Это как неблагозвучная фамилия - к ней привыкаешь с детства, с ней срастаешься. Это как мама и папа, которых не выбирают. Конечно, не раз в жизни случаются ситуации, когда стесняешься, что ты какой-нибудь там Объедков или Огрызкин. Особенно из-за фамилии страдают в школе. Дети - народ жестокий, обязательно прилепят обидную кличку. Но время идет, и все привыкают, и твоя фамилия уже не кажется чем-то из ряда вон. В студенчестве она уже не производит того фурора. Вообще, чем ты взрослее, тем меньше окружающие обращают внимание на твою фамилию. Нет, иногда, конечно, случаются казусы, но их воспринимаешь, как данность. Культурный человек сделает вид, что не обратит на твою фамилию внимания, хотя по глазам и можно прочесть, что он удивлен. Менее культурный - слегка улыбнется, ну а хам либо гоготнет, либо отпустит неуместную шутку. Всякие люди попадаются. Или, допустим, любимая девушка в загсе отказывается брать фамилию будущего мужа...
У Анатолия с фамилией было все в порядке. Зато его родной город назывался Кошмарин. Разумеется, проживая в этом городе, он испытывал дискомфорт много от чего, но только не от названия. Происходил Анатолий из местной интеллигенции (отец - врач в поликлинике, мать - учительница) и, понятно, был призван продолжать эту славную традицию, для чего его семнадцати лет от роду отправили поступать в областной вуз. В области знали о существовании Кошмаринского района, но, по всей видимости, тамошних жителей никогда не видели. Это Анатолий понял по вздернутой брови женщины, принимавшей у него документы на поступление, потом в общежитии на него смотрели заинтересованными взглядами; наконец, уже во время учебы за ним закрепилось прозвище Князь Кошмаринский. Ну, а уж в армии за родной город ему пострадать пришлось! Слишком часто его ставили во всевозможные наряды; и даже офицеры называли не иначе, как рядовой Кошмарин.
После семи лет мытарств (пять лет института и два года армии) Анатолий благополучно вернулся на родину, и жизнь потекла своим чередом. Он стал равным среди равных, кошмаринцем среди кошмаринцев. Никто больше не вздергивал бровь, никто не смеялся и не шутил по-дурацки.
Как и родители, Анатолий слыл интеллигентом. Работал он в местном краеведческом музее. Музей был маленький и пыльный, но не лишен определенного очарования, свойственного провинциальным музеям. А Кошмарин был совершенно провинциален. Ну то есть абсолютно. Веками здесь обитали просто люди, маленькие и ничем не примечательные. Жизненные траектории великих как-то обходили эти места дальней стороной, никто из них не то что здесь не жил, но даже не почтил остановкой здешний постоялый двор, не уделил и строчки в своих путевых заметках...
И тем не менее, музей в Кошмарине был. В первобытные времена здесь были стоянки древних людей, после которых осталось несколько каменных скребков и рубил, а также черепки разбитой посуды. Будущий Кошмарин оказался далеко от рубежей первых русских княжеств. Тогда по этой широте проходила граница между лесом и лесостепью (теперь - между лесостепью и степью). Иногда сюда забегали кочевники. В витринах музея о них напоминают ржавые наконечники стрел. Кошмарин появился уже при Московском княжестве как стрелецкая крепость на границе с Диким Полем. Шло время, государство росло и ширилось, и граница ушла далеко на юг. Кошмарин превратился в довольно бойкий ремесленный и торговый городишко. По осени крестьяне съезжались сюда на сезонные ярмарки. В городе было пять церквей и один монастырь. Сохранился только один храм, зато самый большой и красивый - пятикупольный собор на центральной площади. Войны и революции не оставили от того, старого городка почти ничего. Во время Великой Отечественной Кошмарин сгорел дотла. О, в Великую Отечественную здесь происходили действительно драматические события, правда, в учебниках истории о них ничего не сказано. В 41-м году немцы без особых затруднений вышибли отсюда Красную Армию. Советские части были буквально сброшены с высокого берега речки Кошмы (от которой и происходит название города). Два года спустя вернуть город оказалось не так-то просто. Немцы хорошо окопались, при форсировании узкой и мелкой Кошмы полегла туча народу. Ожесточенные бои в районе Кошмарина шли еще долго, даже после того, как на крутом берегу неприступной речки удалось закрепиться. Вокруг города до сих пор тлеют кости непогребенных солдат, хотя несколько внушительных братских могил, одетых в гранит, призваны символизировать, что никто не забыт, ничто не забыто.
В былые времена, летом, Анатолий с отрядами комсомольцев-добровольцев организовывал вылазки - искали незахороненные останки. Но времена изменились. Как-то резко и в одночасье они изменились. Нет, никогда Кошмарин не был раем на земле, и люди поздоровей и поэнергичней старались уехать отсюда. И все же жить здесь было можно. Пыльно, однообразно - но жили же люди, и простоял городок со страшноватым названием несколько веков.
Анатолий, когда уезжал в институт поступать, думал - не вернется. А когда отучился, отслужил в армии, вдруг выяснилось, что податься-то ему и некуда. Только туда, на родину, в Кошмарин. И не такой он был и кошмарный, этот Кошмарин: по крайней мере, крышу над головой и верный кусок хлеба там всегда можно найти. Так и вышло: работал Анатолий в своем музее, женился и с уверенностью смотрел в завтрашний день. И текла жизнь, как по расписанию: сын родился, вырос, уехал в область... Новые времена уже наступали, и сын как-то ухитрился вписаться в этот поворот истории. Чем он там занимался, Анатолию (к этому моменту - все чаще Анатолию Юрьичу) понять было трудно, да только вскоре сын оказался далеко... Очень далеко. За океаном. Это Анатолию Юрьичу понять было еще трудней.
А у самого Анатолия Юрьича дела шли из рук вон. Раньше он вел вполне приличную и достойную жизнь, был уважаемым человеком. Поэтому привыкать к тому, что теперь он никто, было нелегко. На голову обрушилась небывалая, невиданная бедность. Незаметно, друг за другом, ушли родители. Да и вообще - городок опустел, чуть не наполовину. И куда только люди подевались? Музей-то и раньше не мог похвастаться большой популярностью, но хоть школьников на экскурсии приводили. Теперь не приходил никто. Анатолий Юрьич остался единственным сотрудником - среди стеллажей и сумрачных архивов. Здание музея старое, одно из немногих с довоенных времен сохранилось. Его давно на капитальный ремонт ставить надо было, да у начальства от культуры все руки не доходили. Но раньше хоть крышу подлатывали, потолки белили, фасад, опять же, регулярно подновляли. Теперь - ничего. Третью зиму - без отопления. Сырость. А дома - унылость ветшающей обстановки, жена... У жены то ли от возраста, то ли от жизни такой уголки рта к низу опустились. Смотреть на это вечно скорбное лицо было невыносимо.
А затем случилось то, что совершенно в голове не укладывалось. Нагрянули посетители, долго ходили, вертели носами по сторонам. Сказали - комиссия из области. Через несколько дней пришла бумага - музей закрыть, в связи с аварийностью здания. Фонды передаются в областной музей. Вывезли все на грузовиках, с небывалой расторопностью. Вскоре у бывшего музея трудился экскаватор - крушил ковшом ветхие стены. На месте музея появился замечательный коттедж, обнесенный кирпичным забором с видеонаблюдением. Коттедж выглядел очень жизнеутверждающе, отчего в кошмаринский ландшафт несколько не вписывался. Дом принадлежал некому Мустафе. Что ж, появление дома такого человека на месте музея было вполне закономерно: Мустафа заведовал всей местной культурой. Он был хозяином зала игральных автоматов (бывший кинотеатр "Космос"), ночного клуба (бывший Дворец пионеров) и бара, перестроенного из кафе-стекляшки "Снежинка".
Так Анатолий Юрьич остался без работы, жить стали на одну зарплату жены, которая была медсестрой в поликлинике. Оба понимали, что долго так продолжаться не могло. Но он молчал, ничего не предпринимал. И она молчала. А потом сказала:
-Ну сделай что-нибудь, нельзя же так жить...
Он почесал в затылке:
-Все так живут...
-Нельзя так жить... - повторила она.
-Что я могу сделать?
-Подумай, ты же мужчина, в конце концов.
А что он мог придумать, немолодой человек, привыкший жить по законам, которые больше не действовали, а других он не знал?.. Единственное что он придумал - поехал в область и продал свою коллекцию монет. Это давало передышку на несколько месяцев.
Когда ликвидировали музей, Анатолию Юрьичу удалось оставить у себя некоторые экспонаты и документы. Думал - у него сохраннее будут, чем в запасниках областного музея. Ошибался. Тоже пришлось продать ушлым антикварам из области.
Книги Анатолию Юрьичу очень не хотелось продавать. Но пришлось пойти и на это. В домашней библиотеке имелись интересные экземпляры, с энтузиазмом принятые букинистами.
Все. А больше продавать и нечего. Анатолий Юрьич обшарил весь свой небольшой дом, и... о чудо, нашел старый-престарый шахматный столик. Откуда он взялся в их семье, никто не помнил. Еще при отце он отправился на чердак, где и был благополучно забыт. И вот, нужда снова извлекла его на свет божий. Вещь была антикварная, девятнадцатого века, но очень ветхая, требовала серьезной реставрации. Делать нечего, повез и это к антикварам. Антиквары скривились, но столик приняли. Смешные деньги за него Анатолий Юрьич выручил.
И снова черная беспросветность давит на плечи. Последнее, что было продано - старые желтые "Жигули". Они уже несколько лет ржавели без движения - денег на топливо не было. Осталась от "Жигулей" лишь ненужная теперь дорожная карта. Как-то днем - жена была на работе - просматривал Анатолий Юрьевич эту карту. Состояние дорог Кошмаринского района на ней было сильно приукрашено. Например, дорога от Кошмарина к московской трассе обозначалась, как шоссе с покрытием. На самом деле, покрытия там никакого не было. Некоторые дороги, нанесенные картографами на бумагу, в действительности и вовсе не существовали. Точнее, одна из них все-таки когда-то существовала, во время войны, подвозная дорога к фронту... С этого момента мысли Анатолия Юрьича приняли неожиданный оборот.
По соседству с ними жил Виталик, здоровенный такой пэтэушник. Раньше он слесарем был. Анатолий Юрьич даже помнил, как этот Виталик, молодой еще совсем паренек, приходил им кран чинить. Однако уже много лет Виталик занимался совсем другой работой, по мнению Анатолия Юрьича, совершенно возмутительной и кощунственной. После ожесточенных военных действий вокруг Кошмарина остались не только истлевшие кости. Осталось и много оружия - и своего, советского, и немецкого. Разного - от какого-нибудь пистолета-пукалки до противопехотной мины. Анатолий Юрьич, например, совершенно точно знал, что на дне Кошмы, в слое ила, похоронен целый танк Т-34.
Виталик в составе бригады из таких же крепких пэтэушников и искал это старое оружие. За годы лежания в сырой земле ржавчина изрядно поела грозные железяки, и тем не менее, еще можно было найти экземпляры, которые после небольшой реставрации будут вполне работоспособными. Куда "черные археологи" сплавляли свой товар, никто точно не знал, поговаривали, что нити ведут к Мустафе...
И вот, Анатолий Юрьич, всегда презиравший этих "археологов", не за людей, а за самую распоследнюю тлю их державший, решил: а почему, в конце концов, нет? У них с женой комнаты стоят полупустые: все что могли, продали. Они ложатся спать без ужина, потому что ужинать нечем. Так почему же он должен терзаться какими-то химерическими угрызениями совести? А ведь он вполне может пригодиться этим ребятам. Они ведь как слепые котята, возятся в грязи, что найдут - тому и рады. И не догадываются, что Кошмарин с точки зрения залежей старого вооружения - настоящий Клондайк. Только надо знать, где искать. Он, Анатолий Юрьич, дипломированный историк, знал. Знал, где шли самые ожесточенные бои, знал, где располагались ключевые позиции наших и немцев...
О "черных археологах" знал весь Кошмарин. При старом участковом, Федорцове, даже пытались найти на них управу. Только каждый раз отпускали - неведомые покровители заступались. А Федорцову намекали: не тронь их, не лезь. Федорцов не унимался, и его отправили на пенсию. Новый участковый оказался понятливей, и Виталькина бригада вздохнула с облегчением. Однако предложение Анатолия Юрьича было воспринято Виталиком как-то настороженно и даже с испугом. "Иди-ка ты, отец, отсюда", - сказал Виталик и выставил непрошеного гостя за дверь. Но уже на следующий день (жена была на работе) воровато постучал в окно: "Завтра приходи".
И вот, они за городом, стоят на высоком холме, с которого открывается вид на узкую извилистую речку и уходящее к горизонту желто-коричневое пространство, перемежающееся перелесками. Кошмарин остался чуть позади, справа, там, где виднеются опоры разрушенного железнодорожного моста. Мост рухнул три года назад, от старости. Восстанавливать его не стали, и ветка, и раньше малодеятельная, фактически умерла. На том берегу рельсы сняли до самого N-ска, соседнего райцентра, а Кошмарин превратился в тупиковую, медленно зарастающую травой станцию. Два раза в неделю, урча и пыхтя, появлялся на ней дизелек из области, отстаивался минут сорок и уходил обратно. И снова - тишина, шелест травы или шуршание снега...
Этот холм был ключевой высотой, с него прекрасно простреливались советские позиции. Холм казался неприступной крепостью, не одна атака на нем захлебнулась. Его склоны были щедро удобрены останками погибших, именно отсюда свозили кости для мемориальных братских могил. Но много, много костей (и оружия, соответственно) так и осталось лежать в земляной толще...
Принялись за работу. Анатолий Юрьич и не ожидал, что из него выйдет такой дельный консультант. Однако благодаря его советам урожай был собран небывалый.
-Ну ты, отец, даешь, - говорил довольный Виталик, когда они возвращались назад. - Где ж ты раньше был? Чего не приходил?
Анатолий Юрьич пожал плечами:
-Если б я раньше пришел, тут бы уже ничего не осталось.
-О, глянь-ка, черепок...
На земле действительно валялся череп. Они их немало сегодня находили. Череп был грязный, почти сливался с жухлой травой. Виталик лихо буцнул его, как футбольный мяч. Череп раскололся.
-Э, труха. Интересно, это наш был или немецкий?
Анатолий Юрьич жутко устал. Кости ломило... Носился весь день, как горный козлик, отвык от таких нагрузок... Ночью поднялась температура, начался бред. Мерещились - взрытая земля, берцовая кость, перерубленная лопатой... Виталик радостно кричит, нашел почти целый ППШ.
Температура спала через два дня, прошибла потная слабость. Выздоровел Анатолий Юрьич, и решил - все, ни-ни. Хватит, попробовал, недоброе это дело, грязные деньги... Не надо, с голоду лучше помереть.
Но, видимо, какая-то струнка в нем уже лопнула. Они и так, эти струны, не очень-то прочные были... Пришел Виталька, принес долю. Звал в новую экспедицию. Анатолий Юрьич пытался отказываться, да куда ему против Виталькиного напора. И деньги эти... Да он такой суммы уже сто лет в руках не держал! Хоть видимость достойной старости пусть будет, хоть жена со своими скорбными глазами и опущенным ртом, может, поправится немножко, а то совсем как вешалка стала. Может, и рот с глазами тогда не будут такими печальными.
Так прошел год, а то и два. Зимой, когда земля становилась твердой, как камень, наступал мертвый сезон. По весне, с оттепелями и грязями, снова выходили в поле - и до конца октября, пока не ляжет снег.
Грязная и утомительная работа, как ни странно, шла на пользу: Анатолий Юрьич окреп, помолодел, порозовел и теперь контрастировал со своей женой - пепельно-желтой мышкой. В работе этой Анатолий Юрьич даже нашел определенный интерес - ведь кроме ржавых железяк времен войны попадались и более интересные вещи: монеты, черепки, наконечники копий. Анатолий Юрьич создавал новый музей - маленький музей у себя дома.
Он всеми силами старался заглушить, задавить саднящее душу чувство вины. Это Виталька без зазрения совести сплавлял смертоносный товар, даже не задумываясь, в чьи руки он попадет. Это Виталька спокойно разбрасывал человеческие кости, пинал черепа и при этом с детской непосредственностью сквернословил.
Анатолий Юрьич вспоминал молодость, как летом они с ребятами, старшими школьниками, выходили в поле, тоже с лопатами и картами. Только тогда все было наоборот: они искали кости, ржавое железо их не волновало. Бывало, чей-нибудь каблук с презрением давил ржавый ствол винтовки. Но кости... Они бережно смахивали с них грязь кисточками, они аккуратно собирали их, чтобы потом с почестями предать земле... А теперь он спокойно наблюдает, как шайка бандитов запросто расшвыривает эти кости в поисках ржавого железа... Они даже не понимают, какое совершают святотатство... А он? Сам он - как до такого докатился? Неужели нужда чертова совсем душу выела, ничего живого там не оставила? Он слаб, слаб... Но неужели, неужели он ничего уже не может сделать хорошего, неужели так и умрет с этим позором? И он решил - нельзя оставлять кости под открытым небом, надо их собирать. От позора уже не отмыться, но это все ж лучше, чем не сделать для этих несчастных покойников совсем ничего.
К дому был пристроен гараж, который давно пустовал. Вот туда-то Анатолий Юрьич и решил складывать найденные останки. В бригаде над этой причудой старика подсмеивались, стали называть некрофилом и сатанистом. Анатолий Юрьич не обижался. Сперва пытался скрывать от жены. Но та, заметив, что муж подолгу стал пропадать в заброшенном гараже, заподозрила неладное. И, обнаружив в смотровой канаве человеческие кости, чуть не упала в обморок.
Кошмарин - городок маленький, поползли слухи. Анатлия Юрьича стали сторониться, как будто от него за версту несло покойниками.
-Толя, - как-то ночью позвала жена.
-Чего тебе?
-Я их боюсь.
-Кого?
-Их.
-Чего их боятся? Они мертвые. Живых надо бояться. Я вот Витальку гораздо больше боюсь, чем их.
-Толя, ну зачем тебе это?
-Зачем!? А вот ты представь - умрешь ты, а потом через много лет какие-то уроды опять придут что-то искать - оружие ли, драгоценности ли - разроют твою могилу, вышвырнут твои кости, пнут в кусты твой череп. Так, походя, между прочим. И это тебе еще очень повезет, потому что похоронят тебя по-человечески, и ты успеешь полежать в могилке с памятником и оградкой. А эти? У них даже могил не было. Они лютую смерть приняли, и за это не заслужили даже могилы. Просто так - без вести сгнили в земле. И даже теперь какие-то подонки не дают их костям лежать спокойно. Так пусть они хоть у меня в гараже в тишине и покое полежат!
-Ой, Толя, Толя... Ну зачем ты связался с этими... На старости лет...
-Ха, теперь я же и виноват! Ты же просила: придумай что-нибудь, придумай что-нибудь... Вот я и придумал. Колбаса в холодильнике есть, яйца тоже. Ты себе пальто новое купила. А посмотри, как другие живут...
-Со мной люди здороваться перестали...
-Ай-яй-яй, все кругом в белых перчатках, один я виноват! А то, что музей уничтожили - тоже я виноват? Что мне, заслуженному человеку, элементарно пожрать нечего было, что я все, что было, распродал, - тоже я виноват? Так что нечего твоим людям морды воротить, на себя пускай сначала посмотрят...
...Сезон заканчивался, ударили морозы. Смотровая канава почти доверху была заполнена костями. Но где хранить их в будущем сезоне, он не думал. Возраст уже такой: не знаешь, наступит ли завтра, не то что следующая весна. Здесь были все вперемешку - и свои, и немцы. Распознать, отделить своего от чужого было практически невозможно, лишь в очень редких случаях, по остаткам мундира и ржавым жетонам. Да и не ставил перед собой Анатолий Юрьич такой задачи - разделять. Не чувствовал за собой такого права. Пусть лежат, в теплом гараже, а не под открытым небом, в земле, разрытой черными копателями.