Вместо этого холодный, липкий туман. Даже не туман; просто холодная дымка, плывущая вверх по устью. Я стою в пятидесяти метрах над заливом Ферт-оф-Стоун, посреди автомобильного моста, на вершине длинной, пологой траектории, которую он описывает над водой. Внизу вдоль залива тянутся исчерченные ветром линии бурунов, рваные складки тонкой пены движутся с востока на запад под постоянным напором бриза; каждая волна формируется, разбивается, расширяется, затем снова обрушивается, прежде чем среди их бледных, испещренных прожилками останков начинают подниматься новые гребни, и вся их обреченная армия исчезает, как призраки, в размытом потоке вверх по реке.
Позади меня на проезжей части, ведущей на север, движется движение; машины рвутся с места, грузовики грохочут и ударяются о компенсаторы дорожного покрытия. Примерно у половины легковых автомобилей и большинства грузовиков включены фары, так как приближается вечер и сгущается туман.
Я смотрю на северную башню подвесного моста, двойную Н-образную фигуру, возвышающуюся еще на сотню метров в темноте, ее серый бок прошит маленькими ровными красными огоньками. Наверху находится единственный авиационный маяк, производящий резкие всплески бело-голубого цвета, как от вспышки фотоаппарата. Туман размазывает каждый импульс по целому серому участку неба.
Мне интересно, насколько хорошо камеры наверху видят сквозь дымку. Я стою здесь уже пару минут и все это время выгляжу как перспективный прыгун. Обычно к этому времени из центра управления на южной оконечности моста по велосипедной дорожке уже высылали крошечный желтый фургончик, чтобы он приехал и убедился, что я не собираюсь совершить какую-нибудь глупость, которую, похоже, до сих пор говорят люди, когда не хотят говорить то, что имеют в виду, то есть Покончить с собой или Покончить с собой.
Возможно, сокращения означают, что они отключили камеры, или просто стало меньше сотрудников, которые проверяют экраны мониторов, или они отправляют парней пешком или на велосипедах, чтобы сэкономить топливо. Что, к тому времени, как они доберутся до нужного места, вероятно, будет означать, что бедный, перепуганный, колеблющийся негодяй уже исчез, превратившись всего лишь в еще одну полоску пены на волнах внизу. Подобных выходов с моста много, но о них редко сообщают, потому что каждый раз, когда о них становится известно, в течение недели происходит несколько самоубийств-подражателей. Что заставляет задуматься, что бы эти жалкие трибьют-исполнители сделали иначе: приняли таблетки, нырнули под поезд или как-то еще продолжали сражаться, слишком погрязнув в своей безнадежной жизни, чтобы придумать подходящий выход для себя?
Среди нас, детей, выросших здесь, ходила легенда — из уст отцов и старших братьев, которые работали либо на мосту, либо в береговой охране, или просто тех, кто утверждал, что разбирается в таких вещах, — что падение не убило тебя; оно просто раздробило все твои основные кости и вырубило тебя. Если вам повезло, вы утонули до того, как пришли в сознание; если нет, вам пришлось барахтаться изо всех сил с двумя сломанными руками и двумя сломанными ногами, прежде чем вы утонули, не в силах держать лицо над водой, даже если вы передумали умирать за это время.
Или, может быть, ты привязал себя к чему-то тяжелому. Это сделало все более определенным, и ты просто исчез под волнами. Мы пугали и возбуждали друг друга подобными вещами, привлекали и отталкивали все ужасное, как и большинство детей. Хотя наблюдение за тем, как кого-то обезглавливают в Интернете, в некотором роде было более непосредственным, вы должны были признать.
Отсюда, вверх по реке, вы должны быть в состоянии разглядеть старый автомобильный переход и железнодорожный мост, расположенные в пяти километрах к западу, где река сужается, а еще ближе вам должен быть хорошо виден сам Тун: старые и новые доки, торговые центры, темное центральное скопление церковных шпилей и башен и рассеянные по периферии бледные высотки жилых комплексов, но вид растворяется в тумане прежде, чем что-либо из этого становится видимым.
Я снова смотрю вниз, на волны, задаваясь вопросом, какими были последние мысли Каллума, когда он падал в воду, и умер ли он, не проснувшись, или у него было время помучиться. Я полагаю, что в каждом классе каждой школы, каждый год в каждой школе есть первый человек, который умирает — самоубийца, в дорожной аварии, что угодно, — точно так же, как есть первый человек, который забеременел или стал отцом ребенка, и первый человек или первая пара, которая поженилась. Каллум был не первой нашей смертью, но он был нашим первым самоубийством.
Нашей первой смертью была Крошка Малки, давным-давно. Ну, не просто наша первая смерть; в некотором смысле, кое-что похуже, но ... ну, это сложно.
Казалось, что с тех пор, как Каллум перепрыгнул через ограждение дорожного моста, до наших школьных дней осталась целая вечность, но мы все еще знали друг друга, все поддерживали какой-то контакт, так что это повлияло на каждого из нас. Даже я, изгнанник; даже я услышал почти сразу и — несмотря ни на что, несмотря на тот факт, что он был одним из тех, кто жестоко отделал бы меня, если бы я попал к ним в руки — я был потрясен.
В то время я думал, что, возможно, меня снова пригласят на те похороны, но этого не произошло. Все еще слишком рано. Эмоции слишком бурные, мои грехи, или, по крайней мере, грех, непрощенный, угрозы все еще витают в воздухе.
Туман все еще сгущается, становясь тем, что местные называют хаар, и грозя превратиться в дождь. Я начинаю жалеть, что не захватила с собой куртку потолще с капюшоном, а не эту тонкую модную вещь. То, что мы называем хаар, я думаю, если быть честным; я все еще местный, я полагаю, даже несмотря на то, что прошло долгих пять лет. И я не подумываю о самоубийстве, хотя просто вернуться сюда может быть глупым и опасным поступком. Я сейчас там, где я есть, поэтому могу точно проверить, насколько глупым и опасным это может быть.
И вот появляется крошечный желтый фургончик с мигалками на оранжевой крыше и мерцающими сквозь туман фарами, когда он въезжает на серо-розовую велосипедную дорожку рядом с серо-зеленой пешеходной дорожкой.
Я здесь, чтобы кое с кем встретиться, я думаю о том, чтобы сказать об этом тому, кто за рулем фургона, когда он подъедет. Возможно, я даже знаю их: старый школьный друг. Дворники щелкают один раз, медленно, смывая влагу, скопившуюся на стекле фургона, когда он подъезжает. В нем двое парней. Обычно только один, подумал я. В моем нынешнем слегка параноидальном состоянии это кажется немного тревожным. Я ощущаю слабый импульс дурного предчувствия внутри. Ближайший мужчина, пассажир, опускает стекло. Квадратное, гладкое, но суровое на вид лицо над толстой шеей и массивными плечами; массивные плечи не одеты в куртку повышенной видимости, в отличие от водителя фургона. Маленькие, глубоко посаженные голубые глаза, брови темнее, чем копна волос львиного цвета, покрывающих его голову.
Это Пауэлл Имри, человек, с которым я здесь, чтобы встретиться. Я все еще не уверен, испытывать облегчение или ужас.
‘Все в порядке, Стью?’
Я киваю. Ненавижу, когда люди называют меня Стью. ‘Пауэлл’.
Он поднимает голову, морщится. ‘Собирается дождь’, - говорит он, затем дергает головой. ‘Прыгай на заднее сиденье’.
Я колеблюсь, затем подхожу к задней части фургона и открываю одну из дверей. Металлический пол, выкрашенный в желтый цвет, имеет рельефные рифления, потертые от ржавчины; я буду делить заднюю часть со светофорными конусами и блоками аварийного освещения. Хаар покрывает одну сторону моего лица холодными каплями, и становится прохладно. До смотровой площадки, где я припарковал машину, десять минут ходьбы, а может, и больше.
‘Запрыгивай", - повторяет Пауэлл изнутри. Достаточно приятно.
‘Да, просто убери вещи с дороги", - говорит водитель фургона. Он старше меня и Пауэлла. Я его не узнаю. Пауэлл учился в моем классе в один год, он был самым большим и крутым мальчиком в классе, отчасти потому, что его на год задержали. Он всегда был хулиганом лишь изредка, как будто даже запугивать других детей было слишком легко, что-то ниже его достоинства. На самом деле он никогда не бил меня, хотя, как и все остальные, я, конечно, был достаточно запуган и всегда относился к нему по крайней мере с таким же уважением, как и к более грозным учителям. Пауэлл по-прежнему вызывает уважение и почтение; на самом деле, даже больше. И он единственный человек, с которым я не хочу оказаться не на той стороне, если этот визит вообще состоится или будет безопасным, принесет хоть какой-то успех.
С другой стороны, пол фургона выглядит немного грязным, а на мне приличная пара сланцево-серых джинсов Paul Smith и куртка Armani, плюс, после того, как я покинул это место — после того, как мне пришлось покинуть это место, после того, как меня практически выгнали из этого места — я поклялся, что больше не позволю манипулировать мной и указывать, что делать.
Вне работы, очевидно. И один или два романа.
Я не сажусь внутрь. Я снова закрываю дверь и смотрю поверх фургона на хмурое лицо Пауэлла. - Я пойду пешком, ’ говорю я ему и направляюсь к южному концу моста, возвращаясь по своим следам. Это может быть действительно глупо. У меня пересохло во рту. Надеюсь, мои шаги выглядят уверенными.
Через мгновение фургон с визгом сдает назад, чтобы не отстать от меня. На лице Пауэлла появляется выражение что-то среднее между насмешкой и ухмылкой, когда он смотрит на меня, разглядывая мою одежду. ‘Для тебя здесь слишком мужественно, да?’ У Пауэлла всегда был один из тех глубоких, влекущих, слегка хрипловатых голосов. Сейчас он скорее хрипловатый, чем сиплый; должно быть, он бросил курить.
‘Мне нужно размяться", - говорю я ему и продолжаю идти. Я не смотрю на него, но слышу что-то похожее на фырканье. Он что-то говорит водителю, и фургон останавливается. Я оставляю это позади, продолжая идти.
Через несколько мгновений я слышу, как хлопают двери. Три раза хлопают. Черт, у меня есть время подумать.
Затем, пока я параноидально фантазирую о том, что меня подобрали и сбросили с моста трое парней, одного из которых я каким-то образом упустил, двигатель фургона ревет, и он проносится мимо меня, коробка передач воет еще громче. Интересно, успею ли я, пока буду падать навстречу волнам, достать iPhone, зайти в Facebook и сменить свой статус на ‘Мертв’? Крошечный желтый фургончик резко останавливается, и пассажирская дверь открывается.
Я заглядываю внутрь. Теперь Пауэлл на водительском сиденье, вцепившись массивными ручищами в руль. Он слабо улыбается мне. Служащий моста, который был за рулем, находится сзади, сидя на полу в окружении дорожных конусов и держась за спинку пустого пассажирского сиденья. Он не выглядит слишком довольным.
‘Теперь доволен?’ Спрашивает Пауэлл.
- Ваше здоровье, ’ говорю я им обоим и сажусь внутрь. Внизу, только что появившись из-под настила моста, маленький коричневый буксир направляется вверх по течению, его тупой нос рассекает серые волны залива.
‘На самом деле не полагается делать трехочковые повороты, мистер Имри", - говорит мостовик на заднем сиденье, пока Пауэлл раскачивает фургон взад-вперед, указывая туда, откуда он приехал. ‘Что-то вроде одностороннего’.
Имри просто игнорирует его, по-видимому, получая некоторое удовольствие от того, что заводит двигатель, крутит руль и подвозит оба конца фургона пугающе близко к ограждениям по обе стороны комбинированной велосипедной и пешеходной дорожки. На самом деле это пятиочковый ход, но это не та вещь, на которую вы бы указали кому-то вроде Пауэлла Имри.
‘ Ты в порядке, Стью? - спрашивает он, когда мы мчимся обратно по тропинке.
‘Да, отлично", - говорю я. ‘Ты?’
‘Гм, есть своего рода ограничение, мистер Имри", - говорит парень сзади, когда мы начинаем обгонять движение на дальней стороне моста.
‘Не волнуйся", - мягко говорит Пауэлл парню сзади, слегка поворачивая голову, продолжая ускоряться. Он улыбается мне. "Денди", - говорит он. ‘Просто щеголь’. Он снова смотрит на мои джинсы и куртку. ‘У нас все в порядке, не так ли?’
‘Не сломался’, я согласен.
Пауэлл также одет в джинсы, хотя на нем более традиционные синие. Дополнен белой футболкой и мягкой клетчатой рубашкой lumber, преимущественно красного цвета, с дорогими на вид наушниками, свисающими на коротких поводках из нагрудного кармана. Он выглядит загорелым, подтянутым и солидным, как всегда, его массивное плечо почти касается моего через кабину фургона. Он, наверное, был самым сильным мальчиком в школе, когда в первый раз учился еще на третьем курсе. Звезда команды по регби.
Мы все еще набираем скорость, прутья ограждения с моей стороны размываются менее чем в полуметре от нас. Прищурившись, я вижу сквозь туман, что пара человек на велосипедах крутят педали, поднимаясь по пологому склону моста прямо к нам, в сотне метров прямо перед собой.
‘Хм, - говорит парень позади нас, ‘ кажется, на велосипедной дорожке есть люди, мистер Имри’.
‘У тебя что, на этой штуке нет сирены?’ Спрашивает его Пауэлл.
‘Нет, мистер Имри’.
‘Позор. Ну что ж.’
Он начинает тормозить, и мы проезжаем мимо велосипедистов на скорости около пятидесяти миль в час, хотя — в основном, настойчиво мигая им фарами — он все равно вынуждает их свернуть на пешеходную сторону трассы. Они останавливаются верхом на своих велосипедах и смотрят на нас, когда мы проезжаем мимо. Имри весело машет рукой.
‘ Как Элли? - спросил я.
‘С ней все в порядке. Считай, что ты знаешь о Каллуме’.
‘Да, конечно. Не совсем оторванный от жизни".
Пауэлл на мгновение принимает подобающий случаю серьезный вид, затем ухмыляется. ‘Твои мама и папа держали тебя в курсе всех местных сплетен, да?’
‘В основном’.
Мы сидим в черном Range Rover Sport Пауэлла на смотровой площадке рядом с центром управления мостиком. Мой более скромный арендованный Ford Ka стоит в паре отсеков отсюда. По какой-то причине, когда мы договорились о нашей, возможно, мелодраматической встрече посреди моста, я думала, что он припаркуется с северной стороны и перейдет дорогу пешком, пока я сделаю то же самое с южной, но он, должно быть, проехал мимо меня и припарковался здесь. Очевидно, он не смотрел те же старые фильмы о холодной войне, что и я. Двигатель Rangie едва слышно урчит, впуская немного теплого воздуха в мягко освещенный салон, отделанный мягкой кожей и твердым деревом. Дворники плавно проносятся каждые несколько секунд, периодически давая нам хороший обзор двух потоков красных и белых огней, пересекающих мост.
‘Итак, Стьюи", - говорит Пауэлл, делая жест, похожий на то, что он открывает книгу своими массивными, но ухоженными руками. ‘Что ты хотел обсудить?’
Я ненавижу имя Стьюи даже больше, чем Стю. Я ненавидел его в детстве, и в наши дни оно заставляет меня думать только о Гриффинах . Мне нравится Гриффины; мне просто не нравится, когда меня ставят в один ряд с тупоголовым, склонным к убийству ребенком из детского лагеря с неподходящей дикцией. И я попросил всего лишь поболтать, просто чтобы убедиться, что все в порядке, а не ‘обсуждать’ что-либо. Но все же. Я смотрю ему в глаза. ‘Я могу вернуться, Пау?’
Пауэлл улыбается. Ему починили зубы. Ослепительно. У Си Ло Грин более тусклые глаза. Я думал, что в этот момент он будет выглядеть невинным и непонимающим, может быть, даже обиженным, притворяясь, что никогда не было никакой проблемы, но это не так. Вместо этого он выглядит задумчивым, кивает.
‘Да’, - говорит он, растягивая слово. ‘Заодно и проверим, я полагаю, а?’ Он снисходительно улыбается. ‘ Ты никогда не был одним из тех, кто сходит с ума, не так ли, Стью?
Я удивленно поднимаю брови. Лучше, чем сказать, Один из придурковатых? Я один из самых, блядь, умных мертвецов, ты раздутый, модернизированный вышибала. Хотя я и не такой умный, но, по общему признанию, не сделал ничего такого, из-за чего пришлось бы бежать из города, так что, возможно, в конце концов, он прав. Кроме того, для человека, который, как мы все с уверенностью предсказывали, достигнет пика своей жизни, стоя возле клуба, отвергая людей, одетых в неподходящие кроссовки, или будучи головорезом номер один в тюремном крыле, Пауэлл неплохо справился с собой. Так кто я такой, чтобы говорить?
Пауэлл мудро кивает. ‘Да, лучше проверить. Чувства были слишком сильны при всем этом, а?’
Я просто поджимаю губы и слегка киваю. Пауэлл собирается сказать что-то еще, когда внезапно раздается звук его телефона с обрывком Тинчи с участием Тини. Это ‘Гангста?’, что, вероятно, олицетворяет высокое остроумие Пауэлла. Экран Rangie с блютузом высвечивает единственное имя, которое я не могу разобрать, прежде чем рука Пауэлла взмахивает и он нажимает кнопку на рулевом колесе, отклоняя вызов.
Он подмигивает мне. ‘Значит, ты боялся возвращаться, не так ли?’
Я выдавливаю из себя натянутую улыбку. ‘Обеспокоен. Не хотел, чтобы кто-нибудь чувствовал себя неловко’.
‘Да, хорошо", - говорит он, демонстрируя более широкую улыбку, чем моя. "Я перекинулся парой слов с мистером М., просто чтобы убедиться, что ты персона грата, понимаешь?’
Пауэлл выглядит очень довольным собой за то, что знает эту фразу. От него легко отмахнуться в интеллектуальном плане, учитывая его внешность и рост, а также то, как он иногда ведет себя и самовыражается, но он всегда мог прикинуться намного глупее, чем есть на самом деле, и даже когда в тот год его не пустили в школу, он дал понять, что сделал это намеренно, по своим собственным веским причинам, чтобы лучше доминировать над всеми вокруг.
Несколько человек слишком публично посмеялись над этим и поплатились за это. Только первому пришлось откашляться от крови и выбитого зуба; остальные внезапно сочли необходимым внести десятку или около того в фонд колледжа Пауэлла, который никогда не будет использован по назначению. В этом была особенность Пауэлла даже тогда: он не путал страх с уважением, каким бы неохотным оно ни было; он знал, где провести черту, и уж точно никогда не наслаждался насилием настолько сильно, чтобы ставить его выше достойной зарплаты. Возможно, у него были проблемы с образованием, но ему всегда было суждено преуспевать в определенной организационной иерархии вокруг него.
За его окном какое-то движение. Черно-белая клетка. Боже, это копы.
Пауэлл поворачивается, ухмыляется, большим пальцем опускает стекло. ‘Дуглас, это ты?" - спрашивает он полицейского, стоящего под легким дождем снаружи.
‘Добрый вечер, мистер Имри", - говорит полицейский. Мне кажется, я узнаю это лицо, но я не уверен.
Пауэлл смеется. ‘Что ты делаешь по эту сторону залива, Дуги? Для вас, ребята, это гребаная страна бандитов, не так ли?’
‘Да’, - говорит офицер с застенчивой улыбкой. Он кивает в сторону зданий управления мостиком. ‘Посмотри на зятя, он такелажник’.
Пауэлл смотрит на него сверху вниз. ‘Я бы пригласил тебя войти’, - говорит он. ‘Но с тебя течет’.
‘Нет, все в порядке’. Он пристально смотрит на меня. Его лицо немного морщится. ‘Стюарт?’ - спрашивает он.
Уэррок. Дуги Уэррок. Так его зовут. На год или два младше нас. Я киваю. ‘Привет, Дуги. Офицер Уэррок’. Я смотрю на Пауэлла.
‘Это твой Ка вон там, Стюарт?’ Спрашивает Дуги.
‘Да. Нанят’.
‘Видел это. Вы оставили боковые огни включенными, сэр", - говорит он с профессиональным выражением лица.
‘Неужели я? Спасибо. Мне показалось, я услышал пару дополнительных звуковых сигналов. Проблем быть не должно. Я все равно скоро буду в пути, должен подумать, ’ говорю я ему, снова бросая взгляд на Пауэлла.
‘Вы правы’. Офицер Уэррок слегка кивает мне. Пауэлл заслуживает полного кивка и даже прикосновения руки к фуражке. ‘ Рад вас видеть, мистер Имри, ’ говорит Дуги и поворачивается.
Он уже в паре шагов от меня, когда Пауэлл высовывается и говорит чуть тише: ‘О, Дуги. Мы получили эту крошку? ..’
Я могу сделать вид, что Даги говорит. ‘А? Ой. Да. Да, вот и все … Что это было … Нет, все в порядке там.
‘Великолепно. Красавчик Макдори. Верно, Дуги. Смотри, куда идешь’. Дуги уходит под моросящим дождем. Пауэлл снова поднимает окно и вздыхает. ‘ Пизда, ’ выдыхает он, хотя его голос звучит почти ласково.
Я смотрю на него.
‘На чем мы остановились?’ Он вздыхает, зажимает нос. ‘О да. Да, ты свободен для приземления, Стьюи-бой. Никакого вреда не запланировано. Во всяком случае, не от наших рук. Тебя все еще нет в рождественском списке мистера М., и он был бы признателен за небольшой визит, может быть, сегодня вечером, просто чтобы ты мог засвидетельствовать свое почтение, но нет; ты в порядке. ’ Он наклоняется и очень мягко бьет меня огромным кулаком по бедру. Это действительно мягко, скорее толчок, чем удар, но я все еще чувствую силу, стоящую за этим. ‘Хотя ценю, что ты спросил первым", - говорит он мне, подмигивая. ‘Разумный поступок. Он откидывается на спинку стула, слегка потягивается, глядя в только что очищенный экран, как будто была улажена какая-то формальность, прежде чем снова посмотреть на меня. ‘Ты здесь надолго?’
‘Всего лишь на выходные’.
‘На похороны Джо, да?’
‘Да, на похороны", - отвечаю я ему. ‘Джо сам попросил меня быть там, быть здесь", - добавляю я, все еще чувствуя, что мне нужно оправдать себя или, по крайней мере, свое присутствие. Как только я говорю это, я жалею, что сделала это; это звучит так, будто я умоляю. Я прикусываю губу, прекращаю это делать, затем чувствую, что начинаю краснеть. Боже, говорю я себе. Почему бы тебе не сделать это очевидным?
Пауэлл, похоже, ничего не замечает. ‘Ага. Ты знаешь, что время изменилось?’
‘Нет’.
‘Все еще понедельник, но его перенесли на одиннадцать’.
‘А. Точно.’
‘Да. Миссис М. не хотела менять время занятий по поддержанию формы’.
Я смотрю на него. Он сохраняет нейтральное выражение лица, затем просто пожимает плечами. Он прочищает горло и говорит: ‘Остаешься у своих родителей’, да?’
‘Да, это я’. Я кладу руку на дверную ручку, затем колеблюсь. ‘В какое-нибудь особое время Донни хочет, чтобы я был дома?’
"Не-а". Пауэлл смотрит на свои часы, которые представляют собой нечто широкое и роскошное и, возможно, стоят дороже, чем Range Rover. ‘Просто поднимайся сейчас, если хочешь. Меня там не будет, у меня много дел, но я позвоню заранее. Увидимся, ладно? ’
Да, еще увидимся.’ Я открываю дверь. Внутрь влетает несколько капель дождя. Кажется, что небо светлеет, хотя, возможно, это просто контраст с тонированными стеклами "Рейнджи". Я выхожу и стою, глядя на Пауэлла. ‘ Спасибо, Пау, ’ говорю я ему.
Он выглядит довольным этим, так что, вероятно, это стоило того небольшого падения самооценки, которого мне это стоило. Он снова подмигивает. ‘Передай привет своим маме и папе, а?’ - говорит он.
‘Сойдет’.
Дверь закрывается с таким глухим стуком, что я могу поверить, что там есть какая-то броня. Насколько я знаю, так оно и есть. "Рейндж ровер" Пауэлла умчался в вечер, пока я шел к своей арендованной машине.
Все еще включенные боковые огни приветствуют меня с упреком.
Пять минут спустя я въезжаю в Стоунмут.
2
Самая быстрая дорога от моста к дому Мерстонов проходит не через центр города. Я все равно чуть не выбрал более медленный маршрут, просто чтобы посмотреть, что изменилось за последние пять лет, но движение достаточно интенсивное с моста и со всех сторон большой кольцевой развязки за ним, поэтому я выезжаю на Эрсклифф-роуд и в итоге проезжаю мимо старой средней школы. Он все еще там: три высоких каменных этажа и Общественный колледж; меньше хозяйственных построек и хижин, чем в наше время, плюс немного больше ели и травы там, где раньше была асфальтированная игровая площадка. Мы пробыли там всего год, прежде чем нас перевели в потрясающе современную новую школу в Куалкульте, на другом конце города.
Впервые я увидел дом Мерстонов из пары старших классов старой школы. Он приютился в небольшой ложбине между двумя изогнутыми вершинами небольшого холма в паре километров отсюда, прямо на окраине города, у моря. Что меня тогда поразило в нем, так это то, что только из этих двух или трех классных комнат на верхнем этаже школы можно было увидеть это место; из других классных комнат, игровой площадки и всех различных маршрутов к школе оно было практически невидимо. Дом как бы выглядывал из-за окружавшей его зелени, наполовину скрытый высокими круглыми деревьями, сгрудившимися по обе стороны, как зеленые извержения воды. Деревья стояли так густо, что даже когда они осенью не распускались, вы почти не видели прячущегося среди них дома.
Иногда зимой там, наверху, за несколько дней до того, как что-либо появилось на земле в городе, лежал снег, и дом казался каким-то полумифическим горным дворцом. Я подумал, что это выглядело очень величественно, отстраненно и таинственно; даже романтично. Вид, который вызвал некоторое непонимание и даже насмешки среди моих школьных приятелей.
"Ты уверен, что ты не гей, Стю?’ и ‘Это домишко старика Мерстона, придурок’ - вот два наиболее информативных и полезных комментария. И, конечно, вы могли видеть дом и из разных других мест: для начала, с верхней площадки автобуса номер 42, когда он проезжал по Стейндрум драйв, как мне указали несколько человек, и из чердачного окна мамы Джастина Катчена, если встать на ящик.
То, что Каллум Мерстон отрицал, что это был дом его родителей, когда я указал ему на него во Втором кабинете рисования, также не помогло развенчать эту тайну.
‘Эй, Каллум, ’ сказал я, ‘ это не твой дом там, на холме?’
Каллум прищурился, уже агрессивно хмурясь, и, наконец, увидел, куда я показываю. ‘Не-а, это не-а", - сказал он сердито и выглядел так, словно собирался меня ударить.
Каллум всегда был готов ударить, когда думал, что люди издеваются. Что, честно говоря, мы все были склонны делать, хотя и не так часто, как предполагал Каллум. Почти любого другого ребенка в школе уже давно бы пинали не так вызывающе, но Каллум был Мерстоном (факт, который, как мы знали еще с начальной школы, означал в Стоунмауте что-то серьезное), его старший брат Мердо был самым крупным ребенком в шестом классе — даже если он редко прибегал к ударам, — а Пауэлл Имри — собственное Оружие массового поражения Стоунмаутской средней школы — имел уже вроде как примкнул к клану Мерстонов. Это делало Каллума практически неприкасаемым, даже когда он был неправ. Если, конечно, не вмешался учитель; Каллум уже был однажды отстранен от занятий за агрессивное поведение и почти постоянно получал устные предупреждения. И он действительно выглядел так, словно собирался врезать мне.
Поэтому я немедленно отступил, улыбаясь и поднимая обе руки. ‘Извини, Кэл. Остынь’.
Он все еще выглядел сердитым, но позволил мне уйти.
Просто еще один WTF Каллума Мерстона? момент.
К тому времени я смирился с тем, что это место принадлежало семье Мерстонов, и я просто предположил, что он отрицал это, чтобы подразнить меня или потому, что был странно смущен тем, что приехал из явно очень большого дома, но позже выяснилось, что он, честно говоря, не узнал это место под таким углом, а его встроенная спутниковая навигация не могла выполнить математические расчеты, необходимые для его определения. Каллум никогда не был самым острым игроком в боксе амнистии.
Тем не менее, во многом благодаря дому, видневшемуся сквозь деревья, я продолжал узнавать Каллума и стал одним из его друзей, и во многом благодаря Каллуму - и только что умершему Джо — я познакомился с остальными членами семьи: самим мистером М. (немного), миссис М. (чуть меньше), Мердо (чуть больше), Фрейзером и Норри, близнецами младше годом (довольно хорошо) и, конечно, Элли. И Гри, ее младшая сестра; я тоже с ней познакомился, и мы даже вроде как подружились. Но в основном Элли. Элли больше, чем все остальные, Элли больше, чем кто-либо когда-либо, пока я не облажался со всем этим.
Облака немного рассеиваются, когда я провожу Ка между высокими, богато украшенными столбами ворот Мерстон-хауса, высоко на холме. Он называется Хилл-Хаус, так что здесь нет простора для воображения. Все еще держащаяся дымка на востоке скрывает Северное море, а на западе облака светятся желто-оранжевым и скрывают северо-восточную оконечность Кернгормса. Кованые ворота в наши дни остаются открытыми, хотя в них есть электричество и домофон. Подъездная дорожка змеится вниз по широкому склону полосатой лужайки, усеянной декоративными кустарниками и статуями оленей в натуральную величину . Я паркуюсь между элегантным серебристым четырехдверным AMG Merc и новеньким зеленым Range Rover.
К гаражу на три машины, который я помню, присоединился пристроенный четвертый. Рядом с ним припаркован маленький японский фургончик. Фургон набит оборудованием и каким-то компрессором, шланги змеятся в открытый дверной проем гаража. На переднем дворе большое пенистое мокрое пятно, а внутри стоит чудовищный пикап. Его капот высотой мне по плечи. На значке написано, что это "Додж". Машина действительно огромная; новый гараж шире и выше трех других, как будто построен для того, чтобы вместить эту штуку. Грузовик сверкает: массивные хромированные решетки bull и темно-красная краска, покрытая чешуйками, с дополнительной подсветкой на перекладине поперек крыши. Внутри четырехдверной кабины я вижу только флаг Конфедерации, натянутый сзади. Парень в синем комбинезоне появляется из-за грузовика и выходит, держа тряпку. Он хмурится, затем улыбается, когда видит меня. Это Стиви Росс, который учится на год старше меня в школе.