Шеремет Виталий : другие произведения.

Издалека. Возрождение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "История родины - это история каждого из нас, как бы далеко ты не находился. Из жизни каждого человека составляется родина. Твои мысли рождают события, твоя жизнь - часть великой Жизни. Как капля в океане, как песчинка в пустыне, ты - часть и основа великой страны". Окончательный вариант. Возможно, будет подвергаться незначительным изменениям, если при повторных прочтениях натолкнусь на несоответствия. Обновлено 25.01

ИЗДАЛЕКА. ВОЗРОЖДЕНИЕ.

  

ПРЕДИСЛОВИЕ

  
   Я сатанею - наше время
   Все больше требуют от нас,
   Сильнее должен быть, умнее,
   Чтоб жить и просто быть подчас!
  
   - Я проклинаю вас!!! - кричал последний император России. Его крик утонул в серости и пыли истории. Огонь безумный горел в его душе. Огонь ненависти силы.
   - Я уничтожу тебя! - кричал Наполеон. Огонь горел.
   - Я покорю тебя! - вопила Германия.
   - Я помогу задавить тебя! - кричала Япония.
   - Я закабалю тебя, и сделаю частью себя! - горланили дикие кочевники.
   - Ты присоединишься к моим владениям! - сказал с гордым осознанием своего величия Дарий Первый, сжимая акинак.
   - Тебя уже нет... - сказывали шведы. Огонь горел.
  

ГЛАВА 1. ИЗДАЛЕКА.

   Он шел по песку, покрытому снегом. Теплые стеганые штаны, теплая шапка плотно сидела на его голове. Справа, где-то подо льдом, еще бурлила жизнь, тихо шурша камушками и мелким песочком на дне реки. За собой человек оставлял цепочку следов. Вдалеке он увидел рыбацкую избушку. В местах, где невозможно прожить одной лишь рыбной ловлей, рыбаки ставили такие вот времянки, а на непромысловый период уходили от воды. Благо в городах всегда можно найти пропитание, да и леса тут знатные, зверя много водится!
   Дорога проходила в стороне от нее. И избушка почти осталось позади, когда из нее выскочило зайцем что-то чумазое маленькое, и побежало в его сторону. Не добежав несколько метров, боязливо остановилось. Ах, да, сезон зимней ловли же уже начался. Приветливо улыбнувшись и помахав рукой, он хотел было идти дальше, но не тут-то было.
   - Тятя! А правда, что есть люди, которые далеко-далече отсюда живут? А они тоже должны рыбу чистить? - наивный, казалось бы, вопрос сбил с шага и остановил. Для дитя и долговязый подросток, закутанный в толстую куртку, показался "тятей". Остановившись, начал беседу. И чем больше говорил, тем больше он узнавал.
   - Тятя, тятя! Смотри, какой тулупчик я сработала!
   - Добрая работка-то! А научишь меня делать такой же?
   - Конечно! Конечно! - ребенок даже запрыгал от радости. - Смотри, вот так, так и так надо.
   Она ловко работала с иголочкой и нитками. Вскоре к ней присоединился и я.
   - У меня получается! - прошло совсем немного времени и удивленный искренний возглас вырвался у него из груди. - А хочешь, я научу тебя делать мужичка снегового? - спросил я, решив сделать что-нибудь хорошее для ребенка.
   - Да! - восхищенные глаза впились в него.
   - Пойдем, - выйдя во двор, они выбрали ровное место, и вскоре, под ликующие крики, возле дома стоял на круглых ножках добротный детина с глазами из угольков.
   И не успела остыть первая радость, как вдали показался силуэт человека. Тот шел по льду и тащил что-то за собой. Увидев незнакомого человека рядом со своим обиталищем, он насторожился и пошел медленней, но подойдя поближе и разобрав, что это всего-навсего мальчишка, зашагал более уверенно.
   - Я с добром... я не причинил зла ни вашему дому, ни вашему ребенку. Мне было интересно говорить с Мальвой. - Помолчав, добавил я.
   - Она не мой ребенок, - ответил человек не задумываясь и, заинтересовавшись, переключился на другой вопрос.
   - Интересно, о чем это может быть интересно беседовать взрослому человеку с соплячкой? - Передразнил его он и подошел к девочке.
   - Знаете, приятно вести беседу с тем, кого есть за что похвалить, - голос подростка был полон злости и удивления. - Посмотрите, какой у нас снеговик получился!
   - Так ты вместо того, чтоб работать незнамо что лепила? - звонко щелкнула пощечина. Щека, раскрасневшаяся от мороза, стала еще красней.
   - За что? Мне было интересно, - заревев от обиды, возмутилась девчушка. Но тот не обратил на нее никакого внимания.
   - Иди по-добру, по-здорову, пока не зашибли, - обратился он ко мне. - Тоже мне, доброхот выискался, - злобно процедил рыбак.
   Я смотрел на плачущую Мальву, бессильно сжимая свои детские кулаки. Бросил еще один долгий взгляд на мужика, развернулся и пошел прочь.
   Река, скованная панцирем, продолжала извиваться между берегов все дальше и дальше, пока совсем не исчезала из виду. Она оставалась позади, а дорога вела вперед.
  
   Обыкновенный человек, уверенный в себе, в своем миропонимании сталкивается с наивным ребенком, один вопрос которого заставляет его остановится и задуматься: все ли он знал об этой жизни. А простая жизнь ребенка заставляет думать о чем-то большем, чем о себе. Да, дети видно придуманы, чтобы мы не останавливались, не закостеневали в своей единственно правильной морали.
  
   Он шел все дальше и дальше, где-то там, где был большой город, была и его цель. Они успели поговорить, дай Бог, час всего-то, до того, как пришлось уходить, но он запомнит этот разговор на всю жизнь.
  
   Разговор велся под тихое потрескивание дров в камине. В воздухе витали ароматы.
   - Как думаете, Михайло Васильевич, захватят нас? В конце концов, то, что воюют люди России, постоянно воюют, может поставить нас над угрозой разрухи.
   - Волны снова и снова покоряют черту брега, но, неизменно отступают, потому что не волнам изменять законы всеобщие. Чтобы победить нас навсегда, надо побеждать не нас, а эти вот законы.
   Два человека обменялись долгими взглядами. Императрица и... и просто человек.
   - А нам надо бороться, матушка императрица, бороться за каждую пядь, за каждый пуд нашей земли.
   - А для чего бороться, Михайло? А если сил больше нет бороться, что ты мне скажешь, академик?
   - Почему? Потому что те, кто придут после нас будут лучше. Потому что они будут задавать вопросы о чем-то большем, главное - дать им это большее, дать шанс появится, вот только как это сделать... - погрустневший человек покачал головой.
   - Не переживай, Михайло! У тебя обязательно получится! - сказала императрица... И когда он уже шел по коридорам императорского дворца, у него все еще звучал этот голос.
   Он ушел. Гордая голова императрицы склонилась набок - если бы она на самом деле верила в то, что с таким жаром говорила. Она встала, стряхивая задумчивость. Если есть такие люди, значит не все потеряно, и надо биться за то, чтобы и у других тоже появился шанс стать такими же. Быть!
  

ГЛАВА 2.

  
   Где-то в далеких странах родился ребенок. Был не таким он, каких мы привыкли видеть. Да и что говорить - кожа ребенка была отнюдь не белой! Окружающие мать женщины тоже были смуглы до черноты. Ребенок кричал.
   Этот многострадальный край был наполнен криками всегда, но лучше пусть будут они, чем полуживотное рабское служение всех, каждого из них. Так думал Иясу Великий, занявший высшее место в иерархии гондэрских правителей. Последний реформатор. Как горько, наверно, быть последним. Да, этот край наполнен криками, но в то же время он был наполнен и жизнью - своей, уникальной.
   Иясу Великий принял страну в не самое легкое время. Страну, пережившую религиозные войны, и просто войны, набеги негритянских племен, приход чужаков.
   - О, Великий, позволь оторвать тебя от дум твоих! - зашедший человек был склонен считаться при дворе простым и исполнительным человеком, от которого не ждали особенной прыти. Император, опираясь на балюстраду, смотрел на широкую картину раскинувшейся во все стороны страны. Какой красивый вид открывается! Отсюда... Свет, падавший с небес, рассеивался по всем землям, до которых хватало силы глазу дотянуться. Зеленые поля, вдалеке разделенные коричневыми полосами-дорогами, город голосящий внизу. Император оттолкнулся от перил, как бы толкая себя внутрь, в кабинет, прочь отсюда. Он повернулся спиной к городу и вошел в комнату. Свет, который был здесь намного приглушенней, несмотря на широкий вход на террасу, не давал глазам сразу приспособиться.
   - Что привело тебя, старший советник, сюда? - сказал Иясу, садясь не подымая глаз на склонившегося.
   - Да, мой император, - ответил человек, все также оставаясь в поклоне.
   - Можешь выпрямиться.
   - Велика твоя милость, мой Император - сказал человек, с облегчением распрямляясь. - Вы просили сообщать, если пойдут определенные слухи.
   - Да, Мэсар, просил. - Сказал Иясу, сцепив руки в замок перед подбородком и буквально сверля того глазами.
   - На Совете империи, через две недели, одним из последних должен будет выступать, согласно традиции, князь церкви Салахаддин абу Ибрагим. - пришедший, явно любил высказывать свои мысли постепенно, давая время слушающему понять их.
   - Продолжай.
   - Говорят, он будет говорить о том, что... не гневайся, Великий! Я лишь передаю чужие слова! Что... ты недостойный правления человек. - Он быстро склонился и замолчал в ожидании.
   Иясу молчал. В комнате воцарилась тишина. Ветер слегка колыхал тяжелые занавеси из красной ткани, неся прохладу внутрь и донося шум города.
   - Судя по имени, у него есть сын. - Наполовину утвердительно, наполовину вопросительно сказал Иясу.
   - Да, Великий.
   - И судя по имени, он им очень гордится.
   - Да, Великий.
   - Выпрямись, Мэсар. - человек поспешил исполнить, слегка скривившись от боли. - Отправь его со следующим посольством в Европу. На обучение.
   Иясу замолчал ненадолго.
   - Еще ты склонишь слух благородного турецкого наместника в Массауа. И намекнешь ему, чтобы Ибрагим покинул его город уже на другом корабле. Совершенно другом корабле.
   Все также сидел император, сцепив руки, все также пристально смотрел. Да, его воля исполнится, но поймет ли Салахаддин, почему с ним так поступили? Религиозный вопрос в стране- один из самых острых. Ведь уже давно сложилось, что верховная власть и простые люди исповедуют разные культы! А более поздние религии? Их тоже хватает. Нет, новая война стране не нужна. Когда он взошел на престол, страна была в разрухе, да и сейчас не на много лучше положение. Основной товар его страны не слоновая кость, клыки гиппопотамов, хотя они и приносят в казну немалый доход. Даже не золотой песок... - рабы, а еще лучше - рабыни. Он сам, своими руками отправляет свой народ по частичкам, как товар, на продажу, чтобы остальные могли жить лучше. Человек наклонился над столом и обхватил ладонями голову. Хорошо, что советник вышел и не видел этого.
  
   - Где она, где она, Рио? - язык, на котором кричала женщина, был бы не понятен вам, если бы вы его услышали. Она вбежала в дом, обмазанный по бокам глиной, а с фасада украшенный яркой, кричащей краской, позволить которую могли себе далеко не каждый человек.
   - Что, о чем ты Гра? - мужчина неспешно вышел ей на встречу.
   - Мио, не заходила она к тебе? Я не могу найти ее!
   Где- то далеко, пятеро мужчин вышли на берег реки. Один из них волок на веревке спотыкающуюся молоденькую чернокожую девушку. Ее завели на корабль.
   А ночью зажглись звезды. Она прижалась в это время к стеночке и смотрела в темноту трюма. Она знала, что больше никогда не увидит дом, и что теперь она будет служить чужой вере.
  
   Работорговля была самым прибыльным делом в то время. Тем более для такой страны. И, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, как мне повезло. Тогда я приготовился к худшему. Только сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, как глуп был. Ничто не бывает однозначным, и любое положение не так худо, как его описывают, просто иногда надо окунуться в него, понять его всецело, а потом и стать выше его.
   Мальчишке было восемь лет, и ему было страшно. Действительно, по-настоящему страшно. Вокруг них стояли мерзкого вида люди, а того моряка, который стоял перед ним, боялся больше всего. Такое жуткое лицо вряд ли где еще повстречаешь! Он не знал, почему император Иясу Первый своей волей отправил младшего сына соперничающего с ним князя на учебу. Не знал, почему довольно ожидаемым оказался тот факт, что у турецких пашей появился интерес к худосочному недорослю. Это он поймет уже потом, в другой стране. А тогда, тогда часть из них должна была превратиться в товар... бессловесный, бесправный, бездомный товар без всякого будущего. Но он никак не ожидал того, что случилось дальше.
   - Ты, ты и ты, - Указал палец страшного моряка, который был, наверное, главным. Сказав последний раз "ты" он остановился на нем. Сын влиятельного человека ошарашенными глазами посмотрел на казавшегося ему теперь воплощением кошмаров морского волка. Мир рушился. Даже слова не удалось вымолвить. Сердце ударило с перебоем. Мир покачнулся снизу вверх, сузился до точки и исчез.
  
   Ее выволокли с корабля, наверно собирались пересадить на другой. Отвели от него и остановили. Мио била мелкая дрожь. Она затравлено огляделась вокруг. На мощенный некрасивыми камнями настил лился желтый яркий солнечный свет. Вокруг все бегало, скакало, жужжало, кричало и не останавливалось ни на минуту. Куда-то тащили огромные корзины с фруктами, перетаскивали тяжелые длинные бревна. Чуть дальше в маленьких навесах, надрываясь, кричали люди, напротив них ходили другие. Но что больше всего удивило Мио, так это количество уродливых людей вокруг, были даже калеки! Для нее самой физическое совершенство было не пустым звуком. Уже многие удивленно оглядывались на черные как смоль, короткие волосы, загоревшее до черноты тело, правильные черты тела и лица, точеная фигура девушки, но особо их привлекало не это. Сложный рисунок из шрамов покрывал ее тело, змеясь причудливыми изгибами, они сплетались в сложный орнамент.
   Взгляд плененной остановился на мальчишках, стоящих в метрах шестидесяти от нее. Вокруг них стояли моряки так, чтобы не дай Бог, кто-нибудь не сбежал. Сейчас в тяжелое время, когда империя распадается и каждая деньга-то пригодится, и дать кому-нибудь сбежать? Выделяющийся среди них верзила бросил пару рубленых фраз стоящему слева от него человеку, повернув слегка голову. Тот ответил ему. Верзила скривился так, словно укусил кислую недозревшую папайю. Замер в таком положении на минуту, словно обдумывал что-то. Потом, собравшись с мыслями, указал пальцем по очереди на троих испуганных детей. Третий как-то съежился, отшатнулся и упал на мостовую. Губы Мио скривились, в их племени даже последняя малявка не позволила бы себе такого. Жестом показав забрать этих двоих и подобрать третьего, здоровяк повернулся и пошел куда-то в конец причала. Оставшихся детей оставили заботам их сопровождающего, побоявшегося вмешаться в процесс отбора и стоявшего в тихонько в сторонке. В реальность Мио выдернул резкий рывок за веревку.
  
   Вокруг было шумно, галдели люди за столами. Галдящие сборища - а какие еще тут могут быть, рядом с портом?
   - Садись, садись, Гзач, - просто огромный человек сидел за столом, взгляд был направлен в пустоту. Он сделал еще глоток из массивной кружки и со стуком поставил ее, так и не уделив большого внимания появившемуся собеседнику. Человек, мявшийся возле столика, присел.
   - Я был сегодня в порту, Махмуд. Куда товар повезешь? - Пришедший сидел, наклонившись вперед, положив локти на стол и пристально смотря на капитана, а тот продолжал восседать верхом на стуле, откинувшись на спинку, и смотреть поверх голов людей.
   - В столицу, иля асымати д-дауляти ль-усманиййя, - сказал он, переходя на другой язык. - В Румелию. - уточнил зачем- то. Сделал один, большой глоток. И, резко переходя на другой тон, посмотрев, наконец, в глаза, и отставляя кружку, спросил. - С чем пришел?
   - Продай мне девчонку, - не выдержал Гзач. Глаза горели азартом.
   - Эта девчонка единственное, что спасло Гамаля. Остальной товар вообще никуда не годится. И как с таким в столицу? Эх, - вздохнул капитан.
   - Тогда хотя бы того неженку, что в обморок грохнулся, едва тебя увидел.
   - А зачем он тебе?
   - Никому бы другому бы не сказал, но тебе по старой дружбе... - его перебил хмык "закадычного товарища", - в Истамбул хочу свезти, человек приметился, хочет диковинку. - продолжил как ни в чем не бывало человек.
   Начался торг. Капитан корабля и не надеялся на такую выгоду. А выгода она для человека в первую очередь.
   - По рукам, мы идем вместе в Истамбул, там я и заберу его. Как зовут его, кстати? - сказал человек, поднявшись и собираясь уходить. На столе уже давно отзвенели заплаченные вперед деньги.
   - Просил называть Ибрагимом.
  
   Сквозь открытый люк в трюме проникало достаточно света, чтобы видеть друг друга, достаточно шума, чтобы понять, что они где-то в море, и достаточно криков капитана, чтобы удивиться, как корабль вообще может плыть, если вся его команда - это стадо ишаков и мулов, полученных от скрещивания жирафа и бегемота.
   Они сидели скованные все вместе. Совсем недавно им дали попить. Время шло к вечеру, неправильный квадратик света, падающий сверху, сместившись, осветил девушку лежащую на мягком топчане отдельно от остальных. Он смотрел на спящую девушку, полную грации... Мио, почувствовав пристальный взгляд, подняла голову, но, поняв кому он принадлежит, скривилась опять и продолжила дремать.
   А ночью кто- то безмерно сильнее и могуче нас своей рукой размашисто разбросал по небу бриллианты. И зажглась новая звезда чужих Богов.
  
   "В то время я почти сдался, почти сломался, но что- то наверно меня останавливало, наверно этот взгляд, желание доказать, что у тебя тоже есть гордость, мальчишеская еще, но гордость. Сила, воля...желание не видеть презрения в этих глазах, в ее глазах, Петр Алексеевич."
   "Один из признаков, что человек проявил волю, связан с приложением усилия, прежде всего психического. Решить и сделать, Ибрагим."
  
  

ГЛАВА 3.

  
   Дорога поднималась на холм. Хотя едва ли это можно было назвать хорошей дорогою - слишком уж тяжело было шагать по ней. И что самое досадное - и посидеть ведь негде, чтобы уставшие ноги отдохнули, да и голодно начало становится, уже целый день во рту крошки не было. Ну что ты будешь делать! Ноги саднили. Хотя, что боль, ноги переставляются, и то хлеб. Дойти бы до людей, а там видно будет.
   Шаг за шагом тянулся путь, и вот вдалеке показалась какая-то деревня. Ее окружала вырубка, за которой начинался густой лес. Было видно, что деревеньку поставили совсем недавно. Дорога шла через нее. Зайдя в селище, он остановился и огляделся. Вокруг сновали люди, почти все были с оружием. На него косо нет, нет, да и поглядывали, но говорить ничего не говорили. Просить поесть было боязно.
   Побродив по деревеньке, наткнувшись на недружелюбные взгляды и, вконец измаявшись, он решился: выбрал дом и пошел попросить какой-нибудь работы взамен за еду. Подойдя к воротам, он увидел постреленка бегающего туда-сюда, попытался позвать, но тот не откликался.
   - Где отец твой? - спросил он, поймав озорника за рукав.
   - По что моего ребенка держишь? - услышал он за своей спиной голос. К нему подходил седой человек, на поясе висел меч. Лицо рубаки было в шрамах, глаза были холодны и злы.
   - День добрый, добрый человек, не найдется ли у вас работенки какой? - поинтересовался он, отпуская рукав.
   - Вижу вежество тебе знакомо, парень. Работа она-то всегда есть, - сказал глава дома, оглядывая его оценивающим взглядом, как купец оглядывает лошадь. - Вот, только кто ты таков, откуда путь держишь?
   - Звать меня Михайло, простой человек, а откуда я? Издалека.
  
   К работе меня приставили сразу, видно было, здесь не жалуют лень. Да, конечно, колка дров не совсем то, что я хотел бы, но тоже дело. Час проходил за часом, а мысли оставались все также далеко от работы.
   Осоловевший от работы, он умостился на высоком пенечке в стороне. Морозный ветерок обдувал его.
   - Ну, как, умаялся? - спросил подошедший хозяин.
   - Да не очень, - ответил он и, помолчав, добавил, - я вот все думал, пока колол дрова, как такое может быть, что волны бегут сами по себе, их ведь никто не толкает.
   Хозяин озадаченно потряс головой.
   - Эка ты, паря, загнул. Не знамо, не знамо. Чудной ты. А куда вообще путь держишь?
   - В Москву, добрый человек, в Москву.
   - Иван, Иваном меня зовут, Михайло. - протянул тот руку.
   - А за каким делом оно тебе надо, идти куда-то? Работник ты справный, оставайся у меня, девку найдем тебе приличную, - в голосе хозяина слышалась острая нужда в работниках. - Мы только посажены здесь, работы будет много, - попытался говорить он откровенно.
   - Работа она в радость только когда бСльшая цель есть. А здесь что? Да и чужим я тут останусь, не примут меня ваши.
   - Ты прям как мой старшой, Михайло, тот тоже себе великую цель удумал, говорит, хочу, как и ты, батюшка, воевать, да только вот уже, сколько лет ни слуху, ни духу... А для чего я спрашивается, воевал? Да для того чтобы эта недоросль жила спокойно! - чувствовалось, что это очень волнует его.
   И как обычно бывает после выражения ярких чувств - разговор замялся, а молодой человек опять отвлекся на свои мысли.
   - А сколько проработать собираешься хоть? Раз уж цель имеется, то скоро пойдешь опять в путь-дорогу? - поинтересовался глава дома.
   - Да вот, несколько деньков.
   Отдохнув от дороги в деревеньке и забрав заработанную нехитрую снедь, он отправился дальше. Дорога за деревушкой изгибалась, и сразу начинался совершенно другой мир. Веселая, буйная зелень весны еще не проснулась и нависшая над головой тяжесть снегов давала ощущение спокойствия и умиротворенности. Два дня прошли без происшествий и все бы хорошо, если б не нарастающее беспокойство, которое стало понятно, когда, пройдя еще какое-то расстояние, он услышал шум. Свернув с дороги, и стараясь не шуметь, он начал красться к источнику криков. Ощущение опасности оправдало себя. На дороге тати наседали на человека на коне, который, успевая наносить удары палашом, которые перемежал с отборной бранью. На нем был какой-то мундир, ничего более точного Михайло об этой принадлежности солдата сказать не мог сказать, но владение оружием солдата говорило само за себя.
   - Ну что же ты, что же ты, Михайло - тихо проговорил парень - ноги саднили, и вдруг почему-то так перехотелось бежать еще куда-то, а остаться сидеть здесь неприметной тенью. Всадник, видимо, ехал в деревню и прекрасно знал, чего можно ожидать от этих дорог. У напавших были, по большей части, длинные палки, только у одного, кажется, было что-то напоминающее меч, да и тот сейчас зажимал в сторонке культю.
   Подвело солдата количество нападающих, а может то, что он недооценил сиволапых татей. Схватка захватила человека, и он не заметил как, выкрикнув что-то злобное, тать, подобравшийся сзади, достал его огромной дубиной. Удар оказался на удивление точным. Покачнувшись, всадник совсем на чуть-чуть потерял из виду людей, и через мгновения был свален на землю.
   Что произошло дальше, вьюноша не видел. Он, закрыв глаза, стиснув зубы, распластался в снегу. И было непонятно, чего больше сейчас в нем: страха или горечи. Когда последние крики победителей стихли уже как минут двадцать назад, он выбрался на дорогу. Как не странно, но человек еще был жив. Его оттащили к дереву и оставили в полусидящем положении. Мундира на нем уже не было.
   - Как вы?
   - Плохо. Поможешь добраться до деревни?
   - Да. Помогу.
   Недалеко с пенька взлетел кречет, наблюдавший за происходящим, и гордо, неспешно взмыл в небо.
   Им повезло. Всего через пол дня навстречу выехала тележка с утварью. Уже через пять минут, стараясь как можно аккуратнее ехать, счастливый отец вез своего сына, пускай и избитого, домой.
   А он все шел дальше. А за душой все оставался тяжелый разговор...
   - Извините, что не помог вашему сыну, в кустах схоронился.
   - Так больше ж не повторяй такого. Борись, видя несправедливость, - задумчивый взгляд просверлил его.
  
   "Ты не можешь убежать от мира, уже потому, что не можешь избежать своих ушей, глаз. Поэтому будь готов ко всему, что можешь услышать."
  
   Шагаешь- шагаешь, конца краю этому не видно.
  

ГЛАВА 4.

  
   А сколько же неба не видел я родного! Как же далеко до Родины, от судьбы! Мы словно на островах сейчас, и между нами океан - не добраться друг к другу. Так хочется вдохнуть воздух не этот, а тот, прекрасный. Как хочется видеть леса, а не море, от которого только тоска уже, да и в горле першит от воды местной.
   - Александр Сергеевич! Поедем, может? - переминаясь с ноги на ногу, сказал извозчик.
   - Куда, Лука, куда здесь ехать?
   Человек присел на камень. Руки тянулись к перу, человек, сам того не понимая, как он это делает, начал запечатлевать образ, который был сильнее всего. Взгляд более не скользил отстраненно по невысокой стене, украшенной затейливым орнаментом, башенке, взметнувшейся ввысь, фонтану - он не смотрел вслед истории. Он творил ее.
   - Куда ехать, Сашка, куда?!
  
   Бесконечная тишь лесов. Бесконечный шум лесов. Он шагал. Спина была прямой, движения размашисты. Он любовался тем, что видел вокруг, глаза высматривали очертания ,потом они собирались в слова, предложения, рифмы. Казалось, он видит что-то неведомое обычному человеку, взгляд которого не может простереться дальше горизонта.
   Можно написать, как прекрасен, могуч этот лес, можно написать, как человек ничтожен пред этим. Можно уподобиться вон той птичке и взлететь вместе с ней высоко-высоко и видеть, как люди стремятся к озерам или притокам вольных рек, разгулявшихся под большими крепостями гор. Как много вас, искателей неведомого. И смотришь, смотришь на человека, и думаешь: а ведь я мог бы и лучше. Но... но, друг мой! Это всего лишь мысли. Пора возвращаться на землю.
  
   Смывает словом гроздья снов, тоску неутоленных будней, ты все- поэт и ничего, посланник преисподней, клеймен, невыгоден и зол, твое угодно тело завернутым в подол, для траурного дела. Я понимаю, Боже, странно, как странно видеть этот сон! Что "жизнь" зовется беспрестанно и воспевается кругом. Вокруг изгои, тати, смерды, и не избавиться от них - все жить хотят, прощенья, веры, но нет им веры средь живых. Как, Боже, можно видеть сеть, что оплетает? Хуже смерти! Лишь только там я вижу свет! Вознес чело прочь от земли. Красиво, нежно и прекрасно все то! Блаженная слеза кричала громко, но напрасно - услышать это ведь нельзя. За жизнь свою благодарю, тебя звезда моя, покорно, ты неожиданна и свята, как есть на свете жизнь, бесспорно, так ты ее оберегала, Ната...
  
   Кругом тщета и боль утраты. Я не добился ничего - все строчки, что писал когда-то, сожгут подсылы-княжичи, вот чем за жизнь борьба чревата. Лишь там свободен я, о, Боже, - свист пули, мертвенная блажь, - свободен я, свободен... что же, уж лучше так, чем напродАж.
  

ГЛАВА 5.

  
   - Ах, ты ж, постреленок, ты куда полез!
   - Я плавать хочу! - бойко ответил тонкий голосок.
   - А ну, брысь оттуда, немедля! Как плавать так все хотят, а как учиться так некому, а, ну... - но закончить педагогическую тираду человеку не дал все тот же мальчишеский голос.
   - А я плавать буду учиться! - Упрямые глаза смотрят на отца, удивленные от своей собственной дерзости.
   Отец обреченно всплеснул руками и вздел очи к небу.
  
   За массивным столом, покрытым лаком и аккуратными стопочками с бумагами, облокотившись на левую ручку кресла, сидел человек. Легкая залысина справа, начинающие седеть волосы. Правая рука отстукивала на столешнице незатейливый ритм, другая подпирала подбородок. Свет, падающий из окна сзади, освещал часть письменного стола. В комнате стояла ничем не нарушаемая тишина.
   Раздался стук в дверь.
   - Заходи, заходи, Юрий, - зычным голосом сказал сидящий. - Располагайся, - он указал на второе кресло.
   - Приветствую, - кивок головой. Раскрасневшийся нос и щеки и пахнувший от него холод явно говорят, что человек только что с мороза.
   - Хочешь чего-нибудь. Может чаю или чего покрепче?
   - Нет, ты же знаешь.
   - Хорошо, да, да, ближе к делу. Итак, я собираю новое кругосветное путешествие.
   - И какой же характер будет у этого путешествия?
   - - Делу придан официальный исследовательский статус.
   - А зачем меня позвал, Иван Федорович?
   Человек встал из-за стола. Сложил руки за спиной в замок и начал прохаживаться недалеко от окна, благо немалые размеры кабинета это позволяли.
   - Знаешь, Юрий, я всегда поражался твоей основательности, добротности. Я всего лишь могу дать мысль, когда ты можешь ее осуществить. - Человек остановился, выпил воды и продолжил.- Нам, императору, стране нужны хорошие карты, точные координаты морей, стран. Нам нужно знать мир. Создавать новые колонии. Нам нужно это плавание. Нужно! - снова замолчал он. - Сможешь? - сказал тут же резко.
   - Если совсем не забросишь помогать, то смогу, - раздался уверенный ответ.
   Обсуждение дела затянулось до сумерек.
   - Собираешься особо брать кого-то. А то ведь, от желающих потом, поди отбейся. Вплавь за нами плыть будут.
   - Запиши Фаддея Беллинсгаузена. Советую. Далеко пойдет.
  
   Бесконечная морская гладь. Во льду. Ледяная корона земли. Глаза устало, но упрямо смотрят на юг. Вверху собирались облака, чтобы опасть новым снегом.
   - Нету прохода, Фаддеич! Ну нету!
   - Значит, зайди чуть дальше, отправь шлюп и лотируй. - непоколебимый голос.
   - Эх, ну что я тебе сделал, Боже?
   - Эко ты себе возомнил! - ухмыльнулся капитан.
   - Ну, а если серьезно, Фаддеич, долго будем искать его? - спросил другой капитан.
   - Пока время терпит. Как команда, Миш? - обеспокоенный взгляд рыскал по кораблю, вглядываясь в движения каждого матроса.
   - Команда,... а что команда, им не на что роптать, сами ведь шли! - понял недосказанную мысль тот.
  
   Еще в двадцатых годах они вместе с Михаилом участвовали в первом русском кругосветном плавании. Дружили давно. Вместе были на "Надежде" и обошли вместе с Крузенштерном и Лисянским мир по морским дорогам вдоль и поперек. Сам Фаддей тогда очень удивился своему назначению, но, видать, Бог все же есть - помог ему. И он, с детства живший только морем, взлетел так высоко. А уж он постарается, чтобы силы, вложенные в него, не были потрачены зазря.
  
   В семидесятых годах восемнадцатого века знаменитый Кук наткнулся на непроходимые льды. Может, он был тогда уставшим, может быть злым, а может, был просто слабее тогда и поэтому повернул назад, прочь от вольницы снегов и безрассудства вольных ветров.
  
   Зеркально чистая, прозрачная вода, камни и снег, небо, затянутое тучами. Человек карандашом вносил запись в бортовой журнал. Запись "Координаты". "Шестьдесят девять градусов, двадцать одна минута, ноль секунд южной широты, два градуса, четырнадцать минут, ноль секунд западной долготы. Они сделали все, что могли. Но это сейчас. Пока они еще не готовы к бСльшему.
   Спустя год, немало покружив по юным морям и океанам, они вернулись.
   Корабли стояли в ожидании. Они уже сделали то, чего никто до них не делал. Зашли далеко, до самого края земли, замерзшего в вечном холоде далеких звезд. И остался последний рывок - путь домой. Но они не плыли - команда собралась отдать дань южному миру; впервые за многие дни небо прояснилось, и было принято решение отложить отправку. Капитаны встретились на одном корабле. Они, почти все кто был на кораблях, стояли и смотрели на небывалый закат: никогда не забудут они то жалящее чувство тоски по совершенству, которое надо покидать. Темно синее небо, светлое только внизу. Камни и потемневший лед. Темная вода, пугающе красивая, и завораживающий, одурманивающе необыкновенный, слепящий свет солнца.
   - Надо, Миш. Командуй, - Фаддей хлопнул по плечу, - а я поплыл на свой.
   Навсегда останется в тебе память. Эта часть света теперь навсегда в твоем сердце.
  
   "Я полагал, что прожорливое время уничтожит мои следы, но все они, каждый мой шаг говорил со мной, говорил, кто я есть, кем я буду всю жизнь". Где-то далеко буран замел следы молодого тогда еще человека, но его следы в истории отличались от следов доисторических людей...
  
  

ГЛАВА 6.

  
   - Здравствуй, матушка Елизавета Петровна, - человек, вошедший в зал, был предельно вежлив.
   Дочь Петра Великого величественно восседала на золоченом кресле, выполненном по рисункам самого Растрелли. И не скажешь с первого взгляда, что эта слегка уставшая, стройная женщина на своих руках вынесла государственный переворот. Одета она была в платье, которое, не краснея можно было смело называть шикарным, но на лице остались следы бессонницы, сохранившиеся несмотря на то, что прием был назначен на вторую половину дня.
   - Встань, Михайло. Мне сказывали, ты знатно потрудился? - сразу было видно, что императрица заинтересована, это было заметно тому, кто много повидал сильных мира сего, как, например, этот человек.
   - Да, Елизавета Петровна, несправедливо, чтобы только в Санкт-Петербурге академия была, надо и в Москве возвести.
   - Несправедливо? - императрица выгнула бровь.
   - Несправедливо для людей. Для тех, кто жаждет познанья. Извольте взглянуть, вот, - он протянул на вытянутых руках рукопись, перетянутую ленточкой. Легкие пальчики Елизаветы развернули ее. Там было два листа. Рисунок и текст. Елизавета долго разглядывала рисунок, потом прочла текст, и опять вернулась к рисунку. Ее мысли все никак не могли собраться, осмыслить настолько новое для нее знание, выходящее за рамки обыденных придворных будней.
   - Вы думаете, что сможете, ежели вам будет велено, создать это, да и не только, ведь еще столько дел может ведь возникнуть непредвиденных!? - речь императрицы была сдержанна, но эмоции явно прорывались сквозь маску власти.
   - Я знаю, Елизавета Петровна, Я сумею. - Молодой мужчина был явно более уверен в себе, чем в тот момент, когда был представлен императрице впервые.
   Сбоку и чуть позади кресла неприметно стоял человек не произнесший ни слова с начала этой беседы, однако разглядывающий названного Михайлом, как энтомолог разглядывает диковинного жучка: с удивлением, интересом к свойствам, и восхищением. Ничем не примечательное округлое лицо говорило о нем, как о человеке добронравном, или хотя бы не злокозненном.
   - Иван Иванович, подойдите поближе, - мягко попросила императрица, непроизвольно слегка погладив правой рукой левую, и сев в кресле более удобно. - Вот, возьмите, - передала она ему бумаги. На несколько томительных минут в зале воцарилась тишина.
   - Ну, что скажите, генерал-адъютант? - спросила она с любопытством.
   - Я много слышал об этом человеке, императрица: силен душой, целеустремлен, жизнелюб, тверд характером, наиученейший человече, достойный поклона и всяческого уважения. Уже сейчас вся Европа гонится за этим человеком, пытаясь догнать на научной стезе, но тщетно, господа, тщетно, - добавил он в конце, продолжая смотреть в бумаги. Потом, оторвав от них взгляд и передав императрице, обратился к посетителю.
   - Я удивлен, что вам в голову пришла такая мысль, но она здрава и благородна, а всякое благородное начинание заслуживает высочайшей поддержки, ибо преумножит благо империи, - сделал он мимолетный поклон в сторону императрицы. - Однако я усмотрел неточности в ваших суждениях и измышлениях. Надобно будет исправить.
   - Елизавета Петровна, - сказал он повернувшись к императрице, в конце своей речи, которая все это время слушала его, не упуская ни слова.
   - Быть по сему. - Подумав чуть, кивнула она.
  
  

ГЛАВА 7.

  
   Немолодой человек сидел за столом. Он чертил что-то на большом листе бумаги. Свет лампы был тусклым, но приятным. Дымок сигары поднимался под потолок, да там и растаивал. Кружась и теряясь в зимнем свете, шептались снежинки, собравшись у окна этого человека. У них появился старший брат, такой большой! И именно этот человек нашел его. Они смотрели сквозь окно с любопытством. Всем было интересно увидеть его. Возле окна создалась толчея, и очень многие из них свалились с подоконника, они знали, что больше не увидят этого человека, им-то и жить осталось всего ничего, но они были счастливы: другие не имели и этого, а их жизнь, пусть и столь кратковременная, была наполнена смыслом. Человек обернулся на шум, - а... снега собралось чересчур много, а подоконник ведь узкий, - подумал человек и продолжил чертить что-то.
   - Да. Войдите, - в дверь постучали.
   Фаддей повернулся. Прыгающий за окном лучик света лихо проскочил через окно и подскочил к человеку. Блеснуло что-то золотом на груди, осветилась красная эмаль, покрывающая верхнюю часть и восьмиугольная звезда со сменяющими друг друга золотыми и серебряными лучами. В один миг вознося человека своим светом практически к самому императорскому престолу.
   - Вас ждут, Фаддей Фаддеич.
   Человек кивнул, явно нехотя оторвался от работы, но, стараясь не показывать этого, аккуратно сложил все. Окинул взглядом комнату, слегка задержался на выемке снега, которая уже почти заполнилась, и перешагнул порог.
   - Анну Дмитриевну предупреди, Василь, - сказал он, уходя.
   Снежинки все кружились, с каждым витком оказываясь все ближе к земле..
  
   Он родился, когда на троне была Великая София Августа Фредерика принцесса Ангальт-Цербстская; учился, когда закончил свое правление Павел первый. Он отправлялся в путь в неизвестность под напутственную речь Александра первого, и вернулся.
   - Фабиан, подойди, пожалуйста, - Александр Первый - рыжеватый мужчина с прямым носом встретил его стоя.
   Моряк подошел, со свойственной его народу неспешностью, медлительностью и обстоятельностью. По-русски он говорил также размеренно, но с уже практически незаметным акцентом.
   - Что человек в сеем мире- лишь мошка. Повинуюсь, Александр Павлович. - Поклонившись, человек застыл. Они оба молчали. Император, разглядывая что-то за окном.
   - Вы желали меня видеть Ваше Величество? - Решился он напомнить о себе.
   - Да, Фабиан, желал. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своем путешествии.
   - Ваше Величество, я уже доложил все и сдал все корабельные журналы по вашему приказанию, или Ваше Величество желает другого рассказа?
   - Предугадываешь, Фабиан, предугадываешь. Я хочу, чтобы ты рассказал о том, о чем думал там, во льдах. Каково оно быть неведомо где, в чужом краю настолько далеком, что и представить нельзя, - голос императора был тих, взгляд выдавал высочайшую степень задумчивости.
   - Что ж, это страшно. Страшнее наверно нет ничего, чем отрыв от прошлой жизни, полное и всеохватывающее чувство, что ты уже слишком далеко зашел. Но потом пришло понимание, что уже ничто не держит в том доме, где жил раньше. Все свершено, а ты не идешь по жизни, а слепой случай выкидывает дубль за дублем.
   - Вы отправились, потому что я вам приказал?
   - Когда мы отплывали, то чувствовали, что идем на это добровольно, мы почему-то были уверены, что сможем возвратиться, но через год нам этого уже не хотелось. Мы вернулись только потому, что вы приказали.
   - А сейчас бы отправились?
   - Нет, Ваше Величество.
   - А если бы я приказал?
   - Я бы подумал.
   - Почему?
   - Семья.
   - Тебя есть кому держать...
   Долгую паузу на этот раз человек уже не прерывал.
   - Можешь идти, Фабиан. - сказал император.
   Человек поклонился спине и неспешно вышел.
  
   Жизнь подарила новый вызов, среди холодных, злых ветров;
   Жизнь подарила новый клич, тебе мой друг, Фаддей Фаддеич,
   Жизнь подарила новый бой, и я в него иду с тобой.
   Жизнь подарила право смерти, а это бегство, мне поверьте.
  
   Через несколько лет на троне появился новый император, а старый умер (тихо переселился в глухую сибирскую деревню, что ведь по сути одно и то же). Фаддей Фаддеич Беллинсгаузен продолжал побеждать, проигрывать, но сражаться.
  

ГЛАВА 8.

  
   Человек умирал в своей комнате, он простился уже со всеми, осталось проститься с сами собой. Его сознание тихо угасало, сотрясаясь в лихорадке, уже не ведая что творя, но творя.
   Порой нам жизнь, кутятам словно, дает химерную надежду, когда нас человек бездомный нашел предательски в пруду. Ты понял смерти суть - безвестность, Печаль и грусть и неизвестность, и, что жизни черточка мала, в твоих деяниях без меры и так была сверх меры...
   - Казалось, не под силу мне, как не подвластно и весне, меняться с красного на черное, неумолимое на бездомное. Я слышу - потрясает время своей десницей надо мной, я исчезаю - тварно тело, но возродится дух! Живой!
   Глаза закрыты, сжимают какой-то скомканный листок... Чем может быть, что может значить, для древа жизни лепесток? Время пройдет, оно забудет? Иль разгорится вдруг пожар! И дерева уж совсем не будет, и рухнет с боем великан. Бороться сил уже не будет, не допускай, мэтр, - играй, пускай - едва дыша. Листок для дерева не важен, так как важна твоя душа.
   Он умирал еще три дня. Три долгих, светлых, бесконечных. Его голодная душа, еще стремилась к знаньям вечным. Пер?свист пуль, болела грудь, и кашель с кровью постоянно. Твоя бездумная игра, твоя холодная мечта - несохран?нна, бесталанна.
  
   И непокорный воле смерти - огонь в душе!
   Смотри, мой враг! Я проклинаю на победу
   Безумцев всех времен превыше,
   Их, где б не поклонялись данью небу,
   И я безумно умоляю, проклятие мое, возьми же!
  
   Огонь горел, сиял в душе, сплетая силы, времена,
   Сплетая, больше чем судьба,
   И даже бога вздохи.
   Проклятий было очень много, но он не знал -
   Творил судьбу. Сминая кров пустой разрухи,
  
   Уже тогда немые люди безмолвно раскрывали рты,
   И раз за разом волны снова
   Катили к брегу пен валы.
   Но бой для них, для нас игра.
   Что значит ненависть, скажи? Огонь в душе сильней войны.
  
   Сегодня печаль прилегла у сердца, скорбь окрасило мое лицо. Я плачу и удивляюсь тому, как все странно в этом мире. Для каждого есть свое утешенье в жизни, для каждого есть своя разруха и подъем. Все это только твои собственные чувства и чужие чувства тут не при чем. Ну, что же, император, в вас русской крови двадцать вторая часть, от всей вонючей жижи. Я смеюсь, и слезы катятся по моему лицу, становится легко, светло. Да будет так, тебя я, пусть безответно, сохраню.
  

ГЛАВА 9. ВОЗРОЖДЕНИЕ.

  
   Он дожил до глубокой старости, по тем меркам, - ученый, естествоиспытатель, поэт. Говорят, однажды на балу его спросила императрица: "Михайло, большой ведь путь от Мишанской до Москвы, как же справились?"
   - Как я добился всего? Очень просто - стремясь к своей цели.
  
   Сменялись Боги, люди, сны,
   Сменялись песни, языки,
   Сменялось, все, лишь только дух,
   Витает что и там, и тут,
   Лишь только он един и благ,
   Лишь только он - всеобщий флаг,
   Молю тебя и сатанею,
   Я возрожу ТЕБЯ! РОСЕЯ!
  
  

КОНЕЦ.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"