Аннотация: Немного грустная история о тяжелой женской доле и жизни на той стороне горного хребта.
Есть на свете прекрасный уголок, где палящее солнце освещает снежные верхи зеленых у подножья гор. Где меж скалистых обрывов бьются бурные реки, в своем неистовстве снося мосты, и шлифуя прибрежные камни. Где синее небо с величавым снисхождением смотрит на лазурную гладь соленого озера, а выжженное солнцем пшеничное поле на горизонте встречает спасительную тень кряжистых деревцев. Есть в землях тех и города большие, глядящие вверх окнами многоэтажных домов, да чадящие выхлопами промышленных заводов, но есть и селения столь мелкие, что даже захочешь на карте отыскать их, лишь время впустую истратишь. Селения те местные аулами зовут. И много их меж горных перевалов затеряно. Живут там люди суровые, работящие, до сих времен чтящие заветы, которые предками даны.
В одном из таких аулов, где не ступала нога технического прогресса, а глинистые дороги размывает с первыми дождями, в покосившемся доме, утепленном вонючим кизяком, жила девушка, красы для мест тех не виданной. Круглолица, белокожа, с косой черной, толщины такой, что даже туго затянутая все равно будет шире мужской руки. И звали красавицу Айбике. Семья Айбике была из тех прослоек общества, что почитаемы соседями за заслуги предков, хоть нынешнее поколение и имеет в карманах бреши размером с царские пятаки. Так уж случилось, что единственным богатством, некогда знатной на всю округу фамилии, стала красавица дочка, выгодно выдав замуж, которую, можно было бы возродить былую стать. Оттого и берег свою девочку старик отец, пуще глаза, да от взглядов завистливых прятал, не то скрадут невесту, да после ночи в доме мужчины окольцуют, не монетки родителям не уплатив. Но, как верно мудрецы поговаривают - шила в мешке не утаить.
Глава 1. Все начинается случайно.
Оказаться не в том месте и не в то время -
вот истинное не везение.
- Младший братец! - Айбике стояла на крыльце, уперев кулаки в бока. Ее младший брат Батыр, обладающий в полной мере детской непоседливостью, снова сбежал из дому, ни сказав, куда направляется. А она, как старшая сестра получит отповедь от матушки, которая вот-вот пригонит с утренней дойки корову Муську, за то, что не уследила за этим мелким отроком самого дьявола! - Батыр! Что б тебя Лихо утащило! - Выкрикивая проклятья, Айбике глядела в сторону гор, над которыми собирались черные тучи, предвещая непогоду. Это тяжелое, полное воды небо могло таить в себе большую опасность, ведь за ливнем обязательно придут сели, грязевыми потоками смывая дороги и заметая комьями мокрой взвеси дома, что стоят вблизи гор. Дом Айбике, хоть и был вдали от земляных исполинов, все ж находился в котловане перевала, а, значит, имел все шансы пострадать от гневливой стихии. В этом году дождь лил слишком часто, сетки со щебнем, натянутые местными, в надежде сдержать ползучую сель, не выдерживали напора, то тут, то там, давая грязевые бреши. - Ох, лишь бы до дождя вернулся, а то станет с него в ливень по горам бегать. - Скрывая в ворчанье свое беспокойство, Айбике спрятала волосы под платок и, накинув поверх домашнего платья отцовский халат, выбежала за ворота, в надежде отыскать брата до прихода родителей. Тонкая ножка, обутая в безобразную резиновую калошу, тут же с хлюпаньем ушла в непросохшую землю. Не обращая внимания, девушка скоро направилась в сторону речки, где частенько любил играть Батыр. Но сегодня его не было, ни у журчащего родника, не на мосту, откуда младший братец обычно кидал цветные камушки в бурные воды речки Любимки. В полной растерянности Айбике оглядывала знакомую с детства местность, силясь углядеть шевеления прячущегося ребенка. Но, толи сегодня Батыр был особо искусен в прятках, толи действительно ушел в горы, но отыскать его не удавалось.
В какой-то момент Айбике показалось, что кусты дикой сливы колыхнулись. Готовя суровую отповедь, раскрасневшаяся от быстрого шага девушка, с силой, не свойственной ее организму, рванула ветки в сторону, и застыла от ужаса. Прямо на нее смотрели черные глаза бурой лисицы. Тварь была всего с полметра в холке, но стоя на большом валуне, оказалась прямо напротив лица Айбике. Девушка сглотнула, ставшую вдруг вязкой, слюну. Обычно лисицы не нападают на людей, ограничиваясь разорением курятников и поеданием коровьего молока, но в глазах этой стояло такое безумие, не оставляющее сомнений - тварь взбесилась. Айбике сделала шаг назад, лиса осклабилась, обнажая мелкие белые клыки. Девушка замерла, хищник напрягся, готовясь к прыжку. Потеряв разум от страха, Айбике рванула в сторону моста, в надежде сбежать от бешеной твари, но калоши предательски соскользнули с мокрых камней, и девушка упала на спину, в момент удара, ощутив, как воздух покидает легкие. Стараясь поймать ртом спасительный кислород, Айбике наблюдала, словно в кадрах диафильма, как лиса, оттолкнувшись лапами от земли, совершает смертельный прыжок. Ее узкая пасть приоткрылась, метя в синюю жилку, припадочно пульсирующую на шее девушки. Не долетев каких-то пару десятков сантиметров до назначенной цели, лиса вдруг странно изогнулась, меняя траекторию полета, и миг спустя упала на землю, пробороздив мохнатым боком траншею, после чего застыла, жалобно поскуливая. Скулеж утих так быстро, что Айбике поняла - лисица мертва. Превозмогая страх, девушка подошла к трупу животного и увидела размозженную морду с раскрытой пастью, из которой, все еще пенясь, текла слюна, окрашенная кровавым цветом. Кто-то бросил в лисицу камень, чем и спас Айбике от незавидной участи. Девушка огляделась. Вокруг вытоптанной полянки, в каждую сторону тянулись плотные кусты дички и колючие ветки облепихи. Спаситель мог прятаться где угодно, и Айбике подумала, что раз уж он не желает показываться, то это его право. Поклонившись во все четыре стороны, девушка крикнула в никуда: "Спасибо", и поспешила домой, обходя по широкой дуге тело, еще минуту назад живой и смертельно опасной лисицы.
Озноб надвигающейся истерики нагнал Айбике не далеко от дома. Ноги, недавно почти бегущие от проклятой поляны, подкосились, и девушка упала на колени, упершись ладонями в вязкую от влаги землю. Рыдания комом застряли в горле, не пытаясь вырваться наружу. Она не плакала. Нет. Просто смотрела пустым взглядом на то, как пальцы утопают в грязи, представляя, что лиса таки смогла допрыгнуть до нее, и рычит, разрывая зубами тонкую кожу девичьей шеи.
Ахмед, в свое время уважаемый тракторист и сын передовика сельскохозяйственного производства, сейчас стал простым стариком, и отцом голодающего семейства. Ему казалось не справедливым, что он - праведный мусульманин, в жизни своей не свершавший постыдных грехов, вынужден влачить жалкое существование, лишь по тому, что новая власть лишила его всех, таких трудом нажитых, привилегий. Что он мог сделать? Лишь, при встречи с соседом посетовать на то, что времена нынче не те. Этим-то Ахмед и занимался, идя домой с кошары, где ему удалось получить место пастуха. Он громко приветствовал пробегающих мимо мужиков, перекидываясь с ними парой фраз, каждая из которых была пропитана ненавистью к действующей власти. В тайне Ахмед мечтал, что выгодно выдав замуж старшую дочь Айбике, он сможет отправить учиться младшего сына. Батыр обязательно станет лучшим школяром, потом академиком и Ахмед вновь будет уважаемым человеком, отцом ученого, а не странным стариком, что жалуется соседям на не справедливости жизни.
Уже на повороте к опостылевшему дому, пред Ахмедом предстала странная картина. Его красавица дочка, стоя на коленях в грязи, склонила голову, вперившись пустым взглядом в землю. Платок сполз на плечи, открыв густые блестящие волосы, его домашний халат распахнут, открывая точеную фигурку в шерстяном платье. Не смотря на то, что девушка была явно не в себе, она все равно на диву притягивала взгляд. Но не это испугало Ахмеда, а то, что не далеко от дочери за кирпичной кладкой не достроенного коровника прятался какой-то мужчина, с явным любопытством разглядывающий Айбике.
"Этого еще не хватало!" - Подумалось Ахмеду, прячущийся батыр, был явно не богат, об этом свидетельствовали латаные шаровары и загорелая дочерна кожа. Скорей всего это простой разнорабочий, приехавший на стройку нового сельского коровника. И тот полный мужского интереса взгляд, которым рабочий глядел на его дочь, Ахмеду, ой как, не нравился.
Взвинченный до предела, он подбежал к Айбике, рывком поднимая ее с земли.
- Бесстыжая! Сидишь тут, как девка дворовая! Голова не покрыта, вся в грязи! - И, толкая вперед себя не сопротивляющуюся девушку, Ахмед, словно заблудшую овцу, погнал ее в сторону дома, сыпля на ходу проклятья.
Азамат глядел вслед убегающей Айбике. Придя сегодня на поляну, где обычно любил развлекаться Батыр, молодой человек и помыслить не мог, что встретит ту, ради которой он приходил сюда изо дня в день. Азамат уже давно подружился с Батыром. Младший брат Айбике, был на редкость бесхитростным ребенком, не думая, раскрывающим семейные тайны. Именно он поведал Азамату, что отец подыскивает Айбике мужа. Такого, который сможет оплатить учебу младшего отрока. Азамат мог. Сын богатого торговца овечьей шерстью, он в свои двадцать три был владельцем двух крупных кошар и пяти гектаров плодородной земли. Его денег хватило бы на переезд в город, но Азамат не любил бессмысленную суету столицы, ее отчужденность от родной культуры и бесстыдство городской молодежи, где парни пили спиртное, а девушки, не стесняясь, носили короткие юбки. Болотная жизнь родного аула, застрявшего во времени, больше импонировала молодому человеку, чем яркие огни столичных клубов.
Сегодня Азамат не спроста искал встречи с Батыром. Сумев, наконец, обналичить деньги, продажей большой партии валянной овечьей шерсти на воскресном базаре, он понял, что собрал достаточно средств на уплату калыма за Айбике. Батыр нужен был Азамату в качестве свата, который от его имени договорится с Ахмедом о свадьбе. Но придя на полянку у моста, молодой жених нашел не брата возлюбленной, а ее саму. Айбике искала Батыра, крича проклятья. Щеки ее покрылись не ровным румянцем, то ли от злости, то ли от быстрого бега, а глаза блестели праведным гневом. Любуясь невестой из-за колючей облепихи, он не сразу понял, в какой момент злость Айбике сменилась испугом. Поняв, что происходит что-то странное, Азамат стал пробираться по ближе, стараясь двигаться как можно тише, оттого и подоспел лишь к развязке. Огромная бурая лисица, готовилась к смертельному прыжку, планируя вцепиться в горло его суженой. Бессильный страх охватил сердце парня. Ему не успеть добежать до места, где разворачивается драма, а, значит, остается лишь стать свидетелем страшной концовки. Действуя скорей на инстинктах, чем обдуманно, Азамат поднял с земли увесистый камень и, прицелившись, кинул в лису. Видно Всевышний был сегодня милостив, так как, разрезав со свистом воздух, валун попал твари в голову, размозжив лисий череп. Айбике довольно быстро пришла в себя и, подхватив полы видавшего виды халата, припустила в сторону дома, не разбирая дороги. Азамат подошел к мертвому животному. Красная пена, медленно стекающая с клыков на землю, была явным свидетельством бешенства. Уже третий случай этой весной. Надо сжечь животное и сообщить егерю. Качая головой, Азамат пошел собирать ветки, что б развести костер, мысли о сватовстве отступили на задний план. Невеста никуда не денется.
Батыр явился домой с первыми каплями начинающегося ливня. Прошлепав грязными калошами через всю веранду, он вошел в тепло кухни, так и не сняв грязную одежду. Мать, пекущая хлеб, зло глянула в его сторону. Готовясь дать отпрыску гневную отповедь, женщина замахнулась кухонным полотенцем.
- Солдаты в горах! - Крикнул Батыр, до того как мокрое полотенце опустилось ему на шею. Мать в испуге замерла. Не далеко от аула есть перевал, который не редко пересекают контрабандисты, везущие наркотики в большие города. Многие из них прячутся в степи, что берет свое начало всего в нескольких десятках километров от аула. Местные слышали про вооруженных людей, пробирающихся через горы с попустительства новой власти, но еще никогда они не ходили так близко.
- Иди, скажи сестре, что б шла в дом, а я за отцом. - Мать, бросив опару, побежала искать мужа, на ходу вытирая мучные руки о платье. Но не успели они выйти во двор, как в открытые ворота, вошел Ахмед, погоняющий впереди себя чумазую и бледную Айбике.
- Что с тобой, доченька? - Забыв про солдат, женщина кинулась к своему ребенку, сразу смекнув, что произошло нечто страшное. Потом, вспоминая слова Батыра, перепугалась еще сильней. - Это солдаты, да? Они что-то сделали с тобой? - Айбике, впервые за последние пол часа, подняла голову, в недоумении глядя на мать. О каких солдатах та ведет речь? И что они могли с ней сделать? Словно прочитав ее мысли, заговорил отец:
- Уймись, женщина! Какие солдаты? О чем ты?
- Батыр их в горах видел. - Мать крутила Айбике в разные стороны, силясь разглядеть следы насилия, но, к своему счастью, не находя их. - Так что же с тобой приключилось, доченька?
- Лиса напала. Бешеная, наверно. - Девушка с трудом вникала в смысл родительских слов.
- Всевышний зол на нас! Дожди, лисы, теперь еще и контрабандисты возле аула! - Ахмед набожно посмотрел в потолок. Спать сегодня ляжем в подвале, а пока молитесь. Может наши молитвы будут услышаны и беда минует этот дом.
Отто, по прозвищу Черный глаз, стоял за кирпичной кладкой недостроенного коровника в ожидание светового сигнала. Сегодня должна прибыть новая группа сопровождения. Они не станут заходить в аул, а лишь разведут костер на вершине горы Малышки. Увидев дым, Отто пойдет туда и поможет им пересечь перевал. В этот раз будет сложней из-за надвигающейся грозы, но он справится, как и всегда. Уже больше пяти лет Черный глаз, промышляет тем, что водит наркоторговцев тайными тропами горного ущелья, помогая миновать посты охраны и степную таможню.
Сегодня Отто скучал. Видно непогода, что стоит уже неделю, размыла дороги, задерживая путников. Переступая с ноги на ногу, Черный глаз, смотрел по сторонам, надеясь хоть чем-то развлечься, когда со стороны Любимки выбежала девушка. Растрепавшиеся волосы липли к вспотевшему от бега лицу, платок сполз на плечи, а распахнутый халат открывал высокую грудь, стянутую грубой тканью серого платья. Не добежав до конца улицы, девушка упала на колени, дыша, как загнанная лошадь. Грудь вздымалась от тяжелого дыханья, натягивая и без того трещащую по швам ткань. Отто замер, мечтая, что вот сейчас, платье не выдержит и лопнет, открывая взору то, что скрывала ткань, но, конечно, везение было не столь благосклонно к нему. К девушке, громко ругаясь, подоспел пожилой мужчина, грубо дернув за рукав, он потащил ее вниз по улице. Отто заметил, как недобро старик глянул в его сторону, словно прочтя не пристойные мысли, гуляющие в голове Черного Глаза. Первым порывом Отто было отправиться вслед за парочкой. Его сил хватит, что бы оглушить старика и увести девушку. Увести ее в степь, казалось заманчивым. В этот момент на горе показался дымок. Отто недовольно сплюнул, и, отерев вдруг взмокшие ладони о латаные шаровары, поспешил на сигнал. Девушка подождет, сначала дело.
Айбике мелко трясло. Казалось, ужасы минувшего дня никогда не отпустят тело, трогая сердце ледяными лапками страха. Сначала поиски брата и бешеная лиса, потом отповедь отца за не пристойный внешний вид и причитания матери, теперь же она вместе со своей семьей сидит в темноте и тишине подпола, моля Всевышнего отвести беду от их дома.
Солдаты не спустились в долину. Местные мальчишки, прячась, словно заправские партизаны, смогли проследить, как вооруженные до зубов и загорелые дочерна мужчины, после привала на верхе Малышки выдвинулись в сторону степи. Несмотря на благие вести, все немногочисленное население аула, схоронилось этой ночью в подвалах, опасаясь отбившихся от группы солдат. Айбике казалась немыслимой глупостью эта игра в прятки, словно подвал - это та твердыня, не дающая добраться до прячущегося в нем человека. Деревянная крышка, с проржавевшими петлями вряд ли сможет стать достойным противником сильному мужчине. А вот найдя все семейство, кучно рассевшееся меж мешков с проросшей картошкой.... О том, что будет, если это случится, Айбике старалась не думать, повторяя в сотый раз народную мудрость, что нельзя хранить все яйца в одной корзине. Так же в сотый раз отец отмахивался от нее, говоря, что контрабандистам не нужны люди, им нужны деньги, потому вытащив из дому, все, что имеет ценность, они уйдут, не пытаясь кого-то искать.
Незаметно для себя Айбике задремала, продолжая переживать события минувшего дня уже во сне, а когда проснулась, углядела лучик света, пробивающийся в темноту подвала, сквозь деревянную половицу. Утро. Они пережили эту страшную ночь.
Глава 2. Бойся своих желаний.
Загадывая желание, скрести пальцы,
а то, не дай Бог, сбудется.
С той самой ночи, когда жители маленького села ютились в подполе, словно загнанные котом мыши, минула неделя. Каждую ночь Айбике просыпалась, оглушенная собственным криком. Узкая пасть полная маленьких клыков рвала на части ее горло, а она, хрипя, мечтала умереть. Это всего лишь сон. Так говорила матушка, нежно поглаживая по голове. Это дурость. Так говорил отец, не довольный ночными побудками. И лишь младший братец Батыр сумел избавить ее от напасти, предложив спрятать нож под подушку, что бы было чем защититься. Странно, но это помогло. Лиса все так же приходила темными ночами, но теперь, злобно щерясь, отступала в кусты, боясь оружия в руках жертвы.
Поборов свой кошмар, Айбике осмелела. Ровно на столько, что б в одиночку ходить до соседского дома, где старая бабка Аглая сушила на продажу рыбу. Этим простым ремеслом мог заниматься любой сельчанин, но продажа сушеной рыбы являлась единственным средством к существованию полуслепой старухи. Из жалости и уважение, каждый житель небольшого аула, покупал у Аглаи мелководных бычков и жирных лещей.
Айбике постучалась в открытую дверь, извещая о своем появлении, после чего, не дождавшись ответа, ступила за порог.
- Бабушка Ага, Вы тут? Это я Айбике, дочь Ахмеда и Малике.
- Да не уж-то я так стара стала, что Бешку малую не признаю? Поди сюда, дай наглядеться. Давно ко мне не заглядывала, вот брат твой, частый гость. - Аглая, оторвалась от латки сети и протянула к Айбике морщинистые ладони, пахнущие смолой и рыбой. Не доверяя старым глазам, бабушка провела по лицу девушки узловатыми пальцами.
- Хороша. Не в отцовскую породу, хвала Всевышнему. Те-то все крючконосы, да раскосы. Ты ж на бабку свою по матери похожа. Знатная красавица была, дружили мы с ней когда-то. - Старуха подперла руками подбородок, и, прикрыв глаза, ударилась в воспоминания. - Раньше дом-то ваш Захару - деду твоему по матери принадлежал. Родители его на фронте погибли, когда мальцу четырнадцать годков минуло. Он тогда в партизаны подался, с ними ел и спал, а как война закончилась, в пустой дом воротился. Тут то и стало ясно, что не удел Захарка остался. Один, сирый, хозяйства нет. Наш аул, война стороной обошла, на перевале-то стреляли бывало, но в долину не спускались. Так, что, когда по стране голод шел, наше село ело до сыта. Вот и помогали деду твоему, кто чем мог. Приглянулся он мне тогда. Подле наших юнцов, что всю войну у материнской юбки просидели, да на парном молоке жирели, дед твой особым был. Сухопарый, чернявый, весь подтянутый.... Мышцы под рубахой перекатываются.... А взгляд! Словно демон в душу заглядывает. - Аглая, закатила глаза, видно уже забыв, кому это все говорит, продолжая свой рассказ лишь ради себя самой. - Я тогда молодая была, глупая. Думала глазами такими природа одаривает, лишь старше став поняла, что, то Смерть метку свою ставит, на тех, кто слишком часто с ней встречался. Так вот, Захар помощь-то принимал да неохотно, все работу сыскать пытался. А какая работа то? Поля пахать, овец пасти, вот и все дела. Потому и подался Захар в город. Перед отъездом мы с ним встретились, он с меня обещание взял, что дождусь его. Я то дождалась.... Только он не один вернулся, а с Гулькой - бабкой твоей! Красивая, негодяйка! Потом-то я узнала, что выкрал он ее из дома отчего. Точнее даже, сама она за ним побежала, против воли родительской. Те академиками были, для них Захарка, на вроде собаки дворовой - деревенщина, беспризорник. А вот Гулька душу его разглядела, и полюбила.
Аглая прервала рассказ, уставившись белесыми глазами в стену. На старом морщинистом лице, залегли глубокие тени. Потревоженные воспоминания, друг за другом всплывали в старческой памяти, вновь даря, казалось бы давно позабытую боль. Но миг спустя, старуха заулыбалась, вернув доброе расположение духа.
- Ох и зла я была на них! Даже не знаю, кому сильней несчастий желала, деду твоему, что ждать велел, а сам с девкой воротился, или бабке, что невольно разлучницей стала. Но в день один, я их в саду заприметила. Думая, что не видит никто, Захар и Гуля сидели под сенью груши, о чем-то шепчась. Переплетя пальцы и едва касаясь плечами, голубки поглядывали друг на друга с такой нежностью, что вся ревность и злость, которые во мне бурлили последние дни, на нет сошли. Гляжу я на их любовь, такую огромную и всепоглощающую, и ясно, вдруг, стало, что даже если б мы вместе с твоим дедом оказались, никогда не смотрели б друг на друга, как эти двое. После уже мы с Гулькой подругами стали. Когда поближе ее узнала, поняла, что красива она не только снаружи, но и душой. Светлая, чистая, всепрощающая. Вот и отца твоего она пожалела, на воспитание взяла, а потом и дочь свою за него выдала, что б тот без дома не остался....
Айбике слушала затаив дыхание. Сегодня ей открывались семейные тайны, о которых в их доме всегда молчали. Мать бывало с горяча и кинет отцу, что он ей именем обязан, но что имелось ввиду помалкивает.
- Бабушка Ага, расскажите, как случилось такое, что папа в мамином доме оказался?
- Да мать его - Нура, баба беспутная, как вдовой стала, в город уехать решила, а Ахмедку на откуп свекрови оставила, что б та ее пустила. Ты то, молода еще, не знаешь, как раньше люди жили. - Аглая вновь достала сеть, ловко перебирая артритными пальцами петли. - Младший сын всегда при матери оставаться должен был. Смотреть за ней, когда та старой да немощной станет. А если уехать захочет, то матери своего старшего сына взамен оставить обязан. Тот при бабке расти будет, ее матерью называть, да за ней в последние дни приглядывать, вместо своего отца. Даже в старое время, матерей, что сына своего свекрови отдать решались, непутевыми считали, а когда Нура Ахмедку бросила, все село гудело. Неслыханно. Мужа схоронила, сына оставила. В общем, заклеймили ее сельчане словом тем, что знать тебе не надо, да дорогу в село ей и прикрыли. Это в городе никому дела нет до соседа, а в ауле плешь проедят, да еще и камнем в спину кинуть могут. Ахмед тогда зло на мать затаил. Бабку свою он недолюбливал и отчасти в вину ей ставил, что без матери его оставила. Ведь если б старуха не заупрямилась, да отпустила Нуру вместе с сыном, тот он бы сиротой не остался. А потом беда случилась. Когда отцу твоему десять стукнуло, бабка померла. Гулька тогда и приютила мальчишку. Матери его в город написала. Где только адрес нашла? А в ответ получила от Нуры послание, что в аул она не вернется, в городе у нее семья и двое детей, потому если Ахмед хочет, может к ней переезжать. Отец твой тогда еще черней стал. Не хотелось ему пасынком быть, да еще и в городе, в который и не стремился никогда. Гулька пожалела парнишку и к себе в дом взяла. Думала, постарше станет работать пойдет, да в дом свой вернется. Только Нура, как о смерти свекрови прознала, так дом-то и продала. Приехали люди с города, деловые такие, с дипломатами. - Последнее слово старуха презрительно выделила интонацией, словно иметь дипломат, что-то очень постыдное, возможно даже зазорней распутства. - Дом снесли, а на его месте коровник подняли. Мужики то тогда поджечь стройку хотели, да так и не решились.
После того случая, Гулька и придумала, что если дочь свою за Ахмеда выдать, то и жилье парню будет и фамилия новая. Отец твой, тещу свою за мать почитал, их семью родной считая. А как время пришло, на Малике женился, хоть и не было любви меж ними.
От старухи Аглаи Айбике выходила в глубокой задумчивости. Как много пережито ее предками! Как бы и ей хотелось приключений, романтики, как у бабки с дедом! Что б смотреть на мужчину, как на единственного в мире! Мечтать всю жизнь прожить с ним бок о бок. Но отец отдаст ее за того, кто богаче. Хотя теперь она понимает, его стремление отправить Батыра учиться, и поднять престиж семьи. Видно вину свою чувствует перед покойными тестем с тещей, что не смог добро их сберечь, а дочери их достойную жизнь дать. От мыслей об отце, Айбике плавно перешла к мечтам о похищении. Вот бы и ее, кто украл, и увез на край света! А потом уже старухой, она б рассказывала это своим, а, может, и чужим внукам. Погруженная в грезы девушка, не заметила, как от забора отделилась черная тень, а секунду спустя, в нос ударил едкий запах, выбивая сознание, из обмякшего тела.
Отто злился. Прошло уже два дня, с того момента, как он покинул перевал, спустившись в долину. Уже два дня, как он рассекает маленькие улицы аула, словно приблудная собака, рискуя попасть в поле зрение внимательных егерей. Попадаться Отто не хотелось, оттого прикинувшись каменщиком Черный Глаз крутился возле недостроенного коровника, где впервые увидел Айбике. Собственно из-за нее то он и спустился в это забытое Всевышним место. Айбике, словно чуя опасность, не выходила за ворота дома. Возможно, Отто удалось бы проникнуть в обитель девицы, но две огромные псины неизвестной породы, каждая почти по метру в холке, останавливали пыл горячей крови. Убегать из аула с подранными штанами Отто не хотел. Удача улыбнулась Черному Глазу к вечеру второго дня. Айбике, завернутая в шерстяной платок, быстро семенила по размытой дождями улочке, затравленно оглядываясь по сторонам. К горю преследователя, девушка слишком скоро свернула к соседскому дому, скрывшись за беленым забором. Выругавшись такими словами, каких не следовало бы знать порядочному человеку, Отто пристроился на лавке в тени облысевшей к зиме яблони. Рано или поздно Айбике уйдет из чужого дома, и в этот раз Отто будет расторопней. Достав из кармана кусок марли, Черный глаз покрутил в руках флакончик эфира. Быстро и бесшумно, девушка уснет, а проснется уже в степи, откуда бежать будет некуда. За недостроенным коровником, не терпеливо прядая ушами, стоит добрый конь, на нем-то они и умчат за перевал. Отто в наслаждении прикрыл глаза, как же он любит, когда его планы осуществляются.
Дед Белбек сидел на пенечке, не далеко от выезда из аула, впитывая одряхлевшим за долгие годы телом, последние солнечные лучи. Переживет ли он эту зиму? Встретит ли вновь очарование цветущей яблони? Услышит ли журчанье родника, что топя льды, рождается наново каждую весну? Артритные пальцы крутило, предвещая скорые морозы, а спину давно прихватил радикулит. Белбек смотрел, на сереющее небо, понимая, с каким-то отчужденным безразличием, что, пожалуй, это его последнее лето.
Печальные мысли старика, разорвал конский топот. Из сонного и неспешного своей жизнью аула, кто-то бежал, загоняя скакуна в галопе. Подслеповато щурясь, Белбек прислонил ко лбу руку "козырьком", надеясь разглядеть нарушителя спокойствия. Когда конь поравнялся с местом, где сидел старик, Белбек отчетливо увидел, смуглого, почти черного мужчину, с недобрым сокольим взглядом, что гнал коня, придерживая одной рукой дочь Ахмеда. Айбике, словно мешок с проросшей пшеницей, висела перекинутая через лошадиную холку, и, кажется, была без сознания. Всадник промчался, обдав старика дорожной грязью, поспешая скрыться за перевалом. Белбек, отплевываясь и сыпля проклятьями, направился к дому Ахмеда и Малике, что б сообщить страшную новость родителям похищенной девицы.
Азамат спешил. Пересекая кривые улочки родного аула быстрым шагом, молодой человек весело насвистывал популярную песенку, которую сегодня утром услышал по радио. Красивый женский голос с надрывом пел о неразделенной любви и препятствиях на пути тех, кто вздумал связать судьбы. Песня пришлась кстати. Целую неделю Азамат с местным егерем разъезжали по соседним аулам, предупреждая животноводов о грозящей эпидемии бешенства, а потом еще два дня перехватывал единственного ветеринара на всю округу, что мог сделать прививки его овцам. Занятый срочными делами Азамат, не часто думал о Айбике, но вот сегодня, услышав песню, тоска вновь наполнила горячее сердце молодого джигита, заставляя двигаться к намеченной цели.
Свернув на улицу, где в конце ряда беленых заборов, стаял дом возлюбленной, Азамат, заметил странное шевеление. Явно взволнованные люди, бегали от двора ко двору, нашептывая друг другу новые подробности какого-то происшествия. Где-то рыдала женщина. Сквозь многоголосый гул Азамат узнал голос плачущей. Это была Малике. Нутро Азамата нервно скрутилось в тугой узел. Забыв о достоинстве, молодой мужчина сорвался на бег. Расталкивая стихийную толпу, он пытался отыскать Батыра, но на глаза попался Ахмед.
- Ахмед-джан! - Азамат, перепрыгнул через покосившийся забор, спешно направляясь к будущему тестю. - Где Айбике? Что случилось?
Ахмед обвел его отсутствующим взглядом, словно не слыша адресованного ему вопроса. Азамат, растеряв остатки хорошего воспитания, потряс мужчину за руку:
- Ахмед, где Айбике?
- Нет больше Айбике. Скрали! - Ахмед устало потер руками глаза. - С утра к Аглаи ушла, и не воротилась. Белбек видел, как ее из аула вывозили. - Мужчина вновь вперил пустой взгляд куда-то в Азаматову грудь. - А ты чего хотел, сынок?
- Свататься я шел... вот выкуп хотел с тобой обсудить. - Не веря в происшедшее, Азамат смотрел поверх голов собравшихся соседей. Не может быть! Айбике... ЕГО Айбике.... Нет теперь уже не его....
- Опоздал ты, сынок. Завтра сватов ждать будем, да за бесценок дочь отдадим. Проклятье!
- Постой, отец! - Оживился Азамат. Ну, конечно! Воровство невесты - это старый обычай, позволявший заполучить жену, не уплатив калыма. Но сейчас другие времена! - Когда сваты придут, откажи им! Я возьму ее в жены, не смотря на то, что ночь в чужом доме провела. - Азамат вновь начал улыбаться. Кому какое дело, где была невеста до сватовства. Насиловать ее точно не будут, а остальное не важно. Досужие сплетни они переживут, уж если не выносимо станет, так в город уедут.
Ахмед после слов Азамата тоже оживился. На горизонте вновь замаячили деньги, что можно будет выручить за дочку, а значит и повода для грусти больше нет. Махнув соседям, что бы расходились, повеселевший отец пропавшей девушки, стал зазывать Азамата на чашку кумыса. Мужчины, смеясь и шепчась плечом к плечу вошли в дом, оставив во дворе все еще рыдающую Малике. Ей было не до сделок, она боялась за свое дитя, которое на следующий день так и не вернулось.
Вечерняя степь всегда славилась холодами. Земля, разогретая за день до температуры печи Гефеста, остывала к ночи, обдуваемая пыльными ветрами. Сейчас, к концу теплой осени, по ночам часто срывался снег, образовывая на утро ледяной наст. Непривычный человек, чах и умирал на этих землях, не вынося разницы температур.
Отто грубо встряхнул Айбике. Уже час, как девушка очнулась от наркотического сна, но расфокусированый взгляд, говорил о том, что умом она все еще далеко.
- Ну, давай, красавица, очнись уже. - Отто поплескал Айбике в лицо теплой водой из седельной сумки. Женская слабость его раздражала, а то, что из-за нее придется ночевать посреди степи - злило. Пожалуй, Черный Глаз хотел бы ударить Айбике, но страх не рассчитать сил и добить болезную девицу, не давал руке подняться.
- Где я? - Девушка обвела осоловевшим взглядом пустошь.
- Сама не догадываешься? - Раздражение Отто усиливалось. Если к болезненности прибавится глупость, пожалуй, за благо будет бросить девку прямо здесь. Глядишь, Всевышний смилуется и приберет ее к рукам, выстудив ночным морозом.
- Догадываюсь.... - впервые за вечер туман в голове рассеялся, давая взглянуть в лицо действительности. Айбике сидела на голой, испещренной ветрами земле. Волосы растрепались, платка не было. Всюду, куда упирался взгляд, разворачивалась степная пустошь. Недалеко от места, где фырчал уставший конь, из маленьких норок вылезла пара любопытных сусликов. Смешно шевеля носами, грызуны с опаской поглядывали на людей, от которых веяло зерновым хлебом и опасностью. Так и не решившись подойти ближе, и выпросить еды, суслики юркнули в норки, видно рассчитывая выйти на свой промысел, когда беспечные люди уснут.
Айбике провожала взглядом убегающих животных, борясь с приступами тошноты, которые одолевали ее с того самого момента, как пришла в себя и увидела мельтешащую перед глазами землю. Пыль, поднимаемая копытами коня, заполнила легкие, а живот сдавил тугой спазм. Если б мужчина, заметивший ее пробуждение, не остановился, то все, что было съедено у бабки Аглаи, покинуло бы чрево несчастной пленницы. Сейчас же Айбике сидела, подобрав ноги, надеясь удержать содержимое желудка в себе.
- Зачем ты похитил меня? И куда мы направляемся? - Решив, что лучше говорить, чем гордо мучится неизвестностью, Айбике задала вопрос своему похитителю.
- Зачем? Зачем мужчина ворует женщину? Тебе мать совсем ничего не рассказывала? - Заржал Отто, оголяя крупные зубы, пожелтевшие от дешевого табака. Напряжение минувшего дня постепенно отпускало Черного Глаза, а взъерошенная, словно галка девица, начинала забавлять. - Тебе сразу показать или до места дотерпишь? - Слегка ущипнув Айбике за ногу, Отто пододвинулся к ней ближе.
- Не надо! - Ужас придал прыти, Айбике вскочила с насиженного места, но головокружение после наркотического сна, заставило ее сесть обратно. Отто вновь заржал, явно потешаясь испугом девушки.
- Да успокойся ты. На вот, поешь. Не трону я тебя. Пока... - С этими словами Отто протянул Айбике суховатую лепешку из грубого зерна. Решив вначале гордо отказаться от угощения, девушка отвернулась, словно не замечая протянутой руки, но быстро передумав, выхватила лепешку у Отто. Есть, не смотря на тошноту, хотелось нещадно, а кому и что она докажет голодовкой - не понятно. Лучше набраться сил и решить, что делать дальше. Черный Глаз одобрительно посмотрел на то, как Айбике уминает хлеб. Хороший аппетит первый признак здоровья. Значит, не помрет раньше, чем родит ему сына.
Глава 3. Вторая жена.
Женщине неважно быть первой,
важнее быть единственной.
Рассвет в степи всегда приходит рано. Огромный блин палящего солнца, поднимается на Востоке, разгоняя своим теплом ночные холода.
Почувствовав первые лучи дневного светила, Айбике приоткрыла глаза. Ноги и руки свело от неудобной позы, голова болела после беспокойного сна. Девушка потерла ладони, разгоняя кровь. Рядом с ней, положив голову на лошадиное седло, дремал ее похититель. Айбике с любопытством разглядывала мужчину. На вид лет сорока, темноволосый. Загорелая кожа оттенка баклажана, рассказывала о том, что ее владелец часто находится под солнцем. То же подтверждали обветренные сухими ветрами руки с короткими пальцами каменотеса. Ширококостная фигура, с массивными плечами, плотно обтянутая жилистыми мышцами, казалось бы лишена и грамма жира. Отто вполне мог стать из тех о ком говорят: "Богатырь!", но, не имея вдосталь еды, был худощав и долговяз. Айбике разглядывала его, думая, что наверно в молодые годы он был красив. Теперь же обветренное лицо покрыли первые морщины, а скулы заострились, выдавая внутреннюю злобу, коей полон этот человек.
Вдоволь налюбовавшись лежащим мужчиной, Айбике перевела взгляд на стреноженного коня, который мирно спал, пригретый первыми лучами утреннего солнца. План побега родился раньше, чем способность ясно мыслить. Девушка подскочила на четвереньки и, стараясь не разбудить спящего Отто, поползла в сторону живого транспорта.
- Даже не думай об этом. - Мужчина приоткрыл один глаз, жестом приказывая девушке вернуться на место. Айбике замерла в неловкой позе, секунду колеблясь, бежать вперед к коню, или послушаться приказа. Первое казалось заманчивым, но стреноженные голени скакуна останавливали запал узницы.
- Я только попить хотела. - Решив как-то оправдаться, что б не навлечь на себя гнев похитителя, девушка вернулась на шерстяное покрывало с растительным узором, которое с честью выполняло этой ночью обязанности спального мешка.
- Угу. - Отто вновь прикрыл глаза, не выдавая своих эмоций. Казалось, он вовсе и не просыпался. Айбике покрутилась, устраиваясь по удобней, но мелкие камушки, заполнившие степные земли, так и норовили уколоть нежную кожу. Повертевшись, девушка поняла, что снова уснуть не удастся, а сидеть, дожидаясь пробуждения Отто глупо, да и скучно, потому, млея от собственной смелости, завела разговор:
- Почему мы так далеко уехали? Разве сваты придут не сегодня?
Отто приподнялся на локтях, глядя Айбике в глаза. Она подумала, что будет свадьба? Услышанное развеселило Черного Глаза, так сильно, что остатки дремы развеяло в приступе смеха.
Девушка, не мигая, смотрела на желтые зубы несостоявшегося мужа, абсолютно не разделяя его веселья.
- Глупая девчонка! У меня уже есть жена!
- Тогда зачем Вам я? - Недоумение Айбике было понятно любой порядочной девушке, выращенной в тепличных условиях домашнего очага, но так веселило прожженного циника, зарабатывающего контрабандой.
- Ты родишь мне сына.
- А что потом? - Айбике казалось, что это дурной сон. Как тот, когда приходила лиса.
- Потом вернешься к родителям. Может, кто и замуж возьмет. - Отто провел грязными пальцами по лицу девушки, больно карябая длинным ногтем щеку. - А у моего сына будет твоя прекрасная кожа. Надеюсь, он не унаследует этот телячий взгляд, которым ты на меня уставилась.
Айбике оттолкнула руку Черного Глаза и отвернулась, надеясь сдержать слезы. Почему в этот раз она не положила под подушку нож? Как было бы приятно воткнуть тонкое лезвие в тело этого мерзавца! Это ведь всего лишь сон, а, значит, Айбике смогла бы.
Приложив руку ко лбу, Зульфия смотрела на Запад. Именно с той стороны, еще неделю назад должен был вернуться ее супруг. Именно туда каждый раз он уезжал и именно оттуда возвращался. Зульфия не спрашивала и не роптала. Она всегда и всем довольна. За это Отто и любит ее. Так и не разглядев на горизонте приближающейся фигуры всадника, Зульфия со вздохом вернулась в свое странное жилище. Маленькая юрта, посреди бескрайних просторов степи, где на сотню километров не встретишь соседей, а единственные живые души - это старая овца, которая живет, пока дает молоко и добротную шерсть, собака, которая чаще ловит сусликов, чем сторожит хозяйство и пяток кур во главе с задиристым петушком. Еще был конь, но Отто забрал его с собой, оставив жену дожидаться их возвращения. И не вернулся. Что делать Зульфия не знала. Отчаянье накатывало волнами бередя душу дурными предчувствиями. Что если Отто сгинул? Как ей выжить одной посреди степи? Она даже не знает, в какой стороне город! Зима на пороге, и скоро начнется сезон ледяных ветров. Если муж не вернется до холодов, то точно сгинет, не дойдя до дома. О, Всевышний, верни Отто домой!
Это был последний день, в который она молилась за мужа, уже на следующее утро Зульфия проснулась с мечтами о его скорой кончине.
Сумерки подбирались со всех углов, шелестя жухлой травой и шепчась порывами ветра. Отто пришпоривал коня, в надежде скоро увидеть на горизонте одинокую юрту. И вот, наконец, в том месте, где небо целует сухую землю, появилось едва различимое черное пятно, которое с каждым шагом все больше приобретало очертания родного дома. Шаг, еще шаг, и вот уже виден дымок, слышен лай пса. Шаг, еще шаг, и милая хозяйка, с наспех завязанным платком спешит им на встречу, что бы мгновенье спустя остановиться и зло посмотреть на ту, что Отто привез из-за перевала.
- Зульфия! - Черный Глаз поспешил раскрыть объятья для встречающей женщины, но супруга, не торопясь воспользоваться приглашением, недовольно глядела на Айбике. Отто знал, что придется все объяснять, но утомленный дорогой, не хотел ругаться. Потому, скрестив руки на груди, отчитал жену суровым тоном: - Так-то ты меня ждешь. Расспросы потом, неужто матушка не вбила в твою бестолковую голову, что мужа надо накормить, помыть ноги с дороги, а уж потом приниматься допрашивать?
- А разве я что-то спросила, дорогой муж? - Зульфия все так же зло сверлила глазами нежданную гостью. Отто замахнулся хлыстом в сторону супруги:
- Умолкни! - Зульфия не отшатнулась. Черный Глаз с удовольствием подумал, что не прогадал со второй половинкой. Смелая женщина. Именно такая должна быть подле него. Переведя взгляд с супруги на Айбике, Отто недовольно скривился. Никогда бы он не связался с ней, кабы знал, сколь труслива девчонка. Оставалось надеяться, что характер его сын возьмет от отца.
Зульфия, тем временем, вспомнив об обязанностях хозяйки, ушла в юрту греть воду и накрывать стол, размышляя над тем, кого бы ей отравить: мужа или лучше девчонку?
Айбике перепугано хлопала глазами. Жена Отто оказалась маленькой суровой женщиной, с грубыми от тяжелого труда руками и простоватым лицом. О таких говорят "без возраста", ей могло оказаться как двадцать, так и пятьдесят. Усадив Айбике за стол, и, подав мужу кувшин теплой воды, Зульфия вышла из юрты, напоследок одарив девушку брезгливым взглядом. Отто омыв ноги, со вздохом встал и вышел следом за женой. Минуту спустя до слуха девушки, брошенной в одиночестве, стали доносится голоса, что, не стесняясь ее, перерастали в крик.
- Как ты посмел, после всего, чем я пожертвовала, притащить в дом эту суку! - Голос Зульфии сорвался на визг, а связанная речь превратилась в брань.
- Окстись, женщина! Как смеешь ты спорить с моим решением? Ты пуста и знаешь об этом! Мне же нужен сын, что б вернуться домой!
- Ты смеешь напоминать мне о моем горе? Ты хочешь, что б я воспитала выродка этой девицы как своего? - Раздался звук плевка и звонкой пощечины, после чего наступила тишина.
Айбике сидела на топчане, подобрав ноги. Страх с новой силой захлестывал ее маленькое сердечко. "Это сон, это сон, это всего лишь сон", словно буддийскую мантру твердила она, но это давно уже не приносило спокойствия. На улице тишину нарушил злобный голос Отто:
- Ты не смеешь называть выродком мое дитя. Ты примешь его как родного и, если понадобится, будешь прислуживать этой беременной суке, когда она будет носить под сердцем ребенка, которого ты не в состоянии мне дать!
Айбике ожидала услышать рыдания Зульфии, после столь обидных слов, но вместо плача, раздался твердый голос, полный искренней злобы:
- Будь ты проклят, Отто! Я проклинаю тебя и весь твой род, который возьмет свое начало не от меня!
Этой ночью Зульфия так и не вернулась в юрту, предпочтя лечь спать у теплого бока старой овцы. Зато вернулся Отто. Не стесняясь Айбике, он снял с себя пыльные шаровары. Стянул девушку за ногу с топчана и, задрав ей юбки, грубо забрал девичью невинность. Крик боли утонул в степи, лишь спугнув любопытных сусликов, что выглянули из норок, в надежде поживится в ночной тиши человеческой пищей.
Глава 4. Откровение Зульфии.
Судьба такая штука...
Точнее, та еще штучка!
С последних событий минул почти месяц. Каждую ночь к Айбике приходил Отто, не стесняясь спящей рядом жены, мужчина насиловал девушку, а потом рьяно молился восходящему солнцу о рождении сына. Но видно Всевышний был против того, что б Черный Глаз стал счастливым отцом, так как на кануне у Айбике пришли ежемесячные крови. К этому времени девушка уже успела проклясть свое тело, лелея в душе ненависть не только к Отто, но и к себе самой. Порой она слышала, как тихо плачет в своей постели Зульфия, поражаясь силе этой маленькой женщины, которая прожив столько лет со столь грубым мужчиной, все еще ревнует и печалится о нем.
Сегодня Черный Глаз уехал, прихватив с собой единственного коня, и не сказав куда направляется. Зульфия не спрашивала Отто о его пути, ни то от обиды, ни то по старой привычке лишний раз не любопытствовать. Айбике же было плевать, куда направляется этот угрюмый человек, единственное о чем мечтала она, провожая глазами Отто, что бы конь понес его под мчащийся поезд. Никогда раньше в сердце красавицы Бешки, не было столько бессильной злобы, сколько переполняло ее в последний месяц невольного заточения среди степных песков.
Распрощавшись с мужем, Зульфия вернулась в юрту, начав привычно суетиться по хозяйству. Она споро вытряхнула половики, бухнула казан с водой и бараньими костями на едва разгорающийся очаг. Впервые за этот месяц женщины остались одни, и Айбике решилась заговорить с хозяйкой дома, в надежде на ее помощь в побеге.
- Чем тебе помочь, Зульфия? - Стараясь придерживаться дружественной ноты, начала Айбике.
- Ты могла бы сдохнуть? - Карие глаза Зульфии, смотрели с презрением.
- Я не виновата.... Я такая же заложница этого дома, как и ты. Если бы я могла, то давно ушла бы. - Айбике старалась смягчить Зульфию, но жена Отто была непреклонна.
- Так ты можешь идти! Отто уехал, а я не стану тебя держать! - И отвернувшись к казану, пробубнила под нос: - Вот в степи-то как раз и сдохнешь....
Айбике на миг стало страшно. Отъезд Черного Глаза, казавшийся прекрасным событием, вдруг перестал казаться столь уж привлекательным. Остаться наедине с женщиной, чьи лучшие чувства были поруганы, а сердце очерствело, не выдержав печалей, могло закончиться для Бешки довольно плачевно. Айбике не понимала, чем вызвала гнев этой маленькой женщины, ведь за ней нет никакой вины, но инстинктивно боялась Зульфию, словно зверь, загнанный в угол, чуя свою погибель. Возможно, за благо, было бы послушать жену Отто и уйти, но степь опасна для пешего путника, который с ней не знаком. Тем более в это время года. Айбике же робкая по своей природе, к тому же отчасти труслива, она не сможет пройти сотню километров по мертвой земле, без твердой уверенности встретить кого-то в этих краях. Она умрет раньше, чем найдет здесь людей, а если найдет, то где взять уверенность, что они не будут похожи на Отто?
Айбике заплакала. Соленые слезы лились по щекам, оставляя не ровные дорожки, на не слишком чистом лице. Наверно, Зульфия права, и такой как она, лучше умереть, а не позорить мир своим присутствием.
Жена Отто какое-то время молча слушала всхлипы, доносящиеся с топчана. Девушку ей было по своему жаль, но годы, проведенные с таким человеком, как Отто заточили ее сердце в камень. Невозможно остаться ангелом, полжизни проведя в преисподней. Но видно не столь прочна была эта броня, так как чужое горе все же трогало, заставляя сменить ненависть безотчетной жалостью.
- Прекрати реветь! - Зульфия протянула Айбике пиалу с бульоном. - От слез нет толку, они не спасут и не сделают жизнь проще. - Женщина отломила половину сухой лепешки и протянула ревущей девушки. - На вот, поешь лучше. Если подержать хлеб над пиалой, он размякнет от пара и вновь станет вкусным. Ты тоже должна быть тверда, и когда-нибудь придет твое время, и кто-нибудь поможет вернуть тебе вкус жизни. - Зульфия замолчала, держа свой ломоть над чашей. Но, минуту спустя, будто и не было этого гнетущего молчания, начала свой рассказ: - Когда-то моим бульоном стал Отто. Ты, наверно, удивляешься, как я могу любить его? О, я люблю не того, кем он стал, но того кем был. В моем сердце живет вихрастый мальчишка, что спас меня от гнева отчима. Моя мать была из тех, о которых соседи говорят - непутевая. Учебу забросила, замуж не вышла, ребенка в подоле принесла. Когда мать мной понесла, семья отвернулась от нее. Дед мой был праведный мусульманин, для которого современные реалии тонули в ветхом завете. Он так и не смог простить дочери ее греха. Мой отец (если, конечно, так можно назвать человека, который ни разу не взял на руки свое дитя), вышвырнул беременную женщину, как дворовую собаку, отрекшийся от меня, еще до рождения. Маме пришлось трудно, но она выжила, наверно, поэтому встретив Сашу, растворилась в нем, ища ту силу и опору, которую может искать лишь уставшая женщина в объятьях мужчины. Саша не был мусульманином, от того не гнушался вина.... Да какого вина! Бражки! -Зульфия брезгливо сплюнула. - А, выпив, порой поколачивал нас. Мама терпела. А я, как подросла, отпор давать стала, за что получала еще сильней. Свидетелем одной из таких сцен, стал Отто. Он избил Сашу до полусмерти, а когда тот просил о пощаде, сказал, что лишь трус бьет женщину, а увидав мужика, начинает молиться. На следующий день в наш дом пришли сваты. Мать с радостью отдала меня в другую семью, не смотря на то, что в то время я не успела справить пятнадцатилетия и законом такое не поощрялось. Но что такое закон для детей гор? Ты и сама знаешь, в аулах нет государства, там свои князья и свои холопы, свои заветы и свои табу. Я не хотела замуж, но Отто тронул мое сердце, да и домашний террор не оставлял выбора. Вскоре мама умерла. Местный фельдшер констатировал кровоизлияние в мозг, но я была уверенна - это Саша убил маму. Однажды ночью я пришла в дом, где прошло мое детство. Отчим сидел за столом, как всегда неразлучный с граненым стаканом. - Зульфия прикрыла глаза, то ли скрывая старые слезы, то ли отдаваясь воли воспоминаний. Голос женщины изменился, казалось, она забыла, что все это дело давно минувших дней, а не происходит здесь и сейчас. - Я спросила у него, за что он убил маму. Саша засмеялся и сказал, что моя мать была дурой, нужной лишь пока раздвигала ноги. А как заартачилась, надобность в ней и отпала. Не знаю, откуда во мне взялась сила.... Я кинулась на него с голыми руками.... Вцепилась в его горло, словно дикий зверь. Он был изрядно пьян и оттого неуклюж, во мне же кипела чистая, ничем не разбавленная, ярость. Повалив Сашу на пол, я кусалась и царапалась, метя отчиму в глаза и шею. В какой-то момент ни то от боли, ни то от студеного пола, он отрезвел и, вцепившись мне в плечи, скинул с себя. Дальше, время будто остановилось. Саша бил меня головой о дощатый пол, в дикой озлобленности выкрикивая, как он избивал мою мать, пока из ее ушей не хлынула кровь. Я же слушала его, чувствуя, что теряю сознание, и вскоре окажусь рядом с той, которая уже приняла смерть от рук этого монстра. Но в какой-то момент, хватка Саши ослабла и, сквозь туман забытья, я услышала голос Отто. - Зульфия вновь открыла глаза, глядя на Айбике уставшим взглядом женщины с нелегкой судьбой. Вы никогда не встретите такого взгляда у представителя сильного пола. Миром правят мужчины, оставляя женщинам лишь слабую надежду о справедливом правлении. Этот затравленный, полный горечи взгляд, можно встретить только у тех, кто понял, что ждать справедливости не приходится. Иногда, глядя в глаза своей уставшей матери, Айбике задумывалась, в чем был великий замысел Божий, когда, создавая два равноправных существа, он сделал одно из них более слабым? И всегда ли будет зависеть женщина от милости мужчины?
Тем временем, Зульфия, не предполагая какие раны бередит в сердце своей слушательницы, продолжала печальный монолог:
- Отто убил его. А потом мы подожгли дом и сбежали. Еще долго я вскакивала по ночам, с ужасом прислушиваясь к милицейской сирене на улице, но каждый раз она звонила не по мне.... Теперь ты понимаешь степень моей благодарности этому мужчине? - Не дожидаясь ответа, Зульфия продолжила: - А потом несчастье постигло Отто. Мой муж из очень богатой и влиятельной семьи, крепко рассорился со своим золотоносным отцом, из-за того мезальянса, на который пошел, женившись на мне. Сыпля проклятьями, мой достопочтенный свекор, вытолкал нас, в прямом смысле, за дверь своего дома, лишая моего мужа любой поддержки. Будь то деньги, связи или фамилия. Более того этот шайтан исключил Отто из завещания, решив пожертвовать не малое состояние, строящейся мечети. Второй раз мою жизнь разрушил благочестивый мусульманин. В этом есть какая-то божественная закономерность, не находишь? Наверно поэтому я перестала молиться перед едой. Но, да я не об этом.... Мы с Отто остались на улице, фактически без средств к существованию. Мужа выгнали с работы, где он служил лишь по милости своего отца, а потом отобрали и дом. Так мы оказались в степи. Здесь, еще со времен государственного переворота, селились те, кому не осталось места среди людей. Отто часто уезжал, возвращаясь с деньгами, едой или скотом. Не частые гости нашей юрты, стали звать его Черный Глаз, а я перестала узнавать в этом озлобленном мужчине, своего дорогого супруга. - Зульфия потерла глаза, отгоняя не прошеные слезы. - Три года назад, Отто узнал, что отец оставил в завещание пункт, согласно которому, все его состояние получит кровный внук, мужского пола, если таковой будет иметься на момент его смерти.... В Отто словно вселился Нечистый, каждую ночь, не взирая на мои просьбы, он укладывал меня на топчан, в бесплодных попытках зачать сына. Беременность так и не наступила. Всевышний и здесь не дал мне желаемого. Я оказалась пустой. Генетическим тупиком.... А потом он привез тебя! - Зульфия зло ткнула пальцем в грудь девушки. - Большего позора нельзя и представить! Ты словно плевок в мою душу, стельная корова, возле старой клячи!
- Извини.... - Айбике действительно не знала, что сказать, в голову лезло банальное "Я не виновата", но в глубине души, она знала, что сама накликала беду, предаваясь нечестивым мечтам после россказней бабки Аглаи.
- Извини! Извинения уместны, когда твоя собака задрала соседскую курицу, а ни как тогда, когда ты подстилка женатого мужчины! - Зульфия ногой сбила казан на цветные ковры, в изобилии присутствующие на полу юрты. Бараний бульон разлился, оставляя безобразные пятна на яркой вышивке ручной работы. Айбике забилась в угол своего топчана, умирая от ужаса. Девушке казалось, что все мировое зло клубится туманом в глазах жены ее похитителя. Зульфия же, медленно приходила в себя. Внезапные вспышки гнева всегда были свойственны ее натуре, но еще никогда они не заводили ее столь далеко. Супруга Отто, глядела на глупую девчушку, что сидела, инстинктивно прикрывая голову руками, прямо перед ней, гася в душе пламя ненависти к этому существу. Ну, разве можно злиться на овцу, за то, что блеет перед смертью? Айбике в глазах Зульфии была слепым котенком, который потерял свою мать в схватке с матерым котом.
- Ешь свой хлеб. - С этими словами маленькая, но такая сильная женщина, вышла из-под купола юрты, устремляясь вдаль на встречу заходящему солнцу. Сухой ветер трепал ей волосы, забивая мелкие пылинки в глаза и ноздри. Степь сурова, она забирает краски этого мира, стирая с лиц красоту, выжигая цвет волос, клеймит кожу темным загаром. Но степь прекрасна, для того, кто может разглядеть ее живое бьющееся сердце, скрытое щербатой землей, поросшее ревенем и горицветом, щекочущее пятки сон-травой, а по весне пахнущее цветущим коровяком. Кто не был в степи, тот не знает, как яркими красками расцветает безводная земля с приходом первого солнца, оживая мелкими грызунами, снующими меж больших валунов и глубоких расщелин в поисках еды.
Зульфия любила степь, любила то одиночество, которое она дарила, но иногда с тоской вспоминала шумные улицы и чадящие машины большого города. Зульфия мечтала, что когда-нибудь вновь окунется в человеческий океан, полный суеты и порока. Увидит огни городской иллюминации, поужинает в уютном кафе на окраине, под звуки бессмертного блюза. Когда-то степь влекла женщину тем, что здесь под открытым небом можно по долгу любоваться на звезды, держа за руку любимого человека. Здесь в тишине, можно было придаваться мечтам о счастливом будущем.... Отто забрал эти мечты, приведя в их дом Айбике. Теперь Зульфия с еще большей ясностью чувствовала свое одиночество и горе утраты. Она никогда не будет матерью своего ребенка, никогда не будет единственной у своего мужа, никогда вновь не станет молодой и красивой. Вся ее жизнь развеялась прахом, по безжизненным землям бескрайней степи.
Вытерев подолом ношенного платья пролитые слезы, Зульфия вернулась в юрту. Айбике сидела там, где ее и оставили, не пытаясь уйти или хотя бы убрать учиненный беспорядок. Эта девчонка злила Зульфию не только тем, что ее притащил Отто, но еще и той бесхребетностью, которая чужда сильной духом супруге Черного Глаза.
- Я помогу тебе уйти, когда вернется Отто. У нас лишь одна лошадь, потому, надеюсь, ты оценишь мою щедрость. - Зульфия, вернув на место перевернутый казан, принялась за чистку ковра.
- Я бы оценила даже старого ишака, вместо коня, но что я могу сделать для тебя? - Айбике, присела возле Зульфии, помогая сыпать соль на жирные пятна.
- Просто помни, что ты мне должна. Если представится случай - сочтемся.
Глава 5. Побег.
Трудней всего убежать от себя...
Отто вернулся на четвертые сутки. Грязный, не бритый и уставший на столько, что, не сумев спешиться, выпал из седла в руки подоспевшей супруги. Зульфия помогла ему отойти подальше от обезумевшего за долгую скачку коня, который, блестя взмыленными боками, притопывал на месте, то и дело, вставая на дыбы.
Айбике, выбежавшая на шум, хотела было напоить животное, но остановилась, услышав грозный окрик Зульфии:
- Отойди, глупая! Ему нельзя пить пока не прошла горячка.
Все еще пылая праведным гневом, супруга Отто, накинулась на мужа. Зажав кулаки, она кричала, сатанея от злобы:
- Да как ты мог? Чуть не загнать единственного коня? Где был твой разум, мужчина?
Черный Глаз надеявшийся, что жена пожалеет его, а не накинется с упреками, лишь устало возвел глаза к небесам, произнеся короткую молитву терпимости:
- Видно сильно я тебя обидел, Воробушек, если даже воды мне с дороги предложить не желаешь. - Отто хитро глядел на Зульфию. Ну, теперь-то она усовестится, что не позаботившись о муже, волнуется за лошадь. Но супруга, повернувшись к нему спиной, лишь зло прошипела:
- Сам напьешься, а если не в силах, так собаке - собачья смерть.
Желание проучить зарвавшуюся жену, жгучей волной поднялось из темных глубин подгнившей души. Отто замахнулся хлыстом, метя в спину Зульфии, но жало, просвистев в паре сантиметров от женщины, рассекло землю, подняв клубы пыли. Презрительно хмыкнув, да сплюнув под ноги, Зульфия возвратилась в спасительную сень юрты, оставляя мужа под хмурым небом, вот-вот готовящимся разразиться холодным ливнем, а то и снежной бурей.
Айбике, в растерянности глядела то на Отто, то на спину уходящей Зульфии. Ей не хотелось помогать ненавистному мужчине, что пришлось бы, останься она на улице, но и следовать за женщиной, что даже не вздрогнула, когда в сантиметре от нее просвистел конец кожаного хлыста, опасалась. Айбике удивлялась тому, как спокойно эта маленькая женщина говорит и делает то, за что в будущем обязательно понесет наказание. Выбрав из двух зол, взбешенную Зульфию, девушка зашла в юрту. Супруга Отто сидела на топчане, скрестив ноги в манере турецких беев. Айбике передернула плечами, прогоняя желание склонить голову. Уж лучше смотреть в глаза тому, кто ждет от тебя смелости, а не повиновения.
- Ты совсем не боишься его? - Спросила девушка, присаживаясь на соседний топчан.
- В этом наше различие, Айбике. Я никого не боюсь, ты же трясешься даже от ветра. - Зульфия говорила тихо, но слова ее громким криком, долетали до ушей Айбике. - Десять столетий назад, я стала бы воином, который плечом к плечу с мужчинами племени, выходил с мечом на врага. Ты же, была бы той женщиной, из-за которой эти войны начинаются. Я волчица, тогда как ты перепуганная дичь. Но вот беда, мужчины не любят волчиц, им милей трепетная лань. А, значит, мой удел одиночество, ведь супруг жаждет господства, а я не стану повиноваться.
- Но ведь волчица когда-нибудь может встретить волка....
- В этом еще одна беда, Айбике.... - Зульфия устало потерла глаза. -Волки тоже любят лань.
Лежа в своей постели, Айбике раз за разом прокручивала в голове слова Зульфии. Где же берется та смелость, что так щедро течет в жилах этой женщины? Почему Всевышний не дал хоть каплю этой смелости несчастной Айбике? В сотый раз, вознося молитву, девушка перебирала в уме каждый год своей жизни. Вот она совсем девчушка, испуганно плачет, увидев мертвую змею. Мама берет ее за руку и уводит, шепча на ухо, что женщине не стоит бояться, пока есть мужчина, способный их защитить. А вот она уже постарше, спешит на занятия в школу, но на дороге стоит разгневанный козел. Он шумно фырчит и угрожающе выставляет рога, потряхивая жиденькой бородкой. Айбике чуть не плачет от ужаса, но все же стоит на месте, послушно, как нашкодивший ребенок перед грозным отцовским взглядом, ожидая свою участь от ремня в руке родителя. Соседский мальчишка, десяти лет от роду, приходит на помощь, гневно крича на старого козла, прогоняет его ивовым прутиком. Потом та лиса, что встретилась ей на берегу Любимки, и вновь, Айбике, объятая паникой, не пыталась бороться. И лишь однажды, в своих снах, она смогла дать отпор бешеной твари. Но почему ж наяву ей всегда отведена участь труса? Девушка вспоминала рассказ Зульфии, о том, как бил ее отчим, как убил ее мать и чуть не отправил саму Зульфию вслед за несчастной женщиной. О том, как она провела пол жизни в степи, не боясь ни ночных морозов, ни дневного пекла. Чужой пример зарождал в Айбике доселе не ведомые чувства. Отвагу. Надежду. Решимость.
Зашедший в юрту Отто, еще не знал, каких демонов сумела взрастить в своей душе его безропотная любовница. Ложась с ней рядом на топчан, уставший, но не потерявший жажды женской плоти, он не подозревал, что это его последняя ночь рядом с женщиной, которую он украл, унизил, но так и не смог покорить.
Айбике послушно подняла юбку, уже привычно оголяя ноги, прикрыла глаза, повторяя заветные слова, как заклинание, которое вот-вот должно свершиться: "Последний раз. Это последний раз!".
Ночь нехотя опускалась на степь. Отто, получив желаемое, мирно спал у тлеющего огня возле юрты. Свежий воздух убаюкивал, заставляя еще глубже проваливаться в пучины сна. Морозный ветер щекотал ноздри, а нависшее небо нет-нет роняло ледяные капли. Вскоре оно разразиться ливнем, прогоняя мужчину в спасительное тепло юрты. Скоро взмоет вверх песчаный наст, подгоняемый сильными ветрами. Скоро придет зима, опустошая и без того лишенные жизни земли.
Айбике на цыпочках выбралась из под полога шатра, стараясь не шуметь, она проследовала к загону с конем. Животное, увидев девушку, приветливо зафыркало, прядя ушами.
- На вот, сахарок скушай. - Айбике выставила на открытой ладони угощение. - Умаялся пойди, хозяин твой совсем тебя не бережет. - Ласково перебирая гриву животного, девушка, словно невзначай, одела на него седло и приторочила седельную сумку. - Ты покатаешь меня, дружок?
Конь, словно понимая, чего от него хотят, согласно зафырчал. Боясь разбудить Отто, девушка аккуратно отвязала животное, увлекая его за собой. И лишь, отойдя за добрую сотню метров, запрыгнула в седло, громко выкрикнув:
- Пошел!
Конь сразу перешел в галоп, унося на себе ту, что должна была дать его хозяину продолжение рода, надежду на возвращение или скорую смерть от руки родной супруги....
Зульфия проснулась от тихого шороха. Сквозь опущенные ресницы, она наблюдала за тем, как Айбике, стараясь не шуметь, ворует их еду. Зульфия знала, что девушка решилась и если ей повезет, завтра они проснуться с Отто вдвоем без гостьи и коня. Женщина закрыла глаза и усилием воли выровняла дыхание, скрывая возбуждение. Только бы Отто не проснулся, только бы у девчонки получилось скрыться за горизонт. Что бы успокоиться, Зульфия считала про себя, мысленно представляя, что в этот момент делает Айбике. Сто пять, вот она взяла сумку и вышла из юрты, сто шесть, подошла к коновязи, сто семь, приторочила сумку....
- Пошел! - Крик, ночной птицей разлетелся над степью, достигая ушей каждого обитателя. Зульфия услышала, как встрепенулся Отто, подскакивая от внезапной побудки. Она будто наяву видела его растерянное и рассерженное лицо. Видела, как к нему пришло осознание, а за ним и всепоглощающее отчаянье.
Зульфия ждала. Ждала молча. Ни на что не надеясь. Потому и смогла скрыть радость, когда запыленный и злой Отто вернулся один. Молча стерпела его гнев и его отчаянье. Молча легла на свой топчан, поворачиваясь к мужу спиной. Молча скрыла улыбку в складках одеяла. И лишь одно беспокоило маленькую женщину - где же они раздобудут новую лошадь?
Айбике никогда не была хорошей наездницей. Говоря откровенно она не смогла бы заслужить даже звания "посредственность" в верховой езде. Потому, прижимаясь к шее жеребца, девушка не пыталась им управлять, лишь надеясь, что ее везения хватит на то, что бы не свалиться и уйти подальше от того злосчастного места. Парнокопытное, чуя неопытного седока, во всю пользовалось данной ему свободой, переходя с аллюра на галоп и обратно. Спустя час вольного бега, конь перешел на рысь, потом на шаг и, наконец, замер, шумно дыша и раздувая потные бока.
Айбике, скатившись по мягкому боку животного, грузно упала на землю, скорей инстинктивно, нежели осознанно, сжимая в руках повод. Сердце бешено клекотало в груди, а копыта коня постукивали в опасной близости от головы беглянки, но ничто сейчас не могло испортить это пьянящее чувство свободы. Смогла! Сделала! Сбежала!
Уняв эйфорию, Айбике заставила себя подняться на ноги и оглядеться по сторонам. Тучи, наконец, прорвало, и холодные струи дождя, щедро орошали засушливую местность, лишая путницу обзора. Куда идти? Где спрятаться от ледяной воды? И стоит ли? Сквозь промозглую темноту, вдалеке пробивались первые лучи восходящего солнца. Рассвет в степи всегда очень рано, вот и сегодня, рвущееся к жизни солнце, не смог остановить даже проливной дождь. Айбике облегченно вздохнула, стирая с лица мокрые дорожки то ли пота, то ли небесной воды. Беглянка помнила, что Отто всегда уезжал на закат, и возвращался с Запада, потому, подставив солнцу спину, Айбике по крепче подхватила повод и медленно пошла в неизвестность.
Солнце, являя собой путеводную звезду, уже клонилось к закату. Погода изменилась, еще недавно поливал дождь, а теперь на голубом небе пылал жаркий диск, слепя лучами озябшую путницу. Было тепло, но в воздухе неуловимо пахло снегом, предвещая первые морозы. Скорей всего под покровом темной ночи к степи спуститься холодный горный воздух, стелясь ровным слоем по взмокшей земле, образует ледяной наст. На такой земле не ляжешь спать и не разведешь костра. В такую ночь велика вероятность уснуть и больше уже не открыть глаза.
Весь день Айбике шла на Запад, останавливаясь лишь на легкий перекус. Казалось, что если она остановится, то Отто непременно настигнет ее. Страх подгонял в спину, заставляя перебирать уставшие ноги. Надо было сесть верхом, но Айбике боялась, что конь вновь понесет и она совсем собьется с пути. Адреналин, который помогал беглянке в начале побега, отгоняя сон и придавая сил, постепенно покидал измученное тело, оставляя после себя тяжелую усталость. Нужно вставать на ночлег. Айбике хорошо помнила, как Отто не хотел ночевать в степи, говоря об опасности. Уж если он боялся ночи под открытым небом, значит и Айбике не стоит рисковать. Девушка решила, что, сев на коня, будет ехать всю ночь, а на рассвете, если не достигнет цели, ляжет спать. Если повезет, то дневное солнце прогреет ее озябшее за ночь тело, а если не повезет, то она уснет на стылой земле, припорошенная белым снегом. Но видно Всевышний был благостен в день тот, так как, не проехав и пары километров, Айбике увидела железнодорожные пути, а с южной стороны раздался еле слышный паровозный гудок. Поезд гудит, предупреждая о своем появление лишь в населенных пунктах! Радостное возбуждение вновь овладело девушкой, временно вытесняя усталость. Недолго думая, Айбике развернула коня на юг.
Звуки по степи разносятся далеко, ввергая неискушенного путника в отчаянье и веру, что с ним случился слуховой обман. Не встречая преград, звук несется за много миль, хотя в городе не смог бы преодолеть и десятка шагов. Уже отчаявшись увидеть станцию, и, убедив себя, что поезд гудел, отгоняя с рельсов зазевавшихся сусликов, спустя пол часа скачки, Айбике смогла различить на горизонте очертание кирпичных домов. Забыв о страхе перед конем и своей неумелости, девушка с силой колотила пятками бока животного, выкрикивая:
- Пошел! Пошел! Пошел!
Работа диспетчера на станции военного городка, скучна и безрадостна. Марат, отработавший тридцать лет машинистом, был рад, выйдя на пенсию, оказаться в покое этого места. В отличие, от молодых коллег, грезивших шумом и суетой большого города, Марату доставляла удовольствие размеренная жизнь пригорода. На их станции поезда останавливались раз в два дня, только для того, что б отвезти с полигона солдат, погостить в родные пенаты. Большинство жителей военного городка, никогда не покидали черты поселения, лишь неугомонная молодежь, все рвалась к другой жизни, забывая мудрую пословицу, о том, что угоден ты там, где родился.
Марат, налив горячего чая, который парадоксальным образом охлаждает в зной и согревает в стужу, поднялся на вышку, где так любил любоваться окрестностями. Их поселение уникально, с одной стороны примыкая к безжизненным просторам степи, другой граничит с промышленными районами большого города. Именно здесь, стоя на вышке, человек не лишенный фантазии, сумеет углядеть, как вытесняют нетронутые земли творения великих умов, разрушая спокойствие природы, возводят руки людские все новые и новые памятники своему величию. Марат отпивал горячий чай, бездумно глядя в степь, мечтая, что после смерти станет птицей, которая будет кружить над этими просторами, широко расправив крылья. Грезя о полете, Марат учился глядеть как ястреб, не возле себя, а вдаль, стараясь заглянуть за горизонт, а может даже дальше, но тут его внимание привлекло еле различимое черное пятно, с каждой минутой приобретающее очертания всадника. Чем больше различимы становились детали, тем явственней Марат понимал, что правит лошадью женщина. Уставшая, испуганная, растрепанная, возможно, нуждающаяся в помощи. Забыв про недопитый чай, пожилой мужчина, спешно стал спускаться вниз, на ходу вспоминая номер телефона фельдшера железнодорожной станции.
Глава 6. Путь домой.
Нет пути праведней,
чем тот, что ведет к дому.
Айбике сидела в больничной палате, оголодало откусывая куски от не слишком свежей булочки. Напротив нее, оседлав колченогий табурет, сидел мужчина средних лет, с пышными рыжими усами. Благодаря этой растительности, мужчина сильно смахивал на прусака, особенно, когда забавно шевелил этими самыми усами во время разговора. Сюрреалистичная внешность представителя власти, сильно отвлекала разомлевшую в тепле Айбике от предмета разговора.
- Так получается, коня Вы украли? - В очередной раз задал вопрос мужчина в полицейской форме, задумчиво почесывая давешний рыжий предмет обсуждения.
- Как вы можете говорить о конокрадстве, когда эта девушка пережила столько бед? - В разговор вмешался пожилой фельдшер. Сурово хмуря кустистые брови, которые сделали бы честь генсеку времен "великого застоя", он прикрыл своим полноватым телом Айбике, от пристального взгляда представителя власти.
- То, что говорит эта девушка, еще надо проверить, а вот то, что конь краденый - это очевидно! - Гнул свою линию усач. Айбике, наконец, сообразила, что вместо оказания помощи, ее пытаются обвинить в конокрадстве, оттого забыв про несвежую сдобу, стала спешно оправдываться:
- Да не нужен мне этот конь, можете вернуть его хозяину! Только сообщите моему отцу, где я!
- Сообщим. Куда надо туда и сообщим. Вы, гражданочка, сидите тут без документов, а еще хотите, что б Вам на слово верили? А пока пройдемте в отделение, до выяснения всех обстоятельств.
- Вот еще! Девочка больна! У нее истощение, обморожение и тепловой удар! - Фельдшер немного смутился неувязки в собственном диагнозе, но упрямо вскинув голову, продолжил наседать на "Прусака". - Нечего ей в Вашем отделение среди пьяниц и дебоширов делать! Она здесь полежит. Под моим присмотром. А Вы, Михаил Иванович идите, выясняйте все обстоятельства. И про контрабанду и про нелегалов и про украденных невест. Там, глядишь, и с конем разберетесь! - Последнее фельдшер произнес с изрядной долей иронии, выталкивая усача за дверь. Довольно отряхнув руки, словно только что проделал грязную, но, тем не менее, почетную работу, фельдшер сунул Айбике очередную булочку, не забыв потрепать по щеке, точно любимую дочь. - Кушай, дочка, кушай. Этим псам лишь бы не работать, уцепился за коня, только бы в дело это не лезть. Но я тебе по секрету скажу, дядя Фома не последний человек в этом городке, дядя Фома защитит тебя, ты только слушайся. - Фельдшер нежно погладил Айбике по спутанным волосам и, слегка скривившись, прошептал: - И вот тебе первый наказ от дяди Фомы - ступай-ка ты помойся, а то пахнешь не как девица, а как грузчик после смены.
От Айбике и впрямь разило конским потом и немытым телом, так словно последний раз ей случалось повстречаться с мылом и мочалом как минимум в прошлом году. Смутившись от того, что кто-то заметил ее неприглядное состояние, Айбике скоро спрыгнула с кушетки, поспешая оказаться в душевой кабине. К слову сказать, мыльня в санчасти была убогой даже на неискушенный взгляд аульской девочки. Выщербленная плитка грязно-бежевого цвета покрывала пол и противно холодила босые ноги. Проржавевший душ самопроизвольно сменял горячую воду на холодную и наоборот. Замызганная серая тряпка, висящая под потолком, по всей видимости, выполняя функцию занавески, хотя огромные прорехи в оной оставляли слабую надежду на уединение. Решив, что не стоит привередничать тому, кто последнее время мылся в деревянной лохани на улице за юртой, Айбике распрощалась с грязной одеждой и долго терла себя жесткой губкой, представляя, что вместе со струями горячей воды, в недра центрального водоканала утекает вся та грязь, которая липла к ее телу и душе в той злосчастной степи. Сегодня, как никогда Айбике ненавидела равнины и мечтала поскорей встретиться с горами, меж которых затесалась ее родная долина с маленькими покосившимися домиками и белеными заборами. Сможет ли она вновь расправить крылья и стать той, что была прежде? Сможет ли забыть то, что делал с ней Отто в своей юрте? Сможет ли когда-нибудь полюбить мужчину, помня его отвратительную природу?
Тело уже скрипело от чистоты, а глаза покраснели от слез, когда Айбике поняла, что в санчасти слишком тихо. По всей видимости Фома Ильич отлучился по своим делам, оставив не то гостью, ни то пациентку, ни то пленницу в одиночестве. Девушка покрутилась по сторонам, разыскивая то, чем можно было бы прикрыться. Одевать грязную одежду, которая еще помнила прикосновения Черного Глаза, Айбике не хотелось, но и ходить обнаженной было бы не уместно. Возле душевой кабины висел простой медицинский халат, который решил проблему. Обернувшись в два слоя (халат был велик, рассчитанный на плотного мужчину, а не на худосочную девицу), девушка подпоясалась бельевой веревкой, которую нашла тут же, среди хозяйственного инвентаря. Решив таким образом насущную проблему, Айбике вернулась на давешнюю кушетку в ожидании старого фельдшера.
Фома Ильич не просто так оставил Айбике скучать в одиночестве, пожилой фельдшер решил подстраховаться на случай если представитель местной полиции все же решится повесить на девушку обвинение в конокрадстве. Потому, не мешкая, дядя Фома отправился к своему закадычному другу Али, с которым в годы молодости была выпита не одна кружка кумыса, да и кое-чего по крепче, что категорически запрещалось мусульманской мечетью. По счастливой случайности (или то провидение Всевышнего?) друг Фомы Ильича, являлся еще и капитаном гарнизона военного городка, а следовательно, как вышестоящий по званию имел определенное влияние на майора внутриведомственной службы Михаила Ивановича (собственно того самого усача, который очень хотел избавиться от ненужной работы, обвинив Айбике в преступление, которое она совершила от безысходности).
- Видишь ли, друг мой, наш Михайло по-своему прав. - Али затянулся табачной самокруткой. - Девушка и впрямь совершила преступление, в котором созналась, другое дело, что это была вынужденная мера с ее стороны, но это совсем другой разговор, ведь мы не на суде, а ты не адвокат, что бы искать смягчающие обстоятельства. Более того, у девчонки нет документов, а все, что она рассказала, подтверждается лишь ее же словами, которые, повторюсь, ничего не значат, пока других доказательств нет. - Капитан, закатив глаза выдыхал клубы ароматного дыма, наслаждаясь своей подкованностью по вопросу Фомы Ильича.
Фельдшер хмурился, понимая всю незавидность ситуации, но непривычный легко сдаваться, продолжал гнуть свою линию:
- У нас в стране презумпция невиновности, а девочка жертва обстоятельств. Прошу, Али, пусть поживет у меня, пока не приедут ее родители. Я лично пошлю телеграмму, надеюсь, они вскоре прибудут. Не дело это бросать птичку в клетку, где сидят шакалы.
Капитан поднял руки, словно выкидывая белый флаг:
- Всевышний с тобой, Фома, при чем тут я? Ты путаешь военных и полицию, я капитан гарнизона, а не страж закона.
- Али, я знаю кто ты, но более того, я знаю, что ты можешь. Потому не стоит петь мне песнь о незавидной доле военного мужа, еже ли не хочешь помогать, говори прямо, я стану искать другие пути. Вас в армии должны были учить отвечать четко и по уставу, а не с глумливой улыбкой прибедняться на счет своих способностей. - Фома Ильич встал из-за стола капитана, не угостившись даже куском лепешки. Для того, кто чтил законы гостеприимства, это был весьма обидный знак, говорящий, что гость побрезговал едой хозяина застолья, а, следовательно, пренебрег и им самим. Али скривился, как от глотка уксуса, вкус самокрутки утратил свою тонкость, а улыбаться расхотелось вовсе.
- Хорошо, Фома. Я не знаю зачем тебе это нужно, но постараюсь сделать все, что бы помочь этой девочке.
Фельдшер сдержанно поблагодарил капитана, отломил кусок хлеба со стола, щедро обмакнул его в бульон от бешбармака и, закинув в рот, направился к двери. Али улыбнулся, правила гостеприимства были соблюдены.
- Фома. - Капитан окликнул товарища уже на пороге. - Зачем тебе это?
- Не знаю, Али. Старею. Сентиментальней становлюсь, наверно. - С этими словами Фома Ильич покинул радушного хозяина, направляясь к своему медпункту, ставшему в последние годы его оплотом и крепостью. Никому на свете, даже доброму другу Али, старый фельдшер не смог бы признаться, что девочка Айбике напомнила ему погибшую дочь.
Прошел месяц, прежде чем Айбике смогла вернуться в родной аул. Капитан Али сдержал слово и, используя личные связи, сумел надавить на майора Михаила Ивановича, вынуждая последнего нарушить регламент и оставить девочку на попечение Фомы Ильича. Само собой разумеется, что данное обстоятельство не смогло добавить майору искренней любви к несчастной жертве, коей он, в принципе не считал Айбике. Потому, не упуская возможности досадить фельдшеру (чьи руки явственно торчали из этого дела), Михаил Иванович стал чаще необходимого вызывать Айбике на допросы. В один из таких дней, когда девушка сидя на против майора, в очередной раз пересказывала свою историю, в кабинет представителя власти ворвался молодой лейтенант. Радостно размахивая над головой донесением, он не замечая, что Михаил Иванович не один, начал с порога доклад:
- Товарищ майор, пришло подтверждение с границы! Там действительно твориться неладное, уже не в первые группа вооруженных людей пересекает границу минуя таможенные посты. Скорей всего они проходят через горы, но посланные опер отряды, всегда возвращаются ни с чем. Глава отдела по контролю за наркооборотом считает, что это из местных, кто хорошо знает все дороги и перевалы, им помогает.
Михаил Иванович отчетливо скрипнул зубами. Слова девочки подтвердились, и, судя по ее оживившемуся лицу, она только, что это поняла. Признавать свои ошибки майор не любил, но долг и служба научили его относиться к ним равнодушно, а гордость - никогда за это не извинятся. Айбике же, напротив, ждала от полицейского некоторого смущения, и жаждала собственного триумфа, но Михаил Иванович, нахмурив брови, просто кивнул в ее сторону, бросив короткое:
- Ты можешь быть свободна.
- Теперь-то вы отправите в степь опер отряд? Ведь зная время в пути и мой маршрут, можно примерно представить, где искать ту юрту! - Айбике не хотелось уходить, зная, что Отто останется на свободе, а, значит, в любое время сможет найти и вернуть ее в то проклятое место.
Майор, все еще досадуя на то, что лейтенант позволил себе доклад в присутствие посторонних, с легкостью сорвал свое зло на ни в чем не повинной девушке:
- Может мне туда еще армию отрядить? Ты металась по степи, как загнанный заяц, твое "примерно" может растянуться на добрые десятки километров! Ты представляешь себе десять километров степи?
Возможно месяцем раньше, та тихая и маленькая Айбике, которая умирала от страха на безжизненной земле, стерпела бы тот презрительный тон и брезгливый выговор усатого майора, но после рассказов Зульфии, и побега от Отто в характере девушки что-то надломилось, меняя мировоззрение. Словно кусок айсберга, оторвавшись от тяжести подводной части, легко и непринужденно поплыл на встречу солнцу, оставляя страхи и сомненья на дне Северо-Ледовитого океана, еще не представляя, что вскоре он может растаять в теплых водах экватора.
И вот теперь, та глыба льда, растаяв, прибилась к берегу мощной волной. Айбике, встав со стула, подняла взор и нашла глазами глаза оппонента. Чеканя каждое слово, словно солдат марширующий по плацу, она сказала то, что давно рвалось с языка:
- Мне кажется, я не давала повода говорить со мной в таком тоне, словно я не жертва обстоятельств, а самая прожженная из всех преступниц, что встречалась на Вашем пути. Более того, как порядочному и сильному мужчине, Вам следовало бы посочувствовать девушке попавшей в беду, а не тренироваться в остроумии перед заведомо более слабым противником. Все вышесказанное, приводит меня к выводу, что я ошиблась, веря в вашу мужественность и умение сочувствовать тому, кто пришел к Вам за помощью.
Михаил Иванович впервые в жизни растерялся, глядя на Айбике так, словно на любимую овцу, которая идя на убой, вдруг, начала читать молитву. Он хотел было ответить, как всегда привычной грубостью, возмущенно потрясая кулаком, выместить гнев и выгнать девушку, но отчего-то в последний миг передумал. Тяжело сев в свое кресло, с которого подскочил в начале монолога Айбике, майор устало махнул рукой, произнося тихое:
- Иди, мы во всем разберемся. За тобой скоро приедет отец.
Из кабинета Михаила Ивановича, девушка выбежала, подгоняемая легким чувством эйфории. Она вновь смогла постоять за себя. Смогла ответить на грубость, не дожидаясь заступничества со стороны более сильных или смелых! Вступила в бой и вышла победителем! К дому фельдшера девушка подходила, покачиваясь, хмельная от своей смелости, потому не сразу заметила, что на пороге временного жилища, прислонившись спиной к косяку, сидит отец.
- Папа! - Айбике кинулась навстречу родителю, вмиг позабыв о том, как несколько секунд назад убеждала себя, что больше не нуждается в покровительстве кого либо. Сейчас она мечтала уткнуться лицом в грудь отца, прячась от всех бед, которыми щедро сыпала ей судьба в последнее время.
Ахмед неуклюже поднялся с насиженного места, за эти месяцы он заметно постарел и осунулся. Забыв про выгоды, которые сулило удачное замужество дочери, он не чаял встретить ее живой. Виня во всем себя, Ахмед корил свою жадность и вымаливал прощенья у Создателя. Впрочем, безуспешно. Сейчас, наконец, увидев свое дитя живым, нервы пожилого мужчины дали брешь и он почувствовал, как по морщинистой щеке потекли счастливые слезы.
- Доченька! Бешка! Живая! Слава Всевышнему, он услышал мои молитвы! - Отец, трясущимися руками ощупывал дочь, словно не веря, что перед ним Айбике воплоти, а не очередной мираж. - Когда ты пропала, мы ждали сватов. Но они не приходили. Мать плакала, а я... я не знал, что делать. Как я мог не уберечь тебя, дитя? - И Ахмед вновь прижимал к своей груди дочь, боясь хоть на миг выпустить ее из своих рук, ведь вдруг это только сон, который развеется с криком первого петуха.
В тот день они долго сидели плечом к плечу, рассказывая о том, что было и, мечтая о том, что будет.
Спустя неделю от приезда Ахмеда, Михаил Иванович выдал Айбике разрешение покинуть военный городок, на прощанье сказав, что ее дело перекочевало в районное управление. Прощаться с девушкой вышло много народу, ведь не каждый день в их глуши случаются такие люди с необычной судьбой. Все шептались и переглядывались, надеясь ухватить хоть кусочек новых сплетен, и лишь один человек смотрел на отъезд с тоской - старый фельдшер Фома Ильич, который опять потерял дочь....