Шевцов Геннадий Васильевич : другие произведения.

Живи, Гиргишан!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман о парадоксах бытия
   Геннадий ШЕВЦОВ
  ЖИВИ, ГИРГИШАН!
  
  Роман
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Гомо Сапиенс
  Москва * 1995
  
  
  
  
  
  
  Аннотация
  Роман "Живи, Гиргишан!" - книга о парадоксах бытия.
  И о том, как нелегко сохранить порядочность, честь и достоинство...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  Часть первая
  
  ЛЮДИ ВСЁ МОГУТ
  
  Родник
  /Вместо предисловия/... 5
  Глава 1 Лестное знакомство... 20
  Глава 2 Учитель физики... 27
  Глава 3 Внештатный корреспондент... 45
  Глава 4 Бокал пива... 59
  Глава 5 Томаты и философия... 72
  Глава 6 Никто не застрахован... 78
  Глава 7 Тупик... 94
  Глава 8 Ореховое дерево... 105
  Глава 9 Мозговой трест... 125
  Глава 10 Верка из Нагорного... 146
  Глава 11 "Кокроуч"... 156
  Глава 12 Кража... 189
  Глава 13 Сюрприз... 211
  
  Часть вторая
  
  ВЕЛИКОЕ ПОНИМАНИЕ
  
  Глава 14 Сто тысяч... 228
  Глава 15 Святое дело... 240
  Глава 16 Спетая песенка... 244
  
  POST SCRIPTUM
  
  Письмо Виктора Ащербекова, написанное по законам социальной психологии и откорректированное адресатом по законам логики Его величество человека... 250
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Геннадий Васильевич Шевцов
  основоположник логики Его величество человека - науки самосохранения человека разумного
  от негативных проявлений психики.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  часть первая
  ЛЮДИ ВСЁ МОГУТ
  
  
  РОДНИК
  Вместо предисловия
  
  Заверещал телефон.
  - А, это ты, Виктор! - откликнулся Игорь Васильевич, и сердце его упало. Не то чтобы очень испугался он, но ожидание неприятного есть ожидание неприятного. Звонил Виктор Ащербеков, друг детства, и звонил из города детства, а возвращаться туда тем приятнее, чем дальше уходишь из того золотого возраста. Но с тех пор, как у Игоря Васильевича в Москве на Малой Колхозной площади прописался желанный телефон - плод двухгодичных мытарств, Виктор, пользуясь привилегиями дружбы, одолевал его просьбами купить слайды, диафильмы - искусством он интересуется. Хотя Игорь Васильевич и доставал с "рук" пару раз эти неуловимые в магазинах слайды, но не привык быть, у кого бы, то, ни было на побегушках. Это его тяготило, вот почему каждый раз клялся самому себе в том, что если и идёт на сделку с совестью, то только ради уважения к человеку, ставшему на путь познания. Он и ещё, может статься, ради этого побежал бы сегодня же в Столешников переулок и оттуда на почтамт, да вот неувязочка: деньги Виктор обещал выслать сразу же, как получит!.. А как же он слайды получит, если бежать Игорю в этот Столешников не с чем? Но... неловко как-то признаваться: сижу, кореш, на бобах, в долгах как в шелках... А Виктор без зазрения совести то и дело будоражит звонками: "Достал?" - "Увы, дружище, - отвечал кратко с хрипотцой в голосе Игорь Васильевич, - тех, что просишь, пока нет". Что, в общем, и соответствовало действительности. Не так просто, как может показаться провинциалу, купить даже в Москве то, что нужно.
  - Он самый, - многообещающе отзывается Виктор; действительно, он позвонил поинтересоваться, как там обстоит дело со слайдами.
  - Ну, рассказывай, как жив, здоров, - спохватываясь, нарочито бодро предваряет его расспросы Игорь, зная наперёд, что услышит, и потому особенно не вникая. Беседы их с давних пор напоминали разговор двух глухих. Друг детства щеголял энциклопедическими познаниями, сыпал цитатами из великих мыслителей прошлого, афоризмами и тут же со снисходительной усмешкой давал пояснения "непосвященным". При этом любил покровительственно хлопать по плечу, приговаривая: "И чему вас в институтах учат?" Игорь же активно
  противостоял всему наносному, книжному, и к месту и не к месту провозглашал собственное великое понимание Бытия, хотя осознавал, что не в его силах помешать практичным людям, уверенной поступью шагать в социальные тупики, в которых рано или поздно прописывается безысходность.
  "О каком понимании жизни, я уж не говорю великом, - как-то раз обронил Виктор, - может идти речь, когда за душой ни гроша?"
  "Потому и нет! - вспылил Игорь. - Общество так устроено, что настоящему человеку в нём суждено мучиться. Трудно отстаивать своё мироощущение и процветать. Редко кому это удаётся".
  "Ну и страдай! - расправил широченные плечи Виктор. - Так каждый неудачник объявит только себя настоящим и будет носиться, со своим неумением жить как с писаной торбой. А мне умные книги дают почувствовать превосходство хотя бы над теми, от кого я по жизни завишу".
  "Мне трудно тебе помочь понять", - начал, было, Игорь.
  "Сначала помоги самому себе", - отрезал друг детства.
  Прошли годы, но мало что изменилось в их жизни. По-прежнему дела у Игоря шли из рук вон плохо, одолевало безденежье. Отчасти из-за этого отношения с женой натянутые, но он мужественно крепился, стараясь не срываться, и несмотря, ни на что по-прежнему ласково называл жену при детях мамочкой, а в иных случаях Оленькой.
  Оленька и он вообще очень подходили друг другу. Кратковременные недоразумения случались в основном по поводу воспитания ребят. Проказники находили защиту у отца. Заслышав крик, мчался он очертя голову на выручку - спасать от наказания крошек, за что сам попадал под горячую руку. Разгневанная вмешательством в святое дело воспитания жена гнала его из комнаты, в сердцах захлопывала перед его носом дверь. Словно высеченный розгами, он понуро тащился к себе в "восьмиметровку", громко именуемую "кабинетом".
  "Сколько раз повторять, - восклицал он, так чтобы она его всё-таки слышала, - бери пониже спины".
  Потом она приходила каяться в его убежище. Там на стенах висели плакаты - наглядные пособия для уроков английского языка, своеобразное приложение к самоучителю, над которым Игорь Васильевич работал по наитию и настроению. Педагог по образованию и призванию, он долгие годы тешил себя надеждой встретить талантливых, преданных учеников. Но дни проходили за днями, месяцы складывались в годы, а таковые, видимо, существовали лишь в его воображении. Наяву являлись личности с врождённым скепсисом ко всему чистому и святому; предлагаемое ускоренное обучение воспринималось ими как желание учителя "охмурить", искусство спонтанного чтения и понимания книг на языке оригинала - искусством выманивать топеу [мани] (деньги) у их счастливых обладателей. В школу дорога ему была заказана из-за распухшей трудовой книжки. Работать вахтёром, кем он был в последние годы - торчать тупой пешкой у всех на виду, осточертело. Деваться было некуда, и он ждал, сам не зная что. Наверное, чуда. Но каждый здравомыслящий человек понимает, что если и бывают чудеса, такие как плачущая икона, то чудеса эти рукотворные - антисоветские происки врагов наших внутренних - церковников. Ему и в голову тогда не приходило, что ещё в 1956 году на партийном пленуме после XX съезда ВКП (Б) Советскую власть, как власть рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции, подменили втихаря властью номенклатурной. И советский учитель, отстаивающий честь и достоинство Верховного Главнокомандующего красной армией Иосифа Виссарионовича Сталина, спасшего мир от нацистского порабощения, а советский народ от Освенцимских печей, стал изгоем. Нескоро он понял, что никто не придёт, не поможет, до всего того, что изобрёл его трезвый мозг, компетентным лицам с прокуренными мозгами, построившим буржуазный рай в СССР, нет никакого дела и надо самому додумываться, как претворять свои идеи и замыслы в жизнь.
  - Как дела? - повторил он, потому что на междугородней линии "Измаил - Москва" были помехи.
  - У меня всё в норме, - сдержанно обронил друг детства и не стал дальше церемониться: - Ну, что там слайды?
  - Виктор, - миролюбиво начал Игорь, - пойми правильно: специально за ними я по магазинам не шастаю. Времени нет! Семья, дела. В шесть встаю, в двенадцать ложусь. Попадутся - возьму!
  Торопясь отвести дамоклов меч недовольства друга, Игорь поинтересовался здоровьем дочки Марты и её матери, пока ещё не ставшей официально женой Виктора. Друг детства буркнул что-то невразумительное. Боясь, как бы он не вернулся к прежней теме, Игорь необдуманно пошутил:
  - Кстати, что-то я до сих пор не получил приглашения на торжественное бракосочетание.
  - Это моё дело! - огрызнулся Виктор. - Я в твои дела не вмешиваюсь, хотя и есть во что!..
  - Не понял, - помрачнел Игорь.
  - Забыл?.. Напомню! Из дома сбежал - раз. Детей сиротами оставил - два...
  Да, люди не мимозы, заденешь - колются.
  - Виктор, ты же знаешь, - как можно спокойнее начал блудный отец прояснять обстановку той жизни, от которой сбежал, но тут же сорвался: - Зачем так жизнь опошлять? Ты ведь начитан, умница, а социально на нулях.
  Виктор заканчивал мореходку, а пока без пяти минут капитан-механик работал матросом-мотористом в Дунайском пароходстве. Спортсмен до мозга костей, тридцати шести лет от роду, начинал он каждое утро с разминки - жонглировал двухпудовой гирей. Всё, за что ни брался, спорилось. Родители живы, относительно здоровы. Жил с ними в отдельной трёхкомнатной квартире, где у него была своя комната. Входящего в неё прямо у дверей встречают преисполненные важности добрые молодцы в высоких шапках да с карабинами, ни дать ни взять - гвардейцы английской королевы. Да и сами двери - массивные с латунными эмблемами, над которыми ломали голову в надежде на премиальные умельцы с судоремонтного завода, впечатляют. Под стать дверям импортные полки из сандалового дерева, сплошь уставленные внушительными энциклопедиями, словарями - толковыми, литературоведческими, философскими. Наиболее обожаемые русские классики - Толстой, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Чехов - представлены полными прижизненными собраниями сочинений в тиснённых золотом переплетах, из "букиниста". Письменный стол с гнутыми ножками, рядом диван и два мягких кресла из австрийского гарнитура. На полу трёхметровый ковёр ручной работы замысловатого рисунка. Над ним солидная заморская люстра - символ процветания и благополучия. Обстановка точно говорила за себя, не давая изумлённому гостю и рта открыть, что жизнь здесь протекает без суеты, размеренно, словом, капитально. А сам хозяин всего этого блеска и великолепия слывёт в городе ходячей энциклопедией, по поводу и без повода сыплет цитатами, изречениями, крылатыми фразами. На всё у него своё компетентное мнение, единственно правильное и потому незыблемое. Дома в тиши поверяет он мысли свои по настроению тетрадочкам в клеточку мелким убористым почерком. Перечитывает свои умозаключения и бесценные наблюдения за поведением людей, с удовольствием сохраняя в тайне свою литературную деятельность. Всё вышеизложенное, видимо, даёт ему основание свысока посматривать даже на тех, кто выше его ста шестидесяти двух сантиметров. Такой же взгляд имел он и на свою девушку, хотя та и затмила своей стройной фигурой и нежным взором его познания в психологии, социологии, архитектуре, искусстве. Более того - такая самоуверенность (он терялся в догадках, врождённая или приобретённая) - делала попытки завладеть им. Однако с первого раза провернуть коварно задуманную авантюру ей не удалось: он не согласился на ЗАГС. Но устоять прочно был не в силах и потерял-таки бдительность. Вот тут-то, со второй попытки неистощимой в своём рвении отстоять женское самолюбие Жанны, намечалась счастливая семейная жизнь, поскольку появилось внебрачное дитя по имени Марта. И всё-таки Виктор, всеми волевыми усилиями поборов её притязания на роль жены и сохраняя отцовские чувства, то есть нежность и искреннюю любовь к крохотному созданию, решил остаться свободным гражданином.
  "В чём дело, Виктор?" - спросил Игорь, узнав об этой истории от сестры.
  "Понимаешь, не то"... - промямлил Виктор и замолчал надолго.
  "Вообще-то ты свободен, разумеется, - осторожно ввернул Игорь. - В социалистическом обществе нет эксплуатации человека человеком и принудительного по твоим понятиям брака. Раз не подходит - будь мужествен так и скажи: "Карисима (дорогая - исп.- авт.) моя, Карисима! Нам не по пути!" - Игорь сказал так, хотя сердцем знал, что пытался наставить друга детства на истинный путь. - По крайней мере, это честно и благородно".
  "Кому нужны в наше время честность и благородство?" - огрызнулся зло Виктор.
  "Ну, не скажи! Без них человек вовсе и не человек, а двуногое животное как динозавр, вымершее в процессе эволюции. А мне лично, как человеку свободному и от алкоголя и табака, нравится быть Его величество человеком".
  Если в Игоре и поднимался протест по поводу чьего-то непонимания жизни, он начинал городить такую чепуху, по мнению Виктора и монолог мог продолжаться часами. Потому и прервал Виктор околесицу Игоря бескомпромиссным заявлением: "Нельзя начинать семейную жизнь с бухты-барахты! Надо ещё подумать". - "Раз ты её начал, - напомнил ему Игорь о Марте. - Первый шаг сделан. Второй не за горами... Ведь про дочь не скажешь: "Не моя, а?"- "Да, моя!" - "Вот видишь, сам признаёшься в отцовстве, потому и скрепляй союз матери, отца и дочери, официально, как и заведено заметь, не нами, а испокон веков. Или запиши ребёночка на своё имя. В любом случае мы с Оленькой заранее поздравляем тебя! Желаем семейного благополучия, отдельной квартиры или хотя бы на первых порах комнатушки, для совместного проживания, всех благ и процветания".
  Тому разговору полтора года, а дело не сдвинулось ни на миллиметр. Жена, по-прежнему без мужа, дочь без отца. Живут, как и жили, раздельно, с родителями, каждый со своими. Их такая жизнь устраивает. А что дочь на отца не записана, их мало трогает. Наоборот, по нынешним меркам, оказывается, Игорь, не волокёт в законодательстве ни на грамм. Вся соль в том, что в таком отношении есть свой резон. Как матери-одиночке, государство выплатит безмужней жене кругленькую сумму - примерно шесть с половиной "дублонов" к моменту совершеннолетия малышки, и тогда можно, и узаконить свои семейные отношения. Создать, как говорят, семейную идиллию. Вот ведь как всё идеально выверено философом отцом, предусмотрено. Потому, не укорять следует кореша, а учиться у него как жить, как надо шагать в ногу со временем. И вдоволь по истечении срока посмеяться над прошляпившими такой вариант чуваками.
  Игорь всё же усомнился в истинности такого рассуждения и высказался откровенно, как и думал:
  "Всё, возможно, и хорошо в отношении кретинов. Но ты при таком раскладе дел не сможешь сформироваться в полноценную личность". - "А кто ж я, по-твоему, сейчас?" - изумился Виктор, который и мысли не допускал, что в его жизненном пути что-то не так.
  Игорь не стал распространяться на этот счёт, ибо глухой, не видя движущихся губ, пальцев, не услышит.
  Вот и сейчас они, по мнению знавших их близко, умные люди, а целых восемь минут говорили на разных языках. Не изменяя своим обычаям общения, Игорь подковырнул друга детства:
  - Что ты мне не живописуешь жизнь столь милого для моей души бессарабского оазиса, где ты благоухаешь?
  И так всегда, сколько помнится, отношение его к Виктору было ироническим. В глазах Игоря Виктор был Фомой неверующим, а он, в глазах Виктора - архитектором "воздушных замков".
  - У нас столпотворение на Ленинском проспекте, - кратко сообщил Виктор.
  По его тону угадал Игорь нетерпение Виктора рассказать ему нечто впечатляющее: это чувствовалось на довольно-таки приличном расстоянии в тысячи километров.
  - Не тяни резину, выкладывай! - закричал он, обуреваемый недобрым предчувствием, которого не избежать.
  - Ты знал Гиргишана?
  У Игоря так сердце и подскочило. Потом завалилось вбок, там и замерло. Пари! Руки у него похолодели от нахлынувших воспоминаний.
  "Сто тысяч, если останусь в живых!" - удалось расслышать сквозь помехи-хрипы на линии. Тревога пронизала тело, словно током, голос Виктора показался потусторонним, инородным телом.
  - Что ты мелешь? - завопил Игорь так, что посуда в кухне и стекла в оконных рамах жалобно так зазвенели, будто в тоске по высокому идеалу, невидимо разлитому в мире в виде энергии, что не могут лучшие умы никак собрать в единую энергосистему.
  - Я хорошо слышу тебя, говори потише, - разобрал Игорь в хаосе звуков голос Виктора. - Запиши, пожалста! Мне нужны Боттичелли, Веласкес, "Английская живопись второй половины XVII века"...
  А он всё не поймёт, какие сто тысяч и за что? И что угрожает жизни Гиргишана? И чем так взволновано население славного града Измаила?
  - Толком скажи! Что с Гиргишаном?
  - С кем?.. Ты слайды мне вышлешь? - недоумевает Виктор.
  - Да скажи, что стряслось с Гиргишаном?
  - А-а! Подыхает в больнице.
  - Выбирай выражения, ценитель и знаток искусства, - осадил Игорь Виктора. - Внятно, членораздельно скажи: в какой больнице, дай телефон!..
  - Тебе это надо? - и снова Виктор толкует про свои слайды.
  - Вот что, - более не сдержавшись, заорал Игорь. - Ты мне скажешь?..
  - Да что именно? - взывает к спокойствию и уравновешенности голос друга детства издалека.
  "Насмехается что ли? - подумалось Игорю. - Лучше бы не звонил".
  Но тогда бы он не узнал ничего такого, что бы окунуло его в прошлое. И тогда бы он не поведал своей Оленьке трогательную и в тоже время славную историю своего становления в человека разумного.
  И только теперь Игорь осознал, каким дорогим человеком для него стал бывший учитель физики, который жил, опережая время на полстолетия.
  Короче, нашумел тогда Игорь на Виктора и, наверное, был неправ. Какое собственно дело Виктору до трагедии Гиргишана, которого он то и знал скорее понаслышке. Телефон хандрил, будто негодуя по поводу взаимного непонимания и упрямства. Не выяснять отношения, а дополнять друг друга - в этом, как считал Игорь, и заключается высшее разумение общения индивидуумов. А в голове Виктора засели слайды, а в его, он потрогал горячую голову, ожил Гиргишан. И на уме, что с ним стряслось? В общем, кажется, оба переборщили. Виктор обозвал Игоря в сердцах "козлом" и бросил трубку. Некоторое время, не сводя глаз с кнопочного телефона, недоумевающе почёсывал свой стриженый затылок.
  - Жить в Москве и не понимать простой истины! - восклицал он под вздрагивания серой кошки, привычно мурлыкающей у него на руках. Виктор терпеть не мог молчавших кошек. А свою "музыкальную шкатулку" обожал и возносил при каждом удобном случае до небес. - Шагать надо в ногу со временем, - продолжал он вслух, скорее всего обращаясь к самому себе: - Как, позабыв школу, всемогущие хозяева прилавков на вопрос: сколько будет дважды два? - строго следуют негласному закону: сколько надо, столько и получиться. Правда, это вчерашний день, а день сегодняшний наше обновленное законодательство. Статья... Арифметика проста как этот за окном накрапывавший дождик, который так и не станет никогда листопадом червонцев. Это мы понимаем, потому и прикинем в просвещённой голове все доходы, - Виктор нахмурился, негодуя, при мысли Игоря "Все доходы твои от сделки с совестью". Стоп!.. Не в пример некоторым его, Виктора Ащербекова, совесть чиста. Кто знал, что его набравшая килограммы после родов пышнотелая мамзель подведёт под монастырь и окажется никчемной женой и нерасторопной хозяйкой. Хорошо хоть про ЗАГС ни разу не вспомнила, словно и нет такого заведения. Ему это показалось странным, но, в конце концов, мысль, что такое положение дел как появление незаконнорождённой Марты таит в себе немало гениально сложенных песен созвучных его природной сущности и гуманитарной подкованности. А посему, почему бы собственно не запеть во весь голос, если карты идут в руки. Как не воспеть добрых дядь и тёть, породивших новое отношение к матерям-одиночкам в законодательстве.
  "А этот, - Виктор даже перевёл дыхание от стольких набежавших мыслей, подбирая нужное более подходящее данному моменту точное прозвище Игорю. - Нет! - констатировал он. - Кретином его не назовёшь, дураком тоже. Вот, пожалуй, умником, - более не сдерживаясь, он захохотал, радуясь ясному уму, - это то, что надо.
  - Да чтобы я назвал его когда-нибудь другом! Ни за какие коврижки на свете! - с такими словами плюхнул и Игорь на рычажки трубку. Записные книжки, целая стопа листочков, телефонный справочник полетели с оглушительным перестуком с полочки на облезлый деревянный пол.
  Игорь Васильевич всё ещё жил со своей семьёй в допотопном трёхэтажном доме, от которого все его знакомые приходили в недоумение, почесывали затылок, озадачивались: как прикажешь понимать в двадцати минутах от Кремля пешком это недоразумение? Даже днём его ученики заходили в подъезд с оглядкой, гулко бьющимся сердцем, напряжённо прислушиваясь к шорохам. И ни за что не соглашались ступить в подъезд, если кого-то из изобиловавшей в округе пьяни замечали там с бутылкой. Но хотя человек привычен к неудобствам и то, что стало повседневностью для Игоря, было совершенно непонятным для нежного воспитания людей, мнения которых сходились лишь в одном - не может жить личность в таких условиях. Тем более изобретатель беспереводного курса языка Шекспира, Диккенса, Джека Лондона. Не потому ли уже договорившись по телефону об уроках на дому, поспешая к назначенному часу, войдя во двор мимо заваленных мусором и отходами овощного магазина с роем мух мусорных ящиков, "поворачивали оглобли". И считали свою миссию к изобретателю законченной. Совесть чистой, даже когда не удосуживались предупредить Игоря Васильевича об отказе по телефону. И считали, что не может жить в наше цивилизованное время в таком доме человек, если он уникален. Но почему, же не может? Никто так и не брался объяснить. Не может! И баста!
  Игорю же не верилось, что может случиться с Гиргишаном беда.
  - Он вечен! - восклицал Игорь. И верил в то, что Гиргишан в больнице, лишь нелепая случайность. А Виктор чудак, каких свет не видывал, несмотря на свои энциклопедические познания. Но живёт и об этом не догадывается. - Пойми, ты, чудило! Человек только тогда человек, когда своим бескорыстием, здравым образом жизни и без религиозного дурмана, непрестанно подтверждает любовь свою к ближнему.
  - Что случилось? - заслышав его выходящие за рамки приличия умозаключения, встревожилась жена, которой и самой не терпелось получше узнать Игорька, бескомпромиссного в своих суждениях, порою резкого в отношениях с деловыми людьми. "Что поделаешь, каков есть, таким и останусь", - казалось, говорил не он, бессребреник, а говорила его гордыня.
  "Спасибо, что ты есть!" - раз обронила Оленька, поражаясь пророчеством своего мужа. И всё пыталась понять своим хрупким существом, что же всё ж таки он так часто по поводу и без повода имеет в виду под великим восприятием Бытия? Быть может непрерывный поток информации, который он величает Жизнью? И будет ли человек разумно и гордо жить, не совершая опрометчивых поступков, находясь 24 часа в этом непрерывном информационном потоке? И что ещё за Гиргишан? И почему Игорёк так убивается по нём? И вдруг её осенило: не этому ли Гиргишану обязан Игорёк великим своим пониманием жизни? Но тогда почему за шесть лет под одной крышей, ни разу не упомянул его?
  При виде жены Игорь сразу обмяк, молча, прошёл к своему дивану в комнатушку, закрыл глаза, устроившись на нём. Оленька подскочила к нему, потрясла, приводя его в чувство, за плечи. Тем самым побуждая его разделить с ней беду, так явно запечатлевшуюся на исказившихся от безудержного плача дорогих чертах лица.
  
  "Отнюдь не романтика привела румынского генерала Станэску в Исакченский лес, скорее долг службы..." - страница приключенческой книжки почти дословно ожила в памяти Игоря.
  - Я как то пристрастился читать вслух сызмальства, - глухо заговорил Игорь в забытье, наедине со своим прошлым, точно уясняя жизненно важный для себя вопрос: в чём, так и не найденный ни кем ответ на извечный вопрос: в чём смысл бытия? Говорил вначале напряжённо, потом более раскованно, воодушевляясь, чувствуя в Оленьке как всегда благодарного слушателя, умного и понимающего. Надо было что-то предпринимать для спасения Гиргишана, что именно, он ещё не знал. И ему так не хотелось каких-то недомолвок, не потому ли он и спешил выложиться ей как на духу?
  - Не торопись! - отпаивая мужа яблочным соком, предупредила Оленька. - Давай по порядку.
  Их сыновья: семилетний Дима, вылитый мать с врождённым упрямством с тонкими чертами лица, пятилетний Роман отважный не только на словах, но и на деле, с полчаса как были в Берендеевом царстве и потому не могли их отвлечь от насущного наболевшего.
  Отступись Игорь от своей выстраданной логики, суть которой сводится к тому, что только не продажный человек способен на великие подвиги ума, и потечёт их жизнь в достатке. А так стыдно сказать колготки и то купить не на что. Ну, что стоит ему стать репетитором английского языка? Так нет! Видите ли, у него открытие: беспереводной курс английского, когда слов не знаем, а понимаем смысл содержания точно также как в когда-то приводимом академиком Марром примере: "Глокая куздра штеко бокланула бокра и кудрячит бокрёнка". Зная синтаксис, утверждал и Игорь, можно научиться понимать содержание, не зная слов. Но он, как считал, пошёл дальше Марра. И, экспериментируя на учениках, для их же пользы, научился информацию воспринимать как информацию, дезинформацию как дезинформацию, фальсификацию истории СССР как фальсификацию. Попытался реализоваться в школах и в институте как основоположник логики Его величество человека, которую он По-наитию называл то Железной, то Социальной. Познал понимание в благодарных учениках, но к огорчению своему, не находил его ни у коллег, ни у руководства. Благодарен сложившимся обстоятельствам, что не стал под руководством патологии, обрекающей миллионы советских людей, поверивших в культ личности И.В.Сталина, на безысходность и социальные тупики, ни алкоголиком, ни тунеядцем, ни наркоманом.
  Чудак-человек! Не от этих ли рассуждений нет у него учеников? А если кто и появится, то через занятие одно, второе сбежит от такого учителя.
  "Дело это наживное - ученики и последователи!" - размышляет новатор. - Если человек происходит от мамы, то не сбежит, а прислушается. Воспримет мою атеистическую идеологию как свою. И подружится со мной - Его величество человеком, чтобы обрести подлинную свободу от алкоголизма, наркотиков и религии, по определению Карла Маркса, как "опиума для народа".
  И время от времени Игорь Васильевич доставал из потаённого места в гардеробе книгу советского учёного В. Мезенцева "Есть ли чудеса в природе", открывал её на любой странице и вчитывался в текст, стараясь познать тайны природы. Вот в этой книге он как-то раз и вычитал:
  "В Библии рассказывается о "сошествии огня с неба", который якобы чудесным образом зажёг жертвенный костёр. Подобное "чудо" в прошлые времена священнослужители ежегодно совершали в Иерусалиме на пасхальной службе. Вот как описали его русские путешественники:
  "Перед утренею, когда все духовенство было собрано в алтаре греческого собора, растворились царские двери алтаря и несметная толпа народа всех языков и вер, наполнявшая собор, раздвинулась, открыв путь ко гробу господню, а разоќблаченный митрополит, в одном белом подручнике со связкою незажженных свечей в руках, для принятия святого огня направился к часовне гроба господня, предшествуемый всем духовенством в белых ризах, блестящих золотом...
  Лампады над гробом господнем были уже потушены: одно слабое освещение проходило к нам из храма сквозь неќбольшие боковые отверстия часовни.
  Эта минута торжественна, все наполнилось ожиданием. Мы стояли в приделе ангела перед отваленным от вертепа камнем. Один только митрополит вошёл в вертеп гроба господня, куда вход не имеет дверей. И потому митрополит, склоняясь перед низким входом, вошёл в вертеп и повергся на колени перед святым гробом, на котором ничего не стояло, и который был обнажен.
  Не прошло минуты, как мрак озарился светом. И митроќполит вышел к нам с пылающим пуком свечей. Едва только свет огня блеснул сквозь отверстие часовни, как безмолвие толпы заменилось самыми необузданными восклицаниями и буйным волнением".
  Позднее такое же "чудо" не раз совершалось в различных церквах. Вызвать самовозгорание лампад и свечей довольно просто. Для этого используют, например, белый и жёлтый фосфор, который находясь на воздухе, самопроизвольно загорается. Организаторы чуда "сошествия огня" берут кусочек фосфора и растворяют его в сильно летучей жидкости - сероуглероде. В полученный раствор обмакивают фитиль свечи или лампады, причём делают это при температуре не выше 10-15 градусов тепла. После этого свечу переносят туда, где намечено "явить чудо", скажем, помещают её перед иконой. Как только сероуглерод на фитиле испарится, фосфор сам загорается и зажигает свечу или лампаду".
  После этого научного разъяснения "О церковных чудесах", якобы совершаемых всесильным Богом, его осенило, что в школах и в высших учебных заведениях упразднено не только патриотическое воспитание о том, что ВКП (б) и КПСС - это две разные партии, но и научное атеистическое объяснение учителями этих загадочных явлений. В этом истоки всех наших бед, трагедий и катастроф. А что касается его учеников и нынешних и будущих, то, если рождён падшей женщиной, имеющей богатый сексуальный опыт до брака, тогда - скатертью дорога! Спасти в наших условиях всеобщей деградации населения можно только того, кто ищет спасения от навязчивых пессимистических состояний и мыслей, от бюрократов и шайки писателей-диссидентов, паразитирующих на деньги американского ЦРУ.
  Не потому ли и велико её стремление разобраться во всех его и своих перипетиях, выправить материальное положение и духовно остаться на высоте как мама его детей, жена и единомышленник.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 1
  
  ЛЕСТНОЕ ЗНАКОМСТВО
  
  Бесхитростная повесть о гайдуке Гиргишане взволновала Игоря до слёз, настолько близок и понятен был ему сорвиголова, народный мститель. По королевским законам того времени разбойник. К моменту прочтения вслух памятных строк "Отнюдь не романтика привела румынского генерала Станэску в Исакченский лес, скорее долг службы..." Игорь успел наесться маслин, и лежал на животе среди кустов на берегу Дуная, воспетого сонмом композиторов и сказителей. Стремительный его поток будто раздумывает: остановиться, что ли?.. Или поспешить напоить собой ненасытное Чёрное море?.. Дунай широк, величав, а сам он коварен. И не найти под стать ему во всём мире смельчака, который переплыл бы его. Сказители поют, ищет Дунай его, но, видать не суждено найти такого пловца. В русле богатырской реки, говорят они же, похоронены несметные сокровища. И нельзя найти клад в водяной мути, либо в иле. Потому и не ищут. На высоком обрыве памятник с бронзовым орлом. Осматривают его многочисленные туристы наши и соотечественники из-за рубежа, и думают: много веков стоит. Под ним, сказывают, ход есть на противоположный румынский берег под Дунаем. Случается, дотошный человек докопается, что памятник этот вовсе не древний, а воздвигнут румынами в 1926 году. В назидание и память потомкам, увековечив тем самым свои победы в борьбе с большевиками. И лишь в шестидесятых годах разобрались в горкоме, что гордиться памятником нелепо и потому смешно. Сам памятник оставили в покое, но орла трактором сорвали, и долго валялся он горемычный во дворе музея Суворова в сердце Измаила, покинутый всеми бронзовый властелин к тому, же изрядно облезший.
  А ещё туристы вопрошают: "Где же крепость неприступная Измаил?" Само слово "крепость" завораживает, но не отыскать шедевр зодчества, одни ворота, да мечеть турецкая напоминают живым о днях давно минувших. Остаётся заглянуть в городской музей и спросить: "Куда, мол, подевалась крепость-гордыня?" Изумятся служители музея наивности об осаде крепости.
  Суть сложившейся легенды сводилась к тому, что у Айдозли Мехмет паши - коменданта крепости было пятеро сыновей красавцев, отважных, преданных отцу, янычар. Безумно любил их паша и те беззаветно любили отца и владыку. Во время осады они находились в последнем своём убежище - в бастионе Табия. С ятаганами в руках защищали своего отца. Стояли насмерть! И, конечно, не знали ничего о приказе Суворова "Взять коменданта живым!" И в сердце каждого из них был ответ отца на предложение русского полководца сдаться, дерзкий по-мужски твёрдый и непоколебимый: "Скорее небо упадёт на землю, чем Измаил сдастся". И почти что вышли из трагического положения. Надоумили пашу мудрецы пустить табун арабских скакунов на осаждавших воинов, а у каждого скакуна подпалить облитый смолой хвост. Однако и у русских нашлись смекалистые люди. Отдали приказ, загремели пушки и стена мёрзлых комьев, вставшая перед лавиной коней, повернула их вспять. Обречённые животные, обезумевшие от такого обращения, смяли растерявшихся таким оборотом событий турок. И поделом!.. И тогда Айдозли Мехмет паша призвал сыновей: "Не посрамите отца своего! Будьте его достойны!" Всё ближе и ближе ликующее "Ура-а!" Это надвигаются гренадёрские штыки на коменданта. Вот-вот достанут, заставят сдаться. Но сыновья не позволяют этого сделать. Как снежные барсы защищают отца и повелителя... И падают один за другим в неравном бою с неверными. Глядит отец - никого из них рядом нет в живых. И тогда закричал он неистово, вложив и боль, и горечь утраты и великое понимание поражения и трагедии не только вверенной ему султаном крепости, но и личной трагедии в этот крик: "Не воскреснут мои сыновья!"
  И вращая дико глазищами, он с именем бога "Аллах Акбар!" прыгнул на сверкавшие штыки... Ничто уже не могло воскресить пашу. Не смогли гренадёры Суворова выполнить приказ. И тогда, удостоверившись с помощью лекаря, в том, что Айдозли Мехмет паша мёртв, подняли они бездыханное тело коменданта на штыках и с криками "Ура-а!" восславили Россию.
  Ну, а что касается самой крепости - разобрали её добрые молодцы по кирпичикам для постройки своих домов.
  Местные старожилы - любители старины - охотно и со знанием дела расскажут вам, как одно время хотели турки арендовать ботанический сад перед городским собором. Видно, было что-то там, в земле. Да никто не отдал в аренду - местные власти заартачились. Поведают старожилы и о том, что можно увидеть с колокольни собора осенью, когда опадут с деревьев листья: оказывается, узор садовых дорожек образует имя легендарного полководца Суворова. И про то, как в Великую Отечественную войну турецкий корабль стоял на рейде, а турки на территории бывшей крепости копали землю зачем-то. Потом их никто не видел, может, и увезли домой свои сокровища?
  Всего не перескажешь, не упомнишь. Но каждый может увидеть в сквере напротив собора за железной изгородью железное дерево - и даже потрогать его. Чёрные ягодки на нём. Правда, не съедобные. Ещё говорят, что ни пуля, ни пила не берут это дерево. А в старину из него делали части машин.
  "Голь на выдумки хитра, - выдумали Гиргишана, - прочитал я, - продолжал Игорь. - И такое бешенство охватило меня, что я заорал во всё горло: "Вре-ошь! Все вы врете!.. Как это выдумали Гиргишана?", хотя понимал, что услышать меня никто не мог.
  И вдруг, правда, мурашки у меня по коже не забегали, признаюсь, я не из клана пугливых, когда увидел, как из кустов терновника высунулся бродяга. Я окрестил мужчину так, потому что вид у него был не ахти какой к тому же он основательно подзарос щетиной. Словом бандюга. Я так возбудился, что не подумал о том, что протяни бродяга свою лапищу и хлопни меня по остриженной под Котовского голове - я бы затих навечно, как муха.
  "Верно гутаришь, малец!.. Жив курилка Гиргишан! Потрогай мою руку и убедись воочию и наошуп: жив я и невредим".
  "И ты врёшь! - меня, словно завели и в разыгравшемся воображении своём я вовсю мочь звонил в колокола, возмущённый тем, что румынский генерал Станэску не верит в существование народного защитника, а этот бродяга смеет называться его именем. И кто в такое поверит?!
  "Ну, не веришь? - гаркнул бродяга. - Смотри-ка, - протирая глаза обеими руками, котомка у него была за спиной, усмехнулся он, - не боится!"
  И, как мне показалось, даже развеселился.
  - А чего мне бояться? Плохого я никому не сделал! - вскочил я на ноги, прижимая к груди захлопнутую на самом интересном месте книжку, намериваясь задать стрекоча.
  - Ты чей?
  - Как чей?.. Мамкин!
  - А батя где? - допытывался бродяга, не сводя с меня чуть навыкате карих глаз, искрящихся безудержным смехом.
  - Ещё в войну пропал без вести.
  - Тогда..., - решительно взял он меня за руку, таким образом, отрезая путь к бегству. Поднял её на уровень моей груди. Удерживая её, таким образом, на весу, он неожиданно для меня обратился к ней, как к существу одушевлённому: - Если правду гутарит этот пацан, окаменей и застынь в этом положении со счётом десять, ну, а если меня за дурака принимает, то останься такой, какая ты есть!
  И начал к несказанному моему удивлению считать: "Раз, два..." и так до десяти. Я обалдел, рука моя действительно окаменела и в приподнятом положении, застыла. Попробовал её опустить, наваливаясь другой рукой... Тщетно! Она только качалась, удерживаемая неведомой силой, на весу. Попробовал и он, дотрагиваясь заскорузлыми пальцами. Но она не повиновалась. И тогда со словами "Повторяй за мной!", адресованными мне, бродяга вновь обратился к ней, а я повторял как попугай, как попка-попугай, заикаясь:
  - Рученька, моя ненаглядная! Если Гиргишан человек добропорядочный, а в мыслях у него ничего плохого, ничего недостойного в отношении меня нет, тогда опустись, когда я сам сосчитаю до пятнадцати, и не опускайся, если что-то не так!
  - Вот видишь! - воскликнул бродяга, с удовлетворением наблюдая как медленно опускается рука после того как я сосчитал до пятнадцати. - Человека обмануть можно, но руку, руку обмануть ещё никому не удавалось! Веди домой!
  - А что?.. - После минутного замешательства, с удивлением осматривая вновь повиновавшуюся мне руку, нашёлся я что сказать. - Думаешь, мать испугается? Говорю, не из таковских мы! Такого громилу отвадила в прошлом году, а в позапрошлом...
  Я, разумеется, постарался выдумать "мужика пострашнее". Заметно осмелел и даже набросился на набивающегося мне в отчимы нового знакомого со словами "Ты зачем себя Гиргишаном величаешь?"
  - В детском доме меня так окрестили.
  - Гиргишан умер! - оторопело возразил я, пугаясь своих слов.
  - Как это умер? Жив я, и невредим!
  - Но ты не разбойник!
  - Хуже! Бандит с большой дороги и к тому же отпетый, - ответил он гогоча. - Но, то уже в прошлом. Отмотал срок, поумнел, поякшался с фраерами да уркаганами разными-всякими, и понял, и не только понял, но и осознал: государство - это сила: оно задавит любого, кто нарушает законы, писанные и неписанные. Теперь думаю-гадаю, как бы зажить припеваючи без нарушения уголовного кодекса.
  Я развеселился: вот как здорово шутит новоиспеченный Гиргишан! Бандитом себя величает. Вызывающе потрогал свои коленки. И на вопрос: "Не дрожат?" Заржал.
  - Ас чего бы им дрожать?
  - Затрясутся! - заверил бродяга на полном серьёзе. - Вот возьму, "дуру" тебе покажу двуствольную. Да кинжал в придачу к ней, вострый, как бритва.
  - Покажи! - закричал я храбро, нисколько не боясь. - Покажи, вот тогда и поверю!
  - Ты чего расшумелся? - озираясь по сторонам, вдруг прошипел незнакомец. - Давай веди домой!
  Я уже не помышлял вести бродягу в отчий дом. Зачем травмировать мать. И решил идти с грозным "попутчиком" только до автобусной остановки, а там не поминай лихом. Присмотрелся к его одежде. И таким смешным показался он мне в жалком своём одеянии. Немыслимая куртка, явно с чужого плеча. Штаны "дудочкой", до того замшелые, что так и умоляли своего обладателя не садиться и не расставлять широко ноги. Ботинки совсем позеленели! Наверняка, отыскал их в чужом заплесневелом подвале! Разве так одевался настоящий Гиргишан? А бандюга идёт себе хоть бы людей постеснялся, зубоскалит, пыжится! Интересно, а сколько он стаканов зайбера пропустил? Потом я подумал: "А если пацанва увидит меня с этим страшилой, будет клёво! Это мне на руку! Можно при случае постращать "петухов". Мысль эта, вот так запросто пройтись с ним мимо задиристой безотцовщины, пришлась по душе. Пусть растрезвонят по моголе о моём покровителе! И тогда, подумалось мне, самые отчаянные головы зарекутся связываться со мной, ну, хоть не зарекутся, но крепко подумают, прежде чем задеть меня.
  Только вот пройтись с незнакомцем мне так и не пришлось: по пути подвернулся на мотоцикле с коляской наш сосед по двору дядя Петя, или как называли ветерана труда Петр Георгиевич. Он то и поумерил мой пыл.
  - А ну живо домой!.. Поди, мать изыскалась... Садись! - кивая на заднее сиденье, скорее приказал, чем сказал он.
  - Покедова, - торопливо сунул я руку Гиргишану, при этом чувствовал себя скованно и неловко, вроде предавал его, голодного и безденежного. Не тащить же с собой этого носатого детину страшенной наружности, да к тому же без роду и племени, как это мне тогда представлялось.
  - Ну, земеля, дуй домой, к мамке!.. Может когда, и свидимся! - понимающе и оттого иронично усмехнулся в усы незнакомец, до обидного легко расставаясь со мною...
  Так и разминулись наши пути-дорожки. Долгое время я так и не смог ничего ни сообразить, ни объяснить, что же всё-таки произошло со мной во время нашего знакомства на берегу Дуная. Пробовал экспериментировать со своей рукой, но у меня ничего не получалось. Но перемены в моей жизни были на лицо: я и мусор выносил по своей инициативе, да и сходить в магазин больше не стало проблемой. В моей памяти навсегда застрял этот удивительный своей непредсказуемостью человечище с феноменальными способностями общения.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 2
  
  УЧИТЕЛЬ ФИЗИКИ
  
  - С Гиргишаном мы снова встретились. И где думаешь?.. Нет! Не случайно! Вторая памятная встреча с этим удивительным человеком скорее закономерность жизненного процесса как раз исключающая случайность. И произошла она именно в той школе, где я учился в седьмом классе. Я сразу узнал его. Разве забудешь столь яркую внешность, которая так отличала его от других: узловатые пальцы, пять бугров на суровом лице, остававшимся таким же, даже когда он заразительно смеялся, одна рука короче другой? Нет, мамочка, такие люди, если запоминаются, то на всю жизнь!
  Гиргишан с классным журналом под мышкой вошёл в класс как-то незаметно, вначале никто так и не обратил внимания на него, каждый из нас занят был своими мальчишескими делами. На "Камчатке" выясняли отношения с Валькой, разбитным малым по кличке Генерал, который зажучил "Робинзона" со старинными рисунками у однокашника Серёги, вытащив книжку из портфеля, и прикинулся, что не брал. Короче Генерал сам лез в "бутылку" и напрашивался на возмездие. В этот исторический в жизни класса момент Генерал и обратил наше внимание на постороннего. Ничего, решили мы, побеседуем после уроков. И на нового учителя класс уставился с любопытством. Я бы добавил, настороженно.
  - И это оказался тот самый бродяга? - не удержалась от вопроса Оленька, пытливо всматриваясь в лучистые глаза мужа. Его лицо разгладилось, заметно порозовело.
  - Тот самый, но отнюдь не бродяга, каким ты его себе представила. Пойми, любимая, время первой встречи было голодным вот и случалось, что уходил Гиргишан на заработки, но неизменно возвращался в отчий дом с убеждением, что не бывает на земле места дороже и краше дома родимого...
  - Поняла! В одно из таких возвращений он и встретился с тобой, огольцом, на берегу Дуная.... И что дальше?
  Игорь повеселел: недаром толкуют сведущие люди счастье человека в том, когда его понимают.
  - Владимир Порфирьевич, - коротко представился Гиргишан. - Ваш новый учитель физики.
  - Гиргишан! - завопил я, усиленно протирая глаза. - Меня помнишь?
  Столь странное моё поведение вызвало вавилонское столпотворение. Все повскакали с мест, загалдели, каждый старался перекричать всех.
  Учитель поднял руку, утихомиривая класс. "Голь на выдумки хитра, - верно, вспомнил он, - выдумали Гиргишана". Затем просветлел лицом, лукаво улыбнулся, приложил палец к губам:
  - Тсс!
  - Разве я не понимаю! - стушевался я, когда с этим значительным "Тсс!" дошло до меня, что не время сейчас делиться воспоминаниями.
  В раз наступившей тишине Генерал удосужился ляпнуть: "Кто вас так разукрасил?"
  После я сообразил, что он имел в виду. Вне себя я сорвался с места, намериваясь тотчас, не откладывая ни на завтра, ни на после уроков, расквасить нос заносчивого Генерала. Но, к огорчению своему и единомышленников по классу, не успел. Отчаянный Санька, чей прадед - отважный гренадёр Суворова - отличился незаурядной храбростью во время штурма крепости-гордыни, схватил малахольного за грудки, точно прочитав, как телепат, мою мысль. Занёс кулак для свершения правосудия. И в этот момент, исторический, иначе его никак не назовёшь, все мы ахнули, ещё, не отдавая отчёта, что произошло на наших глазах. Только рука Саньки оказалась стиснутой другой рукой - рукой Гиргишана. И когда только наш учитель успел. Ряд парт - серьёзная помеха - оказался пустяковым делом - до сих пор не пойму. Перелетел что ли?
  Генерал наш хоть и дебил по общему мнению как и однокашников так и ряда преподавателей, к нашему удивлению, повёл себя довольно-таки странно, взмолился: "Вы меня, Владимир Порфирьевич, великодушно извините за несуразный вопрос. Больше не буду!"
  Гиргишан резким жестом велел нам садиться. Помолчал с минуту, пока мы успокаивались. Видно решился, что следовало бы кратко о своих буграх на лице рассказать. Мы, раскрыв рты, слушали балладу о его жизни при румынах. О том, как били подростка легионеры, отрабатывая на живой "груше" боксёрские приёмы; заподозрив в "большевицкой пропаганде", поставили к стенке, и расстреляли. В последний миг Гиргишан стремительно пошатнулся, и пули миновали его. Все падали, и он упал вроде бы бездыханным, настолько там, в груди кто-то неведомый ему спёр его дыхание и заставил закрыть глаза. Румыны побросали тела в канаву не очень глубоко, небрежно. А окрестные вдовы под утро откопали.
  - Так что жив, остался курилка, - с усмешкой закончил он под традиционное позвякивание колокольчика, возвещавшего конец урока, чем собственно наша семилетка отличалась от других городских школ.
  Насчёт "расстреливали", прикинул я, Гиргишан приврал малость. А в целом ничего, сойдёт. Я и друзей не стал разубеждать на перемене. Зачем?
  - Такой учитель как наш Гиргишан, - подытожил я, - ни меня, ни вас под монастырь не подведёт, не обидит и в обиду не даст.
  С такими доводами большинство однокашников согласилось. Наши сердца принадлежали Гиргишану, что касается меньшинства "с приветом", то лёд тронулся на втором уроке физики в пятницу.
  Удивительно, но в тот день тишина, названная безмолвием затаившегося класса в ожидании учителя физики, оказывается, звенит невидимым, но осязаемым колокольчиком. И каждый из нас в предвкушении чуда готов зареветь от восторга, но мы сдерживаемся, это стоит воли, колоссального напряжения сил. Мы, как стоики, терпим. В этот-то момент я и решил называть учителя физики при товарищах по имени и отчеству, а наедине с собой и когда одни с ним - Гиргишаном. Так мне казалось романтичнее. И считал, что в отношениях наших мы были с ним как бы на равных.
  Наконец слышится его поступь, скрипит дверь, а может и не скрипела, только сейчас я отчётливо слышу её скрип. А вот и сам он, наш неповторимый учитель. Мы не ошиблись, так о нём думая. Иначе чем сюрпризом не назовешь то, что он приготовил нам. Вот это учитель! Со стаканом в левой руке он входит в класс, и только сейчас мы замечаем, что в правой красуется трёхкопеечная монета, в зубах зажата конфета в ярком фантике. Что за причуда? Не успел, и подумать так, как Гиргишан сделал неуловимое движение. Кувырк!.. И стакан сам собой занял место в центре стола. Ныряет внутрь его, со звоном ударяется о дно трёхкопеечная монета и после вздрагивания замирает. Мы пока ничего не понимаем, глазеем. Насчёт соблазнительной конфеты в ярком фантике мы, интуитивно догадались, - это не что иное как приз.
  И Владимир Порфирьевич торжественно подтверждает:
  - Это в награду тому, кто первым вытащит деньгу из стакана, не касаясь пальцами монеты и посуды.
  Класс оживает, вслух рассуждая, что не под силу нам такой цирковой номер. Быть может, какой-то подвох?..
  - Нечего подобного, - говорит наш учитель физики: - просто знание законов физики.
  Вдруг он постучал себя по виску указательным пальцем, жалуясь на забывчивость.
  - Вот балда! Упустил из виду, что вы не старшеклассники и вам не осилить из-за земного притяжения трёхкопеечную монету. Заменим её более лёгкой.
  Гиргишан как бы за волосы тащил нас на мысль, что надо сделать для обуздания монеты.
  После новой волны молчания за всех ответил Санька:
  - Сдаёмся без боя! Не понимаем, поскольку учились спустя рукава.
  - Ну, хорошо! - вставил вдруг не к селу, ни к городу Гиргишан как бы, между прочим. - Вот, если у женщины нет детей, да к тому ещё она курящая, то она на стопроцентную женщину, как мне и не только мне, а миллионам наших современников, думается, не тянет! Да и вы, надеюсь, на ваше благоразумие, так считаете!
  Подхватил стакан, ловко его перевернул и вытряхнул деньгу. Мы смотрели, как бараны на новые ворота, не замечая второй подсказки: однокопеечная монета сама собой ложится на место.
  - Ну, кто-нибудь понял?.. - повторяет вопрос Гиргишан.
  Снова пыхтим над головоломкой, открывая и закрывая рты от мыслительной натуги. Конечно же, понимаем, вот только сказать ничего не можем.
  - Сдаётесь?.. Сдаётесь без боя?.. - помрачнел Гиргишан.
  Молчание. А это, как известно, знак согласия. Гиргишан растягивает в улыбке рот, делает глубокий вдох и, склонившись над стаканом, резко выдыхает. Мы, заворожено, созерцаем вылет копейки из стеклянной ловушки.
  Венец учебной программы дня - награждение дебютанта. Гиргишан медленно обходит каждого, потряхивая перед носом соблазнительной конфетой, что, несомненно, вызвало общее слюноотделение. Наконец возвращается к столу и гладит себя по голове, приговаривая: "Какая я умница-разумница!" Затем плавным движением, пританцовывая, отправляет конфету в рот. И, причмокивая мясистыми губами, жуёт.
  Класс ревёт от восторга. Никто не замечает появления в дверях завуча школы Зинаиды Алексеевны, дородной блондинки в летах. Мы не любим её за сварливость и мерзкий характер.
  - Что здесь происходит? - возмущённо вопрошает инквизиторша.
  Класс нехотя встаёт. Неловкое молчание.
  - Сели!.. - взмахом руки Гиргишан приземляет нас. - Чего приуныли, орлята? - поворачивается к завучу: - А, вас, многоуважаемая Зинаида Алексеевна, попрошу впредь без стука не входить. Это мешает творческому процессу в душах подростков и правильному пищеварению. Верно, говорю?
  Класс одобрительно загудел.
  - А как вы, юные преобразователи вселенной, думаете, в отношении слабого пола?
  Заметив поднятую руку Генерала, дал тому слово.
  - Если у женщины нет детей, - важно изрёк тот при всеобщем веселье, - то она на полноценную не тянет!
  - Вот видите... - взмахом руки, утихомиривая нас, с пафосом произнёс Мыслитель. - Учитесь разумению, пока жив Гиргишан!.. Ясно?
  В этом "ясно" чётко звучит пожелание: "Пшла вон!"
  Завуч покраснела, как рак в кипящей воде, стала пугать Гиргишана директором школы.
  Тогда мы, ученики, по наивности своей не понимали серьёзности конфликта новатора-учителя с чиновниками от просвещения. Они воспринимали Гиргишана, как чужеродное тело в их среде обитания, "недоучку", тот не имел законченного высшего образования. И даже подозревали его, в стремлении возвысится над дипломированными неучами.
  В ушедшие навсегда 60-е годы, славные, между прочим, как правило, сердечными отношениями, учитель, подобный новатору Гиргишану, испытывал наслаждение от общения с юными гражданами СССР: и в то же время он обрекался на одиночество: у него не было выхода в "массы". Официальная педагогика после криминального государственного переворота в 1956 году претерпела значительные по законам подлости изменения. Третировала таких стоиков, как Гиргишан, так как идейные творцы большевицкого толка были отстранены от политической и экономической власти в стране. У власти остались перерожденцы-материалисты, духовно нищие. Они то, а "повторение - мать учения!", подменив советскую власть на власть номенклатурную, и повели в социальные тупики СССР - страну, спасшую мир под руководством величайшего полководца И. В. Сталина не только от порабощения, но и от физического уничтожения Адольфом Гитлером в крематориях жидов еврейского происхождения, цыган и славянских народов.
  "По душам" поговорив с Зинаидой Алексеевной, Гиргишан под выкрики разбитного Генерала: "Хлеба и зрелищ!" открыл фрамугу окна и подвесил в воздухе две вилки! Опорой им служила обыкновенная спичка.
  Я не выдержал и самозабвенно завопил:
  - Браво, Гиргишан!.. - И вообще вёл себя так раскованно, как будто рядом с нами и не стояла пренеприятная особа с красным, надутым лицом.
  - Чёрт знает, что творится!.. - прошипела та, и, выскользнув, как змея подколодная, из класса, плотно прикрыла двери.
  Владимир Порфирьевич глянул на часы и спохватился:
  - Немного забылись мы с вами! Приступим к уроку.
  Взметнулся лес рук, и Гиргишан растроганно улыбнулся. На его глазах заблестели слезы. Возможно, мне так показалось.
  И он начал объяснять, по каким законам физики выдувается из стакана монета и почему тяжёлые серебряные вилки цепко "приклеены" к спичке.
  Чаша терпения не только завуча и директора, но и учителей была переполнена, когда они узнали, что учитель физики отпускает учеников покурить во время урока. Позднее и я в своей практике применял этот способ, который дарил свободу от курения. Он настолько прост, что доступен каждому человеку, который решил завязать с этой вредной пагубной привычкой.
  - Вот это интересно! - воскликнула Оленька. - Не томи, рассказывай!
  - Гиргишан приходил с препарированными папиросами, то есть пропитанными в молоке и высушенными. Естественно никто из нас об этом не знал. Раздавал всем желающим. И отпускал по очереди покурить тайком за школой. Когда куряги возвращались с хмурыми лицами, он их выстраивал у школьной доски и поочерёдно беседовал с их парящими в воздухе руками. Я не знал тогда, что это было внушение наяву. И при этом, чудотворец, пристально глядя в глаза каждому ученику, повторял голосом с металлическими нотками: "Человека обмануть можно, а вот руку ещё никому не удавалось обжулить! Ты ведь человеком родился! Здоровым и нормальным. Так и сохраняй и в школе и в повседневной жизни в себе Его величество человека, советского, свободного от саморазрушения! Будь достоин памяти павших борцов за Советскую власть! За свободу и независимость нашей социалистической Родины - Союза Советских Социалистических республик от врагов наших внутренних, пытающихся развалить наши колхозы и совхозы!"
  И представь себе, за один раз избавлялся курильщик, даже закоренелый, от табачной зависимости. И не только избавлялся, но и смысл жизни обретал.
  - А тебя он тоже избавлял?
  - Что касается меня, мамочка, - заговорил с пафосом Игорь, отвечая на этот каверзный вопрос Оленьки, - то я никогда не злоупотреблял алкоголем и не курил!
  Гиргишан был единственным школьным учителем, крепко засевшим в моей памяти. Жаль только, что пробыл Гиргишан с нами всего одну четверть. А потом "съел" его местный партийный чинуша, так как пожелал "устроить" на должность своё любимое чадо, окончившее пединститут, где экзаменаторы наперебой ставили ему высшие отметки. А ведь девица не могла отличить омметра от вольтметра, Ньютона от Ньюкасла. Мораль: "Не имей сто друзей, а лучше папу на "должности".
  Гиргишана вызвали к директору, тот вежливо попросил зайти в гороно, где ему любезно сокрушённо заявили о "некомпетентности", то есть отсутствии диплома о высшем образовании. Посоветовали как можно быстрее исчезнуть с нивы просвещения юного поколения. Ему не грубили, напротив - сочувствовали вежливо, изысканно, доброжелательно.
  Гиргишан насквозь видел лицемерие зарождающейся буржуазии, то есть должностных лиц городского масштаба и "просветителей" детей Измаила. Под их недремлющим оком вольготно расцветали негативные явления типа порнографии и разгула в ночных ресторанах. Эти заведения, естественно, растлевали незрелые души. Но всех перещеголяли моряки Дунайского речного пароходства. Отнюдь не шалостями в ресторанах, - а должностными злоупотреблениями, смелыми операциями на суше и море по ввозу наркотиков, контрабандных шмоток. Особенно нашумела в городке попытка "вывоза" заграницу особ женского пола. Памятен и морякам, и речникам и сухопутным труженикам выдающийся подвиг береговых маклеров. Вкупе с членами экипажа итальянского громилы - парохода под флагом Сомали - наши "маклеры" сосватали на "загранкруиз" пять девиц "благородного происхождения", то есть из чиновных семей. Лишь случайность, никак не учтённая маклерами, "раскололся" пьяный капитан речного трамвая, отвозивший на рейд девушек, жаждавших познакомиться с арабами и пуэрториканцами, - порушила аферу. Пограничная служба мигом "проснулась", буквально в последний момент вырвала живой товар из рук заказчиков, А наших дельцов заграбастала, и передала в руки следствия. Девушек привлечь к уголовной ответственности не смогли; закона тогда, как и сейчас, не существовало против занятия проституцией. Их сдали на поруки собственным родителям, взяв с потерпевших честное, благородное слово: "Впредь так не поступать; коренным образом пересмотреть нравственные устои и жизненную позицию; учиться лучшему у мам и пап". Вдохновителей "операции" и основных исполнителей упекли в места не столь отдалённые на приличные сроки. Теперь "дельцы" давно искупили вину, отсидели свой срок. Обретя статус полноправных ныне граждан Отечества, они уверенно утюжат мостовые крупных городов Причерноморья, обдумывая сногшибательные планы лёгкой добычи всё тех же земных благ. Даже многолетнее питание тюремной баландой не пошло им впрок. Как сказано в евангелии: "Горбатого могила исправит!"
  Повзрослевшие девицы, несколько увядшие за истекший отрезок истории, тоже остались при собственном мнении: "Должен ведь кто-то заниматься древнейшим из ремёсел, которым мы занимались незаконно? Нынче закон вышел! Так что отваливайте, моралисты-обличители, коль нечем платить".
  Ещё раз вернусь в незабываемое школьное время, чтобы воздать славу дружище Гиргишану. Имею в виду историю с Дашей. Пацаном развитым не по возрасту ещё в пятом классе влюбился я в Дашу, рослую тогда семиклассницу, своенравную и дерзкую. Видя нас вместе, приятели тут же окрестили нас "женихом и невестой", я был вне себя от гордости. Даша - нет. Вскоре начались у меня переживания. Приятели однажды сообщили мне: "Знаешь, а мы видели твою невесту в "Победе" вместе с Афоней. Должен доложить тебе, что Афоня, симпатичный дюжий молодец, был постарше, да и поздоровее меня, за словом в карман не лез, как, что за грудки брал. Я сделал вид, что мне безразличен их культпоход в кино, но в закутке дома грыз от ярости сухую глину, сжимал в кулаке и ею, же растирал по щекам бесконтрольно текущие слёзы. Такая была ревность!.. Я чуть не довёл себя до умопомрачения! Изобретал самые коварные планы мщения. И один из них состоял в том, чтобы с помощью руки, заколдованной по системе Гиргишана, проучить его. И напоминал Гиргишану, что я созрел для решительных и бескомпромиссных дел по противостоянию деградации населения и профилактике бездельников, пьяниц и лодырей. Недурственно было бы мне научиться искусству гипнотизирования. Гиргишан всё отнекивался и говорил, что рановато брать на себя такую ответственность и я, скрепя сердцем, смирялся. Но стоило Даше приблизиться ко мне, улыбнуться, состроить глазки, и ярость мигом улетучивалась, опять сияло солнце на небе, всё вокруг пело и плясало.
  Чтобы дорасти вровень с Дашей, я с утра до вечера висел на турнике, но рос что-то мало. Витька Ащербеков, будущий сорви-голова и атаман местных мальчишек, тогда ещё под стол пешком ходил. Даша считала меня ребёнком, а дружила то ли от скуки, то ли от симпатии. Мысли о ней занимали моё воображение, и даже во время сна она представлялась мне ликующе торжественная в цветастом сарафане с оборками с распущенными как у русалки волосами.
  На рождество, когда я по её позволению поцеловал её в пылающую от мороза щёчку, и лишь с гулко бьющимся сердцем осмелился коснуться губами её уст, она похвалила меня за храбрость. Я захотел повторить. Даша решительно поумерила мой пыл: "Нет!.. Нет!.. И этого предостаточно".
  Раздосадованный, я надулся как индюк и не показывался ей на глаза целую неделю, хотя и стоило это немалого труда, потом, ничего, наши отношения, разумеется: самые, что ни есть дружеские возобновились.
  Однажды стал я невольным свидетелем неприятного моей "карисимы" (дорогой) разговора с Афоней. Невольным потому, что таился за забором, они объяснялись на уличном языке по ту сторону ограды, меня не видели, конечно. Но возможно, Даша догадывалась о моём присутствии, и думается мне, потому и вела себя окрылёно с бесстрашием. Было за полночь. И она рисковала нарваться на подкарауливавшую её тётку, которая для виду терпеть не могла никакой безнравственности.
  Афоня жарко уверял Дашу в искренности намерений, а она, я явственно слышал, говорила ледяным тоном: "Нет! Нет!" - И самым решительным образом пресекала попытки кавалера обнять её. К тому времени я основательно поднакачался пудовой гирей и, чувствуя крепость в руках, расправил плечи и терпеливо ждал повода заявить о своем наличии в данной точке пространства и времени. К сожалению, так и не дождался, Даша и в одиночку умела постоять с достоинством за себя.
  - Вот что, друг ситцевый, - сказала она Афоне: - Если ещё раз полезешь, куда не следует, вцеплюсь в волосы, крик подыму. Мы не в Чикаго находимся и не в Париже. Выбегут из домов люди, врежут тебе по морде! Ночевать будешь в милиции...
  - Ах, так ладно, - зловеще сказал Афоня. - Это мы ещё поглядим.
  И, насвистывая фальшивую мелодию, удалился прочь.
  Даша подняла с земли на руки кошку по кличке "Тонька", долго смотрела вслед Афоне. Пошлая мысль ядовито вползла в моё сознание: "Верно, - говорит Гиргишан, - все намерения мужчин в отношении противоположного пола сводятся к постели". И я покраснел, сам не зная почему.
  - Почему кошку назвали "Тонькой"? - как-то раз на мой вопрос, задумавшись, переспросила Даша.
  - Всё просто, - объяснила она. - У богатой и сварливой соседки - бабки Ипсилантьи - была дочка Тоня. Она была замужем за попом, который жил двойной жизнью, то есть бегал по чужим женщинам. А Тоня любила попа! Однажды накрыла его с поличным - и в истерику. Поп разъярился, стал мутузить Тоню, чем попало. Она сгоряча и утопилась!.. Кошка осталась сиротой. Вскоре она окотилась. И безутешная Ипсилантья одну кошечку подарила мне. А я назвала её Тонькой в честь утопленницы.
  Тонька так привязалась к Даше, что ни шагу от неё в сторону. И в ту ночь, когда слушал я их разговор с Афоней, кошка была возле хозяйки. Однако сидела вдали, чуя смертельную опасность, исходящую от Афони. Когда малый убрался прочь, Тонька скакнула к Даше, виновато приткнулась носом к её ноге. Хозяйка вдруг горько заплакала, словно прощалась с любимым человеком, Я не понимал причины слёз. Лишь пройдя ухабистые стёжки-дорожки, понял, в чём было дело: Даша испытывала горькое разочарование от общения с Афоней. Ей так хотелось настоящей дружбы и взаимопонимания, о которых она читала в книжках и видела в кино.
  В тот памятный день что-то удерживало меня от неверного шага. Я не вышел из укрытия, чтобы утешить её. "Пусть поплачет, раз такая плакса", - снисходительно подумал я.
  Наутро бросился к Гиргишану, и в его домишке, неуклюжем и покосившимся от времени, но желанным и уютным, рассказал всё, что слышал и видел ночью.
  - Так-с, подытожим! - весело сказал Гиргишан, почесывая по своему обыкновению свой лохматый затылок. Жест был признаком заинтересованности бессарабского смельчака: "Следуй за мной в кильватере. Время проучить мерзавца! Не отвадим - жди беды".
  "Так сразу и пошли?" - чуть было не вскинулся я мысленно прикидывая физические данные Афони и его свиты. Перевес был на Афониной стороне. Но стоило только мне встретиться с глазами Гиргишана, как я понял, что один он стоит тысяч таких вот Афонь. Глаза друга горели таким бесстрашием, что я застыдился минутной слабости. Засуетился, собираясь. Путаясь, сообщил Гиргишану, что её родители погибли в Ташкентском землетрясении. Девочка потому и уцелела, что была на попечении у тётки. Так и прижилась у неё. И потому помочь ей правое дело. Если не мы, так кто сиротинушке поможет?
  Гиргишан словно в воду смотрел, а я поторапливал его. Ещё издали увидели мы в сквере, что напротив дома Дашиной тётки, Афоню с дружками. Из рук у него рвалась Тонька, которую этот подонок мучил. В этот миг из калитки выбежала Даша, с мольбой закричала: "Отпусти!.. Сейчас же выпусти!'
  Чем вызвала взрыв веселья в рядах Афонькиной свиты.
  - А ты поцелуй меня, - хладнокровно сказал недоросль. - Тогда и отпущу.
  Безобидный поначалу забияка, Афоня выработал у себя силу гирями, и даже закадычные друзья-приятели побаивались ему перечить и потворствовали его прихотям. Прост по обращению, всегда приветлив с окружающими, он производил впечатление сироты. Безобидного существа, лишённого материнской и отеческой ласки. Выждав момент, Афоня проделывал такие штучки, которые даже бывалых людей, искушённых в жестокости и лести, ввергали в трепет. Рыжего кота Ваську, любимца дворовой детворы, гревшегося на солнышке на травке, домашнего и ухоженного, он вначале с ангельской улыбкой покачал во дворе на качелях, вызвав тем умиление и восторг друзей, бабушек, убаюкивавших внучат в колясках. Чмокнул картинно в нос под одобрительные возгласы мальчишек. И вдруг, кто бы мог подумать, поймал кота за хвост и, крутанувшись вокруг, ударил его с размаху изо всех сил о кирпичную кладку одноэтажного дома, раз, другой, бросок вверх, да так ловко, что изувеченное, бездыханное тело кота скрылось за карнизом крыши. Устало взглянул на ошарашенных от такого неслыханного поступка людей. Подавленно все молчали. И тогда дошло до него, что никто из видевших расправу над безобидным существом, не одобряет его. Молча по-бычьи наклонив голову, Афоня ушёл к себе. В тот вечер никто его не видел и не пришёл к нему.
  - Вот тебе, а не поцелуй! - возмущённая Даша показала "просителю" фигуру из трёх пальцев: И тотчас вскрикнула, в испуге закрывая лицо руками.
  - Ах, вот как!? - Афоня, ухватив кошку за хвост, стал вращать ею над головой. Потом с помощью дружка по кличке Японское Солнышко засунул истошно мяукающую Тоньку в мешок.
  Даша, отчаявшись, всхлипывая, стала ломать руки, узнав о замысле Афони утопить Тоньку, умолять не причинять зла безобидному существу, отпустить любимицу.
  Нагло улыбаясь, Афоня подошёл к Даше, подставил немытую щёку:
  - Ну, целуй, кому говорю?..
  В критический момент появились мы с Гиргишаном. Я был почему-то уверен, что Гиргишан загипнотизирует Афоню, а мы всласть посмеёмся, как тот, к примеру, плавать будет в своём воображении по Чёрному морю.
  - Из какой школы этот мародёр? - холодно вопросил, вопреки моим ожиданиям, Гиргишан, тыча пальцем в Афоню, но глядя на Японское Солнышко.
  Прихлебатель молчал, не зная, что отвечать. Молчала и свита, явно не желая ввязываться в конфликт.
  Услышав речи Гиргишана, Афоня судорожно вздёрнул голову и набычился.
  - Немедленно выпусти кошку из мешка, - потребовал Гиргишан у Японского Солнышка.
  Прихлебатель мгновенно выполнил приказ. Тонька пулей вылетела из мешка, прыгнула мимо Афони прямо на грудь хозяйки. Даша прижала любимицу обеими руками и скрылась в доме, дрожа от гнева и унижения.
  Дело было сделано. Теперь предстояло душегубу держать ответ - расхлёбывать кашу. Гиргишан сделал это мастерски. Держа руки в карманах, он лениво подошёл к Афоне и сказал:
  - А я узнал тебя!.. Афоней, кажется, звать? Ни к какой школе ты не причислен, нигде не трудишься. Тунеядствуешь, значит? Ну, смотри, твоё дело. Мой тебе совет: прекрати мучить животных и обижать девочек. Понял?..
  Афоня окрысился, брызгая слюной:
  - Ты "на понял" меня не возьмёшь! Понял? - заорал он. - И не таких видал! И все они здесь... - показал Гиргишану кулак, остервенело, потрясая им в воздухе. - И ты тоже там будешь!
  - Угрожаешь?! - удивился Гиргишан. - Вот что, милок, не буди во мне зверя. Пока не поздно - расстанемся подобру-поздорову.
  Увидев Дашу, он приветливо помахал рукой, повернулся к Афоне спиной, позвал меня. Тут ему в спину ударился камень. Гиргишан зарычал от боли и, резко крутанувшись, кинулся на подонка. Обманное движение! Удар в плечо! Подножка - ещё удар на этот раз в другое плечо!
  Афоня на глазах у "свиты" пополз в траву, закрывая голову от чудившихся ему ударов. Но их не было. С усмешкой на губах Гиргишан растегнул поясной ремень, выдернув из брюк, мгновенно размахнулся и стал со знанием дела, разумеется, в полсилы пороть Афоню, щадя драгоценную голову противника. Бил он молодецки, с веселым задором.
  - Ну?.. - миролюбиво произнёс Гиргишан, заканчивая "воспитание", - встать сможешь?
  Проклиная Гиргишана на чём свет стоит, Афоня встал и угрюмо засопел. Но не уходил.
  - Свободен!.. - жестом отпустил его Гиргишан. - Не надо покаяния, прошу вас. Хотя было бы поучительно для остальных.
  - Я зарежу тебя-а!.. - истерично завизжал Афоня. - Теперь ходи и оглядывайся, кот шелудивый! - и хотя не верил, как говорится, ни в бога, ни в чёрта, сплюнул: - Клянусь всевышним, зарежу!
  Осознав, что не в силах исправить патологическую наследственность в генах Афони, Гиргишан пожал плечом, плюнул с досады. И пошли мы мимо благодарной Даши, сияющей от радости за спасённую киску, в магазин, где, по слухам, "выбросили" на прилавок гречку. Возвращаясь с покупкой, не нашли в сквере ни Афони, ни его прихлебателей. Лишь помятая трава красноречиво напоминала о социальной справедливости наказания.
  И всё же я недоумевал: почему, обладая таким даром как гипноз, Гиргишан ограничился поркой?
  - Всё дело в состоянии человека, которого надо загипнотизировать, - стал как-то раз разъяснять мой наставник. - "Гипноз" - слово греческое, означает "сон". Загипнотизированный человек похож на спящего, но не во всём. Между гипнотизёром и загипнотизированным существует связь. Когда мы с тобой познакомились, ты был в нормальном состоянии. И всё замечательно получилось с твоей рукой! И с ребятами в школе тоже! Курить бросили? Бросили!.. Вот какой силой обладает внушение наяву. Но я один на город такой! Вот я могу, а секретарь горкома не может сделать так, чтобы попавший в зависимость от табака и алкоголя человек не пил и не курил! То есть у руководителей страны, предавших великого Сталина, нет такой идеологии праведной как у меня, человека не пьющего и не курящего, которая могла бы из дерьма человека разумного сделать!
  - А с Афоней почему не можешь?
  - Он находится в изменённом состоянии сознания, так называемом "аффектном", то есть переступить грань дозволенного для него что плюнуть. Загипнотизировать, конечно, можно! С помощью наркогипноза, а так нельзя! Но для этого условия нужны соответствующие. В церкви они есть, но не для спасения, а для разрушения архитектоники, то есть целостной сущности человека. А венцом церковной идеологии стал крест. Оглянись! Над городом, на кладбищах - кресты. А крест - символ смерти. И пока человечество не избавиться от этого символа, в обществе будут процветать пороки, такие как пьянство, проституция, наркомания. Даже, если руководители ведут трезвый образ жизни, всё равно от стяжательства и казнокрадства никто не застрахован. Что касается Афони, момента ждать надо благоприятного, когда он будет хотя бы в обычном, то есть в животном, состоянии. Тогда можно попробовать спасти от тюрьмы парня!
  - А ждать сколько надо?
  - Месяца три!
  - Ну и дела! Он за это время столько напакостит...
  - Видишь, милиция у нас, какая?.. Милиционера "мусором" называют. При советской власти к милиции уважение было, как родных встречали, разумеется, кроме врагов народа. Участковый трудоустраивал! Не было ни праздношатающихся, ни лодырей, ни безработных. Вся страна училась, работала по-стахановски. И хотелось людям быть людьми совестливыми!.. А почему? Да потому, что в школе было патриотическое воспитание.
  - Это как?
  - Это, когда "Прежде думай о Родине, а потом о себе!"
  Да и литература современная, и кино лишены патриотизма, и любви к Родине. Поэтому надо сохранить в себе патриотизм, то есть верность идеалам Октябрьской революции, которые реабилитированные предателем Хрущём враги народа, пролезшие во власть, пытаются отнять у нас!
  Честно говоря, я ещё в те неблизкие теперь школьные годы не совсем задумывался над тем, что имел в виду бывший школьный учитель.
  Благодаря доброму влиянию Гиргишана, его смелости и находчивости, а также врождённому великодушию я стал заметно увереннее в своих силах и помыслах. Дело дошло до того, что я вопреки здравому смыслу, так как ни слуха, ни склонностей к иностранным языкам за собой не замечал никогда, решил стать учителем английского языка. Лишь много лет спустя понял я, что успехов на этом поприще запросто не добиться, да и шансов на поступление в педагогический институт никаких не было.
  Английский - это не немецкий, где как написано, так и читается, который я безуспешно изучал в школе. Да и тянул не выше тройки! Язык же сынов туманного Альбиона казался мне загадочным, как диалект одного из племён "мумбо-юмбо", упоминаемого в известном произведении Ильфа и Петрова. Недаром злой рок неустанно преследовал меня, когда я всё-таки стал "англичанином".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 3
  
  ВНЕШТАТНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
  
  Пока я не наткнулся в городской библиотеке на "Грозовую осень" - повесть о радостях и трагедии Татарбунарского восстания, - я и не подозревал, что мой хороший знакомый из газеты "Советский Измаил" - Эдуард Григорьев известный на Украине писатель. Не потому ли я настолько глубоко ушёл в славное прошлое Бессарабии?
  Библиотекарша, безликая особа без возраста, сочувственно заметила; явно меня выпроваживая:
  - Давайте запишу на вас эту книжку! Дома начитаетесь.
  "Дрянь! Прервала на самом любопытном месте", - досадовал я, направляясь, домой. И мне было непонятно, почему таких бездушных людишек держат в храме просвещения, каким мне представлялась библиотека.
  Дома я заметно повеселел: хотя там обнаружил в почтовом ящике письмо явно не нам адресованное, с заграничными штемпелями. Разумеется по оплошности нерадивого почтальона, попавшее ко мне в руки. Пусть простит меня за бестактность и любопытство Александра Ивановна, царство ей небесное!
  - Ну и дела! - усмехнулся я невесело. - Бабушка не успела и глаза закрыть в последний раз, а ей письмо - весточка из далёкого Осло.
  Положив письмо в карман, я вздохнул, покосился на зашторенные окна в глубине двора. Там жила с семьёй Лиля Карловна, дочь почившей в бозе Александры Ивановны. Лиля Карловна преподавала в средней школе русский язык и литературу. Мысленно я воззвал к покойнице: "Я глуп, наверное, ибо не могу понять парадокса: почему добрые хорошие люди - такие вот, как вы - мало живут в нашем грешном мире? Шестьдесят два года - разве это предел жизни?.. Кто-то утаивает от людей великие истины бытия. Люди сами себе враги, разбазаривая жизнь по мелочам. Хотя делают вид, что заняты важными проблемами. Как угадать, для чего рождён тот или иной человек?.."
  Удобно расположившись на диване у окна, раскрытого в соседский сад, я распечатал с волнением письмо, так как знал, как мучилась при жизни Александра Ивановна от предрассудков дочери и зятя.
  "Добрый день, незабвенный мой друг! Мне очень грустно, что ты упорно молчишь. Ни одной строчки, ни единого слова от тебя. Как обидно! Не понимаю этого молчания".
  Игорь вдруг осознал, что письмо написал муж покойной. Его охватило волнение. Боже ты мой! - подумал он. - Когда это всё было? Игорь имел в виду тот факт, что муж Александры Ивановны покинул родные края ещё в годы войны.
  "...Я вспоминаю себя юнцом - глупым, страстным, вечно предающимся никчемным мечтаниям, - читал он дальше: - и мало думал о тебе, дорогая. Не ценил твою привязанность ко мне. Был, повторяю, глупцом! И вот теперь, на постылой чужбине, постоянно слышится мне твой призыв: "Люби!.. Люби своего друга!"
  Только сейчас, в холодной и чужой стране, я понял, что судьба наказала меня за малодушие и глухоту. Жизнь изменила меня. Я стал добрый и ласковый. Поверишь ли ты в это?.. Как хочется услышать тебя, но нас разделяют годы и границы.
  Написав это, я захохотал, как сумасшедший. Потом, тихо заплакал. Возмутительно и несправедливо устроена жизнь. Газовая плита вконец износилась, ей не меньше полвека. Неплотные краны текут... Всё нуждается в ремонте. Но ты не пугайся, приезжай!.. Для гостей у меня работы нет. Проведёшь здесь свой отпуск. Ты заслужила его! Обеды будем готовить исключительно на электрическом кефире.
  Тебя ожидает авто и всё остальное. Не забудь о том, что в этой стране не существует принуждения. Если не понравиться, уедешь обратно с Теффли.
  Живу я по-старому, в одиночестве. Сейчас пойду на исследование крови. Был у зубного врача, тот сделал необходимый ремонт зубам.
  Но довольно! И так слишком много написал. Передай, пожалуйста, всем без исключения мой горячий привет, Посылаю тебе своё фото, когда я был Паллоракс, Спания. Память и слух у меня ещё есть, не говоря об очках. Приезжай, чтобы похоронить меня. До свидания. Твой друг Карлуша...".
  - Ясненько, - выдавил из себя я, пытаясь сохранить остатки душевного равновесия: - Какая нелепая штука жизнь.
  Вспомнился давний разговор Александры Ивановны с дочерью и её мужем, подслушанный невольно.
  "Ведь это твой отец, Лиля! Радоваться надо!"- скорбным тоном сказала тогда Александра Ивановна.
  "А где был он все эти десятилетия? - отвечала дочь. - Почему не вернулся домой, на Родину?"
  Лиля Карловна, равно как и её муженек, была вполне безразлична к факту существования отца. Прятала от матери отцовские письма и чтобы не бередить старые раны, в последнее время не распечатывая, уничтожала. Мать догадывалась о причине молчания мужа и отца, часто оскорблённая нежеланием детей её понять, уезжала в Новосибирск - к сестре. В одну из таких поездок не вернулась домой вообще, в наш мир.
  Я вздохнул, машинально взял в руки номер местной газеты. В глаза бросилось извещение Литобъединения о том, что занятия состоятся в среду. Сегодня как раз была среда, так как я состоял в членах Литобъединения, посему бросился одеваться.
  Как обычно, поэт самоучка Леонид Ковалёв и профессиональный литератор Карл Агафонов были на должной высоте, вдохновенно читая вслух свои поэтические откровения. Коллеги хвалили их, несколько кривя душой.
  Иван Тимофеевич Коннов, техредактор, в одном лице совмещавший и председателя Литобъединения и его секретаря, зафиксировал в журнале наличие в зале двадцати семи человек. Вообще же он был прекрасным рисовальщиком. Его выразительные портреты моряков, строителей, монтажников Измаила радовали души подписчиков едва ли не в каждом номере газеты.
  Затем, поджарый человек с пронзительными глазками зычным баритоном читал свои этюды насчёт экзотических рыбок. Игорь бессознательно кивал головой, испытывая к автору непонятное отвращение.
  - Кто это?.. - спросил он Агафонова.
  - Замполит Дунайского пароходства.
  К счастью, минут через десять замполит иссяк.
  Члены Объединения подытожили занятие, единогласно решили: на очередном занятии обсудить новеллу Игоря Гевашева "Сила воли". Игорь Васильевич покинул зал в приподнятом настроении. В дверях неожиданно столкнулся с замполитом.
  - Вопрос разрешите? - обратился он к автору этюдов об экзотических рыбках, внутренне, напрягаясь.
  Однако разговора не получилось, Игорь Васильевич дал совет писать на актуальные жизненные темы, чтобы воспитывать патриотов, достойно живущих, а замполит раздражённо отпарировал:
  - На что они мне? О социальных проблемах пускай пишут другие.
  - Вы замполит и причастны напрямую к жизни общества, - укорил его Игорь Васильевич.
  - Меня волнует другая стихия, - повторил певец рыбок.
  - Нельзя убегать от насущных вопросов бытия, когда вокруг процветают нерадивые работники, на производстве халтурят, - настаивал Игорь Васильевич. - Мы погрязли в цинизме и бежим в мир экзотики.
  Крайне удивлённый поворотом беседы, замполит пожал плечами и ушёл, не попрощавшись.
  Что же получается на деле? - хмуро думал Игорь по дороге домой: - Всего у замполита навалом. Должность солидная, никакой тревоги о хлебе насущном. Сыт по горло, обут, одет, за кордоном часто бывает. А мнения собственного высказать о причинах людских бед не желает. Вот и думай, что хочешь.
  Попался навстречу Леонид Ковалёв, мичман. Игорь поделился с ним мыслями. Тот хмыкнул:
  - И ты не понял?
  - А что надо понимать? Кретин из кретинов.
  - Ты с ним поосторожнее, - сказал мичман.
  - А чего бояться? Я не вор и не тунеядец.
  - Того, что он способен бумагу на тебя накатать в институт, - ответил Ковалёв: - У таких, как замполит, все права и власть. А ты - букашка мыслящая, но беспомощная. Материально не защищенная! Усёк?
  Игорь принуждённо рассмеялся. И мысленно согласился с мичманом: времена были трудными - для ищущих смысла бытия и мыслящих "букашек".
  Дома ещё раз с волнением перечитал бессмертное своё, как тогда ему представлялось, творение не ума, а разума по разоблачению и физическому краху всесильного доллара.
  
  "СИЛА ВОЛИ
  Новелла
  
  Крики "бис" и "браво", буря оваций. На арене цирка - любимец публики - галантный атлет, испанец Альфредо Торос. Он в блестящем трико, сильные руки и ноги обнажены. Раскланявшись на все стороны, атлет гордо выпрямляется. На смуглой ладони, невесть откуда взявшись, сверкнул доллар, заиграл под лучами прожекторов. С подкупающей улыбкой артист показывает ослепительный кружочек почтенной публике: господам в смокингах, дамам в мехах и скромным обитателям верхних рядов. Завсегдатаи радостно улыбаются в предвкушении чуда. Из незнакомых нашлись, как обычно, добровольцы удостовериться в целости монеты. Сегодня среди них семидесятилетняя тощая старуха из первого ряда. "У нас в Филадельфии такие фокусы не проходят", - заявила она... После успешно продемонстрированных силовых номеров с гирями предстоял сенсационный - ломание монеты.
  Альфредо ломал доллары, чего греха таить, слегка подпиленные. Разве он виноват, что ненасытная публика постоянно требует что-нибудь сногшибательное?! А он перевез через океан семью не для того, чтобы здесь прозябать, в этом мире, бездушном и алчном. Постоянную работу в Мадриде было найти нелегко, и Альфредо поступил в "шапито" - тореадором. Бесконечные поездки по провинциям, полунищая жизнь - измученная Франком Испания без особого восторга взирала на весело разукрашенные полотняные купола их балаганов. Горстка смельчаков прорвалась во Францию. В интернациональной труппе испанцы с тем же успехом колесили по освобожденным от фашизма странам, пока наконец не решились оставить послевоенную Европу ради земли обетованной - Америки. Он убеждал тогда свою милую Хуану, что Америка - рай для талантов. Но и здесь, в Мекке талантов, их ждала та же полунищета. И только этот, придуманный им номер, обеспечил ему постоянное место в респектабельном бостонском цирке на 44-й стрит. Счастье улыбнулось им. Альфредо знал твердо: счастье это в кредит - контракт был подписан на два года.
  Проницательный взгляд испанца обежал застывшие в ожидании лица в притихших рядах. Альфредо ждал Хуану. Она придёт, обязательно придёт! Только уложит спать младшенькую... В директорской ложе взгляд артиста скрестился с цепкими, колючими глазами обрюзгшего хозяина цирка. На какое-то мгновение Торос ощутил холодок внутри, будто заглянул в пропасть. Молнией промелькнули в сознании события минувшего дня.
  В душный полдень на арене было легко после массажа и холодного душа. Податливыми и послушными, как всегда, были гири. Он наслаждался, манипулируя ими, вызывал восхищение любопытных в зале. Но вот из первого ряда поднялись и прошли на арену двое. Этот кретин директор и другой, пышный брюнет из дирекции цирка. Альфредо до сих пор чувствовал на себе его неприятный мутный взгляд. Директор с ехидным смешком, который вызвал жгучее желание ударить, вручил ему новенький доллар - настоящий, неподпиленный.
  - Нам бы хотелось половинки носить на груди, - процедил хозяин, не вынимая из губ душистой сигары. - Талисман, - пояснил он, стряхивая с малиновой жилетки краем глаза увиденную пылинку.
  - И да сгинут дурные предчувствия! - глядя прямо и глаза, изрек тип из дирекции. Оба испытующе уставились на Альфредо, шумно отдуваясь после недлинного перехода из зала.
  С ним не церемонились. Кто-то знал тайну головокружительного успеха и предал. Неужели он оплошал при подмене монеты? На нем трико с тайниками, в которых препарированные доллары ждут своего часа. Даже Хуана, близкий, родной человек, не знала об этом.
  Альфредо никогда не подводил семьи. И на этот раз все обошлось. Одураченные боссы в немом изумлении поочередно вертели в руках половинки разорванного сверкающего доллара. Они не заметили подлога и потрясенные, насколько позволяли им сытые желудки, тяжело дыша, убрались.
  И вот он снова блистает на арене, бывший тореадор. В руках его погулявший по рядам доллар, проверенный той прожженной филадельфийкой даже на зуб. Сейчас он его подменит. И вдруг Торос замечает нескрываемое злорадство на лице, в лихорадочном блеске подлых глаз старой леди. Подвох? Что делать? Возмездие за обманы? "Спокойно! - властно вмешивается здравый рассудок. - Вспомни бои с быком на потеху толпе, сколько раз ты побеждал! Должен, обязан сломать доллар по-настоящему во имя чести, семьи, Хуаны!"
  До рези в глазах всмотрелся артист в безобидный кружок металла - источник радости и горя. Так и есть: метка! Альфредо успокоился: теперь он точно знал, что манипуляция не пройдёт. Доллар - искуситель душ человеческих - злорадствует, показалось ему, предвкушая коварную победу.
  Жгучая, одурманивающая ненависть к монете и злость на самого себя за многократные подлоги поднялись в нем волной бешенства. Что потеряли они с Хуаной здесь, на чужбине?! Неясное желание начать новую, разумную жизнь зарождалось в душе Альфредо. Кто заставил его совершать сделку с совестью? Этот вот доллар, эти вот напыщенные толстяки в ложах и подобные им - имущий класс, который хорошо платит, когда его хорошо развлекают. Он всего лишь артист, он не может никого лишить наглого права покупать человека, но в его силах продемонстрировать, что можно победить власть денег. Вот он, смысл работы атлета! Альфредо Торос не желает больше дурачить легковерных. Сейчас он наслаждением и яростью сломает этот доллар и - хребет раба в самом себе! В честном поединке сокрушит власть всемогущего господина. Коронный номер выходит за рамки циркового!
  Альфредо гордо оглядывает зал. Как хорошо, что на своём месте в ложе лучезарная Хуана, хорошо, что успела во время ободрить его своим появлением. Она вверила ему себя, она спокойна: его бицепсы, разум и воля на страже их любви.
  Так что же сильнее: доллар или сила мышц и воли сознающего своё место в жизни человека?.. Зрителям ещё кажется, что сверкающий, скользкий доллар непобедим. Но властелин судеб людских не так уж всемогущ, ему не вырваться из тисков железных пальцев Альфредо. Виновник людских трагедий, он уже сам, словно смертельно раненный зверь, корчится в предсмертной муке.
  - Ещё, ещё одно усилие! - подхлестывает голос изнутри. - Ты должен, ты сумеешь!
  Напряжение зала, надежда и вера в большей части обра-щённых к нему глазах, праздничное настроение уверенной, ничего не подозревающей Хуаны, ясно услышанное им беззаботное посапывание малышки под недремлющим оком няни, - все это придало силы Альфредо. Ещё чуть-чуть!.. Чудо свершится. Он сокрушит твёрдолобый доллар!
  В глазах его, скупых на слезы, - слезы нескрываемого восторга. Половинки доллара с меткой обескураженной американки - первого доллара, сокрушенного союзом разума, чести и силы воли Его величество человека, - летят под ноги ликующей публике, навстречу цветам, музыке, свету!.. "
  
  ...На следующем занятии Литобъединения обсуждение "Силы воли" Игоря Гевашева почему-то отменили. Автор кинулся к Ивану Коннову, тот что-то невнятно пробурчал, руки не подал, лишь неодобрительно покосился.
  Мичман, член Объединения, подбадривая, хлопнул Игоря по плечу:
  - Убедился, что я прав?
  Потом к нему подошёл Эдуард Григорьев, "Грозовой осенью" которого упивался Игорь накануне, положил ему на плечо тяжёлую лапу, тихо сказал: "Сам Хиренко велел зайти к нему... Смотри, не зазнавайся".
  Игорь почувствовал себя от участия Григорьева в своей судьбе на седьмом небе. На него обратил внимание сам шеф. И поводом к такому вниманию стала его зарисовка в "Советском Измаиле" "Люди всё могут!"
  - А вот и Иван Тимофеевич, персонально торопится тебя поздравить, - воскликнул Эдуард Григорьев, обеими руками пожимая руку руководителю Литобъединения. На этот раз физиономия Коннова благодушна, расплылась в улыбке. Несомненно, это расслабляло сжавшееся от строптивой несправедливости сердце словом, не обмолвившись о так и несостоявшимся обсуждении новеллы "Силы воли" взволнованного автора, Иван Тимофеевич был краток:
  - Это ещё не рассказ, - имей в виду, но вещь сработана с душой, на следующем заседании и рассмотрим! - и подал первым руку. - А сейчас поделись с нами, в действительности произошло так, на судоремонтном заводе; как написал в зарисовке, или придумал эту историю с расстрелом Чекина?
  
  "...По асфальтированным дорожкам судоремонтного завода среди роскошных гладиолусов и пышной зелени бродил мужчина пенсионного возраста. Потому, как рабочие и служащие, наталкиваясь, смотрели на него, можно было догадаться, что человек он здесь новый и вообще никакого отношения ни к заводу, ни к среде рабочих не имеет.
  Ещё и недели не прошло, как человек этот говорил о совести с преподавателями СПТУ, где он работал.
  "Почему такая блажь нашим учащимся? Необработанным остаётся поле. А тут: ладно, иди, отдыхай. А гордость так, на честном слове. А совесть..."
  - Почему в зарисовке об этом ни слова? - вставил Иван Тимофеевич.
  - Я хотел, - сказал, оправдываясь, смутившийся Игорь, - да Клименко, не пойдёт, говорит.
  - Я с ним поговорю! - многозначительно посмотрел на Игоря Эдуард Григорьев, заведующий промышленным отделом, литсотрудником которого и был Клименко.
  - Любопытно, что то, о чём и хотелось рассказать, он вычеркнул. Почему, как думаешь?
  - Почему? - переспросил Леонид Ковалёв, когда они остались вдвоём. - Мудрено на такой вопрос ответить. А сам как считаешь, почему?
  На Игоря накатило.
  - Почему? Почему? Да потому что он сам из пройдох!
  - Насколько мне помнится, это его была инициатива тебя сделать внештатным корреспондентом, не так ли? А ты его чернишь!
  И верно, благодаря Клименко Игорь Васильевич стал своим человеком в редакции. Он мог бы рассказать, как это произошло в прошлом году, таком памятном, когда впервые в газете под зарисовкой "Иначе жить нельзя" была напечатана его фамилия. И он возносил Клименко. И куда всё его восхищение порядочностью и пониманием Клименко подевалось? На него вроде опять насупилось тучами небо, зароптало громовыми проклятиями, прорвалось настоящим потопом.
  "Я вас не в редакции видел?" - слышался из памятного прошлого приятный голос. Под навес крыльца вбежал черноволосый человек с ямочками на щеках. Внешне доброжелателен и открытый для общения. В руках кожаная папочка. Игорь улыбнулся.
  - Никогда там не был. Мужчина тоже улыбнулся,
  - Даже, если я и ошибся всё равно - милости просим, заходите, - и объяснил, как его найти в промышленном отделе.
  Так и познакомились.
  Ковалев всё мог понять, но когда лезешь вопреки здравому смыслу на рожон и вслух говоришь то, о чём лучше помалкивать, вот это; он и считал опрометчивым проступком, и пагубной привычкой, от которой надо как можно скорее избавиться. Поэтому и счёл нужным предостеречь Игоря.
  - Чему улыбаешься? С "Силой воли" прогорел? Сам знаешь, кто об этом позаботился! Так вот, - подытожил он, - не рой яму, а то... а дальше сам знаешь.
  - А я и не рою! - ощетинился Игорь. - Вместо того, чтобы поддержать меня, я не говорю о том, чтобы защитить товарища от посягательства дерьма, ты меня же отговариваешь от борьбы за социальную справедливость.
  - Ты же в курсе, что Клименко - это друг Хиренко. Твоя карьера будущего литсотрудника от них-то двоих и зависит. Так то!
  - А Григорьев?
  - Дни его сочтены!
  - Вот так номер! Не успел человек сыграть в ящик, а его отпевают. Не понимаю, как так можно?
  - Сейчас поймёшь! - И Леонид Ковалев действительно рассказал такое, о чём Игорь лишь догадывался. Зато теперь он знал, что так решил Горком партии. Верно то, что Эдуард Григорьев талантлив, бог промышленного отдела, автор ряда известных книг. Но есть "Но!" Вот оно то и причина отставки.
  - Это? - Игорь пощёлкал пальцем по своему горлу.
  - То-то и оно! Пока не пропустит ерша стакан, сам не свой. Суди сам, сколько раз его предупреждали! Вот и решили на последнем совещании единодушно не нянчиться с ним больше, а заменить его Клименко. Незаменимых ведь нет?
  - Что же получается! Григорьев его уму разуму обучил, а ученик его подсидел!
  - А это ещё доказать надо!
  - А что тут доказывать? И дураку всё понятно! Надо отстоять Григорьева!
  Игорь имел в виду Гиргишана, который, пожалуй, смог бы избавить Григорьева от алкогольной зависимости.
  - Ни пуха тебе! - только и бросил Леонид Ковалёв, видя, что его грамоты Игорь не воспринимает, неблагодарный за наставления и добрый чистосердечный совет, и будет идти к эшафоту с упрямо поднятой головой. В таком случае ослиного упрямства и ненужной гордыни он ему не помощник. Сухо и глупо, отводя друг от друга глаза от охватившей их обеих скованности, не подав руки друг другу, чего никогда до этого не случалось, они расстались.
  На другой день, ни свет, ни заря, Игорь, окрылённый представлявшимися ему возможностями, (ещё бы! его заметил сам Хиренко!) нафрантился идти в редакцию на приём. Еле дождался полдевятого. По пути дал зарок не болтать лишнего.
  Хиренко Иван Фокич приступил к делу без лирического отступления.
  - Вакансия намечается у нас с ноября.
  - И вы решили предложить это местечко "под солнцем" мне?
  - А что? У тебя есть что-то от бога.
  - Ну, бог здесь не причём.
  - Не скажи!.. Одни могут, а у других не выходит.
  - Если ты человек правильный, у тебя, за что не возьмёшься, всё получится. Как говорится "На бога надейся, а сам не плошай!"
  - Откуда у тебя, Игорь Васильевич, такая самоуверенность?
  - От мапы, то есть от мамы и папы.
  Хиренко словно и не расслышал реплики.
  - Время пробежит, и не заметишь как, - назидательно говорил он. - Ориентир в жизни выбран правильно - журналистика, девиз тоже правильный "Люди всё могут!" Что заложено природой в человеке, то и прёт из него.
  - Так-то в зарисовке, - бросил вызов судьбе Игорь Васильевич, начисто забывая о своём зароке, не болтать лишнего, - а в жизни нашей всё что ни делается - делается вопреки здравому смыслу! Наоборот!
  - Поясни!
  - Вот я написал о совести и ответственности за порученное дело. О том, как герой зарисовки "Люди всё могут!" Чекин тщетно пробуждал в преподавателях и своих учениках в СПТУ и совесть, и достоинство, и честь быть достойными памяти павших героев за свободу и финансовую независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны. А сыночек у самого, оказывается равнодушен ко всему на свете и к отцу тем паче. Спрашивает отец: "Что купить?" - и предлагает на выбор: "Хочешь баян куплю? Или наилучший конструктор, только без дела не живи". - "А я, папаня, - отвечает ему шестнадцатилетний оболтус, - представь себе, ничего не хочу". - Согласитесь, Иван Фокич, что и в нашей жизни, во многом ещё загадочной, неясной до конца, есть такие нелюди, которым до всего трын-трава. Так вот ваш любимец Клименко сокровенное, от души написанное, и вычеркнул. Остался пшик. И вот обидно, что этот вот пшик и опубликовали. Странно, что именно этот вот пшик для вас лично чуть ли не переворот в журналистике. Так вот зачем так варварски поступил с моим материалом, Клименко, словно в рот воды набрал, не объяснил, а я ясности хочу. По мне, если и писать так только о необыкновенных людях, как творил Джек Лондон, или о необыкновенных событиях как Жюль Верн. Чтобы в нашей жизни ни одного равнодушного к судьбе Родины человека не осталось.
  - Я вижу, мы поторопились тебя пригласить на предварительную беседу, - холодно подытожил Хиренко, поднимаясь с кресла. - Желаю всего наилучшего!
  Его выпроваживали, и Игорь чувствовал своим понятливым к малейшим переменам в людях, с кем приходилось общаться, существом, хищническую сущность всего только что происшедшего. Возможно, поэтому и вышел из кабинета главного редактора в подавленном состоянии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 4
  
  БОКАЛ ПИВА
  
  
  Они лежали на диване, в комнатушке, служившей Игорю спальней и кабинетом английского языка, где он время от времени принимал жаждущих освоить трудный в произношении диалект сынов Альбиона.
  - Понимаешь, Оленька, - говорил он жене задумчиво, - мне всегда хотелось претендовать на большее, чем требовало от меня общество. А работать пришлось вахтёром! И это мучает. Почему так нескладно сложилась моя жизнь? Разве моё место не в научно-исследовательском институте? Или, на худой конец, в школе?.. И вот пытаюсь понять: есть ли скрытый механизм саморазвития в личности, приводящей оную на ту или иную стезю общественной деятельности? И не в силах разгадать причину собственных неудач стал я копаться в биографии - ничего не нахожу!.. Казалось, в школах был любим учениками, и оправдывал их надежды, однако директоры и завучи выживали меня. Якобы из-за неумения преподнести себя ученикам и администрации. На самом деле - не поэтому. Их пугали мои взгляды на устройство общества. Ибо я утверждаю: общество, рождённое в достатке бытиём, во все времена устраивало гонения на мыслящих людей.
  Оля слушала "мысли изгоя" - и про себя жалела Игоря-мыслителя (как шутливо величала его в часы хорошего настроения), и осознавала, как морально нелёгко живётся непризнанному пока изобретателю беспереводного курса английского языка. И вслух говорила:
  - Ты выстрадал своё мировоззрение! И потому опыт твой житейский по исцелению людей бесценен и его надо культивировать.
  - Простые смертные, - продолжал Игорь, - не в состоянии понять личность, пропадающую в безвестности ни за понюх табаку. В конце концов, я осознал, в чём причина моих неудач - это собственная гордость. Большой, конечно, по нынешним временам недостаток. Мне претят сделки с совестью, хотя они являются нормой жизни тех, кто пребывает в комфорте и достатке...
  "Просто ты не приспособлен к бытию в городе с высоким прожиточным минимумом", - мысленно возразила Оленька.
  - К своим проблемам относишься по-детски наивно, заговорила, - удивляя Игоря своим пробудившимся красноречием, заговорила она, - ждёшь какого-то чуда, а чудес не бывает, как известно.
  Ведь сам знаешь, что даже в церквях мухлюют.
  Просверлят мошенники в иконе дырочки и через них с задней стенки иконы на лицевую сторону, и выступает "кровь", "слёзы" или "молоко". Любой учитель химии это чудо сделает.
  Анализ "слёз", "молока" и "крови" плачущих икон показывает, что они изготовляются алчными руками прохиндеев в церковных рясах из смеси различных химических веществ.
  "Кровь", например, можно получить, смешав кармин с глицерином. Чтобы вода стекала по иконе не ручьями, а слезинками, иконы обычно смазывают самым обыкновенным постным маслом.
  Но чудеса время от времени случались. Появлялся, к примеру, в их квартире какой-нибудь гражданин, злоупотребляющий алкоголем, и Игорь Васильевич радушно усаживал его в кресло, просил вздохнуть как можно глубже, не объясняя, однако, для чего это надо. А затем начиналось самое интересное.
  - Держите дыхание насколько это возможно, - командовал он приобретшим металлические нотки голосом. - Не на меня, а в точку какую-нибудь на потолке смотрите! И глаз не спускайте!.. Держать!.. Держать дыхание! Закрыть глаза!.. Выдыхаем медленно...
  И со словом "Спать!" взмахом поднятых рук с растопыренными По-наитию пальцами вниз отправлял одного из пациентов на исцеление в царство гипнотического сна, грёз и галлюцинаций.
  - Звать как?.. - раз спросил пациента. - Антон? Имя замечательное, как и у Макаренко, великого преобразователя человеческих душ. Вот кто умел по душам с подростками разговаривать. Книгу об этом написал. Называется она "Педагогическая поэма". Музыку классическую любил самозабвенно слушать. Особенно, как и Ленин Владимир Ильич, "Аппассионату" Бетховена.
  Игорь Васильевич включил магнитофон, и удивительной музыкой наполнилась комната.
  - Слышишь музыку? Чувствуешь, как жить хочется? Жить свободным от алкогольной зависимости! И если это, правда, пусть один из пальцев сам пошевелится со счётом пять, - Игорь Васильевич сосчитал до пяти и, убедившись, что всё идёт путём праведным, то есть проверенным в гигантской практике, отправился на кухню. Там он быстренько поставил чайник, нагрел его и сделал некрепкий растворимый кофе в чашке и насыпал туда пол чайной ложки мелкой соли. И, размешивая, отправился к Антону.
  - Вот что, любезный! - приподняв его левую руку, приказным тоном сказал он. - Выпить ты пивка раздумал, а вот от кофе сладенького не откажешься! Я в этом уверен! Но давай спросим твою руку об этом. Я вижу, ты удивлён!
  Сделав паузу, под звуки "Аппассионаты" он произнёс:
  - Если выпьет Антон чашку кофе с удовольствием, пусть рука его окаменеет со счётом "пятнадцать" и станет невесомой!
  Он сосчитал до пятнадцати. Рука Антона действительно окаменела и оставалась в подвешенном состоянии. И со словами "Челюсть отпускает, язык послушный!" он поднёс чашку с тёплым кофе к губам загипнотизированного Антона. Тот послушно выпил и даже не поморщился.
  - Продолжаем слушать Бетховена и видеть удивительные сны, - продолжал Игорь Васильевич. - И что интересно, Антон, так это то, что ты с детства ненавидел алкоголь, табак. И всегда противостоял соблазну их даже попробовать!
  И минут через десять Игорь Васильевич скомандовал:
  - А сейчас сосчитать до ста пятидесяти и со счётом "сто пятьдесят" вдохнуть и задержать дыхание. Глаза сами откроются. Выдохнуть и выйти из этого удивительного состояния. Сориентироваться и во времени и в пространстве. Чувствовать себя отдохнувшим... Дыхание лёгкое и свободное! И не только дыхание свободное, но и сам ты, Его величество человек, свободен от саморазрушения! Честь и слава всем людям доброй воли, свободным от алкоголя, табака и наркотиков!
  Всё как он и рассчитал, так и произошло. Глаза пациента широко раскрылись. И когда он перевёл дыхание и стал усиленно соображать, что же всё-таки это было. Игорь Васильевич не дал ему возможности опомниться.
  - Скажите, кажется, вас зовут Антоном?
  Антон кивком головы подтвердил это.
  - Антон! А чего вам сейчас хочется? - стал Игорь Васильевич провоцировать его на нежелательную выпивку.
  - Пивка бы!
  - Это мы могём! Только вот я вам не советую! - доставая из-под стола баночку пива, предусмотрительно подготовленную специально для такого ритуала, предупредил пациента экспериментатор.
  Тот, взяв со стола баночку, привычно потянул за язычок. И тут, как и предполагал Игорь Васильевич, едва успевший подставить тазик, началась рвота. Пришлось отправить исцелённого бедолагу в туалет. Оставшись наедине, Игорь Васильевич воскликнул:
  - Разве это не чудо?
  А когда появился сконфуженный Антон, Игорь Васильевич провёл с ним познавательную беседу, смысл которой сводился к тому, что на Западе мечтают покорить Советский Союз без единого выстрела. И что самое большое чудо на земле, когда вымирает страна, вымирает развращённый народ - это советские люди, непьющие и не курящие. И только через противостояние предателям социалистической Родины, можно обрести подлинную независимость не только от алкоголя и табака, но и от навязчивых болезненных состояний. Для этого надо вернуться в атеистический мир свободы, равенства и братства. И не забывать, что мы - Евразия, а не Европа и не Азия! И надо отстоять нашу советскую цивилизацию под красным знаменем с серпом и молотом!
  И когда учитель государственного уровня посоветовался с рукой подопытного Антона, та подтвердила истину слов Игоря Васильевича своим послушанием.
  - Ну, хорошо! - напоследок, воскликнул, прощаясь со своим пациентом, экспериментатор:
  - Что надо сделать, чтобы восстановить страну по Ленину и Сталину!
  - Надо вывести людей из мира дезинформации и фальсификации истории СССР. И из религиозного околпачивания в мир науки и атеизма! - произнёс Антон. - Лично меня не надо агитировать! Я и так за советскую власть!
  Игорь Васильевич ещё долго прислушивался. И только тогда, когда раздался стук дворовой железной двери за посетителем, он закрыл свою дверь. На глазах его стояли слёзы.
  Таких случаев было в его жизни предостаточно. Он даже вёл какие-то записи, всё ещё надеясь на чудо, что его когда-нибудь всё-таки опубликуют.
  А Оленька считала мужа одним из чудаков, каких ещё свет не видывал. Верила в его гениальность. Всячески ограждала от посягательств своих родственников, укорявших её за скоропалительное замужество без их ведома и согласия. "Как ты могла, - ужасались они, - выйти за такого непрактичного мужчину?! Он даже не в состоянии себя прокормить, не то, что семью". Ей вспомнилось, что рассказывал Игорь о странном сцеплении своей судьбы с личностью по имени Гиргишан. Не могла Оля постичь скрытого смысла их дружбы. И теперь хотела ещё раз послушать историю Гиргишана - благо есть время. Наступал второй час субботы, никуда не надо было спешить - ни в детский садик, ни на работу. Их сыновья - Рома и Дима - в данный момент блаженствовали в царстве Берендея. "Есть ещё время выспаться, - подумала Оля. - Ведь за шесть лет совместной жизни Игорь ни разу не говорил о своём прошлом и о людях, с которыми водил знакомство".
  - Расскажи ещё что-нибудь о Гиргишане, - попросила она, ласково поглаживая морщины на лице Игоря - словно утюжила их не пальцами, а своим жарким сердцем.
  Игорь кивнул, но заговорил не о Гиргишане, а о каком-то персональном пенсионере союзного значения:
  - Сначала послушай о Бадьине Викентии Ивановиче. Я возлагал на него большие надежды... Представь себе, он самого Ильича и Кирова охранял! Царских орлов с кремлёвских шпилей снимал. Первым - в нашей истории - устанавливал рубиновые звёзды на башнях Кремля. Но это к слову. Был он лектором Всесоюзного общества знания. И по состоянию здоровья персональный пенсионер предпочитал жить не в Ленинграде и не в Москве, а в Измаиле, где имел льготы и двухкомнатную квартиру. Вот я и упросил Бадьина побывать на воспитательном часе - в школе, где проходил педагогическую практику. Но Бадьин подвёл меня под монастырь! В оговорённый час не явился, и я, студент на педпрактике, оказался в затруднительном положении. Городок наш Измаил небольшой, южный. Где, как не на юге, знаменитостям и заслуженным людям залечивать душевные и телесные раны? А он не явился! "Кого же теперь пригласить?" - перебирал я в уме возможные варианты. Ничего не светит в воспалённом воображении... И я возмутился: "Как это может быть, чтобы ветеран войны и Всесоюзной коммунистической партии большевиков отказался от своего слова, ссылаясь на недомогание. Не надо было заверять в таком случае! В моём распоряжении оставалось не более двадцати минут. Кинулся я бегом в скверик, где много отдыхающих, в надежде уговорить человека, хотя бы по внешнему виду достойного доверия. И надо же! Совершенно неожиданно налетел... на кого ты думаешь, мамочка?
  - Понятия не имею, - пожала она плечиком.
  - Гиргишана встретил, вот кого!.. Он как-то выпал из моего поля деятельности. И лет пять мы с ним всерьёз не общались. Ну, а я за это время повзрослел, возмужал. До института успел побродяжничать. Жил в Риге. Завербовался в УЭЛ (Управление Экспедиционного Лова) на рыбные промыслы. Бороздил на траулерах Северную Атлантику, у берегов Ньюфаундленда. Обрадовался, когда увидел его, заорал во весь голос: "Обожди, это я, Игорь Гевашев!" Потому что к остановке подходил автобус, а Гиргишан готовился исчезнуть в его салоне. Ну, слава аллаху, успел схватить его за рукав: "Ты мне нужен, Гиргишан". - "Я очень спешу", - проворчал он, с досадой глядя на отъезжающий автобус.
  "Ты что, Гиргишан, не рад встрече?! - изумился я. - Ты педагог по призванию. Прошу выручить меня как будущего светоча педагогики".
  И, не давая опомниться, потащил его в школу.
  - "Ты нужен мне, - бормотал я всю дорогу. - Человек ты заслуженный и большая умница".
  Впопыхах не обратил я внимания на внешний вид Гиргишана. Одет он был, прямо говоря, по-разбойничьи! Вместо пояса - красный кушак, на ногах - кирпичного цвета штиблеты кустарной выделки. Таким износа не бывает. Но это пустяки! Главное - он сам, его понятие о человеке и размышления о жизни. Их стоило послушать не только учащимся и студентам, но и государственным руководителям. "Ведь ты, Гиргишан, - ходячая энциклопедия на уровне мировых стандартов".
  Мы пришли в школу. Зашли в класс. Настала долгожданная минута. Сначала все встали, потом чинно сели. Тишина и порядок. Предвкушают лекцию, которую я обещал: о славном прошлом советской Родины, о ценностях жизни и прочее. Я так волновался, что забыл представить слушателям дорогого гостя. К счастью, выручил один из самых любознательных учеников.
  - Правда, это, - спросил он Гиргишана, - будто румыны во время оккупации не разрешали людям говорить на улице по-русски?
  - Так точно, - с иронией подтвердил мой друг, доставая из кармана курительную трубку - с целью, к моему ужасу, задымить прямо здесь, в классе.
  "Он что, спятил?! - подумал я: - Курить в момент просвещения и назидания воспитуемых?.. "
  Увидев необычные приготовления Гиргишана, слушатели неожиданно развеселились, а двое ребят тут же последовали "доброму примеру" и втихомолку задымили под партой. Я чуть не подавился от такой развязности "лектора", но сделал вид, что ничего не заметил.
  - В прошлый раз, ребята, мы коснулись трудного вопроса: что же делает человека обычного - человеком разумным?.. - Я тоскливо обвёл взглядом своих питомцев.
  - Что же? Говорите! - выкрикнули сразу несколько голосов.
  Меня опередил Гиргишан, Он всегда чувствовал себя в школьной атмосфере, как рыба в воде. Поразительно ловко овладев вниманием ребят, он незаметно вёл их в будущее "царство социальной справедливости, где каждый индивидуум способен достичь вершин в любой сфере деятельности".
  Да, я не ошибся и не прогадал, пригласив, вернее затащив Гиргишана на воспитательный час. В какой-то неуловимый миг он совершил "перекос" и стал рассказывать байку - творческий шедевр под названием "Бокал пива". Суть истории такова: во времена румынской оккупации, перед самой войной, ему преподнесли за "спасение на водах", он вытащил из Дуная тонущую молодую девушку, бокал пива. Затем Гиргишан понёс какую-то ахинею:
  - В мире, юнаки мои, идёт извечная борьба добра со злом, - вещал Гиргишан, как заправский проповедник древности. - Мой сказ о бокале пива тем хорош, что в нём Зло побеждается Добром...
  Трагедия нашей страны состоит в ином! Сказка о светлом будущем для нас всех, присутствующих и отсутствующих, так и остаётся для всех народов сказкой. В реальной жизни Добро и Зло уживаются в одной и той же личности такой, к примеру, как Брежнев, а до него в Хрущёве Никите Сергеевиче, подменившем в 1956 на пленуме КПСС советскую власть на власть номенклатурную, зарождающейся буржуазии. Худо людям без советской власти. Без блата и взятки не один вопрос не решается. По себе знаю. Вот парадокс бытия, когда надо выжить Злу, оно идёт на компромисс, то есть малую толику своей "рассады" отдаёт Добру на откуп, а само под маской Добра процветает и благоухает...
  - Что же, получается! - невежливо прервал речь "пророка" рыжий парнишка завсегдатай "Камчатки". - Выходит, честного человека днём с огнём не найдёшь?
  - Почему же? Вот на нас двоих, - Гиргишан кивнул на меня и ткнул пальцем себе в грудь, - и ориентируйтесь! И обретёте Родину! Настоящую и непродажную!.. Советскую!.. А с ней подлинную свободу от расчеловечивания советского человека диссидентской литературой, издаваемой на деньги Запада. И на извечный вопрос: "Что же делать?", отвечу: - Надо реабилитировать один из символов советской власти - генералиссимуса Верховного главнокомандующего Сталина Иосифа Виссарионовича. Возродить патриотическое воспитание в школе и институте. Таким образом, без кровопролития вернуть народу советскую власть. И спасти людей от алкоголизма, злоупотребления табаком и наркотиков. А что касается паразитирующего населения, оно всегда было в оппозиции советской власти.
  Наступила гробовая тишина, как выражались старые писатели.
  - А почему?.. - зычно, с пафосом нарушил её мой наставник. - Да потому что мы с вождём нашим любимым не пальцем деланные! - И Гиргишан загоготал, да так заразительно, что весь класс прыснул от хохота. Такой гам поднялся, что люди на улице останавливались под раскрытыми окнами школы, задирая вверх любопытствующие носы. Далее события понеслись скачками, В аудиторию бурей ворвалась завуч - худющая особа с властным лицом, Я ещё не знал тогда, что, она приходится женой главному редактору газеты, с которой я сотрудничал - Хиренко.
  - Что здесь за сборище?! - возмущённо спросила инквизиторша, буравя меня злым взглядом.
  Не успел я и рта раскрыть, как Гиргишан, тронув моё плечо, торопливо сказал: "Ну, будь... Я пошёл!".
  - Нет, подождите! - вздыбилась дама. - Вы как сюда попали? Кто вас привёл? И для чего? Выкладывайте, иначе милицию позову...
  - Может, тебе ещё паспорт серпастый, молоткастый предъявить? - гаркнул на неё Гиргишан. - А ну, жидовня, расступись!.. Дорогу Его величество русскому человеку, спасшему цыган, жидов, славян от физического уничтожения в печах Освенцима!
  В этой "просьбе" никто не посмел отказать. А я во второй раз услышал о Его величество человеке. С тех пор вначале в шутку, а позднее, когда сам начал учительствовать и воскрешать людей, стал так величать себя.
  Завуч испуганно попятилась, хмурые ученики, молча, расступились, испуганные бравым видом "бунтаря-мыслителя".
  В общем, мы одновременно выскочили во двор школы. Вслед неслись угрозы и в мой адрес:
  - Вы ещё ответите, Гевашев, за самоуправство!..
  Угроза мало тронула меня, ибо я радовался возможности записать в свой актив "нешаблонное проведение воспитательного часа".
  За воротами школы я и Гиргишан, не прощаясь, разбежались в разные стороны, так как дел у обоих было по горло.
  А расплачиваться "за содеянное хулиганство и аморальное поведение" в образцовой школе действительно пришлось: я отхватил неуд по педпрактике. Впрочем, скандал администрация школы замяла, чтобы "не выносить сор из избы". Жена Хиренко, однако, не забыла ничего: по окончании пединститута городские школы Измаила для меня были закрыты. Лет пять я скитался под девизом "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз", столько же времени тщетно пытался занять вакансию в Измаиле. Обидно то, что вакансии были каждый год, учителей не хватало, а меня не брали. Клеймо неудачника сияло на лбу - стараниями дамы-завуча, которой побаивались даже сами директора. Но я кое-что уяснил для себя. Оказывается еврей и жид - это не одно и то же.
  - Понимаешь, - попытался мне как-то раз после разговора с всесильным Хиренко, о котором я рассказал Гиргишану, объяснить мой друг и наставник. - Когда Гитлер пришёл к власти в Германии, то оказалось, нужна финансовая помощь. А банки находились в руках евреев банкиров. Как быть? Вот он и додумался со всеми ими разобраться. Его люди доставили магнатов в его резиденцию. Взамен финансовой поддержки фашистского режима банкиры потребовали гарантий о своей безопасности своей и своих семей, намекнув, что и в его венах течёт один процент еврейской крови. Мол, бабушка его была еврейкой. Гитлер потребовал архив. Убедившись в правоте "крамолы", он некоторое время был в замешательстве, но старейший банкир его успокоил тем, что она была еврейкой, но не жидовкой. И разъяснил, что евреи и жиды - это не одно и то же. Само слово "жид" - это то, что у кобеля между ног находится, то есть слово матерное, потому оскорбительное и непечатное, тем самым развеселив Адольфа Гитлера. А еврей - это законопослушный гражданин той страны, в которой он родился и живёт, соблюдая все законы и постановления. А жиды - это те лица еврейской национальности, которые не соблюдают законов, уклоняются от выплаты налогов. И, вообще, мухлюют! Вот с ними и надо разобраться по полной программе, а евреев, как цвет нации, лелеять и беречь надо! И обозначили Советскую Россию, в которой якобы жиды большевики совершили Октябрьскую революцию и создали Советский Союз в своих жидовских интересах как всемирное зло. Немецкие евреи финансисты поручились за порядочность Адольфа Гитлера, ведущего здоровый образ жизни, и заручились финансовой поддержкой в виде кредитов соплеменников евреев Соединенных Штатов. Ну, а дальше ты сам знаешь! Была создана мощнейшая армия.
  - Которая была, - заговорил я, - разгромлена нашей Красной армией и под Москвой, и под Сталинградом, и на Курской дуге.
  - Что верно, то верно! Но, есть одно "но", что замалчивают наши демагоги от просвещения - это Геббельсовская пропагандистская машина, поставленная на службу ЦРУ. Не Гитлера они боятся, а Сталина Иосифа Виссарионовича, верящего во всемирную революцию! Боятся реванша большевиков.
  - А коммунистов?
  - А чего их бояться? Ведь это перерожденцы, поразитирующие на Геббельсовской лжи о Сталинских репрессиях.
  Ещё Максим Горький говорил, что если на человека говорить, что он свинья, то слово "свинья" в тысячу раз повторенное станет правдой и человек этот "захрюкает!"
  Вот этого я тогда и не понимал. Но, то, что русские и вообще советский народ подлежал при оккупации СССР фашистской Германией физическому уничтожению, запомнил на всю жизнь...
  Гиргишан куда-то исчез - и надолго. Я тщетно разыскивал его по всему городу. И вдруг случайно увидел у шашлычной. Кинулся к нему со всех ног. Спустя минуту мы сидели в шашлычной, и я поведал о своих мытарствах и злоключениях и возмутительной дискриминации.
  - Плюнь на всё, - назидательно заметил Гиргишан. - Разве в этом дело?
  - А в чём же? - с недоумением воззрился на него.
  - В тебе самом, братец! Сначала разберись в себе, понял? А ты, вижу, не разобрался.
  - Может, ты в себе разбираешься? - спросил я с обидой.
  - Думаю, что да, - солидно ответил Гиргишан. - Потому и работа находит меня. А ты не у дел, как говорят бюрократы. И не советую копаться в собственной душе.
  - Что-то я тебя не пойму, - пожал плечами я, не забывая уплетать вкуснятину, разумеется, за счёт Гиргишана, - настоящий шашлык из баранины.
  - А чего ж не понять? - беспечно махнул он рукой. - Мало чего хорошего бывает, когда поймёшь - в итоге самокопания - почём фунт лиха. Жизнь теряет очарование и превращается в трагедию. Уяснил?
  С такой логикой Гиргишана не мог я согласиться. По-моему, жизнь - это хорошо! Она полна смысла, тайн, загадок всяких - объяснимых, а порой необъяснимых. Ведь шаги за "горизонт событий" человеки делают по своей воле - и небезуспешно.
  Гиргишан бесцеремонно прервал мои разглагольствования:
  - Вот что, брат... Подработать хочешь на жизнь?..
  И тем сразу приземлил меня.
  - Безусловно, не против.
  Не хотелось мне признаваться самому себе, что именно с этой целью изо дня в день бессознательно разыскивал Гиргишана по всему Измаилу.
  - Пойдёшь ко мне в грузчики на консервный завод?
  - Какой может быть разговор? - закричал я с подъёмом. В семье у меня из-за безденежья были натянутые отношения.
  Мы условились о встрече в понедельник утром у заводской проходной.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 5
  
  ТОМАТЫ И ФИЛОСОФИЯ
  
  
  - И это ты называешь работой? - Гиргишан погасил улыбку, стал серьёзным, как бы готовясь к спору.
  - Что-то не понимаю тебя, - удивился я. - Гружу, гружу ящики с болгарскими томатами и, выходит, это не работа?
  - Вре-мя пре-про-вож-де-ние! - по слогам пропел он.
  Кажется, я побагровел от возмущения. Насилу разогнулся - ломило спину - и остановил конвейер.
  Дело в том, что мы подрядились с Гиргишаном за наличные разгрузить баржу с помидорами. Я работал в трюме, а он наверху снимал ящики с конвейера.
  Задетый за живое, я сказал:
  - Зачем же насмешничаешь? Кто-то и эту работу должен делать.
  - Верно, мыслишь, - снисходительно заметил Гиргишан. - Между тем, страдает народное образование; ты - педагог, а чему обучишь ребят, если в сентябре вкалываешь грузчиком на консервном заводе? Хотя должен быть в школе.
  - Чему надо, тому и буду учить, - огрызнулся я.
  - Вот видишь, двух слов связать не можешь. Словом получился из тебя дипломированный дилетант.
  Я не знал тогда, что такое "дилетант" и обиделся до слёз, подозревая бранное слово. Мысленно послал Гиргишана куда подальше. Но стоило ему заговорить со мной, как я отошёл. Ибо думал о нём с теплотой и уважением.
  А что плохого в помидорах? Чего только из них не приготовляют! Например, салат с луком и растительным маслом. Берёшь посоленный ржаной хлеб, кружку кваса и... Чем не еда? Мы с Гиргишаном любили таким образом заморить червячка.
  Смотрел я на друга и размышлял: "Стоит ему лишь поманить пальцем любую девицу... Кого, например? Тут увидел миловидную женщину, будто случайно проходящую мимо баржи. Вид строгий и сугубо деловой.
  - Кто это? - полюбопытствовал развязно, словно хотел уличить Гиргишана в пристрастии к слабому полу.
  - Не знаю, - пожал он плечами. - Спроси!
  - Так она не знакома тебе?
  - Нет, почему же! Знаю её, - ответил Гиргишан с напускным безразличием. Потом усмехнулся, зычно позвал: - Лида!.. - И поманил её пальцем.
  Женщина остановилась. Налёт деловитости на лице исчез.
  - Звал меня? - подошла она с покорным видом.
  - Тут интересуются тобой.
  - Ты?.. - Она опустила глаза и застыла в таком положении, будто увидела на ногах что-то, пугавшее её.
  - Не-а... Считай, ничего я не сказал, - небрежно ответил Гиргишан. Голос у него выдержанный, спокойный. Тем не менее, Лида живо спросила:
  - Может, встретимся?..
  - А зачем? - хмыкнул Гиргишан. - У тебя есть муж, и потом я не один.
  Заметно погрустнев, Лида отошла от баржи с тем же деловитым видом, как бы вспомнив о неотложных делах, которые предстояло исполнить точно и в срок.
  - Зачем ты так с ней?.. - набросился я.
  - Ничего, кроме скуки, не будет, - пояснил Гиргишан. - Поступи я, как ты думаешь, то есть как все, и жизнь потеряет очарование. Не хочу быть заурядным.
  - Ага! Кажется, понял, - сказал я с глупым смешком. - Быть оригинальным и делать всё наоборот? Тогда и я не хочу быть заурядным.
  - Браво!.. - хихикнул он издевательски. - Впрочем, подаёшь надежды... Приглядись внимательно, чем занимаются люди. Один колет дрова, другой этими дровами печку топит...
  - Третий навоз из-под коровы выгребает! - подхватил я насмешливо.
  - Кто-то делает и эту работу, - прищурился он язвительно: - Рождённый ползать, летать не может, слышал? Это слова Горького.
  - Да-а, - протянул я. - Великий писатель Горький, или вот Мичурин - великий преобразователь природы, который бросил клич: "Мы не можем ждать милостей от природы взять их у неё наша задача!"
  - А также Докучаевы, Циолковские, - сказал он.
  Я почему-то возмутился этим обобщением во множественном числе:
  - В мире были один Докучаев, один Циолковский, один Мичурин. Во втором экземпляре их не надо.
  - А я что говорю? Именно это, - спокойно возразил Гиргишан. - Кстати, а как относишься к профессии "повар"?
  Я не мог понять, шутит он или издевается, посему ответил холодно:
  - Каждый должен уметь сварить кашу, пожарить яичницу с картошкой и луком, чай заварить правильно. Однако большинство чуваков чурается подобного занятия.
  - Вот это и плохо, - согласился Гиргишан.
  "У нас с ним много общего, - подумалось, - и это общее роднит нас. Точнее, мы дополняем друг друга". А вслух я сказал:
  - Так в чём, по-твоему, смысл жизни?
  Будто прочитав мои мысли, Гиргишан важно изрёк:
  - Дополнять друг друга! Ты вскопал землю - я посадил злаки... Наш общий друг...
  - Выкопал урожай, если это картошка, или снял его, если зерно. Продал, а денежки вырученные положил на свой личный счёт, - опередил я Гиргишана.
  - Чаще всего, так и случается, - подтвердил он,
  - А выход из такого неправедного порядка вещей ты находишь? - не унимался я.
  - Ишь, чего захотел!.. - сердито, почти со злостью крикнул он.
  "Будь я Гулливером, что бы с ним сталось? Посмотрел бы, кто со стороны... - подумалось мне: - Прихлопнул бы, как муху, и покровительственно-издевательский вид мигом бы испарился".
  Гиргишан продолжал вдохновенно поучать меня:
  - Бытие человека полно загадок и сумбура. Ему говорят: "Учись!" А он бурчит: "Не хочу, мне не надо". И пускается по жизни во все тяжкие, как неумелый пловец. Ищет чего-то, а что - сам не знает. Какой-то иной жизни добивается! А её нет, как известно. Мечется, хнычет, так и проводит свои дни в миражах и фантазиях. Вот как ты, скажем! О чём ведь мечтаешь? Писателем стать, я знаю. А им не позавидуешь. Сидит бедняга день и ночь над книгами и бумагой, стучит на машинке, если есть. В архивах пыль глотает. Весь жёлтый без кислорода и свежего ветра. То есть, как я и сказал: вместо жизни естественной он пробавляется фантазиями...
  - Значит, неправильно живёт? - спросил я с вызовом.
  - Я этого не говорил! - повторил Гиргишан любимую фразу. - Но хочу по-дружески дать совет: не суетись, не жалуйся на судьбу. Терпи, раз неисправим! Или преобразуй своё житьё-бытие. Солнце жжёт лицо - насади аллею; лаешься с женой - разведись; денег не хватает... - тут он умолк, подыскивая конец аксиомы, - для миллионов людей, и в нашу эпоху - вопрос вопросов.
  - Так что делать? Мне, например?
  - Заработать их!
  - Заработал, а дальше?
  - Ничего особенного, - хихикнул Гиргишан: - Делай то, что все: возводи мосты, строй дома, заводы, школы... Разгружай вагоны и баржи. Кстати, этим мы с тобой и занимаемся. Не надо изводить себя измышлениями. Смотри на реальность проще, трезвее! Она сурова и неповторима. Не надо без оглядки убегать от посильного труда. А ты не хочешь работать
  и бежишь в надуманную страну...
  - Как Грин?
  - Да, как Александр Гриневский, автор "Алых парусов". - А, я человек дела, Игорь.
  - Выходит, я бездельник?!
  - Так получается, хотя этого я не сказал. Сказал ты.
  Гиргишан надолго замолчал. И только в конце смены сухо попросил:
  - Вот что! Чтоб я не слышал впредь таких нелепых вопросов.
  Я надулся, меж нами возникло отчуждение.
  Больше он не ждал меня у проходной завода. Гиргишана словно подменили. "Что это с ним? - недоумевал я. - Что сделал я такого?! А понятно! Гиргишан не любит, когда не верят ему на слово. Много о себе воображает".
  Вскоре он исчез. Куда - никто не мог сказать. Потом выяснил, что на консервном заводе он работал временно. И надолго запомнил издевательский тон Гиргишана.
  В перерывах между обучением языку сельских школяров работал, где придётся; надо ведь поддержать семью.
  Попал я как-то случайно на разгрузку минеральных удобрений, где платили недурственно. И вдруг совершенно случайно столкнулся с Гиргишаном в городской бане, в дверях душевой.
  - Тыи?!
  - А то кто же? - усмехнулся он.
  - Какими судьбами? - голос выдавал моё волнение, хотя держался я самоуверенно. Видать, соскучился по Гиргишану! Понял, как мне его не хватало.
  - Можешь ничего не объяснять, - сказал он. - Видишь, я прав был, прав? Как я и предсказывал, за спиной у тебя - никого и ничего. Диплом бессилен тебе помочь! Я слышал: ты ходишь по школам, зря пороги обиваешь. Бессмысленное и вредное занятие.
  Кстати, чтобы понять это, мне понадобилось пятнадцать лет мытарств.
  Ещё больше я удивился, когда Гиргишан сообщил, что затеял строительство собственного особняка - в Сафьянах, пригороде Измаила. Дело было на стадии завершения.
  - Сауна ещё не готова, - добавил Гиргишан. - Вернее она есть, но без горячей воды. Потому и пользуюсь городской душевой.
  - Как вас найти?.. - спросил я.
  - А почему вас?! - ответил Гиргишан, протыкая меня насквозь чёрными буравчиками глаз.
  - Да вроде неудобно на "ты", - пробормотал я смущённо: - По возрасту мне в отцы годитесь.
  - Ты это брось, будь попроще. Пошли!.. Здесь недалеко... Пристанище своё покажу.
  Через пятнадцать минут пешком мы вышли во двор, навстречу лучам солнца. Тепло светила согрело душу и сердце. Было нетерпеливое желание исповедаться другу, душа которого излучала на меня частицу своего тепла.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 6
  
  НИКТО НЕ ЗАСТРАХОВАН
  
  Ближе к зиме ветер так беснуется, что не только стебли цветов, но и стволы южных акаций трясёт, словно пушинки. Ветер сжимает их в могучих объятиях, раскачивает и треплет. А потом бросает на произвол секущего дождя и мокрого снега. Словом, тешится вволю. Деревья держатся, сколько хватает сил - и отдают на растерзание свои золотые листья, которые судорожно трепещутся в воздухе бескрылыми птицами. Устало ропщут они на судьбу, бессильно падают на землю, не подозревая, что и здесь не будет покоя. Листья вдавливают каблуками, расплющивают автомобильными шинами. Молча погибают листья, покорившись бессмысленно-враждебной стихии.
  Насилие везде - и в природе, и в обществе. Оно быстрокрыло, необоримо, вездесуще и коварно. Если стихия насилия живёт в человеке, то не даёт покоя, порабощает его, хотя у человека кроме ума есть разум, душа, умелые руки.
  Подобно злому ветру, обожгло дыхание насилия и Дашу. Она была единственной дочкой уважаемых в Ташкенте людей. Мать - известный в округе педиатр, отец - способный архитектор. Родители считали своим долгом привить Даше нравственные идеалы, которые помогли бы ей прожить радостную и полнокровную жизнь. Прежде всего, привили Даше
  любовь к чтению, И книги стали её страстью: она читала всё подряд - даже те книги, которые мать тщательно прятала от дочки. Даша особым чутьём находила их, залпом проглатывала. Потом делала вид, что не подозревает об их существовании.
  С восьмого класса она стала вдруг понимать то, о чём умалчивают взрослые, многозначительно поглядывая друг на друга. И это "нечто" было тайной любви-измены. Вскоре Даша сделала ошеломляющее открытие: тётя, так вдохновенно поучавшая её каким должен быть, по убеждению Герцена и Белинского, человек, - оказалась глубоко порочной: тайком крутила любовь с женатым парнем, который почти годился ей в сыновья. Следы любовных утех на лице и теле тщательно маскировала косметикой.
  "А я-то, дурёха, считала её святой! - растерянно думала Даша. - Как понимать, что люди говорят одно, а думают и делают наоборот?.." Мысленно называла теперь свою тётю не иначе как "тётка". Находила её чересчур рыжей, вызывающе броской. "Не к добру это, - решила Даша. - Впрочем, пусть живет, как знает".
  Потом обожгла другая мысль - подобно жару духовки, в которой она помогала тёте выпекать домашнее печенье: "Кто может сказать мне, как правильно жить?" Даша искала ответ в речах радиодикторов, в беседах телеведущих, - и не находила его. Наконец догадалась сама: "Никто не знает, как правильно жить! Люди сошли с ума, промышляют, спиваются, но играть в добродетель не забывают".
  Спустя время она поймала себя на том, что ей приглянулся один парень. Даша покраснела. "Нет, нет! Я не влюблена, - успокоила себя. - Просто немного нравится! Ведь может кто-то кому-то нравиться?.." Тем не менее, навела справки и узнала, что парня зовут Сашей. И что интересно, фамилия у него Бокалов, а сам он не пьёт и не курит. Но фамилию не выбирают, её дают родители. Ещё она выяснила, что у Саши есть пятнистый дог, а как зовут собаку, не знала. Однажды услышала, как парень позвал её: "Вулкан, нельзя! Ко мне!"
  Саша числился в резерве моряков пароходства. В отличие от Даши мало задумывался над проблемой "что такое хорошо, а что плохо". Однако Дашу сумел разглядеть! "Ничего себе. Прехорошенькая, и личико смазливое. Так что совсем недурна. Намеренно замедленно продефилировал мимо её калитки. Раз, второй...
  Даша "клюнула", и через несколько минут осмелилась дотронуться до спины страшилища дога. Несмотря на подбадривающие Сашины слова, она струсила погладить собаку. И напрасно: дог отнёсся к Даше дружески. Она повеселела. Уловив перемену в её настроении, Бокалов как бы, между прочим, сказал:
  - Мой возраст не помешает нам стать друзьями?
  Даша с интересом посмотрела на его физиономию с пушком на подбородке. "Странно, на вид все двадцать пять, а борода не растёт". Улыбнулась и сослалась на тётку.
  - А причем тут тётя? - не понял Бокалов, потом разгадал девичью хитрость и рассмеялся, упустив из виду тонкий нюанс: смех мог оскорбить юную девицу. Так и случилось: сгорая от стыда, Даша хотела убежать. Однако сдержала порыв и потребовала объяснения.
  - Да это я так! Вспомнил что-то смешное... - попытался вывернуться Бокалов.
  - Что именно? - наседала Даша, с удивлением слушая изменившийся от сладкого волнения голос и горячее биение сердца. - Неужели я?.. Значит то, что в книгах называют любовью, существует в действительности?
  Она прогнала крамольную мысль, бросившую её в краску.
  Бокалов чутко уловил состояние девушки. Вытащил из кармана пачку "Филипса" предложил Даше, как "старой знакомой", сигарету. Та испуганно отодвинулась.
  - Понимаю, понимаю, - подтягивал к себе дога и, не глядя на неё, обронил Саша и, направляясь в сквер, добавил: - С аквариумными рыбками нам не по пути.
  Даша хотела крикнуть: "По пути нам! По пути!", но из гордости смолчала. Хотя это стоило немалых усилий. Превратившись в столб, она проводила глазами спину удаляющегося парня. И почему-то думала о собаке: "Как-никак, а дог симпатичен. Его стоит уважать. Хотя немного боюсь. Он такой умный, сильный". Незаметно для себя похвалила и хозяина: "Да и Саша умница, тоже сильный. Но смелый ли?" И пришла ей в голову сумасбродная мысль: "А что если устроить ему экзамен на смелость?"
  Тут вспомнилась ей неприглядная история, героем которой был недавний её обидчик Афоня, прослывший в округе озорными проделками с девицами. Ничто не действовало на порочную натуру несовершенолетнего Дон-Жуана! Оказывались, видно, гены какого-то предка. Не раз обжигался Афоня, частенько поколачивали его и братаны, и отец. Били нещадно, а ему хоть кол на голове теши! Отойдёт малость от побоев, с недельку посидит тихо - и опять за своё. И все-таки упекли Афоню за попытку изнасиловать зазнобу Лидку на год.
  В то злополучное воскресенье, надев новую юбку, которую скроила сама, а пошила на дому знакомая модистка, Лидка вышла на улицу, медленно прогулялась мимо двора Афони. Тот увидел, мгновенно выскочил навстречу. Загородив дорогу и дружески улыбаясь, подал руку с растопыренными пальцами. Этот обманный маневр был знаком многим девчонкам не понаслышке. Цепко тиская Лидкину ладонь, Афоня потащил её в огород, к высоченному "шатру" из подсолнухов и кукурузы... Визг пополам с рёвом, царапины и ссадины, оставляемые ногтями Лидки на его лице, лишь распаляли дюжего насильника. Вступились соседи. Вызвали милицию. Пришлось отступить, не утолив вожделения.
  Как ни хитрил, ни изворачивался Афоня, всё-таки упекли его на год в колонию.
  "Эх, осечка вышла, но с кем не бывает! - злобствовал он уже на свободе. - Что с того, что её пахан в старпомах Дунай утюжит? Что с того, что срок схлопотал? Легко ещё отделался! За эту недотрогу отсидел год, а пахло семью".
  Раскинув мозгами, Афоня приступил к тщательному планированию повторной операции, чтобы исключить промахи.
  Уютный родительский дом с прикрытыми ставнями, как нельзя лучше подходил к этой затее, отличался идеальной чистотой. Во всех четырёх комнатах, на кухне, на веранде - всюду цветы, зимой и летом. Каждая вещь - на месте. Мать Афони знала толк в мебели, умела жить с размахом.
  Привёл Лидку закадычный приятель Кадык, они с ней были одноклассниками. Переступили порог веранды, Афоня, как и подобает хозяину, оправил рубашку, засуетился, прокашлялся - и жестом гостеприимства, принятым на Востоке, хотя не имел к нему никакого отношения (в венах Афони текла обычная хохлацкая кровь), пригласил "гостей" в дом.
  - Вот маманя-то обрадуется! Она немного запозднилась, скоро придёт, - балагурил Афоня, незаметно подмигивая Кадыку. - А то совсем я одичал, повзрослел наверно! Надоело бузить. Рассорился с приятелями. Спасибо тебе, навестил, раз за целую вечность.
  Слушая Афоню, Лидка удивлённо размышляла: "А я-то боялась его! Парень свой в доску, что надо. Не оттого ли наговаривают на Афоню, что завидуют? Совсем ни к чему страсти-мордасти всякие, стыдно даже. Она не заметила, как увлеклась семейным альбомом, который деликатно подсунул Афоня... Спустя какое-то время она спохватилась:
  - Ну, спасибо! Мне пора.
  - Ну, посиди ещё, - стал упрашивать Афоня, к чему-то прислушиваясь.
  Его настороженность передалась Лидке,
  - Ждёшь кого? - спросила.
  - А как же! - ухмыльнулся Афоня. - Одному начинать скучно, в компании веселей.
  - Что начинать!? - оторопело глянула она в поглупевшее от бравады лицо Афони. - Толком объясни!..
  - Счас и объясним с чувством, толком.
  - А ну, открывай!.. - забеспокоилась Лидка, видя, что Афоня задвигает засов на второй двери.
  Во дворе явственно затопали шаги, Лидка бросилась к наружному ходу с веранды, куда перешёл "хозяин".
  - На этот раз не сорвёшься!.. - загоготал Афоня, открывая дружкам.
  В коридор с хохотом ввалилась компания юнцов, от которых разило вином. Лидку оттеснили в комнату. Она растерянно переводила взгляд с одного "гостя" на другого. Мысли у неё спутались. Казалось, нет выхода из подстроенной западни.
  - Ну, так поиграем в жмурки, никто ничего не узнает! - пропел один из юнцов и проворно просунул ладонь под её подбородок, развернул Лидку к себе лицом... Она испуганно отпрянула.
  Все засмеялись, и стало ясно, что сейчас будут глумиться. "Не будь я Лидка-задавалка, - приказала она себе, - если не постою за себя перед отбросами общества".
  - Что вам надо?! - холодно спросила она.
  - А выпить вместе хотим! - пропел Музыкальная Отрыжка, как она мысленно окрестила юнца. Тот дирижировал себе ложкой.
  - Ложка-то зачем? - сказала она, следя глазом за приготовлениями негодяев.
  - Чтоб рот тебе открывать, если пить не будешь.
  - Ну, так как? Сама будешь пить или помочь? - подхватил фразу Афоня, весело осклабился.
  Лидка взяла стакан из его рук, поднесла к губам - и неожиданно швырнула посудину в голову Музыкальной Отрыжки. Вцепилась в Афонины космы лакированными ногтями, завизжала что-то дикое, несуразное.
  Дальше плохо помнила, тем более жгло внутри от крохотного глотка спиртного. Поднялся переполох, затрещала ткань платья на Лидкиной груди... Затем ей в лицо хлынула свежая прохлада сада. Не помня себя от страха, Лидка на одном дыхании помчалась к своему дому. Как ни старалась спустя час - объяснить следователю обстоятельства "дела", - ничего не получалось. И стала умолять со слезами: "Прошу оставить всё это!.. Ничего не надо записывать. Не помню! Умоляю, Христа ради, оставить в покое".
  Насколько известно, об этом же просил следователя Афоня: "Не тревожьтесь, гражданин следователь. Не беспокойтесь о пустяках. Сами разберёмся?.."
  Больше, как и заверил Афоня следователя, на Лидку не заглядывался. В дом не приглашал, вроде охладел к ней. Точнее сказать, затаился в Афоне под маской доброжелательности неутомимый зверь похоти.
  Своё внимание он переключил на Лидкину знакомую Дашу. Как-то вроде случайно подкараулил её, стоя за углом, непринужденно вышел навстречу:
  - Какими судьбами в наши края? - весело спросил, не опуская протянутой руки (с умыслом отнюдь не невинным: утащить как и Лидку, в тот "шатёр"). Зорко поглядывал по сторонам.
  - Да просто шла!.. Я слышала, ты образумился, - не принимая пятерню для рукопожатия, ответила Даша и мило улыбнулась. Впрочем, в её левой руке (Даша была левша) припасена горсть красного перца - на всякий пожарный случай.
  Афоня опешил. Вспомнил почему-то дурацкую историю с кошкой Тонькой и трёпку от Гиргишана, которую получил из-за неё. "Ну, ладно! Ничего, - зло подумал Афоня: - Кретин учитель ещё поплачет. Зарежу и аминь!"
  - Если не шутишь, - сказал он безразлично, опуская руку, - заходи в дом, обо всём потолкуем.
  Случай был самый подходящий: мать торговала зеленью на рынке, а отец уехал на лесозаготовки, так и пропал. С полгода не подаёт вестей. То ли женился, то ли убился, а кровных родичей ни о чём не извещает.
  - В следующий раз! - отрезала Даша. - Некогда сейчас!
  - А следующего раза и не будет, - оскорблёно заявил Афоня.
  - Это почему же!? - игриво спросила Даша.
  - Не всегда хочется, - туманно объяснил Афоня.
  - Скажите, пожалуйста! - деланно захохотала она. И не отдавая себе отчёта в опасности подобных заигрываний, Даша продолжала дразнить Афоню: - Оказывается, ты деловой парень! Что ж, я не прочь потолковать по душам, но только в следующее воскресенье. В это же время.
  - Неужели придёшь? - всё ещё не веря в удачу, засомневался Афоня. Даша кивнула, нарочито медленно, как бы раздумывая; прошла мимо него дальше. Хотя идти надо было совсем в другую сторону-
  Она действительно пришла. Но не одна: Даму сопровождал Бокалов с верным догом на поводке. Уязвлённый Афоня сделал вид, что совершенно незнаком с Дашей и равнодушен к собакам. В душе же злобствовал: "Много я бы дал, чтоб исчез этот дог, похожий на собаку Баскервилей. Разделался бы с влюблённой парочкой как следует!"
  Взбешенный Афоня разыскал Кодыка, велел ему напрячь мозг; и пошурупить: как сторицей воздать обоим влюблённым, сохраняя "марку мужчины и не роняя авторитета среди дворовых юнцов?"
  Кадык старался, как мог, но придумать не сумел.
  "Ладно, помозгую сам! - злобно думал Афоня наедине: - Ага, кажется, что-то вырисовывается... Да-да это будет весомо. В следующий раз, - мысленно передразнил он Дашу. - Вот именно! В следующий раз сто раз подумаешь, как положено со мной разговаривать..."
  Примерно в тех же выражениях думала о "свидании" Даша: "В другой раз знать будешь, как правильно говорить со мной". И тем утешилась.
  Мать Афони, глядя на озабоченную физиономию сына, почуяла: непутёвый сын опять замышляет пакость.
  - Ты што задумал? Какую дурочку углядел для озорства? Или мало того, что было с Лидкой? Ну, чево отворачиваешься?
  - Это моё дело, - огрызался Афоня, избегая её взгляда: - Мои трудности, слышишь? Не смей совать нос в чужие дела!
  К счастью для неё, Афоня рук на мать не распускал.
  - И что думает, непутёвый? - всхлипывала она. - За што мне такая доля?
  Укоряла сбежавшего мужа, нехорошо ругая его. - Люди-то как о нас подумают?..
  - А это их трудности, - осклабился Афоня, - Какое нам дело до них?
  Мать замолчала на весь вечер.
  Утром они снова поладили. Жизнь потекла по-старому. С той лишь разницей, что мысль о Даше колом засела в голове Афони. Как ни старался он забыть о её "предательстве", девчонка не выходила из головы, незримо присутствовала в воображаемых шалостях и проделках.
  - Не, никуда не денешься от меня! Не спрячешься под тёткиной юбкой!.. Всё одно утащу, - твердил Афоня, сжимая кулаки.
  Созвал на "совещание" закадычных приятелей, и сказал следующее:
  - Хочется Дашке или не хочется, а будет моя! Пробу я уже снимал, - лгал он под хохот дружков. Смаковал вымышленные подробности их интимных отношений.
  Когда смешки и завистливые вздохи утихли, Афоня деловито приказал:
  - К завтраку выследить Бокалова!
  Дружки чётко исполнили приказ "лидера". Подстерегли Бокалова, когда тот был один - без дога, - Сашка торчал возле дома её тети: ждал, когда выйдет Даша с целью сопроводить к дому родителей.
  - Вот и встретились!.. - прозвучал насмешливый голос. Из темноты выступила дюжая фигура.
  Вздрогнув от неожиданности, Бокалов признал Афоню.
  - В чём дело?- начал, было, он. Умолк, заметив пять-шесть фигур, стоящих позади Афони "подручных".
  Бокалов понимал, что его крепких, увесистых кулаков на всех не хватит. И времена пошли не те, что раньше, когда дрались один на один, а лежачего не били. Ждали терпеливо, пока очухается, и встанет. Теперь ногами пинают поверженного, бьют куда попало.
  - Потолковать надо, Саня!
  Бокалов кивнул. Они стали в кустарник, Афоня приятельски сообщил задачу:
  - Надо помочь проучить одну деваху. Ты её как раз сторожишь.
  - Дашу? - вскинулся Бокалов. - А что ты имеешь в виду?
  - Приведёшь в один дом, скажу - где. Музыку вроде с ней послушать у товарища. Тот, мол, придёт с вечерних курсов чуть позже. Понял?..
  - А если не помогу? - хмуро усмехнулся Сашка.
  - На нет и спроса нет. Но тогда!.. - Афоня закатил глаза, мгновенно вернул на место, опять уставился в небо, готовое вот-вот пролиться безобидным дождичком.
  И Бокалов понял, что с ним не шутят. Мысленно проклял себя за то, что именно сегодня надумал провожать Дашу.
  - Причём здесь я? - вопросил он. - Объясни!.. Плохого я вам ничего не делал.
  - Да!.. - издевательски хихикнул "лидер". - Но и ничего хорошего!
  Бокалов подавил в себе матерное ругательство.
  - Что я должен сделать? - спросил, как, будто Афоня не объяснил задачу. До этого Сашка предпринял две бесплодных попытки уйти прочь: - Где дом, куда вести её?
  Афоня помедлил чуть.
  - Дашку ко мне приведёшь.
  - К тебе!? Ни в жизнь!
  - Кадык... - окликнул Афоня "адъютанта", лениво перебиравшего колоду карт: - И ты, Шурик, и ты, Вася!
  Члены "группы" задумчиво сбивали с травы листочки, делая вид, что "разговор по душам" ничуть их не касается, и они не имеют к "делу" никакого отношения.
  - Он ерепенится! - воззвал к ним Афоня. - Долбишь ему в башку, а он, как бриг на мели, не шевелится. Русского языка не понимает.
  - Так объяснить придётся! - хохотнул Кадык. - Откуда же культуре браться без "пожалста"?
  И вплотную подошёл к Бокалову. Тот отпрянул - и застыл на месте, чувствуя, как острие финки уткнулось в тело под лопаткой. Спереди, против сердца, щекотала кожу финка Кадыка. Потом Сашка безвольно опустил руки вдоль туловища - внезапно отяжелевшего и непослушного. Ноги стали ватными.
  Ну, что решил? - спросил Афоня ненавистным голосом. - Впрочем, даю отсрочку на день-другой.
  Так заложит же стервец!- прервал Кадык. - Сам учил нас начатое дело доводить до кондиции.
  - Поздно уже, - попытался увильнуть Бокалов.
  - Кто сказал тебе?.. Всего пол седьмого вечера. Детское время!
  Бокалов промолчал.
  - Хайре! - заключил Афоня. - Значит, сегодня и приведёшь.
  - А если не пойдёт?
  - Уговори! - рявкнул Афоня.
  На том и расстались.
  Даша, вопреки сомнениям Бокалова, охотно согласилась послушать хорошую джазовую музыку. Тем более на заграничном магнитофоне. Пришли в дом: минут пятнадцать Сашка делал вид, будто слушает "маг". А сам как на иголках сидел, искоса поглядывая на часы, висящие на стене комнаты. Наконец, решился.
  Извини, Даша! Выйти мне на минутку надо, - несколько смущённо проговорил он.
  - Да, да, иди! - она сдержала улыбку, полагая, что кавалер просится в уборную.
  Ну, тогда слушай маг! А я мигом - Бокалов встал, прошёл к входной двери.
  Воровато озираясь на крыльце, он бесшумно запер дверь на ключ, выданный Афоней. Стараясь не скрипеть гравием на дорожке, миновал трансформаторскую будку, чуть не наступил на Игоря Гевашева, лежавшего в бурьяне, у забора. Прошмыгнул в дыру и припустился по улице к центру Измаила.
  "Ах, подонок! - ругнулся Игорь. - Бросил им её на съедение. Надо выручать!"
  Когда Афоня вёл "душевный разговор" с Бокаловым у дома Дашиной тётки, Игорь оказался невольным свидетелем "беседы", проходя по другой стороне улочки. Его не заметили - тень забора скрывала Гевашева.
  "Наступило время действовать!" - сказал он себе. Раскрыл перочинный нож, кинулся к двери Афониного дома. Попробовал открыть замок. Не смог и растерянно оглянулся.
  Сердце прыгало каждый раз, если на улице раздавались чьи-нибудь шаги или слышались голоса парочек, возвращающихся с танцев или после кино. Тогда он бросался к забору, пытаясь рассмотреть освещённую тусклым фонарём дорогу. Секунды решали всё! Он понял это внезапно. "Что же делать? Не окна же выбивать в доме? Отвечать придётся". Тут Игорь увидел ржавую трубу в траве, охватил её. Поддел снизу дверь, рванул на себя. Она поддалась. Гевашев влетел а комнату, напугав Дашу.
  - Ты откуда взялся?! - удивилась ничего не подозревавшая девица. - А где Бокалов Сашка?..
  - Он не Сашка, а подлец! - зашептал Игорь. - Продался Афоне с потрохами. Струсил!.. Живо собирайся, с минуты на минуту появится Афоня с дружками.
  Даша мертвенно побледнела, осознав, что её ожидало. Вскочила на ноги, заметалась, услышав под окном голоса.
  Они едва успели выскочить во двор. Прижались к забору - в густую тень. Гевашев приготовился защищать Дашу: раскрыл нож, в другую руку взял кирпич.
  Афоня и его команда проследовали к двери, заперли её за собой.
  Перед тем как войти, Афоня удивлённо сказал:
  - Почему дверь открытой оставили? Этот дундук Сашка схлопочет у меня...
  Игорь злорадно усмехнулся. Осторожно положил наземь кирпич. Ухватил трубу и, подкравшись к двери, крепко подпёр её. Затем вернулся, подхватил за руку Дашу.
  Что есть мочи кинулись они со двора.
  - Проклятье! - донеслись вопли из Афониного дома. - Какая это сволочь дверь заклинила? А ну, все навались! Раз... Два!
  Игорь и Даша были уже далеко. Метров через сто они остановились, Еле отдышались.
  - И какой же ты молодец!.. - выдохнула с шумом Даша. Обвила вдруг шею Игоря горячими руками, стала осыпать его поцелуями.
  На следующий день Даша встретилась с Бокаловым в институтском дворе коридоре, Тот, как ни в чём не бывало, кивнул ей и деловито прошёл мимо.
  - Какой же подонок!.. - процедила она вслед Сашке.
  - Ты это о ком?! - захлопала глазами Люба, неразлучная подруга, девушка целеустремленная и целомудренная.
  - Да о том вон типе, что прошёл.
  - Так это ж Бокалов! - недоумённо сказала Люба. - Отличный парень... Зачем ты его так?
  По ряду причин Даша не хотела посвящать подругу в тайну вчерашнего события. Не понимая ничего, та фыркнула. Они разругались. Люба давно искала расположения Бокалова.
  Дашу терзало опасение, что предатель Сашка своими манерами и лестью облапошит всех девиц, а также учительниц. Как перворазрядник по волейболу, без труда получит, в конце концов, вожделенный диплом о высшем образовании.
  Как бы то ни было, подруги разошлись как в море корабли. "Самое поразительное в том, что Бокалов - известный лентяй, - размышляла Даша. - Ловко лавирует меж "огней! "Всё прощают ему педагоги, сквозь пальцы смотрят на пробелы Сашки в знаниях".
  - Разумеется, ничего этого я не знал, - с досадой говорил Игорь своей Оленьке. - Обоих, Дашу и Бокалова, считал способными студентами. С той разницей, что Даша зарабатывала свой диплом прилежанием и упорной учёбой.
  После встречи в институтском коридоре Даша и Бокалов вели себя так, будто никогда не были знакомы.
  При зачёте по лексикологии, заметив, с какой непостижимой лёгкостью Бокалов "сдал" предмет кандидату наук Балашовой, очарованной его улыбками и манерой преподнести себя, Даша сквозь зубы, но явственно процедила в адрес Сашки сакраментальное: "По-до-нок!"
  Балашова расслышала, поначалу изумилась притворно. Хотя понять её можно: такой общительный юноша, к тому же спортсмен, умелец достать "чего хочется", уломать даже ректора, имея связи в пароходстве. Как не пойти навстречу!?
  Слово "подонок" возмутило Балашову: она втайне завидовала Даше, у которой всё ещё впереди. Первым делом решила обезоружить девицу: как пантера подскочила к ней, рванула из её пальцев шпаргалку, хотя та и не думала ею пользоваться. Злорадно присовокупила:
  - Без помощника, милая, надо обходиться на зачёте-экзамене.
  Даша растерялась от подобной наглости. Всё, что знала о лексикологии, мигом из памяти испарилось. А ведь память раньше никогда не подводила.
  Кандидат наук с ходу приступила к приёму экзамена. Прошла минута, другая.., Даша молчала.
  - Ну, я жду! - с издевкой посмотрела Балашова. - В чём дело? Вы готовы отвечать?..
  Выждав для приличия минуту, Балашова вывела в своей ведомости "неуд".
  Красная от гнева Даша пулей вылетела из аудитории.
  - Как сдала? - бросились к ней подруги.
  - Да никак! - с надрывом выпалила Даша.
  - Что значит "никак"? Объясни же!..
  Спустя две минуты Балашова громовым голосом позвала:
  - Следующий!..
  На призыв экзаменаторши никто не отозвался. Каждая студентка, зная нрав Балашовой, боялась лишиться стипендии.
  - Я случайно столкнулся с зарёванной Дашей в коридоре, - посмеиваясь, вспоминал Игорь. - Ну, остановил её. Что да как? Она коротко рассказала. "Ах, вот как поступает! - возмутился я. - Раньше не замечал за ней подобных вывертов".
  - У неё ни совести, ни сердца!.. - прорыдала Даша.
  - Ты находишь? - сказал я, взяв её за руку. - Вот сейчас и проверим диагноз насчёт души и сердца. Пошли!..
  Вслед за мной раздетая, несмотря на холодную погоду, Даша побежала к телефонной будке напротив института.
  - Вот телефон, - дала мне бумажку она. - Набери! Мегера сейчас в кабинете...
  Я набрал номер, трубку взяла Балашова. Мой голос она знала, и я замешкался.
  - Откуда говорят? - нервно закричала Балашова.
  Даша выхватила из моих рук трубку. Изменив голос, отрекомендовалась врачом "скорой и неотложной помощи".
  В трубке взревел плачущий голос: "Что?.. Что случилось?!"
  - Да не волнуйтесь, - сказала Даша. - Ваш сын...
  Последовала намеренная долгая пауза.
  - Что... что с ним?
  - Машина... ничего страшного, - тянула Даша. - Не волнуйтесь.
  - Говорите яснее!.. - зашлась в истерике Балашова.
  - Зацепила его машина.
  В трубке завопили. Я знаками остановил розыгрыш.
  - Извините, - бесстрастно сказала "экзаменаторша по хладнокровию" и повесила трубку, не посчитав нужным добавить какое-либо утешение тиранке студентов.
  Мы успели вовремя вернуться в институтский коридор, чтобы лицезреть результат наших "подвигов". Мимо промчалась Балашова в распахнутой шубе. Глаза кандидата наук были заплаканными. Потом проследили в окно её посадку в такси.
  Несколько потрясённая содеянным, Даша прошептала:
  - Молчок!.. Никому ни слова.
  Минут через сорок разгневанная розыгрышем Балашова ворвалась в аудиторию и давай экзаменовать заждавшихся студентов с ещё большой строгостью, чем прежде. "Неуды" так и сыпались на их головы. "Зря старались насолить!.. - каялся я. - Наука не пошла ей впрок..."
  Что было потом, не опишешь. Когда одна из студенток, изливая реки слёз, выкатилась с зачётной книжкой из аудитории, поднялся несусветный шум. Студенты громко поносили "некоторых зарвавшихся преподавателей". Налетело начальство во главе с ректором. Шум не стихал! Все старались высказаться, в том числе и я. И впервые услышал от чернобровой однокурсницы слово "демагог". Правда, я не понял, что она имела в виду. Потом решил, что у нас с этой дивчиной разное восприятие жизни.
  Встретившись назавтра с Гиргишаном, я поведал обо всём.
  - Скажи, что ты об этом думаешь? - спросил его.
  Гиргишан вытащил из кармана круглую коробочку, открыл её, угостил меня леденцами. Затем кратко подытожил:
  - Все правы!
  - Как это все! Почему?
  - Хотя бы потому, что знания, брат, не даются задарма. Жертвовать собой нынешние студенты не очень-то расположены. Другое дело - в кино пойти, полночи проболтаться с какой-нибудь хорошенькой сокурсницей.
  - Да разве в жертвенности дело? - сказал я разочарованно. - Тут просто зубрёжка необходима. И все дела!
  - А вот и не надо зубрить! - усмехнулся Гиргишан. - Любовь к наукам требуется. Сопереживание при освоении изучаемого материала. Да, приплюсуй ко всему этому ещё разумение великое. Закавыка в том, что разумению-то научить нельзя. Оно природой даётся, уразумел?
  Чтобы осознать, что имел в виду Гиргишан, мне понадобился не один год и не один пуд соли съесть.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 7
  
  ТУПИК
  
  
  В жизни Игоря было и хорошее, и плохое - как у всякого человека. На то она и жизнь.
  Спустя много лет, прослеживая перипетии своего бытия, он ловил себя на мысли, что был чем-то вроде " козла отпущения", или "без вины виноватым" по Островскому. Так уверяли его "благополучные люди", отлично использующие своё умение приспосабливаться в любых условиях - и на производстве, и в быту.
  Возможно, потому и сорвался Игорь Васильевич с навязанного ему - по распределению - места в сельской школе. Тогда, в 70-х годах, был неопытен в житейских делах: открепления из школы "по семейным обстоятельствам" не взял, а просто забрал трудовую книжку и в осеннюю распутицу подался в Измаил к семье. Село "Виноградное", откуда он бежал, казалось ему глухой ссылкой; населяли его в основном обрусевшие болгары, женщины носили одежду траурного цвета в память о героях-прадедах, отдавших жизни в борьбе с османскими угнетателями.
  В конце сентября он был "не у дел" и снова любовался зеленеющими виноградниками и садами на берегах Дуная, торопившегося напоить пресной водой солёное Чёрное море. Через несколько дней явился в гороно.
  - Вакансий нет, и не предвидится в ближайшие десять лет, - благожелательно блеснул в его сторону оправой очков заведующий. - Сами понимаете, не вы один в таком положении!.. Надо работать там, молодой человек, куда послали, - закончил менее приветливым тоном.
  - Но у меня в Измаиле семья, дети, - понуро возразил правдоискатель.
  - У всех есть дети, - привёл неотразимый довод, явно издеваясь, деятель народного просвещения.
  Удручённый Игорь жаловался через полчаса другу Вадиму:
  - Два года разбазарил я напрасно по причине строптивого нрава. Не мог преодолеть косность администраторов сельских школ!
  - Ну, а как мать относилась к твоим переездам из одной школы в другую? - спросил Вадим.
  - Работай там, куда послали, - твердила. - О чём думаешь-то? И меня изводишь, и деток своих забыл. Бедная Наташа бьётся одна, вся извелась-осунулась.
  - А ты?..
  - Что я! Стою с поникшей головой. Потом на деток своих гляжу и, роняя слезы, бегу на поезд - искать заработок.
  Так же беседуя с Вадимом четыре года назад, Игорь только сейчас осознал тогдашний вопрос друга: "Ну, вот, закончишь пединститут, куда пойдёшь?" Вадим явно намекал: покорись сложившейся психологии обывателей, перестрой мышление, иначе несладко придётся на белом свете. Такого же мнения был и редактор газеты Хиренко - человек, тонко чувствующий законы жизни цивилизованного общества, следуя коим, живут припеваючи люди, "посвященные в должности". Избранные, проще сказать, индивидуумы.
  С любопытством наблюдая, как деловито поглощает Вадим жареную картошку, он думал: "Вадим, оказывается, тоже причисляет себя к избранным! Строит своё благополучие и будущее, предугадывая психологию и вкусы тех, с которыми общается. Сообразно их вкусам коллекционирует монеты, тщательно одевается. В данный момент на нём - джинсовая куртка, подчёркивающая принадлежность к мореходам. Манеры и одежда, лексикон, - всё, казалось, говорило:
  "Я и море - неотделимы, не можем существовать друг без друга"".
  Игорь же видел иное: перед ним был обыкновенный сухопутный человек в тельняшке для "понта". Если и осваивает Вадим что-то, то не моря-океаны, а грешную землю, где несравнимо устойчивей, чем в своих байках о жизни на судне.
  Вадим вдохновенно распространялся о подвигах на морской барже, где был матросом, и воспитателем молодых салаг.
  - В один из непримечательных дней пришли на судно трое парней, - рассказывал он небрежным тоном: - Фланельки новенькие с отглаженными гюйсами так и бросаются в глаза. Ну, шкипер представляет их: "Практиканты это! Надо приобщить к морю. Пройти полный курс плавпрактики, значит". Одного из них ко мне прикрепили - татарина по имени Марс. Как принято на флоте, это имя и стало его прозвищем. Второго, крупного обалдуя, прозвали Богданом, третьего - Стропилой: был он рослым и худым. Задача коллектива ясна: воспитать из салаг просоленных морем людей, знающих нормы великой морской дружбы и взаимовыручки. Гляжу я на них и думаю: "Что вас, ребята, привело на флот?.. Знаете ли вы, чем чреваты морские походы, когда насквозь прожигает шквальный ветер, а деться некуда. Ты - в западне, отмахиваешься без толку от каждого удара наката в борт. Кажется, будто наступил конец света и тебя обуревает безотчётный страх".
  Вышли мы как-то в рейс поздней ночью. В устье Дуная пришли утром. На море шторм вовсю грохочет!.. Тут шкипер аврал объявляет: "Полундра! Выходим в море". Практиканты наши как раз делали подъём в резервной каюте. Судно двинулось к морю, прямо в накат волн. Буксир замедлил ход, даёт сигнал "Распускаться!" И баржа содрогнулась от первого шквала, палуба покатилась из-под ног. Но, то было лишь начало!.. Спустя пяток минут качка стала напоминать "чёртовое колесо". Практиканты страшно напугались. Матросы-воспитатели забыли, конечно, тот день, когда сами были новичками и впервые выходили в море. Ну и давай шутить и подтрунивать над парнями!.. В общем, обычная история.
  Игорь перестал слушать бахвальство "морского волка", но его рассказ о практикантах напомнил ему другую, более неприглядную историю, героями которой были он сам и некий Славик, сын любвеобильной мамаши Гурской.
  Дело было в пионерском лагере, где Игорь подвизался в роли воспитателя первого отряда, в котором и хулиганили Славик, Олег по прозвищу "боцман" и Алов, который откликался только на фамилию и никак не реагировал на своё настоящее имя Алексей. Сынок Гурской - Славик одет броско, вид расхлябанный, вызывающий. В нём угадывался будущий "хозяин жизни". А вот Алов прозвища не имел - в знак почтения обитателей лагеря и к его папаше, какому-то "чину в уголовном розыске" Алова называли только по фамилии. Как ни силился Игорь Васильевич, но понять этого не мог.
  - Почему не Алексей и не Лёша, скажем? - допытывался он у долговязого, неуклюжего по внешности Алова, ловко "работающего" с футбольным мячом.
  - Потому, что я - Алов, разве непонятно? - отрезал тот под хохот приятелей и подбоченился, уставив на Гевашева распахнутые зеленоватые глаза.
  - У каждого есть также имя!.. - внушал подростку Игорь Васильевич.
  - А я - Алов, понятно?
  - Не совсем, - бросил озадаченный воспитатель вслед убегавшему отпрыску славной фамилии.
  Дня через два, когда в первом корпусе от взрыва повылетали окна, Гевашев осознал скрытый смысл ответов Алова. Начальник лагеря вызвал к себе Игоря Васильевича - вернее, чуть ли не под конвоем привёл его в кабинет старший воспитатель, одетый в майку, которого Игорь Васильевич не переваривал за бесцеремонность в обращении.
  - Что там у вас за безобразия творятся?! - закричал начальник пионерского лагеря; - Я вам доверил ребят, а вы...
  - Что вы?! - вскипел Игорь Васильевич. - Причём тут я!
  И направился к выходу. Дорогу ему преградил старший воспитатель. Внушительно поиграл бицепсами. А Игорь Васильевич довообразил себе Витьку Ащербекова, к тому времени короля драк и немыслимых разборок среди молодёжи. И то, как тот, заступаясь за него, матузит холуя начальника лагеря. С удовольствием на десерт отправляет его в нокаут. И потому, указательным пальцем правой руки дотрагиваясь до груди негодяя, молча, рассмеялся.
  - Пусть уходит, пропусти, - процедил начальник. - Мне всё ясно.
  Гевашев, перестав смеяться, остановился.
  - Что вам ясно?.. Я действительно ничего не знаю.
  - Так уж и не знаешь? - встрял старший воспитатель.
  - Да, не знаю! И вообще мне пора в отряд. На выходе он натолкнулся на Алова.
  - Ты что тут торчишь? Марш в отряд.
  - Вас караулю.
  - Не знаешь, кто устроил взрыв? - хмуро поинтересовался Игорь Васильевич.
  Алов уклонился от ответа и, подавляя смешок, прерывавшийся у него, спросил в свою очередь:
  - Ну, как - досталось на орехи?
  - Так знаешь или не знаешь? - настаивал на ответе Гевашев.
  Они шли, почти касаясь друг друга.
  - А вы разве не знаете? - удивился Алов. - Конечно, знаете, только язык держите за зубами. И правильно делаете. Одобряю!
  - Ты что плетёшь? Что я одобряю?.. Что, спрашиваю?
  Алов высокомерно глянул на воспитателя: и махнул рукой ещё кому то очевидно приглашая того в их компанию.
  Вот уж кого не хотел видеть Гевашев, так это Никодима, которого и в глаза и за глаза упрямо называли Славиком. "Почему я должен называть этого балбеса Славиком, раз по документам он значится, как Никодим", - возмущался про себя Игорь Васильевич, но видимо никто ему так и не собирался этого разъяснить.
  - Нехорошо, Игорь Васильевич, - съехидничал порозовевший Никодим, - вот так "За здорово живёшь!", орать на воспитанника. - Все-таки не его отец и даже не родственник. А так, чужой дядька! А ещё в педагоги лезете.
  - А ну отцепись! - сказал, еле сдерживаясь, Игорь Васильевич.
  Отцепиться от дебила, как окрестил его воспитатель, было не так просто.
  - А кого это я вчера на обрыве видел? - ехидно спросил Никодим. - Или мне показалось?.. К вам обращаюсь, горе-воспитатель! Нам о порядочности толкуете, а сами по ночам взасос целуетесь.
  Игорь Васильевич поначалу опешил до такой степени, что даже не успел возмутиться беспардонностью воспитанника: Никодим пустился бежать, распевая во все горло: "А он смотрит на девичью грудь и дорожную серую юбку".
  - Ну и кадр в двенадцать мальчишеских лет", - плюнул в досаде Гевашев. - А что будет, когда вырастет?.. - Тут он увидел округлую девицу и наморщил лоб, пытаясь вспомнить имя.
  - Не меня ли ищите? - окликнул он.
  - Вас, именно вас,
  - Игорь Васильевич! - с улыбкой представился Гевашев.
  Она не сочла нужным представиться, а стала выговаривать по поводу неумелого обращения с воспитанниками.
  - А вам, собственно, какое дело? - вздыбился Игорь Васильевич. - Хотите знать, что за ЧП в первом отряде?
  Девица вскинула голову, надменно произнесла:
  - Я - представитель общественности лагеря. И вправе знать, что творится у вас. Так что готовьтесь держать ответ.
  - Что за общественность? Откуда взялась у нас?
  - Перестаньте грубить, - холодно сказала девица. - Сейчас же напишите объяснительную, что и как произошло.
  - И не подумаю!.. Да и писать нечего!
  - Тогда я напишу, и будет хуже для вас.
  - Пишите, бумага всё терпит! - заорал более, не сдерживаясь, Игорь Васильевич.
  На них оглядывались и воспитатели, и пионеры, удивлённо пожимали плечами. Насмешливо, как показалось Игорю Васильевичу.
  Девица слегка сбавила тон:
  - Вы хоть в курсе, кто организовал взрыв?
  - Да нет же, говорю, - приложил руку к сердцу Игорь Васильевич. - А вы что знаете?..
  - Да тут и знать нечего: каждый год одна и та же история повторяется...
  - И кто же этот шалун? - невежливо прервал Игорь Васильевич.
  - Вот видите, Игорь Васильевич, какой вы легкомысленный! Злостного хулигана называете "шалуном".
  Он, молча, повернулся и пошёл в отряд, не желая оправдываться. Или объяснять что-то.
  На полдороге его встретило новое "препятствие" - броско одетая женщина. У неё был инквизиторский взгляд, которым она критически осмотрела его причёску: соломенные волосы отросли у Гевашева на пять пальцев ниже приличествующей учителю нормы.
  - Где Славик? - настороженно поинтересовалась женщина. Игорь Васильевич был незнаком с нею и, не останавливаясь, указал пальцем в сторону моря скрытого от глаз домиками на обрыве.
  - Что он там делает?
  - Это вы у него сами спросите,
  - Вы как отвечаете? Я - Гурская!
  - Ну и что? - огрызнулся Игорь Васильевич, вконец обалдевший от непослушных ребят, а от сыночка этой дамы - особенно: - Что из того, что ваша фамилия - Гурская. А моя - Гевашев...
  - Я мать Славика и хочу знать, где он и чем занимается?
  - Шляется ваш сыночек!
  - Ах, вот как отвечаете?! Ну, ладно!
  Тут надо дать необходимые пояснения.
  В лагере наступил час дневного сна. Первый отряд, где воспитателем Игорь Гевашев, томится в корпусе. Пионеры лежат в постели. Не по душе отдельным из них такой распорядок: кто спит, а кто делает вид и претворяется. В каких-то минутах ходьбы плещется соблазнительное Чёрное море, манит подростков прохладой и солнечным простором. Там полощутся на ветру белые паруса шлюпок. Как было бы здорово искупаться!.. И несколько ершистых ребят во главе со Славиком незаметно ускользают из корпуса. Игорь Васильевич, разумеется, не знал об этом, задёрганный начальником лагеря по поводу ЧП - взрыва. Поэтому наскок дамы по фамилии "Гурская" воспринял, как недоразумение. Её зловещее "ладно" незамедлительно сказалось на его судьбе: наутро следующего дня опять его вызвал начальник лагеря и хладнокровно спросил, едва Игорь переступил порог кабинета:
  - Заявление принесли, Гевашев?
  - Какое!?.. - удивился Игорь Васильевич.
  Начальник не стал отвечать, а сокрушенно воскликнул:
  - И чему только вас учили в педине!?
  Потом снизошёл, как бы сочувствуя, пояснил:
  - Товарищ Гурская обратила моё внимание на ваше недопустимое поведение. Как вы смели так грубо с ней говорить? Или вы не знаете, где болтаются во время тихого часа подопечные? На вопрос матери вы ответили хулигански: "Шляется ваш сын где-то". С меня хватит! Не могу больше прощать вам, Гевашев!,. Вот бумага, пишите заявление "по собственному желанию". Нет! Нет! Я вас не выгоняю. Так вы сами решили! Это всё, что могу сделать для вас.
  Пунцовый и взъерошенный, не глядя по сторонам, выбежал Игорь Васильевич из кабинета, пронёсся мимо изумлённых пионеров с красными повязками, дежуривших по лагерю. Прямо к морю, откуда доносился шум прибоя. Потом раздумал: "К чему этот спектакль? Я уже за бортом лагеря".
  И подался в Измаил. Выложился начистоту перед матерью, от которой ничего не утаивал в нескладной своей жизни.
  - Гурская!? - сказала она и покачала головой. - Ну, влип же ты. - Мать сурово оглядела Игоря. - Как тебя угораздило связаться с нею?
  Он молчал, понимая, что нет смысла размахивать руками после драки.
  - И до сих пор не знаешь, что это за люди - Гурские? - продолжала мать.
  - Убей, не знаю, - уныло молвил сын.
  - Первый секретарь горкома партии. А она, с кем ты завёлся, его жена - заместитель прокурора.
  На другой день Гевашев ринулся, как всегда, за советом к Вадиму. Покаялся в плохом знании измаильской чиновной элиты.
  - И вот последствия незнания, - уныло жаловался Игорь: - Не могу устроиться работать по специальности. Хожу, хожу - всё напрасно!
  - А ты не ходи! - лениво посоветовал Вадим: - Ляг и лежи.
  - Так и жизнь проспишь, - возразил Игорь.
  - Ну, тогда напиши в Киев о самоуправстве начальника пионерского лагеря, ведь он фактически принудил тебя написать "по собственному желанию", так? А я подскажу, кому послать жалобу. Если не хочешь в Киев писать, иди к муженьку Гурской, кайся.
  - Не пойду к Гурскому! - сказал Гевашев.
  - Ну и зря! О семье надо подумать. У Гурского дел невпроворот. Таких, как ты, безработных в Измаиле тысяч шесть наберётся. И все добиваются трудоустройства. Думаю, Гурский за делами текущими давно забыл о твоей стычке с его женой.
  Игорь неохотно послушался Вадима. Явился в горком партии.
  - По какому вопросу? - строго спросила молоденькая секретарша в сиреневом декольте.
  Игорь объяснил своё дело. Секретарша назначила приём на три часа пополудни в пятницу.
  С заявлением-просьбой пришёл снова в "Белый дом" - особняк на проспекте Суворова, где располагался горком. Здание назвали "Белым домом" из-за белой окраски.
  - Вы к кому, товарищ? - спросила девица-"декольте", успевшая позабыть о нём: - Фамилия?
  Гевашев назвался. Секретарша вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь, и вскоре вернулась.
  - Можно заходить? - нетерпеливо спросил он.
  - Нет, нельзя! Товарищ Гурский вас не примет.
  Игорь возмутился.
  - Но вы же сами записали на пятницу!
  Девица пожала плечами и сухо предложила:
  - Оставьте заявление у меня. А в кабинет нельзя, товарищ Гурский занят.
  - Я хотел бы лично говорить с ним, - настаивал Игорь.
  - Кажется, вам ясно сказали "нельзя"! Вы что тут шумите? Никакой совести... - Секретарша замолчала, о чём-то вспомнив, стала рыться в верхнем ящике стола.
  И Гевашев ушёл, не солоно хлебавши, осознав, что препираться с девицей бессмысленно.
  Вадиму о визите в "Белый дом" рассказал мрачно, но со смешком.
  - Ты смотри! - иронически протянул Вадим: - На глазах растёшь.
  И даже стал рядом с Гевашевым - для сравнения. Игорю пришлось задрать голову, чтобы смотреть на друга.
  Вадим опять сел, подытожил:
  - Итак, кореш, всё дело в Гурском. Занёс тебя в список нежелательных городу элементов. Так что ходи - не ходи, толку не будет. А не принял тебя потому, что не хочет лишний раз совесть свою тревожить...
  - Это всё по наущению Гурской! - злобно вырвалось у Игоря. - Дрянь, а не баба
  - Ша! - остановил его Вадим, - Кто сказал тебе, что дрянь? Это неточно. Гурская - женщина серьёзная и на ответственной должности.
  Гевашев уже кое-что разведал насчёт секретарской жены и саркастически отпарировал:
  - Люди говорят другое: спекулирует Гурская, её в Одессе с поличным задерживали.
  - И отпускали!.. - значительно глядя на Игоря, добавил Вадим.
  Гевашев с минуту молчал - и вдруг тоскливо выругался: - Проклятие, а не жизнь! И что же это творится на белом свете? Одним можно всё, вплоть до преступлений, и как с гуся вода, других за инициативу с работы выгоняют. За что боролись предки и те двадцать шесть миллионов павших в войне?
  Вадим, пожал плечами, будто, говоря: "Ну, понёсся в философию мыслитель без работы".
  Целые сутки после разговора с Вадимом он бездумно валялся на берегу Дуная, а видел море. Оно казалось ему сердитым и обиженным. Рокочущим голосом выговаривало мыслителю обиды и сомнения в целесообразности бытия, полного разочарований. "Я согласен с тобой, море, - мысленно шептал Гевашев. - Как ни грустно, придётся расстаться с тобой опять. Я жертва социальной несправедливости, которая тебе неведома. А как призвать к ответу тех, кому всё дозволено, пока не знаю, не ведаю".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 8
  
  ОРЕХОВОЕ ДЕРЕВО
  
  
  В памяти стоит золотая осень на ореховом дереве, огромном, раскидистом, осеняющем своей кроной роно, где радушно принимали под кров. Взрастила дерево благодатная земля на радость людям. Щедро падают и падают на жёлтую траву грецкие орехи. Наклонись, подними и ешь! Природа щедра ко всем. А люди? По щекам Игоря Васильевича робко поползли слезинки. И была в них горечь былых переездов, и радость обретений!
  - Трудовую книжку!
  Гевашев поколебался. "Эх чему быть - того не миновать!" И подал документ.
  Заведующий районо, бережно листая страницы трудовой, вдумчиво вникал в жизненный путь претендента на вакансию в Елизаветинскую школу, куда так и не явилась по распределению выпускница Одесского университета. Потом без объяснений и упрёков, не то, что в других школах, предложил расстаться.
  - Да я ж, везде, где не работал, хотел, как лучше! - только и смог выдавить огорчённый новатор.
  "Ну, что с ним, ершистым молодцем делать? - растроганно думал заведующий. - Он не хочет расставаться с нами!"
  - Я хотел, как лучше!
  - Верю! Охотно верю! Но... не все это понимают.
  Свет надежды загорелся с новой силой в глазах молодого учителя, вспыхнул ярко и мощно, когда он осознал, что в него поверили. Он испытываюше посмотрел на ставшего таким родным заврайоно. Цепким взглядом проследил путь трудовой книжки в сейф - и вылетел из кабинета пулей, вроде могли одуматься и не взять его на работу.
  И всё же не придётся ли ему и здесь восклицать - карету мне карету и драпать? Что ж поживем, увидим! - утешился он, всё ещё приходя в себя от той поспешности, с которой он здесь, в Котовске очутился. И все же, пожалуй, это любопытно.
  В облоно, куда обратился Игорь Васильевич после увольнения из Ново-Елезаветинской средней школы, в которой он из-за неуживчивого характера и страсти к экспериментам и четверти не проработал, посоветовали ехать в Жовтневое или в Котовский район. Часа два он прослонялся по Одессе у моря, "самого синего в мире", как поётся в песне, и совсем не чёрного, размышляя над щекотливым вопросом: стоит ли? И понимал, не резон отрываться так далеко от семьи.
  Проходя мимо какой-то школы, он затосковал по ребятам, тишине класса, школьным хлопотам. Нет, жизнь без школы нерадостна. Мальчишки, стайкой перебежавшие мостовую неширокой улицы, пламенем своих галстуков убедили его: надо ехать! И он выбрал город Котовск, названного так в честь героя Гражданской войны Григория Ивановича Котовского.
  Денег у него было совсем мало. Это не смутило учителя английского языка. Доехать хватит, а там... Он знал, что делать. Материальные затруднения разрешались подработкой - врачеванием, или обучением английскому языку по его системе. Учитель даже подумывал о создании стабильных курсов разработанного им ускоренного обучения английскому языку где-нибудь в Доме культуры. И очень рассчитывал на поддержку на новом месте. Очень хотелось новатору помочь человечеству в краткий срок не только заговорить, зачитать на языке Шекспира, но социально помочь избавиться человеку от вредных привычек. Самого себя он считал личностью, которой пока не везёт ни во времени, ни в пространстве. Гевашеву, не имевшему хорошего слуха, трудно давался английский. Возможно, поэтому и отличался он от остальных учителей, у которых учёба на инязе спорилась.
  Настроение заметно улучшилось, когда он отказался от кружки пива, предложенной ему попутчиками. Фантазия Игоря Васильевича разыгралась по дороге на вокзал, и, натолкнувшись на дородного мужчину, он не обратил внимания на тумак, не оскорбился на едкую реплику: "В каждой деревне свой дурак есть!"
  Через полчаса поезд умчал его в северном направлении. Правда, в самый последний момент, повинуясь неведомой силе разума: не стоит так далеко забираться от дома, он чуть не сдал билет дежурному администратору, чтобы через час покачиваться в автобусе, следовавшем в Жовтневое. Это было намного ближе. Но то, что в случае фиаско, он заявится домой несолоно хлебавшим, остановило его.
  Надежда на то, что всё образуется, развеяла тоскливые мысли. Но избавиться от чувства оскорблённого достоинства, Гевашев, уверенный в правильности своих на первый взгляд нелепых проступков, но не знающий, как эту правоту защитить от обидчиков, так и не сумел. Обидчики, как ему думалось, ничтожества, страхующие себя от случайностей, неприятных хлопот, либо занятые собственным благополучием. "Ну, что стоило директору поддержать меня, в моём смелом начинании? Ведь выше свободы от саморазрушения ничего нет! Я, действительно, хотел как лучше. Себя не жалел! И родители были "за". А директор заладил своё: "У нас не исследовательский институт". Предпочитают-таки быть на привязи у старого. Трус. Тупица. И как только повернулся у него язык ляпнуть: "Давайте расстанемся!" Да ещё спокойно так сказал, будто учителя-новаторы валяются на каждом перекрестке!" - негодовал Гевашев. И вновь и вновь казнил себя за то, что вовремя не рассмотрел перестраховщика прокуренными мозгами.
  По дороге в школу, самой короткой, по словам местного старика в берете, натолкнулся Игорь Васильевич в переулке на рослого паренька, деловито выламывающего доску в заборе - лазейку в заросший бурьяном беспризорный сад. Меж развесистых яблонь виднелся заколоченный досками серый домик.
  - Ты что делаешь? - как можно строже спросил учитель.
  - Не твоё свинячье дело?! - огрызнулся паренёк. Игорю Васильевичу показалось, что он просто ослышался.
  - Чтоо? Чтоо?
  - То, что слышал, - кратко уточнил подросток.
  Он был невозмутимо спокоен и так занят делом, что Игорь Васильевич невольно улыбнулся, подавив желание отсчитать мальчишку или хотя бы прогнать его от дряхлого с полосами дождей забора.
  - Кем же ты станешь, когда вырастишь?
  - Как Пеле, футболистом, - уверенно заявил школьник, как ни в чём не бывало, продолжая дерзкое занятие.
  - Коленок не жалко?
  - Фи! - презрительно сморщил подросток красное от натуги лицо: упругая доска не поддавалась.
  Директор на месте, а вот завуча до двух часов не будет, - вспомнились ему напутственные слова заврайоно. Спешить потому вроде не стоит и Гевашев предложил помощь.
  - Вот навязался, - ещё раз тот сморщился. Сплюнул в траву, и уставил в надоедливого человека серые, колючие глаза. Потом с досадой глянул на вдрагиваюшую доску и, засунув руки в карманы, заспешил вниз по размытой недавними грозами дороге, петляющей к церквушке без креста.
  Гевашеву ничего не оставалось, как идти своим путём. Благо школа оказалась рядом.
  Директор, с виду добряк пенсионного возраста, очевидно, был оповещён прибытием нового учителя. Взглянул на Игоря Васильевича остро, вяло пожал руку, помрачнел почему-то. Но каверзных вопросов о причинах ухода из школ задавать не стал. Видно не хотел травмировать себя лишний раз. Авось приживётся, полагал он. Сыграл свою роль тот факт, что школа уже второй год оставалась без "англичанина". Правда, спросил о семье, одобрительно воспринял то, что женат, непьющий.
  - Молодчина директор, поверил! - ликовал Игорь Васильевич. - Теперь дело за завучем. Пока его нет, надо со школой ознакомиться.
  По свежевымытой лестнице он поднялся на второй этаж, что было привычным делом для него. В коридоре Игорь Васильевич вдруг услышал за дверью первой от лестницы, с табличкой 6 "б", раздражённый голос учительницы:
  - Опять опоздал... Как это не ты?
  - Да это не я... а автобус.
  Счастливый от первого успеха в районо, Гевашев был готов смеяться по любому поводу и без повода, а тут едва сдержался, что бы ни захохотать: до того забавным оказался диалог за неплотно прикрытой дверью. Оглянулся: в коридоре - ни души! Тебе ведь учителем работать здесь! - вовремя одёрнул он себя. А ты слоняешься без дела, подслушиваешь.
  От природы любопытный, он так и не смог побороть своей слабости и замер у двери.
  Шестиклассники всплесками смеха поддерживали юного острослова.
  - Тихо! - властно приказала учительница. За дверью воцарилась тишина. - Пчёлкин!..
  - Да! - задорно отозвался тот же мальчишеский голос, а смех в классе мгновенно возродился.
  - Опоздал, да ещё и не слушаешь?! Что у тебя?
  - Ничего, Вера Ивановна! Я сижу и слушаю.
  - А что ты запихнул в портфель?
  - Учебник, Вера Ивановна.
  -Я не слепая, Пчёлкин. У нас нет учебников в таком переплёте.
  - Это обложка, Вера Ивановна. Честное октябрятское!
  - Дай сюда! Кому говорю?
  - Ну, Вера Ивановна! Я бы с удовольствием, да нельзя. Не моя.
  - А чья?
  - Запамятовал, - сдерзил Пчёлкин.
  - Я кому сказала?.. Отдай! - голос учительницы взвился.
  - Кого? - ещё раз свалял дурака Пчёлкин. Класс дружно "грохнул"
  - Вон! И без матери...
  Игорь Васильевич едва успел отпрянуть от двери. Из класса вывалился нарушитель порядка, и учитель признал в нём будущую звезду футбола.
  "Боже мой!.. Ну и школа! - подумал он; делая вид, что совершенно не интересуется 6 "б", проследовал дальше по коридору. - В Каменке хоть с уроков не выгоняли!.. - и опять одёрнул себя. - Школа, впрочем, как школа! Баловства и в Каменке хватало. Лучше ни во что не встревать, никому не перечить. И ни слова о переездах! Надо прижиться, втянуться. А уж потом эксперименты".
  Гевашев давал такие обещания матери уже четыре раза.
  - Что выгнали? - проходя, мимо ёрзавшего на подоконнике Пчёлкина спросил он. Его почему-то тянули к себе такие вот ершистые подростки.
  - Пчёлкин обидчиво поджал губы; и даже не поднял головы
  - Ты, случайно, не знаешь, кто на квартиру берёт?
  На хмуром лице шестиклассника отразился интерес.
  - А что?
  - Да вот ночевать негде.
  - А вы учитель английского?
  - Так точно? - по-военному ответил учитель, хотя в армии никогда не служил: подвело зрение. Правда, правый глаз в норме, а вот левый подкачал.
  - Айда! - решительно спрыгнул с подоконника Пчёлкин. - К бабуле моей. Здесь недалеча.
  На лестнице Гевашев вспомнил о завуче.
  - Погоди, я сейчас!.. - и побежал по коридору.-
  Это "сейчас" затянулось на добрых двадцать минут. Завуч оказался весьма дотошным человеком. Игорь Васильевич охотно играл в откровенность. Выкладывал, где правду, где слегка завуалированный вымысел. Наконец, подкрепил всё сносной характеристикой с предпоследнего места работы - интерната, в котором ему так и не дали возможности утвердиться в высоком звании педагога-воспитателя. Завуч дал понять, что приемлемо. Мило раскланявшись, еле сдерживая бурную радость, Гевашев понёсся к шестикласснику Пчёл-кину.
  - Мне ещё на сбор металлолома успеть надо! - выпалил подросток, останавливая не в меру восторженные оправдания будущего их квартиранта.
  - За книгу пострадал?..
  Они чуть не бегом поспешали, и мальчишка лишь кивнул.
  - Посмотреть, можно? - не унимался разбираемый любопытством, что могла быть за книга, за которую так цепко держался Пчёлкин. Игорь Васильевич протянул руку, но сразу опустил: Пчёлкин отодвинулся, однако, не сбавляя шага.
  - Нельзя, Лазарь Романович заругается, - пояснил он,
  - Это кто ж такой сердитый? - Игорю Васильевичу всё ещё было весело.
  - Да сосед наш. А вы... - Пчёлкин, видно, хотел сказать "отберёте", но вовремя спохватился: Дурак, сам подсказываю, ещё отберёт!
  Гевашев слишком счастливый, чтобы понять мысли подростка продолжал:
  - Хоть уважь, скажи, как называется? Пчёлкин смутился, засопел - и на всякий случай засунул книгу под рубашку, за пояс.
  - Ну так как? - не отставал учитель, до того ему не терпелось узнать, что за книги читают на уроках его будущее питомцы.
  Пчёлкин, молча, отвернул лобастую голову и ещё поглубже засунул книжку за пояс.
  Определиться на квартиру оказалось совсем не сложным делом.
  - Бабуля! В нашем полку прибыло! - бухнул с порога Пчёлкин и ринулся обратно в школу, ойкнув при взгляде на стенные часы. Мол, немаленькие, сами разберётесь!
  "Итак, крыша над головой есть! А остальное приложится", - бодро размышлял Игорь Васильевич. Потом спохватился, подумав, что бабуля может и передумать, умчался на станцию в камеру хранения за портфелем, набитом учебниками.
  Основательно проголодавшись по дороге на вокзал, он подумал: "Недурно будет отметить удачное приземление на новом месте". И как всегда размечтался. Вот он, поправляя на макушке голубенькую кепочку, - символ любви к спорту, безошибочно определяет издали популярное в народе заведение без которого, как поётся в песне: и не туды и не сюды! По-свойски окинув голодными глазами завсегдатаев ресторана и командированных, не спеша садится за свободный столик. Желательно у окна! Делает вид жуира привычного к аховым ценам заведения. С блуждающей улыбкой вслушивается в свой приятный баритон: "Цыплёнка-табака, салат "Ассорти", напиток фирменный. Ну и что-нибудь из горячительного. Сейчас посмотрим".
  Официантка выслушает его почтительно. Нет-нет, да окинет гостя оценивающим взглядом профессионала сфер услуг. Чуть улыбнётся, удалится этакой загадочной королевой.
  Но вместо всего этого он плотно пообедал в кафе, похожем на забегаловку. А свой любимый портвейн "сорок третий", так сказать лекарство от простуды, захватил в гастрономе, выстояв, разумеется, очередь. Зато забрать портфель из камеры хранения было проще простого.
  Где бы ни работал, Игорь Васильевич с удивлением прислушивался к диалогам учителей о гарнитурах, белье и занавесках. И страстно осуждал потребительский ажиотаж отдельных коллег. Осуждая, как правило, не находил союзников среди массы остальных преподавателей. Не смущаясь этим, он прививал новые смелые мысли подопечным ученикам. Оставался после уроков с желающими, рьяно пропагандировал свою методику познания английского языка. Чувствовал себя раскованно.
  - Говорят, английский очень трудный, - в первый же день сказали ему шестиклассники, нисколько не подозревая, что затронули самое его чувствительное место.
  Сразу забыв о данном матери обещании не заводиться на уроках, "реформатор" с присущей ему отвагой стал разубеждать их в этом:
  - Всё трудно! Потому что толковые люди занимаются не своим делом, не оттого ли и становятся бестолковыми? Что в английском сложного? Ни спряжений, ни склонений.
  - А как может толковый человек стать бестолковым? - недоумевал по дороге домой Пчёлкин. - А наоборот?
  Подросток старательно морщил лоб, не совсем доверяя Игорю Васильевичу, хотя при ребятах и поддерживал ставшего чуть ли не родственником ему учителя (Гевашев уже целую неделю столовался у них, а за питание и комнату обещал расплачиваться в получку).
  - Наоборот? - задумался педагог-оригинал. - Сложнее, но бывает!
  На следующем уроке он убеждённо внушал ребятам: английскому не только можно, но и нужно назло всем чертям и недругам научиться здесь, на уроках. Даже, как это не выглядит смешно по учебникам!
  - Вам ведь интересно, почему не рушатся египетские пирамиды? Как держится спутник в безвоздушном пространстве? Об этом сказано в умных книгах. Вот и мы с вами. Кстати, кто работал над этой книгой, знаете? - прервал он себя, показывая классу учебник.
  - Старков и Диксон! - дружно ответили подопытные.
  - Правильно!.. Работая самоотверженно, они и сделали её доступной и занимательной.
  Ребята потянулись к учебнику,
  - Переходим от слов к делу, - воодушевлённо продолжал учитель. - Не обижайтесь, если оборву на полуслове. И так, запишем в тетрадки! Шрифт прямой, как принято у англичан. Имейте в виду, я не привык к получасовым урокам.
  Шестиклассники восторженным гулом выразили своё одобрение. "Как мало успел", - после урока сокрушался Игорь Васильевич, но в свою методу верил.
  На урок английского в 8 "б", внезапно для него ввалился Пчёлкин на правах, так сказать, "родственника". Пускать посторонних не положено, но зная о стойком конфликте из-за книги подростка с учительницей русского языка и литературы, хорошенькой особой из соседней Ново-Елизаветинской школы, учитель сделал исключение - приютил шестиклассника. Тем более, что сочувствовал ему, как жертве той самой Веры Ивановны.
  Через несколько минут Пчёлкин заскучал и брякнул на весь класс:
  - Английский да английский, Игорь Васильевич! Рассказали бы нам из жизни что-нибудь сногсшибательное!
  Минут десять он крепился, не обращая внимания на озорника, и внешне оставался невозмутимым. Потом, не видя особого рвения восьмиклассников к предмету, поддался на провокацию Пчёлкина - и пустился в свой мир Социальной логики. Такое случалось с ним и в других школах. Не из-за этого ли приходилось уходить из них неоперившемуся новатору? Так что вольные отклонения от урока давно стали его правилом.
  - Тихо! Тихо! - оживились подростки 8 "б". Ни смешков, ни подмигиваний, в озорных глазах - весьма серьёзный интерес.
  - Вот если бы на уроке всегда так было, - счастливо вздохнул Игорь Васильевич, хотя в душе явственно скребли кошки: "А вдруг разнесётся по школе - новый учитель чепухой какой-то занимается, а не уроком".
  Но так хорошо и уютно в кабинете английского языка от сосредоточенного внимания пытливо сверкающих ребячьих глаз, что Игорь Васильевич на минуту поверил, что в каждом из них прочно поселилась мечта усвоить родной язык Шерлок Холмса на "хорошо и отлично", а не ходить в кабинет для отбытия повинности.
  И он заученным тоном сообщил энтузиастам:
  - Прихожу раз на урок в пятый класс. Огольцы бегают, кричат, улюкают, а на меня ноль внимания. И до того мне стало обидно.
  Восьмиклассники переглянулись.
  - Сами знаете, - сделав паузу, продолжал Игорь Васильевич. - Как вас успокаивать! Только Светочка, малюсенькая, тоненькая, как тростинка, тихо сидит, сопит себе, что-то в тетрадке выводит старательно. Не успел я со звонком сделать рукой "Гуд бай!", как всех, кроме неё, будто ветром выдуло из класса. "Нравится английский?" - "Что вы?" - глазёнки на меня вытаращила, словно я с ума спятил. - "Ненавижу!" - "Почему тогда не бегаешь, не свистишь?" - "А я мечту осуществляю!" - Интересуюсь: "Какую?" - "Врачом хочу стать, - отвечает Светочка. - И вообще, как жить без иностранного и латыни? Вот и учу! А почему латынь в школах не преподают? Бабушка говорит: "Мы в гимназиях учили"".
  - Вот вам и Светочка! - торжествующе заключил Игорь Васильевич, помолчал и задал испытываемым загадку: - Так почему остальные бегают?
  - Мечты у них нет, - выкрикнул за всех с "Камчатки" Мишин, веснушчатый круглолицый паренёк.
  Экспериментатор ощутил, как вырастают у него за спиной крылья надежды. Его охватила гордость, за себя и за ребят, что понимают. И не важно, что из школы попросили. Шут с ней! Смешно и жалеть об этом. Главное в том, что он снова может сеять "разумное, вечное, доброе". Хотя и знает, как нелегко определиться учителем во время учебного года.
  Тут припомнился ему недавний не очень приятный диалог с завучем: "Дети букв не знают, а вы их читать учите!" - "Но ведь читают!" - упорствовал новатор. - "У нас, заметьте себе, не исследовательский институт!"
  Его вернуло к настоящему дребезжание звонка. "Как мало успел", - подумал он, с досадой глядя на Пчёлкина.
  В 9-ом же классе "б" он только и успел лишь бегло познакомиться с парнями и девицами почти на выданье.
  - Понимаю ваше нетерпение, - заявил он, бодро шагнув от двери навстречу выжидательному блеску тридцати пар глаз. - Фамилия моя Гевашев. Зовут Игорем Васильевичем. Не примите за обиду, если неправильно назову фамилию, - зачастил реформатор, давая знак сесть. Раскрыл журнал и пояснил: - Ломаться передо мною не надо! Это не идёт взрослым людям. Если вызову к доске, дневничок захватите с собой. Двоек не ставлю!..
  В классе возник смутный гул восхищённых возгласов.
  - Раз двойка - значит, я плохо учил. Мое кредо - не бояться здорового смеха. И упорно одолевать трудности. Вопросы есть?..
  - Школа наша вам нравиться? - подал голос какой-то парень.
  И невольно Игорь Васильевич окрестил его Стропилой, до того тот был долговяз и худощав, вроде не держал с полгода во рту и маковой крошки.
  - Хорошая школа, - как можно суше сказал Гевашев. - Однако, школа это не только стены и пособия... - Он сделал умышленную паузу, как бы подчеркивая значительность того, что скажет. - Но и учителя и ученики.
  - Ну и как у нас?- продолжал тот же ломкий басок.
  - Ученики как ученики! - пожал плечами Игорь Васильевич. - Надеюсь наладить с вами дружеские, скажем, отцовские отношения. А учителя... О них вам и судить. Я не съел ещё с ними пуда соли, могу ошибиться... Бывает, что иной одет с шиком, а копнёшь глубже...
  Интересный диалог, к сожалению, прервался: дверь без стука отворилась, вошёл тот, кого он нарисовал в своем пылком воображении.
  - К директору! - многообещающе скомандовал завуч.
  - Позвольте...
  Но ему не позволили, ни высказаться, ни довести урок до звонка.
  В коридоре озадаченный Гевашев загодя нащупал в нагрудном кармане трудовую. "Слава богу, что ещё не сдал! - облегчённо вздохнул он. - Так что ей ничто не грозит".
  - Вы что?.. Забыли, где находитесь? - бросая ему через стол чистый лист бумаги, возмущённо вопросил директор.
  Игорь Васильевич сконфуженно переминался с ноги на ногу, соображая, в чём же это он провинился.
  - Мы понадеялись на вас, взяли на работу, а вы?!
  - Что я?.. Не опоздал ни разу, выбрит, к тому же трезв как всегда!
  - А я, по-вашему, пьяный прихожу в школу? - не удостаивая взглядом учителя посмевшего перечить, директор отчаянно завертел диск телефона. Бухнул трубку на рычаг аппарата, похрустел пальцами. - О чём вы думаете? У вас на уроке сидит посторонний и читает Декамерона с дореволюциќонными картинками.
  Тоненький звоночек прервал его речь.
  - Здравствуйте, здравствуйте, Полина Григорьевна! Ну, что вы? Как забыть? Извините... К заврайоно! - сухо адресовал Гевашеву. И тут же забыл о нём.
  
  
  2
  В поезде взволнованный случившейся отставкой Игорь Васильевич мучительно думал: "Как смотреть в глаза маме буду?" Его жёг стыд такой лоб как он, здоровый и сильный, а денег у матери в займы просит на дорогу в школу, и никогда не возвращает. Вроде она у него дойная корова, или "палочка выручалочка". Нет! Не мог он вот так вернуться домой ни с чем. Ехать-то надо было в Жовтневое сразу. И зачем так далеко он заехал? Он старался разобраться в перипетиях своих житейских, но так и не смог, вроде знаний каких-то не хватало по устройству современного общества и опыта жизни в нём. Он был несовременен. И как не раз утверждала мать, родился не в своё время. Как бы то ни было, он настроен ехать в Жовтневое, а что касается того что задолжал за квартиру в Елизаветовке, и взял в займы у физрука десятку до получки, так адреса их он знает и честное октябрятское, он усмехнулся, вышлет. Вышлет, вот только заковырочка, люди добрые, когда? Когда деньги будут. Он честнее заврайоно во сто крат. Работал, работал и оказывается, даже не был оформлен. Потому и не нянькались с ним. А раз, два и готово! Вроде и не было в его жизни Елизаветинской школы и Пчёлкина. "Как он там без меня? - Игорь Васильевич заулыбался. Всё же приятны были для него эти воспоминания. Тем более, что помог бабуле Шуре исцелиться от простуды, а возможно и от гриппа. Усыпив её, напоил горячим вином с сахаром на ночь. Утром проснулась хозяйка, порозовевшая и весёлая, вроде как в санатории побывала. Все так и поразились чудесному исцелению.
  - Ничего доберёмся до Жовтневое и заживём по-новому. Как учили! А как учили? - развеселился он. - А учили, граждане, нас, будущих наставников молодежи чему-нибудь и как-нибудь! Стоит ли удивляться, что я такой вот вышел из стен альма-матер? Думаю, не стоит!
  В Жовтневое он добрался лишь утром, после того как перебился до утра на Одесском вокзале за неимением лучшего места. Дом приезжих на Привозе оказался переполненным, никто его, как он не уговаривал, не приютил на ночь. Игорь Васильевич бездумно созерцал, как в бесчисленных каплях биќсерного дождя, нагоняющего тоску, в сумерках мелькают почерневшие дома, и полураздетые деревья скупо роняют набухшие листья... Игорь Васильевич покачивался в тёплом сухом "пазике", мчавшем его в Жовтневое. Там новатор рассчитывал начать всё заново. Эти мысли текли так же однообразно, как и струйки воды по стеклу.
  "Ведь хотел, как лучше! Зачем полез не в своё дело? Ну, дружил с Пчёлкиным, ходил с ним в школу и из школы. Но не я же дал ему Декамерона! Разобраться надо было... А этот директор сразу бухает: Садись, пиши!.. Хорошо, что "по-собственному..."".
  И тут его укорил мягкий голос матери: "Разговорами на уроках занимаешься! Потому и не держат ни в одной школе. И правильно делают!"
  Он вздрогнул: Да, да! Конечно. И директор об этом что-то сказал. А что делать, если учащиеся элементарного не понимают: для чего живут, зачем нужен английский? Вот и приходится объяснять, как сам понимаешь. "Не за горами тот час, когда я привью им любовь к английскому, и ребята осознают, что учитель по методике своей впереди планеты всей обучает. Дайте только мне довести обучение до ума!"
  - Дайте же!.. - вслух повторил он, вызвав недоумение заросшего недельной щетиной соседа.
  Потом он смежил веки и стал бичевать себя:
  "Какой скорый! В минуту собрался, ничего не объяснил ученикам. Хозяйке задолжал за квартиру! Словом, хорош гусь! Сбежал, позорно, трусливо. Во всём сам виноват. Хорошо, хоть без записи в трудовой! И опять вот, без работы. Эх! Отоспаться бы день-другой. А может домой махнуть?"
  С заспанным видом, но не унывающим, он побрёл по райцентру, радуясь, что не бесцельно идёт.
  Вакансии воспитателей в интернате открыты, и в школе место преподавателя английского языка есть.
  Но в школу его даже не пустили. Строгая женщина - сторож и гардеробщица, и техничка, и собственно всё на свете в одном лице - так и оборвала его на полуслове.
  - Нет! И нет!.. Не мыльтесь! Нечего делать!
  - Я учитель!
  - А я в таком случае космонавт! - подбоченилась она.
  Здоровенный мужик - завхоз, а может муж или хахаль, сидел на лавке и не спускал с него настороженных глаз. Игорь Васильевич не знал тогда ещё, что для такого самоуправства у них были веские основания. С неделю как неизвестные лица взломали военный кабинет и похитили оружие. Команда последовала незамедлительно: "Без ведома директора в школу никого из посторонних не пускать!" Директор отсутствовал в связи с этим скандальным делом.
  - Я к директору!
  - Сколько можно говорить, нет его, и не будет!
  - А завтра?
  - Доживём и побачим! Степан, может, ты ему растолкуешь, раз меня не разумеет.
  Игорь Васильевич не стал дожидаться внимания Степана, отошёл, постоял, точно размышляя куда податься, вспомнил, очевидно, что на этой школе клин белый не сошёлся, подался в поисках интерната. И кажется, преуспел.
  - Случаем это не интернат, дружище? - окликнул он спиной стоявшего к нему на обочине дороги тощего паренька. Тот повернулся. На Гевашева глянули по-взрослому глаза. Однако, лицо так и осталось сосредоточенном на жевании красной морковки. Очевидно, подросток кого-то высматривал, или поджидал.
  - Вы к нам? Я так и подумал, когда с автобуса выпрыгнули. Вот здорово! А я Косьмин Паша.
  "Молодец! - отметил про себя Игорь Васильевич. - С уважением к себе относится. Другой бы сказал: "Пашка, а он вишь как Паша".
  - Игорь Васильевич! - назвался он.
  - Пошли, проведу, - глядя на прохудившиеся туфли Игоря Васильевича, добавил Паша. - Я тут дорогу знаю, где сухо.
  - Чёрт знает что! - в сердцах вскричал Игорь Васильевич, оказавшись перед дилеммой как быть то ли прыгать через канавку, то ли сделать нежелательный круг. Вроде и идти близко, а не пройдёшь. Грязь по уши. - Как вы здесь без дорог живёте?
  - Так и живём! - легко разрешая такие существенные вопросы как сухие ноги, подросток был в сапогах, судорожно рассмеялся Косьмин.
  - Ты хотел сказать: мучаетесь? И воспитатели ваши, учителя тоже?
  - Айда к нашим, в корпус. Сами увидите!
  - Так мне надо сперва к директору!
  - Ещё успеете!
  - Так мучаетесь? Или как? - допытывался по дороге в спальный корпус Игорь Васильевич.
  - Мучаемся! - помрачнел Паша.
  - А что делать? - спросили обступившие шесќтиклассники.
  - Старший воспитатель кретин, - вдруг протянула тоненьким голоском Таня, девчушка двенадцати лет с взрослым лицом и тонкий талией.
  Все засмеялись.
  - А вы тоже так все считаете, как...
  - Белявская Таня?
  - Да как Танечка? Мучаетесь и не знаете, что делать?
  - Что делать?.. Раз сюда попали.
  - Как что делать? Бороться, как боролся за себя, за свои убеждения, - он не сказал как Ленин, Сталин, а вознёс до небес Бадьина Викентия Ивановича.
  Все, оказывается, лектора Всесоюзного общества знания знали.
  Вдруг все замолкли и молча, уставились на моложавого человека в сером костюме в полоску и резиновых сапогах при галстуке.
  Чтобы не подвергнуться унизительному допросу Гевашев, сам пошёл в наступление.
  - Ваш новый учитель Гевашев Игорь Васильевич, вот знакомлюсь с интернатом. Знаете, завертишься на работе и толком ни с чем не познакомишься. Про Бадьина Викентия Ивановича толкуем. Вы его знаете?
  - Господи, пощади и помилуй! Ведь живём в крохотном местечке, где всех наперечёт знаем.
  - И что?
  - С ума спятил старикан. Говорят, развёлся со своей ненаглядной. В изостудию записался.
  Всё в Игоре Васильевиче так ходуном и заходило.
  - Но! Но! - прикрикнул он на старшего воспитателя, по внешнему виду которого он принял за молдаванина. - До этого старикана вам как до солнца не дотянуться.
  Тем не менее, взволнованный услышанной новостью о разводе, Игорь Васильевич отпрянул от старшего воспитателя, как от заразы, ринулся в корпус. Он ещё не знал тогда, что предпринять, но смутная догадка, что этот разговор с креќтином, от которого он будет зависеть в интернате, чреват серьёзными последствиями не оставляла его. Так и вышло.
  - Вас, Игорь Васильевич, кличут к директору. Он взъерошил непослушные волосы Косьмина Паши, заглянул тому в глаза, вздохнул скорее театрально, чем от переживания и с присущим ему апломбом сказал:
  - Ты там ребят собери отпевать меня. Иду на свой последний и решительный бой! Если не вернусь, считайте меня не коммунистом, а большевиком, правда, беспартийным!
  - Мы вас в обиду не дадим! - обнял его Паша, мы им покажем! - он потряс крохотным кулачком столь убедительно и правдоподобно, что у Игоря Васильевича невольно навернулись слёзы. Стало обидно, что так и не смог он облегчить участи суровой своим так и не состоявшимся воспитанникам.
  - Понимаешь, Паша! Заварилась эта каша не по моей инициативе. Я заступился за одного замечательного нашего современника. - И Игорь Васильевич красочно, как только мог, рассказал Косьмину о Викентии Ивановиче, которого он почитал и любил за откровенность, за чистоту человеческих отношений. Отметил с удовлетворением, что в Косьмине он нашёл благодарного слушателя.
  - Среди волков жить - по-волчьи выть, - засмеялся Паша и деловито подытожил: - По волчьим законам и вас заставляют жить. А что делать, раз сюда нечистая занесла?
  - Как что? Бороться и побеждать! - воодушевлённо воскликнул Игорь Васильевич, тем самым обратив внимание подростков. - А ну, айда во двор! Дорогу в светлое будущее, как завещал великий Ленин, строить!
  Затея пришлась по душе шестиклассникам. Работа закипела, нашлись кирки, грабли, веники. Кто на что горазд. Окрылённый энтузиазмом школьников Гевашев сам укладывал кирпичи, носил их за неимением тачки на себе, разбирал кладќку фундамента бывшего генеральского дома, от которого оставались лишь нехорошие воспоминания.
  И вдруг точно гром с ясного неба грянул, на котором кстати, если и были тучки, то только не грозовые.
  - Прекратить!.. Я кому сказал!
  Игоря Васильевича грубо рванули за плечо. Он поднялся, выправляя натруженную спину. Так и есть, его прогнозы сбывались. Провоцировал на скандал и его и интернатских мальчишек их заклятый враг - старший воспитатель.
  - Не понял! - принял он вызов. Радом встали с насупленными лицами, сжимая кулачки дети, так пока ещё и не ставшие его воспитанниками.
  - К директору! Сию же минуту, я кому сказал?
  - Я сейчас! - бросил он детям, - А вы продолжайте!
  - А ну прекратить! Вы чему их учите?
  - Чему ещё! - захохотал он. - Логике жизни! Только через созидательный труд и противостояние тому, что рушит человека как человека разумного, человек мыслящий может сформироваться в Его величество человека.
  Оглянулся. Воспитанники в нерешительности сопровождали их на расстоянии, вроде он и старший воспитатель были взрывоопасными. План действия созрел.
  - Я не ел ещё! - заявил он громогласно. - А на голодный желудок иметь дело с сытыми жлобами и человеконенавистниками мне не резон.
  И уже на твёрдой дороге, меняя курс на чайную, бросил:
  - Пообедаю и приду, никуда не денусь!
  - За своё поведение ещё ответите! - пообещал ему старший воспитатель.
  - Отвечу! Отвечу! - отозвался Игорь Васильевич с вызовом. А в глазах, тотчас наполненных слезами - ореховое дерево. Энтузиазма как не бывало. Подавленное настроение так интернатовцы и не смогли поднять, хотя и попытались это сделать.
  - А вы к директору не ходите!.. Мы сами поговорим. Пойдёмте с нами! - настойчиво потянул его за рукав Косьмин. И странно, в данный момент Паша не казался Игорю Васильевичу маленьким и беззащитным. И он уступил, ничуть не жалея, что так поступил, несмотря на плачевные последствия и для него и для подопечных.
  На огородах и встретились как зайцы, среди моркови и капусты.
  - Случилось что? - насторожились шестиклассники.
  Паша, как учитель был ему благодарен за это, с жаром чуть не плача, объяснил ситуацию, в которой оказался их будущий воспитатель Игорь Васильевич. И ему дали слово.
  - Для чего рождается человек? - скорее самому себе задал вопрос Игорь Васильевич.
  Его речь была путанная, без логики, без начала, середины и тем более конца. Досказать не дали того, что мучило и не давало ему покоя. А тут ещё появление старшеклассника симпатизировавшего ему, но скептически настроенного к его высказываниям положило конец беспрецедентному выступлению.
  - Вас ищут!
  - Вот как! Интересно, интересно, - стараясь изо всех сил выглядеть спокойным, как можно уравновешенно сказал он. И кому это я понадобился?
  - Милиция вас разыскивает! Сам видел старшего воспитателя в милицейской машине. Вам уезжать надо! Заберут, а там никому ничего не вталкуешь. Дадут по почкам.
  - Моряков дело говорит, - заговорили разом подростки, - мы вас проводим до шоссе.
  - А я с ним, - Паша кивнул на Морякова, - вещи ваши принесу! Вы только записку хозяевам напишите!
  Игорь Васильевич объяснил, что ему надо в первую очередь и, сопровождаемый взволнованными ребятами, тронулся в путь. Пройти надо было километра с два. По пути с такой гвардией он повеселел, популярно разъясняя о вреде спиртного и табака. А затем... будь, что будет! Проверил их прочность по своему испытанному методу - по руке. И заверил их в том, что свобода у человека нашенского, Евразийского, в том, чтобы противостоять Западной цивилизации, расчеловечивающей советского человека.
  И уже на трассе, прощаясь и пожимая каждому руку, напомнил о том, что надо научиться каждый день радоваться здоровому образу жизни. И в смысле алкоголя, табака и наркотиков на себе не экспериментировать. А сам был безмерно счастлив единению с ребятами, которые горели желанием отстоять его.
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 9
  
  МОЗГОВОЙ ЦЕНТР
  
  
  1
  Знал ли он Гиргишана? Больше, чем знал. Игорь Гевашев жил его логикой, его восприятием жизни, любил и в то же, время ненавидел его. Не раз желал ему смерти, скоропостижной кончины, страшился этого и тотчас в своем вообраќжении воскрешал его. Живи, Гиргишан!
  "Смерти желал? - отозвался из глубин подсознания голос Гиргишана, хотя Игорь об этом никогда не говорил. - Почему?"
  - За то, - заговорил Игорь сонно, не отдавая себе отчёта в том, что говорит сам собой, - что ты стал организатором прибыльного дела, сколотил шабашников. Со мной говорил всерьёз, а с ними словно в прятки играл, не выправлял их судьбы, но щадил, не растаптывал их. Щадил, но и по головке не гладил. Для меня жизнь - витание в облаках, для тебя - реальное претворение в действительность творений твоего ума и таланта: чудесных оконных переплетов венецианских окон, необыкновенных сейфов - сочетания металла с деревом, словом, чего-то притягательного, ласкающего взгляд, впечатляющего, необходимого, за что не пожалеют щедрого вознаграждения. Я уважал тебя за это и немного стыдился за цену твоего труда. Гиргишан, ты был в моём понимании олицетворением всех этих чудо-мастеров, рукам которых подвластны и дерево и металл. Только я не мог понять, Гиргишан, почему эти люди с золотыми руками, создающие материальные и духовные ценности, пропадают в личном плане - разведённые, пьющие. Возможно, поэтому к ним, как летунам, шабашникам такое вот наплевательское отношение со стороны государства?
  Созданный Гиргишаном и единомышленниками изгоями-краснодеревщиками столярный цех производил великолепные вещи. Поразительно то, что мастеровые люди вполне официально получали и аванс, и зарплату в кассе Горбыткомбината.
  - Я готов поклясться, - рассказывал Оленьке Игорь, - что это был подпольный цех и, конечно, же, о его существовании знали в компетентных правовых органах. Умело пользовались его услугами и потому на многое закрывали глаза. Знали, но не резон было ликвидировать такое нужное для индивидуальных застройщиков предприятие. Нужное и перспективное, сулящее в недалеком будущем листопад червонцев. Так незаметно для людского глаза накопительство, стяжательство и мысли о личном благе, о жизни без проблем вытеснили на время святая святых социальную справедливость, заглушили совесть, словом поработили одарённых от природы людей - работников цеха. В отличие, от которых жизнь компетентных лиц, наделённых властью, стала пустозвонством. Очковтирательство в виде галочек и приписок стало повседневным явлением свысока взирающих на мир людей, переродившихся в реставраторов капитализма.
  Вот в какое сложное в судьбах уникальных людей, таких как Гиргишан, время - время, как обозначил в годы перестройки, образно в народе прозванной "горбостройкой", один поэт:
  "Мы живём в суровое и яростное время, время безвременья - время безликое - халтурного производства потребительских товаров, жили, сорганизовавшись позднее в противостояние подлинные творцы истории".
  И это понимание тянуло и тянуло на воспоминания, светлые, жизнеутверждающие. Иначе жить нельзя! Жизнь такова, что от невзгод мужаешь, становишься мудрее. Где как не в стрессовых ситуациях можно разобраться в самом себе? Разве не в честной схватке с самим собой, а после и с обыќвателями может прорезаться твой нрав, определиться характер? Случится, на это уйдёт жизнь. А может и так случится, что прозреет человек, вскрикнет, а то и заорёт истошно:
  - А ведь мог жить по-другому!
  Мог бы! Вот только "мог бы" остаётся голословным и нет такому человеку спасения. Нет! Нет и вины в той беспомощности у самого человека.
  За двухметровым забором высился на века сложенный дом - хоромы с зелёными ставнями, резными окнами и высоченными дверями. Над ним флюгер, указывающий направление ветра. В пять соток огород за ним не виден снаружи, зато фасад как в лучших домах, как поговаривал Гиргишан, Парижа. Ничего вроде не изменилось за полтора месяца, как в последний раз Игорь навестил Гиргишана. Впрочем, почему то не слышно собак чёрных как цыган. Не слышно ни ворчания, ни позвякивания цепей.
  "Почему завёл собак таких страшенных?"
  "А потому, - усмехнулся Гиргишан раз, когда Игорь полюбопытствовал. - Чтобы люди шутки со мной не шутили, а всерьёз каждое моё слово воспринимали. А чёрные, чтобы злой дух от моего жилища отвадить".
  И Игорю было непонятно, то ли шутит Гиргишан, то ли говорит всерьёз. Но собаки странным образом на него воздействовали, и насколько помнит себя он, ни разу не посмел даже приблизиться, ни к одной из них и ещё одна немаловажная деталь - достопримечательность дома - мастерская под ним, где денно и нощно кипит работа в умелых руках. Спорится. И люди эти величают друг друга никак иначе как мастеровые.
  "В чём предназначение человека?" - затаил дыхание Игорь, задав такой вопрос Гиргишану, узнав о существовании мастерской.
  "Разменивается человек, как правило, на пустяки. А ему кажется, стоящим делом занимается".
  "Но не могут ведь все как ты шедевры делать".
  "Так пусть учатся. Хоть всю жизнь. Вот тогда и не обидно будет на склоне лет сознавать своё ничтожество".
  "Терять мне было нечего, - продолжал Игорь, и я по обыкновению своему полез на рожон: - Неужели ты думаешь, что ублажая своим искусством всяких ублюдков денежных, делаешь для человечества великое дело? Конечно, извини за такой каверзный вопрос".
  
  
  2
  Всё походило на сон.
  - Кажется, пожаловал я к тебе не вовремя? - повернулся Игорь к калитке.
  - Раз пришёл - милости прошу! - несколько витиевато бросил Гиргишан, беря его под руку, чего с ним никогда не случалось ранее.
  Игорь заупрямился.
  - У тебя гости? Я никого не знаю. Неудобно.
  - Свои люди сочтёмся... Прошу!
  Он, кажется, попал на съезд, где председательствовал Гиргишан.
  - Слово Гевашеву Игорю Васильевичу! - сходу объявил Гиргишан. Все зааплодировали. Ошарашенный Игорь заалел от смущения и ложного стыда. Огляделся, всё располагало к доброжелательному к нему отношению.
  - Давай! Давай! - поторапливал его Гиргишан.
  - Так причём тут я? - удивился Игорь, - Что говорить?
  - Что хочешь, то и скажи, а мы разберёмся! - сказал бородатый мужчина. - Экспромтом... То, что на душе наболело. Можешь фокус показать... Или трюк отмочить.
  - Давай с цифрами, - подсказал Гиргишан.
  Наконец Игорь понял, ему отводилась роль телепата. Естественно, ни в какую телепатию он не верил. Он и раньше изумлял и покорял знакомых трюком со столбиками цифр. И сейчас, видимо, Гиргишан так и представил его как уникального исполнителя таинственных проявлений психики. Что ж он им сейчас нос утрёт.
  По его команде вырваны из записных книжек написанные добровольцами листочки со столбиком из четырёх чисел, и все присутствующие изъявили желание принимать участие, так как считали, что здесь на подпольном съезде уникумов из Одессы и Одесской области не место равнодушным и праздќношатающимся лежебокам.
  У каждого брал он листок, и писал, отворачиваясь, каждый раз одно из четырёхзначных чисел как предсказанный ответ на обороте.
  "Прошу,- говорил феномен владельцу листочка. - Сосредоточьтесь, не спешите. Прочитайте каждое число про себя и выберете то, что вам больше всего нравится.
  И участники "шоу" потрясены, удивлены предќсказанными ответами. Да, оказывается, то во что наука не верит, существует в действительности. И Игорь их, как и было условлено с Гиргишаном, в этом не разубеждал.
  В завершение встречи уникумов взял слово Гиргишан.
  - Друзья! Мною движет вполне понятная и объяснимая любовь к каждому из вас. Что уготовано нам судьбой?.. Вы и сами хорошо знаете. Но все, же я скажу - по себе сужу - нельзя пропасть в безвестности! Подойдут годы - вытурят из производства и куда пенсионеру деваться? Хочешь, не хочешь, а придётся идти в сторожа, швейцары, гардеробщики, кинут кость...
  Гиргишан дошёл до того предела, где начинается очернительство правильности пути нашего государства, а это Игорем не поощрялось. Дружба с Бадьиным на многое раскрыла глаза. И, как казалось ему, умный проницательный Гиргишан, не понимал того влияния на умы людей, сам того не ведая, великих зодчих - Ленина и Сталина, потому и не верит в светлое будущее.
  Но это было совсем не так. Он был идейным вождём. И везде находились приверженцы его идеологии процветания. И в Омске, и в Одессе, Белгороде и в Прибалтике. Невидимыми нитями вовремя деловых командировок он опутывал страну и даже выходил за её приделы.
  Тем временем на глазах почтенной публики под руками невзрачного человечка из Одессы, одетого с иголочки, обыкновенная бумажка превратилась в пятёрку, и лежала рядышком с банкнотой настоящей, и никто не брался их визуально отличить.
  - А доллары можешь? - раздался голос, несмотря на тридцатилетний возраст, облысевшего брючника, человека уникального, конечно, в Игоревом понимании. Он и мерку с вас снимет, и так сошьёт, что вы не перестаете удивляться пошивом брюк. Садитесь - не жмут, складка на месте, и вдруг вы замечаете восхищённые взгляды на ваших брюках. К нему годичная очередь. Сами люди деньги дают, спасибо говорят, умоляют: "Пошей!"
  - А есть доллары?
  - С собой нет!
  Под одобрительный гул голосов брючник сникает.
  На этот раз Гиргишан поднял руку, шум стих.
  - Жизнь, - продолжал монолог председатель съезда уникумов, - состоит вот в чём... Прошу многоуважаемого Игоря Васильевича показать трюк с верёвкой.
  В руках у Игоря целых два метра бельевого шнура. Бросает любопытным. Смотрят, щупают, возвращают. Пританцовывая, делает движение одно, другое, перехватывает верёвку в нужном месте, двигает натренированными руками.
  В руках брючника ножницы. Они внушительных размеров.
  - Режь! - командует чародей. Связывает, показывает узел, собирает и осторожно высвобождает верёвку. Чудо - она целая, показывает пустые руки. Все так и ахнули: "Ведь сами резали! Не может быть!"
  - Может! - зычно ставит всё на свои места Гиргишан, - Так и в жизни, верёвку на два куска режут, на узел связывают, она целой оказывается. Ну, а теперь к делу. Кто выступит?
  Игорь не выдержал и взял слово. Гиргишан помрачнел, но возражать было не в его натуре, он на веру пускал рассуждения.
  - Надумал, так скажи честному народу, что о нём думаешь?
  - А то думаю, что не годится частным предќпринимательством заниматься, но это правило. А вы - исключение и я вас понимаю и восхищаюсь каждым из вас. Каждый из вас неповторим.
  - Что из этого?
  Игорь, к удивлению своему, не среагировал на невоздержанность брючника и продолжал в том же тоне ещё минут пять.
  - Стадо баранов, руководимое львом сильнее стада львов, руководимых бараном, - назидательно изрёк Гиргишан. - Так сказал не Заратустра, а наш Берёза... Кто "за"? Прошу голосовать. Так воздержавшихся нет. Единогласно!
  - Во даёт!.. - искренне выразил своё отношение к происходящему Игорь.
  - Он и не то ещё могёт, - шутливо подмигнул Гиргишан: - Вот послушайте: Берёза глупости не сморозит.
  Тут он вспомнил, что где-то слышал прозвище Берёза. А-а, так это было в Жовтневом. Когда строили дорогу из интерната до спального корпуса.
  Игорь внимательнее поглядел на Берёзу и окончательно узнал - тот, как и Игорь был учителем только не английского языка, а физкультуры и второй год мотался по Одесской области в поисках вакансии преподавателя. И, кажется, безуспешно.
  - Берёза это кличка? - спросил Игорь у брючника.
  - Нет, это фамилия у Родика такая. Привыкли все так называть. Как что, так - Берёза. И удобно, и понятно. Ты только посмотри на него. Он ведь, как барышня, в любом наряде пригож и статен. Словом - настоящая берёза. Стоп кадр! А это ещё что за номер готовится?
  - Граждане!.. - обратился к присутствующим сам Берёза: - Попрошу излишне эмоциональных депрессивных и нервных, а также эпилептиков покинуть зал!
  Он придирчиво оглядел присутствующих.
  Игорь мужественно выдержал свинцовый взор Берёзы.
  Тот жестом подозвал Гиргишана, перекинулся с ним словом.
  Игорь догадался, что речь - о нём. Засмущался и в то же время обрадовался: "Молодец Гиргишан! Не подвёл под монастырь".
  - Это наш человек, - сказал Гиргишан залу. - На подлянку органически не способен. И человека не продаст, даже умирая, за горбушку хлеба и каплю воды. Головой за него отвечаю,
  - Я тоже доверяю Берёзе! - подал голос брючник.
  Гиргишан поднял руку:
  - Ставлю на голосование! Кто за приём Берёзы в наше сообщество?.. Против?.. Воздержавшихся нет! Поздравляю вас, молодой человек, от всего сердца!
  К Берёзе пробрался дед Новомлинский, снискавший славу костоправа, с пылом старика пожал руку. Затем о чём-то пошептался с Гиргишаном. Тот покивал, жестом выразил согласие. Костоправ вернулся к Берёзе, сказал ему несколько слов, и Берёза покинул зал.
  Гиргишан попросил добровольцев из присутствующих снять люстру.
  "Зачем это?!" - недоумевал Игорь. Однако задавать вопросы не стал.
  Люстру быстренько сняли. К этому времени появился Берёза, он держал в руке бельевую верёвку.
  - Он что вешаться хочет? - громким шёпотом спросил Игорь.
  Все обернулись, посмотрели на него, как на идиота.
  - Так точно ваше благородие, - бодро ответил Берёза. - Посему советую психически неуравновешенным, слабонервным закрыть глаза и не смотреть.
  Спустя минуту костоправ торжественно возгласил:
  - Всё готово! Можешь начинать!
  - А часы? - спросил Берёза, стоя на табуретке с петлёй в руках,
  - Извини! - сказал костоправ. - Запамятовал, сей секунд представлю.
  Внесли настенные часы с боем. Костоправ завёл их.
  Игорь понял: старик хладнокровен потому, что в курсе происходящего. Обязанности ассистента самоубийцы выполняет быстро и точно.
  Берёза обвёл взглядом "аудиторию"; с ухмылкой спросил:
  - Так, а про главное не запамятовали?
  - Я за тебя плачу, - шепнул Игорю Гиргишан, зная, что у того в кармане ни гроша.
  Игорь с недоумением сказал:
  - А что разве надо платить за вешание?!
  - Думаешь, он всерьёз повесится? - вопросом на вопрос ответил Гиргишан.
  - Ну, а если? Да ещё нагрянет милиция, тогда как?
  Гиргишан показал рукой на костоправа:
  - Он кого хочешь с того света вернёт... Молчи и не мешай смотреть.
  - Какую музыку ставим? - спросил костоправ, включая радиолу: - Флейту, наверное?
  - Её самую! - крикнули из зала.
  Надевая на шею петлю, Берёза стал громко, даже со слезами на глазах, прощаться с публикой:
  - Ну, граждане-братья, не обессудьте, лихом не поминайте! Жил я по совести и чести, никого не обманывал, чужого не брал. Хотел только быть самим собой. Но разве в силах человек в эпоху безвременья сохранить себя?.. Не может! Потому и вешаюсь. Лучше смерть от собственной руки, чем разложение личности.
  Игорь похолодел, ему хотелось вопить, спазмы сдавили горло. На его глазах вешается человек - самым натуральным образом: обнажённый по пояс, босый, в белых подштанниках. И даже припас белые тапочки для последующего погребения! В дверях зала стоит настоящий гроб.
  В руках заметно волнующегося Гиргишана были цветы, много цветов. Костоправ делал своё чёрное дело с чувством, толком, расстановкой. Потом он обошёл всех зрителей и каждому шепнул что-то на ухо. Приблизился к Игорю, тихо сказал:
  - Под бой часов выкладывай на стол красненькую, лады?
  "Чем не мерзавец, - мысленно возмутился Игорь, - человек вешается, а у него сармак (деньги) на уме".
  Происходящее на его глазах походило на дурной сон. "Может, я сплю, и вся эта мерзость чудится? - думал он в смятении. - Должно быть, переел вчера, либо перевозбудился. И мозг преподносит сюрпризы - один другого похлеще... Нет, только подумать! Надо же учудить - вешать самого себя, когда жизнь удивительна и хороша".
  Костоправ громогласно возвестил: "Аминь!.." Раздался грохот опрокинутой табуретки. Игорь открыл глаза, распахнул их как можно шире, слушая похоронный бой часов. Он видел посиневший язык самоубийцы, лицо без кровинки, полуоткрытые зрачки.
  Зрители дрожащими руками, были и такие, подавали костоправу на стол "красненькие.
  Гиргишан криво вдруг усмехнулся, пробормотал:
  "Ну и дела-а!.."
  Наконец Игорь встрепенулся и зашептал:
  - Сделай же что-нибудь, Гиргишан!.. Ведь так можно и взаправду дуба дать!
  - Молчи! Так Берёза на хлеб насущный деньгу зашибает!
  - Так что это фокус-покус?
  Вопрос так и остался в ту роковую минуту открытым и безответным.
  Бой часов кончился. В замогильной тишине костоправ разрезал верёвку над поникшей головой с высунутым языком. Встав на поднятую с пола табуретку, бережно положили они с Гиргишаном бездыханное тело Берёзы с петлёй на шее на пол, устланный специально для такого ритуала ковром. Быстро сняли верёвку с шеи и, приподняв тело, уложили в гроб. Тотчас раздался звук органа - это врубили магнитофон.
  И под музыку Баха торжественно подняв гроб с несчастным, со скорбными лицами вынесли тело из зала.
  Гиргишан тут же возвратился и в гробовой тишине провозгласил торжественно и очень серьёзно, что грядёт час, когда в нашей советской конституции, разумеется, кроме всех прав, которые трудящимся дал Великий Октябрь будет и право человека на смерть. Вот с этим Игорь категорически был не согласен.
  И, тем не менее, его занимал вопрос: что происходит там вне зала, куда вынесли гроб с покойным Берёзой? Он попытался туда пройти, но Гиргишан не разрешил, стал на пути.
  А за кулисами, как казалось Игорю, полным ходом шло успешное восстановление всех функций организма Берёзы по йоговской системе: искусственное дыхание, компресс, массаж, мокрое полотенце, И вот чудо наяву из чудес - глаза безумца йога медленно приоткрылись. Потом совсем распахнулись, и наконец, к радости и костоправа и Гиргишана, он вышел из оцепенения. Порозовел, к нему вернулись движения.
  Когда воскресший Берёза вышел на сцену, все завопили от радости, выходя из шокового состояния.
  Костоправ потянул его за рукав, приглашая на свежий воздух. В дверях, в которых только что стоял гроб с его телом, Берёза остановился:
  - И жизнь хороша, и жить хорошо! А в нашей буче боевой, кипучей и того лучше!.. Умирать пока всерьёз не собираюсь и вам не советую. Передумал так сказать. А что посоветовать на прощание о нашей незабываемой встрече? Могу сказать, живите вопреки абсурду бытия вас окружающего. Деќлайте, господа присяжные заседатели, свою игру. До новых встреч!
  
  3
  Не надо далеко ходить, чтобы встретиться с тем с кем пожелаешь, надо лишь добраться до центра Измаила и поискать там. Так Игорь и сделал, когда возникла необходимость пообщаться с Берёзой.
  Возле собора у Детского мира они и встретились.
  Берёза насмешливо оглядел Игоря с головы до ног и, удовлетворённый осмотром, сказал:
  - Опять ты арапа заправляешь? Справедливости захотелось?.. Ну, покажи, где она?
  Игорь только что изливший, как принято говорить, душу, усмехнулся тоже:
  - Выходит, по-твоему, нет её?
  - Земеля!.. Скажи, галстук можно купить? - хихикнул Берёза.
  - Какой галстук!? - оторопело глянул на него Игорь.
  - Разумеется, пионерский, - ответил Берёза.
  - Да их в магазине навалом!
  - Таак! Значит, там можно купить и остальную атрибутику: знамя и горн? - продолжал Берёза с ухмылкой, - А разве это справедливо? Ведь это священные реликвии, обагрённые кровью наших отцов и матерей! Братьев и сестёр! И ты предлагаешь купить реликвии за грязные деньги?
  - Довод неубедителен, - отрезал Игорь, - хотя я как-то об этом никогда не задумывался.
  - А ты задумайся на досуге... Ладно! Готовь четвертной! - пожал плечом Берёза.
  - И!..
  - Нагую несправедливость я приведу пред твои синие очи, - закончил Берёза.
  - Идёт! Сегодня же добуду "сармак".
  Мозг Игоря заработал в нужном направлении: он решил сбагрить в "Голубом Дунае" свой нейлоновый плащ, который был несколько великоват. Тщательно осмотрев плащ, буфетчица Соня спросила:
  - Сколько просишь?
  - Пятьдесят рублей.
  Буфетчица выпучила глаза, отрицательно покачала головой:
  - Нет, миленький, нет! Больше сорока пяти за такой плащ никто не даст.
  Игорь трепыхнулся и раз, и другой, но старания были напрасны. Соня была неумолима, и он поднял "лапы" вверх. Зажав в потной ладони сорок пять кровных, помчался к Берёзе, желая воочию убедиться в торжестве несправедливости, процвеќтающей в рамках самого справедливого в мире гоќсударства.
  Берёзу нашел у Ильи, знакомого по литобъединению, хотя самого хозяина в квартире не было.
  - А Ильюша где?
  - А мы разве не хозяева своей страны? - ухмыльнулся Берёза при виде "четвертной", галантно пропуская Игоря в квартиру. - Давай проходи, Земеля! Это улица - моя. И дома все мои.
  Берёза и раньше обращался к Игорю как Земеле, но на этот раз наблюдательный Игорь отметил про себя, что возможно Берёза и был тем самым человеком, который проявил почему-то повышенный интерес к подвалу с железной дверью. И в его памяти свежи были впечатления от ребят и загаќдочного Ковыля. "Что ж всему своё время, - подумал лишь он и не стал допрашивать Берёзу, чтобы не спугнуть. - Не сегодня так завтра сам и засветится", - утешился он этой мыслью.
  - Ну, прямо артист! - восхищённо сказала одна из девиц.
  Лёд в отношениях с Берёзой тронулся, и Берёза предстал Игорю в новом свете. Окружение девиц-кокоток красноречиво подтверждало: их друг, и кумир Берёза являлся одновременно и "хозяином", и владельцем "девочек". Стоило ему глянуть на них "по-своему, либо сделать знак посвященным, как в отношениях "сторон" воцарялась гармония и полное взаимопонимание.
  "Странно, но компания эта невесела, - подумалось вдруг Игорю. - Вероятно, нет денег, чтобы сообразить на праздник души!.."
  Отчётливый шум, похожий на возню, прервал его мысли. Затем из соседней комнаты донёсся шёпот:
  - Кто там?.. - спросил у Березы Игорь.
  - Да "на примерке" Мара там, с одним чудиком-чмуриком, - неохотно сказал тот.
  "Мара у Ильюши?! - удивился Игорь. Это никак не вязалось с моральными устоями Бершадского. - Скорее всего, он на работе и ничего не знает".
  - Он знает, знает, - будто прочитав мысли Игоря, заверил его Берёза. - Прежде чем дать мне ключ от квартиры, Илья дотошно расспросил, кого я намерен привести к нему. Когда я просветил, что собираюсь "возродить ради интереса Мару", так сказать, отговорить деваху от второй попытки самоубийства, он лишь посмеялся. А она чуть было душу богу не отдала в пятницу, наглотавшись снотворных таблеток. Сейчас вот в этом вертепе отошла, и жить захотелось.
  - Расскажи, как ты это сделал?
  - Давай я тебя с дедом Новомлинским сведу! Он слывёт чудотворцем! Людей воскрешает! Попроси, чтобы взял тебя к себе в ученики. Верный кусок хлеба! Я в тот раз, когда вешался, заработал столько сколько ты и за год, работая в школе, не заработаешь!.. Ты я слышал, гипнозом владеешь?
  - Да, как тебе сказать... Многого не понимаю!
  - Орлова видел?
  - Иосифа Орлова видел!.. Силища!
  - Как-нибудь встретимся и на эту тему пообщаемся! Лады?
  - Я "за"! Так, значит, этот чмурик сейчас там? - Игорь кивнул на дверь смежной комнаты, - активно возрождает Мару?
  Берёза с ухмылкой возразил:
  - Не совсем так!.. Она сама себя возрождает. С пьянкой завязывает! Если хочешь, загляни туда... Прелюбопытное, скажу тебе, зрелище.
  - А вот я покажу тебе сейчас зрелище! - как из пивной бочки прогудел голос Мары.
  Берёза, а за ним Игорь вошли в комнату, - без окон. Щёлкнул выключатель, "гостям" представилась эротическая картина: полуодетая Мара с "фарой" под глазом лежит на полу; рядом с нею - знакомый пароходственник при галстуке, с голыми ногами. Подруга Мары - Майя - сидела к ним спиной.
  - А ну, гасите свет! Кому сказала?! - истошно завопила Мара.
  Берёза хмыкнул, послушно исполнил "просьбу".
  Вся компания чинно расселась на полу. На этот раз никто не заготал: слишком официальной казалась обстановка.
  Разговор почему-то не клеился. Мара не подавала голоса, пароходственник тоже молчал. Берёза пожал плечами, вопросительно посмотрел на Игоря, оправляя ворот рубашки. Девочки-кокотки сохраняли напускно-развязный вид.
  Берёза встряхнул головой, поднялся и молча, пошёл к двери. За ним - остальные, включая Мару, но без пароходственника.
  Спустя несколько минут в комнату к ним влетел и "кавалер".
  - А ты зачем явился?! - завопила Мара: - Я не звала тебя!
  - Так зачем же тащила с собой в вертеп? - отпарировал злой, как чёрт, пароходственник.
  - Затем, что ты денежный.
  "Кавалер" кинулся к ней с кулаками, но путь ему преградил Берёза.
  - Ша-а, приятель! - сказал он. - В чём, собственно, дело?
  Тот не удостоил Берёзу ответом и заорал на Мару:
  - Деньги мои забрала? Верни!..
  - Какие?!. - с готовностью ответила Мара: - В купюрах или мелочью?.. Если они у тебя пропали, будем шмон делать. Перевернём всё вверх тормашками, а найдём.
  - Я говорю на полном серьёзе, - поостыл немного пароходственник: - Мне отчаливать пора домой, а в кармане ни гроша не оказалось!..
  - Таак, ты её подозреваешь? - прервал "гостя" Берёза, жестом указывая на Мару.
  Тот сверкнул глазами, но промолчал,
  - А ну, девочки, ваше слово, - весело сказал Берёза кокоткам: - Терпеть не могу воришек! Взять квартиру - это куда ни шло, но по карманам?! Не верю, что так можно опуститься! Ну, ты, Майя, говори!
  - Что я могу сказать?! - огрызнулась та с возќмущением.
  - А всё-таки скажи! - завелась Мара: - Скажи этому крохобору, какая я!
  - Ну, ты, конечно, профура из профур, наипервейшая! - протянула Майя.
  Мара кинулась к ней, вцепилась накрашенными ногтями в начёсанные волосы подруги.
  Берёза подскочил к ним, дал слегка ребром руки по шее обоим:
  - Прекратить!.. Как ведёте себя в почтенных домах Измаила?!
  - Нет, а я скажу! - кричала Майя. - Почему лишаете слова?
  - С тобой не соскучишься, - мирно пропела Мара, подмигивая Берёзе; обняла его сзади. Игорь увидел краем глаза, как её руку скользнула в боковой карман Берёзы, что-то туда положила. Потом Мара выдернула свою руку, жестом сделала "пока!"
  В ту комнату, куда пошла Мара, скользнул и ковалер.
  - Уже уходишь?.. - донёсся оттуда несколько фальшивый голос Мары.
  - Всё!.. У меня вопросов к тебе больше нет! ~- ответил мужлан-пароходственник: - Это было в первый и последний раз.
  И тотчас выскочил в первую комнату.
  - Ну и как? - невинно спросил его Берёза.
  - Да никак!.. - вызверился на него мужлан: - Выпусти меня!
  Берёза молча выпустил кавалера.
  - Может, проветримся? - поднялся с места Игорь.
  - Сиди! - пробормотал Берёза. По его виду стало заметно, что он вроде поджидает кого-то. Гости затаились - и не напрасно. Раздался стук в дверь квартиры, затем двойной звонок подтвердил это предположение.
  - Наверное, Илья собственной персоной вламывается, - сказал Игорь:
  - Уже соскучился по дому? Ну, девочки, вам предстоит последний и решительный бой! Вы готовы?
  - Ещё спрашиваешь!.. - ответила вторая из кокоток. Игорь всё путал их, походивших друг на друга. Майя и Марина были намалёванные и оштукатуренные одинаково сходно. Ни дать ни взять голливудские звёзды! Только бесталанные и безголосые.
  Однако звонок и стук в дверь оказались ложными. Вероятно, обозлённый пароходственник хотел вернуться в квартиру, да раздумал по какой-то причине.
  В квартире настала долгожданная тишина.
  Берёза машинально постукивал пальцами по крышке стола, не отрывая взгляда от двери. Казалось, он ждёт появления облапошенного мужлана. Игорь смотрел на Берёзу и вспоминал недавнее прошлое.
  Несомненно, он наталкивался на этого красавца, праздношатающегося и задолго до их знакомства и догадывался о несложившейся судьбе и о мытарствах. Вроде бы и он имел высшее образование, как и Игорь Васильевич. Поскольку оба не ладили с администрацией, Игорь Васильевич возмущался, но с ним никто не считался: завучи, не дослушав его разъяснений, предлагали ему написать заявление "по собственному желанию". Несколько раз их пути пересекались, и потом на некоторое время Игорь Васильевич потерял след Берёзы.
  Спустя время они случайно встретились в Измаиле, под магазинным тентом, укрываясь от дождя. Над ними сердито рокотало небо, изливая на грешную землю потоки воды. Гремели раскаты грозы, даже не предупредив о себе мокрых гороќжан. "Произвол на небесах сходен с произволом завучей и директоров школ", - уныло думал Игорь Васильевич. И снова погружался в баталии с администраторами: "А я хочу у вас остаться! И ничего писать не буду", - упрямо твердил он.
  "Всё равно напишите, - спокойно возражал директор Маковейчук, глава последней школы, откуда уволили Игоря Васильевича. - Оснований у нас предостаточно. И причин - тоже".
  Вернувшись в настоящее, Игорь спросил Берёзу:
  - Сколько нас, праздношатающихся таких, в Измаиле?
  Тот пожал плечами:
  - Много, брат. Цифра аховая. Зашкаливает за 6 тысяч изгоев.
  - Откуда тебе известно?
  Берёза рассеянно ответил:
  - У меня крёстная в Бюро по трудоустройству.
  - Так в чём же загвоздка? - спросил Игорь. - Да, тебя куда захочешь, туда и возьмут. Стоит лишь тётке своей заикнуться.
  - А мне, куда предлагают, не хочется, - ответил Берёза со смешком.
  - Уж не записался ли ты в пожизненные тунеядцы?! - засмеялся Игорь.
  - Просто не хочу пахать там, где неинтересно.
  - Человек всё-таки рождён для дела, - сказал Игорь.
  - А я делом и занимаюсь, - ответил Берёза. - Стою, вот, под тентом! И не просто стою, а обмозговываю, где бы червонец достать, но так, чтобы отдавать не надо было бы, чтобы не сгорбиться прежде времени, отрабатывая долги грешные?
  - Но ведь даром никто не даст, - заметил Игорь.
  - А я и не прошу даром.
  Обычно на этой ноте разговор заканчивался, поскольку их дружбу можно было считать "шапочной". Однако Берёза на этот раз не собирался уходить.
  - Знаешь, почему я с тобой дружбу вожу? - внезапно сказал он.
  Игорь невольно задумался: "А действительно - почему?"
  - Ни в жизнь не догадаешься! - сказал Берёза.
  - Тогда объясни понятно, - заинтересовался Игорь.
  Берёза криво усмехнулся, простодушно сказал:
  - Потому, что ты не пьёшь.
  - Только за это уважаешь?!
  - Не только! Ты единственный человек, который зовёт меня к разумной, по-настоящему большой жизни. Ясно, как солнечный день, изречение: "Человек рождён для великого дела, а большинство смертных занимается делишками. А дела-то у прокурора!" - и Берёза захохотал, остервенело вращая глазами.
  Игорь ничуть не обиделся, когда Берёза, оборвав искусственный хохот, уставился ему в глаза острым взглядом - будто хотел то ли вывернуть их наизнанку, то ли увидеть некое "внутреннее устройство" в организме Игоря, которое не принимает алкоголь - это единственное благо в скучной жизќни рядового индивидума планеты Земля.
  В свою очередь, Игорь хотел досконально разобраться: что является главной пружиной в симпатичном двуногом существе по имени "Берёза"? Что заставляет его тунеядствовать, вести жизнь, позорящую гордое имя "человек"?
  - Вообще-то, не мастак я философствовать - ответил Берёза, и по-дружески хлопнул Игоря по плечу; Да так крепко, что Игорь прогнулся от тяжёлой руки бывшего перворазрядника по баскетболу. Хотел обидеться, но вспомнил, что на такую шутку "нельзя обижаться".
  Вскоре опять застучали в дверь, прозвенел звонок.
  - Наверное, Илья, - сказал с облегчением Игорь. - Пойду, открою.
  Однако это был пострадавший мужлан.
  - Скажи мне, приятель, ты вроде помягче своего дружка, - с опаской глядя на Берёзу, начал пароходственник, - скажи, как на духу!.. Кто-нибудь на улицу выходил?
  - Нет как будто... А что?
  - Хватит притворяться - нехорошо это. У меня деньги пропали.
  - А я причём?! - смущённо возразил Игорь.
  - Притом!.. Помоги шмон вместе сделать.
  - На, смотри!..
  Игорь вывернул карманы. В них оказались трёшка, один рубль и тридцать пять копеек мелочи.
  - Не густо! - насмешливо проговорил Берёза. Потом зло спросил мужлана: - Может, и мне показать карманы?
  - Да, - ответил пароходственник,
  "Вот сейчас и раскроется обман", - спокойно подумал Игорь.
  Берёза с презрением глянул на мужлана, вывернул свои карманы.
  Кроме сорока трёх копеек, там не было ничего, если не считать носового платка с вышитой каёмкой и огрызка карандаша.
  Затем унизительная процедура коснулась и девиц. У них денег не оказалось - ни в кофточках, ни в платьях. Так себе мелочь на транспорт, губные помады, "тени".
  Мужлан присвистнул от разочарования.
  Берёза издевательски посочувствовал ему:
  - Может, ты ещё, где побывал до нас, а? Смотайся ещё и туда. Ведь без башлей и не туда, и не сюда... А перед нами извинись! Ты был с Марой, вот с ней и разбирайся. Мы тут ни причём. Извинись!.. Так я говорю, Игорь?
  Пароходственник буркнул себе под нос нечто похожее на извинение, задом открыл дверь квартиры, мгновенно исчез.
  Спустя минут двадцать покинули квартиру Ильи Вернадского и они. Мара и Майя сказали обоим "До свидания!" и быстрой походкой, о чём-то совещаясь, пошли в центр города.
  Поравнявшись с витриной парфюмерного магазина, Игорь и Берёза снова увидели мужлана. Тот был пьян.
  - Подойдём-ка? - сказал Берёза.
  - Зачем? - равнодушно спросил Игорь.
  - Так вот, я облаю его, вдобавок возьму за гривок, приласкаю... - Ребром ладони он рассёк воздух: - Все эти манипуляции проведу на глазах у почтенной публики. И мне ничего не будет...
  - Так не бывает! - вскипел Игорь, - Лучше пойди, отоспись. Впрочем, если желаешь в лазарет на пятнадцать суток, то пжалста! Я тебя не держу. Ваше мнение, девочки? - Он обращался к достойным всяческих похвал двум барышням на выданье. Щебечущие, сияя глазами, они с неподдельным любопытством и беспечностью смотрели на белый свет.
  На Игоря барышни посмотрели как на чокнутого и не сочли нужным ответить.
  Ещё через несколько шагов Игорь заметил двух женщин. Одна из них горячо убеждала в чём-то подругу, Игорю показалось, что обе искоса поглядывают в их сторону. Проследив направление его взгляда, Берёза решительно направился к женщинам, ибо в искусстве "кадрения" он был великим умельцем.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 10
  
  ВЕРКА С НАГОРНОГО
  
  Он поймал себя на мысли, что его жизнь могла бы иначе сложиться, благополучнее, зажиточнее, если б убеждения Гиргишана о том, что человек должен сам вопреки здравому смыслу, бескомпромиссно в схватке с обстоятельствами, отстоять самого себя, найти своё лицо соответствовали реалиям. Вполне возможно, поэтому Игорь, очертя голову, ринулся в кадры Дунайского пароходства. По пути туда развернул такую деятельность в своём воображении, которая его, успешно окончившего ещё в юношеские годы курсы рыбмастеров и поваров при Рижском УЭЛе, продвинула его из повара ресторана "Голубой Дунай" в студента педагогического института.
  В реальной жизни, конечно, дальше должности повара в курортное местечко Лебедёвку на Чёрное море на подготовительный сезон дело не продвинулось.
  - Уезжаю, - сказал он Гиргишану. - В Лебедёвку, пока поваром, а там...
  - У тебя болезнь! - ухмыльнулся Гиргишан. - А какая знаешь?
  - Ещё сглазишь!.. Не вижу ничего плохого в том, что устроился поваром. Я ведь в своё время рыбачил на СРТ "Добеле" в Атлантике. И коком был, и рыбмастером, и матросом. Так что не привыкать к трудностям. А там глядишь...
  - Главное, ребята, сердцем не стареть, - пропел Гиргишан, пожимая ему руку, да так, что Игорь ненароком подумал, что кончится, так и не добравшись до Лебедёвки. Точно телепат, Гиргишан добавил, что Игорёк мало каши ел, потому и жидковат. Не потому ли и потянуло в повара. А там, действительно, глядишь, вместо социальных открытий, сногшибательных изобретений, нарастит себе нетрудовой мозоль, а к брюхатым, да с двойными подбородками у нас, в стране, особое доверие и чинопочитание
  - Ладно! Хватит насмехаться! - оборвал его Игорь, ни капельки не обижаясь, наоборот благодарен за предупреждение и клятвенно заверяя Гиргишана, что ни брюха, ни двойного подбородка у него нет, и, навряд, ли когда будут, - А ты приезжай! Обещаешь?
  - Лады!
  Обещание своё Гиргишан сдержал. Его появлению в пансионате Игорь радовался точно малое дитё мячику. Точно также подпрыгнул раз от радости. Но тотчас помрачнел.
  Он заметил, что Гиргишану в поле зрения попала одна деваха, щедро одарившая его приветливой улыбкой и дружеским подмигиванием.
  - Ты, - предостерег его Игорь, - будь с ней поосторожнее!
  - А что?
  - Она ведь не одна, а с бригадой строителей-отделочников из Рени. Бригада "Ух"! Так отделают, что ни мама, ни близкие, ни я, друг твой закадычный, тебя больше не узнаем.
  Гиргишан загоготал.
  - Ты чего? - вытаращился Игорь. - Что-то я не так сказал?
  - Мелко плаваешь, сударь! Ребятки эти так одна видимость. Все, по рожам видать, женатики, а она ничейная. Пальцем помани, с любым пойдёт.
  - Так уж я тебе поверил!
  - А ты попробуй!
  - Ты так поёшь, как будто сам уже с ней побывал.
  - Ещё нет, но надеюсь!.. Ладно, пойду, проветрюсь!
  После его ухода Игорь повёл себя посмелее с незнакомкой, которая без стеснения выпрашивала то стакан компоту, то хлеба, то зачем-то ей понадобилась кастрюля.
  - Такой товар, - попробовал Игорь к ней подкатиться, явственно намекая на пышные формы её тела, в обед, подавая ей тарелку супа с грибами, - и в малярах пропадает, - сам, кажется, смутился, покраснел от своей фамильярности с неќзнакомым человеком.
  А она ничего, блеснула озорно карими глазами.
  - И ты ничего! - томно проворковала она. - Пока я здесь, мой ненаглядный, не теряйся. Подходи ко мне, потолкуем!
  У Игоря, нежным взглядом, проследившим, как она уселась за стол к парням, сердце так и подскочило, вот только вот отчего, он и сам бы не смог при всём своём желании объяснить. Настолько её игривое обращение с ним было неожиданно. Он обвёл глазами парней. Странно! Все вроде не глухие, а никакой реакции на его заигрывание. Спокойненько сидят себе, обедают. Игорь тогда ещё не знал, что бедовая Верка дала зарок перед товарищами закадрить повара и, если холост - окольцевать. Через пару часов её бедовая подруга, поглядывая по сторонам, кокетливо сказала:
  - Она у себя. Ждёт!
  - Кто? - делая вид, что не понимает о ком идёт речь, - выдавил из себя пересохшими губами Игорь.
  - У, какой непонятливый, - грозя маникюрным пальчиком, стала девица объяснять, словно в любви кокетничая, как найти Верку. И какая она толковая баба.
  Игорь возмутился, как считал вполне резонно.
  - Почему Верка? А не Вера? Или Верочка?
  - Почему, почему? Откуда я знаю! Верка она, и есть Верка!
  Задал этот вопрос он и Вере, когда без особых усилий нашёл её в уютной комнате на втором этаже одного из пока ещё пустующих спальных корпусов пансионата. И всегда так, вместо того, чтобы понравиться даме сердца, стал распространяться перед Верой, как неудобно называть её Веркой, и о достоинствах большого друга Гиргишана. К стати неженатого и обеспокоенного холостяцким своим положением. Тем самым намекая, что есть шанс "убить медведя".
  - А почему вы не пришли вместе?
  Вот этого и сам не понимал, действительно, почему?
  - Видишь ли, разминулись мы, - конечно, приврал малость, просто утаил правду от Гиргишана, и не сказал куда идёт.
  - Таак, ну, а сам, женат или как?
  - Ах, это сладкое слово "свобода!" - воскликнул он, выдавая себя.
  - А ты ничего! - вдруг прошептала скорее для себя Вера, точно уясняя, что женатый человек для неё потерян раз и навсегда. И ей, видимо, не хотелось в это верить. Обвивая его руками, притянула к себе. Вот этого он и не ожидал. Что ей пришло на ум? Только, не успел Игорь опомниться, как его губы обжёг страстный поцелуй. - А теперь иди! - добавила она, подталкивая его к двери. - Иди, и приведи мне своего друга. Так и скажи, что у меня к нему большая любовь! И не только платоническая, как к тебе.
  Чего только не сделаешь ради прекрасного пола! Он, сколько в нём было сил, припустился за Гиргишаном.
  - Прямо, сейчас? - опешил Гиргишан, улавливая подвох, что его разыгрывают.
  - А когда же ещё?
  Игорь довёл его под понимающими взглядами двух женщин маляров, посторонившихся, чтобы их пропустить в корпус. Игорь остановился и прошептал, точно его могли услышать кроме стен ещё кто-то, что было нежелательно.
  - Дальше сам! - и указал на дверь.
  Гиргишан потоптался нерешительно перед дверью, всё, оглядываясь на Игоря, который знаками и жестами подбадривал его. Наконец, он решился, постучав предварительно, вошёл, плотно прикрывая дверь. Игорь подождал немного, но он не вышел. Осторожно подошёл к двери. И в этот момент щёлкнул ключ, делая обороты. "Заперлись!" дошло до него. И ему так стало неудобно, что торчит перед запертой дверью, за которой мужчина и женщина, средь бела дня, не зная друг друга, интимничают. В коридор вошёл ещё представитель мужского пола, здоровяк и направился к двери. У него, хотя он и не трус так и подпрыгнуло сердце. "Ну и влип! - мелькнуло у Игоря в голове. - Сейчас дурь выбивать будут!" Но ничего подобного не произошло. Подойдя, мужчина потянул на себя ручку дверей, протянул понимающе:
  - Заперто.
  Игорь хотел его сразу спросить, что он понял. Но не успел, парень сам заговорил:
  - И сам женился бы на Верке, если бы не женат был. Да, на тебе, земляк, и лица нет!.. Понимаю! Понимаю!
  - Ничего, ты не понимаешь! - отрезал Игорь, засовывая руки в карманы брюк, рванулся к выходу.
  - Ну, не скажи! - пронеслось ему вдогонку. Как только не бесился он, Гиргишан так и не появился ни в тот день, ни в полночь. Игорь знал, где он. Но не решался туда пойти. Не пришёл кавалер и на завтрак. Тогда под многозначительными взглядами маляров мужчин и женщин, он ринулся на его поиски.
  Постучал в дверь, в которую вчера он вошёл. Тщетно прислушивался.
  - Если к Верке, - услышал знакомый голос за спиной. - Так её нет!
  Так и есть тот здоровяк.
  - Да не она мне нужна!
  - Понимаю! Понимаю! - доставая ключ из заднего кармана брюк, воскликнул молодой человек, жестом приглашая пройти в комнату.
  Повинуясь, Игорь вошёл. Десятилитровая бутыль на полу, наполовину опорожнена. Он повернулся уходить, так как не увидел ни Гиргишана, ни очаровательной хозяйки.
  - Обижаешь! Не успели познакомиться, а уже собрался уходить, - загородил ему дверь парень. - Давай вмажем! Так сказать за знакомство.
  - Признаюсь, - откровенничал Игорь, - по тем незапамятным временам приходилось в подобных случаях опорожнять предложенную тару, но всем своим существом я внутренне противостоял мертвящему бытиё губительному процессу употребления горячительных напитков. Считал, не к чему втягиваться!
  Борис, так звали парня, придерживался другой философии. С опорожнённым стаканом "зайбера" язык у него развязался в нужном направлении.
  - А что? - сказал он, когда Игорь присел на краешек стула у двери. - Верка баба исправная, целка (девственница), так сказать. Со справкой гинеколога. Ни разу не была замужем. К тому же приплюсуй - работящая, в Гидроморстрое на хорошем счету. Мужика я рассмотрел ещё в столовке. Мужик ничего. Приплюсуй - холост. Чем не пара на всю жизнь до гробовой доски? Ну, норок! (На здоровье!)
  И прежде чем я раскрыл рот, он опорожнил второй стакан. И стал наполнять его для меня вином из банки.
  - Уж не женить ли его собрались? - вслух изумился я своей догадке, смутно соображая, в какую историю мы попали.
  - А ты, земляк, догадлив.
  - А сейчас они где?
  - Где молодым полагается быть, а? - добродушно рассмеявшись, Борис протянул мне до краев наполненный стакан. - За новобрачных!
  Была, не была! И в тот день впервые, кажется, в своей жизни я набрался до чёртиков. К счастью, начальства в Лебедёвке не было. Не сезон. И всё обошлось. Маляры, глядя на меня, покатывались со смеху.
  - Умора, а не повар!
  Но мне, признаюсь откровенно, было не до смеха.
  - Как же так! - досадовал я. - А ещё друг называется! Не поставил в известность меня, не посоветовался, так сразу, не зная человека, очертя голову бежать в загс. Разве так можно?
  Борис, любивший поесть "на халяву", сочувственно похлопывал меня на кухне по плечу как давний приятель, а когда рука соскальзывала, приговаривал:
  - Понимаю! Понимаю!
  - Отстань от меня! - раз сказал я ему, когда мне его "понимаю!" надоели до чёртиков. Мозг мой разгорячённый вином был в беспомощном состоянии предпринять какое-либо решение.
  - Разве я не понимаю! - сказал Борис, воспринимая мою обеспокоенность как нежелание потерять Веру. - Верку потерять! Значит не судьба. Когда разведёшься, положись на меня. У нас в Ренях девахи - пальчики оближешь! И все целки, так сказать, холостячки!
  - Да, не надо мне никакой девахи, - горячился я в своём бессилии, узнать что-нибудь о местонахождении Гиргишана и Веры.
  Никто этого не знал, а может, знали, да молчок.
  - Понимаю! Понимаю! Тогда, зачем к Верке приходил?
  Сколько сил, энергии, в конце концов, здоровья я вложил в Бориса, но, очевидно, из моих путаных объяснений, что у Гиргишана уже есть жена, он так ничего не уяснил для себя и не сделал никаких выводов.
  Через неделю, я был в Измаиле, заехал к Гиргишану. И вот что он рассказал.
  "Веришь - никакой близости!"
  Честь по чести подали они заявление в Ренях в загс, по поводу памятного события кутнули в местном кабаке. Весело пролетел вечер. Хотели везти его к её близким и родным в село Нагорное, да он запротестовал. Не готов, мол, ещё. Существенная разница в возрасте!.. Надо на трезвую знакомиться. Отоспаться надо. А куда? В гостиницу! Устроили без проблем. Закрылся он и размышляет: "Где я? И что со мной происходит?" Трогает себя, он ли это? Вроде он. Вот как набрался, а может чем напоили?
  Но ум Гиргишан никогда не пропивал, а тут и в загсе побывал, и его уже любят самозабвенно. Так сказать, любовь с первого взгляда! Только так, как и положено любить. На всю оставшуюся жизнь!
  Погасил свет, прислушался. За дощатой перегородкой кто-то злорадствовал по поводу женщин.
  "Сам читал? - спросил другой голос, помоложе. - Как же рассказ с такой тематикой как проституция опубликовали?" - "Это ж перевод с английского!" - "Ааа!.. Валяй!"
  Рассказчика увлёк, очевидно, сам смысл повествования. Как бы то ни было, Гиргишан заслушался, хотя и устал от впечатлений и выпитого. И что интересно, почему-то спать расхотелось. И вот что он услышал.
  "Живет в Нью-Йорке состоятельный журналист в шик модерн этаком отеле. День, другой. И вдруг захотелось ему развлечься. Задумано-сделано! Выбрал номер заведения ширпортреба, - на этом месте рассказчик захихикал, - сам понимаешь какого! И приглашает избранницу на вечер к себе в номер.
  Приезжает красотка. И умна, и стройна, и мила. Вдобавок талантлива. И танцует и поёт. И сварганить ужин на комфорке мастерица.
  Дошло дело до главного. До того, для чего он её пригласил. А он, журналист-международник, глазеет на неё. И вдруг родилась у него в голове сумасбродная мысль: падшую красавицу на путь истинный наставить". - "Он, что рехнулся! - вставил слушатель. - Это и лейтенанту Шмидту не удалось".
   - "Только без комментариев! - потребовал рассказчик, грубо и со знанием дела, вернее того, что из них двоих первая скрипка отводилась ему. - Так вот, вместо дела, журналист, расчувствовавшись, понёс ахинею про свою маму, отца, и ещё что-то душещипательное, что по его понятиям должно тронуть самое чёрствое сердце. Словом сделал всё, что мог, чтобы, расположить её в своих что ни есть самых гуманных к ней отношениях. Сделал ей предложение. И тогда она, вся в слезах, дала обет быть верной только ему одному. Порвать с той жизнью, которую вела. И оба они были на седьмом небе от счастья, что встретились. Разумеется, никакой близости не было и в помине". - "И что в итоге получилось?" - "Просил ведь, не перебивать!.. А у него был друг..." - "Всё! Всё! Можешь не продолжать! И так понятно!" - "Пари, что не знаешь, что было дальше!"
  Слушатель не разгадал конца истории. Сдался на милость победителя.
  Из дальнейшего следовало, что близкий друг жениха, то же журналист по профессии, высмеял такое решение. Теоретически, заявил он, так может быть, а на практике идеала нет. Подведёт под монастырь. Решили проверить на деле. Поселился смазливый скептик в том же номере, где был невестой дан обет верности. Нелегко было заполучить девицу, всё же дозвонился он в то заведение, обещали прислать. И вот она перед ним гордая своим решением выйти замуж за достойного человека. Стать на путь истинный. Объясняет, что не может скрасить его вечер. И тогда он пускает в ход последний аргумент - деньги.
  "Нет! Нет!" - говорит она ему.
  "Об этом никто не узнает, слово чести!.. Хорошо! - соглашается он с её доводами. - Приляг на кровать! Я полюбуюсь! Посижу здесь, где сижу!"
  Но кто устоит перед чемоданом ассигнаций? И она раздвинула ноги..."
  Уже за полночь, наконец, голоса затихают. Оба собеседника единодушны в одном - деньги всё могут, проститутку, как и "горбатого только могила исправит!"
  "И Верка моя хороша, и стройна, и мила!" - протрезвел Гиргишан от внезапного наслоения мрачных мыслей. С неприязнью стал он думать обо всей этой истории со скоропостижной женитьбой. Нагуляются, приживут ребёночка, а ты, как "козёл отпущения", паши на производстве. Снабжай, воспитывай.
  - Нет! - заревел он. - Нет! Ещё раз нет! Не бывать этому!
  Когда веселая компания собралась у гостиницы, посыльной, деликатный парняга с ямочками на щеках, и ввалившимися глазами от бессонной кутерьмы, развёл руками, объявив, что жених исчез бесследно, Верка прослезилась:
  - Как же так! Как же так! Поверила! Хорошо, что не доверилась прохвосту!.. - только и произносила она.
  Вникать же в происходящее глубоко ни у кого не было желания. Все ещё не отошли от застолья.
  Компания подхватила её, как будто ничего и не случилось. Через полчаса она жила своей прежней жизнью, вроде и не было ни какого заявления в загс.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 11
  
  КОКРОУЧ
  
  
  1
  Судьбе было угодно отправить безработного Гевашева на самый край земли - Харасавэй, и он на два года распрощался с любимым английским языком.
  Ребром, во весь рост, встал каверзный вопрос: быть или не быть семье?.. Доходное место на Ямале - поваром у монтажников - оказалось не таким уж доходным, как представлялось воспалённому воображению. Надежда на то, что Наташа, получая с Ямала солидные денежные переводы, смилостиќвится и разрешит проводить на дому эксперименты с ускоренным обучением студентов английскому языку, рухнула бесповоротно. Дело в том, что Гевашев имел неуживчивый характер, не мог терпеть никакого принуждения и обезличивания его натуры. Он хотел быть социально значимой личностью, а Наташа не признавала этого. Вот тогда-то Гевашев, ссылаясь на распухшую ногу, разуверился в якобы огромных заработках на Севере - и рванул с Ямала в родной южный город. И там опять, обивая пороги в поисках работы, неизменно слышал в ответ приторно-вежливую фразу: "Вакансий в городе нет, и не предвидится на ближайшие десять лет". Ничего не оставалось, как снова искать на периферии работу. Но почему для всех выпускников работа в Измаиле есть, а для него не предвидится? Так и оставалось не только загадкой, но и проблемой.
  В понедельник он с зубовным скрежетом заставил себя войти в кабинет завгороно. Вопреки ожиданию, вместо ненавистного бюрократа в штанах увидел миловидную даму. Он знал её раньше как инспектора гороно. "А я, теперь понимаю, о каких переменах сообщала в письме моя мама", - с теплотой подумалось Гевашеву.
  В нескольких фразах он изложил суть просьбы.
  - Документы при себе? - спросила дама.
  - Я зашёл как бы случайно, - сказал Гевашев: - При себе только паспорт с пропиской.
  - В последнее время кем работали?
  Гевашев с принуждённой улыбкой промямлил:
  - На Севере работал, не по специальности...
  Ему было неловко упоминать о том, что работал поваром.
  - Ради семьи человек, куда только не едет, - чуть усмехнулась дама. Помолчав, неожиданно спросила: - Пойдёте в Ново-Некрасовскую школу?
  - Простите! Какое отношение имеет к гороно Ново-Некрасовская сельская школа. Моя семья живёт здесь, в городе.
  Пропустив его ответ, мимо ушей, она повторила:
  - Так пойдёте?
  И как бы невзначай опустила руку - довольно жилистую - на телефонную трубку.
  У Гевашева, истосковавшегося по школе, блеску любопытных детских глаз, вырвалось нечто нечленораздельное, но понятное даме, поскольку соискатель работы закивал утвердительно. Сердце у Игоря наполнилось ожиданием часа, когда ему доверят обучение подрастающего поколения. Казалось, все прожилки и нервы его существа смеялись и восторгались.
  Спустя полчаса он лепетал матери:
  - Мама, мамочка, меня, кажется, берут! Неужели есть на белом свете справедливость!?
  - Гурского сняли, - сообщила мать.
  - Да ты что-о?! А не знаешь, почему освободили от должности?
  - За махинации с визами.
  - И чего Гурскому не хватало? М-мда, бытиё, по Марксу, определяет сознание. Должность была весьма приличная, везли и несли ему и в мешках и сумках... Выходит, всё мало было!
  - Таких, как Гурских, в масштабах страны миллион, - сказала мать... Тут послышался звонок.
  - Не Вадим ли пожаловал к тебе?
  - Скорее всего, он.
  Обрадованный Гевашев выскочил в коридор.
  - Входи, входи, ты ведь свой, нашенский, как говорят! Ну и что, если мама дома? - засмеялся Игорь, глядя на Вадима, который попятился, было, к выходу: - Ты, вот, не веришь, ничему и ни в кого не веруешь, а силы-то природные услышали мои просьбы. В школу берут меня.
  - Радоваться ещё рано, - одернула сына мать, ещё документы свои не показывал. Когда увидят, что дисквалифицировался, могут и не взять на работу! Намотай это себе на ус и не зарывайся.
  Вадим заверил её:
  - Возьмут, возьмут Игоря!.. А я думал, что ты в отпуске.
  - Видишь, мама? Он верит в меня, ценит моё дарование.
  Одноэтажная беленая школа, с буквой "Г" на высоком чёрном цоколе вблизи Дуная, встретила Гевашева настороженной тишиной. Он посмотрел на часы: урок только начался. Ему захотелось вновь услышать безудержное веселье школяров, их ребячий визг и восторженный смех.
  Во дворе к нему подошла женщина с приятным лицом:
  - Вы к кому? - спросила грудным голосом.
  - К кому же ещё, если не к вам? - полушутливо ответил он.
  - Я не директор и даже не завуч, - сухо отпарировала женщина.
  - А разве только к ним приходят? - деланно удивился Игорь: - В таком случае примите мои соболезнования. От души сочувствую: вы так одиноки.
  Женщина оценила его юмор, понимающе улыбнулась. И Гевашеву стало легко. Касаясь друг друга плечами, они подошли к входным дверям. Женщина остановилась. Оценивающе взглянула на Гевашева; то ли пройти первой, то ли его пропусќтить? Выбрала первое и со словами "я проведу вас" вошла в коридор. Затем толкнула другую дверь и провела Игоря к директору.
  Он увидел высокого старика, похожего на сказочного персонажа Кощея Бессмертного. Тут Гевашев вместо "здравствуйте!" развязно сказал, имея ввиду бритую голову:
  - Если я не ошибаюсь, вы из одной бригады с Григорием Ивановичем? Судя по внешности и возрасту.
  Директор так и впился своими глазками-буравчиками в лицо Гевашева.
  - Каким ещё таким Григорием Ивановичем? - спросил он.
  - Ну-у, работать в школе и не знать, кто есть Григорий Иванович... Прославленный герой Гражданской войны! Мне неловко за вас... Как вас по имени-отчеству величать? Впрочем, ещё будет время познакомиться.
  Так и не представив Игоря, женщина коротко сказала:
  - Он к вам.
  Директор смотрел на "соискателя места" немигающим взглядом. "Инспектор, что ли? - думал он: - Да нет! Вроде непохож".
  - Я вас слушаю.
  - Зачем же так официально? - насмешливо заметил Игорь Васильевич, рассматривая казённые атрибуты учительской, Два окна на сельскую улицу - большие и дающие много света. Занавеска в углу: ясно и первокласснику, что там преподаватели наводят "марафет" Расписание уроков, длинный стол с венскими стульями, портрет учителя и вождя советского народа Владимира Ильича Ленина на выбеленной стене. Простые, гнутые венские стулья пришлись ему по душе. Гевашев посмотрел на голову женщины, склонившуюся над ученическими тетрадками, и понял, что ему без этой школы не жить.
  - Мы пройдём с вами в кабинет, и я покажу вам свои документы, - сказал очень вежливо Игорь Васильевич: - Красный диплом выпускника пединститута, характеристики, рекомендации. И только от вас будет зависеть - быть мне или не быть преподавателем английского языка в Ново-Некрасовской школе? Если быть, то я, со своей стороны, готов к труду и обороне любимого отечества.
  Директор улыбнулся, отечески обнял Игоря большими заскорузлыми пальцами за плечи. Подержав так несколько секунд, строго взглянул в глаза:
  - Хорошо!.. Так и сделаем.
  В кабинете Игорь Васильевич предупредил директора, что вёл себя несколько странно лишь для конспирации.
  - Пусть учителя думают, что вы приняли меня в школу как вполне достойного человека. Что же касается истины то меня ни в одну школу, почему то не берут. "Недостоин, - говорят злые языки, - работать в школьном коллективе".
  Директор помрачнел, несколько раз перелистал трудовую книжку учителя, тихо пробормотал:
  - Понимаю, понимаю... Но, увы!..
  Гевашев опередил его:
  - Не верьте бумажкам! На деле проверьте меня. Любые задания - уроки ли, ремонт, стенгазету - всегда, пожалуйста.
  - На занятиях у вас как? - спросил директор: - Дисциплина есть?
  - Полнейшая тишина, - ответил Игорь Васильевич.
  Спустя время, он, не чуя под собой ног, мчался домой: "Итак, принят! Больше я не тунеядец, не праздношатающийся лентяй, а вполне благополучный человек с приличным учительским заработком".
  Примерно через неделю та самая женщина - её звали Евдокия Петровна - попросила нового учителя английского почитать её сочинение на тему "Социальный портрет молодого рабочего Страны Советов". В сопроводительном письме на имя знакомого редактора журнала она писала:
  "Уважаемая Лидия Ивановна! Это ещё эскиз, а не законченный труд. По какому пути предполагаю двигаться? Предполагаю опросить несколько групп рабочих, в которых чётко высвечены грани современного человека труда, Одного из таких рабочих - Героя Социалистического Труда - необходимо привлечь на страницы журнала, как постоянного собеседника, комментатора и консультанта. Он имеет громадный практический опыт, и что немаловажно - до сих пор не отделяет себя от массы рабочего класса, который сделал Героя таким, каков он есть".
  К письму приложен был отпечатанный на машинке текст:
  "СОЦИАЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ МОЛОДОГО РАБОЧЕГО
  Какой он всё-таки наш рабочий в свете уроков правды?
  Я вижу три измерения, делающие изображение рабочего объёмным.
  Во-первых, в чём он придуман, приукрашен, упрощён и подогнан под размер позолоченной рамки?
   Во-вторых, каков он есть на самом деле?
  И, в-третьих, каким может и должен стать?
  Исходная точка сочинения - судьбы десятерых рабочих.
  Далее были перечислены фамилии этих заслуженных людей.
  Каждая из судеб даёт богатейший материал о прошлом, настоящем и будущем рабочего класса страны - в свете уроков правды, преподанных народу с высокой трибуны ХХV съезда КПСС.
  Однако характер и судьба, сколь ни глубоки они, не самоцель, а лицо времени, короткий отрезок из жизни нашей молодёжи, комсомола, наконец - всего общества, переломным пунктом в развитии коего будет, несомненно, признан ХХV съезд партии.
  Цель моего скромного труда, - вдохновенно творила Евдокия Петровна, - показать, как через рабочих и их участие, или неучастие наша Родина преображается в экономике, психологии, нравственности и отношении к общественно-полезному труду. Вот главный объект моего анализа! Здесь хорошо видны корни, из которых вырастает новый ствол будущего".
  Довольная, что её сочинение получилось на славу, как она несамокритично полагала, Евдокия Петровна попросила Гевашева прокомментировать его. Что ж, Игорь Васильевич вполне справился с поставленной задачей. Сработала в немалой степени отличная акустика помещения учительской. Сначала он солидно отрекомендовался директору - в присутствии двух педагогов и завуча - как внештатный корреспондент трёх газет. Это соответствовало правде: к этому времени в газетах были напечатаны и его статья и репортажи с горячих точек города.
  - Стоящая ли вещь вышла у автора? - без энтузиазма начал Гевашев: - Увы! Эскиз сочинения туманен, а обрисованный портрет молодого рабочего - схематичен. Совсем не таким вижу я мысленным взором нашего человека от станка. Сам я больше тяготею к бунтарству, как выражаются плохие газетчики.
  Вслед за этим кратким заявлением последовала исповедь Гевашева. В ней он высказал всё, что накопилось или перегорело в душе за два года скитаний в поисках социальной справедливости.
  Уже после этого покинув учительскую, Евдокия Петровна едко заметила Игорю Васильевичу, торопившемуся на урок по расписанию:
  - Всё дело, Игорь Васильевич, в самом человеке, ибо он и только он - творец собственной судьбы. И надо обижаться не на общество, а на себя!
  Посмеиваясь, она отошла, Игорь хмуро смотрел ей вслед. Она была какая-то гладкая, довольная своим благополучием, как его понимала. "Убого ваше понимание жизни, Евдокия Петровна!" - мысленно закричал он. И вошёл в свой класс.
  Тридцать восемь пар разноцветных глаз пристально уставились на учителя. "Сейчас я покажу вам, семиклассники, кто такой Игорь Васильевич Гевашев, и что значит английский язык", - самодовольно подумал он.
  - Садитесь! - скомандовал Игорь Васильевич. Его не послушались: класс продолжал стоять.
  - Садитесь! - повторил он, не понимая, что происходит.
  - Please! "Плииз!"... Ответьте нам, товарищ преподаватель, - обратился к нему очкарик, не называя по имени-отчеству. На лбу у школяра была чёлка: - Как будет по-английски...
  - Потом, потом, - прервал ученика учитель. Только сейчас он заметил у того в руках лупу и толстенный словарь.
  - Нет, сейчас скажите! Не пытайтесь увильнуть.
  Не сдерживаясь более, Гевашев закричал:
   - Что я вам должен сказать?
  Очкарик ухмыльнулся:
  - Как будет по-английски "таракан"?
  - Какой таракан!? - опешил Игорь Васильевич: - Конечно, я знаю немало историй о клопах, мухах, тараканах и прочей нечисти. Но у нас плановый урок и своя тема, понятно?
  Класс недовольно загудел. Разгорелся спор: одни отстаивали Гевашева, правда, таких было меньшинство, другие твердили: "Да он не волокёт в английском языке. Небось, диплом приобрёл по блату!
  В выяснении отношений незаметно прошёл весь урок. Однако и спасительный звонок не спас Гевашева от очкарика и его сторонников.
  Очкарик выскочил из-за парты, обогнал Игоря, желавшего как можно скорее уединиться, загородил путь.
  - Ну, что ещё у тебя? - терпеливо спросил Игорь Васильевич: - Ну, валяй!
  Вместо очкарика затараторила смешная девчонка с красными щёчками и косичками:
  - Игорь Васильевич, а вы спросите у него, кем работает отец?
  - Действительно, кем? - попался на удочку Гевашев.
  - Мой папа, - солидно ответил очкарик, не смущаясь поведением притихших одноклассников, - лет пятнадцать как работает трансформатором.
  - Как это!? Не понял, объясни, - попросил Игорь Васильевич.
  - Двести двадцать получает, а мамке отдаёт сто двадцать семь. - Очкарик огляделся по сторонам: - Любезные мои современники! - озадачил он всех. - Что мой папа делает на остальные деньги?
  - Гуди-ит!.. - хором закричал класс. И все истошно захохотали.
  Игорь Васильевич осознал, что его высмеяли. Эта мысль так пронзила его сердце, что он, как пробка из бутылки шампанского, вылетел из класса. Бегом ринулся в учительскую. Однако по ошибке вместо учительской комнаты ворвался в кабинет директора, не обратив внимания на протест секретаря.
  - Чёрт знает, что это такое!.. - завопил он, не совсем понимая, как себя ведёт.
  Директор холодно спросил Игоря Васильевича:
  - Что-то случилось? Надеюсь, вы никого за шиворот не выволакивали из седьмого "б"?
  Гевашев поостыл и сконфузился:
  - Извините!.. Мне надо было в учительскую.
  Он сделал попытку улизнуть.
  - Понимаю, понимаю, - заметил иронически директор.
  - Ни чёрта вы не понимаете!.. - Игорь Васильевич словно взбесился, отупев от приёма, оказанного школярами. - Скажите, как в такой обстановке вести урок? - более не сдерживаясь, заорал он: - Они же за человека меня не считают!
  - Успокойтесь, - попросил директор; - Остыньте немного. Я разберусь...
  - Знаю, как вы разберётесь. Значит, заявление на стол?
  - Пока не надо, - сказал уравновешенным голосом директор: - Потерпим вас до конца учебного года.
  - Спасибо, - поблагодарил Игорь Васильевич, приходя в себя. - Ещё раз извините.
  Директорское утешение смахивало на милосердие и прощение.
  Тем временем давно прозвенел звонок на урок, в школе стояла тишина. Восьмиклассники, молча, ожидали преподавателя английского языка.
  Не успел учитель войти в класс и поздороваться, как вслед за ним пожаловал и директор, молча, уселся на последней парте.
  С того дня так и повелось: на уроках Гевашева обязательно кто-то присутствовал, включая и родителей воспитуемых. Игорь привык к этой опеке и делал своё дело: учил школяров языку, которому сам мало посвятил времени в институте. Иначе говоря, плохо владел английским. Что касается Евдокии Петровны, то при каждом удобном случае она подбадривала Гевашева, но делала это тайком от учителей.
  Наступивший февраль дал знать о себе метелями и снегопадом. "Вроде дом родной недалеко, а добраться до школы - целое испытание, - размышлял Игорь Васильевич, жалуясь Евдокии Петровне: - Автобусы не ходят, приходится выползать на Болградскую трассу после уроков, чтобы попасть домой. А утром хоть караул кричи, а вовремя быть в школе обязан".
  Уроки он проводил бодро с энтузиазмом.
  - Английский язык довольно прост, - вещал он притихшим ученикам: - Нет спряжений, нет и склонений...
  Вдруг он запнулся. Вероятно от того, что Евдокия Петровна, присутствующая на занятии, глядела на Игоря Васильевича как-то очень странно: будто решала в своей душе некую головоломку типа "довериться ему или погодить". Растерянный Гевашев насильно улыбнулся ей. Лицо Евдокии Петровны тоже просветлело, она ответила улыбкой - загадочной, но ему как мужчине понятной.
  - Дело, ребята, не в произношении, - продолжал Игорь Васильевич, смутно сознавая, что, как раз напротив, всё в языке англичан зависит от произношения.
  Никакой методики у него не было в помине, однако экспериментатор продолжал отстаивать право на собственную методику обучения английскому языку. Честно говоря, никакой особой методики у него не было. Был некий эскиз, невидимый глазу. Однако эскиз существовал в душе Игоря, - и как ни странно, он интуитивно помогал преподаванию. К концу месяца класс заревел от восторга и выразил горячее желание изъясняться по-английски.
  - Только так, друзья, вы сможете овладеть "инглиш", - сказал растроганный Гевашев: - Как получается, так и читайте, и произносите!
  Класс не обнаружил в своей среде ни единой чёрствой души, которая не аплодировала бы Гевашеву, и решил: "Мы готовы и в классе, и внеурочно - в кружке английского языка - бескорыстно служить прогрессу знаний".
  После занятий учителя догнал - ученик десятого класса "А", с которым он успел подружиться и даже консультировал его по гипнозу. И радовался, когда тот успешно на малолетках демонстрировал своё умение усыплять.
  - Игорь Васильевич, а регрессу вы не хотите послужить?
  - Не понял! - отрезал с ходу тот. И прибавил шагу.
  Станислав не отставал.
  - Вы не так меня поняли, Игорь Васильевич. Я имею в виду другое. О чём вы так убеждённо говорите, на практике неосуществимо!
  - Как это так? - замедляя шаг, резко повернулся к Стасу учитель: - Поясни!..
  - По вашим понятиям, люди многого достигнут, если захотят. А я утверждаю: это сказки в тёмную, дождливую ночь.
  - А что же не сказки? - настаивал на ответе Игорь Васильевич.
  - Один ваш ученик по имени Федя прекрасно усваивает по вашей методике англоязык, но жизнь обрекает его вместо служения наукам стать паровозным машинистом.
  Гевашев действительно знал способного "англичанина" Федю, однокашника Стаса. У него были все данные стать полиглотом. Когда сказал об этом, Федя пожал плечами: "А зачем мне быть полиглотом?! В институт поступать я не собираюсь. Разговаривать свободно на английском языке в нашем селе не с кем. Так что не уговаривайте: заниматься в кружке не буду. На аркане туда не затащите!"
  - Неверно смотришь на жизнь! - с досадой воскликнул Игорь Васильевич: - Но я верю, что истинное понимание придёт с взрослением к тебе. Человек не рождён заранее, быть ни машинистом, ни поваром. Я, например, был и поваром, и ещё бог знает кем...
  - Каждому своё! - сказал Стас.
  - Не повторяйте лозунг, начертанный нацистами на воротах Бухенвальда, как попугай! - резко возразил Гевашев: - Лучше пораскинь мозгами. Что за чепуху городишь? И ребёнку понятно, что каждый человек рождён для больших дел. Но за суетой будней, разрешая с трудом разрешаемые проблемы бытия, об этом не думает.
  - Правильно, Игорь Васильевич! - охотно подтвердил Стас.
  - Вот и объясни всё это одноклассникам.
  - Зачем им это? - удивился Стас:- Каждый из нас материально обеспечен по милости деловых родителей. Нам остаётся лишь приумножать их капиталы. Для претворения вашей теории "раскрепощённой от гнёта бытия личности" нужны фанаты, подобные вам. Разве не так? Здесь, в городке на Дунае, или в зачуханном селе как наше таких фанатов, нет, и не было. Надеюсь, никогда не будет.
  На что Гевашев сухо предложил:
  - Знаешь что - потолкуем лучше о других вещах.
  Стас улыбнулся и съехидничал:
  - Нравится вам Дуняша?..
  Чтобы погасить раздражение от неудачного разговора, Игорь Васильевич заметно расслабился и по-свойски допросил Стаса:
  - Новая киска, что ли объявилась в Ново-Некрасовке?
  - Да нет, я имею в виду Евдокию Петровну. Завуча по воспитательной части.
  -Так и называй по имени-отчеству!
  - Для вас она Евдокия Петровна, а для нас - просто Дуняша, - засмеялся Стас.
  - Для кого это "нас?" - нахмурился Игорь Ваќсильевич, с удивлением ощущая, как участилось сердцебиение.
  - Ну, для меня, например... - Стас замялся: - И ещё для одного человека.
  - Кто он? Назови по имени!
  - А что вы заводитесь, Игорь Васильевич?! Вам-то она кто? Не жена ведь. К чему такое волнение... Кстати, знаете, где она сейчас?
  Игорь Васильевич опешил, не ожидая от подопечного такой осведомлённости.
  - А ты знаешь?
  - Лежит косая вдрызг в одном хлеве, - ответил Стас.
  Игорь Васильевич не верил собственным глазам, когда они пришли в какой-то двор. Стас нырнул в хлев, торжественно вынес оттуда на руках Евдокию Петровну. Гевашев машинально посторонился, вслед за ним вошёл в комнату. Стас сбросил завуча, как полено, на кровать.
  - Поаккуратнее нельзя было? - сказал изумлённый Игорь Васильевич.
  Не отвечая ему, Стас наклонился над Евдокией Петровной.
  - Скажи, моя радость, хотелось бы тебе увидеть Игоря Васильевича? Отвечай вразумительно!
  Гевашев оторопел от подобной развязности ученика десятого класса. Но, что он мог сделать с парнем, столь опытным в сердечных "делах"? Лишь зло подумал: "Нет, Стас, не своей ты умрёшь смертью". Отойдя немного от злости, он смирился с позором завуча, ибо видел; Евдокия Петровна мило разговаривает с симпатичным Стасом.
  - Ну, светик, скажи, - говорил Стаc: - Тебе хорошо со мной?
  - Да! Да!
  - Видишь теперь? - спросил Стас учителя: - Ей хорошо с нами. А тебя, простите, вас, она не желает созерцать.
  Гевашеву нестерпимо хотелось заехать ему в морду, но он вовремя сдержался, опасаясь, что в соседней комнате мог оказаться один, а может, несколько дружков Стаса.
  - Не желает видеть меня? Ну и пусть, - смиренно сказал Игорь Васильевич и, рванул к двери, так и не попрощавшись. На остановку он успел прибежать до подхода автобуса. Уже сидя в нём, погрузился в привычный самоанализ. "М-мда, теория одно, а практика жизни - совсем иное! Люди предстали без масок. Но, это тоже не открытие". И корил себя в том, что во время не рассмотрел в Стасе проходимца, а доверился ему.
  Дома Игоря ждал сюрприз в почтовом ящике - письмо из интерната, в котором он ухитрился продержаться воспитателем около двух месяцев.
  "Здравствуй, Васильевич! - писал его коллега по интернату Андрей:
  "С ходу выдаю тебе сенсацию, точнее - ситуацию, которая сложилась в нашем заведении после твоего отъезда. Вся клика в тот день была на приёме у заврайоно. Не знаю, в каком аспекте шла там беседа. Однако на следующий день директор позвал меня и велел принимать функции преподавателя "инглиш" и воспитателя шестого "б" класса. Уроки же английского вести с полными классами.
  На мой вопрос "какое решение принял района относительно тебя?", директор сказал: "Гевашеву предлагают полную нагрузку в Ново-Елизаветинской". По этому поводу районо уже заготовил приказ. Если ты хочешь работать в Ново-Елизаветинской, срочно выезжай в Ширяево, бери этот приказ и начинай работу. О станице Ново-Елизаветинской я тебе рассказывал. Директор школы там мужик хороший. Обстановка спокойная, не то что в интернате. У нас работать всё равно не смог бы! Да и сам прекрасно об этом знаешь. Свою трудовую книжку я не намерен пока сдавать куда-либо, так как, возможно, придётся в скором времени воскликнуть: "Карету мне! Карету!"
  Насчёт зарплаты тебе за отработанное в интернате я говорил в бухгалтерии. Тебе оплатят не только за отработанное, но даже прогулы. Для этого ты должен прибыть сюда лично. В крайнем случае, напиши доверенность на моё имя. И я пришлю тебе деньги по почте.
  Наносить же визит заврайоно, как ты просил, нет никакого смысла: вряд ли разговор с завом поколеблет в нём представление о тебе, созданное нашими "руководителями". Осмеливаюсь дать тебе один совет: лучше не связывайся с Ширяевским районо! Если не получится, езжай в Ново-Елизаветинку. С годик можно поработать и там. Ввязываться в дебаты с нашим начальством не стоит. Ничего это не даст кроме нервотрёпки. А там смотри сам, Игорь Васильевич. Ребята спрашивают о тебе. Ты получил от них письма? О разговорах в педколлективе насчёт тебя писать не хочется: рутина, как и прежде, все - сволочи.
  Пиши! Буду рад узнать, что у тебя всё хорошо. Баба Люба благодарна тебе. Камни у неё из почек повыходили с мочой по твоему совету: пить чай из крапивы. Говорит, что ты ей ничего не должен за квартиру. Она знает о происшедшем. Привет тебе передаёт. С уважением, Андрей!".
  Несколько позже Гевашев получил письмо от так и не ставших его учеников. Оно было подписано двадцатью тремя фамилиями.
  "Здравствуйте, Игорь Васильевич! Это вам пишет непослушный мальчик Павлик Косьмин. Я хочу, чтобы вы приехали к нам. Это мы писали пятого сентября, когда вы уехали..."
  - А это что? - Игорь Васильевич со слезами на глазах, всмотрелся в буковки ровными рядами хаотично расположенных на клетках на квадратном листе из тетрадки. - Молодцы! Соблюдают конспирацию. Хорошо, что письмо дошло до адресата, а ведь могло попасть и к врагам нашим. Почитаем!
  Он полистал книги, но секретной решётки, чтобы прочесть зашифрованное письмо, так и не нашёл. Сделать её было несложно. На внутренней обложке учебника для 6 класса значились цифры: 2.4.5. - это для 1 ряда решётки, затем сверху вниз 14; 9.11.7; 16; 8.15; 3.12; 10.6; 13.1; для остальных семи рядов
  - Таак! - произнёс он воодушевлённо, на листке бумаги вычерчивая квадрат из 64 клеток. - А теперь отдельный квадратик из 16 цифр сделаем. И напишем 1,2,3,4. А теперь с новой строки 5,6,7,8. Третью строчку 9,10,11,12. И четвёртую 13,14,15,16. Таак! Что имеем? Основной квадрат состоит из 64 клеток и их надо заполнить цифрами. Вписываем слева направо 1,2,3,4. Стоп! Второй ряд 5,6,7,8. Точно также как и в квадрате из 16 цифр. Готово! Возьмём этот квадратик и повернём левой стороной вверх. И дополним первый ряд цифрами 13,9,5,1. И так далее пока все 16 цифр не займут свои постоянные места. Повернём квадратик ещё раз по часовой стрелке левой стороной вверх. Выпишем в правой стороне решётки полученные цифры. И опять повернём квадратик вправо. И опять выпишем недостающие цифры: 16,15,14,13; 12,11,10,9; 8,7,6,5; 4,3,2,1. Ну, а теперь, - Игорь Васильевич с воодушевлением вычертил ещё одну решётку из 64 клеток. И на 16 клетках сверху вниз под номерами с учебника поставил крестики. Вырезал квадратики. И отметил стороны. Верхняя - 1я. Слева - 2я. Нижняя - 3я. Справа - 4я. Приложив решётку к письму, он стал выписывать буквы. Выпишет и повернёт решётку вправо на треть оборота. Затем опять на треть оборота. И так до конца. Вот что получилось.
  "Нас бьют, на нас кричат, не дают кушать. Мы сильно хотим, чтобы с нами работали вы. На вас говорят, что вы - дурной человек, бандит, убийца... На этом кончаю своё письмо".
  Но этих словах письмо не заканчивалось, а переходило в следующее послание, но уже открытым текстом, написанным правильным каллиграфическим почерком:
  "Доброе утро, Игорь Васильевич! Мы два дня не были в школе, были около коровника - за горой. Мы спали на соломе, ели картошку жареную, хлеб, морковку, капусту, помидоры, огурцы, яблоки и груши. Когда вы уехали, мы все плакали! Мы хотим, чтобы вы приехали. Нам директор говорил, чтобы мы сбегали к вам домой - за вами. Мы бегали туда, где живёт Андрей Алексеевич. Он хотел, чтобы вы обратно у нас работали. Но вы не слушайте его, а к нам приезжайте. Целуем вас всем классом - нас двадцать три человека. Фамилии и наши имена вы знаете. Целуем вас. Все двадцать три ученика".
  Ночью он спал со слезами на глазах, не в силах изменить ситуацию в интернате. Наутро незабвенного Гиргишана он встретил случайно на автобусной остановке - напротив проходной консервного завода.
  Накрапывал мелкий дождь, вовсю озорничал ветер, норовясь взлохматить причёски. Разумнее казалось укрыться, как прочие люди, под навесом остановки, но тогда нельзя обсудить важный для человечества вопрос. Услышав его из уст Игоря, Гиргишан не торопился с ответом: с его лица сбежала приветливая усмешка, он насупился, долго молчал. Лишь в центре, выйдя из автобуса, Гиргишан подал руку и спросил:
  - А ты веришь?
  Игорь успел забыть, о чём говорили и отшутился:
  - Никто не знает, есть ли на свете любовь. Можно влюбляться раз пять на неделю и столько же раз разочароваться... Ну, как твои дела с Дашей?
  Казалось, Гиргишан обиделся. Надувшись, он внезапно пожал Гевашеву руку и процедил:
  - Покедова!.. Ты свои замашки брось.
  - Какие такие?! - сказал Игорь. - Если ты опять о любви, так её нет, - сказал Игорь.
  - Не смей так говорить! Есть любовь, есть! - повысил тон Гиргишан.
  - Докажи мне это тезис, - потребовал Гевашев.
  Тут Гиргишан рассмеялся, взял Игоря под ручку и повёл в шашлычную. Там он заказал графин вина, митетеи, салат из белокочанной капусты с растительным маслом. Мигом, опрокинув стакан вина, он вилкой отправил в рот салат и, медленно прожёвывая, невнятно сказал:
  - Ты неправ, любовь есть!
  - Докажи! - азартно повторил Игорь.
  Больше Гиргишан не проронил ни звука. Закончив жевать, он встал и буркнул:
  - Ну, мне надо идти.
  - Иди, а я тут ещё побуду, - равнодушно сказал Игорь. Дома Даша, квартировавшая у Гиргишана из-за ссор с тёткой, дала взбучку, учуяв запах спиртного. Он молчал, машинально поглощая ужин. Потом, не раздеваясь, плюхнулся на диван, проспал до двух часов ночи. Продрав глаза, спросонок заорал:
  - Нет, не годится так жить!..
  Даша вбежала в комнату и предупредила: Ещё раз заорёшь, сдам в ЛТП, то есть в Лечебно-трудовой профилакторий. Как тебе не стыдно! Совсем потерял человеческий облик.
  Наутро у него дико разболелась голова, идти на работу не хотелось, и Гиргишан уехал к матери.
  В субботу Игорь отправился в Сафьяны, чтобы проведать его.
  Дверь открыла Даша. Поначалу Игорь обалдел, увидев её в доме друга. Она напротив, повела себя сдержанно. Выказала приветливость и обходительность: она была по-прежнему не совсем равнодушна к Игорю.
  - Гиргишан дома? - спросил он.
  - Да вы заходите, заходите, пожалуйста, - перейдя на "вы", затараторила она, заметно смущаясь.
  Он понял, что приятеля нет, и промямлил:
  - Без Гиргишана как-то неудобно...
  Но все, же вошёл в комнату с некой смутной надеждой на взаимопонимание. "Мне бы такую жену", - подумал он, ощущая неловкость от пребывания наедине с милой, даже обаятельной женщиной.
  - Так в чём дело? - с напускной холодностью спросила Даша. Оба рассмеялись. Взаимная скованность исчезла.
  - Чай или кофе? - предложила она: - А может капельку спирта? Это хорошо помогает при простуде.
  Основательная "капелька" спирта выправила самочувствие Игоря.
  - Ну, а где же он? - как можно веселее спросил Игорь. В душе он молил бога, что бы его ожидания оправдались. Вероятно, тайная молитва была услышана на небесах, потому что Даша ответила:
  - Гиргишан дня на три уехал к своей матушке.
  - У него жива мать!?- удивился Игорь.
  Даша ничего не ответила на вопрос, а достала из семейного альбома фотографию своей матери. Игорь посмотрел на фото и поразился: сходство матери и дочки было стопроцентным. Те же, что у Даши густые волосы, но с проседью; прямой нос, полуоткрытые губы, казалось, созданные для любви. Даша была умницей, он видел, как рада она его визиту. "Неужели готова общаться?" И оба заговорили о любви. Даша нисколько не смущалась и рассуждала весьма вольно:
  - Любовь? Конечно, она есть на белом свете. Огромная, но всегда ускользающая. Любовь - нечто загадочное, таинственное, как вселенная вокруг нас. Скажи мне, Гиргишан умри! И я отдам за него, если понадобится, жизнь. Но знаю, что так он не скажет никогда.
  - А вдруг скажет? - спросил Игорь. - Может ведь это взбрести в голову? Или, допустим, спросит: "Любишь меня?"
  - Конечно, отвечу утвердительно, - ответила она.
  Пренебрегая здравым смыслом, Игорь допытывался напрямую:
  - Ну, а если Гиргишан сказал бы: "Вот мой товарищ, обслужи и его"?
  Однако грома с молнией не последовало. Даша с улыбкой глянула Игорю в бесстыжие глаза, спокойно ответила:
  - Если ты об интимной близости, так её у нас не было! Он не бабник! Я у него на квартире. Деньги плачу за комнату. Потому так никогда и не скажет.
  - Ну, а если скажет так после загса? - донимал он хозяйку. Она решительно отрубила:
  - Тогда убью Гиргишана!
  У Игоря подпрыгнуло сердце. Вспомнилась французская кинолента "Соседка", где Матильда застрелила любимого Бернара лишь потому, что хотела безраздельно принадлежать ему одному, а не делить Бернара между собой и его женой. Потом прикончила и себя.
  Даша взволнованно попросила Игоря:
  - Хватит об этом!.. Ты можешь, если задержишься допоздна, переночевать у нас.
  Что оставалось Игорю делать? Засиделся допоздна.
  Уже перевалило за полночь. Даша постелила ему на диване и вышла в другую комнату, плотно притворив за собой дверь... Раздосадованный Игорь, крадучись прошёл во двор, прильнул к ярко освещённому окну. Через щель в неплотно задвинутой шторе увидел Дашу с распущенными волосами: она купалась в ванной. Точнее, принимала душ! С гулко колотящимся сердцем Игорь рассматривал её женские прелести. Вдруг мимо дома проехала автомашина. Ему пришла в голову дикая мысль, что это прибыл домой Гиргишан с единственной целью убить его. Защитить, так сказать, честь и достоинство будущего семейного очага.
  Сломя голову, Игорь помчался к калитке: никого на улице не было. И он опять подался к окну. Свежая, разрумянившаяся Даша как раз растиралась махровым полотенцем. Гулко стучавшее сердце Игоря медленно пришло в норму. Потом ему почудилось, - не то это было, на самом деле, что у Даши вместо двух грудей ещё есть груди. "Нахлестался ты в шашлычной до чёртиков, - подумалось ему. - Вот и мерещится ерунда всякая".
  Он крепко зажмурился, и снова открыл глаза. Даша стояла в ночной сорочке - юная и необыкновенная. Всё у неё было, как у всех женщин. И если о ком и думала и ждала в этот момент, так это Гиргишана.
  Спустя полчаса Игорь поймал попутную машину на шоссе и помчался от соблазнительной Даши навстречу рассвету.
  
  2
  Витя Сафонов, которого родители оставили на попечение бабушки, украдкой прокрался к окну бабусиной комнаты, молнией вскочил на ящик и, захлебываясь от восторга, захлопнул створки.
  - Ага, попалась, дрянь такая! - сказал он.
  Целых полчаса высматривал он сплошное неќдоразумение - противную кошку, такую худую, что, казалось, ребра у неё вылезают наружу. Своей отчаянной злостью она заслужила прозвище Кощей Бессмертный. Настоящее имя Мурка было забыто.
  "Пока нет друзей, можно и сочинением заняться", - подумал Витя. Сделал ручкой Мурке. Она не обратила на это внимание, жадно поглощая на подоконнике кусок колбасы. Не подозревала она, что ей уготована кара за изодранный когтями на прошлой неделе гобелен как, впрочем, и за другие пакости.
  Витя соскочил с подоконника в траву, с деловитым видом отнёс ящик обратно в сарай.
  "Эх, поскорей бы пришли каникулы, - подосадовал он, - а то сиди и мучайся, о чём написать. Интересно, услышала ли бабушка, как я завопил?"
  Ничего не подозревавшая Прасковья Сергеевна, стоя с веником в руке на каменном крыльце двухэтажного особняка, почему-то вспомнила: в пору её юности в этом доме размещалась швейная мастерская состоятельной румынки Ипсилантьи. Улыбаясь, она поглядела на щедрое апрельское солнышко, на своих ровесниц - шелковицу, тую и сосну. Им лет под семьдесят, а всё прихорашиваются, молодятся. Шелковица кокетливо шевелит зазеленевшими ветвями, слушая признание влюблённого в неё черноморского ветерка. Прасковья Сергеевна шутливо погрозила баловнику-ветру, который заигрывал с красавицей-кроной. "Истомилась, бедняжка, за зиму, - думала бабушка Вити, Вот и шепчет что-то сокровенное в ответ. Или вдруг притихнет в ожидании чарующих ласк".
  Заметив закрытое окно, смекнула, в чём дело. Благословила кошку-воровку веником. И вслух пообещала отодрать внука за уши. Услышав загадочные стуки под полом, Прасковья Сергеевна насторожилась. Постукивание прекратилось, опять было тихо.
  - Что это? Слуховая галлюцинация, наверно? Надо пойти к ушному врачу. Ведь подвал наглухо замурован жэковским камещиком. На другое утро она поделилась своими опасениями с соседкой. Они вместе спустились по ступенькам вниз. Тщательно осмотрели железную дверь подвала и убедиќлись в её целости.
  - Показалось тебе, - сказала соседка: - Ну, я побигла: у меня котлеты подгорают.
  Тут обе явственно услыхали постукивание в подвале и мяуканье Кощея Бессмертного, то есть Мурки. Опять постукивание прекратилось.
  - Надо в милицию сообщить, - сказала Прасковья Сергеевна.
  - Думаешь, жулики там? - отозвалась соседка.
  Опять они прислушались, но ничего не услышали. Лишь какая-то облезлая кошка мелькнула за крыльцом и пропала с глаз.
  - Фу, да это же наша Мурка, - сказала Прасковья Сергеевна.
  Соседки успокоились и вернулись к своим хозяйским заботам.
  Однако ночами Прасковья Сергеевна чутко слушала тишину, постукивания не возобновлялись, однако покой не приходил к бабушке Прасковье. Она довела себя до того, что страстно хотела услышать стуки: они казались причастными к некой тайне дома. В то же время бабушка знала: дом много раз тщательно обследован, ничего в подвале, в стенах нет ценного. Тем более - сокровищ или чертей.
  Вдоль террасы оживали белые стволы принаряженных к маю абрикосовых деревьев. Словно невесты, они покрылись фатой бело розового цвета. Им уже много лет. А мне нечем покрыться, - с грустью вздохнула Прасковья Сергеевна: - Молодости не вернуть. Послушав звуки дня, она усерднее, чем обычно, стала подметать двор, замощенный булыжником. Надоедливое стрекотание кузнечика в сочной траве не казалось таковым. Оно заполняло всё, возникая после перерыва в тот момент, когда переставали щебетать птицы в листве. Умильно галдели в гнезде грушевого дерева, недавно вылупившиеся пташки. "Скоро, скоро, милые, вспорхнете своими крылышками!" - растроганно подумала бабушка.
  С пригорка, за оградой двора, доносилось ребячье разноголосье. Она поняла, что это играют в "ножичек" соседские дети. Им веселости не занимать. "И я в детстве любила игры, но тогда были другие. Как ловко я играла я лапту!"
  Прасковья Сергеевна распрямила затекшую спину, залюбовалась чисто подметенным двором. Всё здесь близкое, родное! Тут она увидела внука, неприкаянно слоняющегося у ограды,
  - Поди-ка сюда, бездельник, - окликнула она Витю.
  Тот обидчиво поджал губы и сделал вид, что не слышит зова.
  Прасковья Сергеевна погладила долго не заживающую царапину на руке - след "на память" от Ипсилантьевой кошки. "Кормишь, кормишь, а она, дикая, царапается. И половики в коридоре изодрала! У, какая вредная, всё когти свои чешет-точит. А твоей прежней хозяйки Ипсилантьи которую ты боялась, никогда уже не будет. Поняла?.." Она снова окликнула внука, Витек соизволил обернуться и пробурчал себе под нос нечто сердитое.
  - На бабушку обиделся? Не трогай кошку, она тоскует по умершей хозяйке. Имей совесть, не обижай!
  - Так она ковер царапает, - сказал Витёк.
  Бабушка всплеснула руками:
  - Ковёр порвала?!
  - Отцепись от меня, - буркнул внук: - Не видишь, я занят.
  По кислому выражению его лица бабушка поняла, что пятикласснику нет дела до кошки и гобелена. Сколько раз можно вдалбливать Вите, что обожаемая им учительница Наталья Дмитриевна задала к понедельнику сочинение "на вольную тему". Ладно, не стану мешать ему, пусть обдумывает содержание будущего "шедевра литературы".
  - Ну-ну, не дуйся на меня, - сказала она и поплелась в дом.
  А Витёк всё не мог успокоиться. Уж кто-кто, а он, Виктор Сафонов, утрёт всем нос! Недаром принят в члены клуба юных журналистов при Дворце пионеров. "Вот повидаюсь с друзьями, вместе проучим Мурку, чтоб не задиралась, подышим свежим воздухом, на солнышко полюбуемся, - и засяду писать сочинение... А о чём? Надо подумать. Голова у меня светлая, толковая, об этом и в школе, и дома знают".
  В покосившуюся калитку заглянул шестилетний Серёга, известный задира, которому всё трын-трава. На Сереге - расписные после шествия по лужам голубые шорты; через распахнутую полосатую рубашку видно незагорелое тело.
  - А вот и я!.. - затопал резиновыми сапожками Серёга и лучезарно улыбнулся.
  Витёк чуть не подпрыгнул на месте, радуясь визиту приятеля. Три дня не видались! Да и с Муркой пора как следует разделаться. Однако внешне и виду не подал. Чай, не девчонка.
  За малышем во двор ввалился конопатый Пчёлкин, самый задушевный друг. Серёга мельком глянул на него и заговорщически затараторил анекдот, подслушанный на автобусной остановке:
  - Один другому говорит: "Хочу "Волгу"!" - "Послушай, зачем тебе столько воды, пристаней и пароходов?" - отвечает тот.
  И сам первый хохочет. Беззаботно смеются и Витёк с Пчёлкиным. Сегодня воскресенье, ни в школу, ни в садик идти не надо. До чего же хорошо вместе!
  Насмеявшись вволю, Витёк невольно задумывается над смыслом анекдота. Смотри, сколько ума в него кто-то вложил! "И мне надо вложить в сочинение", - решил про себя он.
  И Витёк улетел в страну грёз: будто наяву слышал вокруг себя крики: "Вот здорово как! А кто написал?"
  - Сочинение уже написал? - вернул его к реальности Пчёлкин.
  - Нет ещё, - хмуро сказал Витёк.
  - Завтра сдавать.
  - Успеется... А ты?..
  - Ещё в среду написал, - ответил Пчёлкин.
  - Время у меня ещё есть, напишу, - сказал Витёк, уверенно предвкушая триумф своего "шедевра".
  Серёга вставил баском:
  - Чтобы писать, надо иметь талантище, как у Льва Толстого.
  Пчёлкин свёл вместе глаза - только он один в школе умел это делать, когда хотел рассмешить кого-нибудь.
  - Скажи на милость, а ты-то, откуда про Толстого знаешь?
  - "Акулу" читал, - ответил Серёга.
  -Ты уже читаешь?! - изумились дружки.
  - Бабуся сделала меня человеком. Я говорил вам, что она с Урала приехала к нам, по вечерам со мной занимается. Да и заставляют...
  - Кто? - спросил Пчёлкин.
  - My teacher "май тиича", Игорь Васильевич.
  - Во даёт!.. - Пчёлкин выпятил грудь колесом, чтоб знали, кому обязан Серёга отличным усвоением английского языка.
  Но Серёга этот курносый, между прочим, ловко конструирует деревянные кораблики с парусами. Они хорошо плывут по ручью - на зависть мальчишкам. С четырех лет балуется этим делом Серёга. Не всякий взрослый такие корабли из фольги и фанеры сможет построить.
  Через щели в заборе в будние дни видны грохочущие МАЗы, А сегодня тихо. Если забраться на дощатый сарай, увидишь панораму строящегося микрорайона. Там работает каменщиком-штукатуром мама.
  - Подсади меня, - просит Витёк Пчёлкина. Тот без вопросов подставляет спину.
  На крыше сарая "сочинитель" Витя задумывается о будущем своём "шедевре".
  Прасковья Сергеевна заглянула под крыльцо дома, но Мурки, ожидающей приплода, там не оказалось. Бабушка вспомнила об Ипсилантье, и стала громко сокрушаться, что не уважит никак покойную. Всё недосуг! А надо бы покрасить ограду на кладбище.
  Три приятеля тоже ищут Мурку.
  - Поймаем и на кладбище отнесём кошку, - сказал Серёга: - Замуруем в склепе, пока она твою бабушку не доконала.
  - Вот и занеси, - сказал Пчёлкин. - Думаешь, это просто? Она, как тигр бенгальский, прыгает, шипит, да ещё кусается. Вот если дерюгу на неё кинуть, уж потом на помойку.
  - Жалко на помойку, - сказал Серёга.
  - Дерма и жалко?! - удивился Пчёлкин: - Из-за её хозяйки, чёртовой Ипсилантьи, моего седого деда не пожалели, плетьми забили за агитацию.
  - А причём кошка? - сердится Серёга: - Её тогда и в помине не было. Хотя я с первого взгляда не взлюбил Мурку, палкой её сколько раз огревал.
  - Как причём? Зверюга она!
  - Не зверюга, а домашнее животное к тому же полезное. Мышей ловит.
  "0 чём это они? - подумал Витёк, слезая с крыши сарая. - Ах, они о Мурке говорят".
  И горячо сказал:
  - Тварь она самая настоящая! Все повадки бывшей хозяйки унаследовала. Везде лезет, всё ей надо. Всё шастает, выискивает.
  - Да она еды ищет, - вступился за Мурку Серёга; - Может, она голодует.
  - Не скажи! Бабка на убой её кормит. А Мурка ещё не всё подряд лопает, как барыня какая. Чуть что, так скандалы кошачьи закатывает: то драку с курами учинит, то ещё что почище. Такой тарарам начинает, хоть с дому беги.
  - Так изловить её! - закричал Серёга: - Кто "за"? - И сам поднял обе руки: - Таак, решили - постановили. "Против" нет?.. Нет!
  И тройка дружков бросилась искать Мурку. Впереди семенил Серёга, рядом с будущим создателем "сочинения-шедевра" шагал Пчёлкин.
  Мурка оказалась на свалке, покачиваясь в картонке, выброшенной кем-то из дому, - взлохмаченная, яростно мяукающая. Тройка охотников окружила её, наконец, схватили.
  По дороге они повздорили о дальнейшей участи Мурки. Решили занести её подальше, подбросить в компанию чужих кошек, а самим на автобусе вернуться домой.
  Так и сделали. На дворе - без Мурки - стало удивительно хорошо. Ребятам даже солнышко дружески подмигивало, когда те поднимали к небесам задорные, симпатичные лица. Витёк думал о своём сочинении.
  Его размышления прервал гневный голос бабушки:
  - Мурка-то совсем одурела, окаянная!.. Царапается, аж страшно становится. Ну, чисто усопшая хозяйка Ипсилантья. Нехристи окаянные, её коты. Хорошо, что избавились от их. И как Мурку собачники те самые не могли изловить!.. Да, жаль сиротку.
  Набожно перекрестившись, Прасковья Сергеевна стала заметать двор.
  Услышав, что она поминает старую Ипсилантью - парализованную, в инвалидной коляске, Витёк встрепенулся: Вот и тема для сочинения! Напишу я о бабушке, о её безрадостном детстве в этом доме". В его памяти ожили давние рассказы Прасковьи Сергеевны.
  ... Рабочий день у девочки начинался, едва восходило солнце. Поёживаясь от холода босоногая "служанка стучалась в дубовые двери господского дома. Ей и полы мыть пришлось, и детей нянчить, поглядывая через вычищенные стёкла на снующие по улице экипажи. Ей так хотелось забраться в них, уехать из этой горькой жизни на край земли. И вот однажды скупая румынка Ипсилантья дала ей совсем неожиданно несколько лей. И девочка Прасковья Паша потратила их на извозчика. Когда гнедая лошадь бодро зацокала копытами по мощёной булыжником дороге мимо скверов, у девочки даже дух захватило. Вот остался позади городок, начиналась раздольная степь. Простор и воля!.. Повернул извозчик обратно, остановился у магазинов. И вдруг возбуждённая ездой девочка увидела: в самом углу днища экипажа что-то белеет. Наклонилась, подняла. На листке отпечатаны буквы типографской краской. Сердечко у девочки так и забилось. Она сразу поняла: это - листовка! Она часто видела такие на заборах.
  С оглядкой сложила вчетверо листок, спрятала на груди. Так и носила несколько дней, боялась даже матери показать. Потом не выдержала и всё рассказала. Та взъерошила непослушные вихри дочки, посуровела и сказала:
  - Скупа жизнь, дочка, но придёт и наше время на земле.
  В глазах матери заблестели слёзы.
  - Не надо, мама-а... - прошептала девочка.
  ... И вот настал долгожданный июнь 1940 года. Он разгладил морщины на лице матери. Горожане высыпали на улицы, празднуя воссоединение Украины с Молдавией, которая встретила Бессарабию с радостью...
  - А если Мурка обратно прибежит? Тогда что?.. - донёсся до сознания мечтателя-сочинителя Серёгин голосок.
  - Там видно будет, - машинально откликнулся Витёк, Радостно заулыбался, представляя, как учитель ставит ему в дневнике "пятерку" за сочинение на такую тему. С внезапно накатившейся жалостью подумал о Мурке: "Она не виновата! Никто её воспитанием не занимался. А я её тигром ещё обзывал, бенгальским... Нехорошо это.
  Во второй половине дня бабушка, обеспокоенная исчезновением Мурки, подозрительно всмотрелась в лица дружков. И вдруг стала надрывно звать Мурку.
  - Чевой-то она всполошилась? - шепотом сказал Пчёлкин.
  - Разве не понял? - ответил Витя: - За кошку переживает.
  - Да на што она ей сдалась!?
  - А если умрёт сегодня ночью от горя? Скороќпостижно? - ответил Витёк.
  - Сдурел, что ли?
  - А давай спросим у Игоря Васильевича.
  Это был их новый преподаватель английского языка.
  Выслушав ребят, он сказал:
  - Дайте слово, что вернёте Мурку в её законный дом! Хотя постойте... - Игорь Васильевич засобирался: - Покажите, куда занесли кошку.
  Так учитель попал в кладоискатели.
  Враги Мурки привели его к какому-то дому: 3десь она.
  И крыльцо, и дверь под ним, - всё было из железа.
  - Таак, - сказал Игорь Васильевич Гевашев. - Где она? Что за этой дверью?
  - Подвал, - ответил Витёк.
  - Ясно, что подвал, а в нём что? - Гевашев хитро взглянул на лица сосредоточенных ребят: - Кто из вас там бывал?
  Мальчишки посовещались шёпотом и Серёга ответил: - Никто!
  - Много ты знаешь, - сказал Пчёлкин.
  - Вот знаю, и всё, - ощетинился Серёга: - Из нас никто. А из взрослых бывали строители.
  - Вот что, ребята, - сказал Гевашев: - Надо точно выяснить, а потом уж действовать.
  Серёга немного задумался, потом куда-то убежал, вернулся с громадным ржавым ключом. Пытался вставить его в прорезь амбарного замка. Массивная, обитая листовым железом дверь давно будоражила их.
  Витя протянул руку, сказал:
  - Дай мне, я открою.
  - Отвяжись... - Серёга лениво зевнул, ему хотелось спать: он допоздна пялился на экран телевизора.
  Ключ со скрипом вошёл в замок, но, увы, не проворачивался. Попробовал Витёк, потом Пчёлкин. Всё напрасно! Дружки растерянно топтались у загадочной двери. Присели отдохнуть на ящик, пригласили и Гевашева.
  - А может быть, есть тут подкоп?.. Вот отсюда, - показав пальцем на угол, сказал Игорь Васильевич.
  Все молчали. Витёк угрюмо созерцал замок, достойный храниться в музее. Потом сказал:
  - Вот бы нашего Ковыля привязать сюда! Никто тогда не помешает нам копать. - И он даже подпрыгнул от своей выдумки.
  - Ковыля нет, - горестно вздохнул Пчёлкин.
  - Как нет!? - удивился Витёк: - А куда дели?
  - За "пятнашку" отдали в совхоз.
  - А где хозяин его, моряк? - спросил Витёк.
  - Так и не объявился, как в воду канул, и за деньгами не идёт. Они в тумбочке лежат, дожидаются моряка.
  - Какой моряк?! - вмешался Серёга: - Почему я не знаю?
  - Потому что много хочешь знать, - отшил его Пчёлкин.
  - Подумаешь, цаца, - обиженно зашмыгал носом тот.
  Заметив приближавшуюся с веником в руке Прасковью Сергеевну, Пчёлкин забеспокоился:
  - Вам, Игорь Васильевич, лучше уйти. Бабуся Витька скандальная.
  Гевашев пытался уйти незамеченным, но Прасковья Сергеевна, хоть и была близорукой, увидела незнакомца. И заподозрила неладное.
  - Кто это? - схватив Витю за шиворот, строго поинтересовалась бабушка. Она держала внука так, чтобы обязательно докопаться до истины: чего делает здесь чужак?
  - Кто?! Где? - ангельским голоском сказал Витя.
  - Говори, шельмец, кто был с вами?
  Гевашев уже покинул двор. Ничего не добившись от внука, бабушка отпустила его, пригрозив пожаловаться матери:
  - Вот пусть доченька моя полюбуется, кого вырастила.
  Тут за дружка вступился Пчёлкин.
  Прасковья Сергеевна напустилась и на него:
  - А ты чего тут делаешь под крыльцом? Вот скажу отцу.
  Отца Пчёлкина она не зря вспомнила: сынок побаивался его, поскольку шофёр часто стегал чадо ремнем, специально приспособленным для хорошей порки.
  - Я-то?! - с напускным безразличием ответил Пчёлкин: - Да я помогаю Витьку клад искать.
  При слове "клад" лицо бабушки перекосилось.
  - А ну, пошёл со двора! - закричала она: - Я покажу тебе клад.
  Вместе с Пчёлкиным убежали и Витёк, и Серёга. Отдышавшись, Серёга снова пристал к Пчёлкину:
  - Ну, скажи, о моряке-то!
  На этот раз Пчёлкин смилостивился:
  - Наши соседи Мишулины уехали на Дальний Восток, а овчарку свою оставили нам для присмотра, пока родственники не заберут собаку. А те так и не появились! Вот мать и решила продать Ковыля.
  - А почему овчарку "Ковылём" назвали?
  - Почему? Почему-у? - опять стал злиться Пчёлкин: - Откуда я знаю.
  - Неправильно овчарку называть "Ковылём", - насупившись, сказал Серёга и опять зашмыгал носом: сказывалась вчерашняя длительная прогулка в резиновых сапогах по ручью, журчащему близ дома.
  Тут заинтересовался историей и Витёк:
  - Ну и что случилось с моряком?
  - Что? Что-о? - неохотно сказал Пчёлкин: - Сам знаешь ведь,.. Ну, ладно. Пришёл моряк утром, в воскресенье. На звонок я открыл дверь. Он ростом под потолок, сажень в плечах. Спрашивает меня о собаке. Веду и показываю. "Ну-у! - сказал моряк: - Такой зверь мне по душе, подходит". А меня злость взяла. Так и хотелось, чтобы Ковыль проучил его. А моряк говорит: "Если подойду, задаром отдашь?" - "Ага, отдам", - кивнул я. Безразлично, а самого страх берёт: "А вдруг подойдёт!" А Ковыль на траве лежит, морду между лап держит, хвостом водит. Смотрю, а глаза у собаки кровью наливаются, с моряка взгляда не сводит. Нахал подошёл к овчарке, наклонился, чтобы цепь рукой взять. А Ковыль взметнулся и повис на руке. Осатанел, учуяв кровь. Еле моряк от собаки отделался.
  - Может, ты натравил? - спросил Серёга.
  - Да нет же! Я со стороны смотрел.
  - Ну и что потом? - озадачился Серёга.
  - Вот и "что-о?"! Глаза у бедолаги на лоб полезли. Рука-то вся в крови. Такой дядя здоровый, а дрожит, как осиновый листочек. Мне только смешно было.
  - Вот это зрелище! - сказал Витёк и подмигнул Пчёлкину.
  Тот невозмутимо продолжал:
  - А потом я испугался. "Изувечит собаку сейчас", - думаю.
  А моряк руку зажал другой, да как рванёт со двора. А через час снова звонит. "Выходить или нет? - думаю: - Ещё шею мне намылит. Э, будь что будет". Выхожу, а он стоит с перебинтованной рукой, глаза затуманились, значит, отметился в ларьке на улице Ватутина. Тут пришла мать, слушает. Моряк говорит мне: "Слышь, ты, как зовёшь собаку?" - "Ковылём". - "Ты никому эту овчарку, понял? Ковыль полюбился мне. Я до смерти буду любить его".
  Тут мать вмешалась:
  "Зайдите в дом. Вам чего надо от сынка-то?"
  "Извиняйте, - бормочет моряк: - Позарез нужен такой сторож, как овчарка эта. Ни один ворюга не сунется в мой виноградник".
  " Так в чём же дело? Забирайте Ковыля"... - охотно предложила мать.
  "Не могу счас, - ответил он: - Я ведь моряк! Отход моего корабля на сегодня назначен. Возьму после рейса"... - И сует новенькую "четвертную": - "Это задаток, хорошо?"
  Пчёлкин почесал затылок и закончил:
  - Ждали мы его, ждали, да так и не дождались!
  - Да, зря моряк полез к собаке, - заметил Серёга, - Пьяный был.
  - Пьяных собака не трогает, - сказал Витёк: - А моряка почему-то укусила?! Да ещё как! Вены, значит, порвала ему.
  - Верно, - кивнул Пчёлкин, подтверждая это печальное происшествие: - Моряк тот не смог даже пальцами пошевелить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 12
  
  КРАЖА
  
  - Так вот, Оленька, - продолжал Игорь, - кто мог такое вообразить как ограбление ювелирного магазина, в самом центре Измаила под носом милиции, да ещё днём?
  Случилось это в знойный поддень, когда нет спасения от жары. Все жмутся в тень развесистых деревьев и невысоких домов. Егорыч, то есть Пётр Егорович, жил в двухэтажном зданьице, как раз над ювелирным магазином. Однажды сидит он в тени этого дома, как вдруг подкатывает на велосипеде чувак лет тридцати, по виду - электромонтёр с железными "кошками".
  - Водицы можно у вас испить? - спрашивает монтёр.
  Глаза у него - как у младенца, кроткие и шибко ясные. До того чистые и блестящие, что в них смотреться можно, как в зеркало. Велосипед у него что ни есть рабочий, однако, в добротном состоянии. Что-что, а в мотоциклах и велосипедах Егорыч толк знал. Он враз определил, что всерьёз у них в доме непорядок с электропроводкой: не зря же работягу-электрика прислали. Ему в голову не могло прийти, что незнакомец пожаловал к нему по другому, более важному "делу".
  Егорыч принёс ему кружку, тот отпил водицы колодезной и говорит:
  - У нас заявка есть: проводка в доме испортилась.
  - Верно, говоришь, - одобрительно кивнул Егорыч. - Молодец! Я лишь вчера подал заявку, а ты явился сразу. Наладили, выходит, электрослужбу?.. А то бывалоча недели две ждёшь-не дождёшься.
  До того монтёр понравился Егорычу, что он стал лично помогать деятелю электрослужбы. Кстати, ему и от козла-домино отдохнуть захотелось. Егорыч быстро принёс лестницу, крепко держал её, пока мастер осматривал наружную проводку. Заќтем попросился в комнату и там осмотрел всё досќконально, приговаривая: М-мда, тут дело заковыристое, надо как следует покопаться. Большое вам спасибо! Работа будет тонкая, не хочу утруждать вас. Отдохните в тени, я сам управлюсь, а если что - позову. Фу-у, ну и духота у вас! Егорыч не возражал: зной был невмоготу. Ушёл он в тенёчек, снова козла добивать. Монтёр сделал своё дело умело и быстро. Шумит в окно: "Всё в ажуре, дед, наладил по первому разряду!"
  Монтёр ещё водички колодезной хлебнул, с чувством поблагодарил Егорыча и вытер лоб чистой тряпочкой. Поглядел чистым "ребячьим взглядом" в самую душу растроганного Петра Егоровича, пообещал как-нибудь навестить. Пожал ему руку, лихо прыгнул на велосипед, - и был таков.
  А ровно в четырнадцать ноль-ноль началось непонятное: весь квартал милиция оцепила, её нагнали чуть не полк. Откуда только наехали они? Следователь учинил Егорычу настоящий допрос, как преступнику-рецидивисту: "Что, да как было всё? Каков он из себя, этот липовый монтёр? Что он тебе говорил?". А дед не знает, что и сказать. Хотя и пенсионер, несмотря на житейский опыт, никак не мог понять, что водичкой отменной поил не "монтера", а прожжённого рецидивиста, - настолько ловкого и дерзкого, что ограбление ювелирной точки произвёл в считанные минуты и по высшему классу. Искусно, по геометрической окружности, вырезал потолок магазина, сухую штукатурку в зонт принимал, чтоб о пол ювелирной точки не стукалась. Спустился из комнаты деда по верёвке, которую и бросил на месте преступления. Показал себя "ясноглазый монтер" и отличным знатоком ювелирных изделий: брал не что зря, а самые лучшие, дорогие украшения. На память о себе оставил лишь осиротевшие футляры и коробочки.
  Подивился от души Егорыч услышанному и увиденному, подумал не без юмора: "Ишь, как мне повезло! Не где-нибудь в кино увидал, иль прочитал в детективной книге, а прямо наяву ручкался с классным, живым грабителем".
  С тех пор шибко возгордился Егорыч.
  А вора-рецидивиста искали по всей Украине и даже - по Советскому Союзу, Сделали отменный фоторобот, но толку чуть; ни через месяц, ни через год, ни даже через пятилетку так и не нашли умельца.
  Петр Егорович стал в славном городе Измаиле героем. Чуть что, к нему бегут горожане с докучливыми вопросами.
  - Расскажи ещё раз про грабителя. Уж больно хорошо ты говоришь об ём!
  - Да что ещё рассказывать? - гремя костяшками домино, отнекивался дед: - Ну, видел его, как, вот, тебя! Балакал с ним. Глаза у ворюги до того чистые-пречистые! Ну, как родник, Ни у ково таких не видывал. Ростом он чуток выше меня.
  - Волосы какие у грабителя? Небось, по плечи, как у соборного попа? - спросил подоспевший к разговору сосед, бритый "под Котовского".
  - Никаких так волос нема у вора, - ответил знаменитый свидетель ограблении: - Простая стрижка, без баков и усов! Вы все его бачили, когда тот выезжал со двора. Просто вам усим памороки забило домино проклятым.
  - А може, он с тобой поделился, га? - полушутя ввернул сосед. - Ведь ты ему лестницу держал и водицей колодезной поил.
  - Ещё чево удумал!.. - взъярился Пётр Егорович и даже привстал с костью домино в руке.
  - Ну, звыняй, - буркнул сосед: - Сдуру я ляпнул.
  - То-то, что ляпаешь бездумно, - отмяк Егорыч. - Смотри у меня.
  
  
  2
  В эти же дни шайка местных подростков во главе с Афоней, выследившая "умельца-монтёра" с пристрастием допрашивала того в укромном месте:
  - Ну, будешь говорить? Давай колись! Страхи теперь позади: мы тебя и оградим, и ксивые сделаем. Если пожелаешь, за кордон переправим! У нашего Кадыка братан рыбачит на Змеином. Слыхал о таком островке на Дунае? Только заикнись о желании уйти заграницу, мы всё уладим честь по чести. Мы всё могём!
  Афоня отдышался от такого длинного вступления, пристально всмотрелся в "монтёра", разыскиваемого по всей стране. Немало повидал он воров за свои двадцать шесть лет, но столь маститого встречал первый раз в жизни.
  - Мы всё знаем, - повторил он, вбивая эту истину в башку рецидивиста.
  - Путаете вы! С кем-то меня путаете, - твердил незнакомец: - Впервые слышу о таком ограблении. Может, господа хорошие, на лягавку трудодни зарабатываете? Тут я вам не подмога, ясно? Везите меня в КПЗ, докажите мою причастность к преступлению. А так у вас всё голословно! "Динаќмо", как говорится. Одни домыслы и измышления насчёт меня.
  - Ладно, умник! Не хочешь по-хорошему в долю брать? За нос водишь?.. Простачком решил прикинуться? Кадык! Приступай к делу.
  Афоня давал "соратнику" полную свободу действий.
  Целый час пытали они рецидивиста: подвешивали на крюк в потолке за ноги, удушали полиэтиленовым мешочком, загоняли иголки под ногти. Даже Кадык замучился с упрямцем.
  - Смотри ты! - поразился такой стойкости Афоня: -Другой бы враз раскололся. Крепкий орешек! Стиснул зубы и посапывает себе под нос.
  Но Афоня не был бы Афоней, если вздумал бы отступить.
  - Освежим подследственного душем? - сказал он Кадыку, держа перед глазами умельца фотографию, где была запечатлена живая сценка: Афоня и Кадык мочились на лежащего возле некой церквушки изувеченного человека. Хотел дать понять "монтёру" о высоком классе работы фирмы садистов. Не иначе!
  - Жаль, что придётся вконец породу ему испортить, а? - хохотнул Кадык. Потом наклонился и горячо прошептал в ухо дружка нечто смешное.
  - Мо-ло-дец!.. - потрепал Кадыка за плечо Афоня. - И как скоро установим мы его причастность к этому делу?
  - Думаю, не дольше чем за три часа. И сами отдохнём, пока монтёр очухается, и на блюдечке с золотой каёмочкой преподнесёт золотой ключик. Давай, завтра с ранья и начнём.
  - Почему не сегодня? - осклабился Афоня. - Возможно, завтра будет поздно. Нагрянут "мусора" либо ещё кто помешает а?
  - Почему такая неуверенность? - вдруг сказал Афоне незнакомец, в то время как тот почесывал лохматую грудь: - Я человек конченный. Если нужна моя жизнь, дарю вам её.
  - Это почему же ты конченый? - спросил Афоня.
  - Посуди сам, - ответил незнакомец: - Если скажу вам, где бабки, пришьёте сразу. А не скажу, я тоже не жилец. Верно?
  - Ну, а если отпустим тебя, сам принесёшь долю нашу?
  - Это видел?.. - монтер-рецидивист показал кукиш.
  - Какой герой! - лениво процедил Кадык. - Ну, посмотрим, что будет с ним через пару деньков.
  Он изложил вслух план "воспитательной работы", куда включил милое соседство с крысами, голод, мучительную жажду.
  На том и порешили.
  Свита Афони накинулась на "подследственного", ухватила под мышки, поставила на ноги и потащила в подвал.
  - Ну, что скажешь, дружище? - Афоня взглянул на играющего роль палача Кадыка. Тот был проверенным в дворовых свалках корешем до мозга костей, как говорят, преданным "делу" некоронованных королей садизма. Он хотел как-то отвлечься от назойливого желания разделаться с неќподатливым "монтёром", который, не назвав своего имени, не запросил пощады.
  - Придётся и к таким методам прибегнуть, - вздохнул Кадык, гладя на фотографию изувеченного человека. Мужик это или баба, не разберёшь на фото, - подумал он: - Вместо лица сплошное месиво, без носа, но со щелкой для глаз.
  Афоня и Кадык держали "картинку" ради устрашения сомневающихся и непокорных в умении "фирмы" развязывать языки "Фом неверующих".
  - Да, жаль только природу испортили, - сказал Кадык повторно, имея в виду правильные черты лица грабителя ювелирных точек. Он даже испытывал нечто вроде почтения к бедовому малому, который вежлив и стойко перенёс выпавшие на его долю пытки искусников-дегенератов.
  - Жаль, - согласился Афоня - да ничего не попишешь.
  Он зорко оберегал свой авторитет и не признавал никакого иного лидерства, кроме своего.
  Чтобы разрядить обстановку, Кадык припомнил анекдот на темы политики и политиканов:
  - Это как в случае с лысым "отцом отечества"!.. Ну, с тем, кого погребли на Новодевичьем кладбище и памятник-бюст на двух колоннах сообразили. Одна - черная, а другая белая.,.
  Так вот он едет в пресловутой Америке, с коей мы вздумали безуспешно тягаться по жизненному уровню граждан. Едет с Никсоном по экзотической местности, автострада прямая, как стрела. Впереди мост, а на нём бизон стоит. Нагнул бычара упрямо башку и не пропускает "форд" Президента. Пришлось остановиться. Никсон обратился к бизону прочувствованной речью, но так, чтобы наш Глава ничего не услышал. "Уступи дорогу, упрямец! Разве не видишь: гостя я везу?.. Не то на бойню отправлю!". Бизон лишь ревёт благим матом - и ни в какую... Поднялся тогда Глава нашего государства, приподнял шляпу, почесал лысину и что-то шепнул бизону на ухо. Тот сразу присмирел, качнул головой в знак согласия, покинул мост и ударился в бега. Только его и видели!
  "Что вы сказали ему такого?! - изумлённо спросил Никсон: - Бойни он не убоялся, а вам сразу дорогу уступил. Поделитесь секретом".
  "Да ничего особенного. Я пообещал ему, что в колхоз отправлю".
  Афоня гулко засмеялся. Отдышавшись, помрачнел:
  - Ума не приложу, что делать с грабителем. И выпускать нельзя: ходи потом оглядывайся. Такой не прощает! И ни о чём не просит. Попадись ему в лапы, враз порешит... Давай думать, пока целы.
  - Что тут долго думать!..
  И Кадык коротко изложил свою мысль. Ужасную, конечно, но в их положении наиболее приемлемую:
  - Развяжем его и дадим верёвку. Крюк на потолке есть. Пусть он сам выбирает "или-или".
  Так и сделали. Рецидивист выбрал последнее - кончить счёты с собственной жизнью. На глазах Афони и Кадыка он хладнокровно сделал петлю-удавку, встал на табуретку. Подвязал верёвку к крюку, молча, глянул на корешей, приглашая выбить опору из-под ног.
  Кадык и Афоня ошалело посмотрели друг на друга.
  - Давай ты, - сказал Афоня.
  - А почему я?! - ухмыльнулся кореш: - Можешь и ты. Всё я, да я!
  - Ладно, тогда сделаю сам, - прервал их спор незнакомец.
  Профессионалы так и пооткрывали рты.
  - Ну, давай! - нашёлся Афоня, которому ещё не приходилось видеть, как человек вешается.
  Незнакомец перекрестился, вслух проклял их род до восьмого колена, матерно выругался. Потом, ловко оступившись, столкнул табуретку. Язык у него вывалился, в горле ужасно захрипело.
  Афоня и Кадык попятились и, даже не заперев дверь в подвал дома, ринулись наверх - к солнцу и людям.
  - Быстро сматываемся, - задышливо приказал Афоня.
  Их сообщники по "делу", догадываясь о случившемся, каменно молчали, Никто из них не шёл прежде на такое: все "мокрые дела" устраивали кореша - Афоня и Кадык.
  Незнакомец, висевший в петле, медленно открыл глаза, В подвале не было никого. Ухватившись рукой за крюк, он перегрыз зубами верёвку и по-кошачьи мягко спрыгнул на пол. Подскочил к двери, прислушался. Осторожно толкнул её. Заперто! Единственное окошко с решёткой выходило во двор. Он задумался... Потом стал на табуретку, зацепил верёвку за прутья решётки. Резко дёрнул раз, другой, третий,.. Спустя две минуты он был во дворе. Вооружившись граблями, валявшимися у стены, обшарил домик. Ни каких следов чьего-либо присутствия в нём не обнаружил.
  - Ничего, подонки, ничего, - сказал он вслух: - Доберусь скоро и до вас.
  С этим намерением отбросил крючок в калитке и вышел на улицу. Не заметив ничего подозрительного, через два квартала остановил легковую машину.
  - Можно?.. - сказал, кивая на пачку сигарет, лежащую под рукой водителя. Тот обалдело смотрел, как незнакомый мужик бесцеремонно залезает в кабину.
  - Я занят! - опомнился шофёр: - Тороплюсь, извините.
  - Ничего, - отрезал грабитель: - Поедешь, куда укажу.
  Шофёра прошиб холодный пот. Он не сомневался, что преступник, которым так восхищался в фильмах, внезапно сошёл с экрана и небрежно сидит, насмехаясь над бездействующими органами правопорядка.
  - Я слушаю вас, - сдавленно сказал водитель,
  - Вот это другой компот, - ухмыльнулся тот:
  - Прямо поезжай!
  Ехали час, второй. Шофёр не выдержал:
  - Я вас не знаю и, если честно, то и знать не желаю! У меня семья, дети. Вот паспорт, в нём отметки, что это действительно так: малые дети,
  - Ладно, - сказал грабитель: - Вон там, на перекрестке, и тормозни.
  Шофер повиновался.
  Теперь предупреждаю: ни слова никому обо мне, - продолжал рецидивист: - Хочешь, чтоб по-царски с тобой расплатился, оставь телефон. Я тебе звякну через неделю. А сейчас извини, не до тебя.
  - Он схватился почему-то за грудь. Сквозь зубы пригрозил: - Так смотри: никому, если жизнь дорога.
  Он вышел из машины, вслух чётко произнёс, запоминая, номер автомобиля.
  Через полчаса оперативная машина резко остановилась на том перекрёстке. Оперативники тщательно осмотрели местность.
  - Куда же он подевался? - озадачились они. Им невдомёк было, что грабитель лежит в реанимации близлежащей больницы - всего в двух километрах от них. Вероятно, сказались стрессовые перегрузки. До этого он посвятил жизнь постоянным тренировкам тела и духа. А однажды вычитав, как некий человек тем прославился, что вешался на глазах у многочисленных зрителей - знакомых, сам попробовал. У него стало не хуже получаться. Потом вышел на деда Новомлинского, костоправа. У него подучился. После двухлетней тренировки, вообще асом стал. Правда, олицетворением всех его мечтаний был "король цепей и оков" - знаменитый Гарри Гудини. Настольной книгой были также книги Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" и "Золотой телёнок". Упиваясь чтением, он пришёл к мысли о "своём миллионе" - пусть даже не на блюде с золотой каёмочкой.
  И вот теперь, когда золотые серьги, кольца, часы, кулоны стали для него вполне осязаемыми, он поставил себе задачу - выжить во что бы то ни стало! Ему чертовски повезло, другой раз уже не повторится. "Немного очухаюсь в реанимации, - лениво думал гастролёр одессит, - и навсегда исчезну с измаильского горизонта.
  
  3
  Если вот так по проспекту Суворова подняться вверх, минуя пединститут, повернуть влево, то совсем рядом рукой подать дом, в котором живёт с отчимом мама.
  С каким-то мистическим трепетом он прошёл мимо педагогического института, куда поступил лишь по счастливому стечению обстоятельств. Дело в том, что до поступления, работал поваром ресторана "Голубой Дунай". В сознании требовательных членов приёмной комиссии не укладывалось это немаловажное обстоятельство с почётным званием "учитель английского языка". Ему пришлось буквально драться за право стать студентом. Впрочем, окончил он пединститут всё-таки неучем с дипломом.
  Минут через пятнадцать, свернув налево, он по проспекту Ленина, мимо булочной, букиниста, телеателье, почты - по каштановой аллее достиг дома номер 8 "а". С трепетом поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыла маленькая, старенькая мама. Её лицо было покрыто сеткой морщин. Её сгорбили десяток болезней, особенно сахарный диабет - враг всего живого.
  И всё же мать была для Игоря прекрасной, неќобыкновенной, ни с кем несравнимой и праведной.
  - Здравствуй, мама!
  И в том, как он произнёс эти слова, мать угадала его беспомощность. Не стала ни о чём расспрашивать, а принялась хлопотать по хозяйству: на скорую руку изжарила яичницу с ветчиной, оладьи на кефире, которые обожал Игорь, сварила какао.
  - Ешь, ешь, сынок, - приговаривала она, обнимая Игоря за плечи, словно боялась, что сын встанет сейчас, и уйдёт: - Ешь, а говорить будешь потом. Спасибо, не забываешь мать.
  И ему стало горько от этих слов.
  - А разве я виноват, что так устроена жизнь, - сказал он, как не раз уже говорил:- Одни как сыр в масле катаются, а другие мыкаются по ней, как неприкаянные.
  Мать промолчала.
  Затем Игорь сполоснулся под душем. Счастливый от того, что видит мать после пятимесячного молчания, он блаженно опустился на диван,
  Мать заговорила тихо и без укоризны:
  - Дядя Коля, вот, пишет мне, что ты, Игорь, не хочешь жить по законам, писанным для всех. Люди обязаны жить по законам, иначе в обществе воцарится анархия, беспорядок... Кроме писаных законов есть и неписаные, то есть законы преступного мира. Ты, я знаю, не преступник, а маешься по жизни. Почему, сынок?
  - Да, маюсь и страдаю, - сказал он: - А почему, не знаю. Может, ты знаешь и объяснишь мне?
  - Потому, что тебе на роду суждено было родиться человеком.
  - Ну, знаешь, мама, - развёл он руками, - ныне на Земле столько людей наплодилось.
  - Много-много, - подтвердила мать, - но не каждому дано-суждено родится правильным человеком.
  Игорь заинтересованно поглядел на мать, даже перестал дышать.
  - Что-то не совсем понимаю тебя, мама.
  - Сейчас поймёшь, - ответила она: - Ты... воруешь?
  - Нет, что ты, мама! Не умею,
  - А люди воруют, да только так, что концов не сыщешь. При этом они состоят в КПСС, у них ангельские анкеты и прочие документы. А у тебя что?
  - Как что?
  - Ты член партии?
   - Нет.
  - Так я и думала, Потому ты не в партии, что от тебя ей не будет проку. Таких не держат в своей среде коммунисты, как и на работе изгоев не удерживают. Знаешь почему?
  - Не знаю, - рассмеялся оптимистически настроенный Игорь. - Отвечай мне, я сгораю от нетерпения.
  - Смеёшься всё! - с укоризной сказала мать: - А смех-то у тебя деланный, вымученный.
  - Ну, не тяни за душу, мама! Выкладывай, почему мне тяжко в этом мире. Я же ничего дурного не делаю людям, а они стараются избавиться от моего присутствия. Разве это справедливо?
  Мать убедительно ответила:
  - Да, справедливо.
  Игорь вспыхнул, вскочил на ноги:
  - Ну, тогда до свидания!.. Мать остановила его на пороге, вырвала плащ из рук.
  - Охолонь! Сядь и не горячись, - сказала она строго.
  - Разве я виноват, - оправдывался Игорь, - что совсем непрактичен, излишне откровенный с людьми. Стараюсь всё делать, как лучше, а получается шиворот-навыворот. В чём дело? Кто объяснит мою трагедию?
  - Да нет у тебя никакой трагедии, - в сердцах сказала мать. - Заранее прости меня за слова, которые сейчас выскажу тебе... Только не перебивай меня... Ты родился человеком, так сказать праведным, исключением из массы людей. Родился полновесным, с изначальной в душе нравственностью. Ты не способен на подлые дела, на мщение. Не можешь взять чужое. Такие люди, как ты, есть в обществе, однако их ты среди своих знакомых по пальцам пересчитаешь. Тот, кто не считает зазорным брать чужое, не поймёт тебя. Хотя понять он способен, да только не будет этого высказывать тебе... Потому и трудно тебе, муторно жить среди них. Ты не хочешь понять их, а они тебя ни во что ставят! Вот и мучишься ты - и будешь мучиться.
  - Кажется, теперь начинаю понимать тебя, мама, - чуть слышно произнёс Игорь: - Ты очень хорошо понимаешь смысл бытия.
  Она продолжала в каком-то ей свойственном смятении:
  - Ты должен и будешь мучиться до тех пор, пока не разберёшься в самом себе и не выстрадаешь своё мировоззрение. И при всём этом не сопьёшься, не ступишь на дорогу преступлений... Но я спокойна за тебя. Как мать, горжусь тобой. Однако социально помочь тебе ничем не могу. У меня нет связей. Я из семьи железнодорожника, образование, не считая ремесленного училища, всего два года курсов педагогических... Всю жизнь я отдала детям: была воспитательницей в детском доме, и в садиках. А сейчас меня иссушает проклятый диабет. Светлана позавчера "скорую помощь" мне вызывала.
  - Вот как?! - взволновался Игорь.
  - Ты от меня теперь далеко живёшь, хотя вроде рядом, в одном городке. А сестра твоя Светлана всегда придёт мне на помощь.
  - Значит, она человек настоящий? - спросил Игорь.
  - Я бы этого не сказала, сынок. Настоящий человек при любой власти мучается - хоть при генеральном секретаре, хоть при короле. В любом обществе над ним глумятся умные проходимцы, либо бездари. Потому, что они "ненужности", ведут жизнь тупиковую. Им, как рыбе в воде, нужна среда, где процветают барыги, взяточники, рэкетиры, бандиты всякие. А люди честные еле концы с концами сводят в нашей жизни... Разве смогла бы я приобрести кооперативную квартиру, да ещё на втором этаже, если б не помощь дяди Вены?
  - А почему ты уживаешься с ним, если сама считаешь Вениамина Ивановича отщепенцем?.. Зачем позорить память отца-трудяги, кристально чистого, хотя и беспартийного? - спросил Игорь.
  - Ты забыл, какое время тогда было в пятидесятые годы? - сказала мать: - Вас двое у меня остались на руках сиротами. Отец твой болел чуть не полгода, и всё нами нажитое ушло на его лечение. Я верила в чудо, но оно не свершилось... Умер твой батька. Больше двух лет я держалась, близко к себе мужиков не подпускала... А потом задумалась: "Ох, как тяжело одной с детьми! Что же делать? Тут и подвернулся мне Вениамин Иванович. Пристал, будто пиявка. Видно, хороша больно казалась ему?.. Память же отца я свято берегла и берегу! Живу с дядей Веной, как ты называешь его, без росписи загсовской, так сказать, в гражданском браке. Он много раз предлагал мне загс, а как вспомню твоего отца - так муторно и тошно становится. И мир нерадостен, и жить не хочется. А потом подумаю о детях своих, снова продолжаю жить. Могла от дяди Вены и ребёнка иметь, да не захотела. Жила и живу лишь ради вас.
  - А как ты думаешь, дядя Вена талантлив? - спросил Игорь.
  - Талантлив и очень. Только талант его сломлен сделкой с совестью...
  Мать осеклась, закусила губу, будто сказала лишнее. Игорь с жадностью ловивший каждое слово матери, не расслышал последнюю часть фразы.
  - А ты, вот, зачем пришёл ко мне? - с неожиданной злостью взглянула на него мать: - Можешь не отвечать. Знаю, что за деньгами пожаловал к матери. У меня нет честно заработанных денег, а спекулятивные монеты дяди Вены тебе не подходят. Спекуляцию ты считаешь сделкой с совестью... Пенсию я ещё не получала. Когда принесут, тогда и дам тебе.
  - Мама!.. - смешался Игорь.
  - Я уже тридцать пять лет твоя мама... А сейчас оставь меня. Мне надо укол сделать и отдыхать. Когда будешь уезжать, зайди попрощаться.
  
  
  4
  - Никак на побывку явился? - подтрунил над Игорем дядя Вена, едва ввалился в его комнату.
  Наташа, жена Игоря, тут же засобиралась в магазин: надо же угостить "свёкра".
  Ни Игорь, ни Вениамин Иванович не удерживали её. Они молчали, словно боялись, что Наташа помешает им взглянуть друг другу в глаза и высказать взаимные доводы и взгляды на жизнь. А сказать друг другу было что: Игорь не появлялся целых пять месяцев.
  Едва дверь за Наташей закрылась, дядя Вена сказал:
  - Что нахохлился, братец? Стареем, а?.. Мать свою ни во что ставишь, а ведь ей покой нужен душевный.
  - Покой нам только снится, - вздохнул Игорь:
  - Не нужен человеку покой. Это бред сивой кобылы в тёмную, безлунную ночь.
  - А что тогда, не бред? - возразил Вениамин Иванович.
  - Разговор по душам, - ответил Игорь: - А вы только никогда не раскроете свою душу.
  - Ну, зачем так! - протянул дядя Вена.
  - Правду вы не любите, Вениамин Иванович.
  - А есть ли она, эта правда, на свете?
  - Думаю, что должна быть хотя бы в природе.
  - В природе она, может, и есть. В человеческих отношениях её нет, - сказал дядя Вена: - Среди двуногих особей кто приспособленнее, тот и шеф, тот и на коне. Помни всегда об этом.
  Игорь с интересом спросил:
  - Скажите тогда, почему мне не везёт: везде, где бы я ни работал, от меня стараются избавиться?
  - Непросто ответить, - сказал тот, явно набивая цену своим житейским познаниям. - А разве мать тебе на разъяснила это?
  - Так-то она, а то вы и ваше объяснение.
  - А мы с твоей мамой одно целое: как я думаю, так и она, - сказал Вениамин Иванович: - И наоборот.
  - Загадками говорите, - хмуро заявил Игорь: - Ну, чего вам стоит ответить мне? Я же могу во всём разобраться.
  - Или сломаться, - ввернул насмешливо дядя Вена.
  - Почему же "сломаться"? - обиделся Игорь:
  - Я всегда относился к вам с уважением.
  Дядя Вена усмехнулся:
  - А деньги, которые мама даёт тебе или высылает, чьи?
  Игорь смешался:
  - Вот не думал, что это ваши.
  -То-то, братец? - удовлетворённо сказал Вениамин Иванович: - А ты всё также наплевательски относишься и к матери, и ко мне.
  - К ней я всегда отношусь с уважением и с трепетом, - пробормотал Игорь,
  - Ей не уважение твоё нужно, а конкретная помощь: убрать квартиру, когда нет меня, в магазин сходить за продуктами. Да мало ли что! Писем ей даже не пишешь. А мать душой изводится, ночами не спит, всё беспокоится о тебе. И о семье ты не думаешь, о том, что им - Юре и Серёже - и кушать надо, и в кино пойти хочется... На шиши, которые ты зарабатываешь, сам себя еле кормишь.
  - Разве я не согласен с этим? - сказал Игорь с горечью: - Не знаю, почему плохо у меня получается с заработком. Может, потусторонние силы мешают мне? Вы ведь признаёте их существование?
  - Нет! Я верю только в себя, в твою маму и даже в тебя. Впрочем, не верю ещё в тебя. В таком возрасте пора переходить на оседлый образ жизни, а не мотаться по городам и весям. Довольствоваться надо тем, что есть! На большой каравай рот не раззевай, если не можешь вырастить его. Уразумел?
  Игорь промолчал. Вениамин Иванович предложил:
  - Может, чаю выпьем? Хватит, посидели, поспорили.
  Игорь отказался. Дядя Вена пожал плечами и встал, давая понять, что можно и расстаться. Уходя, он сказал Игорю:
  - Ты свою мать лучше не расстраивай. Хочется услышать её голос, позвони по телефону, минут пять-десять поговори и хватит. А я при случае зайду к тебе ещё. Так и передай Наташе.
  
  5
  Резко затренькал звонок, отрывая мыслителя от воспоминаний, перемешанных с размышлениями о смысле жизни, Игорь пошёл открывать дверь.
  Это был Вадим, Он уже во второй раз навещал Игоря в Москве проездом на малую свою родину Ярославль.
  - Ну, чего там, в Измаиле новенького? Рассказывай, - сказал Игорь: - А я только задремал. Ну, думаю, и дела: поспать путём не дадут!
  Он заразительно смеётся, оправдывается:
  - Всё-таки поздно ложимся. Кончать надо с этим!
  - Да, надо выспаться, - соглашается Вадим.
  - Режима у нас никакого.
  - На улице сейчас градусов тридцать, - невпопад говорит Вадим, ухмыляясь.
  - А ты, вот, ходишь в пиджаке и вельветовой кепке. Да ещё в полуботинках зимних на микропорке. Словом, ты - законченный чудак, - захохотал Игорь.
  - Ква-ква-ква, - вторит ему Вадим: - Надо тебе ещё рекламку написать. Я такой: если берусь за дело, не могу успокоиться, пока не закончу.
  - А почему бы тебе в Москву не перебраться? - сказал Игорь: - Ты бы мне книги помог бы оформить, а я бы занялся твоей психикой, уверяю, выправил бы.
  - С чего ты взял, что у меня психика нарушена!? - спросил Вадим с недоумением: - Она у меня железная.
  Игорь разъяснил ему подробнее:
  - Я к тому это сказал, что и мою психику тоже надо выправлять.
  Вадим кивнул и пустился в философию:
  - Когда-нибудь в истории цивилизации появится самостоятельный раздел: "История коммунистического психоза".
  - Та-ак-к!.. - протянул Игорь: - Это что-то сногсшибательное. Ну, продолжай, а я послушаю.
  - Психоз можно объяснить как медленное заболевание, как страшенное извращение бытия человечества.
  - Стоп, стоп!.. - воскликнул Игорь. - Объясни попроще.
  - Это неадекватная реакция на реальную дейќствительность: человеку говорят одно, а он в ответ - другое. Порой, ему мерещится что-то. Целый народ может пребывать в состояния вынужденного психоза. Например, Гитлер создал фашистский психоз. Его главный лозунг: "Идите на Восток, убивайте и убивайте!"
  - И гитлеровцы делали это с радостью. С песнями Хорста Весселя, игрой на губных гармошках, - добавил Игорь.
  - Зато потом жестоко поплатились! И мы тоже убивали невинных людей в тридцатые годы, и тоже пели веселые песни. Помнишь? "Мы будем петь, и смеяться, как дети". "Наш паровоз лети вперёд!" Или; "Мы смело в бой пойдём за власть Советов и как один умрем в борьбе за это". А кто, спрашиваќется, жить будет?
  - Ты считаешь, в этих строках заключена глупость? - спросил Игорь. - Кстати за расстрелы невинных людей расстреляли и Ежова и Ягоду, а Сталин тут не причём.
  Вадим не стал с таким утверждением спорить, задумчиво сказал:
  - Дело в том, что вся наша культура была на плечах евреев. А у них, извини меня, генетически заложено стремление к большим делам. Они превосходные теологи. Знаешь, что это такое?
  - Вера в загробную жизнь. Нечто, что ошибочно считается духовным, то есть социально тупиковым, - ответил Игорь,
  - Евреи прекрасно разбираются в религиозной и современной философии. Теолог и есть человек, связывающий обе науки. Они, будучи талантами, переложили эту систему на музыку. Например, евреи-композиторы: Шостакович и Дунаевский.
  - Русский человек не меньше одарён от природы, - возразил Игорь: - Только ему развиваться недосуг: он ишачит на заводах, фабриках и полях.
  - И то!.. Например, Утёсов всю жизнь дурочку валял: то блатную Одессу воспевал, то подстраивался под каждого. Я сам видел по телеку, как Михаила Ульянова другой Михаил Меченый запугивал: Сиди, мол, на сцене, но в политику со свиным рылом не суйся. Говорить можно на сцене, не на партконференции. Миша Суслов дал чётко понять ему: "Кого хочешь, играй там, хоть маршала Жукова, хоть Ильича, а здесь играть не будешь".
  - А тебе вот что скажу. Здесь в двух шагах от меня жил литератор Александр Акимович. И как-то раз взял меня с собой в Академию наук СССР. А там, в одной из лабораторий были машины, которые печатный текст переводили в цвета радуги разных оттенков. Вот Левин и дал разные тексты писателей классиков на цветовую обработку, - Игорь намеренно сделал паузу, чтобы удостовериться насколько Вадим, как художник-самоучка, заинтересовался тем, что он ему рассказывал.
  Вадим молчал. Игорь расценил молчание как знак согласия и воодушевлённо продолжал:
  - Так вот возвращаемся к нему, а он, как крот подземельный, в подвале выселенного дома на Уланском переулке жил. Стали с ним листочки рассматривать. Вот он и возбудился. Заходил, завозмущался: "Это ведь Цветаева! Но почему всё в серых и тёмных тонах? Не понимаю! А это Булгаков гордость русской литературы! Тоже мрачновато выглядит! Не понимаю!" Так и умер с этим непониманием. А ведь литература не только может на созидание работать, но и на разрушение. Ты вот твердишь мне о психозе, то есть пытаешься меня с панталыку сбить. Ещё расскажи, что ты имеешь ввиду?
  - Повторяю: это неадекватная реакция психики на окружающую действительность. Что такое алкогольный психоз? У перепившего субъекта возникает токсикация, сопровождаемая галлюцинациями. Психоз может перейти в бурную стадию - в реактивный психоз. Вот, например, мы находимся ныне в коммунистическом психозе, мы во власти марксистко-ленинской утопии. А Горбачёв слишком гол, чтобы дать миру свою теорию.
  - Что-о! Ты полагаешь, у него имеется собственное мировоззрение?
  - Что-то, пожалуй, и есть. Он соображает и кучкуется с высоко подпрыгнувшими соратниками. Они хотели бы что-то выдать "на гора", да не было у них желания в прошлом времени овладеть "суммой теоретических богатств, выработанных человечеством". Другими словами так и не доформировались они в настоящих коммунистов. В настоящее время пытаются внедрить план кооперации, - усмехнулся Вадим: - А также систему демократического народовластия.
  -Тэ-экс... - в раздумье протянул Игорь: - Ты прав. А кто революцию семнадцатого года делал?
  - Бродяги, террористы во главе с Троцким, словом - государственные преступники.
  - Ну, ты и даёшь! - почесал в затылке Игорь: - Кто сейчас двигает перестройку? Благополучные люди - те самые, которые довели великую страну до ручки, А теперь призывают массы жить в согласии с ними и со своей совестью.
  - А ты заметил, что у них нет наследников! - оживился Вадим: - История, братец, есть самый неумолимый судья... Что нынешние "вожди" сделали с Джугашвили и сталинистами? Смешали их с дерьмом. А ведь за Сталиным пошёл весь народ, выигравший такую кровопролитную войну. Великий народ, ведомый небезгрешным "кормчим", спас нас всех от порабощения.
  - И весь западный мир спас, между прочим, - ввернул Игорь. - Сталин сумел найти общий язык и с Америкой, и с Англией.
  - М-мда, это так, - сказал Вадим: - Но, если бы мы подготовились к войне всерьёз, Гитлер не напал бы на СССР.
  - Согласен, - кивнул Игорь: - Сталин прикинул своей гениальной головой, что у нас - болота тысячемильные, леса дремучие, западных автострад и удобств нет. Да и Мороз Красный Нос серьёзная помеха изнеженным европейцам-германцам. Вот он и решил, что война продлится не более двух месяцев. И вообще, думал Сосо, это какую же огромную армию надо, чтобы полностью оккупировать наше социалистическое Отечество?.. Нет, Сосо рассчитал правильно, хотя и погорячился со сроками. Оторвал Гитлеру башку. Но главное - появилась возможность сделать Европу социалистической.
  Тем временем Вадим, с пониманием слушая монолог Игоря, открыл флакон с пустырником, наполнил им крышку колпачка.
  - Скажи мне, что даёт тебе пустырник, Вадим? - переключился Игорь.
  В ответ тот весело загоготал:
  - Как что даёт?.. Снимает потливость. У меня в голове спайки. Или ты думаешь, что играю "под инвалида"? У меня серьёзнейшая травма головы.
  - Что-то не слышал об этом.
  - Потому что я не афишировал, - сказал Вадим.
  - Вид у тебя ничего, должен сказать.
  - Вроде буду вечно молодым и с комсомолом не расстанусь.
  - Так ты был комсомольцем? - спросил Игорь.
  - Нет! Я вовремя понял, что с ВЛКСМ мне не по пути. Не верю им!.. С юных лет испытывал я обман, скитаюсь с шестнадцати лет. - Тут он наклонил голову и с запинками начал читать текст на английском языке.
  Игорь принялся подправлять его чтение.
  - Harbor - это гавань!? - обрадовался своему умению Вадим.
  - Гавань по-английски [хааба], а не [хиба], - улыбнулся Игорь: - Слово это в английском языке многозначно: и гавань, и порт. Перевод этой строки звучит так: Капитан порта.
  - Дай мне лист чистой бумаги, - попросил Вадим.
  Игорь исполнил просьбу,
  - Череп в профиль, - стал комментировать Вадим шутя изображаемые карандашные "шедевры". Уверенно нарисовал воображаемую голову. - Я уже тысячу примеров приводил, как и во что превратили Владимира Ильича. Возьмём теперь любой профиль. Ну, скажем, уголовника стриженого в профиль. С носом, подбородком, затылком... Кого тебе напоминает этот "портрет"?
  Игорь захохотал:
  - На Хрущева Никиту смахивает!..
  - Видишь? - сказал Вадим. - Так можно трансформировать образ Ленина, что даже Никита Сергеевич может сыграть его роль... Что такое бутафория, понял теперь? Вот я ухо оставлю на месте, кое-что подправлю - и мы видим силуэт Ильича.
  - Похож!.. - изумился Игорь. - Только кепку точнее подрисуй.
  - Вывод ясен? - продолжал Вадим: - Образ Ленина стилизован ныне до такой степени, что дальше некуда. В сознании советских людей живёт чисто шаблонный портрет. Вот я и доказал тебе, что любая личность легко превращается в Ильича. Настоящего же портрета нет. Вернее, он есть, но очень далеко запрятан власть предержащими. В действительной жизни Ленин был неказистым мужичком с редкими, общипанными усами и с волосами на голове, торчавшими влево, и вправо.
  - Ты, Вадим, говори, да не заговаривайся! - возмутился Игорь. - Надо было тебя с Бадьиным познакомить! Давненько его не видал. Он тебе живо растолковал бы, кем в действительности был Ильич!
  И Игорь во время прогулки по городу поведал Вадиму о том, как чекист Викентий Иванович охранял Ленина, как стал лектором Всесоюзного общества знания... И попытался растолковать, что есть гении и злые и добрые. И что он изобрёл такой метод программирования любого текста, который даёт возможность читателю воспринимать информацию как информацию, дезинформацию как дезинформацию, фальсификацию как фальсификацию. Но самое удивительное то, что он сам, практикуя своё открытие, смог разобраться в самом себе и наработать неприятие спиртного.
  Но Вадиму больше всего понравилось то, что несгибаемый большевик усомнился в руководящей роли КПСС, не сдал партийного билета ВКП "б", а остался, до конца верен Верховному Главнокомандующему СССР, генералиссимусу И. В. Сталину.
  А что касается открытия Гевашева, то равнодушный к английскому языку и к тому же ведущий спартанский образ жизни Вадим не придал этому должного внимания.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 13
  
  СЮРПРИЗ
  
  
  1
  - Убить? Отца родного? Вот для чего я тебе понадобился! - расслышал Игорь, подходя к крыльцу дома Гиргишана.
  Осторожно, стараясь не шуметь, поднялся по крыльцу и потянул ручку на себя. Дверь отворилась, Игорь, крадучись, пробрался в кладовку и через щелку в зашторенном окошке видел всё происходящее. Старался не дышать, чтобы не выдать своего присутствия, при этом лихорадочно обмозговывал, как реально помочь в скандале своему другу и наставнику.
  Никогда не приходилось видеть до такой степени разъярённого Гиргишана, который за грудки держал парня.
  - Убью! Убью! - истошно вопил тот заезженной пластинкой.
  Игорь пригляделся и узнал этого типа. Да и как не узнать!
  - В Сафьяновском автобусе, мамочка, - продолжал бесхитростное повествование Игорь, который иногда то ли всерьёз, то ли шутя, называл Оленьку мамочкой, - ко мне подсел один тип, назвался Никодимом, Я ещё ненароком подумал не тот ли Никодим, который насмехался надо мной в пионерском лагере?.. Я мельком взглянул на него, и он мне не понравился, потому и не стал знакомиться. Правда, обратил внимание на его нездоровый вид: Глаза впавшие, потухшие, на висках преждевременная седина, нос картошкой с красными прожилками.
  - Можно поумнеть, читая книги? - зычно вопросил попутчик.
  Мне ничего не оставалось делать, как машинально кивнуть головой.
  - Миллионы читают, - наседая на меня, продолжал Никодим, но..., - он явно хотел просветить меня, - Но, заметьте, - опять что-то, очевидно мешало ему высказаться, - Но, - решился он, наконец, - Ни Тимирязевым, ни Достоевским не становятся, А почему, знаете? - вконец раздосаќдованный моим молчанием, спросил всё же он.
  Я поднял глаза от книги и уставился на него. Честно говоря, мне было не до Никодима. Не потому ли я не настроен был знакомиться с первым попавшимся попутчиком? Всё же манерой говорить скорее с самим собой, он обратил на себя внимание, и я подробнее рассмотрел его. На вид не больше двадцати, поджарый, небрежно одетый. По смугловатому лицу, разрезам глаз, их цвету можно было догадаться о наличии в его венах кроме русской других кровей.
  Вскоре он вышел, и я, занятый думами о Гиргишане, облегчённо вздохнул.
  Лет через десять чёрным по белому я прочёл в одной из книг, кажется журналиста-международника Зорина, которую читал, подтверждение слов Никодима: "В домах миллионеров вы найдёте всё, кроме художественных книг, их они не читают!"
  Если бы, Оленька, знал я тогда, куда направлялся Никодим?.. Многое можно было бы предотвратить!..
  - Ну и ну! Ну, и сыночка твоя мама Лида подарила мне. Так прикинем, - вдруг развеселился Гиргишан, потешаясь над самозванцем сыном, который отбежал на безопасное расстояние, стоило только Гиргишану разжать свои "тиски". - Чем убивать будем отца родимого?.. Топором? Так, где он родименький? А может верёвкой? Так сподручнее. Петлю да покрепче. Ножом? Кухонным? Так не возьмёт Гиргишана. О рёбра, жилы поломается. Вот прошу тебя, сыночек, тесаком разбойничьим, такой у меня припасён на крайний случай, садануть под лопатку. А я лягу, или сяду и спокойненько, "а на кладбище всё спокойненько", и смотреть буду, как ты это делать будешь.
  Он подсуетился, и вскоре орудия убийства выстроились в ряд на столе. Топор, нож кухонный красовались рядом с верёвкой бельевой. Зачем-то понадобились и скалка, и молоток, самый что ни есть обыкновенный.
  Сделал петлю, подвязал верёвку к крюку, на котором висела люстра, взял табуретку, встал, сунул голову в петлю, и рукой держась за петлю, скомандовал:
  - Ну, смелее, сыночек! Вешай папу! Это так просто поддать ногой по табуретке. И дело в шляпе, а шляпа, как известно, на папе... А папа... Дальше сам знаешь!..
  В общем, с юмором у Гиргишана всё было в порядке.
  Зрачки расширились у "сына", онемел, не двигался. Минута, вторая томительного ожидания...
  - Так-к, - процедил Гиргишан. - Не желаешь?.. Понимаю! Кишка тонка! Одно дело трепаться, а другое - дело делать. А может, такое занятие, как вешать, тебя недостойно? Ну, тогда отсеки голову топором. Я лягу для удобства, голову вытяну, и не буду тебе мешать.
  И Гиргишан действительно лёг на кушетку, вытянул голову, скосил глаза на Никодима и, не мигая, уставился на него.
  - Не робей, сынок! В жизни нашей бековой нет ничего проще и легче чем опустить топор на шею своего отца.
  Никодим не шелохнулся. И на этот раз промолчал.
  Ну-у, - подзадоривал его Гиргишан, усмехаясь в усы, однако весь в напряжении, не сводя пристального взгляда с Никодима, подковырнул, точно издеваясь:
  - Тогда ты не мой сын!
  Никодим ухватился за топор, поднял его двумя руками, зажмурился: - Твой! - видимо, прежде чем опустить топор на человека, ему хотелось совладать со своей совестью. - Твой!.. Мать перед смертью исповедалась.
  - Отчего умерла? - спросил всё ещё отрицающий отцовство Гиргишан, а сам гадал: - Если это мой сын - извинится, а если самозванец?..
  - От рака лёгких и сердечной недостаточности, - скорее выдохнул, чем проговорил Никодим, в изнеможении опуская топор и швыряя его под платяной шкаф.
  Гиргишан повеселел от мысли, что если... замочить Никодима самым натуральным образом. Взять и "замочить!" Нет! Нет! Только не сегодня. Лучше это сделать завтра-послезавтра. Выяснить надо, что к чему!
  Он засобирался, засуетился, намыливаясь пойти к одной знакомой своднице Ленке, бывшей некогда закадычной подругой Лиды, которая и познакомила его с ней. Казалось, не обращал он больше внимания на Никодима, размазывающего по лицу внезапно хлынувшие слёзы раскаяния.
  Так-к! Где она сейчас может быть? Вот кто мог пролить свет на пока что покрытую дымкой тайну рождения Никодима. Не мог ведь его сын стать подонком, к тому же алкашом. От кого он? Так и ушла из жизни Лида, которую он когда-то боготворил, так и не выдав своей тайны. Рак лёгких? Вот до чего довело злоупотребление курением! Он как знал, что её сумасбродный нрав приведёт всё-таки к преждевременному уходу её в мир иной, потусторонний, в который хотелось верить, но не было никаких весомых доказательств в его сущестќвовании даже у попов. Возможно, потому что не было никаких исторических доказательств и фактов о жизни самого Иисуса Христа, он оставался атеистом.
  
  
  2
  И вот что Игорь Васильевич узнал.
  - Так и знала, что это ты, - сказала Лена, пропуская в прихожую свою знакомую Лиду. - Да на тебе лица нет!..
  Лена встревожилась: Ещё милиции не хватает мне до полного букета!.. Значит, этот подонок Павлов не в шутку, а на полном серьёзе отнёсся к моему легкомысленному предложению осчастливить Лиду своим личным участием в загородной прогулке.
  Этот неработающий Павлов, у которого мать была на руководящей должности в горисполкоме, был "разведенец", мастак "лапшу повесить на уши", на любого, кто под рукой у него окажется. Что касается подруги, строившей из себя недотрогу, то Лена видела её насквозь. Познакомилась она с этой пышнотелой Лидой на городском пляже в начале июня. Тогда же познакомила с ней давнего знакомого Гиргишана.
  Лена задумчиво посмотрела в окно. По нарядным улицам славного града Измаила "филонила" праздная публика. От заведённой в те застойные годы жизни не было этой публике ни здорового отдыха, ни спокойного сна. Молодёжь вообще ни о чём не задумывалась: такой "образ жизни" вполне устраивал. Летом она ублажалась мелодиями "полуджаза" из волосатиков. Рвение к танцам у юношей и девушек было такое, что неискушённому человеку невозможно было ступить на танцплощадку. Дорогу преграждала крепкая стена из движущихся живых тел. Владельцам этих тел смысл бытия представлялся покоящимся на трёх основных вещах. Развлечения, флирт с особой противоположного пола, легко переходящий в секс, и выпивка. Что касается последнего, то задача упиралась, как правило, в финансовую несостоятельность алчущих. Идеалом была выпивка с раскладом на троих, а лучше на пятерых; не в ущерб "карману", как говорится. Что касается "мировых проблем", да пусть их решают до посинения начальствующие умы... Мешать им юнцы и девицы, а также и люди постарше не собирались.
  Смысл бытия ускользал от их понимания. Самым приличным "занятием" казалась, поэтому выпивка, тем более что в Бессарабии, издавна повелось вкушать вино вместо банальной воды. Тут пьют по любому поводу и без повода - просто отдавая дань традиции и заветам ушедших поколений. Пьют вина креплёные и сухие, белые и красные подряд. И от такой смеси бродит в желудках. Сладость бессарабского винограда достигает всюду, случается, валит с ног неопытного здоровяка. Порой даже с двух-трёх стаканов, а уж с пяти - наверняка.
  Достопримечательность Измаила - городской базар. Напротив него - магазинчики в саманных домах барачного типа. Как в самом городе, так и районе базара вечно случаются сногшибательные происшествия, не говоря уж о хулиганстве. Одурманенные винными парами юнцы, не зная, куда себя деть, куда направить силу удаль молодецкую, затевают такие потасовки, что дело доходит до судебного разбирательства. Бывают и затишья, но не более как на неделю-другую.
  Как правило, Измаил почти всё время на осадном положении. Везде милицейские посты, дружинники, патрули. Так что здравомыслящие силы по борьбе с разгулом мракобесия всегда начеку. Стоит им, "засечь" группу задирающихся подростков, как тотчас в рупор зычно предостерегают: "Разойдись!". Подростки, конечно, врассыпную. Однако не пройдёт и получаса, как их снова тянет "магнитная сила" собраться в кучки и ватаги.
  Лена вздохнула, искоса взглянула на подругу.
  "Ведь предлагала же тебе Серёжу напрокат! Как-никак заочник водного института, широкоплеч, удали хватит на десятерых. К тому же привлекателен, а главное - совершенно свободен: никто за волосы драть не будет!..
  - Так нет, упрямая, гнёт своё! - пояснила она Гиргишану смысл тогдашнего поведения. - Говорила ей: с кавалерами успеется. Одним лучше всего проводить время: ни от кого не зависим, ходим ли по улицам или загораем на пляжах. Что ж, сама приставала ко мне, напрашивалась на знакомство с каким-нибудь молодцем.
  Лена толком не понимала, что именно стряслось с подругой. Она всмотрелась в её лицо повнимательнее. Всё понятно: под запавшими глазами круги, плечи опущены, плюхнулась на диван обессилено. Значит Павлов хорошо "поработал". "Хорошо, что сама я с этим мерзавцем вовремя развязалась. Павлов влюбчив и прилипчив похуже пиявки, целых полгода изводил меня.
  - Ну, чё молчишь? - спросила она тогда Лиду. Обессилено опустив руки, подруга соображала, наверное, где находится. Уставилась на Лену невидящими от слёз глазами. Потом, сделав усилие, проговорила:
  - Скажи, кто-нибудь знает, где и с кем я была? Ты говорила кому-нибудь?.. Умоляю! Скажи.
  - А ты толком объясни мне, что случилось? А то говоришь загадками, - отпарировала Лена. - Не пойму я тебя что-то... Не паникуй, охолонь! Горячку не пари!.. Счас разберёмся.
  Она направилась к буфету за коньяком и рюмками.
  - Может, пойти куда надо и рассказать всё как есть? - не слушая Лену, задала, как бы, советуясь с собой, вопрос Лида.
  Хозяйка квартиры побледнела от недоброго предчувствия неприятностей, готовых свалиться на голову.
  - Да сиди ты, не мыкайся! - прикрикнула она на Лиду. - Я потом сама провожу... А хочешь, у меня останься ночевать. Места хватает...
  - Она быстро наполнила рюмки, передала одну из них Лиде, подруги лихо чокнулись. На самом деле Лену бил непонятно откуда-то взявшийся озноб, она страшилась возмездия за подлость, которую позволила себе, поведав целомудренной дурёхе Лиде о сногшибательных историях с представителями сильного пола. Она вспомнила, как подыграл ей Павлов, гнусновато хихикая: "Ну и что?! Девиц без заскоков на белом свете не бывает. Так-то так, но если дело дойдёт до милиции, тогда не сдобровать. Начнут выяснять детали, докопаются до её сводничества. Нет, надо отговорить дурёху Лидку от опрометчивых поступков".
  - Мы с тобой, что ни говори, всего-навсего женщины, - жарко выдохнула Лена на ухо подруге, обнимая её за плечи.
  Лида насторожилась, не совсем понимая, куда клонит её подруга.
  - Неужели непонятно?!.. Наша женская доля такая: ходи да оглядывайся, нет ли серых волков на хвосте. Если, что и произошло между Павловым и тобой, так казни за это лишь себя. Понятно?
  - Соображаю! - выкрикнула Лида. - И всё же? Отвечай: говорила ты ему обо мне?
  - Я что-то не пойму, о чём? - уклонилась сводня от прямого ответа. - Причём тут я? - и посмотрела ей в глаза: - Раз не хочешь сказать, тогда как знаешь. Только помни: мне завтра на работу топать чуть свет. Надо совесть иметь! Затеяла кутерьму, на ночь глядя. Давай-ка лучше провожу тебя. Помогла ведь тебе с замужеством, вот и Гиргишану и кайся, исповедуйся. Ради бога!
  - Только не ему, - вспыхнула от стыда Лида. И пояснила, что Гиргишан с неделю как уехал из города на заработки в область. Вместе с приятелями шабашниками. Золотые руки у Гиргишана: за что ни возьмётся, смастерит глазам на удивление, а языкам - на добрую зависть. Потому как у него золотые руки столяра. А по поводу загса просил повременить. Поначалу попривыкнуть друг к другу.
  Лида вдруг немного успокоилась, подняла недопитую рюмку до уровня глаз, откровенно любуясь её гранями:
  - Это что - хрусталь?
  - Будто впервой видишь! - обрадовано усмехнулась Лена. - Рада, что опомнилась ты... С женщиной всякое может случиться! На то она и женщина, в отличие от мужика.
  Лида принуждённо рассмеялась, но ей значительно полегчало. От выпитого коньяка жизнь не казалась такой уж мрачной. "Неужели мне приснилось то, что было на пляже? - думала она. - Конечно, приснилось! Не было никакого насилия над разнежившейся под жарким солнцем одинокой женщиной".
  - Минут на пять я утратила всякую бдительность? - всё же рассказала она о происшествии на диком пляже. - Как обычно посидели мы с Павловым.... Даже не раздевались, А до воды дела так и не дошло, Выпили, закусили. Всё путём! Мне и пикнуть не дали, как уже всё свершилось!.. Таблеток снотворных Павлов, подонок, подсунул, а я наглоталась, поэтому ничего не помню. Когда часов пять спустя очухалась, мерзавца и след простыл! Кошмар какой-то! Пойти заявить? Свидетелей никаких. А на кого, спрашивается?.. Поехать домой, а потом рассказать Гиргишану? Скандал мне вроде ни к чему.
  Впрочем, как понимала Лена, её подруге было не до смеха. Ей представлялась другая картинка вроде той, что Лидке романтики захотелось: нагишом позагорать на солнце. На самом деле она и не раздевалась. А когда поняла, что её изнасиловали, быстро разделась и сиганула в воду.
  "Теперь за всю жизнь не отмоешься", - брезгливо подумала Лида, подозрительно оглядывая берег.
  Яростно намылилась и ожесточённо тёрла кожу, тщетно пытаясь отмыться от негодяя. Она была уверена, что стала жертвой одного насильника. Тот видно, молча, истязал её, но следов насилия на теле не оставил.
  "Опытный подонок! - думала она с яростью. - Вот и докажи теперь, кто есть кто? Ни свидетелей, ни следов на теле".
  Лида, вытащила из сумки кошелёк, пересчитала деньги. Было две десятки, один трояк, затем рубль и шестнадцать копеек мелочи; а также удостоверение мастера консервного завода. Преступник ни на что не позарился. Тогда Лида перебрала в своей памяти всех знакомых мужчин, особенно падких на женщин. Среди них не оказалось никого, кто бы ни польстился на деньги. "Конечно, деньги всем нужны, - зло подумала она. - Постой, постой, может у Ленки рыльце в пушку? Но, что знала она?.. Раз пять побывала я вместе с ней на диком пляже. И что же? Никаких подозрительных кадров не заметила. Может, потому, что неопытна и глаз не наметан?" Внезапно, словно молния, её мозг пронзила догадка о тайном сводничестве любимой подруги. "Ах, ты сволочь!.. Предательница! Ей ничего не стоит подстроить так, что он в следующий раз приведёт с собой "напарника". Ну, погоди, стерва, доберусь и до тебя".
  И Лида добралась-таки до измаильских "черемушек". Там, в просторной двухкомнатной квартире, полученной непонятно каким образом, привольно благоухала Лена. Семьи у неё, отродясь не было, равно как и того, что так дорого каждому человеку, - родителей: Лена воспитывалась в интернате, куда её в младенчестве, вероятно, подбросила легкомысленная мамаша. Тем более становилось загадкой, как Лена смогла выучиться на инженера, стать владелицей отдельной двухкомнатной кооперативной квартиры. Это было неќвозможно в перенаселённом до отказа Измаиле. Естественно, наивная Лида не могла знать, что "сделал" это чудо любвеобильный до выпускниц директор интерната. Правда, потом он все-таки был разоблачён и получил за совращение малолетних "на полную катушку" по закону. А Лена как жила, припеваючи, так и продолжала поживать: в новых "покровителях" она не имела недостатка.
  Пока Лида, ни прочие её подруги, ни о чём не догадывались, поскольку Лена не посвящала их в свои тайны. И вот теперь нежданное "ЧП" с приятельницей, к тому же - депутатом горсовета. "Не могу я допустить такой огласки, - подумала Лена.
  - И что ему в голову пришло изнасиловать дурёху неопытную!
  Она решительно взяла Лиду под локоть;
  - Вот что!.. Пошли, я провожу тебя. А на дорожку выпьем ещё по махонькой, а?
  Лида вяло согласилась. После второй рюмки она почувствовала себя свободно и заговорила языком подзаборной девки, набивающей себе цену:
  - Это, слышь, Ленка, всё трынь-трава! Ну, поќпользовался тот хмырь моим телом, не облезла ведь... Хошь, анекдот расскажу?
  - Валяй, валяй!.. - подзадорила Лена дурёху. Ей стало спокойно и легко. В очередной раз судьба смилостивилась, и отвела от неё крупную неприятность.
  - Ну, слушай... Прибегает однажды дочка к своей матери и беспечно сообщает: "Мама! Меня сегодня одиннадцать парней..." - и, не досказав, что с ней сделали, бьётся в истерике. Мамаша засуетилась, хватаясь за голову, несвязно утешает: "Ничего, дочка, не убивайся так! Всех счас найдём и сурово накажем".
  Дочка оживает, с улыбкой просит мать: "Всех не надо. А если хочешь помочь мне, то найди пятого и девятого...".
  Лена заразительно хохочет. Такие анекдоты ей по душе. Через силу смеётся и Лида, хотя на сердце у неё тягостно и грустно. Она завидует подруге, у которой нет ни личных, ни квартирных проблем.
  В эту ночь, впервые в своей замужней жизни, Лида не ночевала дома. "Мне следует держаться крепче за Ленку, и тогда всё в этой действительности ляжет по своим полочкам, - беспечно решила она. Правда, тогда она не знала - не ведала о том, что пошлость и грязь, порождаемые безвременьем семидесятых годов, станут органической частью её жизни, и на волне "преуспевания" она, Лида, неудержимо покатится к неизбежному краху, сохраняя свою беременность, при этом смутно догадываясь, кто же отец будущего ребёнка может быть? И когда заметила, что Гиргишан предохраняется от запланированного ею отцовства, решила без огласки будь, что будет, поставить на нём крест.
  
  
  3
  - Я спросил Дашу о Никодиме, - продолжал Игорь своё бесхитростное повествование.
  - Его сын! - поникла её голова.
  - Что-то не похож, - засомневался я.
  Тогда она приникла ко мне и затряслась в безудержном плаче. Я утешал её, как мог, Гладил по волосам, дотрагивался до лба, правда, до губ коснуться не посмел. Дверь коридора распахнулась внезапно, и мы отпрянули, друг от друга точно мог вошедший видеть сквозь стену, чем мы были заняты в данный момент. Мы прислушались к топоту ног. С грохотом лязгнуло что-то тяжёлое. Тишина не радовала, какая-то зловещая наоборот тяготила своей невысказанностью, показной нарочитой затишью. Я осторожно приоткрыл дверь убежища и обомлел.
  - Что там?- словно сквозь вату в ушах услышал я взволнованный голос Даши.
  - То-о... - Я так и не договорил до конца ужасное теперь слово, всегда казавшимся таким обыденным повседневным. Даша нетерпеливо, пытаясь очевидно, разобраться, что к чему сама, осторожно затаив дыхание, выглянула, и тотчас дико закричав при виде окровавленного топора, теряя сознание, рухнула на пол. Я слышал стук её тела, но начисто забыл об оказании ей помощи, настолько мои мысли были в соседней комнате, где только что разыгралась ужасная трагедия. С биением сердца я подкрался к двери. И вдруг услышал, что меня зовут зайти внутрь. Я тотчас узнал голос Гиргишана, несмело толкнул дверь. За столом, как ни в чём не бывало, восседал Гиргишан, Мне показалось, что он не рад моему появлению и даже то, что я мог понадобиться как существенная подмога, не обрадовало его. Напротив, он помрачнел, очевидно, припоминая, как я мог оказаться в его доме в столь неподходящий к посещению час.
  - Зови!
  - Кого?
  - Самозванца и Дарью Георгиевну, - подняв кулак, грохнул им по столу: - Оглох, что ли?
  
  
  4
  И вдруг Игорь зримо вспомнил о яркой и внушительной речи Гиргишана на очередном совещании уникумов на новоселье в Сафьянах. Костоправ из Жёлтых Яр, вот кто нужен для решения этого семейного конфликта! Он подпрыгнул от радости и тотчас отправился на поиски Даши.
  Он не знал ещё, что во флигеле в это время Даша ссорилась с пристававшим к ней Никодимом.
  Видя в Даше только плод своего ненасытного воображения - женщину и только женщину, а не жену своего "отца", Никодим подхватил её на руки, отчаянно рвущуюся из его мужицких рук и потащил на кровать. Зацепился за портьеру двери, оступился, этим и воспользовалась Даша. Она выќскользнула и, отпрянув от него, запричитала, заголосила:
  - Убил! Отца своего-о-о... родного.
  - Отца? - отозвался Никодим, подскакивая опять к ней, оприкинул её на кровать. Странно, но в самый ответственный момент их схватки, она не испытывала страха от того, что и на неё подымется рука убийцы и насильника.
  Не в силах с ней справиться, Никодим соскочил со смятой их разгорячёнными телами постели. Лицо исказилось от напряжения, глаза покраснели, а сам он дрожал, его вроде бы бил озноб.
   - Повтори! - опять вцепившись в неё, угрожающе закричал он. - Повтори, что сказала!
  - Отца говорю, шарахнул топором... Да, отпусти, больно!
  - Говорю ведь, не убивал его!
  - А почему топор в кровище?
  - Почём я знаю!
  Даша стала на него напирать:
  - Ты что ко мне пристал, как банный лист, баб свободных мало?
  - Да не приставал я к тебе!
  - Тогда рук не распускай! - совсем осмелела она. - И вообще проваливай, пока участковому не заявила.
  - А вот этого делать не следует!
  - А насиловать следует?
  - Так ведь сама напросилась!
   - Ах ты, гадина! - так и закипела Даша от ненависти. - Я к тебе как человеку и дверь открыла и приветила как сына Гиргишана. Как-никак, а вроде родственники мы, а ты как повёл себя?
  - Как?
  - Как бандит с большой дороги, - она прикусила язык и насторожилась. Явственно они расслышали чьи-то шаги во дворе.
  - Лучше ни с кем не встречаться! - взмолился Никодим. - Спрячь меня!
  - Давай сюда! - приказала ему Даша, указывая на примыкавший к спальне чулан с зарешеченным окошком, закрытым занавеской.
  Никодим повиновался.
  Дверь тотчас распахнулась, и появился Игорь на пороге спальни. Потемневшая и хмурая Даша, казалось, больше ни ему не радовалась, ни его появлению, ни щедро поливавшему землю грешную солнцу. Говорила, словно делала одолжение, с трудом разжимая зубы.
  - Случилось что? - обеспокоился вдруг Игорь, настороженно всматриваясь в её фигуру, сжавшуюся в комок в отчаянной попытке предупредить неминуемое. Даша выпрямилась, блеснули белки её жгучих глаз, заговорила, стыдясь своих слов и покрасневших щёк:
  - Разве по мне не видно, что со мной сделал этот скот! - руками нервно теребя, уже не глядя на него, расстегнула кофточку.
  - Кто же тебя так? - закричал вне себя Игорь. - Неужели этот подонок?
  Он имел в виду Никодима.
  - Он! Кому ещё! - заливаясь слезами, прошептала несчастная жертва.
  Он как мог, старался успокоить. Да, заставил застегнуть кофточку.
  - Надо что-то предпринять! - бросил он, направляясь к двери, смутно понимая, что же ему предстоит делать.
  - Нет! Никуда я не пойду!
  - Как так, нет? - опешил Игорь. - Ты что так и будешь сидеть и ждать милости от природы?
  - Я его боюсь!
  - Кого его, Гиргишана, или Никодима? Если Никодима так он далеко, пьёт зайбер или хлещет водку, дрожит от страха за содеянное.
  И никак он не ожидал ответа:
  - И того и другого!
  - А кого больше? - машинально спросил Игорь.
  - Гиргишана! - залилась слезами Даша и не слышала, теряя сознание, как вышел из спальни Игорь, как щёлкнул замок на дверях, как набросился, на её тело Никодим, воспользовавшись её беспомощным состоянием в отместку тому, что она его заложила.
  
  
  
  5
  По пути в дом Игорь заглянул в сарай, так на самый пожарный случай. Вдруг не уехал и там прячется от Гиргишана Никодим.
  В углу без поводка, совсем как человек, поджав ноги, сидела... язык не поворачивается, сказать, собака, и следила за Игорем. Страх обуял его. "Человек, загримированный под собаку", - подумалось ему. Он выскочил из сарая под свирепое рычание пса и поспешно, ретируясь, закрыл на засов окованные железом двери. "Так оно безопаснее, - перевёл дух и отдышался. - Прямо наваждение". Не останавливаясь, он пролетел до калитки и только за ней, почувствовал себя в безопасности. Тишина! Теперь можно, как ни в чём не бывало, пройти в дом.
  В субботу в библиотеке взял каталог по собакам, перелистал. Каких только морд, глаз не насмотрелся? Но такого выражения, так и хотелось ему сказать, лица и глаз он не увидел. Всё ещё волнуясь, он отправился домой. Дома всё так же никакого просвета. Нотации, поучения, как и повелось. С нехорошими мыслями он ворочался чуть ли не до двух часов ночи. Зато утром, невыспавшийся, он, осенённый прозрением "как быть?" так и взлетел с дивана, на котором спал. Ему было, что сказать Гиргишану. В библиотечной книжке "Последние тайны старой Африки", он с волнением прочитал о бушменах. Об их собаке-кормилице Роджере. В наших справочниках нет такой породы собак. В своё время он переспрашивал знатоков собачьего клана, никто не знал, по описаниям к какой породе относился этот пёс...
  "Какая разница, - заливался Гиргишан, - как хочешь, так и назови, только в печь не сажай!"
  Прежний владелец одно время имел на собаке немалые деньги. Находил покупателя. Расставался со слезами на глазах, клятвенно брал обязательство от покупателя не держать собаку на цепочке, не говоря уже о цепи. И что же неделя-полторы, а раз дошло дело до трёх месяцев - и опять... возвращался Роджер наперекор судьбе к милому хозяину. Но где искать его?
  Когда несчастная Даша пришла в себя, в спальне никого не было. На полу валялось её нижнее белье. Она вскочила и осмотрела чулан. Никаких следов насильника, Странно, но никакого страха больше не испытывала ни перед Гиргишаном, ни перед Никодимом. Всё, что с ней происходило от силы пятнадцать минут, она так и не смогла вспомнить, как не сосредотачивалась. Ясно было одно - её изнасиловали! Спрашивается: кто? Неведомая сила подняла её с кресла и побудила выйти во двор. И там она заметила фигуру у сарая. Приглядевшись, опознала Никодима, что он там забыл? А там... Вдруг она догадалась то, что с ней произошло: его рук дело.
  "Вот кто ей поможет! И отомстит!" - эта мысль так и засела в её голове. Бегом в чулан, запасной ключ на месте. Даша бесшумно проскользнула к сараю. Была, не была! Сейчас, дорогой! Секунда, одна, другая и, предчувствуя неладное, Роджер рванулся вперёд с грозным рычанием за чужаком. В мгновение ока упругое, сбитое тело молнией промелькнуло на глазах, выскочивших во двор Гиргишана и Игоря.
   Окрик "Фу!" - не остановил собаку. Вновь появилась она, но уже на заборе и исчезла вместе с предсмертным криком Никодима: "Отец!"
  Игорь бросился на помощь, но Гиргишан удержал его за рукав.
  - Не вмешивайся! - пробурчал он.
  - Ведь это твой сын! - смешавшись, опешил Игорь.
  - Не сын, а самозванец! - ошарашил тот Игоря.
  Сделав знак оставаться на месте, он вошёл в дом, вынес ружьё, выскочил на улицу, за ним выбежал Игорь. Возле растерзанного Никодима, с разорванного горла которого, хлестала кровь, лежал Роджер, высунув язык, уставший и не менее потрясённый своей врождённой способностью убивать.
  Гиргишан поднял ружьё и, почти не целясь с прощальными словами: "Прости, дружище, за самосуд!", нажал на курок. Грянул выстрел. Взвизгнув, собака подпрыгнула вверх, точно, обретая крылья, и рухнула бездыханно у ног своей жертвы.
  На выстрел сбежались люди. Гиргишан, рыдая, стоял безмолвно, глядя на неподвижные тела, самозванца в сыновья, и близкого друга-убийцы. Тела такие неживые и потому беспомощные. Игорь видел, как высохли прямо на глазах его слёзы. Потрясённый происшедшим, не зная всей правды, не прощаясь, оставляя и Гиргишана и Дашу наедине с бедой, поплёлся прочь с поникшей головой, точно не знал, как спастись от чумы или проказы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  часть вторая
  
  ВЕЛИКОЕ ПОНИМАНИЕ
  
  
  Г л а в а 14
  
  СТО ТЫСЯЧ
  
  1
  - Лететь! Лететь! Лететь!.. - залихорадило Игоря. Весь во власти воспоминаний и оживших чувств и страданий он думал вслух только об одном перехитрить уготованную обществом судьбу и спасти во, чтобы то ни стало Гиргишана. И на его устах было имя друга и человека. Костоправ, вот кто мог конкретно спасти Гиргишана. И Игорь надеялся найти бессарабского мудреца и костоправа-чудотворца - деда Новомлинского.
  - Как, прямо сейчас?! - охнула его Оленька. В её глазах Игорь поймал ужас, растерянность, но уже минуты через две-три она энергично, полная решимости отстоять задуманный вылет, накручивала диск, набирая номер справочной Аэрофлота. Затем позвонила сестре Рае. Одеться ей не составило труда, и в считанные минуты она выскользнула из подъезда дома, умоляя мысленно сестру одолжить сто рублей на дорогу.
  "Гиргишан! Не уходи из жизни! - мысленно твердил Игорь, словно Гиргишан мог его услышать. - Ты нужен людям". - Потом он, предвидя каверзный вопрос: "А где ты их видишь?", стал отстаивать свою точку зрения...
  Разговор, нелепый по содержанию и форме, жив в его памяти. И, пожалуй, и теперь не потерял своей актуальности, напротив, злободневен, и вот почему.
  "Как где? А я?"- ощетинился Игорь в тот пятнадцатилетней давности памятный день их размолвки.
  Гиргишан так и покатился от смеха.
  - Ты? А я, извини, как-то и не заметил в тебе человека.
  Игорь обиделся, в душе поискал для него обидное прозвище, но к огорчению и радости какой-то затаившейся в закоулках своего сознания не нашёл более точного в определении его характера и поведения, чем то имя, на которое он с охотой отзывался, точно взаправдашний разбойник с большой дороги, Гиргишан. Ни имени и ни отчества он по непонятным мотивам после ухода из школы не признавал. Он был Гиргишаном до корней волос. И, несомненно, в Игоре он видел лишь умное, податливое животное, не совсем ещё объезженное. А ещё друг называется! И Игорь выложил тогда всё начистоту, что о нём думал.
  - Я так не говорил, - огрызнулся Гиргишан.
  - Но думал ведь?
  Говорить и думать это не одно и то же, - уклонился тот от прямого ответа.
  - И всё же что ты обо мне думаешь? - настаивал Игорь, намериваясь до конца выяснить их отношения. В самом деле, он хотел знать, что он значит в глазах Гиргишана в этом суматошном мире? Может, Гиргишан и прав, думая о нём, как о двуногом цивилизованном животном?
  - Без обиды?
  Игорь утвердительно кивнул.
  - Тогда слушай! Тебе за тридцать?
  Напоминание о годах - серьёзный упрёк. В нём таится каверзный вопрос: "А что ты успел сделать?"
  - Тридцать два
  - Та-ак? - ухмыльнулся мучитель.
  Мучителем Игорь величал Гиргишана, потому что в его обществе в последнее время чувствовал себя неполноценным. Часто думал, как его укротить, но додуматься до этого так и не смог.
  - Что такого сделал ты, чтобы именоваться гордо - Его величество человеком?
  - Я хотел сделать, - потерянно пробормотал Игорь - Увы, обстоятельства...
  Гиргишан беспардонно перебил:
  - В том-то и соль! Ты не способен одолеть обќстоятельства. Тебе кажется, они выше твоего разума, а это не так. И ты, как овца, повинуешься им.
  - Не я один такой!
  Гиргишан тотчас оседлал:
  - Тебе нужен совет? Хорошо! Рассказывай, и я помогу тебе. Если это тупик, подскажу, как выбраться из него.
  Игорь воспрял духом, и безысходное, как казалось, тогда положение и впрямь стало поправимым, до того доверился Гиргишану, человеку и бескорыстному другу.
  - Смысл жизни и заключается в великом понимании.
  - А в чём оно, это великое понимание?- не отставал Игорь, явно недооценивая смысл сказанного.
  - А вот над этим юродствовать не надо!- в назидание на будущее осадил его Гиргишан,
  - Я серьёзно! - попробовал Игорь отстоять своё право на неприятный смешок то и дело вырывающийся из него помимо воли. Что делать, если родился вот такой, что не скажу отчиму, его бесит. Пробовал наладить отношения - ни в какую. Да и не только он, целый ряд людей, с которыми я так и не смог, как не пытался, найти общий язык.
  Срабатывал так сказать, судя по заключению Гиргишана, а он ему верил, комплекс неполноценности.
  - Люди не в состоянии понимать друг друга, поэтому и происходят злоключения у каждого из нас.
  Игорь не понимал этого.
  - Мир то устроен правильно?
  - Не скажи! Всё в этом мире в относительном порядке, люди знают это, потому и мудрствуют вместо того, чтобы честно сказать, что и как.
  - Как же быть?
  - А этого никто не знает.
  - А ты?
  Гиргишан пытливо оглядел Игоря, как осматривают лошадь на торгах.
  - Да, как тебе сказать, не знаю, но догадываюсь.
  Подумал ещё с полминуты, вытащил из коробка спичку, расщепил её, поковырял ею в зубах, сплюнул и неожиданно, возможно, для себя добавил:
  - Людей спасать надо!
  - А как?
  - Как? - озадачился Гиргишан. - Вот как? - этого никто не знает.
  - А ты?
  - Если б знал, стал бы для людей пророком.
  Игорь, покопавшись в бумагах, отыскал письмо от Вениамина Ивановича, на которое так и не ответил. Да и просьбу
  дяди Вены не исполнил. А сейчас и отвечать некому, через полгода ушёл и отчим вслед за мамой в мир иной. Так ещё наукой, неизведанный и потому загадочный. Всё ещё обуреваемый горестными воспоминаниями Игорь перечитал его, но уже без слёз на глазах.
  
  "28 Марта 1984 г. Измаил
  Здравствуйте, Игорь, Оленька и ваши детки Дима и Рома!
  Печаль и одиночество гнетут меня, ужасная, невозвратимая потеря близкого человека!
  Но что делать? В жизни и смерти человек не волен! А тут ещё консервативность и неэффективность лечения в Измаиле, я, сколько говорил ей, что надо ехать к тебе в Москву, но она слушала только Свету, а та дрожала только от мысли, что придётся расходовать деньги.
  Игорь! Спасибо тебе, что позвонил, и объяснил мне все драматические события... В дни её смерти и похорон мне была сделана операция гортани, что-то вырезали, что-то вставили, и я пять суток получал питание растворы через капельницу внутривенно (с 4 по 9 февр.), потом понемногу жидкую пищу...
  Врачи там хорошие, но после операционное лечение варварское,... а из-за отсутствия родственников, уход за мной исполняли две медсестры и старушка-санитарка (на общественных началах)... вот так!
  Игорь! Что же, будем мужаться, хотя она долго и упорно болела, но была какая-то определенность и стабильность в жизни, а теперь... пустота разор... да ещё Света совсем хочет сжечь меня своей непомерной жадностью, но я на неё не обижаюсь, она точная копия вашей родной тети Нины.
  Игорь! Что же, горе должно объединять людей, вмести легче, да и в том, что она оставила вам, ты это знаешь, есть большая доля моего труда и здоровья...
  Не знаю, как тебе, а Света, наверное, будет покупать машину тысяч за 8-10...
  Ну, в час добрый!
  Игорь! К тебе моя просьба - я задолжал в адрес больнице, мне тоже нужно гидрокортизон 8 флаконов, в аптеках без рецептов по 1руб. флакон по ул. (25 октября и других)
  Потрать 10 р. вместе с пересылкой буду должен,
  В. Лукьянченко".
  
  
  2
  Рама не поддавалась, я попытался ещё раз. Безрезультатно.
  - Что же делается? - вскричал я. - Глумиться над человеком не позволю!
  Нажал, что было силы. Треск рамы, звон треснувшего оконного стекла. К счастью, никто не услышал. Никто? Мне только так показалось, кроме меня в палате был Гиргишан. Он то и открыл глаза, в нём ещё теплилась жизнь.
  - Гиргишан! - почему-то свистящим шёпотом выдохнул я. - Это я! Узнаёшь скитальца и блудного отца.
  Он хотел приподняться, но не смог и обессилено откинулся назад, настолько был ещё слаб. Послышались шаги.
  Здравый смысл подсказывал спрятаться. Но куда? Под койку - весь на виду, в тумбочку не влезу. Может в окно? Но второй этаж - просматривается с улицы. И я будь, что будет - остался, мужественно перед лицом неминуемого возмездия за преступное проникновение в больничную палату и порчу больничного имущества. Но шаги миновали палату, я облегчённо вздохнул.
  - Гиргишан!
  Он вновь открыл глаза. И что-то наподобие улыбки пробежало по лицу. Возможно, он узнал меня.
  - Сто тысяч, если останусь жить, - прошептали его пересохшие губы.
  Без сомнения он бредил, я возмутился тому, что рядом со смертельно больным человеком никого нет. Как это никого? А я? А как мог я, ограниченный материально, помочь ему? Почему не идут жена, одна другая, хоть и бывшая, где дети? Так, когда это было? Рассказывал ведь о них сам, вот только не пойму в шутку или всерьёз?
  - Гиргишан! Кто тебя так? - пролепетал я, содрогаясь перед человеком на смертном одре. - Заклинаю, скажи!
  Гиргишан, расширяя и сужая зрачки, молчал, точно нем и глух к моим просьбам. Я стал было сомневаться, слышит ли он меня? В своём ли уме? Пробовал заговорить с ним, раз, другой безрезультатно.
  Что ж, надо уходить, пока не застукали. Так и не добившись ни слова, утешая себя тем, что повидался, я вылез из палаты тем же Макаром как и влез, и, делая вид, безразличный к окружающему меня миру, по коридору прошёл беспрепятственно к выходу.
  - Пойми, - через час внушал я Даше, проникновенно, порой сам, пугаясь своих слов. - Выживет он! Вот увидишь! Возьми себя в руки, не охай и не стони.
  - А мне как жить? Ты об этом подумал? Мне и жить не хочется!
  Но я верил и знал, что без старика Новомлинского не обойтись! Вот кого искать надо!..
  
  
  3
  - Ни стыда, ни совести, всю душу измочалил своими выходками. Повесился бы что ли!
  Картины прошлого посещали Гиргишана.
  "А что? Это мысль!" - решил Гиргишан.
  И, усмехнувшись, серьёзно приступил к осуществлению задуманной им операции по раскрепощению своей психики. Первое, что он сделал, так сочинил всем знакомым и близким сказку про белого бычка. Его можно было встретить с кем угодно. Он был вездесущ и примерно говорил одно и то же: "Не должен ли я вам?.. Не задолжался я вам?.." Вёл себя обеспокоенно, озирался по сторонам, дольше обыкновенного тряс, а не пожимал руку, желал приятного здоровья, словом начинал заговариваться.
  - Неспроста, твой ведёт себя так! - судачили всезнающие знакомые и родственнички соседки, набивавшейся ему в жёны. - Не к добру это!
  - Ты что задумал, язвья твоя душа? - прицепилась к нему сожительница.
  Гиргишан, усмехаясь, сыграл в "незнайку".
  - Показалось должно быть! - только и сказал он.
  - Показалось! Показалось! - передразнила его Полина. - Ты не дури! Никуда не пушу! Ни в Сибирь, ни в Атлантику.
  А говорила так, потому что Гиргишан грозился податься от такой жизни на золотые прииски или на рыболовецкие суда.
  - Тогда одно спасение: повеситься!
  - Это всегда, пожалуйста! - развеселилась Полина. - Давно бы так! И меня глядишь от мук праведных избавил бы! На, изверг дремучий, рубашку, да спасибо скажи... Отутюжила!.. Впору женихаться. Да куда ты запропастился, язвья твоя душа?
  Она толкнула несильно прикрытую дверь в смежную комнатушку и, точно ошпаренная, отпрянула назад. Опять подалась, как танк, вперёд, точно натолкнувшись на надолбы, опять, на этот раз боком отступила назад. Глаза округлились, и в них застыл ужас. Нечленораздельный вопль вырвался из её вздымавшейся груди, другой вопль оповестил мир о вдовьей её доле.
  - Осиротил, праведник злосчастный.
  И долго ещё слушали стены, комод, вышивки на стенах в рамках, под нарисованный гуашью бумажный коврик её вздохи и причитания, пока она не ринулась к соседям. Те стремглав, с открытыми ртами столпились у крыльца дома во дворе, не решаясь войти. Каково было их изумление, когда услышали зычный голос Гиргишана, приглашающий за стол. Не успели прийти в себя, как появились милиция и люди в белых халатах. А с ними и Полина судорожно вздрагивающая. Оторопело уставилась на него.
  - Каков подлец! - заголосила опять, когда до неё дошло, что и её обвёл Гиргишан вокруг пальца. - Выходит я всех вас одурачила, и вы приехали напрасно.
  Собравшиеся загалдели, зашушукались, особенно женщины.
  - Ну, что раскудахтались? - ласково оборвал их виновник чрезвычайного происшествия. - Конечно, я виноват, извиняюсь, что так вышло. Разве вы не рады, что нашли меня в отличнейшем расположении духа, в добром здравии?
  - Так он ещё поясничает! - врач скорой помощи так вызвездила его, что все рты пооткрывали от изумления, в котором они пребывали от её лексикона. - С ним все ясно!
  У него были очень серьёзные неприятности с общественным мнением. Он пережил их.
  - Чтобы я с ним жила! Да ни за какие коврижки!
  Он и это воспринял как должное, и показал Полине на дверь. Одно время его мучили угрызения совести, потом привык к холостяцкой жизни. Так и продолжалась бы она, не встреть он Даши.
  И надо же такому случиться - влюбился, как говорится по уши. Скромная и общительная, обаятельная, с налётом мечтательности она производила хорошее впечатление.
  - И что вас заставляет заниматься не женским делом, - задал он провокационный вопрос. Даша как раз подкручивала гаечку на газовой плите. - Конечно, конечно, я понимаю, что все работы хороши, выбирай на вкус. И всё же?
  - На дворе колотун. Я продрогла. И мне не до разговоров, - поправляя локон на лбу, отрезала она.
  - И как я так мог опростоволосится! - засуетился хозяин.
  И когда всё у неё было готово, он подал ей чашку чаю.
  - Если откажитесь - обижусь!
  Она не отказалась. Так за чаепитием они и подружились. Во взрослой волевой Даше он узнал ту самую девушку, над которой издевался столь изощрённо бедовый Афоня. А потом дежурный слесарь по ремонту и наладке газовых плит и баллонов зашла ещё раз, да так и осталась, как квартирантка.
  Можно было слышать как счастливый Гиргишан, которому так и не довелось побывать на нарах, случалось, напевал:
  
  "Из-за пары распущенных кос,
  Что пленили своей красотой,
  С оборванцем подрался матрос,
  Подстрекаемый пьяной толпой.
  И сцепились два тела дрожа
  И сверкнули два острых ножа..."
  
  За то, что Даша не одобряла таких песен, он её не осуждал. И как то, так случилось, что хотя она и была к нему неравнодушна, всё же сторонилась его, стоило ему к ней приблизиться. Не поверила на слово о его чистоплотности, и когда он ей вот так запросто предложил стать его гражданской женой, то есть выйти замуж за него без официальной регистрации, вспылила. Забрав вещи, несмотря на проливной дождь, вышла из дома, чтобы бесследно раствориться в кромешной темноте.
  Что касается самолюбия Гиргишана, он терпеть не мог предательства. Считал, что за грехи земные расплатился сполна. Отошёл от лихих дел бедовых фарцовщиков, сказался возраст, да и не те нынче пошли времена!
  Ведь только с месяц-полтора он смотрел на соблазнительные груди безмятежно спящей Веры, которую прилюдно называл Анфисой и думал о красоте. Родился вот человек здоровым, интересным и внешне и по уму, а жизни нет. Почему так? Задумался как-то на досуге и решил, что разгадка в имени! Не Верой новорождённую надо было бы назвать, а Анфисой. Он ещё подростком прочитал потрясшую его воображение книжку "Угрюм-река". В ней красавица Анфиса с ума мужиков сводила. Так озорная Верка с Нагорного и стала Анфисой, но странно, Веркой всё-таки не перестала быть. Почему? Мучительно искал ответы своей страстной натуры и не находил. Он одно дело, а Анфиса человек другого склада ума. Ей бы самозабвенно влюбляться, да разочаровываться в очередном поклоннике. Танцевать до упаду, да работать до умопомрачения. Восемь лет маляром и хоть бы прыщик вскочил. Этого он не понимал.
  "Нет, я бы на стройку не пошёл бы и за миллион, а если бы предложили два? - поймал он себя на провокационной мысли, порочащей его представлению человека. - Та-ак! - остановил он ход рассуждений, зная теперь причины взлётов и падений. Не продажность противопоставил себя обществу. Как всё просто и ясно. Остаётся одно смириться. Смириться с уготованной тебе участью маленького человека. Нет! Никогда! Он останется самим собой. Самобытным, жадным и до женщин и до материальных благ. Жадным? Режет слух. За дело надо браться. Что ему до Анфисы? Девка в соку, в самый раз. Но не доступна! Царапается! Кусается! "После загса, - говорит, - хоть ложкой черпай!" А то, что ей суждено пропасть, она не должна ни знать, ни догадываться. Промелькнёт молодость, и у неё, как ушла его. Хорошо, что вовремя разобрался, что к чему. А справка-то о девственности настоящая! Ну, Тихон Петрович! Ты даёшь! Профур спасаешь! А зря! "Прости Господи!" Так и останется, "прости Господи!"
  Гиргишан имел в виду деда Новомлинского, который как-то раз проговорился ему, что делал на дому несложные хирургические операции под гипнозом по восстановлению девственной плевы, а знакомая врач-гинеколог выдавала соответствующую справку.
  Поразительно то, что новоиспечённая девственница в реальной жизни ничего о своих амурных похождениях не помнила - такова была сила внушения и амнезии.
  Хорошо, что он по Вериной руке определил "Кто есть кто". А вот Даша - его судьба. С ней и в загс не зазорно было пойти, да хоть и на край света...
  - Наши НИИ по-мучному соображают, - словно в бреду проговорил он, непонятно, что имея в виду. И даже вздрогнул от неожиданности, когда перед ним возникла медсестра.
  - Вы кто Даше будете?
  - Какой такой Даше? - переспросил он с вызовом, но спохватился: - Муж по загсу!.. Не томите отца, кто у неё?
  - Сын!
  Гиргишан сорвался с места, пускаясь в пляс. Наконец-то, и него, и у Даши сын. Он как-то не думал о себе, а думал больше о той, к которой так всегда рвалось его беспокойное сердце. Ему оставалось спросить о самочувствии матери.
  - Неважное.
  Он оторопел. Голос явно выдавал волнение медсестры.
  - Когда можно навестить её?
  - В любое время, - скорее выдохнула, чем сказала медсестра. И положила трубку.
  В предчувствии беды Гиргишан бросился к крану, плеснул в лицо прохладной воды. Не вытираясь, без сил опустился на стул.
  Но всё обошлось. И назвали сына в честь Гевашева Игорем.
  В три годика что-то захандрил Игорёк. Мать на работе, а счастливый папаша суетится рядом с участковым педиатром.
  Тотчас, словно ужаленный, подскочил, заревел не своим голосом, страшась называть вещи своими именами, всё ещё не веря происходящему.
  - Врач? Какой из тебя к чёрту врач! - орал Гиргишан. - Куришь!.. Рук не помыла!.. Ногти с год не стригла!.. А лезешь к ребёночку!
  Врача так потом и прошибло.
  - Извините! - пугаясь собственного голоса, пролепетала она. - А где у вас горячая вода?
  - Вот ножницы!
  - Не могу, - с любовью разглядывая ногти, прошептала она.
  - Ну-у! - взглядом стегнул её Гиргишан, зловеще замолкая.
  - Будет жить! - немного погодя, прослушав посапывающего во сне ребёночка, сказала врач.
  - Вот за это, - Гиргишан ловко обхватил врача за талию и, прижав к себе, впился в её губы. Растерянная, изумлённая та и не противилась...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 15
  
  СВЯТОЕ ДЕЛО
  
  Решительно толкнув калитку, Игорь вошёл во двор и позвонил в квартиру. Ему открыли.
  "Ну и сборище", - подумал он.
  У окна полулежал на полу парализованный Гапон. Он был прежде видным собой молодым человеком. Рослый, самоуверенный, один из тех баловней судьбы, которые по душе ветреным представительницам слабого пола. "Что с ним случилось? - поразился Игорь: - За четыре года облысел, смеяться разучился".
  Он с трудом узнал его. И Гапон тоже признал в нём Игоря. Но лицо Гапона не изменилось: было каким-то бесстрастным. Он не уставился на Игоря тёмными впадинами глаз. Зрачки напоминали жало осы. "Святой, да и только, - мысленно усмехнулся Игорь: - Где твоя былая бесшабашность праздного гуляки?"
  Автомобильная катастрофа сильно повлияла на характер Гапона. Поэтому к нему тянулись те, кто считал себя обиженным судьбой - довольно странные личности по манерам, одежде, лексикону. Среди них Игорь увидел женщину с несвежим лицом, хотя и молодую. Ее глаза взирали на мир как-то безучастно, не было в них мысли и чувства. Вместе с тем женщина была остра на язычок. Общее впечатление было неутешительным; она казалась выходцем с того света: худым и костлявым.
  Потом он вспомнил, что знал эту женщину под именем "Волчица", и теперь окончательно уверился в этом.
  Лет десять назад она без памяти влюбилась в Гапона, доверила этому ветрогону свою милую, несколько озорную натуру. Гапон же вскоре "передоверил" её своему дружку, предварительно напоив девицу "зайбером". Очнувшись после угощения, брезгливо ощущая недавние прикосновения к ней гапоновского дружка, от которого несло псиной и винным перегаром, она ногтями вцепилась в горло обольстителя, исходя криком. В кровь расцарапала Гапону лицо, укусила за руку.
  Обессиленная схваткой с дюжим парнем, она прокляла Гапона и предсказала ему тяжкую кару. Так и случилось. И хоть волшебницы в наше время уже не живут, её проклятье свершилось. Вероятно, тут нет чуда, просто нелепое и трагическое совпадение. "Что же их сблизило вновь? - подумалось Игорю. - Можно поклясться, что они вновь любят друг друга. Вернее, испытывают взаимную симпатию".
  - А-а! Это ты?! - закричал Гапон; - Узнаю, узнаю беглеца... Никак Игорь?
  - Давненько не виделись! - осклабился Афоня, сидевший сбоку от женщины.
  Волчица перевела немигающий взгляд на него и резко толкнула руками в грудь, сбивая с ног. Афоня как раз подќнимался на ноги - и теперь грузно обмяк. Глаза у него странно засверкали.
  - Ну, ну, ты смотри у меня!.. - прикрикнул на него Гапон: - Учти, ты не дома, а в гостях у меня... В общем, зарубите себе на носу, - он выразительно посмотрел на Волчицу и Афоню, - нравится вам или не нравится гость, разбирайтесь за пределами моей квартиры.
  - Да, да! - сказал Афоня, льстиво улыбаясь. Подозвал какого-то дюжего молодца из своей "свиты". Парень тот был в подпитии и, как показалось Игорю, был в немилости у "вождя".
  - Ну, чё надо? - спросил дюжий малый, поправляя съехавший на бок импортный галстук с женщиной под пальмой. Изо рта у него капала слюна, что вызвало справедливое возмущение Гапона.
  Афоня кротко опустил глаза и смазал парня наотмашь. Потом молча, похлопал дружески по плечу и жестом указал место в углу. Понурив вихрастую голову, тот сел туда, куда был направлен перст "вождя". Игорь был возмущён. Откуда ему было знать причину столь слепой покорности Афониных "подчинённых". А причина была вполне прозаичной за избиение Афоня каждому из них "отстёгивал" приличную сумму дензнаков. Деньги у Афони водились, однако никто не знал, как монеты находили вождя.
  - Подойди! - сказал Игорю Афоня.
  - Мне и тут хорошо, - ответил тот осипшим голосом.
  - То-о-лик! - позвал Вадим, который и привёл Игоря в это логово, обращаясь за покровительством к Гапону: - Останови распоясавшегося хулигана. Это друг Витьки Ащербекова! Поговори с ним! Игорь - удивительный человек!..
  Адресуясь ко всем присутствующим, он принялся расхваливать вновь прибывшего гостя со всех сторон. Игорь диву давался, слушая его панегирик: "Сколько же у меня, оказывается, достоинств. А я-то о них даже не подозревал".
  - Это правда, что он владеет гипнозом? - спросил Афоня у Вадима.
  Тот утвердительно кивнул головой.
  Потом обратился к Игорю:
  - А ты тоже молчишь, когда тебя мордуют?
  - Он ведь тоже молчал, - кивнул Игорь на слегка повеселевшего вихрастого парня. Видимо тот захмелел - перед ним стоял недопитый стакан "зайбера".
  - Я ему бабки даю за это! - ответил Афоня: - Если сдюжишь, как Вихрастый, "четвертной" твой будет.
  Все искренне расхохотались шутке. Игорь сказал возмущённо:
  - Ну, а если б тебя так?..
  Афоня ничего не ответил на это, лишь хмыкнул и спросил Гапона:
  - Толян, тебе известно, что Гиргишану не сегодня так завтра кранты?
  - Знаю! Знаю! - прогудел тот.
  - Что-то делать надо.
  - А смысл какой?.. Да не ори на меня! И так голова, как чугунная.
  - Вытащить его надо оттуда, и на бабки развести.
  - Скажи, что надо сделать, и я сделаю, - безразличным тоном сказал Гапон.
  - Афоня дело говорит! Поговори с орлами, - поддержал эту идею и Игорь. Он обвёл взглядом "свиту".
  Глаза у парней сверкали.
  - Забрать? А куда?
  - Домой, - подсказал Игорь, - в Сафьяны! А там уж оповестим Варвару Ивановну. Она, надеюсь, его выходит.
  - Кто такая, эта Варвара? - насторожился Афоня.
  - Школьный завхоз из Ново-Некрасовки, - пояснил Игорь.
  Афоня мгновенно отмяк:
  - Тогда лады!
  Коварная мысль свести счёты там, в Сафьянах или в Ново-Некрасовке с Гиргишаном засела колом в его голове.
  Уже покинув "гостеприимный дом" и осмыслив философскую подоплеку событий, Игорь содрогнулся при мысли, что с ним эти орлы могли сделать всё, что заблагорассудится Афоне.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Г л а в а 16
  
  СПЕТАЯ ПЕСЕНКА
  
  Отбиваясь от наседающего на неё Афоню, Варвара Ивановна вопила:
  - Нет здесь никакого Гиргишана. Убирайтесь отседова и поживей. Надоели! Житья от вас нет.
  Она с шумом выбежала на подворье. Спустя минуту уже взывала к помощи соседей или любых прохожих:
  - Рятуйте, добрые люди!.. Да отстань! Кому говорю?!.
  Варвара Ивановна рванула из плетня кол, угрожающе замахнулась на Афоню.
  - Видел дурочек, но такой во всем белом свете не найдёшь! - сказал Кодык и потянул Афоню за рукав в дом: - Жаль, эта божья тварь старовата для меня, а то бы показал ей, где раки зимуют.
  Услышав это, Варвара Ивановна сложила дулю из трёх пальцев. Увидев выглянувшую в окошке соседку Ульяну, она и вовсе осмелела. Улучив миг, когда Варвара Ивановна потеряла бдительность, Афоня изловчился и рывком выбил из её рук кол. Схватил за плечо, и затащил растерянную жертву в хату. Выглянув раз-другой, он с шумом захлопнул дверь и заложил её засовом.
  Варвара Ивановна всхлипывала, сидя на полу горницы. Кодык направился к двери, но Афоня остановил его:
  - Куда ты?.. Здесь и прокантуемся до утра. Гиргишан никуда не денется. Должна ведь карга старая сказать, где его спрятали.
  Надо отдать должное "мазурикам", они под руќководством костоправа деда Новомлинского, двоюродного брата Варвары Ивановны, в белых халатах на каталке выкатили Гиргишана во двор и на машине отвезли домой в Сафьяны. А там дед Новомлинский вручил каждому по бутылке пятизвёздочного армянского коньяка, просил до вторника не беспокоить, а Игоря остаться. Так Игорь и был не только помощником костоправа по восстановлению рассудочной деятельности у Гиргишана, но и был посвящен в, то таинство, которое он позднее и назвал кайропрактикой по-русски.
  Через два дня Гиргишан был на ногах. Дед Новомлинский на этом не успокоился. Не сказав Игорю, куда именно он увозит на своей "Волге" Гиргишана, обнял его, почему-то прослезился. И предсказал ему трезвую жизнь до 92 лет без старости, в полном здравии, при этом добавив, что и этот почтенный возраст не предел его жизни. И со словами "Спасти можно только того, кто жаждет спасения!" взял курс на Одессу. Игорь не знал ещё, что в тот же день Гиргишан будет госпитализирован в одной из самых известных Одесских клиник. И дело пойдёт на поправку.
  - Что-то не совсем вериться, - вставила Оленька, - за два дня сделать то, что за месяц врачи не сделали? Не верю!.. И не понятно, как здоровый мужик в больницу попал?
  - Видишь ли Гиргишану понадобились двери для особняка какого-то партийного туза. Вот он их и высмотрел на товарном дворе Черноморгидростроя. И под покровом ночи туда и заявился. Да не один, а с грузовой машиной, с помощниками. Сторож свой в доску был, да вот заартачился. И ни в какую. Хотя и договорённость была. Вот Гиргишан на свой страх и риск взвалил на себя эту дверь и понёс со двора. А сторож с ружьём на пути у него стал.
  "Не пущу! - кричит. - Стой! Стрелять буду!" -"Стреляй!" - Захохотал Гиргишан.
  Тот и пальнул вгорячах прямо в грудь дробью. Пожалел, конечно, об этом. Но Гиргишан простил его за бдительность и верность своему долгу. Благо рядом была больница. Дружки его на машину погрузили в кузов и туда. Так он и попал на больничную койку. А дело замяли.
  - Это надо было видеть! - повысил голос Игорь. - Костоправ ему все косточки вправил. Омолодил Гиргишана! На ноги поставил!
  - А ты, что там делал?
  - Как что?.. Помогал!.. Учился!
  - Чему интересно?
  - Большо-ой секрет! - погрозил Игорь пальчиком.
  ... По его рассказам спорить с Афоней было бесполезно. И Кодык отказался от своего намерения уйти. Потирая затекавшую руку, он спросил Афоню:
  - Что с ней делать намерен?
  - Сначала укольчик!
  - А потом? - нетерпеливо сказал Кодак. Глаза у него разгорались в предвкушении блаженства, розовые и голубые тона в зрачках причудливо наслаивались.
  Афоня пожал плечами, и Кодык понял, что не надо допытываться. С Афоней не соскучишься, где он, там и начинается стоящая жизнь. А Кодык лишь в "кайфе" чувствовал себя полноценной личностью.
  ... Варвара Ивановна пришла в себя неожиданно. Рванулась было встать, однако боль внизу живота заставила её остаться без движения. Приподняв голову, она пыталась разобраться, где она и что с ней? Ну, да, конечно - в собственном доме. А это кто на полу?.. Она смутно припомнила вчерашний вечер, свой истошный крик. Превозмогая боль, она села. Попыталась встать с кровати.
  Шатаясь, она вышла в сени, зачерпнула ледяной воды. Напилась с наслаждением. Потом опять вспомнила вчерашнее. "Нет, нет! Ни минуты не останусь с ними. Боже, что со мной изверги сделали!?"
  Она с трудом подошла к забору, позвала соседку Ульяну, престарелую вдову. Та вышла к ней.
  - У тебя найдётся бумага? - спросила Варвара Ивановна.
  - В милицию хочешь написать? Давай лучше я напишу.
  - Не вздумай! - предупредила Варвара Ивановна. - Немаленькая! Сама разберусь.
  Тон был хотя и приказной, но виноватый.
  Через пять минут она, изредка всхлипывая, стала медленно писать, напоминая в этот миг чеховского Ваньку Жукова, который, как все знают, "писал на деревню дедушке".
  
  "Ново-Некрасовка. Здравствуй, Эля, моя родная девочка! Жива ли ты, здорова ли? Как дети?.. О боже, как всё это измучило меня, Эля, дорогая! Я же знаю, что ты хорошая. Но я, ослеплённая дурной любовью к тебе, не могла разобраться и поќнять тебя. Нет, нет! Не верю, не хочу верить. Возможно, ты счастлива и кроме своего счастья ничего не видишь? А может быть, не счастлива? Я ничего не могу понять. Видно, тебе очень тяжело. Двое детей на руках, а я знаю, что это такое. Как трудно работать, воспитывать! Бессонные ночи, хозяйственные хлопоты... Выдерживаешь ли всё это? Ты, наверное, больна от такой нагрузки. О, если б знать, что ты живая, здоровая, как и дети твои, и семья! А много ли мне надо сейчас до полного счастья? Немного, Эля: хотя бы небольшое письмо о том, что все живы-здоровы. Ну, вот и всё. Поймёшь ли ты, простишь ли меня вместе с Гришей - это уж ваше дело. Но мне стало легче, я исповедалась. Всего хорошего вам! Счастья и здоровья. Поцелуй за меня малышей. И когда-нибудь приди ко мне, постоишь над могилой. Ещё раз целую и прощай. Прощайте и вы, добрые люди, не осуждайте меня".
  Поставив точку и дату шатающимися буквами, Варвара Ивановна размашисто подписалась. Встала и, полная гнева и решимости, пошла к двери. Потом раздумала, вернулась к столу, дописала Эле вот такие строчки:
  "Эх, Эля, как мало ты знаешь меня! Видимо, прожив под одной крышей, двадцать пять лет, мы не понимали друг друга. К тебе у меня нет никаких претензий. И я это только пишу тебе. Если у тебя всё хорошо и семья настоящая у тебя, значит, ты должна и будешь жать. А я уже не та: не те движения, всё занятая. Дошла до ручки. Двигаюсь, словно живой автомат. Хотя автомат тоже изнашивается. Плохой человек тоже, между прочим, человек! Не вечный мой барометр сдал и теперь уж по-настоящему! Сердце беспрерывно ноет и барахлит. В последние дни так стало плохо. А хочется ещё бы пожить лет пять, а то и десять. Не хочется врагами расставаться! Приступы валят всё чаще и чаще, но ты, Эля не думай, я держусь. Вот сейчас пишу, дописываю, а боль нарастает, но я терплю, не поддаюсь. Так и на работе: иду, шевелю ногами, остановлюсь. Когда отпустит, снова иду вперёд. Полный вперёд!.. Ты не обижайся, это просто шутка. Самое главное, что я хотела сказать, это снять свою тяжесть. Ни на тебя, ни на Гришу не сержусь, Эля. Что было, то прошло! И вам плохо без меня, и мне - без вас. Кто кому больше неприятностей причинил, мерить не будем. У меня нет ни зла, ни ненависти... Самого хорошего вам счастья - в работе, жизни. Здоровья вам. Как хочется видеть деток, подержать их на руках. Какие они счас стали? Большие уже, конечно. Ну, что ж, не беспокойтесь: я не поеду к вам, если не пригласите. А вы можете приехать, когда угодно... Последняя наша встреча была тяжёлой, Эля! Вижу вас во сне очень часто... Ну, вот и всё. Ещё раз поцелуй малышей от меня и когда-нибудь скажи им, что у них была добрая бабушка. Всё! С приветом! Мама".
  - Ты что это надумала? - встревожилась Ульяна, не спускавшая с соседки взгляда.
  У Варвары Ивановны был какой-то опустившийся вид, глаза в многочисленных прожилках были полны слёз и отчаяния.
  Варвара Ивановна деланно расхохоталась и хлопнула дверью, потом снова выглянула, озорно блеснув глазами. Ульяна успокоилась: раз настроение у соседки игривое, значит всё в порядке. "Этих баб-алкоголичек сам чёрт не разберёт, - подумала Ульяна: - Кто как не я могёт понять, что у них семь пятниц на неделе". Она легла спать, утешаясь мыслью: "У них одна компания, сама разберутся! Эх, была бы я чуток моложе". Однако заснуть не смогла, всё ворочалась, даже порывалась встать и пойти самой удостовериться, как чувствует себя Варвара и что делает. Но так и не пошла.
  А Варвара Ивановна, крадучись, переступила через спящего Афоню, и положила исписанные страницы на стол. Затем прикрыла форточку, нащупала впотьмах дверь кладовки, служившей в зимнее время кухней и открыла газ на полную "катушку". Она действовала, как лунатик в яркое полќнолуние, одержимая лишь одной мыслью: свести счёты с несчастной такой жизнью. Тем самым помочь обществу избавиться от сеятелей зла, вроде Афони и Кодыка. Бесшумно закрыла дверь в сени и, прихватив верёвку, обеспокоенная тем, что насильники могут проснуться и помешать довести до ума задуманное, полезла на чердак. В впопыхах споткнулась и больно упала. Отлежалась малость. Одумалась, стремглав спустилась вниз. Перекрыла газ. Открыла все окна и двери, Постучалась к Ульяне... Примчавшаяся через полчаса "скорая", лишь ей одной оказала экстренную помощь от удушья. Ни Афоне, ни Кодыку она больше не понадобилась - их бездыханные тела увезли в морг.
  Народный суд дал несчастной Варваре Ивановне за содеянное преступление-самосуд три года условно.
  Обо всём этом Игорь Васильевич узнал частично от Евдокии Петровны, которая занимает большую должность в Измаиле. И от Стаса, который втихаря наведывается к ней по амурным делам, несмотря на то, что у неё и семья и дети. Он выучился на тренера по "дзюдо". Успешно проводит занятия в одной из школ в Измаиле. Но переезжать в город на постоянное место жительство не собирается. Ему вольготно живётся среди природы в своём особняке. Неизменными спутниками в холостяцкой его жизни по-прежнему остаются лодка и удочки.
  У Гевашева же при воспоминаниях о Ново-Некрасовке в глазах встают пленительные маки. Они врезались в память не только своей красотой.
  
  
  
  
  
  
  POST SCRIPTUM
  
  ПИСЬМО ВИКТОРА АЩЕРБЕКОВА, НАПИСАННОЕ ПО ЗАКОНАМ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ С КОНКРЕТНЫМИ ОТВЕТАМИ АДРЕСАТА, НАПИСАННЫМИ ПО ЗАКОНАМ СОЦИАЛЬНОЙ ЛОГИКИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЧЕЛОВЕКА
  
  - Здравствуй, Игорь! Большое спасибо за то, что так душевно и внимательно отнёсся к моей статье. Оформил её в виде брошюрки почти профессионально и красиво. Хоть и мелочь, а очень приятная.
  - Так из мелочей, дружище, и жизнь состоит!
  - Знаешь, Игорь?! Говорят, что истинное призвание определяется в старости.
  - Надо всмотреться повнимательнее в того, кто говорит. Говорят, что и кур доят, а коровы несут яйца.
   - Думаю, что оглядываясь назад на почти уже прожитую жизнь, вспоминая всех знакомых, товарищей и друзей - только теперь можно определиться кто был настоящим другом.
  - Друг - это явление крайне редкое, но убедительно изображённое в кинофильмах и художественной литературе.
  - Имею в виду не такого друга, что не дрогнул в бою, вытащил из огня или помог в продвижении по службе. Нет, а того, кто ближе всех был и есть. Духовно! Для меня, дорогой мой Игорёк, ты!
  - Вот это наглядно и убедительно. И мне ничего больше не остаётся добавить, как присоединиться к твоим убеждениям. И напомнить тебе, что не предал своих атеистических убеждений. Был и остаюсь Его величеством человеком!
  - Остальные все материализованные, хищные, очкастые. Есть, конечно, и вовсе беззащитные, но опять, же духовно вшивые и никчемные.
  - Я бы не стал идеализировать себя, если бы не столь важное обстоятельство, которое побуждало меня скитаться по просторам нашей горячо любимой Родины - Союза Советских Социалистических республик в поисках настоящего Его величество человека. Мне так и не довелось его встретить, даже среди учителей.
  - Конечно, по логике хорошо, что жизнь нас развела по разным городам, а с недавних пор и государствам.
  - Дружище Виктор! Не все сломались, и не все, стоя на коленях, стали в несуществующих грехах каяться. Несколько лет назад над Москвой пронёсся ураган. Тысячи поломанных деревьев. Вцепились намертво корнями в землю, а туловища посередине поломанные. Гляжу, а дерево одно лежит на боку, с вырванными корневищами. Целёхонькое! Даже ураган - чудище проклятое - не смог его сломать как спичку. Так и людей советских не сломать! И нет таких сил ни у США, ни у Израиля, ни у дзюдоиста-путешественника, ни приемника, паразитирующих за счёт налогоплательщиков, отнять социалистическую Родину у советского народа!
  - Каждый должен идти своим путём, и только так можно достичь духовного своеобразия, индивидуальной неповторимости.
  - Путь у нас, у советского народа, один - это свобода от алкоголя, табака и наркотиков. И ещё свобода от религиозного дурмана! Только запрет на пропаганду мировых религий даст мир во всём мире! Пропагандируя религии, люди пропагандируют войны.
  - И всё же неплохо было бы, если б все эти десятилетия мы были рядом. Думаю, что каждый бы стал сильнее. Но что говорить о том, чего не должно было быть.
   - Человек по молодости своей часто экспериментирует и с алкоголем и табаком. И опрометчиво поступает. И только те, кто планирует свою жизнь, тот и в выигрыше, я имею в виду материальном.
  - К тому же, наверное, нам уже не суждено вовсе встретиться. Тяжко это осознавать. Вспоминаются слова Шатобриана: "Так приходите же к нам призраки наших былых привязанностей, товарищи детских лет. Все вы смеющиеся юноши и девушки, а приходите к нам, ибо в этом мире нам так одиноко..."
  - Ты так не думай! Никто не мешал тебе приехать и повидаться со мной. Москва то не за горами и не за лесами дремучими нехожеными и неезжеными. Да, к тому же, ты сам сейчас по себе. Собирайся и ко мне! Чай, кофе попьём! Погутарим о житье-бытье! Может, что и обломится на склоне лет!
  - Возвращаясь к той статье, которую ты так любовно оформил, то если бы представилась возможность её вновь опубликовать после дополнений и исправлений, то она стала бы качественно намного совершеннее и удельный вес её тяжелее. Это и понятнее, ибо со дня её опубликования прошло не менее десяти лет. За это время моя внутренняя модель внешнего мира стала иная. Ведь сколько за это время прожито, увидено, прочитано. Может и не стоит заниматься публикациями?
  - Стоит! Просвещать людей надо! Выводить из тех социальных тупиков, в которых мы все по воле оборотней-контрреволюционеров оказались.
   - Вспомни, Игорь, сколько учёных и художников влачили нищенское существование. Духовность - это дело интимное, сокровенное. Им себе на проживание не заработаешь.
  - О какой духовности ты говоришь?.. У патриарха всея Руси ни семьи, ни детей. Вырождение отцовского рода! Надо проклинать таких отщепенцев-лицемеров и в проклятиях черпать силы свои физические и духовные.
  - И к тому же, например, ты хорошо поел, или встретил красивую женщину, или хорошо потренировался в спортзале. Что об этом надо всем обязательно рассказывать, а тем более печатать в газете?
  - При капитализме о жизни богатых и влиятельных людях и рассказывают и печатают под рубрикой "Светская жизнь". И особенно, кто с кем переспал, кого ограбили, кто кому задолжал.
  - Ну, понятно, но есть информация более важная, научная, но она добывается, секретно в лабораториях, на полигонах, в тиши кабинетов. И обнародуется уже, когда летает, плавает, взрывается и т.д. т.е. претворяется в жизнь.
  - Сама жизнь - это непрерывный поток информации, подтверждаемая статистикой. А народы Советского Союза, оккупированного националистами на кредиты Запада, живут в мире дезинформации и фальсификации. В этом трагедия!
  - Такая информация для тех, кто стремится быть впереди, не нужна, что здесь они в лучшем случае - вторые. Писать же хоть и с воспитательной целью о том, как ты посадил деревцо, построил дом и вырастил сына на зависть или на радость другим, я думаю, не стоит. Потому что ты здесь не единственный и не первый. Надо быть первым!
  - Есть, дружище, такое звание как Его величество человек! Выше его нет звания на свете! Всё, что ты должен постичь, узнать, понять, осознать и заключается в этом понятии - Его величество человек! Ведь люди не хотят жить по законам антинародных режимов. И сами для себя устанавливают законы морали - жизнь по понятиям.
   - А лучшие не высовываются не, потому что скромны или видят в этом знак избранности. Помнишь, как мудрость говорит: "если ты хочешь увидеть мир таким, какой он есть - исчезни". Быть первым - это не значит, чтобы от каждого удара твоей кости снопами падали поверженные. В притчах Соломона говорится: "Победа над собой равноценна победе над городом". Да! Первый - это тот, кто ежесекундно, минутно, каждодневно, из года в год, от десятилетия к десятилетию побеждает в себе труса, лодыря, дурака, завистника и т.д. Это тот, кто не утерял в зрелые годы жажду познания ребёнка-почемучки. Всего этого никто не видит, не знает, и знать не желает.
  - Это идеология богатых. Они жаждут познания мира. Много путешествуют и не перестают быть почемучками.
  - Человек одинок. Взять, к примеру, твои упреки в мой адрес. Дескать, не хочешь иметь детей, живёшь бобылем, эгоистом. Что-то в этом роде. Только сейчас могу тебе ответить, Игорь! Мне просто напросто бог не дал сексуального здоровья, потому не могу похвастаться лямурными победами. Но я свой, как говорится, "шерсти клок" выхватил. Родилась у меня дочка. Сейчас ей уже 23 года. В этом году окончила Одесский университет. С семьей я не живу уже давно. Жена на 15 лет моложе. Это большой возрастной мезальянс. Бросила меня. Дочка за все 23 года ни разу мне не позвонила, не написала, ни разу не пришла. Одним словом, трагедия не обошла и меня стороной.
  - Ну, это ещё не трагедия!.. А социальный тупик, в который ты вошёл, занимаясь философией.
   - Но ты знаешь, пословица говорит: "Не было счастья, так несчастье помогло". Счастье моё в том, что я понял, а подспудно знал всегда, что любые брачно-семейные отношения - это вперёд посеянное несчастье. Такие классические произведения как "Макбет", "Братья Карамазовы", "Дети Ванюшина" разве не являются тому красноречивыми, но, увы, печальными доказательствами. Каждый родитель думает, что дети - это его продолжение, второе Я. Нет, это совершенно чужой, другой человек. И с папой и мамой никакого тождества не имеет. Потому видимо Писемский и говорил: "Чтобы мы делали, если бы не потеряли времени даром". Даром потому что и папа, и мама и дедушки и бабушка - это опять же отдельные островки жизни и ни в ком другом их продолжения не будет. "Все опять повторится сначала" - как пелось в песне.
  - Это восприятие жизни - тупиковое. Достоевский был психически нездоров. Эпилептик. Азартный игрок. Нет! Такой человек не должен быть авторитетом-гидом по жизни. А Солженицын - враг советского народа. Предатель!
  - А потому что нужно всё делать, ясно сознавая, что эгоизм - это всеобщее благо, которое не дано подавляющей массе народа и доступно лишь единицам?! Если, разумеется, эгоизм понимается не в том, чтоб жрать в одиночку под одеялом. Когда всё вокруг голодные. Такой эгоизм ужасен, наказуем и является отрицательной нравственной категорией в толпе, стаде. А эгоизм, как положительное условие для творчества. Жизнь одна и очень, Игорь, короткая, а ценностей, соблазнов, ложных путей очень много. Океан. Так что грозит опасность прожить жизнь, посвятив её какой-то мизерной цели. Например, картам, бильярду или исследованию букашки. Здесь необходимо быть ужасным эгоистом. Оттого что, повторяю, живём один раз, немного, а потому имеем полное эгоистическое право пройти весь цикл, все репейные точки духовного роста и увядания. Имеем полное эгоистическое право осветить мир, в котором живём и топографически и принципиально от моего эгоистического, утробного, нижепоясного, до глобальных социальных, военных, политических и философских проблем, от элементарных частиц до квазаров, до края Вселенной.
  - Социальная логика Его величества человека поможет тебе осознать свою миссию на Земле. И дело жизни определится как путеводная звезда.
  - Отдавать же всего себя Родине, семье, спорту, полиграфии или Содому и Гоморре, конечно же, можно, но только в том, редком случае, если ты богат, властен. На тебя работают гувернёры, кормилицы, подчиненные и т.д. и то только в том случае, если ты решил главную задачу (эгоистическую) жизни. Конечно, это хорошо (до некоторых пор и в предельной степени) иметь семью. Так же как иметь много лошадок или кататься на карусели. Но ведь жизнь очень короткая и смысл её вовсе не в материализме. Очень верно сказал А. С. Пушкин: "Кто познал радость творчества, тот пренебрежет всеми иными наслаждениями".
  - У тебя много заумного багажа поднакопилось. А вот в квартире у тебя, наверняка, всё в ажуре и порядок! Всё по полочкам, да по шкафчикам распределено. Надо и по жизни определиться с кем ты? С народом или с населением? Судя по излагаемому мировоззрению - с населением!
  - Хотя в соответствии выше написанному не считаю, что Пушкин правильно понимал иерархию ценностей. В противном случае на чашу весов он не поставил свою жизнь рядом с какой-то б. Наташкой Гончаровой. Вот уж верно говорится: "Разумный рассуждает как философ, в жизни поступает как глупец". О Пушкине этого, конечно, не скажешь. Просто на момент смерти ему исполнилось всего-то 37 лет от роду. Молодой был и конечно в этом возрасте, ослепленный любовной страстью вряд ли мог творчество поставить выше любви. Так что, Игорь, если не соврать, последний раз мы виделись в 90-м году. 17 лет прошло с тех пор. Тогда ты вряд ли бы понял всё то, о чём я пишу тебе сейчас, а я, конечно, не смог бы тебе это выразить. Ибо тогда мне было немногим больше 37 лет.
  - Пушкин всё, что хотел сказать, сказал в своих бессмертных творениях. А ты только начинаешь с выходом на пенсию жить. Улавливаешь разницу? Так что пора образумиться и доформироваться в Его величество человека. А для этого надо осознать, что Родина у нас одна - это Советский Союз. Ты живёшь в одной из республик СССР - Украине, оккупированной националистами.
  - Пишу тебе это письмо не в один присест, а в течение нескольких недель.
  - А я долго собирался ответить, но зато в один присест решил написать и даже себя не корректировать. Что получается, то и получается, зато искренне, от всего сердца.
  - То, что мало времени, это не то слово. Скажу почему. Нашу семью сразил падёж. 18 июля жена моего младшего брата пришла с работы и застала его мертвым на полу. Ровно через неделю 25 июля у меня на руках в 04.55 минут умерла моя мама. Только сейчас я понял, Игорь, в полной мере тебя, как ты убивался, когда умерла твоя мать.
  - Я бы сказал "мама". А почему? Да потому что "мать" - слово вульгарное, "мать-перемать", а "мама" - слово святое, духовное.
  - Мудрость гласит: "Самое большое горе для женщины - это смерть ребенка, для мужчины - смерть матери". Сейчас, когда пишу эти строки, её нет уже 6-й день. Но всё никак не могу поверить, что её нет, не хочу с этим мириться. Ты знаешь, что сейчас да вообще-то по жизни я живу один. Мать у меня была всем, центром моих забот, волнений. Нахожусь ли на рынке, на работе, где-то хлопочу по делам в собесе или исполкоме, всегда спешу домой к маме, потому, что ей скучно, грустно или она болеет. Так продолжалось всю жизнь. Особенно последние годы, уже зрелые годы, когда по настоящему, наконец, оцениваешь, что значит для нас мать. С неё начинается наша жизнь.
   - Жизнь наша начинается духовная с высокого восприятия социалистической Родины. И смысл жизни каждого разумного человека в бывших республиках СССР - это восстановление единого государства и 2 Нюрнбергский суд над изменниками Родины.
  - К ней (к маме) мы бежим, чтобы поделиться радостью или горем, рассказать новость, похвастаться успехам, посоветоваться. И никто в мире так не радуется за тебя, никто так за тебя не беспокоится. Самая верная женщина - это мать. Я буквально убит горем, Игорь. Произошла невероятно громадная духовная, внутренняя катастрофа. Не знаю, может, если бы была рядом жена, которую бы я всем сердцем любил, но, увы, её нет. Когда-то была, и я помню для меня (удивительно!) Наверное, здесь сработала какая-то закономерность, связанная с женщинами, а точнее, одним из двух тех инстинктов, которые нами правят. Второй - это защитный инстинкт. Так же было катастрофой большого масштаба, когда меня бросила любимая, первая моя женщина, самым жестоким и бесцеремонным образом. Но ужас, который я испытываю из-за потери матери, неизмеримо больше, хотя очень много схожего. Ведь мать даёт жизнь нам, а жена продолжает нашу жизнь в нашем потомстве.
  - Рушится семья - рушится государство! Жена продолжает только в сыне род отцовский. И пора знать, что воспитанием детей до 1914 года в Российской империи занимались деды. И дед русский говорил: "Мы - русские и должны жениться, выходить замуж только за русских. И оставаться в поколениях русскими. А татарский дед говорил: "Мы - татары! И должны оставаться татарами в поколениях". Со временем деды помирали, погибали в войнах. И целые поколения были лишены правильного воспитания. И не смогли в поколениях сохранить свою национальность и продолжить отцовский род и фамилию. Вот в этом и трагедия самого непокорного народа в мире - русского.
  - Нет рядом со мной сейчас и хорошего друга. Ты, Игорь, ездишь всюду, а не знаешь, что надо ехать ко мне. Именно у меня ты бы узнал то, что нигде не услышишь и не увидишь. Я никогда по настоящему не жил жизнью земной, а преимущественно в книгах, в творчестве, в духовности. И, тем не менее, Игорёк, как мне сейчас не хватает таких, как ты, а конкретнее тебя.
   - Мне всегда не хватало общения с тобой, но не для того, чтобы приобрести энциклопедические познания, а для того, чтобы ты определился для чего родился, и в чём твоё предназначение? Думается - литература познавательная, атеистическая. В духе Рубакина Николая Александровича.
  - Что касается смерти моего младшего братика Коцы (Коли) то об этом предпочитаю умолчать. Пусть говорят - умер от алкоголизма. Людям надо дать оценку: хорошо или плохо. Коротко и ясно. Но одни пьют, как бы с жира бесятся. Другие - наоборот, из-за невозможности самоутвердиться духовно, социально или материально. Касается Коли, то - второе. А алкоголизм - это только вершина айсберга, один из способов психологической защиты...
  - Алкоголизмом пронизано всё наше общество. А братишка твой - жертва бездуховной жизни преступного сообщества богачей.
  - Буквально на следующий день после смерти мамы умер двоюродный брат от белокровия. Три смерти и все в июле. И все это надо перенести. Кто лучше меня может понять как не ты, Игорь, лишившийся и отца, и матери (мамы), и сына.
  - Когда уходит из жизни человек по возрасту - явление печальное, но закономерное. Но, когда убивают - это явление из ряда вон выходящее.
  - Звонил сестре твоей Свете. Она даже не может разговаривать долго и отчётливо. Очень ослабела и очень больна. Я спросил её, сможет ли она написать тебе в Москву. Она ответила, что у неё нет сил. Никак не могу дозвониться до Иры, чтобы узнать поподробнее. Хотя оно и так понятно, в кого превращается человек после перенесённого инсульта. Тревожно ещё и то, что хотелось бы знать, как с ней, больной женщиной, обращается её муж. Ведь человек может быть невероятно жесток, если чувствует, что он безнаказан и неуязвим. Но будем надеяться, что отношение у неё сложились с мужем нормальные.
  - Практически со Светой я не общаюсь. С праздниками поздравляю. С мужем её не контактирую. Как им живётся у меня смутное представление. Правда, недавно получил письмо от неё. Пишет, что Москва заграница. Поговорить по телефону - дорого, стоимость 1 мин. 0,5$. Считает, что живут они за чертой бедности. Пенсия копеечная, едва хватает на оплату 2х комнатной квартиры с услугами. Кстати, она ветеран труда. У неё орден. Муж участник боевых действий. Тоже получает копеечную смехотворную пенсию.
   - Ира, по-видимому, живёт одна. С отцом в одной квартире. Кажется, двое детей.
  - Спасибо за информацию! У Иры двое детей: и девочка и мальчик. В разводе живёт. Как пишет Света, что это был никто - не муж, не отец, не любовник, не хозяин, а пиявка, которая высосала все сбережения на "Мерседес".
  - Твои же дети Юра и Серёжа в полном здравии Юра работает маляром на судоремонтном заводе в районе крепости. Семейная жизнь у него, по-моему, не сложилась. У Сережи маленькие, красивенькие деточки. С женой отношения у него обычные, человеческие. Сейчас уехал, кажется, в Одессу на заработки. В Измаиле сейчас его нет. Оба сына твои, и Юра, и Сережа, отзываются о тебе восторженно и с любовью. Так что, Игорь, не со всеми твоими домочадцами у тебя отношения плохие.
  - Я всегда к ним относился хорошо. Да и они у меня были. Серёжа сделал ремонт - спасибо ему! Юра - человек своеобразный. Со своей философией. Меня они как отца не воспринимают и стараются со мной не общаться. Вот, пожалуй, в этом и заключается моя трагедийная сущность. Живу, но мало, кто меня воспринимает, как человека опережающего на полстолетие наше быстро бегущее время.
  - На этом, дорогой друг мой Игорёк, я заканчиваю своё письмо. Наверняка ты найдёшь в моём письме много грамматических ошибок, но ведь ты знаешь, какая сумбурная у нас была юность. Времени не было на учебу. Да и внимание я акцентировал на спорте и тех книгах, которые потом для меня сыграли определяющую роль. Вообще-то ошибки исправляют, если не ошибаюсь, корректоры, т.е. чернорабочие в цепи всех тех, кто участвует в процессе издания книжной продукции, включая, разумеется, и автора. А для писателя, ученого главное - это мысль и её изложение. Остальное хоть и тоже очень важно, но не в первостепенном значении. Так что ты меня, Игорь, извини за ошибки. Всё собираюсь взяться за орфографию, да другие дела оттесняют.
  - Да я сам, дружище, не совсем силён в орфографии.
  - До свидания. Игорь! Пиши. Что это такое, сам писатель, да ещё какой!!! А письмо мне прислал малюсенькое и написанное абы как, мимоходом. За столько лет?! 01.08.07 год. Витя.
  - Что делать, дорогой? Времена нынче непростые, но дружить, да сотрудничать надо. Изложи свои соображения.
  Пиши, звони...
  Твой Игорь Гевашев
  
  15.11.2007 год
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"