Младший блюститель Ибрагим Андреевич Вошкин подул на густой, ароматный чай и продолжил шерстить список. Работка не пыльная, да муторная. Знай, в монитор тырься. Много писем. Апрель, обострение.
"Семочка, с именинами тебя! Живи лопусенька долго и багатого тебе мужика... - вылетали глупые синички чужих слов,- Маринка уже губы красит, и хочит одеватся как эмо." Замучали! Везде сучий фильтр электромагнитное оружие видит.
"Отец Никандр тайна кристил Матюхиных вбане и на пасху гонит. Брагу." - в папочку.
"Глава адменестрации Фон Ципке са втарой женой жевет а не росписан! И пруд ей подорил и утей!" - да сколько же можно! Каждый день.
"Три литра перекиси..." Уже кое-что! - приободрился Ибрагим и сделал смачный глоток. В отдельную папочку. В левой тумбочке, под бумагами, в коробке от мюсли, было спрятано розовое, нарезанное тончайшими листочками, источающее нежнейший аромат чеснока и перца сало, втихую привезенное Моисеем из сопредельной Курляндии. Но нельзя! Намаз скоро. Не дай аллах, шеф зайдет.
"Ублюдок Ручкин настучал, что ты у меня Мастера скачивал. Вали. Флешки сожги." - Ой, парень, с огнем играешь. Сколько уж доигралось? Вошкин покосился за окно, где среди весёлой толпы гвоздик и анюток, на лужайке подле приземистого сундука управы, в порывах легкомысленного весеннего ветра раскачивались и плясали обглоданные вороньём кости.
"Душа моя, как динамит, огнём любви к тебе летит!" Последний мессадж совсем отбил аппетит. Чего тебе придурок, прозой не пишется! Вдвойне обидно было оттого, что все красивые девахи разом тускнели и норовили уйти, встретив болотный взгляд Ибрагима. Только рыжая Фарида, молча обнажив потные ягодицы, ныряла под одеяло, и так же молча уходила. Вошкин дал бы зуб, что она тоже...
"Пачтовый сотруднек Вошкин сала у жидоф покупаит и в намаз намеку задом стаит. Исчо он Щепоткиным детям книшку про три парасенка четал а нельзя и на пасху венки носит. Сысоев В.В." Ах, тварь поганая! - липкий пот выступил на лысине Ибрагима, - за версту, дрянь, хлебное место чует! Раскаяние? Поздно. Зеркало Итили не спит... Поросенки им помешали!"
Содрав со стены портрет имама Рашида, посеревший Вошкин старательно завернул в него жалкие лепестки сала, один положил в рот, покинул кабинет и, медленно жуя, двинулся в сторону управы, сопровождаемый звонким молчанием посетителей. Один только мальчик, показывая пальцем, прокричал: "Ма, а чего дядя в пакете ест?"
"Где пьёт толпа, все родники отравлены" - вспомнил Вошкин слова из чудесных времен иняза, модернизации и ночных клубов под пиво. Там, в небе, за перекладиной виселицы, кипела новая жизнь, жизнь весёлых полночных танцев.