Среди моих друзей есть один человек, чьё мнение о каких-либо вещах порою сильно меняет моё собственное мировоззрение. Удивительно, как этот друг, к слову сказать, совершенно незаурядная личность, не обладая талантом "лёгкого" собеседника, начинает преображаться, стоит разговору зайти о книгах. Исчезает молчаливый, неулыбчивый человек, и огонь, разгорающийся в его глазах, удивителен.
Нам нередко доводится сидеть в его гостиной, до глубокой ночи ведя неспешные беседы. И порою разговор заходит о его книжной коллекции. Именно здесь, в старом особняке, где время столь уютно устроилось среди камня и дерева и свернулось, что пушистая кошка на коленях, могут рождаться его неповторимые истории об обитателях этого места. И хоть я видел не мало книжных хранилищ, но только это я уверенно могу назвать "живой" библиотекой. Богатство этого места заключается не в материальной ценности собранных здесь книг, а в ощущении. То, что я чувствую, приезжая в его дом и находясь среди темных стеллажей, оказывается невероятным, не сравнимым ни с чем пониманием того, что всё вокруг дышит. И у каждого здешнего обитателя есть своя особенная история. Своего рода книжная "биография".
- Представь себе, вот этот невзрачный, как ты, должно быть, подумал, томик я вытащил буквально из огня. Его бывшая владелица решила разобрать вещи деда и не придумала ничего умнее, чем сжечь всё "ненужное". Вот ведь люди рождаются: и свою-то жизнь не ценят, а уж книжную и подавно. - Книга в тёмно-вишнёвом переплёте действительно не привлекала моего внимания до того момента, как друг снял её с полки. Меня удивило, насколько бережно он держал её, словно в его руках был драгоценный камень, добытый из пыльной шкатулки времени. И я с предвкушением устроился подобнее в глубоком кресле, чтобы насладиться новым рассказом.
- В тот вечер я поздно возвращался из лаборатории, но уже с самого утра был уверен в новой встрече. Ты ведь знаешь: меня книги сами находят. Бывает, за всю неделю ни одной не приобрету. А на другой черёд и две, и три за неполный день собираю. Они будто в душу шепчут. Некоторые совсем тихо, так, что еле различишь; другие словно в храме поют - я с трудом голоса людей слышу. И каждая на свой лад: иногда так тоскливо становится, хоть волком вой. От иных и самый поганый день ярче делается. Вот я и хожу, чтобы душе так, просто, не пропадать: ни моей, ни книжной. - Его взгляд опускается на книгу, а рука касается жёсткого переплёта. Его молчание недолгое, и мне кажется, будто с прикосновением он заново начинает чувствовать тот прожитый день.
Ощущали ли вы когда-нибудь это радостное предвкушение чего-то удивительного, когда история начинает охватывать, опутывать всё тело и прокрадываться в душу; когда даже наступающая тишина является нужной, неизменной частью рассказа? И я молчал, отдавшись во власть этому чувству. Неожиданно за окном послышался шелест ветвей, и ветер, пробравшись в комнату, пристроился на подлокотнике моего кресла, приятной прохладой дотронувшись до рук. Друг улыбнулся, приветствуя нового гостя и продолжил рассказ.
- Погода тогда ещё мерзкой была: то ли дождь, то ли снег - небо не пойми что на голову сыпало. Холод собачий, воздух в лёгких застывал. А быстрее идти не могу - тянет словно кто назад. Только это и примиряло с непогодой - знал, что встретить должен. Не проси меня рассказать подробнее об этом чувстве. Я не знаю подходящих слов, да и знай - не стал бы. Не то это, чем делиться нужно. Но историю доскажу, изволь. Только улыбку свою убери. Помню я, что ты чувствовать умеешь. Да и слышал о делах в столице. Знаешь, что не положено быть таким понимающим? По глазам вижу, что знаешь. Мы тебя уже предупреждали: люди-то не любят тех, кто многое видит. И как только не побили ещё?
-Раз слышал обо мне, то знаешь, что были уже прецеденты. - Я опустил взгляд на тёмные доски пола. Нередкие встречи с недовольными, порою заканчивающиеся крайне недипломатично, являлись досадными дополнениями к работе, но за эти годы я привык относиться к этому более - менее философски и даже не без некого азарта: уж больно горазды были люди на всевозможные выдумки.
- Знаю. Но об этом после расскажешь. Старший просил, так что разговор долгим будет. - Я кивнул в ответ, усмехнувшись. Что-то остается неизменным во все времена, и внимание Старшего было ожидаемым.
- Прошу тебя, продолжай. - я кивком головы указал на книгу.
Друг провёл рукой по тёмному переплету и слова вновь приобрели необыкновенные краски.
- Людей передо мной немного шло: старик с мальчиком да молодая женщина. Вот она-то и привела меня в то место. Сначала лишь короткий возглас и услышал, как мне под ноги целый ворох бумаг раскидали: исписанные листы, папки, книги. Я собрать-то помог, дело и пяти минут не стоило, но уж больно разговорчивой моя встречная оказалась, так что покуда я до дома её провожал, многое услышать довелось. Но заинтересовала меня лишь одна история: дед у них древний преставился, да с завещанием наследников и озадачил. Про старика давно уже забыли, что он на свете-то ещё обретается. А тот всех помнил, вот и шутку какую удумал: завещал он им сундук свой и к письму последнему монету приложил. Как волю его огласили, монету-то антиквару и отнесли, да после руки друг другу чуть не поотрывали: старинная, от того и дорогая вещица оказалась. Вот и решили наследники, что дед им целое состояние оставил. Ведь как душа людская внутри потягивается? Та, что яркая да лёгкая человека наверх тянет. Ему ценности истинные не весами измерять привычно. А тем, у кого внутри нездоровый блеск, им тяжело; всё к земле тянет, под камни. Их золото яркостью обманывает. Увидели монету, и сундук ещё прилагается. Значит, богатство само в руки плывёт. Вот только запамятовают души-то эти, что владелец прежний ими ещё при жизни забыт был. С чего бы ему семейство непутёвое на прощание баловать? Бегали наследнички, бегали, да как условия все выполнили и сундуком завладели, на чём свет стоит стали старика костерить: богатство оказалось стоящим, вот только не для тех людей. Бумаги, карты да книги - своё сокровище дед с умом собирал. Его наследникам всё это оказалось ненужным. Разделили они приобретенное имущество, да так бы и не вспомнили, не взбреди в голову кому-то из хозяюшек из дома "пыль вымести". Добрались и до бумаг. А что с ними делать? Тетради и книги не продашь -какой чудак купит пожелтевшие листы, да ещё и исписанные непонятными значками. Дед-то непростой дорогой жизни шёл. Погляди-ка сюда. - На открытой странице книги по границе печатного текста шёл целый ряд причудливых завитков. Написанные от руки, поблекшие от времени, они составляли странный узор, оплетающий отдельные строчки текста. Я пробежал глазами по плавным линиям, вчитался в слова книги, но не смог вспомнить ни одного знакомого мне языка, что хоть сколько-нибудь походил на подобную вязь.
- Ты знаешь, что здесь написано? - я вернул книгу её владельцу.
- Нет. Не имею ни малейшего понятия. - Друг отрицательно покачал головой. Я, признаться, был немало удивлён, услышав подобный ответ. Ветер, коснувшись моей руки, покинул комнату через распахнутое окно, напоследок пробежав по строкам. Я попросил довести историю до конца. С ветром и после переговорить можно.
- Меня пригласили в дом. Хозяйку всё не остановить было: и про старика, и про мужа рассказать успела. Ей даже моих слов не требовалось; главное, рядом стою, да слушаю. Только вот не по своей воли: она как в камин начала бумаги бросать, я с места сдвинуться не мог. Каждый сгоревший лист меня самого словно обжигает. И тут у неё в руках эта книга оказывается. Глаза даже не смотрят; вся в бедах и заботах семьи. Я чудом успел - перехватил лишь в нескольких сантиметрах от огня. Женщина вскрикнула, отшатнулась. Да я и сам понимал, что мой поступок более чем странен в её глазах. С чего бы незнакомцу так заинтересоваться подобной вещицей? И прежде, чем она спрашивать начала, предложил продать это дедово наследство. С самого начала я понимал, что не могу просто забирать их. Вопрос о плате сам срывался с языка. Все мои книги приобретены кто за одну монету, кто за простую помощь. А за некоторые и немалое состояние выложено. Вот и в этот раз прозвучал мой вопрос. Хозяйка хоть и смотрела с опаской, но деньги для неё важнее оказались. Ведь каждый из прежних владельцев по-своему определял ценность книги. Но в том, что женщина слышит лишь звон монет, я не сомневался. Впрочем, у меня не было ни малейшего желания задерживаться в этом доме, так что, выплатив желаемое, я уже через пару минут с упоением дышал ночной прохладой. Дождь перестал смывать пыль с города, холод уже не пробирал до костей, а книга обжигала руки, словно опаливший её огонь перебрался из камина на страницы.
- Ты снова нашёл. - Тихо проговорил я, когда тягучие слова рассказа растворились в тишине.
- Снова. - эхом повторил друг. -Снова.
Мы еще долго сидели в его гостиной, предаваясь каждый своим мыслям. Потом я взял в руки темно-вишневую книгу и раскрыл наугад потемневшие страницы. Мне казалось, что пальцы прикасаются к шершавому стволу дерева, теплому и живому. И вдруг я почувствовал тонкий, едва уловимый запах. Он казался то терпким, то сладким, словно кто-то перетряхивал банку с сушеными травами. Я внимательно огляделся, стараясь уловить источник подобного аромата, и мой взгляд упал на исписанные страницы.
- Да, так пахнет книга. - Сказал друг, с лёгкой улыбкой наблюдавший за мной, и огонь на мгновение отразился в его глазах.