Шестак Сергей Алексеевич : другие произведения.

И все дела

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Герои новой книги Сергея Шестака - солдаты срочной службы, люди труда, рядовые советские граждане. В повестях "И все дела", "Неновая история" живо и увлекательно, то с юмором, то с нотой грусти, рассказывается о буднях коллектива телевизионного завода в сложный период перестройки. Звучат важные и сегодня мотивы наставничества, профессиональной подготовки молодых рабочих. Солдатская служба в Советской Армии предстает перед читателем в цикле рассказов "По казённой надобности".
  
  
  
  
   И ВСЕ ДЕЛА
   повесть
  
  
  
   ХОРОШИЙ ЗНАК
  
   1
  
  Я поступил на курсы телемастеров, решив получить нужную, востребованную профессию, и отнёсся к учёбе серьёзно, основательно. Мой выбор был осознанный. Я учился для себя, был заинтересован в конечном результате. Мне хотелось определиться с профессией на годы.
  
  Помню, меня сильно угнетало, что я не понимаю принципа работы электронных ламп, полупроводников, путаюсь в электрических схемах. Сразу приходило на ум, что я ограниченный. Хотелось посыпать голову пеплом, взять простынь и пойти на кладбище. Но всё-таки я понял принцип работы электронных ламп, полупроводников, научился разбираться в электрических схемах. Недавние подозрения, страхи о своей ограниченности теперь казались мне надуманными. Меня неприятно поразило, что я склонен к мнительности.
  
  Потом я устроился на телевизионный завод, - в эксплутационно-ремонтный отдел, - и сразу начал терзать себя мыслями, что не смогу научиться ремонтировать телевизоры.
  
  Наш отдел занимался предторговым ремонтом телевизоров. Регулировщики ездили по всей стране, - ремонтировали телевизоры в магазинах и торговых базах. Ещё отдел занимался гарантийным ремонтом.
  
  Хорошим специалистом не станешь, имея за плечами только теоретическую подготовку. То же самое, например, в шахматах: знание правил игры и умение играть - разные вещи. Нужна практика. У меня не было практики. Я успокаивал, убеждал себя, что другие регулировщики тоже люди, простые смертные, что у них не семь пядей во лбу. Я успокаивал себя, как мог, но мне всё равно казалось, что я никогда не смогу научиться ремонтировать телевизоры!
  
  Относительно быстро приобрести необходимый опыт я мог только в командировке, - под руководством опытного регулировщика. Некоторые регулировщики ремонтировали до ста телевизоров за одну командировку. Обычным количеством было тридцать-сорок телевизоров.
  
  На работе в городе у меня такой богатой практики не будет. Кроме того, частная квартира - не учебный класс. Не каждому владельцу телевизора понравится, что на примере его телевизора обучают молодого специалиста.
  
  Ещё можно было получить практику в мастерской отдела. В мастерской были созданы идеальные условия для работы. Полноценное освещение рабочего места и дополнительное оборудование для ремонта. Регулировщики не тратили время на переезды. У них всегда был под рукой необходимый запас запчастей.
  
  Первые дни моей работы в отделе мне показались самыми тягостными: я изучал книгу с описанием принципиальной схемы телевизора, которую дал мне начальник нашего подразделения Захаров. Я изучал эту книгу неделю. Можно изучать ещё неделю. Но ничего не изменится. Я знал, как телевизор работает.
  
  Утром в комнате регулировщиков было многолюдно и шумно. Одни уезжали в командировки; другие возвращались - составляли авансовые и технические отчёты; третьи получали заявки на гарантийный ремонт. Все делились какими-то впечатлениями, новостями. На меня никто не обращал внимания. Я ощущал себя посторонним. К одиннадцати дня я оставался один. Время до окончания рабочего дня тянулось неимоверно медленно.
  
  Приятным разнообразием, скрасившим первые скучные дни моей работы в отделе, стало задание Захарова помощь регулировщику Андрею Нилову привезти в магазин, продающий радиоаппаратуру, корпус от телевизора. Деревянный корпус телевизора требовал замены: разошёлся один из склеенных швов.
  
  Нилов был моим сверстником. Работал в отделе уже три года. Говорил с незаметным деревенским акцентом. Сначала я думал, что мне это показалось. А он, действительно, был родом из деревни. Жил в заводском общежитии.
  
  Оказалось, что кроме телевизора с развалившимся корпусом, были неисправны ещё два. У одного был неисправен блок цветности, у другого - радиоканала. Нилов, поручив мне заменить корпус, занялся этими телевизорами.
  
  Сначала я вытащил все блоки телевизора. Работал медленно, как сапёр, боясь что-нибудь поломать. Нилов контролировал мои действия. Он дал мне торцовый ключ с длинной ручкой, с помощью которого я снял крепёжные гайки кинескопа. Когда ставил блоки на место, долго искал ответные разъёмы. Я был сосредоточен настолько, что даже покрылся испариной.
  
  У телевизора, который ремонтировал Нилов, изображение напоминало негативный снимок. Он подозвал меня к себе.
  
  - Линия задержки, - назвал он, по его мнению, неисправную радиодеталь. И оказался прав. Линия задержки яркости была замкнута на землю.
  
  В другом телевизоре не было звука. Он нашёл дефект с помощью кадрового импульса, пропуская его в узлы канала звука. Усилитель мощности и усилитель промежуточной частоты оказались исправными: динамик, воспроизводя кадровый импульс, издавал громкий звук, напоминающий пулемётную очередь. Затем он приложил кадровый импульс к детектору промежуточной частоты. А в ответ - мёртвая тишина: диод детектора оказался оборванным.
  
  - А ты быстро научился ремонтировать телевизоры? - я с удивлением посмотрел на Нилова.
  
  - Ты тоже научишься, - сказал он.
  
  Я не разделил его уверенности: откуда он знает? Может, я окажусь неспособным к такой работе.
  
  Живое общение с Ниловым стало для меня единственным светлым воспоминанием за первую неделю моей работы в отделе.
  
  Склонный к мнительности, я опасался, что меня обвинят в профнепригодности. Возможно, через месяц Захаров скажет мне, что я работаю давно, и предложит самостоятельно ремонтировать телевизоры. Если я не хочу опозориться, мне надо срочно набираться опыта! Чем быстрее я начну, тем лучше.
  
  Мои страхи были, как всегда, надуманными. Захаров не отправил бы меня одного в командировку даже через полгода. Я измерял время днями, неделями. Захаров - месяцами, годами. Неопытный регулировщик станет более-менее нормальным специалистом минимум через год.
  
  Мысль о том, что меня обвинят в некомпетентности давила на меня, висела, как дамоклов меч! Я не мог больше думать ни о чём другом! Наконец моё терпение лопнуло. Я сказал Захарову, что хочу ремонтировать телевизоры под руководством опытного специалиста: могу поехать в командировку, ходить по адресам или работать в мастерской. Захаров, оценивающе посмотрев на меня, сказал, что отправит меня в командировку в Кулебаки и Выксу, два районных центра нашей Горьковской области, с регулировщиком Виктором Бояровым.
  
  Если бы у меня был выбор, я предпочёл бы поехать в командировку именно с этим регулировщиком!
  
  Виктор недавно вернулся из командировки. Был в городах Петропавловск-Камчатский и Вилючинск. Мне говорили, что регулировщики, ездят по всей стране, но что они ездят так далеко, я никак не ожидал! Он вошёл в комнату в овчинной шубе с добротным суконным верхом, унтах, собачьей лохматой шапке. Его появление вызвало доброжелательное оживление, интерес.
  
  Виктор был старше меня лет на десять. Высокого роста, сильный, с волевым лицом, густыми кудрявыми волосам, он напоминал землепроходца, первооткрывателя, закалённого тяжёлой дорогой, суровым климатом.
  
  Мне показалось хорошим знаком, что в свою первую командировку я поеду с ним. Можно не отремонтировать телевизор в соседнем доме, но, наверное, нельзя - в Петропавловске-Камчатском, до которого сначала нужно пролететь на самолёте восемь часов. Плохого специалиста не послали бы на Камчатку.
  
  
   2
  
  Я сидел за общим столом с регулировщиками. Все разговаривали. Было шумно, как на вокзале. Поэтому я не слышал, о чём говорили Виктор и Захаров в другом конце комнаты, где у Захарова был персональный стол. Мне, кстати, было всё равно, о чём они говорили. Я понял, что они говорят обо мне после того, как они оба оценивающе посмотрели на меня.
  
  Виктор подал Захарову пол-литровую стеклянную банку. Тот не сразу взял банку: подумал о чём-то. Неуклюже нагнулся под стол. Виктор опять сказал что-то - убедительно, уверенный в своей правоте. Красный от натуги Захаров выпрямился, посмотрел на него с плохо скрываемым раздражением. И вдруг они оба опять посмотрели на меня! Наполнив банку какой-то жидкостью, Захаров недовольно вернул её Виктору.
  
  Мы зашли в мастерскую отдела. Регулировщик Иван Скляров, одного, примерно, возраста с Виктором, лет тридцати пяти, широкий, как комод, ремонтировал телевизор: замерял прибором напряжение. Белый дымок канифоли струился с жала паяльника, стоявшего на железной подставке. Иван с ожиданием посмотрел на Виктора. Тот поставил на стол пол-литровую банку, наполненную белой прозрачной жидкостью примерно наполовину. На изрытом оспинами лице Ивана сразу появилась лучезарная улыбка, заблестели золотые зубы.
  
  - Что это? - я указал на банку.
  
  - Спирт, - ответил Виктор.
  
  Иван положил на стол закуску - лук и хлеб.
  
  - Его, разве, можно пить? - удивился я: этим спиртом смывали канифоль после ремонта монтажной платы телевизора!
  
  - Весь завод лопает. А я говорю, налей и его долю, - Виктор кивнул на меня. - У Захарова рожу-то повело, но налил!
  
  - Я говорил тебе, что Сашка заклеил лодку? - спросил Иван.
  
  Они оба вдруг несдержанно засмеялись, как будто им рассказали очень смешной анекдот. Позже я узнал, что этот Сашка был хозяином резиновой лодки. А проткнул её некий Николай, напоровшись у берега на что-то острое.
  
  Они вспомнили много других историй и знакомых. В отличие от меня, им было интересно и весело: я не знал предысторий, а отдельные фразы не вызывали у меня никаких ассоциаций.
  
  У телевизора, работавшего в мастерской, не было отрегулировано сведение электронных пушек кинескопа: контур изображения был трёх цветов - красный, зелёный и синий. Изображение в центре легко сводилось - магнитами на пушке кинескопа. А по краям свести было трудно - переменными сопротивлениями и индуктивностями блока сведения.
  
  - Вы покажете, как делать сведение? - со слабой надеждой спросил я: им было откровенно не до меня.
  
  - Сейчас мы тебе покажем! - пьяно хохотнул Иван.
  
  Спирт закончился. Последние сплетни рассказаны. Иван убрал закуску со стола. А Виктор объявил мне, что нам нужно получить аванс для командировочных расходов и радиодетали.
  
  Мы пришли в бухгалтерию. Я понятия не имел, сколько понадобится денег для командировки. Общая сумма аванса складывалась из расходов на транспорт, гостиницу и суточные. Я не знал этих цен даже приблизительно. Виктор, подумав немного, написал в авансовом ордере сорок рублей. Я написал столько же. Он не сказал мне, сколько понадобится денег и почему именно столько, как будто был один. Затем мы куда-то пошли, - Виктор не сказал куда. Как оказалось, к главному бухгалтеру и начальнику финчасти. Без их подписей нам не выдадут в кассе деньги. Их кабинеты находились в разных концах заводоуправления. Виктор быстро шёл впереди меня, не оборачиваясь, сворачивал из одного коридора в другой. Я едва успевал за ним. Если бы я отстал, то мы, наверное, потерялись бы.
  
  Он вызвал из кабинета, который находился рядом с кабинетом начальника финчасти, молодую женщину. Они были рады друг другу, говорили заинтересованно. Потом женщина вернулась к себе. А мы пошли дальше.
  
  - А это, кто такая? - я задал, сам того не подозревая, возможно, нескромный вопрос: они могли быть любовниками.
  
  - Лена, - подумав, ответил он.
  
  На складе мы упаковали в объёмную коробку телевизионные блоки, необходимые для командировки. На автовокзале сдали коробку в камеру хранения, купили билеты. На этом наш рабочий день закончился.
  
  - Значит так, - подытожил Виктор, - в Кулебаках у нас один телевизор с дохлыми блоками. Завтра приезжаем - делаем. В пятницу вернёмся домой. Лена меня будет ждать, - он сделал паузу, подчеркнув значимость момента. - В понедельник опять встречаемся на автовокзале, - едем в Выксу. Кровь из носа, - делаем все телевизоры. Домой вернёмся в среду. На работу выйдем в понедельник.
  
  Сегодня была среда. Мы вернёмся из Кулебак домой в пятницу. Виктор встретится с Леной. А в понедельник поедем в Выксу.
  
  Города Кулебаки и Выкса находились в одной стороне. До них было примерно двести километров. А между ними - сорок. Поездка из Кулебак в Выксу через Горький подразумевала лишние финансовые расходы. Мы выписали аванс по сорок рублей. На билеты уйдёт половина. А ёще гостиница и суточные. Я выписал бы больше денег, если бы знал, сколько придётся отдать за билеты!
  
  - А нам хватит аванса?
  
  - Хватит. А если не хватит, - закалымим. И не забывай, что в следующую среду мы будем дома. А в пятницу ты сходишь на автостанцию, дождёшься автобуса с Выксы, возьмёшь у пассажиров два билета для отчёта, - и все дела.
  
  
   3
  
  Вечером я долго не мог уснуть. Мне было не до сна: меня волновали мысли о предстоящей командировке. Утром, помятый и не выспавшийся, позавтракал вяло, без аппетита. Мама тоже поднялась рано. Собрала в дорогу перекусить.
  
  Салон автобуса, на котором я ехал на автовокзал, не обогревался. Пассажиры сидели нахохленные. Дыхание, превращаясь в пар, струилось к потолку. Немого походило на то, что мы едем в морозильной камере: стёкла и стены салона покрывала толстая изморозь, подсвеченная жёлтыми лампочками. Пальто, перчатки и ботинки, утеплённые мехом, не спасали меня от мороза. Время от времени, оттопыривая перчатки, я дул на окоченевшие пальцы, стучал ногу о ногу.
  
  Я вышел на остановке и окунулся, провалился в ледяное предрассветное утро, со светящимися окнами квартир, чёрными замёрзшими деревьями, тусклыми серыми сугробами.
  
  Зал ожидания автовокзала был наполнен народом, гулом разговоров, громкими объявлениями, неярким, приглушённым освещением.
  
  Виктора не было. Это следовало ожидать. Наш автобус отправлялся через час. Я не ожидал, что доберусь до автовокзала так быстро.
  
  Я получил в камере хранения коробку с телевизионными блоками, тяжёлую, объёмную, обвязанную бечёвкой, и пошёл в зал ожидания. Нести коробку, заполненную разновесными блоками, было неудобно. Её центр тяжести получился впереди; казалось, что коробка постоянно за что-то задевает.
  
  А Виктора всё не было. Чем меньше оставалось времени до отправления автобуса, тем больше я нервничал. А когда объявили посадку, растерялся: Бояров опоздал, и что теперь делать? Одному ехать бессмысленно. У меня не было опыта ремонтировать телевизоры. Не зная, как быть, я взял свои вещи - сумку, коробку с телевизионными блоками, - вышел на улицу и сразу увидел Виктора!
  
  Он курил на крыльце автовокзала, с белыми заиндевевшими усами, в богатой дублёнке, косматой шапке из собаки, дорогих импортных зимних ботинках. Его дорожная сумка была перекинута через плечо. "Дипломат" с радиодеталями стоял у ног. Он посмотрел на меня так, как будто заранее назначил мне встречу здесь, на крыльце автовокзала, за десять минут до отправления автобуса!
  
  Автобусы стояли на посадку под длинным высоким навесом. Их выхлопы в морозном воздухе, жёлтом от света уличных фонарей, клубились белым дымом.
  
  Я вдруг увидел на дублёнке Виктора, - на спине у воротника, - клеймо из нескольких цифр:
  
  - Что это?
  
  - Меня на Сахалине два раза останавливали, - его лицо приняло усталое выражение. - Говорят, что это номер воинской части. Надоели до ужаса! Что, вроде, я украл дублёнку и всё такое прочее.
  
  Мы заняли свои места в тёплом и комфортабельном автобусе. Я расслабился. Снял шапку, расстегнул пальто. Посмотрел в окно на пассажиров, стоявших в очереди на посадку на соседний автобус, окутываемых паром дыхания, в наглухо застёгнутой верхней одежде. Они напоминали нахохлившихся воробьёв.
  
  - Ну и холодина на улице, да? - сказал я.
  
  - Разве это мороз? - снисходительно ответил Виктор и тоже посмотрел в окно. - Ерунда это, а не мороз. Однажды полетели с Иваном Скляровым в Норильск, стюардесса сообщает, что высота десять тысяч, за бортом минус шестьдесят градусов. А приземлились, она говорит: "В Норильске минус пятьдесят девять". Ха-ха! Всего на один градус! Вот где был мороз! Я был одет не так, как сейчас - шапка в два раза больше, чем эта, унты эти, полярные. И шуба - не обхватишь. Броня! Мне хоть бы что, а Иван сморщился, закряхтел. У тебя, что в торбе-то?
  
  - В сумке?
  
  - В торбе.
  
  - Мыло и зубная паста. Туалетные принадлежности, короче говоря. Ещё взял поесть. Мать положила курицу.
  
  - Это хорошо, - он одобряюще посмотрел на меня. - Матушка у тебя заботливая.
  
  Наконец мы поехали. Шофёр включил радио. Исполняли песни по заявкам радиослушателей. Пел Кола Бельды: "За спиной летит снежок. Мчатся нарты с кручи. Паровоз - хорошо, пароход - хорошо, самолёт - ничего. А олени лучше!".
  
  Хотелось бы посмотреть на того человека, который заказал эту песню. Я, например, никогда не заказал бы. Я слышал её уже много раз, - может быть, раз пятьсот: её постоянно транслировали и по радио, и телевидению.
  
  Несколько оленей резво тащили нарты, в которых сидел оленевод. Лес таёжный и густой пролетал мимо. На ишаке, трамвае и самолёте тоже ехать хорошо, но на оленях - лучше!
  
  Я вдруг учуял вкусный ароматный запах апельсина: кто-то из пассажиров начал есть апельсин.
  
  - Нашли место, где жрать, - недовольно поморщился Виктор, тоже учуяв этот запах. - И теперь все должны пускать слюни.
  
  - Ты давно на заводе работаешь? - спросил я.
  
  - Одиннадцать лет. А что?
  
  - Везде, наверное, побывал.
  
  - Не везде, - подумав, ответил Виктор.
  
  Однажды я ездил по туристической путевке в Ульяновск и Казань по ленинским местам. В. И. Ленин родился в Ульяновске и учился в Казани.
  
  - А в Казани ты был?
  
  - Был.
  
  - А в Ульяновске?
  
  - Был.
  
  - И в Одессе? - Я удивлённо посмотрел на него: неужели он тоже был в этом городе. Я много раз слышал про этот знаменитый черноморский город из песен и анекдотов.
  
  - Был! - вдруг засмеялся Виктор.
  
  Тёмное зимнее утро незаметно уступило место сумрачному дню. Облака были низкие и сплошные, как будто небо замазали однотонной серой краской.
  
  Хвойный непролазный лес, заваленный снегом, чередовался с обширными заснеженными полями. Нельзя было понять, где заканчивалось поле и начиналось небо: горизонт был размытым, без чёткой разграничительной линии.
  
  - А зверьё тут водится, - Виктор смотрел в окно. - Вон сохатый прошёл. Следы видишь? - он указал на обочину.
  
  Я посмотрел, но ничего не увидел, кроме сугробов и мелькающих заснеженных сосен и елей.
  
  - Я сам охотник. Осенью постоянно брожу в лесу с ружьишком. У моего друга две борзые - кого хочешь загоняют. Не зайчишка ли пробежал? Эх ты, точно! Его следы! - он азартно ткнул пальцем в стекло.
  
  - А ты быстро научился ремонтировать телевизоры? - прежнее опасение, что я не смогу ремонтировать телевизоры, опять овладело мной.
  
  - Научишься. Не переживай.
  
  Я опять, как в случае с Ниловым, не разделил его уверенности. Откуда они знают, что я научусь ремонтировать телевизоры? Получалась какая-то ерунда: я сомневался в своих способностях, а они не сомневались!
  
  Виктор положил "дипломат" на колени и достал из него газету. "Дипломат" был красивый - из тёмно-серого пластика, с никелированными замками.
  
  - Импортный? - предположил я.
  
  - Индийский, - кивнул он, накрывая "дипломат" газетой. - Достал по блату. Замки эти только ломиком можно вскрыть. Стол готов. Где твоя курица?
  
  Я достал курицу. Нежное мясо, запечённое с чесноком и майонезом, таяло во рту. Пассажиры, учуяв вкусный запах, заоборачивались.
  
  - Я даже на Северном полюсе был, - вдруг сказал Виктор. - Когда летел на Камчатку. Стюардесса сказала, что мы летим над Северным полюсом.
  
  По радио передавали новости. Сообщалось об одной из возможных причин недавней гибели американского космического корабля многоразового использования. Услышав впервые о катастрофе, я подумал не без злорадства: "Дохвастались. Лучший в мире!" Я не сомневался, что экипаж корабля не пострадал. Мне стало не до злорадства, когда я увидел в программе "Время", каким чудовищным фейерверком разнесло корабль. О судьбе экипажа ничего не сообщали. Я был уверен в том, что они спаслись! Сейчас диктор сообщал, что катастрофа произошла, возможно, из-за разрушения турбины в главном двигателе. Потом было сообщено о волнениях на Гаити и высказано предположение, что пожизненный диктатор Дювалье сбежит из этой страны.
  
  Виктор указал на "дипломат":
  
  - Однажды этот чемодан у меня украли.
  
  - Как украли?
  
  - Спёрли. По пьянке получилось. Я ремонтировал телевизоры напротив дома, - он оценивающе посмотрел на меня: понял ли я, где он ремонтировал телевизоры? Я не понял. Тогда он пояснил: - Мой дом напротив магазина.
  
  - Ты ремонтировал телевизоры в магазине?
  
  - Замки ломиком вскрывали, - удовлетворённо кивнул он, что я понял, где он ремонтировал телевизоры. - Думали там деньги. А там вон чего - радиодетали. Хорошо потом отдали. Ездил по всему Союзу и нормально. А в родном магазине спёрли. Мне было не до "дипломата" после бутылки. А утром, чёрт возьми, где? Ну, мне и говорят, слушай, ты ничего не терял? Конечно, терял, говорю, - "дипломат"! Хорошо отдали. Они думали, что там деньги, грузчики-то.
  
  
   4
  
  Город Кулебаки у автовокзала напоминал село: дома были одноэтажные, деревянные, огороженные заборами.
  
  Мы ждали автобус до магазина. Подъехал автобус - не наш, как я понял по реакции Виктора. Открылись двери. Толстая женщина в каракулевой шубе, войдя в автобус, сказала другой женщине, своей подруге, оставшейся на улице:
  
  - Чево стоишь? Поехали на двойке.
  
  - Я - на однойке, - та махнула рукой.
  
  Виктор посмотрел на меня с внезапным весельем:
  
  - Ты слышал, как она сказала? На однойке!
  
  Мне тоже показалось забавным, что женщина поедет на "однойке" - на автобусе, который ходил по первому маршруту. Интересно, почему нет слова "однойка", но есть слова "двойка" и "тройка"? По моему мнению, логично: "один" - "однойка", "два" - "двойка", "три" - "тройка".
  
  - Деревня, - пренебрежительно сказал Виктор. - Но мы тут долго не задержимся. Здесь два автобуса. Ходят по кругу. Один - по часовой стрелку, другой - против часовой.
  
  Увесистая коробка со смещённым центром тяжести оттягивала мне руку. Мы неправильно упаковали телевизионные блоки. Тяжёлый блок питания нужно было поставить посередине. А более лёгкие радиоканала и развёрток по бокам. Я был готов тащить эту коробку хоть на край света! Для меня всё было ново. Рано или поздно я самостоятельно начну ездить в командировки. Мне нужно всё запомнить, понять.
  
  В магазине Виктор сказал продавцу, что ему нужна заведующая. Продавец показала, где её кабинет. Узнав, откуда мы, заведующая удовлетворённо улыбнулась и сказала, что у них бракованных телевизоров сорок штук.
  
  - Сколько?! - поразился Виктор и, ошалело посмотрев на меня, воскликнул: - Ну, Захаров, скотина! Один телевизор! Ничего себе, один! Так, - он обратился к заведующей. - Нам нужна гостиница!
  
  - Сейчас узнаю.
  
  - Ночевать будет негде, - уедем! - пригрозил он.
  
  Большой склад магазина был забит упакованными в коробки телевизорами: от стены до стены и до потолка - в несколько рядов! Я никогда не видел сразу столько телевизоров - сорок штук! - и открыл рот от удивления. Здесь же было оборудовано место для ремонта - несколько столов, сдвинутых к стене.
  
  Сначала грузчики принесли телевизор, для которого мы привезли новые блоки, - радиоканала, питания и развёрток. Этот телевизор уже ремонтировали несколько раз. Я обратил внимание на надписи на упаковочной коробке:
  
  "Нет растра. Нужна ОС- 90ЛЦ2. 04.10.85".
  
  "ОС-ка нормальная. Нужен ТВС. 06.11.85".
  
  "Ну и мастер тут побывал. 27.11.85".
  
  "Ну и мастера тут побывали! 11.12.85".
  
  - Чего расчитался? - внезапно грубо спросил Виктор. - Схватил отвёртку! Снимай заднюю стенку. Сорок штук! А он читает мерзость какую-то. И вообще, куда не посмотрю, кругом одна мерзость!
  
  Бояров оскорбил меня. Он обозвал меня мерзостью! Откручивая шурупы задней стенки, я с новым интересом посмотрел на Боярова. Раньше я не придавал значения, что он был выше, мощнее меня.
  
  Он приступил к ремонту и опять выругался:
  
  - Ну, Захаров, скотина! Там всего один телевизор. Один!
  
  Я думал, что Виктор будет обучать меня ремонтировать телевизоры, - комментировать свои действия. Андрей Нилов подробно объяснял мне свои действия. А Виктор ничего не комментировал. Работал молча, как будто был один. Он определил мне задачу - снимать и ставить задние стенки.
  
  Виктор замерял напряжения, смотрел в схему. Я не знал, почему он ищет неисправность именно в этом узле, мне было трудно уследить, в каких точках он замеряет напряжения, почему именно в этих точках и какие напряжения там должны быть. Сужая круг поиска, он отыскал неисправный конденсатор. Заменил его и перешёл к другому телевизору, с которого я снял заднюю стенку.
  
  - Ты можешь объяснить, как нашёл его? - спросил я.
  
  - Некогда. Вот останется одна штука, тогда и покажу. Копайся полдня. Для регулировщика главное что? Он должен уметь очень быстро снимать задние стенки. Понял?!
  
  К закрытию магазина он отремонтировал восемь телевизоров.
  
  - Я как-то в Вологде за один день сделал двадцать пять штук, - устало сказал он, собирая инструменты, коробочки с радиодеталями в "дипломат". - Задействовал грузчиков. Дал им по отвертке. Они выставили мне телевизоры в один ряд, как в шахматах. Работал с утра до вечера без перерыва.
  
  Мы пришли в кабинет к заведующей.
  
  - Чтобы туда-сюда не таскать, - сказал Виктор, - я оставлю "дипломат" и блоки у вас. Да, - он словно бы вспомнил что-то. - Когда у вас приходят грузчики?
  
  - К открытию - в десять, - сказала заведующая.
  
  - В десять мы будем здесь. У вас давно эти телевизоры?
  
  - Получили на прошлой неделе.
  
  - А почему не дали телеграмму?
  
  - Мы их только вчера проверили.
  
  - Повезло Захарову, - сказал Виктор.
  
  В продуктовом магазине мы купили на ужин две бутылки кефира и батон. Виктор решил купить себе селёдку.
  
  - Ты любишь селёдочку, мерзость? Я люблю.
  
  Он опять оскорбил меня, назвав мерзостью!
  
  Мы шли в гостиницу. Было темно, холодно. Свет окон домов говорил о тепле, уюте, сытной еде, комфорте. Я не знал, где находится гостиница и во всём положился на Виктора. Мы вдруг оказались у столовой, находящейся на первом этаже трёхэтажного здания, со светящимися окнами, с высоким крыльцом. Аппетитный запах ужина витал в морозном воздухе. Столовая работала по определенным часам - утром, днём и вечером. До ужина оставалось двадцать минут.
  
  - Пошли, - Виктор подался к двери столовой.
  
  - Для чего тогда продукты взяли, мерзость? - Я тоже обозвал его: если меня обзывают, почему я не должен? Как поставишь себя, так и будут к тебе относиться. Ожидая ответа, я напрягся: неизвестно, как Виктор отреагирует.
  
  Тот насмешливо посмотрел на меня.
  
  - Сейчас поужинаем, - сказал он. - А кефир, батон и селёдку съедим завтра утром.
  
  С этих пор мы стали называть друг друга "мерзостью", "мерзотой", - без обиды, как если бы мы говорили друг другу "спасибо" или "пожалуйста".
  
  В зале столовой было безлюдно. Раздатчица в белом халате перекладывала у стойки тарелки.
  
  - Закрыто ещё, - увидев нас, сказала она.
  
  - Мы ждать не можем, - Виктор сказал тоном, не терпящим возражения.
  
  - Торопитесь?
  
  - Машина ждет, - он кивнул на дверь.
  
  Он сказал первое, что ему пришло в голову. Мне показалось это забавным. Я засмеялся. Виктор и раздатчица с недоумением посмотрели на меня. Я сразу перестал смеяться. Создалось глупое положение.
  
  - А вы не врёте? - недоверчиво спросила женщина.
  
  Виктор всем своим видом дал понять, что это не шутка, что нас действительно ждёт машина. Я тоже выглядел очень серьёзным.
  
  Она подала нам томатный сок, шницель с макаронами, хлеб.
  
  - Я тоже люблю посмеяться, но вовремя, - сказал Виктор, когда мы сели за столик. - Ты сдерживай свои чувства. Вопрос серьёзный, а ему смешно. Мне не понравилось.
  
  Раздатчица наливала в стаканы кофе.
  
  - Понял, там горячий кофе есть, а мы и не знали, - с сожалением сказал Виктор. - Возьмём по стаканчику?
  
  - После томатного сока?
  
  - Для желудка нормально. Ты просто сам не знаешь. У тебя это самомнение!
  
  - Может быть, предубеждение? - поправил я: самомнение - это преувеличенное мнение о самом себе.
  
  - Самомнение! - подумав, опять сказал он.
  
  Гостиница оказалась одноэтажным деревянным домом, барачного типа, придавленная снегом, проступала из темноты неясным контуром, тускло светилась занавешенными окнами.
  
  - Ну, точно, это она и есть! - воскликнул Виктор. - Гостиница "Золотой клоп"! Мы тогда с Иваном здесь жили.
  
  Двухместный номер, в который мы поселились, был длинным и узким, как пинал. Кровати стояли вдоль левой стены впритык спинками.
  
  По телевизору передавали оперу, - пел какой-то мужик с бородой. Виктор сразу переключил на другой канал. Рассказывали о передовом колхозе. Здесь было всего два канала. Так как смотреть было больше нечего, он оставил этот канал.
  
  - С Иваном мы здесь жили летом, - он лёг на кровать. - Комаров было! Как не старайся, а всех не убьешь. И вот ночью комары принялись за работу. Я махал руками, махал - бесполезно. Укрылся простынею с головою, чтобы в лицо не кусали. Просыпаюсь утром - вот такие шишки на теле! Клопы искусали. Спрятался от комаров под простынь, а клопы меня снизу, снизу! - он поднялся с кровати, широкоплечий, с округлыми бицепсами, и переключил телевизор на другой канал. По-прежнему передавали оперу. Бородатый мужчина, выпучив глаза, пронзительно пел. Эта опера вдруг негативно подействовала ему на нервы. - Ну что это? - он раздражённо опять переключил на передовой колхоз. - А может эта, поедим что-нибудь, а?
  
  - Так ведь только что ели!
  
  - Я есть хочу! - он выложил из своей торбы продукты - селёдку, батон, кефир - и начал потрошить селёдку. - Люблю я солёности. Аппетит разжёг, а потом... - он замолчал, подыскивая выражение. - А потом барана подавай!
  
  Селёдку он запивал кефиром.
  
  - А разве можно селёдку запивать кефиром?
  
  - У тебя это самомнение!
  
  В программе "Время" опять сообщали о гибели корабля, говорили о каком-то новом взрывчатом веществе, которое астронавты хотели испытать в космосе. И что теперь командование Береговой охраны обеспокоено поисками какой-то зелёной коробки, прикосновение к которой вызовет мгновенную смерть у человека.
  
  Виктор закурил. Я открыл форточку: я не курил и плохо переносил дым. Виктор вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
  
  А Дювалье все-таки сбежал из Гаити во Францию.
  
  - Надо бы в баню сходить, - Виктор почесал голову. - Ты мне мыла дашь?
  
  - Дам.
  
  
  - А крем для бритья у тебя есть?
  
  - Есть.
  
  - А то можно кремом вымыть голову.
  
  - Чего?! У меня его осталось мало.
  
  - Да его и надо немножко! Он же пениться, знаешь как! - Виктор затушил окурок. - Слушай, как "Время" закончится, на улице будет минус тридцать градусов. Я уже сплю. Не забудь закрыть форточку!
  
  ...Утром я почувствовал, что в номере очень свежо. Форточка оказалась открытой настежь. Я удивился: вчера сам лично закрыл её на защёлку!
  
  - Вить?
  
  Тот лежал лицом к стене. "Он ещё спит", - подумал я. Клопов, должно быть, извели. А комаров зимой не бывает. Я спал хорошо.
  
  Из форточки несло холодом. Я закрыл её. Окно выходило на занесённый снегом палисадник, дорогу и парк. Ветер тормошил промёрзшие ветви деревьев. Палисадник был завален снегом вровень с декоративным забором. Торчали из снега верхушки каких-то кустов.
  
  - Ты чего меня звал? - вдруг спросил Виктор.
  
  - Ты зачем открыл форточку?
  
  - Я не открывал.
  
  - А кто же тогда?
  
  - Не знаю. Сам удивляюсь, - он сел на кровать. - Мне приснился мерзостный сон. Всю ночь кошмар мучил. Будто я пошёл на медведя с перочинным ножом. Он мне вот-вот башку оторвёт. А я его ножом, ножом! - он сделал несколько колющих движений.
  
  Виктор приспособил под писсуар пустую бутылку из-под кефира с широким горлышком. Я узнал об этом, вернувшись из туалета. Туалет находился в другом крыле гостиницы. Я вошёл в номер в тот момент, когда он наполнял бутылку.
  
  - Ты чего делаешь?!
  
  - Не видишь, что ли? - он высунул бутылку в форточку и вылил из неё. - Я всегда так делаю. Неужели я буду шарахаться по коридору, - тем более, ночью? И ты давай. Бутылки жалко, что ли?
  
  Виктор решил побриться. Я предложил ему крем для бритья, но он отказался, сказав, что привык бриться с мылом.
  
  
   5
  
  Настало время идти в магазин.
  
  - Значит так, - сказал Виктор. - К Ленке я не успеваю. Кровь из носа - сегодня и завтра делаем все телевизоры. В воскресенье отдыхаем здесь. В понедельник утром едем в Выксу!
  
  Виктор оставил свой "дипломат" у заведующей. Я всё время думал о том, что его могут украсть грузчики. Мне постоянно вспоминалась история, рассказанная Виктором на эту тему. "Дипломат" оказался в целости и сохранности.
  
  Я опять снимал задние стенки. А мне хотелось заниматься ремонтом - замерять напряжения, менять радиодетали. В этом деле мало быть зрителем. Надо самому всё "пощупать". А иначе ничему не научишься. Я постоянно с болезненным раздражением помнил о том, что ещё ничего не знаю.
  
  Я снова попросил Виктора объяснить, как искать дефекты, но тот опять с раздражением отказался:
  
  - Сказал же тебе, когда останется последний ящик! Тогда и покажу. Будешь копаться сколько угодно!
  
  Тогда я взял схему и стал смотреть, где он ищет тот или иной дефект, в каких точках замеряет напряжения и какие их значения, анализировал, почему ищет и замеряет именно там и что неисправно, если напряжения не в норме.
  
  Грузчик, крепко сбитый угрюмый мужик, купил у Виктора электронную лампу, затем предложил отремонтировать телевизор у его знакомого. Чёрная густая щетина покрывала щёки грузчика и, разделённый ямочкой, мясистый подбородок; большой морщинистый лоб рассекал крупный шрам.
  
  Я ещё вчера обратил внимание на этого угрюмого мужика. С заведующей он говорил приказным тоном:
  
  - Ну, зачем он нам нужен? Если вы примете его, я уволюсь. Одна трудовая у меня заполнена, заполню и другую.
  
  Заведующая, женщина в возрасте, терпеливо слушала грузчика, и смущенная полуулыбка застыла на ее губах. Мне показалось странным, что какой-то грузчик ставит условия заведующей.
  
  - Я получаю сто пятьдесят, - объяснял он своё требование заведующей, - и торчу здесь целый день. Он будет получать сто, работая по совместительству. Будет приходить, когда захочет. Работа есть - его не будет. Работы нет - и он придёт. Уволюсь я, точно вам говорю.
  
  Он повёз нас к знакомому на своей машине. В который раз с любопытством посмотрев на грузчика, на его крупный шрам, рассекающий лоб, я спросил:
  
  - А откуда у тебя этот шрам?
  
  - Память об армии. Я стоял на посту, когда меня стукнули. Очнулся в степи. Голова разбита, автомата нет. Я пролежал в степи без сознания двое суток. Застудил все внутренности. Меня искали. Я сам выполз на дорогу.
  
  - А кто тебя стукнул?
  
  - А чёрт его знает! Наверное, друзья - китайцы! Я служил под Зайсаном - на китайской границе. И шороха не слышал. Очнулся в степи. У нас за два года десять человек погибло. И никого не нашли. Я первый, кому повезло. Один парень сам застрелился. Говорит начальнику караула: "На пост не пойду, хоть расстреливайте". Начкар достал пистолет: "Стреляйся!" Не всерьёз, конечно. А парень взял пистолет и застрелился. Офицера под трибунал!
  
  В его рассказ верилось с трудом.
  
  - Хорошо сообразил, в какую сторону ползти.
  
  - Какой сообразил! - засмеялся он. - Наугад! Меня заметили с машины. Хочу получить квартиру - по инвалидности. Я ведь с того случая инвалид. Год лечили. Сначала в Алма-Ате, потом в Москве. По моей роже можно догадаться?
  
  Грузчик выглядел нормально.
  
  - На инвалида ты не похож, - согласился я.
  
  - С того случая прошло пять лет - поэтому.
  
  Обычно демобилизуются в двадцать лет. Значит, сейчас ему двадцать пять. Но он выглядел далеко за тридцать!
  
  - Постой, а, сколько тебе лет?
  
  - Двадцать шесть. Чего, не верится? Я когда сюда устраивался, девчонки тоже не верили... В магазине меня заколебали. На базу, будь добр, отвези, даже в Горький возил. На своей машине. Уволюсь я, если что. В багажнике у меня дефицит. Когда в магазин привозят, часть продают, а какую-то часть ко мне в багажник. Кассеты, пластинки. Заведующая попросила. А то ведь как нагрянут проверяющие, а дефицит-то весь и под прилавком. У нас кто дефицит покупает, заведующая говорит мне. Тогда я иду к машине и достаю. А иначе, как вы думали?
  
  Худощавый лысый мужчина, к которому мы приехали ремонтировать телевизор, сообщил нам, что у него есть друг, который хорошо знает главного инженера нашего телевизионного завода.
  
  - Какого завода? - переспросил Виктор.
  
  - Вашего, - кивнул мужчина. - Вы ремонтируйте, а я обед сготовлю, - и он ушёл на кухню, откуда вскоре послышалось, как что-то жарится или разогревается на сковородке.
  
  Виктор не взял денег за ремонт, отказался категорически. Мужчина удивился, поблагодарил, пригласил к столу. Он приготовил макароны с куриными яйцами. Открыл банку вкусной говяжьей тушёнкой. Мужчина дал понять, что тушёнку надо есть экономно: положил себе немного. Виктор без смущения вывалил на свою тарелку целую гору, а потом основательно подчистил банку ложкой.
  
  
   6
  
  Мы отремонтировали все телевизоры на следующий день - в субботу во второй половине дня. Оформили документы, и пошли в гостиницу.
  
  Темнело, падал снег. Завтра - воскресенье. Я не знал, чем мы будем заниматься? Весь день лежать на кровати и тупо смотреть телевизор? Надо купить газеты или книгу. Ещё можно сходить в кино.
  
  - Давай-ка, мерзость, сюда зайдём, - Виктор указал на винный магазин.
  
  - У меня денег нет.
  
  - А у меня, думаешь, есть?!
  
  От аванса у меня осталось, примерно, столько, чтобы доехать до Выксы, заплатить за гостиницу, питание и вернуться домой. Я думал, что Виктор купит одну бутылку, - он взял две!
  
  - Куда столько, мерзота?!
  
  - Денег пожалел?
  
  - Нам хватит денег на обратную дорогу?
  
  - Хватит!
  
  В соседнем продуктовом магазине Виктор купил на закуску пол-литровую банку маринованной фасоли.
  
  - Ты что, будешь её есть? - удивился я.
  
  - При случае выкинем. Она стоит тридцать пять копеек вместе с банкой. Понял?
  
  Когда мы пришли в гостиницу, стемнело окончательно. Мы пили водку, сидя за столиком напротив друг друга. Виктор был мрачный, смотрел на меня отчуждённо, враждебно, с неприязнью.
  
   Его мрачное настроение я объяснял тем, что он должен быть у Лены. А он был непонятно где, - в каких-то Кулебаках, в какой-то гостинице. Отчуждённое, враждебное отношение ко мне, я объяснял моим поведением на работе.
  
  Я извёл его вопросами, как ремонтировать телевизоры! Если бы он начал объяснять, мы, наверное, на самом деле до сих пор не управились бы с работой. А что мне было делать? Без личного опыта ничему не научишься.
  
  У нас были разные несовместимые задачи. Его ждала Лена. Они договорились о встрече. Он взял меня с собой, чтобы я снимал задние стенки. А я поехал в командировку для того, чтобы научиться ремонтировать телевизоры!
  
  - Давай я сейчас возьму тебя за руки и на баш натяну! - вдруг предложил Виктор. - Спорим, не вывернешься?
  
  - А как ты спишешь лампу, которую продал грузчику? - я перевёл разговор на другую тему.
  
  На его лице появился ответ, что лампу он спишет элементарно:
  
  - В бытовке наберу неисправных через знакомых ребят и спишу на какой-нибудь телевизор. Вон уже сколько отремонтировал.
  
  - А если ОБХСС-ник купит у тебя, а потом покажет документ?
  
  - Выкинут с работы - и все дела. Сколько ребят на этом попалось. А я всегда начеку. Вот и с этого мужика ничего не взял. Его, видишь ли, друг знает главного инженера нашего завода. Возьмёшь деньгу, пойдёт по цепочке, и не успеешь вернуться из командировки, как тебя выкинут с работы. Я специально у него всю тушёнку съел. Видел, как он жалел её?
  
  Утром Виктор распечатал другую бутылку. Я не пришёл в себя от вчерашней дозы, пил символически, - чтобы поддержать.
  
  - Однажды пили с Иваном у меня дома, - рассказывал Виктор. - И вдруг кто-то позвонил. Я как был в носках, так и вышел. Смотрю, парень стоит незнакомый. И говорит примерно таким текстом, что я обидел его девчонку, и он хочет поговорить со мной тет-а-тет. Я говорю, ладно, только тапочки надену. Я был без тапочек. И без предупреждения врезал ему. Столкнул вниз по лестнице и вернулся к Ивану. Не успел сесть за стол - опять кто-то звонит. Открываю. Опять этот. И говорит, что он не удовлетворён. Тогда я опять врезал. Парень упал. Иван ударил его ногой. Потом привели его в чувство, обмыли под краном и отпустили. Сели за стол, но опять кто-то звонит. Что ты будешь делать! Этот парень снова пришёл, - два пузыря водки подмышкой. Мириться надумал.
  
  Было воскресенье. Я не знал, чем заняться? Может, действительно, пойти в кино? Если пойти в кино, то сначала надо побриться.
  
  Взяв бритвенные принадлежности, я пошёл в туалет. В полутёмном вестибюле сидела в кресле у журнального столика молодая женщина. "Она, вроде, ничего", - подумал я. Полумрак помешал разглядеть женщину лучше. Когда я возвращался в номер, в вестибюле уже горел свет, а женщина пристально смотрела на меня! Она была некрасивая, - какая-то болезненно-худая. В полумраке она выглядела значительно лучше, привлекательнее. "Ошибочка вышла", - подумал я.
  
  Виктор лежал на кровати лицом к стене. Не успел я сесть на кровать, как дверь открылась, и женщина спросила с порога:
  
  - Выпить есть?
  
  - Нет, - сказал я.
  
  - А закурить?
  
  Виктор повернулся, - удивленно посмотрел на неё:
  
  - Чего стоишь? Заходи, - и сел на кровать.
  
  Она вошла, прихрамывая. Виктор дал ей закурить и сам тоже закурил.
  
  Оказалось, что она уже месяц живёт в этой гостинице, тоже в командировке и теперь переезжает в Дом крестьянина.
  
  - Ты проводишь меня до остановки? - она обратилась ко мне. - А то у меня нога болит.
  
  - Нет.
  
  - Ладно тебе - проводи.
  
  Она выглядела отталкивающе: губы растрескавшиеся, зубы с желтизной; пальто нечистое, мех, обшитый по кайме капюшона, облезлый.
  
  - Проводишь?
  
  - Слушай, - Виктор опять лёг на кровать, - приходи сегодня вечером и подругу приводи.
  
  - А у меня нет подруги. Ещё ни с кем не познакомилась.
  
  Докурив сигарету, женщина затушила её о стол:
  
  - Ну, так проводишь?
  
  - Сказал же - нет! - с раздражением отказался я.
  
  - Да что ты боишься-то? Не бойся. Не пожалеешь.
  
  - Было бы, о чём жалеть.
  
  - Пошли.
  
  - Да не пойду я никуда!
  
  - Короче, - сказал Виктор, - что пристала к парню? Видишь, не хочет. Иди отсюда к чёртовой матери!
  
  - А я не с тобой разговариваю.
  
  - Ты не поняла?!
  
  Она неохотно вышла из комнаты.
  
  - Переезжает в Дом крестьянина, - сказал Виктор. - Вот и переезжает, что выгнали её отсюда. Мерзость!
  
  Они густо накурили. Я открыл форточку. Жёлтые следы мочи на снегу у окна стали заметнее. Он продолжал использовать бутылку! Эти следы были обширные настолько, как будто справила нужду лошадь. "А если увидят соседи?" - забеспокоился я и перевёл взгляд на Виктора, который лежал на кровати. Он понял причину моего беспокойства, беспечно засмеялся и отвернулся к стене.
  
  В кино я так и не сходил. Было очень холодно! Постояв немного на автобусной остановке, я окоченел и торопливо вернулся в тёплую гостиницу.
  
  
   7
  
  На следующий день - в понедельник утром - поехали в Выксу.
  
  Билеты продавались без указания мест. Оттеснив какого-то мужчину, я первый протиснулся в автобус и, предъявив шоферу билет, занял крайнее правое место на заднем сидении. Из-за близости печки это место обогревалось лучше, чем какое-либо другое. Мужчина, которого я оттеснил, лет пятидесяти, в каракулевой шапке, пальто, с красным от мороза носом, пришёл следом. Но место уже было занято. С нескрываемой злобой посмотрев на меня, он вдруг заорал:
  
  - Вы посмотрите на него! И это называется строитель коммунизма! По роже бы тебе съездить, гад! - И, негодуя, ушёл вперед автобуса.
  
  Магазин, в котором нам предстояло работать, находился рядом с автостанцией и напоминал деревенскую избу. Мы оба испытали удовлетворение оттого, что искали магазин недолго: на улице было неимоверно холодно! Но магазин оказался закрытым: воскресенье и понедельник были выходные дни.
  
  - И почему именно в понедельник?! - психанул Виктор. - Везде, как у людей. А именно тут, где надо - в понедельник!
  
  Погода портилась. Давно не было такого холода. Казалось холоднее некуда, но мороз прибавлялся. Мы окоченели, дожидаясь автобуса до гостиницы.
  
  Гостиница оказалась современной, благоустроенной.
  
  Мы намерзлись так, что решили больше не выходить на улицу. Завтракали и обедали в буфете. Выбирали, что дешевле - варёные яйца и кофе: деньги заканчивались. Вечером долго молча лежали на своих кроватях. Стала доноситься музыка - из ресторана, который находился на первом этаже гостиницы.
  
  - Послушай-ка, мерзость, - нарушил молчание Виктор, - сколько у тебя осталось денег?
  
  - Шесть рублей.
  
  - А у меня червонец. Пошли в ресторан. Поедим, как люди. А то у меня изжога от яиц и кофе. А завтра что-нибудь придумаем.
  
  В ресторане Виктор заказал водку, два салата из капусты, два бифштекса с картошкой. Ужин обошёлся нам в десять рублей. У меня остался один рубль. То есть я остался без денег - за двести километров от дома! Такое случилось со мною впервые. Я испытал новое, оригинальное чувство.
  
  В номере я вымылся в душе, обтёрся полотенцем и забрался в постель. Виктор сидел в кресле - смотрел программу "Время".
  
  - Дай-ка мне, мерзость, крем для бритья, - попросил он.
  
  Виктор побрился и вымылся. Распаренный залез на кровать и стал расчёсывать свои густые кудрявые волосы.
  
  - Надо массажную щётку. Этой ничего не получается, - он пренебрежительно бросил расчёску на стол.
  
  Диктор сообщал прогноз погоды. Завтра Волго-Вятский район, в котором находилась наша Горьковская область, окажется в центре антициклона. Ночью температура понизится до минуса тридцати восьми градусов.
  
  - Ты слышал?! - потрясённо воскликнул я. - Ты слышал или нет?! Ночью будет минус тридцать восемь градусов!
  
  - Нет, как же мне волосы расчесать? - Виктор недоуменно смотрел на своё отражение в зеркале, висевшее на стене. - И голову вымыл - ничего не помогает.
  
  - Ты чем вымыл голову? - насторожился я.
  
  - Кремом. А что? Он же пенится, знаешь как! Да я мало выдавил - на ладошку! И всё равно волосы не промыл. Что делать-то, а?
  
  - Тебе за эти годы не надоело ездить?
  
  - Привык я. Сам прошусь. Если нет ничего хорошего, проехался по деревням - вот как сейчас. А вернусь в отдел - поеду в Лабытнанги.
  
  - А где это?
  
  - Рядом с Салехардом. Сорвалось у меня с Ленкой. Всю неделю без женщины. Приеду домой, - скажу, девчонки, выручайте, а то помру!
  
  - Ленке скажешь?
  
  - Её теперь, разве, найдёшь? Есть ещё одна, - в моём доме живёт. А то к жене пойду. Нет, вообще-то, не пойду. Ну, её к чёрту!
  
  - Ты женатый?
  
  - Развёлся. Жена, кстати, зовёт меня. Говорит, возвращайся. Но я не пойду. Сперва пусть алименты снимет, - у меня сын. Тогда я ещё подумаю. Я сразу поставил ей такие условия.
  
  
   8
  
  Диктор не ошибся с прогнозом погоды. Волго-Вятский район, без всякого сомнения, оказался в самом центре антициклона. Мороз, усиленный ветром, с жадностью набросился на меня. Быстро одеревенели пальцы рук. Щёки и нос - щипало. Время от времени я растирал лицо, опасаясь обморожения. Виктору тоже доставалось. Его губы перекосило. Большие усы густо заиндевели.
  
  Мы ввалились в магазин, и я облегчённо подумал: "Сейчас отогреюсь, сейчас!". Но почему-то не ощутил тепла. В магазине было холодно, почти как на улице! Разве что, ветра не было. Помещение отапливалось дровами. Накануне были выходные, и печку, разумеется, не топили!
  
  - У нас станет тепло к обеду, - "обрадовала" директор магазина, женщина лет тридцати пяти, в фуфайке, шапке и валенках. - Пока печка раскочегарится.
  
  - Как же так? - Виктор зябко потирал руки. - Работать как?
  
  - Ну, у вас тут и дубак! - потрясённо воскликнул я.
  
  - Будто у вас в Горьком теплее. Ещё хуже дыра, чем Выкса!
  
  - А вы откуда знаете?
  
  - Каждый месяц за товаром езжу. А это что у тебя? - она спросила Виктора, указав на цифры на его дублёнке у воротника. - Где тебе штамп поставили?
  
  - В колхозе. Там всех племенных быков клеймят. А что?
  
  Директор предложила нам отремонтировать телевизор своему знакомому. Мы, разумеется, согласились. Она позвонила ему. И тот вскоре приехал. Виктор спросил мужчину, что с телевизором? Не переключались каналы. То есть был неисправным блок СВП - селектор выбора программ.
  
  - У нас в сенсоре, - как мог, объяснял мужчина, - горит одна лампочка. Остальные каналы не работают. Чтобы переключить с канала на канал, приходится переставлять перемычку. И нас это очень смущает. Ну, как? - он пытливо посмотрел на нас: сможем ли мы исправить такой дефект?
  
  Подумав, Виктор спросил:
  
  - А двадцать пять рублей за ремонт вас не смущает?
  
  - Не смущает.
  
  Дефект оказался "элементарным": залипла кнопка выбора программ. Я заметил, что все дефекты кажутся простыми, когда отремонтируешь телевизор. Телевизор, кстати, не работает всего по двум причинам: есть контакт там, где он не должен быть, и нет контакта там, где он должен быть.
  
  Виктор быстро отремонтировал телевизор, минут за пять, но сообщил об этом через полчаса. Обосновывая заработок, он изображал интенсивную работу: долго смотрел в схему, замерял напряжения, проверял радиодетали.
  
  - У меня две дочери. Прямо не знаю, как быть, - вдруг горестно сказал мужчина. - Одной уже семнадцать лет. Надо красиво одеваться. Я работаю в трёх местах. И в школе, и Доме культуры. Хорошо, - жена профессиональная портниха. Зимнее пальто дочери обошлось всего в пятьдесят рублей. Сама всё сшила. Скоро и вторая подрастёт. А сапоги женские стоят сто двадцать рублей! Ужас какой-то. Крутишься, как заведённый. Денег постоянно не хватает. Может, возьмёте пятнадцать рублей? - он с надеждой посмотрел на Виктора.
  
  - Двадцать, - уступил тот.
  
  Когда мы вернулись в магазин, директор подкидывала берёзовые поленья в печку. Поленья интенсивно горели, с треском и шипением, охваченные жаркими языками красно-жёлтого пламени. Увидев нас, директор подозвала мужчину, стоявшего у прилавка. Оказалось, ему тоже надо отремонтировать телевизор. У его телевизора была неисправна кадровая развёртка.
  
  - Каких-то монстров показывает, - весело объяснил он. - Голова вытянута, как дыня. А туловище и ноги сжаты.
  
  Местный мастер не смог отремонтировать его телевизор и предложил отвезти в мастерскую. Предложить легко. А на автобусе один не увезёшь. Телевизор был тяжёлый: весил шестьдесят килограммов!
  
  - Я обратился к другому телемастеру, - рассказывал он. - Живёт на соседней улице. Самоучка. Упрашивал его, упрашивал. А он и говорит, ты один край телевизора приподними и брось. Пришёл я домой, - приподнял и бросил! Жена испугалась: "С ума сошёл?!" Я и водку купил, - поставил в холодильник. Я неделю его упрашивал! Ходил я вокруг холодильника. Ходил. И всю водку сам выпил.
  
  Виктор взял за этот ремонт тоже двадцать рублей. Он дал мне взаймы пятнадцать рублей. Финансовый вопрос был решён: этих денег нам хватит с избытком.
  
  - Однажды у Ивана тоже закончились деньги, - вдруг засмеялся Виктор. - Он пришёл на базар и стал продавать радиодетали. Купите лампочку, - выражение лица Виктора стало жалостным, умоляющим. - За полцены. Пожалуйста. Купите. На билет до дома не хватает!
  
  В автобусе, на котором мы возвращались в магазин, мы сидели спиной по ходу движения. Перед нами была обширная задняя площадка с немногочисленными пассажирами, держащимися за поручни.
  
  - Видишь двух девчонок? - тихонько сказал Виктор, указав на девушек на задней площадке. - Познакомься с ними. Ты помоложе. Давай!
  
  Им было, наверное, лет по восемнадцать, модно одетые, румяные от мороза и, между прочим, красивые. Мне сразу вспомнились слова известной песни: "Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные". Они негромко оживлённо разговаривали друг с другом, не обращая ни на кого внимание.
  
  Я растерялся. Мне это знакомство, как снег на голову. Я ехал в магазин. Никого не трогал. Сначала мне нужно морально подготовиться!
  
  - А что я им скажу?
  
  - В кино пригласи.
  
  Я задумчиво посмотрел на них. А если они откажутся? И что дальше говорить? Обождите, я спрошу друга? Я вдруг понял, что не смогу познакомиться.
  
  - Не, они слишком молодые.
  
  - В самый раз. Давай.
  
  - Им лет по шестнадцать!
  
  - Какие шестнадцать? Двадцать! Если не старше.
  
  - Не.
  
  - Где ты герой, а тут...
  
  Вдруг девушки направились в нашу сторону.
  
  - Видишь, сами идут к нам. Давай!
  
  Они сели напротив нас на сидение, освободившееся после остановки.
  
  - Ой, девчушки, - Виктор радостно улыбнулся, - как насчёт свободного времени? Вечерком встретимся, а? В кино сходим. Мы вас пирожным угостим!
  
  Они недоумённо переглянулись и ушли вперёд автобуса.
  
  
   9
  
  В магазине было уже тепло. Но телевизоры ещё не прогрелись. Телевизор, вытащенный из упаковочной коробки, сразу запотел, - как, например, запотевает бутылка водки, вытащенная из холодильника. Влага и электричество - несовместимы для ремонта. Никто не знал, сколько нужно времени, чтобы тепло проникло в коробки. Сколько ещё ждать? До следующего утра? Виктор махнул рукой. И мы приступили к работе.
  
  Второй телевизор подряд попался с дефектом по цветности. И если в первом была "дохлой" микросхема, то в этом - неизвестно что. Виктор замерял напряжения, стучал ручкой отвертки по монтажу. Чем дольше он не мог отремонтировать, тем больше нервничал. И всё же он нашёл, почему не было цвета - из-за пробитого диода в коммутаторе.
  
  - Повезло, - сказал он.
  
  В следующем телевизоре тоже не было цвета. Виктор сразу проверил коммутатор - все диоды были целые. И напряжения на выводах микросхем оказались нормальные. Он опять почувствовал раздражение: не было ни одной зацепки, в каком узле искать дефект!
  
  - В вашей деревне вообще нельзя телевизоры продавать! - вдруг раздражённо сказал он продавцу, которая случайно проходила мимо. - А цветные - тем более. У вас тут зона неуверенного приёма!
  
  Всё получалось не так, как ему хотелось. В Кулебаках вместо одного телевизора оказалось сорок. Приехали в Выксу - магазин закрыт. Начали работать после обеда. Потом пошли телевизоры с дефектом по цветности. Почему не было цвета, зависело от многих причин. В том числе, из-за неуверенного приёма. Виктор не любил ремонтировать телевизоры с таким дефектом.
  
  Я видел, в каком он настроении. Раздражение Виктора зародило у меня дискомфорт, ожидание худшего. Я устал от него. Я больше не интересовался, как ремонтировать телевизоры. И жалел, что поехал с ним. У другого регулировщика я научился бы большему. Мне было жаль напрасно потерянных дней.
  
  Лучше бы я поехал в командировку с Андреем Ниловым. Он был противоположностью Виктора, - мягкий, вежливый, терпеливый. Я всякий раз с благодарностью вспоминал, как он обучал меня ремонтировать телевизоры.
  
  Виктор поручил мне заменить микросхему, а сам перешёл к другому телевизору. Но и тут не было цвета. Уже в четвёртом подряд!
  
  - Я так больше не могу, - говорил он, замеряя напряжения. - Все напряжения есть. А цвета - нет. Тут сигнал слабый. Видишь, снежит, - изображение было "со снегом" - с помехами. - Да ещё антенна. Разве это антенна? Проволка!
  
  Цвета не было из-за того, что не было напряжения "насыщенность". Виктор расправился с телевизором быстро, как голодный волк с ягненком.
  
  Я ещё возился с микросхемой. Выпаивая её, боялся повредить токопроводящие дорожки и с непривычки волновался так, что у меня даже руки дрожали.
  
  - Ну что это?! - разозлился Виктор. - Отойди отсюда к чёртовой матери! Времени совершенно нет. Ну и выбрал же я себе напарника!
  
  Я обиделся на Виктора: он заорал на меня, как на врага. Я не заслужил такого обращения! Больше никто и никогда не заставит меня поехать с ним в командировку. Зачем мне это надо? Я поехал с ним в первый и последний раз.
  
  Первое впечатление - обманчивое. Я думал, что он человек адекватный. А он ненормальный. Говорит, давай, я ударю тебя головой? У него, действительно, не все дома: приспособил бутылку из-под кефира под писсуар.
  
  Дефект оказался не из-за микросхемы. Телевизор отставили и вернулись к нему на другой день, когда отремонтировали все телевизоры.
  
  - Сейчас будет творческая работа, - сказал Виктор. - Ты мечтал покопаться? Мечтал. Сейчас покопаешься!
  
  Он включил телевизор, - изображение было цветное.
  
  - Работает, - сказал я.
  
  - Не спугни!
  
  Директор приняла телевизор. Виктор подал ей командировочные удостоверения и акты. Она расписалась, поставила печати. Мы вышли на заваленную снегом улицу с ледяным встречным ветром. Больше нас тут ничего не держало.
  
  
  
  
  
   БЕЗОТКАЗНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
  
  
   1
  
  Мы шли через парк по очищенному от снега тротуару в Районный отдел внутренних дел: нам надо оформить разрешение на проживание в погранзоне. Солнце припекало, сугробы выглядели оплавленными. По обе стороны тротуара были согретые солнцем чёрные тополя и липы, зелёные сосны и ели.
  
  У здания РОВД, аккуратного особняка в глубине парка, я сказал умиротворённо, разнеженный тёплым солнышком:
  
  - Славный день, да?
  
  - Тихо, - властно оборвал Виктор. - Здесь все ОБХСС-ники.
  
  - А чего я такого сказал?
  
  - Вот даже этого - не говори!
  
  В РОВД мы зашли в какую-то комнату и подали сотруднику, некой женщине, выглядевшей строго и властно, наши документы - паспорта, командировки и заявление, подписанное заместителем директора завода по экономическим вопросам, с просьбой разрешить нам жить в пограничных городах - Краснокаменск, Александровск-Сахалинский и Магадан. Женщина, внимательно ознакомившись с документами, оформила нам пропуска.
  
  После командировки в Кулебаки и Выксу я не поверил бы, если бы мне сказали, что я опять поеду в командировку с Бояровым. Во-первых, он не учил, как ремонтировать телевизоры. Ездить с ним означало терять напрасно время. Во-вторых, у Боярова был неуравновешенный характер. Я устал от него.
  
  Захаров предложил ему самому выбрать напарника, как он выразился, для психологической совместимости. Тот предложил мне.
  
  Я сразу согласился! Не часто выпадает случай побывать на другом конце страны! Когда ещё, при каких обстоятельствах я окажусь в девяти тысячах километрах от дома, рядом с Японией, увижу остров Сахалин, помочу руку в Тихом океане, пройдусь по улицам Магадана, столице золотопромышленного района?! Такой случай, возможно, мне больше не представится. Я не мог отказаться!
  
  Кроме городов, указанных в пропуске, нам нужно было ещё в Горхон и Мухоршибирь, посёлки в Бурятской АССР, и Зею, город в Амурской области. Разрешение на проживание в этих населённых пунктах не требовалось.
  
  Не знаю, почему Виктор взял меня с собой. Может быть, его не оставило равнодушным, с каким интересом я расспрашивал его, где он бывал? Или, возможно, он решил, что у меня покладистый характер?
  
  Получив пропуска, мы пошли на автобусную остановку: нам нужно было на завод.
  
  Был конец февраля. Тёплое солнце, капель, ласковый ветер, оплавленный солнцем снег невольно наводили на мысль о близости весны.
  
  - Восьмое марта отпразднуем в Чите, - Виктор многообещающе посмотрел на меня. Краснокаменск находился в Читинской области.
  
  - У тебя там знакомая?
  
  - Валя, - кивнул он. - В "Электроне" работает.
  
  Рядом с автобусной остановкой находился винный магазин.
  
  - Возьмём водчонки? - предложил Виктор.
  
  - Я пить не буду, - категорично отказался я. На этой работе можно стать алкоголиком. Телемастеров уважали. Им предлагали выпить все кому не лень.
  
  Виктор занял у меня пять рублей до аванса.
  
  После постановления ЦК КПСС, Совета министров, Верховного Совета о борьбе с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения спиртное стали продавать после двух часов дня. Двух ещё не было. Но Виктор всё равно купил с чёрного хода: в этом магазине у него работала знакомая.
  
  У проходной завода мы встретили Андрея Нилова. Виктор и Нилов, как мне показалось, чересчур радостно поздоровались; закурили. Позже Виктор сообщил мне, что они не виделись месяца два. То один был в командировке, то другой. Сегодня у Нилова был день отчёта. Он вернулся из командировки и отчитывался. Потом Нилов пошёл на автобусную остановку, а мы - в бухгалтерию.
  
  - Года три назад полетели с ним в Новосибирск, - рассказывал Виктор. - Он тада тока устроилси, - он изобразил деревенский говор Нилова, исказив его. - Я сказал ему одеться поприличней. И он надел красные расклешённые брюки! Можешь представить?! Уже прошло три года, а его там до сих пор вспоминают!
  
  Мы выписали аванс по пятьсот рублей. У меня впервые оказалось сразу столько денег, - пятьсот рублей, - почти три месячных зарплаты! Виктор держался так, как будто не занимал у меня пять рублей на бутылку. "Потом отдаст", - подумал я. Мне показалось нетактичным напомнить ему.
  
  Я думал, мы идём на склад за радиодеталями, но Виктор вдруг пошёл в другую сторону, как оказалось, в механический цех. В цеху было шумно: работали всевозможные станки. Чувствовался запах гари и масла. Лампы дневного света горели ярко. Из этого цеха мы прошли на участок покраски. Запах краски оказался настолько сильным и едким, что у меня сразу перехватило дыхание. Опять вышли на улицу - напротив здания, в котором находился наш склад.
  
  "Значит, мы спрямили путь", - подумал я.
  
  Но Виктор опять повернул к другому зданию.
  
  - Мы куда? - не понял я.
  
  - К Николаю зайдем.
  
  - Твой друг?
  
  - Вместе учились в институте.
  
  - У тебя высшее образование?! - удивился я.
  
  - Незаконченное.
  
  - Бросил?
  
  - Что, значит, "бросил"? Выгнали!
  
  В кабинете, в который мы вошли, за столом сидели двое мужчин: Иван Скляров, бывший напарник Виктора по командировкам, и Николай, полноватый, с кустистыми бровями, мясистым носом. Николай посмотрел на Виктора из-под своих мохнатых бровей с нескрываемой досадой.
  
  - Я уже думал, ты не придёшь, - повеселел Иван.
  
  - Давайте в другом месте, - с протестом сказал Николай. - Меня начальник ждёт.
  
  - Есть, чем открыть? - Виктор поставил на стол бутылку водки.
  
  - В другом месте! Понимаете?
  
  - Да мы по-быстрому!
  
  Виктор налил в гранёный стакан водки и кивнул мне:
  
  - Давай.
  
  - Не буду я. Я же говорил тебе!
  
  - Да ты хотя бы пригуби! - потребовал он.
  
  - Я тоже не буду, - отказался Николай.
  
  - Ну а ты почему?
  
  - Говорил же. Мне надо к начальнику!
  
  - А мы уезжаем на месяц, - сказал Виктор. - Вернёмся в конце марта. Гармонь, Мухомор, - он переврал название посёлков Горхон и Мухоршибирь, - Зея, Сахалин, Магадан. Нас не будет целый месяц.
  
  - А на полгода тебя не могут услать? - спросил Николай.
  
  - Я заработал в Зее триста рублей, - сообщил Иван.
  
  - Да? - Виктора заинтересовала эта информация.
  
  - Отремонтировал шестнадцать "Садко" по двадцать рублей. Вы будете в магазине "Юбилейном"?
  
  - Будем.
  
  - Передайте привет Анне Федорове, - взгляд Ивана потеплел, губы изогнулись в улыбке. - Тоже заработаете. Хороший магазин. Я был в Зее несколько раз и всегда зарабатывал.
  
  Такие заработки были возможны, во-первых, потому что заводы давали согласие на ремонт своих телевизоров, считая, что так будет дешевле, выгоднее, чем присылать своего представителя, а, во-вторых, - по собственной инициативе магазина, если вдруг срывался план по продаже и, как следствие, - премия.
  
  - Всё, мужики, заканчивайте, - Николай посмотрел на часы.
  
  - Да мы только начали!
  
  - А я говорю, расходимся! - он поднялся со стула.
  
  - Обожди ты пять минут. Сядь!
  
  - Не могу я, - он сел. - Меня ждёт начальник.
  
  Виктор указал на свои ботинки:
  
  - В Греции круглый год тепло и делают зимние ботинки. У нас дубак девять месяцев и не делают.
  
  - На рынке купил?
  
  - В Краснокаменске. Вторая Америка. Там шмоток импортных, как грязи! И знаете почему? Уран добывают. Московское снабжение.
  
  - А всё почему? - начал объяснять Иван. - Обувной фабрике дают план не в штуках, а в тоннах. Вот они и делают абы как, лишь бы потяжелее. Бах, бах - полтонны есть! Точно вам говорю, - я знаю. Почему у нас нет детской обуви? Потому что она весит мало.
  
  - А я говорю, расходимся! - опять поднявшись со стула, потребовал Николай настолько категорично, что любой посчитал бы наглостью оставаться дольше. - Всё! Меня начальник ждёт! Сколько можно говорить?!
  
  Виктор и Иван посмотрели на бутылку водки, которая была опорожнена на одну треть. Её надо где-то допить. А где её допить? Не на улице же.
  
  - Иди, а мы здесь посидим, - предложил Виктор.
  
  - Да, - согласился Иван.
  
  Николай рассчитывал, что они уйдут, - это было заметно.
  
  - Но я не скоро приду.
  
  - Мы дождёмся тебя. Мы никуда не торопимся!
  
  Мне было не интересно с пьяными. Если бы не дела, я тоже ушёл бы. Нам надо получить радиодетали и купить билет на самолёт.
  
  Меня настораживало, что мы полетим на самолёте: бывает, что они падают. Если поезд столкнётся с другим поездом, можно уцелеть. А если самолёт упадет, погибнут все. Я посмотрел на Виктора, Ивана и устыдился своего страха. Они регулярно летают. И ничего - живые.
  
  - Надо к Сашке зайти, - сказал Виктор.
  
  - Я говорил тебе, что Сашка заклеил лодку?
  
  - Николай опять проткнёт!
  
  Они вдруг громко несдержанно засмеялись.
  
  Я уже слышал эту историю. Они рыбачили на Волге. Николай напоролся на что-то острое. Я совершенно не понимал, что здесь смешного?
  
  "Значит, это он", - подумал я и, посмотрев на дверь, в которую вышел Николай, вдруг усомнился:
  
  - Этот Николай-то?
  
  - Этот! - кивнул Виктор.
  
  - А зачем тебе Сашка? - спросил Иван.
  
  - Я ему должен.
  
  В кабинет вошла молодая женщина в белом халате. Она не ожидала увидеть нас и растерянно остановилась.
  
  - Проходи, Галочка, - сказал Виктор.
  
  - Присаживайся, - Иван указал на свободный стул.
  
  - А где Николай?
  
  - У начальника.
  
  Ещё не затих звук его голоса, как в кабинет торопливо вошёл Николай, запыхавшийся, с растрёпанными волосами.
  
  - Ты что-то быстро, - Виктор с подозрением посмотрел на него.
  
  - Он уехал куда-то.
  
  ...На улице Виктор сказал Ивану:
  
  - Обратил внимание, как хотел нас выпроводить? Галю ждал. Придумал про начальника. Он звонит ей и говорит: "Галя, я - полный, - Виктор засмеялся. - Я - полный!" И она приходит.
  
  Они решили взять ещё одну бутылку водки, а потом идти к Сашке, который тоже работал на заводе.
  
  - Дай ещё пятёрку, - Виктор обратился ко мне.
  
  Я с изумлением посмотрел на него: мы только что получили по пятьсот рублей! Я думал, что Виктор отдаст долг, а он опять занимает!
  
  - Я должен Сашке сто, - начал объяснять Виктор. - Хочу отдать после командировки. Если уговорю его, сразу рассчитаемся. Давай для ровного счёта.
  
  Он убедил меня, и я опять дал взаймы.
  
  Мне надоело таскаться с ними. Я чувствовал, что сегодня уже не получится ни с радиодеталями, ни с билетом на самолёт.
  
  - А может, я домой поеду?
  
  - Давай, - согласился Виктор. - Всё завтра сделаем.
  
  
  
   2
  
  Виктор приехал в аэропорт с молодой женщиной, выглядевшей счастливо, в коротком драповом пальто, рыжей лисьей шапке. Это была Лена! Я видел её всего один раз месяц назад в коридоре заводоуправления и не сразу узнал.
  
  Лена держала Виктора под руку. Тот оценивающе посмотрел на меня. Он сказал мне одеться "поприличней": Восьмое марта мы будут праздновать в Чите у Вали, которая работала в магазине "Электрон". Может быть, я тоже, как Нилов, надену красные расклешённые брюки? Я был одет нормально.
  
  Виктор простился с Леной. Они поцеловались. Она вдруг прослезилась. Тушь ресниц размазалась тёмными пятнами. А мы вошли в служебное помещение, где у нас проверили билеты, паспорта, содержимое "дипломатов" и сумок.
  
  Пассажиры, прошедшие досмотр, дожидались других в "отстойнике".
  
  Утро набирало силу. Обозначилось серое небо. Окно выходило на стоянку самолётов. За самолётами виднелась взлётная полоса.
  
  - Ты отдал Сашке сто рублей? - спросил я.
  
  - Кинул в рожу! Говорю, потерпи, - отдам после командировки. В Зее заработаю полтыщи! Но он упёрся, как бык!
  
  Эти "полтыщи" приятно обласкали мой слух. Виктор обещал поровну разделить заработанные деньги. Если мы заработаем по двести пятьдесят рублей, я прощу ему долг десять рублей.
  
  Рядом с городом Улан-Удэ, с которого начнётся наша командировка, находилось экзотическое озеро Байкал. Это озеро трудно не заметить с воздуха: его длина шестьсот километров. Мы должны пролететь над ним.
  
  - А мы увидим Байкал? - спросил я.
  
  - Увидим.
  
  - А если облачность?
  
  Ответ был настолько очевидным, что Виктор засмеялся:
  
  - Тогда не увидим!
  
  Наконец пришла сопровождающая и повела пассажиров к самолету Ту-154, который находился рядом с аэровокзалом.
  
  Мне совершенно не хотелось думать, что самолёты падают, но у меня не получалось. Каково пассажиру, когда самолёт разваливается в воздухе или неуправляемый несётся к земле? Я примерял это на себя, и у меня холодело внутри. "Как же так?" - я стыдил себя. Виктор летает много лет, и с ним ничего не случилось. У меня было предчувствие, что мы разобьёмся. На какое-то мгновение у меня не осталось на этот счёт никаких сомнений. Я испытал сильное желание отказаться от полёта, но побоялся опозориться.
  
  Сопровождающая поднялась в самолёт, а пассажиры встали плотным полукругом у трапа.
  
  Пилот в форменном синем пальто, каракулевой шапке с кокардой внимательно осмотрел крыло, которое возвышалось над его головой, постучал ногой по колесам шасси, подошёл к технику, отжавшему специальным устройством клапан в крыле, и в стеклянную банку, которую он предварительно подставил, налился керосин. Они посмотрели на керосин, удовлетворённо кивнули. Техник вылил керосин в ведро, и они перешли к следующему клапану.
  
  Сопровождающая спустилась по трапу:
  
  - Сначала пассажиры с детьми и первый салон.
  
  Толпа у трапа сразу пришла в движение.
  
  - Сейчас это, - сказал Виктор, - я покажу тебя места, где в случае чего можно выжить.
  
  Мы пошли по трапу в самолёт. У меня было такое же чувство, какое бывает, наверное, у обречённого, которого ведут на эшафот.
  
  Стюардесса указала нам на второй салон:
  
  - На свободные места, пожалуйста.
  
  Второй салон был заполнен наполовину. Слева и справа от прохода тянулись ряды кресел. Рассаживались пассажиры. Тихонько играла музыка. Пел Юрий Антонов: "Сегодня все мы пассажиры и отправляемся в полёт. Уже посадку объявили на долгожданный самолёт". Виктор шёл в конец салона. Именно там, как он считал, можно было при случае выжить. У последнего ряда окна не было. Мы сели на предпоследнем. Обзор из окна был неполным: слева мешал большой бочкообразный реактивный двигатель, прикреплённый к фюзеляжу, а справа - широкое стреловидное крыло. Виктор предложил мне место у окна, откинулся на спинку кресла, добродушно посмотрел на пассажиров, округлый потолок и сказал:
  
  - Когда полетели с Ниловым в Новосибирск, он полетел в первый раз. Я посадил его у окна и сказал, что мы полетим на высоте десять тысяч метров. "А это скока, один километр, что ли?" Так и сказал, - он засмеялся. - "А это скока?! Один километр, что ли?!" Недавно был в Новосибирске, меня спрашивают: "А где этот в красных штанах, почему не приезжает"?
  
  Над головой находилась полка, в которую были встроены вентилятор, лампочки индивидуального освещения. Пассажиры нажимали на кнопки, - лампочки не загорались. Я тоже попробовал.
  
  - А нас никогда не буду встречать, - вдруг сказал Виктор.
  
  Очевидно, он прокомментировал слова очередной песни. Пел Александр Барыкин: "Аэропорт. Стою у трапа самолёта. Аэропорт. По мне скучает высота. Аэропорт. Смотри, меня встречает кто-то. На том конце воздушного моста".
  
  - Вон тот мужик побывал в бою, - Виктор указал на мужчину с синяком под глазом, который сидел справа от нас, в соседнем ряду.
  
  Заглушая музыку, нарастал гул двигателей. Я увидел, как отъехал трап, как опробовались закрылки - вылезли из-под крыла, загнулись книзу и опять спрятались. На табло у выхода из салона засветилась надпись "Пристегнуть ремни". Неожиданно музыка оборвалась, и по бортовой связи послышался жизнерадостный голос стюардессы, противоположный моему похоронному настроению:
  
  - Доброе утро, уважаемые пассажиры. Командир и экипаж от имени "Аэрофлота" приветствуют вас на борту самолёта Ту-154, выполняющего рейс 3840 по маршруту: Горький - Омск - Улан-Удэ - Хабаровск...
  
  - А Байкал красиво смотрится с высоты? - спросил я.
  
  - Что ты о ерунде какой-то спрашиваешь. Я вот думаю, чем нас сегодня будут кормить? Тебе матушка курочку не положила?
  
  Я отрицательно покачал головой. Она предлагала, но я отказался. В прошлую командировку мне не понравилась ирония Виктора о заботливой матушке. И сейчас, кстати, тоже: он опять спросил с иронией.
  
  Двигатели загудели сильнее, - самолёт поехал на взлётную полосу, но вдруг затормозил, поехал дальше, ещё раз затормозил.
  
  - Самолёты бьются, как правило, при взлёте и посадке, - сказал Виктор. - У нас будет очень много взлётов и посадок.
  
  Выехав на взлётную полосу, самолёт остановился. Стюардесса проверила, как пассажиры пристегнулись ремнями, и скрылась в служебном помещении. Гул двигателей усилился. Самолёт резко устремился вперёд. Меня вдавило в кресло. За окном всё замелькало - деревья, какие-то строения. Самолёт задрал нос, оторвался от земли и стремительно, мощно потащил нас вверх. Деревья, строения сразу уменьшились до игрушечных размеров, - приняли какой-то неестественный, неправдоподобный вид.
  
  В салоне неожиданно потемнело: мы влетели в густую серую облачность. По мере набора высоты сплошной туман за окном светлел. В салоне тоже светлело. Вдруг стало светло, как днём: открылось яркое голубое небо!
  
  Облака остались далеко внизу, раскинулись бескрайней белой равниной. Но самолёт по-прежнему набирал высоту. Я привык к равномерному сильному гулу двигателей, - один из двигателей был слева от меня настолько близко, что казалось, до него можно было дотянуться рукой, - у меня оборвалось всё внутри, когда этот гул вдруг стал тише. "Падаем?" - первое, что пришло мне в голову. Я испуганно посмотрел на Виктора. Тот выглядел невозмутимо. Двигатели работали тише. Но самолёт уверенно летел вверх - под небольшим углом. Тогда я объяснил этот приглушенный гул другим режимом работы. Я опять посмотрел на Виктора. Он был по-прежнему невозмутимый. Мужчина, "побывавший в бою", закрыл окно голубым светофильтром: слепило солнце.
  
  Тихонько играла музыка, как незаметный фон. Я не сразу понял, что поёт Кола Бельды. "За спиной летит снежок. Мчатся нарты с кручи. Паровоз - хорошо, пароход - хорошо, самолёт - ничего. А олени лучше!" Эту песню постоянно транслировали по радио и телевидению, но сейчас мне не хотелось иронизировать. Мне вообще ничего не хотелось! У меня было похоронное настроение.
  
  "В тех самолётах тоже играла музыка, - обречённо подумал я. - Пассажиры беспечно сидели в креслах. Всё было так же, как сейчас, - один в один. Все с любопытством смотрели в окно. Строили планы на будущее. И не подозревали, что слышали музыку в последний раз".
  
  Я посмотрел в окно - вниз, на бескрайнюю равнину облаков. Мне не нравилось, что самолёт продолжал набирать высоту. "Куда ещё выше-то?! - с тихим протестом подумал я. - Зачем?!" Мне хотелось лететь низко над землёй, чтобы можно было при случае выйти, как из трамвая.
  
  После набора высоты стюардесса предложила отстегнуть ремни, сообщила о расчётном времени прибытия в Омск и сколько до этого города километров, о предстоящих завтраке и прохладительных напитках. Ещё она сказала, что мы летим на высоте десять тысяч метров со скоростью девятьсот пятьдесят километров в час.
  
  - Двести шестьдесят метров в секунду, - подсчитал я.
  
  - Тебе жениться надо, - вдруг сказал Виктор.
  
  Завтрак подали над Уралом. Салат, курица, булочка и кофе отвлекли меня от нехороших мыслей. А потом я подумал, что разобьюсь не один. Если случится такое, лётчики, стюардессы и другие пассажиры тоже разобьются. От этой мысли мне стало легче: другие тоже разобьются, не только я один! Я попробовал ногой пол на прочность, - пол держал надёжно. С этой минуты я перестал тревожиться.
  
  Самолёт летел по прямой не строго горизонтально: его нос был слегка задран к верху. Вдруг нос опустился, двигатели заработали тише. Я предположил, что мы начали снижаться. И точно: вскоре стюардесса объявила, что через двадцать минут мы приземлимся в Омске. Потом двигатели заработали с каким-то надрывным свистом, скрежетом, словно их клинило. Я опять испуганно посмотрел на Виктора. Странный свист и скрежет невольно наводили на мысль, что двигатели клинит! Виктор был, как всегда, невозмутимый. Мы уже летели над городом. Я не привык, что дома, автомобили могут быть такими маленькими, и снова поймал себя на ощущении неправдоподобности того, что вижу.
  
  Стюардесса объявила, что полёт будет продолжен через час.
  
  Автобус отвёз нас к аэровокзалу. Пассажиров встречали родственники, знакомые. Ещё издали, заметив друг друга, они улыбались, махали руками.
  
  В аптечном киоске Виктор купил упаковку таблеток. Таблетки были крупные, размером с глюкозу. В буфете, запив таблетку чаем, спросил меня:
  
  - Ты знаешь, что я проглотил?
  
  - Глюкозу?
  
  - Трихопол! Если не поможет, значит, у меня триппер.
  
  - Что?! - я изумлённо посмотрел на него. Насколько я знал, триппер - болезнь серьёзная, требующая срочного лечения. И её лечат только в специализированных заведениях. - Что будешь делать?
  
  - У меня дружок в Краснокаменске - блатной. Всё может достать. Три укола бициллина-пять и всё пройдёт.
  
  Сначала нам надо в Горхон и Мухоршибирь.
  
  - Дотерпишь до Краснокаменска?
  
  - Может, ошибаюсь. Завтра посмотрим.
  
  - А в аптеке нельзя купить?
  
  - Без рецепта не продадут.
  
  Объявили посадку на наш самолёт.
  
  - Не общайся с незнакомыми пьяными женщинами, - сказал Виктор. - Мы нашли друг друга на автобусной остановке. Наверное, Ленку заразил, - он вдруг улыбнулся. - Надо позвонить ей, пока другого не заразила!
  
  Мы снова летели. За окном стемнело. В салоне над общим проходом загорелось центрально освещение, на полке над рядами кресел - индивидуальное. Пассажиры стали включать - отключать его. Я тоже попробовал. От окна веяло холодом. Мы летели навстречу непроницаемой черноте, которая заволокла половину неба. Виднелись немногочисленные огни посёлков и россыпи огней городов. Когда окончательно стемнело, я понял, что не увижу Байкала: я не учёл разницу во времени.
  
  Мы прилетели в Улан-Удэ в три дня по московскому времени - в восемь вечера по местному. Я вышел из самолёта, посмотрел на огни аэровокзала, и мне показалось неправдоподобным, что дома сейчас день: Горький и Москва находились в одном часовом поясе.
  
   Ночевали в зале ожидания. Я долго не мог уснуть: во-первых, из-за того, что уснуть нужно было в кресле, а во-вторых, из-за разницы во времени. В Горьком было семь вечера, в Улан-Удэ - полночь. Я никогда не ложился спать так рано. Эта ночь запомнилась мне жестким неудобным креслом, затёкшим телом, полузабытьем, невнятными объявлениями, спящими и бодрствующими соседями.
  
  Завтракали в буфете на первом этаже аэровокзала. Я пил горячий, сладкий кофе и никак не мог стряхнуть с себя дремоту. Дома было два часа ночи, здесь - семь утра. Виктор тоже пил кофе; выглядел бодрым, свежим. Привычный к перелётам, вокзалам, он был в своей стихии. Случалось, он не спал несколько ночей подряд, и эта бессонная ночь, была для него, как слону дробина. Намазав горчицу на бутерброд с колбасой, он вдруг сказал:
  
  - Триппер у меня. Теперь уже точно.
  
  
   3
  
  Горхон оказался небольшим посёлком, расположенным между сопок. Одноэтажные бревенчатые дома стояли несколькими рядами, образуя прямые улицы.
  
  Мы приехали сюда "по жалобе". Владелец телевизора написал директору нашего завода, что телевизор, который он недавно купил, сломался. Он потребовал заменить телевизор или отремонтировать. В случае отказа пообещал пожаловаться М. С. Горбачеву - генеральному секретарю ЦК КПСС.
  
  "Уважаемый товарищ директор, обращаюсь к вам с жалобой и за помощью. Я представляю молодую советскую семью, у меня двое маленьких детей. Жена не работает, работаю один. Сами, наверное, знаете, как трудно обживаться молодой семье, начиная с нуля, всё нужно купить и всё в кредит. И вот в октябре месяце 1985 года я купил телевизор цветной "Чайка 738", изготовленный вашим заводом. В магазине он показывал не очень чисто, но продавец не умеет регулировать, немного отрегулировал, я взял. Дома он стал казать хуже, преобладал сине-зелёный цвет. Я к нему сильно-то боялся лезть. Потом начал темнеть экран и совсем отказал. Всего мы с горем пополам смотрели его с месяц. Я обращался в местный КБО, но у нас телемастер приезжает очень редко, в КБО телевизоры стоят штабелями, а мастера нет. Я поехал в районный КБО к мастеру ателье, договорился. На другой день довёз на санках до электрички, потом на электричке до района, там с поезда помогли люди снять, опять два километра на санках и такая же процедура обратно. В районном телеателье 14.01.86 года поставили на гарантийное обслуживание. Гарантийный номер 4837. Отремонтировали. Сменили кинескоп. Это у нового телевизора?! И что же? Показал неделю и резко раз и отказал. Купленный телевизор имеет номер 095068819, дата выпуска 12.09.85 года. В паспорт вложена маленькая памятка, цитирую дословно. "Уважаемый покупатель! Ваш телевизор настроен и выпущен коллективом регулировщиков: бригадир товарищ Сиднев". Ваш завод носит такое великое и почетное имя - В. И. Ленина, и почему же так получается? Когда же вы будете продавать вместе с телевизором и гарантию, чтобы люди не мучились? Что же мне делать? Транспорта нет его разваживать в розысках телемастера. И нет дней, чтобы тратить на это дело. Вы работаете, я тоже работаю. Моё требование: вышлете представителя на осмотр телевизора и замените его, дайте такую санкцию, а если нет, то пусть ваша бригада Сиднева, бригада халтурщиков, вышлет мне со стопроцентной гарантией свой телевизор или 595 рублей. Если это не сделаете и не поможете в обмене, я обращусь открытым письмом в газету "Правда" к генеральному секретарю ЦК КПСС товарищу М. С. Горбачеву".
  
  - Придём к нему - ни слова лишнего, - жёстко предупредил Виктор. - Понял? А то опять напишет!
  
  Было неожиданно тепло. Отражая солнце, снег сверкал так, что на него было больно смотреть. На сопках ярко зеленели сосны.
  
  Мы нашли нужный дом. Выскочив из будки, свирепо залаяла огромная собака. На этот лай вышел из дома хозяин, угрюмый молодой мужчина. Он посмотрел на нас с вопросительной настороженностью. А узнав, кто приехал, сначала повеселел, а потом вдруг принял скорбный вид убитого горем человека. Дескать, его письмо - мольба о помощи. Он страдает и доведён до отчаяния.
  
  Телевизор не работал из-за диода "кэцэ" - КЦ109, длинного и тонкого, как карандаш, в выходном каскаде строчной развёртки. Его пробило: звонился в обе стороны. Виктор заменил диод. Я собрался поставить на место заднюю стенку.
  
  - Обожди, - озабоченно сказал Виктор, - кэцэ греется,
  
  Он не нашёл почему диод греется: все радиодетали были как будто исправные, а напряжения - в норме.
  
  - А я ещё один впаяю, - сказал он. - Параллельно. Для мощности.
  
  Хозяин предложил отобедать. Стол накрыли в комнате. Жена принесла отварную картошку, жареное мясо, солёную капусту.
  
  - А вы где работаете? - спросил я. В самом деле, где они тут работают? Посёлок небольшой. Предприятий, вроде, никаких нет. Какой работой они добывают себе деньги для существования?
  
  - На железной дороге.
  
  Ещё я хотел спросить, кем он работает, но Виктор наступил мне на ногу.
  
  Мы составили акт, что хозяева удовлетворены работой телевизора, и пошли на железнодорожную станцию.
  
  - Говорил же тебе, ни слова лишнего! - раздражённо сказал Виктор. - А то опять напишет!
  
  Я почувствовал раздражение. Во-первых, я не согласен, чтобы на меня орали! Во-вторых, мой вопрос был невинный. Я спросил мужчину, где он работает? Что здесь криминального? Реакция Виктора была неадекватной.
  
  Я успокоил себя усилием воли. У него неуравновешенный характер. Я знал, с кем поехал. От него не надо ждать ничего хорошего. Мне не впервые выслушивать его грубости. Я поехал с ним только потому, что мне, возможно, больше не представится случай побывать так далеко. Моя задача не раздражаться.
  
  По обе стороны заснеженной улицы, по которой мы шли на железнодорожную станцию, были однотипные бревенчатые дома. Солнце снизилось. Снег уже не слепил, приобрёл синеватый оттенок, контрастно подчёркивал зелень сосен на сопках, тёмную линию железной дороги.
  
  - Напрасно я впаял ещё одно кэцэ, - с сожалением сказал Виктор. - Оно должно греться. Работает под напряжением тысяча вольт.
  
  В зале ожидания железнодорожной станции он достал из торбы "Атлас СССР", решив посмотреть, как добраться до Мухоршибири. Надо ехать на электричке до города Петровск-Забайкальский, а потом на автобусе.
  
  - Мне этот Мухомор, как кость в горле, - сказал он.
  
  Если бы не Мухоршибирь, мы сели бы сейчас на поезд и утром были бы в Чите. Потом на самолёте в Краснокаменск, где приятель дал бы Виктору лекарство от триппера.
  
  Он убрал "Атлас СССР" в торбу и спросил меня:
  
   - Ты не знаешь, зачем я впаял ещё одно кэце?
  
  
   4
  
  Железнодорожный вокзал Петровска-Забайкальского был маленький и переполнен людьми. Нам сказали в справочной, что автобус в Мухоршибирь будет завтра - отправится в семь утра от железнодорожного вокзала.
  
  Был поздний вечер. Я обвёл взглядом переполненный зал ожидания и нахмурился. Свободных мест не было. Сидели даже на подоконниках. Мне не улыбалось провести ночь на ногах.
  
  Виктор тоже обвёл взглядом зал. Его озабоченный взгляд вдруг стал осмысленным. Он увидел кресло, на котором лежала дорожная сумка.
  
  - Ваша? - он спросил соседей, мужчину и женщину:
  
  Они отрицательно покачали головой. Он убрал сумку на пол:
  
  - Подойдёт хозяин - уступлю, - и сел в кресло.
  
  Мне надоело слоняться по залу. Я вышел на перрон. Было темно. Лязгая железом, проносился грузовой поезд. Станция и пути освещались слепящими прожекторами с высоких мачт. Пройдя до конца перрона, я увидел у пешеходного моста через железную дорогу стелу - памятник декабристам, участникам декабрьского восстания в Петербурге, которых сослали сюда, в Петровск-Забайкальский, по указанию царя. Потом я учуял тонкий запах еды. Этот запах привёл меня в столовую. Я побежал за Виктором: столовая закрывалась через полчаса.
  
  Удобно устроившись в кресле, тот читал газету.
  
  - Пойдёшь в столовую?
  
  Виктор отрицательно покачал головой, продолжая читать.
  
  - Закроется через полчаса!
  
  Он снова отрицательно покачал головой. Я пошёл один.
  
  - Обожди! - окликнул Виктор и поманил пальцем.
  
  Я вернулся, теряясь в догадках, зачем ему понадобился?
  
  - Попроси эту женщину, - он указал на соседку, - чтобы она постерегла наши вещи.
  
  - А ты сам не мог?! - возмутился я.
  
  - Попроси!
  
  Я не попросил. Виктор тоже не попросил. Мы пошли в столовую. Наши вещи, оставленные без присмотра, могли украсть. Каждый надеялся на другого, что он вернётся. Нервы у обоих оказались крепкими!
  
  В меню было написано: "Шницель натуральный с рисовым гарниром - 40 копеек. Окунь морской с картофельным пюре - 35 копеек".
  
  - Что возьмёшь, мерзота? - спросил Виктор.
  
  - Шницель.
  
  - А я возьму рыбу!
  
  Раздатчица положила Виктору порцию картофельного пюре и кусок жаренного морского окуня.
  
  - Шницель, - попросил я. - С картошкой.
  
  - Картошка только с рыбой.
  
  - А почему?
  
  - И правильно, девушка, - сказал Виктор. - Картошки он захотел!
  
  Мы сели за стол.
  
  - Давись рисом-то, давись!
  
  - А наши вещи не украдут? - спросил я. Мне хотелось побежать на вокзал, посмотреть, что с вещами? Украдут же! Какие могут быть шуточки! Командировка сорвётся! Я до того волновался, что даже не чувствовал вкуса еды.
  
  После ужина мы не сразу встали из-за столика, словно отдыхали, отягчённые обильной едой. И на вокзал пошли не спеша, как на прогулке.
  
  Я заметил, что Виктор занервничал. На его лице вдруг появилось мстительное выражение. Если вещей не окажется, он, наверное, набросится на меня с кулаками. До него наконец-то дошло, что вещи могут украсть!
  
  "Дипломаты" и сумки оказались в целости и сохранности.
  
  Объявили, что прибывает поезд "Москва-Хабаровск". Зал ожидания сразу опустел. Большинство людей ждали этот поезд. Довольный тем, что коротать ночь на ногах не придется, я сел в освободившееся кресло рядом с Виктором, который опять читал газету.
  
  - "Водитель автобазы, - он начал читать вслух, - член парткома Митрофанов после вечера сказал: "Я работаю здесь двадцать лет, но подобных мероприятий не помню. После такой встречи мы станем работать лучше и качественней"". Какая мерзость.
  
  - Что у них случилось?
  
  - Вся автобаза лопала вино. Круглосуточно. "Но после выхода в свет известного постановления ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом, - опять читал Виктор, - руководство автобазы активизировало работу по воспитанию коллектива. Одной из форм борьбы с пьянством стал вечер отдыха, который устроили комсомольцы совместно с администрацией. В гости на автобазу был приглашён вокально-инструментальный ансамбль. Тепло встретили механики и водители, диспетчера и слесари небольшой концерт. Потом состоялось чествование ветеранов и передовиков. А потом было чаепитие у самова-а-аров", - передразнил Виктор. - После чего этот Митрофанов, член парткома, партийного комитета, значит, и говорит, что он двадцать лет проработал на автобазе, а подобной мерзости ещё не видел. Между чаепитиями они выходили на улицу и глотали одеколон.
  
  - Так и написано?
  
  - А думаешь, не глотали? Поверил я - как же! Чтобы после какого-то указа все дружно бросили пить!
  
  Его внимание привлекла сумка, которую он убрал на пол. Хозяин сумки до сих пор не объявился.
  
  - Забыли, что ли? Не пойму. - Подняв сумку, он обратился к окружающим: - Граждане, это чья сумка?
  
  Никто не признался.
  
  Кресла были с короткими спинками. Я просыпался несколько раз от ощущения, что у меня сломалась шея. Не в силах поднять голову, я помогал руками.
  
  Утром Виктор предложил забрать сумку.
  
  - Ладно тебе связываться, - возразил я.
  
  - Я давно ощупал её! - страстно сказал он. - Там лежит палка колбасы, четыре штуки консервов и ещё что-то.
  
  - А я говорю, не надо! - меня коробила мысль о воровстве.
  
  - Консервы, - Виктор сосредоточенно щупал сумку. - А это что? На колбасу не похоже. Как же сумку-то утащить?
  
  - Положи в свою торбу, - вдруг предложил я: до меня дошло, что хозяин сумки уже не объявится. Торба Боярова была солидных размеров, в неё можно было запихнуть всё что угодно!
  
  Содержимое сумки обследовали на улице, на лавке у вокзала. Было раннее утро. Горели фонари, светились окна квартир.
  
  - А это что? - вытащив из сумки свёрток, громко сказал Виктор, и развернул его. - Треска. Так. А это что?
  
  - Ты можешь тише?! - я кивнул на людей, которые ждали автобус на остановке. - Делай вид, что это наше, а то догадаются!
  
  - И сколько нам дадут за кражу?
  
  - По году, - предположил я.
  
  - Условно, - подумав, сказал Виктор.
  
  В сумке оказалось четыре банки мясных консервов, варёное мясо, порядочный кусок солёного сала с чесноком, несколько копчёных рыбин трески и палка копчёной колбасы.
  
  К остановке подъехал автобус. Наверное, на эту же остановку подъедет автобус в Мухоршибирь. Других остановок здесь не было. Этот автобус был не наш. Наш автобус отправится через час. Сейчас было шесть утра.
  
  - Не подскажете, - решив узнать наверняка, я обратился к шофёру, - автобус в Мухоршибирь отсюда отправляется?
  
  - Отсюда. Садитесь.
  
  - Вы едете в Мухоршибирь? - удивился я.
  
  - Да.
  
  - Вы, разве, в шесть отправляетесь?
  
  - В семь.
  
  Оказалось, что здесь семь утра, а не шесть, как мы думали! Шесть утра сейчас было в Улан-Удэ. А здесь, в Петровске-Забайкальском, было семь. Виктор выставил на своих часах семь утра.
  
  В Мухоршибири мы работали на торговой базе. Неисправных телевизоров было немного. Мы рассчитывали управиться с ними за день и вернуться на последнем автобусе в Петровск-Забайкальский.
  
  Отремонтировав первый телевизор, Виктор пощупал КЦ109 и сказал с внезапным весельем:
  
  - Кэцэ холодное, как камень!
  
  Я опять был у него на подхвате: снимал и ставил задние стенки, опечатывал, записывал в акты номера отремонтированных телевизоров, менял по его указанию радиодетали. Меня не тяготило, как в первую командировку, что я самостоятельно не ремонтирую телевизоры. У меня ещё будет практика. Я обязательно научусь. Я уже кое-что знаю! Я ощущал себя туристом. Вся ответственность за выполнение задания лежала на Боярове.
  
  Лампа 6П45С не выдавала высокого напряжения. Если поднести отвёртку к аноду лампы, должна вспыхнуть электрическая дуга. А дуги не было. Лампа не запускалась. Виктор никак не мог найти причину дефекта.
  
  - А может, L1 оборвана? - предложил я: в прошлый раз Нилов устранил подобный дефект, пропаяв контакты этой катушки.
  
  Виктор снисходительно посмотрел на меня. Я сразу понял почему: если эта катушка оборвана, тогда не будет напряжения на третьей ножке лампы 6Ф1П, но оно было! Виктор первым делом проверил напряжения на этой лампе.
  
  Причина дефекта оказалась, как всегда, "элементарной": оборвалось малоомное сопротивления R39 в цепи лампы 6П45С. Виктор, перемкнув это сопротивление пинцетом с изолированными захватами, поднёс отвёртку к аноду лампы 6П45С, - между анодом и отвёрткой легонько заискрило: высокое напряжение появилось! Лампа подала "признаки жизни", "ожила".
  
  - Замени, - сказал он.
  
  В другом телевизоре не было цвета.
  
  - Начинается, - Виктор поморщился. Он ненавидел дефекты по цвету! Проверяя систему опознавания, он перемкнул отвёрткой контрольные точки. Цвет появился с фиолетовым фоном - несинхронизированный. Значит, была неисправна "хэпэшка" - микросхема К224ХП1.
  
  Нилов перемыкал эти контрольные точки не отвёрткой, а пальцами, предварительно обслюнявив их.
  
  - А почему ты пальцами не перемкнул? - спросил я.
  
  - А может языком?!
  
  Автобус в Петровск-Забайкальский отправлялся в пять вечера. Мы пришли на остановку за полчаса до отправления, на самом деле - за полтора часа. И сначала не могли понять, почему на остановке мы одни и почему нет автобуса? У Виктора часы показывали полпятого - такое время было в Петровске-Забайкальском, а здесь, в Мухоршибири, было полчетвёртого, как в Улан-Удэ!
  
  Виктору хотелось добраться до Краснокаменска как можно быстрее. Ему срочно нужен бициллин. Дальнейшее промедление чревато крупными неприятностями. Путь в Краснокаменск был свободен. Надо одолеть его без задержки!
  
  В кассу железнодорожного вокзала Петровска-Забайкальского стояла большая очередь. Виктор сказал мне:
  
  - Бери до Читы на ближайший поезд.
  
  Он достал сигарету, вышел на перрон, но сразу вернулся - какой-то ошеломлённый и кинулся к окошку кассы:
  
  - Граждане, пропустите! Наш поезд у перрона!
  
  У перрона стоял поезд "Москва - Владивосток".
  
  - Мы тоже берём на него! - возразило несколько человек.
  
  Мы стояли за толстой пожилой женщиной.
  
  - До Иркутска, пожалуйста, - она торопливо обратилась к кассиру, опасаясь, что мы опередим её. А потом успокаивающе сказала нам: - За мной возьмёте.
  
  Она ехала в противоположную сторону. Её поезд прибывал минут через пятнадцать. Кассир выписала ей билет. Женщина полезла в сумку за деньгами. Пересчитала два раза. А потом оказалось, что дала не всю сумму.
  
  - Ну что это?! - переживал Виктор.
  
  - Скорый поезд ? 140 "Москва - Владивосток", - загремело из репродуктора, - отправляется с первого пути. Будьте осторожны.
  
  - Я больше так не могу! - вдруг раздражённо заорал Виктор на весь зал. - Я сейчас этой старухе пинка в жопу дам! Я тебя там подожду, - он обратился ко мне и пошёл на улицу. - Она, дура, в Иркутск едет!
  
  Мы уехали через пять часов на поезде "Москва - Благовещенск". Я лёг в постель и мгновенно заснул. Две предыдущие ночи я почти не спал: одну ночь провёл в кресле в аэропорту, другую - в кресле на железнодорожном вокзале.
  
  
   5
  
  Я воспринимал города на карте, как нечто отвлечённое, например, как звёзды на небе. Они есть, и в тоже время их как бы нет.
  
  Чита оказалась большим, красивым городом с основательными домами, площадями, деревьями, автомобилями, спешащими куда-то людьми.
  
  - А куда снег делся? - удивился я: снега не было ни на дорогах, ни в скверах, ни на крышах домов.
  
  - Здесь мало выпадает, - объяснил Виктор.
  
  Самолёт в Краснокаменск улетел рано утром. Следующий будет завтра. Ждать его не имело смысла. Завтра утром мы будут на месте, если сегодня вечером уедем на поезде.
  
  Мы купили билеты, предъявив кассиру пропуска, разрешающие проживание в погранзоне. Затем пришли на переговорный пункт.
  
  - Надо Ленке позвонить, - пояснил Виктор.
  
  О теме беседы он не сообщил, но я догадался: очевидно, сообщит ей, что заразил её триппером.
  
  Виктор вышел из телефонной кабинки с видом человека, обвинённого несправедливо, но с сознанием выполненного долга. Он предложил ей обратиться за лекарством к Ивану, Николаю или Сашке. Сашка обязательно достанет лекарство.
  
  - Она мне отвечает: "А ещё к кому обратиться? Ты хочешь меня на весь завод прославить?!"
  
  Виктор купил в аптеке несколько иголок, пипетку и марганцовку.
  
  - После укола надо промыть слабым раствором, - объяснил он. - Понял? Накачаешь пипеткой.
  
  - А в мочевой пузырь не попадёт? - спросил я.
  
  - Ну и что. Раствор-то слабый.
  
  - А если ты не достанешь бициллин в Краснокаменске?
  
  - Достану.
  
  - Ну а если нет?
  
  - Есть тут, вообще-то, у меня тоже один знакомый, - с раздумьем сказал он. - Грузчиком работает - разве у него.
  
  Мы пошли к этому грузчику, - широкими улицами, маленькими дворами, через административный центр с капитальными зданиями, большую площадь Ленина, с одной стороны которой находилась гостиница "Забайкалье", с другой - кинотеатр "Родина", мимо танка Т-34 на постаменте. Мы шли всё время в гору, и гора становился всё круче. Редкие, одинокие сосны внизу у вокзала, здесь росли густо, островками настоящего леса.
  
  Грузчик работал в магазине "Электрон", специализирующимся на продаже радиоаппаратуры. Виктор остановился у входа.
  
  - Давай я скажу, что триппер у тебя?
  
  - У меня?! - я засмеялся.
  
  - Ты пойми, меня здесь все знают! Неудобно!
  
  Оказалось, что в этом же магазине работала и Валя, знакомая Виктора, с которой он хотел отметить Восьмое марта! Я остался на улице, представив, как все посмотрят на меня, когда он скажет, что якобы у меня триппер.
  
  Виктор вышел из магазина:
  
  - Нет ни у него, ни у девчонок. Посоветовали обратиться к Вале. Она теперь в "Часах" работает.
  
  Магазин "Часы" находился рядом. Мне захотелось посмотреть на Валю. Поэтому на этот раз я не остался на улице.
  
  Она стояла за прилавком. Была обычной женщина, которых было много. О приезде Виктора ей уже сообщили: она сразу сказала, что у неё нет "лекарства" и изучающе посмотрела на меня. Чтобы у неё не осталось сомнения, кто из нас болен, Виктор предложил отпраздновать Восьмое марта: к тому времени мы вернёмся из Краснокаменска. Она отрицательно покачала головой.
  
  - Конечно, - он сказал на улице, - столько не виделись. Она нашла себе другого джигита.
  
  - А если бы она согласилась?
  
  - Мы бы не пришли, - и все дела.
  
  Когда мы обедали в столовой, я вдруг поймал себя на странном ощущении, что мы сейчас дома, в Горьком, и с удивлением посмотрел на Виктора, жующего котлету. Неужели это правда, что мы сейчас в Чите, далёком городе, отмеченном на карте маленькой точкой, в пяти тысячах километрах от дома, обедаем в столовой, находящейся у гостиницы "Забайкалье"? Я объяснил себе это странное ощущение тем, что приехал в Читу быстро, без труда. Если бы я приехал сюда, например, на лошади, таких мыслей у меня не возникло бы.
  
  - Что ты стучишь?! - вдруг с возмущением сказал Виктор: я размешивал чай с сахаром. - Люди смотрят! Бескультурье!
  
  Надо постараться размешать чай без звона. Обычно, ложечка всегда задевает стенки стакана. Я никогда не придавал этому значения. По реакции Виктора можно было подумать, что я стучал ложкой о стакан, как в колокол.
  
  На улице у большой витрины магазина, окруженный густой, пёстрой толпой, идущей по тротуару, Виктор вдруг отрыгнулся, громко и смачно, с брызгами! Я сделал вид, что не знаком с ним, - быстро пошёл вперед.
  
  - Куда пошёл? Куда пошёл?! - с деланным возмущением сказал он. - Вы посмотрите на него, какой он стеснительный!
  
  
   6
  
  Вагон поезда, в котором мы поехали в Краснокаменск, был на две трети заполнен военными. Сразу столько офицеров я видел только в армии! Нашими соседями по купе были майор и капитан. Проводница разнесла чай.
  
  Капитан воевал в Афганистане.
  
  - Стрельнули с автомата, - рассказывал он. - Одна пуля попала в бронежилет, а вторая - в ногу. Подполз боец: "Товарищ старший лейтенант, вы ранены". Я тогда был старлеем. Смотрю, действительно, ранен. И потерял сознание. Прострелили мышцу бедра - навылет. Кости не задело. В госпитале привезли на операцию. Медсестра откинула простынь. Я застеснялся. Я был полностью голый. "Да тут смотреть-то не на что!" - сказала она. А у самой под халатом лифчика нет. Из-за жары они все ходили без лифчиков. Потом черви завелись: мухи насидели. Стали прочищать рану шомполом. А рана поджила, срослась...
  
  - Афганистан - это комиссионка, - вдруг сказал Виктор.
  
  - Какая комиссионка? - не понял капитан.
  
  - Потому что там подержанные женщины. Специально приезжают, чтобы выйти замуж. Мужиков полно. Может, кто и бросится, с голодухи-то.
  
  - Вы не правы.
  
  - Почему не прав? Прав!
  
  После такого заявления разговор, естественно, закончился.
  
  Утром офицеры вышли на какой-то станции. Меня разбудили их сборы. Я лежал на верхней полке. За окном проплывали бесснежные жёлтые холмы. Виктор спал на нижней полке. Увидев, что он тоже проснулся, я сказал:
  
  - Ты зря сказал про комиссионку.
  
  - Почему это?
  
  - Опошлил всё! Как о тебе люди подумали?!
  
  - А я люблю говорить правду в глаза, - он поднялся с постели; его светлые трусы были испачканы жирными тёмно-зелёными пятнами гноя.
  
  Кто-то постучался в купе. Я решил, что это проводница разносит чай. А это были пограничники - два солдата и офицер! Краснокаменск находился на китайской границе. Они проверили у нас документы.
  
  Заполненный вчера до отказа вагон теперь был пустой: ехало всего несколько человек.
  
  Наш вагон остановился напротив маленького вокзала с вывеской "Краснокаменск". Больше ничего не напоминало о городе. Насколько хватало глаз, простиралась холмистая жёлтая степь.
  
  - Давай живее! - сказал Виктор. - Автобусы приезжают сюда только утром и вечером - к приходу и отходу поезда. Не успеем - придётся добираться на попутках. Надо занять места. Нам до города ещё ехать и ехать!
  
  Краснокаменск напоминал новый микрорайон большого города. Сразу бросалось в глаза, что его построили недавно и по единому проекту. Безлюдная, дикая местность, - и вдруг мы оказались в современном городе. Мы ехали по широкой дороге, заполненной автомобилями, по обе стороны дороги стояли многоэтажные дома, по тротуару шли люди. Я смотрел в окно автобуса с удивлением.
  
  - Может, лет десять назад, - сказал Виктор - выпускники местной школы отмечали окончание учёбы на природе. Китайцы зарезали парней. А девушек забрали с собой, - он с сарказмом улыбнулся, - для облагораживания нации.
  
  В магазине Виктор сказал продавцу, стоявшей за прилавком, курносой веснушчатой молодой женщине:
  
  - Привет, Алла. Мне бы позвонить.
  
  - Сразу позвонить, - она узнала его.
  
  - Петьку давно не видела?
  
  - Заходил как-то, - она достала из-под прилавка телефон. - Вас двое. Я правильно поняла?
  
  - Мы только что с поезда.
  
  - Скажу заведующей, - и она ушла.
  
  Виктор набрал номер телефона:
  
  - Здрасте, девушка... Мне бы Петра... Как уехал? - на его лице появилась растерянность. - Он положил трубку. - Уехал в отпуск, мерзотина.
  
  Сначала я не понял, кто этот Пётр? А он был тем самым человеком, который мог достать бициллин!
  
  - А может, Аллка достанет? - предположил Виктор. - Скажу от ревматизма. Бициллин ещё от ревматизма помогает.
  
  Алла вернулась от заведующей:
  
  - Будете жить в гостинице "Аргунь". Скажете, от Ирины Валентиновны.
  
  - Алла, ты можешь достать бициллин-пять? - спросил Виктор, стараясь выглядеть невинным, как будто попросил что-нибудь обычное.
  
  - Что? - её губы тронула улыбка; она пытливо посмотрела на нас, стараясь понять, кому из нас надо? И вдруг засмеялась.
  
  - Чего ты смеёшься? Чего смеёшься-то?! Думаешь, от триппера? От ревматизма! В Чите попросили!
  
  - Достану.
  
  - Надо сегодня.
  
  - Попробую! - она опять засмеялось.
  
  Алла достала бициллин, - три пузырька с белым порошком, - и пять ампул воды для инъекций.
  
  Мы закрылись в номере гостиницы. Вскипятить иголку и шприц было негде. Виктор продезинфицировал их одеколоном. Проткнул иголкой резиновую шляпку пузырька и развёл бициллин водой для инъекций.
  
  - А я не смог бы сделать себе укол, - сказал я.
  
  - Смог бы, - он набрал лекарство в шприц.
  
  - Больно же!
  
  - Не мешай! - Виктор приспустил трусы, ткнул в ягодицу, но иголка не вошла, он ещё раз ткнул, - иголка согнулась! - Ну что это? Дрянь какая! - Заменив иголку, он сделал укол. - Это ты меня смутил: больно, больно. Надо было одним махом. Да ещё иголки дрянь. У меня дома польские. Чик! Как в масло входят!
  
  Бициллин возымел своё действие. Утром Виктор удовлетворённо сказал:
  
  - Ну, вот теперь совсем другое дело! Первый раз я заразился в Перми, лет восемь назад. Обнаружил в поезде. Сразу настроение упало до нуля, в минус зашкалило. И волосы зашевелились. Дыбом встали!
  
  Мы ремонтировали телевизоры в торговом зале: в магазине не было помещения отведенного под мастерскую.
  
  - Здравствуйте, - к нам подошёл молодой мужчина. - Не скажете, много телевизоров с браком? Хочу купить и не знаю какой.
  
  - Встречаются, - сказал я.
  
  - Мы не продавцы и справок не даём, - неожиданно жёстко сказал Виктор и не одобряюще посмотрел на меня.
  
  Когда мужчина ушёл, он сказал мне:
  
  - Мне не понравился твой текст. Много брака или нет. Не знаю - и всё!
  
  - А чего я такого сказал?
  
  - Да ничего! Тогда в Норильске Иван рассказал мужику, что наши телевизоры дерьмо, каждый второй бракованный. А тот мужик оказался корреспондентом общесоюзной газеты. И вскоре написал статью, в которой указал на Ивана. Так его потом к директору затаскали!
  
  Виктор много раз говорил, что Краснокаменск - вторая Америка: якобы все магазины здесь были завалены практичными красивыми импортными вещами. В обувном магазине, в который мы зашли по пути в гостиницу, выбор обуви ничем не отличался от общесоюзного стандарта: на полках стояли ботинки-уроды отечественного производства. Я вопросительно посмотрел на Виктора.
  
  - Конец Америке, - сказал тот.
  
  
   7
  
  Праздник Восьмое марта, отмеченный в Краснокаменке, мне запомнился тем, что я случайно перепил спиртного.
  
  Сначала я выпил водки с продавцами в магазине. Виктор пил сок. При лечении антибиотиком спиртное, оказывается, пить нельзя. Он всегда был инициатором пьянки. Но вдруг отказался. Его отказ от выпивки напоминал сюрреалистическую картину.
  
  Затем я выпил водки у некого мужчины, с которым нас свела директор магазина, предложив отремонтировать его телевизор.
  
  - Что с телевизором? - спросил Виктор.
  
  - Нет цвета.
  
  На лице Виктора появилось встревоженное выражение.
  
  - А какой телевизор?
  
  - "Электрон".
  
  Виктор подошёл к телевизору "Чайка", стоявшему на витрине, и вытащил из него блок цветности, - не спросив разрешения, как будто он был его личной собственностью! И сказал директору, удивлённо смотревшей на него:
  
  - Может, не из-за него. Надо проверить.
  
  Телевизор "Чайка", сделанный в Горьком, и телевизор "Электрон", сделанный во Львове, были унифицированные. Они отличались лицевой панелью.
  
  Дом мужчины находился напротив постамента с танком Т-34, - памятника воинам забайкальцам, погибшим в Великой Отечественной войне. У памятника было несколько свадебных машин. Молодожёны возлагали цветы.
  
  - Говорят, что этот танк выстрелит, если невеста окажется девственницей, - прокомментировал мужчина. - Мы каждый раз всем домом молимся, чтобы невеста не была девственницей.
  
  Виктор заменил блок цветности, решив отремонтировать его в магазине. Кому-то "повезёт": он купит новый телевизор "Чайка", не подозревая, что в нём стоит неновый блок из телевизора "Электрон".
  
  Заплатив за работу, мужчина организовал стол с богатой выпивкой и закуской: несколько сортов водки, коньяк, деликатесная рыба, жаренное мясо. Мне не хотелось пить, но от рыбы и мяса я не отказался бы: они сами просились в рот. Виктор уговорил меня выпить. Нас не поймут, если мы не притронемся к спиртному. Он тоже с удовольствием выпил бы, но ему нельзя: он лечится от триппера.
  
  - Хорошо, что я взял новый блок, - на улице удовлетворённо сказал Виктор. - А если бы не взял? Ты стал бы водить пальцем по схеме, менять детали.
  
  Он не делился со мной заработанными деньгами. Говорит, компенсирую сто рублей, которые отдал Сашке, тогда будем делить поровну. Я не возражал: он ремонтировал, а не я.
  
  Не успели мы прийти в гостиницу, как дежурная по этажу попросила нас отремонтировать телевизор, который стоял в её комнате.
  
  В её комнате сидели за столом молодой парень в милицейской форме и женщина, выглядевшая заметно старше его. Они пили и закусывали: наверное, тоже отмечали Восьмое марта. Милиционер пригласил нас к столу. Виктор кивнул мне: дескать, выручай, нехорошо отказываться. Затем пришли двое мужчин и, комментируя некое событие, начали ругаться трёхэтажным матом. "А ну хватит! - властно потребовал милиционер и с запинкой добавил: - Не ругайтесь при моей... сестре". Женщина, выглядевшая заметно старше милиционера, вдруг с упрёком сказала: "Я твоя жена, а не сестра". Не знаю, что я у них выпил. Это была точно не водка. Жидкость была какого-то тёмного цвета. Я вдруг очень сильно запьянел.
  
  Наконец, мы пошли в свой номер. Я с удивлением отметил, что не могу идти по прямой линии. Меня это позабавило. Такое случилось со мной впервые! Но вскоре мне стало не до смеха. Я лёг на кровать и почувствовал себя очень плохо: меня как будто сильно укачало.
  
  Я обругал себя. Можно, конечно, обвинить Виктора. Выпей, да выпей! Дескать, нехорошо отказываться. Но я сам виноват: мог отказаться, не маленький. Я пошёл в туалет. Склонился над унитазом и, глубоко засунув два пальца в рот, вызвал рвоту. Мне не стало легче. Я решил очистить желудок водой. Чем быстрее промоешь желудок, тем лучше. Я открыл водопроводный кран. А воды не было! Я снял крышку бочка унитаза и начал пить воду, зачерпывая ладонью. Рвота опять не помогала мне. Я стоял на коленях, обнимая унитаз. И вдруг понял, что умираю. "Виктор, - жалобно позвал я, но он не откликнулся; тогда я позвал громче и требовательно: - Виктор!" Неожиданно мне стало легче, и я заснул на холодном кафельному полу, свернувшись калачиком.
  
  Наверное, я спал недолго: когда я вернулся из туалета, Виктор, одетый в трико и футболку, совершено спокойно, как будто меня не было минуту, лежал на кровати и смотрел телевизор.
  
  
  
   8
  
  Следующим городом нашей командировки была Зея, в который мы доберёмся на самолёте из Читы: из Краснокаменска рейсов не было.
  
  Виктор с сожалением сообщил, что в Чите нам придётся задержаться на сутки. Самолёт в Зею был один раз в день. Отправлялся ровно в одиннадцать утра. Мы прилетим в Читу в начале двенадцатого.
  
  Накануне вылета он сказал мне:
  
  - Надо помыться перед смертью, - и пошёл в душ.
  
  По маршруту Краснокаменск - Чита летал Ан-24, винтовой, двухмоторный, с одним пассажирским салоном, двумя рядами кресел у левого и правого борта. Места нам достались в первых рядах. Виктор сел на своё место. А я - на чужое в хвосте. Именно здесь можно было при случае выжить. Но вскоре перебрался к Виктору: пассажиров было под завязку, и все садились на свои места.
  
  - Как ты жить-то любишь! Молись теперь, молись! - сказал Виктор. - Сейчас скажут: "Здравствуйте, обречённые!"
  
  - Доброе утро, уважаемые пассажиры, - послышался звонкий жизнерадостный голос стюардессы, противоположный моему похоронному настроению, - командир и экипаж от имени "Аэрофлота" приветствуют вас...
  
  Сначала раскрутился пропеллер одного двигателя, затем - другого. Они были большие, эти пропеллеры, наверное, с человеческий рост, и вращались с такой бешеной скоростью, что их не было видно. Наше окно было напротив опасного пропеллера. У меня было ощущение, как будто у моего носа машут громадной саблей. Если бы пропеллер сорвало, он разрубил бы нас на мелкие куски!
  
  Мы прилетели в Читу десять минут двенадцатого. Самолёт в Зею улетел десять минут назад. Если бы мы прилетели на час раньше, сейчас мы летели бы в Зею. Было обидно потерять сутки из-за какого-то часа!
  
  - Слушай, поехали в Зею на поезде? - меня вдруг осенила замечательная прекрасная мысль.
  
  Если мы поедем на поезде, мы увидим природу Забайкальской и Амурской областей. Мы были в пяти тысячах километрах от дома, но я толком ничего не видел, кроме облаков из окна самолёта. Мне очень хотелось посмотреть на забайкальские и амурские пейзажи.
  
  - А на оленях лучше, - вдруг сказал Виктор.
  
  Ознакомившись с расписанием движений самолётов, он засмеялся:
  
  - Слушай-ка, мерзость, он улетает в одиннадцать по московскому времени! Это во сколько по местному?
  
  Оказывается, самолёта в Зею ещё не было! Виктор думал, что самолёт вылетал в одиннадцать по местному времени, а он вылетал в одиннадцать по московскому. В аэропортах и на железнодорожных вокзалах расписание движений самолетов и поездов были даны по московскому времени.
  
  Разница с Москвой была шесть часов. Самолёт вылетал в семнадцать часов по местному - то есть в пять вечера.
  
  - В семь вечера, - сказал я, не подозревая, что ошибся на два часа. Я ошибся из-за созвучности цифры семнадцать с цифрой семь. Неизвестно, почему Виктор не перепроверил. Наверное, из-за моего уверенного ответа.
  
  Самолёт в Зею был транзитный: летел из Иркутска.
  
  - А может, поедем на поезде? - опять предложил я.
  
  Виктор с досадой посмотрел на меня:
  
  - До Зеи полторы тысячи километров. Мы будем ехать больше суток. Причём, с пересадкой. Сначала на поезде до Тыгды. А потом трястись на автобусе. Я как-то поехал на поезде в Омск. Из Горького. Чуть не рехнулся со скуки. Не знал, чем заняться. Все бока отлежал. Ехал больше суток!
  
  Время до вылета было много, и мы поехали в город.
  
  Между железнодорожным вокзалом, у которого мы вышли из автобуса, и кинотеатром "Удокан", в котором мы решили посмотреть какой-нибудь фильм, было очень много продуктовых магазинов. Виктор заходил в каждый магазин, словно бы кто обязал его. Ассортимент продуктов был один и тот же. Он ничего не покупал. Мне это быстро надоело.
  
  - Опять, - увидев магазин, сказал Виктор, и обречённо пошёл к нему.
  
  - А может, хватит? - не выдержал я. - Сколько можно?!
  
  - А вдруг там будет что-нибудь вкусное?
  
  В магазине его удивило, что нет очереди за сливочным маслом.
  
  - По талонам, наверное, - предположил он и тихонько спросил продавца, стоявшую за прилавком: - Не скажете, девушка, масло по талонам?
  
  - По каким ещё талонам?! - громко на весь зал ответила "девушка", могучая женщина в возрасте. - Бери, сколько хочешь!
  
  Мы засмеялись и торопливо вышли из магазина.
  
  В буфете кинотеатра продавали ананасовый сок в пол-литровых банках, редкий, непонятный, - экзотический. Я не только ни разу не пробовал ананасового сока, я даже ананасов не пробовал: их нигде не продавали. Впервые я услышал о ананасах, наверное, у Владимира Маяковского: "Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй".
  
  - Ты пил ананасовый сок? - спросил я.
  
  - Как грязи! В Иркутске. Купи!
  
  Я купил, заплатив три рубля.
  
  - С тебя полтора рубля.
  
  - Потом рассчитаемся.
  
  - Когда потом?
  
  - В Зее мы заработаем триста рублей.
  
  - Точно заработаем? - Раньше он говорил, что мы заработаем "полтыщи".
  
  - Иван же сказал.
  
  - А если он наврал?
  
  - Такие люди не врут!
  
  Сок был странного, непонятного вкуса, - экзотического.
  
  Я отставил пустой стакан так, что тот проехался по столу на донышке, вращаясь. Я сделал это из спортивного интереса. Виктор посчитал, что я отставил стакан с отвращением, словно бы хотел сказать: "Подавитесь вашим поганым стаканом!" Ему это очень не понравилось. И он сделал мне замечание.
  
  Мне надоели его претензии. Я, видишь ли, не культурный. А из него культура прёт! Раздражение на Виктора искало выхода. Он часто употреблял выражение "как грязи".
  
  - Значит, ты пил ананасовый сок, да?
  
  - Как грязи! В Иркутске было полно.
  
  Фильм был двухсерийный. События разворачивались перед революцией. Молодой парнишка из бедной семьи и юная красавица графиня полюбили друг друга. Они встречались тайком: старый граф препятствовал их встречам. Однажды какой-то бандит угнал из конюшни графа всех лошадей. Парнишка попытался помешать ему, но был ранен. Молодая красавица нашла юного героя на дороге, посадила в бричку, и они поехали куда-то. На этом первая серия закончилась. Когда началась вторая, я подумал, что показывают другой фильм. Фильм был тот же - играли другие актёры. Заменили всех прежних без исключения! Мне стоило много труда разобраться кто из них кто. Например, бандита и графиню я узнал по следующему эпизоду. Мужчина хамской наружности насмешливо сказал молодой очаровательной женщине: "Это я, Ирина Николаевна, украл из конюшни вашего батюшки всех лошадей". Теперь события разворачивались после революции. Старый граф жил в Париже и плёл сети заговора против молодой советской республики. Его дочь не успела эмигрировать - работала учителем в школе. Парнишка работал резидентом советской разведки во Франции. С графиней он больше не виделся. Все думали, что он умер после ранения...
  
  Утомлённый скучным фильмом, я непроизвольно посмотрел на часы. Если серия идёт полтора часа, то сколько ещё ждать окончания? Была половина одиннадцатого. Мои часы показывали московское время. Самолёт улетал через полчаса! "Как же так? - удивился я. - Как же так?!" И понял, что ошибся с подсчётом!
  
  - Время-то половина одиннадцатого! - я сказал Виктору.
  
  Он изумлённо посмотрел на меня, поднялся и торопливо пошёл к выходу из кинозала. Я вдруг понял, что мне надо тоже идти! Он вышел из кинозала. Я потерял его из вида. Меня охватило нехорошее паническое чувство, как будто меня бросили на произвол судьбы. Я вышел из кинозала в просторный холл. А его и здесь не было! Я догнал его уже на улице у выхода из кинотеатра.
  
  - Точно половина? - спросил он.
  
  - Серьёзно. Даже на такси не успеем.
  
  Мы шли неизвестно куда - куда-то по тротуару. Виктор хмурился. А мне вдруг стало смешно. Я едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. Столько ходили по этим продуктовым магазинам, потом смотрели такой фильм! Виктору было не до смеха. Мы опоздали на самолёт! Я чувствовал себя виноватым и покорно был готов выслушать любые обвинения в свой адрес.
  
  - И где теперь ночевать? - неожиданно мягко спросил он.
  
  - Да хоть в аэропорту, - непривередливо, без претензий ответил я.
  
  - Вот и езжай. Спи на лавке! - разозлился он. - А я найду себе место получше!
  
  В гостинице "Ингода" мест не было, в "Забайкалье" тоже не было. Мы поселились в гостиницу "Турист" - не без труда, пообещав администраторше бесплатно починить её телевизор.
  
  - Чтобы я ещё раз послушал тебе! - с твёрдой решимостью объявил Виктор. - Один раз понадеялся. Единственный раз! И влип. Никогда со мной такого не было. Что, значит, не проконтролировать. Теперь только сам и всё!
  
  
   9
  
  Следующим вечером мы были в Зее. При заходе самолета на посадку, я увидел город, гидроэлектростанцию, плотину и обширное водохранилище.
  
  Пассажиров, как всегда, встречали родственники, знакомые.
  
  - В аэропорту города Зэя, - прогремело сообщение, - совершил посадку самолёт рейса 674 из Иркутска, Читы...
  
  - Ты слышал? - Виктор засмеялся. - Она сказала - "Зэя"!
  
  Гостиница называлась "Серебряный створ". Администратор не отдала нам квитанции за проживание: сказала, что мы получим их при отъезде.
  
  Дежурная по этажу выдала ключ от номера.
  
  - А телевизор в номере есть? - спросил Виктор.
  
  - Платите рубль, - поставлю, - она посмотрела на нас, как торговка на базаре.
  
  Мы приняли её предложение к сведению. Но телевизор в номере был! Приятно удивившись, мы стали располагаться. Неожиданно дверь открылась, и в номер быстро вошла дежурная:
  
  - Вы что думаете, раз телевизор есть, значит, и платить за него не надо? Товарищ уехал. Я забыла убрать!
  
  Мы заплатили за несколько дней вперед.
  
  - Крыса, да? - сказал Виктор, когда она ушла.
  
  Он закурил, - я не переносил дым и открыл форточку, оборвав при этом бумагу, пыльную, кое-где обвислую, которой была оклеена рама форточки по стыкам с рамой окна. В каких бы гостиницах мы не жили, я всегда открывал.
  
  В туалете не работало освещение. Наверное, перегорела лампа. Виктор позвал дежурную. Увидев открытую форточку, женщина возмутилась:
  
  - Только что была здесь, а они уже отклеили! Прямо, как варвары - самые настоящие. Я осенью клеила, клеила.
  
  - Помещение надо проветривать, - назидательно сказал я.
  
  - А теперь люди будут мерзнуть.
  
  - Можно подумать, что бумага грела!
  
  - Вам надо оклеить.
  
  - У меня нет ни бумаги, ни клея.
  
  - Я принесу, - пообещала она, но не принесла.
  
  Мы не заработали в Зее: нам не предложили отремонтировать телевизоры других заводов. Предсказание Ивана не сбылось. Виктор должен мне 11 рублей 50 копеек. Десять рублей - за две бутылки водки. Полтора рубля за ананасовый сок. Он говорил, что вернёт долг после того, как мы заработаем в Зее.
  
  - Ты должен мне одиннадцать рублей, - напомнил я.
  
  - Какие одиннадцать? - он с деланным недоумением посмотрела на меня.
  
  - Червонец за водку и полтора рубля за ананасовый сок!
  
  - Это когда было-то? Вспомнил! Ты же сам водку пил!
  
  - Не пил я ничего!
  
  - Ну, начинается. Ты как Иван. Это он не пил, это он не ел!
  
  - Отдашь деньги?
  
  - Я объяснил, кажется, - Виктор нагло посмотрел на меня.
  
  - Мерзотина!
  
  - Ты выбирай выражения! - оскорбился он.
  
  Деньги он так мне и не отдал. Я не столько жалел о потерянных деньгах, сколько возмущался откровенной наглостью Виктора. Но я недолго злился на него, успокоив себя мыслью, что за удовольствие надо платить. Если бы Виктор не взял меня, я никогда бы не побывал на другом конце страны.
  
  Прямого самолёта из Зеи на Сахалин не было. Они летали из Хабаровска, расположенного на тысячу километров восточнее.
  
  Я предложил поехать в Хабаровск на поезде. Мне очень хотелось посмотреть на амурские пейзажи! Надоели мне эти самолёты. Ничего не видно, кроме облаков. Взлетел - вверху голубое небо, а внизу - бесконечная равнина плотных облаков, напоминающих заснеженное поле. Ощущения полёта нет: за окном ничего не меняется, вернее, почти не меняется, и создаётся впечатление, как будто неподвижно висишь в пространстве. Другое дело - на поезде. Вагон немного покачивает. Колёса тихонько постукивают по стыкам рельс. А за окном красота необыкновенная: дикие отвесные горы, быстрые реки и дремучие леса.
  
  - Ты глупый, что ли, не пойму? - возразил Виктор. - Мы будем ехать сутки! Говорю тебе, умрём от скуки. Я ездил. В прошлый раз. Чуть не рехнулся!
  
  Мы пошли в агентство "Аэрофлота", находившееся рядом с гостиницей. Было пасмурно, ветрено, неуютно. Виктор посмотрел на серые неприметные дома, неказистые деревья, редких прохожих и сказал с сарказмом:
  
  - Вот так Зэя! - звук "э" получился у него тяжёлым, басовитым. Он вложил в этот звук всё презрение к этому городу. - Ну, Зэ-эя!
  
  Самолёт в Хабаровск был в три часа ночи по московскому времени.
  
  - Это во сколько по местному? - спросил Виктор.
  
  - В девять утра.
  
  - Точно в девять? - он недоверчиво посмотрел на меня.
  
  - Точнее не бывает! Возьми да подсчитай!
  
  В день вылета мы поднялись рано. Администратор опять не выдала нам квитанции за проживание. Позвала дежурную по этажу.
  
  - Они не оклеили форточку, - сказала та. - Не выдавай им ничего. Взяли всё пооборвали, как варвары. Я осенью клеила, клеила.
  
  - Вы обещали принести бумагу и клей!
  
  - Нет у меня ничего. Как хотите, так и заделывайте!
  
  - Но всё равно скоро будете отклеивать.
  
  - Не ваше дело - скоро или как. А приедет кто-нибудь, ему, может, холодно будет.
  
  - Товарищи, отдайте мне квитанцию! - картинно умоляюще попросил Виктор. - Я ничего не отклеивал!
  
  - Ничего не отдадим. Идите!
  
  - А почему я не имею права открыть форточку?
  
  - Тебе было жарко? - вдруг злобно спросила администратор.
  
  - Да.
  
  - Вот и ночевал бы на улице!
  
  - А вы не грубите.
  
  - Да это ты грубишь! Нахал!
  
  - Идите оклеивайте, - сказала дежурная.
  
  - И сколько стоит такая работа?
  
  - Пять рублей, - сразу сказала дежурная, как будто ждала этого вопроса.
  
  Я дал ей пять рублей. Администратор отдала нам квитанции. Мы вышли на улицу, и Виктор сказал:
  
  - А мне понравилось, как ты заплатил пятёрку. Мне это, как мёдом по сердцу. На их месте, я б с тебя червонец взял!
  
  У нас впереди были Хабаровск, Александровск-Сахалинский, опять Хабаровск, откуда, наконец, полетим в Магадан. А потом - домой. Я не представлял, как можно терпеть этого человека ещё так долго?
  
  
   10
  
  Самолёт Ту-154, на котором мы полетели из Хабаровска в Южно-Сахалинск, набрал высоту очень быстро: по относительно короткой спирали с сильным креном на левый борт. Наши места были у левого борта. Я почти лежал на боку, упираясь плечом в окно. Справа надо мной нависал Виктор и другие пассажиры, пристёгнутые ремнями. Выше всех, почти как птица на дереве, находился пассажир у окна с правого борта. Город Хабаровск, на который было нацелено стреловидное крыло самолёта, уменьшался буквально на глазах. Наверное, три или четыре спирали, - и город стал размером с автомобильное колесо! Не ожидал я, конечно, что Ту-154 способен так резво затащить нас на такую высоту.
  
  Гористый берег острова Сахалин с высоты приземляющегося самолёта мне показался неприступным: засыпанные снегом горы плотно прижимались к морю.
  
  В Александровск-Сахалинский поехали на поезде: в этом городе не было аэропорта. Железную дорогу сделали японцы, когда Южный Сахалин был их территорией. Она была узкоколейной. Локомотив и вагоны тоже были японскими.
  
  Мы ехали в купейном вагоне. Общий проход был узкий: чтобы разойтись двум пассажирам, одному из них нужно было войти в купе. Спальные полки тоже были узкими, с двумя боковыми вертикальными ремнями, страхующими от падения во время сна. Не знаю, почему японцы сделали вагоны такими маленькими.
  
  За окном неспешно проплывали заснеженные равнины, сопки и леса, придавленные низким хмурым небом. Наконец-то мы ехали на поезде! Из окна самолёта я ничего не разглядел бы. Равнины, сопки и леса чередовалась в различных сочетаниях, как в калейдоскопе. Иногда местность напоминала среднерусскую.
  
  Виктор сидел напротив меня. Наши взгляды встретились. Выражение его лица изображало подчёркнутое непонимание.
  
  - И чего там хорошего? - продолжая смотреть на меня, спросил он, пренебрежительно кивнув на окно.
  
  Я опять посмотрел в окно. Набегающий поток воздуха от поезда стряхивал снег с хвойного леса, плотно подступающего к железной дороге. Виктор тоже посмотрел в окно и с недоумением пожал плечами:
  
  - Ну, и чего здесь хорошего? Чего хорошего-то?!
  
  
  
   МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
  
   1
  
  Прямого воздушного сообщения между Магаданом и Горьким не было. Самый лучший вариант был добраться домой через Москву.
  
  Мы приехали в аэропорт днём. Самолёт в Москву был вечером. Все билеты были раскуплены. Через час был рейс в Новосибирск. Этот город находился примерно на полпути до дома. Билеты на рейс были. Мы улетели в Новосибирск. В Новосибирске все билеты на Москву тоже были раскуплены. Рейс на Горький был через два дня. Мы полетели в Казань. Нам повезло: от Казани до Горького было всего четыреста километров! Завтра утром мы будем дома. Из Казани в Горький ходил прямой поезд. Мы успевали на него.
  
  Самолёт до Казани летел с посадкой в Свердловске. В Свердловске мы отстали от рейса. Самолёт в Казань улетел без нас.
  
  Когда объявили посадку в Казань, мы подошли к стойке регистрации, указанной в объявлении. А там регистрировали в Ташкент. На информационном табло была соответствующая надпись. Как позже выяснилось, в Казань тоже регистрировали. В справочной Виктору ответили, что посадка в Казань ещё не объявлена. Нам показалось это странным: мы оба слышали объявление!
  
  Аэровокзал был переполнен народом, - пушкой не прошибёшь. Чтобы попасть из одного конца аэровокзала в другой, было легче пройти по улице, чем по залу, перегороженному людьми, стоящими в очередях на регистрацию.
  
  Вскоре мы опять обратились в справочную. Прошёл уже примерно час, как мы прилетели в Свердловск. Обычно, рейсовая остановка длится не больше часа. Женщина опять сказала ждать объявление.
  
  Наконец мы в третий раз обратились в справочную, сильно встревоженные, что не объявляют посадку на Казань. И эта женщина, говорившая нам ждать объявление, вдруг сказала, что самолёт в Казань уже улетел.
  
  Это известие нас потрясло!
  
  - Как улетел?! - воскликнул Виктор. - Но вы сами говорили, что ещё не было объявления!
  
  - Я не знаю, почему вы не слышали.
  
  - А наши вещи?! - Наш багаж был в самолёте.
  
  - На перроне.
  
  - На каком ещё перроне?!
  
  - В камере хранения.
  
  Взбешённый Виктор пошёл к начальнику аэропорта, решив пожаловаться на работника справки. Его разрывала жажда мщения! В кабинет начальника стояла длинная очередь. Мы зашли без очереди, как к себе домой: по нашему мнению, наш случай был исключительный, вопиюще несправедливый, требующий экстренного разрешения. Начальником аэропорта оказалась женщина. Она разговаривала с пассажиром. Следом за нами вошла вся очередь, наверное, человек десять. Мы моментально заполнили собой всю комнату. И все вдруг возбуждённо заговорили, обращаясь к начальнику. Женщина изумлённо посмотрела на нас. Затем, не сказав ни слова, вышла в зал и пошла куда-то. Мы шли за ней, как цыплята за курицей, наседая со всех сторон, задавая ей вопросы, перебивая друг друга. Женщина остановилась, повернулась к нам и возмущённо сказала:
  
  - Граждане, дайте мне сходить в туалет!
  
  На этом наше общение с начальником аэропорта закончилось. Можно было дождаться её, но жалоба на работника справки не приблизит нас к дому.
  
  Мы ознакомились с расписанием. Оказалось, что рейс на Горький будет через полтора часа! Наше настроение сразу приподнялось. Мы оживились! Отсюда до дома примерно одна тысяча километров. Время полёта - около двух часов. Если билеты будут, через три часа мы будем дома. Билеты на рейс были! Когда они оказались в наших карманах, мы ощутили себя счастливыми людьми.
  
  Затем мы сдали билеты до Казани, получив взамен справку, нужную нам для авансового отчёта, и часть денег за неиспользованный билет, - стоимость полёта от Свердловска до Казани. Наконец, забрали свой багаж из камеры хранения.
  
  Через три часа мы были дома. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Нам повезло. Мы добрались до дома быстрее, чем через Казань.
  
  
   2
  
  В отделе я застал Виктора переписывающим акты для технического отчёта. Он был с похмелья. Это сразу угадывалось по глазам, припухшему лицу.
  
  - Что со мной вчера приключилось, - сказал он, вяло пожав мне руку. - В своей собственной квартире мне дали по морде. Ужас какой-то.
  
  - Как это?
  
  - Мы сидели - выпивали. Потом стали показывать друг другу карате. От первого удара я поставил блок. А от второго не успел.
  
  Захаров подал Виктору телеграмму из Норильска:
  
  - И его возьмешь, - он указал на меня.
  
  Нас опять посылали в командировку! Виктор воспринял известие спокойно, обыденно, - с таким выражением покупают в магазине хлеб. Я - разочарованно: я не согласен так интенсивно мотаться по стране. Мы только что вернулись! Проехали двадцать тысяч километров! Я устал и от дороги, и от Боярова.
  
  Я ждал окончания командировки, как чуда.
  
  Обычно, проезд в городском транспорте оплачивал я. Бояров позже рассчитывался со мной и всегда стыдил меня, что я считаю "мусорные" копейки. Получалось, что я мелочный и жадный. А он совершенно не жадный и совершенно не мелочный, но не хочет расставаться с "мусорными" копейками.
  
  Помню, мы были в Хабаровске. Ехали на автобусе в центр города. Проезд стоил пять копеек. Нужно было опустить деньги в кассу и открутить себе билет. Я попросил Виктора заплатить: у меня закончилась мелочь. "Я не обязан платить за тебя", - он посмотрел на меня нарочито отчуждённо, надменно, как на постороннего. Он ответил так, потому что ему было скучно. Он устал от обыденности. Ему хотелось приключений. Если у меня не будет билета, значит, меня могут оштрафовать. Если опущу рубль, - в этом случае, не дождусь сдачи, которую мне надо самому собирать с пассажиров. Я вышел из автобуса. Меня оскорбила его наглость. Я всегда платил за него, а он - не обязан.
  
  Наш самолёт был вечером. Я приехал в аэропорт раньше Виктора и решил не показываться ему на глаза до тех пор, пока до окончания регистрации не останется десять минут. Наши вещи были в камере хранения. Жетончик был у меня. Пусть он понервничает, думая, что я опоздаю. Наконец я увидел его: он неторопливо шёл от автобуса к аэровокзалу. Чем меньше оставалось времени до окончания регистрации на наш рейс, тем больше он нервничал! Я сделал это специально. Виктор любил приключения, и мне захотелось доставить ему это удовольствие.
  
  Была ещё одна история - в Магадане. Он попросил меня купить селёдку. Его возмутило, что рыба оказалась маленькой и тощей: три селёдки потянули на шестьдесят копеек, а в Южно-Сахалинске за такие деньги он купил одну селедку - огромную и жирную. Виктор съел селёдку и сказал, что не вернёт мне деньги. Я купил не то, что нужно. Я сам виноват. "Подавись ты этими деньгами!" - возмутился я. "Ну вот, наконец, я слышу слова настоящего миллионера", - сказал Виктор. Он вернул мне деньги на следующий день.
  
  Короче говоря, я считал дни до окончания командировки. А Захаров сказал, что мы опять поедем вместе!
  
  - Давно я там не был, в Норильске-то, - с раздумьем сказал Виктор. - Наверное, уже год.
  
  
   3
  
  Мы приехали к Виктору домой: он предложил пообедать. Его предложение мне показалось странным. На мой взгляд, не было причины предложить мне пообедать. Я согласился, объяснив его предложение дружеским поступком. Кроме того, я ни разу не был у него дома. Мне захотелось посмотреть.
  
  Квартира была однокомнатная. Книжный шкаф был заставлен магнитофонными бобинами, сервант - пустыми бутылками необычных форм. На тумбочке у дивана стоял магнитофон, - четырёхдорожечный "Комета-212-1-стерео". Очень дорогой. Перед диваном лежала белая шкура северного оленя.
  
  Виктор пошёл на кухню разогревать обед. А я включил магнитофон. Бобины закрутились. Я услышал известную песню "Moskau" немецкой группы "Dschinghis Khan" - "Чингисхан". Запись была качественная, без посторонних шумов. Согласно названию, они пели о Москве. Что именно - не знаю. Был популярен шуточный перевод: "Москоу, Москоу, - закидаем бомбами! Будет вам Олимпиада. Охо-хо-хо-хо!"
  
  - Выключи! - Виктор сразу вышел из кухни. - А то эти придут.
  
  - Я тихонько, - я убавил громкость.
  
  - А я говорю, выключи! Если эти придут, их просто так не выгонишь! Ты не знаешь ситуацию. Да и милиция меня ищет. Нужен я им зачем-то. Они хотят задать мне несколько вопросов, - озабоченное выражение его лица сменилось на саркастическое: очевидно, он представил себя в кабинете у следователя. - Надо в Норильск быстрее сматываться.
  
  Виктор достал из кладовки несколько коробок. Я сначала не понял, что это за коробки. А в них были телевизионные блоки.
  
  - Ивану отвезём, - сказал он.
  
  Один он не увёз бы столько коробок. Вот, наверное, почему он пригласил меня к себе домой.
  
  В последнее время Иван Скляров работал в мастерской отдела. Он всегда мог отлучиться с работы. Мы увезли коробки к нему в гараж.
  
  - Кто-то из молодых стучит, - Иван озабоченно посмотрел на Виктора, закрыв гараж на замок. - Ты об этом думал?
  
  Этот камень был в мой огород. Я тоже был "молодой": недавно устроился на завод. Иван демонстративно не смотрел на меня. Установилась тягостная пауза. Иван мне вдруг стал неприятен: с сальным круглым лицом, изрытым грубыми оспинами, гнилыми зубами, скрытыми под золотыми коронками.
  
  - Может, я. А может, - он, - Виктор кивнул в мою сторону. - Не знаю.
  
  Простившись с Иваном, мы пошли на автобусную остановку.
  
  - К Нилову пришли ОБХСС-ники, - пояснил Виктор. - А у него блоки лежат. На карточке не числятся. Где взял? Затем к другому пришли. А у него телевизор в сборе без кинескопа. Паспорта нет. Где взял? Кто-то шепчет в отделе.
  
  Нилов жил в заводском общежитии. А общежитие - это проходной двор. Его мог сдать любой, не обязательно работавший в нашем отделе.
  
  - Ивану в старости беспокоиться нечего, - продолжал Виктор. - У него машина, гараж. Дача. Если деньги закончатся, - продаст. А на худой конец, - во, - он указал на свои зубы, - несколько коронок по пятьдесят рублей!
  
  
   4
  
  Норильск находился за полярным кругом, примерно в трёх тысячах километров от дома. Я не знал, как одеться. Была первая декада апреля - тепло, солнечно; снег почти растаял. Я ходил в куртке, без шапки. В заполярном Норильске было холоднее, но, наверное, не настолько, чтобы надевать шубу.
  
  - А в Норильске очень холодно? - спросил я, когда мы купили в агентстве билеты на самолёт, и вышли на улицу, залитую ярким, тёплым солнцем.
  
  - Холодно, - согласился Виктор.
  
  - Градусов десять будет?
  
  - Будет, - подумав, опять согласился он.
  
  Мы улетали в Норильск восьмого апреля. Я надел демисезонное пальто, осенние ботинки. Зимнюю шапку, свитер положил в сумку - при десяти градусах мороза этого будет достаточно, чтобы не замерзнуть.
  
  Встретившись с Виктором в аэропорту, я увидел, что тот одет в шубу, зимние ботинки, и сразу понял, что он опять поступил со мной по-свински: он мог бы предупредить, что в Норильске будет холоднее, чем десять градусов! А Виктор несдержанно засмеялся, увидев, во что я одет.
  
  Если в Норильске будет минус двадцать градусов, значит, формально он не обманул меня. "Десять градусов будет?" - "Будет". А там, например, будет минус двадцать. Значит, он не обманул. Сказал правду. Десять градусов будет.
  
  Самолёт Ту-154, на котором мы летели в Норильск, рассчитан на сто восемьдесят человек. А летело, наверное, всего человек тридцать. Мы спали на креслах, сделав из них диван: подлокотники кресел убирались.
  
  Стюардесса объявила, что в Норильске минус двадцать семь с ветром десять метров в секунду! Я достал из сумки свитер, шапку. Виктор наблюдал за мной с соседнего ряда и добродушно улыбался. Он любил такие ситуации. Для него это было лучшим подарком! Я понимал его и не осуждал.
  
  Самолёт долго снижался в густой сплошной облачности - до того долго, что стало казаться, что у облачности нет края, и мы врежемся. Наконец самолёт вывалился из неё - у самой земли, заснеженной, с редкими лиственницами.
  
  Мы слонялись по аэровокзалу, ожидая выдачи багажа. Виктор указал на мужчину, очень похожего на певца Кола Бельды, в богатой оленьей шубе, украшенной замысловатыми узорами, нарядных торбасах, расшитых бисером. Я до сих пор не знаю, кто это был. Может, действительно, Кола Бельды. Он мог приехать в Норильск на гастроли. Многие с любопытством смотрели на него. Он держался невозмутимо, спокойно, как человек, привыкший к общему вниманию.
  
  Почти тридцатиградусный мороз, усиленный ветром, обжигал. Я был в перчатках, но всё равно, что без них: руки околевали буквально на глазах. Я с удивлением думал, что это первая декада апреля. Можно представить, что здесь бывает в январе! Я устал от зимы, а она никак не заканчивалась. В демисезонном пальто, осенних ботинках, я выглядел смешно, нелепо среди одетых в шубы, пуховики, унты, торбаса, сапоги и ботинки, утеплённые мехом.
  
  Под низкими серыми облаками, в застилающей снежной мгле, удавке цепенящего холода и жестоких ветров, Норильск построили в этой ледяной пустыне из-за богатейшего месторождения никеля. Дома новых кварталов были преимущественно девятиэтажные, старых кварталов - пятиэтажные. Все дома были с толстыми стенами, которые, казалось, не пробьёт и ракета.
  
  Мы приехали в магазин на такси, с двойными боковыми окошками со стороны водителя и пассажира на переднем сидения. За доставку в любой конец города таксисты брали рубль.
  
  Снег клубился - опускался вниз, вздымался в высоту, расстилался по улице, летел из-за угла дома. Виктор встал спиной к ветру, тормошащему, рвущему мех шапки, воротника, больно секущему ледяными иглами.
  
  - Ты знаешь, сколько я здесь не был? - с неожиданным весельем сказал он. - Два года, оказывается!
  
  Улететь из Норильска весной было сложно: люди уезжали в отпуска. Отпуска здесь были по полгода. Самолёты были забиты людьми под завязку. А осенью наоборот - попасть в Норильск: люди возвращались из отпусков.
  
  Билеты были раскуплены на несколько недель вперёд. Виктор попросил директора магазина помочь нам с билетами. Тот пообещал.
  
  Остался последний телевизор с дефектом по синему цвету. Собираясь за билетами, Виктор сказал мне:
  
  - Доделывай, а я пошёл.
  
  Он вернулся через час. Я ещё не нашёл дефект и не знал, найду ли?
  
  - Улетаем завтра, - Виктор достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку. - Завтра вечером, понял? - Он набрал номер телефона: - Надежда Ивановна?.. Вас беспокоят из ОБХСС... Какие могут быть шуточки. Я всё объясню при личной встрече, - он засмеялся. - Не узнаёшь, что ли?.. Это же я, Виктор... Ну, даёшь. Представитель с Горького! - он опять засмеялся. - Я готов подойти прямо сейчас! А Лариска где?.. Понятно, - ещё поговорив с ней, он положил трубку, и сказал мне: - Тебе не повезло. Лариска вышла замуж. Значит так, я исчезаю. Встретимся завтра в гостинице. Примерно - в два часа. Самолёт - вечером. Не опаздывай. Этот ящик на твоей совести.
  
  Я никак не мог найти, почему не было синего цвета. Я искал долго и безуспешно. Чтобы найти такой дефект, недостаточно прибора, измеряющего напряжение, ток и сопротивление. Нужен осциллограф, которым ищут сигнал. Если напряжение отождествить с рекой, тогда цветовой сигнал - это рыба в реке. Регулировщики не возили осциллограф: он был тяжёлый и громоздкий.
  
  Меня вдруг осенило! Если пустить цветовой сигнал в канал звука через конденсатор, то из динамика послышится тарахтение. Сравнивая силу тарахтения синего и красного цветов, я нашёл, что на входе их частотных детекторов тарахтит одинаково, а на выходе - нет: синий цвет тарахтел тише! Было не пропаяно сопротивление в детекторе! Я пропаял его, и телевизор заработал, как надо!
  
  В гостинице я вымылся в душе, лёг на кровать. Было приятно лежать на кровати в тёплом номере и смотреть на затянутое льдом окно, за которым бесновались мороз и пурга.
  
  Мне понравилось, как я отремонтировал телевизор. Неужели я стану телемастером? Моя мечта сбудется!
  
  Меня заинтересовало, во сколько мы улетим завтра вечером. Я вынул из паспорта билет. Было написано - в 8.30. Это по московскому времени, а по местному - в 12.30. Разница с Москвой - четыре часа. Я удивился. Виктор сказал, что мы улетаем вечером. А мы улетаем днём! Почему он ошибся? Неправильно подсчитал? Но этого не может быть. Я не знал, что и подумать. Моё внимание привлек номер рейса - 1540. Я сразу всё понял. Виктор перепутал время вылета с номером рейса! Он прибавил четыре часа к 15.40. Получилось 19.40 по местному. Это было единственное приемлемое объяснение. Я не знал, как найти Виктора. Если он придёт завтра, как обещал, мы опоздаем.
  
  Виктор заявился утром с помятым лицом за три часа до вылета. До конца регистрации было два часа. Ехать до аэропорта полтора часа. У нас совсем не осталось времени. По тому, как он держался, я понял, что он по-прежнему думает, что наш рейс вечером.
  
  - Наш рейс через три часа! - выпалил я.
  
  Виктор с недоумением посмотрел на меня. Достал билет.
  
  - Ничего не понимаю, - сказал он.
  
  В аэропорт ехали на автобусе в проходе между креслами. Свободных мест не было. На следующем автобусе мы опаздывали. Водитель сказал, что возьмёт нас, если мы заплатим ему. Нам повезло. Лучше ехать стоя, чем опоздать!
  
  - ...Она уезжает на "материк", - рассказывал Виктор, держась за спинку сидения. - Уже контейнер отправила. Мебели нет. Вместо кровати - поролон. Сказал, что пошёл за вином, - он вдруг улыбнулся, очевидно, подумав, что ей придётся долго ждать. - А у тебя как? Отремонтировал?
  
  - Сделал.
  
  - И что было?
  
  - Сопротивление в детекторе.
  
  - Соображаешь, оказывается, - похвалил он.
  
  Поднимая снежную пыль, автобус мчал по заснеженной дороге, по обе стороны которой простиралась белая тундра, незаметно сливающаяся с низким замёрзшим небом...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"