Гильом держал руку матери Марии, также и Афанасий Петрович её держал. Они ожидали, что окажутся рядом с ведьмой Титана, в отвратительном, наполненном вздыбленной, стонущей плотью помещении, но оказались несколько в ином месте, где, правда, плоти хватало. И это была человеческая, облачённая в дорогую одежду плоть.
Афанасий Петрович держал мать Марии за правую руку, Гильом - за левую. Мать Марии была в элегантном бархатном платье чёрного цвета, довольно сильно декольте; с золотой цепочкой на худой, длинной шее. Волосы у неё были выкрашены в чёрный цвет. Они стояли на лакированном полу. Над их головами сияли хрустальные люстры; небольшой оркестр играл для присутствующих на этой неожиданной вечеринке классическую музыку. Ароматы изысканных кушаний полнили воздух. Против желания желудок Афанасия Петровича забурчал - ведь Афанасий Петрович совсем мало времени и внимания уделял телесным своим потребностям. И только теперь припомнил, что, пожалуй, в последний раз перекусил поспешно и невкусно двое, а то и трое суток тому назад.
- Ну, что же, дорогие мои, так и будете меня за руку держать... - улыбнулась мать Марии.
Афанасий Петрович смущённо прокашлялся, выпустил руку; также руку выпустил и Гильом, но он, в отличии от своего батюшки, держался молодцом, и ничем не выдал своего волнения.
И тут к ним подошёл отец Марии, Архип Григорьевич; лицо его представляло странную помесь из образа Сталина и Гитлера; постоянно эти две сущности изменялись, а когда он заговорил, то и голос его, в отличии от спокойного голоса прежнего Архипа Григорьевича, оказался нервно-громким, диктаторским. Он сказал:
- Ну, и что - где моя дочь?..
- Что... ваша... ваша... - здесь Афанасий Петрович совсем уж замялся.
Но тут лицо матери Марии, растянулось в такой неестественной улыбке, что, казалось, сейчас она лопнет. Она всплеснула ладонями, и взвизгнула:
- А вот и дочурочка моя!
- А-а, маманя! - с таким криком, расталкивая гостей, бросилась к ней Мария.
На этой Марии было белое платье, ещё большее декольте, чем у матери её. В отличии от знакомой им прежде Марии, у неё были круглые щёки, также и всё тело выдавало упитанность чрезвычайную. А глаза у неё были бесцветные, усталые, измученные. Также как и та, прежняя Мария, эта новая, была глубоко несчастно.
И вот она защебетала, быстро-быстро заговорила неприятным, нервным голосом с матерью своей и с отцом. Казалось, сейчас она захлебнётся в потоке своих собственных, ненужных, неискренних слов.
Она говорила какую-то пошлость о вкусных супчиках; о том, что она хочет платье из гибких золотых пластин, а Афанасий Петрович ей не покупает; о том, что в прошедшие выходные они с Афанасием Петровичем выезжали на прогулку в "Экстра-Парк" (Искусственный парк для избранных), а он, "бяка такая, перед этим выпил винца и ликёра, и был пьян, и при этом скучен"...
Тогда мать Марии, помахала перед носом Афанасия Петровича пальчиком, и пропищала:
- Ай, ай, ай, Афанасий Петрович, да вот как же так можно? А?.. Ведь мы же договаривались, что вы больше прелюдно, с нашей Мариечкой напиваться не станете, а Вы...
Тут её оттолкнул Архип Григорьевич, и вдруг весьма больно зажал тонкий, длинный нос Афанасий Петровича меж своими жирными, дурно пахнущими пальцами. Затем он слегка нагнулся и боднул Афанасия Петровича в лоб. Из глаз у худющего, слабого Афанасия Петровича брызнули слёзы, и, если бы Архип Григорьевич не сжимал так сильно его нос, он повалился бы на пол.
И рычал Архип Григорьевич:
- А я вот с ним церемониться не стану! Ишь, можно подумать, шишка какая отыскалась!.. Мы ему дочь нашу в жёны отдали - одолжение сделали...
Несмотря на нелепое и мучительное своё положение, Афанасий Петрович не мог скрыть изумления:
- Марию?.. Замуж.. За меня...
- Чего ты лепечешь?! - презрительно сморщился Архип Григорьевич. - Конечно, выдали, и одо-о-олже-е-ение тебе Вот такое сделали!!!
Тут Архип Григорьевич неимоверно расширил свои глаза, выражая тем самым, какое же действительно одолжение они сделали для Афанасия Петровича. И продолжал он:
- Ведь у тебя, суслик ты эдакий, капитал то какой?
- Какой капитал? - тупо повторил Афанасий Петрович.
- О-О-О!!! Он не знает, какой у него капитал! - зло захохотал Архип Григорьевич.
Тут Мария встала на мысочки, и чмокнула своего папашу в щёку; и защебетала она звонко, бросая на Афанасия Петровича презрительные, испепеляющие взгляды:
- А вот зато я скажу, какой у него капиталец! 180 тысяч кредитов!..
Афанасий Петрович поперхнулся - прежде он о такой сумме и не слыхивал; и был уверен, что во всю свою жизнь не сможет заработать и десятой части этой суммы.
- Вот-вот... - повторил Архип Григорьевич, сильнее сжимая нос Афанасия Петровича, и проворачивая его из стороны в сторону. - Он ещё и растранжиривает свои гроши. У нас в семье капитал два миллиона кредитов. Я подчёркиваю: Два Миллиона! А ты - бедняк. Ты - нам неровня. Мы взяли тебя в свою семью потому только, что ты охмурил Марию. Ты мерзавец... У-у-у-у....
И он с такой силой сжал нос Афанасия Петровича, что там что-то хрустнуло, и из ноздрей у него пошла кровь.
- Ну, довольно, папаша! - озорно хлопнула по широкому плечу Архипа Григорьевича мать Марии.
И только после этого тот отпустил Афанасия Петровича, вытащил из кармана белый платочек, и, пачкая его кровью, Афанасия Петровича, вытер свои вонючие пальцы.
Афанасий Петрович, зажимая пальцами ноздри, отступил к стене, уселся там на мягкий, выполненный в стиле классицизма диванчик, и озирался затравлено. Гильом был с ним рядом; озирался, и шептал:
- Куда же мы попали, батюшка?
Но, конечно, Афанасий Петрович, ничего не мог ответить своему, воспитанному-запрограммированному в духе наивного средневековья сыну.
И тогда Гильом, который был всё же более деятельным, нежели отец его, подозвал проходившую рядом девушку. Оказалось, что это была служанка. Она опустилась перед ними на колени, всем видом своим показывая, что она готова на всё, и, стоило бы только Гильому слово молвить - она бы обнажилась.
Но Гильом просто спросил у неё:
- Милая девушка, скажи, чей это дом?
Тогда девушка улыбнулась, и облизала губы, она выжидающе глядела на Гильома. Смущённый Гильом повторил свой вопрос. Тогда девушка сладенько пролепетала:
- Молодой господин изволит играть?.. Неугодно ли господину объяснить глупой служанке правила этой новой игры?
- Что вы, что вы... - теперь уже и Гильом не мог скрыть смущения. - Я просто хотел узнать, чей это дом.
- Ваш, конечно. - улыбнулась девушка.
- Ох, да вы поднялись! - воскликнул Гильом, и вскочил, так как хотел помочь девушке подняться.
Однако, его опередил Архип Григорьевич, он, уже изрядно пьяный, подбежал, и сильно пнул девушку ногой. Та откатилась в сторону, но тут же поднялась, раскланялась, приветливо улыбнулась. Какой-то молодчик захлопал в ладоши, крикнул:
- Ну, так... - Архип Григорьевич поправил свой костюм, и тут же набросился с упрёками на Афанасия Петровича.
Он говорил что-то про деньги, про издержки, про несносное его, Афанасия Петровича поведение. А тому не оставалось ничего иного, как пожимать плечами, и, время от времени, в согласии кивать.
Наконец, Архипу Григорьевичу надоело, и он отступил, отвесив на прощанье, Афанасию Петровичу сильный, звучный подзатыльник. И только после этого подзатыльника, Гильом пришёл в себя. Для него, в душе средневекового трубадура, было настолько диким, что ударили девушку, что некоторое время он просто не верил, тому, что видел; и вот теперь праведный гнев воспылал в нём. Он сжал кулаки, и, преодолев первый порыв - наброситься на Афанасия Петровича и устроить ему хорошую взбучку, решил вызвать его на дуэль. И он уже сделал широкий шаг вслед за ним, как перед ним появилась та самая девушка-служанка. Она очень ласково ему улыбалась, и вообще - казалось такой весёлой, будто не было ни побоев, ни унижений. Она протянула ему газету, и ласковым-ласковым голосом пролепетала:
- Пожалуйста, очень вас прошу, прочитайте...
И Гильом не мог ей отказать. Он взял эту газету, и уселся на диванчик рядом со сжавшимся, забитым Афанасием Петровичем.
На первой странице значилось:
"Ведьма Титана извещает..."
И тогда Гильом с жадностью погрузился в чтение:
"Вместе с Ренатой слишком многое изменили вы. Грань времён порвалась, и вернулись вы в своё время, которое, из-за того, что на Луне случилось, совсем иное. Теперь привыкайте к этим новым ролям. Афанасий Петрович - муж Марии; а Гильом - сын его.
Казалось бы: у Афанасия Петровича - то было бы вершиной мечтаний, но вот вопрос, та ли душа у Марии, о которой мечтал он? Нет. Конечно - нет. У него есть деньги, но приносят ли они счастье. Не стадо ли свиней окружает их?.. И долго ли выдержите ли Вы? Я знаю - что нет..."
Афанасий Петрович тоже читал это, и вот повторил он медленно, словно бы пробуя слова на вкус:
- Мария... жена... моя... Она... моя...
И тут подошли к ним: к Афанасию Петровичу Мария, а Гильому - статный, улыбчивый юноша, с густыми, чёрными волосами.
- Пошли. - сказала Афанасию Петровичу, Мария, и они пошли.
- Пошли. - сказал Гильому юноша, и они тоже пошли, но в другую сторону.
* * *
Вместе со статным юношей, оставил Гильом вечеринку. Ступили они в коридор, стены которого были выложены из массивных каменных плит, а в нишах горели, потрескивали факелы. Также на стенах и гобелены висели; а на гобеленах тех - отображения сцен рыцарской охоты, также и замки, и дубравы, и звери и птицы неведомые.
Глядя на всё это, вспомнил Гильом, что имя своё он выбрал по имени средневекового, полулегендарного поэта. И уже с надеждой оглядывался, и думал, и надеялся, что во всём его мучительном, окружённым суетой существовании наконец-то найдётся что-то действительно красивое.
Прошли они в залу, какая вполне могла бы находится и в недрах средневекового замка. Большой дубовый стол; камин, в котором потрескивало жаркое, яркое пламя. У стен: рыцарские доспехи, а также - рыцарское оружие. Стол был накрыт на двоих. И юноша, и Гильом сели, стали кушать изысканные яства, вином их запивать.
- Ты, лучший из всех поэтов... - сказал юноша, допивая бокал.
Гильом смущённо кивнул, и промолвил:
- А у тебя имя красивое. Не мог бы ты его произнести...
- Ариосто. - юноша улыбнулся.
Так Гильом узнал его имя.
- Ещё повторить? - попросил юноша.
- Нет, пожалуй...
- Тогда, ещё вина?
- Нет, и вина на сегодня достаточно.
- Тогда, о дражайший господин мой, Гильом, быть может, свои новые стихи прочитаешь.
- Нет, сегодня я не в настроении...
Гильом всё оглядывал эту, в общем-то очень и очень уютную залу, и всё ждал красоты, чуда. Так ему хотелось в этом безумном мире обрести истинную поэзию...
Он и не заметил, как Ариосто поднялся, а поэтому вздрогнул, когда юноша положил ему ладонь на плечо, и вымолвил:
- Тогда, господин мой, пройдём, откроем новые тайны...
- Тайны. - повторил Гильом.
- Да. Тайны. Сладкие и горькие тайны, о мой господин.
Это понравилось Гильому. Он ожидал, что откроется тайна горечи этого мира; он верил, что, приобщившись этой тайны, сможет миру помочь.
- Ага. Я готов. - улыбнулся Гильом.
Ариосто улыбнулся ему в ответ, повёл плечами, затем повернулся, и пошёл из залы. Гильом последовал за ним.
И вот они спускаются по винтовой лестнице, стены которой опять таки были высвечены факелами. Долго они спускались, и Гильом почувствовал, что они уже под землей.
Наконец, они ступили в некую залу.
В этой зале не горели факелы, и поэтому было весьма темно. Однако, Ариосто взял один факел, и пошёл по ней, зажигая факелы, которые имелись и здесь, в выемках, в стенах.
И по мере того, как зала наполнялась светом, открывалось, что в зале в большом количестве вещи весьма странные, Гильому неведомые, или почти неведомые, но, тем не менее, вызывающие сильное отвращение.
С потолка свешивались цепи. Имелось несколько кожаных лежаков. Также и плети. И ещё - те самые, неведомые, совсем отвратительные вещи.
Улыбка увяла на лице Гильома. Он отступил на пару шагов, и попросил у Ариосто:
- Зачем ты привёл меня сюда? Давай уйдём отсюда...
- Что ты, господин мой! - воскликнул Ариосто. - Или... неужели вино показалась моему сладкому повелителю плохим? Неужели у него болит живот?
- Не живот - душа.
- Господин мой. Ведь мы знаем, что есть лучшее лекарство для души...
И с этими словами Ариосто скинул свою рубашку. Оказалось, что его грудь покрыта многочисленными следами укусов.
- Ваши зубки - сладкие зубки. - пояснил Ариосто.
Затем он повернулся. Гильом не смог сдержать восклицания. Вся спина Ариосто была покрыта шрамами.
- Ну, так подвесите меня, поработаете плёточкой? - спросил Ариосто.
- Что?
- Это так сладко... - Ариосто уже стягивал штаны. - Сладкая боль... прелюдия к большим наслаждениям...
Тут Гильом что-то, далеко не всё понял, и того, что он понял, было достаточно, для того, чтобы его впервые за всё его бытие стошнило. Желудок его вывернуло наизнанку, а затем - ещё и ещё раз.
Он упал на колени. И хотя, в нём уже не оставалось еды - всё равно его рвало. Он зашёлся кашлем...
Ариосто подошёл к нему, присел на колени, и гладил Гильому волосы на голове. Он приговаривал:
- Бедненький, бедненький мой господин. Я так и знал, что вино оказалось плохим... Ну, вы ведь собственноручно накажите мальчишку-пажа, не так ли, мой господин?..
- П-п-пожалуйста, отойди от меня.
- Что?
- П-п-прошу тебя не п-п-прикасайся ко мне...
Ариосто отошёл, и говорил тоном весьма и весьма обиженным:
- Чем же я такое заслужил?.. Почему попал в опалу?.. Хотите, я устрою наше особое, а?.. Такое что...
Гильом зажал уши, и бросился вверх по лестнице.
Он мчался вверх по винтовой лестнице, и чудилось ему, что Ариосто преследует его. Он перепрыгивал сразу через две-три ступеньки; несколько раз падал, катился вниз, но вот вскакивал и вновь бежал вверх. Ему чудилось, что из каменных стен глядят на него демоны, ему чудилось, что стены кровоточат, и атомное его сердце горело, и раскалённым жалом прожигало грудь.
И, когда он вырвался наконец в залу, где до этого пиршествовал, так вновь его стошнило - на этот раз на стол. Он перевернул стол. И схватился за голову, и, крича, бросился по коридору, туда, где происходила вечеринка.
* * *
Больно было Гильому, но Афанасию Петровичу довелось испытать ещё большую боль.
Вслед за супругой своей, Марией, проследовал он в роскошнейшие покои, "роскошность" которых была тут же Марией опровергнута. Она топнула весьма упитанной ножкой, и крикнула нервно:
- Нет, ну вот почему я должна жить в таком гадюшнике?!
Афанасий Петрович, который перед Марией по-прежнему трепетал, не нашёл, что возразить, и просто пожал плечами.
Это неопределённое пожатие, Марию ещё больше разъярило. Она схватила со стола расписанную под античность вазу, и запустила её в стену. Ваза разбилась, по полу разлилась какая-то зелёная жижа. Незамедлительно появились сферические роботы-уборщики, и занялись своим делом.
В это время Мария наплывала на Афанасия Петровича. Она толкнула его в плечи, и отвесила звонкую пощёчину, да такую сильную, что голова Афанасия Петровича откинулась в сторону. Мария кричала:
- Нет - ну вы посмотрите на этого паразита!.. За кого я замуж вышла!.. Свою жену обеспечить не может! Нет, ну вот ты, дурень нищий, объясни, почему я должна с тобой терпеть, это бедняцкое существование?! А?!
Тут Мария отвесила Афанасию Петровичу ещё одну сильную пощёчину. Он не смел сопротивляться.
- У меня была прекрасная партия с Аскольдом. У него капитал - шесть миллионов. У тебя - сто восемьдесят тысяч! Тьфу!
Она плюнула Афанасию Петровичу в лицо, он вытер её липкие слюни.
- Нет, ты на меня смотри! - Мария схватила его за подбородок, и сильно дёрнула.
Афанасий Петрович смотрел на Марию. Из глаз его катились слёзы.
- Так, очень хорошо... - кивнула она. - Вот давай-ка объясняй мне, почему тебе вздумалось жениться в тридцать два, когда приличные мужчины женятся только после сорока пяти?! А?! Ну, отвечай?!
- Что... - промямлил, вытирая слёзы, Афанасий Петрович. - Почему, после сорока пяти?..
- Чего?! Ну, ты из себя такого дурака-то не строй! И так дурак... Чего спрашиваешь, о чём все знают? А?
- Я не знаю...
- Ты чего обкурился, дурень, а?
- Мне очень больно... Пожалуйста, Мария, скажи, почему мужчины женятся только после сорока пяти?
- Естественно, чтобы накопить капитал, дурак! Не одна приличная девушка не выйдет за мужчину моложе сорока пяти, если только у него нет особого, так сказать, положения! Не знаю, не знаю, как я на тебя клюнула! Бес попутал! Бес попутал! БЕС! - он ещё раз ударила Афанасия Петровича по щеке.
- Мария, но ведь... но ведь...
- Что "но ведь", а?
- Но ведь...
- А-а, уже говорить разучился! Зараза! - ещё один удар по щеке.
- Мария, прошу не надо больше.
- Не надо?! Не надо?! А вот тебе! Получай! Получай! Получай! - целая серия ударов.
Афанасий закрыл лицо руками. Тогда Мария кошкой завизжала, и расцарапала руки Афанасия Петровича. Визжала она:
- Ты на меня смотри!
Афанасий Петрович отнял руки от лица, и смотрел на Марию. Она же схватила со стола бокал с вином, выпила его, а остаток плеснула на Афанасия Петровича. Тот попросил:
- Пожалуйста, Мария, не надо больше...
- А, что?! Не надо?!
Мария швырнула бокал в стену, упёрла руки в рыхлые свои бока, и заверещала:
- Он, видите ли, просит, чтобы я прекратила!.. Ну, а он сам-то, никчемный человечек, ни на что не способен!.. Да-да - ни на что!.. Я его просила обить вся наши покои золотом, а он что?! А он ничего!.. У него, видите ли, денег нет!.. Он, видите ли, бизнесмен неудачник, он своими капиталами распорядится не может! Жену свою обеспечить не может! Мразь! Мразь!..
Она ещё раз хлестнула Афанасия Петровича по лицу. Тот сжался и плакал, стенал тихо:
- Мария... Мария...
- Ну, что Мария?.. Что?.. Что сказать то хочешь?! А?! Ну, давай, говори!..
- Я просто очень бы хотел, чтобы всё это прекратилось, и жили бы не в хаосе, но в гармонии, чтобы от всей этой грязи очистились. Я вот тебе рассказать хочу.
- Ну же!
Афанасий Петрович справился со смущением, и вот что рассказал:
- Когда я жил в том многоквартирном доме, в своей маленькой, раскалённой клетушке, я очень мало спал, но, когда мне всё же удавалось заснуть, то видел, будто иду по берегу небольшого озера. Кажется, это была осень. Октябрь. Большая часть листьев уже опала. Сумерки. Приближается долгая ночь. Но рядом прекрасный, наполненный жизнью город. И облачное небо помимо мрака имеет цвета тёмно-оранжевые, и розовые - то отсветы города. А деревья, которые вокруг озера - они такие необычайно спокойные, тихие. Вот любуешься на них, и такой покой в душе чувствуешь; такое полное неземной музыки безмолвие... А рядом - дом. Этот дом высокий, хрустальным светом он наполнен, в нём - ты. И вся природа, и это спокойствие, и свет в ночном небе; и каждый порыв души - всё ты. Всё это, как храм. Мария, это навсегда останется в душе моей...
- Чего?! - она презрительно фыркнула. - Ты чего мелешь, то?!.. Ты, видать, от безделья совсем с ума сошёл...
- Я... я...
- Да такому как ты никчемному человечку место на "ТСЛ".
- Где?..
- На "Тёмной Стороне Луны".
- Я уже был там.
- Да что ты?!.. Обкурился, что ли?..
- Нет. Ты не знаешь...
- Что я не знаю? На "Тёмной Стороне Луны" побывал, а?! Да даже такой дурень как ты не полетит туда!.. Что, в колонии Цветошников побывал, тогда где же побеги?!
- Что? Какие Цветошники, какие побеги?!
- Слушай, хватит притворятся!
- Мария, я забыл об этой колонии. Не могла бы ты напомнить...
Мария зашлась пронзительным хохотом. Выразительно покрутила у своего виска пухлым пальчиком. Затем крикнула:
- Показать общие данные по колонии Цветошников для учащихся начальных классов.
В одно мгновенье помещенье получилось в полумрак, а одна из стен оказалась совершенно гладкой, из неё выступил трёхмерный ролик. Показывалась Тёмная Сторона Луны - вид из космоса. В одном месте на этой тёмной стороне выступал голубоватого цвета купол, под которым отчётливо выделялись белые барашки облачков, а также - зелень. Тут же приводились данные, что поперечник купола: сто тридцать миль, что под ним - пригодная для человека атмосфера, и что порождён этот купол был двадцать пять лет назад, в результате не вполне понятного феномена-мутанта-девочки, которая участвовала в последнем шоу "Тёмная Сторона Луны".
Под куполом развился своеобразный, отгороженный от всей остальной вселенной мирок. Населяют его так называемые Цветошники, которые питаются исключительно растительной пищей, и сами мутировали так, что представляют некое среднее звено между человеком и растением. Они проповедуют безграничную любовь, однако, по словам комментатора, представляют несомненную угрозу для остального человечества, так как обладают особыми технологиями.
Из-за этих технологий ни одна из военных экспедиций так и не смогла проникнуть внутрь купола. Также и буровые установки, с помощью которых военные пытались провести туда подкоп, неизменно выходили из строя.
В то же время, купол не является абсолютно непроницаемым, он способен пропускать тех, кому ему угодно; также с поверхности стартуют некие зелёные шары, диаметром от пяти до пятидесяти метров. Учёные предполагают, что эти шары несут споры людей-растений в иные миры, однако подтвердить эту догадку никак не удалось, по той причине, что шары увёртывались как от зондов, так и от направленного в них оружия.
Завершалась эта краткая лекция строжайшими наставлениями, касающимися того, что ни в коем случае нельзя приближаться к куполу, так как это чревато не только летальным исходом, но и ещё более жуткой мутацией - потерей человеком качеств человека, и, в тоже время, продолжения существования в некой растительной форме.
Итак, экран погас, и вновь перед Афанасием Петровичем оказалась злая Мария, и жгла она его неприязненным взглядом. Спрашивала:
- Ну, что - освежил память?
- Там Рената. - ответил Афанасий Петрович.
- Чего?..
- Рената - это она создала этот купол. Бедная девочка... Я должен быть там. Выпусти меня, Мария, пожалуйста. Здесь мне очень-очень больно...
Из ноздрей его, а также и из ушей потекла кровь, - то было отражением страшной душевной муки. Видеть мечту всей своей жизни в таком страшном состоянии - на месте Афанасия Петровича иной лишился бы рассудка.
А эта самая "мечта" по имени Мария, хмыкнула:
- Что, крыша всё-таки съехала?! Дась?!.. Ну, ничего сейчас пригласим доктора, он тебя укольчиками попотчует. Ну, а потом спеленаем тебя, к потолку повесим, и будешь ты, солнышко, как обычно висеть, смотреть, как я с мальчиками в кроватке тешусь...
- Мария, я должен бежать. Ещё немного и я сойду с ума. Да - стану таким же безумным, как этот мир.
- Никуда ты не пойдёшь! - властно крикнула Мария, и хлопнула в ладоши.
Афанасий Петрович очень хорошо понимал, что, если останется, то непременно сойдёт с ума. Поэтому он бросился к выходу. Дверь перед ним распахнулась, и там предстал массивный, похожий на санитара из психиатрической клиники, доктор. Рукава у доктора были закатаны, на покрытых чёрными волосами руках перекатывались массивные мускулы. Доктор ухмыльнулся, протянул к тощему Афанасию Петровичу свои ручищи.
Отчаянье придало Афанасию Петровичу сил. Он поднырнул вниз, проскочил между ногой доктора и стеной. Вырвался в залу, где по-прежнему веселилась за его счёт богатенькая публика.
Перед Афанасием Петровичем появился улыбчивый молодой щеголь, с золотыми зубами, и с пышногрудой, золотоволосой подружкой, обладание которой обеспечивалось исключительно полученным им по наследству капиталом. Щеголь ухмыльнулся, глядя на растрёпанного, окровавленного Афанасия Петровича:
- Что, жёнушка опять колотить Вас, изволила?! Ха-ха! Ну, так думать надо... - он отвесил Афанасию Петровичу звонкий подзатыльник. - Да, вот этим вот местом думать надо, как достойный, такой роскошной супруги капитальчик нажить!
Щеголю явно нравилось отвешивать Афанасию Петровичу подзатыльники, и он поспешно начал "награждать" его новыми и новыми и новыми ударами. Его очаровательная спутница засмеялась звонко, и озорно. Посмотрела на Афанасия Петровича выразительными, подкрашенными глазками, и легонько ущипнув своего богатого любовника, пропищала:
- Ну, ты такой, право, затейник, Мишель... Но такие у тебя все шуточки грубые. Прямо-таки мужицкие... А ведь Афанасий Петрович разгорячился, ему охладиться надо; вот так может и придумает, как нормальные деньги зарабатывать, для своей супруги...
Она схватила вазочку с мороженым и опрокинула его на голову Афанасию Петровичу.
- Ай, да молодец! Ай, да, разумница! - молодой человек нагнулся и поцеловал девицу в почти полностью обнажённую грудь.
Холод от мороженого привёл Афанасия Петровича в чувство, и он ринулся дальше. И во время! Сзади раздался вопль Марии:
- Держите этого негодника!.. Держите!.. Ух, ну и задам же я ему сегодня трёпку!..
В дальней части залы Афанасий Петрович увидел приоткрытое окно, бросился туда. Кто-то схватил его за рукав, но он смог вывернуть, и его перепачканный мороженым и кровью пиджак остался в чьих-то руках.
До окна оставалось совсем немного, когда наперерез Афанасию Петровичу бросилась некая высокая фигура. Афанасий Петрович решил драться до последнего. Но тут крик:
- Батюшка - это я! - и оказалось, что это Гильом бежит.
Читатель уже знает, что приключилось с Гильомом, и поэтому понимает, что его жажда вырваться, была не меньше, чем у Афанасия Петровича.
Вместе они распахнули окно. Дыхнуло ночной прохладой, они прыгнули, и почти тут же очутились в тёплой, подсвеченной голубоватым светом воде бассейна. Рядом плескались большегрудые девицы с искусственными мутациями, - вместо ног у них были рыбьи хвосты и, таким образом, девицы представляли русалок.
- О-о, господа! - засмеялись девицы. - Не угодно ли господам повеселиться?
Ничего не отвечая, Афанасий Петрович и Гильом выбрались из бассейна, и побежали по парку. И слышались озорные крики гостей:
- Держите их! Ату их! Ату!!..
И яростный вопль Марии:
- У-у, всю шкуру с него спущу!..
* * *
На следующий день Солнце сокрылось за завесой серых, плотных туч, содержание ядовитых веществ в которых превышало все мыслимые пределы. Однако ж было ещё жарче, чем обычно. Припекал сам воздух. Все предметы казались выцветшими...
Да и смотреть было не на что. Афанасия Петровича и Гильома окружали исключительно серые, озабоченные какими-то своими, денежными, конечно же, делами люди.
Этот мир, и прежде то меркантильный до безобразия, теперь, после случившегося на Луне, по каким-то ведомым разве что адскому божеству безумия законам, стал ещё более меркантильным. Теперь все только и думали, как бы ухватить себе кусок побольше, и смотрели друг на друга волками. Тот, кто был богаче, лучше одет, обвешан всякими дорогими, модными безделушками, тот вызывал наигранное уважение и лютую, едкую зависть. Тот, кто был победнее, - вызывал лишь презрение. Часто людишки обменивались презрительными репликами, относительно более бедных. Причём делали это напоказ, громко. Более бедные сжимались, бледнели, вымучено улыбались богатым, и тут же вымещали злобу на ещё более бедных, чем они...
Самцы демонстрировали своё денежную крутость окружающим их самкам; те, в свою очередь, демонстрировали бёдра, груди, и презрение к соперницам. А разговоры, разговоры:
- Я купил... я переспал... я закадрила... я получил в деньгах... прибыль больше чем у этого неудачника... посмотрите - вот точно неудачник!.. Анджела, посмотри - у этой мымры груди обвислые... Да - такая нормального бизнес-боя не найдёт... Я перекрыл его по прибыли в десять раз!.. Я приобрёл бизнеслёт десять Иск, в то время как у этого "Ничто" - десять Игрек!.. Ожидается повышение прибыли на пять процентов...
Что касается Афанасия Петровича и Гильома, то в карманах их разодранной костюмов нашлось, к счастью, достаточное количество кредитов для того, чтобы прикупить приличную одежку, и со стороны выглядели они вполне заурядно, так что на них не слишком то обращали внимания.
Они вошли в здание космопорта, но, при этом, в головах у них не было какого-либо конкретного плана, и поэтому, когда они подошли к кассам, то Афанасий Петрович сказал:
- Нам бы на Луну...
В кассе восседало ярко накрашенное существо неопределённого пола. Оценив, что это именно "господа", а не какие-то голодранцы, существо приветливо улыбнулось им, и молвило:
- В какой Вам порт?
- Нам бы на Тёмную Сторону Луну... - продолжал Афанасий Петрович.
- Куда именно?
Тут Гильом сообразил, что Афанасий Петрович сейчас скажет про Цветошниксов, а поэтому взял инициативу в свои руки:
- Мы бы хотели осуществить ознакомительный полёт. Хотели бы нанять какое-нибудь судёнышко...
- О-о. Понимаю. - загадочно улыбнулось существо. - Но, предупреждаю, наём даже самого маленького судна стоит пятьсот кредитов - сутки; плюс денежный залог, эквивалентный стоимости судна.
- Да, конечно. - согласился Гильом.
- Тогда, прошу ваш палец, для индификации, и снятия надлежащей суммы с Вашего счёта.
Из прилавка выступил прямоугольник, с выемкой для указательного пальца. И Афанасий Петрович приложил палец.
- А-а, Афанасий Петрович N... - расцвело в улыбке существо. - Как же, как же, очень рады...
Но вдруг улыбка померкла на устах этого существа. И выражение у него было уже совсем иное - неприязненное, даже враждебное. И заявило существо:
- Ваш счёт закрыт.
- Почему? - опешил Афанасий Петрович.
- Почему-почему. Будут тут ещё вопросы всякие проходимцы задавать. Какое мне до вас дело. У вас ведь денег нет. А, хотя, сейчас проверю через терминал причину...
- Подождите, позвольте мне.
Гильом приложил свой указательный палец, и был успешно индифицирован не как клон, но как настоящий сын Афанасия Петровича. И, оказалось, что на счету у Гильома приличная сумма. Тут дело было в том, что этот, существующий в каком-то другом измерении, и замещённый Гильом, был, что называется "маменьким сынком", она для него никак денег не жалела, и он имел свой счёт, доступ к которому, в отличие от счёта Афанасия Петровича, был для сторонних закрыт.
Итак, на этом счету имелась сумма достаточная и для найма космолёта средних размеров, и для залога. Они наняли космолёт на две недели, и выплатили залоговую стоимость.
* * *
За наём космолёта с них запросили колоссальную сумму - и это средненькое судёнышко таких денег, конечно же, не стоило. Но, по крайней мере, на космолёте имелась приличная кухня, которая, несмотря на главенство душевных страданий, была нашим героям просто необходима...
Бортовой компьютер осведомился, когда стартовать, и Афанасий Петрович сказал, чтобы это было незамедлительно.
Вскоре Земля осталась позади, и на обзорном экране, они могли наблюдать, как медленно, плавно приближается Луна.
- На Тёмную Сторону, пожалуйста... - молвил Афанасий Петрович.
- Вот интересно, почему мы с такой настойчивостью бежим туда? - спросил Гильом.
- Потому что - этот мирок Цветошников - хоть какая-то надежда. - отозвался Афанасий Петрович. - А в остальном мире - слишком плохо. Просто не знаешь, на что надеяться... Мне казалось, что, побудь я ещё немного с той Марией, и свёл бы счёты с жизнью...
Гильом кивнул.
Тут помещение заполнилось мягкой, успокаивающей музыкой (кажется, что-то из классики), и бортовой компьютер осведомился:
- Уважаемые гости изволят говорить о Зоне Цветошников? Советую не приближаться к этому месту. Известно, что хорошо защищённые корабли военных были уничтожены ещё на подлёте...
- Я бы попросил тишины. - сказал Афанасий Петрович.
Компьютер замолчал.
* * *
Корабль обогнул Луну, и перед глазами путешественников предстала Тёмная её сторона. И в эти часы она оправдывала своё название, так как там была ночь. Электрическими светлячками сияли Лунные города; однако значительное пространство вокруг купола Цветошников было свободно от каких-либо построек человека.
Сам же купол сиял золотистой синевой солнечного летнего дня, и там видны были белые облачка. И с какой же жадностью смотрели Афанасий Петрович и Гильом на эти чистые цвета. Ведь там была их надежда!
- Лети в сторону купола. - молвил Афанасий Петрович.