Он жил, как жил и жил всегда ... в себе. Там, где пришлось - от рождения. Не выбирал. Без всякого продуманного плана, после рождения. При любых обстоятельствах. Жил для себя. И как все - тоже жил. Ему казалось, что очень долго, даже может, и не одну свою, жизнь. И жизни других тоже ... были частью его. Жизнь неслась нескончаемым потоком. Всё, что было отмеряно-предопределено судьбой, вливалось в него с особой жадностью. Даже с остервенением. Огненная жидкость повседневной суеты, поправ все земные законы, забывала о силе притяжения хорошего к хорошему. Тормозила, застыв в невесомости, подчиняясь одному жадному желанию ненасытных губ, захватывающих всё до последней капли-секунды, чтобы вдавить этот поток жизни в бешено работающую гортань. Проталкивающую всё это внутрь его "Я". Без разбору. Но неожиданно для себя, он понял, что это путь самоуничтожения - принимая в себя, и оправдывая, все миры вокруг. Примиряясь со всеми на их условиях. Нужно было что-то менять. И он нашёл выход Решился. Надеясь, очиститься изнутри любым способом, для достижения равновесия. А может, и истины просветления. Она должна была прийти в девственно чистый, вновь отстроенный храм - его мозг, отрешённый от тягостного груза всей прошлой жизни наугад. Хорошо, что он ещё смог запастись всем необходимым впрок для этого жестокого эксперимента. Всё вокруг, ритуально-астральный круг отрешения - на расстоянии вытянутой руки. Впрочем, как и у каждого другого вокруг - свой круг. Всё, что видят и помнят его-их глаза - есть реальность. Таков был его новаторский научный подход к этому испытанию жизни-жизнью взахлёб. И он неукоснительно исполнялся. Практически никем не контролируемый самообман. Руки, губы и гортань работали автономно. Сами по себе. Мозг резко отключался. А потом, вдруг, вырывал его яркой вспышкой из тёмного забытья. И тогда, руки снова приходили в движение. Выхватывая из своего сектора следующую порцию катализатора будничной мудрости настоящего - из мудрого мира прошлого. Почти реального, как все говорили. И вздутые вены пропускали это в лихорадочно анализирующий мозг. Но он никак не мог оторваться от своего такого вязкого прошлого. Оно цепляло его и не отпускало. Стыдило, брюзжало, упрекало, насмехалось, презирало. Утешало, но не уходило. ... Год за годом. И каждый раз, - "Ты не тот, кто ты есть. Ты не тот, каким себе кажешься. Ты не тот, кем был в прошлом. Но и не этот ... Не этот ..." - Но ничего не бывает вечным. Свершился прорыв. Оно отступило, втянув его в своё отражение. Парадокс жизни. Ушло, и вернулось. ...
... Очередь. Очень длинная. Неизмеримо длинная. Он ощущал себя ребёнком. Истинно свободным и открытым всем мирам. Впереди спины, локти, затылки. Все молчат. Морской ветер слева приносит освежающую, чуть солоноватую прохладу. Справа слышен какой-то гул. Сильнее. Слабее. То ли машины, то ли самолёты. Шаг вперёд. Пауза. Чайки сверху заглушают гул. Ожидание. Ещё один шаг. Ещё выше, над чайками, облака. Пена. Облака - не только облака. Белёсая оболочка в которой что-то происходит. Внутри. Крутится, сверкает, блестит всеми цветами радуги. Большие мыльные пузыри. Смысла не понять. Но многие смотрят не отрываясь. Весело. Делают шаг, не опуская головы. Очень ритмично застучал глухой барабан. Его ритм подхватила пронзительная труба. Очередь поддалась ритму и зашаталась из стороны в сторону. В одном порыве - свободных звуков. Облака-мыльные тоже танцевали и лопались от радости яркими брызгами. Из сказочной страны мимо проскакали на огненных конях сказочные всадники с птичьими головами. Но сказка быстро оборвалась по пустяшному делу. Когда из очереди раздался гневный вопль. Сильнее трубы и барабанов: - Вы куда, сукины дети, без очереди? В рыло захотели, суки? ... Ноты радости осыпались стальной стружкой прямо в паузу. Из которой кто-то попытался найти выход: - Успокойтесь, женщина! У них скоро рейс в Египет. На Родину. Им можно. У них есть Родина и пирамиды. А завтра ещё день рождения их Нефертити! Представляете?! Праздник-то какой! Столько лет, а её всё ещё любят. С ума можно сойти! Такая история. ...
- Вот пусть на своих конях и скачут! В этот свой Египет. К проститутке этой. ...Эй, там, впереди, слышите?!! Не смейте пускать их в очередь за хорошей жизнью. Не смейте!!! Мы тут давно уже стоим. Вот пусть и они помучаются, твари!
- Женщина, нельзя же так! Успокойтесь. Мы все успеем. Живите себе тихо в очереди. Держитесь спины ближнего. Думайте о ближнем. И все будут счастливы. Я вам обещаю. И осеняю вашу ауру.
- Я тебе не женщина, подонок! Счастьем мне своим тыкаешь! Ты кто такой, чтобы мне указывать, вообще?! Пошёл ты в жопу! И не кружись тут надо мной. А то сумкой получишь, гад, по крыльям своим! ... Летает он тут! А кто разрешил? Есть у тебя разрешение на полёты?! Я сейчас вот кому надо позвоню, и тебе быстро посадку сделают, мразь ты поганая! ... И выключите этот свой дурацкий барабан! Надоел уже! Я уже вот звоню кому надо. Подождите. Подождите. ... Алё!!! Алё!!! Это я, вся как есть! Оттуда - откуда надо! Тут какие-то мерзавцы с барабанами и трубой народ баламутят! ... Да! Все пританцовывают и шатаются в ритм. Все. Все. Без нот суки играют, как их дух им приказывает. ... Что я хочу? Их пусть сразу помучают хорошенько так, а потом и расстреляют немного. Они уже все своё пожили тут, пусть и нам дадут, мерзавцы. Нехрен им! ... Да, правильно. Жду и люблю! ... И пожалуйста, чтобы ждать в комфорте, поставьте мою любимую песню - Хризантемки. По всем каналам из разных мест. Мы все её любим. Я точно это знаю. ... Привыкнут. Никуда не денутся.
- Женщина, вы что, с ума сошли? Какие хризантемки? - прокатилось слабым рокотом. - Ещё не мёртвый сезон. Ещё солнце светит.
Молодая, дородная барышня в длинном зелёном платье с откровенным декольте седьмого размера и белых кроссовках на платформе, выпорхнула из очереди и покачивая широченными бёдрами зарычала хриплым, мужским баритоном: - Хризантемки! Хризантемки! Вы печальные оттенки моей юности хмельной! Хризантемки! Хризантемки! Вы судьбы моей антеннки! Цвета пива, но без пенки! Хризантемки! Хризантемки! ...
И тут же из застывшей в молчаливом недоумении очереди резво выпрыгнул, сделав сальто вперёд, и разбив ещё в полёте пустую бутылку о свою лысеющую голову, сухопарый, жилистый мужичок. Невысокого роста. С прищуренным, холодным взглядом. Разорвав на себе, приземлившись, свой парадный китель, весь в медалях, он властно крикнул поверх голов: - Кто за песню Хризантемки?! Выходи, строиться!!! Слева по одному, рассчитайсь!!! Сейчас мы этих подонков убивать будем! Кто не спрятался, я не виноват! Считать не буду. Постоим за нашу землю-матушку! Ответим супостату на его подлые диверсии! До чего же суки докатились уже! А?!!! Ничего же святого у них не осталось! Им уже и хризантемки наши не нравятся! Вот же погань! Другого слова я и не найду. Братья! И сестры! Они уже, эти твари безбожные, будут указывать нам, что нам петь в очередях на прививку от их этой заморской заразы!!! - и ткнул зачем-то пальцем в голубое небо. По которому неслись обратно, из Египта, огненные колесницы, каждая запряжённая тройкой резвых скакунов. На каждой колеснице белой краской грубо было начертано "Туры в Европу без возврата". Оттуда же с неба спустился поп на рясе, аке парашюте. Осенив троекратно очередь крестом, изрёк: - Я только со вселенско-межгалактического собора. Собр всем в помощь. Ибо! Собр теперь нужней! Так решено, вы же сами понимаете. Ну, так надо. Надо и ... значит надо. Будем исполнять. И возрадуемся! Что непременно! Ибо по вере нашей "Магутны Божа" заменяется Хризантемками. Пока. На время. А там посмотрим! Возродимся пуще прежнего! И прежде пущего! Обернёмся три раза и об землю нашу родную ударимся, чтобы получить заряд бодрости во все члены. Но врагу со всех сторон не уступим! Ответим, желательно, членораздельно. ... У кого, братья и сестры, компАсы есть правильные? Христом-богом молю, станьте впереди процессии нашей. Разойдёмся на все четыре стороны поубивать всех встречных, кому Хризантемки нелюбы наши. Пусть и сами сгинем, но отстоим правду нашу хрустальную. ... С левой, шагом-марш!!! ... Я догоню. Не ждите меня. Я плавки свои там забыл. На соборе, тьфу ты, на заборе. А без них никак. ... Левой! Левой! Левой! Левой! ...
... Он с трудом вырвался из этого бессмысленного видения, очнулся. Хотел, что-то записать, но ничего не смог вспомнить. Голова гудела, как - "без царя в голове с царём-колоколом". Казалось, что он вынырнул из болота. "Плавки" - выхватил его мозг одно слово из всей этой грязной липкой и вонючей жижи. Но дальше уложить это слово в какой-то здравый смысл он не мог. Бил колокол, потом барабан и в висках ударял чистый и резкий звук тромбона. Он дотянулся до ещё одного сосуда настойки на лютой простоте с тройным перегоном. Жадно влил его в себя. Всё ещё с надеждой. И, напевая почему-то, - Хризантемки, Хризантемки, снова провалился в чёрную бездну. ... Сколько он там пробыл уже не столь важно для науки. Вырвал его оттуда простой, резкий вопрос: - Ты почему, сука, живёшь?! Что тебе не хватает?!. - Дальше была боль. Сильная жгучая, нестерпимая. Адская злобная боль. Невыносимая. Глаза не хотели смотреть на этот мир. Его глаза. Глаза подростка. Это весь этот проклятый мир бил его резиновой палкой в руке щуплого юноши, чуть старше его самого. Снова боль, но уже глухая и тупая, как будто били через отбитый кусок мяса: - Ты зачем живёшь? Тебе же создали все условия! Бери и подыхай, сука, постепенно, как все! Будь благодарен, тварь! Жри на ужин свою картошку, сука! А ты живёшь, падаль, как буржуй! Ещё и книги читаешь! Зачем?! Зачем?! - сыпались градом тупые удары-вопросы. - Тебе что, телевизора мало, гад?!! - Он не знал, что ему ответить. Его мозг лихорадочно искал ответ, как защиту от этой лютой боли. Но у него даже не получалось вспомнить кто он такой. Его в его сознании просто не было. Это было легче, чем понять этот тупой, глупый до невозможности вопрос. Именно здесь и сейчас. В этой узкой мрачной камере. С глухим эхом от ударов о его тело. ... Стены в грязный цвет. Краска сморщилась и местами облупилась, как лицо старухи, измученной горькой выжитой судьбой. Он смотрел на всё это уже со стороны. Его тело перестало отвечать болью на удары. Оно только мычало, стонать даже не было сил. Его голограмма, оболочка поднялась к тусклой, жёлтой лампочке, и оттуда спросила обычным, спокойным голосом: - А, кто это там в углу стоит? Прямо за тобой.
- Палка у истязателя выпала сама собой. Он в ужасе отшатнулся от иссини-фиолетового тела. Ужас выдавливал его глаза из орбит. Теперь кричал с подвыванием уже он: - Кто здесь?!! Кто? - Закрутившись, как волчок, он что-то искал глазами. Но ничего не было. Только он и это безразличное ему тело. Стены, стены, стены. Дверь. Окно с решёткой. А голос продолжал тихо и спокойно: - А, я понял, это твоя семья там. Отец, мать и две сестрёнки. Что-то отец у тебя плохо выглядит. Вид у него какой-то осунувшийся. Болеет, наверное. Бледный совсем. ...
- Кто это? Кто здесь? - прижавшись спиной к стене. Почти шёпотом выдавливал истязатель. Губы, высохшие его, чуть шевелились.
- А, мама твоя отвернулась, - и по-детски, тонким голоском, весело и задорно голос стал повторять. - Отвернулась! Отвернулась! Отвернулась! ... И сестрёнки плачут, плачут. Слёзки катятся. Бедные, бедные девочки. Как же им страшно. ... Страшно! Страшно! Очень страшно! Как тёмной, тёмной ночью. Чёрной, чёрной ночью одним в лесу. Лес шумит, шумит. И волки. Злые, чёрные звери воют вокруг: У-у-у-у! У-у-у-у-у-у-у-у!!! У-у-у-у-у!!!! ... И никого нет, кто бы защитил их. Пусто! Пусто! Пусто! Пусто! ...
Истязатель бросился к двери камеры, и стал бешено колотить в железо руками: - Откройте!!! Слышите!!! Откройте!!! Я уже всё!!! Открывай, давай!!! Я всё!!! Где вы?! Помогите!!! Помогите!!!
Кормушка с лязгом отворилась, и истязатель увидел лицо, которое заставило его отшатнуться. Это было лицо того подростка, чьё тело лежало у него за спиной: - Как ... ты?!?
- Послушай, брат. Тут такое дельце. Ты не волнуйся только. Понимаешь, замок в этой чёртовой двери заело. Заклинило. Я и так, и так его, старался, ... короче. Ключ сломал, вот. Я уже не знаю, что и делать. Ох, и неприятности. Не знаю, что делать.
- Позвони! Позвони кому надо!
- Да у меня, понимаешь ты, телефона нет, брат. Я бы позвонил. Дельце-то плёвое. Это тебе не хлопотное дельце. Тут чего. Понажимал там куда надо и говори. С кем надо, короче. Так вот.
- Я дам! Я дам тебе телефон! У меня есть! ... Где же он? - и истязатель стал лихорадочно выворачивать все свои карманы, но там ничего не было кроме окровавленных бинтов. Он тянул и тянул их, как фокусник из всех карманов, а они всё никак не заканчивались. Широкая белая лента с красной от крови полосой. Она падала к его ногам и росла, и росла горкой. День за днём. Месяц за месяцем. Год за годом.
- Ну что, нет? - наконец-то спросил голос из-за двери.
- Этого не может быть, - вконец обессилив, признался он. - Он же был, я точно помню. Мой чёрный. ... И твой ещё этот. Как его.
- Ладно, не ищи. Уже не важно. Здесь телефоны не работают.
- Как не работают? Что ты говоришь? ... Подожди, подожди. Не уходи. Только не уходи. Где мы? Где? Как тебя зовут, парень?
- А, какая теперь разница? ... Может - Рома. ... Или - Гена. Саша тоже хорошее имя. ... Или вот - Никита. Зови, как хочешь.
- Ты что издеваешься?! ... Позови начальника, быстро! Я тебе сказал!!! Зови, сука, ну-у-у!!!
- Начальства сейчас, как такого, никого нет. Ты успокойся. Их в этом году и не будет. Им это уже не интересно. Вот тут, наш тюремный психиатр очень хочет с тобой поговорить.
И в проёме двери показалось широченное, улыбающееся лицо молодой девушки: - Слышь, ты, балбес! Что ты орёшь, как резаный? Исповедоваться будешь? Или я пошла обедать. Жрать, что-то сильно хочется. Помидоров хочу.
Истязатель почти окаменел в горке окровавленных бинтов. Его лицо побелело: - Танька, ты?! Ты что, того?! Ты же жена моя?! ... Блядь, открывай эту дверь, паскуда! Быстро, сука! Иначе я тебе все мозги потом вышибу, дура! Психиатр она!!! Видали, тварь!!! Мать твою, перемать во все дырки!!! Ты же училка простая! Какой ты доктор, стерва тупая!!! Ну, тупая тварь!!! Я тебя... Я тебя... - он попытался ухватить её рукой за ворот её белого халата.
Она отшатнулась, и слегка поправила свой покосившийся высокий начёс: - Мужчина, я вам не Танька. Вас я не знаю. Знать не хочу. И давно уже забыла, как вас зовут. Вы действительно сошли с ума. Так себя в тюрьме вести нельзя. Это не дурдом какой-то. Тут серьёзные жизненные вопросы решаются. Вон, спросите у своих родителей.
- Каких родителей, дура?! Тут никого нет! Нет никого! Нет! Нет! Нет! Ты что, издеваешься, паскуда? ... Открывай, двери! Я тебя убью, тварь!
- Мужчина, перестаньте истерить. Вам это сейчас не поможет. Вам необходимо смериться со всем. Вы здесь похоже надолго. Я взяла на себя смелость и обзвонила всех специалистов по открыванию дверей. Это какой-то ужас. Но они все куда-то уехали. Никого не осталось. Никого. Остались только специалисты по закрыванию дверей. А они больше ничего другого и не умеют делать. Ужас, я же говорила уже. Поэтому, я решила, чтобы не терять нам время, я буду вас лечить. Прямо здесь в камере. Через вот это окошко. Оно нам не помешает. Я уже и план составила в соответствии с последними веяниями у нас в психиатрической науке.
Истязатель выслушал всё это молча. Злоба на его лице сменилась выражением жалкой растерянности: - Танечка, ну ты что? Я же люблю тебя. Мы же детей хотели с тобой завести. Деток. Простых таких. Ромку, Генку, Сашку и Никитку. ... А потом и в Египет поехать. Все вместе. Я же тебе уже и купальник купил. Зелёный тот, помнишь? Он же красивый. Разве нет? С гербом на каждой сиське. ... Открой дверь, пожалуйста. Я тебя больше никогда, никогда в жизни пальцем даже не трону. И ногами бить не буду. Вот тебе крест, Танюшка. ...
- Какой же вы, мужчина, и не мужчина вовсе. А обычный дебил без особых устремлений. Размазня. Плачет он. Пожалейте его. А как же прогресс? ... Смотрите, ... какой! Купальник он вспомнил свой. Дешёвка! ... Так, всё! Хватит! Мне уже надоело всё это! Начинаем лечение прямо сейчас. Стань там ровно. Родители твои пусть сядут. Нечего им горемычным стоймя-стоять. В ногах правды нет. А я начинаю наш первый сеанс излечения. Вот! - она торопливо расстегнула свой халат, блузку. И попыталась вывалить всю свою грудь в проём кормушки, но она вся не вошла туда, - тогда она отступила чуть назад. - Так! Меняем план лечения походу лечения. Как учили меня в Академии - главное теперь креатив и напор в контенте. Ладно, я буду вам тогда по одной сиське в день показывать. По нечётным - левую, а по чётным - правую. Вот, смотрите и пытайтесь медитировать, - она вставила в кормушку свою левую грудь, - Ну, это, типа, думайте там чего-то себе хорошего, чтобы души свои успокоить и настроиться на правильный жизненный лад. Да, олух, спроси там у батьки своего ему видно, а то я уже больше всунуть не могу. Железо это окаянное сильно давит. ... Ну, а теперь, к визуальному ряду я добавлю ещё немного хорошей музычки. Для надёжного закрепления ваших сокровенных желаний и устремлений. И она тягучим мужским баритоном затянула: - Хризантемки! Хризантемки! Вы печальные оттенки моей юности хмельной! ... Хризантемки! Хризантемки! Вы судьбы моей антеннки. ... Цвета пива, но без пенки! Хризантемки! Хризантемки! ... Я содрала все коленки, когда пели соловьи-и-и!!! Ты не ангел! Ты не ангел! Ты учил меня любви. ...
... Дальше было снова долгое-долгое падение ... в себя, как это ему казалось. Но он то пытался вырваться из этой липкой, вонючей жижи, которую они вслед ему называли жизнью. ... Внезапно он снова очнулся. Открыл глаза. Эксперимент над собой продолжался. И здесь произошло неожиданное. Он, как бы завис. Нет, он жил и прекрасно себя чувствовал. Даже была непривычная лёгкость во всём теле, в каждой его клеточке. Но вокруг была пустота. В мыслях, желаниях, ощущениях. Полное безразличие. Пустота отстранения. ... И пришла одна очень, очень. Очень, очень. Ну просто, совсем очень-очень простая мысль. Наш Бог - ВРЕМЯ. Оно и даёт, и сразу же забирает. В одно и то же мгновение. Мгновение, которое существует только в нём. В этом и есть самая большая тайна Вселенной, которую невозможно раскрыть. Потому что, можно докопаться до самого малого из чего состоит материя. Можно открыть и увидеть частицу Бога. Но никак нельзя увидеть и ощутить миг времени. Самую-самую частицу. Для которой даже ещё не придуман термин. В котором и прошлое, и настоящее, и всё-всё будущее. В которой есть движение, и нет его. Точка бесконечности. Точка начала. Точка конца. Потому что оно не может застыть, взорваться и соединиться с чем-то другим. Создать другие элементы. ... Он это почувствовал, осознал всем своим "Я". Но тут же пришла и совсем другая мысль. Ещё проще. Она и была той неуловимой частичкой, тем бестелесным мигом из прошлого в будущее, без остановки в настоящем. Это и есть - ничто. Без веры в это всех остальных, это - ничто. Обязательно нужна вера. Они работаю в паре. Ничего нет. Когда нет веры в это. Оно не меняет своей сути. Оно и есть, и его нет ни для кого. Если в это не верить. ... А я? ... Я? Я - есть? Я то - кто тогда? Для всего этого. Пустота? Даже не пылинка, потому что пыль сбивается в камни. А я ещё меньше. Меньше этого неуловимого мига настоящего, где есть и прошлое, и будущее. И где его уже нет. ... Кровь застучала в его висках. Проснулся пульс жизни. Воля-жить! Жить! Жить! Жить! - отозвалось гулким эхом. - Здесь и сейчас. - И ничто меня не свернёт с этого пути. Ни самое прекрасное прошлое. Ни обещанное кем-то будущее. ... На этих мыслях левитация закончилась, да ещё и с ехидным смешком. И он легко так опустился на землю. Как же это было приятно. Тело наполнилось жизнью. Мозг воссиял радостью. Пели птицы. Просто свистели себе отрывисто. Или трелью. Солнце жгло. Ветер шумел. До хризантем ещё было очень далеко. Время было; просто валяться, и смотреть в окно. Которое со стороны улицы пытался пробить упрямый шмель. По раме медленно полз муравей. И то были секунды длинною в его вечность. И ни чью другую. Потому что он о них не думал и не хотелось, вообще, о чём-то думать. Пока не включилось само-собой радио. И очень печальный голос, сбивчиво не произнёс: - Я хочу вам сообщить, что ...война с вами закончилась. ... Что дальше делать мы не знаем. ... И ещё одно, ... с прискорбием, я вынужден вам сообщить, что ... ну, вы сами всё понимаете. ...
... Шмель пробил стекло и со звуком пикирующего бомбардировщика нацелился прямо на него. Он, уже с пониманием, что время пришло, а проще сказать, что никуда оно и не уходило, был готов, закрыл глаза. И сжал голову руками. ... Топот, топот, конский топот. Мембрана земли упруго отвечала копытам. Труба снова вострубила сбор. Пафосом наполняя весь организм изнутри. Стальные доспехи рыцаря сверкали серебряным пламенем. Весь, с головы до ног, в латах со странной позолоченной эмблемой на груди, нёс во весь опор. Прямо в его размягчённый пылающим солнцем надежды - мозг. Он подумал, что это, ну-всё. Затопчет его коняка, не заметив даже, как пылинку из-под копыт истории. Но всадник был умелым наездником на древних мифах и легендах. Осадил боевого коня намертво, прямо у самых его ног. Когда дорожная пыль осела в своё прошлое. Всадник поднял забрало и прямо спросил: - Ты чего здесь стоишь на распутье дорог, да ещё и совершенно голый?
Он так же прямо, без всякого лукавства ответил: - Загораю. ... И думаю о разных приятных вещах.
- А, руки зачем тогда в стороны расставил? Ты кого хотел обнять? К кому взывал? Я за тобой очень долго наблюдал в бинокль, из того вот леска. Стоит уже зрелый мужчина. Как есть, голый весь. Губами шевелит что-то. Да ещё и руки раскинул. Хочешь весь мир обнять? Наивный ты.
- Нет, я просто хотел весь загореть. Равномерно так. По всему телу. А потом вернуться к самым-самым истокам нашим. К самым-самым. Это, когда мы ходили здесь, на своей законной земле, ещё все голые, волосатые и не умели ещё даже говорить. Друг с другом.
- Это зачем?
- Чтобы у них спросить, а как нам жить-то дальше? На своей земле? Ну, и их понятно, тоже. Тогда она была же.
- Но ты же сам сказал, они не умели говорить. Эти нецивилизованные, вонючие дикари.
- Да, это проблема ... передачи и восприятия любой информации. И её усвоения всеми рецепторами.
- Так что-делать-то будешь? Может, со мной? В наш прекрасный мир? Пропитанный страстью, мечтами и сладчайшим запахом власти.
- А, у тебя случайно крема для быстрого роста волосяного покрова по всему телу нет? Желательно импортного.
- У меня нет, - твёрдо ответил рыцарь, - но я сейчас ещё уточню. Он потрепал по холке своего коня, а потом, что-то долго-долго шептал ему прямо в ухо. Коняка презрительно фыркнула в сторону. - Нет, - скупо перевёл ответ рыцарь.
- Ладно, нет так нет. Будем тогда корректировать свои планы на будущее. Не поддаваясь немому зову предков. Придётся смириться с такой односторонней связью в себя. Главное не сдаваться. Верить во всё, что неожиданно приходит в голову. Добиваться своего. И убеждать в этом других. Всегда и везде. Или хотя бы, думать, что главное это - думать. Но глупо же, согласись, ловить рыбу в собственной ванне без общего плана наступления, а просто с одной шашкой динамита?
Рыцарь даже привстал в стременах от такого спича: - Да ты опытный воин, как я погляжу. Офигеть! А нам такие очень нужны сейчас. Снова война стучит в наши двери. И война не простая. Весь мир пылает в огне ... сексуальных проблем. Пойдёшь ко мне замом по идеологии? Всё у тебя будет. Всё! Всё, что ни пожелаешь. Всё на что только способна твоя фантазия. Я даже дам тебе вертолёт. Почти новый.
- Это ещё зачем?
- Это ... Я хочу быть предельно откровенен с тобой. Эта война настолько беспощадна для нормального рассудка, что за результаты я не отвечаю. Возможно нам придётся даже бежать. Вот тогда вертолёты нам и пригодятся.
- Вот это, по крайней мере, разумно, - согласился совершенно голый, совершенно обычный человек. - Бежать на вертолёте лучше, чем на лошади. Что мы дикари какие-то?
- Вот видишь, да ты уже проникся общим духом нашего Ордена.
- А, что за орден?
- Я! - рыцарь снова привстал в стременах, и поднял забрало своего шлема, - Я рыцарь священного Ордена Изящной Вагины. - и он, слегка кивнул головой. - Наш орден насчитывает тысячелетнюю историю. Вот наш герб, - и он указал пальцем себе на нагрудную, стальную кирасу. - И имеет очень древние устоявшиеся традиции, - и он три раза стукнул ладонью правой руки по боку сжатого левого кулака. - Вот, как только услышишь этот звук. Знай, рядом с тобой такой же рыцарь, как и ты. Твой брат. И этой традиции уже скоро исполнится одна тысяча девятьсот девяносто девять лет. И по всему миру ожидаются грандиозные празднества. Если, конечно, нам не помешает эта проклятая ... проклятущая война.
- А, что за война? С кем воюем?
- Ты руки-то, опусти. Загорел уже нормально со всех сторон. Цвет приятный. А по войне ... понимаешь, там такие расклады, что ничего, просто так, не понять. В обычной войне всегда есть две противоборствующие стороны. И, как бы, тогда, всё, более-менее, понятно. Устроили засаду. Обошли с флангов. Ударили железным кулаком в центр. Притворились, что отступаем на север, а сами, раз! Путёвка от профсоюза. Инклюзив! И на юге паримся по полной, отвечаю. Майями-мама-а-а!!! Бухла завались! - рыцарь полоснул себя пальцами по горлу, - Девчонки всех сортов! Огонь!!! Танцы до утра! Нос в муке! Мама! Мама! Как я это обожаю! Обожательски-обожаю. Без дешёвых понтов. Отожмёмся, как лимоны в дайкири, по полной, шкурка одна остаётся. И потом снова, это, на войну. Но уже с другой стороны заходим. Без дураков. Ночью идём. Тихо так. Не спешим. Пока враг телевизор ещё смотрит. И ему там мозги промывают. А мы тут, оба!!! Налоги с завтрашнего дня по-вы-ша-ют-ся! На девяносто девять процентов! ... А тут, понимаешь, ничего не понятно. Нам вызов бросили ещё два Рыцарских Ордена. Это - Орден Несгибаемого Фаллоса и Орден Бодрого Ануса. В общем, хрень какая-то. Ничего не понятно. Чего они хотят? Каждый сам за себя. У каждого свои интересы. Кто с кем войдёт в эту, как её, коалицию? Туманно. У всех ресурсы просто бомбические. ... Такая вот нерадостная картинка мира, во всех смыслах, вырисовывается. И со всех сторон. Плакать даже хочется. ... Может поможешь чем? ...
- Если возможно, я бы хотел, для начала, ознакомиться с вашими партийно-уставными документами. Узнать, чем вы там дышите, так сказать? Есть ли у вас актуальная программ на перспективу, как далеко она заглядывает в завтрашний день, после завтрашний, после-после завтрашний? И так далее, по календарю. Желательно без выходных и праздничных дней. Да, ещё, в чём основная суть вашей идеологии. В чём, так сказать её основная эрогенная точка, - рыцарь наклонил свою голову в шлеме и внимательно посмотрел на свой роскошный позолоченный герб, от пупа до подбородка. - ... И ещё, я бы хотел, вкратце ознакомиться с вашей полной, - биографией. Как вы на это смотрите?
Рыцарь резко сорвал свой шлем с головы, - Ну-ты, и зануда! На! Смотри!!! Узнал? Узнал?! Не отворачивайся! ...
Это был он сам. Там на коне, в сверкающих латах. С холодно, презрительным взглядом в вечность. Одиночество его не пугало. Он возносился к звёздам. Он покорял планеты. Он всё повидал на своём веку, он всех видал на одном месте, и крутил их там, как огромные скрипящие ветряки мельницы. Он победоносно скакал по Млечному пути. Пути одиноких, но бессмертных! ... Но тут, произошла одна маленькая неприятность, как не тяжело это говорить, но лошадь сдохла. Завалилась набок, придавив седока в пылающих латах. И последними словами его были, слова их девиза, который им оставил в наследство славный рыцарь, Первый Великий Магистр их священного Ордена - Гумбольдт Отчаянный Пройдоха: - Капец ... моей карьере! Я не на коне. Кобылка сдохла. ...