДНИЙ ЭТАЖ, Тайке Нефёдовой от Джони с любовью". Внизу стояла подпись и дата - 13.01.2012.
  
   Как видим, в картине не было ни Хьюлет, ни Лизы Берковиц. Вероятно, уже тогда наш экстремист понимал, что эти двое - сами по себе. В своём роде, абсолютное, однополое счастье, где привычная в традиционном социуме метафора не работает. Скорей всего, метафору можно было найти и там, но Джони или не находил её, или не хотел искать.
   Зато Хьюлет и Берковиц были в реальности, а, тем более, Хьюлет. Митя поджидал её у "Шантимэли" на Гиляровского и та как раз появилась. Мануилова спешила ему на встречу со стороны Трифоновской улицы. Она улыбалась, уставившись себе под ноги, словно смущалась его. И что смущаться, недоумевал Митя. Он как бы продавал её. Продавал себе, продавцам из магазина "Нотик", местным армянам из Гиляровской общины, да и всему миру через Интернет. Это вам не тайский массаж из "Платформы" Мишеля Уэльбека. Здесь всё по-настоящему: одно дело купить проститутку на час, другое - утраченную любовь. И надо же - расплатиться жизнью, мелькнула мысль.
   Судя по всему, начиная с этого момента к Мите и стали приходить более-менее реалистичные проекты. В дальнейшем он займётся их осуществлением и даже достигнет некоторого прогресса. С другой стороны, - и он понимал это, - реализация потребует времени. Немало времени. Ни год, и ни два - это уж точно.
   Хьюлет обрадовалась цветам, взяла себе капучино и с ногами забралась в кресло. Совсем, как Нефёдова, подумал Захаров, если Тайкины воспоминания и в самом деле, правдивы. Сквозь открытую дверь в кафе залетал пух, проникали звуки улицы и её запахи. Обычные для июня запахи бензина, мокрой пыли и цветения лип. Хью безумолку болтала. Впрочем, ей было, что рассказать. Берковиц прислала ей приглашение, и вся Катина жизнь теперь крутилась вокруг паспортного стола, Министерства иностранных дел и посольства США. Она собирала документы, деньги, учила язык и рассчитывалась с работой.
   - Жаль, конечно, - сказала Хью, - в РАН меня окружали отзывчивые люди и мне будет их не хватать.
   Их и вправду будет не хватать ей. Институт Археологии РАН тем и славился, что создавал прекрасную человеческую атмосферу в своих лабораториях. Что же касается непосредственно работы - тут явно были проблемы: ограниченный научный рост, минимум практических исследований и ничтожная зарплата.
   - Хотите новость? - спросила Хью.
   - Хочу.
   Митя и сам не знал, чего хотел. Он знал, чего НЕ ХОТЕЛ, и с точки зрения эволюции это значило существенно больше. Он не хотел умирать. Ему казалось, что он многого ещё не сделал. Что ему нужно время. Как можно долгий интервал времени, что бы понять - серьёзна ли жизнь, или нет. Судя по всему, она несерьёзна и это противоречило его давним представлениям.
   - Джони прислал мне письмо, - воскликнула Хью. - Как раз после вашей поездки в Джерси, - Мануилова на секунду запнулась. - Там ещё красивая марка на конверте с королевой Викторией.
   - И что он пишет?
   Да ничего он не писал. Он прислал открытку с репродукцией "Сломанного светофора" и одноимённый рассказ. Митя уже знал о нём и не строил иллюзий. "Земной шар, припомнил он, - летел в бескрайнем космосе, чудом избегая столкновения с другими планетами и оставляя по себе лишь мусор. Тонны мусора, вывоз которого регламентировался всё тем же галактическим светофором, который был сломан".
   - Он пишет, что рад за нас, - сказала Хью. - Он знает, как нам непросто, но починить светофор не может.
   "Починить светофор не могу, - писал Джони. - Нужен ум, знания и время, а у меня ничего этого нет".
   - Он передаёт вам привет, - не унималась Хью. - Он говорит, что признателен вам за расследование, но лучше бы держаться от "Интерпола" подальше.
   "Опасайся светофоров, - написал он в постскриптуме, адресованном Мите. - Я тут начал роман о потерянной любви. Довольно смутная идея, но и из неё можно извлечь пользу".
   "С приветом, Джони", - добавил он.
   И вновь этот сломанный светофор, подумал Митя, сперва расстроившись, но вскоре улыбнулся - Джони помнил о нём и ценил его.
  
  Часть третья. Уценка товара
  I
   Прошло два года, но ничего не изменилось. Мир будто жил по старому расписанию, а о новом и не догадывался. Да и было ли оно? Вряд ли. Путин с друзьями вновь выиграл выборы. Вика Россохина так и перебивалась со своим Шивой. Ира Свириденко пережила очередную волну кризиса, но всё ж таки сохранила аптеку. Медве опять родила, но так и не обрела покоя. Жизнь словно застыла. Хьюлет уехала в Америку, но счастья с Лизой так и не достигла. Лесбийское счастье вдали от родины оставалось её заветной мечтой. Митя по-прежнему работал в "Прекрасном мире компьютеров" и время от времени встречался с Тайкой в планетарии на Мясницкой. Как и в былые дни, он играл свои мазурки, вдохновляясь то Нефёдовой, то незримым присутствием трёх композиторов этажом ниже. Джони издал новую книжку в "Ардис", но, как и раньше, был вынужден скрываться - то в Лондоне с Эмили, то с Наташей Рёнэ на острове Джерси. Остров по-прежнему омывался водами Ла-Манша, с его устрицами и акульим плавником.
   Сказать по этому поводу было нечего, и Митя сокрушался. В его жизни наступил период УЦЕНКИ. Он был разочарован: ни одна из его идей не воплотилась в жизнь. Он старался и так, и сяк, но любовь как была утраченной, так и оставалась. Митя перепробовал с десяток различных способов, но ничего не менялось. Принцип старого расписания, описанный Джони в его рассказе, оставался непреложным, главным и основополагающим. Люди не хотели думать. Или не могли, гадал Митя Захаров, приёмщик брака.
   Что касается победы Путина с друзьями. Даже добившись относительной свободы собраний, протестное движение так ничего и не изменило. Более того, на этот раз действующий президент и правящая партия получили существенно больше голосов, чем шестью годами раньше. Идея же Алексея Навального о пробуждении массового сознания потерпела фиаско. Никто так и не пробудился. Примерно за год до выборов были закрыты последние из оппозиционных интернет-сайты и свободные СМИ. В ход пошла литература, но напрасно - умных книжек в России не читали, а если и читали, то всё те же немногочисленные бунины, ахматовы и бродские. К тому же неугодные книжки здесь арестовывались подобно людям. Их отыскивали, изымали из продажи и предавали суду. Спасибо, что не сжигали, иронизировал Митя. Хотя, как знать - правды теперь и не сыщешь.
   Приходилось констатировать - русские так и не научились думать. Наиболее привлекательными до сих пор оставались "сильная рука", религиозный мрак и национальное превосходство. В целом же страна напоминала коммунистическое общежитие. "Вперёд, Россия!", одним словом. Ни о чём другом эти недоумки и не помышляли.
   В какой-то момент Митя подумал о торфяном болоте. Ещё с детства он знал, как непросто затушить его. Болото уходит глубоко под землю, а гигантские залежи торфа непрерывно тлеют, то и дело выбрасывая на поверхность завесу дымящейся гари.
   Что вообще могло бы затушить эту напасть?
   Если верить Фёдору Достоевскому - КРАСОТА. В своём роде, любовь. Потерянная любовь, о которой Митя талдычил себе последние два года. Складывалось впечатление, что Фёдор Михайлович ошибся. С годами понятие красоты становилось всё более расплывчатым. К тому же, красота Достоевского основывалась на религии, а религия с тех пор скомпрометировала себя донельзя. По всему миру шли религиозные войны. Ни о какой любви не могло быть и речи. Утраченная любовь так и оставалась утраченной. Тем более, КРАСОТА не годилась для тушения торфа. Вот торфяник и тлел, а посреди него развевался триколор.
   Относительно пробуждения массового сознания - здесь тоже был вопрос. Для пробуждения этого сознания требовалось время, и немало времени. Годом или десятью здесь не обойтись. Митя вообще не понимал, как можно рассчитывать на столь короткий срок. Да после красного террора, думал он, не обойтись и сотней лет. 2017 год, к слову сказать, как нельзя лучше проявил сущность современной России. Год был объявлен триумфом русской революции - в честь её столетия и по случаю небывалых успехов РФ на международной арене. Были открыты новые месторождения нефти, возвращена символика СССР, восстановлены советские названия улиц и запущена сверхмощная ракета на Марс с космонавтами на борту.
  
   В том же году он позвонил Вике Россохиной. Дай позвоню, решил Митя. Приближалось католическое Рождество. Стоял Сочельник. Митя как раз купил ёлку и пригласил Нефёдову в "Artefag" на рождественское представление. "Рождественская вечеринка в "Artefag", - прочёл он на сайте клуба. - Санта-Клаус, гусь с яблоками, доллар в подарок".
   Неплохо.
   Что он скажет Vi? Что вообще можно сказать людям? Что-нибудь скажет. В Сочельник что не скажи - всё в радость. Расскажет о Джони, к примеру. Митя не звонил ей с позапрошлой зимы, а за два года столько всего передумал. Может и Вика чем порадует.
   - И что вы всё звоните? - вскричала Россохина. - Митя? Да, я прекрасно узнала вас, и не звоните больше.
   Нет, так нет. Джони не позавидуешь.
   Захаров тут же загуглил её, и надо же - у Вики был свой сайт. В сущности, интернет-магазин. Она торговала подержанной утварью. Телефоны, компьютеры, бытовая техника. Vi содержала также и с десяток киосков. Всё это были киоски краденых телефонов, как называл их Митя. Они располагались в подземных переходах и были разбросаны по всей Москве. Невероятно, подумал он. Как же богата жизнь обывателя. "Подержанная утварь, магазин краденых телефонов, подземный переход", - записал он в свой список артефактов. Список, таким образом, пополнялся. Сначала прутик, и вот - подержанная утварь, смеялся Митя про себя, но радости как-то не прибавлялось.
   С Викиного портала была и ссылка на её страничку в "Фейсбуке". Захаров удивился - Вика выглядела неожиданно красивой. По сути, она завораживала. Её фотографии пленяли своей жизнерадостностью. Россохина веселилась от души. Там же присутствовала информация для поклонников: да, она счастлива, живёт с индусом, детей нет, основное кредо - торговля подержанной утварью. Теперь понятно, откуда взялся старый Джонин рассказ под названием "Подземный переход".
  
  ПОДЗЕМНЫЙ ПЕРЕХОД
   В основу рассказа положена непростая судьба русского гомосексуалиста. Каждый год он с завидным упорством участвует в запрещённом гей-параде. Всякий раз он приходит на Манежную площадь, там его избивают, отвозят в отделение милиции, насилуют шваброй и выкидывают в форточку. К утру гомосексуалист кое-как добирается к подземному переходу у "Алексеевской". Спустившись в переход, он облегчённо вздыхает, да не тут-то было: из магазина краденых телефонов ему на встречу выходит Вика Россохина и с одного удара сбивает его с ног. Слышен душераздирающий крик и наш гомосексуалист падает замертво.
   Товар уценён. На смену радужному настроению приходит рабочая атмосфера будней, но не в этом дело. "Подземный переход, - пишет Джони, - это немыслимая бездна отчаяния - от потерянной любви до краденого телефона".
   В финальной части рассказа мы видим спускающуюся на лифте Тайку Нефёдову. Перед нею Москва-река и весь мир. Она смеётся, но в какой-то момент щурится от света, надевает солнцезащитные очки и подходит к перекрёстку у Большого Устьинского моста. На противоположной стороне улицы она замечает Хьюлет и Лизу Берковиц. Тайка машет им, кричит и зовёт, но те словно замерли. Остановились машины, застыли облака и выключился светофор. Прекратилось всякое движение и в подземном переходе на "Алексеевской". Над кассой в магазине краденых телефонов склонилась Вика Россохиной - последняя Джонина любовь, а у ступенек - как лежал себе, так и лежал убитый гомосексуалист. "Эта обездвиженная картина, - заключает Джони, - и есть наше будущее. Подземный переход. На глубине и время идёт быстрей, - иронизирует он, и жизнь существенно дешевле".
  
   Вспоминая тот Сочельник, Митя переживал смешанные чувства. Он не сделал Vi ничего дурного, она же не стала и говорить с ним. Всё, что их связывало - это несколько вопросов о Джони в прошлом году. Джони любил её больше жизни, и вот: Захаров узнал, что Вика и вправду торгует краденой утварью. Но дело даже не в "Подземном переходе". Ясно, что тамошняя Vi - лишь образ, навеянный не бог весть чем. В реальности Россохина вряд ли убила бы гомосексуалиста. Здесь что-то другое, упорствовал Митя. Какой бы красивой Вика не была внешне, он понимал, что её внутренний мир, как минимум, другой. Вряд ли она читала Бунина, Ахматову и Бродского. И едва ли Джони не знал об этом.
   Ну, и на что ему такая красота? Брак, не подлежащий ремонту. Кто возьмёт такой брак? Даже "Главмусор" не взял бы. Мы прекрасно помним эту канитель с "Главмусором" и "газелью". Иными словами, Вика была - что лампы "Flexled". Это были изначально бракованные и весьма дорогие лампы. Их никто не покупал. Проект оказался убыточным, и "Прекрасный мир компьютеров" давно отказался от него. Именно приведенные обстоятельства и вызывали у Мити смешанные чувства.
   Впрочем, не так всё и плохо. Решением проблемы он видел усовершенствование модельного ряда. Тут, как и с крадеными телефонами. Их продажи зависели отнюдь не от воровства, а, как и с обычной техникой - от характеристик и стоимости. К примеру, краденый iPhone стоил в той же пропорции дороже краденой Nokia, что и новый iPhone по отношению к новой Nokia. Нравственный фактор здесь мало что значил. Джони ведь тоже мечтал об усовершенствованной модели, не сомневался Митя. Да и кто не мечтал? Сам факт потери предполагал какой-нибудь недостаток, если, конечно, речь не шла о смерти. Разбитая, к примеру, лампа по неосторожности. Нет, смерть нам ни к чему, размышлял Митя.
   То же, кстати, касалось и Иры Свириденко, и Медве. Как и Vi, эти модели нуждались в усовершенствовании. Свириденко на дух не переносила умных и порядочных, а Медве и не до них было. "Что толку от порядочных? - убивалась провизор, - ни выебут, ни денег не дадут". Не говоря уже о Медве - Джони толком и не знал её. Он лишь переносил на неё образ Вики Россохиной. Этим, по сути, и ограничилась их связь.
  
   Так что, нет - смерть нам ни к чему, размышлял Митя, устроившись у себя в офисе и обдумывая свой первый более-менее стоящий проект относительно купли-продажи любви. Стояла среда, 27 июня 2018 года.
   По его замыслу любой человек мог заказать себе через Web виртуальную копию любого другого человека. Для создания цифрового клона предполагалось использовать фотографии, вербальные описания, переписку, а то и прутик из коллекции артефактов наподобие Митиной. Требовалось также специальное программное обеспечение, но тут как раз трудности и не было - программистов хватало. Они только и ждали работы. Готовая модель должна быстро обучаться, при работе с нею - принимать всё более реалистичный вид и совершенствоваться в зависимости от потребностей пользователя.
   Хорошо бы воссоздать тембр голоса, интонацию и дефекты речи, рассуждал Митя. Запах, осязание, перепады настроения - проблем достаточно, но в целом техническая реализуемость замысла не оставляла сомнений. С другой стороны, - и Митя хорошо это понимал, - он не был фантастом. Что толку попусту мечтать. Именно поэтому Захаров предпочитал торговать реальным продуктом, а не его рекламой.
   Чего не скажешь о Тайке Нефёдовой. Она ежедневно продавала рекламу. Это был её основной род занятий. Сам же продукт, рекламу которого она продавала, её нисколько не волновал. Тайка и знать ничего не хотела о продукте. Производить его слишком накладно, говорила она, а потом, никогда не знаешь - пойдёт он или нет. В этом смысле все Митины идеи казались ей наивными и какими-то детскими. В её представлении он играл в "Lego".
   - Ты играешь в "Lego", - сказала она, выслушав его затею с виртуальным клоном.
   - Пожалуй, ты права, - ответил он, но уже к осени получил первую прибыль.
  
   Сайт и программное обеспечение Митя заказал в Московском "НИИ ТП" на льготных условиях за счёт размещения их рекламы. В договор входила бесплатная техподдержка и разработка дополнительных функций в течение года. За всё он отдал около 10 тыс. долларов - не такие уж и большие деньги по меркам человеческого несчастья. А бед хватало. Ежедневно на сайт поступало до сотни обращений и примерно с десяток реальных заказов. Так что дело пошло.
   В ноябре он затеял переписку с Хьюлет и Наташей Рёнэ. Мануилова обрадовалась. Она перебралась в Нью-Йорк, выучилась английскому и, наконец, нашла работу. Как и хотела, она занялась практической антропологией. "Спасибо Берковиц, - писала она. - Да и вообще, - заключила Хью, - спасибо всем".
   Итак, Катя Мануилова изучала доисторические ископаемые животных. Она отыскивала их по всему свету, а затем восстанавливала внешний вид, внутреннее строение и образ жизни. Как нельзя кстати пришлись методики Михаила Герасимова. Хью преклонялась перед этим учёным и благодарила Господа за её встречу с Лизой Берковиц. Именно Лиза привила ей любовь к археологической науке. Не будь Лизы, Хьюлет так и торговала бы надувными матрасами на "Войковской".
   Кроме того, Мануилова завязала дружбу с Джоном Хоуксом, антропологом из университета Висконсин-Мэдисон. Она быстро прониклась его работами, в том числе и выдающейся идеей об ускоренной эволюции. В соответствии с нею эволюция человека непрерывно ускорялась. За последние 5 тысяч лет, к примеру, человек изменился приблизительно в той же степени, как и за предыдущие 30 тысяч. Ну и, конечно, Хьюлет делала из этого свои выводы. Во-первых, рассуждала она, если эволюция человека имеет ускорение, то и чувства его не линейны. Интервал любви, стало быть, сокращается. Сокращается интервал нежности, ожидания, неприязни и ненависти. Во-вторых, - и это действительно важно, - при сокращении интервала чувств неизбежно возрастает интенсивность опытов; тем более, на фоне роста средней продолжительности жизни. Будущее ЧЕЛОВЕКА, таким образом, представало всё более полным общения, но всё менее чувственным.
   Странное дело, думал Митя. Ведь если разобраться, он тоже был антропологом, и так же как Хью с Джоном Хоуксом, восстанавливал утраченные образы. Разве что конечный продукт у него был виртуальным. Но так ли уж это важно? Вот вопрос, который не давал покоя. В тот же день он написал Хью о своих опытах и привёл ссылку на интернет-магазин. Сайт так и назывался: "Виртуальный клон", доменное имя vik.ru. Митя склонялся, что нет, не важно: потерянная любовь даже в виртуальной форме необыкновенно привлекательна. Тогда же Хьюлет заказала модель Лизы Берковиц. Они согласовали исходные данные, условия применения, и к Рождеству виртуальная Берковиц была готова.
   Катя радовалась, как дитя. Захаров то и дело получал от неё восторженные послания, а в Новый Год и вовсе. "Как легко и приятно!" - призналась Хью. Новогоднюю ночь она провела с Митиной программой. Время от времени, надо сказать, программа сбоила, но, в целом, оно того стоило. Хью наслаждалась любимой моделью. Она говорила с Лизой, прикасалась к ней, ощущала её запах и занималась с нею сексом.
   Наташа Рёнэ была куда сдержанней. В подарок она получила виртуального Георга II, и теперь смеялась над ним, выслушивая его рассказы о патриотизме и воинской доблести. На Джерси ей нравилось вот что - она часами могла ходить вдоль Ла Рут Дю Фор, не встретив ни одного человека. Особенно она любила дождь. "Дождь в Джерси, - писала Рёнэ, - тихий и неприметный. Вы и сами растворяетесь в этом тумане дождя, словно вас нет. Словно вы на другой планете и впереди у вас любые радости жизни. Жизнь тут кажется бесконечным удовольствием, - продолжала она. - Виртуальным или в действительности - всё равно". Иными словами, на Джерси Наташе Рёнэ было легко и приятно - подобно Хью с её воображаемой Берковиц.
  
   Заинтересовалась сайтом и Тайка Нефёдова.
   Мало-помалу она стала размещать там свою рекламу, а со временем достигла и устойчивой прибыли. Проблемы начались чуть позже. "Виртуальный клон" попал в Top-10 рунета и в его адрес пошли угрозы. Негодовал кабинет министров, церковь, нацисты и коммунистическое общежитие. Негодовали рабочие, крестьяне, артисты шоу-бизнеса, спортсмены, сборная России по футболу и футбольные болельщики. Чашу терпения переполнила виртуальная копия Ленина, заказанная одним из пользователей для забавы. "Вы наплевали на всю нашу советскую родину", - написали они в форум. "Да пошла к дьяволу, ваша советская родина", - ответил им Митя, и как ни в чём не бывало, забыл о происшествии.
   По глубокому Митиному убеждению его магазин функционировал в строгом соответствии с Конституцией. Он исправно платил налоги, не нарушал ничьих прав и преследовал исключительно благую цель: он продавал людям то, о чём они искренне мечтали. Так что, нападки на "Виртуального клона" были несправедливыми. "Клон" не собирался идти на поводу у какой-либо группировки, включая правящую партию и их молодёжные подразделения.
   Да и вообще, МАГАЗИН, как таковой не может быть чьим-то придатком, не сомневался Митя. С момента зарождения торговли и поныне МАГАЗИН всегда стремился к независимости.
  
  МАГАЗИН И ЕГО НЕЗАВИСИМОСТЬ
   По мнению некоторых историков, первые розничные магазины возникли с развитием обменных отношений в период среднего палеолита. Узнав об этом, Джони задумал литературное эссе. Главной подоплёкой были его разногласия с Нефёдовой относительно любви и торговли. И то, и другое он называл работой, а Тайка - удовольствием. "Любовь - это удовольствие, Джони, - говорила она, - так же как и мой пиар: источник благополучия и оргазма".
   Он немедленно взялся за перо. "Неандерталец из Мустье - вот генеральный директор первого в мире магазина", - писал Джони. Его мясная лавка размещалась во французской Дордони и по праву могла считаться пристанищем свободы и независимости. События разворачивались около 100 тысяч лет назад и, несомненно, речь шла о "Пещере Ле-Мустье". Выдающийся артефакт Мустьерской культуры, восхищался Митя. Первым внешний вид нашего директора воссоздал французский анатом Сольгер, изготовивший его глиняную копию. Довольно симпатичный мужчина, с мужественным лицом, оттопыренными ушами и двумя рядами острейших зубов. Сразу видно - жизнь его не баловала. "С одной стороны, - размышлял Джони, - директор руководил многочисленным коллективом (что само по себе изнурительный труд), с другой - то и дело отбивался от хищных животных, других неандертальцев, или даже Homo Sapiens - выходцев из Африки, не менее жадных и злобных. Более того, эти выходцы как раз и представляли главную угрозу независимости магазина".
   Вместе с помощниками (в будущем - это специалисты отдела закупок) они часами выслеживали добычу, а затем убивали её ударами коротких копий. Преимущественно, это были бараны, дикие свиньи и птица. Неандерталец из Мустье славился доблестью и отвагой. Разделкой мяса занимались его ближайшие родственники - прообраз будущего совета директоров. Обмен и продажу выполняли родственники родственников (менеджеры торгового зала и маркетологи). Грязную работу вроде уборки пещеры делали неандертальцы-изгои из ближайших поселений или захваченные в плен - в будущем наёмные рабочие.
   Со временем "Пещера Ле-Мустье" приобрела популярность и славу. Да что толку? Всё больше времени уходило на разборки с соседями. Прибыль магазина вызывала у них зависть и не давала покоя. Homo sapiens с завидной регулярностью нападали на Мустье, грабили пещеру и угрожали директору расправой, если тот не поделится с ними мясом. Кроме того, они вымогали украшения из зубов животных (прототип современных денег) и различные предметы искусства, включая знаменитую костяную флейту с четырьмя отверстиями, поделки из камня и перьев птиц. В сущности, неандерталец из Мустье столкнулся с первобытной системой налогообложения. В будущем на основе этой системы будет создано специальное законодательство, институт лоббирования, сеть налоговой инспекции, возникнет коррупция, политическая лояльность и мафия.
   Так что независимость магазина давалась с трудом. Ни о каком удовольствии не могло быть и речи. В лучшем случае - удовлетворение от продажи мяса. Набеги продолжались. "Тут что с любовью, - писал Джони, завершая эссе. - Ведь если разобраться любовь - это набег. Безжалостный набег с целью подчинения".
   Эссе содержало также подробный анализ истории банковской системы, операций с недвижимостью, земельными участками и особенности внешней торговли. Отдельный раздел был посвящён перспективам. Митя и сам много размышлял об этом. МАГАЗИН БУДУЩЕГО вызывал у него и надежду и тревогу одновременно. Гипотетически в магазине будущего можно будет купить всё - по сдельной цене и не выходя из дому. Но так ли уж радужна перспектива? - спрашивал он себя. Даже, вывесив у входа в магазин российский триколор, ни один директор не может гарантировать себе удовольствие, или, как говорила Тайка Нефёдова - ОРГАЗМ.
   Иными словами, суть свободного предпринимательства удручала. Свободы здесь становилось всё меньше.
  
   Как видим, неандертальцу из Мустье не позавидуешь. Особенно, если ты попал в Top-10 рунета и руководствовался исключительно Конституцией РФ. Спустя полгода наметился спад продаж. Митя внёс несколько усовершенствований в свою программу, но это не помогло. Нападки усилились. Он закрыл форум, книгу отзывов, а там и вовсе переключился на телефон. Примерно раз или два в неделю Захаров принимал заказы по SMS. По электронной почте он согласовывал требования, и так же по почте отсылал готовый продукт.
   Тайка Нефёдова лишь посмеивалась. Видишь, говорила она, как непросто заниматься производством. Да, Митя видел, хотя и понимал, что дело не в производстве и даже не в торговле. Сам МАГАЗИН, словно магнит, притягивал к себе внимание. Митя был неандертальцем из Мустье, а за ним пристально следили злобные Homo sapiens. И всё же он не горевал: его бизнес мало-помалу продвигался. Втайне Захаров даже радовался - подобно Джони он всё больше становился экстремистом, и это доставляло ему приятную лёгкость. Казалось, он ушёл в подполье, а такое положение всегда стимулирует работу мозга. Возвращаясь к синапсам, - эти мельчайшие рецепторы для нормальной работы нуждались в серьёзном раздражителе.
  
  II
   И вот однажды он получил необычный заказ.
   Писала Катя Жемайбук - одна из мучеников за демократию из Джониного офиса. Она хорошо помнила Митю, восторженно отзывалась о его сайте и просила изготовить для неё виртуального Джони.
   Вот и ещё один друг, подумал Митя.
   Последние восемь лет Жемайбук провела в Польше. Она без труда выучила язык, нашла работу и получила польское гражданство. В своих записях Джони с любовью называл её "Сатаной". Она слушала хеви-метал, то и дело скалилась и на дух не переносила свою советскую родину. "Ублюдки, - злилась Кэт, - как же им не стыдно после стольких лет унижения вновь возвращать страну в коммунистическое болото!". А вот, и не стыдно.
   В 2005-м Алексей Губанов - в то время он руководил их группой - искал технического писателя на освободившуюся должность и наткнулся в Интернете на Жемайбук. "Не красавица, зато умная", - обрадовался он. Катя и в самом деле оказалась не красавицей, зато умной. Немного пообщавшись с ней, Джони настоял, чтобы взяли именно её, а не кого-то из других претендентов. Как вспоминал он позже, "те были какие-то холуи", а Джони чувствовал их за версту. Как, впрочем, чувствовал и религиозных мракобесов, и нацистов, и артистов шоу-бизнеса. Так уж случилось, что Жемайбук пришла на освободившееся место Вики Россохиной. Вика же всё просила рассказать о ней. "Кэт? Что ещё за Кэт? - смеялась она. - Расскажи о ней". Да что тут расскажешь? Кэт помогала Джони отвлечься. Ему недоставало Vi, что и понятно: Вика ушла из его повседневной жизни, и Джони надеялся не понятно на что.
   Надеяться и вправду было не на что. Кэт не могла заменить ему Vi, хоть они и сдружились. Довольно часто Джони и Сатана засиживались до позднего вечера, а насидевшись, закрывали офис и шли пешком от "Медведково" до "Бабушкинской". Шли не спеша, минуя поле для гольфа и мост через Яузу. Разрушенный мост, бормотал Джони, проклиная судьбу. Они подолгу стояли там, свесившись с перил и провожая закатное солнце. С реки поднимались измождённые крачки, делали круг над парком и вновь садились на воду.
   Спустя год они занялись любовью в его студии, да так и занимались ею, где бог пошлёт: у Разрушенного моста, в туалете "Тануки", а то и мысленно - каждый в своей голове. "В голове даже лучше, - писала Кэт. - В голове как раз и происходит самое лучшее".
   В целом, Жемайбук права, думал Митя. Тут что с потерянной любовью: мечта о материализации и несбыточна и порочна. Материализация вызывает привыкание, приводит к конфликтам и приглушает искренность. БРАК, одним словом.
   - И зачем вам Джони? - спросил он.
   Кэт и сама не знала, но что-то подсказывало ей, что даже мысленный образ нуждается в обновлении.
   - Постепенно всё забывается, - ответила она, - а жаль.
   - Что, и вправду? - переспросил Митя.
   Да, так и было. Мысленная привязанность тоже имела свой ресурс. По мнению большинства нейробиологов синапсы головного мозга - что почтовый голубь. От длительного перелёта он устаёт. У него сбивается компас, и он прилетает не туда, куда хотел. Да и хотел ли он? Природа любви животна в той же степени, что и человек. Через определённый интервал времени любовь деградирует до рефлекса, а там и вовсе сбивается с курса. Почтовый голубь опускается на землю. Он клюёт воображаемую пищу и озирается в недоумении: и куда только меня занесло?
   Разлад между Кэт и Джони наступил в середине 2006-го с приходом нового начальства. На смену романтикам пришли реалисты. Молодые, красивые демократы уступили место новым коммунистам. Те вторглись безо всякого конкурса, и что называется - по велению сердца. Кэт раздумывала. В сущности, у неё было два варианта: принять сторону Джони и сражаться до последнего, или смириться и угождать новым. Жемайбук смирилась. Ей нужны были деньги, работа и жильё. Как и в целом по стране, на чаше весов лежали неповиновение и благополучие. Благополучие перевесило.
   Перевесило, но ненадолго. Кэт терзалась волнениями. Она охладела к работе. А там и Джони: он без конца грубил ей, хоть и понимал, что не прав. Хамство - последнее дело, корил он себя, но было поздно. Кэт вскоре уволилась. Он распечатал её фотографию для галереи "Мучеников", и знай - винил себя, слушая-переслушивая подаренный ею компакт-диск. Жемайбук назвала его "For Johny From Kitty", словно прощаясь с ним до лучших времён. Диск включал с десяток альбомов Million Dead, Funeral For a Friend, Drowning Pool, From First To Last, The Calling, Nightingale и Mad Season.
   Митя был тронут. В течение двух недель он изготовил для Kitty виртуального Джони, на чём они и расстались.
  
   Между тем, связь с Кэт пробудила в нём интерес и к двум другим оставшимся мученикам за демократию из Джониной галереи. Он то и дело задавался вопросом, а как они там? Ему не терпелось узнать, в какой степени приход новых коммунистов повлиял на жизнь ни в чём не повинных романтиков.
   Этими романтиками оставались Алиса Гончарова и Лёша Губанов. Их фотографии висели рядом. Да и как им не висеть рядом? Они любили друг друга, и Джони находил в этой любви совершенно определённый ЗНАК: то, что не вышло у них с Vi, вышло у Гончаровой с Губановым. С виду - обычный служебный роман. Обычный, да не совсем.
   Во-первых, Джони сам отыскал и предложил Элис для работы в их офисе. Можно сказать, через десятые руки, но так или иначе, Элис была знакома с Vi, а для него это было невероятно важным. Присутствие Гончаровой в его понимании придавало их связи особую утончённость. На фоне разлада с Викой Джони не знал как быть, и хватался за любую возможность угодить ей. Глупо, конечно, но влюблённые - всегда дураки, тут и думать нечего. Получив надежду, он словно обрёл второе дыхание, и, надо сказать, не зря. В своих последних записях Джони не раз признавался, что это был лучший период его отношений с Vi. "Что бы ни происходило, - писал он, - всё в кайф. Ждать утра и думать только о ней. Нестись на работу только оттого, что там Vi. Весь день быть рядом, а, чувствуя её холодность, жить следующим днём". Сам воздух в офисе был заряжен любовью. Элис и Вика прекрасно ладили. Они сплетничали, хихикали, а то и заливались безудержным смехом. Офис будто ожил. В Джонином представлении ожил весь мир, не говоря уже о счастливом будущем его страны. Молодые, красивые демократы всем своим видом давали понять: коммунистический период пройден. Мы полны надежд и оптимизма. "Нам удалось выжить после проигранной войны, - вспоминал Джони. - Так не бывает. Vi чудесна и я люблю её".
   Во-вторых, роман Алисы и Губанова оказался совершенно неожиданным для Джони. К тому же, он развивался чересчур стремительно. Все понимали, что любовь там - в отличие от Джони с Vi - взаимна, и это создавало довольно странную психологическую обстановку. Две пары подспудно чувствовали влияние друг друга. Счастливая пара становилась ещё счастливей, а несчастливая ещё несчастливей. Но если Вику это лишь забавляло, то Джони - и не поймёшь: он кидался от эйфории к суеверию. Ещё бы, думал Митя, - Джонина любовь отскакивала от Vi и передавалась другим. Совершенно чужие люди получали её бесплатно и в свободное пользование. Тот самый случай, когда КРАСОТА и в самом деле спасала мир. Любовь представала счастливым вирусом. Вирус проникал в душу и раскрывал её лучшие стороны. Он проникал в мозг, вынуждал думать и принимать верные решения.
   В-третьих, любовь Гончаровой и Губанова испугала начальство. В любви они увидели ВЫЗОВ, и если до сих пор дремали, то вдруг проснулись, учуяв угрозу самому своему существованию. Начались нападки, обнаружились стукачи, пошли сплетни, Джони словно прозрел. Он не верил своим глазам и проклинал свою прежнюю наивность. КРАСОТА, не то что не спасала мир - она губила его. Вот вам и Губанов с Гончаровой. Достоевский с Пушкиным. Зло оказалось во сто крат сильнее. Так что и вправду это был не просто служебный роман.
   Митя знал об этом из Джониных записей, но не знал продолжения. Алексу предложили перейти на другую должность, он отказался и вскоре уволился. Алиса некоторое время держалась. Как и Жемайбук, она надеялась на здравый смысл, но, ни о каком здравом смысле не могло быть и речи. Через год она ушла, уступив место Наташе Рёнэ. Гончарова, подобно жёнам декабристов, отправилась в ссылку. Это была солидарная ссылка. Вынужденное изгнание. В своём роде, эмиграция, и Митя хотел узнать, что было дальше.
  
   - Что было дальше? - спросил он у Элис в "Живом Журнале".
   - Ничего, - ответила она. - Мы поженились. В Сибири, знаете ли, скучно. Лёша плотничал, а я продавала колбасу на базаре. Летом ходили по грибы, а зимой топили избу и слушали Брамса по граммофону.
   - Алиса добрейшей души человек, - подключился Алекс, довольно тучный мужчина, краснощёкий и наполовину лысый. - Да она просто выходила меня, мать Тереза. Так бы и умер, не пожив.
   Четырнадцать лет назад они и вправду были молодыми людьми. Жизнь у них только начиналась. Не получив высшего образования, Губанов много работал физически: сначала разнорабочим на стройке, затем дровосеком, водителем самосвала, а когда подвернулась возможность, устроился автомехаником в ремонтную базу. Алиса собирала мох, разводила скотину и плела на продажу макраме. Скопив немного денег, они перебрались в Китай, а там и в Японию, на Хоккайдо.
   Тут-то и началась охота на овец.
   Примерно через месяц им позвонили из русского посольства и пригласили на беседу. Никаких бесед, решил Алекс. Он и раньше отличался бесстрашием, а теперь и вовсе не собирался уступать. Они оставили Дзюнитаки и переехали в Кусиро. Затем в Мияко на Хонсю и, наконец, в Токио, где получили статус беженцев.
   - Эти подонки охотятся и сегодня, - написала Элис. - Путинские прихвостни. Что ни день, они так и пасутся у нашего дома.
   - Придут и стоят, - вставил Губанов. - То закурить попросят, то иену.
   - А как там Джони? - оживилась Алиса.
   - Джони в бегах, - ответил Митя. Писал памфлеты на Россию, уехал из страны, печатался в "Ардис", а где теперь - никто и не знает.
   В целом же, Митя был доволен. Эти двое числились официальными беженцами. Через год-другой они получат японское гражданство, у них есть крыша над головой, работа и чашка ароматного кофе в "Старбаксе" (Starbucks) у станции метро "Сибуя".
   К Рождеству Элис решилась позвонить, и они, наконец-то, поговорили вживую. Митя так и представлял её то в отеле "Дельфин", то у пастбища в Дзюнитаки. На самом деле она звонила из офиса за счёт компании, где занималась дизайном одежды. Закончив институт кройки и шитья в подмосковном Королёве, Элис только и мечтала о карьере дизайнера. Её модели пользовались успехом. Как специалист она была на хорошем счету и ждала повышения.
   - Вы не поверите, Митя, - вдруг воскликнула Элис.
   - Да что случилось?
   - Здесь и вправду есть отель "Дельфин". - Лёша писал для них программы.
   - Алекс? - переспросил Захаров.
   Около полугода назад Алекс устроился в "Sony Pictures". Сначала разнорабочим, затем сторожем и электриком. Вскоре он починил им с десяток компьютеров, установив на каждый пиратское ПО, за что получил благодарность и был переведён в системные администраторы. Чуть позже, оценив его смекалку и усердие, руководство предложило Губанову должность программиста. Он успешно прошёл конкурс и теперь с недоумением оглядывался в своё прошлое дровосека.
   Ну что тут скажешь? Митя лишь удивлялся - какой идиотской подчас выглядит судьба. С другой стороны, удивляться было и нечему: дистанция между профессиями надумана и лишь подтверждает всеобщий абсурд.
   - Алекс, - ответила Гончарова.
   Голос у неё вдруг ослаб и она погрустнела.
   Митя дважды перечитывал "Охоту на овец" Мураками и теперь прекрасно понимал её состояние. Элис была набожной, и никак не могла остаться равнодушной к скелетам в музее писателя. Скелеты в её представлении были потерянной любовью, а любовь - это Бог, возвращалась она к одному и тому же.
   - Любовь - это Бог, - продолжала она. Ваш магазин, о котором вы говорили ...
   На секунду Алиса запнулась, но тут же взяла себя в руки и попросила Митю изготовить ей виртуального Бога.
   - Виртуальный Бог?!
   Вот чего он хотел меньше всего. Виртуальный Бог не укладывался в его сознании. Вероятно, Элис не в себе. Если он изготовит модель Иисуса Христа - значит, Бог существует и в реальности. По сути, это было бы доказательством "от противного", но даже и оно вполне удовлетворило бы митрополита Кирилла. Это доказательство удовлетворило бы и папу Римского, думал он. Оно подошло бы и православному Путину, и мормону Ромни, и доброй половине человечества. Здесь же крылась и другая проблема: а не оскорбит ли он этим опытом и саму их веру?
   Итак, сначала они обрадуются. "Видите, - скажет, к примеру, Бенедикт XVI, - Бог всё же есть". А чуть позже и ополчатся на Митю. "Дмитрий Захаров - фигурант уголовного дела о безбожии в Интернете, приговорён к 15 годам каторжных работ", - Митя так и видел эту бегущую строку на "России - 24".
   Впрочем, напрасно он волновался.
   Элис так и не смогла дать ему сколь-нибудь стоящих исходных данных. Ни фотографий, ни запаха, ни упругости кожи, ни тембра голоса. Лишь пару-тройку репродукций Эль Греко и Тициана. Из любопытства он всё же ввёл репродукции, - будь что будет, - и результат его обескуражил. С виду Христос получился вполне ничего и даже по-своему красив: тонкие черты, слезящиеся глаза и чувственный рот. Во всём остальном, сокрушался Митя, - полный провал. Господь Бог едва передвигался, хоть был не так уж и стар. Говорить он не мог, а вместо голоса у него задувал ветер, и слышались шаги художника. Тициан словно оглядывал свою картину, то приближаясь к ней, то отдаляясь.
   Иисус Христос пах красками и сурьмой. Масло, подумал Митя. В целом же, образ производил впечатление объёмной иконописи, а на ощупь был словно резина. Даже не латекс. Вибраторы "Pink Power" - и те выглядели куда реалистичнее. Захаров прислушался к ветру, спросил у Господа о смысле жизни, но ветер, как дул себе, так и дул. В какой-то момент шаги затихали. Появлялся запах жареных овощей, затем выдержанного Шардоне и, наконец, запах кофе. Чистейший индийский кофе, приготовленный в турке с любовью и со знанием дела.
   - Алиса, мне не хватает исходных данных, - написал он Элис, и вкратце объяснил, что к чему.
   Она задумалась. Задумался и Митя. Ведь если он намеревался создать виртуального Иисуса Христа, ему и самому не мешало бы поверить в его существование. До сих пор же его представление о боге сводилось к фильмам ужасов и суеверию. В быту то и дело происходили странные вещи, но всякий раз Митя находил им вполне материалистическое объяснение. Что касается известных заповедей, то он прекрасно понимал: чтобы быть приличным человеком, совсем не обязательно верить в Бога. Захаров из опыта знал, что так и есть. Он был знаком со многими людьми, регулярно посещавшими церковь, но не имевшими ни малейшего представления о порядочности. Добрая половина из них были негодяями, не говоря уже о большинстве политиков, спортсменов и артистов шоу-бизнеса.
   Вероятно, речь шла о чём-то, чего Митя не понимал и принимал за сказку. По правде сказать, даже как сказка, Библия была так себе. Язык сломаешь, не говоря уже о сюжете. Иными словами, его проект "Виртуального клона" был основан исключительно на его материалистическом мировоззрении. Это был абсолютно атеистический проект. Он или нуждался в доработке, или пришлось бы согласиться, что Бога нет. Нет, в самом деле, разве можно считать за Господа нашего овощное рагу художника Тициана?
   - А попробуйте святую воду, - предложила Гончарова. - Говорят, она изгоняет нечисть.
   Ясно, что Элис нуждалась в помощи и рассчитывала лишь на Иисуса Христа. Насколько Митя мог понять, её не удовлетворяла реальность. Подобно Джони, она чувствовала себя изгоем, но не в отдельно взятой стране, как он, а в мире. У неё присутствовало острое ощущение покинутости, и она хотела развенчать этот эффект.
   Что ж, решил Захаров, вода, так вода. Может, Алису и вправду кто сглазил. Божественное начало, писал как-то Кьеркегор, в том и проявляет себя, что сначала вы не знаете, как быть, а затем неожиданно узнаёте. Митя взял образцы воды в церкви на Шокальского и уже на следующий день ввёл её характеристики в свою программу. Эффект был поразительным. Ночью ему приснились шакалы с крыльями и клювом. Они клевали его в голову и тем самым бередили ужас. Он кричал во сне, и к утру проснулся совершенно разбитым.
  
   Запустив программу, Митя погрузился в трёхмерное изображение Путяевского пруда в Сокольниках. Пруд кишел сперматозоидами. Те кидались на него, он пятился, отпрыгивал и переживал вселенский страх. На ощупь сперматозоиды напоминали медузу. Они пахли ладаном и беспрестанно молились. О чём молились - Митя так и не понял. Каким бы ни было божественное начало, Захаров и думать забыл о своём предназначении. Рассуждения Кьеркегора его не вдохновляли. Он и без Иисуса Христа прекрасно знал, как ему быть. Митя тотчас выключил компьютер, отсоединил от себя провода, снял наушники, микрофон и очки. Виртуальный Бог, изготовленный из святой воды, ему не понравился. Вода кишела микробами. Сперматозоиды, казалось, сошли с ума.
   Они будто жаждали оплодотворения, а вокруг не было ни одной яйцеклетки. Бактерии метались, злились и кусали Митю, куда придётся. Они больно кусали его за голову и выкрикивали отвратительные ругательства. Да их любой испугается, вспоминал Митя чуть позже, едва отдышавшись и придя в себя. И на этот раз его затея не удалась!
   Цирк какой-то, решил он, но всё же отправил Элис и программу, и необходимую документацию. "Вот ваша программа, - написал он. - Святая вода взята и Церкви на Шокальского. Храм Серафима Саровского, - добавил он и распростился".
   Откровенно говоря, он и рад был распроститься. Последние опыты беспокоили его. "Виртуальный клон", хоть и приносил прибыль, больше не радовал. Воссоздание Бога охладило его. С таким же успехом, размышлял Митя, можно было бы воссоздать любой неодушевлённый предмет, не говоря уже о грязи и всевозможных отходах, окружавших его повсюду.
   Так что, товар уценён. Куда ни кинь, убеждался он, - всюду грязь. Тем не менее, Элис осталась довольна. Бактерии из святой воды приободрили её. Гончарова видела в этом Глас Божий, и даже, указав на несколько недостатков в программе, выглядела счастливой.
   - Спасибо, Митя, - написала она. - Ваша программа придаёт сил. Нет, совсем не страшно. Вероятно, мы с вами по-разному воспринимаем РЕЛИГИЮ.
   Может, и так, подумал Митя. Там, где он судорожно искал материалистическое доказательство, Элис искала метафизику. Что-то, что приподнимало её над реальностью. На самом деле, получить клон святой воды было просто. Существенно проще, к примеру, чем работа над виртуальной Берковиц, или Георгом Вторым.
   - Не за что, - ответил он. Всё оказалось гораздо проще, чем я предполагал. А не хотите в подарок ещё и Джони? - поинтересовался Захаров.
   Он почти не сомневался, что Элис захочет.
   Митино предложение выглядело вполне естественным. В конце концов, Джони сыграл в её жизни не последнюю роль. Если бы не он, Элис не встретила бы Губанова, и как знать, - так и жила бы до сих пор в захолустном Королёве, мучаясь с предыдущим мужем - как его там звать, Митя уже и не помнил.
   - А как же Вика? - спросила она не без доли лукавства. Джони так любил её, неужели они расстались?
   - Джони и до сих пор её любит.
   Митя не сомневался, что любит. Иначе, с чего бы он занялся этим магазином? И дело даже не в "Клоне". Джони оставил по себе небывалый архив любви. Не может быть, чтобы не любил. Вот Митя и хотел, чтобы у Элис был его программа - может, она и до Вики дойдёт.
  
  III
   В гиперсети любой тэг, так или иначе, доходит до потребителя. В сущности, это и есть главное преимущество Веба перед СМИ. Основой сети, во все времена являлся ПОИСК - одна из первых услуг, стандартизованных ISO. Интернет, убеждался Митя, - это и есть главным образом поисковая система. Ни одно СМИ не предложит вам этот сервис. К тому же, Web как нельзя лучше воплощает коммуникативную сущность человеческой натуры. Если прислушаться, по всему миру стоит гомон. Сети связи буквально вибрируют от телефонных переговоров, всевозможных транзакций, запросов и ответов. Вибрирует воздух, святая вода и человеческие души, предаваясь оргазму и доводя себя до исступления.
   Если где-то и можно найти утраченную любовь, то именно здесь, размышлял Митя Захаров, приёмщик брака. Как и хотел, он отправил Элис виртуального Джони. Она согласилась довольно быстро. Нет, её не пришлось уговаривать. Элис было интересно всё, что касалось любви, не говоря уже о сплетнях в Интернете. Митин атеизм её не волновал, да и не мог волновать. Она не сомневалась, что рано или поздно он всё равно придёт к религии во всей её красе.
   Вика была её давней подругой. Они то и дело общались по "Скайпу", в "Живом Журнале" и делились там самым сокровенным. Алиса немедленно рассказала ей о Джони, дала ссылку на Митин магазин и вкратце описала суть. Рассказ Гончаровой выглядел довольно убедительным. Примерно в десятом году, поведала она Vi, Джони исчез. Спустя шесть лет Митя Захаров, приёмщик брака в "Прекрасном мире" прочитал его записи - а это были четыре толстенных книжки - и впал в депрессию. По её словам, Митя вдруг понял, насколько болезненной может оказаться потеря любви, и озаботился.
   "Этот придурок, - смеялась Элис, - и вправду озаботился". Он обзвонил Джониных знакомых, - кого нашёл, - начитался Мураками и открыл свой магазин. В сущности, продолжала она, это МАГАЗИН ПОТЕРЯННОЙ ЛЮБВИ, где за два рубля любой может купить себе резиновую куклу.
  
   - Да, я знаю, - ответила Россохина.
   Её не волновали Митины трудности. При его работе и не мудрено, рассуждала она. Этот ОГО (отдел гарантийного обслуживания) вообще следовало бы разогнать к чёртовой матери. Один из её родственников входил в совет директоров "Прекрасного мира", и уж она то, как никто другой, знала, что к чему. Обслуживание брака в её представлении было бессмысленной затеей, а Джони и был настоящий брак.
   - Джони - неплохой человек, - продолжала Vi, - но давно сломан. Он - что старый сломанный принтер. Чини его, не чини - без толку.
   Она поправила контрастность на мониторе. Теперь изображение Элис стало заметно чётче. Гончарова улыбалась. На ней был пёстрый халат и очки в ажурной оправе. Мощный лоб Джоди Фостер, вьющиеся волосы и совсем детские черты лица, не смотря на возраст. Возраст? Да все они были уже не молоды. Всем за тридцать. Довольно современные модели, но усталые и с просроченной гарантией. Как и Джони - этот сломанный принтер - они не имели страхового полиса и в случае чего - чинились за деньги.
   - Что за халат? - спросила Vi.
   - Сама сшила, - ответила Элис.
   - Джони странный, - оживилась вдруг Вика. - Каждый год присылает на день рождения SMS. Всякий раз он меняет номер и уверяет, что всё в прошлом.
   Она задумалась.
   - Ты что-нибудь слышала про остров Джерси?
   Нет, про остров Джерси Алиса ничего не слышала. Халат у неё был - нечто среднее между японским кимоно и индусским сари. Всего понемногу, короче, и в довершение - не понятно, к чему - костяная пуговица с русским орнаментом. А Элис сдаёт, думала Vi. Впрочем, Алиса была постарше, да и монитор у Вики был так себе: "LG" китайской сборки и купленный с рук.
   Относительно Джониных писем. Он и вправду писал ей. Писал регулярно, почти всегда в ироничной форме, и, в основном, для собственного удовольствия. От Вики он давно уже ничего не ждал. Разве что, доброго слова. Нет, в самом деле, недоумевал Митя, могла бы хоть слово прислать.
   Насколько он понял, Джони тщательно собирал их переписку, особенно SMS. Захаров не поленился и подсчитал. За шесть лет (2004-2010) Джони отправил ей 112 сообщений. В ответ получил 17, не считая отвратительных SMS, отправленных с её телефона Шивой, и датированных 18-м августа 2005-го. Именно тогда Джони прикатился на своих колёсиках к морю и расплакался подобно Иисусу Христу с картины Эль Греко "Лицо Иисуса Христа". Картина выполнена в бирюзовых тонах, насколько помнил Митя, но не это главное. Из 17-ти SMS, полученных Джони от Vi, десять она прислала (внимание!) - в первые три дня их драматической любви. Роман и в самом деле выглядел драматическим. Только теперь, спустя годы, Захаров осознал это в полной мере.
   Разбираясь со статистикой, он поначалу приуныл, но затем вдруг припомнил Ричарда Бротигана с его "Ловлей форели" и взбодрился. Бротиган со свойственной ему иронией размышлял о божьем промысле. В заброшенном сарае найден дневник некоего Алонсо Хагена, где он приводит данные о своей рыбалке за последние семь лет. Он ловил 160 раз и упустил 2231 форель. "Я ловлю рыбу семь лет, - заключил Алонсо, - и не поймал ни единой форели. Я упустил всех форелей, которые прикасались к моему крючку. Они срывались, спрыгивали, сворачивались, ломали удочку, уматывали, уёбывали, ни разу не давались мне в руки. Я разочарован до глубины души ..." (Р. Бротиган, "Ловля форели в Америке").
   Совсем как Джони, убивался Захаров. Тот тоже не поймал ни одной форели, хотя любил эту форель больше жизни. Вот SMS, которое он отправил Россохиной 24 мая 2005 года, возвращаясь из офиса и попав в проливной дождь. Митя и сам помнил этот небывалый ураган. Странно, что цена жизни так разнится в зависимости от внутренних переживаний человека. "Здесь так красиво - солнце и ливень, - писал наш неудачливый ловец форели, промокнув до нитки, но, даже не пытаясь увернуться от грозы. - Солнце и ливень, офигеть!
   Джони согласен умереть.
   Лишь бы всё это только видеть".
   Заметим, - что бы там ни было в голове у Алонсо, Джони и вправду любил эту форель. Он любил её искренне и безо всякого соображения. Не за её слезящиеся глаза, не за чувственный рот, не за вкусовые качества, и даже не за калории (в среднем 119 Ккал на 100 г продукта). Он любил её просто так, сам не зная, за что. Иначе говоря, Вика могла бы и написать ему. Ничего тут сложного нет. Джони не обидел и мухи, и уж никак не мог обидеть Россохину - эту калорийную форель со слезящимися глазами и чувственным ртом.
  
   - Значит, ты ничего не знаешь про Джерси? - переспросила Вика.
   - Ничего, ответила Элис.
   - Так вот, - это один из Нормандских островов, расположенных посреди Ла-Манша, между Англией и Францией. В прошлое воскресенье Джони писал как раз оттуда, если, конечно, не врал.
   Нет, Джони не врал. Тот день он действительно провёл на Джерси с Наташей Рёнэ.
   - И что же он написал? - поинтересовалась Алиса. В Токио пошёл дождь. Гончарова поглядывала в окно. О стекло бились капли. Они сталкивались друг с другом, разбивались мельчайшими взрывами и медленно стекали, извиваясь от нестерпимой боли.
   - Всё то же, - ответила Vi. - Но какое это имеет значение? Его SMS не понять. Они будто написаны на другом языке, хотя и ясно, что Джони использует русский и кириллицу.
   "С днём рождения, Vi, - писал Джони чистейшей кириллицей. - Проездом на острове Джерси. Здесь безумно красиво. Сдружился с местными. Они спокойны и доброжелательны. - Джони словно и сам успокаивался. Может и вправду эти его SMS - лишь терапия? - Отчего вы так печальны? - спросил один дедушка, - продолжал он. - Не знаю. Вероятно, любовь. Lost love, ответил я - что в голову взбрело. На самом деле, всё в прошлом. Удачи".
   Покончив с письмом, Джони отправился к морю. Завидев скопление птиц, он выбрал себе место поближе и присел на камни. Потерянная любовь и раньше не выходила из головы, а теперь и вовсе заняла весь его ум. Всякий раз, отправляя ей SMS, он испытывал страх. Даже спустя столько лет он чувствовал себя словно преступник, избежавший тюрьмы и со дня на день ожидавший приговора. Его единственным преступлением была любовь. "Но, согласитесь, - он, будто сочинял язвительное эссе, - любовь - серьёзный проступок и заслуживает сурового наказания".
   Любил ли он её до сих пор? Джони и сам не знал. Он и ненавидел её, и мечтал о ней одновременно. Что ни день - он представлял их вместе, а лишь представив - задыхался от недостатка благоразумия. Земля под ним вдруг взрывалась, и Джони устремлялся ввысь, разрезая облака и кружась подобно станции "Кассини" вокруг оси. Физиологически это напоминало оргазм. Удовольствие же наступало где-то в груди. Там словно разрывались невидимые стропы и изнутри вылетали тысячи воздушных шаров. Они поднимались в небо. Аэронавты беспомощно открывали рты, и у них начиналась морская болезнь. Ну и что с этим делать? - думал он. SMS уходили с завидной регулярностью. Душа уходила в пятки. Он не получал ни единого ответа, а спустя год всё повторялось.
   К ночи он обессилил. С моря задул ветер. Залив Сент-Обин погрузился во тьму и лишь неподалёку ещё виднелся замок Елизаветы, отражая лунный свет. Джони замёрз. Напоследок он заглянул к Рёнэ. "Переоденусь, холодно", - сказал он. Затем не спеша добрёл до парома и наутро переправился в Портсмут. Оттуда наш нелегал набрал Наташин номер, и после третьего гудка отключился.
   У входа в кафе его поджидали двое полицейских и с любопытством поглядывали, как Джони поведёт себя. Не зря он казался им подозрительным: романтик, потерявший любовь. Ещё одна забота "Интерполу". Но напрасно он ищет здесь любовь. Никакой любви тут нет и быть не может. У полицейских поблёскивали шлемы. На всякий случай они сфотографировали его и вскоре убрались. За чашкой "Эспрессо" Джони отвлёкся. Нет, депортация ему не нужна, но и жить он устал.
  
   "На хуя так жить?" - припомнил Митя надпись у "Fabrique", когда вдруг ему позвонила Элис.
   - Митя, ваш друг в Джерси. Вы знали об этом?
   - Нет, - ответил он.
   Да и откуда ему было знать? У него вообще складывалось впечатление, что он НИКТО, живёт НИГДЕ и безо всякого смысла. Казалось, словно сам Господь Бог водил его за нос.
   - И что дальше? - спросил он.
   С каждой новостью Митя всё больше терял интерес к происходящему. Пусть бы даже и к мученикам за демократию из Джониной коллекции. Все они прекрасно устроились за рубежом, и плевать хотели на свои потери. Внутри у них ничего не отрывалось, из них не вылетали воздушные шары, и они не болели морской болезнью. Они вообще не боялись высоты и летели, куда бог пошлёт - без страха и сожаления.
   - 17 июня он был в Джерси, Нормандские острова, и прислал Россохиной SMS.
   - Да что вы?
   - Так и было. Он поздравил её с днём Рождения, сказал, что всё в прошлом и отправился к морю.
   - Похоже на правду. А вы уже поработали с его виртуальным клоном?
   Да, она поработала. Клон засыпал её вопросами, Алиса растерялась и выключила его. В целом, он ей понравился, хотя, конечно, Иисус Христос лучше.
   - Несоизмеримо лучше! - воскликнула Элис. Бог так понятен, прост и близок сердцу. Вы и представить себе не можете.
   Что правда, то правда - Митя не мог и представить. "Близкие сердцу" сперматозоиды не укладывались в его сознании. Они кусали его, смеялись над ним и, в сущности, именно они повергли его в теперешний разлад с собой.
   Впрочем, он был и благодарен ей.
   Разговорившись с Vi, Элис всё же убедила её испытать Митину программу. В этом месте Митя обрадовался. Собственно, этого он и хотел. Так или иначе, он думал о Россохиной и намеревался поладить с нею. Именно Вика была недостающим звеном его "грандиозного" замысла. Он понимал, что находится лишь в начале пути. Его "Виртуальный клон" - всего лишь этап. На этом этапе Митя мог размышлять, набираться знаний и заниматься исследованиями.
   Следующим его шагом было воссоздание Викиного образа. До сих пор же у Мити не было ни одного существенного её артефакта. Несколько фотографий и Джонины записи о ней представлялись Захарову лишь НАЧАЛОМ. "Началом нового пути", - как однажды выразилась Vi в одном из SMS, адресованных Джони. "Я начинаю новый путь", - написала она вполне серьёзно и безо всякой иронии, когда решила, наконец, избавиться от него, и не найдя более простого объяснения своей неприязни.
   Может, Джони и вправду её изнасиловал? - ужасался Митя. Не зря он в своих дневниках ссылался на некоего Муза. Они работали вместе, но в какой-то момент их отношения испортились. Внезапно Муз затаил обиду и всё ходил за Викой, словно оберегая её. Джони не знал, что и думать. К тому же, он ревновал. "Это немыслимо (или как-то так, Митя точно не помнил), - признался Муз. - Сначала вы надругались над нею, а теперь требуете её расположения". Требовал - громко сказано. Джони стеснялся даже заговорить с ней. На счёт ревности - так он её и к унитазу ревновал.
   Как выяснилось (Митя загуглил этого Муза и кое-что разузнал о нём), до разлада между ними он неплохо относился к Джони, и у него не было ни единой причины сориться с ним. А вообще интересно. Муз оказался из тех молодых людей, кто страстно мечтал о карьере элитного фотографа. Впоследствии он получил-таки работу в одном из модельных агентств, но на этом всё и закончилось. Ещё один артист шоу-бизнеса, улыбнулся Захаров.
   - С чего ты взял? - спросил Джони.
   - Она сама сказала, - ответил артист.
   Джони наорал на него. Тяжесть обвинения привела его в ступор. Два заговорщика, - эти "Partner In Crime" (одна из красивейших композиций Over It), - в один момент перечеркнули все его радужные представления о дружбе, чести и достоинстве. Вскоре он уволил его.
   - Вы не имеете права, - возмутилась Vi.
   - Как оказалось, имею, - возразил он. - Сам ведь взял.
   И точно - Митя выяснил в отделе кадров. Они с Джони были знакомы по прежней работе. Муз любил фотографию, знал "Фотошоп" и в целом производил впечатление приличного человека. Джони, не раздумывая, устроил его в "Прекрасный мир", о чём впоследствии пожалел, но ничего теперь не попишешь. "Ничего теперь не попишешь, - размышлял Джони в первой части своих дневников. - Как бы мне хотелось вернуть всё назад. Проснуться однажды и не знать всей этой гадости, которая подстерегала всех нас в будущем".
   Вот Митя и думал: ЗАЧЕМ?
   Как будто он и вправду отвечал за эту компанию недоумков, не сумевших унять свои животные инстинкты. "Как унять эту свору, блядь?" - припомнил он "Сегодня ночью", и надо же - помогло.
  
   Спустя месяц Вика написала ему письмо. Письмо было длинным и полным сожаления. "Не сразу разобралась в вашей программе, - писала она, - но когда разобралась - не могла оторваться. - Однако же, меня притягивал не столько Джони (уж он то мне известен), - продолжала Россохина, - сколько ваша манера подать его".
   Что ещё за манера? - удивился Митя. А вот что. Вика сразу же объяснила. "Стильно, - сказала она. - Интерфейс, звук, подача сцены, качество графики, не говоря уже о диалогах".
   - Откуда вы взяли эти тексты?
   - Джони написал. Я же вам говорил ещё в первый раз. Четыре увесистых тетрадки дневников.
   В какой-то момент он растерялся. Казалось, что Митя где-то ошибся, и теперь его хотят подловить. Нет, Вика и вправду ЧТО-ТО.
   - Мой роман с ним длился ровно три минуты, - сказала она. - Здесь же драма, затянувшаяся на шесть лет.
   - Так для него это и была драма.
   - Вы что-нибудь добавили к тексту?
   - Нет.
   Он и в самом деле ничего не добавлял. Он даже не подумал об этом. Хотя, стоило бы, - Митя озадачился; в будущем он мог бы развить эту идею. Зато кое-что стало проясняться. Вероятно, Джони несколько отдалился от документального изложения. Что касается Мити - он лишь ввёл записи в "Access" и наладил связи. Он, словно работал синапсом головного мозга - соединял колеблющиеся мысли.
   - Я думала, это просто дневник.
   - Наверное, он был художественным, - ответил Митя. Захаров не понимал, радоваться ему или нет. - Так я и сам не знал, - признался он.
   - Слушайте, да это кино какое-то. Просто Голливуд, - рассмеялась Vi.
   Они перешли на скайп. Наконец-то он увидел её в on-line. Митя переключился с экрана на очки, надел гарнитуру и прилёг. Только теперь, услышав её искренний смех, он понемногу приходил в себя.
   Кино? Пожалуй, что так. И Захаров являлся частью этого кино. Фильм основывался на реальных событиях. Сценарий был так себе, а игра актёров вызывала тревогу. Взять хотя бы Vi. Митя никак не мог понять - где она играет, а где у неё обеденный перерыв. Не говоря уже о Джони - тот явно любил приврать. Вот и ещё одна дилемма: где грань между враньём и вымыслом? Может быть, в интонации, терялся Захаров, в контексте, или в сиюминутном настроении - как знать? В общем, Митя путался.
   Накануне он разговаривал с Жемайбук. Поработав с виртуальным Джони, Кэт смутилась. "В реальности мы не занимались любовью! - воскликнула она. - Он всё наврал".
   Наврал, но как?
   - Вам не понравилось? - спросил Захаров.
   - Сначала нет, - Кэт задумалась. - Но заниматься сексом с вашей программой довольно приятно.
   Как видим, Жемайбук болезненно отреагировала на неправду о своей интимной близости с Джони, но, в то же время, Кэт позабавил его сценарий и, тем более, "фильм", снятый Митей. Голливуд - как верно заметила Вика Россохина. В быту, таким образом, неправда воспринимается, как враньё, в кино - как вымысел. То же касается и в целом искусства: вы можете врать, сколько хотите - это вымысел. Производная вашей фантазии. Важнейший показатель внутренней свободы - вы словно воспарили над реальностью, и врёте, создавая свой прекрасный мир.
   - И как я вам? - спросила Vi.
   - Гораздо лучше.
   Оставался вопрос о бюджете этого кино. Бюджет был минимальным, и всё же. Судя по Джониным записям, постановка отнимала всё его время. Он забросил дом, семью, порвал с друзьями и перестал заботиться о себе. Стоимость программы, заказанной Митей в "НИИ ТП" была и вовсе смехотворной. Относительно Vi - Захаров лишь догадывался. Но насколько он понимал, Вика особо не тратилась. В сущности, это было не её кино. Отведённая ей роль выглядела, по меньшей мере, странной: её регулярно снимали, но в кадр попадали лишь эпизоды. Редкие фрагменты, и то - как воспоминание о ней или метафора на её основе. Она не понимала ни Джони, ни его SMS, составленных на чистейшей кириллице.
  
  ЧИСТЕЙШАЯ КИРИЛЛИЦА
   Митя не без труда отыскал это эссе среди Джониных заметок и, по правде сказать, испытал облегчение: это было правдивое эссе. Оно будоражило сознание и наводило на печальные мысли. Вместе с тем, Джони не делал никаких открытий. Он использовал общедоступные данные, систематизировал их и хотел разобраться, что к чему.
   "Там, где русские буквы - что-то не так", - писал он 26 января 2008 года, в субботу, глядя по "BBC", как обустраиваются болгары с сербами. Одни не успели попасть в Европу, как тут же вернулись к коммунистическим идеям. Другие до сих пор отрицали резню в Сребренице (в период 11-13 июля 1995 года сербы убили около 10 тыс. безоружных боснийских мужчин от 13 до 77 лет).
   И это только начало. Вот список стран, использующих кириллицу в своих языках: Белоруссия (67 место по уровню жизни, данные "РБК"), Босния и Герцеговина (62), Болгария (54), Казахстан (79), Киргизия (110), Македония (66), Монголия (116), Россия (65), Сербия (данных нет), Таджикистан (122), Украина (77), Черногория (данных нет). Добавим сюда Абхазию (абхазский язык), Приднестровье (молдавский язык с кириллическим письмом) и Южную Осетию (осетинский язык).
   Ни одна из приведенных стран (спорных территорий) и близко не соответствует современным стандартам цивилизованности. Большая часть их населения не получает даже минимальных услуг (свобода слова, правдивая информация, равные возможности, безопасность, образование, оплачиваемая работа, трёхразовое питание и приличная одежда). "Что толку упражняться с кириллицей? - вопрошал Джони, а заодно и делал вывод. - По благосостоянию кириллица превосходит лишь мероитское письмо и клинопись".
   Складывалось впечатление, что Джони чурался своего языка. Вероятно, поэтому он писал НЕПОНЯТНО и использовал максимум аллегории. Он словно дистанцировался от кириллицы, предполагая, что кто захочет, тот и так поймёт. Возможно, это и был его главный критерий близости с окружавшими его людьми.
   В конце работы Джони устремил взгляд в будущее, но не увидел там ни одной обнадёживающей новости: Россия продолжит экспорт нового коммунизма, возникнет, так называемое, Содружество стран-героев (СС), а русские буквы станут обязательными для лагерной письменности. "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Путин", - припомнил Митя крылатый слоган сообщества русскоязычных форумов в ходе последних президентских выборов. И точно - Джони оказался прав. Год или два назад на кириллицу перешла Венесуэла, затем Палестинская автономия, Никарагуа, Иран, карликовое государство Науру и добрая половина африканских режимов. Спустя время в СС вступили также Китай, Северная Корея и Тувалу из Полинезии - "самая счастливая страна", если загуглить.
  
   Так что же побудило Вику позвонить?
   Митя терялся в догадках, как будто строил дом на Ростокинской улице - безо всякой документации и по наитию.
   - Почему вы решили позвонить? - спросил он.
   - Чтобы понять, - ответила она и вдруг умолкла. - Видите ли, Митя, - продолжала Vi, - кириллица не так уж и близка мне. Как и наша с вами страна, как и дом с триколором на Ростокинской улице, да и сам триколор.
   Она давно уже не строила иллюзий на счёт своей родины и её спорных территорий. Добавим к этому проснувшийся интерес к Джони, "Интерпол" и "Ардис". Джони неожиданно привлёк её внимание. Она вполне допускала, что могла бы понять его и даже полюбить.
   - Надеюсь, вы теперь согласитесь со мной встретиться? - спросила она.
   - Соглашусь, - ответил Митя.
  
  IV
   В назначенный день он приехал за ней к офису Buro на улице Народного Ополчения. Вика поджидала его у троллейбусной остановки, разглядывая обложку "Карты и территории" Мишеля Уэльбека. Послушайте, что он пишет: "Сексуальное поведение - материя тонкая, где сядешь, там и слезешь". Писатель будто проникает в самую суть вашей личности, вставляет её в экран и окружает реальностью. Реальность - так себе, но и она всегда была лишь отражением ваших мыслей.
   На самом деле поначалу Vi опасалась встречи с Митей, но затем как-то вдруг поддалась искушению. Будь, что будет, решила она. Программа, полученная от Элис, озадачила её. Подключившись к виртуальному Джони, она пережила небывалое разочарование в своих представлениях. То, что раньше казалось ясней некуда, стало интригующе загадочным. Она поняла, что во многом заблуждалась, но, как ни странно, тревога быстро прошла и она испытала лёгкость.
   Захаров рассматривал её через тонированное стекло в правой двери. Вика походила на школьницу с учебником. Старый роман Мишеля Уэльбека как нельзя лучше гармонировал с нею. Митя хорошо помнил карту, изображённую на обложке, и теперь как будто вновь изучал её - на этот раз не сам, а глазами Вики Россохиной.
   - У меня такое чувство, словно я забыла сдачу на кассе, - сказала она, - а когда вернулась за ней - уже и кассы давно нет. Вы знали про 10 тысяч эстонцев высланных в Сибирь?
   Да, он кое-что знал. Это было в пору сталинских депортаций. Тогда пострадали не только эстонцы. Всем досталось.
   - И какая связь?
   - Эти эстонцы и до сих пор возвращаются, вернуться не могут, - ответила Vi. Она и правда, производила впечатление умного человека, потерявшего деньги.
   Как выяснилось, Джони не был сексуальным маньяком. Он не был прибежищем зла и психически больным. В действительности он был котом Леопольдом, с сомнением относящимся к кириллице и печатавшимся в "Ардис". Его разыскивал "Интерпол", он любил Вику Россохину и ничего не мог с этим поделать. Его любовь была наивной, возвышенной и крайне непрактичной. Иначе говоря, Вике с самого начала ничто не угрожало. Напрасно она остерегалась его все эти годы. Лучше бы он был практичным. Пугал как раз его романтизм. Она заблуждалась. Ей нужно было переспать с ним - и все дела. Он бы вскоре остыл. Для подобных людей физическая близость - конечный пункт. КРАСИВОЕ и ПОЛЕЗНОЕ в их понимании несовместимы. Впрочем, она и сама не искала гармонии. Разница между Джони и ею в том и заключалась - он искал любовь, а она сдачу на кассе.
   Завидев Митину BMW, Вика обрадовалась. Машина была практичной и вполне соответствовала её представлениям о жизни. Что касается Джони - они могли бы дружить. Кстати, ведь если подумать, она предлагала ему дружбу ещё чёрт знает когда. Пусть не впрямую, но всё же. "Все мои враги, - призналась она как-то, - становились моими друзьями". Вика помнила как сейчас - события происходили в пиццерии "Рома" у Северного рынка. Они всем офисом отметили 23 февраля и приехали сюда попить кофе. Остались она, он и Муз. Джони нёс всякую чушь, а Vi так и сказала: "Все мои враги становились моими друзьями". Видно, он или не понял, гадала она теперь, или не хотел становиться её другом и рассчитывал на большее.
   Напрасно рассчитывал, не сомневалась Vi. Джони был женат, он был существенно старше её, да и зарабатывал не бог весть какие деньги. В "Прекрасном мире" вообще платили не бог весть что. У него не было перспективы. Он оставался после работы, работал сверхурочно и бесплатно. Нечего было и думать связать с ним свою судьбу.
  
   Митя оказался добродушным очкариком, хоть и не скрывал своих корыстных целей. "У меня корыстные цели", - сразу же признался он.
   - Что ещё за цели? - удивилась Вика.
   Нет, в самом деле, какие могут быть цели у этого приёмщика брака, без образования и с навыками разнорабочего? Вика знавала таких. Как правило, их цель была крайне размытой, они не могли даже сформулировать её, и цель оставалась не реализованной. Такие люди и сами не знали, чего хотели.
   - Я занимаюсь потерянной любовью и намерен торговать ею, - ответил Митя.
   Похоже, он знал своё дело. По крайней мере, виртуальный Джони был вполне ничего. Но чем ещё мог похвастаться этот целеустремлённый водитель иномарки с тонированными стёклами?
   - Получается?
   - Пока не знаю.
   Митя и вправду не знал. Складывалось впечатление, что до сих пор он лишь изучал рынок и сомневался. Хотя, заметим, кое-что и продал. Более того, он окупил затраты, получил прибыль и даже склонил на свою сторону Нефёдову. Тайка в конце концов согласилась. "Пожалуй, ты прав, - сказала она как-то раз в "Тануки" за ролом из тунца. - Реклама в твоих магазинах вполне действенна". Она не поленилась и подсчитала её эффективность. В целом доходность этой рекламы была на уровне самых раскрученных порталов Рунета.
   - Вы хотите меня использовать? - спросила Vi.
   - Если вы не против, - ответил он.
   Нет, она была не против. Ей и самой становилось любопытно. Она даже могла предложить ему решение-другое. Креатив всегда интересовал её. Больше того, Вика верила в креатив. Всё необычное трогало её, наводило на мысли и ассоциировалось с деньгами. В этом смысле она понимала Захарова и ждала от него идей.
   Идея же была проста.
   - Я беру вас в долю, - сказал он. - Вместе с Тайкой Нефёдовой и Джони, если мы найдём его, конечно.
   - Почему я?
   - Вы сами сказали, что это КИНО, - объяснил Митя. Сценарий написал Джони, я наладил производство, Тайка - пиар, а вы - в главной роли.
   Всё становилось на свои места. Митя не так уж и простодушен. Вика слушала его и всё больше увлекалась проектом. Её роль, несомненно, была главной. Именно она послужила НАЧАЛОМ этой истории, и то, что ей предложили долю, выглядело вполне справедливым.
   - И какова цель? - спросила она.
   - Сделать мир лучше, - пошутил Митя. - Раскрутиться и получать прибыль. Придётся много работать. Проект лишь в самом начале. По большому счёту, никто не знает его будущее. Принимаются любые идеи, - добавил он.
   Да и можно ли знать будущее? Вика терялась в догадках. Похоже, Митя говорил правду. Правда - единственное, на что можно опереться в условиях неопределённости.
   - Куда мы поедем? - спросил он.
   - Куда хотите, - Вика была необычайно спокойна. В присутствии Захарова в её голове будто включились радужные огни. Ей было легко и приятно. - Я никуда не спешу.
   Вика действительно никуда не спешила. После очередной ссоры она, наконец, рассталась со своим другом, и теперь уже в который раз начинала "новый путь". Она заметно изменилась, а при текущих обстоятельствах и вовсе рассчитывала на приятную авантюру.
   - Хотите, покажу вам планетарий? - решился Митя. - Джони называл его вашим с ним планетарием. Вы же там не бывали?
   - Не бывала.
   Митя угадал. Всю эту драму с планетарием на Мясницкой Джони придумал. Вика никогда не бывала там. И на этот раз реальность проигрывала. То, что Захарову казалось таким возвышенным и одухотворённым, в реальности не существовало. Цена товара падала на глазах. УЦЕНКА напрашивалась сама собой. Впрочем, он не расстраивался. Митя был готов к этому. Исходя из опыта, он прекрасно знал: завышенные требования только улучшают конечный продукт.
   Казалось, он измерял любовь, но, измеряя, менял и сами её характеристики. Насколько он знал, это был один из принципов квантовой механики, а эти принципы вполне соотносились и с повседневностью. Принцип неопределённости Гейзенберга, - припомнил он. - Невозможно измерить характеристики одного фотона, не исказив характеристики другого.
   В дороге они разговорились. Россохина всё спрашивала о планетарии. Когда Вика испытывала виртуального Джони, планетарий заворожил её. Особенно рождение галактик и вся эта круговерть с материей.
   - Материя прошлых вселенных, - уточнил Митя. - Это, как вы сейчас.
   - То есть?
   - Сначала вы были просто вселенной. Затем чьей-то вселенной, и, наконец, вселенной Джони. Вы были его материей. Он жил вами. Ваши молекулы составляли его мир. Он любил вас, и ни о чём другом не помышлял.
   Митя удивлялся своему красноречию. Он словно комментировал научно-познавательный сериал на "Discovery". Ему будто предложили синхронный перевод, он согласился, кое-что добавил от себя, но не суть важно.
   - Затем вы стремительно расширились, - продолжал он. - Джони утратил любовь, бежал за границу, произошёл новый взрыв. И вот вы здесь.
   Это явление, как он помнил, называлось сингулярностью. Сингулярность и была в его представлении основой ВСЕГО. К сингулярности сводилось любое явление, а уж, тем более, жизненный цикл.
   - И вот я здесь? - переспросила Vi.
   - Ну да, - смутился он.
   - Чья же я теперь вселенная?
   Митя не знал. Как он понимал, Вике суждено сыграть ключевую роль в его проекте. Сейчас же он беспокоился о Нефёдовой. Хоть бы её не было на Мясницкой. Он слишком спонтанно принял решение привезти сюда Vi, позабыв о Тайке. Будь она сейчас в планетарии - пришлось бы объясняться, а он не хотел.
   - Вот мы и посмотрим, - нашёлся Митя. Хотя смотреть тут было нечего: сегодня Вика была ЕГО. Его вселенной, его молекулами и его сингулярностью. Он объяснит это Тайке, а поймёт ли та, или нет - не важно.
   - Что посмотрим? - не унималась Vi.
   - Чья вы вселенная и хватит ли вам трёх минут, как в прошлый раз.
   Митя улыбался. Кажется, он задел её. На самом деле, для создания вселенной трёх минут вполне достаточно. Это доказали современные исследования учёных из NASA.
  
   Они так и проговорили всю ночь. Планетарий очаровал её. Тайка оказалась здесь, но они быстро поняли друг друга и вполне подружились. Вика осталась и на следующую ночь. Странно, удивлялся Митя, - как столь близкие люди годами живут порознь и ничего не знают о своей объективной близости.
   Может быть он идеалист? Да, вроде бы, нет. Он получил неплохое воспитание, но, в целом, был практичным и даже чересчур. Иными словами, он был разумен и в меру бесшабашен в отличие, скажем, от Джони и миллионов других законченных романтиков. Постепенно Вика пересмотрела негативное мнение о нём. "Нет, у него вполне конкретная цель. Он и разумен и в меру бесшабашен", - пришла она к выводу.
  
   В течение следующих месяцев они изготовили не меньше тысячи виртуальных клонов. Это были усовершенствованные модели, о которых какой-нибудь год назад Митя и не мечтал. Технологии не стояли на месте. Они непрестанно развивались, но дело даже не в этом. Важно было найти их и применить на практике. Здесь то и сыграла свою роль Вика Россохина - последняя Джонина любовь, порноактриса и менеджер по креативу. Они принципиально изменили образ, отказались от услуг "НИИ ТП" и заключили долгосрочный контракт с "Brise-Baree Cognitive" из предместья Montargis (Франция). В будущем эта лаборатория добьётся небывалых успехов в создании высокоинтеллектуальных творческих систем.
   Надо отдать Vi должное - она выполняла существенную часть работы. Вика вдруг исчезала на несколько дней, а затем неожиданно появлялась - сияющая и загадочная, выдавая одну идею за другой. Она изучала последние новости науки, разъезжала по миру в поисках новинок, искала практическое решение задач и обеспечивала эффективные методы финансирования. "Информационный анализ, - говорила она, - основа правильных решений". Напрасно, размышлял Митя, торговые предприятия так мало уделяют внимания информационному обследованию. В лучшем случае они ограничиваются изучением рынка. Но этого мало, не сомневался он. Продавцы сами себя лишают перспективы.
   В свободное от работы время они развлекались созданием клонов друг друга. С одной стороны, это забавляло их, с другой - позволяло испытывать самые невероятные решения. Так, к примеру, виртуальный клон Тайки Нефёдовой содержал медицинские данные о её беременности, данные личных наблюдений и Тайкину переписку с отцом будущего ребёнка, относящуюся к периоду 2004-2005 годов. Таким образом, им удалось воссоздать точную картину развития эмбриона, зафиксировать его реакцию на внешние события и даже потрогать его. На ощупь он был, как вагина "Beaded Beagle" из ассортимента "Лавстор". К слову сказать, из эмбриона вырос неплохой человек. Вскоре этому юноше исполнится 15 лет. На ощупь он вышел, как Тайка, а о своём отце и знать не ведал.
   Программой заинтересовались несколько медицинских центров. Уже сегодня вариации этого продукта использовались для прогнозирования по эмбриону различного рода психических отклонений в будущем. В сущности, с помощью их клона биологи открыли совершенно новые возможности исследования причин наследственности. Если подумать - уже немало.
   Клон Вики Россохиной и вовсе произвёл небывалую радость в их жизни. С этим клоном они занимались любовью. В высшей степени сексуальная модель, удивлялся Митя, и всё искал ей рыночное применение. Вскоре и оно нашлось. Патент купили ведущие производители эротической продукции, такие как "Fleshlight", "Fun Factory", "Lelo", "Tenga", "Nexus" и "We-Vibe". В общем, дела у них шли как нельзя лучше.
   Тайка Нефёдова, как и прежде, использовала их портал, как рекламную площадку. Основная доля рекламы приходилась на IT-компании: "Intel", "Microsoft", "Apple", "Samsung". Тайка привлекла и новые, до сих пор малоизвестные бренды, инвестирующие в ноу-хау. Следуя Викиным рекомендациям, она делала ставку на небольшие и самоокупаемые подразделения. В "Виртуальном клоне" размещали свою рекламу, по меньшей мере, с десяток научно-исследовательских групп из США, Южной Кореи и Японии. Довольно холодные связи сложились с лабораториями из Европы, хотя перспектив здесь было выше крыши. Те требовали абсолютной прозрачности отношений, но Тайка никак не могла смириться. "Не хотят, и не надо", - упиралась она, продолжая настаивать на не совсем законных сделках. По старой привычке PR-менеджер агентства "Римус" всё искала ухода от налогов, и Вике никак не удавалось наставить её. "Как бы нам ни было трудно, мы должны работать честно", - убеждала она Нефёдову, а затем вдруг взрывалась весёлым смехом, понимая, что толку не будет. Тайка лишь кивала и посматривала на Vi точно голубь. Голубь с тротуара у Рижского вокзала, размышлял Митя, наблюдая за Тайкой и радуясь про себя, что нашёл её.
   Часть вырученных средств они инвестировали в оффшоры, другую - откладывали на покупку офиса, а оставшиеся деньги делили поровну и жили в своё удовольствие. Не смотря на царивший в России хаос и беззаконие, им всё же удавалось абстрагироваться. Увлёкшись работой и самими собой, они не замечали вокруг ни единой гадости. Словно попали в мультик без звука, вспоминал Митя позднее.
  
  МУЛЬТИК БЕЗ ЗВУКА
   Вероятно, это последний Джонин рассказ перед бегством из страны. Записи, последовавшие вслед за "Мультиком", рассказами уже не назовёшь. Записи сделались крайне невнятными и напоминали, скорей, обрывки сознания. Тот же голубь на тротуаре, но уже мёртвый, сравнивал Митя. Эту картину с мёртвым голубем он видел всё чаще и недоумевал: вот и голубю не хватило воображения. Даже добившись со своим "Клоном" материальной независимости, Захаров по-прежнему испытывал дискомфорт. Можно ли вообще выжить в этой стране, не имея сильнейшей абстракции? - задавался он вопросом. Со временем ощущение абсурда лишь усиливалось. На этом фоне судьба окружавших его людей казалась и впрямь потерянной любовью, а чтобы вернуть эту любовь, надо было ещё постараться.
   Рассказ написан в живой манере, а воображаемый рассказчик как будто наблюдает за перипетиями уже знакомых нам персонажей. По сюжету Джони отправляется с Викой Россохиной в гости к Ивану Тургеневу. "Джони, а приезжайте ко мне, будет время, - писал Тургенев ещё зимой. - Покажу вам усадьбу. Непременно возьмите с собой Вику и последнюю вашу рукопись. Почтовый голубь так и не доставил её - видно, замёрз в дороге".
   В действительности почтовый голубь ослеп. Его ослепил некто БРИТВА. Этот Бритва вообще косил кого придётся, не щадя ни птицу, ни человека. Издревле местное население угнеталось и угнетало других. "Жизнь в России стоит недорого, - отступал автор. - "Что б ты сдох" - вот самое распространённое в стране пожелание. Дальше следует "что б мне сдохнуть" и "ёб вашу мать". Как видим, о снисхождении здесь ни к себе, ни к другим никто и не помышлял". К слову сказать, "Человека-бритву" придумал сам Митя. Он рассказал о нём Джони, тот вдохновился и даже сочинил как-то небольшое эссе о проблемах офтальмологии в современном обществе.
   Итак, Джони и Вика Россохина отправляются в гости к Ивану Тургеневу. Путь не близкий, но он хотя бы последний - это чувствуется во всём. В дороге они становятся свидетелями необычайных происшествий. Одни из них реальны, другие - нет, но и фантастическими их не назовёшь. К примеру, у музея "Альберта и Виктории" в Лондоне они встречают красноармейцев на танке, и тут же Эмили Бонер - взволнованную и убегающую что есть мочи от безумцев.
   В тот же день над ними загорелся и упал аэроплан. Небывалое событие. Но едва над рытвиной улеглась пыль, из неё вылез пилот и, как ни в чём не бывало, пошёл к себе в ангары. У перрона вокзала неподалёку собрались люди. Аэронавт улыбался. Завидев его живым и невредимым, Вика и сама залилась безудержной радостью, а у буфета оживилась весенняя муха. Она потирала лапки и приветливо озиралась. "День заладился, - бесновалась она, - пьеса удалась!". Пьеса и вправду удалась. Снаружи их поджидала зелёная карета. Занавес опускался. Редкие аплодисменты доносились к ним из зала. "А я и не знала, - сказала Vi, и Джони услышал, как падают листья, - что мы артисты".
   Надо будет Вике почитать, подумал Захаров.
   Мысль о театре показалась ему симптоматичной. Значит и Джони туда же: как и Vi он склонялся к Голливуду. Весь этот бедлам - и был настоящим спектаклем. Комедия с элементами драмы, мелькнула мысль, и Митя вдруг припомнил свою прежнюю работу в театре "Фэст", затем в "Огниве", ну и конечно практику в православном "Гласе", где у него украли сначала ботинки, а там и веру.
   Между тем, наши герои продолжили путь, когда им на встречу попался вирус свиного гриппа. Поубивав на Земле людей и животных, Swine Flu стремительно улетал на другую планету. И для бактерии и для планеты начиналась новая жизнь: со сверхчеловеческой целью и ценностью, как писал Николай Бердяев в "Философии свободы". "Вот чего не понимает и не принимает современный гуманизм", - настаивал он, и оказался прав: достигнув пояса астероидов, Swine Flu притворилась Иисусом Христом. Впоследствии она припишет себе механизм эволюции, а для устрашения паствы построит прекрасный храм в стиле Брунеллески.
   Теперь уже и Джони не удержался. "Современному гуманизму, - вступил он в полемику, - и впрямь тяжело принять превосходство бактерии, прикинувшейся Иисусом Христом. Ведь в его основе лежит, прежде всего, ЦЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ". "Оставьте, Джони, ваш рационалистический дух, - отвечал ему Николай Бердяев. - Прекрасные храмы, - продолжал он, - статуи и картины, богатый культ и культуру ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА ставит выше человеческого счастья лишь по одной причине: благополучие Джордано Бруно и Галилея - ничто в сравнении с необъяснимой религиозной тайной".
   А с виду не скажешь. Вспомним, к примеру, гера Шикльгрубера, полковника Каддафи или Ульянова на броневике. С обложки "Философии свободы" на Джони смотрело тщедушное лицо старика: детские черты, печальные глаза и умный лоб. Лишь печаль в глазах и отвращение к коммунистам сближали Николая Александровича с фотографом "Прекрасного Мира".
   Религиозная тайна против здравого смысла, подытожил Митя Захаров, приёмщик брака. Словно проникшись "Философией свободы", и испугавшись Господа нашего, египетские крестьяне поубивали своих поросят. Джони и Vi лишь с грустью смотрели за происходящим, но, ни крестьянам, ни поросятам помочь не могли. Так же как и Swine Flu, поросята не выбирали сцену, они не катались в зелёной карете, и судьба пилота им была безразлична.
   "Мне нравится иногда спуститься в метро и немного постоять на платформе у выхода из тоннеля, спрятавшись за зеркалом, - пишет Джони. В его интонации чувствуется усталость. Он будто знает всё наперёд и его ничто не радует. - В этом месте с приходом поезда дует сильный ветер, и никогда не знаешь - вернёшься ли ты домой или нет. Сегодня прошло с десяток поездов, и каждый раз, заслышав их шум, я съёживался от страха: звук напоминал приближение лангольеров. Они и вправду пожирали время: не успев начаться, день подходил к концу".
   Но ничего, с утра всё повторится вновь.
   Так и вышло. "На первомайскую демонстрацию упал аэростат", - пришло известие от Хьюлет. По чистой случайности никто не умер. "За ними присматривал Джордано Бруно", - смеялась Хью. Из её телефона доносились речёвки, громкий крик и трансляция "России-24". Но вот, о чём подумала Vi: вероятно, на прихожан упал метеорологический зонд. Пожалуй, она права. "В пору народного гуляния ведь никто и не поймёт, что к чему", - согласился с ней Джони.
   Доставив опасную бактерию в космос, воздушный шар, как ни в чём не бывало, вернулся на землю, и теперь, словно разорванная книга, ждал своей участи. Вскоре его переработают в офисную бумагу, школьную тетрадь или даже Евангелие. Воздушный шар с научным оборудованием на борту пойдёт в утиль. Иными словами, круг замкнулся: идея религиозного экзистенциализма, переждав долгий интервал советской деспотии, вновь беспокоила русский ум. Да и как же не беспокоить - такое мощное подкрепление для предстоящих выборов. Отныне большую часть электората будут составлять православные христиане. Это на удивление послушные люди с хорошо развитым стадным инстинктом.
   "Послушание - основа диктатуры, - заключает наш друг в конце первой части. - О какой-либо свободе здесь не может быть и речи. К тому же, качество "прекрасных храмов, статуй и картин" не зависит от степени набожности художника. Тут и думать нечего. Николай Бердяев, должно быть, где-то ошибся".
   К вечеру демонстранты разошлись, площадь опустела, а, выйдя из метро, Джони услышал, как трепещут на ветру флаги. Они выглядели зловеще. "Как бы ни пришлось идти к логопеду", - испугался он этих икон и стал заикаться, лишь только подумал о них. У почты стояла Вика. Она пинала пустую бутылку из-под воды, но приблизившись, Джони не смог даже заговорить с нею. Он открывал рот и тут же закрывал его обратно. "Скажи хотя бы слово", - просила Vi, а он, знай себе, заикался. (Ясно, что логопеду будет не справиться. "Хотите, я научу вас говорить заново?", - спросит его врач. "Не хочу", - ответит Джони, замашет руками и закивает головой.)
   И тут к ним обратилась невесть откуда взявшаяся собака. "Гав!", - заорала она. У неё была злая морда, а к ошейнику прикреплена медаль "За отвагу". И вновь их подстерегала опасность. Медаль блестела на солнце, словно собака её полночи чистила, вернувшись с войны, и теперь хотела всем показать. "Может, она и вправду пришла на побывку?" - предположила Vi. "Как знать, - ответил Джони, собаку разве поймёшь?" И то верно. Они ведь не знали собачьего языка, а строить догадок не хотели. Мало ли, что на уме у овчарки Девятого мая. Гимнастёрка на ней хоть и выцвела, но вполне годилась для сражения. В нагрудном кармане у собаки была фотокарточка другой собаки и партийный билет. Ремень, сапоги, винтовка и подсумок с гранатами лежали неподалёку у живой изгороди.
   - А ты что не на фронте!? - раздался лай.
   - Да пошла ты в жопу! - вступилась за Джони Россохина.
   И правильно сделала - оставишь зло безнаказанным, оно повторится. Но дело даже не в собаке с медалью. Любой участок суши теперь выглядел так, будто за него сражались. То и дело возобновлялись уличные бои. Лишь спустя время они вырвались из осаждённого города и присели наконец отдохнуть. "Что бы ни происходило, Джони, - вероятность наступления радости сначала растёт, затем убывает и снова растёт", - написала ему Наташа Рёнэ, узнав про беспорядки.
   Вероятность, о которой писала Рёнэ, и в самом деле колеблется. Вот, к примеру, ещё один образ собаки: "Собака, укрывшаяся в метро от дождя". "Как-то раз, - пишет Джони, - она вошла в вагон, огляделась и замерла у противоположной двери. Взглянув на неё, я улыбнулся и понял, что хочу ещё немного пожить - безо всякой цели, просто так. Собака была мокрой, с неё стекала вода, но морда, красивые лапы, да и весь её облик выражали скромность и ум". Чуть обсохнув, собака прилегла, закрыла глаза, и ей привиделось, будто она залезла в свою будку и вот-вот уснёт, съев курицы и почитав страницу-другую Hi-Fi Ника Хорнби. Наутро она пойдёт на работу и вернётся лишь затемно, устав от физического труда, и стараясь оградить себя от гадости окружающего мира.
   Ясно, что собака, укрывшаяся в метро от дождя, и собака с медалью "За отвагу" принципиально отличались друг от друга. Точно экстремумы гармонической функции, те стояли по разные стороны турникета.
   - Что за функция, Джони? - спросила Vi.
   - Божий промысел, должно быть. Не знаю.
   Вика выглядела унылой, но всё же нет-нет, а и принуждала себя к оптимизму. "Дурья моя башка", - любила повторять она и смеялась. "Мне было знакомо её состояние, - признаётся автор, - ведь я и сам смеюсь над собой, добавляя цену реальности и так обманываясь". Иными словами, проблема заключалась в следующем: как не впускать в себя окружающую гадость?
  
   Тургенев встретил их с распростёртыми объятиями. Вику он полюбил сразу же, едва увидев её на перроне: "Джони, да она точно Верочка в постановке Савиной. Помните эту пьесу?" - спросил Иван Сергеевич. Джони помнил, да что толку? Даже Мария Савина предпочла Ивану Тургеневу солдата. Митя, кстати, читал эту драму у Барнса. Солдат - и проще, и понятней. Что ж удивляться, думал он.
   На обратном пути их настроение и вовсе упало.
   Выйдя на улицу Щепкина, они увидели там каштаны и футбольный мяч. Дальше тянулось милицейское оцепление. Самодовольные слуги закона стерегли финал "Евровидения", и тут же не меньше тысячи придурков ожидали начала концерта. Они надели награды Джониного прадедушки и фотографировали друг друга, как будто ощущали себя наиболее продвинутой частью общества.
   - Пора кончать с этим, Джони, - сказала Vi.
   - Снова начнёшь новый путь?
   Вика саркастически улыбнулась. В действительности было ясно, что тот же "маньяк" подстерегал её в любом краю, и главная трудность взаимодействия с внешним миром заключалась в них самих: они жили по принципу пылесоса, а хотели быть прочным английским зонтом, изготовленным из грязеотталкивающей ткани.
   - Нам необходим специальный фильтр, - Vi постучала себя по голове. - Небольшое устройство, вставленное в мозг.
   Остаток пути они преодолевали всё те же трудности и, вернувшись домой, облегчённо вздохнули: их пылесос, набившись пылью, отключился. На остановке у Козловского переулка сидели две вороны и держались за руки. Время от времени они открывали клювы, но тут же и закрывали их. "Смотри, Джони, совсем, как мы", - Вика кинулась было их кормить, но умные птицы не торопились. Они неспешно возились с едой - видно, хотели продлить минуту радости, а перед Джони словно разворачивался мультик.
   Тогда-то он и позвонил профессору Мессенджеру из Глостерского университета (Д. Лодж, "Думают"). Мессенджер руководил кафедрой когнитивных исследований и уж кто-кто, а он знал своё дело. В своё время Ральф испытал на Джони несколько своих приёмов. Всё это были довольно сложные инженерные решения, позволявшие комбинировать естественное человеческое сознание с элементами искусственного интеллекта. Прошёл год с тех пор, как Мессенджер сделал Джони последний регламент и отключил у него средства внешнего управления. Отныне профессор полагался только на механизмы внутренней эволюции своего пациента. Развиваясь, однако, Джони лишь изматывал и себя, и других. "Стать идиотом - вот и вправду лучшая перспектива в современном обществе", - рассуждал он.
   Идея с мультиком не выходила из головы.
   "Хотя бы что-то, - размышлял Джони. - Воспринимая окружающую гадость как мультфильм, нам с Викой было бы проще жить".
   - У вас неполадки? - спросил Ральф, лишь только заслышал Джонин голос.
   - Да, у нас неполадки, Ральф. Нам с Викой (помните ту актрису?) необходим художественный фильтр для интерпретации повседневной жизни. ("Пусть делают, что хотят, - Вика буквально кричала в трубку, - я не собираюсь больше ни слышать, ни видеть окружающую реальность!")
   - Ральф, мы хотели бы воспринимать, собаку с медалью, милицейское оцепление, конкурс "Евровидения" и электорат "Единой России" как мультипликационную картину без звука и с титрами на незнакомом языке. Не могли бы вы нам помочь?
   - Небольшое устройство, вставленное в мозг, - добавила Vi, постучав себя по голове, и Джони услышал в трубке добродушный хохот Ральфа Мессенджера. Да, он согласен. Ему и самому любопытно: "Let's go. I have with me Disney and Anime" ("Приезжайте. Могу предложить Дисней и японские анимэ").
   Они выбрали анимэ в порнографическом стиле, и уже в субботу им вживили в мозг специальные микросхемы. Ральфу ассистировала Людмила Лиск. С тех пор как он по глупости связался с нею в Праге, Лиск так и работала на кафедре когнитивных исследований. То и дело лаборант, воспитанная на классовой борьбе, требовала от Мессенджера повышения зарплаты, всякий раз угрожая ему разоблачением в изнасиловании. С этой Лиск профессор ещё намучается, сокрушался Джони, но лишь беспомощно разводил руками.
   - Ну вот ты и стала киборгом, - сказал он Vi за чашкой кофе в кафе "Антракт" у Трифоновской улицы.
   Титры в их мультиках шли на сомалийском языке. Примечательно, что в нём нет слов "честность" и "совесть". Об этом Джони рассказала Наташа Рёнэ. "Джони, - писала она, - в сомалийском языке нет слов "честность" и "совесть". Скажется ли это на подстрочнике к мультикам?" Этого он не знал да и не хотел знать. Ни он, ни Вика не собирались вникать в сюжет анимации. Похоже, Рёнэ и сама хотела вставить себе в голову микрочип, но опасалась психического расстройства. Им же с Викой было всё равно. Они ничего не теряли.
   Они смотрели мультик без звука.
  
   Митя не раз перечитывал этот рассказ. В первый раз он показался ему полным безысходности, но впоследствии его мнение принципиально изменилось. Сегодня в Митином понимании "Мультик без звука" был самым оптимистическим рассказом. Митя не сомневался, что таковой являлась сама идея. Пусть бы даже и микрочип, рассуждал он. Ясно, что мультик - это всего лишь метафора. На самом же деле трансформация представлений об окружающем мире - вполне действенный способ достижения пусть не счастья, но хотя бы в известной степени комфорта.
   К тому же именно "Мультик без звука" подвиг Митю заняться потерянной любовью. И главное даже не в этом. Митя хотя бы задумался. Стоит задуматься - уже не перестанешь, удивлялся он. "Мне подходит всё, - писал как-то Джони, - что способствует размышлениям". Митя так и видел его на веранде "Шоколадницы" или где-нибудь в "Шантимэли" с микрочипом Ральфа Мессенджера в голове. В той же голове сидели и Хьюлет с Эмили, и философ Бердяев, и обе собаки, и Наташа Рёнэ - мученица за демократию и эмигрантка со стажем. Да кто там только не сидел: пилот аэроплана, вирус свиного гриппа, Иван Тургенев, милицейское оцепление, конкурс "Евровидения" и православные христиане. В сущности, кто бы там ни сидел, все они были МУЧЕНИКИ. Все они мечтали о счастье, но не знали, как достичь его.
   Они путались. У всех у них было своё представление о справедливости. Они по-своему трактовали античность, средневековье и ренессанс. Они тем более путались в современности. У каждого было своё воспитание, своя наследственность и мысли о будущем. Лишь только они соприкасались с действительностью, у них возникали естественные вопросы: чего стоит прошлое, как быть и на что надеяться? Ответы на все эти вопросы требовали раздумий и ума. Умом же обладали единицы, а думать и вовсе никто не хотел. С учётом сложившихся обстоятельств, Джонина идея о микрочипе в голове выглядела чуть ли не компромиссом.
   Но была ли эта идея новой? Конечно же, нет. Взять хотя бы европейскую толерантность. Терпимость, приведённая к равнодушию. Сутью этой толерантности как раз и был мультик без звука: что бы ни случилось - держите себя в руках, все люди прекрасны, а их недостатков лучше не замечать. То же касалось и России, впрочем, как и любой другой страны с диктаторским управлением. По сути, диктатура и предполагает МУЛЬТИК: хотите выжить - не придавайте ничему значения.
   Хорошо, если есть воображение, не унимался Митя, а если нет? В этом случае у людей возникало острейшее ощущение потери. Они не могли понять, что происходит, и переживали стресс. В лучшем случае они испытывали "болотный синдром" и часами толклись на митинге. Митин проект как раз и пытался вернуть им утраченное счастье.
  
  V
   Шло время. Миновала осень. Митя взял отпуск и большую часть декабря просидел дома, время от времени выходя в магазин или прогуляться в парке. Измайловский парк в эту пору тих и сказочно пустынен. Годы брали своё: Митя избегал суеты. Его не привлекали теперь ни оргии, ни веселье.
   Чего не скажешь про Тайку с Викой. Впрочем, они были моложе, да и вообще, женская натура более энергична. Они воспользовались случаем и тоже разъехались кто куда. Тайка - в немецкие Альпы полетать на доске ("Полетаю на доске", - написала она из аэропорта), а Вика - в Чатем (Британия) на панковский фестиваль "GROEZROCK". К тому же, ей не терпелось взглянуть на Джерси. Фотографии острова прочно засели ей в память. На всякий случай она взяла адрес Рёнэ. Встреча с Наташей обещала быть интересной. Митин рассказ о ней интриговал. Ну и конечно, Vi надеялась разузнать что-нибудь о Джони. Наташа, казалось, что-то знала о нём, но тщательно скрывала.
   Перечитав "Мультик без звука", Митя и сам захотел микрочип. Может и вправду позвонить Мессенджеру в Глостер? Как и Джони, он попросил бы себе анимэ, но только не в эротическом стиле, а что-нибудь простое - совсем детское и наивное. Он уже вдоволь натрахался и с Тайкой Нефёдовой, и с Викой, и с их виртуальными клонами. Добавим к этому клон Лизы Берковиц, клон Иисуса Христа, и ещё с сотню других совершенно незнакомых ему моделей.
   Испытав столь обширный сексуальный опыт, Митя всё больше склонялся к мастурбации. Мастурбация, дополненная чувственными эффектами виртуальной реальности, имела множество преимуществ перед обычным сексом, притом, что результат ничем не уступал ему. Человек получал полную гамму наслаждений, зато не связывал себя серьёзными обязательствами, не заболевал венерическими болезнями, не чувствовал запаха изо рта любимой и не нёс никакой ответственности за возможную беременность. Эмбриону ведь не объяснишь, что ты ошибся. Это самка глиста откладывает до 200 тысяч личинок за день. Личинки довольны, что им будет? А эмбриону - жить, как-никак. Жить и мучиться, проклиная этот прекрасный мир.
   Оттолкнувшись от микрочипа с анимэ, он поразмыслил о самих анимэ, припомнил японский кинематограф, и вдруг подумал об Элис. Она по-прежнему жила в Токио. Судя по её последним фотографиям в "Фейсбуке", Алиса была вполне счастлива. У неё также появились определённые черты японской индивидуальности. Не то, что бы глаза или выдающиеся скулы, нет - тут что-то другое. Митя интуитивно улавливал совершенно другой образ мышления. Да и речь её стала более конструктивной, чуть заискивающей и в то же время более воспитанной, что ли.
   В тот же день он позвонил ей и предложил долю в проекте. По замыслу она и Алекс должны были официально представлять "Виртуальный клон" в Японии и странах Полинезии. Рынок там обещал неплохое будущее и Митя хотел, чтобы Элис просто смотрела за ним. О Полинезии он узнал из Джониных записей. Острова явно притягивали его. В своих диалогах с Vi он не раз заговаривал о Полинезийских островах. Не трудно было догадаться - Джони никогда не бывал там. Подобно Жулю Верну, он работал лишь с картой и географическим справочником. Записи были довольно наивными и поверхностными, но не в этом суть. Джони намеревался уехать туда. Он говорил об этом Vi и просил уехать вместе. В сущности, думал Митя, Джонина Полинезия была частью его потерянной любви. Именно это и наводило Захарова на мысли о возможности "Полинезийского проекта".
   Элис согласилась, но потребовала отдельный интернет-магазин со своим форумом ("Для обратной связи", - сказала она) и рекламой по своему усмотрению. Иными словами, Алиса хотела большей независимости. Она сама будет раскручивать свой сайт, сама будет окупать его и размещать на нём ту рекламу, которую посчитает наиболее привлекательной. Взамен она будет поставлять в главный офис клиентов из Японии и стран Океании. "Возможно, займусь ещё австралийцами, - добавила Гончарова и рассмеялась. - Если, конечно, вы не против".
   Нет, Митя был не против. Он ничем не рисковал. К тому же, он чувствовал, что Элис нравится. Казалось, она давно хотела заниматься их клонами, но стеснялась попросить об этом.
   - Голуби и воробьи вполне уживаются в одном газоне, - попрощалась Алиса.
   Вот вам и синтез христианской добродетели с японской почтительностью. Повесив трубку, Захаров ушёл в раздумья. Он вдруг понял, что ничего не знает об этой стране. Он читал японских писателей, смотрел анимэ, фильмы японских режиссёров и слушал японские панк-группы. Митя с удовольствием покупал японскую технику, обедал в японских кафе, да и вообще, отдавал предпочтение японской кухне. И всё равно - Япония хоть и казалась ему вполне понятной, он не знал её. Он не знал её истории и политического устройства. Он ничего не знал об их религии, насколько религиозны японцы, и есть ли у них вообще какой-нибудь Бог.
   Впрочем, без разницы. Если разобраться, японский бог волновал его меньше всего. Что его волновало, он и сам не знал. В Рождественские дни он много думал, но особого интереса ни к чему не испытывал. Перспектива "Виртуального клона" представлялась размытой. Как будто чего-то не хватало. Чего-то не хватает, терялся Митя. Он даже съездил повидать свою дочь от первого брака, но и это не помогло. Никакой близости с нею он не почувствовал. И уж, тем более, он не чувствовал никакой близости к своим прошлым жёнам. Можно сказать, в их отношении у Мити не было ни сожаления, ни боли потери.
   Виртуальность - вот что смущало его в своём проекте. В голове то и дело возникала мысль о РОБОТАХ. Глупая мысль. Митя понимал, что никогда не станет ими заниматься. Что толку огород городить: слишком сложно и дорого. Да и как представить робота в роли объекта возвышенной любви? Даже в будущем эта перспектива казалась нереальной. Тем не менее, он думал. Именно японские научные лаборатории всё ещё поддерживали его сомнения. Остальное же было Голливудом. Пересматривая и перечитывая фантастику на эту тему, он словно время терял, и в итоге так ни к чему и не пришёл.
   Может, оно и к лучшему, говорила Vi. Они часами обсуждали возможность материализации, но всякий раз возвращались к началу. В отличие от секса любовь не может быть материальной - это и был их компромисс. Наговорившись, они заказывали пиццу у "Красных ворот", ставили Anti-Flag, The Menzingers или O'Brother, и подолгу занимались этим их сексом, не испытывая друг к другу ни малейшей влюблённости.
  
   В ночь на 25 декабря он вышел из дому, сел в машину и не спеша приехал в Измайлово. Казалось, только здесь он и мог испытать распрекрасные чувства: постоять на метели, взглянуть на Первую звезду и, таким образом, встретить Рождество, как того и требовало христианское учение - в смирении. Падал снег, лёгкий мороз пощипывал руки. Митя вглядывался в небо, а там лишь пакеты GPRS летали туда-сюда.
   Пришли SMS от Тайки и Vi. Чуть позже написала Хьюлет, а там и Наташа Рёнэ. Подходил к концу 2020 год. Уже 20 лет он прожил под русским триколором и при полном отвращении к нему. Митин договор с властью, гарантированный, казалось бы, Конституцией, не работал. Как и миллионы его соотечественников, он ощущал себя здесь чужим. Словно иностранный турист с просроченными документами и потерявший любовь.
   Итог двадцати лет обескураживал. Конституционные права в России соблюдались лишь при условии полной поддержки правящей партии и президента. Остальные недвусмысленно считались врагами народа. Специально ВРАГИ не преследовались, но при малейшем их контакте с представителями власти, всегда находился повод или отказать им, или отложить их дело на неопределённый срок. "ВЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОЛЮБИТЕ НАС" - вот каждодневный слоган "Народного фронта", объединившего в себе наиболее отвратительные политические силы: КПРФ, ЛДПР, Партию русских патриотов, Союз антисемитов и с десяток молодёжных движений националистического толка.
   Надо сказать, их и вправду полюбили.
   Приличный человек сто раз подумает сегодня - выходить ему из дому или нет. Его жизнь теперь зависела от внешних факторов: в какую одежду он одет, что говорит и какая ветошь на нём. Лучше бы это была красно-коричневая ветошь. В противном случае, даже выйдя за продуктами, он рисковал не вернуться. Продукты - и те снабжались надписью "Соответствует ГОСТ".
   У них теперь всё соответствует ГОСТ, размышлял Митя рождественской ночью в Измайловском парке. Добавим к этому жесточайший экономический кризис и его последствия. В моральном плане Митя держался лишь благодаря чтению, работе и твёрдой позиции Запада. Европейские страны хоть и зациклились на своей толерантности, США по-прежнему демонстрировали чёткое понимание границы между добром и злом. Особенно молодцы республиканцы. Вот, кто не даст в обиду слабого. Человеческое достоинство и поныне оставалось главной ценностью Соединённых Штатов Америки, а не деньги (как принято считать в России) или пресловутая терпимость.
   Толерантность хороша в мелочах, не сомневался Митя. Там же, где выбор стоит между достоинством и унижением, ни о какой терпимости к злу не может быть и речи. Деньги? Почему нет. Деньги становятся ещё желанней, если вы зарабатываете их, защищая достоинство и свободу ни в чём не повинных граждан. Деньги в этом случае приобретают ещё большую ценность. Они теряют в цинизме, зато получают определённый вес благородства.
   Добрую половину жизни Митя провёл среди униженных и оскорблённых. Лицемерие стало обыденной практикой "Народного фронта", пришедшего к власти демократическим путём, признанного ООН и творящего зло на вполне законных основаниях.
   Ну, что тут добавить?
   Он подобрался к пруду неподалёку от Московского проспекта. От Главной аллеи к водоёму тянулась едва заметная тропинка, запорошённая снегом. Митя прошёл ею и наткнулся на лёд. Лёд напрочь сковал водную гладь. Местами он был прозрачен и сквозь него проглядывали зелёные водоросли - жизнь в своей растительной форме.
   Все полученные в эту ночь SMS были на удивление жизнерадостными. Митины подруги и партнёры по бизнесу делали вид, что ничего не происходит. Может, они и правы, думал Митя. Что-что, а брак он ценил и обращался с ним с любовью. Тайка по-прежнему летала в немецких Альпах и на работу не спешила. "Митя, я живу!!! - писала она, - Я сегодня парила в небе! Я летала, как птица и дышала СВОБОДОЙ!"
   Митя прошёлся по льду. Лёд оказался довольно прочным. Вика посетила свой фестиваль и теперь направлялась в Джерси. Она чувствовала себя счастливой и не знала - успеет ли вернуться к Новому году. "Поступай, как хочешь", - ответил Митя. "С Рождеством! - писал он. - Если подумать - торопиться нам некуда. Тут всё сковано льдом, и лёд выглядит довольно прочным". "Хорошо", - ответила Vi. "Будь острожен", - читал Митя между строк. Вика понимала его, как никто другой. Он давно уже убедился в этом, и сегодня с особенной грустью сочувствовал Джони - тот так и не дождался от Vi подобной близости.
   Рёнэ писала из Интернета. Письмо было пространным, оптимистичным и полным радужного спокойствия. Она рассказала последние новости и даже процитировала Иосифа Бродского из его Рождественских стихов. "Мир не так уж и плох", - заключила она и вдруг вспомнила о Джони. Он пробыл у неё последние полгода, закончил новый роман и теперь отправился за океан к своему издателю.
   Удивился ли Митя? Нет. Он давно уже ожидал этого романа. Джони шёл своей дорогой. Он не собирался ни с кем сближаться. И уж, тем более, Митя не требовал от него откровений. Наташа и вовсе вызывала в нём неподдельную гордость - она укрывала экстремиста, рискуя благополучием. Молодец.
   Он написал ей о Vi и её намерении приехать в гости. "В гости к Ивану Тургеневу, - ответила Рёнэ. - Пусть приезжает". По её мнению этот визит давно назрел. Джони не раз предупреждал её о такой возможности. "С тобою встретимся мы снова, - цитировал он Мишеля Уэльбека, - моя растраченная жизнь, моей надежды миражи, моё несдержанное слово...".
   Неплохо. Стихотворение и вправду было красивым. Пожелав Наташе счастливого Рождества, Митя полез в сеть и вскоре отыскал этот стих полностью. Он с удовольствием прочёл его. Затем ещё раз и ещё, пока, казалось, не выучил наизусть. "С тобою встретимся мы снова, - писал Уэльбек в романе "Возможность острова", -
   Моя растраченная жизнь,
   Моей надежды миражи,
   Моё несдержанное слово.
   И я постигну наконец
   То высшее на свете счастье,
   Когда тела в сплетенье страсти
   Находят вечности венец.
   Всего себя тебе отдав,
   Я слышу мира колебанье,
   Я вижу солнце утром ранним
   И знаю, что отныне прав,
   И мне, ровеснику Земли,
   Единый миг любви откроет
   Во времени - безбрежном море -
   Возможность острова в дали".
  
   Хьюлет и вовсе была неподражаемой и рассмешила Митю донельзя. Её последняя находка оказалась небывалой археологической ценностью. В окрестностях Форт-Симпсон (Канада) она обнаружила доисторические останки неандертальцев. Чуть позже, преодолев ледяную дорогу Маккензи и добравшись до моря Бофорта, Хью наткнулась на их стойбище. "Необыкновенный лагерь, - писала она, - свидетельство древнейшей культуры на североамериканском континенте". Похожие артефакты Хьюлет обнаружила и на острове Виктории чуть выше семидесяти двух градусов северной широты. Особенно ей запал в душу один неандерталец со стрелой у сердца. Хьюлет составила документальное описание находки и доставила её в исследовательский центр Питтсбурга, штат Пенсильвания, США.
   И вновь неандерталец - только и развёл руками Митя. Этот неандерталец - куда ни кинь. Генеральный директор первого в мире магазина, как писал Джони. Митя дошёл уже до середины пруда, как вдруг обнаружил, что лёд ослаб. Не свалиться бы в воду, подумал он и повернул назад.
   Рождество в Измайловском парке подходило к концу.
  
  VI
   Новый год он встретил в одиночестве.
   Поначалу Митя не знал, что и выбрать: вновь Измайловский парк, встретить Новый год дома, или запереться в Джонином планетарии. Он выбрал планетарий. Чем-то всё же притягивал этот искусственный небосвод. К тому же там прекрасная мобильная связь, главный сервер "Виртуального клона" и высокоскоростной Интернет. Идеальное место для удалённой связи с небытием.
   Не говоря уже о душевном состоянии. Если и чинить где карму, то здесь, решил Митя, и уже к вечеру припарковал свой BMW в Мясницком переулке. Поднявшись в дом, он включил компьютер, приглушил звёзды, как он и любил, и отправил себе короткое сообщение. Вот что он писал: "Здравствуйте, Митя. Митя Захаров, приёмщик брака. Сейчас вы приготовите незамысловатый ужин, примите душ и поставите на граммофоне свои любимые мазурки. Вскоре Шопен вам надоест, вы добавите яркости небосводу и откроете окно, чтобы впустить немного воздуха в довольно заурядную жизнь торговца любовью. Затем вы сосредоточитесь и проведёте остаток ночи в раздумьях о будущем".
   Так и вышло. Он не придумал на ночь ничего нового, да и будущее не сулило никаких перемен. SMS пришло лишь к утру. Он с любопытством прочёл его, сохранил в "Моих папках", придвинулся к компьютеру и взялся за дело. Прежде всего, Митя подсчитал количество изготовленных им клонов. Их оказалось около ста тысяч. Довольно внушительный результат, но не вполне соотносимый. Только теперь он пожалел, что добровольно отказался от "обратной связи", выключив на их сайте и форум, и книгу отзывов.
   Впрочем, не страшно. Вскоре он составил специальное приложение для сайта и худо-бедно отладил его. Программа была несложной. Она автоматически рассылала покупателям "Клона" анкеты, собирала их и выполняла статистическую обработку. В ходе анкетирования предлагалось оценить качество продукта по трём позициям: "доволен", "ожидал большего" и "недоволен". На следующий день начали поступать ответы, а к концу рождественских каникул Митя получил общее представление о своей работе.
   В целом, последние четыре года он прожил не зря. Примерно 70% потерявших любовь были вполне довольны. Не то, чтобы они вернули её, но всё же. 18% рассчитывали на большее. Остальные 12 испытали разочарование. Они так и не нашли, чего искали. Вероятно, и не найдут. Митя и сам был приличным скептиком. В любом случае - и он считал это главным достижением - все эти люди пережили РАДОСТЬ НАДЕЖДЫ. Некоторые из них - последней надежды. По крайней мере, перед смертью им будет, что вспомнить. Как он и ожидал, ответили не все. Часть из них не захотели, кто-то уехал в немецкие Альпы, подобно Нефёдовой, а кто-то и вовсе умер.
   К слову сказать, в каникулы Митя не скучал. Чем только не займёшься от безделья - он вдруг вернулся к своим старым артефактам. Как мы помним, это были самые первые наброски его проекта. Коллекция постепенно пополнялась, хотя реальных предметов собралось и немного. Тем интересней опыт. Главным предметом Митя считал образцы ДНК и фотографии Луизы Берковиц-Мануиловой из Пресвитерианского госпиталя в Нью-Йорке. В остальном он намеревался ограничиться описаниями. Все описания были учтены в Митиной базе данных и для каждого артефакта составлен сопроводительный документ ("Форма Љ1") отдела гарантийного обслуживания.
   По сути, он имел дело с образами потерянной любви по воспоминаниям Джони Фарагута - писателя-изгоя, бежавшего из страны и находившегося в международном розыске за экстремизм. Теперь же Мите предстояло воспроизвести эти образы в терминах "Виртуального клона". Захаров всерьёз решил разобраться с неодушевлёнными предметами. Задача не из простых. Он уже пытался как-то воспроизвести Иисуса Христа по репродукции Тициана - ничего не вышло. Впрочем, и разница очевидна: там был выдуманный образ, а здесь - совершенно реальные предметы, доподлинно существовавшие на земле.
   В этом месте Митя задумался: а на что он собственно рассчитывает? Да ни на что. Ещё один творческий опыт. В качестве исходных данных использовались описания потерь, причём, относящихся к разным людям: ДНК и фотография Луизы, прутик от гондолы, в которой разбилась Ира Свириденко и пуговица от Викиной блузки.
   После нескольких безуспешных попыток Митя отложил опыт, но уже через день вернулся к нему, добавив к имеющимся данным несколько Джониных картин и пару его поздних стихотворений. Живопись и стихи были проникнуты тоской и в то же время необыкновенной жизненной силой, как будто человек уже умер, а в глазах его так и искрится безумный блеск. Соответственно и результат не замедлил сказаться, и был под стать эмоциональному озарению.
   Объёмный экран давал глубочайшую пространственную перспективу. В определённый момент мир словно оживал, а затем вновь приобретал тихую геометрическую строгость. Интервалы хаотического движения и строгости попеременно сменялись, то ускоряясь, то замедляясь, создавая, таким образом, ощущение дисгармонии. Всякий раз движению предшествовал яркий встречный свет, а вы словно разгонялись, не в силах притормозить перед опасностью. Постепенно проявлялись запахи и звуки. Слышались раскаты грома, начинался дождь, экран наполнялся игрой красок. Светило солнце. Над землею летели чёрные тучи, а по обе стороны дороги мелькал лес.
   Осенний лес. Впервые увидев его, Митя пережил острейшую ностальгию по Лосиному Острову, где в своё время он безуспешно лечился от невроза. Дурдом не многим отличался от теперешней обыденности, и всё же отличался. В ту пору он и знать не ведал, как чуден вид из его окна. Только теперь до него дошла вся прелесть осени.
   Инсталляция между тем доподлинно воспроизводила эту ностальгию. Внезапно включился запах осенних листьев. Казалось, сам Господь Бог поприбивал их к бордюру, а теперь, оглядевшись, занимался сучьями. Он собирал их, обнюхивал и складывал в свой гербарий, аккуратно подписывая каждый артефакт. Примерно с третей минуты на землю сыпались Викины пуговицы - сначала медленно, затем ускоряясь, а в конце сюжета и вовсе стучали об асфальт, с виртуозностью копируя Третий концерт Рахманинова для фортепиано.
   Захаров припомнил "Блеск" режиссёра Скотта Хикса ("Shine", Scott Hicks), трагическую судьбу пианиста Дэвида Хельфготта (David Helfgott) и ощутил странную свою участь: он был музыкантом, но, как и Дэвид, не сочинил ни одной своей пьесы. До сих пор он играл чужие концерты, и эти концерты пьянили его. При этом Митя не испытывал ни малейшего унижения. Он сам выбирал себе музыку, а выбрать и в самом деле было из чего.
   Трудности возникали лишь с ДНК. Луиза Берковиц-Мануилова не давалась. Она то появлялась, то вновь исчезала, так и не приняв конкретный образ. Может, и нет никакого конкретного образа? - утешал он себя, хотя и понимал, что всё дело в программе. Его программа не справлялась. Иными словами, программа была несовершенной. Такой же несовершенной, как и само искусство. Для генерации точного образа Мите требовались более мощные средства обработки генотипа. Реши он эту задачу, - можно было бы вывести "Виртуального клона" на новый и гораздо более эффективный уровень.
   К концу января Митя завершил свою инсталляцию, добавив ей красок, объёма и динамики. Применив, специальное оборудование, он существенно расширил гамму запахов, разнообразил звуковой фон и наладил осязание. Теперь можно было потрогать и сучья, и пуговицы, и осеннюю листву. Гербарий Господа Бога предстал во всей красе. Помимо прочего, Митя не отказал себе и в удовольствии - уже в последний момент он ввёл в программу гвозди и молоток. Так что при желании любой мог потрогать и их.
   Что дал ему опыт? Вряд ли можно всерьёз говорить о каких-либо важных результатах. Митя и сам не смог бы в точности определить целесообразность опытов с неодушевлёнными предметами. Применение ДНК - другое дело, но и здесь он видел лишь далёкую перспективу. По крайней мере, Митя скоротал Рождество, да и вообще неплохо повеселился.
   Тем не менее, подобные исследования нравились ему. "И работа, и развлечение", - рассуждал он. Из головы не выходило виртуальное клонирование генотипа. Какую-то часть усилий необходимо будет сосредоточить и здесь. Ясно, что реальное клонирование человека - чрезвычайно сложный процесс. Он сложен и с технической точки зрения, и с нравственной. Противников человеческого клона становилось всё больше. С другой стороны, не уменьшалось и горя. Потерянная любовь росла в цене. "Никаких распродаж!" - то и дело настаивала Нефёдова, стоило лишь заговорить о благотворительности. Рынок есть рынок, и Митя понимал её. Так что виртуальное клонирование по ДНК имело вполне радужную перспективу. Это и был, если хотите, компромисс между практичностью и предметом современного искусства.
   Как тут не вспомнить Джонину ремарку к своей последней любви. Он будто заглядывает в будущее, но, не найдя там, за что зацепиться, вновь возвращает себя назад. Здесь он хотя бы попьёт кофе (практичность) за изучением гербария Иисуса Христа (предмет современного искусства). "О том, что будет, всё известно, - пишет он. -
   Всё будет так не интересно.
   Так пусто будет, что пока
   ещё не наступило утро,
   необходимо поскорее,
   едва касаясь чашки с кофе,
   преобразиться в его запах,
   и, если повезет - вернуться
   к любимой в розовом с глазами,
   похожими на дождь
   в июне.
  
  Часть четвёртая. Магазин потерянной любви
  I
   В выходные вернулись Тайка и Vi. Они выглядели вполне счастливыми, а, глядя на них можно было подумать, что это и есть те иностранные туристы, но документы у них в порядке, и о будущем они ничего не знают. Они словно уценили товар, распродали всё ненужное и теперь собирались начать НОВЫЙ ПУТЬ. Опять эта песня. Митя не знал, что и думать. Почему бы не жить, как раньше - ничего не менять и довериться случаю? Люди всегда что-то меняют, а затем, ничего не добившись, впадают в ещё большую депрессию.
   К слову сказать, на этой человеческой особенности строился, по сути, весь туристический бизнес. Митя ненавидел его, а туристическая компания "Нева" и вовсе повергала в стресс. "Мы вам покажем!" - устрашала "Нева", обнажая тем самым свою нравственную суть. Что бы они ни показали, ехать туда не хотелось, а кто ехал - Митя и за людей не считал.
   Тайка не раз возражала ему. "Туроператоры, - говорила она, - открывают мир". Ничего они не открывают. Они из кожи вон лезут, чтобы сделать себе рекламу, а затем отправляют вас, куда ни попадя, лишь бы заполучить ваши деньги. В итоге человек получает не то, что хотел, а то, что ему навязали. Съездив раз-другой, он теряется. Поначалу он испытывает сдержанное разочарование, затем досаду, а там и вовсе шок - стоило ли ехать на край света? Где бы турист ни оказался, его ожидало одно и то же: наигранная любезность портье, непредвиденные расходы и все те же неприятности, что и на родине. Нет, если Митя и хотел что-то изменить, то не с помощью туроператора. Он сам себе оператор и в любой момент мог отправиться, куда захочет.
   Впрочем, Тайка была довольна. Она посетила озеро Эйбси, Гармиш-Партен и горнолыжный курорт Берхтесгаден, где её научили лыжам, доске и сноукайтингу. Никакой "Снежком" не мог и близко предложить такой радости.
   - Вот тебе магнитик, - сказала Тайка и протянула Мите магнитик с изображением заснеженных Альп.
   В небе над Альпами лучилось солнце, а с горы спускался сноубордист в шлеме и пухлых штанах. Высококлассная гравюра. Сноубордист был весел и раскован. С минуту назад он получил дозу адреналина, подпрыгнув на склоне, и теперь не страшился даже чёрта. Каким, оказывается, незамысловатым может быть счастье, - не строй мы грандиозных планов и не городи огород вокруг своей человечности.
   - Какой приятный магнитик, - улыбнулась Вика, и тут же воскликнула: "А ВОТ И НОВЫЙ РОМАН ДЖОНИ ФАРАГУТА!"
   Она достала из сумки увесистый конверт и протянула его Захарову. Митя взял, с минуту подержал его - конверт был с улицы холодным - и передал Нефёдовой.
   Тут-то и случилась беда. Внимательно присмотревшись к Тайке, Митя обомлел. Словно тяжелейший груз навалился на него, и под этой тяжестью он весь содрогнулся от боли - Нефёдова плакала. Слёзы ручьями стекали по её щекам. Она сжала губы, борясь с неизбежностью экологической катастрофы. Волны высотой в годы приближались к её побережью и устремлялись к центру галактики. Он в первый раз видел её плачущей, но, не успел опомниться, как и сам почувствовал приближение этих же волн. В секунду перед ним пролетела жизнь. Уж, по крайней мере, последние годы терзаний и мучительной борьбы с самим собою. Захаров и не знал, что так раним.
   Вика в недоумении смотрела на них.
   - Я хуею с вас, - выругалась Россохина. - С виду взрослые люди, а на поверку - сущие дети, блядь.
   Вика растерянно оглянулась. Видно, ей и самой было непросто. Она едва держалась, и вдруг, - будто спортсмен с Тайкиного магнитика неожиданно потерял равновесие, - и сама разрыдалась в сочувственном смятении.
   Трагикомедия, одним словом.
  
   "Здравствуйте, мои русские друзья, - писала Рёнэ в сопроводительной записке к рукописи. - На свой страх и риск высылаю вам последнюю Джонину книжку, понимая, что "Ардис" вряд ли станет печатать этот абсурд. Такое возможно только в России. Хотя, как знать. Мы не раз обсуждали это с Джони, но так и не пришли к единому мнению. К тому же у него контракт с Нефёдовой. Вот мы и посмотрим - кто чего стоит. Иными словами, - здесь Митя отчётливо услышал Джонину интонацию, - ИЗГНАНИЕ ПРОТИВ ЛЮБВИ. "Ардис" против "АСТ", если хотите, - добавила Наташа. - Глупость, конечно, да ничего не попишешь".
   Попишешь или нет, а Рёнэ вновь проявила характер. Казалось, она с лёгкостью брала на себя самые трудные решения, понимая, что придётся платить, и платила. Взять хотя бы её работу в "Прекрасном мире компьютеров", не говоря уже о бесконечных переездах из страны в страну. За честность всегда приходится платить. Честность перед собою - и есть главный компромисс между практичностью и современным искусством. Проявить честность - это как прыгнуть с неба, не научившись сноукайтингу.
   Вика пробыла у Рёнэ с 26 по 30 декабря. Сказочный промежуток между Рождеством и Новым годом. Период примирения христианина и атеиста. Кто из них был христианином? Конечно же, Vi. Именно она олицетворяла собою современное искусство. В отличие от Рёнэ, что собирала семена редиски для будущего урожая. "Вот, посмотрите, редиска взошла в том году", - показывала свои фотографии Наташа, а Вика смотрела их будто картину Моне в Парижском музее Клода Моне. Что интересно - они обе были искренни. Но если Рёнэ прыгала с горы намеренно, то Vi - по мере необходимости. Вика руководствовалась суеверием, а Рёнэ соответственно - здравым смыслом.
   К чему приводит взаимная искренность? Митя не раз задавался этим вопросом, но так ни к чему и не пришёл. Большей частью она приводила к разрыву всяких отношений, хотя бывали и исключения. Чем больше люди доверялись друг другу, тем скорей наступал разрыв. Исключение составляли те редкие случаи, когда взаимную искренность проявляли безобидные романтики. Будучи, как правило, хорошо воспитанными, они не вынашивали подлости, довольствовались общими рассуждениями и получали удовольствие от самой искренности. Иначе говоря, искренность - сомнительная добродетель. Два искренних тирана, к примеру, скорей поубивают друг друга, чем договорятся о сотрудничестве. Взаимная искренность мало что значит. Это лишь второстепенная, дополнительная характеристика и она ничего не решает.
   Она ничего не решила и в отношениях между Россохиной и Рёнэ. Они сблизились, рассказали друг другу всё, что знали о Джони, постояли у моря, и на этом всё. Море и вправду было красивым. Реальные пейзажи оказались ничуть не хуже миниатюр из Интернета. Христиане и атеисты с трудом договариваются. Митя знал об этом, и не строил иллюзий.
  
   Первой принялась за роман Тайка. Со всей своей жизненной энергией она набросилась на книжку, намереваясь её издать и извлечь как можно большую прибыль. Издательский бизнес был её коньком. Пусть и абсурд, думала она, - была бы фантазия, а памятуя предыдущие Джонины опыты, Нефёдова не сомневалась в успехе. Роман и вправду оказался на удивление живым. Текст был плотным, полным действия и размышлений. Джони словно ткал лоскутное одеяло. 240 страниц - каждая со своим подзаголовком, своей мыслью и зарядом для продолжения. В своём роде, non stop. Не успев пережить одно потрясение, читатель погружался в другое и не менее впечатляющее.
   Тайка даже припомнила Людвига ван Бетховена с его одержимостью перечить и Гайдну, и Моцарту, и всему миру. Этот композитор действовал на неё скверно, но чего было не отнять у немца - сумасшедшей внутренней силы. В итоге Людвиг буквально взорвал Венскую оперу. Он раздвинул границы жанра. Может, и Джони это удастся, мечтала Тайка.
   Даже если и не удастся, думала Vi, прочтя роман, - ясно, что Джони любил её. Он любил её все эти годы, и любил до сих пор. Последние страницы он записал чуть больше месяца назад, и именно там Джони признался, что не мыслит без неё ни настоящего, ни будущего. Тем не менее, он прощался с нею, понимая, что рассчитывать не на что, и приглашая весь род людской в магазин потерянной любви. Роман так и назывался: "Магазин потерянной любви".
   И вновь МАГАЗИН. Митя как будто знал, чем всё кончится. Джони то и дело возвращался к этому магазину в предыдущих записях, и не оставлял его и сейчас. Он не сомневался, что Тайка займётся изданием, что привычной жизни пришёл конец, и что Вика ещё долго не рассмеётся своим беззаботным смехом. Потребуется время. "И немало времени, - рассуждал Митя, - чтобы успокоиться и продолжить работу". "Виртуальный клон" закрывался до лучших времён.
   Он взял рукопись и неделю не выходил из дому, лишь время от времени выглядывая в окно и прислушиваясь к звукам реального мира. Ему хотелось этих звуков, и хотелось тем больше, чем сильней он погружался в события книги. Замысел, между тем, был прост и незатейлив.
   По сюжету некто Биёбони покупает в "Прекрасном мире компьютеров" компьютер. (Биёбони Махатма Рич, собирательный образ - догадался Митя, и был прав.) Не проработав и трёх минут, компьютер ломается и Биёбони сдаёт его в отдел брака. Брак как брак. Биёбони возвращается к работе, но вскоре его сбивает машина, и он умирает по дороге в госпиталь. Уже и сам, попав в отдел гарантийного обслуживания, Биёбони задумывается - а в чём тут фишка? Дальше следует умопомрачительный action. В голове у писателя разворачивается незабываемое действо. "Драматическая пьеса, - пишет Джони, - полная абсурда и сожаления".
   Время от времени на страницах романа появляются и знакомые нам персонажи: Хью, Лиза Берковиц, Нефёдова, Наташа Рёнэ и Вика Россохина с Джони. Они молоды, красивы и полны надежд. Их "мастерская" вполне узнаваема и до боли напоминает реальный мир. Роман, будто лоскутное одеяло, удивлялся Митя. К концу повествования это одеяло и вовсе накрывало вас каким-то благостным смирением перед невозможностью гарантийного ремонта - нет, так нет.
   Брак оказался неремонтопригодным. В этом месте автор делает ремарку. "К чёрту Биёбони, - замечает он. - Этих Биёбони не счесть, и Вика Россохина с Джони - лишь одни из них. Ничтожные капли дождя в предместье Коктебеля".
   Финал романа как раз и происходит посреди "Очёрков башен, колон и развалин на окоёме померкшей земли", как сумбурно подметил Максимилиан Александрович Волошин - ещё один Биёбони, искренне заблуждавшимся в земном счастье. Судя по всему, его нет.
   В какой-то момент Митя не выдержал.
   Он подошёл к окну, но увидев там лишь киоск и рекламу на растяжке, позвонил Нефёдовой.
   - Как ты? - спросил он.
   - Я в девятом троллейбусе, - пошутила она.
  
  II
   По роману Джони Фарагута Тайка и должна была находиться там. Вместе с бразильским музыкантом Паулиньо Гарсия она ехала в клуб "Bilingua" - послушать музыку, посмотреть кино, да и просто время убить. В который раз уже, перечитывая этот фрагмент, Митя всё больше убеждался, что Джони прав: нет смысла ехать из Бразилии в Москву - всё равно замёрзнешь. Замёрзнешь до полусмерти, а в награду получишь всего ничего - редкие аплодисменты, да чашку отвратительного кофе. Иначе говоря, жизнь приличного человека не стоит и ломаного гроша.
  
  СООТНОШЕНИЕ ЦЕНЫ И КАЧЕСТВА
   Паулиньо Гарсия ехал в нетопленном троллейбусе, чтобы преподать мастер-класс посетителям "Bilingua". Тем временем люди прибывали. Иные из них пришли задолго до начала: приближался час культурного разнообразия. "Словно кролик в сарае, - пишет Джони, - они не знали, зачем живут и что за дверью".
   - Скажите, а сегодня будет концерт? - спрашивал то один кролик, то другой.
   - Не знаю, - разводил руками сторож.
   Да и откуда ему было знать. Вся его жизнь была ожиданием концерта. Теперь же, когда представление близилось к концу, он лишь просовывал в сарай сухой травы и уходил.
   - Кар, - вторила ему ворона с крыши.
   Несмотря на сильный мороз, птичье сердце не знало ни холода, ни безразличия. Сторож в её понимании был большой вороной с подбитыми крыльями, и она помогала ему как могла.
   Троллейбус с Гарсия едва продвигался.
   Он уже приближался к Садовому кольцу, когда у вывески "Инженер" вдруг встал. Его мотор затих, а свет в салоне сделался бледно-жёлтым. "Наверное, кончилось электричество", - подумал Паулиньо, и не ошибся: электричество и вправду закончилось. Окно у сидения Гарсия покрылось изморозью. "Хуй, тебе, Путин" (надпись по инею), да неизвестный номер телефона - это и всё, что мог увидеть там бразильский музыкант. Он соскрёб было изморозь со стекла, но выглянув в окно, застал лишь метель. Снег валил расчудесной пеной, не переставая ни на миг. "Будто Иисус чистит зубы", - вот метафора, которая могла бы прийти художнику, и пришла.
   Было ли это откровение? - автор словно полемизирует сам с собой, и тут же отвечает: "Конечно же, нет". Паулиньо не понаслышке был знаком с чарующей жестокостью Господа нашего Иисуса Христа, но теперь у него и зуб на зуб не попадал.
   - Синьор Гарсия, да у вас зуб на зуб не попадает, - обратилась к нему бабушка спереди. У неё был костыль и добрейшие глаза Фани Ефимовны Каплан, стрелявшей в Ленина, вечная ей память.
   Всё это время Тайка Нефёдова наблюдала за Паулиньо и размышляла о соотношении цены и качества. Сугубо животное устройство потребительского рынка делало это соотношение до смешного примитивным. Всегда существует некоторый минимальный уровень качества, приемлемый для большинства. По сути, на этом уровне можно задирать любую цену. Так же и с приличным человеком. Как правило, его искусство не соответствует требованиям обывателя. В результате, цена ему - грош. Замёрзнет до полусмерти, а в награду получит всего ничего - редкие аплодисменты, да чашку отвратительного кофе.
   "Надпись по инею, - заключает Тайка. - К ночи троллейбус засыплет снегом, и умная ворона сможет честно признаться любому кролику: "Никакого концерта не будет".
  
   Между тем, зима подходила к концу. Митя уволился из "Прекрасного мира" и теперь полностью сосредоточился на своём проекте. Последний роман Джони Фарагута явно придал ему сил. Одна особенность, правда, настораживала: роман так и напрашивался на прочтение "между строк". Именно поэтому он требовал не только вдумчивости, но и воображения. Безусловно, роман был сложен для восприятия. Тем более, он был сложен, если учесть ещё и высочайший темп повествования. Иначе говоря, у читателя не было иной возможности вникнуть в текст, кроме как или притормозить, или оставить всё как есть, и довериться чувственному восприятию.
   Короче, кому как повезёт, думал Митя. Что же касается его самого, у него словно открылось второе дыхание. К тому же, пришли новости от Элис. Её сайт мало-помалу приобретал новых клиентов, наметился рост прибыли, да и вообще, дела обстояли как нельзя лучше. Тайка подыскала нескольких издателей для Джониной книжки, вела переговоры о наиболее выгодном контракте и всё опасалась - как бы "Ардис" не опередил её. Впрочем, зря опасалась. Американское издательство отвергло рукопись. Джони вернулся в Европу и большую часть времени проводил с Эмили, взявшись за новый цикл рассказов.
  
  III
   Новый цикл рассказов замысливался в виде собрания сюжетов, где в главных ролях были уже не люди, а животные. Со временем животные вообще приобрели в его творчестве довольно значительный смысл. Разнообразные представители фауны вызывали у Джони нежный трепет. Большей частью они вели себя, как вполне приличные граждане, и с которыми было о чём поговорить. Он находил их не менее умными, чем люди. При этом, чем ближе животные находились к концу пищевой цепи, тем в большей степени Джони сочувствовал им. К слову сказать, его последний роман прекрасно иллюстрирует эти чувства. Взять, к примеру, эпизод с Наташей Рёнэ и котиками, сбежавшими из цирка на проспекте Вернадского.
   Митя хорошо запомнил этот фрагмент. Наташа Рёнэ и её друг из Осло по имени Кристофер Гамсун (солдат ООН и миротворец) пришли в Дарвиновский музей и застали там морских котиков, плескавшихся в фонтане. Стоял жаркий день, выставка оказалась скучной. "Надо же, - пишет Джони, - доисторические экспонаты музея явно проигрывали действию, развернувшемуся на улице". Вслед за котиками Наташа и Кристофер попрыгали в фонтан и вместе с животными наслаждались прохладой. По правде говоря, котики выглядели куда более жизнерадостными, чем люди: если посетители прохлаждались, то беглецы из цирка наслаждались свободой.
  
  ЦЕНА СВОБОДЫ
   Куда ни кинь, горел лес, а в воздухе стоял дым.
   "И отчего так тепло?" - спрашивал себя Гамсун, позабыв о дожде и вдыхая лесной пожар. Ответ напрашивался сам собой: лето как лето - лесной пожар на выборы не ходит. "Условия жизни существенно изменились", - думала Наташа Рёнэ, кидаясь в фонтан у Дарвиновского музея. "Эти перемены, - вторил ей Кристофер, будто мог слышать Наташины мысли, - неизбежны. Человек производит всё больше тепла, небо нагревается - вот дождевые капли и не прилетают к нему".
   Неожиданно у них над головами показался аэроплан. Сперва он просто кружил над ними, но впоследствии повёл себя словно настоящая боевая машина. В каком-то яростном порыве аэроплан то налетал на них, то вновь поднимался ввысь. Временами создавалось впечатление, что он намеренно устрашал животных. Вместе с Рёнэ в фонтан кидались собаки, всевозможные птицы и насекомые. Оказавшись в воде, они радостно плескались. Казалось, и быть не могло никакого аэроплана. Он если и был, то не нападал на них, а летел себе в чистом небе, готовый к счастью и показывая окружающему миру свой деревянный пропеллер. Пропеллер этот и в самом деле был хорош: животные радовались прохладе, и кто хотел, тот с тем и играл. Впрочем, требования к радости минимальны. Радость ни к чему не обязывает, и оставляет за сторонами любую возможность.
   "Как видим, - продолжает Джони, - наши друзья думали об одном и том же, что странно: всё это время Рёнэ придерживалась принципа достаточной отдалённости, а Гамсун - стоило приблизиться к ней, сразу же отдалялся. Иными словами, их аэроплан ездил туда-сюда и не взлетал. По одну сторону от него располагался ангар, по другую - океан и череда пустынных пляжей. Так что эта способность одинаково мыслить была лишь случайным совпадением. Это не было ни приобретённым свойством, ни, тем более, утратой целостности. Они оба были и свободны, и нет одновременно".
   К фонтану, между тем, прискакали морские котики из цирка. Там у них, правда, был свой фонтан, но тесный и полный принудительного труда. Один за другим млекопитающие прыгали в воду и кричали от радости, а Гамсун всё слушал шум падающей воды, смотрел, как крутится пропеллер и читал Наташины мысли. "Напрасно Кристофер не купается", - думала она. "Может и так", - мысленно отвечал ей Кристофер.
   Время от времени котики заныривали на глубину и подолгу сидели там, задерживая дыхание. В сущности, они прятались от суровой действительности. Ведь одно дело развлекаться в цирке, а другое - работать там. Глядя на них, никому и в голову не придёт стать котиком.
   Звери и плакали, и смеялись одновременно.
   Тут-то и случилось непредвиденное. Внезапно двери Дарвиновского музея распахнулись и оттуда высунулись с десяток набивных чучел. Это были доисторические чучела. Они кивали своими мордами и оставляли тягостное впечатление. За ними бежала экскурсовод. Она отчаянно хотела вернуть экспонаты, но те не давались. Чучела один за другим кидались в фонтан. Экскурсовод то и дело кидалась за ними. В какой-то момент в фонтан кинулся и Наташин друг, но тут же вылез и отряхнулся - за котиками приехал полицейский автобус.
   "Цена свободы, - размышляет Джони, - сопоставима лишь с неизлечимой болезнью, тюремным заключением и безответной любовью". Особый интерес у Мити вызывали доисторические чучела. В высшей степени точная метафора, убеждался он раз от разу. Стремление к свободе - есть не что иное, как следствие эволюции видов. Именно поэтому бороться с нею не только преступно, но и бессмысленно.
   Животных тем временем выволокли на сушу и теперь отправляли кого куда. Котики нехотя поднимались из фонтана и, опустив свои печальные морды, один за другим брели в сторону проспекта Вернадского. Дольше всех упирался бегемот. Сопротивляясь, он озирался и искал помощи, но напрасно: никто не помогал ему. Бегемота погонял какой-то человек в костюме клоуна. Вероятно, это и был клоун, и судьба бегемота целиком зависела от него. "Не оставлять же его здесь?", - удивился клоун, поймав на себе Наташин взгляд. "Почему бы и не оставить, - ответила она. - Что вы хотите взамен вашего бегемота?" Клоун задумался.
   И тут, улучив подходящий момент, бегемот со всей силы подпрыгнул и наконец вырвался на свободу. Его будущее стремительно менялось. Сломя голову он мчался, куда глаза глядят, и вскоре скрылся из виду. "Ну, вот и молодец, - подумал Кристофер Гамсун, - бегемот как бегемот". "А так бы и жил понапрасну - без цели и воображения", - добавила Рёнэ.
   "В её представлении, - заключает Джони, - ЦЕНА СВОБОДЫ соизмерима с человеческим достоинством (что толку жить в унижении?). Относительно клоуна - он и знать не ведал об истинной свободе. Образно выражаясь, клоун исходил из принципов марксизма-ленинизма, а его система ценообразования основывалась исключительно на плановой экономике".
  
   В июне что ни день - шёл дождь. К середине месяца Митя с Тайкой и Vi изготовили последних клонов из майской очереди и на неделю уехали в Дарвин (Австралия) - набраться впечатлений и отпраздновать Викин день рождения. В Дарвине к ним присоединились Алиса с Алексом и Наташа Рёнэ, прилетевшая рейсом из Лондона.
  
  IV
   Они ждали и Хью, но в последний момент Мануилова заболела, и приехать не смогла. "Друзья, вы не поверите, писала она. - В последний момент слегла от мигрени, а ведь так хотелось повидать вас". "Ничего, еще повидаешь", - ответили они в "Фейсбуке" и прислали ей фотографий - смотреть не пересмотреть.
   Между тем, Митя так и видел Хьюлет на крыше у Каракума с самим собою - ещё один фрагмент из последнего Джониного творения. "ЛЕСБИЯНКА И ПРИЁМЩИК БРАКА" - гласил подзаголовок. Незабываемая сцена. Одна из немногих эротических сцен в "Магазине потерянной любви". Джони как будто прознал о Митиной привязанности к Хьюлет в первую пору их знакомства и теперь развлекался. Развлекался искренне, но также и с грустью, как будто и сам мечтал о Хью. Впрочем, и здесь он умудрился придать, казалось бы, обыденному явлению черты драматического сопоставления: чем выше люди забираются со своей любовью, тем более быстрым и, в сущности, роковым оказывается падение. "Любовь - это ПРУЖИНА в бесчеловечном механизме повседневности", - замечает писатель-экстремист.
  
  ПЕРЕХОД КОЛЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО
   "Однажды Митя Захаров, приёмщик брака, решил поприбивать к бордюру осенние листья, - пишет Джони. - Работа спорилась. Тут-то ему и позвонила Катя Мануилова - археолог и лесбиянка".
   Хьюлет, - обрадовался Захаров. Оставив на время свою работу в университете Висконсин-Мэдисон, она прилетела в Ашхабад, и теперь жила на крыше в мамином доме. "Я тут разделась и загораю на крыше, - призналась она, - вам понравится. Можно валяться, сколько хочешь". На обед она ела дыню, и подолгу купалась в Каракумском канале. Ашхабад - жемчужина Средней Азии, подумалось Мите. "Узнав, что вы разделись, я и сам захотел, - ответил он. - Вот только с листьями разберусь".
   Итак, Джони изобрёл и исследует прекрасную ситуацию: лесбиянка приглашает своего друга в гости, а тот и рад. Его прежние чувства вспыхивают с новой силой. Митя залазит в самолёт, и вот уже он в воздухе. Пружина отведена, посмотрим, что дальше.
   Рейс обслуживала туркменская компания.
   Флаг этой страны был похож на Хью. Впрочем, как и её письма, и кольцо с орнаментом на большом пальце. "Митя, вы где?" - позвонила она. Ей не терпелось узнать, ждать его или нет. Митин самолёт, вероятно, прошёл над Каспием - водная гладь сменилась сыпучей пустыней. "Прошёл над Каспием", - ответил он и спросил, что её беспокоит? Нет, её ничто не беспокоило. Она давно поприбивала свои листья, а теперь и вовсе забыла о них. Драматичная любовь к Берковиц сделала своё дело. Хьюлет разочарована. Она забралась слишком высоко. Падение было стремительным и болезненным - странно, что вообще выжила. В настоящий момент Хью мастурбировала, присев на край ванны и разведя колени. "Приезжайте и сами увидите", - сказала она. Мануилова выглядывала его с пожарной лестницы. Ветер поднимал её платье. Даже издалека она была похожа на свои письма.
   Отпуск они провели на крыше. Слазили редко, да и слезать не хотелось. Хью устроила там навес от солнца, надула кровать и разбила цветочную ферму. Вечерами она срезала с грядки тюльпан-другой и играла с ним, то утыкаясь в него губами, то лаская им упругий клитор. Митя всё больше влюблялся. На ночь он читал ей "Лансароте" Уэльбека, играл на фортепиано и тайком восхищался ею, не в силах отвести взгляд.
   Его любовь напоминала любовь Роберта Коха к 17-летней актрисе по имени Хедвига Фрайбург. Эта Хедвига перевернула всю Кохову жизнь, но вряд ли они были счастливы. "Пружина в действии", - не унимался Джони. Добавим к этому неудачи с "Туберкулином", разрыв с семьёй и сплошь неурядицы в университете Гумбольдта, где Кох и проработал остаток жизни. Подобно Коху, Захаров бился над своим "Туберкулином", но тот не давался.
   В субботу ближе к полудню они слезли с крыши и пошли нырять в Каракумский канал. Хьюлет ныряла с разбегу, плыла быстро и далеко. Скрывшись из виду, она подолгу не возвращалась. "Наверное, ловит молодых черепашек, - думал Митя. - Отпустите нас, тётя Хью, - скажут ей черепашки и уставятся на неё своими черепашьими глазами. Выйдя на берег, Хью отпустит их, и те разбегутся".
   Черепашки и вправду разбегались.
   Они всерьёз опасались за свою жизнь. Отовсюду приземлялись голодные чайки. Завидев черепашек, чайки хотели их съесть, а Хьюлет то и дело отгоняла птицу, будто стояла на страже справедливости. Достигнув воды, черепашки уплывали. Чайки кружились над ними, так и не поняв, что происходит, а Хью металась - она смеялась и плакала одновременно. Иными словами, Катя Мануилова искусственно создавала себе трудности и с романтизмом преодолевала их.
   Всё это время он наблюдал за ней. Хью проявляла заботу и решимость. "В отличие от нас с Россохиной, - пишет Джони, - Хьюлет любила детей. Ей не претил институт брака, придуманный церковью, да и сама церковь не вызывала у неё отторжения. Мы же с Викой лишь смеялись над собой. Быть серьёзным никуда не годится, напоминала мне Vi - стоило задуматься, признаться в любви к ней, или даже просто пожалеть о чём-нибудь".
   Вода в Каракумском канале была чуть мутной.
   Время пролетело, как один день, и Мите пора было в аэропорт. "К вечеру хорошо бы подняться в небо", - думал он. Хью сложит постель, черепашки и думать забудут о приключении на берегу, а он сочинит по ним стих-другой или даже пьесу, наблюдая сквозь иллюминатор за звёздами.
   "Ясно, что Митя был потерян, - приходит к выводу Джони. - Его пружинный механизм был взведён до предела. Захаров поднимется в небо, а дальше стремительно пойдёт вниз. Любви, приобретённой на крыше у Хьюлет, окажется вполне достаточным для болезненного падения. Хорошо, если выживет. В любом случае он будет - что ископаемый артефакт в Музее естественной истории при университете Гумбольдта. Его никто даже не станет искать. Вот и Хьюлет: с нею творилось то же самое - её никто не искал. В этом явлении как раз и состоит, - заключает Джони, - ПЕРЕХОД КОЛЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО".
  
   Странное дело, размышлял Митя. Прибегая к тем или иным сопоставлениям в своём творчестве, Джони ни разу не использовал греческую мифологию. Или он её не знал, или чурался. Нет, в самом деле, главной метафорой современных философов (да и не только философов, взять тех же писателей, к примеру) являются греческие боги. То и дело Митя натыкался на подобные ссылки, и честно говоря, все эти ссылки удручали. Уж не перегибают ли философы палку? - спрашивал он себя, но ответа так и не находил. В любом случае, Бог - это скучно - греческий ли он, или ещё какой.
   Митину неприязнь к религии подогревало ещё и "великое" соглашение Русской Православной Церкви с Правительством РФ, утверждённое в январе и внесённое в Конституцию. В соответствии с соглашением отменялся принцип отделения церкви от государства. Решение подтверждалось общероссийским референдумом. "Иисус Христос - наш бог", - гласили растяжки по всей России. Отныне любой гражданин, уличённый в атеизме, считался врагом народа. Остальные религии даже не рассматривались. "Да пофиг остальные", - не скрывал своего раздражения президент. Таким образом, многовековая пружина преклонения перед религией была отведена до предела. Как следствие - качество перешло в количество. Митя с тревогой предчувствовал грядущие перемены.
   По сути, он оказался перед чудовищным выбором: или принять христианскую мифологию, или всё же остаться атеистом, и тогда - жди беды. В любой момент его могли схватить и сжечь на костре. Не смотря на, казалось бы, видимый прогресс в эволюции человека, его религиозная сущность с годами не менялась.
   Как тут не вспомнить эссе Джони Фарагута о Митиной группе Jesus Christ VIP Star. Захаров огляделся. Он подошёл к книжному шкафу, взял оттуда с десяток журналов "Паддингтон", но вдруг вспомнив, что они так и не напечатали статью о JCVS, вернулся на место. Неплохой был журнал. Самый что ни на есть околомузыкальный абсурд. Как раз то, чем и занимался его ансамбль, используя вместо классических инструментов тон-генератор и костюмированное шоу. Нет, так нет - на компьютере уж точно найдётся, решил Митя, и ошибся. На компьютере эссе не было. Годы сделали свое дело. За последние восемь лет он дважды сменил компьютер, не говоря уже об архитектуре и программном обеспечении. Лишь к вечеру он обнаружил текст в одном из буклетов к четвёртому и последнему альбому JCVS под названием "Преобразование материи в счастье". А что, неплохое эссе, подумал Захаров.
  
  МОДЕЛЬ ИДЕАЛЬНОГО МЕХАНИЗМА
  (Фрагменты эссе Джони Фарагута о Jesus Christ VIP Star)
   Куда ни кинь, всюду Бог - вот что приходит в голову первым делом. Оно и правильно. Ведь если вдуматься, эта распределённая сеть обладает до сих пор непревзойдённым потенциалом инвариантности к происходящему. Что бы ни случилось - всегда найдётся объяснение.
   То же и со звуком. Акустическая система Господа нашего поддерживает любую прикладную задачу, и в отличие от человека, поделившего звук на естественный и искусственный, то и дело соединяет их. Тем временем ослик Иисуса Христа не стоит на месте. Опыт за опытом и ослик, и Иисус совершенствуют модель идеального механизма, пытаясь подобно Игорю Фёдоровичу Стравинскому охватить целиком всю музыку.
   Итак, Иисус Христос Необыкновенно Важная Звезда. Всякий, кому довелось послушать JCVS, замирают в счастливом блаженстве. Затем, придя в себя, эти люди радостно подпрыгивают, кричат и беснуются. "Взрывы выкриков толпы, переплетающихся в восхитительный гам", - пишет Милан Кундера об одном из первых модернистских произведений - "Семьдесят тысяч" чешского композитора Леоша Яначека (1909). И тут же: "Я вспоминаю грустные годы, проведённые в Чехии в начале вторжения русских. Тогда я влюбился в имена Варез и Ксенакис: эти образы объективных, но не существующих звуковых миров говорили мне о бытии, освобождённом от человеческой субъективности, агрессивной и неудобной. Они говорили мне о нежной бесчеловечной красоте мира до или после того, как по нему прошли люди" ("Нарушенные завещания", глава "Музыка и шум").
   Кундера как в воду глядел. Вторжение идёт и поныне. В этом смысле человеческое ухо всё больше нуждается в разнообразии. Да и вообще, присутствие человека - довольно пагубно. Шум у Леоша Яначека как нельзя лучше характеризует это извечное состояние протеста. Хорошо хотя бы есть ослик. Он словно смотрит на вас и всё знает. Нет, в самом деле, его потенциал инвариантности к злу поистине бесконечен. За что бы он ни взялся - всё у него выходит. Вероятно Иисус Христос, так же как и электричество имеет волновую природу.
   Проходя через полупроводник, электрический сигнал бьётся о металлический корпус радиодетали, производя звук. В сущности, это первобытный звук, напоминающий шум дождя. При определённой модуляции он похож на ветер. Затем мы слышим человеческую речь, а в конечном итоге - короткое замыкание и редкие аплодисменты: до свидания, прекрасный мир.
   В отличие от традиционной музыки композиция тон-генератора - что генетический код. В соответствии с многоуровневой моделью реальности ниже располагаются элементарные частицы и кот Шрёдингера. Подобно электрону в квантовом ящике этот кот не жив, не мёртв, а Бог одновременно присутствует и здесь, и где бы то ни было.
   Теоретически на расстоянии электрона от нас существует параллельный мир. На расстоянии электрона от того мира - ещё один, и так далее. На сегодняшний день, к сожалению, нет ни малейшей практической возможности посетить другое пространство. Зато есть множество способов вообразить его. Вот и с Христом то же самое: он словно другая вселенная в голове у музыканта. Насколько можно судить по музыке и текстам, философской основой проекта JCVS является атеизм. Довольно ироничный, но в то же время и вполне здравый. Дистанция между метафорой и пошлостью здесь хоть и минимальна, но она есть, и ни в коем случае не угрожает ни Иисусу Христу, ни Аллаху, да и вообще никому. В своём роде, модель идеального механизма.
   Итак, Иисус Христос в некотором другом измерении попал в засаду и вместе со своим отрядом был убит. Шёл дождь. В ногах же у командира потрескивало радио. Это была полевая радиостанция, видавшая виды и с надписью "Хуй" на передней панели. Задувал ветер, а из динамика то и дело доносились встревоженные голоса. Вот и на этот раз друзья потеряли героя.
   Нет, это и вправду надо послушать.
  
  V
   Теперь, спустя годы, Митя сомневался.
   Слушать там было нечего. Собранный наспех коллектив и понятия не имел ни о цели проекта, ни о его философской основе, как выразился Джони Фарагут в своём эссе. Зато метафора с параллельными мирами на расстоянии электрона от нас была интересной. В сущности, рассуждал Захаров, его "Виртуальный клон" как раз и был ВХОДОМ в эти другие измерения.
   Надо сказать, идея о параллельных мирах не отпускала Джони и до сих пор. Её кульминацией Митя считал так называемый "павильон с временами года", предложенный писателем в последнем романе. Фрагмент довольно наглядно отражает Джонино состояние после многих лет мытарств. Джони явно устал и мечтает о толике комфорта. Он вновь переносит нас в Москву, изнемогающую от летнего зноя и пожаров. Чувствуется, однако, что на этот раз он имеет в виду не лесной пожар, как в 2010-м, а самый что ни есть ПОЖАР ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. Война и в самом деле шла полным ходом. Было и так непросто, а с годами становилось только хуже. Образно выражаясь, климат портился. В главных ролях мы видим всё тех же Хьюлет, Тайку Нефёдову, Наташу Рёнэ и Вику Россохину. В какой-то момент среди действующих лиц появляется и Джони, но лишь на секунду. Думаешь, - вот и он, но к тому времени его и след простыл. Зато он предложил прекрасный способ времяпровождения - павильон с временами года. Попав туда, каждый выберет себе климат по душе. Покупка обойдётся недорого, а удовольствия - море.
  
  ВЫГОДНОЕ ВЛОЖЕНИЕ КАПИТАЛА
   "Будущее неприглядно, - пишет Джони. - В этом убеждались и люди, и животные, и птицы. Убеждалась в этом и Катя Мануилова, поджидая автобус у станции "Лось" и наблюдая, как поднимается сильнейший ураган".
   А затем сухие листья внезапно приподнялись от ветра и вдруг понеслись, будто сумасшедшие, кивая головами и кружась. В ушах забился визг оргии. Безумные листья летели прочь от автобусной остановки, то и дело кидаясь из стороны в сторону. Они стремительно неслись в направлении Анадырского проезда, подгоняемые горячим асфальтом и беснуясь от радости скорой встречи с фронтом. Фронт высокого давления. Народный фронт, если хотите. Несколько капель дождя упали с неба. "И тут, - продолжает Джони, - раздался оглушительный гром".
   Будь неладна такая жизнь. Раздался гром, но на этом всё и закончилось. Дождь так и не разразился. Да и были ли это просто листья? Не зря у остановки молилась бабушка и всё поглядывала на небо. "Солдаты Господа Бога - вот кто это были", - сказала она и поплелась на мост. "Мало ли убитых, - подумала Хьюлет, - лежит повсюду и ждёт развязки?". Тут или дождь или, правда, солдаты: напьются, завидят заблудшую душу и давай гоняться за ней.
   В этом месте Джони вновь переносит Мануилову в Ашхабад. Он словно говорит нам: "Нет, друзья, на станции "Лось" ей не место. Хью слишком хороша для Анадырского проезда". А ведь он прав, думал Митя Захаров. Благополучно приземлившись в аэропорту Ашхабада, Хьюлет миновала арык, купила дыню и залезла на свою крышу для секса. С прошлого лета здесь мало что изменилось: лестница, надутый матрас, цветочная ферма, да навес от солнца.
   Стянув волосы в пучок, Хьюлет прилегла.
   Жизнь пытливой лесбиянки многообразна, но в той же мере безысходна, что и жизнь гетеросексуала. "Точно павильон с временами года", - подумалось Хью. Павильон размером с футбольное поле работал круглосуточно и без выходных. Хьюлет сняла трусы и задрала юбку. Над нею болталась бечёвка от воздушного шара. Зацепившись за зонт, бечёвка, в сущности, истлевала на ветру, и теперь как нельзя лучше дополняла картину. Павильон, как и естественный ход событий в умеренном поясе, был разделён на четыре части. "Ты можешь войти в любую из них", - писал Джони Тайке Нефёдовой, а та лишь смеялась. "То одеваясь, то раздеваясь, - отвечала она, - есть над чем подумать".
   "Вот и думай", - вторила ей Хьюлет, занимаясь любовью с воображаемой Берковиц, под своим навесом. Хью словно ходила в этом павильоне с временами года, и раз за разом кончала. "Чаще всего, - прочла она как-то на сайте "Sex Butik", - множественный оргазм можно получить при воздействии на точку G". А вскоре и точка нашлась. Это был павильон с осенью. С деревьев падали листья, то и дело моросил дождь, открывались зонты, в воздухе стоял запах шоколада, а из бутиков доносились Radiohead и Muse.
   Ощущений добавлял и вид, открывавшийся за прозрачными перегородками павильона. Перед глазами стояли времена года и этого хватало. В особенности волновала модель зимы. Зимний павильон располагался почти напротив, и как бы предсказывал Хьюлет будущее. В будущем у Хью кружился снег, фонарь раскачивался от ветра, а дворник чистил тротуар, то и дело бормоча туркменскую народную песню.
   "Иными словами, - заключает Джони, - точка G у Хьюлет хоть и находилась, как и у Тайки в передней части влагалища, в отличие от Нефёдовой имела, скорей, метафорическую подоплёку. Если Тайкино счастье было физиологическим, меркантильным и нуждалось в общественном мнении, то Хью было хорошо самой по себе: её вполне устраивала модель умеренного климата, дворник из зимнего павильона, да и модель будущего. Сперматозоиду, короче, рассчитывать здесь было не на что".
   В это же время Наташа Рёнэ тынялась у Капельского переулка, выглядывая понапрасну троллейбус. Видимость была никудышней, да и троллейбус не ходил. Вроде бы шли дорожные работы, но никто не работал. Над землёю стелился коричневый дым. Горел не только русский лес, - истлевала бечёвка от воздушного шара, а вместе с нею и последняя связь приличного человека с реальностью.
   Павильон с временами года всё больше наполнялся русской речью. Казалось, G-точка у этой страны была, как и у Тайки - на своём месте и безо всяких излишеств. Подавляющее большинство людей и слышать не хотело ни о какой свободе мысли и, тем более, о свободе творчества. "Удел простолюдина - практичность", - то и дело повторяла Вика Россохина. Вот они и строили павильоны из бетона и стали, не покладая рук, а затем жили там и радовались. Остальная же часть населения перебивалась мастурбацией, выглядывая понапрасну троллейбус в Капельском переулке.
   "Наряду с клитором, - писал всё тот же "Sex Butik", - G-точка (точка Грэфенберга - по имени немецкого гинеколога) является одной из самых чувствительных эрогенных зон". "И наиболее эффективным инструментом маркетолога на рынке товаров", - шутила Наташа Рёнэ спустя день после происшествия с морскими котиками. "Выгодное вложение капитала", - добавлял Джони Фарагут, словно прощаясь с нами до лучших времён.
  
  VI
   Поездка в Австралию пошла им на пользу. Митя с Тайкой и Vi будто переосмыслили что-то очень важное для них, не говоря уже о Гончаровой с Губановым и Рёнэ.
   И дело даже не в "Виртуальном клоне". Теперь, когда они добились материальной состоятельности, наши герои всё больше задумывались о будущем. Старость - не подарок, тут и думать нечего. И всё же, главным недостатком старости являются отнюдь не болезнь, немощность или сна - ни в одном глазу. Одиночество - вот страх, преследующий человека в конце его жизни. Никто не хочет остаться один на один с ликом Господа нашего - пусть бы тот и был лишь фантазией Голливуда. Совместная поездка сплотила их, и друзья почувствовали в какой-то степени облегчение: в будущем они могли рассчитывать друг на друга.
   Наиболее впечатляющий подарок Россохиной ко дню рождения сделали Гончарова и Губанов. Они подарили ей миниатюрного андроида с внешностью Джони, изготовленного в лаборатории Хироси Исигуро (Hiroshi Ishiguro, профессор Осакского университета, Осака, Япония). В высшей степени забавный робот, внешне полностью совпадавший с молодым Джони времён начала двухтысячных. Робот поражал своей реалистичностью. Он был молод, в меру застенчив и к тому же влюблён. Безумно влюблён в Вику Россохину, продавщицу "Прекрасного мира компьютеров".
   "Эти японцы - первоклассные специалисты", - призналась Алиса. Ещё один понт, подумал Митя, и не зря - андроид хоть и был реалистичным, но с точки зрения интеллекта сразу же чувствовалась его чудовищная ограниченность. Понт в русском языке означает преувеличенную гордыню, а, по сути, хвастовство.
   В этом смысле довольно показательным представляется фрагмент из нашумевшего к тому времени романа Джони Фарагута. Тайка разместила с десяток подобных фрагментов в Интернете и теперь радовалась - там началась настоящая истерия. Главный лейтмотив был всё тот же: "Что ещё за либерал такой осмелился надсмехаться над нашими ценностями!" "Писатель-экстремист, а чего вы хотели?" - отвечала им Нефёдова, но те не слушали и всё требовали Джонин адрес и вообще намеревались учинить расправу над ним.
  
  СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ
   В конце романа Джони вновь переносит нас в Крым. Полуостров явно полюбился ему. Да и как не полюбиться. Что ни год - он приезжал сюда. До бегства из России это было как раз то место, где он мог хотя бы отчасти отвлечься украинской речью и выдающимися пейзажами. На этот раз в главной роли предстаёт Лиза Берковиц. САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ, как мы помним.
   "Так же как и морские котики с бегемотом, - пишет Джони, - Лиза Берковиц хорошо знала фонтан у Дарвиновского музея, и не раз купалась там, воображая себя посреди Лансароте, или пусть бы даже в Евпатории у соляных озёр". Этот украинский город был основан древними греками приблизительно две с половиной тысячи лет назад, но спустя время завоёван Россией и приведён в совершенный упадок. Глиняная амфора в краеведческом уголке - вот всё, что осталось от греческого мифа. Средняя зарплата в городе была чуть выше 100 евро, а продолжительность жизни едва дотягивала до 60 лет, и неуклонно падала. Заметим, даже греческий пенсионер имеет сегодня 750 евро, не говоря уже о работающем греке. И хоть этот грек не очень-то доволен жизнью, он доживёт до глубокой старости. По данным сайта "Будь здоров" средняя продолжительность жизни в этой стране составляет для мужчин и женщин соответственно 76 и 82 года.
   Лиза так и видела себя на приступке у церкви Святого Илии. Она сидела, скрестив ноги, и смирно поглядывала на водную гладь. Перед нею открывалась акватория морского порта, прохудившаяся лодка с жёлтым парусом, а в морской пучине - разбитый флот понтийского царя Митридата IV Евпатора. "Понт как Понт", - размышляла Берковиц.
   Понт (лат. Pontоs) - Греко-персидское государство (302-64 до н.э.) на Южном берегу Чёрного моря. Связь между этим Понтом и нашим триколором казалась хоть и не явной, но существенной. По мнению Берковиц, украинская здравница как раз и была современным постсоветским Понтом. К тому же, этот Понт и пиарили, мама не горюй.
   Всё это время прохудившаяся лодка болталась у пирса, и, казалось, её готовили к путешествию. Куда и зачем, Лиза не знала, да и не хотела знать. На что мне? - думала она. У Берковиц было одно на уме - поскорей убраться из этого порта.
   Из этого Понта, - дразнила она саму себя.
   Можно сказать, что у Лизы был сентиментальный клитор. Она получала удовольствие, не касаясь его, а лишь воображая, что касается. Рабочие стучали молотками, но вот о чём размышляла Берковиц, глядя на приготовления: эти рабочие - что художники импрессионисты. Стуча молотками, они словно водили кистями, крутясь у мольберта. Сегодня их картины продавались за бесценок, но уже при выходе из порта (из этого постсоветского Понта), они существенно подорожают.
   Прирост выйдет из-за крайне низкой себестоимости эмигранта, покидающего Понт. У людей, продолжала Берковиц, - то же, что и с потребительским товаром - продажная цена во многом определяется себестоимостью. При устойчивом спросе, чем ниже себестоимость, тем выгоднее можно продать и молоток и рабочего. Пересекая, таким образом, границу, рабочий и в самом деле становился художником и писал картину своего будущего.
   Лиза не сомневалась, что лодка поплывёт, куда придётся. "Куда поплывёт ваша лодка?" - то и дело спрашивали на берегу. "Куда бог пошлёт", - отвечали рабочие. Разница между продажной ценой и себестоимостью, думалось Берковиц, есть не что иное как коробка с гуашью. Применительно же к ней самой это был объём сентиментальности.
   Сентиментальный человек - что пытливая лесбиянка. Его жизнь многообразна, но в той же мере и безысходна. Тут как с кондиционером: он всякий раз хватает грязь. Время от времени ты его чистишь, но также и ясно, что он долго не протянет. Именно поэтому необходимо заранее позаботиться о его замене.
   Лодка и вправду плыла, куда бог слал.
   "Но вернёмся к Святому Илии, - продолжает Джони. - Вообразив себя у этой евпаторийской достопримечательности, любой удивится: церковь, будто прилетела с другой планеты". Её архитектура и место резко контрастировали с окружающей местностью. Вот и Лиза: лишь подумав в минувшую среду про Наташиных котиков, сразу же перенеслась в постсоветский Понт и теперь недоумевала, сидя на своём приступке: в сущности, церковь представляла собой космический аппарат.
   "Космический автомат для исполнения желаний", - смеялась Берковиц. Лиза озиралась и всё подыскивала момент, чтобы незаметно пробраться на лодку. К тому времени рабочие закончили ремонт и, будто молились, дожидаясь темноты.
   Несмотря на замысловатое устройство, принцип работы автомата был прост: он принимал деньги и выслушивал молитву. Единственной проблемой являлась её сбыточность. Автомат не давал квитанций об оплате, и, таким образом, не могло быть и речи ни о каком гарантийном обслуживании. То же касалось и отпущения грехов - космические пришельцы словно и знать не знали о товарном чеке, а только смотрели на вас своими голубыми глазами и разводили руками.
   Лиза прекрасно знала такую ситуацию.
   Всякий раз она натыкалась и на эти глаза и на этот жест. Банкомат с молниеносной быстротой схватывал деньги, но на этом всё и заканчивалось. Может и хватит уже, - думала она. И тогда, улучив момент, Лиза спрыгнула на землю и кинулась к причалу. Перебежав тротуар, она взглянула в последний раз на Святого Илию (этот гигантский монетоприёмник) и осторожно залезла на корабль.
   У туалета ей попались биржевые сводки и несколько объявлений из газеты, аккуратно вырезанные, но прибитые как придётся. В любую минуту Лизу Берковиц могли вспоймать, и она уже представила, как купается в этом фонтане у Дарвиновского музея, когда вдруг обессилела и прилегла под лестницей.
   Лодку то и дело кидало. В ночном небе пролетала то птица, то самолёт. Да и растёт ли вообще себестоимость человека? - не унималась Берковиц, и качала головой - вопрос не из лёгких. Впрочем, кого волнует себестоимость человека, когда на него и спроса нет.
   Наутро она нашла себе пустую каюту и устроилась там, прихватив доску с объявлениями и метлу. "Надо будет убраться", - крутилась мысль. В воздухе у иллюминатора искрилась пыль. За окном летали брызги. В одной стороне неба светило солнце, а в другой нависала серая туча, воссоздавая в памяти картину всевозможных заблуждений. "К чёрту заблуждения!", - Лиза пододвинула к себе доску и принялась читать.
   "Между тем, вернулась осень, - прочла она. - Теперь мы можем безнаказанно терзать себя мыслью о несостоявшемся благополучии. В этот период биржевые индексы падают, чего не скажешь о воображении". Заметка была довольно свежей. И дальше: "На самом же деле картина проста: линия горизонта, красная лодка, белая полоса". Совсем с ума посходили, эмигранты - Лиза метнулась к иллюминатору и, открыв его настежь, высунулась наружу. "К чёрту индексы!" - Берковец будто вылезла из засады и наступала. - К чёрту сентиментальность!" - кричала она. Лиза хотела других объявлений и другую доску, но море лишь уносило её слова в беспросветную даль.
   Слова, уносимые в эту даль, являлись в своём роде добавленной стоимостью - и к новой доске объявлений, и к самим объявлениям. Благополучие Берковиц, таким образом, отдалялось на неопределённый срок. Даже покинув Понт, Лиза не представляла, с чем столкнётся. В её понимании она достаточно намучилась и с индексами, и со своим романтическим клитором, чтобы пожить спокойно. Впрочем, пожить спокойно ей так и не довелось. Спустя день её понтийская лодка наткнулась на риф и затонула. Погибли все пассажиры, в том числе, и Лиза Берковиц - САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ.
   "Итак, разберёмся - что это у нас тут за добавленная стоимость?" - вопрошает Джони. Накричавшись, Берковиц вновь обессилела. Она закрыла окно и присела, уставившись в стену. Её гамак болтался от качки. "Для меня борьба оставалась игрой", - писал как-то Чарльз Буковски в "Голливуде". Эта его каждодневная мордотряска без цели и смысла казалась писателю игрой, но, в сущности, была лишь восстановлением нарушенного гормонального баланса. Иначе говоря, чтобы хорошо себя чувствовать, Буковски нуждался в драке. Это и было его добавленной стоимостью.
   К тому же, он был боров, и редко, когда проигрывал. Лиза же дралась умом, и так или иначе, всегда уступала. Целью её борьбы была обыкновенная справедливость, а та, словно гамак в пустой каюте - болталась и не давалась. Вероятно, Берковиц и в правду была дурой, а добавленной стоимостью применительно к её борьбе являлась земля-матушка.
   Помимо биржевых новостей и сентиментального объявления к доске был прикреплён календарь за 2004 год. Матерь божья, - мелькнула мысль. Календарь истрепался от времени и вызывал тоску. "Да это корабль-призрак", - подумала Лиза, и, в целом, угадала. Два или три десятка дат в календаре были обведены кружком и заштрихованы. Лодка словно болталась в закрытой акватории. Из кружков исходили стрелки с комментариями. В основном они касались человеческих отношений - отчасти любовных, и преимущественно утраченных.
   Выцветший календарь и в самом деле производил впечатление корабля-призрака. Давно пережив заштрихованные кружки, и понимая, что лучше уже не будет, люди всё равно тянули стрелки всё дальше и дальше. Время, таким образом, являлось добавленной стоимостью их любви. "Скорей бы уже высадиться где-нибудь, - думала Лиза. - Да где ж тут высадишься?"
   В этом месте Джони делает отступление и завершает фрагмент повествованием от первого лица. Митя обрадовался. Он будто вновь услышал давно позабытый Джонин голос.
   "Еле продвигаясь в своём троллейбусе из-за нагромождения машин, - пишет он, - мне, как и Лизе Берковиц, хотелось поскорей выйти на улицу, но я не мог. Кругом, казалось, катились волны. Закончив накануне рассказ о постсоветском Понте, из головы не выходила водная гладь. "Блядь", ругался я, но это не помогало. То опускались сумерки, то занимался рассвет, и не было никакой возможности высадиться и пойти наконец пешком. Тогда-то мне и пришла мысль об инопланетянах.
   Вероятно, именно они и перекрыли дорогу.
   Весь этот Понт, космический автомат и мытарства Лизы Берковиц устроили злобные инопланетяне. Мало ли, что их не видно. Да и вообще - разве повстречаешь инопланетян, основываясь только на сходстве с человеком? Ответ напрашивался сам собой. Эти существа если и были, их форма жизни принципиально отличалась от нашей с Лизой.
   По крыше троллейбуса застучал дождь.
   Из окна виднелся баннер с объявлением о концерте Sum 41 в "Арена Moscow". Концерт давно закончился и что ж? Как и мы с Лизой, объявление потеряло всякую надежду на высадку и теперь просто висело. Подобно календарю с корабля-призрака, объявление свидетельствовало об извечном стремлении людей к возвращению. Возвращение же, по словам Кундеры, есть не что иное, как примирение с конечностью жизни. Вот и думай - высаживаться или нет? Не стану, решил я. Объявление висело неподалёку от Маломосковской улицы. Впрочем, где оно только ни висело. Ясно, что на меня в этом районе не было ни малейшего спроса. Были лишь предложение и себестоимость. Но как правильно заметила Берковиц, - кого волнует себестоимость человека, когда на него и спроса нет?"
  
   Спрос на приличного человека - редкость, размышлял Митя. Рассказ о постсоветском Понте выглядел особенно актуальным на фоне недавнего присоединения Украины к РФ. Понт, о котором писал Джони, нашёл своё материальное подтверждение. Странно, что для главного персонажа Джони использовал Лизу Берковиц, в реальности и знать не знавшую перипетий российской действительности. "Российский сыр" - вот то немногое, что осталось у неё в памяти от посещения Федерации в конце десятых. С другой стороны, не будем забывать, что Лиза - лишь образ, и, по словам Кати Мануиловой, имеет весьма опосредованное отношение к настоящей Берковиц. Кроме того, иностранцам не мешает поближе узнать постсоветский Понт - уж слишком много восторженных мнений идёт с их стороны в последнее время о России и её сателлитах.
  
  VII
   "Российский сыр", между тем, и до сих пор продавался во всех продуктовых магазинах Содружества Стран-героев. Это Содружество во всей своей самобытности набирало силу. Его новая коммунистическая идея (в высшей степени имперская идея) вновь завоёвывала умы человечества. Ни о какой потерянной любви здесь не могло быть и речи. Тут и любви то никто не знал. Ценность чувства в постсоветском Понте определялась исключительно материальными соображениями, а поскольку жизнь была - отстой, то и чувств не наблюдалось. Если не считать, конечно, повсеместный хохот, стрельбу и звук перфоратора, доносившийся отовсюду: понтийцы благоустраивали хотя бы жильё, если не жизнь.
   Понимая, что лучшего теперь не ждать, Джони гонял своих персонажей по всему свету, пока, вероятно, и сам не оказался у разбитого корыта. Последние его записи относятся к осени 2019 года, когда его герой прибывает, наконец, в Феодосийский порт. Как раз здесь, в юго-восточной части полуострова, измотанный Джони Фарагут и завершает свою одиссею. В одиночестве и при полном душевном раздрае. Это и есть, по сути, добавленная стоимость его любви.
  
  ДОБАВЛЕННАЯ СТОИМОСТЬ
   "В Джонином представлении, - читаем мы в заключительных главах, - исход драматической пьесы, каким бы он ни был, являлся лишь частью хорошо продуманной маркетинговой акции". Взять хотя бы Тайку Нефёдову - пиар-менеджера компании "Римус".
   - Согласись, - говорила она, - бесконечную колбасу разве продашь?
   - Не простая задача, - соглашался Джони.
   - Так вот, - Тайка сложила свой "Продовольственный бизнес" и улыбнулась, - чтобы продавать было легче, колбасу надо поделить на части.
   Складывалось впечатление, что Нефёдова, наконец, устроила свой быт и была по-настоящему счастлива. Нет, в самом деле, пьеса, поделённая на части, и воспринималась проще и имела существенно больший успех. Даже провальная постановка вскоре забывалась. Колбаса съедалась, и человек принимался думать о новой. Станет у плиты, включит чайник и размечтается: а не купить ли колечко-другое "Краковской"? Купить. Джони прекрасно представлял себе этого покупателя, его плиту и тележку с колбасой в магазине "Билла".
   Жизнь обывателя неприхотлива, убеждался он раз за разом. Счастье, поделённое на части, позволяет человеку хотя бы не убиваться попусту: не сейчас, так позже. Вот два примера из новостной ленты "Римуса". В Мухосранске разбился аэростат - сто пассажиров, как небывало. И второй: колбасный цех "Бородино" возобновляет производство "Сырокопчёной Российской". Ведь ясно же, что провальная постановка в Мухосранске - лишь часть этой бесконечной "Сырокопчёной". Последние мысли воздухоплавателей были записаны на магнитную ленту, но обнаружить "чёрные ящики" так и не удалось. Можно сказать, что мыслей и не было. Как не было и непрерывного удовольствия. Счастье, поделённое на части - единственная реальная его форма. Череда половых актов, денежных переводов и любви (потеряв одну, находишь другую).
   Так что "Занавес" - не последняя книжка Милана Кундеры. Джони припомнил, как купил её лет десять назад и вдруг подумал, что это быть может последняя его книжка. Беспокоил и возраст писателя и название. К тому же, не оставляло предчувствие дождя. В тот день поднялся небывалый ветер, он трепал листья, выметал из подворотен пыль, и та искрилась в жёлтом свете фонарей, словно скорый снег. Писателя давно уж нет, но книжки писались и Джони, будто читал их. Они сыпались с неба и кружились в воздухе не прибитыми листьями в осеннюю пору.
   Шло время. Джони постепенно отдалялся от Vi, а на смену ей так ничего и не было. Счастье, поделённое на части, не выходило из головы, но занавес будто и не останавливался: приспустится, повисит и дальше. На сцене валялись с десяток тряпичных кукол, сотня-другая фотографий, да черновики фантастических рассказов. Иными словами, от влюблённости в Вику мало что осталось, и сцена всё уменьшалась. Джони сидел в оркестровой яме и дудел - худой и осунувшийся - в свою дудку, время от времени поднимаясь, чтобы попить и отлить. "Любовь, таким образом, - писал он Хью, - это то, с чем полжизни носишься, выдавая за счастье, а затем падаешь в чёрную глубину шутки".
   Получив письмо, Хьюлет встревожилась.
   Она читала про эту "глубину" у Кундеры и теперь искала правильные слова. "В постепенном отдалении случайно соединившихся людей, - ответила Хью спустя час, - нет ничего удивительного. Это происходит сплошь и рядом, причиной чему служит неудовлетворённая сексуальная и эстетическая потребность". Вообразив, что Вика годилась для обеих ролей, Джони жестоко ошибся: она и вправду годилась, но лишь на время. Тут как с электричкой на станции "Лось". Сев в Викин поезд и чуть было отъехав, Джони так и застрял на полпути к счастью. Вот основная мысль Хью. "Впрочем, быть на полпути - уже не плохо", - добавила она.
   Хорошо хотя бы у Джони была карта.
   "Карта Господа Бога", - смешил он сам себя, и притворялся, что продвигался. В действительности, следуя этой карте, Джони топтался на месте, а перед ним простиралось море. Так и не придумав ничего лучшего, он снова приехал в Крым и теперь без конца думал о Рёнэ. Они не попрощались, и расстались обыденно, словно в понедельник, как ни в чём не бывало, увидятся снова. На Феодосию надвигался шторм. Ясно, что не увидятся. Вот Джони и слонялся из кафе в кафе, укрываясь от ветра.
   Тем временем в Феодосийском порту швартовался сухогруз "Святая Виктория". Он следовал из Джидды в Бургас, набитый аравийским песком, так необходимым для строительной индустрии Восточной Европы. Из Бургаса песок отправится в Плевен (Болгария), Тыргу-Муреш (Румыния), в польский город Новы-Сонч и в боснийскую Дервенту, где из него изготовят высококачественную цементную смесь. Покончив с коммунистическим прошлым, постсоветские страны постепенно приходили в себя. Наладив демократические механизмы, они взялись за экономику, развивая, в том числе, и строительный рынок. Аравийский песок против советской деспотии. Вопрос стоял примерно так. В Феодосии "Святая Виктория" собиралась пополнить запасы продовольствия и воды, а заодно переждать шторм.
   Иначе говоря, Джони будто получил от Вики письмо. Из него следовало, что она и вправду везла аравийский песок, а Джони был её коммунистическим прошлым. Значит, не зря он купил карту "Укртелеком" и там же проверил почту. Карты хватило на полчаса. Впрочем, слоган провайдера большего и не обещал: "Плати лише за те, що тобi потрiбно" (плати только за то, что тебе нужно). Вот Джони и платил. Он прекрасно понимал, что творится на борту сухогруза, и чего стоят его рассказы. Джони хоть и ждал письма, но пройди "Виктория" мимо, не очень бы и расстроился. "К чёрту рассказы", - думал он. За них не возьмётся ни один приличный издатель, зато Vi, наконец, уйдёт из его жизни.
   "В общем, так, - писала она. Тут у меня аравийский песок для стран демократии, так что не до любви. Время и случай - вот факторы, которых не достаёт для счастья, в том числе, и нам с тобой. К тому же, у нас заурядные мозги, а перед лицом глупости разум бессилен". С этого места Вика цитирует "Занавес", и пока-пока: "Разуму просто нечего разоблачать. Глупость не носит масок. Она здесь и невинна. Искренна, обнажена и необъяснима".
   Как выяснилось, "Святая Виктория" делала остановку в Акабе, где взяла на борт с десяток гостей Ганноверской книжной ярмарки. Их паром разбился в Красном море, но гости выжили и теперь подсчитывали убытки от незаключённых контрактов. В глубине души Вика ненавидела Джони - мало ли, какой контракт она упустила, связавшись с ним. "Вот дура, - то и дело терзалась Vi, - искренна, обнажена и необъяснима". А ведь могла бы и радоваться: причалив в Анталье, гости Ганновера получили существенную компенсацию и полис, гарантировавший им безопасный рынок в Индии и на территории Российской Федерации. Оставив "Укртелеком", и сев в автобус до Коктебеля, Джони так и видел склонившихся за чтением индуса в очках и тётю Машу из Мухосранска.
   И вновь Коктебель очаровал Джони своей запущенностью. Ветер теребил фанеру, у мусорки спала собака, моросил дождь. "Как нельзя лучше, - подумал Джони, выйдя к морю. - Пройду до конца набережной, залезу на гору и прыгну вниз". Он уже представил, как катится по крутому склону, натыкаясь на камни и оставляя за собой борозду, когда вдруг услышал: "Ну и что вы здесь потеряли?"
   Джони обернулся. И в самом деле, что он здесь потерял? Последняя борозда не выходила из головы. Продавщица сувениров с причёской Бьёрк пинала коленом свой лоток и не поймёшь - улыбалась ему или злилась на него.
   - У меня здесь магазин, хотите, покажу?
   - Хочу.
   На вид ей казалось лет двадцать восемь. Хоть бы это не был продовольственный магазин, подумал Джони, но не успел и рта открыть, как: "Нет, это художественный салон. Старая утварь, книжки, картины". Бьёрк порывисто двигалась, читала его мысли и торговала живописью. "Лазили уже на гору?", - спросила она и, сложив товар, сунула пакет Джони.
   - Нет. Вот только собирался, - ответил он.
   В магазине пахло сандалом, сырой глиной, акварелью и соломой. "Соломой здесь набивают чучел", - сказала Бьёрк. Чучела висели под потолком и покачивались на ветру. Из окна открывался выступ Карадага и куда ни кинь - морская гладь. На горизонте виднелась "Святая Виктория". Пополнив запасы и переждав шторм, сухогруз снялся с якоря. Аравийский песок следовал дальше. Капитализм, казалось, и не собирался сдаваться.
   В сущности, это было одним из очевидных проявлений здравомыслия. "Любовь - свободный и нерегулируемый рынок", - подумал Джони, а глядя как Бьёрк возится с жалюзи и готовит кофе, отчётливо представил на её месте Вику Россохину. Наконец настал счастливый интервал выбора, так хорошо известный посетителю супермаркета "Билла". С десяток-другой схожих продуктов стояли на полке и радовали глаз. Попав в голову, их образы заискивали, волновали, будили воображение, кричали, стонали от блаженства и принимали немыслимые позы. Иными словами, в голове у Джони пошёл порнографический клип.
   Среди выживших в Красном море оказалось и несколько лесбиянок. В отличие от гетеросексуалов они быстро сблизились и остаток пути то и дело занимались любовью. Их каюта пахла "Алоэ Джонсонс Бэби", клиторы лесбиянок подтянулись, щёки разрумянились. В целом же, складывалось впечатление, что авария пошла им на пользу.
   К тому времени Бьёрк давно кончила, а воображаемая Вика всё мастурбировала и не могла остановиться. Она расставила ноги и чуть присела, удерживаясь за прилавок. Кассовый аппарат словно вторил ей и тоже вибрировал, издавая тихий звук мелочи.
   - Хороший у вас магазин, - признался Джони.
   Магазин и вправду был неплохой. Сквозь жалюзи проникал полуденный свет. В воздухе искрилась пыль. Над головой нависали деревянные балки и круг паутины. Джони окружали белые стены, а при входе всякий мог увидеть вывеску: "МАГАЗИН ПОТЕРЯННОЙ ЛЮБВИ".
   Вывеска была изготовлена из листа кровельного железа. Шрифт напоминал буквы из мультика про кота Леопольда. "Ну и добрый же этот кот", - подумал Джони и вдруг рассмеялся. В этом как раз и заключалась чёрная глубина шутки: комичный сюжет, приведённый к состоянию драмы.
   - Спасибо, - ответила Бьёрк. - Как вы уже поняли, это комиссионный магазин. Товар здесь и в самом деле довольно печальный.
   Впрочем, спрос был и на него. Как выяснилось, только набивных чучел Бьёрк продавала по нескольку тысяч.
   - Особенно берут летом и осенью, - улыбалась она. - Да всегда берут.
   Добавим к этому самодельные книжки, кассеты, MP3, скульптуру, живопись, всякие рисунки, лепнину - мало ли что.
   От времени вывеска потрескалась и выцвела.
   С виду Бьёрк ничем не уступала Vi. К тому же, сравнивая обеих, Джони всё больше убеждался, что мог бы полюбить и козла - дай только время. "Может, и вы что-нибудь купите здесь?" - спросила продавщица. Она будто играла с ним, давно поняв, что к чему и придумывая свои ходы. "Вряд ли, - ответил Джони, - я лучше бы сдал". Его потерянная любовь хоть и стоила копейки, но лучше так, чем носиться с нею до конца жизни. Другое дело - купит ли её кто? К тому же, в магазине что ни день, то уценка. Через месяц-два Джонина любовь потеряет всякую цену, её спишут и отвезут в приют для психов. Самое место. Больной хотя бы утешится.
   Бьёрк задумалась. Странный человек - мог бы и сдать и купить одновременно. Взять хотя бы чучела - где ещё такие найдёшь?
   - Скажите откровенно, Джони, - спросила она, - я вам нравлюсь?
   Да, продавщица нравилась ему, но что с того.
   - Нравитесь, - ответил он, - а что там за солдатики? В стеклянном шкафу у окна и в самом деле стояло с десяток солдатиков - не бритых, и заметно потрепавшихся.
   - Чеченские сепаратисты, - продавщица отвела взгляд. - Потерянная любовь Аллаха. К сожалению, все они мертвы. С такой любовью всегда проблемы - никто не берёт, и цену не снизишь.
   И вновь она уходила от темы. Бьёрк обратила внимание на Джони ещё днём раньше в Феодосийском порту. Он разглядывал причаливший сухогруз с аравийским песком и задумчиво улыбался. Казалось, его не беспокоили ни дождь, ни пронизывающий ветер. Тут же разбивались волны, а эта реальность была словно метафорой Джониного удовольствия. "И на кой чёрт такое удовольствие?" - спрашивала Бьёрк саму себя.
   Впрочем, она и сама была будь здоров.
   Всякий раз, возвращаясь в свой магазин, Бьёрк едва сдерживалась, чтобы не убить кого. Ей давно надоели и этот магазин, и эти чучела. Она прекрасно понимала, что настало время бежать, но не знала как. Как же она устала от бесконечных вопросов. Вопросы приходили один за другим, но так и оставшись без ответа, оседали в голове, сокращая жизнь. "Голова, набитая вопросами, утомляет", - написала она как-то в твиттере, и, не получив ни одного комментария, закрыла аккаунт.
   Чего не скажешь о Джони. Он тоже задавал вопросы, но сам же отвечал на них и аккаунтов не закрывал - станет себе у причала, и стоит. А ведь как было бы хорошо, размечталась Бьёрк, страшись Джони будущего. Сбившись в кучу, даже её домашние куры приобретали храбрость. Вместе они не закрывали аккаунтов и без труда противостояли хорьку.
   На заднем дворе у Бьёрк и в самом деле водились куры. Джони успел заметить их, приближаясь к магазину, и про себя улыбнулся. Нет, всё же продавщица нравилась ему. Что бы он купил у неё - так это с десяток куриных яиц.
   - Мои куры лишь несутся, - сказала она, - у них давно уже нет инстинкта насиживания. Впрочем, и не надо. - Бьёрк вполне обходилась яйцами. Выводок ей ни к чему.
   Да, она знает: курица - самая распространённая птица с выдающейся продуктивностью. Эти gallus domesticus неслись примерно 10 месяцев в году и давали по 250 яиц. "Куда мне столько цыплят?" - рассуждала Бьёрк, полная здравомыслия.
   Джони отворил окно и высунулся наружу.
   По двору ходили преимущественно гибридные несушки и бройлеры. Они не требовательны к погоде, хорошо зимуют в сараях и время от времени поклёвывают друг друга. "Как правило, при стрессе и недостатке белка", - пишет "Википедия". Куры хоть и всеядны, в домашних хозяйствах их кормят в основном овсом, ячменём, гречихой или просо. Время от времени им дают мелкие камешки и песок, что облегчает пищеварение. Куры любят различные семена, траву, листья и лакомятся червяками.
   Вот и теперь добрая половина кур у художественного салона копала червя. Куры сосредоточенно искали добычу, а найдя, хватали её, трепали и в конечном итоге съедали.
   - Был червяк, и нет, - задумчиво произнесла продавщица и отвела взгляд.
   Дождевым червям не позавидуешь. Жизнь у них короткая, а конец почти всегда бесславный: их то раздавят, то съедят. Особенно курам нравился их мозг, что впрочем, и не удивительно. Мозг у дождевого червя развит слабо. Два нервных узла, вот и весь мозг.
   - Что же мы не пьём кофе? - внезапно оживилась Бьёрк.
   Она будто вынырнула из-под воды. Видно, её мысли были, как море - глубокие и обрывающиеся на горизонте.
   - Так давайте уже пить, - обрадовался Джони, словно только и ждал приглашения.
   Куры не вступают в брак, и, тем не менее, они обходятся - вот о чём размышлял Джони, склонившись над чашкой. В социальном плане куры молодцы. В отличие от людей они строят свои отношения исходя лишь из физиологической потребности. Куры не читают книг, не исповедуют религий и ничего не знают о свободах. Иными словами, им и в голову не придёт досаждать другому моралью.
   К тому времени кофе остыл. Вероятно, это был "Марагоджип" с привкусом крема.
   - Остыл, - улыбнулась Бьёрк и выпрямила спину. Она сидела нога за ногу, чёлка наполовину закрывала её лоб. - Дайте сигарету.
   В дальнем углу магазина склонил голову перед камнем "Витязь на распутье" Виктора Михайловича Васнецова.
   - Куры, - продолжала Бьёрк, - основной поставщик пуха и перьев. Вы знали об этом? Помимо прочего курица может старательно высиживать утиные и гусиные яйца. Курицу применяют для научных исследований. Даже её помёт считается ценным. Видите, сколько пользы?
   Да, Джони видел. Казалось, и Витязь вот-вот определится и поедет дальше. Но, нет. Лошадь как стояла, так и продолжала стоять.
   - Полюбите меня, и я вам пригожусь, Джони.
   - Хорошо бы, - ответил он. - Пожалуй, куплю у вас с десяток яиц.
   - Как хотите. А что будете сдавать?
   - Даже не знаю. Всего понемногу: диски с фотографиями, четыре самодельных книжки с воспоминаниями о Vi, остатки любви из головы, да сон с Викой, приснившийся накануне.
   Продавщица слушала и будто считала в уме.
   - Хорошо, - сказала она, посчитав, - но много не дам. Возьму за пятьдесят гривен, не больше. Хватит на дорогу отсюда и обед в "Смаке". Знаете это кафе?
   Джони знал: бульон с укропом за 7 гривен, жареный картофель с ветчиной за 10, кола за 3 и эспрессо за 6. Он не раз там бывал. Что ж, хотя бы поем на выручку, смирился он.
   Получив деньги, Джони сунул их в карман. Витязь на распутье, казалось, приободрился и теперь похлопывал своего коня, а тот и рад был. "Определился, - думал конь. - Должно быть вскоре поедем". В глубине души коню было наплевать, куда ехать - лишь бы не стоять на месте.
   Пора и вправду собираться, решил Джони.
   Луч света упал на картину. Бьёрк разбирала его вещи, и время от времени хихикала. "Давать поводы для смеха - самый щедрый дар, - писал Ромен Гари в "Свете женщины". Как видим, даже потерянная любовь может рассмешить.
   - Не хотите залезть на гору? - спросил он.
   Но Бьёрк была далеко. Продавщица не сразу и расслышала. Один за другим она увлечённо грузила в свой ноутбук Джонины диски и хохотала, судорожно листая страницы Word.
   - Что вы сказали?
   - Пойду прогуляюсь, пока не стемнело.
   Бьёрк обернулась. Из глаз у неё текли слёзы. В этот момент Джони и понял, в чём дело, и отчего он здесь: профиль. Бьёрк была похожа на Vi. И ладно бы на Vi. Она была похожа на ОБРАЗ. Этот собирательный и без конца притягивающий к себе образ возвышенной любви.
   Собрав для Бьёрк полевых цветов, Джони размечтался. Наконец. Вот и ещё одна "Сырокопчёная Российская". Счастье, поделённое на части. Он сразу же вообразил прилив сил, свои счастливые глаза, и год или два прекрасной легкости. По сути, он предвкушал эйфорию, а зря. Уже на следующий день всё прошло. Тут что с артефактом в саду у Волошина - никакого артефакта там нет. Начав было копать, не найдёшь и зубной щётки. Глинозём да смятый билет в галерею. Джони словно пережил ещё одну смерть и теперь думал, вылезать ему из укрытия или нет. Смерть, прочёл он где-то, а где не помнил, это довольно укромный уголок - самый надёжный, лучше не придумаешь. Так что не зря витязь на распутье задумался.
   Месяц спустя Джони получил письмо. К конверту были приклеены с десяток украинских марок. "Две одинокие собаки вышли навстречу друг другу, - писала Бьёрк, - не зная ничего о будущем, а, повстречавшись, оторопели". В аллегорической форме продавщица комиссионного магазина давала характеристику будущего. "На самом деле, - продолжала она, - будущее этих собак не так уж и незавидно". И то верно, думал Джони. "Невзирая на мелкие трудности, волну экономических кризисов и войну, - читал он дальше, - собак ожидает вполне счастливая и полная приключений жизнь. Иными словами, прогнав оторопь и оглядев друг друга, собаки поступят, как совесть велит. Тут и думать нечего", - смеялась продавщица.
   Прочитав письмо, Джони приободрился.
   Впрочем, радость неустойчива. На рассвете, он посмотрел "Discovery", снова уснул, а, проснувшись в обед, съел две таблетки "Фенибута". Ясно, что для жизни ему требовался хотя бы ничтожный переизбыток эндорфинов. Во сне Джони привиделась Vi. Она летела в чистом небе, разглядывая внизу скопление птиц. "Галапагосские пингвины", - удивилась Вика. С высоты их едва отличишь от людей. Полёт подходил к концу, а Вика всё звала его с собой.
   - Так вы летите, Джони?
   В её вопросе не было ни укора, ни обиды, а издалека она казалась и вовсе незаурядной.
   - Нет.
   В этот момент Джони и проснулся. За окном шёл дождь.
   "Здравствуйте, Бьёрк, - ответил он своей новой подруге. - Снова идёт дождь. Видите, к чему приводят перемены?" Да, продавщица видела. "И зачем только жить? - не унимался он, но тут же и отвечал: - Хотя бы дождь послушать".
   Похоже, какая-то цель всё же была.
   Другое дело - добавленная стоимость. Дождём тут не обойдёшься. Насколько он понял, это случайная величина с довольно сложной гистограммой, и непосредственно определяющая вероятность счастья. В какой-то момент эта вероятность достигает максимального значения, после чего резко падает и до конца жизни остаётся неизменной. В этот заключительный период добавленная стоимость уже не существенна, а любые события равновероятны. "Так что, вот, - завершал свою книжку Джони. - Добро пожаловать в магазин потерянной любви".
  
   Оглядываясь назад, Митя прекрасно понимал, что другого исхода и быть не могло. Джони безнадёжно погряз в своих несчастьях и с каждой страницей лишь усугублял их. Может в этом и есть писательская судьба? Захаров, к примеру, тоже не чувствовал особенного счастья, но в отличие от Джони он не изводил себя и изводить не собирался. Идея с магазином - другое дело. Да и вообще, эта продавщица из Коктебеля молодец: и комиссионный держала, и кур разводила. Приземлённый, умный и в меру оптимистичный человек. Один из немногих Джониных персонажей, который вдохновлял. "Так что, вот, - дразнился он на Джони. - Добро пожаловать в магазин", - твердил он то и дело, повинуясь рефлексу продавца.
   Митя словно искушал судьбу.
  
  VIII
   Искушал судьбу и Джони Фарагут. Дождавшись осени и повинуясь ностальгии, он предпринял последнее путешествие. "Последнее путешествие", - написал он Рёнэ в прощальной записке. Закончив роман, Джони остался не удел и никак не находил себе места.
   В сентябре 2019 года он изготовил новые документы, - первоклассные документы, надо сказать, - и успешно пересёк польско-русскую границу в районе Львова (бывшая Украина). Целью его поездки было навестить родителей: маму в Харькове (если, конечно, повезёт и она жива) и папу - на сельском кладбище в деревне Уды Золочевского района. В этой деревне Джони, собственно, и родился. Он даже помнил отдельные дни из его детства, проведённые у бабушки.
   Что им двигало? Джони лишь догадывался. Казалось, во всём виноваты книжки. Начитавшись романов, Джони словно подхватил вирус сентиментальности, хоть и понятно, что дело не в литературе. Вероятней всего, ностальгия, которой он вдруг поддался, была естественным биологическим явлением: в старости любой мечется - то так, то этак. А старость приближалась. Ему уже было за пятьдесят. Надо же - он и не заметил, как быстро пролетело время. Джони был загнан, болен, и кто его знает - сколько ему осталось.
   По вражеской территории он продвигался медленно, особо не прячась, но стараясь и не высовываться. Как знать, где тебя подстерегает опасность? Опасность же подстерегала всюду. Начать с того, что у него были поддельные документы. Куда ни кинь, сновали полицейские, да и стукачей хватало.
   Реклама стукачества в РФ началась ещё лет восемь назад. Завидев любого подозрительного человека, вам предлагалось, не мешкая позвонить в полицию. Подозрительный? Так он и был, самый что ни на есть ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ТИП: худой, озлобленный и вечно пишущий нелепицу в своих клочках - судорожно подёргиваясь и вечно роняя то карандаш, то стёрку. Он попадался в трамвае, на автобусной остановке, под фонарным столбом, да где только не попадался, не говоря уже о кафе по всему миру: в Москве, Харькове, Коктебеле, в Феодосии, на острове Джерси, в Лондоне и Нью-Йорке. Любой Биёбони мог поприветствовать его, улыбнуться, а после и настучать, куда надо.
   Биёбони как раз и пугали больше всего.
   Как мы знаем, это были обыкновенные люди - обременённые работой и измотанные потерянной любовью. Они покупали свои компьютеры, затем сдавали их в ремонт, а там и сами попадали в отдел гарантийного обслуживания. Биёбони мытарствовали по всему свету. У них не было ни цели, ни убеждений, ни приличного воспитания. Они не заморачивались моралью. Биёбони имели лишь смутное представление о правах человека, не говоря уже об истинной свободе. Ничего путного от них, короче, не дождёшься.
   Маршрут от пропускного пункта в Шегинях до Харькова он составил с помощью своего старого атласа "Роскартографии" 1999 года. Территории он не знал, ориентировался подолгу и передвигался, в сущности, окольными путями, предпочитая маршрутки, такси и коммерческие автобусы. На всякий случай он прихватил с собой и старый навигатор "Garmin Montana 650Т", предварительно настроив его на постсоветский Понт.
   И всё равно, Джони терялся: названия населённых пунктов в отличие от карт "Google" были не на украинском, а на русском. Да тут всё теперь было на русском. Даже крестьяне у Самбора и Дрогобыча, не смотря на их традиционный западно-украинский национализм, старались говорить по-русски. "Говорим по-русски!" - припомнил он передачу на "Эхе Москвы" и сник в печали: с каким всё же напором эти русские устанавливают свои порядки. Его бывшие соотечественники с лёгкостью перекраивали чужие территории, не объявляя войны, не мучаясь совестью и прикрываясь благими намерениями. У них и мысли не возникало, что они ведут себя, как бандиты, и что за преступление придётся отвечать.
   На память пришёл ноябрь 2004-го. Джони тогда был проездом в Украине, и как раз застал их оранжевую революцию. "Вот и закончилась коммунистическая херь", - размышлял он в поезде на обратном пути, и, как выяснилось, ошибся. Ничего не закончилось. Русские вернулись, и вернулись довольно быстро. Крым? Нечего было и волноваться за Крым - ни в 90-е, ни в начале двухтысячных. Чуть подождав, вместе с Крымом они отхватили и всё остальное. Негодяи будто заранее знали о своём успехе, и все эти годы изображали нейтралитет. Хитрецы, ей богу.
  
   В Харькове его ожидало ещё одно разочарование: мама умерла два года назад, так и не дождавшись любимого экстремиста. "Вот и всё, сынуля, - писала она в своём завещании. - Кроме любви и оставить нечего". "Ничего и не надо", - едва слышно ответил он, уткнувшись в бумагу, и допоздна просидел в "Четырёх комнатах" на Маяковского. Там он наплакался, но уже к утру прибыл в Золочев, отвергнув всякую бдительность и воспользовавшись рейсовым автобусом. Контролёр с подозрением поглядывала на него, и то и дело бегала к водителю, тайком указывая на врага.
   Стояло 5 октября, понедельник, моросил дождь. Джони натянул капюшон и вдруг заметил - сколько же листьев сыплется с неба! Всё это были жёлтые с красным листья - пока ещё не прибитые, но бордюр уже ждал, и Господь не мешкал: из карманов у него торчали и молоток, и гвозди. Так что дело оставалось за малым.
   На автовокзале он наспех поел, купил в дорогу воды и, сверившись с навигатором, пустился в путь. Как выяснится позже - последний путь, приведший к его поимке и заключению под стражу. Впрочем, это не новость. Джони давно уже смирился с мыслью, что рано или поздно попадётся.
   Между Золочевом и Удами было примерно километров с десять грунтовой дороги. Дорога, как дорога, думал он, - размытая дождём, зато прямая, как и обещали атлас "Роскартографии" и навигатор "Garmin". Подобравшись к кладбищу на краю села, Джони не без труда отыскал папину могилу и с час-другой провозился там, приводя её в порядок и рассматривая небо над головой. По небу то и дело проплывали серые тучи. Небо то хмурилось, то вновь открывало свой свет. С надгробья на него поглядывало доброе лицо неудачника. Жизнь родителей не сложилась. Да и у кого она могла сложиться в советском дурдоме?
   Оба получили неплохое образование (она биолог, он радиоинженер), но с воспитанием не повезло ни ей, ни ему. Основой их воспитания была классовая борьба. Потерянное поколение крестьян-романтиков. В своём роде, коммунистические Биёбони - с иллюзорной целью, извращённой моралью, без средств и совершенно запутавшиеся в жизни. У них не было ни приличного атласа, ни навигатора, да и настоящей литературы они не знали. Довольно быстро утратив любовь, оба кинулись винить друг друга. Они ожесточились и даже, расставшись, то и дело досаждали и себе и детям, не помышляя ни о прощении, ни о здравом смысле.
   Неподалёку от кладбища виднелся лес.
   Смешанный лес - как раз и характерный для Черноземья. Бабушкин дом оказался пуст. Ворота и ставни были заколочены досками. Бесславный конец долгого пути. Так ничего и не достигнув, два поколения его предков отправились на небеса. Любовь, да воспоминание о них - вот всё, что осталось. Обратно в Золочев он решил взять попутку: автобус уходил лишь назавтра, а идти пешком сил не было. Да и что толку ходить тут. Он и без того всё понял: здесь ничего не изменится. Проще засесть за свой компьютер в Джерси и написать футуристический роман. В России и вправду всё известно заранее.
   В этот момент, по сути, и закончилось его путешествие. Последнее Джонино путешествие, вызванное ностальгией и не имевшее под собой ни одного разумного объяснения. У сельсовета к нему на встречу вышли два милиционера. На них были серые костюмы и галстуки - символ порядочности и усердия. Был ли это символ справедливости? Да кто ж их поймёт, - как говорила Тайка Нефёдова (Хоть дождалась его романа, и то ладно).
   - Здравствуйте, Джони Фарагут, - сказали милиционеры. - Писатель, изгой и экстремист.
   - Здравствуйте, милиционеры, - ответил Джони.
   Отныне его жизнь будет подчинена строгому распорядку тюрьмы. Впрочем, не так уж всё и плохо. Метрах в двадцати от сельсовета располагался роддом, где в свою бытность Джони родился и куда он посматривал теперь с нежной любовью. Складывалось впечатление, что круг замкнулся. Замкнулся в правильном месте, и в самое, что ни на есть подходящее время: именно здесь он провёл свои последние минуты свободы. Чем не концовка для жизненного романа.
  
  Эпилог
   После недолгого разбирательства в Золочевском Народном Суде Джони был признан изменником родины и приговорён к пожизненному заключению. Первые пять лет он провёл в одной из колоний Харькова на Холодной Горе. Гора и вправду была чудо какое: совершенная равнина, населённая рабочими из окрестных фабрик, погрязшими в нищете и грязи. Дно, а не гора. Рабочие то и дело сновали у тюрьмы, с завистью поглядывая на заключённых - видно, и сами мечтали попасть сюда. Во всяком случае, здесь кормили, выгуливали, да и работать особенно не принуждали. Даже с виду большинство заключённых выглядели куда здоровей рабочих. В основном, в колонии содержались убийцы и насильники - как тут не позавидуешь.
   Тут же он встретил похороны Юлии Тимошенко. Она скончалась в колонии по соседству на 64-м году. "От остановки сердца", - сказал охранник. Да и кто только не скончался в то время. В сущности, к двадцать четвёртому году в России осталось не так уж и много приличных людей. Власть готовилась к выборам. За последние шесть лет они сделали всё, чтобы сохранить режим, и надо сказать, преуспели. Новые коммунисты не останавливались ни перед чем. Их главной задачей было обезглавить оппозицию, что они и сделали. Остались сошки наподобие Джони, да и тех отлавливали при первой возможности. С другой стороны, - всё было по закону - не подкопаешься.
   "Не подкопаешься, - продолжал охранник. - От остановки сердца кто только не умирает. Да все умирают от неё". Ну что тут ответишь? Возразить и вправду было нечего. Относительно Джониной колонии - как и в целом по стране изменников родины здесь не любили. Да что там не любили. Их ненавидели лютой ненавистью. Их избивали, над ними издевались и пытались всячески унизить. Что ни день - Джони дрался. Дрался, впрочем, неумело, и всякий раз был избит. Избит, но не унижен, утешал он себя.
   Примерно через год, прознав, что он в заключении, его навестили Митя Захаров, Тайка Нефёдова и Vi. Джони едва узнал их, да и они были растеряны. Перед ними стоял пожилой мужчина, довольно подтянутый, но совершенно худой и лысый. Таким они его не знали. Зато глаза были, как и раньше - полные иронии и какой-то детской хитрости, что ли. Лукавства, подумала Vi. Нет, этот человек не переставал удивлять её. Даже потеряв и любовь, и страну, и свободу (да что только не потеряв), он оставался всё тем же наивным и отчасти придурковатым типом. Полюбить такого непросто, а полюбишь - жди беды. В терминах классического романа это был а-ля Дон Кихот - довольно сомнительный персонаж с точки зрения продавщицы краденых телефонов.
   Свидание длилось не больше получаса. Ему надо бежать, не сомневалась Vi.
   - Тебе надо бежать, - сказала она.
   - Сбегу, а что дальше? - ответил он. Нет, в самом деле, что дальше? Он только и делал, что сбегал всю жизнь.
   Бегство - вот мысль, сродни покупке любимой вещи в супермаркете. Какое-то время ты счастлив, но вещь изнашивается, ты вновь приходишь в магазин, а её там и след простыл. Вашу любовь давно, как сняли с производства. В этом всё дело.
   - Уедем в Полинезию, - сказала Vi. - Как ты и хотел. Взять хотя бы Тараву (один из 16 атоллов в архипелаге Гилберта, Республика Кирибати, Микронезия). 24 красивейших острова в Тихом Океане. Оффшор и никаких соглашений о выдаче преступников.
   На Vi была зелёная вельветовая куртка, синие джинсы и чёрные кроссовки "Adidas". Добавим к этому короткую стрижку, оранжевые волосы и солнцезащитные очки "Diesel" - совсем как на фотографии Муза, по которой Джони, собственно, и влюбился в Вику Россохину. Эта фотография ещё долго висела в его студии рядом со снимками "мучеников за демократию". Ясно, что Вика старалась. Она давно уже всё решила. Джони и есть тот человек, с которым ей было бы легко, и который мог бы её рассмешить. Образно выражаясь, он был павильоном с временами года, где в отличие от московской гари, воздух чист, а будущее прекрасно.
   - Хорошо, - ответил он, и его бритая голова вдруг склонилась, а там и вовсе затряслась от горького и безутешного рыдания.
  
   Между тем, мысль о побеге прочно засела в его бритой и романтической голове. Дурной голове, добавила бы Vi, но не в этом дело. Спустя четыре года он и вправду сбежал, воспользовавшись нерасторопностью конвоиров при его перевозке из Харькова в Архангельск.
   Не успев отъехать от Южного вокзала, Джони попросился в туалет и, отвинтив там решётку с помощью зубного моста (23-25), выпрыгнул в форточку. В этом и состоял его план. Он точно рассчитал время и скатился с насыпи как раз у станции Дергачи, а эти Дергачи он знал, как свои пять пальцев. Джони провёл здесь половину детства - у бабушки с дедушкой по маминой линии. Переждав тут осень, он принял облик бездомного, и к Рождеству прибыл в Москву, где благополучно смешался с толпой.
   24 декабря 2025 года, закончив работу попрошайки у "Дома трёх композиторов", Джони дождался Митину BMW, и пошёл к водителю за колядками (дайте коровку, масляну головку).
   - Здравствуйте, - сказал он.
   - Здравствуйте, - ответил Митя, и в тот же миг бросился к Джони в объятия.
   Джони Фарагут - писатель, экстремист и беглец, вернулся. Словно потерянная любовь, проданная по баснословной цене, прошедшая отдел брака и вернувшаяся за бесценок.
   Дергачи и вправду существуют на карте, и тут нет предумышленной шутки. Как видим, иронии хватает и в реальности. Ещё один источник суеверия. Вот Джони и пошёл в Дергачёвскую церковь помолиться. "Спасибо, хоть здесь не нужно платить", - обратился он к Иисусу Христу, но ошибся. За любовь нужно было платить везде и всюду. Вход стоил 20 рублей, поминальная записка - 50, а молитва за счастье - 100. Впрочем, не так уж и дорого. Не дороже хот дога, во всяком случае. Гамбургер уж по любому стоил дороже.
  
   В период с 2020 по 2025 годы "Виртуальный клон" приобрёл выдающуюся популярность. Его продукты то и дело выигрывали почётные премии на конкурсах инноваций. Доход компании рос на глазах и Митя всё чаще подумывал о переезде за рубеж. Не пора ли валить отсюда? - спросил он как-то Нефёдову, а с возвращением Джони вопрос разрешился сам собой. Вскоре они открыли счета в Кирибати, окончательно отказались от "vik.ru" (тот и без того числился в чёрных списках), и полностью сосредоточились на своих ресурсах в Японии и островных государствах в Тихом океане.
   Летом 2026-го друзья начали переезд. Для безопасности они выдвигались поодиночке, один за другим: сначала Джони (под именем Биёбони Махатма Рич), затем Вика Россохина, Тайка и, наконец, Митя Захаров, приёмщик брака. Перед отъездом он продал остатки имущества, включая, квартиру в Измайлово, машину, их офис, павильон с временами года на "Тургеневской" и планетарий, где, без сомнения, они провели самые продуктивные свои годы.
   Впрочем, их новый дом, обещал стать не менее одухотворённым. Они устроились на острове Бикенибеу в семи километрах от столицы Кирибати Баирики. Население острова составляло не более десяти тысяч человек. К тому же здесь не было ни собаки с медалью, ни милицейского оцепления, ни конкурса "Евровидение". На острове не было и электората "Единой России", так что никакой мультик без звука здесь не требовался.
   Большую часть времени они проводили в океане, исследуя близлежащие острова, присматриваясь к местным жителям и изучая их быт. Атолл Тарава, где располагался и Бикенибеу, включал 24 острова, лишь 8 из которых обитаемы. Острова имели главным образом коралловое происхождение. Подветренные склоны были покрыты саванной, на берегу росли кокосовые пальмы, хлебные деревья и панданусы. В фауне отсутствовали крупные млекопитающие, зато водилось много птиц, а Митя так любил их. Он часами смотрел, как те беззаботно перелетали с ветки на ветку, купались в белоснежном песке, то и дело подпрыгивали и весело озирались.
   Жители Бикенибеу, да и в целом Южной Таравы (агломерация из 4 наиболее крупных обитаемых островов - Баирики, Бетио, Бонрики, Бикенибеу, всего около 50 тыс. человек) имели довольно высокий уровень жизни, были неприхотливы и вполне счастливы. Во всяком случае, размышлял Митя, они гораздо более счастливы, чем население так называемых "развитых стран". 96% местных жителей составляли коренные народности (тунгару и банаба), и предпочитали заниматься традиционными ремёслами. К слову сказать, весьма доходными ремёслами - они производили ценнейшую копру и ловили жемчуг.
   И всё же, понаблюдав за местными, Митя обнаружил кое-что и для своего бизнеса. Аборигены крайне болезненно переживали оторванность от "большой земли". Когда же с Французской Гвианы взлетали космические корабли, они и вовсе испытывали вселенскую тоску. Джони называл её "тоской по гамбургеру в Голливуде". Не спасали ни Интернет, ни разветвлённая сеть кабельного телевидения. В своём роде сенсорная недостаточность. "Им нужны новые запахи, шум города, асфальт, машины, небоскрёбы и сеть гипермаркетов - крупнейшая в мире", - говорила Тайка, а Vi и вовсе - что ни день строила урбанистические проекты будущего: гигантские мосты, соединяющие атоллы, метро под океаном и причудливые здания, устремлённые в небо и полные экологической гармонии.
   Спустя год они начали скупать наиболее интересные участки и строить там так называемые "Клубы виртуальной причастности" - компактные строения в европейском стиле, оборудованные современной техникой и вполне доступные аборигенам Таравы. Большинство этих клубов были и вовсе бесплатными и содержались за счёт предыдущих инвестиций. Надев специальный костюм, любой и в самом деле мог приобщиться к жизни в западном мегаполисе. Вскоре "Club of virtual implication" были устроены и на прочих атоллах архипелага. Острова Гилберта постепенно приобрели славу наиболее футуристической части Океании. Тунгару и банаба что называется, подсели. На выбор они переносились в любую из столиц мира и, в сущности, жили там, сколько хотели. Ещё один вариант магазина потерянной любви, если хотите.
   Наладив сеть "Club of virtual implication", Митя вернулся к идее виртуального генетического клона. Первым его опытом стал клон Луизы Берковиц-Мануиловой. Вполне самодостаточный и развивающийся в физиологическом смысле, виртуальный клон эмбриона вышел на славу. Луиза словно родилась заново: миниатюрное существо, с каждым днём принимавшее всё более реалистичные черты любимого человека. Получив копии программы, Хьюлет и Лиза Берковиц были в восторге. Модель, мало того, что развивалась - внешний облик Луизы и её внутренние черты полностью соответствовали их представлениям. Таким образом, "Виртуальный клон" начал вторую жизнь. Заказы потекли рекой, а вместе с ними и желанная прибыль. В дальнейшем пошли заказы на виртуальных животных, умерших людей и людей, лишь планируемых к реальному зачатию.
   Скопив достаточно средств, наши друзья много путешествовали, да и вообще, жили в своё удовольствие. Митя всё больше склонялся к благотворительности. Миллионы людей по всему миру не могли позволить себе даже виртуальной любви, не говоря уже о реальной. Так что со временем их магазин принял форму чуть ли не религии. "Будь она неладна", - смеялась Вика Россохина, но в то же время и понимала неотвратимость грядущего. Мир и вправду становился лучше.
   Вскоре они отметили бракосочетание Наташи Рёнэ. Свадьба прошла на Сейшелах - безо всякой вычурности, с видом на океан, и в окружении приятных людей. Присутствовали лишь хорошо известные нам персонажи: Рёнэ со своим избранником, Хьюлет, прилетевшая из Нью-Йорка, Лиза Берковиц и наши друзья с Бикенибеу. В последний момент появились Алиса Гончарова и Губанов - к тому времени настоящие монополисты виртуального клонирования в Юго-Восточной Азии, Австралии и в Антарктиде.
   Примечательно - брак, заключённый на Сейшельских островах, пусть бы даже и проездом, действителен в любой стране мира. В спутники жизни Рёнэ взяла себе андроида, изготовленного в Бельгии, и снабжённого программами "Виртуального клона". Это был абсолютно реалистичный молодой человек с внешностью Кристофера из Осло, знакомого нам по рассказу Джони Фарагута "Цена свободы". Кристофер и Рёнэ любили дуг друга и полностью соответствовали взаимным представлениям о духовности, чести и свободе.
   Завидев такое чудо, не удержались и Хьюлет с Лизой. Уже на следующий день они получили свидетельство о браке - документальное подтверждение их долгой и самой прекрасной связи. "А когда ещё?" - Хьюлет со слезами обняла Джони, тот обнял Берковиц, да так и простоял с ними битый час, поглядывая на Vi, и задаваясь всё тем же вопросом. "А когда ещё?" - будто спрашивали у всего мира счастливые лесбиянки, гетеросексуалы, андроиды, эмбрионы, клоны эмбрионов, клоны умерших людей и Митины птицы, пролетая над атоллами Абианг, Маракей, да мало ли, над какими атоллами пролетая.
   В подарок лесбиянки и Рёнэ с Кристофером получили довольно приличную долю акций Митиного магазина и часть недвижимости в форме "Club of virtual implication" на атоллах Кирибати.
   Митя и дальше строил планы, успешно реализовывал их и к 2030 году вошёл в Top-100 самых богатых людей планеты по версии журнала "Forbes". Ещё долгое время Нефёдова разрывалась между ним и Джони, но вскоре поняла, что бессмысленно.
   Бессмысленно, решила она. Почему бы не любить их обоих? Тем более что Джони явно принадлежал не ей. Что касается этого человека, она так и не поняла его. Он был сам по себе. Словно заводной кот, о котором Джони писал в одном из своих рассказов. Этот кот мало чем отличался от простого кота, но ел лишь заводных мышей, а таких было не так уж и много. И то, - присмотрев заводную мышь, кот явно не торопился. Его механизм крутился, и когда наступало время принять наконец решение, заводной механизм внезапно останавливался. "Кот как кот, - писал Джони. - Прообраз вселенского кота будущего. Снабжённый животным рефлексом, но образованный, в высшей степени воспитанный и безобидный кот". Нет, этот кот не по ней - и Тайка терялась.
   Вика же напротив - ей казалось, она поняла его. Vi всё больше притягивалась к нему. "Моя вторая жизнь", - говорила она, ссылаясь на Пола Теру. Вот только незадача: поскольку её устройство было тоже механическим - как и Джони, Вика останавливалась в самый неподходящий момент. В чём тут фишка? А вот в чём: они любили друг друга на расстоянии и это их устраивало. Идеальный вариант и в социальном плане, размышлял Митя. Между сторонами словно существовало негласное правило (общественный договор) - не мешать друг другу.
   Временами Джони часами безотрывно смотрел за Vi, наслаждался ею и считал себя самым счастливым человеком. Она тоже смотрела за ним. Сядет бывало у пристани и смотрит, как Джони возится. И что он всё возится? - удивлялась Вика. А он и вправду возился: то с черепашками на берегу, то со своей живописью. Возьмёт доску на колени и пишет. Вместо оргалита он использовал теперь тонкие планшеты из хлебного дерева, а вместо гуаши - то акварель, то масло. Впрочем, и гуашь оставалась незаменимым подспорьем. Он применял её для грубого наброска. Набросит - и смотрит, что вышло. День смотрит, неделю, а то и месяц.
   Сюжеты были не ясны и расплывчаты, зато, без сомнения, в каждом из них угадывалась Vi. Вероятно, её образ принципиально изменил Джонино мышление. Митя диву давался - может и правду жизнь человека определяет структуру его мозга? Гуашь хоть и выглядела довольно бледной, но, в общем, ясно - была основой грандиозного замысла. В сущности, в этом и заключалась их любовь. Не заморачиваясь бытом и повседневностью, Вика смотрела за Джони, а он за гуашью, в которой, как ни крути, угадывалась Vi. Вика Россохина - самая прекрасная Джонина связь.
  
   И вот ещё что. Незадолго до смерти Джони получил письмо. Это было его же письмо, отправленное самому себе из Лондона 18 июля 2012 года. Тот день он провёл с Эмили. Изрядно напившись на Exhibition Road (название кафе он уже и не помнил), они отослали себе письма, воспользовавшись сайтом "Stop.com". Этот сайт тем и жил, что доставлял почту в будущее. "Где бы вы ни оказались, - уверяли создатели портала, - мы доставим вашу почту точно в срок". Это невозможно, подумал тогда Джони. Как они вообще могут отследить перемещение изгоя во времени? Изгой тем и примечателен - он то и дело перемещается, меняя адрес, имя и документы.
   Однако ж смогли. Это было объёмистое письмо, запечатанное в серый конверт с множеством интернациональных марок и лейблом самого "Стопа". ОСТАНОВКА ВО ВРЕМЕНИ - вероятно, в этом и состоял смысл домена. В своё время сайт тесно сотрудничал с "Викиликс", да что рассуждать теперь. Джулиан Ассанж (основатель "WikiLeaks.com") давно арестован и отбывает пожизненное заключение в тюрьме Гуантанамо, которую вновь открыли, - на этот раз для содержания узников совести. Но, дело не в этом.
   В своём письме Джони довольно точно предсказал будущее своих персонажей, как, впрочем, и своё будущее, и будущее Эмили Бонер. Заметим, Эмили и до сих пор, что ни суббота, приходит к "Музею Альберта и Виктории" в надежде повстречать утраченную любовь. Любви же, как не было, так и нет. Но вот что в этой связи пишет молодой Джони: "В будущем хорошо. Именно в далёком будущем мы можем терзать себя возможностью счастья, не страшась разочарований. В старости и волки сыты, и овцы целы, - продолжает он. - Бабушку ничем не проймёшь". И дальше: "С бабушки, что с гуся вода. В этом смысле природа человека демонстрирует исключительную жизнестойкость: о чём бы вы ни мечтали в юности, - перед смертью это не имеет никакого значения".
   Тут-то он и ошибся. Прожив довольно эмоциональную жизнь, наш отщепенец и вправду утратил сильные чувства. Обида, горечь и всё такое. Казалось, и не было ни обиды, ни горечи. Зато и радости не наблюдалось. Осталось, и с годами немыслимо окрепло РАЗОЧАРОВАНИЕ. Овцы бегали, как ошпаренные, волки умерли с голоду, а гусь утонул. Да что тут говорить. Какую бы славную жизнь ты ни прожил, нужно быть полным идиотом, чтобы не разочароваться в ней. Иными словами, читая своё послание из прошлого, Джони испытывал неловкость - не слишком-то он соображал в ранние годы.
   Проблема счастливой старости существовала. Она существовала во все времена и касалась любого неглупого человека. Что же касается её решения, - Джони терялся. Ясно, что избежать разочарования невозможно. Вероятно, проблему счастливой старости, гадал он, следует рассматривать немного под другим углом: не как избежать разочарования, а как, к примеру, стать идиотом.
   Нет, в самом деле, - хорошо, если вы воспитаны на классовой борьбе или у вас старческий маразм (болезнь Альцгеймера). А если нет? Добрая половина граждан умирает в здравом рассудке. У них не наблюдается ни рассеянного склероза, ни шизофрении, ни даже активного психоза. Умирая, они испытывают острейшее разочарование - какой бы выдающейся и прекрасной их жизнь ни казалась прежде.
   К письму также прилагались несколько Джониных фотографий Лондона и рассказ "Сверхурочная работа" с иллюстрацией. Митя так и не припомнил ни этот рассказ, ни иллюстрацию - видно, мимо прошло. Джони и вовсе молчал, погрузившись в раздумья. Он и раньше понимал, что Митя где-то не дорабатывает. Приёмщик брака словно упускал нечто важное. Нечто, без чего вся эта затея с покупкой любви утрачивала смысл.
   Вот и теперь Джони задумался.
   В действительности думать непросто. Мало быть умным - тут надо сосредоточиться. В известной степени это тоже проблема, и проблема довольно существенная. Ведь если разобраться, человек, не могущий сконцентрироваться, - не жив, не мёртв. Он не плох в социальном плане. Он в меру воспитан, открыт и оптимистичен. Как правило, он хороший работник, лоялен к власти, но совершенно бесполезен для всестороннего анализа действительности. Иначе говоря, здесь было над чем подумать.
   Способность к концентрации пришла к нему вскоре после разрыва с Vi в далёком 2005-м. Джони крайне болезненно пережил расставание, замкнулся и прекратил всякое общение с внешним миром. Остались лишь наиболее близкие люди, но и с ними он особенно не откровенничал. То же касалось работы и дома. Ему неделями никто не звонил и не писал. Спустя время к Джони и вовсе перестали обращаться. Впрочем, и обращаться было незачем: он исправно выполнял функциональные обязанности, худо-бедно содержал семью и никому не мешал - идеальные условия, чтобы думать. Думать сосредоточенно и весьма эффективно: он отпугнул от себя кого только мог. Любое вмешательство извне было для него катастрофой - Джони терял концентрацию, переставал думать и утрачивал смысл жизни.
   Чего не скажешь, к примеру, о Vi. Чего не скажешь про Тайку Нефёдову, да и Митя хорош. Они были в гуще событий и носились, как те ошпаренные овцы. Их телефоны надрывались. Они кидались за деньгами, были открыты, оптимистичны и лояльны к власти. Что ожидало их в старости? Всё та же бабушка, с которой, как с гуся вода, - надеялся Джони. Природа чудесным образом заботится об идиотах, размышлял он и радовался за друзей.
   Острова Гилберта как нельзя лучше подходили для работы ума. Вместе с тем, природа беспомощна перед разумом. Человек, способный к анализу, перманентно разочарован. Он разочарован в юности, в старости, и особенно перед смертью. Когда же он атеист, он разочарован вдвойне: нет даже загробного мира, мысль о котором так популярна среди религиозных фанатов.
   Письмо из прошлого потрясло его. Да и как не потрясти: он жестоко ошибался. Ошибался, хоть был уже и довольно разумен. Уже в ту пору он мог сосредоточенно размышлять. Он многое испытал, и, казалось, не строил иллюзий: ни о людях, окружавших его, ни о себе. Вероятно, ему не хватало знаний и опыта, рассуждал старый Джони незадолго до смерти, удобно устроившись в своём доме с видом на океан в Южной Тараве. В сущности, это был его теперешний планетарий, в точности скопированный с планетария на Мясницкой, но оборудованный куда более совершенной техникой.
   Ну и что толку? - размышлял Джони, вглядываясь в бескрайнюю даль. Техническое совершенство планетария никоим образом не устранило его страданий. Более того, со временем они лишь усугубились: к пресловутой бабушке добавился ещё и дедушка - крайне разочарованный и нуждающийся в ремонте.
  
   Всё тот же брак, думал Митя, поглядывая на Джони, и не скрывая раздражения. Брак, с которым не совладать. Даже купив свою потерянную любовь, покинув постсоветский Понт и добившись материальной независимости, Джони по-прежнему испытывал боль. Сядет себе в своём планетарии, и сидит, высматривая парус на горизонте.
   Примерно так же рассуждали и Тайка с Викой. Особенно их беспокоило последнее письмо, полученное Джони из прошлого. "Будь он неладен этот сайт", - бесновалась Нефёдова. "Кто-кто, а "Остановка во времени" как раз и заслуживает чёрного списка", - вторила ей Vi.
   Заслуживает или нет, но Джони был рад письму, и мысленно возвращался к Эмили в Лондон. Какая разница, кто лечит больного? - задавался он вопросом. Без сомнения, лечить могут и свои, и чужие - лишь бы больной выздоровел. Агенты иностранного влияния, думал Джони. Вот и живи теперь, испытывая счастье.
   Никакого счастья он не испытывал.
   Получив письмо, Джони немедленно связался с Бонер, и вот, что он узнал. Эмили до сих пор ждала его. Что ни день, она надеялась его повидать, но он не появлялся. Сначала Джони попал в тюрьму, а после сбежал на край света. "Край света?" - Эмили прекрасно говорила по-русски. Она по-прежнему занималась этой страной, сделав себе карьеру известного в Британии политолога и специалиста по России. В качестве хобби она занималась русской культурой и даже издала книжку.
   - Что за книжка? - спросил он.
   - "Современная русская культура как постсоветский Понт", - ответила Эмили и рассмеялась.
   Довольно известная работа, и изрядно нашумевшая в начале двадцатых. На книжку Эмили вдохновил Джонин роман. Прочтя его, она предприняла масштабное исследование, посетив Россию и её сателлиты. СС - как называли они себя: Содружество Стран-героев. Даже в названии этого союза содержался ВЫЗОВ, не говоря уже о содержании. "Понт, как Понт", - припомнил Джони свою же реплику из заметки "Спрос и предложение" про Лизу Берковиц.
   Особое внимание Эмили уделила состоянию галерей, клубов и клубной музыки. Эти галереи и клубы, надо сказать, были в полном раздрае. Большая их часть попала под влияние "Народного фронта", к тому же, все они подвергались жесточайшей цензуре. Смотреть там было нечего, слушать тоже, разве что - туалеты. Фактически, клубные туалеты и представляли собой главную инсталляцию современной русской культуры. Взять хотя бы клуб "Пушкин". Нечего было и думать, чтобы подобраться там к унитазу: пол устилало говно. Оно же вытекало изо всех щелей и проникало в основные помещения, включая кладовую, бар и сцену. "Пушкин, как Пушкин", - смеялся Джони, а что вы хотели?
   Особенно острой вышла зарисовка о выступлении группы "Paint The Morning" в "Запаснике" на Китай-городе. "Незабываемое выступление, - пишет Эмили. - Несмотря на нечистоты, сочившиеся невесть откуда, Paint храбро высмеивали "Единую Россию", не забывая при этом и о вечном". Одна из их композиций так и называлась: "Чучело во вселенной". Композиция посвящалась всем узникам совести, поплатившимся жизнью в борьбе за человеческое достоинство. В главной роли там было соломенное чучело, установленное прямо на сцене, одетое в футболку с надписью "Pussy Riot" и полыхавшее ясным пламенем.
   Чучело настрадалось и летело теперь во вселенной, подобно космическому мусору. "До свидания, Пуси", - пели Paint, и "Запасник" содрогался от гитарных рифов и хорала. "Это и было торжество их человеческого достоинства, - замечает Эмили в своей книжке. - Торжество безвозвратной потери и извечной русской драмы".
   Чуть ниже она размышляет о будущем российской клубной сцены и приводит небольшой фрагмент из "Чучела во вселенной" незабываемых "Paint The Morning" - одного из тысяч безвестных коллективов постсоветского Понта:
   "До свидания, Пуси, до свидания.
   До свидания, утро, свет в глазах.
   До свидания, краски, до свидания.
   Встретимся теперь на небесах".
  
   Участницы панк-группы "Pussy Riot", осуждённые за молитву против диктатуры в храме Христа Спасителя, были и вправду сожжены подобно соломенному чучелу в "Запаснике". Они трагически погибли в одной из камер "Матросской тишины" глубокой ночью 30 апреля 2017 года. "Апрельские ведьмы, - иронично писала о них проправительственная газета "Завтра". - В результате случайного возгорания в одной из камер "Матросской тишины" сгорели заживо Надежда Толоконникова, Мария Алёхина и Екатерина Самуцевич - враги народа". "Туда им и дорога", - следовала приписка и рядом смайлик.
   Эмили с самого начала следила за процессом над Пуси и теперь с горечью констатировала: "Вот что бывает при слиянии государства и церкви - диктатура в квадрате". Если подруги и заслуживали наказания, то ясно, что не столь жестокого, соглашался Джони. Нонконформистское искусство в России оставалось запретным. И государство, и церковь вели себя, как бандиты. Да и вообще не понятно - что для них любовь? "Подлинная же любовь, - писала Эмили, - никак не связана ни с религией, ни, тем более, с государством. Она сама по себе и нуждается лишь в мимолётном откровении. Это мимолётное откровение и есть свобода".
  
   Джони по-прежнему выглядывал свой парус.
   Не то, чтобы Эмили убивалась по нему, но каким-то странным и до конца не понятым способом он вдохновлял её и она жила этим вдохновением. Эмили Бонер, таким образом, оставалась единственным человеком, полностью разделявшим его взгляды и ожидавшим все эти годы его возвращения.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ. "Не есть ли это краеугольный камень, который и придаёт существу очарование любви?" - размышлял Джони. Взять хотя бы воскрешение Иисуса Христа в православии, вознесение Аллаха при очередном теракте, или радость найданов (отшельники, возведённые в ранг божества) в ходе буддийского обряда "Найдани-хурал". Любовь - что чучело в "Запаснике". В сущности - трагедия с переизбытком метафоры: "До свидания, Пуси".
   "Возможность свидания, - записал Джони в своих листках. - Что-то вроде запрограммированного сна после смерти. Какая бы ни была степень разочарования жизнью, с остановкой сердца в мозге человека включается последнее кино". В этом месте постучали в дверь, но открывать он не стал. Откроешь - и тут же забудешь, о чём думал. "Продолжительность фильма, - продолжил он, - невелика. Но даже нескольких минут, в течение которых мозг ещё функционирует, будет вполне достаточно, чтобы исключить разочарование. Это будет фильм о самой прекрасной связи. Жизнь после смерти. Счастье, поделённое на части. Счастье, подводящее черту и заполняющее бесконечность. Однажды потерянная, но, безусловно обретённая вновь любовь".
   Идея выглядела чрезвычайно привлекательной. Странно, что до сих пор никто не занялся ею. Если, конечно, не брать во внимание церковь. Впрочем, эти их обещания вечного рая не выдерживали никакой критики: не было ни одного доказательства, да и что представляет собой рай - никто толком не знал. К тому же, рай для одного может обернуться адом для другого. Не говоря уже о полном абсурде самой концепции загробной жизни с материалистической точки зрения. Тут и говорить нечего - это подтвердит любой здравомыслящий человек: по прошествии нескольких минут после остановки сердца, колебания нейронов головного мозга стремительно затухают, отмирают клетки, и живая ткань превращается в обыкновенную совокупность молекул.
   Как раз этот интервал (к слову сказать, вполне соизмеримый с возникновением вселенной) Джони и намеревался использовать для своего опыта. Писатель словно задумал ещё один роман.
   Первым делом он сформулировал цель (последний счастливый сон) и основные проблемы: сценарий сна, способ реализации, тестирование и гарантия. Посоветовавшись с Митей, Джони убедился, что его идея не так уж и фантастична. Даже без всякого программирования люди, пережившие клиническую смерть, видят последний сон. Другое дело - прекрасен ли он? Отнюдь. Примерно 80% пациентов, переживших остановку сердца, видят кошмары. Как раз эти кошмары и представляют собой теологическую подоплёку ада. Раем же у теологов считается состояние без боли. Статистика клинической смерти подтверждает лишь 1-2% по-настоящему счастливых видений.
   - А вообще, - сказал Митя, - разве поймёшь, где жизнь, а где сон? Может люди и есть всеобъемлющий сон Господа нашего.
   - Да он и за яйцами не уследит, - ответил Джони и рассмеялся.
   Что правда, то правда. Производство брака за последние 20 лет выросло вчетверо. Речь уже шла не о круглых или овальных яйцах. Отовсюду поступали квадратные, трапециевидные, шестиугольные яйца, и никого это не удивляло.
   Не удивляло это и Ральфа Мессенджера из Глостерского университета. Хотя бы профессор жив-здоров, обрадовался Джони, связавшись с ним по Интернету. В ходе переписки британский когнитолог проникся Джониной идеей и даже предложил несколько способов её реализации. В будущем Митя возьмёт профессора в долю, а в целом проект "Последнего свидания" принесёт им небывалую прибыль.
   Вот как работал этот проект. Заказчик предлагал сценарий сна, сценарий вводился в электронный браслет (по типу браслета "Ква-Ква парка" в Мытищах) и браслет немедленно доставлялся пользователю. Доставку осуществляли компания "DHL" или (по желанию) портал "Stop.com". Впрочем, при данных обстоятельствах это была уже не остановка во времени, а, в сущности, последняя остановка. Дальше наш поезд следовал в депо для утилизации.
   Попав на запястье, браслет автоматически тестировался, результаты отправлялись на сервер "Виртуального клона", и в случае положительного теста пользователь получал подтверждение гарантии. В чём заключалась гарантия? А вот в чём. После наступления смерти браслет запускал программу и в режиме on-line фиксировал события, происходящие в мозге при его деградации. Если "свидание" противоречило сценарию, процессор корректировал программу, а затем циклически перезапускал её до получения требуемого эффекта. Гарантия была стопроцентной. Кроме того, счастливый сон записывался в память браслета и при необходимости предъявлялся доверенному лицу.
   Проект оказался весьма популярным.
   Уже в первый месяц они продали около 10 тысяч браслетов. Постаралась и Тайка. Проведённая ею рекламная кампания "Счастливого сна" стала вершиной её изобретательности. Именно она настояла, чтобы каждый браслет снабжался демонстрационным режимом, благодаря чему покупатель мог испытать счастливый сон в любое время и в любой обстановке: ночью, днём, в офисе, дома или в дороге. Эффект был понятен, он не требовал особых объяснений, и дело пошло. Браслет программировался на неограниченное число снов. Сценарии дополняли друг друга, совершенствовались, а Митя лишь потирал руки. Идеальный вариант, радовалась Vi, - никакого тебе компьютера, электронного костюма, да и затрат минимум.
  
   Вариант и вправду был хорош. Способ реализации "Счастливого сна", предложенный Ральфом Мессенджером, основывался на последних достижениях квантовой физики и нейробиологии. Впрочем, и здесь не обошлось без трудностей. Митя то и дело нарушал патентное право, платил штрафы и был вынужден развивать свои собственные исследования.
   В тяжёлые минуты он мысленно возвращался к Галилею. Надо же, думал он, имея всего лишь подзорную трубу, Галилей умудрился перевернуть представление о мире. Здесь же всё под рукой - и никак. Величайшие достижения науки не могли вернуть ни любви, ни даже здравого смысла. Эта Джонина затея с прекрасной смертью всё больше удивляла его. Может Джони и гений, но как-то уж всё не по-людски: какую бы жизнь вы не прожили - она не стоит и ломаного гроша, а единственным утешением, по мнению этого экстремиста, являлись лишь две-три минуты после остановки сердца. Не жив, не мёртв, припомнил Захаров.
   И вновь кот Шрёдингера не давал покоя.
   Одна радость - Митя хотя бы разбогател. Брак, на который он все эти годы делал ставку, в итоге оправдал себя. Иными словами, магазин потерянной любви функционировал. Он исправно приносил прибыль, и никто не жаловался. Никто не жаловался, словно церковь изначально была права: всё самое лучшее - после смерти. Словно и не было никакого письма к герцогине Кристине, в котором Галилей настаивал на неверном толковании Библии. Никто не жаловался, словно и Галилея не было. Многовековая борьба за свободу духа - коту под хвост.
   Между тем этот кот мяукал, кидался за мышью и, как видно, не испытывал раскаяния. Знал ли об этом Джони? Несомненно, знал. Знала об этом и Виржиния Галилей - незаконная дочь Галилея, добровольно отправившаяся в монастырь, этот приют воображаемой добродетели. Магазин - как представлял его Джони. Если хотите - супермаркет с тележкой и автоматом для исполнения желаний. Космический аппарат - в интерпретации Лизы Берковиц, преодолевающий межзвёздное пространство безо всякой цели и намерения. "Испытание, которое надо выдержать", - цитировала Уэльбека Vi. Вика Россохина - самая прекрасная Джонина связь.
  
   К концу 2036 года проект пережил великий бум.
   В Рождество было продано рекордное количество браслетов. Потерянная любовь пользовалась невероятной популярностью и спросом. Блестящий пример религиозного нонконформизма, размышлял Митя, и временами утрачивал доброе отношение к самому себе.
   Ночь на 25 декабря они провели на берегу океана у Джониного планетария в Южной Тараве. Как выяснится позже, это был прощальный Сочельник Джони Фарагута - изгоя, врага народа и экстремиста. Помимо известных нам персонажей в Бикенибеу прибыла и Наташа Лобачёва - давняя Джонина подруга и известная писательница. Все эти годы она вдохновляла его своим незримым присутствием. Ещё один Галилей, узник совести и еретик, заметил Митя.
   - Здравствуйте, Наташа Лобачёва! - вскричал Джони, кинувшись ей на встречу в аэропорту Бонрики.
   - Здравствуйте, Джони, - обрадовалась Лобачёва и обняла его - искренне и со всей своей Лобачёвской любовью. Она часто думала о нём, следила за его жизнью и надеялась на встречу.
   Как видим, любая встреча нам по плечу.
   Что может быть оптимистичней для столь удручающей истории? "Да ничего", - ответил Мишель Уэльбек в ходе переписки с Джони Фарагутом. Это был уже пожилой, но довольно стройный и жизнерадостный человек. Джони то и дело связывался с ним, считал его своим учителем и примером для подражания. "Что ж мы не пригласили его?" - терзался Митя, но терзался напрасно. Мишель Уэльбек прилетел-таки на острова. Он приземлился на вертолёте береговой охраны около часу ночи как раз у Джониного дома, а, приземлившись, сказал добродушно и просто: "Вот я и прилетел, мои кирибатские друзья, здравствуйте". Уэльбек беззаветно верил в чудо, и оно случилось.
   Минутой позже с японской Окинавы стартовал космический аппарат "Christmas", направляясь к центру галактики Млечный Путь для изучения тёмной материи. В этот момент небо над островами Гилберта озарилось ярчайшим светом, словно свидетельствуя о начале новой эпохи в истории человечества. Взгляды полные любопытства устремились ввысь.
   Устремился ввысь и Джони. Вот и развязка, думал он. Не так уж и плохо. Совокупная радость от прожитой жизни казалась довольно существенной, и даже чересчур. Его бы вполне устроила и мысленная связь. Окружавшие его персонажи и без того сидели в голове, и если разобраться, не покидали эту голову ни на минуту. Он, как и прежде, не сомневался: мысленная связь ничуть не хуже реальной.
   И всё же, чувствуя скорый конец, Джони собрал их. "Christmas" давно покинул пределы солнечной системы. Его бортовой компьютер работал исправно, то и дело передавая телеметрические данные в центр управления полётом. Небо над атоллом приобрело обычный вид. Подали суп "Рамен" (яичная лапша с морепродуктами и говядиной или курицей на выбор; подаётся с бульоном и грибами "Шиитаке").
   Катя Жемайбук завязала беседу с Мишелем Уэльбеком, а тот всё поглядывал на Тайку, не скрывая любопытства и желания. Вика Россохина о чём-то разговаривала с Наташей Рёнэ. На Рёнэ был строгий костюм и легкомысленные чулки в радужном стиле. Кристофер без устали носил им напитки, был услужлив, сдержан и выглядел на удивление человечным андроидом.
   Ира Свириденко (к тому времени - успешный предприниматель и влиятельная фигура на украинском рынке медикаментов) курила длинную сигарету, устроившись на берегу и обольщая Митю Захарова своёй рассудительностью и неотразимым профилем элитной проститутки. Медве любовалась цветами в Джонином саду, а заодно и Хьюлет с Лизой Берковиц, приятными во всех отношениях лесбиянками из Североамериканских Штатов. На столике у них искрился "Мартини" и стоял нетронутым салат "Окинава с тунцом" (обжаренный на гриле стейк тунца; подаётся на смеси салатных листьев, авокадо, огурца и помидоров чери с соусом "Васабико").
   Завидев Мишеля Уэльбека, к нему подошёл Ральф Мессенджер, профессор и величайший специалист по искусственному интеллекту. "Наконец-то, мы встретились", - сказал Мессенджер. "Прекрасный вечер", - ответил Уэльбек. Их связь была мысленной и в известной степени возвышенной. Спустя год или два, существенно разбогатев на "Виртуальном клоне", Мессенджер приобретёт картину "Мишель Уэльбек, писатель" художника Джеда Мартена, выставленную на аукционе "Кристи" и оплатив лот наличными. Чем не любовь? - решит тогда Митя. Митя Захаров, приёмщик брака.
   Эмили беседовала с Джони, Наташа Лобачёва - с пилотом вертолёта, а Митя и его японские партнёры - Гончарова и Губанов наслаждались десертом "Парфе" (нежный кокосовый десерт в сочетании с пюре из малины, киви и тропических фруктов, - значилось в меню. - Подаётся с кунжутными палочками).
  
   В какой-то момент Джони отделился от основной группы и весьма галантно проследовал к Vi. На нем была белая рубашка из тонкого хлопка, синие джинсы и по обыкновению кеды "Converse". Рёнэ взглянула на него и улыбнулась. Кто-кто, а Рёнэ ценила его ум и иронию. Она интуитивно чувствовала, о чём думает этот изгой, и была благодарна ему, не осознавая в точности - за что. Впрочем, Наташа так и не смогла постичь ни его, ни Вику Россохину, ни их странную любовь. Тем не менее, "Мартини" и тропический десерт на берегу океана вызывали у неё ощущение неподдельной близости с ними.
   Писатель же всё размышлял о своём раннем эссе, доставленном из прошлого порталом "Остановка во времени". Он то и дело возвращался к этой "Сверхурочной работе", где, судя по тексту, знал всё наперёд. "Покончив с обыденностью, - предугадывал Джони, - эти двое допоздна оставались в своём магазине, где, наконец-то, могли осознать себя наиболее подлинной частью вымысла".
   - Пора расставаться, - сказал он.
   - Пожалуй, что, да, - ответила Вика.
   Они подошли к воде и обнялись. Позади у них маячила перевёрнутая лодка и огни Бонрики. Его последний счастливый сон как раз и был взят из "Сверхурочной работы" 24-х летней давности. С тех пор мало что изменилось.
   "Намечтавшись, - писал Джони, - они подходили к окну, приоткрывали жалюзи, и так стояли час или два, взявшись за руки и глядя в сумеречную даль. О чём они думали? Да кто ж их поймёт. Хоть уже и стемнело, в их представлении мир был прост, понятен и безумно красив. Над лазурным горизонтом опускалось солнце. Облака загорались оранжевым светом, а среди облаков медленно набирал высоту воздушный шар. Под ним раскачивалась гондола с двумя аэронавтами на борту. Счастливые воздухоплаватели держались за руки и будто прощались с нами, покидая навсегда этот прекрасный мир.
   12.08.2012
  
  
  Оглавление
  Пролог 1
  Часть первая. Приём брака 4
  Часть вторая. Комиссия 42
  Часть третья. Уценка товара 113
  Часть четвёртая. Магазин потерянной любви 181
  Эпилог 229
  
  
  
  35
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"