Шерстобитов Анатолий Николаевич : другие произведения.

Прободение трезвого бдения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Здоровый образ жизни, кто к нему так фанатично не стремится, как человек с жестокого похмелья. У кого-то это дальше вялых умозаключений не идёт, а вот наш Гриша не на шутку закусил удила и попёр, и попёр, но не без спотычек, что в данных декорациях, скорее, правило, чем исключение...
  Прободение трезвого бдения
  
  ВЕЩИЙ СОН. ИСКУСЫ
  Сколько дней напереди, столько напастей.
  Удаётся и червячку на его крохотном веку.
  Не тужи, наживёшь ремённы гужи!
  Над кем стряслось, над тем и сбылось.
  Судьба придёт, руки свяжет, ноги сведёт.
  
  Григорию Пырову приснился дикий сон. Будто склонился он к резцу, к заготовке его подводя как можно точнее, и тут что-то цап за спецовку, за полу и рукава, цап, и повлекло в недра станка. В спецовке враз стало тесно, пятьдесят второй размер стиснулся до сорокового, тридцатого... захрустели позвонки и ребра, стравился из тела до последнего пузырька воздух и газы. Каюк! похолодел он, отпрыгался! Сознание стало меркнуть...
   Да сплю ведь, сплю! забрезжила, затрепетала ликующая мысль. Он выкарабкался из кошмара, но удушье не отпустило, к тому же сильно закололо в сердце, да так сильно, что ни ворохнуться, ни воздуха хлебнуть больше чем на четвертинку вздоха. Он стиснул зубы и напрягся, замер, так боль чуть уменьшилась, притаилась.
   - Маша, - шепнул он, трогая жену. - Ма-аш... у нас есть что-нибудь от сердца?..
   Вставая, та легонько оперлась ему на грудь.
   - А-а! - вскрикнул он, - да полегче ты, корова!
   - Так и надо, - проворчала она, - носи да похваливай, на кровные ведь куплено... Комнату заполнил запах валерьянки. Он покорно глотнул с ложки и осторожно прилег.
   Вскоре немного полегчало, но сон не шел. Эк натопили-то как, посетовал он и откинул одеяло, мокрое от пота тело приятно овеяло холодком. Заканючила у двери кошка. Чертыхнувшись, пошел выпускать. Попил и враз покрылся липкой испариной. Ну и рожа, неприязненно подивился он на себя в зеркало, упырь, лешак болотный. Погасил свет и засмотрелся в окно. Вызвездило. Заморозок, земля подернулась искристой накидкой. Глухо брехала далекая собака, гулко тикал будильник. Морщась на эхо в мозгах, поставил его на полотенце. Что делаю, делаю-то что, недоумок! прижался он лбом к холодному стеклу, ой, завязывать надо, ой, завязывать! и что я такой на искус слабый да на дурное повадный...
   * * *
   Но вот и приспело утро, началась пытка работой. Только бы оттерпеть и в отлежку, заклинающе твердил себе Григорий, отработать и с глаз долой, забиться куда-нибудь в темный уголок. Существо его полнил страх, казалось, что с минуты на минуту должно произойти открытие какой-то сотворенной им ужасающей глупости, гнусности, преступления, что подойдет какой-то властный казенный человек и приподнимет его за шкирку для лучшего всем обозрения, вот, мол, фруктик, тварь, паскудина, хоронился меж нас, порядочных людей, мозги всем пудрил...
   Только бы отработать, отлежаться и всё - ни капли в рот! В голове мешанина из вчерашней пьяной болтовни, кусков сновидений, полубредовых мыслей и неотступная долбежка обрывком песенки, словами “...ты возьми меня с собой, а-аа, а-аа...”, бессилие прогнать их доводило его до бешенства. От гула станков, избыточного солнечного света сквозь окна, особенно его бликов на металле, что раздел резец, от глаз в затылок уходили болючие спицы. Григорий запорол одну заготовку, исплевавшись, стал центрировать другую.
   А всё очередной субботник, раздраженно припомнил он позавчерашнее начало, всё он, покучковались тогда, потынялись по сельхозтехнике своей ненаглядной да и надрались, как водится, до полного упора. “Возьми, а-аа, с собой, а-аа...”. Он скрипнул зубами, такой вот субботничек.
   - Вы когда мне шпильки выточите?- ухватил за рукав совхозник, прикомандированный для ремонта своего трактора. - Вторую неделю ведь жду, ой, капну начальству.
   Григорий усмехнулся презрительно, легко читая за угрозой явное подобострастие.
   - Так когда?
   - Я без дела, как видите, не сижу, - сухо сказал он, - есть заказы поважнее.
   - Не мешай трудовому порыву, - поддержал подошедший моторист Паша Смыкайло, оттирая совхозника в сторону, - не тормози ускорение во времени...
   - Ум-мм! - прорычал Григорий, - сука! и эту запорол!
   - Н-да, - сочувственно и удрученно оглядел друга Паша, - не жилец... а я, это, в старой раздевалке политинформацию минут через пять начну, о вреде алкоголя, особенно бражки.
   - Уйди, - попросил Григорий, брезгливо поводя плечами, одно упоминание о возможной выпивке вызвало у него посылы тошноты.
   - Ну, как знаешь, - хмыкнул Паша, - ваша воля - наша доля, нам не в убыток.
   Григорий снова попытался сосредоточиться на работе, тщательно подправил резцы на наждаке, перезатянул тщательно их в поворотной головке, установил заново нужный режим. “С тобой, а-аа, возьми, о-оо...”. Зарычал негромко, не перекрывая общий производственный гул цеха.
   Вспомнилась еще одна картинка из недавних снов - будто он на военных учениях управлял не родным танком, а гигантской галошей, вместо руля вожжи, а кругом всадники верхом на гусеницах, улитках... И еще одна - будто расчёсывается он у зеркала и неудержимо, прямо на глазах, плешивеет, волос осыпается пуками, черты лица же мельчают, сглаживаются, голова становится крупным яйцом...
   - А-аа! распро... в железо мать! - плюнул он в заготовку. - Загнусь ведь к вечеру или чокнусь, кто же так резко бросает!..- Спрятал инструмент в тумбочку. - Кругляка пойду принесу на пятьдесят, - сказал он проходящему мастеру.
   - Смурной-то чего какой, Гриша? леса вздохами клонишь, - поинтересовался тот. - Не с пережору? или дома чего стряслось?
   - Стряслось, - выдохнул в пол Григорий, - таракан с печки упал, блошка в сучке ногу увязила...
   - Концов прихвати заодно на складе, - велел мастер, - а то руки вытирать нечем.
  
   * * *
   Первый стакан браги не пошел. А вот второй с парой килек в отбунтовавшем, смиренном желудке угнездился основательно. Брага была на диво хороша, ядрённая да шипучая - дрожжи из хмеля доброго, не магазинские. Григорий закурил и блаженно прислонился к холодной стене, кляня себя дешевкой и слабаком, но клял как-то вяло и отстранённо. После третьего стакана организм совсем воспрянул и ожил, недавние страхи показались надуманными и преувеличенными.
   - Чем травимся, тем и лечимся, - изрёк аккумуляторщик Меньшиков, самый пожилой из их компании, сильно сморщился, и кадык заходил поршнем, откачивая содержимое стакана. Самый же молоденький, Юрка Полев, напротив, выпил совсем бестрепетно, что несколько переигрывал.
   - И чего только по пьяне не отмочишь, - сокрушенно сказал Смыкайло, - поступки-то какие непотребные, просто жуткие, я вчера так тещу насмерть чуть не зацеловал, нет бы что попроще, состав там под откос пустить или мост взорвать...
   - Ой! - вскочил с лавки Юрка, - а я после тебя чинарь досасываю, - понёс окурок к урне, держа его на отлёте, словно дохлую мышь за хвост. - Я тоже вчера домой рулил на автопилоте, да и промахнулся манешечко, на квартал, обознался домами. Долго стучался, и чего, думаю, предки не открывают, потом пригляделся, завалинка-то повыше, крыльцо совсем другое, ну и попилил себе дальше. А хозяин, гад казеиновый, усёк, что я еле пишу, подкрался сзади и свалил мной забор.
   - Это ещё что, - прогудел Меньшиков, - ты ненастойчивый, а я вот разок сумел вломиться, залёг в постель меж супругами и тут же облевался...
   - Юрка, это не вы третьего дня со своими головорезами уборные со всей округи стаскали на улицу Просвещения, да в ряд, озорники, постановили? А до этого лавочки вырывали и на крыши складали?
   - Не-е, дядь Вань, это не мы.
   - То еще чепуха, - сплюнул Паша, - могилы какая-то шпана стала курочить, сыскали забаву, твари, вот бы приловить, посадить на сраку одного-другого юмориста, чтоб другим неповадно стало...
   - Подстригись, ты, внук орангутанга, племяш крокодила, - поморщился Григорий на юркины изрядно засаленные патлы.
   - Этот раз я на рынке минут десять вертелся вкруг одного типчика, ну никак не признаю - парень или девка? Тут его Валей кликнули, сигарету достает, я уж хотел впрямую спросить, какого, мол, ты, мил человек, полу будешь? А она ко мне шнурит - деваха! да разбитная такая, угости, говорит, юноша, вином марки “Далляр”, прокати до первого колочка...
   - Да подстригусь весной, перед армией, - заверил Юрка. - А не слыхали, что Геша Тумаков в командировке-то отмочил?.. У-уу! Зерно он ту неделю возил на элеватор с Япольки на своем “Урале”. Ну, выпили с ребятами как следует на сон грядущий да и завалились в общаге храпуна гонять. А средь ночи явились местные мушкетеры, рыл пятнадцать, против троих-то, слово за слово стали потчевать, да по-серьёзному так, на убой. Геша как-то сумел вырваться, выскочил в окошко и в машину. Мушкетёры врассыпную по дворам-огородам, а Геша на своём чуде-юде вдогонку, столбы спичками отлетали, от заборов и ворот только хрускоток шел. Один дартаньян так на месте и кончился, два других арамиса, вроде как, на отходе, четверо атосов в примятых, но тоже пока не ходоки...
   - Молодчина, - похвалил Паша, - много ему не дадут - оборона.
   - “Урал” - техника военная, - сказал уважительно Меньшиков, - тяга дурная, три моста, он и сквозь дом проедет не тормознется.
   - Бензин вот только жрет непотребно, - позевнул Григорий, - да самый лучший, на дизеля сулят скоро перевести, на соляру...- Ему стало совсем ладненько, даже сумятица в мыслях прошла, течение их стало ясным и радостным. - Рацуху одну хочу запустить в производство, - снова сладко позевнул он, - воньликвид, для тех, кто бздёха сдержать не может в обществе, та же пьезозажигалка, только крепеж непосредственно против сопла и привод отдельный, в карман выведенный... Идти надобно, души солярочные, а то мастак потерял, как бы сыск не устроил...
  
  ОПЯТЬ ПОПОЙКА!..
  
   Недоля сталась - напасть досталась.
  Кому как, а нам эдак.
  Бывает добро, да не всякому равно.
  То и счастье - иному вёдро, а нам ненастье.
  Живи, коли можется; помирай, коли хочется.
  
  Снова потянул за рукав совхозник, на этот раз не угрожал, не канючил, а, отведя в сторонку, сунул сверток с бутылкой самогона и шмальтом сала - сообразительный. Уже через полчаса шпильки были готовы, делов-то, полуфабрикатов ходовых размеров у Гриши был вагон.Так что на этот раз заход в старую раздевалку состоялся уже по его инициативе.
   Работа, вообще, пошла побоку, так как мужики снова добыли трёхлитровку браги, той самой, пузырчатой, а часа за два до конца смены они пошли на речку, решили улучшить качество закуси, уху заделать.
   Ввиду отстутствия снастей рыбу добыть решили оглушением. Выпотрошили огнетушитель, набили его карбидом, дырку в колпаке заварили, а влив литра два воды, завинтили и зашвырнули на середку небольшого плеса. Прошло десять минут, полчаса, час, взрыва почему-то не было. Брага помаленьку таяла и без ухи, с килькой. От плёсика они сидели метрах в пятидесяти, в кустах ивняка, для безопасности.
   - С нами ведь Рукосуев навяливался пойти,- сказал Меньшиков, - еле отшил, ох, и горазд инженер глохтать на дармовщинку, бесстыжих глаз и чад неймет.
   - У него баба симпатичная, - заметил Григорий, - на станции работает весовщицей. Только ребята её там совсем не берегут, не успевает выскрёбываться, но не уличена, не гулява... Во, идея! Юрка, открой кооператив, фирму по ликвидации девственности, ведь сейчас совсем немодно уже в девятом классе быть девушкой, просто непереносимо стыдно, а на дом уроков задают прорву, разве выкроишь время. Открывай, Юрка, бери патент, работы хватит, ежель трудности возникнут, нас на подмогу кликнешь... - Ни ху-ху, - округлил он глаза на взметнувшийся столб воды, огнетушитель всё-таки сработал.
  - Красиво-то как!..- Они было вскочили, но тут же присели - от плесика, бросив “уазик”, проворно, падая и вставая, удалялись два мужика.
   - “Корреспондентская”, - разглядел надпись на борту Григорий, - это шофер с фотографом драндулет свой ополаскивали.
   - Вибан?- уточнил про фотографа Паша.
  - Козли-ина, надсмешку раз учинил над маманькой моей, на весь город и район. Она тогда свинаркой вкалывала на элеваторе, ихнем подсобном хозяйстве, сестрёнки мои младшие ей всегда помогали, ну и сфоткал недоделанный их втроем, мать в центре, в руки заставил взять пару недельных поросят, и подпись - такая-то с дочками. Давно мне зудится вылудить ему бока, заставить гада покопать хрен рылом...
   - В горкоме, я слышал, все зовут его, как француза, с остановкой после “В” - В,ибан, - сказал Григорий. - Во-он они, миляги, назад крадутся, да нараскарячку что-то ступают, никак в штанах полнёхонько?..
   Друзья для подстраховки удалились бережком подальше от плёсика и продолжили гулянку с прежней безмятежностью. Вскоре брага кончилась, и они направились в гости к Меньшикову, этот вспомнил, что в заначке у него есть бутылка спирту...
  
   * * *
   О-о, как сквернёхонько и тяжко утро на Руси для многих буйных головушек, как оно чисто и благословенно помыслами душ, всхлипывающих и уверяющих хозяина, что наконец-то пришел день их прозрения, наконец-то они уверенно и полной стопой встанут с сегодняшнего дня на святую тропу трезвенности, желанного здорового бытия. И клятва всевышнему следует за клятвой - искупить подлючие выходки благородными деяниями.
   Примерно так мыслил Григорий, плетясь на работу в полудохлом состоянии. Часа же через полтора он невзначай, как палец в патоку, снова похмелился и... и на следующий день он вообще не смог даже приподнять голову с подушки, наказал Маше позвонить мастеру, что-нибудь соврать и заверить, что он всё отработает в выходные. Так он делал довольно часто и без запоев, в пустом цехе ему всегда лучше и производительнее работалось, да и не было лишнего соглядатайства, так как добрая треть заказов у него шла левая.
   Проспал он часов до пяти. Ну и виденьица! ужасался он, изредка всплывая из тяжкого бредового забытья, парад кошмаров, каких-то фантастических мультиков с невообразимыми чудищами. Ой, плохо кончу, ой, плохо! припоминал он пьяные похождения. Удушье и сердечное колотье сильно не тревожили, но присутствовали постоянно, вроде как в четверть силы, напоминая - мы здесь, рядом, мы с тобой надолго. Он вышел во двор и стал вяло прохаживаться, то и дело останавливаясь, подпирая плечом забор или стену.
   Высевался туманоподобный дождик, и без того малопривлекательное место, где на углу квартала располагался их дом, стало еще угрюмее. Место здесь извечно сырое, низменное, с многочисленными солончаковыми проплешинами, ни дорог здесь нет, ни огородов. За подъездные пути Григорий еще боролся, знакомые шофера то и дело ссыпали здесь щебёнку, чаще чем где-либо появлялся здесь и бульдозер, но твердь держалась недолго, проступала неумолимая жижа, плывуны довольно быстро забирали очередную дань.
  
   Кое-кто из жителей этого района дома побросали, кто-то, в том числе и Григорий, пытался свой ещё продать, сбагрить хотя бы по дешевке, но пока безуспешно, дураков не находилось.Он осмотрел с отвращением двор, судомойчатое небо и сплюнул. Нет, сказал он вслух и воровато оглянулся, испугался даже звуков своего голоса, нет, подумал он, так жить нельзя, оставаться какой-то щепкой на волнах текущей жизни, жить ведь становится неохота, всё тошнотно и распостыло, и как только понадёжнее бы вырваться из этого капкана, замкнутого круга, скотоподобного существования?! Боже, помоги, кинь шпаргалку!
  ШПАРГАЛКА
  Надобно жить, как набежит.
  Одному сбылось, другому грезилось.
  Не по шерсти рыло: этого не донюхаешься.
  Пошло так на лад, что и сам уже не рад.
  
  У ворот поурчал и стих двигатель. Распредвал бренчит, определил Григорий, заказчика принесло. Распредвалы он восстанавливал один в городе. Во двор зашел стройный и широкоплечий мужчина, со вкусом одетый, густые волосы заметно побила седина. Годков тридцати пяти-сорока, прибросил возраст Григорий, погодок.
   - Пыров?..Григорий Авдеевич?- мягко улыбнулся гость, окидывая его цепким умным взглядом, отчего хозяин почувствовал небольшую застенчивость, из-за своего явного, характерного недуга. От заказчика же, напротив, веяло какой-то свежестью и основательным здоровьем. Заметив сполохи неловкости, он улыбнулся ещё приветливее, совсем располагающе, хоть и в карих глазах мелькнули озорные сочувствующие огоньки.
   Звали его Виталий Иванович, недавний военный, майор запаса, ныне агент Госстраха, нет, не из-за денег, хватило бы и пенсии, для души, для общения. Григорий недоверчиво осмотрел заказчика, ты - пенсионер? Да, кивнул тот, мне пятьдесят четыре. Григорий глупо хихикнул - пятьдесят четыре?!. И особенно чётко, болезненно осознал, что проигрывает майору, кто старше его на двадцать лет, по всем швам - погрузневший, изрядно увядший, да еще со скукоженной от попоек рожей. Майор сказал, что за оперативный ремонт распредвала готов на любую помощь, у него хорошие знакомства с торгашами, медиками и прочими влиятельными посредственностями.
   Ни тряпки, ни продукты Григория не интересовали, жена - товаровед в райпотребсоюзе, а вот упоминание о медиках его несколько оживило, давненько у него мелькала одна мыслёшка и особенно назойливой она становилась в такие вот послезапойные дни. Он ещё раз приценивающе всмотрелся в заказчика, потёр шею, откашлялся и сказал:
   - Есть, вообще-то, одна просьба... не совсем обычная, конечно, кому-то и смешной может глянуться, только смеха тут совсем мало. Короче, нужна мне одна справуха, чтоб при печатях, всё как положено... в общем, как ты уже, конечно, сфотографировал, квасить я горазд временами, н-да, так запузыривать, что впору кой-когда и сандальки на сторону откидывать, сердце этот раз так давануло, так прищучило...
   Майор кивал, улыбался понимающе.
   - Так не можешь ли ты, Виталий Иваныч, организовать мне такую справку, где бы четко и ясно было написано, что такому-то, мол, пить строго-настрого нельзя, ввиду такой-то хвори, и название хвори накалякать в этой бумажонке позаковыристее, что, мол, при первой же выпивке, даже от бокальчика пивка - хана, сальто-мортале в ящик. Я бы эту бумажку казал при надобности корешам, чтоб отлипали...
   Майор разулыбался совсем безудержно, и Григорий немного посетовал на себя, свою откровенность.
   - Бумажку такую соорудить, раз плюнуть, соорудим, только ерунда все это, - сказал майор веско, - идея оздоровиться таким путём в корне завиральна и бесплодна. Я попытаюсь тебе помочь, если мне не изменило чутье, то в тебе просматривается неплохая заготовка человека...
   Григорий поморгал чуть обиженно - “заготовка”, но смолчал, не до жиру, ему, чтобы выбраться из его омута впору и за протянутую бритву ухватиться. С нарастающим уважением он стал слушать не всегда ему пока понятные мысли майора - черепуха еще работала тупо, неважнецки, даром цепочка пьяных ошалений не прошла.
   - Я постараюсь прежде всего, - сказал майор, - устранить тебе близорукость на самого себя, чтобы ты осознал своё дремучее невежество о культуре тела, питания, попытаюсь разбудить в тебе любознательного, честолюбивого чёртика. Это большой труд души, Григорий, но такая игра стоит свеч, ты несказанно поздоровеешь, омолодишься...- Он удрученно кивнул на его животик. - Уж это-то мужику совсем непозволительно, позорно, недаром обжорство, чревоугодие стоит в одном ряду со всеми самыми страшными грехами. Сейчас ожирение кое-какие лентяи наловчились ликвидировать даже с механической уловкой - помещают в желудке шарик, надувают его, и тебя не покидает чувство сытости.
   - Можно бы ложку с увеличительным стеклом замастырить, - подхватил Григорий. Майор хмыкнул признательно. Они разговорились. Гостя заинтересовали некоторые технические находки хозяина, а рационализатор он был еще тот. В частности, он был просто поражен переделкой его “Москвича”, у которого не было руля, привычной всем баранки перед грудью, рулевая колонка в этом салоне вообще отсутствовала.
   А все затем, что в свое время Григорий заболел идеей сделать своего “верблюжку” абсолютно безопасным, чтобы не страшили этот аппарат никакие столкновения и кувырки. Сначала он изготовил ударогасящие, подпружиненные бампера, а кузов усилил дугами безопасности, над водительским креслом прорезал люк, через какой можно было бы легко выскакивать, минуя заклиненные двери. А потом и пришло совсем дерзкое озарение - убрать от рёбер этот убийственный таран, крутящее усилие на редуктор приходило от штурвала, что располагался под правой рукой как подлокотник кресла, под левой рукой, на этой же оси крепилось и дублирующее колесо, поменьше, для удобства перехвата при крутых поворотах и переключениях скорости.
   Майору явно очень захотелось попробовать такое рулевое в движении, дать свою оценку. Григорий ублажил немую просьбу, но перед тем как допустить на водительское сиденье чуток шиканул - на своем коронном местечке, в конце улицы, с крутым откосом и кочкой-трамплином под правое колесо, он легко поставил “верблюжку” на два колеса. Нервишки у майора оказались стальные, даже не вскрикнул, как все, только лицом чуть обескровел да желваками поиграл, пока ехали так метров с двадцать. Порулив же сам, восхищенно признал, что посадка для долгих поездок менее утомительна, мышцы рук работают значительно эффективнее, следить за дорогой даже проще.
   Не откладывая дела в долгий ящик, они съездили к нему домой, и майор вручил ему самодельную книжку, точнее, книжищу навроде амбарной, где страницы сплошь были заклеены вырезками статей и заметок, фотографиями. Между делом майор рассказал о себе несколько подробнее, легендарная просто-таки оказалась личность, Григорий, как и большинство горожан, давно слышал эту историю.
   В военный городок “Солнечный”, расположенный, по сути, в пригороде, приехал в то время с поверкой из округа генерал. И глянулась ему здесь одна красотка-буфетчица, обоюдная же, надо сказать, симпатия обрела неожиданную концовку - в постели их застрелил муж. Этот самый майор. Григорий стал посматривать на него со страшливым восхищением, не каждый ведь день говоришь с человеком, кто в мирное время дырявит советских генералов.
   - Вот так прямо, бах-бах, и крышка?- наивно переспросил он и поёжился непроизвольно.
   - Не бах-бах, а в четыре раза больше, - поправил майор, - всю обойму, для надежности...
   * * *
   Засиделся в этот день за самодельнй книгой Григорий до глубокой ночи, то и дело вскакивал и возбужденно расхаживал по кухне. Из каких же немыслимых переплетов выкарабкиваются люди! поражался он прочитанным примерам, и неизлечимо больные, и с переломанными позвоночниками, казалось бы, навек прикованные к постели, и безногие-безрукие, и слепые-глухонемые... и не только просто встают в один ряд с нормальными людьми, если бы только так, умудряются еще при этом достигать немыслимых вершин!
   А он, здоровенный лоб, в цвете лет, нудится и бесится с жиру, спивается и находит ещё при этом какую-то романтику, усладу, оправдывая собственную слабость тем, что так, видите ли, делают почти все! Позорник, тля, тупица!.. Всё, стискивал он кулаки, видал я в гробу все эти радости, займусь атлетизмом, закалкой, бегом. Стал набрасывать в чистой тетрадке первоначальный комплекс, вычертил таблицу самоконтроля. И где только был раньше этот майор или какой другой лоцман, кто мог бы также навести его на нужную копилку информации, по-хорошему взбудоражить.
   Пришел промерзший и прокуренный Юрка, старший сын, восьмиклассник, полистал снисходительно книжку. Отбивался от рук парнишка. Так с полгода назад вызвали в школу, оказалось, с другом, спиртишки ради, они выпотрошили от змей и прочих гадов пару колб в зоокабинете. Пробу доверили, на всякий случай, снять товарищу на уроке физики. Товарищ после первого же глотка выпучил глаза, засипел и стал метаться по классу, сшибая столы и соучеников, потом стих калачиком на полу и начал синеть. Находчивый физик своевременно опростал и промыл ему желудок - подопытный оклемался.
   Сам же педагог, Василий Федорович Слинский, исследовав содержимое конфискованной фляжки на запах, заключил, что напиток - заурядный, так ему желанный спирт, что мальчика подвел неокрепший организм и отсутствие опыта. Опыта у Василия Федоровича было на десятерых, уже на следующей перемене он уединился в препараторской и с вожделением засервировал немудренной закусью краешек полки с “ненаглядными” пособиями.
   Разбавив спирт сообразно лужености глотки, он замахнул в один глоток стандартные сто пятьдесят грамм из мензурки, где нужное деление было заботливо выделено. Уже через секунд пять он шумным стремительным смерчем вырвался из препараторской и стал различим глазу лишь в конце коридора, у питьевого бачка, куда погружал голову, жадно глотая воду, и тут же фонтанировал её назад. Встревоженные ребятишки, какие до этого мирно давились в куче-мале, нашли в Василии Федоровиче сходство с белым медведем, изнывающим в зоопарке от жары.
   Юрку за этот случай едва не выгнали из школы, но стараниями Григория всё обошлось.
   Нет худа без добра. Познакомился он тогда весьма плотненько с завучем, своей нынешней любовницей, Крысальной Венерой Асхатовной, рисковая бабёнка, озорница, и ведь муж-то вроде представительный, председатель садоводческого кооператива “Локомотив”. Поначалу он баловался с нею больше в машине, а потом ее взяли в горком инструктором, заимела она там отдельный кабинетик. Венера Асхатовна с ходу пересмотрела его партийное поручение, подогнала под свой профиль, и стал Григорий с той поры ответственным за шефскую работу над школой.
   Разок в неделю, для координации шефских дел она вызывала его к себе через ихнего парторга. “Координация” на её основную партийную деятельность влияла лишь частично, запираемыми дверьми, а на телефонные звонки она умудрялась отвечать будничным и деловитым голосом, даже когда было совсем-совсем щекотно, чем приводила в восхищение партнера.
   Юрка листал книгу и морщился - муть, мол, всё это голубая, для дистрофанов услада, нет бы достать сборник приемов военного самбо.
   А вот младший, Лёха, этот загорелся, как только увидел разборные гантели, что отец выточил уже через пару дней, так потребовал себе категорично такие же, только поменьше. Отец знал, что данное желание не лишено честолюбивых посылов, Леха давно мечтал одолеть двоюродного братца Сёмку, лишь чуть-чуть в последних поединках с ним не вытягивал, а как увидел в книжке, какими гераклами становятся нормальные люди, то шанс счёл за самый подходящий.
  
  ПЕРЕОСПИТАНИЕ
  Не всяка капля в рот канет.
  Летать летаю, да сесть не дают.
  Была у двора масленица, да в избу не зашла.
  
   - У поросенка не почистил, воды с колодца не принёс, - упрекнула Мария, - забыл мои наряды, нет бы на них размяться.
   Осмотрела скептически мужа и сына, раздевшихся до плавок, ухмыльнулась на Гришин животик.
   - Смотри, не сбрось до сроку-то, физкультурник.
   - У самой-то, - шлёпнул он по крутому заду,
  - и-ишь хвосток отрастила, тоже сала пуда два вытопить не мешало бы.
   - Так не забудь, водички с колодца, а то полы мыть нечем.
   - Не пойду, рыжего боюсь, - засмеялся Григорий.
   С месяц назад, вечером, к ним заглянул во двор мужик лет сорока пяти, огненно рыжеволосый, краснолицый и очень-очень, до какого-то изумления пьяный. Спросил про какую-то Катю, но ни фамилии, ни адреса сказать не мог. С ним были ещё два мужика, долго они о чём-то спорили, даже за грудки брались, а там всё поглотила ночь, исчезли. А наутро Григорий увидел рыжего в колодце, лицо его уже фиолетовое, обращенное к небесному оконцу, обезбразила последняя гримаса.
  
   Если атлетизм и закалка проблем у Григория не вызвали, то с бегом дело обстояло сложнее, на улицах ногу сломишь, ближний школьный стадиончик давно зарос, захламлен, да и, честно говоря, представить себя бегущим при свете дня в их поселке он не мог, засмеют. Но бежать было надо. И он стал вставать на час раньше, выбираться на трассу.
   Ощущения после пробежки, тренировки и водных процедур - пару ведер колодезной воды на темя - были неописуемы, хотелось петь и взбрыкиваться, ходить только вприпрыжку, это был восторг плоти и духа, намечаемые дела вершились играючи, день дарил новые и новые открытия притягательных сторон жизни. Наряду с этим он стал ощущать в себе ростки нового для себя ощущения - стыдливости за матершину, за малую культуру в некоторых поступках, той же лихой связи с Венерой Асхатовной.
   Очень понравился ему массаж, какой он открыл для себя в “Книге ликбеза” майора. Но партнера-массажиста в его условиях сыскать пока было трудно, эффективность же самомассажа была ограничена. После знакомства с некоторыми механическими массажёрами, он с ходу смастерил собственный, достоинства и новизна которого в использовании тяжести собственного веса, как массажной силы, и полного расслабления. Это было что-то вроде гамака из роликовых дорожек, изготовленных из комбайновых цепей. Небольшой электродвигатель, через редуктор медленно вращал вал со звездочками, на какой гамак и был подвешен, ролики же глубоко проминали мышцы спины, таза, бедер, в зависимости от того, как ты умащиваешься. Одна такая роликовая петля вращалась особняком и предназначалась для обработки рук, шеи, икр.
   - Заня-ятно, - восхитился майор, - впору патентовать, хотя чем-то и напоминает японскую кушетку.
   По такому же принципу “роликовой петли” изготовил Григорий массажер и у себя в токарном цеху, работа-то стоячая, ноги уже к обеду чугунеют. А тут посидел минут десять, промял их как следует, будто живой водой спрыскиваешься. Мужикам такая новинка очень понравилась.
  
  ОТЧУЖДЕНИЕ И ВРАЖДЕБНОСТЬ
   Счастье без ума - дырявая сума.
  Удаче не верь, а беды не пугайся.
  Ни то, ни сё не закипело, да и то пригорело.
  
  А вот что искренне изумило Григория так это то, что уже после месяца его трезвости и здорового образа жизни, он почувствовал нарастающий холодок, какую-то к чему-то ревность у его самых близких друзей и родных, никто почему-то не высказал даже малейшей радости за его перелицовку.
   Так на днях ввалился поздним вечером дядька, начальник дорстройучастка, загулял мужик, пошёл в привычный для всех разнос на денек-другой, а потому и так рьяно искал общения невзирая на время суток, за ночь мог объехать родню до седьмого колена. Стукнув в стол бутылкой коньяка, высыпал гору шоколадных конфет племяшам. Мария стала расторопно собирать на стол, из расчёта, чем расторопнее, тем быстрее гость отвалит.
   - Дела вести не этим-самым трясти, - нравоучительно поднял палец дядька, - ме-сячный план на сто семнадцать и пять, квартальный на сто десять, аванга-аард!.. годовой заделаю к началу декабря и опять знамя наше...
   Костюм на нем мешком, узел галстука на фланелевой цветастой рубашке в кулак, стрижка полубокс, крестьянин из дядьки пёр во всем, ухватистый и деловитый, из тех, что воз рассыпят, два сгребут, но крестьянин. В пьяном откровении он как-то раз проговорился, что знания его, если совсем честно-честно, завершены четвёртым классом, все остальные бумажки - аттестаты восьмилетки и десятилетки, диплом сельхозинженера, он заимел благодаря одному таланту - знать: кому, что и когда дать, да ещё - партбилету. Данным самокритичным словам можно было смело верить, даже читал он удручающе медленно, по складам, поэтому-то, почти всегда, из-за ссылки на плохое зрение он деловую информацию воспринимал от обученной секретарши на слух.
   - Да ты чего, Гри-иня?!.- искренне подивился он на отказ Григория составить ему компанию. - Болеешь, что ли?.. Совсем не пьё-ёшь?! Ха-ха-ха, подался козий рог в меха! И правильно, это надо спрыснуть как следует, чтобы сердце соловушкой брызнуло!..
   Но Григорий даже не пригубил налитой стопки, и дядька мрачно задумался. А заключив, что казачки неуклонно мельчают, и что не такой уж он законченный алкаш, чтобы пить в одиночестве, забрал коньяк и ушёл, крепче чем положено торкнув на прощанье дверью.
   А на этот раз Смыкайло, мимоходом, испытующе глянув, обронил, что обмывает ныне долгожданный мотоцикл “Урал”, ставит магарыч как положено. Не пойти было неудобно, даже оскорбительно, событие совсем редкое, и он пошел, твёрдо решив не пить, отговориться тем, что сегодня, мол, надо рулить. От компашки в раздевалке дохнуло чем-то родным, по чему он, честно говоря, изрядно соскучился, по всей этой озорной раскованности, атмосфере предвкушения ещё большего веселья, безоглядного, лихого разгула.
   Меньшиков с присущей ему тягучей обстоятельностью вёл рассказ, как одна дамочка охмурила его племянничка. Познакомились, мол, они в доме отдыха, где буйно разгорелись их чувства. Расписались, но месяца через три чечки врозь, разбежались. А через полгода пришел исполнительный лист - новорожденному сынишке треба на молочишко. Племяш повздыхал да и стал платить, денежки получались неплохие, кузнецом тогда уламывался. С год спустя надумал повидать кровиночку, да и думку таил предательскую примириться, сох по сучешке-то, красивая была. Вернулся подавленный - никакого сынишки, никогда в природе не объявлялось, просто бумажки профура сумела нужные подделать-достать, сама-то медичка, в роддоме работала.
   - Сойтись-разойтись это сейчас раз плюнуть,- сказал Смыкайло, любовно раскла-дывая на газетках закуску, - у меня дяхон есть в Кишинёве, так пятнадцать раз со своей мамзель разводился. - Он стал осторожно разливать в стаканы из трёхлитровки самогон.
   - Мне Маня вчера рассказала, как у них одна баба здоровье поправляла, - сказал Григорий, - индийским чаем...
   - И я без него не могу, он полезный поутру, - прогудел Меньшиков, - особливо с пережору.
  - Да нет, она использовала его не вовнутрь, ванны принимала, пять пачек на ванну...
   - Чего-оо?.. вот паскуды кусок! - уязвленно поджал губы Меньшиков.- Ванны!.. Красно врешь, за мною грош...
   - Ну, давайте, - поднял свой стакан Паша,
  - начнем закат солнца вручную.
   - Чтоб износу не было технике, - торжественно сказал Юрка.
   - Кхы-ыы! ох, и крепка, зараза, - зашипел Меньшиков. Григорий сделал вид, что глотнул и поставил стакан за буханку.
   - В ту субботу был на рыбалке с тестем, на Сухой речке,- жуясь, заговорил Паша. - Ну приехали, размотали удочки, флакон “Пшеничной” распочали. Тут возникает мужичонка, скотник с Родничков, ферма там ихняя неподалеку. Как его сердягу колотило, это надо было видеть. Налейте, христа ради, просит, родименькие, хоть граммулек полста, загибаюсь, дескать, не сдюжу, может не водку даже, а какое ни на есть снадобье от комаров или жидкости тормозной, помру, мол, у вас на глазах, не берите грех на душу. Хоть что, возопил, исполню, только помогите! Мри, говорит тесть, нам-то какая забота, а чтоб отвязался, возьми да брякни, вот съешь, мол, банку червей, тогда капну капель полста. Не успели мы и глазом моргнуть, а скотник уже протягивает опорожненную банку, наливай, мол, прямо сюда, а другой рукой кой-каких самых прытких червячков назад меж губ вправляет, ровно вермишель. Я еле успел пару штук выдернуть, крючки-то голые...
   -Ты чего?- только сейчас приметил Паша нетронутый стакан. - Чего кобенишься-то? Пей, сам гнал, в два круга, ни малейшего запаха, вку-усненькая...
   - Пей уж, раз пришел, - поддержал Меньшиков.
   - Не-е, мужики, не буду, ехать надо сегодня, рулить...- Григорий проклинал себя, что именно сегодня на работу явился пешком, не на машине, отчего его версия смотрелась не совсем убедительно. Он попытался увести разговор в сторону - рассказал о диковенном случае, как прошлогод Мария при стирке потеряла обручальное кольцо, а он на днях выдирал старую полынь у забора и на одном из корневищ, как на пальце, обнаружил это самое кольцо, без единой царапинки.
   - Ну-у, ты, Гришка, так невзначай, на святого Касьяна, и правду как-нибудь молвишь, не поперхнёшься, - хмыкнул Меньшиков.
   - Так будешь пить или нет?- уже совсем мрачно насупился Паша.
   - Говори смело, никак спина засвербела, - сказал Меньшиков с улыбкой, стараясь всё обернуть шуткой.
   - Не буду мужики, я же говорю...
   - Не будешь?- ещё раз зловеще уточнил Паша.
   - Ну, будь ты человеком, пойми...
  - Выпей лучше, открени от греха... а то ведь неровен час пришью язык-то ниже пяток...
   - Ого! еще в руках не подержал, а уж отеребил, - усмехнулся Григорий.
   - Скотоба-ааза, - процедил Паша, - брезговать, значит, стал с нами вожжаться, под интеллигента работаешь?
   - Полегче, ты, жмур инкубаторный...
   - Чего-оо?!.- Паша сгрёб его за грудки, загремели на пол стаканы, опасливо скакнул в сторону Меньшиков с трёхлитровкой самогона в руках. Силен был Паша неимоверно, драться этот литой сбитень любил и умел. Не давая опомниться, ослепил противника лбом в нос и губы, от последующих добивающих ударов кулаками Григория спасло колено, что он вогнал ему в пах. Паша охнул и, раздирая Гришину рубаху, согнулся. Тут их разняли, развели.
   - Оба луки, оба туги, - ворчал Меньшиков, - только овца упрямая всегда волку в большую корысть.
  
  ШТУРМ ЛИКБЕЗА
  Много докуки, ужель придёт и в руки.
  Быть бы ненастью, да дождь помешал.
  
  У майора в комнате уютно, но к дрёме обстановка не располагает, напротив, как-то исподволь, по-хорошему взвинчивает. Два кожаных полужестких кресла, кушетка, битком набитый книжный шкаф, шведская стенка, боксерская груша, две гири. Над письменным столом нечто вроде герба - графичный силуэт бегуна, бледнее, фоном, штанга, скрипичный ключ, и всё это орошается конусом душа. Герб, в свою очередь, заключен в овальную раму из калейдоскопа картинок и снимков: здесь и шестиногий теленок, мохнатая лошадь собачонкою у ноги человека, гигантская тыква, каковую едва обхватывают три девушки, сам майор, нежащийся в проруби... Чуть поодаль, чудеснейший снимок, исполненный от обилия солнышка в светлых, полупрозрачных тонах, от него веяло какой-то пронзительной чистотой отношений - юная красавица, счастливо улыбаясь, протягивает губами губам любимого пятилепестковый цветок сирени.
   - Рекомендую, - кивнул на оформление майор, - такая символика неплохо акцентирует и допингует, причем ненавязчиво и постоянно, даже помимо твоего желания... А это успокаивает и облагораживает, - повел он рукой на красивый аквариум с подсветкой, большущий, во всю стену цветной пейзаж. Включил магнитофон, и полилась тихая чарующая музыка, перемежаемая еле слышным журчанием ручья и посвистом птиц.
   - Устраниться от пустопорожней мирской суеты, расслабиться, умиротвориться, сосредоточиться в себе, исповедоваться всемогущему... Столь же целительно общение с природой, красивыми женщинами...- Насчет последнего, как уже вызнал Григорий, майор преуспевал, но своеобразно, совсем накоротке, относясь к этим связям даже презрительно, определяя партнерш “муляжами” и “мясом”, никого к себе особо не приближал.
   - Теперь мы, Григорий, будем основательнее знакомиться, изучать последующий раздел нашего ликбеза - питание...- разговаривая, он прохаживался по комнате босиком и в шортах. Атлет, полубог, тайком оглядывал его фигуру Григорий, и майор, словно почувствовав, что несколько угнетает гостя, накинул халат.
   - Надо уразуметь, что обжорство это мещанский заскок, если бы мы все ели ровно столько, сколько требуется организму, никакой продовольственной проблемы не возникло бы.
   - Поклевывали бы себе, как птички, - поддакнул Григорий.
   - Как птички нельзя, если кушать как жаворонок, соразмерно весу его тела и принимаемой пищи, то на день у человека выходило бы больше центнера...
   - Ой, не приведи боже, при нашем-то достатке, только и останется по карманам молебны служить...
   - По завершению этой части ликбеза, ты, Григорий, должен взрастить в себе внутреннего контролёра, чутко слышащего желудок и весь организм, заставить работать их радостно, легко и безотказно. Простой пример, вот ты, неплохой технарь, не станешь ведь вместо смазки употреблять песок, а бензин подменять соляркой, соединять выхлопную трубу с воздушным фильтром из соображений, что воздух в двигатель пойдет подогретый, не станешь ведь? А вот организм свой таким песком-соляркой и прочими ядами по невежеству полнишь. Так что, думаю, имеет смысл изучить правила работы нашего организма, чтобы полностью использовать его ресурс, не изнашивать его досрочно.
   - Я уже две недели не курю.
   - Неплохо...- при разговоре майор непрерывно катал стопами ядрышко, массировал пальцы и кисти.
   - Не знать элементарного, использовать уникальный дар божий, наш разум и организм, не по назначению - тяжкий грех, самоубийство. Дело даже не в продолжительности жизни, дело в её качестве, можно протянуть сто лет, не прожив ни одного дня. Нашкодив, напакостив ближнему, упившись и обожравшись, глотая разную химию, ты уже умер, ты не в состоянии увидеть красоту Естества, тебя уже тянет только на бесовскую выморочь, ты не принадлежишь себе, ты - марионетка, кукла, какую дергают за ниточки демоны разных мастей. Человеку надо совсем-совсем мало, если не сказать, почти ничего не надо для возликования души, высочайшего ощущения, дарованного избранным, земного рая...
   - Но для этого надо суметь очиститься от скопленного балласта, узнать некоторые ухищрения в миру, обучиться некоторым тонкостям. Вот взять прорубь. Прорубь, друг мой, как ни странно это звучит, наилучший спасательный круг в разнообразных житейских катаклизмах и свинцовых мерзостях...
   Он несколько помрачнел при этих словах, вспомнил, по всему, свою “генеральскую” ситуацию.
   - Вот так, в ней надо топиться, а она меня вытащила из петли... Это что-то волшебное, поверь мне, так дисциплинировать волю, на мой взгляд, не может ничто. Хотя и здесь нужна мера, переедание ошеломляющим холодом может запороть печень. А еще одно волшебство - баня, настоящая, с предельным жаром и резким последующим охлаждением, уникальнейший массаж сосудов, откачка шлаков, омоложение... Самое печальное, что многие из наших собратьев, всё по тому же невежеству, сытой нелюбознательности обо всем этом и не подозревают.
   - Конечно же, вариться в этом соку начинающему тоже нелегко, нужны соратники, иначе толпа подравняет под себя, скосит, подомнет. У тебя, с моей помощью, есть шанс их заиметь, но необходимо всё-таки для начала осилить ликбез, это нечто вроде испытательного срока на преданность данному делу. У тебя есть реальный шанс вступить в клуб, куда вход большинству заказан, я буду за тебя ходатайствовать.
   - А визитная карточка туда - незаурядность натуры, обозначенная порой пусть даже экстравагантными, абсурдными приметами, из ряда вон, вроде этих, - он показал глазами на овал вкруг герба. - Некоторые задатки у тебя есть... Хочешь знать, чем взял я?- уловил он вопрос во взгляде Григория. - Вообще-то, кое-какие пустяки тебе продемонстрировать можно, хоть это и идет вразрез с моими принципами, нашим уставом, отрицающим позёрство, тщеславие и саморекламу.
   Он взял из ящика стола железный рубль, протянул к носу гостя и согнул его в трех пальцах. Послышалось попискивание гнущегося металла, зрителя обдало мурашками суеверного восторга, с лица же майора в это время не сошла легкая чуть снисходительная улыбка.
   - Пустяк этот, - сказал он, - мне дался после трёх лет ежедневных тренировок и специального массажа, теперь я могу рвать зубы пальцами.
   - А гвоздь или кочергу узлом?
   - Это уже легче, ведь подключаешь более крупные мышцы... Или вот, - он поднял с полу два небольших ядра и стал всё также улыбчиво жонглировать ими одной рукой.
   - Это ерунда, - поспешил заверить Григорий, - я так умею, еще в армии научился. Майор протянул ему шарики - один из свинца, кило на пять, другой из пенопласта. Григорий даже не стал пробовать, бесполезно, так командовать мышцами он не мог.
   - А стометровку за семнадцать секунд пробежишь?.. На руках?..
   Григорий похвалил себя мысленно, что снова не выскочил.
   - А полторы сотни километров за сутки бегом одолеешь?.. Есть у нас один такой пенсионер-странник. Есть и другой мужичок весьма даже хрупкого строения. Его однажды, еще в десятом классе высмеял физрук - не подтянуться даже трех раз, мужчине?! высмеял в присутствии дамы его сердца. Он сказал тогда, что всё это чепуха, плоть можно заставить сделать многое, это вторично, подтягиваться так можно и сотни раз. Чем вызвал лишь новую волну смеха. Спустя два года он зашёл в учительскую и заявил физруку, что готов подтянуться хоть двадцать раз, на что тот лишь снисходительно усмехнулся, вполне, мол, возможно. Тогда сорок... окружающие насторожились, физрук лишь пожал плечами. Восемьдесят... он хотел было съязвить. Тогда, сто шестьдесят!.. физрук облегченно рассмеялся, решив, что паренек в подпитии, и заверил, что за такой подвиг готов выложить зарплату. И выложил, потому как парень подтянулся даже двести раз.
   - Словом, мозгуй, Григорий, чем ты сможешь заявить о себе, и необязательно это должен быть какой-то спортивный феномен, отнюдь, можно основательно блеснуть каким-нибудь набором вроде твоего безопасного “верблюжонка”, гамака-массажера... в общем, чем-нибудь этаким, созданным на потребу охраны и развития человека.
   - Во, есть еще одна задумка - корсет для культуриста, который заменит все тренажеры-железки, надеваешь его, настраиваешь и нужные мышцы день-деньской трудятся с повышенной нагрузкой.
   - Заня-атно, - улыбнулся майор, - вот и дерзай в этом направлении, себе же во благо. Только, повторяю, не иди путём дешевого эффекта, такое не проходит. Не так давно, мы, усмотрев именно это в заявке одного весьма порядочного человека, от приёма пока воздержались. А человек он болезненно гордый, брезгливый, но сознательно пошел на поступки, уничижающие данные пороки. Мог, к примеру, публично, на том же многолюдном базаре, подойти к знаменитому дурачку Вите-подорожнику, идиотизм которого даже у него самого вызывает застенчивость, подойти и обласкать, поцеловать, снять дырявые ботики с его копыт, что немыты со дня рождения, и обкусать на них ногти... Мнения наши разделились наполовину, кто усмотрел в этом больше саморекламы, услады дешевенькому тщеславию, а кто, наоборот, зная его гордость, увидел в этом сил бич своему пороку...
   - Конечно же, бич! - воскликнул Григорий.
  - Его надо непременно принимать.
   - В общем, наберись, Гришенька, терпения, ещё месяца два-три и первый рубеж ликбеза, испытательный срок, будет одолён, дальше, уверяю тебя, дела пойдут куда легче.
  
  СНОВА СОБЛАЗН И СРЫВ
   Кому веселье, а мне и полвеселья нету.
  Ваши пляшут-скачут, а наши плачут.
  Так и живём - зубами скатерть с конца
  на конец натягиваем.
  Что ни шаг, то спотычка.
  Где беда не голодала, всё к нам на пирушку.
  
  Григорий истово продолжил занятия. Но, вскоре, не без страха он стал ощущать признаки нарастающей апатии, усталости, переедания этим, довольно-таки однообразным делом, требующим собранности и полной отдачи, собранность разваливала повседневная жизнь.
   Всё чаще он ловил себя на мысли, что с завистью посматривает на характерно кучкующихся друзей, завидовал их свободе и безоглядности в поступках. Ведь, по сути, размышлял он, я добровольно заключил себя в тюрьму надуманных условностей, а как же иначе назвать тот же строгий режим, сплошные воздержания от соблазнов, самоконтроль, чуткое ухо внутрь себя. Даже мышечный восторг, его предвкушение стал почему-то менее притягательным, к концу дня стала наваливаться неодолимая усталость, хотелось, как встарь, нажраться от пуза мяса и поваляться на диване, подремать у телевизора. Так что цели становились нечеткими, всё чаще им овладевала растерянность, не было и майора - уехал куда-то на отдых, где катаются на горных лыжах.
  
   * * *
   В тот день, возвращаясь с работы, он еще во дворе заподозрил, что к ним нагрянули гости. Так оно и оказалось - брат Марии из Сургута, инженер-автомобилист. Григорий со дня знакомства недолюбливал его за краснобайство и позёрство, чрезмерную раскованность, из тех был паренёк, что и без стыда рожу износит, ну а больше он - явный лодырь, так как в гонке за длинным рублем исколесил уже полстраны.
   - О-о! привет-привет тебе, служитель суппорта-резца! - протянул Игорь как для объятий пухловатые руки.
   - От нас взаимный рикошет, - вяло отшутился Григорий. Отчуждение к родственничку, как показал опыт предшествующих встреч, проходило лишь с крепким опьянением.
   - Давай-ка, давай ошпарим пищеводы за встречу, - потянул он Григория к столу, - ра-зомнемся, пока женщины божественную заедаловку созидают. Смотри, чего я привёз с северных окраин... спиртуленька, нектар без единой молекулы суррогатов, утром стакан воды и внова по синусоиде...
   Григорий подметил настороженность Марии - переживала, выдержит ли искус. Ему стало муторно от мысли, как он сейчас затеет с Игорьком разговор о собственной перелицовке, он, вчерашний инициатор подобных застолий.
   - Ну чего пеньком встала, - повернулся он к ней, - холодца с чулана притащить не догадаешься.
   - А папка не пьёт, - встрял Леха, - у нас нынче тренировка.
   - Иди, иди, - легонько подтолкнул он сына в спину, - тебя не спрашивают, так ты не сплясывай.
   - Ну тогда я один, - понятливо кивнул тот. Игорь до слез смеялся, глядя, как орудовал совсем по-взрослому гантельками красный от волнения мальчишка.
   - И ты, старче?!.- вскричал он, заметив большие гантели, резиновые бинты и перекладину в проёме двери. - Ну, убил, отнесите мое тело к моей рюмке!.. Вот что значит, мать, рабочий класс, - сказал он нравоучительно своей жене, - свободного времени прорва, голова от производственных дрязг не пухнет, нервные клетки не разрушаются, немятый-неклятый, отпахал от и до, заколотил сотни три-четыре и пожалуйста - культуризм, йога, бег трусцой, альпинизм-спелеология!
   - А ты чем свет, толком не пожрамши, на разнарядку, на трассу, мотайся по командировкам, поедай общепитовские поделки, хлебай водяру с кем ни попадя за какую-нибудь железку, которая тебе лично триста лет не нужна! А тебя и в хвост, и в гриву, и по рёбрам, и по почкам, пятилетку-то надо одолеть в четыре года. А какой за это всё стимул, вознаграждение за эксплуатацию моих одипломенных извилин? Да к кассе в зарплату одновременно с шоферьём подойти стыдно, на паперти бы люди больше накидали!..
   Григорий представил себя добросовестным трезвым слушателем на весь предстоящий вечер, звучно вздохнул, откашлялся и потянулся к стопке.
   - Ну, со свиданьицем, понеслась душа по кочкам, вот и вырвались из среды в четверг после дождичка...
   * * *
   Сильная бесцеремонная лапа сграбастала Григория за шиворот и проволокла по четырём быстротечным, угарным дням жуткой пьянки. После трёхмесячного перерыва пилось как никогда жадно, помногу и азартно. Поначалу опьянение его абсолютно не брало, сказывалось подкопленное здоровье, а потом пришло удручающее разрушение, но остановиться он уже не мог, пил с какой-то злостью, искал скандала. И всё, финиш, дебри каких-то уже совсем бредовых поступков, мрак беспамятства...
   Очнулся он в белой, чистой комнате. Больница? обдало его холодком догадки, нарвался видно на кого-то, поотшибали потроха. Прислушался, всмотрелся в себя - да нет, вроде, болей никаких, тут язык дотронулся до обломков двух передних зубов, и он зажмурился, напрягся, боясь шелохнуться и тем самым обнаружить ещё что-нибудь похлеще.
   Может под наркозом ещё, мелькнула мысль, отходить только начинаю, а ноги отморожен-ные уже по колено оттяпали. Обмирая, приоткрыл глаза и пошевелил ступнями - простынь зашевелилась, выпростал руки, тоже в наличии, осторожно перещупал тело, побаливают кое-какие места, но терпимо. А вот по бестолковке кто-то надавал усердно - на затылке огромная шишка, правая сторона лица снесена и взялась тянущей корочкой, глаз заплыл, и вот еще зубы, вернее, то, что от них осталось, выпросил-таки, расстарались люди добрые.
   Загремело железо двери, и он усмехнулся понимающе - вытрезвитель, только для таких как он пациентов и делать дверь в клеточку из прутка на двадцать. Он осмотрелся уже более осознанно. Кроме него здесь было ещё три человека - один свернулся калачиком и безмятежно насвистывал носом, другой безостановочно ходил, скрестив на груди руки и напряженно всматриваясь в пол, под ноги, изредка резко останавливался, пальцы на виски, глаза само страдание, как же так? почему я здесь? и снова энергичная ходьба. Третий, на соседней койке, легонько раскачивался сидя и массировал кулаки, в глазах азартные искорки - бодрячок. Потыкал кулаком в колено, в матрас, стену.
   - У-уу, мрази, всё равно ещё встренемся!..- поймал недоуменный взгляд Григория. - У-уух, и знатная была помахаловка, их трое, а толку-то, соплячьё-оо!.
   - Чего щеришься, курватозия? не ты там, случаем, был, дребло-то приласканное, мой почерк, может добавить? а ну, вставай, вставай, смахнемся на честняк, один на один!..
   Григорий чувствовал чудовищную слабость, рукой не шевельнуть, пару деньков назад бы ты мне под руку подвернулся, подумал он вяло, но сказал сипло и весомо, отвали, мол, подобру, вбуравился зрачками в суетливые глаза уничтожающе и подумал при этом тоскливо, какие они, алкаши, всё-таки все скоты, и сам он в первую очередь. Бодрячок не стерпел, вильнул взглядом, но тут же вскочил и затанцевал в изголовье.
   - Встань, курватозия!..
   - Дешевка, - усмехнулся Григорий презрительно и закрыл глаза устало, - не суетись, повремени до утра.
   Слова-то как по-новому выговариваются, посетовал он, язык так и норовит наружу вывалиться.
   - Ну чего ты маячишь, курватозия? - Это уже ходоку.
   - Отстаньте, гражданин, пожалуйста, угомонитесь, или я буду вынужден информировать о вашем безобразном поведении дежурного...
   Дверь загромыхала, распахнулась, и втолкнули здоровенного парня, он стал трясти за решетку, и колебания передались даже стенам, полу и кроватям. Вот это бугай, восхитился Григорий.
   - Чего просим? - вежливо осведомился по ту сторону двери сержант. - Укольчик? Сейчас организуем, нервничать не надо, очереди нет, вы - первый.
   Бугай захрипел в бешенстве, отошёл и плюхнулся на кровать, чуть прищемив незамеченного бодрячка, тот выскользнул и затанцевал рядом.
   - Не узнаешь, Валера?.. Тоже повязали, да, Валера?
   - А-аа,- рассмотрел тот бодрячка, - тебя-то, придурок, чего сюда приперли, опять пробку перенюхал?
   - Да моя курватозия сдала опять...
   - Ум-мм! - Валера резко встал и снова подался к двери, нерасчётливо задев при этом бодрячка, который срикошетил на койку к Григорию, тот не совсем ласково, ступней в спину помог ему побыстрее встать.
   - Опять вы со своей заявкой, - вздохнул на Валеру сержант и вдоль коридора, громче:
  - Анна Федоровна, готовьте инструмент, рожата кудрявые прямить будем, - он повел плечами и чуть прогнулся в пояснице, для разминки, тоже шкаф не из мелких, уважительно подумал Григорий. Валера сник, прилег, осознал - не те декорации для концерта. Умолк и бодрячок, занырнув под простынку.
   - Пыров, - вскоре позвал сержант и поманил пальцем, - не отлежал бока-то на наших перинах, милости просим на свободу...
   Григория пошатывало от слабости, обнаружилось, что основательно зашиблен и бок, нога из-за этого аж приволакивалась, и зубы, зубы! он еле сдержал слезы.
   - Везучий ты, парень, - усмехнулся сержант, выдавая одежду, - ладно вовремя подобрали, позвонил какой-то сердобольный, часика через два-три не сюда надо было везти, мороз-то нынче под тридцать...
   Григория в который раз обдало знобкой страшливой волной, и тут же запылали уши и разбитое лицо, последствия лучше было даже не представлять.
   - Н-да, везучий, - осмотрел его ещё раз сержант, - где тебя эдак-то приветили, не упомнил?
   - Граждане пестики в хате-ступке, - болезненно покривился Григорий в улыбке, при-крывая ладонью зубы.
   В прихожей вытрезвителя, нога за ногу, сидел участковый ихнего микрорайона, младший лейтенант Мулдабек Ебатуллин.
   - Ого! - поцокал он языком восхищенно, - занятно, где это тебя так?
   Григорий повторил только что сказанное.
  - Не паясничай,- нахмурился тот,- брось ты, Пыров, шуточки свои подзаборные.
   - Так ведь из дурака и плач смехом, - стиснул зубы Григорий, - ну а плакать не смею, раз тужить не велят. А у вас, товарищ офицер, стало быть шуточки заборные? ничего и я до этого уровня подрасту, спишу, наизусть заучу...
   В участковые Ебатуллина занес случай, приехал на курсы механизаторов, учёба шла туго, а тут очередной комсомольский призыв в милицию. Тяжело там с кадрами, разнарядки лежат на всех предприятиях годами, в том числе и на их “Сельхозтехнике”, только желающих не сыскивается, в основном, и обольщаются ребята с глухих деревенек после армии, всё какой-никакой шанс застолбиться в городе.
   Один такой мулдабек, только русский, не так давно тормознул его за превышение скорости, а там ещё наковырял других придирок, дал подписать протокол, и Григорий не сдержал смеха - уж на что он не блистал правописанием, но этот уровень знаний языка со щедрыми орфографическими ошибками можно действительно было бы назвать “заборным”, то есть, когда люди из родного алфавита знают лишь одну букву “й”, две остальных же из латыни. Должность благотворно повлияла на осанку малорослого и кривоногого Мулдабека, плечи его развернулись, шаг стал шире и твёрже, из-под нахлобученной на брови шапки он умудрялся поглядывать на окружающих свысока, очень требовательно, форму, по всему, не снимал, даже спал в ней, скорее всего.
   - Ты мне это брось, - повторил он, - плохо кончишь, Пыров, дойдут у меня до тебя руки, давно ты у меня на крючке со своим калымом на распредвалах...
   Григорий почувствовал, что подступает остервенение, что остаточного ошаления достанет, чтобы нахамить этому поросёнку с кокардой, понёсшему такую воспитательную дичь.
   - Что ж, вам и карты в руки, товарищ Ебатуллин, - потупился он, - ставьте вершу на зайца, капкан на щуку...
   Мулдабек прищурился и заиграл желваками.
   - Разрешите идти?- Григорий принял стойку “смирно”.
   - Иди, иди, шут гороховый, - процедил участковый, - штраф чтобы уплатил завтра же.
   - Есть, товарищ Ебатуллин! - Григорий образцово исполнил “кругом” и вышел.
   Ай-я-яй, поцокал он на себя языком удручённо, не смог смолчать, придурок, ведь стопчет же теперь при малейшей возможности вершитель судеб, зря он так, неразумно. Постукивая зубами от охватившего озноба, он пинал на ходу камушки, которые пощелкав на дороге, беззвучно пропадали в снегу обочины. Снова отсрочку стало быть судьбинушка дала недоумку, пожалела ничтожество, ухмылялся он брезгливо, а надо бы культяпку заделать, может это бы образумило, наставило на путь истинный. Впрочем, вряд ли, таким как он, горбатым, одна лишь могила исправленье.
   Вы так думаете? покосился он через плечо на сияющую самодовольную рожу луны, чем-то смахивающей на лик Мулдабека, а ху-ху не хо-хо? отмерил он ей полруки, до времени радуетесь, граждане, до времени!..
  
  РЕАНИМАЦИЯ. НОВЫЕ ИСКУШЕНИЯ
  
  Кому луковка облуплена, а нам и краюшка не куплена.
  Недоля пудами, а доля золотниками.
  Не давайте облизня, что я шилом патоки так помногу хватаю.
  Кому ничего, а нам всё через чело.
  Ох и дитятко - не рожено, не хожено, да так и брошено.
  
  - Ты-ты-ты-тыы!..- восторженно мычал Григорий, выскакивая нагишом из баньки. - Ты-ты-тыы!..- выбрал неизмятый сугроб, улегся и стал зарываться. “Ты-ты-ты” стало смахивать на визг поросенка под ножом. Рядом скакал и тоже визжал, осыпая себя снегом, Лёха. Мария, глядя на всё это из окна, крутила у виска палец. - Ты-ты-ты-тыы! - победно протрубил на всю округу Григорий и нырнул в баньку. - А! А-а-ааа!..- застонал он, охаживаясь веничком.
   - Кайф-то, кайф-то какой, Манечка, - отпыхивался он, полулёжа на диване, истекал потом, осушая чашку за чашкой ароматный чай, - неужели рай это что-то ещё лучше?
   - Простуди мне мальчишку, - проворчала Мария, скручивая в полотенце свое белье, - ну я пошла, минут через двадцать подойди спину пошоркать.
   - Шагай, с наступающим тебя легким паром.
   Он полежал еще немного и потянул из-за зеркала тетрадку, удовлетворенно отметил пик нынешнего самочувствия, покхекал удрученно на излом кривой вниз, срыв недавний. Скрыть от майора его не удалось, ряд волшебных изменений милого лица тот зарегистрировал чётко и постно сообщил, что испытательный срок придется начать сначала, утешил, что, мол, чем ночь чернее, тем ярче звёзды.
   Для излечения же ещё добавил в ликбез новое средство - несколько необычное чтение, ежедневное, для подпитки души. Начинал его Григорий с Сенеки, рядом его писем Луцилию, затем настой из афористики, как бдить себя, после этого несколько монологов преуспевающих людей, с анализом, как им всё это удалось, далее питательный настой для воли из рассказов Джека Лондона и завершал всё это вяжущий отвар собственной молитвы-настроя по Сытину. Рецепт данного снадобья майор обещал подновлять-пересматривать ежемесячно.
   Григорий перевернул тетрадку, с обратной стороны у него многочисленные чертежи-наброски, разнообразные прикидки спортивного уклона. Недавно, он, вроде как, нащупал тему своей грядущей визитки в тот самый клуб - он смастерит веломобиль и сгоняет на нём с Лехой в Шяуляй, за три с лишним тысячи километров на очередной смотр-парад подобных творений.
   Но детище его будет совсем иным нежели у всех, он отказался от столбняка идей, что “вело” - это только сила ног, какая чепуха! У него привод будет с задействием самых сильных корпусных мышц, как в гребле, как в той же подзабытой дрезине. И к тому же, ни к чему в длительном путешествии отказываться от дармовой энергии ветра, от паруса, пусть иногда аппарат перевоплощается в тот же буер. Не мешало бы также оснастить его маховиком и подкапливать энергию при торможении, крутых спусках и сильном попутном ветре. Пока же он бился над рулевым управлением, мозговал над более реальным, работоспособным вариантом - то ли ножное, то ли кистевое, то ли поворотом силового рычага вокруг своей оси...
   А ещё его одолела задумка соорудить во дворе нечто вроде коридора препятствий, атлетического лабиринта, при одолении которого спина покрывалась бы мылом, прорабатывались все без исключения мышцы. Тогда не нужно было бы так сосредотачиваться на тренировках, каковые своей монотонностью ему грозили совсем опостылеть. Ряд позиций лабиринта он уже продумал - ходы будут открываться от определенного количества ударов кулаками, ногами, подъемом грузов через блоки, одолением сил пружин и резины, будут там и перелазы, перестановка тяжестей, переброска ядер в улавливающее кольцо...
   На днях заглянул майор и заключил не без удовлетворения, что у подопечного налицо устойчивывй “синдром ликбеза”, снова подпустил интригующего туману, рассказав о своем клубе, его немалых возможностях.
  
   * * *
   И все же, довольно увлеченно занимаясь всем этим, Григорий с опаской вслушивался в себя, загодя примеривался к той или иной ситуации так чреватой срывом, не умом ведь грешат, а волей, какой у него пока кот наплакал. Да что там говорить, есть всё-таки какие-то оттенки симпатий у него пока к этому вчерашнему бытию с его свободой, бесшабашными загулами и непредсказуемостью дня.
   Так безыскусно, сообразуясь лишь с сиюминутными желаниями, жили его отец и дед, большинство окружающих, это их среда, какой он - неотъемная частица. Даже с того же похмелья он, Григорий, чувствовал некую обновленность, словно перепотрашивал и проветривал все сусеки нутра, готовя их к накоплению других впечатлений, в общем-то, однообразных и малоотличимых от предшествующих. Так и шагалось снова к очередной попойке, как к празднику раскрепощения.
  
   * * *
   Замелькали дни, сошёл снег, отбурлили ручьи, помаленьку подавался ликбез, постройка веломобиля и лабиринта. На работе к Григорию подошел парторг, “товарищ Шесть”, как кликали его за глаза ребята, мужик тихий с глазами сторожкими и чуть испуганными, числился он инженером техотдела. Знакомы они были довольно близко, как-никак отец закадычного дружка Веньки.
   Именно он, товарищ Шесть, уговорил Григория в своё время вступить в партию. Правда, подвел тогда его Гриша на приёме немножко на бюро горкома. Спросил его один дяденька, долго ли он раздумывал перед столь ответственным шагом? Он и скажи, что совсем, мол, не ломался бы, ежель квартиру дали (с домом своим как раз нешуточно кувыркался, с трясиной чёртовой как раз бился, воду силился отвести). Дяденьку ответ огорчил, он хотел услышать, что, дескать, очень долго, что ночами не спал. Стали и остальные в ладошки прикашливать, хихиньки маскировать, а товарищ Шесть так лицом обескровел предобморочно.
   Григорий понял, что такое здесь ляпать не принято, но это его только разозлило, и он сипло спросил у дяденьки, а что это, мол, так вас всех удивило, как будто я достал из пазухи вторую голову? Может тогда подскажете, дорогие партийцы, кто живёт в коттеджах, а кто в землянках да вагончиках? Дяденька явно стушевался и залопотал что-то об отдельных товарищах, кого они беспощадно бичуют.
   Бичеватель этот, к слову, оказался ярым пенкожором, пьяницей, за что и кышнули вскоре из горкома. А товарищ Шесть тогда едва не втопился в щелку пола, так переживал собственную недоработку с кандидатом. Но человек он добрейший, услужливый, спасал потом его при случающихся пролётах по пьянке и левачестве, вытащил на стенд почета, организовал медальку и прочие значки-грамоты.
  - Гриня, - потрепал он его по плечу ласково, - оболтус-то наш чего удумал, кореш твой забубенный, же-енится ведь мерин изъезженный, передать велел, что в дружки тебя берёт...
   Вот так, опять на обочину потащило, мысленно отметил Григорий и поёжился, брезгливо, зафиксировав искорки подлой радости на крупную дармовую гулянку, сработала старая привычка. Вот ведь скот, изумился он себе, и не сопротивляешься ведь, не сбрехнешь чего-нибудь убедительное.
   - Готовься, - заговорщицки подмигнул парторг, - голодовку за неделю начинай, вкуснятины там будет вагон... Да, не забыл?.. Завтра собрание, будем слушать вопрос о контроле за деятельностью администрации... Венера Асхатовна звонила, наказала забежать...- Он ушел, даже спиной подтверждая наличие у себя повышенной пужливости.
   Контроль за администрацией, хмыкнул Григорий, ох, уж мне эти игрушечки взрослых дядей, да администрация, управ, не тебе, товарищ Шесть, чета, так может гаркнуть при случае, не только контролёр из их числа, трактор на дыбки встанет, крутой мужик, любого в ушко игольное вденет. А на свадьбу эту долбанную не пойду, категорически постановил он, скажусь больным. И к Асхатовне на случку не пойду, надоело, противно.
   Марии инсценировка болезни не совсем понравилась, понять её тоже можно - дом да работа, в компании бывает редко, идти же на свадьбу одной удвольствие половинчатое.
   * * *
   А вот и последний день испытания. Григорий довольно стойко выдержал осаду ввалившихся друзей, даже не встал с постели, в роль больного вжился просто отлично - говорил тихо и вяло, и все прониклись участием, да, мол, со здоровьем не шутят, так вот, мол, и выходит, что имеем не храним, потеряем плачем, язва - штука серьезная.
   Когда урчание машины стихло, он воровато выглянул на улицу сквозь штору - никого. Потянулся с хрустом и пошлёпал ладонями по голой груди, делов-то, давно надо бы обучиться так лапшу на уши вешать, а самой крохотулечкой, в да-аальнем уголочке душонки ворохнулась ревность к участникам начинающегося веселья, чувствишко обделенности.
   Он чертыхнулся на себя и начал боксировать перед зеркалом, потом переключился на энергичный массаж ног, моментально взмок и побагровел всем телом. Делов-то! отпыхивался он, захотеть только, надо бы к майору слетать, прихвастнуть победой. Ого-го-гоо!.. зарокотал он, сдерживая звук, и выскочил во двор. Стал жонглировать гирей-полуторапу-довкой, подкручивая её в два оборота. Ого-го-гооо!.. Вот он истинный смак существования, а не какая-то там кратковременная щекотка химией под чудовищное обжорство.
   Грудь его полнил пьянящий весенний воздух, разгоряченное тело ласкал свежий ветерок, он прижмурился на солнышко, что вышло как раз на лазурный прогал меж облаков, и стал быстро кружить гирю вкруг корпуса.
   Скрипнули ворота, и заглянул жених - Венька, рот до ушей. Григорий скакнул в сторону, так как едва не уронил гирю на ногу и тоже глупо разулыбался. Маня, стервь, продала, скорее всего, сообразил он, ишь, подкрался-то как, придурок, бесшумно, машину, видно, аж за квартал оставил.
   - А ты поднакачался, - завистливо оглядел Венька друга, - сальцо согнал... Ну ладно, одевайся поскорее, я потом с тобой разбираться буду, физкультурник, можешь ведь и не пить... тазиком, дам тебе рюмашку с наперсток... Пошевеливайся, я жду в машине, с ненаглядной...
  
   На крыльце Григорий обернулся и оглядел двор, огороды, словно старался запомнить день, что у него отнимают.
   - А вот не напьюсь сегодня и все тут, - сказал он вслух, - хоть за шиворот лейте, не напьюсь...
  
   Солнышко спряталось за облако, похожее на бритый бугристый череп, и враз дыхание ветерка стало зябким, окружающее потускнело, напомнило о себе гнилостным запахом болото, после паводковых вод оно снова набрало силу, земля стала зыбкой.
   И когда только отсюда съеду, сплюнул Григорий ожесточенно, трясина чертова!..
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"