Если бы пан директор не лежал уже третий год на кладбище, он непременно сидел бы сейчас у вокзала, на ступеньках, и просил бы милостыню. Он сбрил бы свои пышные усы, его щёки стали бы менее красными, и не раздувались бы так, как прежде. В его бывшем офисе сейчас склад. Вся комната заставлена ящиками. А тогда здесь стоял стол его секретарши, звенел телефон, бегали сотрудники с бумагами, толпою ходили посетители, она едва успевала оповещать его. В его кабинете сейчас пусто, никак не сыщутся арендаторы. А тогда он работал здесь. Принимал ответственные решения, проводил совещания, отдавал распоряжения, говорил по телефону. Орды просителей осаждали его по средам и пятницам, в приёмные дни. Они несли подарки, плакали, старые мужчины надевали медали на свои потрёпанные пиджаки, а дамы помоложе всё пытались раздеться, некоторым это удавалось... Пан директор ходил важный, по многолюдному коридору, и все расшаркивались, раскланивались перед ним. Кажется, в том коридоре сейчас хранятся мешки с картошкой... Когда бы пан директор просил милостыню у вокзала, я бы подал ему, возможно даже крупную сумму. Но всё это произошло уже без него, ведь третий год он лежит на кладбище.