Весной 1983 года жителю города Ленинграда Николаю Шелихову пришла пора отправиться на срочную службу. Советский Союз в этом году достиг наивысшего благополучия. Съезд партии и Леонид Ильич Брежнев, многолетний руководитель СССР объявили в стране "развитый социализм".
Призвали не в жаркий Афганистан, а на холодный Север, за полярный круг. В мае двести веселых новобранцев прилетели из теплого Ленинграда в заснеженный город Мурманск. Молодые люди высыпали из самолета в одних рубашках и почувствовали, что лето на севере ещё не началось. Ленинградцы не знали, что в этих краях такого лета, к которому привыкли, не бывает.
- Запевай! - скомандовал рыжий высокий парень, и по нестройным рядам покатился смешок.
Часа два дышали свежим морозным воздухом, пока не подъехала пара автобусов, в которых согрелись. Впереди ждал город Североморск.
В Североморске их выгрузили в большой ангар, где толпа смешалась с призывниками из других областей. В тот же день прошли медосмотр в местной санчасти, лазарете, как выразился всё тот же высокий. Шелихов запомнил приоткрытые окна, из которых тянуло холодком, досмотр каждого "на насекомых" с помощью сильной лампы и баню, оказавшуюся обыкновенным душем. После "бани" повели на обед. В столовой поразила гигантская крыса размером с кошку, которая в метре прошла по выступу стены и спокойно удалилась по своим делам.
За окнами огромные птицы, сверкая на солнце белым оперением, рылись в помойке и сварливо переругивались друг с другом, деля дурно пахнущую добычу.
Ночью за порядком следили старослужащие в поношенной форме. Николай почти не спал и видел, как безразлично многие расставались с остатками домашней провизии. Сам съестного он не имел.
Утром занимал вопрос, что дальше? Из ночных разговоров ему было понятно, что ангар этот - всего лишь перевалочный пункт, некая база, куда будут съезжаться так называемые "покупатели", то есть военные, приехавшие за пополнением своих частей.
Утром выдали черную морскую форму и зеленые вещмешки. Наверно, черных вещмешков не существовало в природе, но вскоре Шелихов забыл об этом, потому что в ангаре назвали его фамилию и велели выходить на свет. Через несколько минут несколько человек привели на пристань, четверо сели в катер. Вокруг поплыли серые одинаковые холмы, поросшие редкими карликовыми деревьями.
- Сопки, - сказал кто-то.
Через пару часов катер остановился.
Долго и быстро шли через бесчисленные пропускные пункты. Везде проверяли документы.
Лосиная губа, где очутился Николай Шелихов к концу дня, принадлежала в незапамятные времена Александровской волости. Волость давно отдали в безраздельное пользование своему новому, северному военному флоту. Коренное местное население бесследно исчезло. Только легенды сохранились в архивах о стадах промысловых оленей, которых пригоняли сюда для продажи, о рыбаках-поморах, водивших свои баркасы в холодное Баренцево море. Теперь на этом месте среди высоких сопок, над Лосиной губой вырос военный поселок.
Потянулись однообразные будни, заполненные нудной работой. Сносили лопатами какие-то развалины на берегу бухты, копали "отсюда и до обеда".
По субботам объявляли "большую приборку". Добивались особой чистоты в казарме. В остальные дни проводили приборки "малые" перед завтраком, обедом, ужином и отбоем.
По субботам водили в баню.
В одну из таких суббот Николая привели в необычное место.
Шли через поселок. Заметили черного, как трубочист, истопника поселковой котельной. Решили, что бывают места для прохождения срочной службы и похуже, чем у него сейчас.
Оказалось, что идут на судно, где Николаю предстояло прослужить три года. Это судно построили и спустили на воду за границей, в Польше. Всю технику установили не советскую, а из разных европейских стран. Оборудовали такими удобствами, о которых никто на берегу даже не мечтал. Три сауны, причем две из них - с миниатюрными бассейнами. Судно стало кораблем Северного флота, хотя и вспомогательным, но очень важным. На нем постоянно жил Очень Большой Начальник.
В душ провел один из старшин, поскольку самостоятельно что-то найти на корабле было очень сложно, а новичок вообще рисковал заблудиться.
Старшина сказал, что уже отслужил три года. Приказ министра обороны уже давно вышел, и парень дожидался, когда непосредственное начальство соблаговолит отпустить домой. Распорядок дня касался его только формально. На пресловутую дедовщину ему было уже наплевать. Изредка он выступал в качестве "третейского судьи" в спорах. Располагал немалой суммой накопленных денег и многое покупал в лавке.
В душ Николай принес кусок хозяйственного мыла. Денежное довольствие он еще ни разу не получал. Бесплатно их никакими банными принадлежностями, кроме полотенец, не снабжали. Зато мыла, предназначенного для мытья полов и стирки, хватало.
Увидев коричневые куски и поморщившись, старшина изрек:
- Да, ребята.... Уже через полгода вы ни за что не станете мыться хозяйственным мылом. Да и сейчас не стоит.
Вернувшись в казарму, Николай задумался. Действительно, появиться на корабле в душевой второй раз с жалким хозяйственным мылом будет неприятно. Попросить мыло, или денег у старослужащих? Нет, совершенно невозможно.
Пришла идея. А что, если написать в Ленинград своим и попросить прислать? Немного.
Он знал, что бандероли, посылки, долетают из Ленинграда на флот очень быстро, за два-три дня.
Так он и сделал. Написал в письме, чтобы выслали хоть какого-нибудь мыла, в понедельник отдал конверт почтальону и улыбнулся в окно.
В четверг позвали.
- Шелихов, посылка. Нужно вскрыть в присутствии ответственного лица, Шестаков ждет.
К удивлению Николая, в комнате сидел не один мичман Шестаков, а еще трое их части. На столе лежала бандероль в серой бумаге.
- Это тебе, -- сказал Шестаков. - Давай, проверим.
Конечно, товарищи мичманы ожидали, что из посылки извлекут спрятанный алкоголь.
Николай оторвал веревку и развернул бумагу.
В посылке лежало хозяйственное мыло.
-Больше ничего? - спросил удивленный Шестаков. - Ты единственный ребенок в семье?
- Нет, двое.
- Ты старший?
- Да, - ответил Шелихов.
- Понятно, - сказал мичман, переглянувшись. Остальные молчали.
Николай вышел. В руках он держал обрывки серой бумаги, куски мыла и вложенное внутрь письмо от матери.
Он стал читать разбегающиеся строки:
"Мы с твоим братом живем очень бедно. О мыле отец сказал, что он знает, какое нужно в армии, и он сам отправит..."
Прозвучал сигнал малой приборки. Вздохнув, Шелихов взял щетку. Мыло он выбросил.
Патрон
Второй день судно упрямо идет по неспокойному морю.
Гул главной машины проникает повсюду, заполняет собой все помещения. От назойливого шума не спрятаться, можно только привыкнуть к работе огромного дизеля и перестать замечать. Гул сопровождает мерное покачивание судна и выводит из себя. Качка заставляет за обедом вскакивать из-за стола и убегать, прижимая ладони ко рту. Не все успевают добежать. Спасения от качки нет, только сон, больше похожий на забытье, приносит слабое и кратковременное облегчение. Можно тайком без спасательного жилета выбраться на ют. Несколько минут постоять, дыша соленым свежим ветром и наблюдая, как волны сталкиваются и разбиваются друг о друга. Гул машины исчезает, смешиваясь с грохотом постоянно возникающих водоворотов и всплесков за бортом.
Шелихов закончил вахту и решил отдохнуть на воздухе.
В штормовом море всё бурлило. Линия горизонта слилась с небом и морем в однообразную взбаламученную серую пелену. Холодный ветер норовил забраться под тельняшку.
Шелихов отвернулся и уже хотел уйти спать в теплую каюту, но внимание привлекло нечто, заставившее внимательно всмотреться в кипящую воду. В пелене, закрывающей горизонт, появились черные точки. Из волны выросли черные треугольники. Исчезли в следующей, появились снова! Черные треугольники...
Три касатки догоняли слева по борту тяжело переваливающееся с борта на борт судно.
Николай следил за хозяевами моря с восторгом. В детстве он читал книжки о море и знал из них, что касатка - самый грозный хищник в морях и даже акула не сравнится с ней силой и ловкостью.
Касатки двигались быстро и скрылись в тумане, обогнав созданную человеческими руками железную махину. Скорость, с которой оставили позади мощный корабль, поразила.
Николай задумался и долго смотрел на бурлящее море. Вахта закончилась уже давно, спать оставалось меньше часа, когда нехотя он вернулся в душную каюту. Растянулся на койке и закрыл глаза. Назойливо звучала в голове глупая песенка:
"По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там".
Касатки...
Небо вдруг стало ярко-голубым, а северная бесконечная ночь превратилась в знойный и душный летний день.
Колька перенесся в ленинградское лето детства.
Вместе Сережкой, приятелем, понеслись по двору. Им исполнилось по шесть.
Патрон они нашли на улице. Поблескивая желтым металлом, он лежал в пыли на сером асфальте и выглядел совсем новеньким. Несколько дней подряд в городе стояла сухая погода, ни гильза, ни пуля не позеленели. Факт появления патрона под ногами на городской улице вовсе не означал, что патроны кто-то разбросал специально. Боевые патроны в Советской стране берегли для других целей.
Тем не менее, боевой патрон они нашли. Именно на мостовой.
С холостыми патронами поступали одним из следующих способов.
Во-первых, раскладывали на блестящем трамвайном рельсе. Дожидались, когда поедет трамвай, слушали, как щелкают выстрелы. Хлопки получались впечатляющие, но вагоновожатый не останавливался. А может быть, и не слышал никаких хлопков.
В-третьих, меняли на некоторое количество "ушек". Трудно сказать, кто дал такое странное название разноцветным металлическим кружочкам. Эти кружочки оставались в местах стрельбы после салютов, падали в песок у Петропавловки, на верхнюю палубу крейсера Авроры, сыпались в темную Неву.
За ушками отправлялись целые экспедиции по их добыче. Одни вооружались магнитом на веревке и прочесывали прибрежные воды. Другие рылись в сухом песке на пляже у Петропавловки, или посещали в десятый раз знаменитый крейсер.
Ушки использовали для азартной игры. На линию, начерченную по асфальту, выкладывали стопку таких ушек и пытались их перевернуть ударами битки. Если ушка от удара переворачивалась, то считалась выигранной.
Учитывая сложность и трудоемкость добычи, ушки справедливо ценились высоко. За маленькие разноцветные кружочки ребята постарше давали копейку и даже три.
Но боевой патрон! Сколько же можно выменять за него?
- Может быть, ненастоящий? - усомнился Колька.
Ребята представляли себе пулю с острым концом, а это было что-то круглое. После тщательного осмотра Колька с Сережкой решили, что в найденном патроне сидит именно пуля.
- Надо проверить, - сказал Сережка.
- А как мы проверим? - удивился Колька.
- Как? Подожжем.
- А где?
- У нас никто не увидит.
Загоревшись идеей проверить патрон огнем, побежали в свой большой двор. Там имелись гаражи, одноэтажные бараки, недоступные для взглядов закутки, всегда валялся разнообразный хлам. Взяли несколько щепок от старого картофельного ящика и сложили их вместе.
Сережка сбегал домой за спичками.
Конечно, разжигать настоящие костры они не умели. Колька даже дрова в печке видел редко и не знал, как их зажигают.
Сережка поджег какую-то бумажку, но грязное дерево загораться не хотело. Огонек моргнул и затих. Запахло какой-то гадостью.
Сережка выпрямился и почесал голову.
- Стой! - закричал Колька. - А если выстрелит? Давай-ка я сделаю защиту.
Натаскав кирпичей, Колька стал устраивать "защиту". Поставил четыре кирпича прямоугольником, в центре которого лежало дерево и бумага. Сверху соорудил крышу из трех. Получился такой "домик кума Тыквы". Закончив работу, склонился над домиком и посмотрел в щелку
- Ну что? - спросил Сережка.
Колька только успел различить красный язык пламени, как оглушительно хлопнул выстрел. Пуля, наверное, встретилась с кирпичом, звон был невероятно громким. Сережка шевелил губами, но Колька не слышал. Ни слова не говоря, поднялся и в тумане пошел домой.
Дома в пустой комнате телевизор пел чьим-то бодрым голосом:
"По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там".
Колька лег в кровать и, дрожа, быстро забрался под одеяло, но кто-то стал трясти за плечо.
- Пора. Вставай, на вахту, - послышался голос. - Пора.
"По морям, морям, морям, морям, эх,
Нынче здесь, а завтра там".
Очнувшись, Шелихов встал. Началась вахта и новый день.
Северное сияние
О северном сиянии Николай Шелихов знал давно. В разных книжках и в фильмах показывали разноцветные переливы огней в высоком черном небе. Огни полыхали над необъятной белой тундрой, где обязательно катит оленья упряжка. С помощью длинного шеста, хорея, оленями ловко управляет чукча в меховой одежде. На горизонте виднеется синяя полоска северного леса. И всё залито призрачным светом.
Такая картинка рисовалась в воображении при словах "северное сияние" до тех пор, пока Николай сам не попал в полярные широты. Пятно в зимнем небе, конечно, переливалось, но так незаметно, что сказать определенно, какого цвета оно нельзя. Вот зеленое, следишь за ним, и вдруг это никакое не зеленое, а розовое. В следующую секунду это уже синий свет, и тут же понимаешь, что всё-таки зеленое. Но невзрачность цвета, неопределенность формы и маленький размер совершенно не совпали с той красотой. Возможно, как говорили опытные люди, мешали посторонние огни. Может быть, может быть. Но какие здесь огни, в Губе Лосиной? Это же не Североморск, тем более не залитый светом Мурманск, почти столичный город.
Шел третий год с тех пор, как Николай познакомился с Севером и Северным флотом, и за это время он повидал разное. Вот, очень давно, в старом школьном учебнике попалась картинка, на которой огромное широкое черно-белое судно гордо возвышалось над окружающими льдами. "Атомный ледокол "Ленин" гласила подпись. В мурманском порту прошли мимо знаменитого первенца атомного флота. Маленький и весь рыжий от ржавчины, ледокол стоял у причальной стенки.
Видел Николай издалека гигантскую подводную лодку. Она пугала одним своим видом.
Побывал на списанном миноносце. Миноносец перетаскивали на завод, чтобы разрезать. Николаю удалось побродить по бывшему боевому кораблю. На борту остались следы чьей-то службы, в "ленинской каюте" сохранились самодельные плакаты, призывающие личный состав выполнить решения XIX съезда партии. Поразился тесноте помещений миноносца.
Служба на Севере кому-то представляется такой: стоит на сквозняке неповоротливый человек в тулупе и в шапке-ушанке. Уши шапки опущены, человек переминается с ноги на ногу и пытается закинуть за спину автомат Калашникова. Сзади к нему подходит медведь и обнюхивает полы тулупа. "Хорошо!" - говорит медведь. - "Закурить есть?". Человек оборачивается и просыпается.
Кто-то видит громадные броненосцы, из-за бортов зловеще направлены на врагов десятки ракет, члены экипажа легко с ними управляются, владеют всем, чем только можно успеть овладеть и обладают знанием каких-то невероятных секретов, должны хранить эти военные тайны всю жизнь и вообще почти сверхчеловеки.
Конечно, это не так.
Шелихов познакомился с ежегодной покраской корабля, которая состояла из трех основных фаз - очистки от прошлогодней краски, грунтованием ядовитым свинцовым суриком, и собственно покраской серым "шаровым" цветом. Растягивалась работа почти на всё теплое время года. Осенью приходили снегопады, и начиналась бесконечная чистка палубы от снега и льда. Да если бы только палубы! А пирс, у которого судно стояло на приколе, разве очищать не нужно? Как-то ожидалось прибытие на борт к Большому Начальнику другого начальника, но только Очень Большого. Рядовой состав весь день убирал снег. Когда убирать стало уже нечего, скалывали тонкую ледяную пленку, покрывшую на морозе голый асфальт. Долбили ломами-карандашами. Это чем-то напоминало известную сказку о журавле, клюющем манную кашу с плоского блюда. Когда день кончился, продолжили после отбоя и до утра. Начальство, не такое большое, как то, которое должно ждали, очень боялось, что Самый Большой Начальник поскользнется, выходя из своей яхты. Утром измученные матросы почти замертво попадали на койки и долго ни на что не реагировали. Самому Большому расстелили ковровую дорожку.
Познакомился с республикой Польшей, где отдохнуть не давали. Командиры спешили вернуться к себе на советский север, и получить награды за успешно проведенный ремонт. Матросы никуда не торопились, но работали по 16 часов. Тогда, наблюдая за польскими рабочими на той знаменитой верфи, узнал, что такое Солидарность и кто такой Лех Валенса.
По итогам ремонта Шелихову объявили главное поощрение любого матроса на срочной службе - краткосрочный отпуск. В конце ноября счастливый Николай отправился в Мурманск, а оттуда самолетом домой, в Ленинград.
Как проходят отпуска у солдат и матросов срочной службы, известно. Две недели пролетают незаметно. Приключений у Николая не случилось, и на четырнадцатый день самолет благополучно приземлился в аэропорту Мурманска. Впереди ждал тот же путь, что два с лишним года назад проделал Шелихов, послушно следующий за мичманом в Губу Лосиную. Следовало поторопиться, потому, что опоздание из отпуска расценивалось, как самовольная отлучка.
Конец дня за Полярным кругом, это четыре часа. В Ленинграде в такое время еще довольно светло, но Север сразу напомнил о себе сумерками и морозом.
Пристань, где швартовались катера, ходящие по Кольскому заливу, Николай нашел с трудом. Это сейчас легко добираться куда угодно. Включил навигатор в мобильном телефоне и иди. Интернет тебе в руки, расскажет, предложит варианты. Можно позвонить другу и спросить. В то время интернет еще не изобрели. Не было и мобильных телефонов. Наручные часы неумолимо напоминали, что день близится к завершению, а еще предстояло ехать и ехать.
В Североморске сумерки сгустились. Автобус в нужном направлении Шелихов ждал неподалеку от памятника героям-североморцам. Крупными хлопьями падал снег, сделав почти невидимыми жилые дома и могучую фигуру матроса с автоматом в руках. Когда появился "пазик" и вобрал в себя пассажиров в черных шинелях, часы показали девять вечера.
Пазик немного попетлял и выехал из города. Дорогу почти замело, но через каждую сотню метров по сторонам шоссе, виднелись длинные черные сигнальные вешки в виде мётел. Николай понял, что только эти вешки помогают ориентироваться водителям на заснеженной трассе. В пути разглядывать однообразный пейзаж наскучило. Кроме того стекла подмерзли, и Шелихов ничего не видел, кроме снега. Незаметно пришла дремота.
Снилась какая-то чепуха, тюлени, вроде той нерпы, выставившей усатую мордочку возле корабля в прошлом году и, плескаясь, уплывшей к берегу и больше не показавшейся после того, как ее что-то спугнуло, и птицы бакланы, хватающие на лету рыбу...
Шелихов проснулся от толчка в плечо. Пора выходить? Выскочив в одиночестве, поежился. Ночной мороз дал о себе знать, схватив за щеки и за уши. Захотелось опустить уши шапки-ушанки и поднять воротник.
Когда-то в самом начале службы их, молодых ребят, только что очутившихся на севере, быстро отучили утепляться таким способом. Матрос всегда должен иметь бравый вид, несмотря ни на какой холод.
Шелихов проводил взглядом уходящий автобус и огляделся. Нигде не видно ничего похожего на знакомый поворот. Неужели рано вышел? Или поздно? Решил все-таки идти, и когда развилка на Губу Лосиную через километр так и не показалась, остановился в раздумье. Автобус последний. Шансы, что кто-то проедет сейчас, минимальные. Значит, если поселок далеко, он останется ночью на трассе до утра. А если сильный мороз? Метель? В декабре это совсем не исключено. Шелихов посмотрел на небо. Снег уже не шел. Высоко в черном небе переливались голубые и ярко-фиолетовые, нет, ярко зеленые сполохи! Шикарное северное сияние разгорелось в черном небе.
Он долго стоял, подняв голову. Двигаться не хотелось. В конце концов, он даже не знает, в правильную ли сторону идет. А сияние видно везде.
"Можно собрать со всей дороги эти веники и устроить костер", - мелькнула вдруг мысль о вешках. - "Спичек нет", - тут же вспомнил. - "Кончились еще в аэропорту".
Шелихов усмехнулся, представив, как пытается дергать вешку. Он уже не чувствовал мороз, даже стало тепло.
Потом вдруг северное сияние превратилось в яркий свет автомобильных фар.
- Эй, биджо, что делаешь посреди дороги? Еду, смотрю, стоишь. Куда направляешься, подвезти?
Оказалось, что водитель уазика, грузин, возвращался из Североморска в Лосиную Губу и остановился, увидев впереди человека. Водитель объяснил, что до нужного поворота к Лосиной Губе, к теплу, свету, и к людям Шелихов не доехал на автобусе минут двадцать.
Уазик подвез Шелихова до поселка.
Потом встретили сослуживцы на корабле, Шелихов долго рассказывал о том, что делается на гражданке, и не вспомнил о Северном сиянии над снежной пустыней и черных вешках-метелках.