Эва дважды была замужем, и оба ее мужа умерли. Только не смейтесь, так бывает в жизни. На самом деле она всегда заботилась о тех, кто этого заслуживал. Она любила своих мужей, но признавалась себе, что ее любовь недостаточно сильна, поэтому Эва не отважилась родить своим мужьям детей. Недавно умер ее старый доберман Герман, и она осталась наедине со своими сытыми пластилиновыми розами. Конечно же, к ней заходили друзья, и иногда из города приезжала младшая сестра. Тетушка Эва обожала друзей и сестру, но больше всех она ждала Сару. Сара была сестрой того самого человека, о котором гласила надпись на табличке.

На днях Сара позвонила тетушке Эве и пообещала заехать к ней в пятницу после пяти. Эва несколько часов раздумывала, чего бы такого приготовить к приезду Сары. В конце концов она купила хорошего вина и орехового сыра, а головная боль досталась ей бесплатно.

Все дела, которые тетушка Эва постоянно забрасывала на самую высокую полку - на завтра - она сделала в четверг: заставила себя посетить стоматолога (от звука бормашины с детства начинались спазмы в животе), сходила в одно весьма казенное заведение (ненавидела очереди из склочных пенсионеров) и написала пару электронных писем (наверное, адресанты уже решили, что тетушка Эва благополучно скончалась).

- Не дождетесь! - громко сказала тетушка Эва и нажала на кнопку 'отправить'.

Когда вам переваливает за семьдесят, стоит привыкнуть к мысли, что какой бы ни была ваша смерть, она не станет трагедией. 'Сколько ей было? Семьдесят два? Ну, это прилично, даже помирать не обидно'.

Однако если бы этим умникам предложили умереть в семьдесят, они попытались бы выторговать еще лет двадцать. Потому что никто не хочет умирать. Почти никто.

Тетушке Эве было как раз семьдесят два, но в ее планы не входило задерживаться на свете так долго. С тех пор как не стало Тома, она каждый день просила его забрать ее к себе. Быть может, Том слышал ее, но не хотел причинять Эве страдания от неизлечимых болезней, а огреть ее бронзовым канделябром он не мог - бесплотная рука не подняла бы тяжести. Так с улыбкой размышляла тетушка Эва, и в эти минуты ей становилось немного легче.

В общем, разобрав мешок важных и, как водится, противных дел, тетушка Эва почувствовала облегчение - теперь можно было со всей ответственностью 'пускаться в тяжкие' свободной пятницы.

- И ничего не будет меня отвлекать от Сары, - бодро маршируя по комнате, отрезала тетушка Эва. Как и все одинокие люди, она часто разговаривала сама с собой, иногда эти беседы 'по душам' с небольшими перерывами для отдыха от собственного общества длились часами.

- Какая я умница, что заранее купила вина, сегодня в магазине его уже не было, - похвалила себя тетушка Эва. - Люблю в себе предусмотрительность, это качество пока еще выигрывает у склероза. В последние часы перед приездом Сары тетушка Эва обратила внимание на свой линялый садик и решила немного там прибраться. Она любила порядок, но почему-то возиться в саду ей не нравилось. Друзья порывались пару раз нанять Эве садовника, но она наотрез отказалась: тетушка не хотела никому доставлять беспокойства, а мысль о чужом мужчине, размахивающим ножницами под ее окнами, повышала давление на целый день.

Тетушка Эва собрала осыпавшиеся листья и протерла скамейку. Краска на скамейке выцвела, но сидела крепко. Внезапно тетушке до одури захотелось эту скамейку покрасить, что доказывает, что спонтанные сильные желания присущи женщинам любого возраста. Ей показалось, что старая краска вот-вот задушит ее своим прогорклым оттенком выстиранного белья. Но тетушка Эва сделала большой глоток воздуха, посмотрела на часы и стала убеждать себя, что она не успеет разделаться со скамейкой к приезду лучшей подруги, а если и успеет, всё равно надолго провоняет краской. Тетушка Эва отличалась от многих женщин тем, что умела не потакать безрассудным желаниям, она знала: чем сильнее захотелось побежать что-то сделать, тем скорее нужно запереться дома и подумать, а надо ли?

Тетушка Эва закончила фигурно нарезать яблоки и бананы ровно за пять минут до того, как красная кофта Сары мелькнула за белым кукольным забором. Эва увидела подругу в окно и побежала открывать ворота, хотя в этом не было нужды - замка на воротах все равно не было, только небольшой крючок, который снаружи легко вынимался из петельки. Подруги крепко обнялись и пошли в дом.

- Или мы можем остаться на крыльце? - спросила Эва.

- Да, лучше на свежем воздухе. Хочу посмотреть на вечер, - ответила Сара.

Они перетащили стол на крыльцо, накрыли его праздничной полосатой скатертью и разложили приборы. Тетушка Эва принесла несладкие маковые булки, сыр, фрукты и вино.

- Ореховый сыр! Эва, если бы ты сказала, что запаслась ореховым сыром, я бы приехала еще вчера! - хихикнула Сара.

- Ага, вызвала бы дирижабль. Ты никогда не приезжаешь по четвергам. По четвергам нет электричек, - неожиданно серьезно отозвалась тетушка Эва, - по четвергам я всегда наедине с розами.

- Но вчера был обычный четверг, а сегодня - необычный день. Прекрасный день, чтобы вспомнить Тома. - Да, сегодня ровно шестьдесят лет, как я познакомилась с вами.

Тетушка Эва стала вспоминать, как встретила Сару в кружке рисования.

- И чего я приперлась в этот кружок? Я ужасно рисовала, и до сих пор моих способностей хватает только на покраску забора, - улыбалась Эва.

- Зато в этом деле ты мастер! - Сара кивнула на идеально побеленный забор. - У человека должно быть дело, которое он делает лучше всего. Я ни за что не нарисую ровного круга без циркуля или стакана, зато отлично справляюсь с покраской моего забора, иначе он давно бы превратился в подобие той скамейки. Мне жаль его. Наверное, поэтому я до сих пор еще жива.

- Та-ак, намочило вино старые дрожжи. Давай лучше поговорим о Томе? Помнишь, как я вас познакомила?

День встречи с Томом тетушка Эва заботливо берегла в памяти: по утрам в постели она раз за разом проворачивала в голове давно пережитые мгновения. 'Прошлое существует так же, как настоящее. Мы всё еще там, дорогой Том', - говорила себе тетушка Эва, прежде чем подняться с кровати.

- Мы пришли после школы к вам пить чай, а Том застеснялся и убежал во двор, - рассматривая полосы на скатерти, сказала Эва. - Это выглядело так забавно, потому что он был выше меня на две головы. Я удивлялась: как такой рослый парень может стесняться тощенькой бледной девчонки?

- Том потом признался, что ужасно боялся что-либо спросить о тебе, потому что думал, я сразу догадаюсь, что он по уши влюбился. Как будто я без того не видела, что он усердно принялся читать ненавистную ему Библию ради одного имени. Я как-то в шутку назвала его Адамом, так он неделю со мной не разговаривал.

- Этого я не знала!

- Не придумывай, я рассказывала это тебе лет пятьдесят назад.

Сара поднялась с плетеного стула:

- Я немного разомнусь, пройдусь по саду, посмотрю, какой куст загнулся у тебя на этот раз.

Тетушка Эва только кивнула головой и отправила подруге громкий воздушный поцелуй. Порой нам трудно читать жесты людей, как слова: лучше всех это выходит, пожалуй, у матерей и влюбленных. И, конечно, у старых друзей. Жест тетушки Эвы означал: 'Иди, иди, не такой уж и дохлый у меня сад, даже слива ожила!'. Получив 'поцелуйное' послание, Сара вслух ответила:

- Сейчас посмотрим на твою сливу, - и зарылась в ветках.

Тетушка Эва не удивилась: она давно привыкла к почти мистической связи со своей подругой. Она очень любила Сару. Может быть, ее любовь была продолжением бесконечного чувства вины по отношению к Тому, но тетушка Эва никогда не признавалась в этом даже самой себе.

Эва прикрыла глаза, и сквозь узкую полосочку не до конца сомкнутых век ловила свет закатывающегося солнца. Она видела через золотую пыль, как они с Томом идут по дороге, как он ловит ее руку и крепко сжимает в своей вспотевшей от волнения ладошке. Эва смотрела в его глаза - густые, как крепкий кофе; наслаждалась его улыбкой - самой светлой и чистой улыбкой на свете.

- Как ты меня согревал своей улыбкой, дорогой мой Том, - еле шевеля губами, произнесла разнеженная закатным теплом тетушка Эва.

- Чего говоришь? - отозвалось из сада красное пятно.

- Я говорю, не заблудилась ли ты там, кошелка?

- Нет! Мне тут на тебя жалуются твои растения. Я выступаю в роли адвоката дьявола, но это в последний раз! Эва, я найду тебе садовника, сколько можно? - ворчало красное пятно.

- Умоляю тебя, опять ты за старое... Я сама займусь садом, обещаю, - громко сказала тетушка и добавила шепотом, - всё равно скоро осень...

- Я всё слы-ышу! - гнусаво пропела Сара, выковыривая шерстяные петли из нестриженого орешника. - Я не умею рисовать, ты - петь. Что бы там ни говорили эти наивные мудрецы, узнавшие мир из книг, - не всё в силах человеческих.

- Ради тебя, - сказала Сара, усаживаясь в кресло рядом с тетушкой Эвой, - ради тебя Том бы чему угодно научился. Он даже поборол свой страх высоты, чтобы забраться с тобой в горы.

- Он вел себя так спокойно, я даже подумать не могла, что ему не по себе.

- Не по себе.. До вашего знакомства он даже со стула на пол смотреть боялся!

- А Филипп какой страх преодолел ради тебя? - улыбнулась тетушка Эва.

- Он преодолел не страх, а совесть. Когда ушел к этой... Лу... Му.. Виви...

- Жижи.

- А я как сказала? Если бы ни его третий инфаркт через неделю после развода, он бы точно вернулся ко мне. Конечно, я бы его не пустила. Он давно умер, а я по-прежнему не могу его простить. Как можно обижаться на прах?

- Покойся с миром, Филипп, - тетушка Эва подняла бокал к небу.

- Покойся, - повторила Сара, наклоняя бокал к земле. Винное пятно разъехалось по крыльцу. - Сиди, я вытру. Эва, нас окружают мертвецы. Живые вынуждены делить этот мир с мертвыми.

- Мне нравится делить мир с Томом. Я знаю, что ты, пусть и не сразу, простила меня, но я не могу простить себя. Если бы я не ушла от него, он сидел бы сейчас здесь, - вздохнула Эва.

- Дорогая, никто не знает этого. Он очень сильно переживал после вашего разрыва, но не стал бы себя убивать. Это кошмарная случайность, такая нелепая и поэтому такая кошмарная.

- Но Том знал о своей аллергии на спирт. Мне страшно думать, что он специально выпил проклятый виски.

- Я думаю, в тот момент ему было все равно.

- Помнишь, три года после его смерти ты не разговаривала со мной? А я боялась позвонить тебе, хотя очень хотела. Как поздно иногда до людей доходит, что человек, которым они однажды пренебрегли, - самый главный человек в их жизни. Я даже не упустила его, я его убила...

- Эва, это несчастный случай. Я говорю тебе это в миллионный раз...так, твой психиатр настаивал, чтобы я не останавливалась на миллионном разе. Поэтому - миллион первый - это несчастный случай. Мы все простили тебя еще много лет назад. Даже мама.

- Но я себя не прощу никогда. Я предала его любовь ради какого-то ленивого романа с очередным ухажером. Никогда я не видела такой смертельной тоски, какая была в глазах Тома, когда я сказала ему о том парне.

- Ник его звали.

- Его - Ник, и он любил меня, мои мужья любили меня, но никто и никогда не заботился обо мне так, как Том. Том-ребенок, подросток Том, Том-юноша. Том с не прожитой жизнью. Как бы я хотела увидеть его мужчиной, посмотреть, какой из него вышел отец, дедушка... - Морщинки на лбу тетушки Эвы собрались в темный узел и затянулись над бровями. - Этого я тебе не рассказывала, я никому этого не рассказывала. Когда мы с Томом сидели на Гусином холме, я перебирала в руках оторванные лепестки ромашки. Том молча наблюдал, а потом сказал - нам было всего по 13 лет - он сказал: 'Жизнь отрывает нас друг от друга, как люди отрывают лепестки от цветка, и они потом теряются'. 'Люди или лепестки?' - спросила я. Но Том не ответил.

Сара обняла Эву и сказала:

- Забавно, как и все наши совпадения, потому что у меня как раз для тебя кое-что есть. Сара поднялась с кресла и ушла в дом. Она вернулась с книгой в руках.

- Ты привезла мне Шекспира? - обрадвалась тетушка Эва. - Точно, я как раз хотела перечитать бумажного 'Гамлета', от этих экранов у меня болит голова.

Но Сара открыла книгу и вытащила оттуда плотный полиэтиленовый пакетик. Внутри лежало что-то серое. - Только аккуратно, он хрупкий. Я нашла его совсем недавно, когда перебирала пластинки Тома. Внутри одной из них лежало вот это, - Сара посмотрела на Эву кофейными глазами Тома и протянула ей пакетик. Тетушка Эва увидела засохший потрепанный цветок. Его лепестки были плотно прижаты друг к другу, и сначала Эва ничего не поняла, но, приглядевшись, она увидела между лепестками остатки желтого клея. - Он пытался склеить лепестки, - сказала Сара, - наверное, он сделал это для тебя, но почему-то не отдал.

- Я знаю почему. Я бы не сохранила цветок.

Они сидели, две подруги, связанные друг с другом, как склеенные Томом лепестки. Они не знали, что думали в эти минуты в точности об одном и том же, словно жонглировали воспоминаниями, перекидывая их из сознания в сознание. В их жизни уже было всё, всё случалось, проходило и происходило вновь.

- Может быть, - как будто очнувшись, сказала тетушка Эва, - через миллиарды лет всё повториться: этот вечер, и мы, две бабки, которым только и осталось, что красить забор и разговаривать с покойниками. Отмотать бы время назад и сказать себе: эй, все кончится очень быстро, но всё равно будет больно. Я должна отправить себе послание через эти миллиарды лет.

- Все рассеется, даже от праха не останется праха. Твое послание не дойдет до тебя, - вращая обручальное кольцо на своем высохшем пальце, ответила Сара. - Ничего изменить нельзя.

Тетушка Эва отрицательно покачала головой:

- Ты просто очень плохо меня знаешь.