Шепелёв Алексей : другие произведения.

2. Два шага до пропасти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.09*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война приближается. И шансов её остановить становится всё меньше. Да и пытается ли кто-то сделать это на самом деле?

Окрестности Сухума, Новороссия. 16 августа 1939 года. Среда.

Государственная дача "Зелёная Роща"

   Будучи публицистом, Иван Лукьянович Солоневич немало написал о правильном отношении к тяглу государственной службы, но, как потом выяснилось, и близко не представлял себе всю тяжесть бремени верховной власти. Но уж раз Богу было угодно, чтобы легла на его плечи ноша Верховного Правителя - ничего не оставалось, кроме как достойно её нести. Год уже позади, осталось уже не пять, а четыре. Но до чего же трудно...
   Давила даже не столько ответственность, сколько выпадение из привычного ритма жизни. Даже занимая пост советника Верховного, он мог себе позволить провести вечер в кафе, а выходной - в приятной компании. Но сам Верховный такой возможности лишен. На каждый шаг изволь получить одобрение от службы безопасности: для красных террористов Верховный Правитель - цель номер один. Хотя, слава Богу, Новороссия - не разбитая параличом воли Империя времён Государя Николая Александровича. Коль скоро Церковь признала его святым, значит - высокой духовной жизни был человек. Но в делах мирских последний из Романовых откровенно запутался, и даже такой исполин, как Столыпин не смог уберечь державу от краха.
   К счастью, двух революций и кровопролитной бойни, получившей название Гражданская война ( именно так - Гражданская с большой буквы Г ), хватило, чтобы раскрыть людям глаза и втолковать, что к чему. Трескучими фразами теперь народ не обманешь и сочувствия к несчастным "страдальцам за дело народное" нынче почти не встретишь. Коммунисты и либералы, уцелевшие на территории Новороссии после Гражданской, как-то сами собой повывелись к середине двадцатых: одни перебрались в Советскую Россию, другие подались в Европы. Остались нормальные люди, ценящие крепкую власть, способную обеспечить закон и порядок, но при этом не слишком стесняющую личные свободы.
   Так что нет политического терроризма в Новороссии. И все с этим согласны... Пока речь не доходит до обеспечения безопасности Верховного Правителя.
   Хотя, грех жаловаться, всё равно отдых получился замечательный. Отличная погода, море, солнце, свежий горный воздух. Каждое утро - пробежка, гимнастика. На третий день Иван Лукьянович взялся за гири и с радостным удивлением обнаружил, что растерял не так много, как казалось. Потренироваться с полгода и можно снова в цирк, на ковёр.
   А в воскресенье он съездил в Сухум на футбол: местный "Апсны" принимал "Таганрог". Конечно, смотреть пришлось из ложи. А там совсем иное восприятие, тем более что отцы города, смущённые таким соседством, первую четверть часа старательно сдерживали свои эмоции. И лишь когда любимец местной публики Ираклий Лория пушечным ударом метров с тридцати уложил мячик точнёхонько в правую девятку и стадион минуты две в едином порыве рукоплескал, лёд отчуждения растаял напрочь. Болельщик болельщика поймёт всегда, а болели в Сухуме неистово до самозабвения.
   Особенно это проявилось в последние несколько минут матча, когда на замену у хозяев вышел высокий и худощавый совсем юный парнишка, с осиной талией танцора и тоненькими усиками будущего завзятого сердцееда. Стадион сначала отнесся к замене без понимания, но за отведенный ему короткий срок пребывания на поле юноша успел буквально влюбить в себя всю аудиторию. То, что он выделывал с мячом, было невообразимо. Какие там австрийцы, какие бразильцы. Невозможно было поверить, что человеку вообще доступна такая невероятная пластичность, помноженная на столь же невероятную технику работы с мячом. Парнишка шутя обыгрывал по три четыре соперника, раздавал изумительно точные пасы, а каждый его удар по воротам нес в себе смертельную опасность... если бы в них только было побольше силы.
   - Это вообще кто был? - только и спросил Верховный у градоначальника после финального свистка, зафиксировавшего победу "Апсны".
   - Сам не знаю, дорогой, но как играл!.. - совершенно непротокольно ответил тот.
   Позже Иван Лукьянович узнал, что звали юношу Автандил Гогоберидзе, буквально на днях ему исполнилось семнадцать лет, и это был его дебютный матч в элитной лиге новоросского футбола. Солоневич запомнил фамилию: он не сомневался, что молодого спортсмена ждёт великое футбольное будущее. А если рядом с ним станут ещё несколько таких же талантов - и Новороссия прорвется в ряды ведущих футбольных держав. Не всё же на старые авторитеты снизу вверх смотреть, хочется и самим на чемпионатах мира чего-нибудь добиваться. Престиж державы и из спортивных успехов тоже складывается, не зря же фюрер придавал такое значение победам немецких атлетов на берлинской Олимпиаде. Да и дуче неспроста усиливал футбольную сборную Италии за счет выходцев из Латинской Америки с итальянскими корнями - так называемых "ориунди".
   Жаль, в это воскресенье "Апсны" играет на выезде, а то бы непременно ещё раз съездил бы на стадион.
   После обеда Солоневич на веранде, развалившись в шезлонге, принимал воздушные ванны. Просто дремать было слишком скучным, и Иван Лукьянович принялся читать. Библиотеки на государственной даче не оказалось, поэтому в первый раз под руку попалась какая-то наспех добытая дурная беллетристика, зато потом он исполнил давнюю мечту и принялся за свежеизданный трехтомник Михаила Афанасьевича Булгакова.
  
   В комнате раздался телефонный звонок. Солоневич недовольно поморщился. Очень некстати. Но, делать нечего, надо брать трубку. Мало того, что номер аппарата на государственной даче являлся государственной же тайной, все звонки проходили внутренний коммутатор, где вместо автоматического устройства или ушедших в довоенное прошлое барышень их сортировали офицеры службы безопасности. Так что, тот, кто побеспокоил Верховного Правителя, имел на это и право и очень серьёзную причину.
   Вздохнув, Иван Лукьянович поднялся с шезлонга и прошлёпал в комнату. Снял с напоминающих оленьи рога рычагов и приложил к уху холодную тяжелую трубку.
   - Слушаю.
   - Ваше Высокопревосходительство! - говорил комендант дачи. - К Вам прибыл генерал Кутепов.
   Внутри у Верховного Правителя что-то дрогнуло. Не к добру такие визиты главного военного советника. Ох, не к добру.
   Но, что Бог пошлёт, того не избежать. На всё Его воля.
   - Пригласите.
   - Слушаюсь.
   Пока Кутепов шел по дворцу, Солоневич успел надеть лёгкие парусиновые брюки, просторную рубаху с короткими рукавами и сандалии на босу ногу. Вид получился, конечно, не протокольным, но генерал был по-фельдфебельски строг только с военными.
   - Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство! - от дверей приветствовал Кутепов.
   - Здравствуйте, Александр Павлович! - Солоневич прошел ему навстречу. - Проходите.
   Предупредительный охранник прикрыл двери сразу, как только генерал прошел в комнату.
   - Случилось что-то?
   Кутепов тяжело вздохнул.
   - Случилось.
   - Пётр Николаевич умер? - предположил Солоневич.
   - Когда я улетал из Ростова, был жив. Правда, ничего хорошего доктора не обещают.
   Бывший главнокомандующий вооруженными силами Юга России, генерал от кавалерии, барон Пётр Николаевич Врангель ещё в начале лета перенёс тяжелейший приступ грудной жабы. Врачи говорили, что положение его безнадёжно. Но уволить заслуженного человека у Верховного Правителя не поднималась рука, и генерал Миллер до сих пор числился исполняющим обязанности начальника Генерального Штаба Новороссии.
   Но если Кутепов прилетел не из-за Врангеля, и прилетел, то есть добрался самым быстрым из возможным способов, значит...
   Солоневич чувствовал, что волнение охватывает его всё сильнее, и требовались чрезвычайные усилия воли, чтобы не дать ему выплеснуться наружу.
   Но даже их не хватило. Неожиданно для себя Иван Лукьянович отрывисто спросил:
   - Война?
   И буквально впился глазами в лицо генерала, с замиранием сердца ожидая ответа.
   - Пока нет, Иван Лукьянович...
   Солоневич облегчённо вздохнул, но Кутепов предостерегающе качнул головой.
   - Пока - не война, Иван Лукьянович. Но только - пока.
   - Да говорите же яснее, Александр Павлович, - взмолился Солоневич.
   - Сегодня утром в Генеральный Штаб пришли шифрованные сообщения из Праги и Берлина. В самое ближайшее время Рейх намерен предъявить Польше ультиматум с окончательными предложениями по урегулированию Данцигского кризиса. Если Варшава отвергнет эти предложения, то Германия начнёт войну. Чехословакия к ней присоединится.
   Верховный Правитель на несколько секунд неподвижно застыл на месте, потом резко развернулся, отошел к дверям на веранду. Не оборачиваясь, произнёс:
   - Присядьте, Александр Павлович.
   Генерал опустился в мягкое кресло возле столика. Солоневич с минуту стоял, глядя вдаль и пытаясь сосредоточиться. Ничего не выходили: взбудораженные неожиданным известием мысли хаотично метались в мозгу, то вспыхивая, подобно яркому метеору, то бесследно исчезая.
   Молчание становилось тягостным. Верховный Правитель вернулся к столику и присел в соседнее кресло. Протёр рукой лоб. Неуверенно улыбнулся.
   - Знаете, Александр Павлович, совершенно не представляю себе, как следует на это реагировать. Самое время вспомнить о том, что вы - мой военный советник. Так что - советуйте. Для начала объясните мне, чем это может обернуться для нашей страны.
   - Прежде всего... - начал, было, Кутепов, но Солоневич его перебил.
   - Я имею в виду - с военной точки зрения.
   Генерал кивнул.
   - Именно об этом я и хотел говорить. Наши военные договора не накладывают на нас непременного обязательства вступать в войны, инициаторами которых являются наши союзники. Более того, ни Рейх, ни Чехословакия в своих посланиях о помощи не просили. Тем не менее, Генеральный Штаб отправил на этот счёт специальные запросы в Берлин и Прагу, ответов на которые я не знаю, поскольку почти тут же вылетел сюда, в Сухум. Но, учитывая факт отсутствия у Польши и Новороссии общей границы, думаю, что о военной помощи речь не пойдёт. Максимум, что от нас потребуется - это дипломатическая поддержка, о которой я судить не берусь.
   - Думаю, наш МИД с этим справится, - голос Солоневича прозвучал уже намного увереннее.
   - Я тоже так полагаю. Однако, список военных проблем ещё не исчерпан. Во-первых, очень вероятно, что Англия и Франция, неоднократно выражавшие поддержку Польши и считающие себя гарантами Версальской системы вмешаются в этот конфликт. Договор с Рейхом в этом случае обязывает нас оказывать ему широкую экономическую помощь, а так же поставку, как прямую, так и транзитную, материалов военного назначения. Ну и о секретном договоре по флоту придется вспомнить. Что же касается Чехословакии...
   - Простите, Александр Павлович, перебью. Наши обязательства по поддержке Чехословакии в случае нападения на неё третей страны я очень хорошо помню. Вернее её у нас союзников в Европе нет. Но я хотел бы представлять, насколько велика вероятность вторжения англо-французских войск в Чехословакию? Ведь общей границы с Францией у неё нет.
   - На первой стадии войны, очевидно союзники ограничатся авиационными ударами. Но если немецкий фронт будет прорван, то возникнет возможность наземного вторжения.
   Солоневич вздохнул.
   - Дай Бог, чтобы до этого не дошло. А что касается бомбардировок, то можете ли вы оценить их возможные масштабы? И способны ли мы будем оказать реальную помощь? Что для этого нужно перебросить в Чехословакию? Зенитную артиллерию? Истребители? В каком количестве?
   "А ведь я не ошибся, выбрав его своим преемником на пост Верховного Правителя", - подумал Кутепов, окидывая Солоневича внимательным взглядом прищуренных глаз. - "Моё известие было для него полной неожиданностью, он растерялся, но сразу взял себя в руки. Молодец. И вопросы задаёт правильные. Вот вам и журналист с невнятным прошлым".
   - На данный момент - не могу, Иван Лукьянович. Требуется аналитическая проработка вопроса. Сейчас над этим трудится Оперативное Управление генерала Ватутина. Полагаю, что к вечеру Генштаб будет готов предоставить вам свои рекомендации.
   - Хорошо. Как я понимаю, это ещё не всё?
   - Разумеется, нет. Великобритания и Франция могут попытаться создать против Рейха широкую коалицию: Венгрия, Украина, Румыния, Югославия. В этом случае против Чехословакии сразу разворачивается сухопутный фронт.
   Солоневич сцепил пальцы в замок, с хрустом вывернул ладони. Встал с кресла, стремительным шагом прошел к веранде. Несколько мгновений стоял, глядя на поросшие лесом горные склоны, потом, не поворачивая головы, произнёс:
   - Александр Павлович, если в этом случае выступим мы, выступят Италия, Испания, возможно, Болгария и Литва - это же мировая война. Вторая Мировая война.
   Больше всего на свете Солоневич сейчас хотел, чтобы Кутепов его опроверг. Но генерал произнёс:
   - Если события пойдут по этому варианту, то крупных военных действий не избежать.
   Верховный Правитель развернулся к своему военному советнику:
   - Если? Что вы имеете в виду, Александр Павлович?
   - Война должна была разразиться, когда Гитлер ввёл войска в демилитаризованную Рейнскую область, но ему это сошло с рук. Война могла начаться после аншлюса, но и это ему простили. Возможно, фюреру известно то, чего не знаем мы. Возможно, Лондон и Париж готовы отдать ему Данциг.
   - Н-да...
   Солоневич потёр рукой лоб.
   - Будем надеяться. Это всё, что вы мне можете сказать уже сейчас?
   Несколько мгновений Кутепов колебался, стоит ли продолжать разговор или отложить его на несколько часов, но всё-таки принял решение обрисовать возможные осложнения сразу. В конце концов, советники и существуют для того, чтобы говорить власть предержащим полную правду.
   - Красные могут использовать начавшийся военный конфликт для нападения на Новороссию, Иван Лукьянович.
   - Есть какая-то информация? - быстро переспросил Солоневич. - Планы, передвижение войск?
   - Нет, ничего такого. Разведка ничего тревожного не сообщает. Но и без всякой разведки известно, что Сталин спит и видит, как бы только уничтожить нашу страну. Две России - это сильнейший удар по его амбициям.
   - Как и по нашим, - как бы невзначай заметил Верховный Правитель.
   - Что? - сбился с мысли Кутепов.
   - Существование двух Россий для нас столь же неприемлемо, как и для коммунистов. Вы предлагаете воспользоваться моментом и попытаться исправить эту историческую ошибку?
   - Нет, - решительно мотнул головой генерал. - Иван Лукьянович, я не собирался это обсуждать, но раз уж вы затронули эту тему... Как ваш военный советник должен со всей ответственностью сказать - я против нападения на СССР. Господь свидетель, как я ненавижу красную сволочь, но мы сейчас совершенно не в той ситуации, когда можно с ней покончить. Да Генштаб прорабатывал планы наступательных операций с прорывом к Москве, но все они предполагают поддержку со стороны населения на освобождённых территориях. Массовую поддержку. Мне кажется, что, напав сегодня на СССР, мы такой поддержки не получим.
   Солоневич молчал. Кутепов, чувствуя, что нить разговора ускользает из его рук, начал горячиться.
   - Иван Лукьянович, вы ведь сами совсем недавно жили в СССР. Вы - верите, что наши войска там встретят как освободителей? Цветами, а не пулями в спину. Что на заводах не начнется массовый саботаж, диверсии? Что в воздух не полетят мосты и казармы?
   - По-разному встретят, по-разному, - честно признался Солоневич. - Кто - цветами, а кто и пулей в спину может. Зато точно знаю, что и Сталин не может рассчитывать на сколько-нибудь серьёзную поддержку на нашей территории. Против советских порядков поднимется почти вся страна. Вы думаете, Сталин этого не понимает и не учитывает? Напрасно. У него поразительное политическое чутьё, он не пускается в авантюры, не просчитав возможных последствий.
   - Кроме политического чутья у него под ружьём полуторомилионная армия, численность которой не слишком сложно увеличить ещё в два раза. Соблазн велик. Если красным удастся быстро разгромить наши регулярные части, то их шансы на общую победу становятся весьма велики. Подавлять разрозненное сопротивление большевики за эти годы научились очень хорошо. А наше стратегическое положение для оборонительной войны крайне неудачное: любой глубокий прорыв вражеских войск приводит к серьёзным трудностям в управлении.
   - Вы правы, Александр Павлович, - вздохнул Верховный Правитель. - Могут они ударить, могут... Значит, нам нужно подготовиться к отражению возможных ударов. Планы обороны страны мы обсуждали совсем недавно...
   - Так точно, Иван Лукьянович. Планы готовы. Осталось только определить, в каком объёме следует сейчас начать их выполнение. У красных ведь тоже разведка не дремлет. Выдвижение наших частей к границе могут заметить и принять за подготовку вторжения. Не поверите, Иван Лукьянович, а вот Христом Богом поклянусь: не хочется войну спровоцировать, Ой как не хочется.
   Солоневич недоумённо посмотрел на собеседника.
   - Странно, Александр Павлович, - медленно проговорил он. - Раньше я за вами такого не наблюдал.
   Кутепов вздохнул.
   - Раньше я за собой и сам такого не наблюдал. С того дня, как мир на Принцевых островах подписали, только тем и жил, чтобы в Москву вернуться. Думал - сил подкопим, и не сегодня, так завтра: "Смело мы в бой пойдём, За Русь Святую!" А сейчас... Силы есть, да ещё какие. Нам в девятнадцатом такое и присниться не могло. А вот воли той - нету. Тогда всё ясно было: или - или. Или мы большевистскую сволочь без остатка выметем, или всему конец А сейчас за нами целая страна. Пусть маленькая - а всё-таки Россия. Если проиграем - что с ней станет? Что станет с людьми?
   Солоневич молчал.
   - Вот то-то и оно, - подвёл итог Кутепов. - Всю дорогу из Таганрога сюда об этом думал.
   - Кстати, почему - из Таганрога? - удивился Солоневич. - Вы же сказали, что вылетали из Ростова?
   - Оговорился. Из Ростова я на моторе доехал до Таганрога, а оттуда уже прилетел. На Сикорском-"тридцать восемь". Транспортный самолёт мне теперь ведь не по чину. А Каппель, как назло, был в Крыму.
   Помимо Верховного Правителя личный транспортный самолёт полагался только Главнокомандующему. Зато кроме авиазавода фирмы Sikorsky рядом с Таганрогом находилась и вторая по величине база морской авиации страны. И хотя разработанные больше десяти лет назад транспортные летающие лодки с салоном на восемь пассажиров уже давно сняли с вооружения, применение им находилось до сих пор: и как учебным самолётам для военных авиашкол и молодёжных аэроклубов, и как транспортной авиации для чрезвычайных ситуаций. В Новороссии вообще к технике относились бережно и эксплуатировали до физического износа: не богачи, чтобы отдавать на слом работоспособные механизмы.
   - А почему он в Севастополе? Что-то произошло?
   - Нет, всё нормально. Просто плановая инспекция береговых укреплений.
   - Ладно, Александр Павлович, назад полетите с комфортом. Вместе полетим.
   После прошлогоднего чехословацкого кризиса Гитлер подарил Новороссии "Фокке-Вульф" Fw200, той же серии, на котором летал и сам. Принимая должность Верховного Правителя, Солоневич унаследовал от Кутепова и транспортный самолёт первого лица страны.
   Иван Лукьянович снял трубку телефонного аппарата.
   - Коменданта дачи... Владимир Борисович, прикажите приготовить автомобиль. И свяжитесь с аэродромом, сообщите, чтобы срочно готовили к вылету мой самолёт... На Ростов... Да, мы с генералом Кутеповым срочно уезжаем.

Берхтесгаден. Германия. 17 августа 1939 года. Четверг.

Ставка фюрера.

   Генералы старой школы вызывали у фюрера неприязнь. Конечно, план на войне - дело святое. Но план должен быть простым и ясным, чтобы каждый фельдфебель мог объяснить, а каждый солдат - понять свою задачу. И менять его каждый день нельзя.
   Между тем руководство ОКВ чуть ли не ежедневно тасовало составы корпусов, меняя подчинение и оперативные задачи то одной, то другой дивизии. Какая уж тут ясность. Только неразбериха и хаос, чреватые невыполнением поставленных задач.
   К тому же оказалось, что несмотря на все меры секретности, проклятые поляки что-то пронюхали. Кейтель доложил, что уже в течение нескольких дней в Польше ведётся ограниченная мобилизация. Разумеется, это не страшно, вермахт может и должен раскатать в блин польскую армию вне зависимости от того, отмобилизована она или нет. Но что скрывается за этим решением Варшавы? Планы оккупации Данцига? Или "только" подготовка к оборонительным действиям на случай начала войны? Откуда тогда им известно, что грядет война? Здесь, в Рейхе, информация о решении начать войну не доведена даже до уровня командующих корпусов. Фюрер намеревался сделать это во вторник, на совещании высшего командного состава вермахта в Оберзальце. А в Польше уже знают. Вот тебе и секретность.
   Откуда узнали? Из Литвы? Нет, Сметона тайной не поделится даже с самым ближайшим окружением, а самому каунасскому диктатору Гитлер верил. Из Праги? Поляки для них враги, враги смертельные, но при демократии до вершин государственной власти всегда может пробраться подонок, готовый променять интересы нации и государства на собственное материальное благополучие. Но тогда - почему Варшава? Продаваться - так плутократам, они платят намного больше. Однако в Англии и Франции никаких военных приготовлений не ведётся. А уж если в Лондоне и Париже решили бросить поляков на произвол судьбы, то не стали бы сообщать им об опасности. Из Москвы? Сталин вполне способен осуществить многоходовую провокацию. Но что он получит от этого? Дружбу Польши? Сталин не настолько глуп, чтобы верить в такую возможность. Для наследников Пилсудского, одержимых мечтой о "великой Польше" СССР всегда будет врагом, чтобы не произошло.
   Или всё-таки заговор генералов существует? Тайное объединение, включающее в себя людей из самого высшего руководства вермахта. Гейдрих предупреждал о такой опасности, а убедиться в верности его чутья Гитлер имел возможность неоднократно. Правда, "дело Бломберга" превратилось в конфуз и многих уволенных в отставку пришлось возвращать обратно в армию. Не может немецкий генерал изменить присяге и встать на путь службы врагу. Это же не растленные лакеи плутократов. Но тогда - почему, почему поляки готовятся к войне?
   Гитлер не мог найти ответа, злился. Главное, уже ничего не исправить. Предмобилизационная подготовка на всей территории Рейха должна была начаться завтра, восемнадцатого августа. Сократить её невозможно, без того, чтобы нанести тяжелый удар по промышленности. Шпеер, Лей и Тодт и так уже намекали фюреру, что нагрузка на транспортную систему страны выпадает чрезмерная, но без полного напряжения сил войну не выиграть.
   От размышлений Гитлера оторвало появление в кабинете адъютанта.
   - Мой фюрер! Прибыл рейхсминистр иностранных дел фон Папен.
   - Пусть войдёт.
   Гитлер был удивлён и недоволен. Он специально перебрался на некоторое время в Берхтесгаден, чтобы сосредоточиться на военных вопросах. В воскресенье он намеревался вернуться в Берлин и с понедельника работать в Рейхсканцелярии. Если министр нарушил планы фюрера без веской причины, то ему не миновать разноса. Впрочем, эта ошибка у Папена была уже не первой и фюрер давно уже определился, что МИДу нужен новый глава. Конечно, будучи послом в Австрии Франц фон Папен внёс огромный вклад в осуществлении аншлюса и заслужил награду. Но пост рейхсминистра ему явно не по способностям. Должность посла - его потолок. И отнюдь не в Великобритании или Советском Союзе. Нужна какая-нибудь более спокойная и дружелюбная страна. Что-то вроде Турции.
   Заменить фон Папена Гитлер планировал ранее отправленноым в отставку фон Нейратом. Как теперь оказалось неоправданно поспешно отправленым. Конечно, можно было бы и повысить в должности государственного секретаря фон Вайцзекера, свои способности он доказал в полной мере, но тут имелась неприятная проблема. Убежденный монархист, ревностный христианин и аристократ до мозга костей, фон Вайцзекер словно специально не упускал ни единой возможности подчеркнуть, что служит "Великой Германии, а не чьему-то вождю". Гитлер и на публике и в узком кругу не раз говорил, что, ради блага страны и нации, готов сотрудничать с любым человеком, что бы этот человек не думал лично о Гитлере. Но одно дело сотрудничать, а другое - выдвигать на одну из главнейших должностей в правительстве. Поэтому фюрер склонялся к кандидатуре фон Нейрата, всегда очень лояльно относившегося к национал-социалистам.
   Министр, разумеется, не знал и пока что ещё не чувствовал, какие тучи собрались над его головой. Фон Папен вошел в кабинет уверенным шагом, а на его широком лице играла довольная улыбка.
   - Мой фюрер! Только что я получил срочное известие из Рима!
   - Я занят, Папен, я занят! Вы можете доложить об этом позже...
   - Мой фюрер, это известие чрезвычайной важности, - министр старательно не замечал недовольства рейхсканцлера. - Кроме того, вместе с этим известием получено лично послание Муссолини в ваш адрес.
   Папен протянул Гитлеру конверт. Фюрер тяжело вздохнул. Личное послание дуче, бесспорно, повод для того, чтобы министр примчался в ставку. Но как же некстати.
   Надорвав конверт, Гитлер извлёк письмо и погрузился в чтение. Он ожидал, что дуче снова будет просить о помощи техникой и сырьём: война в Албании хоть и получилась для Италии внешне удачной, но убедительно доказала, что воевать против более серьёзного противника, нежели слабовооруженные горцы, она сейчас неспособна.
   Но Муссолини писал совсем о другом.
  

Фюреру германской нации

Адольфу Гитлеру.

Лично!

Мой дорогой фюрер!

  
   Я счастлив сообщить вам, что наши попытки обеспечить Европе прочный и справедливый мир наконец-то приносят плоды. Мне удалось убедить руководство Франции и Великобритании в необходимости проведения конференции ведущих европейских держав, направленной на сохранение мира и разрешение конфликтных вопросов, способных вызвать европейскую войну. Чемберлен и Даладье согласны с тем, что первой проблемой, которую необходимо решить, является вопрос о справедливом статусе Данцига. Учитывая прямую заинтересованность в этом решении одного из участников переговоров, Франция и Великобритания готовы провести первое заседание конференции в самое ближайшее время. За основу для выработки решения положены предложения, сформулированные рейхсминистром иностранных дел 28 октября прошлого года, и подтверждённые вами 21 марта текущего года.
   Зная вашу приверженность делу мира не сомневаюсь, что вы горячо поддержите мои старания и сделаете всё от вас зависящее, чтобы конференция смогла начать свою работу как можно быстрее и результаты её работы оказались максимально эффективными.
  

Примите уверения в

совершенном к вам уважении.

Бенитто Муссолини.

Рим. 17 августа 1939 года.

  
   Оторвавшись от бумаги, Гитлер поднял взгляд на стоявшего перед столом министра.
   - Граф Чиано сообщает, что в Риме начата подготовка к организации конференции высшего руководства Рейха, Великобритании, Франции и Италии. Предполагается, что делегации возглавят первые лица стран-участниц и министры иностранных дел. Согласие Франции и Великобритании уже получено.
   - Это победа, - тихо произнёс Гитлер.
   - Это победа, - повторил он уже громче. А потом фюрер поднялся с кресла и его голос сорвался на визг. - Это должна была быть наша победа, Папен! Победа великой Германии! Победа нашей дипломатии! А вы отдали её Муссолини! Это вы должны были добиться этих уступок от прогнивших плутократий!
   - Мой фюрер, - попытался оправдаться министр. - Я докладывал о секретных переговорах, которые доктор Хетцлер провёл с Чарльзом Бакстоном...
   - Кто такой этот Чарльз Бакстон? Кто он такой? - продолжал бушевать фюрер, нервными шагами меряя кабинет. - Премьер-министра Великобритании зовут Невилл Чемберлен! Министра иностранных дел - лорд Галифакс! И только они принимают решения, определяющие политику страны. Мнение Бакстона там ничего не значит!
   Папен молчал. Возражать фюреру не имело никакого смысла: в таком состоянии Гитлер был абсолютно глух к доводам разума. А ведь только накануне, получив краткое изложение беседы Хетцлера с Бакстоном, фюрер пришел в восторг, санкционировал продолжение переговоров и назвал Бакстона "авторитетнейшим британским политиком". В том, что сделанные предложения дойдут до Галифакса и Чемберлена не было ни малейших сомнений. И сам же Гитлер поручил Папену готовить проект германо-британского пакта о сотрудничестве. Традиции британской дипломатии, когда у неофициальных, но успешных переговорщиков вдруг в одночасье появляются самые широкие полномочия, в руководстве Рейха были отлично известны.
   Но сейчас, конечно, вспоминать об этом фюрер не желал.
   - Дипломатия - это искусство возможного, Папен. Возможного! Если Чиано смог добиться от англичан и французов согласия на эту конференцию, значит, это было возможно. А раз это было возможно, тогда это могли бы сделать и вы. Могли - но не сделали!
   Министр молчал, виновато склонив голову.
   - Я предупреждал! Я не раз говорил, что все эти гарантии Польше - одна только видимость. Англия не решится вступить в войну с Рейхом. В Лондоне усвоили опыт Мировой войны и последующих лет. Чемберлен понимает, что богатые страны от войны выигрывают мало, а проиграть могут много. Всё могут проиграть! Но даже в случае победы война может отнять у них слишком много сил, которые Англия не может позволить себе потерять. Она перегружена обязательствами во всех частях света, это бремя ей не по силам. Воевать с Рейхом ради своей независимости она, конечно, станет. Ради союзника вроде Франции - возможно, хотя и сомнительно. Но в интересах какой-то третьей страны вроде Польши - это исключено! Это совершенно исключено, Папен! Да Англия и в четырнадцатом году не ввязалась бы в войну, если бы могла предвидеть её последствия.
   Министр подумал, что и Германия, если бы могла предвидеть последствия в четырнадцатом году в войну бы не ввязалась, но помолчал: фюреру нужен был не собеседник, а слушатель.
   - Да, сегодня - не четырнадцатый год! Германия стала сильнее, она свободна от растлевающего влияния социалистов-интернационалистов. Немецкий народ спаян единой идеологией национал-социализма и полон решимости обеспечить себе достойное место в справедливой Европе. Мы создали мощную армию, авиацию, флот! А они упивались плодами былых побед и не делали ничего. Сегодня Англия находится в том положении, в каком Рейх был в тридцать четвёртом году. Программа модернизации флота ещё не начата. Массовая армия отсутствует и появится не раньше, чем через полгода. Английская промышленность выпускает каких-то десять-двенадцать зенитных орудий в месяц. Англия беззащитна от угрозы с неба и, если потребуется, наши бомбардировщики поставят её на колени!
   Голос фюрера сорвался на визг.
   - Мы можем и должны говорить с Англией с позиции силы! Мы можем и должны требовать от неё признания и удовлетворения наших справедливых интересов. А вы, Папен, вы не сделали ничего! Это преступление перед нацией!
   Силы фюрера иссякли, и Гитлер в изнеможении тяжело опустился в кресло, нажав кнопку звонка. В кабинете тут же возник дежурный адъютант.
   - Форман, принесите нам чаю, - отрывисто бросил фюрер.
   Бравый полковник развернулся, щёлкнул каблуками и неслышно притворил двери.
   - Немецкий народ не может получить Данциг из чужих рук, словно подачку, - устало произнёс Гитлер. - Нищенствование развращает. Великая Германия не побирается у кресел владык мира, а берёт то, что ей принадлежит по праву.
   - Я понимаю, мой фюрер, - Папен судорожно сглотнул. - Я понимаю всю ложащуюся на меня ответственность...
   В действительности он ничего не понимал. Неужели его сейчас заставят писать отказ от участия в мирной конференции? Но это просто не укладывалось в голове.
   - Конференция должна пройти здесь, в Рейхе. И открыться она должна обязательно не позднее двадцать пятого августа. Либо вы добьётесь согласия на этот счёт, либо у Рейха будет другой министр иностранных дел. Вам понятно?
   - Мне всё понятно, мой фюрер, - торопливо заверил Папен. - Подготовить всё можно очень быстро. Берлин будет готов принять делегации уже в понедельник. Правда, тогда визит в Москву в этом случае придётся отложить...
   - Не Берлин! Вена! Вена, как символ того, что Австрия является неотъемлемой частью Рейха.
   Фон Папен задумался, потом осторожно произнёс:
   - Мой фюрер, именно это символическое значение может вызвать возражения против такого места проведения конференции во Франции и Великобритании. В этом случае сроки её начала могут быть сдвинуты. Должны ли мы пойти на эту задержку ради того, чтобы настоять на определённом нами месте проведения переговоров?
   Гитлер ответил не сразу. Туманным взглядом он смотрел куда-то вдаль, мимо собеседника, сквозь стену. Похоже, в голову фюреру пришла какая-то идея и целиком овладела его вниманием.
   - Что вы предлагаете, Папен? - произнёс он наконец отсутствующим голосом.
   - Если проводить заседание конференции не в Берлине, то можно сделать это в другом городе Рейха. Дрезден, Лейпциг, Бреслау, Мюнхен...
   - Пусть будет Мюнхен, - всё тем же монотонным голосом согласился Гитлер. Министр облегченно вздохнул. Неожиданная удача. Он даже не рассчитывал, что удастся убедить фюрера сменить место проведения конференции.
   - Я немедленно направлю графу Чиано послание с нашими предложениями, - торопливо сказал фон Папен. - А так же руководства нашим посланникам в Лондоне и Париже. И дам инструкцию фон Шулленбургу не встречаться завтра с Молотовым, чтобы обсудить мой визит в СССР.
   - Да, - словно очнулся Гитлер. - Наших послов нужно срочно проинструктировать. Что касается Чиано... Подготовьте послание здесь, я просмотрю его. Пока вы будете работать, я, со своей стороны, напишу личное письмо Муссолини. Дуче меня поймёт.
   Он снова нажал кнопку звонка, и снова в дверях вырос безмолвный Форман.
   - Полковник, проводите господина рейхсминистра в рабочий кабинет, ему нужно подготовить важные документы.
   - Слушаюсь, мой фюрер.
   - Меня ни с кем не соединять, я занят. Исключения - Борман, Кейтель, Геринг...
   Гитлер помедлил. Застарелый конфликт вызывал неприятные чувства, но раз человек не смещён с высокого поста, значит и об ограничении его прав речи идти не может.
   -... и гросс-адмирал Редер.
   - Так точно, мой фюрер!
   Адъютант вышел из кабинета, вслед за ним - и фон Папен.
   Форман вскоре вернулся, принёс на подносе фарфоровый чайный сервиз, расписанный восточными рисунками - подарок японского премьера Коноэ, умело и быстро сервировал чайный столик и удалился.
   Чашка крепкого и горячего чая привела фюрера в отличное настроение и подхлестнула его воображение. Нужные слова сами ложились на бумагу. Не прошло и четверти часа, как послание Муссолини было готово.
  

Премьер-министру Италии

Бенитто Муссолини.

Лично!

   Дорогой дуче, совсем недавно я поздравлял вас с блестящей военной победой, которую доблестные итальянские вооруженные силы и флот одержали в Албании, а сейчас вы одержали не менее важную и впечатляющую победу на дипломатическом поприще в деле борьбы за установление в Европе прочного и справедливого мира. Вне всяких сомнений, такая конференция может и должна разрешить все конфликты, угрожающие перерасти в военные столкновения.
   От лица всего немецкого народа я выражаю вам особую благодарность за то, что первым выбранным к разрешению конфликтом выбран именно вопрос о Данциге. Его справедливое решение сейчас необходимо Германии как никогда. Именно в силу прямой заинтересованности одной из великих держав в справедливом урегулировании конфликта, я считаю необходимым перенести конференцию в Рейх. Немецкий народ выстрадал право первым услышать об успехе политики умиротворения и воздать свою благодарность её творцам, в первую очередь - вам, дуче. Я уже отдал все необходимые распоряжения и заверяю, что всё будет подготовлено в самые кратчайшие сроки. Мюнхен будет принять глав ведущих держав континента уже в ближайший понедельник, двадцать первого числа.
   Как только вы сообщите о своём согласии, рейхсминистр иностранных дел направит соответствующие приглашения в Париж и Лондон.
  

Примите мои уверения

в совершенном к вам почтении.

Ваш Адольф Гитлер.

Вашингтон. 17 августа 1939 года. Четверг.

Белый Дом

   Президент САСШ Франклин Делано Рузвельт завтракал прямо в постели, используя для этого специальный столик, столешница которого крепилась на боковых стойках. Привилегия инвалида.
   За завтраком он обычно проглядывал заголовки газет, отмечая для себя важные события, которые могли повлиять на его планы на грядущий день. Если что-то казалось особенно важным - президент прочитывал статью целиком.
   С утренним выпуском "Вашингтон пост" он справился за считанные минуты, однако отложил газету с таким удовлетворённым видом, что Гопкинс не удержался от вопроса:
   - Вас что-то заинтересовало, сэр?
   Президент коротко кивнул и лаконично пояснил:
   - Польша.
   Гопкинс удивлённо моргнул. Он успел прочитать газету по дороге в Белый дом и точно помнил, что о Польше там не было вообще ни единого слова.
   - Но ведь "Пост" сегодня о Польше ничего не пишет.
   - Это-то и хорошо, - удовлетворённо кивнул Рузвельт и взял из стопки следующую газету. Но, посмотрев на обескураженное лицо советника, отложил её в сторону и пояснил: - Я очень боюсь дурных вестей из Польши. И очень рад тому, что их сегодня нет.
   - Дурные вести из Польши... - Гопкинс натянуто улыбнулся. - Чем Польша может угрожать Америке?
   Рузвельт вздохнул. Он очень ценил Гопкинса, как абсолютно незаменимого помощника, сочетавшего в себе огромные запасы энергии, с которой он добивался намеченной цели, и острый ум, позволявший ему минимальную подсказку развивать в детально проработанную программу действий. Увы, совершенства в мире нет. Без этой минимальной подсказки, без первой искорки Гарри был не способен верно определить цель и превращался в совершенно заурядного политического клерка, каких в Госдепе двенадцать на дюжину. Как автомобиль без запальных свечей: сколько бензином не заправляй, всё равно с места не сдвинется.
   - Польша, разумеется, нам не угрожает. Угрожают события, которые могут произойти в Польше. Обстановка вокруг Данцига не может накаляться бесконечно. Рано или поздно, но в этом паровом котле сорвёт крышку и тогда - война.
   - Вы полагаете, сэр, что эта война будет иметь серьёзные последствия?
   - Я полагаю, что она может их иметь. Возможно, конечно, что всё ограничится локальными стычками - помоги нам Всевышний. Но это может оказаться и началом большой войны. Опыт сараевского выстрела нельзя сбрасывать со счетов.
   Гопкинс задумчиво пожевал губами.
   - Даже если война затронет всю Европу, до нас она в любом случае не доберётся.
   - Опасаюсь, что эти времена уже прошли. Войну в Европе нам игнорировать не удастся. Надеюсь, что мы выступим в неё только в том случае, если это будет соответствовать нашим национальным интересам. Но долг политика - быть готовым к самым худшим вариантам.
   - В одну войну Америка уже вступила и осталась в выигрыше, хотя многие до сих пор этим недовольны.
   - Да, многие недовольны, - кивнул Рузвельт. - Не смотря на то, что именно мы оказались по итогам той войны в наибольшем выигрыше. Парадоксально, но это именно так. Вот ведь как странно получается, Гарри. Американский народ выбирает президента, чтобы тот отстаивал интересы страны, но народ не всегда чётко осознаёт, в чём его интересы. Сиюминутные заблуждения могут затмить долговременные ориентиры. А главное, даже правильно понимая интересы, народ может заблуждаться по поводу путей их достижения.
   В комнату вошел камердинер, высокий негр средних лет в безукоризненно сшитом костюме. Рузвельт показал ему знаком, что столик с завтраком можно убрать, и продолжал:
   - Американский народ всегда ценил свободу и независимость. Когда-то для того, чтобы её защитить, хватало пространства Атлантического океана и суровых мужчин, бравших в руки оружие, если враг появлялся поблизости от их ферм. Но времена изменились, а люди этого ещё не поняли. Когда-то мы могли отсидеться от европейских конфликтов за океаном, но теперь он нас не спасёт. Наше счастье, что первая Мировая война началась в то время, когда через океан перелетали лишь незначительные её брызги. Ошибись Вильсон в принятии решения - ущерб был бы невелик и поправим. Но если сейчас разразится вторая, то оказаться в стороне нам не удастся. И ошибка Президента может стать роковой для страны и народа. Вы понимаете Гарри, я не могу этого допустить.
   Гопкинс уныло кивнул.
   - Уилки идёт на выборы с обещанием твёрдо следовать доктрине Монро, и собирает на этом голоса. Людям нравится.
   - Мы сейчас тоже вынуждены включить в предвыборную программу обязательство воздерживаться от вмешательства в европейские дела. В противном случае Белого дома нам не видать, газетчики и политики сожрут нас с потрохами. Пока народ не увидит перед собой врага, такого, что угрожает самому существованию страны, он своего мнения не изменит.
   Гопкинс снова кивнул. Тридцатого июня Палата представителей Конгресса отвергла поправки к Закону о нейтралитете, а одиннадцатого июля Сенат перенёс голосование по этому вопросу на январь будущего года.
   - Но мы-то знаем, что такая политика в нынешних условиях является страшной ошибкой, - заключил Президент. - Как говорили древние Qui non proficit, deficit.
   - Кто не идёт вперёд, тот откатывается назад, - перевёл латинское изречение советник.
   - Именно так, Гарри. Если мы будем ждать, пока враг сам придёт в Америку, то, боюсь, когда это случится, нам уже поздно будет что-то ему противопоставлять. Поэтому мы должны действовать прямо сейчас. Максимально секретно и осторожно - но сейчас. Вы меня понимаете?
   - Я только не понимаю, при чём тут Польша.
   Рузвельт откинулся на высоко поднятую подушку.
   - Польша - это индикатор, Гарри. Вроде той канарейки, которую берут с собой в забой шахтёры: она подсказывает им, когда под землёй скапливается слишком много рудничного газа и возникает опасность взрыва, который может обрушить всю шахту. Большая европейская война скорее всего начнётся именно с Польши.
   - Почему - именно с Польши?
   - А с кого же ещё? - просто ответил Президент. - Гитлер оккупировал Австрию, но это - спор между своими, мировые войны по такому ничтожному поводу затевать грешно. Муссолини оккупировал Албанию, но она никому сейчас неинтересна, да и Муссолини тоже не интересен. Советы и Япония воюют где-то в Манчжурии - не более чем столкновения из-за дележа колоний. Но если начнётся война между Польшей и Германией, то она будет иметь совсем другой характер. Из-за гарантий, которые Чемберлен имел неосторожность и недальновидность дать Варшаве после аншлюса, по Висле теперь проходит граница Британской Империи.
   Гопкинс усмехнулся одними губами.
   - Великобритания традиционно умеет находить поводы и предлоги для невыполнения тех обязательств, которые считает невыгодными для себя.
   - В том-то и дело, что Чемберлен до сих пор полагает, что поддержка Польши соответствует интересам его страны. А в Варшаве, похоже, в последнее время совсем потеряли голову: сначала суть не устроили войну с чехами за какой-то там городишко, потом с Литвой вообще непонятно за что. Постоянные выпады в адрес Советов, формирование "корпуса вторжения" под Данцигом.
   Гопкинс снова усмехнулся.
   - Комплекс обиженного слабачка, за спиной которого вдруг оказался громила. И тщедушный человечек начинает пыжиться и утверждать будто бы своё достоинство.
   - Очень точно подмечено, Гарри. Именно "как будто бы". Ведь всё достоинство - не у него, а у громилы. Нет сомнения, что если бы поляки не чувствовали у себя за спиной поддержку Лондона, то вели бы себя намного скромнее. Но тот престиж, который бы в этом случае заработала Польша, был бы её и ни чьей ещё. А в критические моменты истории свой дипломатический капитал для страны намного ценнее заёмного.
   - И не только дипломатический, сэр.
   - Снова в точку, Гарри. Великобритания размещает в Польше свой дипломатический капитал именно потому, что собирается воевать её руками со своими врагами. С Рейхом или с Советами - в зависимости от обстоятельств. И то, что поляки готовы сыграть эту роль - их большая ошибка. Но англичане не сомневаются, что смогут удержать эту войну под контролем, а вот я бы на их месте не был бы настолько уверен. Именно поэтому я и говорю, что Америка должна быть готова к новой мировой войне. Сейчас, мы можем немногое, но над этим немногим необходимо начать работу уже сегодня, не откладывая это на потом.
   - Какие будут указания, сэр? - перевел разговор в практическое русло Гопкинс.
   - Пока что мы очень ограничены в средствах, - повторил Рузвельт. - Поэтому единственное наше оружие - дипломатия. Причём мы не можем даже начать сколачивать свой блок союзников, ведь мы не собираемся воевать. Остаётся одно: ослаблять врага.
   - Япония, Германия и Италия. Антикоминтерновский пакт. А поскольку главным врагом Америки из этих трёх стран является Япония, то наши усилия должны быть направлены на то, чтобы отколоть её от Италии и Германии, верно?
   - Ни в коем случае, Гарри, ни в коем случае. Главным врагом для нас является Рейх. Японии в обозримом будущем вызвать мировую войну не под силу. Италии, как я уже говорил, тоже. А вот Германия - иное дело. Гитлер - это война. Вся его политика сводится к попыткам объединить Германию против врага, причём врага внешнего. Возможно, если бы он придерживался идей Гесса и видел главное зло в немецких евреях, ему бы и удалось направить агрессию против врага внутреннего, как это сейчас делает Сталин, каждый год разоблачая тысячи иностранных шпионов. Хотя, я не думаю, что остальной мир бы спокойно смотрел на расправы над немецкими евреями... Но, в любом случае, Гитлер свой выбор сделал, определив главной целью борьбу с Англией и Францией. Поэтому вступление Рейха в войну - неизбежно. Так или иначе, но нам придётся поддержать Англию и Францию против Рейха. Ставку на Германию наши избиратели не поймут, да и предложить Соединённым Штатам Гитлер ничего не может.
   Рузвельт откинулся на высоко поднятые подушки.
   - В Лондоне и Париже пока что не осознали всей опасности. Они полагают, что смогут натравить Гитлера на Сталина, а потом воспользоваться плодами этой победы. Между тем гораздо более вероятен союз Рейха и СССР против Англии и Франции. Пакт о ненападении подписан, пакт о экономическом сотрудничестве - тоже. В Берлине постоянно говорят о новом договоре, который должен утвердить ещё более прочный союз.
   - Это не в интересах Америки, - вставил слово Гопкинс. Президент кивнул.
   - Я на днях говорил с Уманским и дал поручение Штейнгардту встретиться с Молотовым. Нужно внушать Советам, что победы Германии ухудшат положение СССР, что рано или поздно, но они тоже станут объектом немецкой агрессии. Если Гитлер завоюет Польшу, то у Советов и Рейха появится общая граница, что сильно увеличит риск начала войны. Сталин в политике жесткий прагматик и понимает, что ни о каком длительном и прочном союзе коммунистов с нацистами не может быть и речи.
   - Хорошо бы, чтобы они пожрали друг друга, - с чувством произнёс советник.
   - Это было бы прекрасно, но, к сожалению, в настоящий момент это маловероятно. А мы не можем позволить себе сейчас руководствоваться абстрактными соображениями, мы должны быть предельно конкретны. Рейх - наш враг в любом раскладе, Советы могут оказаться союзником. Значит, мы должны привлекать их на свою сторону, одновременно ослабляя связь СССР с Рейхом. Так же нужно постепенно отдалять от Германии их мелких союзников. Нашим бизнесменам следует активнее присматриваться к итальянскому и испанскому рынкам. Равно как к чешскому и венгерскому: сколько Гитлер не маневрируй, ему придётся вскоре сделать выбор между Прагой и Будапештом. А господам эмигрантам из бывшей Российской Империи давно пора понять, что если США сквозь пальцы смотрели на экспорт в Новороссию военных технологий пока речь шла о сдерживании коммунизма, то это не значит, что мы будем продолжать это делать, когда технологии пойдут на усиление мощи нацистских войск. Надеюсь, что история мистера Северски послужит им уроком.
   - Насколько я помню, - осторожно заметил Гопкинс, - официально ему вменялось в вину поставка самолётов в Сингапур.
   - Которые потом оказались в Японии. Гарри, мы вовсе не хотим изгнать отсюда русских эмигрантов. Пусть работают на благо нашей страны. Пусть даже обустраивают свою маленькую Россию. Но когда речь заходит о национальных интересах, мы обязаны быть предельно жесткими. Ростов должен либо дистанцироваться от Берлина, либо расстаться с надеждами на помощь Соединённых Штатов.
   - Понимаю.
   - А новое руководство "Рипаблик" пусть повнимательнее следит за тем, куда попадают самолёты с её заводов в Новороссии.
   - Простите сэр, но эти заводы номинально принадлежат дочерней компании, самостоятельной до известных пределов.
   - Значит, надо навести порядок в установке этих пределов. Гарри, я не собираюсь их учить тому, как надо вести бизнес. Но я надеюсь, что помимо деловой хватки им присущ американский патриотизм.
   - Безусловно, сэр. "Рипаблик" возглавляют очень достойные люди.
   - Вот и прекрасно. Значит, они сами понимают, что нужно делать. А большего нам и не требуется.
   - Понимаю, - повторил Гопкинс. - Наверное, пора активизировать и противодействие нацизму в Южной Америке?
   Рузвельт вяло махнул рукой.
   - Нет, Гарри, вот с этим как раз можно повременить. Ни один европейский политик не воспринимает Южную Америку всерьёз. Все усилия там предпринимаются по остаточному принципу. Думаю, что и нам не стоит разбрасываться, Южная Америка вполне может подождать окончания выборов Президента Соединённых Штатов.
  

Франкфурт-на-Майне. 18 августа 1939 года. Пятница.

Штаб 2-й группы армий.

   Выбор одного лучшего из многих достойных всегда субъективен и не всегда справедлив. О том, кто в конце тридцатых годов являлся лучшим из полководцев вермахта, можно было иметь разные мнения. Но в пятёрку лучших генерал-полковник Вильгельм Йозеф Франц фон Лееб входил при любых раскладах. Больше того, не подвергалось сомнению, что в искусстве обороны ему нет равных в Рейхе, а может - и во всём мире. Его книга "Оборона" издавалась не только в Германии, но и в Великобритании, США и даже Советском Союзе. Было точно известно, что, не смотря на громкие заявления о том, что Армия рабочих и крестьян не имеет ничего общего с буржуазными армиями, "Оборона" использовалась при составлении Полевого Устава РККА.
   Но самым большим признанием заслуг генерала было то, что человек, которого сам Гитлер называл "неисправимым антифашистом" получил под своё командование все войска, сосредоточенные на западной границе Рейха. Прошло чуть больше года с того времени когда фюрер, озабоченный саботажем своих приказов со стороны высшего генералитета, уволил тех, кому не доверял, в том числе - и фон Лееба, в запас. Но вскоре вернул его обратно. И не просто вернул, но поручил ему во время чехословацкого кризиса командовать двенадцатой армией, развёрнутой на самом опасном, Тешинском, направлении. Там, где ожидался основной удар польской группировки. Обошлось без войны, но вскоре после этого под командой генерала оказалась 2-я группа армий, развернутая вдоль французской, бельгийской и нидерландской границ.
   Конечно, фон Лееб был не единственным "возвращенцем", схожий путь проделали и многие другие генералы, назвать хоть фон Манштейна или фон Клейста. Но из всех опальных и прощённых именно он на сегодняшний день получил самое высокое назначение.
   Гитлер не ошибся: не разделяя взглядов фюрера ни на будущее страны, ни на военные планы, генерал делал всё возможное для укрепления обороноспособности вверенного ему Западного вала. И от визита в свой штаб главнокомандующего сухопутными войсками Рейха Вальтера фон Браухича и начальника генерального штаба сухопутных войск Франца Гальдера Лееб прежде всего ожидал поддержки своим действиям.
   Генералы появились в штабе группы армий рано утром в сопровождении небольшой свиты штабных офицеров, но в кабинет к Леебу вошли вдвоём: наиболее важные и секретные вопросы требовали обсуждения с глазу на глаз.
   - Ситуация дошла до критического момента, - перешел к делу Браухич сразу после традиционного обмена приветствиями. - Фюрер твёрдо намерен решить польский вопрос в этом году. День Y назначен на двадцать шестое августа. Вчера Гиммлер обратился к Кейтелю, чтобы тот предоставил ему сто пятьдесят комплектов польского обмундирования.
   Лееб нахмурился:
   - Гиммлер затевает провокацию? Этого ещё не хватало. Он способен покрыть позором всю германскую армию. А Кейтель, конечно, не нашел в себе сил отказать?
   - Кейтель направил Гиммлера к Канарису.
   Командующий второй группой армий облегченно вздохнул:
   - Это лучшее, что он мог сделать. При всех недостатках адмирала, он - человек чести и достаточно силён, чтобы противостоять любому нажиму.
   - Я тоже так считаю, - согласился Браухич. - Однако, с Гиммлером или без Гиммлера, но война вот-вот начнётся. И очень важно завершить разгром поляков до наступления осенней распутицы: состояние их дорог таково, что с началом дождей наши части потеряют необходимую мобильность. Предполагается, что добиться стратегически выигрышного положения мы должны добиться в течение первой недели. Если план по разгрому польской армии западнее Вислы будет реализован, а он должен быть реализован, то с Польшей к середине сентября будет покончено.
   - Утром во вторник фюрер проводит в Оберзальцберге совещание с военным командованием, - вступил в разговор Гальдер.
   Лееб кивнул крупной наголо обритой головой.
   - Зоденштерн мне уже доложил о вызове. Его получили так же все трое подчинённых мне командующих армиями и их начальники штабов.
   - Совершенно верно, - согласился Гальдер. - С запада, кроме названных вами лиц, должен прибыть ещё генерал-полковник погранвойск Хаммерштейн. С началом боевых действий пограничные силы будут реорганизованы в армейскую группу "А" и поступят непосредственно под ваше командование.
   - Планы реорганизации разработаны? - поинтересовался Лееб.
   - Да, соответствующие предписания направлены и ему и вашему начальнику штаба.
   - Он мне об этом ничего не докладывал.
   - Возможно, произошла какая-то накладка, - предположил Браухич. - Работа штабов пока далека от идеала. Вчера я проводил совещание с командованием группы армий "Север" и очень рассчитывал выслушать мнение Гудериана. Но Бок якобы не получил моего приказа вызвать всех командиров корпусов и вместе с ним прибыли только Штраус и Фалькенхорст. Гейнц безвылазно сидит в Померании, формирует свой механизированный корпус и, похоже, даже не представляет себе, как скоро понадобится ввести его в бой.
   - Возможно, на совещании нам удастся убедить Рейхсканцлера отложить начало боевых действий, - предположил Лееб. - Если авторитетные генералы согласованно выступят против этого замысла, то Гитлеру волей неволей придётся считаться с нашим мнением.
   Гальдер похолодел. Ему показалось, что короткий седой ежик волос на голове стал дыбом. С солдатской прямотой фон Лееб предлагал практически повтор "заговора генералов", который стоил карьеры Бломбергу, Фричу, Беку и многим другим генералам. А ведь и Браухич и сам Гальдер в тот момент занимали в ОКВ высокие посты и были посвящены в планы тогдашнего руководства вермахта.
   - Прежде всего, на этом совещании мы обязаны доложить точную информацию о положении дел на всех фронтах, включая Западный, - Браухич ожидал услышать Лееба нечто подобное и заранее подготовил ответ. - Не должно возникнуть и тени подозрения в том, что мы скрывает от фюрера истинное положение дел, излишне драматизируем действительность или, напротив, приукрашиваем её. Оценка и принятие решения - это уже последующие этапы.
   Фон Лееб поднялся с кресла.
   - В таком случае, прошу за мной.
   К кабинету командующего примыкал зал для совещаний, в центре которого на большом столе была разложена крупномасштабная карта западной части Третьего Рейха.
   - Полагаю, перечислять наши силы на западном направлении нет смысла? Последнее усиление мы получили во вторник: два полка пехоты прибыли под Ахен, и было начато развертывание 253-й и 254-й пехотных дивизий.
   - Дивизии генералов Кюне и Беншмидта, - уточнил фон Браухич. - Развёртывание должно быть завершено в самое ближайшее время, до начала вторжения в Польшу.
   - Мы спешно формируем ещё семь дивизий, - сообщил Гальдер. - Они начнут прибывать в ваше распоряжение после объявления мобилизации. Кроме того, принято решение о переброске на Западный фронт дополнительных артиллерийских подразделений.
   - Каких именно? - полюбопытствовал Лееб.
   - Четыре дивизиона тяжелой артиллерии, два - лёгкой и пять - противотанковой.
   - Капля в море...
   - Послезавтра чехи начнут отгрузку нам своих 15-сантиметровых гаубиц, - добавил Гальдер. - Всего продают тридцать штук, говорят, что больше не могут: они по-прежнему очень боятся вторжения венгров в Словакию.
   Командующий группой армий задумчиво сощурился.
   - Чешские 15-сантиметровые? Это образца 1934 года?
   - Именно они.
   - Хорошее орудие, - одобрил фон Лееб. - Дальность, кажется, чуть больше, чем у наших sFH 18, примерно пятнадцать километров. Но тридцать стволов на такой фронт - безнадёжно малая величина.
   - Большего взять негде, - развел руками Браухич. - Это-то пришлось выбивать у фон Вибана с огромным трудом. Бок завалил меня меморандумами с указанием на нехватку артиллерии у группы армий "Сервер" и предупреждением, что в таких условиях он не может гарантировать прорыв польских укреплений под Грауденцем.
   - Там у поляков действительно сильные укрепления?
   - Разведка ничего тревожного не сообщает, - пояснил Гальдер. - Вялотекущая реконструкция старых оборонительных позиций, которые были построены вокруг города, когда он принадлежал Германии. Но вы же знаете фон Бока, он всегда готовится к худшему.
   - Да, - согласился командующий второй группой армий. - Это его стиль.
   - Вильгельм, - воспользовался возникшей паузой Браухич. - Мы приехали, во-первых, чтобы лучше понять ситуацию с подготовкой Западного вала к длительной обороне. А во-вторых, чтобы узнать, как видится поведение вероятного противника из Франкфурта, который ближе к Франции, чем Берлин.
   Фон Лееб кивнул. Поднял трубку телефонного аппарата.
   - Георг? Наши гости прибыли. Подойдите в мой кабинет и захватите с собой данные по состоянию укреплений Западного вала на сегодняшний день. Да, ждём.
   Командующий повесил трубку и поднял взгляд на визитёров.
   - Западный вал в настоящее время не достроен. Рейхсканцлер может называть его в пропагандистских целях несокрушимым рубежом, но с военной точки зрения это всего лишь набор отдельных укреплённых позиций, пока что не составляющий единого целого.
   - Когда, при нынешнем темпе ведения работ, мы сможем говорить о едином рубеже? - вклинился в монолог Лееба Браухич.
   - При нынешних темпах работ - весной. В полосах обороны пятой армии сегодня работает свыше ста тысяч человек: двадцать пять из службы трудовой повинности и примерно семьдесят две из организации Тодта. В полосе обороны первой армии - также более ста тысяч.
   - А седьмой?
   - Там идут малозначительные работы. Занято примерно двадцать тысяч человек.
   Фон Браухич задумчиво протёр рукой лоб.
   - Вильгельм, сколько времени займёт отвод всей этой массы рабочих в тыл?
   - Сорок восемь часов, - уверенно ответил фон Лееб.
   - Управитесь в такой короткий срок?
   - Безусловно. У инженерного штаба есть выверенные планы.
   - Отлично, - главнокомандующий довольно потёр руки. - Теперь расскажите детальнее, что уже готово и что - ещё нет?
   - Построено примерно двадцать две тысячи огневых точек, окруженных минными полями. В полном объёме проведена прокладка линий телефонной связи. Усилены "драконовы зубы". Раньше они ориентировались на задержание лёгких танков и заливались в две четырёхрядных полосы, теперь ширина полосы увеличена до шести рядов. Это делает укрепление непроходимыми для танков весом до тридцати шести тонн. В то же время, ни в одном из двенадцати фортов класса "А" работы полностью не завершены.
   - Какой из них ближе всего к завершению?
   Лееб тяжело вздохнул.
   - Кроме Иштейна и Герстфельдхена все остальные форты находятся на стадии проектов. Иштейн почти достроен. Боевые позиции полностью готовы и укомплектованы техникой. Однако система коммуникаций не завершена. В большинство бункеров и казематов солдаты сейчас попадают через внешние входы. Между тем, проектом предусмотрен специальный туннель протяженностью около двух километров, выходящий в тыловую полосу, а так же разветвлённая система ходов сообщения. По Герстфельдхену работы начаты в тридцать седьмом, но до сих пор едва ли сделано двадцать процентов от необходимого.
   - Разрешите войти! - в комнате появился начальник штаба второй группы армий - генерал Зоденштерн. Под мышкой он держал коричневую кожаную папку с оттиснутым серебром имперским орлом.
   - Проходите, Георг. Мы ждём вашего доклада.
   - Прошу, господа! - начальник штаба взял в руки указку. - Оборонительные позиции Западного вала состоят из трёх полос: переднего края, укрепления которого расположены на расстоянии от двух до двадцати километров от государственной границы, основной линии обороны глубиной от трёх до восьми километров и тыловой полосы. Ещё глубже располагаются позиции Люфтваффе, задача которых - не допустить прорыва самолётов противника к внутренним областям Рейха.
   Гальдер, разумеется, всё это знал. Но прерывать Зоденштерна не счёл нужным: подобный педантизм он считал основой штабной работы.
   - Вал подразделяется на три сектора: Северный или Ахенский - от места пересечения Рейном нидерландской границы до Ахена и Трира, Центральный - от Трира до Карлсруэ и Южный оно же Верхне-Рейнский - от Карлсруэ до швейцарской границы.
   - В генеральном штабе ОКХ укрепления разделяют на четыре сектора. Ваш Центральный объединяет Трирский и Пфальцский сектора, - поправил Гальдер.
   - Это инженерно-проектное деление. Но с точки зрения оперативного управления удобнее определять границы секторов по стыкам обороняющих их армий, - пояснил фон Лееб. Начальник штаба тем временем достал из папки лист бумаги.
   - На сегодняшний день полностью оборудованы 11820 пехотных позиций, 1192 позиции противотанковых орудий, 2673 позиции полевой артиллерии и 1544 позиции противовоздушной обороны.
   - В основном это открытые позиции? - уточнил Гальдер.
   - В основном - да. Полностью готовы и оснащены пока что около двухсот казематов. Зато среди бункеров более двадцати процентов составляют новые конструкции серии 100.
   Фон Браухич кивнул, вспомнив представленные ему около года назад проектные схемы.
   - Две варианта, один с большим пулемётным колпаком, другой - с малым. И в обоих случаях с укрытием для расчёта.
   - Не совсем так, - подправил начальник штаба группы армий. - Вы назвали сто четвёртую и сто пятнадцатую модели. Есть другие: одинарный и двойной пулемётные казематы и каземат для 4,7-сантиметрового противотанкового орудия и спаренного пулемёта.
   - 4,7-сантиметрового? - удивлённо вскинул брови командующий ОКХ.
   - Да. Мы стараемся устанавливать в казематах не наши "армейские колотушки", а чешские P.U.V., по нашей системе обозначений Pak 37(t). Бронепробиваемость у них почти вдвое больше.
   - Наши конструкторы разработали новую противотанковую пушку Pak 38 калибром 5 сантиметров, весной она должна начать поступать в войска, - сообщил Браухич. - Разработаны и утверждены новые проекты полевых укреплений серий четыреста и пятьсот. Строительство могло бы начаться уже в ноябре. Впрочем, сейчас об этом говорить смысла нет. Думаю, с состоянием линии обороны мы определились. Давайте уточним возможное развитие событий, если Англия и Франция всё-таки решат выступить. Фюрер полагает, что прорыв через "Линию Зигфрида" на центральном и южном участке невозможен, а наступление через Бельгию будет медленным и не сможет оказать никакого влияния на события в Польше.
   Фон Лееб вздохнул, наморщил лоб. Он тщательно обдумывал ответ.
   - Нет позиции, которую было бы невозможно взять. Вопрос в том, какие силы для этого необходимы и насколько тщательно подготовлен штурм. В настоящий момент, судя по докладам наших наблюдателей, на той стороне тихо. Но если Франция начнёт войну, то, отмобилизовавшись, она сможет выставить около сотни дивизий. Однако, для штурма потребуется создать ударную группировку, это займёт определённое время. Удар силой до десяти дивизий, мы в сегодняшнем состоянии сможем отразить. С более мощным наступлением без привлечения резервов нам не справится.
   - Я не думаю, что французы позволят себе в первые дни войны бросить на прорыв Западного вала более десяти дивизий, - заявил Гальдер. - Для этого им придётся значительно сократить свои резервы. К тому же, они должны учитывать вероятность возникновения итальянского фронта.
   - Что касается удара через Бельгию, то он выглядит крайне опасным, но получится быстрым только в том случае, если это продвижение будет беспрепятственным. Если же Бельгия решится оказать французам сопротивление, то ситуация сложится для них неблагоприятно. Не прорвав оборонительную линию Гент-Брюссель-Люттих, французы не могут быть спокойны за северный фланг атакующей группировки, а эта позиция у бельгийцев укреплена очень сильно.
   - В случае нарушения французами нейтралитета Бельгии немецкая авиация окажет бельгийским частям необходимую поддержку, это решено, - сообщил Браухич. - В то же время вопрос выдвижения наших сухопутных войск оставлен на ваше усмотрение, Вильгельм.
   - Я думал на этот счёт и полагаю, что попытка создания единого фронта с бельгийцами не имеет смысла. Их армия не слишком боеспособна, а линия укреплений ориентирована на восток куда больше, чем на запад. К тому же Маастрихсткий выступ затрудняет возможность манёврирования. Словом, пускай бельгийцы максимально задержат французов своими силами. Я больше опасаюсь удара через Люксембург, там их сдерживать некому.
   - По Люксембургу - штаб ОКХ даёт согласие на взрыв мостов на границе сразу, как только французские части начнут вторжение. Можно не дожидаться объявления войны или появления передовых отрядов французов.
   - Но мы это будем расценивать как начало войны? - уточнил фон Лееб. Браухич смешался:
   - Фюрер не принял окончательного решения.
   - Это очень важно, от этого зависят дальнейшие действия подчинённых мне войск.
   - Мы ещё раз поднимем этот вопрос перед фюрером, - пообещал Гальдер.
   Командующий группой армий сморщился, словно раскусил лимон, и фон Браухич поспешил снять напряжение.
   - Все вопросы мы сегодня разрешить не сможем, но фюрер уделяет западному фронту большое внимание и наверняка быстро примет решение по тем проблемам, которые мы обозначим, как ключевые. Главное, не упустить ни одного важного момента. Давайте вернёмся к вопросу эвакуации. Отвод рабочих с позиций - понятно. А что делать с машинами, вы продумали? Как провести эвакуацию населенных пунктов, которые окажутся в прифронтовой полосе? И, пока война ещё не объявлена, не следует ли увеличить рабочий день для отбывающих трудовую повинность? Надо составить список объектов, работы над которыми необходимо завершить в первую очередь, и окончить их до дня Y.
   Генералы склонились над картой.
  

Москва. 18 августа 1939. Пятница.

Кремль

  
   В кабинет неслышной тенью проскользнул Поскрёбышев.
   - Товарищ Сталин, все члены Политбюро собрались. Приглашать?
   - Через пять минут.
   - Слушаюсь.
   Поскрёбышев так же незаметно покинул кабинет, словно сквозь дверь просочился.
   Сталин усмехнулся в усы. Политбюро ЦК ВКП(б). Люди, облечённые высшей властью в стране, занимающей почти одну шестую часть суши. И терпеливо ждут пока он, Сталин, разрешит им войти. И никому в голову не придёт нарушить его слово. Через пять минут - значит, через пять минут.
   Сталин снова усмехнулся, достал из ящика стола коробку папирос "Герцеговина Флор", достал из неё несколько штук и принялся не спеша крошить их в чашу трубки. А в голове вставали строки стихов:

Я часто думал: "Власть". Я часто думал: "Вождь".

Где ключ к величию? Где возникает мощь

Приказа? Ум? Не то: Паскали и Ньютоны

Себе лишь кафедры снискали, а не троны.

Лукавство? Талейран, чей змеевидный мозг

Всё отравлял вокруг, податлив был, как воск,

В Наполеоновой ладони. "Добродетель"?

Но вся история - заплаканный свидетель

Убийств и низостей, украсивших венцы.

Так злобность, может быть? Но злейшие злецы

Вчера, как боровы, под каблукам гнева

Валились из дворцов - разорванное чрево

На грязной площади подставив всем плевкам.

Что ж - воля? Кто бы мог быть более упрям

И твёрд, чем Аввакум? Но на костре поник он,

А церковью владел пустой и постный Никон.

Так что же? Золото иль штык? Но штык -

Лишь производное: орудие владык -

Уже сложившихся, - а золота, бывало,

Князьям и королям чертовски не хватало,

А власть была. Так что ж? Одно: авторитет.

Он добывается реальностью побед.

   Сталин снова усмехнулся, аккуратно примял табак. Все эти гениальные поэты, о которых столько разговоров, оказались поразительно, чудовищно слепы, когда пытались понять власть и построить с ней свои особые отношения. Нелепые попытки Блока сложить революционную поэму и поставить во главе отряда красноармейцев Христа вызывали лишь усмешку. Неуместная бравада Гумилёва обрекла его на расстрел. Есенин так и не выбрался из болота пьяных загулов. Да и Васильев был таким же хулиганом и забулдыгой. Как говорится: два сапога - пара. Кто ещё? Багрицкий, бернштейнианец от поэзии, умевший передать разгул революционной стихии, но не способный разглядеть, что за ней стоит. Маяковский? Этот сам себя определил в "ассенизаторы и водовозы", тоже был готов ради революции на всё, но так и не осознал, что же на самом деле нужно революции от него. Мандельштам мудрил, мудрил, так и не справился со свой заумью. А уж Пастернак...
   Сталин сердито фыркнул, вспоминая свой звонок Пастернаку. Это случилось, когда был арестован Осип Мандельштам. Пастернак пытался хлопотать о смягчении участи своего друга. Дело поэта, как человека известного, доложили Сталину. Личное знакомство Генерального Секретаря ВКП(б) и стихотворца ограничивалось несколькими короткими встречами в Харькове в девятнадцатом году, когда Мандельштам частенько забегал к соседу Сталина по дому, поэту Велимиру Хлебникову. Никакого впечатления о Мандельштаме с тех пор у Сталина не осталось, но всё-таки вождь испытывал сомнения и попробовал разрешить их необычным способом. Как всегда в таких случаях, сначала с Пастернаком связался Поскрёбышев, предупредил. Следом позвонил и сам вождь.
   - Это товарищ Пастернак?
   - Да, товарищ Сталин. Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
   И по невнятному началу разговора и по напряженному голосу можно было легко определить, как сильно волнуется человек на том конце телефонного провода.
   - Недавно был арестован поэт Мандельштам. Как нам поступить с ним? Что с ним делать?
   Повисла продолжительная пауза. Потом, часто запинаясь, Пастернак ответил:
   - Я удивлён его арестом, товарищ Сталин. Я не знаю, в чём его обвиняют, но не верю в то, что он враг.
   Сталин услышал почти то, что хотел услышать. Но только - почти. Слова звучали недостаточно уверенно и твёрдо, и вождь попытался подсказать поэту, в каком направлении нужно продолжать разговор.
   - Мы, старые большевики, друзей в беде не бросаем. Если бы арестовали моего друга, я бы... я бы на стенку лез.
   - Раз вы звоните мне, товарищ Сталин, значит вы знаете, что я лез на стенку.
   Сталин усмехнулся. Разве про несколько довольно робких просьб можно сказать: "лез на стенку"? Да уж, далека интеллигенция от правды жизни. Так далека, что дальше уже и некуда.
   - А почему вы не обратились в писательские организации? - ещё не теряя надежды услышать желаемое, вождь попытался аккуратно указать собеседнику на его промашку. Но, похоже, промахнулся сам. С горечью в голосе Пастернак ответил:
   - Писательские организации, Иосиф Виссарионович, с двадцать седьмого года не занимаются подобными делами.
   Раздраженный допущенной ошибкой, Сталин машинально произнёс:
   - Но ведь он ваш друг...
   И тут случилось непоправимое - Пастернак ответил:
   - Понимаете, мы не то, чтобы друзья. Мы поэты разных направлений. Мы ломаем стих, а он - акмеист, поэт академической школы. У нас нет никакой внутренней близости.
   Сталин, отказываясь верить в происходящее, нашел в себе силы переспросить:
   - Но ведь он - большой поэт? Скажите, он - мастер?
   И услышал в ответ досадливое:
   - Да разве в этом дело?
   По инерции ещё спросил:
   - А в чём же?
   И Пастернак, горячо и торопливо, словно боясь, что его прервут, заговорил:
   - Товарищ Сталин, я давно мечтал о том, встретиться с вами и поговорить...
   - О чём поговорить?
   - О жизни, о смерти...
   - У меня нет времени на пустые разговоры, - жестко ответил Сталин. - А вот если бы Мандельштам был моим другом, я бы сумел защитить его лучше.
   И раздраженно повесил трубку.
   Может, Пастернак, конечно, и гений, только Мандельштама он обрёк на обвинительный приговор. Как говорят в таких случаях в органах: "Сдал". И похоже, этого так и не понял. Небожитель, блаженный... Интересно, скажет ли ему кто-нибудь когда-нибудь в лицо, что он натворил? Ведь Мандельштам, которому он тогда не решился протянуть руку помощи, так и сгинул где-то в недрах лагерей. Кажется, во Владивостоке. Сталину, безусловно, доложили о смерти номенклатурного поэта, но такие подробности вождя уже не интересовали, поэтому он их почти мгновенно забыл.
   Сталин раскурил трубку, глубоко затянулся. Что там поэты, если даже на самом верху государства люди не понимают, что такое - настоящая власть. Не понимал Зиновьев, бывший когда-то вторым человеком после Ленина и промотавший авторитет, словно "Приваловские миллионы". Ничего не понимал мнивший себя великим теоретиком "любимец партии" Бухарин. "Вожди" рангом пониже, все эти Каменевы, Рыковы, Томские, Пятаковы - тут даже и говорить не о чем. Свердлов... стоит только его тайный сейф вспомнить... Мешочник... Киров тоже так ничего и не понял, погиб по-глупому, застигнутый ревнивцем-мужем прямо на бабе, правду людям сказать стыдно, пришлось выдумать чёрти что, да ещё и следы заметать. Только всё равно его жаль, очень жаль. Как брата родного.
   А с нынешних членов Политбюро чего взять? Не те люди, к сожалению - совсем не те. А ведь, наверное, в тайных мечтах видят себя во главе страны. Подумали бы, что после этого со страной станет. Но не подумают, уверены, что справятся, хотя почему так уверены? Да потому, что просто не понимают масштаба проблем. Хотя и стоят на самом верху, а всё равно - не понимают. Исполнители, не более чем старательные исполнители. Поэтому и ждут в приёмной, терпеливо ждут, пока Хозяин ( Сталин знал, что за глаза его называю Хозяином ) соизволит их позвать.
   А вот малоизвестный поэт Георгий Шенгели - понял. Если не всё, то куда больше, чем все эти гении и вожди...
   Вождь нажал кнопку звонка. Моментально в дверях появился Поскрёбышев.
   - Пригласи товарищей членов Политбюро.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин.
   Пока соратники рассаживались за столом, Сталин ещё раз подумал, что человека, по-настоящему способного бороться за власть и пользоваться ею среди них нет. Но это не означает, что таких не было вообще.
   - Лаврентий, - негромко поинтересовался вождь, - а в каком состоянии операция по нейтрализации Троцкого?
   - Троцкого? - Берия изумлённо вскинул голову, блеснули стёклышки пенсне.
   - Да, именно Троцкого. Что там у вас происходит?
   - Работаем, товарищ Сталин, - в голосе явственно слышалась растерянность, вопрос застал народного комиссара внутренних дел врасплох.
   - Плохо работаете. Медленно.
   - Троцкий в Мексике ведёт замкнутый образ жизни, - начал оправдываться Берия. - Он очень недоверчив и подозрителен. Его контакты сокращены до минимума. Незнакомых людей он к себе близко не допускает. Тем не менее, нам удалось внедрить нашего агента в его ближайшее окружение.
   - Внедрить агента - это не самоцель, - жестко прервал Сталин. - Ваша задача - уничтожить Троцкого, уничтожить это постоянный источник угрозы. Кто курирует операцию? Товарищ Судоплатов?
   - Так точно, товарищ Сталин.
   - Скажите ему, чтобы активизировал усилия. Нам нужен результат.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин.
   В глазах у Ворошилова, пришедшего на заседание с толстой папкой, вождь видел откровенное недоумение. Маршал готовился докладывать о готовности Армии к предстоящей войне с Польшей, а разговор зашел совсем про другое. Где понять Климу, что война - это не только бегущие по полю солдаты с винтовками. Даже - не столько солдаты. Для победы необходим крепкий тыл. Слабость государства, которая не опасна в мирное время, в войну может оказаться роковой. Мировая Война унесла в могилу три европейских Империи. И хотя конфликт с Польшей по масштабу с ней не сравним и перерасти в мировую войну никак не угрожал, тем не менее повторять ошибку Николая Второго Сталин не собирался. Прежде всего - устранение внутреннего врага. Затем - дипломатическое обеспечение. И только после этого внимание непосредственно к армии. Так что, напрасно Ворошилов нервно тискает в руках папку, его время ещё не пришло.
   - Товарищ Молотов, ознакомьте пожалуйста Политбюро, с американскими инициативами.
   Сидевшие за столом недоумённо переглянулись. Жданов, не сдержав удивления, в голос переспросил:
   - Американскими?
   Сталин молча кивнул и пыхнул дымом. Молотов дрогнувшей рукой поправил очки и заговорил:
   - В среду м-меня попросил об аудиенции посол Северо-Американских Соединённых Штатов Ш-штейнгард. Он передал мне, как он выразился "изложение личных объективных мыслей Рузвельта о современном международном положении". Рузвельт полагает, что в случае войны в Европе и на Дальнем Востоке и возможной победы стран "оси" положение СССР и САСШ безусловно и немедленно изменилось бы. В случае победы стран "оси" положение СССР, вследствие его географической близости к Германии, изменилось бы более быстро, чем положение Соединённых Штатов. По этой причине Рузвельт чувствует, что если бы было достигнуто удовлетворительное соглашение против агрессии между любыми другими державами Европы, то оно оказало бы стабилизирующее действие в интересах всеобщего мира, в котором так глубоко заинтересованы Соединённые Штаты и СССР.
   Ворошилов недовольно фыркнул.
   - Иными словами, он снова нас толкает к переговорам с Францией и Великобританией? Проходили.
   Сталин, прищурив глаза, внимательно наблюдал за реакцией соратников. Недовольство Ворошилова было вполне предсказуемым: ведь именно он возглавлял советскую военную делегацию на весенних переговорах. Закончились они безрезультатно: англичане и французы пытались склонить СССР к созданию общеполитического союза с размытыми обязательствами и неясными перспективами, в то время как Ворошилов, выполняя данные ему инструкции, пытался закрепить конкретные механизмы взаимодействия.
  

Ретроспектива. Май 1939.

Москва-Варшава

  
   Переговоры в Москве начались двенадцатого мая, и то, что они ни к чему не приведут, Климент Ефремович понял почти сразу же после их начала, когда выяснилось, что английская миссия прибыла в Москву без письменных полномочий и каких-либо планов совместных оборонительных действий. При этом возглавлявший её адмирал Дракс упорно делал вид, что так всё и должно быть. Тем не менее, маршал делал всё от него зависящее для достижения хоть какого-то реального результата. К концу первого дня переговоров Дракс и руководитель французской делегации генерал Думенк согласились, что необходимо обсудить конкретные планы организации взаимодействия вооруженных сил трёх стран.
   А наутро английский адмирал снова запел старую песню о необходимости ещё раз сформулировать принципы и цели. Как будто решение об объединении армий трёх стран для совместного отпора противостоящему военному блоку - не основополагающая цель и не ключевой принцип. И только после очередной порции никому не нужных пререканий удалось заслушать доклад Думенка, в котором генерал изложил планы французского командования.
   На первый взгляд они выглядели просто замечательно: в десятидневный срок с начала военных действий Франция обещала развернуть на границе с Германией девяносто дивизий. Ещё двадцать предназначались для обороны Корсики, Туниса, а так же были жестко закреплены за отдельными позициями линии Мажино. Этот неприступный оборонительный рубеж тянулся от швейцарской границы до Атлантики, под его прикрытием по развитой сети рокад Думенк обещал за десять дней провести любую перегруппировку. Он полагал, что в случае начала боевых действий на востоке, фашисты в любом случае оставят на западе не менее сорока дивизий для обороны своей линии Зигфрида. Генерал обещал, что в этом случае французское командование после разведки сосредоточит ударные группировки на наиболее удобных направлений и, усилив их переброшенными на континент английскими дивизиями, начнёт наступление с целью прорыва вражеской обороны.
   Правда почти тут же выяснилось, что насчёт усиления Думенк питал напрасные надежды. Английский генерал Хейвуд долго темнил и пытался отделаться общими фразами, но после настойчивых вопросов Ворошилова признал, что, если война начнётся завтра, то на континент из Великобритании можно перебросить лишь пять пехотных и одну механизированную дивизию. А уж когда генерал с апломбом произнёс, что в первую стадию войны Англия намерена ввести в бой шестнадцать дивизий, маршал едва сдержался от едкого замечания насчёт неприлично непропорционального вклада в военный союз. Получалось, что всю тяжесть сухопутной войны на Западном фронте Англия перекладывала на Францию. Французы открыто не возражали, а вот сам Ворошилов никак не мог признать такое "разделение обязанностей" справедливым.
   Но это были ещё семечки, а на третий день переговоров пошли цветочки: англичане и французы пытались убедить его согласиться на расплывчатую формулировку о том, что если жертвами агрессии станут малые станы Европы, например, Польша, Румыния или Бельгия, то все три союзных государства должны помочь им сразу, как только они попросят.
   - А если они не потребуют помощи? - спросил Ворошилов.
   - Нам известно, что они нуждаются в этой помощи, - серьёзно ответил Думенк.
   - Нам это тоже известно, - усмехнулся маршал. - Но правительства этих стран могут пойти на сговор с Гитлером. Если они своевременно не попросят этой помощи, это будет значить, что они подняли руки кверху, что они сдаются.
   - Это было бы крайне неприятно, - произнёс француз и ничего больше не добавил.
   Озадаченный Ворошилов тогда задал вопрос о том, как конкретно союзники представляют себе участие СССР в военных действиях против агрессора. Ответ Думенка его просто поразил: показав на карте западную границу Советского Союза, французский генерал совершенно серьёзным тоном, без тени пафоса объявил:
   - Это фронт, которого немцы не должны перейти ни в коем случае. И это тот фронт, на котором должны быть базированы советские вооруженные силы.
   Ворошилов, с огромным трудом взяв себя в руки, пояснил:
   - Это "фронт", который мы всегда занимаем и который, можете быть уверены, господин генерал, фашисты никогда не перейдут, договоримся мы с Вами или нет.
   Думенк, не моргнув глазом, ответил:
   - Я очень рад слышать это заверение господина маршала.
   У Ворошилова начало складываться чувство, что над ним то ли издеваются, то ли целью иностранных делегаций является попытка вытянуть побольше секретных сведений о состоянии РККА. Во всяком случае, реальный союз против Рейха представителей Великобритании и Франции явно не интересовал.
   Но Сталин требовал результатов и Ворошилов с упорством каторжника возвращал переговоры к одному и тому же вопросу.
   - Предполагают ли генеральные штабы Великобритании и Франции, что советские сухопутные войска будут пропущены на польскую территорию, для того чтобы непосредственно соприкоснуться с противником, если он нападет на Польшу? Предполагается ли, что наши вооруженные силы будут пропущены через польскую территорию для соприкосновения с противником и борьбы с ним на юге Польши -- через Галицию? Имеется ли в виду развёртывание советских войск на румынской территорию, если агрессор нападет на Румынию?
   - Я думаю, что Польша и Румыния Вас, господин маршал, будут умолять прийти им на помощь, - пытался сбить напряжение Думенк.
   - А может быть, не будут, - Ворошилов покосился на английскую делегацию: адмирал Дракс торопливо шептал что-то генералу Хейвуду. Тот коротко отвечал. Не иначе как задумывали какой-то подвох. - Пока этого не видно. У нас с поляками есть пакт о ненападении, а у Франции с Польшей имеется договор о взаимной помощи. Поэтому названный мною вопрос не является для нас праздным, поскольку мы обсуждаем план совместных действий против агрессора. На мой взгляд, у Франции и Англии должно быть точное представление о нашей реальной помощи или о нашем участии в войне.
   И точно, после этой реплики наркома обороны англичанин пришел на помощь своему коллеге:
   - Если Польша не потребуют помощи от СССР, она в скором времени станет простой немецкой провинцией, и тогда СССР решит, как с ней поступить. Если помощи не потребует Румыния - её ждёт участь венгерской провинции. Если, с другой стороны, СССР, Франция и Англия будут в союзе, тогда вопрос о том, попросят ли Румыния и Польша помощи, становится совершенно очевидным.
   - Я повторяю, господа, что этот вопрос для Советского Союза является весьма кардинальным вопросом, - настойчиво произнёс Ворошилов.
   Дракс слегка склонил голову и нахмурил лоб:
   - Еще раз повторяю свой ответ. Если СССР, Франция и Англия будут союзниками, то в этом случае, по моему личному мнению, не может быть никаких сомнений в том, что Польша и Румыния попросят помощи. Но это мое личное мнение, а для получения точного ответа, не оставляющего сомнений, нужно спросить Польшу.
   Климент Ефремович взгляда не отвёл.
   - При всём уважении к здесь присутствующим, я считаю, что мы не можем решать такие важные государственные вопросы, опираясь лишь на личное мнение. Я очень сожалею, что военные миссии Великобритании и Франции этого вопроса для себя не поставили и не привезли на него точного ответа.
   И Дракс дрогнул, отступил. Обменявшись несколькими фразами сначала с Хейвудом и Бернетом, а потом - с Думенком, он произнёс:
   - Вчера Вы, господин маршал, попросили нашего мнения. Мы его Вам сообщили. Мы обсуждаем сейчас вопрос, решение которого зависит от польского правительства под давлением войны.
   Ворошилов чуть заметно поморщился: английский переводчик оказался тем ещё знатоком русского языка. Подобные ляпы он по ходу переговоров делал уже не в первый раз. Если стенограмма попадёт в руки потомков - то-то они повеселятся.
   - Я хочу привести Вам такой пример, - продолжал Дракс. - Если человек тонет в реке и на берегу стоит другой человек, который предлагает ему спасательный круг,-- откажется ли тонущий человек от предложенной ему помощи? Спасательный круг будет на хорошем месте если мы будем совместно действовать.
   Маршал усмехнулся:
   - Если вы перешли на "притчи", разрешите и мне последовать вашему примеру. Я должен сказать следующее: ну а что, если "спасательный круг" будет на таком расстоянии, что его нельзя будет добросить до утопающего? Естественно, что такой круг утопающему никакой помощи не принесет.
   - Я продолжу это сравнение, - включился в игру и Думенк, - и скажу, что этот "спасательный круг" в первую очередь должен быть крепким и солидным. Это вопрос, на котором я настаивал с военной точки зрения с самого начала.
   - Что ж, господин генерал, давайте внесём ясность относительно солидности "спасательного круга".
   Ворошилов поднялся со стула и подошел к висящей на стене крупномасштабной карте Европы.
   - Советский Союз способен, например, развернуть на фронте от украинской границы и до моря 57 стрелковых и 8 кавалерийских дивизий и 13 танковых бригад. В состав группировки войдут примерно пять тысяч орудий и столько же танков. С воздуха её поддержит около двух тысяч самолётов, из них примерно тысяча бомбардировщиков, пятьсот истребителей и столько же разведчиков. Против Восточной Пруссии одновременно мы можем развернуть, например, тридцать стрелковых и шесть кавалерийских дивизий, а так же семь танковых бригад, располагающих двумя с половиной тысячам танков, при поддержке примерно трёх тысяч орудий и полутора тысяч самолётов. Из них примерно шестьсот бомбардировщиков и столько же истребителей.
   - Это будет окончательная победа! - не сдержал радостного восклицания глава французской миссии. Ворошилов снисходительно улыбнулся:
   - Неизвестно, что будет. В войне всякое бывает. Но это является предварительным условием -- пропуск наших войск на польскую территорию через Виленский коридор и Галицию и через румынскую территорию. Это предварительное условие наших переговоров и совместного договора между тремя государствами. Если этого не будет, если этот вопрос не получит положительного разрешения, то я сомневаюсь вообще в целесообразности наших переговоров. Разумеется, СССР способен нанести серьёзные удары по территории Рейха за счёт авиации дальнего действия, но вряд ли это можно считать тем самым "полным использованием всех имеющихся сил", к которому вчера так горячо призывал нас адмирал Дракс. Так что, всё-таки прошу вас вспомнить о тех принципах, которые по вашему же предложению решено положить в основу наших договорённостей.
   Пока союзники приходили в себя от нанесённого удара, Ворошилов поспешил нанести следующий:
   - Заявление, сделанное адмиралом Драксом о том, что если Польша и Румыния не попросят помощи у Советского Союза, то они очень скоро станут провинциями стран-агрессоров,-- это заявление весьма интересно. Я на этом вопросе остановлюсь в двух словах.
   Глядя на англичанина, маршал уверенно чеканил слова:
   - Самого мнения о том, что Польша и Румыния, если они не попросят помощи у СССР, могут стать очень быстро провинциями агрессоров, я не оспариваю. Должен, однако, заметить здесь, наше совещание является совещанием военных миссий трех великих государств и представляющие вооруженные силы этих государств люди должны знать следующее: не в наших интересах, не в интересах вооруженных сил Великобритании, Франции и Советского Союза, чтобы дополнительные вооруженные силы Польши и Румынии были бы уничтожены. А ведь если они, Польша и Румыния, не попросят своевременно помощи Советского Союза, то, по концепции адмирала, вооруженные силы Польши и Румынии будут уничтожены.
   Дракс нервно сцепил пальцы и попытался взять слово, но Ворошилов, ничуть не смутившись, закончил:
   - Вот почему военная миссия Советского Союза настаивает на том, чтобы предварительно, до того как мы договоримся окончательно о соответствующих документах, которые явятся результатом нашего совещания, был бы решен вопрос о пропуске советских войск на польскую территорию (на севере и юге) и на румынскую территорию. Вы хотели что-то сказать, адмирал?
   Глава английской миссии хотел сказать многое, но ограничился кратким пожеланием четвертьчасового перерыва, после которого Думенк предложил Ворошилову предоставить план участия РККА в совместных действиях против предполагаемого агрессора. Маршал снова поставил условием оглашения планов ответы на три своих вопроса, после чего советской делегации был вручен совместный франко-британский меморандум:
  
   "Мы уже высказали достаточно ясно наше мнение и приняли к сведению суммарный итог всего сказанного г-ном маршалом. Но не надо забывать, что Польша и Румыния -- самостоятельные государства и в данном случае разрешение на проход советских вооруженных сил должно быть получено от их правительств. Этот вопрос превращается в политический вопрос, и СССР должен поставить его перед правительствами Польши и Румынии. Совершенно очевидно, что это является наиболее простым и прямым методом.
   Однако если г-н маршал особенно настаивает на своем требовании, то мы можем снестись с Лондоном и Парижем, для того чтобы они задали правительствам Польши и Румынии следующий вопрос:
   В случае если Советский Союз будет нашим союзником, могут ли они разрешить советским войскам пройти на территорию Польши в районе Виленского коридора и в Галиции, а также на территорию Румынии, для того чтобы сотрудничать в операциях против Германии или Венгрии в случае агрессии с их стороны?
   Возможно, что Германия завтра вторгнется на территорию Польши. Если мы не хотим терять времени, то можем ли мы продолжать нашу работу в надежде на получение положительного ответа на указанные вопросы? Наше личное мнение, что конференция может продолжаться с пользой.
   Мы уже дали маршалу изложение наших планов организации обороны на западном фронте. Наши миссии, посылая запросы своим правительствам, будут чувствовать себя более уверенными, если они заслушают Ваш план использования советских вооруженных сил в случае получения разрешения на проход советских войск через территорию указанных государств".
  
   Теперь пятнадцатиминутную паузу пришлось брать уже самому Ворошилову. За это время родился ответный меморандум советской стороны.
  
   "Советская военная миссия в ответ на меморандум английской и французской военных миссий, зачитанный генералом Хейвудом, отвечает:
   1. Советская военная миссия не забывала и не забывает, что Польша и Румыния являются самостоятельными государствами. Наоборот, именно исходя из этого бесспорного положения, советская военная миссия и просила английскую и французскую военные миссии ответить на вопрос: будут ли пропущены советские вооруженные силы через территорию Польши (Виленский коридор и Галицию) и Румынии в случае агрессии против Англии и Франции или против Польши и Румынии?
   Этот вопрос тем более законен, что Франция с Польшей состоит в политическом и военном союзе, а Англия имеет пакт взаимопомощи и военный договор с Польшей.
   2. Советская военная миссия согласна с мнением английской и французской военных миссий, что вышеуказанный вопрос является вопросом политическим, но еще в большей мере является вопросом военным.
   3. Что же касается заявления военных миссий Англии и Франции о том, что наиболее простым является обращение Советского правительства по вышеупомянутому вопросу непосредственно к правительствам Польши и Румынии, то, поскольку СССР не имеет военных договоров с Польшей и Румынией, а также поскольку угрожаемыми со стороны агрессии в Европе являются, прежде всего, Польша, Румыния, Франция и Англия, постольку вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии, а также и о действиях советских войск на территории этих государств против агрессора должен быть разрешен английским и французским правительствами совместно с правительствами Польши и Румынии.
   4. Советская военная миссия выражает сожаление по поводу отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске советских вооруженных сил через территорию Польши и Румынии.
   Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, заранее обречено на неуспех. Поэтому военная миссия Советского Союза не может по совести рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, явно обреченном на провал.
   5. Советская военная миссия просит ускорить получение от правительств Англии и Франции ответа на поставленный вопрос.
   До получения ответа советская военная миссия считает возможным изложить свои соображения о плане совместных действий против агрессии в Европе".
  
   На этом очередное заседание завершилось.
   На следующий день переговоры пошли в более конструктивном русле. Начальник Генерального Штаба РККА Борис Михайлович Шапошников доложил три варианта ведения совместных боевых действий: на случай нападения Германии на Францию, на Польшу, а так же в случае агрессии против СССР с территорий Финляндии, Эстонии и Новороссии. После этого Дракс и Вийом изложили планы совместных действий английского и французского флотов, а ещё через день утром Бернет и Вален представили возможности английской и французской авиации. Но на вечернем заседании Думенк предложил перейти к обсуждению его принципов, что вызвало у Ворошилова серьёзное недовольство.
   - Эти три принципа об организации обороны договаривающихся сторон слишком универсальны, абстрактны, бесплотны и никого ни к чему не обязывают, - жестко рубил маршал. - Я их, разумеется, разделяю, так как против них трудно возразить. Но они, не представляя ничего конкретного, могли бы послужить материалом разве только для какой-либо абстрактной декларации. Мы же собрались здесь не для принятия общей декларации, а для выработки конкретной военной конвенции, которая должна определить количество дивизий, артиллерийских орудий, танков, самолетов, морских эскадр и пр., совместно участвующих в деле обороны договаривающихся стран.
   Ворошилов понимал, что твёрдость позиции советской делегации предельно сужает потенциальным союзникам свободу манёвра и сознательно шел на это. Сталин решил, что в условиях, когда в Берлине начали осторожно прощупывать почву для улучшения двухсторонних советско-германских отношений, отсутствие взаимных договорённостей между СССР, Великобританией и Францией лучше, чем их наличие в туманных формулировках. Поэтому он требовал от маршала предельно чёткой фиксации взятых на себя обязательств, запретив идти на компромисс даже под угрозой прекращения переговоров. Да и сам Ворошилов отнюдь не был сторонником уступок и расплывчатых благих пожеланий. Но он не был и дипломатом. Обостряя ситуацию, он ждал либо чёткого ответа на вопрос о Польше, либо демарша со стороны союзников. Но получилось иначе. Думенк обезоруживающе улыбнулся и произнёс:
   - Я хочу сказать маршалу, что он очень строг по отношению к моим принципам.
   Ворошилова, растерявшись, начал повторяться:
   - Жесткость моего ответа определяется жесткостью современного военно-политического положения. Именно отсюда следует, что совещание военных миссий Великобритании, Франции и Советского Союза, если они всерьез хотят прийти к конкретному решению вопроса о совместных действиях против агрессии, должно, не тратя попусту времени на ничего не значащие декларации, поскорее решить этот основной вопрос.
   - Я хочу следовать тем советам, которые дал мне маршал Ворошилов, и предлагаю исправить эти пункты на основе того, что было вчера доложено начальником Генерального штаба командармом Шапошниковым. Нужно поручить кому-нибудь написать проект и внести новое предложение на обсуждение, - сделал последнюю попытку француз.
   "Да он издевается надо мной", - рассердился Ворошилов. Ладно, раз они не хотят понимать даже лобовых намёков, то можно лишний раз сказать прямо:
   - Я считаю, что еще не наступил момент для редактирования какого-либо документа. Мы не разрешили кардинального вопроса для советской стороны, а именно вопроса о пропуске Вооруженных Сил Советского Союза на территорию Польши и Румынии для совместных действий вооруженных сил договаривающихся сторон против общего противника.
   Глава советской военной делегации повысил голос. Не да крика, нет, конечно. Но то, что он сейчас собирался сказать, иностранцы должны были себе уяснить предельно чётко:
   - Только после положительного разрешения указанного вопроса мы могли бы приступить к обсуждению заслушанных здесь в общем абрисе планов представителей трех военных миссий.
   И, намного спокойнее, последовал завершающий аккорд:
   - До сих пор мы только обменялись сообщениями. Я лично полагаю, что это -- только начало наших конкретных разговоров об определении и количества вооруженных сил каждой стороны и их применении против агрессии в Европе.
   Не моргнув глазом, Думенк поинтересовался:
   - Не находит ли господин маршал возможным, не теряя времени, уточнить эти цифры в виде предварительного проекта параграфов или статей конвенции?
   Ворошилов раздраженно мотнул головой, словно ему жал воротник кителя.
   - Я полагаю, что до тех пор, пока наша советская миссия не будет иметь ответа на наш вопрос, теперь уже всем известный, о котором миссии Великобритании и Франции запросили свои правительства, всякая предварительная работа является до известной степени бесполезной.
   В ответ француз предложил на следующем заседании заслушать доклад Локтионова по состоянию советской военной авиации, а так же ответить на вопросы, возникшие у союзников по ходу доклада Шапошникова. Ворошилов согласился с предложением о докладе и попросил передать вопросы в письменном виде, после чего добавил:
   - Я хотел бы просить господина генерала Думенка и господина адмирала Дракса ориентировочно сообщить, когда они ожидают ответа от своих правительств на наш вопрос.
   - Как можно скорее, - неопределённо ответил француз. Англичанин согласно кивнул.
   - Если ответ, которого ожидают английская и французская миссии, может надолго затянуться, мне, думается, что нам придется, после нашего сообщения относительно авиационных сил СССР, наши заседания прервать до получения ответа, - пригрозил маршал.
   - Мне бы хотелось, помимо заслушания сообщения генерала Локтионова, получить также ответы на вопросы, которые только что переданы маршалу, потому что они являются очень важными, - гнул свою линию Думенк. Ворошилов не мог не отдать должного упорству, с которым француз защищал свою позицию. Но отступать маршал не собирался.
   - Может быть, они очень важны, но мы с ними еще не познакомились. Нам нужно с ними познакомиться, после чего мы в состоянии будем сказать, будем ли мы отвечать на эти вопросы до получения ответа от правительства Англии и Франции или только после получения этого ответа на наш вопрос.
   Думенк огорчённо развел руками. Дракс пришел ему на помощь в типично британской манере, с невозмутимым видом заявив:
   - Я не имею возможности сообщить о том, когда будет получен от правительства ответ, так как это зависит от самого правительства.
   Климент Ефремович хотел высказать этому нахалу всё, что о нём думает, но смог взять себя в руки. Помог и сам Дракс, поспешно объявивший перерыв до утра следующего дня.
   Ворошилов был уверен, что союзники намеренно затягивают с ответом, не желая взять на себя реальные обязательства перед СССР. Вариант, что камнем преткновения является позиция Варшавы даже не рассматривался. Для решения такой проблемы по его мнению достаточно грозного оклика из Лондона или Парижа. Уверенный в абсолютной верности принятой в СССР точки зрения, что отношения великих держав с малыми союзниками основываются на принципе "мы приказываем - ты исполняешь", он даже не мог себе представить, что существует какой-то иной тип международных отношений. Между тем, правительства Англии и Франции действительно хотели выполнить пожелание советских партнёров по переговорам. Однако, поскольку заключение военного договора с Советским Союзом хоть и считалось весьма желательным, но не рассматривалось как вопрос жизни или смерти, вопрос об ультимативном давлении на Варшаву даже не возникал. Ни прибывшими в Москву делегациями, ни правительствами такое решение просто не рассматривалось по причине своей полной абсурдности. Поляков, а потом и румын, требовалось уговорить, а не запугать и заставить.
   Ещё вечером четырнадцатого из Москвы в Париж ушли две секретных телеграммы - от Думенка Гамелену и от посла Наджиара министру иностранных дел Боннэ с примерно одинаковым содержанием: от имени обеих делегаций выражалась просьба немедленно командировать в Варшаву генерала Валена для получения требуемого согласия от польского правительства. Со своей стороны Дракс просил британское командование предоставить Валену право говорить не только от имени Франции, но и Великобритании. Однако, в Париже решили иначе. Вален остался в Москве в составе французской миссии, а военный атташе Франции в Польше генерал Мюсс на следующий день был уполномочен "ввести польский генеральный штаб в курс переговоров, которые происходят в настоящее время в Москве между военной миссией генерала Думенка и Генеральным штабом СССР" и "собрать те соображения, которые будут высказаны в связи с этими переговорами польским генеральным штабом".
   Мюсс выехал в Варшаву через сутки после получения телеграмм, вечером пятнадцатого мая. В тот же вечер министр иностранных дел Франции пригласил к себе для беседы польского посла, но тот не ответил ничего определённого, сославшись на то, что вопрос выходит далеко за пределы его компетенции, а никаких инструкций из Варшавы на этот счёт он не получал. Боннэ ничего не оставалось, как отпустить его с миром, а наутро отправить телеграмму послу Франции в Польше Лорану Ноэлю. В ней он поручал послу встретиться с министром иностранных дел Польши Беком и инструктировал о том, как провести беседу:
   "Необходимо, чтобы Вы лично решительно поставили перед господином Беком вопрос о необходимости для польского правительства принять русскую помощь. Вам следует настойчиво подчеркнуть, что возможное русско-польское сотрудничество на восточном театре боевых действий является необходимым условием эффективности нашего общего сопротивления агрессивным планам держав Оси, что, поскольку польское правительство много раз признавало ее необходимость, было бы опасно ждать начала военных действий, чтобы представить себе одну из основных форм этого сотрудничества; Вы добавите, что мы не можем предполагать, что, отказываясь обсуждать стратегические условия ввода русских войск, Польша приняла бы на себя ответственность за возможный провал военных переговоров в Москве и за все вытекающие из этого последствия. Вы можете также сделать упор на соображения, содержащиеся в телеграмме, которую вчера передал из Москвы господин Наджиар. Мне нет нужды доказывать Вам значение этого вопроса, от которого зависит в настоящий момент вся наша система безопасности в Восточной Европе".
   В дополнение к телеграмме Ноэль получил памятную записку вице-директора МИДа по делам Европы следующего содержания:
  
   "По сообщению нашего посла в Москве, то, что предлагает русское правительство для осуществления обязательств политического договора, по мнению генерала Думенка, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши.
   Отнюдь не стараясь использовать переговоры для того, чтобы получить нашу солидную поддержку на Западе в обмен на ограниченную поддержку с его стороны на Востоке, СССР предлагает нам, по мнению г-на Наджиара, вполне определенную помощь на Востоке, не предъявляя дополнительных требований на Западе, но при условии, что Польша своей отрицательной позицией не сделает невозможным создание на Востоке фронта сопротивления с участием русских сил. В случае неудачи в этом вопросе русские не претендуют на то, чтобы мы оказывали им поддержку на Западе в тот период, пока Польша, вследствие ее отказа, будет держать их вдали от операций на Востоке. Действительно, заявляют они, в этом случае военные переговоры, а следовательно и политический договор, одной из основных целей которого является оказание Советским Союзом помощи Польше, были бы беспредметными.
   Едва ли, пишет по этому поводу наш посол в Москве, можно что-либо противопоставить этому утверждению, которое подводит нас к самой сущности вопроса. Даже если бы русские удовлетворились тем, что на Востоке предусматривалась бы только ограниченная помощь и простые меры, вытекающие из позиции выжидания, на чем должны настаивать перед ними, согласно полученным инструкциям, французская и английская миссии, то все же, по мнению г-на Наджиара, польский вопрос не мог бы быть обойден. Наконец, возникли бы сложные проблемы транзита, снабжения и коммуникаций, и они оказались бы неразрешенными без участия или молчаливого согласия варшавского правительства.
   Ссылаться же на сложность положения для того, чтобы замаскировать настоятельную необходимость добиться в Москве результатов без того, чтобы Польша, которой мы предоставили гарантию, отраженную в декларации Правительства от 13 апреля сего года, согласилась позволить нам уточнить условия русской поддержки, без которой наша гарантия могла бы оказаться слишком тяжелой или неэффективной, означало бы, по мнению г-на Наджиара, пытаться строить на песке.
   Предоставляя Польше гарантии, мы должны были поставить условием этой гарантии советскую поддержку, которую мы считаем необходимой. Обстоятельства, которые ранее оправдывали принятие этого решения, в настоящее время, несомненно, представляются более благоприятными. Во всяком случае, по мнению нашего посла в Москве, необходимо, чтобы поляки поняли сейчас, пока еще не слишком поздно, необходимость занятия менее отрицательной позиции.
   В связи с этим Наджиар считает, что генералу Думенку должно быть оказано полное доверие и что, не устанавливая никаких ограничений, кроме тех, которые ему подскажет его опыт, мы должны были бы уполномочить его на обсуждение всех проблем, которые выдвигает эффективное участие русских сил в борьбе против агрессии на Востоке.
   Будущая военная конвенция должна, разумеется, быть представлена на одобрение заинтересованных правительств. Поэтому ее нельзя заключить в полном объеме без согласия поляков, поскольку французское правительство могло бы дать свое окончательное согласие только после того, как оно снеслось бы по этому вопросу с Варшавой. В связи с этим Наджиар напоминает, что генерал Хунтцигер один заключил конвенцию с Турцией и что британское правительство затем одобрило ее.
   Главное на данном этапе, говорит в заключение наш посол в Москве, состоит в том, чтобы продвинуть вперед военные переговоры с СССР и не идти на разрыв, причиной которого явился бы наш отказ от обсуждения по существу тех определенных проблем, которые возникают в связи с вопросом о русской поддержке на Востоке".
  
   Но всего этого Ворошилов не знал, да и не мог знать. Поэтому в Москве продолжался, выражаясь словами популярного писателя Жюля Верна, "вальс твердолобых". С утра семнадцатого Локтионов доложил о состоянии советских военно-воздушных сил, затем сам Ворошилов ответил на ранее сформулированные вопросы союзников, после чего осторожно прозондировал почву:
   - Необходимо определить день следующего заседания и программу работы предстоящего заседания. Мы уже условились вести нашу работу впредь до исчерпания тех вопросов, которые стояли на повестке дня нашего совещания. Дальнейший ход наших заседаний сейчас целиком зависит от получения советской военной миссией ответов на ее вопросы военным миссиям Англии и Франции.
   Он окинул внимательным взглядом сосредоточенные лица представителей иностранных миссий, и закончил:
   - Мы поработали довольно основательно, поэтому мне кажется, если за сегодняшний и завтрашний день не будет получено ответа от правительств Англии и Франции, нам, к сожалению, придется прервать на некоторое время наши заседания в ожидании этого ответа.
   Как он и ожидал, союзники всполошились. Первым отреагировал Думенк:
   - Я хочу поблагодарить от имени английской и французской делегаций за те ответы, которые были даны сегодня маршалом Ворошиловым на заданные нами вопросы. Некоторые из этих вопросов требуют, конечно, подробного и внимательного изучения. Мы готовы представить добавочные вопросы, которые необходимы для этого конкретного изучения. Что касается дальнейших наших заседаний, то, может быть, мы зафиксируем дату следующего заседания для разрешения указанных вопросов. Это нам не помешает ожидать ответа на кардинальный вопрос.
   Следом слово взял Бернет:
   - Маршал помнит, очевидно, что сегодня утром я хотел задать несколько вопросов авиационного характера для выяснения некоторых пунктов плана, изложенного генералом Локтионовым.
   - Предлагается эти вопросы авиационного характера задать одновременно с военными вопросами, о которых говорил генерал Думенк, - добавил генерал Хейвуд.
   Ворошилов согласно кивнул, мол, обязательно поговорим и об этом, но вслух произнёс:
   - Остается решить вопрос, когда мы будем заседать. Советская миссия считает, что до получения ответа на поставленные ею вопросы мы должны будем прекратить работу нашего совещания.
   Союзники несколько пару минут оживлённо обсуждали его слова между собой, после чего ответил Дракс:
   - Нам предстоит еще много работы, которая не может быть выполнена без получения ответов на вопросы, которые мы хотели бы задать. Эта работа задержалась бы, если ответы не будут получены. По моему мнению, такая отсрочка не является желательной и необходимой и не в интересах трех миссий. Поэтому я предлагаю назначить следующее заседание на двадцатого или двадцать первого мая, как этого пожелает маршал.
   Ворошилов недовольно забарабанил пальцам по столешнице. Переглянулся с Шапошниковым и Кузнецовым. Нет, сейчас они ему не помощники. Этот вопрос не по их части.
   - Советская миссия, так же как и адмирал Дракс, считает важнейшим делом ускорение работы нашего совещания. В этих целях советская миссия готова заседать не только каждый день, но тратить на эти заседания и больше времени. Однако не по вине советской миссии нам приходится наши работы прекратить. Советская миссия уже заявила, что без разрешения поставленных ею вопросов она лишена возможности рекомендовать своему правительству те или иные конкретные предложения по обсуждаемым здесь вопросам. Поэтому, к сожалению, мне приходится еще раз просить господина адмирала Дракса и господина генерала Думенка согласиться на перерыв наших заседаний впредь до момента получения ими от своих правительств ответа.
   - Позволяю себе заметить господину маршалу, что не по своей вине мы не можем удовлетворить его желание, так как Вы поставили нам вопросы, которые являются правительственными, и это требует времени, - сразу же возразил Думенк. - Тем не менее я считаю полезным назначить время, которое может быть в последующем перенесено на более поздний срок, если ответ не будет получен. Я предлагаю назначить заседание на двадцатое августа в десять часов утра.
   Ворошилов уступать не торопился, он намеревался выжать из своей угрозы максимум возможного.
   - Я не вижу надобности назначать день заседания, не будучи уверенным, что это заседание может состояться. Я изъявляю от имени нашей миссии согласие в любой момент, как только ответ будет получен от обоих правительств или от одного из них, немедленно созвать наше заседание. А до получения этого ответа я рекомендую нашим дорогим гостям отдохнуть, посмотреть Москву, побывать на выставке, чувствовать себя как дома. Так лучше будет и для дела, и для внешнего мира: объявление небольшого перерыва -- естественное дело.
   - Хорошо, - несколько неожиданно для маршала вдруг согласился Дракс. - Но мы условились, что всякое сообщение в прессе должно быть результатом общего соглашения трех миссий. А так как сейчас идет вопрос о том, чтобы отложить работу конференции на неопределенный срок, то пресса будет задавать вопросы на этот счет. Поэтому я хотел бы спросить господина маршала, не имеет ли он какого-нибудь предложения относительно текста заявления для прессы, которое, может быть, понадобится сделать.
   - Самое лучшее -- это не делать никакого заявления, - не согласился Ворошилов. - Наши миссии являются военными миссиями, представляющими генеральные штабы трех великих государств. И совсем нет дела корреспондентам, падким на всякие сенсации, до работы нашего совещания, покуда оно не приняло тех или иных решений. Перерыв наших заседаний не обозначает разрыва, а скорейшее возобновление работ совещания целиком будет зависеть от военных миссий Англии и Франции и от их правительств.
   Обменявшись парой реплик с Думенком Дракс ответил:
   - Мы согласны с тем, что нет необходимости делать какое-нибудь заявление корреспондентам газет, находящимся в Москве. Но я считаю нужным обратить внимание господина маршала на то, что когда мы сообщим нашим правительствам, что наша конференция отложена на неопределенный срок, то, по всей вероятности, мировая пресса расценит этот акт как частичный или временный разрыв, особенно если никакого заявления об этом в прессе не будет сделано. Я поэтому думаю, что в настоящих условиях наши правительства предпочли бы сделать какое-нибудь заявление в прессе. Но это вопрос, который они сами решат. Однако если бы срок нашего следующего заседания был установлен, они, по всей вероятности, не сочли бы нужным сделать заявление для прессы. Я думаю, маршал примет это во внимание.
   В словах англичанина была логика. Ворошилов понял, что в запале загнал себя в не слишком приятное положение. Объявив перерыв, он сразу связался со Сталиным. Вождь, естественно, не обрадовался неожиданно возникшей проблеме, но согласился с предложением соратника.
   В итоге следующее заседание назначили на двадцать первое мая, советская делегация приняла в письменном виде вопросы союзников и заседание было закрыто. Всем оставалось только ждать вестей из Варшавы.
   И англичане и французы отлично осознавали всю серьёзность ситуации. Один из членов французской миссии, капитан Бофр поздно вечером выехал в Варшаву, чтобы максимально подробно обрисовать Ноэлю и Мюссу ситуацию на переговорах, сложившуюся вокруг Польши. В телеграмме, которой он уведомлял коллегу о миссии Бофра, Наджиар писал:
   "Самое меньшее, чего нам следовало бы добиться от поляков, заключается в том, чтобы они не занимали позиции, которая спровоцировала бы разрыв наших переговоров с русскими.
   Нас удовлетворило бы положение, при котором польский штаб, если только он не пожелает взять на себя больших обязательств, о чем мы его в данный момент не просим, согласился, хотя бы молчаливо, оказать полное доверие генералу Думенку для разработки совместно с русскими программы сотрудничества, весьма ограниченного географически, которая Вам будет изложена.
   Если поляки не пойдут на это минимальное предложение, то они сорвут наше соглашение с русскими, что сразу же привело бы к таким последствиям, всю серьезность которых как для них, так и для нас, являющихся их гарантами, они могут себе представить".
   А в отправленном в тот же день в Париж докладе о ходе переговоров он вставил свой довольно мрачный прогноз: "Подтверждаю, что при отсутствии благоприятного решения (официального, официозного и даже молчаливого), которое позволило бы нам здесь дать утвердительный ответ, военные переговоры будут прерваны".
   В Париже и Лондоне понимали всю серьёзность ситуации, но не сомневались в её благоприятном исходе. Однако следующий день принёс обескураживающие известия. Когда Боннэ доложил Даладье итоги переговоров между Мюссе и Беком, премьер не смог сдержать охватившего его раздражения.
   На все предложения Мюсса Бек отвечал решительным отказом, и даже поддержка французской позиции англичанами никак не изменила его мнения. Генерал Мюсс, с разрешения Боннэ, использовал все аргументы. Он объяснял Беку, что прекрасно понимает его нежелание видеть на территории своей страны части Красной Армии, но настаивал на том, что если Гитлер посмеет всё-таки вторгнуться в Польшу, то тогда поляки будут рады любой помощи, от кого бы она не исходила. Он обещал сразу после подписания договора перебросить в Польшу две французских дивизии для охраны её границ. Он предлагал даже абсолютные гарантии со стороны СССР в том, что сразу по окончании войны Красная Армия покинет Польшу, а со стороны Великобритании и Франции - абсолютные гарантии советских абсолютных гарантий. Всё было тщетно. Бек отклонял предложения даже не вникая в суть аргументов.
   Даладье прекрасно понимал важность обсуждаемого вопроса. Советский маршал бы абсолютно прав, указывая, что все пути реальной борьбы против Германии для СССР проходят через Польшу: через Вильно против Восточной Пруссии и Померании и через Львов - против Силезии. В данном случае Ворошилов не выторговывал дополнительных выгод для своей страны, а действовал в интересах всех союзников. Но в Варшаве этого не желали понимать.
   Премьер чуть было не решился на крайнюю меру давления и не отдал Боннэ распоряжения сообщить, что в случае отказа принять советскую помощь Франция разорвёт с Польшей пакт о военном сотрудничестве и не окажет ей никакой помощи в отражении германской агрессии, но сдержался. Таких резких движений дипломаты не совершают: правительства других стран не поймут, возникнут осложнения. В итоге Мюсс и Ноэль получили указание продолжать дипломатические манёвры и найти хоть какой-то приемлемый компромисс. Однако сам Даладье стал готовить почву к постепенному ухудшению франко-польских отношений, и в тот же день в беседе с американским послом Буллитом не преминул пожаловаться на неуступчивость Варшавы и своё недовольство таким поведением поляков, о чём Буллит аккуратно сообщил в Госдепартамент.
   На следующий день к переговорам подключились английский военный атташе и начальник польского Генштаба генерал бригады Стахевич. Искали компромисс. Точнее, искали его союзники, но на любые предложения поляки неизменно заявляли, что нынешнее правительство ненамеренно ни на йоту отступать от доктрины Пилсудского. А первый Президент вновь созданной в восемнадцатом году независимой Польши настаивал, что в мирное время вопрос о присутствии на территории страны иностранных войск не должен даже рассматриваться. Тем более - русских войск. В случае начала военных действий вопрос о вводе иностранных войск, конечно может быть рассмотрен, но и тогда Польша намерена обойтись без допуска на свою территорию Красной Армии. По мнению Стахевича обещанных ранее бомбардировок Рейха союзной авиацией и французского наступления на Рейне будет вполне достаточно, чтобы обуздать агрессора. В случае же наступления немцев на Западе Польша, вне всяких сомнений, выполнит своё обязательство, сначала разгромив группировку Вермахта в Восточной Пруссии, а затем начав наступление через Померанию на Берлин. Стахевич заверял, что и войска, и планы для этого подготовлены, а Бек раз за разом напоминал об обещанных ранее Польше военных кредитах и поставках военной техники. А под конец и вовсе заявил, что считает совершенно недопустимым, чтобы Великобритания и Франция даже обсуждали саму возможность какого-либо военного использования территории суверенной Польши с третьими странами. Особенно - с русскими. Министр особо упирал на то, что Польша не только не имеет никаких военных договоров с СССР, но и категорически не желает их иметь.
   В итоге сошлись на том, что союзники Польшу якобы ни о чём не спрашивали, а поляки ни от чего не отказывались. Бофра отправили из Варшавы обратно в Москву кратчайшим путём - через Ригу, чтобы он доложил Думенку результаты переговоров. Собственно, всем их участникам было ясно, что шила в мешке не утаить, и Сталин поймёт, что же произошло в Варшаве на самом деле, но никакого иного решения и близко не просматривалось. Наджиар от отчаяния предложил обмануть советскую делегацию и дать утвердительный ответ, замаскировав его оговоркой, что "предусматриваемое ограниченное право прохода войск будет предоставлено только в случае возникновения военных действий между Польшей и Германией", но на такую авантюру ни Думенк, ни Боннэ не поддержали. Послу осталось только послать в МИД ядовитое сожаление о том, что "французское правительство не считает возможным разговаривать в Варшаве как гарант с достаточной авторитетностью, чтобы заставить поляков изменить их позицию".
   Немного времени, на то, чтобы заставить поляков, у Франции и Англии ещё оставалось, но брать на себя ответственность за "достаточную авторитетность" никто не желал. Гамелен ограничился подачей премьер-министру докладной записки следующего содержания:
  
   "Французская военная миссия генерала Думенка, установив в Лондоне контакт с британской миссией адмирала Дракса, направилась с этой последней морским путем в Ленинград и прибыла в Москву 12 мая.
   "После оказанного с советской стороны прекрасного приема" 13-го начались переговоры, протекавшие "неизменно в очень сердечной атмосфере" (телеграмма генерала Думенка).
   Но непременное условие заключения договора, выдвинутое советской делегацией еще 14-го, состоит в том, чтобы в случае агрессии против Польши или Румынии военные силы СССР могли бы вступить:
   в Виленский коридор,
   в Галицию,
   на румынскую территорию.
   Советы мотивируют эти условия опасением, что их призовут на помощь полякам или румынам, когда уже будет слишком поздно; желанием предпринять наступательные операции в интересах Франции в том случае, если главный германский удар будет первоначально направлен против западного фронта; необходимостью избежать какой бы то ни было потери времени в случае германской агрессии против Прибалтийских стран.
   Короче говоря, по впечатлению, вынесенному генералом Думенком, они проявляют твердую решимость не оставаться в стороне, а, наоборот, принять на себя всю полноту обязательств.
   С другой стороны, чтобы ослабить опасения поляков, которые можно предвидеть, советские делегаты очень жестко ограничивают зоны вступления и определяют их, исходя из соображений исключительно стратегического характера.
   Следовательно, московские переговоры могут, видимо, продолжаться лишь в том случае, если будет достигнуто соглашение относительно условия для непосредственного сотрудничества, которое выдвинуто Советами и которое может быть принято лишь с согласия поляков.
   Однако эти последние, несмотря на усилия французского посла в Варшаве и нашего военного атташе, упорно заявляют о своем отказе дать принципиальное согласие на вступление советских войск на их территорию. Г-н Бек и начальник штаба армии генерал Стахевич проявили в этом отношении непримиримую враждебность, соглашаясь только на то, чтобы, с целью не доводить дело до разрыва московских переговоров, наша военная миссия могла маневрировать так, как если бы ни одного вопроса не было поставлено перед поляками.
   Должна ли эта уступка рассматриваться как единственная, которой можно добиться от поляков, или же ее следует толковать как молчаливый призыв к тому, чтобы оказать на них давление?
   Советская поддержка в деле создания восточного фронта остается необходимой, и разрыв московских переговоров мог бы лишь подтолкнуть Гитлера на то, чтобы ускорить ход событий".
  
   Дипломаты брать на себя ответственность тоже желанием не горели. В итоге, всё пришлось решать первым лицам стран-союзниц. И хоть Даладье бы сильно разозлён на упрямство поляков, но на жесткий вариант идти не решился. Наджиару хорошо советовать, он всего лишь мелкая сошка. Кто через пятьдесят лет будет помнить, как звали посла Франции в Москве? А вот если сам Даладье прослывёт душителем свободы и независимости польского государства, то это уже на века. И пятно на политической карьере, в которое с удовольствием будут тыкать завистники и недоброжелатели. Но главное, никаких гарантий, что результат будет стоить затраченных усилий и жертв. Польша, один из немногих верных союзников Франции, в октябре тридцать восьмого оставила себе запасной выход: хоть и отвергла немецкие требования, но согласилась их обсуждать. Консультации, толком не нужные ни той ни другой стороне, вяло текли все эти полгода, но в любой момент могли превратиться в полноценный сговор, итогом которого стал бы переход поляков в лагерь врага. А насколько верны будут подписанному договору Советы - это вопрос. В своё время Ленин писал, что капиталиста нужно душить купленной у него доброкачественной верёвкой. А Сталин эту верёвку и в долг попросить не постесняется. Или из кармана потихоньку вытащить.
   Что же до Чемберлена, так он тем более не считал нужным торопить события. Хочет Советская Россия поучаствовать в разгроме Рейха - пусть выставляет свои войска. Не хочет - её дело. В том, что с немцами союзники справятся и без помощи Москвы, премьер нисколько не сомневался. Поэтому так флегматичен был на переговорах адмирал Дракс, поэтому и посол в Варшаве Кеннард, помогая Ноэлю и Мюссу в выполнении их трудной миссии, держался на вторых ролях и старался отделываться общими фразами.
   Но, по вполне понятным причинам Ворошилов не мог всего этого знать. Больше того, будучи человеком опытным в интригах лишь внутрипартийной борьбы, а не международных отношений, увидел в происходящем исключительно злую волю Франции и Великобритании, да ещё и попытку легального сбора секретных данных - под видом представленных вопросов. Два дня он при каждом удобном случае уговаривал Сталина свернуть переговоры. И тут очень кстати для него наметилось очередное потепление в советско-германских отношениях. К тому же - с перспективой далеко идущих последствий. И двадцать первого мая состоялось последнее заседание военных миссий.
   С самого начала всем было ясно, что происходит на самом деле. Но на дипломатические уловки с целью сохранить лицо делегации потратили целый день. Прежде всего, Дракс зачитал добравшиеся, наконец, в Москву из Лондона полномочия английской делегации. Затем выступил сам Ворошилов и предложил устроить "длительный перерыв", аргументировав это тем, что с советской стороны в переговорах участвуют армейские руководители самого высокого ранга, которые не могут надолго отвлекаться от исполнения своих основных обязанностях. В ответ на естественно возникший вопрос Дракса о длительности такого перерыва маршал выразился в том смысле, что возобновлять переговоры имеет смысл только после положительного ответа Англии и Франции на вопрос о Польше, а в случае, если ответ будет отрицательный, так их и вообще лучше не возобновлять.
   После короткого перерыва союзники перешли в дипломатическую контратаку. Слово взял Дракс:
   - Мы с генералом принимаем с сожалением предложение маршала относительно отсрочки совещания. Мы вполне понимаем те важные обязанности членов советской миссии, которые они вынуждены сейчас выполнять. Мы это понимаем тем лучше, что члены нашей делегации были оторваны от выполнения своих обязанностей.
   Ворошилов усмехнулся: вспомнилась басня Крылова про лягушку, что увидела корову и вознамерилась "в дородстве с ней сравняться". Отсутствия адмирала Дракса Королевский Морской Флот, наверное, и не заметил. А вот без Шапошникова, Кузнецова и Локтионова РККА, Флот и авиация обезглавлены. Не говоря уж о самом незаменимом Клименте Ефремовиче.
   Но это было ещё только начало. Адмирал продолжал:
   - Перед тем как нам сегодня расстаться, я от имени английской и французской миссий хотел бы отметить, что мы были приглашены сюда для того, чтобы выработать военную конвенцию. Поэтому нам трудно понять действия советской миссии, намерение которой, очевидно, заключалось в постановке сразу же сложных и важных политических вопросов.
   Вот, значит, как. Теперь им советская делегация виновата, что вместе вялого "если что, так мы все вместе", навязала конкретный диалог. Ладно, пусть пока продолжает.
   И Дракс продолжал:
   - Советские руководители должны были бы представить себе, что для получения ответов на эти вопросы необходимо было снестись с нашими правительствами, а наши правительства в свою очередь должны были снестись с другими правительствами. Именно отсюда вытекает отсрочка, которая является нежелательной с любой точки зрения. Поэтому французская и английская миссии не могут принять на себя ответственность за отсрочку, которая имеет место.
   Интересно, для чего в Варшаву ездил капитан из французской делегации? Любоваться видами на Вислу и Королевский Замок? И почему он вернулся через Ригу? Или Бофр такой любитель старины, что просто не мог не посмотреть на Домский собор?
   - Так как мы можем получить ответы от наших правительств в любой момент, мы просили бы, чтобы члены советской миссии нашли время для участия в дальнейшей работе. Мы готовы продолжать работу нашего совещания и считаем, что это время будет использовано целесообразно.
   Ворошилов вздохнул. Стало понятно, чего ради англичанин вёл все эти речи. Союзники не могли дать положительного ответа по вопросу о Польше, но хотели, чтобы формально было объявлено не о провале переговоров, а об их перерыве на неопределённый срок.
   Дракс оторвал взгляд от листка с бумагой, который держал в руках и завершил выступление:
   - Вот все, что мы хотели сказать.
   Но не присел на своё место. Окинул глазами зал заседания, остановил взгляд на Ворошилове и, глядя прямо в глаза маршалу, повторил:
   - Еще раз повторяю, что мы готовы продолжить работу совещания в любой момент, когда это будет угодно.
   Маршалу пришлось попросить объявить перерыв и отправиться за решением к Сталину: подготовленная линия поведения зашла в тупик. Принимать на себя ответственность за срыв переговоров не хотелось. Поэтому пришлось согласиться на нулевой вариант: перерыв на неопределённый период без объяснения причин.
  
   Когда английская и французская миссии покидали Москву, Ворошилов был уверен, что они уже больше не вернутся. И вот теперь призрак возобновления переговоров снова появился на горизонте.
   - Проходили, - повторил маршал. - Опять будут тянуть резину.
   - А может - нет, - оторвавшись от блокнота, в котором он вёл протокол заседания, осторожно возразил Маленков. - Может, им стало что-то известно про планы немцев, и теперь они настроены серьёзно. Вот и прощупывают нас через американцев.
   - А зачем им нас прощупывать? - пожал плечами Климент Ефремович. - Переговоры не закончены, а прерваны. Мы ж не отказывались от их продолжения - когда их делегации решат поставленные нами вопросы. Если решили, то в любой момент могут сообщить, что готовы их продолжить. А если не решили, так чего воду в ступе толочь?
   Жданов усмехнулся.
   - Не отказываться-то мы не отказывались, да только сразу после отъезда их делегаций в Москву приехал фон Папен. Да не просто так, а с торговым договором. Потом - пакт о ненападении.
   - Ну и что? - Ворошилов снова пожал плечами. - Пакт - именно что о ненападении. Вступать в другие оборонительные союзы он нам не запрещает. Да и немцам на нас обижаться не с руки: из союза с Японией они не выходят, а у нас с японцами война.
   - Так это ж дипломатия, - пояснил Молотов. - Тут рисковать нельзя. Если они попытаются продолжить переговоры, а мы откажемся - это будет их поражением. Особенно, если об этом узнает общественность, а нам в этом случае не будет ни малейшего смысла держать свой отказ в секрете. Поэтому с их стороны логично попытаться узнать нашу позицию через третьих лиц. Например, через Рузвельта.
   - Или - через Штейнгарда, - добавил Андреев.
   - Нет, именно через Рузвельта. В понедельник Рузвельт приглашал к себе в Белый Дом Уманского и говорил ему практически то же самое. И тоже просил держать информацию в строжайшем секрете.
   - Значит, заинтересованность в этих переговорах во Франции и Великобритании присутствует на самом высоком уровне, - подытожил Жданов. - Кстати, Вячеслав Михайлович, что вы послу-то ответили?
   - Что Советское правительство со всей серьёзностью относится к положению в Европе и к созданию совместного оборонительного союза с Францией и Великобританией. Именно поэтому мы с самого начала не относились к переговорам, как к процессу, который должен завершиться всего лишь расплывчатой декларацией. Для нас такой исход совершенно неприемлем. Поэтому мы готовы вести только такие переговоры, которые закончились бы принятием на себя конкретных обязательств по предотвращению агрессии в Европе. Я сказал, что Советский Союз готов был взять на себя подобные обязательства весной и готов сделать это и сейчас. К сожалению, весной подобной готовности у Великобритании и Франции мы не увидели. Поэтому переговоры были прерваны. Мы готовы к их возобновлению, технически решить этот вопрос можно в самые кратчайшие сроки. Но нас не интересуют декларативные заявления в переговорах, нас интересуют решения, которые имеют конкретный характер взаимных обязательств по противодействию возможной агрессии. Смысл этих переговоров мы видим только в мероприятиях оборонительного характера на случай агрессии, а в соглашениях о нападениях на кого-либо мы не согласились бы участвовать. Таким образом, все эти переговоры мы ценим постольку, поскольку они могут представлять значение как соглашение о взаимопомощи для обороны от прямой и косвенной агрессии.
   - И что Штейнгард? - спросил Ворошилов.
   - Как положено в таких случаях - обещал передать всё Рузвельту.
   - И о чём тогда мы беспокоимся?
   - Товарищ Сталин беспокоится о том, что Германия, предложив нам военный союз, не делает никаких попыток продолжить переговоры. Мы ведь не дали им никакого ответа. До двадцать шестого августа осталась всего неделя, а немцы совершенно не волнуются и ни о чём нас не спрашивают. Почему они так спокойны? Что за этим скрывается?
   Сталин поднялся из-за стола и медленно прошелся по комнате.
   - И вот на фоне такого молчания Берлина нас вдруг начинает прощупывать Вашингтон. У меня возникает вопрос: это совпадение или частицы единого плана? А что, если предположить, что между Германией с одной стороны и Францией и Великобританией с другой ведутся интенсивные переговоры? Тогда возобновление военных переговоров с СССР может рассматриваться как средство давления на Берлин. Что скажет на этот счёт товарищ Молотов?
   Нарком иностранных дел задумчиво пожевал губами.
   - А какой смысл немцам скрывать от нас о переговорах, на которых на них пытаются давить нашим именем?
   - Мы знаем, какой приготовлен для немцев кнут. Но нам неизвестно, какой для них припасён пряник. А вдруг в рамках "политики умиротворения" им отдадут Данциг? - предположил Жданов.
   - Нереально, - быстро ответил Молотов. Но после короткой паузы задумчиво произнёс: - Хотя... Может быть, и реально...
   Сталин выпустил клубы сизого дыма.
   - Я думаю, это вполне возможно. Главная цель политики Великобритании и Франции - стравить между собой СССР и Рейх. Если мы подписываем с ними военный договор - мы оказываемся против немцев. Если не подписываем, а немцы получают Данциг, то они усиливаются на востоке, то есть - против нас. Думаю, ради того, чтобы столкнуть нас с Гитлером, англичане готовы пожертвовать не только Данцигом, но и всей Польшей.
   - А может, стоит сейчас обратиться к немцам? - предложил Андреев. - Попросим их объяснить, почему они не пытаются согласовать с нами совместные военные действия против Польши.
   Сталин прищурился:
   - Никогда и ничего не просите, товарищ Андреев. Особенно у тех, кто сильнее. Надо будет - сами предложат.
   И окинул соратников внимательным взглядом, словно чего-то ожидая. Хрущёву показалось, что он угадал мысли вождя. Торопливо, чтобы никто не опередил, Никита Сергеевич нарочито уверенно заявил:
   - С какой это стати немцы вдруг стали сильнее?
   Сталин остался невозмутимым, понять, та ли эта реакция, на которую вождь рассчитывал, или же он ожидал что-то иное, сказать было невозможно.
   - Значит, товарищ Хрущёв считает, что мы сильнее немцев. Но вот, информируя нас о своём намерении напасть на Польшу, немцы подчеркивали, что сделают это в любом случае, вместе с нами или без нас. А готов ли Советский Союз сегодня в одиночку вступить в войну с Польшей? Что думает на этот счёт товарищ Хрущев? И остальные товарищи?
   От пристального взгляда Сталина Хрущеву стало не по себе. Похоже, сегодня он всё-таки дал промашку. Лишь бы она не обошлась слишком дорого.
   А Сталину действительно было очень интересно, что же ответят члены Политбюро. Польский план войны на восточном направлении "Всхуд" был добыт советской разведкой около года назад, но хранился в строжайшем секрете. Из присутствующих на заседании с ним были знакомы лишь трое: сам Сталин, Ворошилов и Берия. Поэтому, зная, какими силами собирается вступить в войну РККА, о возможностях противника члены Политбюро могли только догадываться.
   По этому плану в случае военного конфликта с СССР или Украиной польская армия разворачивалась на востоке следующим образом. На севере от Глубокого до Молодечно занимала позицию армия "Вильно" в составе трёх пехотных дивизий и двух кавалерийских бригад. Южнее, в районе Новогрудка и Барановичи - армия "Барановичи", в которую входили четыре пехотных дивизии и две кавалерийских бригады. Во втором эшелоне на линии Лида-Вильно разворачивались три пехотных дивизии армии "Лида". Непроходимые леса и болота на центральном участке границы должна была прикрыть малочисленная армия "Полесье" - две пехотных дивизии и кавалерийская бригада, а так же Пинская военная флотилия. Зато южнее поляки разворачивали мощную группировку: армию "Волынь" в составе четырёх пехотных дивизий и кавбригады в районе Ровно и армию "Подолье", объединявшую в своём составе пять пехотных дивизий, а так же кавалерийскую и моторизованную бригаду, в районе Кременца и Тарнополя. Во втором эшелоне в районе Броды-Злочев располагалась армия "Львов": три пехотных дивизии и кавалерийская бригада. И, наконец, главный резерв в районе Бреста: десять пехотных дивизий, кавалерийская и моторизованная бригада. Всего тридцать четыре пехотных дивизии, десять кавалерийских и две моторизованных бригады. Практически - все сухопутные силы Польши. Были разработаны планы для двух вариантов ведения боевых действий - оборонительный и наступательный. Сталину было известно, что в конце января польский Генштаб провёл военную игру, с масштабным наступлением на северном участке фронта и прорывом Пинской военной флотилии к Киеву.
   Сталин прекрасно понимал, что если РККА перейдёт границу в тот момент, когда немецкие танки будут стоять под Варшавой, то сражаться придётся совсем с другими, намного меньшими, силами. Но если начинать войну в одиночку, то придётся громить всю эту группировку. И наступать через напичканные бункерами, казематами и схронами оборонительные сектора. Степени их боеготовности, а уж тем более схем укреплённых районов разведке до сих пор выяснить не удавалось.
   - Я д-думаю, что нам не следует н-начинать боевые действия, - заикаясь сильнее обычного начал Молотов. - Эт-то серьёзно ухудшит наше международное положение. СССР м-могут даже исключить из Лиги Наций.
   - Нужна нам эта Лига, - недовольно буркнул Ворошилов.
   - Подожди, Климентий, - Сталин упорно смотрел на украинского секретаря. - Дадим высказаться товарищу Хрущеву.
   Никита Сергеевич понимая, что отмолчаться не получится, тяжело вздохнул и чувствуя, как внутри всё сжимается от напряжения, начал излагать свою точку зрения:
   - Я считаю, что разбить поляков нам по силам. Конечно, тех войск, которые сейчас сосредотачиваются по плану Генерального Штаба, может и не хватить, так ведь это ещё не вся Красная Армия. Надо поручить Генштабу подготовить другой план, подтянуть в границе больше дивизий, танков, артиллерии, самолётов... Мобилизацию провести, в конце концов.
   Ворошилов хмыкнул в сторону, Хрущев этого даже не заметил. А Сталин слушал с непроницаемым лицом, только трубкой дымил. Понять, что он думает о словах соратника, было невозможно. Хрущеву ничего не оставалось, кроме как продолжать.
   - А насчёт Лиги Наций, так я с Климентом Ефремовичем полностью согласен. Хватит перед ними ходить на задних лапках. Капиталисты уважают только силу. Царя в семнадцатом мы скинуть не боялись, власть взять не боялись, почему же теперь мы бояться должны? Пусть они нас бояться. Покажем полякам Кузькину мать, так и немцы, и англичане поймут, что с нами связываться себе дороже. Разве в семнадцатом мы боялись сказать, что нашими должны быть и Брест и Львов? Нет, мы открыто об этом говорили Так почему мы сейчас молчать должны? Вот так я думаю!
   И, уже на излёте запала добавил:
   - А вообще бы я начал не с Польши.
   - Почему не с Польши? И, если не с Польши, то с кого же бы начал товарищ Хрущев? - удивлённо вскинул брови Сталин.
   - Польша, хоть и хапнула наши земли, но всё-таки сейчас нам угрожать не пытается. А из Винницы только и слышно, что они ставят своей целью Украину без большевиков, да со столицей в Киеве. Во где сидят.
   Хрущёв выразительно чиркнул ребром ладони по своему горлу.
   Сталин переглянулся со Ждановым, тот только плечами пожал. Никита Сергеевич, как с ним это порой бывало, проявлял стихийно пришедшую в голову инициативу. Вождь поднялся из-за стола, медленно прошелся по комнате. Соратники следили за ним напряженными взглядами. Хрущев почувствовал, как на его лбу и висках выступил пот.
   - Значит, товарищ Хрущев считает, что мы должны начать войну с Украиной, - привычным тоном, словно разговаривая сам с собой, начал вождь. - А вот товарищ Сталин считает иначе. Товарищ Сталин полагает, что для любого здравомыслящего человека очевидна глупость претензий правительства Мельника на распространение своей власти на всю Украину. Подумайте только. Пришла козявка к слону и говорит ему, подбоченясь: "Эх ты, братец ты мой, до чего мне тебя жалко... Живешь ты без помещиков, без капиталистов, без национального гнета, без фашистских заправил, -- какая ж это жизнь... Гляжу я на тебя и не могу не заметить,-- нет тебе спасения, кроме как присоединиться ко мне... Ну что ж, так и быть, разрешаю тебе присоединить свою небольшую территорию к моей необъятной территории..."
   Несмотря на всю серьёзность ситуации, члены Политбюро рассмеялись. Смеялся и Хрущев, а внутри всё смерзалось от страха.
   - Или товарищ Сталин чего-то не знает и недооценивает опасность? Может быть, население Советской Украины недовольно Советской Властью и мечтает скорее покинуть СССР, чтобы присоединиться к Украине Мельника? Расскажите нам об этом, товарищ Хрущев. Ведь именно вы здесь представляете Советскую Власть на Украине.
   Теперь Никиту Сергеевича из холода снова бросило в жар. Дрожащей рукой он протёр обильно вспотевший лоб.
   - Товарищ Сталин, население Украины поддерживает Советскую Власть и не желает никакой другой власти. За исключением отдельных отщепенцев и врагов народа. Но народ... Народ - с нами, товарищ Сталин, как и должно быть. Товарищ Берия, как нарком внутренних дел может подтвердить.
   Хрущев оглянулся на друга Лаврентия, но не увидел в его глазах поддержки. Пусты и непроницаемы за стёклышками пенсне были глаза главного в стране борца с врагами народа.
   - Подтверждаю, да, - кивнул Берия. - Есть на Советской Украине отщепенцы и враги, ориентирующиеся на Украинскую Республику. И товарищу Хрущеву это отлично известно.
   Ещё бы не известно. Хрущев вместе с Берией чистил Украину от врагов народа точно так же, как раньше чистил её от них же вместе с Ежовым. Правда, со сменой наркома выяснилось, что кое-кто из осужденных как враги вовсе и не враги. Их выпустили из лагерей и даже перед некоторыми извинились, восстановили в партии и на работе. А на их место посадили других, которые, уже безо всяких сомнений, оказались хорошо замаскированными врагами.
   - И много их, Лаврентий? Большинство?
   - Почему большинство? - растерялся Берия. - Меньшинство, товарищ Сталин. Абсолютное меньшинство. Но хорошо замаскированное, пробравшееся в аппарат...
   - Погоди, Лаврентий, - остановил наркома вождь. - Я вот чего не понимаю. Если большинство населения Украины за Советскую Власть, то почему товарищ Хрущев так боится этой маленькой несоветской Украины? Разве наши люди бегут туда?
   - Не бегут, - Берия умел чутко понимать настроение Сталина и быстро перестраиваться в разговоре. - Оттуда - бегут к нам, бывает. Русские, евреи... Да и многим украинцам власть националистов поперёк горла.
   - Может быть, украинская армия представляет для нас большую опасность? Товарищ Ворошилов, существует реальная опасность нападения со стороны Украинской республики? Их войска могут дойти до Киева и Харькова?
   Ворошилов зло усмехнулся.
   - Могут. Если нападут - обязательно проведём колонны пленных по Киеву и Харькову. Ну и по Сталино тоже. И по Москве.
   - Не надо увлекаться, Климентий, - посоветовал Сталин. - Зачем нам в Москве эти пленные? Думаю, что они нам здесь совсем не нужны. И ещё я думаю...
   Вождь неожиданно смолк. В мозгу молнией вспыхнула мысль. И стало уже не до Хрущева и не до Украинской Республики. Сталин увидел проблему намного серьёзнее и важнее. Но прежде, чем сказать о ней соратникам, надо было её хотя бы немного обдумать.
   - Я думаю, что нам пора, наконец, выслушать товарища Ворошилова. Он уже давно ждёт возможности высказаться.
   Сталин присел на своё место, выбил из потухшей трубки остатки табака и принялся неспешно чистить её специальным ёршиком. Хрущёв украдкой перевёл дух и снова вытер лоб. Да, в этом был весь Хозяин: втоптать в грязь и бросить там, потеряв всякий интерес. Но всё равно это было лучше, чем повышенное внимание, которое легко могло обернуться арестом и расстрелом. Тот рубеж, за которым уже нельзя отделаться всего лишь тюрьмой Хрущев уже давно перешел и чётко это осознавал. В его положении утрата доверия со стороны вождя имело только одно последствие - смерть.
   Ворошилов достал из папки лист бумаги, подслеповато отодвинул его подальше: в последние годы у маршала стало портиться зрение, теперь уже стрелок из него был совсем не ворошиловский, и начал читать.
   - В соответствии с решением комиссии по организационным мероприятиям при Народном Комиссариате Обороны, четырнадцатого августа сего года мною отданы директивы по Ленинградскому, Московскому, Калининскому, Харьковскому, Орловскому, Приволжскому, Уральскому, Северо-Кавказскому и Сибирскому военным округам, а так же Белорусскому и Киевскому особым военным округам по переходу на развёртывание ординарных стрелковых дивизий по утверждённому штату вместо тройных. По Белорусскому и Киевскому особым военным округам переход должен начаться сразу по получении директивы и быть завершен к первому сентября, по остальным округам переход должен пройти в срок с двадцать пятого августа по первое декабря текущего года.
   - Наши прифронтовые округа успеют завершить переформирование до двадцать пятого? - поинтересовался Сталин.
   - Товарищи Ковалёв и Тимошенко каждый день докладывают мне о выполнении директивы. Успеваем по графику, - не моргнув глазом соврал Климент Ефремович. Точнее даже - не совсем соврал. Потому что, во-первых, командующие округов действительно каждый день докладывали ему о подготовке к грядущему наступлению. Во-вторых, завершение изменения штатов - понятие растяжимое. Полного соответствия тому, что должно быть не удаётся добиться даже на уровне дивизии, не говоря уж об округе. Где-то танков не хватает, где-то орудий, где-то автомобилей. Не будет Сталин вникать в эти тонкости. Главное - отрапортовать о переходе на новую систему в общем, а частности уже - в рабочем порядке. Кроме того, Ворошилов загодя придумал способ подстраховаться:
   - В ходе проведённых предварительных расчётов установлено, что проводимые мероприятия обеспечены винтовками, пулемётами, в том числе и крупнокалиберными, 82-милиметровым миномётами и 76-милиметровым орудиями в полном объёме. Некомплект по самозарядным винтовкам, 45-милиметровым противотанковым пушкам, 122-милиметровым гаубицам и 76-милиметровым зенитным пушкам должен быть покрыт до конца года за счёт поступления из промышленности.
   - Сколько 45-милиметровых противотанковых пушек положено в дивизии по штату? - неожиданно спросил Сталин. Но Ворошилов оказался подготовлен к такому сюрпризу. Он достал из папки ещё один листок.
   - Вот. По два орудия в противотанковые взводы стрелковых батальонов и двенадцать в противотанковых дивизионах. Итого пятьдесят четыре штуки на дивизию.
   Вождь согласно кивнул. Маршал протянул ему бумагу.
   - Здесь расписано штатное количество вооружения и вспомогательной техники.
   - Сейчас не нужно, - сделал отклоняющий жест рукой Сталин. - Мы обсудим это позже. Продолжай, Климентий.
   - По противотанковым ружьям, станковым пулемётам, 50- и 120-милиметровым миномётам, 152-милиметровым гаубицам и 37-милиметровым зенитным орудиям, а так же автомобилям недостаток будет покрыт за счёт поступления от промышленности в течение следующего года. Соответствующие предложения НКО подготовлены и будут представлены СНК и Центральному Комитету.
   - Во вторник? - вопросительно добавил Сталин.
   - Можно и во вторник, мы готовы.
   - А перед этим ознакомь с предложениями Лазаря Моисеевича. Чтобы разговор на Совнаркоме был предметным. И Вячеславу тоже копию направь.
   - Будет сделано, товарищ Сталин, - Ворошилов ещё раз глянул в бумагу. - По изменениям в штатах у меня всё. Хочу ещё только добавить, что дивизии, которые полностью участвуют в боевых действиях, будут укомплектованы техникой на сто процентов за счёт средств тыловых военных округов.
   - Очень хорошо. Продолжайте, товарищ Ворошилов. Мы все вас внимательно слушаем.
   - Пока что у меня всё. Есть предположение, что в ходе БУС понадобится в той или иной части использовать неприкосновенные запасы, но в каком объёме и по каким позициям мы пока что уточнить не можем.
   - Я думаю, время терпит, - поспешил вмешаться Молотов. На использование неприкосновенных запасов требовалось разрешение Совнаркома, и Вячеслав Михайлович вовсе не хотел попадать в список лиц, непосредственно ответственных за подготовку к военной операции. - Мы готовы подождать конкретных предложений от наркомата обороны.
   - А скажи, Клим... - медленно произнёс Сталин. - Скажи нам, пожалуйста, что там у тебя с пушками?
   - Какими пушками? - изумился нарком.
   - С танковыми, товарищ Ворошилов, с танковыми. Во время летних манёвров с 76,2-милиметровыми пушками на танках выявлены проблемы, правильно? Вы должны были с этим разобраться, правильно? Планировалось начать выпуск танков БТ-7 с пушками такого калибра. Как с этим обстоит дело?
   Жданов заметил, как задрожали у Ворошилова пальцы, но больше маршал ничем своего волнения не выдал.
   - Товарищ Сталин, я не докладывал потому, что итоги ещё не подведены...
   - Доложите то, что уже известно, - потребовал вождь.
   - 76,2-милиметровое орудие Л-11 было принято на вооружение в апреле этого года после всех необходимых испытаний. Однако, как выяснилось в ходе учений, орудие имело конструктивный недостаток, который не мог был быть выяснен в ходе испытаний, но появился в процессе манёвров.
   - А может быть, это диверсия? - грозно блеснул очками Берия. - Вредительство?
   - У тебя везде одно вредительство, - досадливо отмахнулся Ворошилов. - А его там и в помине нет. Просто, большой калибр - не маленький. Намудрили с тормозом отката, вот и получилось, что при движении по пересечённой местности с непрерывным ведением огня стали взрываться тормозные цилиндры.
   - В бою, товарищ Ворошилов, нашим танкистам гладкого шоссе никто не обеспечит, - наставительно изрёк вождь.
   - Мы это понимаем, товарищ Сталин. Поэтому все танки, оснащённые Л-11 признаны в настоящее время небоеспособными. Отдельное конструкторское бюро номер 92 Горьковского артиллерийского завода под руководством товарища Грабина получило приказ разработать для танков 76,2-милимитреовое орудие с длиной ствола тридцать калибров.
   - Когда будут результаты?
   - Конструкторам нужно время, товарищ Сталин...
   - А чем ми будем воевать?
   - Воевать придётся тем, что есть, товарищ Сталин. Большинство танков Т-28 в строю, они оснащены орудиями Л-7, свободными от этого недостатка.
   - Т-28 - это устаревший танк, товарищ Ворошилов. Красной Армии нужны новые, современные танки. Нужны новые, современные самолёты. Нужна новая боевая техника. Боевые действия в Испании показали, что наша техника уступает передовой технике капиталистических стран.
   - Докладываю, - слегка повысил голос Ворошилов, - что в настоящий момент полигонные испытания проходят четыре образца танков нового поколения.
   Он быстро извлёк из папки несколько бумажек.
   - Танк "Сергей Миронович Киров", сокращённо - СМК. Разработан в КБ Кировского завода. Тяжелый двухбашенный танк прорыва. Боевая масса - пятьдесят пять тонн. Экипаж - семь человек. Вооружение: одно 76,2- миллиметровое орудие, одно 45-миллиметровое орудие и четыре пулемёта ДТ. Толщина брони корпуса: лоб - 75 миллиметров, борта - 60 миллиметров, корма - 55 миллиметров. Толщина брони башни - 60 миллиметров. Балансирно-рессорная подвеска. Бензиновый карбюраторный двигатель АМ-34 мощностью восемьсот пятьдесят лошадиных сил. Максимальная скорость - тридцать пять километров в час. Запас хода по шоссе двести восемьдесят километров, по пересечённой местности - двести десять.
   - Мы рассматривали этот проект на Политбюро в декабре прошлого года, - заметил Сталин, давая понять, что он всё помнит.
   - Вместе с ним мы рассматривали тогда и вторую модель - Т-100 разработки сто восемьдесят пятого завода. Так же тяжелый двухбашенный танк прорыва. Масса - пятьдесят восемь тонн. Экипаж из восьми человек. Вооружение... на один пулемёт меньше. Броня - шестьдесят-тридцать-двадцать. Башня - тоже шестьдесят. Подвеска торзионная. Бензиновый карбюраторный двигатель ГАМ-34 мощностью те же восемьсот пятьдесят лошадиных сил. Скорость та же, что и у СМК, запас хода несколько меньше - сто семьдесят и сто двадцать километров соответственно.
   - Насколько я помню, - осторожно заметил Молотов, - других моделей мы тогда не обсуждали. Откуда ещё два танка?
   - Новый лёгкий танк поддержки пехоты БТ-20 представлен КБ харьковского завода номер сто восемьдесят три, - сверившись с бумагой, сообщил Ворошилов. - Масса - 18 тонн, экипаж - четыре человека. Вооружение - одна 45-миллиметровая пушка и два пулемёта ДТ. Толщина брони: лоб - 25 миллиметров, борта - 20, корма - 16 и башня - опять двадцать пять. Подвеска типа "Кристи", дизельный двигатель В-2 мощностью 500 лошадиных сил. Максимальная скорость на колёсах - 75 километров в час. Запас хода на гусеницах - 400 километров, на колёсах по просёлку - 500, а по шоссе - 800.
   - А четвертый, видимо, Т-40? - предположил Жданов.
   - Нет, испытания Т-40 завершены, - ответил Ворошилов. - Выводы положительные, будем запускать в серию и заменять тридцать седьмые и тридцать восьмые. Четвертый - это тяжелый однобашенный танк прорыва КВ, извиняюсь, "Клим Ворошилов", так же разработки Кировского завода.
   - Что за партизанщина, пачэму нэ знаю? - изумился вождь.
   - Разработан как дипломный проект группой студентов, - с улыбкой пояснил маршал. - Проект так понравился товарищу Зальцману, что в конце февраля он доложил о нём на заседании Комитета Обороны. Получил добро на создание опытного образца. И теперь вот готов его представить.
   - Интересно, - Сталин машинально дёрнул кончик уса. - Очень интересно. Как это я пропустил... Ну-ка, какие там заложены характеристики?
   - Боевая масса - сорок тонн. Экипаж - пять человек. Вооружение - одно 76,2-миллиметровое орудие, одно 45-миллиметрове орудие и два пулемёта ДТ.
   - Простите, товарищ Ворошилов, - перебил Андреев. - Вы сказали, что танк однобашенный?
   - Да, однобашенный, - несколько удивлённо повторил нарком. - А что такое?
   - Мне что-то непонятно, если башня только одна, тогда на чём же установлено второе орудие. На корпусе?
   - Нет, оба орудия установлены в одной башне. И 45-миллиметровая пушка рассматривается как пристрелочная для орудия главного калибра.
   Андреев не то, чтобы всё понял, но переспрашивать больше не стал.
   - Толщина брони корпус и башни - 75 миллиметров.
   Сталин удивлённо изогнул бровь.
   - Лобовой?
   - И лобовой, и бортовой, и кормовой. По предварительным расчетам, танк будет неуязвим для 75-миллиметровых орудий.
   - Замахнулись студенты, - иронически усмехнулся Хрущев.
   - Молодцы ребята, - словно не замечая сарказма, заметил Жданов. - Если у них получится, с такими танками можно штурмовать любые укрепления.
   - Продолжай, Климентий, - попросил вождь.
   - КПП планетарная, по типу "Шкода". Двигатель дизельный В-2Ф мощностью пятьсот восемьдесят лошадиных сил.
   - Шестьсот, - коротко поправил Каганович.
   - Пятьсот восемьдесят, - не уступил Ворошилов. - Максимальная скорость - 36 километров в час, запас хода по шоссе 230 километров, по пересечённой местности - 170.
   - Когда планируется представить танки правительственной комиссии?
   - В конце сентября, товарищ Сталин. Как обычно - в Кубинке.
   - Хорошо... Посмотрим, что это за проекты. Лазарь Моисеевич, а ты студентов к проектированию самолётов привлечь не пробовал? Когда у нашей авиации появится машина, способная бить "Мессершмит"?
   Ответить Кагановичу помешал Жданов:
   - Лазарь Моисеевич тоже всех, кого можно привлекает. Говорят, как-то раз к нему в кабинет вошли три человека: два конструктора с проектом самолёта и один директор завода, совсем по другому делу. А Лазарь Моисеевич так докладом заслушался, что вышли из его кабинета три конструктора с проектом.
   Первым рассмеялся Хрущёв, за ним и остальные.
   - Лазарь, неужели это правда? - заинтересовался вождь.
   - Правда, товарищ Сталин, - не стал скрывать Каганович. - Но 301-й проект очень перспективный. В самое ближайшее время направляю в Совнарком представление на постройку двух опытных экземпляров.
   - Раз он такой перспективный, подготовь на следующее заседание небольшой доклад по этому проекту. И по другим перспективным проектам тоже.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин.
   Вождь вздохнул. Нет, не понимали помощники необходимости перевооружения Красной Армии, необходимости иметь новейшую, самую прогрессивную технику. Всё думают количеством взять. Тухачевский прослыл сторонником механизации, а что он предлагал? Клепать много кое-как защищённых и кое-как вооруженных коробок с кое-какой проходимостью. Самое страшной, что кардинальным образом с тех пор ситуация не изменилась. Т-26 - танки вчерашнего дня. Т-28 - тоже. Многолетние попытки довести до ума Т-35 так ни к чему и не привели. Одна отрада - очень удачной оказалась серия БТ. Но одних БТ мало. Нужен хороший лёгкий танк - им должен стать Т-40. И совершенно необходим мощный танк прорыва - либо СМК, либо Т-100. А может и студенческий КВ. Зальцман - специалист отменный и к неоправданным восторгам не склонный. Если проект произвёл на него такое сильное впечатление, значит, это стоящий проект.
   Пойдут машины в серию - можно будет и экспериментировать. У Павлова есть интересная идея: оснастить танк крупнокалиберной пушкой или гаубицей для борьбы с дотами. Есть наработки на создание нового танка сопровождения пехоты. Вот только времени не хватает. А заводы по-прежнему поставляют армии всё те же устаревшие Т-26, Т-28 и Т-35.
   И с самолётами та же ерунда. Штерн недавно назвал И-16 хорошим истребителем. Да, было время, когда он был хорош, очень хорош. И не так уж и давно, осенью тридцать шестого. Трёх лет не прошло. Тогда три эскадрильи И-16 так навели шороху в небе Испании, легко расправляясь с имевшимися у фалангистов и их союзников немецкими He-51 и итальянскими C.R.32. Но спустя всего лишь полгода, летом тридцать седьмого у врагов появилась 109-я моделью истребителя "Мессершмита", в сравнении с которой "ишачок" проиграл практически по всем параметрам. А ведь Штерн воевал в Испании и видел это своими глазами. Так почему же он делает ставку на старьё? Почему не требует создания новой, современной техники? Потому что против японской авиации И-16 ещё тянет? Рассчитывает, что и дальше придётся воевать только с отсталыми странами? Неужели они не видят, не чувствуют, что большая война уже на пороге? И что вопрос оснащения РККА передовой техникой - это вопрос жизни и смерти?
   А ещё армии как воздух необходим реальный опыт боевых действий, небольшой военный конфликт, который бы заранее высветил и позволил устранить недостатки в организации и тактике. Конфликты у озера Хасан и Номонгана для этого не слишком подходят, это локальные сражения, а не полномасштабные боевые операции. Вот вторжение в Польшу с целью освобождения Западной Белоруссии и Украины могло бы сыграть такую роль, но в самый ответственный момент Гитлер, похоже, пошел на попятную. А без союзника, прав Вячеслав, в Польшу лезть слишком рискованно. И Никита прав в том смысле, что начинать надо не с Польши. Но, конечно, и не с Украины. И даже не с Новороссии. Наибольший стратегический выигрыш можно получить не на западе и не на юге, а на севере. Не Киев и не Минск под угрозой иностранной оккупации, а Ленинград. Тридцать два километра до финской границы. Один бросок для современного моторизованного соединения. Да, у финнов таких соединений нет, но кто гарантируют, что они не могут неожиданно появиться на территории Финляндии? Финские или чьи-то ещё - неважно.
   - Вячеслав, как у нас обстоит дело на переговорах с Финляндией?
   Молотов удивлённо вскинул голову.
   - Безрезультатно. Мы им изложили наши требования, они нам - свою позицию. На том и стоим.
   - В сложившейся международной обстановке Советский Союз не может стоять на месте. Обстановка требует обеспечения безопасности страны, и мы обязаны её обеспечить. Мы не можем мириться с тем, что колыбель Октябрьской революции - Ленинград находится под постоянным прицелом дальнобойных орудий недружественного государства. Пришло время поставить вопрос ребром: или Финляндия - дружественный сосед, или она агрессивный, враждебный сосед. В таком случае наша задача - защитить себя от этой агрессии.
   - На переговорах мы исходим именно из этих принципов... - неуверенно начал так ничего и не понявший Молотов, но Сталин не дал ему договорить.
   - Важны не принципы, важны результаты. Мы предлагаем Финляндии честные условия. Ленинград не должен быть пограничным городом, но мы готовы взамен земель на перешейке предложить Финляндии существенно большие территории в Карелии.
   - Вдвое больше, - уточнил Жданов. - Пять с половиной тысяч квадратных километров против двух тысяч семисот.
   - Мы предлагаем Финляндии заключить пакт о взаимопомощи, это бы раз и навсегда дало гарантию от возможной войны. Вопросы о военных базах второстепенны, но крайне важны для упрочения позиций КБФ. Поэтому надо решительно заявить Финляндии: либо безопасность СССР будет гарантирована соответствующими договорённостями, либо советское правительство вынуждено будет искать иные пути его обеспечения.
   - Я всё понял, товарищ Сталин. В самое ближайшее время мы сдвинем переговоры с мёртвой точки.
   - Работайте совместно с товарищем Ворошиловым, - добавил вождь. - Иные пути обеспечения безопасности страны - по его части.
   - В понедельник Генеральный Штаб приступит к проработке плана войсковой операции в Финляндии, - пообещал быстро сориентировавшийся нарком.
   Сталин недовольно покачал головой.
   - У товарища Шапошникова и его подчинённых достаточно работы в связи с планируемой операцией в Польше. Поэтому есть предложение продолжать доработку план военной операции в штабе Ленинградского военного округа. Во-первых, работа там уже начата, во-вторых, товарищ Мерецков - грамотный командир с опытом работы в Генеральном Штабе и участия в боях в Испании. Товарищ Сталин считает, что он должен справится с порученной работой. У кого есть возражения?
   Возражений не последовало. Вождь усмехнулся.
   - В таком случае, переходим к следующему вопросу. Товарищ Маленков, что у нас дальше на повестке дня?
  

Обер-лейтенант Бенедикт Домашцын

  
   - ...И вот в первое же утро губернатору докладывают: депутация русинской общины просит аудиенции. Он приказывает пригласить. В кабинет входит депутация, человек десять. Все солидные люди: адвокаты, крупные дельцы, профессора. Поздравляют господина губернатора с назначением, заверяют, что приложат все силы для процветания Подкарпатья под его мудрым руководством, а под конец говорят, мол, чтобы не было в области новых волнений, совершенно необходимо разрешить русинскому ополчению помогать полиции поддерживать порядок. Упаси бог, без оружия. Просто - узаконить объединение и разрешить патрулировать улицы крупных городов. Губернатор проникается важностью проблемы, ведь русины - большинство населения, и даёт разрешение.
   Бенедикт понимающе кивнул, но промолчал: история только начиналась.
   - Едва русины за порог, приходит вторая депутация - от украинцев. Тоже все уважаемые люди. И тоже - за мир и порядок. Но, естественно, главное условие поддержания этого порядка - официально узаконить статус сичевых стрельцов. А иначе - притеснение украинской общины, международный скандал и никакого умиротворения. О том, что в таком случае в Ужгороде быстро появиться другой губернатор, естественно, ни слова. Но ведь все люди умные, все всё понимают.
   - Ещё бы, - усмехнулся обер-лейтенант Домашцын.
   - Короче, губернатор принимает решение: сичевым стрельцам быть. Но на этом история не заканчивается: приходит к нему солидная словацкая делегация. И требует гарантий безопасности словацкой общины в виде национальных невооруженных формирований. Иначе обещают поднять вопрос перед Прагой о возвращении Подкарпатской Руси обратно в состав Словакии. Опять же, ни слова о том, что в этом случае статус губернатора резко понижается: так он отвечает только перед Прагой, а если что - будет отчитываться в Братиславе. Но губернатор - он же не дурак, он же всё понимает...
   - И словацкие формирования разрешены.
   - Именно. Но тут приходят мадьяры и просят, разумеется, исключительно для охраны мира и порядка, разрешить мадьярские формирования. Иначе, мол, как они смогут опровергать заявления официального Будапешта, что венгры в Чехословацкой Республике подвергаются преследованиям и вообще находятся на грани уничтожения.
   - Губернатор, видимо, согласен уже на всё, - предположил Бенедикт.
   - Не то слово. Но вот мадьяры уходят и он, наконец, вздыхает с облегчением: вроде, всё кончилось. Но не тут-то было: он ещё не видел финального акта. Представь себе: под вечер губернатора посещает еврейская депутация. Всё как положено: шляпы, пейсы, лапсердаки. И с неподражаемым акцентом ему говорят: "Ви, конечно, нас извините, но если к нам в местечки вломятся какие-то мерзавцы затем, чтобы бить жидов, то наши мальчики будут-таки стрелять".
   Домашцын не смог удержаться от смеха.
   - Так прям и сказали?
   - Разумеется, - подтвердил собеседник.
   - И прямо так, в лапсердаках и с пейсами?
   - А как же. Мы, евреи, народ творческий. Играть - так играть.
   Бенедикт снова рассмеялся.
   С надпоручиком Аароном Сыронисски дружеские отношения у него установились быстро и поразительно легко. Наверное потому, что судьбы у обоих были в чём-то схожие: принадлежа к испокон веков проживающим в чужих краях национальным меньшинствам, они успешно вписались в общий поток жизни своих стран. Карьера строилась вполне удачно, впереди виднелись реально достижимые очень недурные перспективы. При этом оба сохранили в себе любовь и уважение к традициям своего народа, хотя у Аарона эта любовь и приняла довольно своеобразные формы.
   Их сразу потянуло друг к другу и неудивительно, что в неожиданно образовавшиеся выходные Бенедикт предпочёл поездку в родной город друга "культурной программе", разработанной партайгеноссе из Подкарпатского отделения НСДАП. До работы "отдельной группы "Богемия" партийцев, разумеется, никто не допускал, но предоставить им возможность опекать офицеров спецназа во время выходов в город Оттля всё-таки обязали. К счастью, слишком упорно навязывать свои услуги партайгеноссе не решились, и Домашцын смог уехать в Братиславу вдвоём с Сыронисски.
   Поезд привёз их на вокзал ранним утром, а уже через час Бенедикт понял, что о поездке он ни в коем случае не пожалеет. Город покорил его сердце. Особенно порадовало, что в нём привычно-германский, европейский дух удивительно гармонично уживался со славянским. В этом они были похожи: город Братислава, ранее больше известный ему под немецким псевдонимом Прессбург, и гражданин Третьего Рейха лужицкий серб Бенедикт Домашцын.
   Правда, когда он попробовал изложить эту идею другу, то Аарон безжалостно уточнил, что привычный германский дух правильнее было бы назвать западно-европейским, ну а второй, по аналогии, восточно-европейским. И не такой уж он в Братиславе славянский, многое тут от мадьяр, что и неудивительно: почти триста лет, с 1563 по 1830 годы город был резиденцией венгерских королей. Но Бенедикта поправка не огорчила: главное, что он чувствовал красоту Братиславы и искренне ей восхищался.
   Сыронисски оказался прекрасным гидом. Он рассказал о том, что крепость на холме при слиянии Дуная и Моравы построили ещё древние римляне и её руины помнят натиск пришедших с востока варварских полчищ. Описал, как небольшое укрепление превратилось в могучий Братиславский Град при Сигизмунде Люксембургском. Нарисовал картину "золотой эпохи" Града при императрице Марии-Терезии. Очень живо поведал о пожаре 1811 года и ещё более красочно о многочисленных проектах реставрации, которые до сих пор так и не сумели воплотиться в жизнь. И Бенедикт проникался сознанием того, что видит не просто возвышающиеся над городом руины и развалины, но свидетельства былого величия и древней истории этого места.
   К тому же, Братиславе было что показать гостям помимо остатков Града. Скорее наоборот, руины свидетельствовали не о бедности достопримечательностей, а об их богатстве: менее одарённый на памятники город давно бы предпринял попытку восстановить замок, а этому и так хватало, чем удивлять путешественников и привлекать туристов. Чего стоила одна Рыночная площадь со зданием Старой Ратуши и фонтаном Ролланда. В Братиславе этого рыцаря из свиты Императора Карла Великого почему-то полагали защитником и покровителем города. С абсолютно серьёзным видом Аарон поведал, что статуя воина оживает целых два раза в год.
   - В три часа дня в пятницу накануне христианской Пасхи он сходит с коня и с мечом в руке обходит вокруг фонтана.
   - Почему - именно в пятницу?
   - Откуда мне знать? Спроси у него, - отшутился Аарон.
   - Боюсь, что до Пасхи мне тут не задержаться, - вздохнул Бенедикт.
   Две недели офицеры "группы Богемия" и отряда штабного капитана Арношта Пихлера практически не вылезали из карпатских лесов. За это время они изучили все подходы к перевалам, выявили несколько горных троп, позволяющих скрытно перебросить в Польшу небольшие разведывательно-диверсионные группы, наметили позиции для артиллерийских батарей, в деталях выяснили польскую систему обороны перевалов. К вечеру четверга все данные были собраны, и майор Оттль засел за их обработку. Через сутки подробнейший отчёт был завершен. Отлль вместе с Пихлером улетели на доклад к начальству - то ли в Прагу, то ли в Берлин, а их подчинённые получили возможность провести по своему усмотрению время до понедельника.
   - Можешь задать ему вопрос и раньше, - ухмыльнулся Сыронисски. - В новогоднюю ночь благородный рыцарь имеет привычку прогуливаться вот до этого дома - на углу площади и Зелёной улицы.
   Бенедикт окинул взглядом двухэтажный домик с островерхой черепичной крышей. Вроде, ничего необычного. Таких домов сотни - хоть в Братиславе, хоть в Брауншвейге.
   - Там живёт его дама сердца?
   - Понятия не имею, кто у него там живёт. Во всяком случае, на первом этаже там каверня, и я предлагаю выпить по чашке утреннего кофе. Или сразу в пиварню?
   - Нет, в пиварню, пожалуй, мы заглянем ближе к вечеру, - решил Бенедикт. После пива - какие уж прогулки, а ведь они ещё толком города и не осмотрели.
   А после каверни они отправились к собору Святого Мартина, в котором когда-то короновали венгерских королей. Повидавший немало прекрасных готических соборов в разных частях Германии, Бенедикт не мог не признать, что братиславский не уступает им ни в красоте, ни в величавости. А уж поднятой на вершину шпиля золотой подушкой, внутри которой хранятся копии регалий королевского дома, ни один из немецких храмов похвастаться не мог.
   - Теперь я понимаю, почему венгры так настойчиво претендуют на Братиславу, - признался Домашцын, завершая осмотр.
   После собора они поднялись на смотровую площадку Михальских ворот - единственного сохранившегося входа в древний город. Оттуда открывался поразительный вид на город и долину Дуная. Особенно впечатляла возможность видеть территорию сразу трёх государств: левый берег и небольшая территория на правом принадлежали Чехословакии, на правом берегу вверх по течению реки земли принадлежали Рейху, а вниз - Венгрии.
   А потом просто бродили по городу. К удивлению Бенедикта на пути им попалось не меньше дюжины самых настоящих дворцов, построенных прямо посреди жилых кварталов. Аарон объяснил, что для Братиславы это обычное дело: во времена императрицы Марии-Терезии дворцы в городе росли, как грибы в лесу после дождя.
   Наконец, устав от похождений и проголодавшись, завернули в калибу - местный ресторанчик на набережной Дуная, тем более что и погода стала портиться. И так с утра небо было затянуто облаками, а после полудня с юго-востока, со стороны Венгрии, потянулись большие тёмные тучи. Явно намечался дождь, и не маленький.
   Впрочем, едва ступив под крышу калибы, Домашцын моментально забыл о дурной погоде: настолько внутри оказалось уютно и необычно. В немецких трактирах еда готовилась на плите, на кухне. А здесь прямо посреди зала находился огромный очаг, накрытый решеткой, на которой повар поджаривал крупные куски мяса. В воздухе стоял потрясающий аромат. В дальнем углу негромко наигрывали лёгкую музыку четверо музыкантов в традиционных местных одеждах. Приветливый мэтр-д'отель, или как там его принято называть в Словакии, проводил господ офицеров к свободному столику и понимающие кивнул в ответ на пожелание Сыронисски: "Показать дорогому гостю наше братиславское гостеприимство". Почти тут же девушка-официантка, тоже в национальном платье принесла закуску: сыр, лук и хлеб, и к ней бутылку местного красного вина.
   Бенедикту такое отношение пришлось по душе. Ему вообще нравилось, как в городе смотрели на его мундир - мундир офицера вермахта. Смотрели с симпатией и уважением. Ничего удивительного в этом не было. Местные жители были уверены, что именно прибывшие в страну части немецкой и новоросской армий предотвратили вторжение в Чехословакию польских и венгерских войск. А ещё больше им понравилось то, что после этого союзники покинули страну. Для обывателя нет ничего приятнее зрелище уходящей прочь иностранной армии, не так уж и важно - союзной или оккупационной. Потому что когда реальная угроза извне пропадает, союзники быстро начинают казаться оккупантами.
   Он даже пожалел, что в свое время не получил медали "В память 1938", которой щедро награждали не только солдат и офицеров вермахта, переброшенных в Чехословацкую Республику, но и тех, кто стоял в боевой готовности на польской и венгерской границах Рейха. Лейтенант Дырлих в то время находился совсем в другом месте. И никогда раньше награждённым не завидовал: в самом вермахте к этой медали, полученной фактически без единого выстрела, относились весьма иронично. Так же как к медалям за участие в Аншлюсе или "защите Литвы". Но вот именно сейчас бы медалька очень пригодилась, для создания образа: решил немецкий офицер в отпуске вернуться в места боевой славы.
   - Аарон, а во время конфликта в Братиславе наши войска стояли?
   - Нет. Четырнадцатая армия была развёрнута на вашей территории, для флангового удара. А десятая - восточнее, на будапешском направлении.... Давай, за будущие успехи.
   Сыронисски поднял бокал с вином.
   - Давай - за успехи.
   Столкнувшиеся бокалы негромко звякнули. Вино оказалось терпким и сладким, а сыр - совершенно необычным на вкус.
   - В Братиславе войск практически не было, - продолжил объяснения Аарон, привычно закусывая луком. - Зенитчики, прожектора, аэростаты заграждения и совсем немного пехоты. Говорят, наши демонстративно развернули пару сто пятидесяти миллиметровых батарей на развалинах Братиславского града. И всё. Не верилось, что мадьяры по городу стрелять будут. Но точно я не скажу, я тогда был под Тешином.
   Бенедикт кивнул. Вполне логично, что офицер их профессии оказался в самой горячей точке. Ладно, не вышло с местами боевой славы, будем держаться рекомендованной легенды.
   Всем офицерам "отдельной группы "Богемия" перед командировкой выдали полевые и парадные мундиры с чёрными сапёрными кантами. После кризиса тридцать восьмого года в Чехословакии всерьёз занялись укреплением границы с Венгрией, и Рейх вполне официально оказывал в этом помощь. Рубеж обороны тянулся от Тисы за Моравку, вдоль бывшей границы с Австрией, поэтому ничего удивительного в появлении немецкого сапёра в любой части Словакии, равно как и в Подкарпатской Руси никто бы не усмотрел.
   Тем временем девушка принесла две глубоких деревянных миски с каким-то местным супом и к ним деревянные ложки.
   - Капустница, - пояснил Аарон. - Щи из квашеной капусты с мясом.
   Для Бенедикта, никогда ранее не покидавшего пределы Рейха, всё было в новинку. И жаренное на решетке мясо, и музыканты, и необычный сыр, и непривычные миски, а теперь вот и щи. Квашеная капуста - отменный гарнир к жареным колбаскам, сосискам или баранине. Но чтобы класть её в суп...
   Оказалось, что и это - очень вкусно. А тут ещё у стола снова нарисовался улыбчивый мэтр.
   - Что угодно на второе, господа офицеры? Не желаете ли лосятину?
   - У вас что, сегодня день охотника? - лениво поинтересовался Сыронисски.
   - Точно так, господин надпоручик. Есть лосятина и оленина.
   - Что скажешь, Бенедикт? Такое угощение здесь подают не каждый день. Грех упускать шанс.
   - Лосятина так лосятина, - согласился Домашцын, прикидывая, во что ему обойдётся такое пиршество. В Рейхе столь экзотическая кухня пробила бы бюджет обер-лейтенанта навылет, но перед поездкой в Чехословакию офицер получил щедрые командировочные: престиж прежде всего. Оставалось надеяться, что и Бенедикт слишком уж большой финансовый ущерб не понесёт. Конечно, многие пертийгеноссе любили порассуждать о неправедных еврейских богатствах, но Домашцын в детстве достаточно насмотреться на еврейскую бедноту, чтобы утвердиться во мнении, что евреи, как и немцы или собры, бывают разные: и бедные, и богатые.
   Назвать Аарона бедняком было бы явным преувеличением, но и лишних денег надпоручику тоже было взять неоткуда: отец, ортодоксальный иудей, почтенный братиславский резник, выгнал из дому тринадцатилетнего Аарона Манделя, упорно не желавшего жить по заветам предков. И даже добился наложения на него еврейского проклятья, означавшего, что любой правоверный иудей не должен иметь с отщепенцем никаких дел. Конечно, в середине двадцатого века о строгости исполнения этого обряда не могло быть и речи, но всё равно вряд ли такому человеку откроется доступ к мифическим еврейским капиталам...
   Пока Домашцын размышлял, капустница была съедена, а мясо ещё не поспело. Аарон налил ещё по бокалу вина и рассказал Бенедикту историю про Подкарпатского губернатора.
   - Одно мне только непонятно, - заметил Домашцын.
   - Почему я немцев не упомянул? Так заходили, конечно, поздравляли. Только вопрос о разрешении военизированных формирований не стоял. Кто такой губернатор Подкарпатской Руси, чтобы разрешать или не разрешать то, что одобрено самим фюрером германской нации?
   По виду Сыронисски было совершенно невозможно понять, шутит он, или говорит серьёзно. Бенедикт решил посчитать слова друга шуткой и быстро проскочить скользкую тему.
   - Нет, я про чехов подумал. Почему нет чешских национальных формирований?
   - Во-первых, потому, что чехов в Подкарпатье очень мало. Какие уж тут формирования. А, во-вторых, они как тот ковбой Джо из американского анекдота.
   - Что за анекдот? - поинтересовался Домашцын. Всё американское в Рейхе было большой редкостью, а кое-что и просто под запретом. Например, фильм знаменитого тамошнего комика Чаплина "Великий диктатор", в котором тот, как писали газеты, глумливо высмеял самого фюрера.
   В Чехословакии, как он уже успел заметить, американское встречалось куда чаще. Даже автомобили "Форда", притом, что в стране были свои автозаводы "Шкоды" и "Татры".
   - Да его, вроде, все знают. Едет где-то на Диком Западе дилижанс. Вдруг мимо проносится ковбой на горячем коне. Что-то кричит, палит из револьвера. И уезжает. Приезжий путешественник интересуется:
   "- А что это происходит?"
   "- Это Неуловимый Джо", - отвечает ему местный житель.
   "- Неуловимый? Его никто не может поймать?"
   "- Нет, его просто никто не хочет ловить. Не нужен он никому".
   Домашцын коротко хохотнул. Забавно, хотя и не очень.
   - Вот так и чехи наши. Пугать их никому не нужно. Наоборот. Что будет дальше - никому неизвестно, но пока что Подкарпатская Русь - часть Чехословакии. Чехо-Словакии, - Сыронисски особенно выделил голосом первую часть слова. - Ладно, ну их, чехов. Давай ещё по одной - под лосятину.
   - Так не принесли же ещё.
   - Уже несут.
   И вправду, девушка уже несла два больших деревянных блюда с крупными кусками поджаристого мяса, в окружении обжаренной до золотистого цвета картошки, нарезанного кольцами сладкого красного лука, огуречных кружочков и помидорных долек.
   - Тогда - разливай, - согласился Бенедикт. А когда официантка ушла, добавил, глядя на красную жидкость за тонкой стеклянной стенкой бокала: - Знаешь, о чём я думаю? Вот мы сидим сейчас тут. Хорошо, тепло, вкусно... Мирно... Люди сидят, едят, пьют, отдыхают...А ведь того и гляди - война начнётся. И мы с тобой это знаем. Каково?
   Сыронисски медленно отпил из бокала.
   - А никаково. Знаешь, говорят, что военным всегда воевать хочется. Чушь. Мы-то как раз лучше гражданских знаем, что такое настоящая война. Только мы ещё знаем, что если страна не будет защищаться, то её сожрут. Сожрут и не подавятся. И не надо лишних соплей. У ляхов ко всем претензии: к нам, к вам, к литовцам, к Советам, к Украине. Пора их на место поставить.
   После короткой паузы надпоручик добавил:
   - А вообще, в большую войну я не верю. Будет что-то вроде албанской компании Муссолини. Ваши быстренько войдут в Данциг и немного потреплют пшеков в Коридоре. И все дела. А в горах даже ни единого выстрела не будет. Это генералы так, страхуются. И, кстати говоря, правильно делают: в таких вещах лучше перебдеть, чем недобдеть.
   - Дай Бог, - задумчиво произнёс Домашцын. И ещё раз задумчиво повторил: - Дай Бог.
  

Киль. Германия. 19 августа 1939. Суббота.

Штаб ОКМ.

   Почтенный немецкий отец семейства должен проводить выходные в кругу семьи. Но если он к тому же ещё и адмирал на действительной воинской службе - долг перед Фатерляндом перевешивает семейный долг. Командующий Военно-Морским Флотом Рейха гросс-адмирал Эрих Редер прибыл в штаб к десяти часам утра. Надвигающаяся война с Польшей требовала работы без выходных: флоту в этой войне отводилась весьма важная роль.
   - Доброе утро, Вернер. Есть что-то срочное? - коротко поинтересовался Редер, входя в приёмную.
   - Доброе утро, герр гросс-адмирал. Ничего срочного не поступало. Все бумаги пришли обычным порядком.
   - Хорошо. Принесите их в кабинет, я посмотрю.
   Адъютант с папкам и конвертами в руках прошел вслед за своим начальником в просторный кабинет. Через открытую форточку вливался свежий, пахнущий летом и морем кильский воздух, доносились мягкие, приглушенные звуки городского шума: окна выходили во внутренний двор здания ОКМ.
   - Вы свободны, Вернер, - кивнул Редер ожидавшему новых приказаний адьютанту.
   Начинался новый рабочий день. Гросс-адмирал поправил стоящую на столе медную табличку с надписью: "Наша судьба в руках Бога. Знать это - наша величайшая сила" и задумчиво отошел к окну посмотреть не столько на происходящее во дворе ( чего он там не видел ), сколько на синее небо, украшенное мелкими белыми клочками облаков.
   Последние дни его одолевали серьёзные подозрения, которые он пытался гнать прочь, но они возвращались. Фюрер неоднократно обещал, что война с Великобританией и Францией не начнётся раньше середины сороковых, когда будет выполнен план Z и германский флот сможет, наконец, задать "лаймузи" давно заслуженную трёпку. Тупо превзойти владычицу морей по количеству линкоров и авианосцев Редер никогда не планировал. Достаточно собрать не такой уж и большой, но мощный кулак, способный оглушить Гранд-Флит и обеспечить возможность проведения десанта на Альбион, после чего вековому врагу Германии придётся капитулировать. И к 1945-му году такой кулак должен был оказаться в его распоряжении. Но по всему выходило, что большая война у самого порога уже сейчас. Дело шло к тому, что в ответ на вторжение в Польшу Англия и Франция объявят войну Рейху и тогда...
   Нет, конечно, вражеского десанта в районе Гельголанда флот высадить не позволит. И прорыв в Балтику есть чем отразить. Но - не более того. В случае войны германский флот окажется заперт у своих берегов, как чёртик в табакерке. И даже козырь в рукаве в виде ещё одного линкора и одного авианосца ничем не помогает. Тем более из этого рукава надо его ещё достать, а это не такая и простая задача. Так что, максимум, на что можно рассчитывать - просачиваться обрез-линкорами вдоль побережья Норвегии для ведения рейдерских операций в Атлантике.
   Осознавать своё бессилье для Редера было ужасно. Единственное, на что оставалось уповать: на гений фюрера и его невероятную везучесть. Гитлеру простили ввод войск в демилитаризованную Рейнскую область и Аншлюс. Простили помощь Чехословакии и Литве. Простили активное вмешательство в румынские внутренние дела, хотя там так всё запутано, что непонятно, в чьих интересах в конечном итоге действовал фюрер. Но - факт тот, что действовал и ему это с рук сошло. Может, и военное решение вопроса о Данциге и Коридоре, к большой войне всё-таки не приведёт. Помоги, Господи Иисусе!
   Редер присел за стол, взял из стопки верхнюю папку. В ней оказался подготовленный в разведоуправлении вице-адмирала Дениша отчёт о только что завершившихся учениях Балтийского Флота СССР. Разведчики сообщали, что русские отрабатывали артиллерийский бой между тяжелыми кораблями совместно с авиацией, лёгкими силами флота и подводными лодкам. Нетрудно понять, против кого направлены эти манёвры. Кроме СССР линкоры на Балтики есть только у одной державы.
   Гросс-адмирал перевернул пару страниц. Взгляд зацепился за фразу: "Линкорам" "коричневых", роль которых играли крейсер "Киров" и лидеры "Минск" и "Ленинград" воспрещались противоторпедные манёвры при атаке с подводных лодок..." Что за ерунда? Редер внимательнее всмотрелся в текст. Подводным лодкам, производящим разведку запрещено сближаться с кораблями противника ближе тридцати кабельтовых, то есть почти пяти с половиной километров... В случае тумана надводным кораблям предписывалось становиться на якорь... В ночное время самолётам и подводным лодкам разрешалось включать ходовые огни...
   И это они называют учения? Показательные полигонные манёвры, не более того. Если советский флот и дальше будет готовиться к войне с Рейхом такими методами, то воевать против них будет не слишком трудной задачей. А вот от таких подготовленных союзников в битве с англичанами - спаси Иисусе.
   Отложив доклад, гросс-адмирал взялся за объёмистый конверт, присланный из Зенгвардена командующим подводными силами капитаном первого ранга Карлом Деницем. Внимание Редера сразу привлекла таблица с графиком выхода подводных лодок на боевое дежурство в Атлантику, к берегам Британии. Четырнадцать лодок должны были покинуть базы уже сегодня, в субботу девятнадцатого августа. Ещё две - двадцать третьего.
   Дениц, как Редер, считал, что к войне на море Германия совершенно не готова и верил в то, что Гитлер сумеет решить противоречия с Польшей, избежав столкновения. Да почти все высшие чины ОКМ в это верили. На одном из недавних совещаний произошел показательный обмен мнениями. По ходу доклада начальник штаба войны на море контр-адмирал Отто Шнивинд обронил фразу:
   - Руководство флота не рассматривает возможности нападения со стороны Англии.
   - А я рассматриваю! - неожиданно заявил командующий военно-морской станцией Остзии адмирал Карльс.
   - В Берлине лучше информированы, - жестко ответил Шнивинд. - Мы имеем твёрдые гарантии от самого фюрера, что приоритетной задачей внешней политике Рейха в настоящее время является сохранение мирных отношений с Великобританией.
   На том дискуссия и завершилась.
   Редер не особо верил в возможность нанесения серьёзного ущерба Великобритании с помощью подлодок. Денниц - человек увлеченный, а потому - некритически воспринимающий реальность. Однако, так или иначе, но до начала наступления в Польше развернуть лодки в Атлантике необходимо. Поэтому ещё пятнадцатого августа Редер распорядился отозвать Деница из отпуска - слишком близко стало начало боевых действий. И поручил ему подготовить конкретную программу ведения боевых действий против Великобритании - на случай, если она всё-таки вмешается в конфликт между Рейхом и Польшей. Вот командор и выполнил приказ. Редер внимательно изучал бумаги, вникая в суть замысла Деница, но тут скрипнула дверь, и вошел адъютант.
   - Герр гросс-адмирал, прибыл майор Харлингхаузен. Ему назначено на половину одиннадцатого.
   - Да, я помню. Вот что, Вернер, срочно пригласите ко мне генерала Риттера и адмирала Шнивинда.
   Генерал-майор Ганс Риттер в феврале этого года возглавил морскую авиацию Рейха после её перехода из подчинения ВМФ в Люфтваффе, а контр-адмирал Шнивинд помимо штаба войны на море руководил так же морским управлением командования.
   - Слушаюсь.
   - И вот ещё что, Вернер. Пока я буду разговаривать с этим майором, подготовьте мне справку: сколько подводных лодок вступят в строй до Нового Года. С разбивкой по сериям.
   - Будет исполнено, герр гросс-адмирал.
   - Идите.
   Редер выдвинул ящик письменного стола, в котором, среди прочих бумаг, лежало полученное около недели назад письмо майора Харлингхаузена. Оно показалось гросс-адмиралу настолько интересным, что он вызвал автора к себе в Киль. Больше того, вопрос, поднятый в письме, Редер не мог решить в одиночку. Шнивинд и Риттер были нужны ему и как эксперты и как союзники в том случае, если придётся пробивать решение через сопротивление Геринга. И даже в том случае, если бы командующий ОКМ принял решение напрямую обратиться к Гитлеру, ссылка на мнение генерала и адмирала была бы дополнительным козырем.
   После того, как вызванные руководители подошли в кабинет главнокомандующего флотом, Редер приказал адъютанту пригласить ожидавшего аудиенции офицера.
   - Хайль Гитлер! - едва войдя в кабинет, вскинул руку майор.
   - Хайль! - кисло отсалютовал в ответ гросс-адмира, придирчиво разглядывая посетителя. Харлингхаузену на вид было не многим более тридцати, хотя густые волосы уже заметно тронула седина. Редера удивил его мундир: не голубовато-серый, какой носили офицеры Люфтваффе, а обычный армейский серо-зелёный или, как его ещё называли, цвета "фельдграу", с багряными кантами на погонах, петлицах и обшлагах рукавов, такими же лампасами на брюках. Сами петлицы - серебряные, с особым узором на "катушках". Униформа офицера Генерального Штаба. Поэтому Золотой Испанский Крест, приколотый, как и положено, на правой стороне мундира, ниже парадного аксельбанта, вызывал откровенное недоумение. Неужели визитёр из тех штабистов, что считают своим долгом нацепить на себя все доступные ордена и медали?
   - Судя по вашему письму, майор, я предположил, что вы лётчик.
   - Я лётчик, герр гросс-адмирал, - не смущаясь, ответил Харлингхаузен. - В Испании я командовал эскадрильей AS/88 в составе легиона "Кондор", мы летали на He-59. По возвращении из Испании я закончил Академию Генерального Штаба. В настоящее время прохожу службу в оперативном отделе штаба Второго воздушного флота.
   - Вот как? Значит, ваш предложения имеют под собой практический опыт?
   - Так точно, герр гросс-адмирал. То, что я предлагаю, мы опробовали в небе Испании.
   - Хорошо, - кивнул Редер. - Пожалуйста, изложите нам коротко свои соображения.
   - Я предлагаю изменить тактику атаки на корабли противника. В настоящее время корабли атакуют либо горизонтальные бомбардировщики со средней высоты, либо пикирующие бомбардировщики - с пикирования. И в том и в другом случае точность попадания невысока. Я предлагаю на He-111 заходить на цель на высоте пятьдесят метров и максимальной скорости. За двести пятьдесят метров сбрасываются бомбы с задержкой взрывателя на пять-восемь секунд. Попадание практически гарантированно. Я называю такую тактику "протыканием брюквы".
   - Прежде чем вы успеете сбросить бомбы, майор, корабельная зенитная артиллерия разнесёт самолёт в клочья, - мрачно пообещал Шнивинд.
   - Атака на линкор в одиночку - верное самоубийство, - согласился Харлингхаузен. - Но помимо линкоров существуют транспорты, эсминцы, тральщики и тому подобные суда. И потом, что вы скажете, герр контр-адмирал, если один корабль будет атакован эскадрильей? Полагаю, тут и крейсеру придётся несладко.
   - Гм...
   Шнивинд помрачнел. Он и так выглядел старше своих пятидесяти лет, а сейчас и вовсе напоминал погруженного в раздумье старого тевтонского рыцаря. Даже не просто рыцаря. С таким лицом: изрезанные глубокими морщинами лоб и щёки, запавшие глаза, тяжелый крупный подбородок, он мог бы позировать художнику или скульптору, решившемуся изобразить комтура, а то и самого магистра.
   Редер не торопил Шнивинда с ответом, а Риттер просто молчал: вопрос был не по его профилю.
   - Пожалуй, у лёгкого крейсера будет не слишком много шансов, - признался, наконец, Шнивинд. - Но при этом пилоты очень рискуют.
   - Пилоты рискуют при любой атаке, - возразил майор. - У пикирующего бомбардировщика шансов быть сбитым не намного меньше.
   - Что скажете, Ганс? - Редер решил, что пора подключать к разговору и генерала.
   - Что-то в этом есть, - задумчиво произнёс Риттер. - Конечно, это надо хорошенько обдумать, но что-то в этом определённо есть.
   Генерал уже давно осознал, что оказался в роли слуги двух господ. И, как не странно, постепенно склонялся на сторону Флота. Во-первых, Геринг хотел видеть в нём лишь послушного глашатая своей воли, что неприятно било по амбициям. А, во-вторых, Риттер прекрасно понимал, что его дальнейший карьерный рост возможен только в случае успехов подчинённых ему соединений, в то время как политика Люфтваффе объективно была направлена против любых достижений морской авиации.
   Генерал не сомневался, что если предложение майора окажется дельным, то часть успеха придётся и на его долю, поэтому забросал Харлингхаузена вопросами. Майор отвечал чётко и толково, чувствовалось, что свою идею он продумал до мелочей. Порой к разговору подключался Шнивинд, уточнявший какое-то свои детали. У Риттера сложилось впечатление, что контр-адмирал уже думает о том, как действовать кораблям в случае такой атаки. Лётчик не ошибся: именно об этом Шнивинд и думал.
   - Что ж, как видите, майор, ваше предложение нам кажется весьма интересным, - подвёл итог Редер, когда вопросы иссякли. - Однако, скоропалительных решений мы принимать не станем. Ваши предложения будут рассмотрены в более широком кругу. Когда решение будет принято - вас известят. Кстати, ваше письмо было направленно не только мне, но и генерал-фельдмаршалу Герингу. Каков его ответ?
   - От генерал-фельдмаршала Геринга я никакого ответа не получил, герр гросс-адмирал.
   Редер молча кивнул. Очень может быть, что Геринг вообще не прочитал письма: подчинённые главы Люфтваффе отлично знали его пренебрежительное отношение к проблемам авиации флота.
   - Вы свободны, майор.
   Офицер уже собирался отдать честь, но его опередил Риттер.
   - Простите, гросс-адмирал, ещё один вопрос.
   - Разумеется, - согласился Редер.
   - Скажите, майор, какое мнение у вас о торпедном оружии? В Испании, насколько мне известно, оно использовались довольно активно. Я помню, в конце тридцать седьмого там кто-то из наших лётчиков торпедировал республиканский теплоход.
   - Пароход "Торпенесс" торпедировал я и моё звено, герр генерал, - голос майора прозвучал совершенно буднично.
  

Ретроспектива. Декабрь 1937.

Средиземное море.

  
   Эскадрилья AS/88, включавшая в себя одиннадцать двухмоторных гидросамолётов He-59, базировалась на острове Мальорка в местечке Польсена. До восточного побережья Испании отсюда было рукой подать, поэтому редкий день они не вылетали на боевые задания. Первое время бомбили республиканские порты от Валенсии до Барселоны. А в конце ноября вождь повстанцев генерал Саканелли лично распорядился об организации торпедоносной авиации: уж больно раздражал его неприятельский флот.
   Если большинство сухопутной армии выступило на стороне Фаланги, то в ВВС и МВФ Испании, напротив, повстанцы поддержки практически не имели. Из-за этого всю тяжесть воздушных боёв пришлось нести на себе легиону "Кондор" и итальянцам, попутно готовя новое поколение испанских военных лётчиков, верных каудильо. Ребят подбирали грамотных и старательных, учились они на совесть, так что серьёзных нареканий к подопечным у Харлингхаузена не было. К тому же хунта не поскупилась, и буквально через несколько дней после решения Саканелли, в Польсену прибыли четыре новеньких шведских торпедоносца Ш-4. Такой выбор материальной части немцев несколько покоробил, но после пары полётов на них Харлингхаузен вынужден был признать, что старичкам "Хенхелям" до этих монопланов далеко.
   Сконструированный живущим где-то в Остзее русским инженером и собранный с традиционной шведской тщательность, самолёт превосходил пятьдесят девятых и по скорости, и по маневренности, и по дальности полёта. Капитан Харлингхаузен и сам бы с удовольствием пересел на новую машину, если бы не был немцем. Всё-таки лётчики великой державы должны летать на своих самолётах. А если где-то появились самолёты лучше, значит, конструкторы должны постараться и срочно вернуть Рейху пальму первенства. Харлингхаузен не сомневался, что так оно и будет, но пока что не мог не испытывать лёгкой зависти.
   В начале декабря на островах появилась четвёрка итальянских трёхмоторных SM.79, которые тоже могли использоваться в качестве торпедоносцев, завезли торпеды и к бомбардировкам добавились вылеты для поиска и уничтожения морских целей. Пока, правда, судьба не благоприятствовала, достойной цели не попадалось, и всякий раз торпеды приходилось бесцельно сбрасывать и утешаться тем, что ещё раз отработали "заход на цель".
   Очередной полёт в начале ничем не отличался от предыдущих. В два часа дня с аэродрома поднялись три "Хенхеля" и две четвёрки с испанскими экипажами. Набрали высоту, взяли курс на Тарагону, намереваясь потом двинуться в поисках возможной жертвы к северу. Но этого не потребовалось: ещё на подлёте к порту Харлингхаузен заметил силуэт крупного судна.
   Почти сразу в наушниках раздался голос одного из ведомых, лейтенанта Клюмпера:
   - Командир, вижу цель на пол-одиннадцатого.
   - Тоже вижу, - ответил гауптман. - Внимание всем. Высота - полторы тысячи. Посмотрим, кто он такой.
   В душе Харлингхаузен надеялся, что перед ними испанский эсминец, победа над которым могла бы прославить эскадрилью и его самого на весь Рейх да и за его пределами. Но, к разочарованию капитана, они обнаружили всего лишь крупный пароход. Правда, республиканский, то есть вражеский, да ещё и с крупнокалиберным пулемётом на турели.
   Харлингхаузен заложил круг, раздумывая, атаковать пароход или же поискать более интересную цель, но тут вопрос разрешился сам собой: моряки не придумали ничего лучше, чем попытаться отогнать самолёты длинной очередью. Разумеется, ни в кого не попали, но теперь наказать врага было уже делом принципа. Он развернул самолёт в сторону, проводив прощальным взглядом мельтешащие по палубе маленькие фигурки. Наверняка на пароходе решили, что лётчики собираются штурмовать судно и сейчас готовятся встретить врага точной очередью. Что ж, самое время преподнести красным небольшой сюрприз.
   - Внимание всем: начинаем атаку. Первое звено заходит на цель, второму - следить за воздухом.
   Наверняка с корабля сразу сообщили о нападении. Если где-то поблизости шныряют "крысы", то было бы совсем некстати попасть под их неожиданную атаку. У тихоходных бипланов не было ни малейших шансов оторваться от истребителей, но, своевременно заметив врага, можно было организовать сопротивление: самолёты Харлингхаузена и Клюмпера вместо штатных пулемётов были оснащены 20-миллиметровыми пушками на передних турелях.
   - Снижаемся до сорока метров.
   Харлингхаузен медленно и аккуратно начал отжимать ручку управления. Бомбардировщик-торпедоносец - это вам не истребитель, ему высший пилотаж противопоказан. Особенно в условиях чистого неба.
   На пароходе, наверняка, удивлены их манёвром. Может, думают, что лётчики испугались их пулемёта. А может, ещё что думают. Неважно. Скоро они увидят, что ожидает их на самом деле.
   - Высота восемьсот... шестьсот... пятьсот...
   Сверкающая гладь моря становилась всё ближе и ближе.
   - Двести... сто... пятьдесят... сорок...
   И впереди прямо по курсу неприятельский корабль.
   - Карл, захожу на цель!
   - К сбросу готов, - отрапортовал бомбардир.
   - После сброса всем звеном уходим вправо.
   Силуэт корабля стремительно приближался. Харлингхаузен ещё раз глянул на приборную панель. Высота - сорок метров, скорость - сто восемьдесят километров в час.
   - Сброс!
   И тут же в наушниках двойным эхом откликнулась команда ведомых.
   Самолёт тряхнуло: семисоткилограммовая торпеда отделилась от корпуса. Капитан немедленно включил форсаж и повернул машину вправо, одновременно набирая высоту.
   - Торпеды сброшены! - докладывал наблюдатель. После короткой паузы продолжил: - Вижу первую торпеду. Вторую... Третью. Идут точно на цель.
   Последнее слово заглушил грохот взрыва, а следом - и второго. Самолёт снова тряхнуло, в этот раз - послабее.
   - Цель поражена!
   Это Харлингхаузен понял и без доклада. А так же то, что одна из торпед, похоже, прошла мимо. Капитан не удержался от искушения слегка развернуть самолёт, чтобы полюбоваться зрелищем объятого пламенем вражеского парохода. Подметил и пенную дорожку за проскочившей мимо цели третьей торпедой.
   - Внимание, второму звену - атаковать цель!
   Садиться с торпедами всё равно нельзя, искать вторую цель слишком рискованно. Пусть ребята потренируются на том, что осталось от врага после первой атаки. Может, успеют попасть в цель раньше, чем она затонет.
   Они успели, и одна из торпед каким-то чудом нашла мишень, хотя над водой в тот момент оставался лишь маленький кусочек кормы с торчащими вверх гребными винтами.
   - Курс на Польсену! - скомандовал Харилингхаузен, когда дымящиеся обломки парохода окончательно скрылись под водой. - Это дело надо хорошенько отметить, парни!
  
   - И я убеждён, что авиационные торпеды являются эффективным оружием борьбы с кораблями противника.
   - Прекрасно, - Риттер даже руки потёр от удовольствия. - В таком случае, майор, я попрошу вас подготовить ещё одну подобную докладную записку - о торпедах. Снова на имя генерал-фельдмаршала Геринга и гросс-адмирала. Вы можете сделать это?
   - Так точно, герр генерал.
   - Сколько вам нужно для этого времени?
   - Две недели.
   - Отлично. Действуйте, майор.
   Редер молчал. Разумеется, он прекрасно видел, что Риттер начал какую-то свою игру и откровенно прикрывается в этой игре его именем. Но прерывать генерала не стал. Пусть. Всё равно в истории с тактикой бомбометания генерал слишком явно встал на сторону Флота, Боров ему этого не простит. А вот Редеру генерал ещё может пригодиться, и не раз. Вплоть до того, что когда вступит в строй авианосец "Граф Цеппелин", понадобится человек, которому можно доверить командование воссозданной авиацией Кригсмарине. Почему бы этим человеком не стать Риттеру?
   А генерал не заглядывал так далеко. Просто под влиянием общения с итальянцами у него уже давно созрело убеждение в перспективности авиационных торпед, но Железный, сразу, как только авиация флота попала в подчинение к ОКЛ, приказал запретить, как он выразился, "игрушки". Аргументация так кстати подвернувшегося майора была необходима Риттеру, чтобы добиться хотя бы смягчения запрета, если не полной его отмены.
   После ухода Харлингхаузена Редер отпустил Риттера и Шнивинда, поручив последнему подготовить совещание в более широком формате по поводу предложенной тактики. Собственно, в её перспективность гросс-адмирал уже уверовал, но вот о том, как внедрять новшество, предстояло крепко подумать. К счастью, этот вопрос не требовал немедленного решения, а вот Деницу нужно было что-то отвечать срочно. И Редер снова занялся бумагами командующего подводными силами.
   Картина складывалась следующая: к текущему моменту в строю находилось пятьдесят шесть подлодок. Адъютант доложил, что до конца года должны пополнить флот ещё шесть. Однако далеко не все они годились для войны в Атлантике. Большие лодки первой серии, не смотря на их хорошую вооруженность, выпускать в бой рискованно: из-за неудачной конструкции при быстром погружении лодка норовила зарыться носом. А в случае обнаружения подлодки всё её спасение в возможности быстро нырнуть. Собственно, именно из-за этого в своё время серию быстро свернули, успев довести до готовности лишь два корабля.
   Малышки второй серии, напротив, заслуженно считались конструктивной удачей, но дальность плавания в 1050 морских миль позволяла их использовать только на Балтике. Значит - долой ещё тридцать штук. Впрочем, почти половина из них - четырнадцать лодок из третей и пятой флотилий, на какое-то время в любом случае будут заняты операциями против польских кораблей.
   Из старых субмарин, с которых начиналось возрождение подводного флота Германии, против Великобритании можно было задействовать лишь шесть средних лодок седьмой серии с дальностью плавания 6200 морских миль на экономичной 10 узловой скорости и 4300 на скорости 12 узлов. Два дизельных мотора по тысячи лошадиных сил каждый позволяли им в надводном положении развивать скорость до 16 узлов. Вооружались эти лодки четремя носовыми и одним кормовым торпедными аппаратами.
   Кроме них в распоряжении Деница имелось десять модифицированных лодок этой серии - категорий b и c, несколько увеличенные в размерах, с более вместительными топливными баками, что существенно увеличивало их автономность: дальность плавания возросла до 6500 морских миль на тех же 12-и узлах.
   Наконец, год назад начали поступать на вооружения новейшие большие океанские подводные лодки девятой серии стандартным водоизмещением 750 тонн, запасом хода 8100 миль, вооруженных шестью торпедными аппаратами. К августу тридцать девятого их насчитывалось восемь штук. Итого - против Великобритании теоретически можно было задействовать двадцать четыре субмарины. Практически же часть лодок нуждалась в текущем ремонте, поэтому к выходу на дежурство были готовы лишь четырнадцать из них. Ещё две могли выйти в море в среду.
   Гросс-адмирал обмакнул перо в чернильницу, на углу графика написал: "Утверждаю!" и поставил чуть ниже размашистую подпись. Снял трубку прямого телефона, по которому можно было связаться с командующими основных подразделений Кригсмарине. Набрал номер.
   - Командор Дениц?
   После проведённой в январе реорганизации штатов должность командующего подводными силами Рейха стала адмиральской, но сам Дениц пока что оставался в звании капитана цур зее.
   - Здравия желаю, герр гросс-адмирал.
   - Я утвердил вашу директиву, командор. Лодки могут начать выход на боевое патрулирование. Но перед этим обязательно проинструктируйте капитанов.
   - Слушаюсь, герр гросс-адмирал. Я обязательно ещё раз проинструктирую всех командиров.
   Редер пропустил дерзость Деница мимо ушей. Сейчас - не время. Потом ему за всё зачтётся. Главное - чтобы его подводники не обгадились слишком крупно. Совсем не обгадиться не смогут - не бывает таких чудес. Но, если постоянно напоминать им о правилах и обязанностях, глядишь, Иисус и убережет от слишком уж серьёзных ошибок.
   - Без команды из штаба никаких действий не предпринимать! Даже если будет официально объявлено о начале военных действий - всё равно ничего не предпринимать. Минирование начать только по получении прямого приказания командования и проводить только в указанных точках. Действия против торговых судов вести по законам призового права, в соответствии с Лондонским соглашением по подводному флоту 1936 года. Ваши подводники, как и подобает немецким офицерам, должны служить образцами рыцарства.
   - Так точно, герр гросс-адмирал, - в голосе Деница не слышалось ни малейшего энтузиазма, но Редер упрямо гнул свою линию.
   - Подозрительные корабли следует предварительно досматривать. В случае обнаружения военных грузов, прежде чем затопить корабль, подводники обязаны позаботиться о безопасности его экипажа. Только если суда движутся под охраной вражеских военных кораблей или самолётов, мы вправе торпедировать их без попытки досмотра. Дениц, ваши командиры должны знать правила соглашения так же твёрдо как Credo.
   - Так точно, герр гросс-адмирал, - заучено повторил командующий подводными силами.
   - Всё, действуйте!
  
   К вечеру девятнадцатого августа из портов Рейха в Атлантику вышло четырнадцать подводных лодок, полностью готовых к боевым действиям.

Гора Хамар-Даба. Монголия. 20 августа 1939 года. Воскресенье.

Штаб 1-й армейской группы РККА.

  
   Отрывисто звякнул телефон. Сидевший рядом с ним штабист привычным движением поднял трубку:
   - Первый!.. Ясно... Ясно... Так точно... Связь кончаю.
   Повесив трубку, командир поднялся со стула и подошел к начальнику штаба.
   - Разрешите доложить, товарищ комбриг!
   - Докладывайте! - кивнул Богданов, подавляя некстати рвущийся из горла зевок. Начальник штаба армейской группы с огромным трудом боролся с сонливостью. С вечера он, как и все в штабе не смыкал глаз: накануне на командный пункт прибыла целая делегация разного рода начальства. Тут был и командующий фронтовой группой командарм второго ранга Штерн, и начальник артиллерии РККА комкор Воронов, и командующий авиагруппой комкор Смушкевич, и ещё несколько командиров менее высокого ранга. Сейчас все они собрались возле смотровой щели. Там же, естественно, находился и командующий первой армейской группой - комкор Георгий Константинович Жуков. Богданов невольно отметил, что командир был бодр, подтянут и полон энергии, словно на дворе не глухая ночь.
   Отношения между командующим и его начальником штаба складывались довольно непростые, но Богданов отдавал Жукову должное. Отнюдь не паркетный командир, хотя и ходили слухи о том, что любимчик то ли Шапошникова, то ли Будённого, а то ли вообще самого товарища Сталина. На смену Фекленко в Монголию был переведён из Белорусского Особого военного округа, где служил заместителем командующего по кавалерии. Но на месте доказал, что является энергичным командиром, хотя и не слишком грамотным и склонным к грубости и самодурству. А вот лебезить перед начальством было совсем не в его характере, и появление на КП командующего фронтовой группой было всецело инициативой Штерна. Раз приехал - то не прогонишь.
   - Докладывайте, - повторил Богданов. - Ну, что у вас там?
   Десять минут назад он связывался со штабами всех трёх групп - обстановка находилась под полным контролем.
   - Сообщение из штаба авиабригады, товарищ комбриг, - доложил командир. - Самолёты поднялись в воздух.
   - Хорошо. Вы свободны.
   - Есть.
   Немного шаркающей походкой начальник штаба подошел к столпившимся у смотровой щели командирам.
   - Товарищ комкор, штаб авиагруппы сообщает: самолёты поднялись в воздух.
   Смушкевич глянул на часы. Пять часов одна минута. Самое тяжелое для караульных предрассветное время.
   - Всё как задумано, Георгий Константинович. Демаскируем вам зенитные батареи врага в лучшем виде. Только давите.
   - Подавим, - пообещал Жуков, глянул в темноту ночи. Снаружи пахнуло ночным холодом, изгоняя последние остатки сна. Там царили тишина и темнота, и трудно было себе представить, что завершаются последние мгновения их владычества. - Что сообщают командиры групп?
   - Всё идёт по плану, товарищ командующий, - доложил Богданов. - Десять минут назад я связывался со штабами групп - к наступлению всё готово.
   - Хорошо.
   Комкор подошел к столу и склонился над картой. Японские войска словно вдавлены на территорию Монголии пологим выступом, напоминающим грыжу, с вершиной воле устья реки Хайластын-Гол. Срезать бы эту грыжу у основания, да только ведь и генерал Риппо, командующий недавно созданной здесь шестой армией - не дурак. В его руках большинство господствующих высот. Каждая из них - мощный узел обороны. Между ними - траншеи, колючая проволока, артиллерийские и пулемётные позиции. С налёту не взять.
   Жуков тщательно готовил это наступление. Ещё в июне, только приняв от Фекленко командование тогда ещё 57-м Отдельным стрелковым корпусом, он уже понимал, что удар по японо-маньчжурской группировке должен быть тщательно спланирован и подготовлен. Иначе будет как в прошлом году у озера Хасан: победить, конечно, победили, вот только какой ценой. Завалить врага трупами своих солдат было для него абсолютно неприемлемым решением. Жуков с самого начала требовал отработку координации действий между всеми участвующими в наступлении силами. Вражеские огневые точки должны быть сначала подавлены ударами артиллерии и бомбардировочной авиации, а потом атакованы пехотой при поддержке танков. Прорвать оборону на флангах и замкнуть кольцо окружения возле горы Номон-Хан-Бурд-Обо, расположенной на самой границе.
   Южная группа полковника Потапова получила задачу прорвать оборону противника восточнее горы Нурен-Обо и через Большие Пески прорваться в долину Хайластын-Гола. В первом эшелоне у Потапова действовали 57-я стрелковая дивизия полковника Галанина, два танковых батальона 11-й танковой бригады имени Яковлева и, на правом фланге, - 8-я мотобронированная бригада. 8-я кавалерийская дивизия Монгольской Народной Армии получила задачу прикрыть фланг и тыл группы.
   Предполагалось с самого начала наступления использовать и основные силы 6-й танковой бригады полковника Павелкина, но в самый последний момент выяснилось, что наведённые сапёрами мосты могут не выдержать веса танков БТ-7. Откладывать наступление Жуков не мог, да и не хотел. Укреплять мосты было уже поздно. Пришлось найти брод через Халхин-Гол и приготовить танки к преодолению реки по дну. Потапов принял решение вводить бригаду в бой постепенно, по мере подхода её частей в полосе атаки 80-го стрелкового полка. Жуков его решение одобрил.
   В отличие от Южной, Северная группа полковника Шевникова располагала менее удобным плацдармом для начала наступления. Поэтому в начале наступления её части должны были захватить господствующую высоту Палец, а потом через Дальние Пески прорываться навстречу "южным", к Номон-Хан-Бурд-Обо. Шевников должен был сосредоточить для захвата высоты практически все наличные силы: 601-й стрелковый полк майора Судака, 7-ю мотобронебрегаду полковника Лесового и танковый батальон 11-й бригады. И только 6-ю монгольскую кавдивизию командующий группой направил на обеспечение фланга.
   Наиболее трудная задача досталась Центральной группе, командование которой Жуков поручил комбригу Петрову. Она должна была навязать японцам бои за укрепления в долине Хайластын-Гола и таким образом не позволить отвести части из формируемого "мешка". Помимо 36-й мотострелковый дивизии Петров получил в своё распоряжение два полка из состава 82-й стрелковой дивизии, а так же отдельную 5-ю стрелково-пулемётную бригаду.
   Памятуя о неожиданном июньском наступлении японцев у Баин-Цагана, Жуков оставил в своём распоряжении значительный резерв: мотобронебригаду, танковый батальон, две стрелково-пулемётных бригады, пограничников и 212-ю авиадесантную бригаду. Этого должно быть достаточно как для того, чтобы подкрепить забуксовавшее наступление, так и для отражения внезапной контратаки.
   От размышлений Жукова отвлек нарастающий шум моторов. Жуков вернулся к смотровой щели. Обратил внимание на нерешительно мявшегося чуть в стороне дивизионного комиссара Бирюкова. Член Военного Совета Фронтовой группы прибыл вместе со Штерном и сейчас не знал, чем себя занять: его коллеги из штаба армейской группы сейчас на командном пункте не было.
   - Комиссар у Петрова? - поинтересовался Георгий Константинович.
   - С КП Центральной группы доложили: отправился в 603-й полк к Заиюльеву, - доложил начальник штаба.
   Жуков понимающе кивнул. В июньских боях 82-я стрелковая дивизия проявила себя далеко не лучшим образом. Развернутая по принципу "тройчатки" - из одного кадрового полка дополненная новобранцами до полнокровной дивизии, она оказалась не готовой не только вести наступление, но даже защищать оборонительные рубежи. Впервые попавшие под орудийный и пулемётный огонь, бойцы впадали в панику. 603-й стрелковый полк почти в полном составе обратился в паническое бегство. К счастью, грамотные и решительные действия ряда командиров прекратили позорное отступление. Одним из первых встал на пути бегущих красноармейцев майор Заиюльев. Собирая вокруг себя коммунистов и комсомольцев, он упорно шел навстречу течению. И отступающие бойцы останавливались, а потом и поворачивали назад - вслед за решительным командиром.
   После стабилизации фронта Жуков назначил Заиюльева командиром 603-го полка. При этом командующий армейской группой продолжал пристально наблюдать за ситуацией в дивизии. В кратчайшие сроки требовалось превратить рыхлое соединение в закалённых и опытных фронтовиков. Заиюльев делал всё, что было в его силах, чтобы это превращение произошло как можно быстрее. Георгий Константинович доверял майору и не сомневался, что в грядущем наступлении полк не подведёт своего командира.
   Но ничего плохого в инициативе Никишева комкор не видел. Михаил Сергеевич - не из тех комиссаров, что лезут во все щели со своим мнением, глупость которого видна невооруженным глазом, говорят многочасовые речи, от казённого патриотизма которых сводит скулы, да ещё и выдумывают несуществующие вредительские планы, о которых потом пишут доносы. Никишев говорил немного, но по делу, и подменить собой командира никогда не пытался, при том, что стрелковый полк Жуков бы ему доверил без колебаний.
   На северо-востоке, за рекой заговорили японские зенитки. Одна, другая, а вскоре весь горизонт украсился вспышками от выстрелов, а небо - разрывами снарядов. И почти тут же ветер донёс глухие раскаты взрывов авиационных бомб. Смушкевич напряженно вглядывался в ночную тьму.
   - Что-то не так, Яков Владимирович? - с лёгким беспокойством спросил Жуков.
   - Всё так, Георгий Константинович. И даже лучше. Не видно воздушного боя. Только зенитки. И ишачки наши пушками по батареям работают. Значит, в чистом небе наши орлы летают, - довольно заключил Смушкевич. И добавил: - Это японцам за двадцать седьмое июня.
   Жуков промолчал. Помощь лётчиков наземным войскам была столь же велика, как и заслуги комкора Смушкевича в организации боевой работы авиации. Однако, двадцать седьмого летуны "зевнули" японский налёт. Самураи получили возможность атаковать советские машины на земле и в момент взлёта, когда они были практически беззащитны. И если 22-й истребительный авиаполк сумел достойно встретить врага и нанести ему существенные потери: обе стороны потеряли по три истребителя, но японцы, кроме того, не досчитались двух бомбардировщиков, то ситуация в 70-м ИАП очень походила на разгром. Без единой потери японцы сожги два наших самолёта на земле и ещё четырнадцать - на взлёте.
   Понятно желание командующего авиагруппой рассчитаться с врагом за то поражение. Только никакая месть допущенных ошибок не закроет. Всё внимание Смушкевича было сконцентрировано на обучении лётного состава, а службы охраны и оповещения оказались предоставленными сами себе. Вот и напомнили японские диверсанты, перерезавшие телефонные провода с постов раннего оповещения, что на войне мелочей нет.
   Отдалённые звуки боя перекрыл вдруг мощный гул артиллерийских залпов, долетевший с севера.
   - МЛ-20, - моментально определил на звук Воронов. - Задействовали тяжелую артиллерию, товарищ комкор?
   Негромко кашлянул командующий артиллерией армейской группы, комбриг Козин, давая понять, что готов дать необходимые пояснения, но Жуков в подсказчиках не нуждался.
   - Пока что в небольших количествах. Всего один батальон из состава 185-го полка.
   - И какую задачу вы перед ним поставили?
   - Сейчас - подавление зенитных батарей противника в долине Хайластын-Гола, выявленных в ходе авианалёта. Наша задача - убедить японцев, что основной удар будет наноситься на центральном участке фронта. Пусть подтянут сюда резервы, ослабят фланги.
   - Но это ослабит огневую мощь на направлении главных ударов, - заметил Штерн.
   - Наиболее серьёзные укрепления у врага здесь, на высотах правого берега. Перед ударными группировками более слабые укрепления и менее удобная для обороны местность. Я считаю, что с поддержкой наступления здесь справится полковая и дивизионная артиллерия, текущие задачи которой поставят непосредственные командиры. Единственное исключение - высота Палец, в этом районе для поддержки штурмующих частей развёрнут гаубичный полк 82-й стрелковой дивизии. Перебрасывать его оттуда без разрешения штаба армейской группы Посю запрещено.
   - Понятно, - по виду командарма невозможно было догадаться - удовлетворён он ответом командующего группой или недоволен.
   Жуков глянул на часы: половина шестого. Небо на востоке начинало светлеть, звёзды тускнели, вдали начинали проступать контуры сопок на том берегу Халхин-Гола. Долину реки скрывала плотная пелена тумана.
   - Вряд ли японцы станут подтягивать резервы под такой огневой шквал, - с сомнением покачал головой Воронов.
   - А мы им скоро передышку устроим, - усмехнулся Жуков. - На часок. А потом ударим ещё раз - теперь уже всей артиллерией и по всей линии фронта. Ну и авиация подтянется. Верно, Яков Владимирович?
   - В этой атаке мы используем примерно сорок процентов нашей авиации, - пояснил Смушкевич, кивнув за щель. - Во вторую волну задействуем остальные шестьдесят.
   - Звучит убедительно, - согласился Штерн. - Полагаю, самое время дать телефонограмму в Москву. Там очень ждут новостей из района боевых действий. Соедините меня с Тамцаг-Булаком. Сразу на Кузнецова...
  
   Москва. Сталину, Ворошилову, Шапошникову.
   Наступление начато и развивается в соответствии с планом. В воздухе полностью господствует наша авиация. Противник атакован на всём протяжении фронта.
   Штерн, Бирюков, Кузнецов.
  

Капитан Василий Ганин

  
   Здравствуй моя Манечка, шлю я тебе свой красноармейский привет и желаю тебе здоровья и счастья.
   Маня! На этих днях, т.е. 18-го послал тебе письмо, 16-го тоже послал письмо, не знаю, получила ты их или нет, отпиши. От тебя получил два письма, одно послала 1-го, второе - 3-го, за что большое спасибо.
   Жизнь моя идёт по-прежнему, вожу разные грузы, вот только места здесь очень дикие и скучные. Очень часто думаю и мечтаю о тебе. Задаюсь вопросами: как теперь Маня там, какое её здоровье, кто ей окажет помощь и.т.д.
  
   Последние предложения легли на бумагу как-то уж совсем бледно. Василий отвинтил верхний колпачок ручки. Так и есть: чернила практически закончились.
   Ганин поднялся со стула, взял с полочки тёмный ромбовидный пузырёк, отвинтил крышку. Затем осторожно опустил в жидкость перо и начал медленно вращать нижний колпачок. Поршень в стеклянном цилиндрике пополз вверх, втягивая за собою чернила.
   Заправив ручку, Василий снова склонился над письмом. Что бы ещё написать домой о буднях военного водителя? Идеи приходили в голову с большим трудом.
   Может, рассказать про кирпичи? Водители, курсировавшие между фронтом и расположенной почти за восемьсот километров от него станцией Тамцаг-Булак, нашли оригинальное решение проблемы дорожного костерка. Вообще-то по приказу командовавшего Фронтовой группой командарма Штерна на трассе были оборудованы специальные землянки, оснащённые печурками и нарами для сна, с постоянно пополняемыми запасами еды и воды, но в жизни случаются всякие экстренные случаи, и опытный шофёр всегда старается быть к ним готовым. Сломается ночью машина посреди пустыни, вдали от землянки - и что делать? Хочется какой-никакой костерок соорудить, чайку вскипятить, консервов на ужин подогреть, а где дров взять, если вокруг один песок. Вот для таких случаев и придумали водители возить с собой кирпич, да не простой, а пропитанный бензином. Пока машина стоит под погрузкой или разгрузкой, лежит такой кирпич в цистерне с топливом, набирает его в себя. Приходит время выезжать, шофёр достаёт его, протирает тряпкой - и с собой в кабину. А нужен костёр, берёт кирпич, кладёт прямо на песок и поджигает. Дальше можно ставить на него хоть жестянку с консервами, хоть котелок. Долго такой кирпич гореть может, несколько часов. Ну, а на конечном пункте - снова его в бензин.
   Хотя, нет. Маша вполне способна понять эту историю чисто по-женски и распереживаться, что сидит её муж посреди пустыни, не поесть, ни чаю попить толком не может... Лучше её сейчас не волновать...
   Вообще, ему всегда было тяжело врать, но и правду написать было невозможно. Маше вот-вот рожать, ещё не хватало, чтобы она в этот момент за него переживала. И так, конечно, переживает, но всё-таки...
   Пусть верит, что он здесь - всего лишь шофёр. Конечно, у них жизнь тоже не сахар. От ближайшей станции до фронтовой базы в Тамцаг-Булаге - примерно шестьсот пятьдесят километров. Напрямую до фронта - около семьсот пятидесяти. Работа в бешеном темпе, практически без отдыха. Но, по крайней мере, под японские пули им не идти.
   Конечно, любой военный человек заподозрит обман: мобилизовать офицера, танкиста и везти его за тысячи километров только для того, чтобы усадить за баранку грузовика? Опытных шоферов и в Восточной Сибири достаточно. Но Маша - не военный человек, она поверит. И потом, раньше он ей практически никогда не врал. И сейчас делал это только ради того, чтобы не волновалась понапрасну. Всё с ним будет хорошо, он вернётся, обязательно вернётся. Быстрей бы всё кончилось...
   Василий нервно повёл шеей. Кончилось. Для него и его роты пока что ещё ничего и не начиналось. Накануне выяснилось, что понтонный мост, по которому танки должны были ночью переправиться на правый берег реки, может не выдержать их тяжести. Срочно пришлось готовить технику к переправе вброд. Практически весь день ушел на то, чтобы тщательно забить все щели пропитанной солидолом паклей и изготовить жестяные удлинители для выхлопных труб.
   Естественно, командиру выпала самая неблагодарная работа: не только позаботиться о собственном танке, но и внимательно контролировать усилия подчинённых. Мало ли кому взбредёт в голову на авось понадеется. Тем более, что неожиданная работа танкистов здорово разозлила. Мужики ворчали и матерились. Даже командиры, не говоря уж о рядовых бойцах.
   - На охоту ехать - собак кормить, - возмущался командир третьего взвода старший лейтенант Колотов, кадровый танкист, как и Василий, прибывший в бригаду в начале августа. Только, в отличие от Ганина - не с гражданки, а откуда-то из Закавказья. - Сколько здесь стоим? Больше месяца. За это время можно было десяток мостов построить. А они только сейчас хватились. Эх, вояки... Организация.
   - Планида такая, - философски отвечал, не отрываясь от обработки своего люка, механик-водитель. Усатый и крупнотелый, он своим обликом напоминал Василию виденного в зоопарке моржа. - Я как чувствовал: опять с японцем воевать, значит - опять купаться.
   Немолодой уже мехвод был человеком умелым и основательным, поэтому пользовался в роте большим уважением. К нему обычно обращались по отчеству: Евстафич. А кое-кто из совсем молодых - и вовсе: Николай Евстафич. В прошлом году он принимал участие в боях у озера Хасан и порой рассказывал не нюхавшим пороха новобранцам "как оно на настоящей войне". Вот и сейчас, конечно, сразу нашелся желающий спросить:
   - Почему опять? Разве тогда приходилось реку форсировать?
   - Хуже, - вздохнул Николай Евстафьевич, не отрываясь при этом от работы. - Поставили нашей второй мехбригаде особое задание. Мол, раз у вас самые новые и самые быстрые БТ-7 - проскочить на скорости зону обстрела, ворваться в тыл, ну и навести у японцев шороху. Сказано - сделано. Отобрали ударный отряд - шестнадцать танков. Повели его сами командир и комиссар. Как рванули - японцы ничего понять не успели, как мы уже за пределами сектора огня. Так на полной скорости и въехали... в болото. Кто по траки, а кто и чуть ли не по самую башню. Увязли - и ни взад, ни вперёд. Два последних танка только остановиться успели.
   - Н-да, небось, вытягивать-то трудновато пришлось, - посочувствовал Колотов.
   - Какое там - вытягивать, - махнул рукой механик. - Ни одного не вытянули. Заняли круговую оборону и сидели четыре часа, пока наши "топтуны" не подтянулись. Потом "Ворошиловцами" долго танки вытаскивали.
   - Ох, не лёгкая это работа: из болота тащить бегемота, - под общий смех продемонстрировал знание стихов Корнея Чуковского младший лейтенант Скворцов.
   - Продолжайте, товарищ Гришин, - произнёс Василий, когда смех утих.
   - А что продолжать-то, товарищ капитан? - удивлённо покосился на командира Евстафич. - Я, вроде, всё сказал.
   - Сказали всё, но поскольку не все здесь люди опытные и бои прошедшие, то разъяснить ещё раз эту историю необходимо. Что на войне мелочей нет. Важно всё. И пренебрежение тем, что может показаться мелочью, может привести к невыполнению боевого приказа. Поэтому к завтрашней переправе нужно танки подготовить на совесть, а не кое-как, спустя рукава. Я вас правильно понял, товарищ старший сержант? Вы это хотели сказать?
   - Так точно товарищ капитан, - едва Ганин начал говорить, майка на спине у механика враз взмокла от пота. Николай Евстафьевич вспомнил, откуда попал в бригаду их командир роты. Хоть и ОРУД, а всё равно НКВД. Ворон ворону - два сапога пара. Пришьёт пораженчество, или того хуже - агитацию, потом не отмажешься. Хорошо ещё, хватило ума смолчать, что тогда, прошлым летом, буквально накануне боёв с японцами, весь начальствующий состав 2-й мотомеханизированной бригады арестовали, как врагов народа. Командира, начальника штаба, комиссара, командиров всех батальонов. А новые командиры, словно слепые щенята, не знали, что делать и тыркались в разные стороны. Какая может быть подготовленная атака, если на сорокапятикилометровый марш у бригады ушло десять часов? И это на БТ, выжимавших по шоссе больше пятидесяти километров на даже гусеницах. Здесь, в Монголии, они, то есть 6-я танковая бригада, прошли восемьсот километров от Баин-Тумена до Халхин-Гола всего за пятьдесят пять ходовых часов.
   Разумеется, Ганин не знал этих подробностей и уж тем более не умел читать чужие мысли. Но по каким-то неуловимым признакам почувствовал, как напрягся его подчинённый. И в голосе Евстафьича теперь явственно сквозила неуверенность.
   - Именно это я и хотел сказать. Только, не очень я объяснять умею.
   - А вы, товарищ Гришин, в следующий раз сначала с товарищем младшим политруком посоветуйтесь, - серьёзно предложил Василий. - Помогать в таких случаях - как раз его задача. Инициатива - это очень хорошо, но если не уверены в своих силах, то всегда лучше попросить помощи у более опытных товарищей.
   - Так точно, товарищ капитан. Обязательно посоветуюсь.
   - Вот и хорошо. Ну что, товарищи бойцы и командиры, поучительную историю все прослушали? А теперь ещё раз предупреждаю: к подготовке танков к форсированию реки подойти со всей серьёзностью. Если танк выйдет из строя - командир и экипаж будут отвечать по законам военного времени. Всем всё понятно?
   Выслушав недружное: "Так точно, товарищ капитан", Василий вернулся к своей машине. Вроде, получилось направить разговор в нужное русло. Если в роте есть сексот, то вряд ли эта история будет иметь для Евстафьича последствия. Ганин точно знал, что особисты армейской группы не дремлют и активно интересуются "пораженческими настроениями" и тому подобными вещами. С ним провели беседу на второй день после прибытия к месту несения службы.
   Капитан НКВД был дружелюбен и одновременно напорист.
   - Ты же сам и органов, товарищ Ганин, поэтому попусту болтать не будем. Сам знаешь, какое время, сколько врагов в РККА разоблачено. Сам понимаешь, что не всех ещё на чистую воду вывели. Так что, ты сейчас будто на переднем краю, должен внимательно смотреть, кто чем дышит и обо всём подозрительном сразу докладывать.
   - Меня, товарищ Паэт, направили сюда командовать танковой ротой. Если есть другой приказ - ознакомьте меня с ним. Если нет, то разрешите мне сосредоточиться на выполнении этого. Приказ - это закон, выполнять его вполсилы - преступление. Но, конечно, лошадью в шорах я не буду. Если узнаю что-то подозрительное - доложу как положено.
   Ожидавший совсем другого капитан госбезопасности Март Паэт недовольно скривился, но тут же взял себя в руки.
   - Что ж, товарищ капитан, действуйте. Желаю вам успехов в выполнении полученного приказа.
   Намёк был более чем прозрачен, но тогда Василий не испугался: формальная правота полностью была на его стороне. А вот спустя несколько дней появились нехорошие опасения: командир ведь отвечает не только за себя, но и за подчинённых, а попробуй, угадай, кому из них что в голову взбредёт. Гришин вроде серьёзный человек, жизнь знает, а вот поди ж ты, не удержался от скользкого разговорчика.
   Разумеется, об этом домой писать Ганин не собирался. А вот о чем бы ещё написать, в голову так и не приходило. Досадливо вздохнув, капитан бросил ручку и вышел из палатки. С почти безоблачного неба вовсю палило Солнце. Лагерь почти обезлюдел: разведчики, стрелково-пулемётная бригада и первый батальон отправились к переправе ещё затемно, второй - пару часов назад. Большая часть вспомогательных соединений тоже уже была на марше, кроме тыловых служб - этим-то торопиться некуда. Первоначально ТЭП вообще собирались оставить в лагере, но из-за проблем с мостами командир бригады всё-таки принял решение о переводе его на правый берег. А из боевых подразделений в лагере сейчас остались только их третий батальон, да два взвода зенитной артиллерии - четыре лёгких 37-милиметровых автоматических зенитных пушки. Как их чаще называли - МЗА: малокалиберных зенитных автоматов. Слишком мало для того, чтобы организовать оборону в случае серьёзного налёта японской авиации. Но никакого беспокойства Василий не испытывал. Танки в лагере или растянувшиеся на марше для самолётов, конечно, цель лакомая, но сейчас врагам не до этого. До лагеря долетала канонада и отзвуки бомбёжки. С рассвета два с половиной часа артиллерия и авиация обрабатывали передний край и тылы обороны японцев. Ганин знал, что наступление началось по всему фронту, от высоты Эрис-Улан-Обо на юге до озера Одон-Нур на севере: за неполный месяц в этих краях он уже выучил наизусть все эти многосложные монгольские называния, ведь бригаду могли перебросить на любой участок фронта, да так и в итоге и получилось. Четвёртый батальон накануне отвели на запад, за озеро Сумбурин-Цаган-Нур, где сосредотачивался резерв армейской группы.
   Нет, никак до рейдов по тылам советских войск было сейчас японцам. А если залетит какой случайный самолёт - четырёх зениток на него хватит. Не сбить - так отогнать подальше. А там и истребители должны подтянуться, у штаба группы связь по прямому проводу с командованием авиагруппы, это не вечно барахлящие рации. Хотя, не так уж и ненадёжна радиосвязь, как об этом иногда говорят. Матчасть знать надо и следить за техникой, тогда и работать будет почти без сбоев. А нерадивый водитель и простую, как гвоздь, полуторку доведёт до такого состояния, что начнёт у каждого столба останавливаться.
   - Товарищ капитан!
   Ганин обернулся на оклик. Комбат. Похоже, тоже нервы не выдерживают.
   - Здравия желаю, товарищ майор!
   - К маршу готовы? Происшествий нет?
   - Никак нет.
   - Точно? Смотри... В первой роте уже у одного танка магнето полетело.
   Вопреки желанию, лицо капитана исказила усмешка. Вот дают ребята:
   - Танк на месте стоит, а магнето полетело? Чудеса.
   - Чудеса, - повторил майор. Его глаза превратились в маленькие буравчики, напряженно сверлящие лицо Василия. - У тебя чудес не будет?
   - Отдавайте приказ, товарищ майор. Рота полностью готова к маршу.
   - Рано, - отрубил Клементьев. - Нет приказа из штаба бригады. Значит, переправа пока что не освободилась. Чем не доволен, ротный? Боишься, что все ордена без тебя разберут? Не переживай, этот бой всерьёз и надолго, нам с тобой останется.
   - Не в орденах дело, - обиделся Ганин. - Просто, на нервы давит. Быстрее бы...
   - Терпи, - отрезал майор. - Спешка нужна только при ловле блох. Ладно, иди отдыхать, потом некогда будет. В бой пойдём прямо с марша.
   Совет был хорош. Василий вернулся в палатку и снова присел к столику.
  
   Всё это заставляет грустить, и только ночь разбивает эти мысли, а утром обратно по-старому. Местность очень дурацкая, одни сопки. Есть такой вальс: "На сопках Манчжурии". Деревень нет. Водятся в степи зверьки, называются "тарпоганы", мех ихний очень ценится, но их убивать опасно: некоторые из них больные. Местное население на них охотится, так как они знают, какой больной, а какой - нет.
   Я себя очень прекрасно чувствую и если чувствую когда себя плохо, то только из-за тебя. Мечты и заботы о тебе вот что заставляет чувствовать плохо. Так что, больше заботься о себе, ведь нам, тебе и мне, жить ещё надо много, а ещё совсем скоро должен родиться наш первый ребёнок. Если родится мальчик, назови его Славкой, а если девочка - то назови Светлана, как писала. Пиши чаще, всегда жду твоего письма.

Твой Вася.

  

Большие Пески. Монголия. 20 августа 1939 года. Воскресенье.

8-я мотобронированная бригада.

  
   Капитан Константин Росин отложил в сторону полевой бинокль и мрачно оценил ситуацию непечатным словом из шести букв. После короткой паузы повторил оценку, добавив к определению ещё и эпитет "полный".
   Большие Пески были совсем рядом, можно сказать - рукой подать. Не больше километра. Вот только этот километр вмещал в себя сопку, изрытую окопами и, что намного неприятнее, с замаскированными позициями для четырёх противотанковых орудий и парочки крупнокалиберных пулемётов.
   Его сводный отряд в составе дюжины лёгких ФАИ, одного радиофицированного БА-20 и пары средних бронеавтомобилей БА-3 был брошен вперёд после прорыва первой линии японской обороны и оторвался довольно далеко от остальных сил бригады. Задачей авангарда было прорваться к Большим Пескам, с тем, чтобы открыть путь вперёд танкам 6-й бригады, которая должна была подойти ещё ночью, но отчего-то задержалась на марше.
   Не встречая сопротивления, они двигались на север между барханами, пока не наткнулись на эту проклятую сопку. Коварные самураи не торопились себя обнаружить и открыли огонь только когда в зоне поражения оказался весь боевой порядок. Шедший в паре сотен метров впереди отряда разведывательный ФАИ буквально изрешетили из крупнокалиберного пулемёта. Остальные машины оказались под обстрелом двух батарей, расположенных на противоположных склонах сопки. Несмотря на короткую дистанцию, стреляли японцы паршиво, большинство снарядов легло мимо, но один всё-таки попал в цель и моментально превратил лёгкий бронеавтомобиль в груду обгорелого дымящегося железа. И на СПАМ можно не отправлять, восстанавливать тут было уже нечего.
   Встретив плотный огонь и потеряв две машины, Росин приказал отступить и укрыться за небольшой сопкой. Брать укреплённую позицию с ходу без поддержки пехоты было чистейшей воды авантюризмом. Связаться с командиром батальона по радио, как обычно, не удалось, пришлось отправить назад с донесением двух бойцов. Сам же капитан поднялся на вершину укрывшей отряд высоты и в бинокль попытался засечь расположение вражеских огневых точек. Две противотанковых пушки он углядел и нанёс их на крупномасштабную карту, но о местонахождении двух других оставалось только догадываться по воспоминаниям о кратком бое. Значит, орудиями тяжелых бронеавтомобилей японскую артиллерию сразу не подавить. Пулемёты же и вовсе могли оказаться в любом месте: оборону японцы отстаивали не первый день, наверняка оборудовали несколько запасных позиций. Вот и получалась та самая ситуация из шести букв. Хорошо хоть, поблизости у японцев не было гаубичной артиллерии и миномётов. А то накрыли бы отряд за сопкой как клопов под матрасом.
   Бросив последний, полный ненависти, взгляд на вражеский узел обороны, капитан осторожно пополз вниз. И только когда заметить его японцы уже точно не могли, Константин поднялся на ноги.
   Внизу его с нетерпением ждали.
   - Товарищ капитан, есть связь! - возле своей двадцатки с улыбкой на потном перепачканном лице стоял командир экипажа младший лейтенант Касаткин. По совместительству - главный спец по радиосвязи в роте Росина.
   - Комбат? - коротко спросил капитан, подходя к машине.
   - Никак нет, товарищ капитан, - улыбка на лице Касаткина сменилась виноватым выражением. - С батальоном связи нет. На связи - штаб бригады. Их позывной - "Ясень", наш - "Сосна".
   Новость Росину настроения не добавила, но и выбирать не приходилось. Он принял из рук младшего лейтенанта переговорное устройство.
   - "Ясень", я "Сосна". "Ясень", я "Сосна". Приём.
   - "Сосна", я "Ясень", - голос был сильно искажен, но Константин всё-таки опознал командира бригады - полковника Мишулина. - Слушай внимательно. Связные дошли, обстановку доложили. Сейчас к тебе выдвигается подкрепление. Как понял?
   - Я "Сосна". Вас понял. Жду подхода подкрепления.
   - Боевая задача - взять высоту. Во что бы то ни стало! Как понял?
   - Вас понял. Задача - взять высоту.
   - Во что бы то ни стало! - повторил полковник. - Любой ценой! Приказ с того берега! Понял меня?
   - Так точно, "Ясень". Приказ понятен.
   - Тогда - действуй! Конец связи.
   - Есть - конец связи.
   Росин резким движением сунул передатчик в руки Касаткину, тут чуть его не выронил, машинально прижал к груди.
   - Вы что, товарищ капитан?
   - Ничего, - рявкнул Росин и с досадой вдарил кулаком по бронированной двери. Корпус ФАИ ответил глухим гулом, а рука отозвалась острой болью.
   - Писарева и Терёхина сюда! Живо!
   - Е-есть! - слегка растянув гласную, ответил младший лейтенант, выбрался из нутра своей бронемашины и бегом кинулся к трёшкам. Росин проводил его недобрым взглядом.
   Конечно, Касаткин ни в чём не виноват, но от этого не легче. Взять высоту любой ценой... Приказ с того берега... Капитан знал, что командный пункт Южной группы находится на плацдарме. Значит, о выходе авангарда мотобронебригады к Большим Пескам доложили уже командующему армейской группой. Понятно, что сообщать ему теперь о том, что поторопились командирам очень не хочется. Поэтому и заставляет его комбат переть на японские пушки. Подкрепление... Ещё несколько коробок? Толку от них будет не слишком много. Вот если бы хотя бы одну сорокопятку. Да пехоты, хотя бы пару взводов. Тогда бы они дали самураям прикурить. А броневиками в такой ситуации много не навоюешь.
   ФАИ-М - хороший лёгкий бронеавтомобиль: быстрый, манёвренный, с прекрасной проходимостью. Но вооружение - всего лишь один "Дегтярёва танковый", 7,62-миллиметровый пулемёт Дегтярёва образца 1929 года. Не так-то просто его огнём заставить замолчать артиллерийскую батарею. Попасть по броневику из противотанковой пушки - гораздо проще: цель намного больше. Спереди метр семьдесят пять в ширину и больше двух в высоту. В профиль просто лучше не поворачиваться.
   Два БА-3, которых передали ему для усиления, формально являлись материальной частью батальона тяжелых бронеавтомобилей, но на самом деле были броневиками не тяжелыми, а средними. По огневой мощи они практически не уступали танкам: на корпус ставилась облегчённая башня от Т-26 с 45-миллиметровой пушкой и спаренным ДТ, плюс ещё один курсовой "Дегтярёв танковый" на корпусе, рядом с местом мехвода. Но вот два лишних миллиметра брони - восемь против шести у ФАИ - на такой дистанции защиты не добавляли. Крупнокалиберный пулемёт прошибёт и так, и так.
   - Товарищ капитан, старший лейтенант Писарев по вашему...
   - Вижу, что прибыл. Значит так, слушайте боевую задачу. Приказ командира бригады - взять штурмом высоту 841, занятую противником. С целью выполнения этого приказа в подчинённом мне отряде создаю мобильную группу в составе экипажей старшего лейтенанта Писарева, лейтенанта Терёхина и младшего лейтенанта Касаткина. Командир группы - старший лейтенант Писарев.
   - Есть.
   - Ваша задача - по сигналу о начале атаки обогнуть высоту 819 слева и уничтожить противотанковую батарею противника, расположенную на ближнем склоне высоты 841. Вот здесь стоят их пушки.
   Росин чиркнул пальцем по крупномасштабной карте. Спасибо монгольским товарищам - с этим в войсках не было ни малейших проблем.
   - Засёк я их позицию в бинокль. В общем, выходите из-за сопки - и беглый огонь. Касаткин - держаться в стороне, метров на сорок левее.
   - Есть, - лишних вопросов младший лейтенант не задавал. И так понятно, что командир пытается уберечь от повреждений единственную радиофицированную машину.
   - Как хотите, но батарею подавить к чёртовой матери. Дальше - по обстановке. Я с остальными машинами ударю с другой стороны сопки. Обнаружит себя вторая батарея - атакуйте её. Всё ясно?
   - Так точно, ясно.
   - Сейчас должно подойти подкрепление. Не знаю, каким именно оно будет. Возможно, группа будет усилена. Но в любом случае уничтожение противотанковой батареи - ваша задача.
   Да, группу Писарева очень желательно усилить, только будет ли чем? Пожалуй, теперь он и от бронеавтомобилей не откажется - если среди них будет хотя бы один пушечный. А лучше - парочка. Но всё-таки лучше было бы заполучить пехоту, хотя бы пару взводов. А уж если размечтаться - так ещё и миномётов или артиллерию. Да только откуда им тут взяться. Придётся пехоту делать из того что под рукой. С пары ФАИ снять пулемёты и отправить экипажи на вершину сопки, с которой он вёл наблюдение.
   У них будет шанс выполнить приказ командования. Пусть не очень большой, но будет. Всё равно отступать некуда: японцы могут и промахнуться, а вот те, кто в затылок исполняют решение военно-полевого суда, всегда попадают в цель. Ладно, чего зря гадать. В любом случае сейчас они должны ждать, пока подойдёт подкрепление.
   - Экипажам Васильева и Рогачёва сменить дозорных! Терёхин, Писарев - за мной. Поднимемся на вершину, посмотрите, где батарея. Карта - картой, а свои глаза - самый лучший прибор наблюдения.
  
   Ждать пришлось недолго. Не прошло и получаса, как в седловине между двумя холмами появилось подкрепление. И как раз такое, о котором Росин мечтал как о несбыточном: рота пехоты из состава стрелково-пулемётного батальона бригады. Правда, она уже побывала в бою и понесла небольшие потери, но в боевом отношении оставалась именно ротой, а не чем-то меньшим. Плюс огневой взвод противотанковой артиллерии: две сорокопятки. Плюс два пушечных бронеавтомобиля: БА-3 и знаменитый на всю бригаду "Призрак". Старый БАИ сломался и был списан ещё два года назад, но убрать хлам из расположения части всё никак не доходили руки. А тут весной два новобранца-ленинградца, до призыва бывшие учениками слесаря как раз на Ижорском заводе, взялись за ремонт, да так удачно, что мотор заработал как новенький. Командир бригады оформил возрождённую машину тягачом, а когда поступил приказ о передислокации к Халхин-Голу - приказал взять вместе с остальной штатной техникой. Бронеавтомобиль выдержал марш от Баян-Тумэна до Халхин-Гола, а теперь вот ему предстояло поработать и в качестве боевой единицы.
   Росина такая единица более чем устраивала. Бой предстоял на короткой дистанции, меньше километра. Тридцать семь миллиметров калибр или сорок пять здесь уже не так важно, гораздо большее значение имеет тот факт, что у него появилась ещё одна пушка.
   Константин быстро подправил первоначальный план. Пехотинцы на начальном этапе боя оставались в резерве и должны были перейти в атаку после подавления огневых точек врага. Для этого на вершине холма скрытно занимали позицию пулемётчики с двумя станковыми "Максимами". Чуть ниже на правом склоне сразу после начала атаки должны были выкатить на прямую наводку свои орудия артиллеристы. Группу Писарева, задача которой осталась прежней, усилили все три подошедших бронеавтомобиля. Сам же Росин решил возглавить атаку отряда лёгких автомобилей на правом фланге.
   - В первой линии движутся пять бронеавтомобилей, включая мой. Всем делать как я. Вперёд не вырываться. Если начал отступление - значит отступать и остальным. Тогда вперёд идут бронеавтомобили второй линии. Старший - лейтенант Гараев.
   - Есть.
   - Запомни - отстреляешь диск, отступаешь назад. Беглый огонь, чтобы японцы головы поднять не могли. Как только засечём батарею - сразу огонь сосредоточить на ней. Потом - пулемёты. А там "махра" навалится. Есть вопросы?
   - Никак нет, - дружно, хотя и вразнобой ответили командиры.
   - Тогда - по машинам.
   Росин запрыгнул в свой ФАИ, с лязгом захлопнул дверцу, уселся на сиденье и опустил бронекрышку смотрового окна. Теперь он видел окружающий мир только через узкую смотровую щель.
   - Вперёд! - скомандовал капитан водителю. - Держись ближе к сопке, наше место сейчас на левом фланге.
   Вообще, командиру положено было занимать место правофлангового, но сейчас Росин решил занять позицию, более удобную для наблюдения за действующим слева отрядом Писарева.
   - Так точно, товарищ капитан.
   Внутреннее пространство бронеавтомобиля заполнилось дребезжащим гулом. При работающем двигателе приходилось говорить на повышенных тонах, а порой и орать во всю глотку. И почти сразу к гулу мотора добавился стрекот пулемёта: машина вышла из-за сопки и башнер начал обстрел японских позиций. Константин прильнул к смотровой щели, пытаясь увидеть как можно больше. Наверняка расположенные на ближнем склоне сопки пушки начнут обстрел его отряда. Засечь бы их расположение.
   Ему показалось, что он услыхал звук орудийного выстрела, но не увидел ни вспышек, ни разрывов. Перелёт? Или это не японцы, а группа Писарева? Капитан изогнулся, пытаясь увидеть дальний склон сопки. Точно. На отмеченном им месте рвались снаряды. И почти тут же снаряд взорвался невдалеке перед бронеавтомобилем.
   Росин невольно отшатнулся.
   - Заметил, откуда? - прокричал он стрелку.
   - Нет! - донеслось сверху.
   - Смотри лучше!
   Константин вновь попробовал приникнуть к щели, но не тут-то было. Лоб упёрся в холодный металлический выступ, которого только что не было. Капитан чуть подался назад. Ну да, вмятина от пули. А он даже и не заметил. Ладно, та пуля, которую услышал - уже не твоя. Сместившись чуть в сторону, он прижался к щели. Как же плохо видно. На танках хоть перископы ставят.
   Неожиданно на склоне сопки он явственно увидел вспышку орудийного выстрела.
   - Заметил?
   - Нет! - снова откликнулся стрелок.
   - Раз-зява! Слазь!
   "Привязать" орудие к местности не было никакой возможности: песчаная сопка была практически начисто лишена ориентиров. Да и времени объяснять не было. Проще было самому занять место пулемётчика, хотя тесная кабина к таким манёврам тоже не располагала. Капитан забрался в свисавшую с крыши башни брезентовую петлю, служившую "креслом" стрелку, а тому пришлось буквально вжаться в борт, освобождая командиру место в башне.
   Росин прильнул к прицелу. Он не был уверен, что отыщет орудийную позицию японцев, но смог сделать это практически сразу, по каким-то необъяснимым признакам. Послал туда короткую очередь. Звонким латунным дождиком устремились в парусиновый мешок гильзоуловителя отстрелянные гильзы. И тут же в прицеле возникло дымное облако. На какую-то секунду капитану показалось, что его очередь подорвала боезапас, но взрыв оказался слишком слабым, дым развеялся практически мгновенно. Значит, не только он засёк артпозицию, тоже дело. Сейчас его задачей было поддержать своих артиллеристов пулемётным огнём, он выпустил в сторону врага длинную очередь, вторую. А потом пулемёт смолк.
   - Отходим! - крикнул Росин.
   После стрекота пулемёта ему показалось, что наступила чуть ли не тишина. И теперь он явственно различал приглушенные расстоянием и броней выстрелы артиллерийских орудий.
   Водитель дал задний ход, Константин заработал ручкой поворота башни и прильнул к прицелу, стараясь рассмотреть, что происходит у Писарева. Сейчас, глядя на командирскую машину, должны начать отступление и остальные броневики из его линии. А отряд Гараева, напротив, пойдёт вперёд, открыв огонь из своих пулемётов. Важно понять, как протекает бой на остальных участках.
   В прицеле появился отряд Писарева. Пушечные броневики медленно двигались вдоль фронта, между сопками, развернув орудия в сторону японцев. Машина Касаткина осталась сзади, похоже, из неё вёлся обстрел врага из пулемёта. Это правильно, но Писарев-то куда прёт? Зачем? Росин снова принялся поворачивать башню, теперь в прицеле проплывали японские позиции.
   Ого! Противотанковую батарею на западном склоне Писарев и его ребята разнесли вдрызг. Символом победы торчал к небу ствол уничтоженного орудия. Как опытный врач может только по одному виду руки или ноги определить перелом, так и Росин точно знал: эта пушка стрелять уже не будет.
   Капитан продолжал обзор вражеских позиций. Дальше, дальше... Панораму застелило облако от близкого взрыва. По корпусу щёлкнул осколки. Темноту кабины прошил узкий солнечный лучик - один из них пробил броню насквозь.
   - Все целы?
   - Живой, - откликнулся водитель.
   - Порядок, - поддержал его успевший занять командирское место стрелок.
   Росин вернулся к прерванному делу. Теперь он смотрел на происходящее справа от своей машины. Песок и следы шин. Четыре дорожки. Значит, никого не подбили. Тьфу-тьфу, пока без потерь. Один броневик его рота потеряла в утренней атаке, ещё два сводный отряд у этой сопки. Если сейчас обойдётся - очень даже неплохо.
   Капитан отсоединил от пулемёта и вставил в свободную ячейку башенных "сот" пустой диск, вынул из другой ячейки полный и уверенными движениями присоединил к ДТ. Всё, можно было бы и вперёд, но машина по-прежнему пятилась назад. Росин продолжал придерживаться первоначального плана: действовать двумя волнами. Сейчас, когда не нужно вести огонь, стрелкам и командирам экипажей его линии легче засечь цели. А потом, когда придёт их черед атаковать, огонь должен быть более эффективным. По идее, уже сейчас группа Гараева, наблюдавшая за ответным огнём японцев во время движения его отряда, должна точно знать, где расположены позиции вражеских пушек и пулемётов.
   В шум боя вдруг вмешалось слабое, но явственное "Ура!", а потом и характерная скороговорка АВД-32 - автоматической винтовки Дегтярёва, перекрываемая более звучными очередями ручных пулемётов. Неудобные и капризные "автоматы" недавно сняли с производства, однако идущая им на замену новую самозарядную винтовку Токарева до Забайкалья пока что доходила в мизерных количествах, вот и пришлось пехотинцам бежать в атаку с тем, что есть. Но почему так рано? Кандыбин же получил строгий приказ: атаковать только после полного уничтожения вражеской артиллерии. Выходит - уже?
   Будь проклята эта мутная оптика с паршивым обзором. Опять нужно было вращать башню и искать японскую батарею. И как назло ничего не видно. Перегнувшись вниз, Росин приник к смотровой щели на левой дверце машины. Они отступили уже довольно далеко, и броневики группы Писарева пропали из виду. А вот пехотинцы роты Кандыбина действительно короткими перебежками устремились на штурм занятой японцами сопки.
   Ситуация менялась на глазах.
   - Вперёд! Полный ход! - крикнул Константин водителю.
   Броневик снова сменил направление движения. Капитан шарил взглядом по вражеским позициям. Засёк частые вспышки - не иначе работал самурайский пулемёт, и принялся посылать в эту точку очередь за очередью, стремясь подавить огонь противника. Японец и впрямь почти сразу смолк. То ли получил свои девять грамм свинца, то ли просто решил сменить слишком опасную позицию. Не важно, главное - пулемёт замолчал. А Росин, снова сменив моментально опустевший диск, продолжал поливать свинцом вражеские окопы. Пулемёт смолк, только когда он заметил в прицеле своих пехотинцев в зелёных, мокрых от пота гимнастёрках и блестящих на солнце узкополых металлических касках, дошедших до первой линии вражеской обороны.
   Тут уже броневики помочь не могли ничем: в траншейном бою не разобрать, где свои, а где чужие. Но помощь уже и не требовалась: после короткого, но жаркого боя, пехотинцы полностью подавили сопротивление врагов. Приказ командования был выполнен, а дорога к Большим Пескам и государственной границе Монгольской Народной Республики - свободна.
  

Дальние Пески. Монголия. 20 августа 1939 года. Воскресенье.

24-й мотострелковый полк 36-й мотострелковой дивизии

   Зачем японцам понадобился этот маленький окопчик между двумя линиями обороны, бойцы не имели ни малейшего представления. Впереди, метрах в трехстах - гряда песчаных сопок, третья линия вражеской обороны. Позади, примерно на таком же расстоянии - окопы второй линии, очищенные от врага пару часов назад. А в полукилометре справа - одиночная большая сопка, превращённая самураями в мощный узел обороны, с которой подступы к третьей линии простреливались фланкирующим пулемётным огнём.
   Именно огонь с этой сопки и сорвал полчаса назад атаку второго батальона. Не выдержав свинцового ливня, солдаты дрогнули, смешались, отступили. Отошли назад, оставив на нейтральной полосе убитых и тяжелораненых. А двое бойцов и младший сержант спрятались в неожиданно подвернувшийся японский окоп, и теперь оказались одни на простреливаемой вдоль и поперёк песчаной равнине. Даже голову поднять рискованно, не говоря уж о том, чтобы вернуться к своим.
   - Может, закурим, а? - неуверенно предложил один из красноармейцев.
   - Это правильно, - поддержал младший сержант. - Наше дело теперь маленькое: сиди да покуривай, пока батальон снова в атаку не пойдёт. Или пока не стемнеет.
   - Скорей бы стемнело...
   Второй боец, привалившись к стене окопчика, снял каску и вытер ладонью взмокший лоб, на который липли выгоревшие волосы.
   - Жарень... Стемнеет - всё полегче будет.
   - А японцы к нам в темноте не подберутся? - опасливо поинтересовался первый.
   - Не дрейфь, Андрюха. Винтовки есть, патроны есть, гранаты тоже есть. Отобьёмся.
   - Каску надень, вояка, - строго приказал сержант. - Попадёт в голову шальная пуля или осколок - пиши пропало. А в каске - может и жив останешься. Видал я такое.
   - А я не видал, - проворчал красноармеец. Он воевал не меньше сержанта и знал, что попадания винтовочной пули каске не выдержать. Осколок мины - это да, бывало. А вот пулю - уже не получится. Ну, если только на излёте. Но спорить он не стал и надел напоминающую средневековый шлем узкополую каску, уже окрещённую бойцами "халхинголкой". - Андрюха, чего смолк, угощай давай куревом. Я папиросы в землянке оставил.
   - Так это, Семён, табак есть, спички есть, бумаги нету, - виновато признался названный Андрюхой.
   - Ну вот и покурили, - сплюнул Семён. - Откель тут бумаге взяться?
   Сержант довольно улыбнулся в усы.
   - Ох, молодёжь, чтоб вы без меня делали. Держи.
   Он протянул Андрею оборванный с одного края бумажный лист и наставительно добавил:
   - Настоящий солдат всё своё с собой носит.
   Красноармеец взял бумагу, удивлённо глянул:
   - Да это ж листовка, что товарищ младший политрук сегодня перед наступлением раздавал.
   Андрей Комов словно вернулся на несколько часов назад, в битком набитую землянку, где перед самым началом наступления ротный политрук зачитывал бойцам листовку:
  
   "...На границе Монгольской Народной Республики мы защищаем свою советскую землю от Байкала до Владивостока и выполняем договор дружбы с монгольским народом.
   Разгром японских самураев на Халхин-Голе -- это борьба за мирный труд рабочих и крестьян СССР, борьба за мир для трудящихся всего мира.
   Бойцы! Наша Родина и командование сделали все необходимое для полного разгрома и уничтожения врага. Выполним наш священный долг -- воинскую присягу. За Родину, за партию -- стальной лавиной ринемся вперед на окончательное уничтожение взбесившихся японских самураев.
   Отомстим за кровь зверски замученных японской фашистской сволочью наших товарищей.
   Вперед, славные герои летчики, танкисты и доблестные пехотинцы. Могучим и дружным ударом всех родов войск, залпами меткой артиллерии, всесокрушающим ударом героической пехоты, авиации, танков сотрем с лица земли одуревшую самурайскую нечисть.
   Умножим славу советского оружия, покажем отвагу, мужество и доблесть бойцов РККА.
   В дни хасанских боев герои-дальневосточники покрыли неувядаемой славой себя и нашу Родину. Имена комиссара Пожарского, Левченко, Гольянова, Мошляка, Бамбурова, Баринова не умрут в веках. Никогда не поблекнет слава, никогда не забудет Родина героев Халхин-Гола, устроивших пьяной японской военщине Баин-Цаганское побоище.
   Товарищи! Помножим Хасан на Баин-Цаган и покажем, что такое советская арифметика.
   Вперед, за Родину, и только вперед! Победа за нами! Вперед, за счастье нашего великого стосорокамиллионною народа!
   Вперед, за Рабоче-Крестьянское Правительство!
   Вперед, на разгром и окончательное уничтожение подлых японских провокаторов войны!
   Командование и политический отдел 1-й армейской группы".
  
   А потом закончилась артподготовка и под гремящий с передвижных громкоговорящих установок "Интернационал" полк перешел в наступление по всему фронту. Ошеломлённые обрушившимся на них артиллерийским огнём и шквалом авиационных бомб, японцы поначалу практически не оказывали сопротивления. С первой линии обороны врага вышибли быстро и практически без потерь. Но постепенно самураи пришли в себя, и за вторую линию уже разгорелся упорный бой. А от третьей и вовсе пришлось отступать.
   - Листовка - тоже бумага, на самокрутку сгодится. Верти давай, пока время есть.
   Сержант осторожно выглянул из окопа. Он прекрасно понимал, что позиция у них не такая уж и безопасная: подползёт какой японец поближе, зашвырнёт в окопчик гранату, и прости-прощай...
   Но пока что вокруг было тихо. Враги о контратаке, похоже, и не помышляли, а свои наверняка готовили силы к новому броску.
   - Вы бы, товарищ младший сержант, тут своей каской не отсвечивали, - попросил Семён. - А то японцы пальбу подымут.
   - Если не дураки, то не подымут. Пулей нас здесь не достать, разве что миной. Ну а коли дураки, пусть патроны жгут, им же хуже. А мы должны за всем происходящим внимательно наблюдать, как наши пойдут в атаку - огнём поддержим.
   - Поддержим... Две трёхинейки, да ваш автомат - не велика поддержка.
   - Отставить, товарищ Москвин! - голос сержанта сразу посуровел. - Велика, не велика - не нашего ума дело. Дана команда: "Огонь!", значит - огонь. "Вперёд!" - значит, вперёд.
   - А я ничего, - торопливо забормотал Семён. - Я ничего, я - как все.
   - Готово, закуривайте, - вмешался Комов.
   Они раскурили не слишком умело свернутые самокрутки. Разговор угас, никто не горел желанием его продолжать. Но буквально через минуту появилась новая тема: с запада послышался гул моторов. Сначала слабый и едва различимый, он нарастал, приближался, становился всё более уверенным и грозным.
   - Наши, - не выдержал Андрей. - Наши летят. Сейчас зададут самураям перцу!
   - Давно пора, - одобрил младший сержант. Он уже заметил в прокалённом до потери цвета небе четыре крылатых силуэта. Со дна окопа они казались маленькими, но младшему сержанту Фёдору Коржеву доводилось видеть ТБ-3 вблизи. Четырёхмоторные тяжелые бомбардировщики длиной двадцать пять метров, а размахом крыльев - и вовсе за сорок уже почти десятилетие считались символом воздушной мощи страны Советов. Ещё подростком Федя слушал по радио репортажи о военных авиапарадах, читал в газетах статьи о триумфах красной авиации. Навсегда врезалась в память напечатанная в "Правде" фраза какого-то иностранного генерала: "Пока в Европе обсуждают, верна или нет доктрина Дуэ, Советы создали самолёт, способный воплотить её в жизнь". Кто такой Дуэ и какая у него доктрина Коржев не знал и сейчас ( а у комиссара на политзанятиях спросить стеснялся ), но понимал главное: врагам под атаками ТБ придётся не сладко.
   Самолёты прошли правее, над укреплённой на фланге сопкой, и стали разворачиваться обратно.
   - Чего это они? - не понял Москвин.
   - Бомбы бросили и назад, - пояснил сержант, уже различивший в горячем мареве летящие вниз чёрные точки. - Открывайте рот, парни. Сейчас начнётся.
   А в следующую минуту сопку затянуло дымом. От взрывов содрогнулась земля под ногами. Со стен окопчика посыпался песок.
   - Так их, гадов! - выкрикнул Андрей.
   Фёдор дёрнул его за плечо вниз.
   - Не высовывайся! Словишь ещё пулю.
   Но японцем, похоже, сейчас было не до застрявших на нейтральной полосе красноармейцев. Бомбардировщики легли на обратный курс, но взрывы на сопке продолжались. Оказалось, под прикрытием бомбёжки на склон захваченного ранее бархана наши артиллеристы выкатили батарею из четырёх короткоствольных полковых 76-миллиметровых орудий, которая теперь начала обстрел прямой наводкой. Гребень на склоне прикрывал пушки со стороны гряды, которую удерживали основные силы японцев, но из окопчика, котором прятались три товарища, все четыре были хорошо видны. Кроме этого, до бойцов долетал и характерный визг: похоже, пушкарям помогала батарея восьмидесяти двух миллиметровых миномётов, развёрнутая где-то в глубине атакующих порядков.
   - Лихо! - восхитился Комов. - Ай да товарищ капитан. И авиация, и артиллерия. Глядишь, ещё и танки пойдут. Вот вам и новый командир.
   Капитан Коровяка принял батальон каких-то полтора часа назад, после того, как в бою погиб прежний - майор Кожухов.
   - А хорошо бы танков, - согласился Фёдор. - Только это не капитан. Ему авиацию вызывать не по чину. Да и почти всю полковую артиллерию стянуть сюда ему бы вряд ли позволили. Не иначе, как кто-то из штаба полка на передовой, не меньше.
   Семён промолчал. А чего говорить: всё равно сейчас в атаку погонят. Особенно, если на передовую приехал кто-нибудь из штаба: начальникам всегда подавай победы и успехи, чтобы потом получать чины да награды. А простой человек за их процветание - в огонь да под пули. Что при царе, что при большевиках. Батька с японцем воевал в Корее, ему вот выпало в Монголии. Земля чужая, а кровь лить свою...
   До окопа снова донёсся гул моторов, но теперь уже не с неба, теперь он стелился вдоль земли, выползал сзади, из тылов наступающего батальона и волной накатывался на удерживаемую самураями песчаную гряду.
   - Точно, танки! - воскликнул Андрюха, чувствуя, как его охватывает пьянящее возбуждение. Боец лихорадочно подхватил винтовку и растерянно замер, не зная, что делать дальше.
   - Не мельтеши, - одёрнул его младший сержант. - Поперёд батьки в пекло не суйся. Дойдёт и до тебя очередь.
   Батарея свернула стрельбу, артиллеристы спешно откатывали пушки назад, в непростреливаемую зону. А бронированные машины вылезли из-за барханов. Танковый взвод - пять Т-26, и с ними бронеавтомобиль БА-27. Пара таких старичков числилась в разведбате, но в бою их раньше Фёдор ни разу не видел. И не удивительно. Дело в том, что первые советские бронеавтомобили оснастили иностранной тридцати семи миллиметровой пушкой, снарядов к которой в СССР давно не осталось. Фактически, пушечная машина превратилась в пулемётную, но при этом менее манёвренную, а значит и более уязвимую, чем ФАИ или БА-20.
   Но сейчас, похоже, в бой было брошено всё, что можно. Повернув пятигранную, похожую на громадную гайку с торчащей из неё шляпкой винта, башню так, что орудие смотрело чёрти куда влево, зато пулемёт - прямо по курсу, броневик то и дело выплевывал короткие очереди. Не молчали и танки. То один, то другой на несколько секунд замирали на месте, давали залп и продолжали движение. А на японских позициях вырастали султаны грязно-белого дыма.
   Редкая цепь бронированных машин переползла окопы, и тотчас раздалось дружное "Ура!". Мощным валом вслед за ней поднималась пехота. Впереди, призывно размахивая пистолетами, увлекая за собой бойцов, бежали командиры. Взгляд Фёдора сразу выхватил у одного из них красные треугольники и полосу с золотым кантом на рукаве гимнастёрки. Черты лица на большом расстоянии было не различить, но младший сержант ни на мгновенье не сомневался, что батальон в атаку вёл сам командир полка - полковник Федюнинский.
   - Сейчас поможем, чем можем, - проворчал Коржев, вскидывая автомат в сторону вражеских позиций. Дал одну очередь, вторую. Ответная стрельба вздыбила песчаные фонтанчики неподалёку от окопа. Фёдор резво нырнул вниз: в отсутствие бруствера позиция в окопе была ненадёжной, слишком уязвимой. Да и автомат его погоду не делал: из наступающих цепей вели огонь не меньше трёх десятков автоматов и ручных пулемётов, не считая постоянной стрельбы из бронетехники.
   А вот огонь врага в этот раз был слабее, чем при первой атаке. Разбомбленная и расстрелянная из пушек высотка практически молчала, да и с гряды стреляли меньше. Или это только так казалось? В любом случае батальон быстро продвигался вперёд.
   - Вперёд, ребята! - подал команду младший сержант Коржев, сменил магазин у автомата и первым выскочил из окопчика. Следом поднялся опьянённый боем Андрей Комов. Москвин замешкался, покинул окопчик последним, когда волна наступающих уже перехлестнула за окоп и шла дальше. Но и здесь его нашла самурайская пуля, ударила прямо в лоб, под каску и он снова свалился в окоп, только уже мёртвым. А Коржев и Комов, минуту назад сидевшие с ним бок о бок уже не помнили про Семёна, они бежали вперёд, к японским траншеям. Метрах в десяти справа двигался танк, гарь из выхлопной трубы ветром несло на бойцов, но об этом никто не думал. Вот танк остановился, выплюнул смертоносный снаряд. Незнакомый лейтенант, наверное, из соседней роты, заскочил на броню, левой рукой держась за обрамлявшую башню поручневую антенну, принялся призывно махать правой. Танк снова двинулся вперёд, набрав ход и ведя пулемётный огонь, а лейтенант продолжал звать вперёд.
   Неожиданно воздух наполнился отвратительным визгом, а вслед за этим позади наступающей цепи взметнулись облака взрывов: заговорила японская миномётная батарея. Второй раз снова случился перелёт, а вот третий залп лёг точно в гуще нападающих. С криками боли падали убитые и раненые, но атаку было уже не остановить: первые красноармейцы уже ворвались во вражеские траншеи. Рукопашный бой был коротким и яростным.
   Андрей его запомнил плохо. Спрыгнул в траншею, пробежал несколько метров, чуть не столкнулся с японцем: маленьким, поджарым, узкоглазым. Ударил почему-то не штыком, прикладом. Попал в челюсть и не успевший защититься японец мешком осел на дно окопа. Комов, перехватил винтовку, чтобы вогнать в него штык, но в голове что-то остановилось, он почувствовал, что не может вот так вот просто заколоть беззащитного японца, пусть и вражеского солдата.
   Сколько длилось оцепенение, Андрей не помнил. В себя он пришел только от гула взрывов: на вершине сопки рвались японские снаряды. Враг всё ещё лежал без сознания у его ног. Приставив винтовку к стенке траншеи, красноармеец принялся торопливо вязать японцу руки его же брючным ремнём. Тот тяжело переваливался и норовил выскользнуть из рук, словно набитый ватой манекен.
   - Живого взял? - по траншее, волоча за цевьё мосинку, на Андрея выбрел незнакомый красноармеец со ссадиной на левой скуле. И равнодушно добавил: - Повезло. А я своего приколол.
   Длинный штык его винтовки был покрыт коркой запёкшейся крови.
   - Командиру надо сдать, - невпопад ответил Комов, затягивая узел.
   - Сейчас сдашь: перекур. Видишь - танки уходят.
   И вправду, остановившиеся у первой линии траншей машины поползли назад, один лишь броневик почему-то остался на месте.
   Красноармеец отстегнул от пояса флягу, отвинтил крышку и сделал длинный глоток. Потом утёр губы и протянул флягу Андрею.
   - Держи! Ты из какой роты?
   - Из третьей, - Комов приложился к фляге, с наслаждением чувствуя, как вода проникает в спёкшееся нутро.
   - А я - из первой. Петром зовут.
   - Андрей...
   - Вот и познакомились, - ухмыльнулся Пётр.
   На вершине сопки разорвался очередной снаряд. "Наверное, Семён там", - подумалось Андрею. - "И сержант тоже".
   Младший сержант Фёдор Коржев действительно был там. В первую линию окопов он прыгать не стал, бежал вперёд, наверх, где засели основные силы японцев. Огонь врага стал совсем редким, неспособным остановить наступающую пехоту. А когда до японских траншей осталось всего несколько метров, навстречу красноармейцам из неё выплеснулась жиденькая волна пошедших в рукопашную самураев с белыми повязками вокруг головы.
   Ближайшего к Фёдору с ходу ударил штыком бежавший рядом боец, но враг увернулся и полоснул красноармейца по горлу зажатым в руке кинжалом. Коржев бросился на выручку, но японец, по-кошачьи взвизгнув, ударил его ногой, да так проворно, что младший сержант не успел не то, что отбить удар автоматом, а даже понять, что произошло. Только упав на песок и беспомощно хватая ртом воздух, он осознал происходящее. И пока приходил в себя, самурай разбросал в разные стороны ещё несколько человек, но в конце концов не успел увернуться от удара и трехгранный штык винтовки Мосина вошел ему под рёбра почти на всю длину. Японец ещё успел перерезать горло подранившему его красноармейцу, но в следующую секунду его пронзили ещё два штыка, тут же прозвучал выстрел, потом ещё один, и с врагом было покончено.
   Остальные японцы дрались так же отчаянно, но сопротивление было сломлено, а сопка - взята. Но в этот момент заговорили японские орудия. На вершине один за другим стали рваться снаряды. Среди красноармейцев возникло замешательство.
   - По траншеям! Все в траншеи, быстро! - Фёдор по характерному произношению узнал голос лейтенанта Саркисянца из первой роты и спрыгнул в японский окоп. Рядом занимали позиции незнакомые бойцы, видимо, из той же первой роты.
   - Земляки, а третья рота где? - поинтересовался Коржев.
   - Слева, - неопределённо махнул рукой сосед.
   Младший сержант огляделся. Артобстрел продолжался, но контратаковать японцы, похоже, не собирались.
   - Спасибо, друг. Пойду своих искать, - решил Фёдор и зашагал по траншее. Особого внимания на младшего сержанта не обратили: усердно работая лопатками, бойцы формировали брустверы на обращённой к врагам стороне окопов.
   - Окопаться! Когда артобстрел закончится - выставить дозоры на вершинах сопок и на восточном склоне! - отдавал распоряжения командир полка.
   - Так точно, товарищ полковник! Будет выполнено!
   - Когда стемнеет - пошлите разведгруппу на высотку, с которой вёлся фланговый огонь, - продолжал Федюнинский. - Чует моё сердце, что японцы после бомбёжки и артобстрела её оставили, но это обязательно надо проверить.
   - Так точно, проверим!
   Новоиспечённый командир батальона капитан Коровяка, словно губка, впитывал каждое слово начальника.
   - И главное, не раскисай, комбат. Действуй решительнее. Не боги горшки обжигают, - подбодрил его полковник. - Повёл бы сразу вперёд батальон - взял бы рубеж на три часа раньше. Учись. Активнее используй огневые средства. У тебя в распоряжении миномётный взвод, взвод ПТО. Это же сила. Надо было сразу сосредоточить на той высоте миномётный огонь. А "сорокопятки" - на прямую наводку, как мы в этот раз трёхдюймовки выкатили. Полковая артиллерия у нас сейчас - последний довод, не думай, что каждый раз будем твой батальон так поддерживать. У меня в полку их кроме твоего ещё два.
   - Я понимаю, товарищ полковник...
   Коровяка понимал, что действительно командовал не лучшим образом. Бросил бойцов атаку на врага, не подумав об огневой поддержке. А ведь в состав стрелкового батальона, помимо названных Федюнинским взводов ПТО и 82-миллиметровых миномётов, входила ещё и пулемётная рота - двенадцать станковых пулемётов "Максим" и ДК. Да в каждой из трёх стрелковых рот - по пулемётному и миномётному взводу. Конечно, это по штату, в действительности же часть миномётов и пулеметов потерли в боях и пока что не получили новых, но всё равно, организовать серьёзную огневую поддержку было можно, но не было сделано. По вине командира батальона, по его, Коровяки, вине.
   - Завтра с утра атакуешь господствующую высоту, - Федюнинский кивнул в сторону возвышавшейся недалеко на востоке песчаной сопки. - Это посложнее будет, чем сегодня. Там у них миномётная батарея, и эти гаубицы семидесяти миллиметровые, похоже, тоже где-то там спрятаны. Но на танки не рассчитывай. Договорюсь, о бомбардировщиках и артиллерийской подготовке. Постараюсь задействовать крупнокалиберную артиллерию. А дальше - сам. Используй имеющиеся средства на полную.
   - Понятно, товарищ полковник! Будет сделано.
   - Хорошо. Ну, товарищ капитан, я в штаб. Желаю удачи.
   - До свидания, товарищ полковник.
   Федюнинский неторопливо пошел вниз по склону сопки к ожидавшему его броневику. Завтрашний день должен был показать, не ошибся ли он с назначением нового командира батальона. Нет слов, как жалко Кожухова, но это - война. На фронте каждый командир под угрозой смерти. Здесь, на Халхин-Голе, погиб в бою старый друг и сослуживец, майор Ремизов. Раньше, во время японской атаки на Хамар-Дамбу, погиб командир 11-й танковой бригады, нелепо погиб: в тот момент когда по телефону докладывал Жукову обстановку, рядом с командным пунктом разорвалась японская мина.
   Невеселые мысли словно накликали беду... Опять начался миномётные обстрел, мины падали совсем рядом. Полковник залёг, вжался в песок. После третьего залпа наступила пауза. Выждав немного, Федюнинский поднялся и побежал к броневику, но самураи тут же возобновили стрельбу. Казалось, кто-то наводит огонь батареи на командира, хотя с занятой японцами сопки обратный склон гряды не просматривался. Полковник снова упал лицом в песок. Огляделся.
   Похоже, на бархане, с которого раньше вёлся фланкирующий огонь, остался японский наблюдатель-корректировщик. Надо было Коровяке сразу прощупать сопочку, не откладывать на вечер. В этот момент ожидавший командира бронеавтомобиль начал медленно отъезжать в сторону. Видимо, водитель не заметил, как полковник спускался вниз и решил вывести машину из-под обстрела. По-своему он был прав, попади мина в борт - шесть миллиметров брони не спасут. А у крыши бронирование ещё на миллиметр меньше. Но Федюнинский, которому до машины оставалось каких-то три десятка метров, этой правоты понять не мог.
   Полковник вскочил и бросился вслед за бронеавтомобилем, рассчитывая догнать его одним рывком, но тут рядом грохнул взрыв, за ногу будто кто-то со всей силы дёрнул двумя руками, и командир кубарем полетел на землю. Попытался приподняться, но правая нога его не слушалась. Изогнувшись, скосил глаза назад - возле бедра расплывалось кровавое пятно. А бронеавтомобиль отъезжал всё дальше и дальше.
   Федюнинский не мог даже перевязать рану: мины продолжали рваться рядом с ним, не давая оторвать от земли голову, не то, что присесть. Оставалось только, ползти обратно наверх, в занятые вторым батальоном траншеи. Боль в ноге полыхала огнём, руки дрожали от нахлынувшей слабости, но полковник упорно метр за метром приближался к своей цели.
   Неожиданно совсем рядом прозвучало:
   - Товарищ полковник, вы ранены?
   - А?! Кто здесь?
   Федюнинский невольно вздрогнул. Рука дёрнулась к поясу, к кобуре со старым проверенным наганом.
   - Красноармеец Попов, связной командира первой стрелковой роты, товарищ полковник.
   Очередная мина разорвалась совсем рядом, осыпав обоих песком и заставив вжаться в землю.
   Федюнинский выругался, выплюнул скрипнувший на зубах песок.
   - Ранен я, товарищ Попов. И, кажется, здорово.
   - В ногу?
   - В ногу. Она хоть на месте?
   - На месте, - успокоил командира красноармеец. - Но надо вас перевязать. Давайте сюда, за бугорок.
   Попов помог полковнику забраться в небольшую ложбинку и занялся обработкой раны на бедре. Распоров брюки, он наложил на рану свой чистый носовой платок, поверх крепко обернул портянкой и закрепил импровизированную перевязку брючным ремешком.
   - Кровит сильно, товарищ полковник, жгут надо наложить, - немного виновато произнёс боец, глядя на свою работу.
   - Ну так наложите, - боль успокоилась, Федюнинского охватила умиротворённая слабость и сонливость. Хотелось уснуть прямо здесь, в ложбине, не обращая внимания на происходящее вокруг.
   Недолго думая, красноармеец туго перетянул ногу командира его же поясным ремнём. Проверил повязку - кровотечение, вроде, остановилось. Попов облегчённо вздохнул и смахнул рукой со лба пот.
   - Порядок, товарищ полковник!.. Товарищ полковник! Слышите меня?
   - Слышу, - вяло произнёс Федюнинский, разморенный вязкой слабостью. Настойчивый голос бойца пробивался к нему как будто откуда-то издалека, но он заставлял себя вслушиваться в долетающие слова и отвечать.
   - В тыл вас надо. В санчасть. Держите меня за шею. Вот так...
   Пока красноармеец оказывал командиру первую помощь, миномётный обстрел прекратился. Стремительно темнело: в пустыне ночь и день меняются резко, без продолжительных сумерек. Силуэт бронеавтомобиля в паре сотен метрах был ещё хорошо различим, а вот сопка на фланге уже терялась в подступающем мраке.
   Тем не менее, подниматься на ноги Попов не рискнул, так и полз по песку, волоча за собой раненого командира. Движение разбередило рану, и боль нахлынула на Федюнинского с новой силой. Зато отступила апатия, полковник ясно понимал, что с ним происходит, и, упираясь в песок здоровой ногой, старался помогать бойцу. Попов не обладал богатырской статью. Щуплый, хоть и жилистый, парень быстро устал тянуть за собой грузного полковника, тем более что приходилось волочь и винтовку.
   - Отдохни немного, товарищ Попов, - посоветовал командир, поняв, что его спаситель совсем выбился из сил. - Ничего. Раз я не умер до сих пор, значит, лишних пять минут как-нибудь проживу.
   - Не умерли и не умрёте, товарищ полковник, - тяжело переведя дух, ответил красноармеец. - Сейчас до броневика доберёмся, а там живо в санроту. Доктор заштопает, и будете как новенький. Вы ещё полк в бой поведёте.
   В сгустившейся темноте ему уже не было видно, как раненый командир улыбнулся бескровными губами. Федюнинскому хотелось отблагодарить бойца, и за помощь в трудную минуту и за добрые слова, но сейчас бы это выглядело слезливым мещанством, и полковник сказал совсем иное:
   - Эх, из головы вылетело, товарищ Попов: у меня ж в противогазной сумке бинт есть. Выходит, только платок ваш зря испортили.
   Красноармеец коротко рассмеялся.
   - Ой, у меня же тоже бинт в противогазе лежит, по Уставу. И тоже совсем из головы вылетело. А платок - не жалко...
   - Отчего ж не жалко? Подарок шефов, наверное?
   - Так точно, товарищ полковник, подарок. А не жалко потому, что не для баловства попортил, а для дела.
   - Серьёзный вы человек, красноармеец Попов. Давайте тогда дальше двинемся. Помогите мне подняться, и вам легче будет, и дойдём быстрее.
   - А если опять самураи обстрел начнут? - с сомнением спросил боец.
   - Начнут - значит, снова поползём. А пока не стреляют, попробуем пройти. Давайте руку...
   Японские миномёты молчали. Через десять минут они добрели до ожидавшего командира полка бронеавтомобиля.
   - Ну вот, товарищ Попов, спасибо вам. Добрались, - произнёс полковник и, потеряв сознание, мешком осел на песок.
  
   Примечание. В тексте романа используются альтернативные топонимические названия.
   Мемель(нем., рус.) - Клайпеда
   Данциг(нем.) - Гданьск
   Бреслау(нем.) - Вроцлав
   Грауденц(нем.) - Грудзендз
   Люттих(нем.) - Льеж
Оценка: 6.09*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"