посвящается Кэтлин, Сьюзан и Эми, соавторам по сериалу "Резиденция", и Нэнси, ангелу у ворот
ОДИН
"Авильда" скатилась во впадину с непрозрачными зелеными волнами.
Обычно, когда судно находилось в вертикальном положении, волны поднимались до верхушки его мачты. Теперь "краббер" накренился так круто, что перила левого борта были залиты водой. Кейт уперлась ногами в наклон палубы, ее голова и плечи были прижаты к каркасу пустой кастрюли для крабов. Кастрюля угрожала соскользнуть с нее и левого поручня в таком порядке. Ее руки были широко раскинуты, пальцы, онемевшие от холода и мокрые от соленой воды, отчаянно вцепились в раму горшка. Проволочная сетка врезалась в кожу ее лица. Что-то теплое и жидкое скатилось по ее щеке. Она без всякого интереса гадала, были ли это слезы или кровь.
Горшок был семи футов в высоту, семи футов в ширину и трех футов в глубину, стальной каркас, покрытый металлической сеткой, с фунтами пустого мертвого груза. Кейт была пяти футов ростом, весила чуть больше 120 фунтов и состояла всего из плоти и костей, но на ее стороне был Ньютон, и она ждала. Она чувствовала, что остальная команда наблюдает за ней, но была полна решимости сделать это сама, без посторонней помощи и, что более важно, не прося о помощи.
Мышца на ее спине взбунтовалась от непривычного напряжения и свела судорогой. Она выругалась себе под нос, хотя, если бы она закричала, ее голоса не было бы слышно за грохотом обрушивающейся на палубу алеутской воды, воем алеутских ветров над головой и грубым, гортанным ревом двигателя, отдающимся в подошвах ее ног.
Наконец-то, наконец-то, краболов поднялся на следующую волну и начал свое неизбежное скольжение в противоположном направлении.
Застонав каждым листом листовой стали, ее погруженный корпус начал крениться и одним плавным, неумолимым движением перешел перпендикуляр. Убийственное давление горшка на плечи Кейт ослабло. - На каждое действие, - пробормотала она, когда ее ноги коснулись скользкой палубы, - есть равная и противоположная реакция. На каждое действие есть...
"Авильда" начала крениться на правый борт. С непроизвольным звуком, наполовину ворчанием, наполовину воем, гармонирующим с визгом напрягающегося судна, Кейт оттолкнулась изо всех сил. Горшок вздрогнул, сдвинулся на долю дюйма, другой, внезапно, неуверенно накренился и начал скользить. Кейт, почти бежавшая, чтобы не отстать, оттолкнулась, заскользила и с проклятиями пробралась за борт, пересекла палубу и с глухим стуком уперлась в противоположные перила.
Позади себя она услышала, как Энди Пенс издал возглас одобрения, смешанный с изумлением, и ей показалось, что она услышала, как Сет Скиннер выругался тоном явного восхищения, но она была занята тем, что переводила дыхание. Кроме того, это был вопрос чести - не признавать, что она сделала что-то необычное. Тяжело дыша, она ухватилась за горшок, чтобы не упасть, борясь с волной головокружения, которая заставила ее закрыть глаза и прислониться лбом к холодной, мокрой сетке. Она попыталась вспомнить, когда в последний раз что-нибудь ела, что угодно. Когда она не смогла, она болезненно выпрямилась и огляделась в поисках дородной фигуры начальника палубы. "Эй! Нед!"
Нед Нордхофф выглядел так, словно пробирался сквозь гнездо бледных пауков, по колено увязая в длинных узловатых лапах крабов-кожевенников, отчаянно царапающихся в поисках опоры, независимо от того, направлялись ли они в трюм в качестве сторожей или за борт и обратно в Берингово море. Услышав крик Кейт, он поднял голову. Она подняла руку, растопырив пальцы в резиновой перчатке, и указала большим пальцем на корму, в сторону каюты. Он нахмурился, его руки почти не двигались.
"Ты просто ушел!"
Кейт промокла до нитки и продрогла до костей. Голод терзал ее так долго, что желудок, казалось, вот-вот поползет вверх по пищеводу. Ее первая реакция на краткий комментарий палубного босса была анатомически невозможной, вторая - запретной с социологической точки зрения, и обе в высшей степени удовлетворительные.
Она открыла рот, и струя брызг ударила ей в лицо, не больше и не сильнее, чем когда-либо за последнюю неделю, но достаточно, чтобы перед ее глазами возникли два лица, бок о бок, с одинаковыми обвиняющими выражениями, жуткий джекпот в адском казино.
Кристофер Алкала.
И Стюарт Браун.
Вот и все. Только два лица, смотрящие на нее из пухлой папки Джека Моргана. Кристофер Алкала, худое, бледное лицо аскета с большими карими глазами, на которые падают темные волосы. Он напомнил Кейт ее кузена Мартина, когда Мартин был трезв. И Стюарта Брауна, со светлыми кудрями, смеющимися глазами и широкой улыбкой. Он выглядел приятным, как плюшевый мишка, и почти таким же взрослым.
И Алкала, и Браун исчезли с палубы того самого судна, на котором она в настоящее время стояла, примерно за шесть месяцев до этого, во время последнего рыболовного сезона. Она работала на месте Брауна.
Очень вероятно, что они оба мертвы.
Им обоим всего по двадцать один год.
Кейт посмотрела на насмешливое выражение лица палубного босса, который был на борту, когда исчезли Алкала и Браун, и который, возможно, содействовал, а возможно, и нет, упомянутому исчезновению, и позволила яростным словам застрять у нее в горле, пока она не подумала, что может задохнуться от них. Но в ее обязанности не входило указывать начальнику палубы, где он может сойти, предпочтительно на глубине пятисот морских саженей в северной части Тихого океана, в пятистах милях от Датч-Харбора, хотя, если Бог будет благ, это придет со временем.
Нет, она была случайной работницей для окружного прокурора Анкориджа, за определенную плату, и это была ее работа - выяснить, что случилось с теми двумя очень молодыми людьми. И Джек Морган, бывший босс, по совместительству любовник и полный рабочий день главного следователя окружного прокурора Анкориджа, платил ей пятьсот долларов в день, на сотню больше своего обычного гонорара, за то, чтобы палубный босс этого счастливого корабля сваливал на нее, если таково было его удовольствие. Лишняя сотня долларов - вот что потребовалось, чтобы она снова оказалась на палубе катера, и на мгновение она горько пожалела, что не потребовалось большего. Намного больше.
Она сделала глубокий вдох, попутно вдохнув немного сугробов, и чихнула. Это выбило ее из равновесия, и она поскользнулась на палубе, которая радовалась тому, что сохранила поверхность на полпути между льдом и слизью. "Черт!" - закричала она и, падая, ухватилась за перила. Она сильно ударилась бедром, прорезиненный пластик ее дождевика зацепился и чуть не порвался. Она мгновенно вскочила на ноги.
Бородатое лицо палубного босса исказила недружелюбная ухмылка. Кейт сделала ему замечание, и он коротко рассмеялся. "Я собираюсь захватить что-нибудь поесть!" - прокричала она, перекрывая шум волн.
Он пожал плечами и неохотно кивнул. Она ощупью, перебирая руками, прошла по наклоненной палубе к двери камбуза по правому борту и пробилась внутрь. Лодка накренилась на нижней стороне волны, и Кейт ждала, прислонившись к переборке, пока "Авильда" не выровнялась и не начала раскачиваться в противоположном направлении. Используя движение крена в качестве толчка, она, пошатываясь, прошла по полу камбуза, едва успев ухватиться за ручку буфета одной дико размахивающей рукой. Выпрямившись, она потянулась внутрь и вытащила коробку Cheerios. Великолепно. Овсяные отруби. Как раз то, что ей было нужно, - еда, производитель которой поклялся, что она не вызовет у нее рак, а может быть, даже вылечит его. В данный момент развитие милого маленького безобидного рака где-нибудь на суше казалось бесконечно предпочтительнее того, что, по ее мрачному убеждению, вскоре должно было привести к ее смерти от утопления слишком далеко в море.
Но это было первое съедобное, что попалось под руку, в них было много калорий, насколько она знала, на борту не было стейков из лося, а в преобладающих морях она все равно не смогла бы держать сковороду на плите достаточно долго, чтобы их приготовить. Стараясь не обращать внимания на продолжающуюся качку палубы под ней, она подняла коробку, запрокинула голову и поймала ртом струйку хлопьев. Она прожевала, проглотила и повторила процесс. Бросив коробку обратно в буфет и заперев дверцу на задвижку, она подождала, пока почувствует крен корабля, и, пошатываясь, сделала два шага к холодильнику, откуда достала галлон молока и выпила кварту прямо из носика, не переводя дыхания. Еще один шаг к раковине, и вслед за молоком выплеснулись четыре кружки воды.
Когда она в последний раз опускала кружку, то заметила календарь, весело раскачивающийся взад-вперед на противоположной стене. Было 21 октября. Или 22 октября? Она не могла вспомнить. Они покинули Датч-Харбор во вторник, она думала, может быть, в октябре, но трудно было думать о том, что было так давно. Видения койки сразу за трапом танцевали у нее в голове, как сахарная слива, ее спальный мешок расстегнут, и красная фланелевая подкладка в клетку шершаво-гладко касалась ее щеки. Иллюзия была настолько реальной, что она невольно сделала шаг в ее направлении. В гневе она грубо встряхнула себя, всю, как собака, стряхивающая воду со своей шерсти. Она так долго не спала, что теперь у нее начались галлюцинации по этому поводу.
Последние три дня они были горячими, "на крабе".
Горшки, которые они поставили во время своей последней пробежки, были забиты пробками и почти без мусора. Они возились с этим в течение тридцати часов, даже не поужинав и не вздремнув за это время. Или прошло сорок часов? Она не могла вспомнить. Кейт сдалась и поползла к двери камбуза по левому борту, через нее, обогнула каюту и вернулась к пусковой установке.
Встреченная ударом соленых брызг, принесенных ветром, она удивилась со вспышкой раздражения, которое удивило ее саму, потому что она не думала, что у нее хватит энергии ни на что, кроме наполнения следующей попавшейся под руку банки с наживкой, почему шкипер упорно двигался по желобам боком, вместо того чтобы развернуть судно и ловить их носом. Ее взгляд привлекла желтая вспышка, и, подняв голову, она увидела Сета Скиннера, перегнувшегося через поручень, чтобы зацепиться за следующую тройку буйков багром - длинным шестом с острым изогнутым крючком на одном конце. Он тащил мокрую леску из рук в руки и, когда набрал достаточно, зацепил ее за блок. Леска пронеслась через лебедку, скапливаясь на палубе. Через несколько минут уздечка горшка всплыла на поверхность, а сразу за ней и сам горшок. Он был полон крабов, доверху набит крабами, переполнен крабами, и Кейт не знала, плакать ей или смеяться.
Сет Скиннер, худощавый, долговязый и невозмутимый, похожий на Джимми Стюарта без лошади, потянул за завязки, открывающие дверцу горшка, и краб каскадом посыпался на палубу. На мгновение Кейт замерла, задумчиво глядя на него. Сет Скиннер тоже был на борту "Авильды" в ночь исчезновения Алкалы и Брауна.
Он внезапно поднял голову и поймал на себе ее взгляд. Она встретила его взгляд и выдержала его, скорее с любопытством, чем смущенно. Глаза Сета были ясными, серыми и пустыми, с узнаваемым выражением, странно умиротворенными. Он улыбнулся ей, слабой улыбкой, которая не коснулась его глаз и едва приподняла уголки рта, и потянул за кастрюлю, качнув ее в сторону.
"Шугак!" Крик вырвался изо рта начальницы палубы и пронесся мимо нее. Она огляделась.
"Ты на сортировке!"
Она кивнула, чтобы показать, что поняла. Ожидая следующей волны, она уловила крен палубы и скользнула в положение между пусковой установкой и трюмом, по колено среди всех видов крабов, которые, как известно, населяют дно Берингова моря. Наклонившись, она начала механически перебирать их. Там было несколько навозников, пара голубых королей и один маленький возмущенный кальмар, но в основном горшок был наполнен кожевенниками, Chionoecetes bairdi и Chionoecetes opilio. Оба они были тонкими, бледными крабами со светло-коричневым панцирем и желтоватой нижней частью панциря, их ноги были длинными, тонкими и слегка приплюснутыми.
Различия между ними были незначительными. Байрди весил примерно на фунт больше. У опилио были более гладкие раковины, немного длиннее, чем в ширину, но в остальном нетренированному глазу они казались почти такими же, как у байрди. Кейт решила, что это все равно что отличить красного лосося от серебристого; нужно было подойти поближе, чтобы отличить их друг от друга. Но не слишком близко; она отпрянула назад из-под хватающих клешней как раз вовремя.
Сезон на опилио не открывался еще два месяца, поэтому они вернулись в воду. Байрди были отсортированы по полу и размеру. Недельная практика облегчила обнаружение шестидюймовок; те, что ближе к разрешенному пределу, она проверила с помощью изогнутого куска дерева, вырезанного так, чтобы надевать его на верхний панцирь краба, размером пять с половиной дюймов от края до края. Самцы ростом менее пяти с половиной дюймов и самки были выброшены обратно в море, остальные - в трюм, поездка в голландию и пароварка - все, что осталось от их ближайшего будущего.
Кейт вспомнила, что где-то читала, что краб-дубильщик может жить до четырнадцати лет. Самке требовалось шесть лет, чтобы созреть и вынести икру. Когда она это делала, то могла выносить до 300 000 икринок. Какой бы уставшей ни была Кейт, она удивлялась каждый раз, когда видела выпирающий брюшной лоскут, и в том, как она обращалась с ним, было определенное благоговение. Самцов она небрежно бросила в трюм вместе с тысячами дубильщиков, уже барахтающихся взад и вперед в морской воде, которая сохранит им жизнь до тех пор, пока они не доберутся до берега и переработчика. Там, откуда они взялись, их гораздо больше, иначе она не стояла бы сейчас в них по самую задницу.
Снова принявшись за свое дело, она была несколько защищена от порывов ветра горшком и перилами, но от постоянного раскачивания взад-вперед у нее закружилась голова и скрутило желудок. Однако она знала, что лучше не жаловаться, и продолжала сортировать.
Примерно год спустя начальник палубы подал знак третьему матросу, чтобы тот заколдовал ее, и она устало побрела в трюм дрожащими в знак протеста руками. Она мгновение посидела на краю, ее онемевшие руки отбивали какой-то ответ на свисающие в трюм ноги, не обращая внимания на брызги, обдающие палубу замерзшей рукой.
"Шевелись с этими банками с наживкой, Шугак!" Рявкнул Нордхофф.
Внезапная ярость, желанная, потому что она согрела ее, заставила подняться на ноги и подойти к столику для наживки, прислоненному к носовой палубе. В тот же момент злонамеренный порыв ветра закружил лодку и на мгновение окутал носовую палубу миазмами дизельных выхлопов.
Ярость так же мгновенно сменилась тошнотой. Она едва успела добежать до поручня вовремя. Хлопья, молоко и вода - все это выплеснулось наружу, а затем еще немного, рвотными, мучительными толчками, которые оставили ее измученной и дрожащей. Кто-то засмеялся, и это был неприятный смех. Это, должно быть, Нордхофф. Она висела, опустив голову, ничего так сильно не желая, как того, чтобы следующая волна смыла ее за борт и погрузила в забвение холодных, влажных и последних объятий, чего угодно, лишь бы остановить вздымающееся движение всего ее мира.
Слишком скоро раздался чей-то голос. "Черт возьми, займись делом, Шугак!"
На этот раз это был голос капитана, который орал на нее из открытого окна на мостике, и на этот раз, когда она изо всех сил пыталась подавить свой первоначальный ответ, она увидела лицо Джека. Все тело Джека в гипсе. Надгробие Джека, покойся с миром. Она не хотела, чтобы Джек покоился с миром. Она хотела, чтобы Джек горел в аду.
Не в силах собраться с силами даже для того, чтобы громко выругаться, она призвала на помощь каждый дрожащий мускул и потянула свой путь обратно к столу с наживкой. Кусок замороженной сельди скользил взад-вперед от движения Авильды, и она схватилась за него одной рукой, а другой за большой нож с пластиковой ручкой.
При первом ударе она опустила нож слишком близко к пальцам руки, державшей селедку.
Она взяла себя в руки. Начальник палубы мог быть мудаком, капитан - малокомпетентным, а остальная команда либо ненадежной, либо неизвестной, но это не означало, что она сама должна была вести себя безрассудно. На самом деле, учитывая причины, по которым она оказалась на борту, было крайне важно, чтобы она этого не делала. Она лучше овладела собой и ножом и снова начала нарезать, на этот раз более осторожно.
Куски сельди отправились в перфорированные пластиковые банки. Энди Пенс, нанятый на следующий день после ее исчезновения и узнавший все, что когда-либо знал о ловле крабов за последние шесть дней, семь часов и тридцать шесть минут своей жизни, проковылял по палубе, собрал охапку банок и, пошатываясь, направился обратно к пустым горшкам, выстроенным в ряд у перил.
По очереди он погружал в горшки голову и плечи, развешивал внутри банки с наживкой, а затем закрывал дверцы каждой из них желтым пластиковым шпагатом.
Кейт наполнила последнюю банку с наживкой, плотно закрыла крышку и стала ждать, когда палуба под ее ногами качнется в нужном направлении. Так и получилось, но на этот раз волна была слишком большой, и она с боем проскользнула мимо сложенных горшков в пусковую установку для горшков. Пуля попала ей прямо под грудь, прямо поперек диафрагмы, выбив из нее дыхание. Кейт перевела дыхание как раз вовремя, чтобы удержать его под волной брызг, которые перехлестнули через поручень и залили ледяную воду за воротник и вниз по спине.
Задыхаясь, она покачала головой. Когда в глазах прояснилось, она увидела Сета Скиннера, ухмыляющегося ей, его зубы казались белой полосой на бородатом лице. "Хороший день!" - крикнул он. Это было самое длинное предложение, которое она когда-либо слышала от него.
"О более приятном и мечтать нельзя!" - крикнула она в ответ и пробилась туда, где Энди травил. Вместе они наживили последнюю банку, и Кейт начала сматывать полипропиленовую леску длиной в двадцать пять морских саженей длиной в пять восьмых дюйма, пока Энди проверял буи. В каждом баке было по три буя: один из пенополистирола и два наполненных воздухом пластиковых буя, выкрашенных в болезненно флуоресцирующий оранжевый цвет, и на каждом небрежно, но разборчиво черной краской были написаны название лодки и регистрационный номер. Закончив с буйками, он уперся плечом в банку в конце ряда и потянулся за леской, которой была закреплена банка.
"Что?" Его обычно свежее лицо было измученным и непонимающим.
Он наклонился, чтобы оттолкнуться, и она схватила его за руку. "Нет, - снова крикнула она, - подожди. Подожди".
Слово дошло до него, и он молча ждал.
Следующая волна была большой, самой большой за все время.
Когда она откатилась настолько далеко, насколько собиралась, планширь "Авильды" по левому борту снова был залит, вода перехлестывала через перила. Она колебалась там долгое, очень долгое мгновение.
Кейт достаточно знала конструкцию "старой девочки", чтобы понять, что они загрузили достаточно крабов, так что на "Авильде" было достаточно балласта. Кейт надеялась. Тем не менее, она изо всех сил старалась держаться за накрен палубы, как будто, потянув достаточно сильно за банку, она могла выровнять лодку одними своими усилиями. Это было совершенно непроизвольно, человеческий бунт против этого неестественного кренения мира, и если бы она могла оглянуться, то увидела бы остальных членов экипажа, их лица скривились в похожих на ужас гримасах, они так же сильно вцепились в ближайшую доступную поверхность.
"Авильда" колебалась еще мгновение, а затем волна прошла под ее килем, и она резко накренилась. "Сейчас!" Крикнула Кейт. "Толкай! Сильно!"
Вместе они с Энди сильно оттолкнулись, и горшок со скрежетом покатился по палубе, чтобы быть пойманным Сетом, который несколькими ловкими движениями прикрепил его к подъемнику.
Он поднял его на пусковую установку "горшок", Кейт закрепила снимки лески, а Энди выровнял буйки. Нед вытянул шею, поймал кивок с мостика и передвинул рычаг, который наклонял пусковую установку для кастрюль, так что кастрюля соскользнула за борт, врезалась во вздымающееся море и начала свое быстрое путешествие к илистому океанскому дну примерно в трехстах футах ниже. Кейт подняла за ним моток лески, Энди - буйки. Процесс повторился с оставшимися пятью горшками. Через тридцать - или это было сорок? после нескольких часов тренировок команда двигалась слаженно, теперь они были больше похожи на команду, отрабатывая около восьми потов в час. В хорошую погоду действительно хорошие экипажи лодок работали от четырнадцати до восемнадцати горшков в час, но она не думала, что это один из них, и уж точно, черт возьми, погода была плохая, так что они справились довольно хорошо. Она почти гордилась их выступлением. Но не настолько, чтобы сделать из этого призвание. Она потянулась, обнаженная, подавляя стон. Ее тело ощущалось как хоккейная шайба после плей-офф с внезапной смертью.
Шкипер, невысокий, широкоплечий мужчина с коротким, широким лицом, вечно хмурым, появился на мостике за мостиком. Он что-то крикнул, и начальник палубы поднял голову. Шкипер сделал круговое движение указательным пальцем.
Палубный босс в ответ поднял большой палец и пошел на корму, где бросил короткую леску без ничего на конце, позволив ей свисать с борта лодки и тянуться за ними по кильватеру.
Это был сигнал, которого они все ждали. На мостике шкипер пару раз крутанул штурвал, и "Авильда", ныряя и кренясь, преодолевая сильную волну, начала разворачиваться. Кейт начала собирать и сматывать лески, пока остальные складывали оставшуюся наживку, закрепляли горшки, которые нуждались в починке, и ставили на место крышку люка.
Ужином в тот вечер было все, что первым попалось под руку.
Кейт, слегка поперхнувшись последним кусочком сэндвича с арахисовым маслом и виноградным джемом, спотыкаясь, вошла в дверь своей каюты, на ощупь прокладывая путь, глаза уже были закрыты в ожидании того, что она упадет на свою койку. Ее нога зацепилась за что-то, она споткнулась и чуть не упала. "Что за черт?" Ее налитый кровью взгляд злобно огляделся по сторонам и наткнулся на нечто, похожее на палатку, сделанную из простыни, накинутой на три отрезка сварочного стержня, соединенных вместе в виде каркаса для вигвама.
Выгоревшая на солнце копна светлых волос Энди выбилась из-под складки ткани. "Все в порядке, Кейт, это всего лишь я".
Она стояла там, где была, покачиваясь. "Какого черта ты разбиваешь палатку посреди этого чертова пола? Что не так с твоей койкой?"
Он выполз на четвереньках и поднялся на ноги. "Это не палатка, это пирамида".
"Это что?" - глупо переспросила она.
"Пирамида", - повторил он. "Я усиливал свою прану.
"Усиливаешь свое что?"
"Укрепляю свою прану". Энди поднял верх палатки, и она превратилась в безвольный цилиндр из полотна и прутьев. "У нее такое же соотношение структуры, как у пирамиды в Гизе".
Кейт была очень, очень уставшей, иначе она никогда бы не спросила. "Что такое прана?"
Он поставил пирамидку в угол и посмотрел на нее, очень торжественно, очень серьезно. "Прана - это универсальная жизненная сила. Из нее проистекает вся энергия. Она объединяет Восток и Запад, духовное и физическое. Пирамида концентрирует эту энергию, и я медитирую под ней, таким образом усиливая свою личную прану ". Он потянулся и зевнул. "Долгая смена. Думаю, я пойду спать." Он забрался на верхнюю койку и зарылся под одеяло. "Принеси свет, будь добр".
ДВОЕ
На следующее утро Кейт окончательно проснулась от запаха жарящегося бекона. Какое-то время она лежала, прислушиваясь к гулу двигателей и шороху корпуса "Авильды" по воде. Не было необходимости ни за что цепляться, чтобы оставаться на своей койке. Конечно. Теперь, когда они больше не ковырялись в кастрюлях и не высовывали свои задницы над водой, волнение спало. Естественно.
Приподнявшись на локте, она выглянула в иллюминатор.
Все, что можно было увидеть, это туман и серые волны, быстро проносящиеся под ним. Это было понятно. Это были Алеуты.
Если не было тумана, значит, было ветрено. Если не было ветра, значит, был туман. После прошлой недели Кейт в любой день предпочитала приятный, мирный, непроницаемый туман.
В конце концов оказалось, что перед дразнящим запахом бекона невозможно устоять. Оставив размышления о метеорологических вещах ради гигиенических и кулинарных, она приняла душ, оделась, заплела все еще влажные волосы в одну косу и потопала вниз, на камбуз. Там ее встретил головокружительный вид яичницы из легкого теста, поджаренного с хрустящей корочкой бекона и огромной горки тостов с маслом. Это было первое горячее блюдо, которое она ела за четыре дня. Она высоко подняла свою тарелку и села рядом с Энди.
"О, нет, - сказал он, глядя в ее тарелку, - и ты тоже".
Она потянулась за ломтиком бекона. "Прошу прощения?"
Он подождал, пока бекон по-настоящему не окажется у нее во рту. "Хрю, хрю, хрю, хрю".
"Что, простите?"
"Мясоед", - сказал он зловещим тоном человека, кричащего "Я обвиняю!"
Она опустила взгляд в свою тарелку и осознала, что не обязательно все вокруг нее остановилось, но что внимание почти осязаемым образом переключилось на них двоих. "И горжусь этим", - весело согласилась она и подцепила вилкой немного яйца.
"Как ты можешь быть такой? У животных есть души, - сказал ей Энди так же серьезно, как и накануне вечером, когда он рассказывал о пране, - такие же, как у людей. Знаете ли вы, что после смерти животное может перевоплотиться в человека, и наоборот?"
"Да", - спокойно ответила Кейт, убирая ветер из его парусов и заставляя двух других матросов на камбузе искоса поглядывать друг на друга и с опаской на нее. Алеуты верили, что у всех вещей, живых и неодушевленных, есть душа. Она узнала это, сидя на коленях у своей бабушки, почти до того, как научилась ходить, но не видела причин объяснять это Энди.
"Что ж, тогда, - сказал Энди, приходя в себя, - разве вы не согласны с тем, что убивать животных без необходимости неправильно? Это прерывает их духовное путешествие. Это заставляет их пережить еще одно перерождение". Кейт откусила второй ломтик бекона, и Энди, слегка повысив голос, сказал: "Это нарушает космический порядок вещей!"
Кейт сглотнула и сказала: "Определи слово "без необходимости".
"Что?"
"Определи "без необходимости". "Сбитый с толку, он не ответил, и Кейт сказала: "Мне необходимо поесть".
"Но не мясо", - быстро сказал он.
"Нет?"
Ее тон был мягким. Энди почувствовал потенциальную новообращенную.
"Вы можете получить все, что вам нужно, каждый необходимый витамин, каждый минерал, все питательные вещества, необходимые вашему организму для здоровья и долгой жизни, из вегетарианской диеты". Кейт жевала бекон. "И без бессмысленного и расточительного убийства других живых существ!" Энди посмотрел на нее с выражением ожидания на лице. Если бы у него был хвост, он бы вилял.
Кейт мгновение смотрела на него без всякого выражения и вернулась к своему бекону. Он вздохнул, порывистый вздох разочарования.
Он хлюпнул еще раз, но его сердце не лежало к этому. Она проигнорировала его, спокойно доедая яичницу с беконом, наблюдая за ним краем глаза, пока делала это.
Чуть более двух лет назад, в другой жизни, когда она работала полный рабочий день вместо неполного у Джека Моргана, горло Кейт было перерезано почти буквально от уха до уха в ссоре с джентльменом, пойманным на месте преступления за надругательством над своей четырехлетней дочерью с применением ножа. Теперь джентльмен был мертв, и голос Кейт был теперь таким же израненным, как и ее горло, - низкий хриплый звук, варьирующийся от грубого до хрипящего, и, когда она выбирала, от резкого до ужасающего. Сегодня утром она сделала выбор. Рот Энди едва успел сомкнуться над полной ложкой гранолы, когда ее крик разорвал мирную сцену завтрака со всей успокаивающей мягкостью когтей гризли, впивающихся в плоть.
У яиц, которые Нед переворачивал, вырвало из-под них сковороду, и они разлетелись по плите, а остатки кофе Гарри расплескались по его рубашке.
"Господи! Что, черт возьми, с тобой не так?" Гарри зарычал на нее. Нед медленно и размеренно ругался над обугливающимся месивом на плите. "Что происходит?" - Крикнул Сет с мостика.
Она проигнорировала их, наблюдая, как Энди дрожащей рукой вытирает молоко и хлопья со своих коленей. Он поднял глаза, и она поймала его взгляд. Она наклонилась вперед и сказала таким нежным голосом: "Вы знали, что ученые записали крики растений, когда их собирают?"
У Энди отвисла челюсть. Он уставился на нее, потеряв дар речи. В наступившей тишине Нед отвернулся, чтобы скрыть усмешку. Глубокий, хриплый смешок вырвался из груди Гарри.
Энди снова склонился над тарелкой с хлопьями, не сказав больше ни слова, и Кейт с наслаждением откусила последний кусочек бекона.
После завтрака заступила на вахту Кейт, и она поднялась на мостик сменить Сета, который бросил на нее вопросительный взгляд, или настолько близкий к нему, насколько это было возможно в его мягких серых глазах.
Она ответила такой же мягкой улыбкой.
Не прошло и пяти минут после того, как ее задница ударилась о сиденье длинноногого кресла, привинченного к палубе рядом со штурвалом, как на мостике появился Гарри Голт. Он остановился рядом с ней и ждал, очевидно, ожидая, что она подвинется, чтобы он мог сесть.
Она не сдвинулась с места. "Гарри, - спокойно сказала она, - это моя вахта, и я ее выдерживаю. Если вы не доверяли мне управлять этим ведром, вам никогда не следовало нанимать меня. "
Его ответ был почти рычанием. "Как будто я имел право голоса".
Это было правдой, но Кейт воздержалась от уточнений. Туман немного рассеялся, достаточно далеко, чтобы увидеть плоское море того же цвета, что и туман, расползающееся во всех направлениях. Автопилот был включен, и все, что Кейт нужно было делать, это следить за компасом и высматривать мертвоголовых.
Гарри стоял там еще минуту, его сердитый взгляд набирал силу и свирепость. Кейт взглянула на радар, нашла чистый экран и начала что-то напевать себе под нос. Через пару секунд и еще одно рычание Гарри протопал обратно вниз по лестнице на камбуз. Звук захлопнувшейся двери его каюты эхом разнесся по всему мостику, и Кейт запела.
"У нас, китобоев, чертовски тяжелая жизнь, полная тяжелого труда и раздоров ". Она наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть точку на бесконечной водной равнине, которая оказалась арктической крачкой, начавшей свое 22 000-мильное путешествие на юг, по ее мнению, немного запоздало. Она откинулась на спинку стула, зацепилась пальцами ног за верхнюю перекладину и подумала о своем шкипере.
"И когда шторм утихнет, нам будет наплевать, насколько сильно дули ветры". А потом их было трое, и третьим был Гарри Голт, шкипер доброго корабля "Авильда", сейчас и шесть месяцев назад, когда исчезли Алкала и Браун. Он был невысоким, громоздким и буйным, одним из тех людей, которые использовали свой недостаток роста при стрельбе по каждой движущейся мишени, оказавшейся в пределах досягаемости. Это и тот факт, что он был на грани совершенства в мореходстве, были единственными вещами, которые она знала о нем. Пока. Узнать больше - вот почему она оказалась на борту.