Жанр: историческое фэнтези, психологический роман, любовный роман.
Объем: 14.6 авторских листов
Данный текст является первой частью дилогии, вторая часть дилогии написана полностью и находится в разделе автора. В планах продолжение сериала в нескольких томах. В рамках сериала также написано несколько рассказов.
Действие романа происходит в созданном автором мире.
"Выбор наместницы"
Империя Анра - обширное государство, занимающее большую часть единственного известного людям материка. Империя была основана королем Элианом более тысячи лет назад. Король-эльф покинул людей, не оставив наследника, но наложил заклятье, согласно которому следующим королем может стать только его сын, иначе империя рухнет. Чтобы обойти заклятье, решили, что править будет наместница, которую избирает Высокий Совет и обручает с королем ритуальным браком. Когда Элиан вернется, наместница станет королевой. Нынешняя наместница - Энрисса Золотоволосая - славится не по-женски острым умом и твердым характером.
В империи чтят семерых богов, у каждого из которых две ипостаси, мужская и женская. Восьмой - проклятый Аред, бог познания. Много веков назад он попытался переделать мир по собственному разумению, следуя путем научного прогресса. Семеро победили Ареда и заключили его в огненную клетку на Солнце. В войне богам помогли люди, с которыми боги поделились магической силой. Так появились маги. Магов огня объединяет орден Дейкар; Белые Ведьмы - целительницы, принадлежат к ордену Алеон.
Действие романа охватывает три года. В начале событий наместница Энрисса, пришедшая к власти три года назад, только что победила в длительной войне с Островами и присоединила их к Империи. Поворотным моментом в войне послужило назначение нового военачальника, Ланлосса Айрэ. Ланлосс необычайно удачлив, под его началом армия не знала поражений. Его любят - говорят, он знает каждого солдата по имени. Наконец, он безоговорочно предан империи, а значит, наместнице. Тем не менее Энрисса опасается популярности Ланлосса в армии и отправляет его в отставку, отдав в награду графство Инхор - горную провинцию, в которой процветает торговля дурманом. Наместница просит Ланлосса навести в Инхоре порядок, поскольку больше это поручить некому. Чтобы не позволить отставному военачальнику войти во влиятельную семью посредством брака, Энрисса с помощью своего нового секретаря - Ванра Пасуаша - находит Ланлоссу невесту. Женившись по воле наместницы, Ланлосс так и не смог найти общий язык с глупой и вздорной женой.
Иннуон, герцог Суэрсен, возвращается с войны в свой замок Аэллин. Земли рода Аэллин последними присоединились к Империи, это самая богатая и самая гордая провинция. Из-за древнего колдовства, в правящей ветви рода первенцами всегда рождаются близнецы, связанные магическими узами теснейшей привязанности. Братья-близнецы Аэллин не знают вражды, но если рождаются мальчик и девочка, то их стараются воспитывать порознь, иначе не избежать инцеста. Сестра Иннуона, Ивенна, росла вместе с ним, и так и не вышла замуж. Иннуон помолвлен с Соэнной из Айна, и по его возвращении должна состояться свадьба.
Квейг Эльотоно, наследник герцога Квэ-Эро и лучший друг Иннуона - они вместе воевали, прибывает в Суэрсен на свадьбу и знакомится с его сестрой. Упрямый и себялюбивый Иннуон, связанный узами с сестрой, крайне недоволен предстоящей женитьбой. Наутро после брачной ночи Иннуон объявляет, что его супруга слишком молода, и поэтому супружеские отношения между ними пока что невозможны. Брачную ночь он тайно проводит с сестрой. Когда Квейг возвращается домой, оказывается, что его отец скончался, и новый герцог Квэ-Эро погружается в семейные дела.
На землях империи издавна живут две расы - люди и эльфы. Бессмертные эльфы селятся среди людей, но у них есть и свой город - Филест, куда не пускают смертных. Наместницу Энриссу посещает эльфийский посол и предупреждает ее об опасности, нависшей над миром. Двести лет назад из столичной библиотеки пропала волшебная книга. Если ее прочтет восемь человек, то в мир вернется Аред - проклятый восьмой бог, которого много веков назад Семеро заключили в огненную клетку на Солнце. Посол просит Энриссу помочь в поисках. Наместница ему не верит, но понимает, что книга нужна эльфам по другим причинам, и решает, что ее нужно найти.
Тем временем Ванр, новый секретарь наместницы, становится незаменимым - он умен, выполняет все ее поручения, а в довершение всего неожиданно признается ей в любви. Наместницы, обрученные со статуей короля, должны хранить верность супругу, но Энрисса быстро сдается. Она по-настоящему влюблена, но за пределами спальни не позволяет любовнику вмешиваться в свои решения.
Ланлосс, прибыв в Инхор, понимает, что единственный его выход - перекрыть все пути вывоза дурмана из графства, чтобы мелкие дворяне позволили крестьянам выращивать хлеб, а не травку. Одолжившись у всех друзей, он закупает в окрестных провинциях большой запас зерна, а затем убеждает местную белую ведьму, Эрну, вызвать неурожай. Та соглашается, хоть и не сразу - ведьмы служат жизни, а не смерти. Урожай гибнет, и Ланлосс раздает голодающим крестьянам зерно, связав их лордов долговыми обязательствами. Одновременно он перекрывает все границы, и дворяне не могут продать остатки дурмана в другие графства. Ланлосс получает власть над Инхором, но тут Эрна пропадает. После двух месяцев поисков ее находят в плену у одного из местных дворян - тот хотел, чтобы она спасла его земли от неурожая. Эрна жива, хотя лицо ее изуродовано, а волшебная сила иссякла - но для влюбленного в нее Ланлосса это не имеет значения. Он строит для бывшей ведьмы дом в горах рядом со своим замком и тайно навещает ее. У них рождается дочь - Саломэ.
Маги Дейкар тем временем ищут ключ к древнему предсказанию. Известно, что Аред должен вернуться, а его приходу будет предшествовать явление Твари, которая подготовит мир к появлению Восьмого, и Звездного Провидца, который должен бороться с Тварью. Известно также, что Аред воплотится в ребенке, которого родит последняя наместница и вторая королева - дочь мага войны. Магистры Дейкар знают, что это дочь Ланлосса, Саломэ. Сам того не подозревая, Ланлосс - первый маг войны, родившийся за несколько веков. Именно поэтому он не может потерпеть поражение. Изначальная цель ордена Дейкар - избавить мир от Ареда. Когда тот вернется, маги хотят уничтожить его в младенчестве, а для этого Саломэ должна стать наместницей - иначе предсказание не сбудется, Аред явится в каком-то другом облике, и маги не успеют найти его вовремя. Пока что Саломэ - незаконнорожденная, а значит, наместницей она стать не сможет.
Так проходит несколько лет. Иннуон под давлением матери все-таки признает свою жену, а узы, связывающие его с сестрой, становятся ему в тягость. Он выдает Ивенну замуж за своего друга Квейга. Квейг увозит её к себе в Квэ-Эро, крупнейшую приморскую провинцию. У них, как и у Иннуона с Соэнной, рождаются близнецы-мальчики.
После отставки Ланлосса Айрэ военачальником стал подающий большие надежды юноша, племянник наместницы, граф Тейвор. Он начинает армейскую реформу - унификация армии, новые виды вооружения, полная реорганизация флота. На верфях Квэ-Эро он строит несколько кораблей. Квейг втайне сговаривается с капитанами трех парусников и отправляет их в плаванье на поиски новых земель, что приводит в ярость Тейвора, но сходит Квейгу с рук с попущения наместницы. Когда Квейг появился при дворе после смерти отца, он был очень увлечен ею, но так и не решился признаться в своем чувстве. Потом из-за несчастья дома ему пришлось спешно покинуть двор, возвращаться он не стал, но его любимый корабль носит имя "Злата" - в честь златовласой Энриссы.
История с пропавшей книгой не дает наместнице покоя, и она решает поручить поиски Ванру. Поиски приводят секретаря в провинцию Ойстахэ, где местный герцог под угрозой уморить Ванра голодом выбивает из него и историю книги, и тот факт, что Ванр близок с Энриссой.
Тем временем, эльфы с помощью магистра ордена Дейкар, Ира, узнают, что Тварь и Звездный Провидец - это дети Иннуона, Леар и Элло. Из-за уз близнецов (выясняется, что узы - тоже результат эльфийской магии) они не могут понять, кто есть кто, но решают, что должны любой ценой уничтожить Тварь.
посвящается Аннабель, половинке, без которой не было бы целого.
Выбор наместницы.
I
Вдовствующая герцогиня Суэрсен, леди Сибилла, откинулась на высокую спинку стула. Подобную вольность леди позволяла себе крайне редко, в тяжелые минуты, требующие напряжения всех сил. Собирая воедино мысли, она расслабляла тело, хотя обычно напоминала натянутую струну: во времена ее молодости девушек не сковывали корсетами и величественной осанки добивались старыми, бабушкиными методами - прутиком по лопаткам. Заходящее солнце дробилось в пластинах горного хрусталя - в своей комнате леди не допускала модных новинок, вроде больших прозрачных стекол, несколько лет назад появившегося в Суреме, а теперь и в провинции. Иннуон же, напротив, жадно относился ко всему новому и необычному. В результате большинство окон лишилось свинцовых переплетов, и свет беспощадно заливал когда-то сумеречные галереи. Впрочем, даже у молодого герцога не поднялась рука на древние витражи в башнях, помнившие еще князей Аэллин. Только одна семья мастеров витражей во всем герцогстве хранила старые секреты. Они заменяли разбившиеся стекла, если возникала нужда, но случалось это на памяти замковой летописи всего лишь трижды. Лорды Аэллин щедро платили мастерам, с условием, что ни один их витраж не покинет пределов Суэрсена. Северные витражи давно уже стали легендой и ценились выше золота. На вступление во власть новой наместницы Иннуон распорядился отправить всего один подарок - небольшой витраж в серебряной рамке, и никто не упрекнул герцога Суэрсен в скупости. Леди раздраженно тряхнула головой: нашла, о чем думать - о витражах! Она снова перечитала пергамент. Граф Айн тоже не любил новшества: предпочитал пергамент бумаге и выбирал обороты, устаревшие еще во времена его детства:
"Сим спешу уведомить Вас, леди Сибилла, что дочь моя Соэнна шесть лун назад достигла женского возраста, что засвидетельствовали семейный лекарь и жрица Храма Эарнира. Это столь долгожданное событие позволяет нашим семьям исполнить данные четырнадцать лет назад обеты и заключить священные узы брака между дочерью моей Соэнной и сыном Вашим Иннуоном, согласно воле моей и пожеланию его покойного ныне, к нашей неизгладимой скорби, отца, герцога Альдина. Дочь моя Соэнна будет готова ко вступлению в брак, как только молодой герцог возвратится с победоносной военной кампании на Островах. Надеюсь, леди, Вы понимаете, что дальнейшее откладывание заключения брачного союза между нашими семьями недопустимо. Остаюсь с неизменным уважением и преданностью Ваш, Кэвин Эльстон, граф Айн."
Леди Сибилла и сама понимала, что Иннуон должен жениться на девушке. Он должен был жениться еще десять лет назад, на старшей сестре Соэнны, но избежал брака самым постыдным образом. Щеки герцогини пошли алыми пятнами: негодный мальчишка ночью пробрался в спальню невесты и рассказал бедной девушке, что болен дурной болезнью, а белые ведьмы отказываются его лечить, так как он соблазнил одну из них. Чем еще Иннуон поделился с несчастной невестой - неизвестно, но утром она предпочла обитель бога жизни замужеству, и лишь старая дружба между отцами благородных семейств позволила избежать полного разрыва и восстановить помолвку, теперь уже с младшей дочерью графа - четырехлетней Соэнной. А сколько стоило откупиться от белых ведьм!.. Иннуон едва не захворал той самой дурной болезнью за клевету на Орден. Повторного позора герцогиня не допустит, хочет сын или нет - а она не сомневалась, что не хочет - он женится на Соэнне.
Если бы двадцать шесть лет назад она знала, что в самом деле означает связь близнецов Аэллин, если бы она только знала... Древняя легенда гласила: "И не найти ни между живущими, ни между мертвыми связи крепче, а любви сильнее, чем между близнецами Аэллин". Древняя легенда не лгала. Но что было благом, когда рождались сыновья, становилось проклятием, когда рождались мальчик и девочка. Род Аэллин не знал междоусобной вражды, войны между братьями за наследство, предательств и братоубийств. Род Аэллин скрывал изломанные судьбы и ужасные преступления: никогда сестры Аэллин не выходили замуж, никогда их братья не были счастливы в браке. Род дорого платил за единство. Сто лет назад герцог Маэркон Темный убил жену и новорожденного сына, чтобы выдать за наследника бастарда от своей сестры. По приказу наместницы убийцу удавили в камере, ребенок и мать вскоре умерли в заключении, а герцогство унаследовал дядя Маэркона. Муж предлагал Сибилле отослать новорожденную дочь на воспитание в другую семью - мать отказалась, а потом уже было слишком поздно. В двадцать шесть лет красавица Ивенна - старая дева, Иннуон все еще не женат. Но Сибилла не позволит угаснуть и этой ветви рода! Герцог не посмеет отказать матери, не теперь, когда так часто немеют ноги, и сердце замирает в ожидании боли. Главное - не тянуть со свадьбой, она хочет увидеть внуков, чтобы умереть со спокойным сердцем. На свое несчастье, сын любил мать. Любовь заставит его подчиниться. Как вовремя закончилась эта война!
***
Леди Ивенна, младшая герцогиня Суэрсен, с самого утра пряталась от слуг в укромном уголке зимнего сада. Ветви южных растений, переплетаясь, образовывали нечто вроде глубокой ниши, скрытой зеленой завесой. За завтраком она опять поссорилась с матерью и теперь ругала себя за вспыльчивость. За столько лет можно было бы уже убедиться, что спорить с леди Сибиллой бесполезно. Особую горечь поражению придавало осознание, что мать слишком часто оказывалась права. Иннуон должен жениться, и Соэнна из Айна ничуть не хуже любой другой благородной пустышки. Но если этого брака не избежать, никто, даже родная мать, не заставит Ивенну покинуть дом! Она будет на свадьбе... нельзя же казнить без приговоренного. О да, она будет стоять в храме вместе с младшими сестрами невесты, первой подымет бокал за здоровье молодых и усыплет пол спальни зерном и горохом, а утром придет с прочими женщинами удостоверить девственность невесты: "...славься, дева, на брачное ложе восходящая..."
Слезы текли по щекам, Ивенна слизывала их кончиком языка. Три года, три года заклятого ожидания, три года треклятого одиночества. Письма не спасали, расстояние казалось ощутимым - каждая верста добавочной мерой веса в невидимом камне, придавившем грудь. Иннуон ежедневно писал сестре подробный дневник: четкие картинки-зарисовки, дословные диалоги, меткие остроты, ядовитые суждения, затаенная нежность. Но из-за войны письма приходили редко, раз в несколько месяцев. Тогда Ивенна забирала драгоценные листы в спальню и читала по письму в день, живя жизнью брата, пусть и с опозданием. Их время впервые разошлось, и Ивенна осталась позади. Даже себе она не смогла признаться в главном страхе: что это навсегда, нить разорвана, они перестали быть единым целым, она - одна, навечно. И последнее радостное письмо брата не успокоило тайный ужас:
"Я еду, Ивушка, скоро буду дома, и все вернется на свои места. Первая ночь только твоя. Мы поедем на водопад слушать ветер, закутаемся в мех и будем жадно вдыхать колючий серебряный воздух. Как же я рад, что возвращаюсь зимой... Словно и не было этих трех лет: тот же лед на озере, тот же снег, тот же поющий ветер. Холод у нас в крови, как льдинки в глазах. Но они не мешают нам, никто не видит красоту лучше нас. А потом, утром, я вернусь для всех остальных. И устрою ослепительный бал белого цвета, а ты будешь прекрасной снежной королевой. Уже скоро, Ива, совсем скоро".
Девушка спрятала письмо обратно в корсаж: если ничего нельзя изменить - нужно смириться. Если бы было можно бросить все и уехать на край света, если бы брат не был герцогом Суэрсэн, если бы брат не был... братом! Она прикусила губу, нет, такого и в мыслях нельзя пожелать. Даже свобода быть рядом не стоит их единства. "Творец Всемогущий, пусть у него родятся мальчики! Хватит меня одной, это слишком жестоко!"
Чья-то рука бесцеремонно раздвинула зеленые плети и перед молодой герцогиней предстала весьма решительная особа лет пятидесяти в ярко-красном платье:
- Ах, вот ты где! Опять прячешься, на обед не пришла, и ужин пропустить хочешь?
- Я не голодна.
- И что? Семья за столом не для еды собирается, а для приличия.
Ивенна вздохнула - да уж, за завтраком они с матерью разругались, соблюдая все приличия.
- Ты уверена, что матушка обрадуется, увидев меня за столом?
- Да она уже не сердится, два письма отправила, одно молодому герцогу, второе в Айн, и повеселела. Ты только помолчи за ужином, хватит на сегодня. Вот выйдешь замуж, будешь сама себе хозяйка, а пока что мать решает, что и как.
Ивенна грустно усмехнулась: няня Марион - единственная во всем замке, да, пожалуй, и во всем герцогстве - не сомневалась, что ее любимица выйдет замуж, дайте срок. Достойного жениха пока что не попадалось, а вот как найдется - так и сразу. Подумаешь, двадцать шесть лет! Да разве это возраст для знатной дамы? Вон, и кожа у нее, как у девочки: ни морщинки, ни пятнышка, пятнадцатилетняя позавидует, и руки белые, и шея без складочки! Ничего эти сплетники не понимают! Все это она с жаром выкладывала воспитаннице по пять раз за день, сильно испытывая терпение своей леди. Не желая обижать преданную ей женщину, Ивенна старалась избегать общества няни. Герцогиня послушно поднялась и отправилась в свои покои переодеваться.
II
Энрисса Вторая Златовласая, Ее Светлейшее Королевское Величество, Тридцать Вторая Наместница короля Элиана, правителя Империи Анра, правительница провинции Аллаор (ныне сохранившейся только в полном титуловании наместниц), герцогиня Нэй и прочая, прочая, прочая третью ночь подряд мучалась от бессонницы. Серпик молодой луны нахально завис над шпилем арсенала, словно сбившийся набекрень головной убор знатной дамы прабабкиных времен - и сна как не бывало. Она с детства не могла уснуть в новолунье. Наместница облокотилась о широкий подоконник: в окно можно было не смотреть - дворцовый сад она за три года успела изучить во всех подробностях так, что и солнечным днем не увидала бы ничего нового. Нужно было лечь в постель и закрыть глаза, но Энрисса знала - стоит подойти к кровати, где горит ночник - и она опять уткнется в книгу, уже до утра. Внезапно ей стало душно, привычные до незаметности благовония сдавили горло. Нервы, опять нервы... придворный целитель печально качал головой, осматривая наместницу: "Что вы хотите, госпожа моя, нервы, вам ведь так многим пришлось пожертвовать, а в природе все очень мудро устроено", - и заваривал успокоительный настой на меду. Настои не помогали.
Энрисса яростно рванула оконную задвижку, распахивая тяжелые рамы. Через узорную решетку ворвался ледяной зимний ветер, молодая женщина глотала его залпом, с отчаянной решимостью, не сомневаясь, что завтра расплатится потерянным голосом и колючей болью в горле. Наконец она почувствовала холод и захлопнула окно. Наместница не может позволить себе серьезно заболеть, особенно сейчас, когда закончилась война. За три года Энрисса сделала то, что дура Амальдия не смогла за тринадцать - острова принадлежат империи. На удивление бесполезное приобретение! А нужно наградить отличившихся воинов, предоставить островам налоговые льготы, иначе жди восстания в ближайшее время, а предоставишь - будут недовольны свои, исконные земли: чужакам дали, а им нет. И нужно что-то делать с дворянами: победа окончательно вскружила им головы, а толку от дворянских ополчений на настоящей войне - никакого, только на провинциальные парады и годятся. Ланлоссу придется отдать Инхор - земли всё равно остались беспризорными. Старый граф умер, а наследничку нельзя доверить и скотный двор, не то, что графство. Впрочем, он все равно скоро умрет, желтая травка сводит в могилу за пару лет. Проклятое зелье выращивали в Инхоре испокон веку, целебное оно, мол. Целебное, когда в настоях да мазях, а если курить... Вот пусть новоиспеченный граф и поборется с дурманом, а не сумеет (а что не сумеет, так никакого сомнения), с него и спросим. А судьба молодого графа послужит уроком остальным. Уже несколько столетий, как наместницы подтверждали право наследования дворянских семей: привилегия стала правом. В мирное время Ланлосса Айрэ лучше держать от армии подальше. В Высоком Совете должны быть вернейшие из верных, хватит с нее и магов. Наградить его Кинжалом Чести и отправить подальше, ах да, он еще и хромает после ранения... Боги всемогущие, ну почему именно она должна думать обо всем этом! Энрисса знала ответ: видит Творец, она не стремилась к власти, но, получив ее - не станет игрушкой в чужих руках! Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!
Первые двадцать три года её жизнью управлял отец. Каждый день герцог Нэй напоминал дочери, что раз уж ей не посчастливилось родиться мальчиком и достойным наследником славного рода, единственное, чем она может искупить свою вину - стать наместницей. То, что двадцать лет назад Амальдия чувствовала себя неплохо и умирать не собиралась, никоим образом не смущало предприимчивого герцога. Он не жалел денег на образование дочери: история, право, языки, религия, математика и алхимия, и даже зачатки странной науки о свойствах материальных тел... все, что угодно, кроме рукоделия, целительства, ведения домашнего хозяйства - того, что должна знать знатная леди. Энрисса была готова править государством, но не имела ни малейшего представления, как вести дом и ткать гобелены. Несмотря на странности невесты, сватались к ней постоянно, красота девушки с лихвой искупала все недостатки. Но герцог отказывал всем, без разбора. Он ждал смерти наместницы, свой единственный шанс. С каждым годом женихов становилось все меньше, в двадцать три Энрисса могла рассчитывать только на вдовца, а пройди еще несколько лет... об этом девушка старалась не думать.
Когда же наместница Амальдия соизволила почить, герцог Нэй первым прибыл в столицу. И все напрасно - избрали другую. За одну ночь бедняга постарел на двадцать лет. На дочь он смотрел с плохо скрываемой ненавистью: "Ничтожество, жалкая дура, позор семьи!" - впрочем, Энрисса не узнала о себе ничего нового, герцог и раньше не стеснялся в выражениях, стоило дочери вызвать его неудовольствие. И тут - милость богов: удачливая соперница оказалась на третьем месяце. Отец словно приобрел второе дыхание: разумеется, он может поручиться за целомудрие своей дочери, второй такой чистой девушки не найти во всей империи, он, в отличие от некоторых, понимает, как должно воспитывать будущую наместницу! Да, его дочь образованна, вот список почтенных наставников, делившихся своими глубокими познаниями с юной герцогиней. О, она с детства мечтала посвятить свою жизнь его величеству! И Энрисса заученно улыбалась, отвечала на вопросы, подверглась унизительному осмотру, все, что угодно, лишь бы поскорее пройти через избирательный кошмар. Она не старалась произвести впечатление на Высокий Совет, не порочила соперниц, не вербовала сторонников, и это неожиданно сыграло в ее пользу: за Энриссой Арэйно никто не стоял, а, значит, никто не будет диктовать через неё свою волю Совету. В день ее вступления во власть герцог Нэй был отправлен в родную провинцию с запретом появляться в столице. Энрисса не пожелала видеть его на брачной церемонии и коронации, тогда же она и приняла решение: больше никто не посмеет ее использовать...
Наместница подсела к туалетному столику. До рассвета осталось три часа, нет смысла пытаться уснуть, лучше постараться закрасить черные провалы под глазами. Язычок свечи плясал в хрустальной чашечке цветка-подсвечника. Взгляд против воли остановился на небольшом витраже в серебряной оправе. Крылатая женщина стояла лицом к раскрытому окну, забранному фигурной решеткой, ветер, ворвавшийся в комнату, взъерошил перламутровые перья, разметал по плечам золотые волосы, во всем теле чувствовалось напряжение полета. Полета, которого никогда не будет. Энрисса знала это без сомнений - ведь решетка на окне была такая же, как в ее спальне. Изящная насмешка герцога Иннуона, или... искреннее сочувствие? Как хорошо, что не видно ее лица.
III
Читальня дворцовой библиотеки - просторный зал на втором уровне библиотечной башни - была вынужденной уступкой Хранителей государственным нуждам. Похоже, что жрецы бога Аммерта считали знание подобным поющему кристаллу алестерону, один раз в тысячу лет расцветающему в глубине подземных пещер. Всем известно, что нет камня прекрасней, диаманты в коронах правителей - бутылочное стекло по сравнению с ним. Но никто не видел таинственную драгоценность, ибо стоит жадному взору человека упасть на алестерон - тот тает и исчезает, словно случайный снег под апрельским солнцем. Простому смертному попасть в дворцовую библиотеку было не легче, чем в эльфийский Филест. Однако для управления государством нужны чиновники, а чиновники не могут обходиться без сводов законов и сборников документов, трактатов и кодексов, исторических хроник и описаний обычаев варваров.
Ванр лихорадочно переставлял увесистые тома. Куда он мог деться?! Ведь еще вчера книга в сером переплете стояла здесь. Кому, во имя всех богов, мог понадобиться сборник договоров с варварами времен основания империи?! Точнее, кому, кроме Ванра, нового младшего секретаря в управлении иноземных сношений, секретаря, имеющего все шансы потерять заветное место. Доклад "О традиции Империи в присоединении новых земель" должен быть готов к полудню. Нужно было написать его еще вчера, но у провинциала в кармане негусто, а сосед Ванра закатил роскошную пирушку. Должны ведь в жизни молодого здорового мужчины оставаться хоть какие-то радости! Библиотека закрывалась с закатом, а закат у Старого Дью, Хранителя, наступал на два часа раньше захода солнца. Тяжелая голова злорадно мстила за полученное удовольствие. Ванр безрадостно представил себе неизбежные последствия: вот старший секретарь, сытая, холеная скотина, рассматривает белоснежный манжет своей роскошной рубашки и, не глядя на стоящего перед широким полированным столом Ванра, небрежно роняет холодные фразы:
- Право же, мне жаль огорчать вашу очаровательную сестру, но молодой человек в вашем положении должен проявлять большее усердие. Вы уволены, сдайте все дела в канцелярию, - манжет безупречно чист, еще бы! ведь у старшего секретаря денег на прачку хватает, не нужно застирывать ночью единственную рубашку... Чиновник не отрывает взгляда от тонкого кружева, и Ванру не остается ничего иного, как покинуть кабинет, глотая проклятья. Роскошная Нинон по старой привычке размахивает руками перед носом непутевого братца, забывая, что тот успел вырасти со времени их детских потасовок и его уже не наградишь оплеухой от всей души. В минуты раздражения чинная супруга старшего судьи третьей окружной управы столичного города Сурема забывала хорошие манеры и превращалась в то, чем и была изначально - крикливую деревенскую бабу:
- Я выписала тебя из грязной, вонючей дыры! Накормила, одела, вывела в свет! Я выпросила для тебя место! Я, знатная дама, обхаживала эту жирную свинью (что не соответствовало истине - и знатность Нинон, и полнота старшего секретаря были сильно преувеличены), и все ради тебя! Для меня родная кровь что-то значит! Не то, что для некоторых! И вот как ты отплатил! Какой позор! Вон из моего дома и чтоб ноги твоей тут не было!
И Ванр, наконец-то высказав сестрице все, что думает и о ней, и о её весьма непочтенной матушке, хлопает дверью. Мать Нинон была первой женой отца Ванра - простой крестьянкой. Зажиточный отец дал ей неплохое приданое: хватило соблазнить промотавшегося дворянина, но восстановить разоренное поместье так и не удалось. Размышления о будущем как раз успели довести молодого человека до картин разбоя на большой дороге, когда неожиданное озарение вернуло его в настоящее. Ведь выносить книги из читального зала нельзя - даже переплетчик работал в углу, за ширмой. Если книги нет на полке - ее взял кто-то. И, поскольку Ванр здесь один, книга может быть либо у Хранителя, либо у переплетчика. Хранителю книга ни к чему, значит она за ширмой! Удивительно, почему он не подумал об этом раньше? Не иначе как из-за головной боли (так деликатно Ванр именовал похмелье). Он зашел за ширму - клепсидра у стены все еще оставляла надежду успеть к сроку. Договориться с переплетчиком Атуаном не составит труда, старик отличался слабостью - любил рассказывать о старых добрых временах, когда книги были новее, Хранители мудрее, а чиновники скромнее. Внимательный слушатель, вовремя поддакивающий, всегда мог рассчитывать на его помощь. Первый взгляд молодой чиновник бросил на стол: драгоценный том лежал там, раскрытый на главе "Родовые тотемы и связанные с ними церемонии" - Ванр узнал рисунок с оскаленной рожей какого-то божка. Только потом он с облегчением посмотрел на кресло, посмотрел - и потерял дар речи.
В кресле сидела женщина. Молодая и красивая. Впрочем, Ванру в его возрасте почти все молодые женщины казались красивыми. Но эта... Кремовая прозрачная ткань укутывала безупречную фигуру туманным маревом, спадая бесчисленными складками. Золотые волосы, уложенные в сложное переплетение кос, прибавляли ей добрый локоть роста. Лицо... о, это лицо... безмятежные серые глаза, безупречный овал и нежный подбородок, манящий рисунок алых губ, лебяжья шея, маленькое розовое ушко, не женщина - богиня, женская ипостась любого из Семерых. Да что там Семеро - пожелай Творец явиться в мир женщиной - он избрал бы этот облик, но Аред ее подери, зачем ей трактат о варварах?! Единственным чтением, подобающим юной девице из приличной семьи, Ванр считал сборники любовных сонетов, пробуждающие в невинных душах зов природы, и жизнеописания благочестивых людей, удерживающие пробудившийся зов в должных рамках. Для замужних дам круг чтения и вовсе ограничивался молитвенником и поваренной книгой. Все женщины, встречавшиеся ему до сего момента, укладывались в эти два нехитрых правила. Но время поджимало, и, справившись с первым изумлением, будущее светило дипломатии приступил к делу, соблюдая все неписаные правила дворцового этикета. В моде была велеречивость:
- Сударыня, я не имею чести быть представленным вам, и если сейчас я проявляю некоторую неучтивость, то только потому, что мое восхищение вашей красотой мешает найти слова, подобающие моменту, но я вынужден нарушить ваше уединение. Мне кажется, что книга, имевшая счастье привлечь ваш взор на некоторое время, уже успела вам наскучить. Что и не удивительно. Разве могут такие грубые материи всерьез заинтересовать столь изысканную даму?! А посему я смею просить вас уступить мне этот занудный фолиант, дабы я мог исполнить свой служебный долг.
Ни одна, даже самая прекрасная женщина, не смогла бы устоять перед этим блестящим образцом придворного красноречия. Как деликатно он намекнул, что прелестным созданиям лучше держаться в стороне от серьезных материй, если они хотят и дальше оставаться прелестными в мужских глазах. К его несказанному удивлению, ответ оказался весьма краток:
- Нет, - и незнакомка перевернула страницу.
- Но, послушайте... - закончить фразу ему просто не позволили.
- Я сказала, нет, - в голосе было достаточно холода, чтобы заморозить горячий источник.
- Послушайте, леди, я не могу представить себе ни одной причины, по которой вам могла бы понадобиться эта книга. А уж тем более, родовые церемонии! Приличная женщина и слов-то таких знать не должна, что там написаны! А мне без этой книги не жить! Так перестаньте упрямиться и уступите мне то, что вам совсем и не нужно!
На этот раз в светло-серых глазах женщины промелькнул огонек интереса:
- А вы, оказывается, умеете разговаривать как нормальный человек? Какая редкость. Наверное, недавно при дворе?
- Какое это имеет значение?! - каждая минута разговора приближала бесславный конец карьеры Ванра.
- Как сборник договоров с варварами может спасти вас от гибели?
- О, любопытство женщин! Оно погубит мир!
- Пока что мир все еще стоит, а женщины любопытны испокон веку. Итак?
- Доклад, сударыня, доклад. Я его напишу, если вы дадите мне такую возможность, и отдам старшему секретарю. А старший секретарь отдаст министру, а министр прочтет его наместнице, а наместница забудет о нем сразу же после прочтения. О докладе, разумеется, министр-то о себе всегда напомнит. А если я не напишу доклад - наместница будет недовольна министром, министр - старшим секретарем, а беднягу Ванра попросту уволят, потому что желающих на его место более чем достаточно. И меня, замерзшего насмерть от голода, зарежут разбойники в сточной канаве.
- Вы бы уж остановились на чем-либо одном, - но она едва заметно улыбнулась.
Ванр поспешил закрепить успех:
- И только от вас зависит, жить мне, или умереть в расцвете лет.
- Но почему такая спешка?
Молодой человек хмыкнул... не рассказывать же ей о попойке, потрясшей весь квартал:
- Увы, миледи, молодость заставляет нас совершать безумства.
Только очень внимательный слушатель заметил бы нотку издевки в полном сочувствия голосе:
- Несчастная любовь? Вы всю ночь пели серенады под окном любимой. Или наоборот, счастливая, и утром вы измяли клумбу под тем же самым окном?
- Сударыня, пощадите! Осталось меньше часа! Вчера я пил с друзьями! Видите - я ничего не скрываю, прошу вас, спасите заблудшую душу!
- Ну что ж, за две свечи в храм Аммерта я, пожалуй, пойду вам навстречу. Но впредь не грешите.
- Я уставлю свечами весь алтарь, спасительница!
Женщина устало потянулась в кресле, поднялась, расправила юбку и вышла из зала. Ванр вцепился в драгоценный фолиант, и только исписав десятую страницу, вспомнил, что не спросил, как зовут загадочную красавицу.
IV
Согласно дворцовому церемониалу, в малом дипломатическом зале, именуемом также розовым, по стенам из драгоценного розового дерева, надлежало принимать послов союзных государств по вопросам, не касающимся объявления войны, мира или согласования таможенных пошлин. Но наместница Энрисса, к возмущению распорядителя двора и недовольству дипломатического ведомства, предпочитала беседовать с послами наедине в одном из своих кабинетов, а малый зал приспособила для ежедневных министерских докладов. Ее забавляло сочетание теплого розового цвета и чопорных лиц первых чиновников государства. Кроме того, по странной причуде зодчего трон в этом зале стоял напротив двери, на фоне огромного, во всю стену окна. Солнце озаряло наместницу сказочным ореолом, оставляя скрытым выражение лица, а министры, щурясь от яркого света, разбирали строчки докладов.
Сейчас она слушала тот самый доклад "О традиции Империи в присоединении новых земель", слушала с неожиданным интересом, отмечая удачные пассажи и хмурясь от неудачных. Справедливости ради нужно заметить, что первых было больше, чем вторых. Автор не поражал полетом мысли, но отличался старательностью. Все же Энрисса не могла преодолеть легкого разочарования - она словно ожидала чего-то большего. Не от доклада (обычно наместница знала суть дела если не лучше, то уж никак не хуже чиновника, затем и проводила утренние часы в библиотеке), а от автора. Наконец, министр замолчал и почтительно склонился перед наместницей, протягивая ей свиток, чтобы та передала его архивариусу. Еще один раздражающий своей бессмысленностью ритуал: зачем зачитывать бумаги вслух? Энрисса подозревала, что первые наместницы попросту не умели читать. Саломэ Первая и Великая уж точно была неграмотной - в те времена и из мужчин умел читать хорошо, если каждый двадцатый, а из женщин... Энрисса фыркнула: сравнив уцелевшие портреты первой наместницы и ее же указы, она пришла к выводу, что король Элиан взял красавицу в жены не за выдающийся ум, а за другие, более ощутимые достоинства.
Наместница быстро просмотрела текст, оценив опрятность почерка. Четкие буквы, сильный нажим, не хватает изящной легкости начертаний, но ни одной помарки, несмотря на спешку. Старинная книга о рукописании, науке распознания характеров по почерку, определила бы автора как человека молодого, полного силы и честолюбивых устремлений, но, увы, приземленного и несколько ограниченного. Труд этот Энрисса знала наизусть и извлекла немало пользы из умения с первого взгляда на лист бумаги определять, с кем имеет дело. Недаром книга принадлежала к числу самых ценных в библиотеке, впрочем, скорее по форме, чем по содержанию - это был единственный фолиант, с первой до последней буквы написанный под трафарет. Анонимный автор явно не пожелал, чтобы читатель смог немедленно применить вновь приобретенную мудрость. Из размышлений Энриссу вырвало деликатное покашливание архивариуса, протянувшего серебряный поднос для документа.
- Нет, я пока что оставлю доклад у себя. А вы, господин Тарни, пришлите ко мне автора, - обратилась она к министру.
- Старший секретарь Артон будет у вас через пять минут, ваше величество.
- Старший секретарь Артон приложил к этой бумаге исключительно печать. А я хочу говорить с автором.
Бедный министр понятия не имел, кто из младших секретарей написал злосчастный доклад, но, судя по ровному тону наместницы, мало виновному не покажется. Интересно, что же он там начудил? Вроде бы обычные бесполезные выдержки из старых трактатов, соединенные между собой восхвалениями империи вообще и наместницы в частности. Очевидно, что присоединять Свейсельские Острова нужно будет на иных условиях, чем земли варваров тысячу лет назад. Но сохранить видимость следования традициям необходимо - основа благополучия любого государства в преемственности власти. Наместница не может с этим не согласиться, что же ей не понравилось?! Министр Тарни отдал нелегкой дипломатической стезе сорок лет жизни из своих шестидесяти и больше всего на свете ненавидел неопределенность. Дождавшись кивка наместницы, пожилой дипломат поспешно покинул зал и вызвал к себе заместителя. А там уже по цепочке доберутся и до виновника. Посмотреть бы на него перед тем, как отправить на расправу. Старый министр не ожидал ничего хорошего от любого изменения в установленном порядке вещей. Обычно косность - качество, неприемлемое в дипломате, но наместница Амальдия предпочитала видеть на ответственных постах своих ровесников, опасаясь горячей предприимчивости молодежи, а Энрисса не спешила становиться той самой новой метлой, что метет чисто да быстро. Она неторопливо заменяла старую гвардию своими людьми, как терпеливый рыболов неспешно травит леску, не давая рыбе сорваться с крючка.
Оставшись одна, наместница запрокинула голову на спинку кресла и прикрыла глаза. Действовать, подавшись первому порыву, оказалось на удивление приятно. Управление государством требовало в первую очередь сдержанности и терпения. Сделать что-то бесполезное и бессмысленное, просто потому, что так захотелось - поступок немыслимый для правительницы, но столь естественный для молодой женщины. Энрисса захотела еще раз увидеть своего утреннего собеседника, посмотреть, как он будет справляться с растерянностью, запинаться, подбирая слова, мысленно переживать конец карьеры, а потом милостиво отпустить, отметив за хорошую службу. Наместница нуждалась в своих людях, молодых, мечтающих о карьере, зависящих только от Энриссы, а потому и преданных ей одной. Она уже присмотрела нового военачальника, а теперь подумывала отправить на заслуженный покой и почтенного Тарни. Обещанные министром пять минут плавно перетекли сначала в пятнадцать, потом в полчаса, наместница успела два раза перечитать доклад, найти пропущенную запятую, а никто так и не нарушил ее уединения. Еще пять минут - и нужно будет одеваться к вечернему выезду в ратушу. Нельзя же позволить случайной прихоти разрушить месяц назад составленный распорядок дня, но настроение безвозвратно испортилось. Энрисса от всей души стукнула по подлокотнику кресла, пользуясь одиночеством. Вопреки мнению придворного целителя, ее величество страдала не столь от постоянных перепадов настроения, сколько от невозможности проявить эти перепады в действии. Умение владеть собой зачастую граничит с лицемерием, и наместнице непозволительно срывать гнев даже на прислуге. Да и прислуга-то всё знатные дамы... Завести что ли простую девку и бить ее по щекам? Энрисса поморщилась, прогоняя дурацкие мысли, и собралась уходить, когда распахнувший дверь лакей склонился в глубоком поклоне:
- Младший секретарь управления иностранных сношений Ванр Пасуаш по приказу вашего величества.
Наместница едва успела вернуться в кресло и принять надлежащую позу - величественная леди на троне, холодно взирающая на своего покорного слугу.
V
Армия возвращалась домой. На островах осталось несколько отрядов, поддерживать порядок. Шестнадцать лет войны основательно обескровили непокорных островитян - в поселениях не осталось мальчиков старше десяти лет, а в последние пять лет дети и вовсе не рождались - мужчин угнали воевать, а ветром пузо надувает только в сказках, что девки, согрешив, матерям рассказывают. Впрочем, победители постарались по мере сил восполнить убыль населения. Вот прямо сейчас и восполняли. Отряд остановился на ночлег в небольшом прибрежном городке. По-хорошему надо было бы раскинуть шатры за стенами, да мерзкая погода вынудила искать убежище под крышей. Жалованье солдатам обещали выдать уже дома, справедливо полагая, что измученные островитяне и сами все отдадут доблестным воинам империи, а деньги лучше тратить в кабаках и веселых домах на родине. Труднее всего приходилось командирам: нужно было и солдатам отдых дать, шутка ли, столько лет кровь проливали, и местное население сильно не обидеть - будущие законопослушные подданные. Вот и мечись между двух огней.
Солдаты заняли первый этаж трактира и пили "белый огонь" - прозрачный напиток из пшеницы, для крепости перегнанный через змеевик. В империи подобные устройства входили в перечень запрещенных механизмов, обновляемый каждой наместницей. Потому стоил "белый огонь" дорого, использовали его только лекари. На островах же гнали как настоящий "белый огонь" из отборной пшеницы, с добавлением трав, так и разнообразную брагу из всего, что угодно: ходили слухи, что даже из дерева; продавали это пойло за гроши в любой таверне. Шум внизу стоял страшный: гогот из двадцати пьяных глоток, женский смех и визг, грохот, звон. Трактир был из приличных заведений: с глиняной, а для господ и стеклянной посудой, отдельными табуретами и стульями с высокими спинками вместо лавок, а столы светлого дерева легко сдвигались в сторону. Все эти преимущества, привлекавшие в заведение солидную публику, обернулись недостатками, когда трактир заняли пьяные солдаты. Трактирщик спрятался в подвале, от греха подальше, приказав служанкам исполнять все желания господ военных. На слове "все" он сделал особое ударение. От девок не убудет, а полного разгрома авось и удастся избежать.
Молодые офицеры сидели в маленьком зале наверху, отведенном для "чистой" публики, и старались не прислушиваться к доносящемуся с первого этажа шуму.
Герцог Суэрсен поморщился от особо пронзительного женского визга, и осадил своего более впечатлительного друга:
- Сиди, Квейг. Что девок помнут - не беда. Лишь бы трактир не подожгли.
Судя по выражению лица, наследный лорд Квэ-Эро был не согласен с невозмутимым Иннуоном, но возражать не стал, опустился на стул и хлебнул еще эля.
Иннуон был на шесть лет старше и пользовался определенным влиянием на юного лорда. Квейг редко спорил с другом: он или соглашался, или, что случалось крайне редко, упирался и поступал так, как считал нужным. Вывести его из состояния спокойного, несгибаемого упрямства мог только Ланлосс Айрэ, нынешний главнокомандующий, а три года назад - первый командир, принявший под свое крыло необстрелянных дворянских сынков. Командир, наставник, старший друг. Но генерала Айрэ здесь не было, и Иннуон с некоторым беспокойством наблюдал за Квейгом - мало ли что тому в голову взбредет.
Лорд Дарио ухмыльнулся:
- Да разве же это визг? Не, это они так, разминаются. Небось, за задницу ущипнули, вот и визжит. Пойти, что ли, глянуть? Что скажешь, Вэрд?
Граф Виастро вздохнул: с Арно Дарио они были друзьями вот уже тринадцать лет, с того самого дня, как пятнадцатилетний брат графа Инванос в первый раз повел своих дружинников на варваров. Их провинции соседствовали, воевать было удобнее вместе. И все эти годы Арно упрямо пытался подбить степенного графа на приятные излишества, каждый раз терпя поражение. Вот и сейчас Вэрд Старнис отодвинул кружку:
- Скажу, что мне пора, завтра рано вставать, - и спустился вниз. Арно отсалютовал ему кувшином и продолжил опустошать посудину, косясь на мрачного Иннуона и задумавшегося о чем-то Квейга, радуясь, что герцог Суэрсен здесь, и, случись что, удержит горячего южанина, хотя за три года Арно так и не сумел понять, с чего это Иннуон и Квейг так сдружились. Трудно было найти более непохожих людей.
Они сошлись уже в первые мрачные дни вынужденной военной службы. Указ наместницы об обязательном участии в военной кампании наследников дворянских семей прозвучал громом в зимнем небе. Никогда раньше такого не было: графы и герцоги воевали по желанию, во главе своих дружин. Теперь же отпрысков распределили младшими офицерами по отрядам вне зависимости от знатности рода. Наместница не позволила исключений даже для единственных сыновей. Наследником холостого герцога Аэллин был его престарелый двоюродный дедушка, и служить пришлось самому правителю. Наместница позволила бы северному лорду откупиться, но предусмотрительный герцог предпочел не влезать в подобные долги. Кроме того, пока он воюет, матушка не сможет его женить.
Квейг Эльотоно, наследный лорд Квэ-Эро разительно отличался от изысканного северянина. Его отец, старый герцог, славился на всю империю скверным нравом и редкостной грубостью, что не мешало ему искренне любить жену, молчаливую женщину удивительной красоты, многочисленных дочерей и единственного сына-наследника. Морские лорды испокон веку женились на красивых женщинах, порой красота была их единственным приданым. И дети удавались либо в матерей, поражая совершенством черт, либо в отцов... тогда девушек удавалось выдать замуж с большим трудом, а юноши искали уж совсем неземных красавиц, чтобы поправить породу. Квейг пошел в мать, являя собой поразительный образец мужской красоты, опасно балансирующей на грани женственности. Будь ресницы чуть длиннее, губы чуть полнее, линия подбородка чуть мягче - и его назвали бы смазливым. Но неуловимая грань превращала молодого человека в произведение искусства. Совершенная внешность юноши и привлекла Иннуона к новому знакомому. Война оскорбляла эстетические чувства герцога. Он любил красоту во всех ее проявлениях, неизменно связывая с чистотой. Самой прекрасной картиной в мире герцог считал только что выпавший снег, искрящийся в лунном свете. И смерть, и кровь могли быть прекрасны, но требовали воистину великого художника для раскрытия своей завораживающей красоты. Война же превращала главную загадку жизни в обыденную и грубую работу. Иннуон задыхался от банальности и уродства, как другие задыхаются без воздуха. Постепенно молодые люди сдружились. Квейга завораживали манеры северянина, его пренебрежение к опасности, смерти и, при этом, полное неприятие любого несовершенства в себе самом. Только Иннуон мог оставаться в чистом мундире посреди слякоти, меланхолично чистить ногти перед штурмом и отказаться пить из грязной кружки, несмотря на мучительную жажду. Он умел двумя словами показать скрытую красоту надломанной ветви дерева, мокнущей под мелким осенний дождем, и часами декламировать старинные баллады. Был способен вызвать к себе лютую ненависть за три минуты разговора, а мог очаровать за пять. Казалось, Иннуон родом из другого мира, во всем отличного от привычного Квейгу. Иннуон же привязался к юноше, оценив его искренность. Других он подчинял и использовал, с Квейгом же мог сбросить приросшую к лицу маску и побыть самим собой. Иннуону нравилось делиться своим пониманием прекрасного. Радость учителя, наблюдающего за успехами ученика, отличалась от радости мастера, создавшего шедевр, и новизна этого чувства еще не успела приесться северному лорду. Вдобавок к этому, искреннее восхищение красивого южанина приятно согревало душу любящего завоевывать людей герцога, особенно по сравнению с ироничным, хотя и доброжелательным отношением генерала Айрэ, единственного устоявшего перед чарами герцога Суэрсен, но, по каким-то своим причинам, выделившего Иннуона среди прочих офицеров.
Иннуон отставил кружку с элем и достал из сумки письмо матери. При всем желании он не мог больше найти оправданий для отсрочки, и со вздохом разломал печать. Письмо его не обрадовало. Настолько, что герцог плеснул в эль добрую толику "белого огня" и выпил залпом.
Квейг сочувственно кивнул:
- И как ее зовут?
- Соэнна из Айна.
- А, вторая сестричка. Говорят, красавица.
- Да какая разница!
- Ну, если не нравится, могу одну из своих предложить. На выбор.
Арно с размаху опустил кружку на стол:
- Ни в коем случае не соглашайся! Вон, у меня брат одну из его сестер взял!
Квейг пожал плечами: стоило бы заступиться за честь старшей сестры, но он почти не помнил Глэдис, зато хорошо знал Арно. Он не сомневался, что невестку лорд Дарио невзлюбил за дело.
- Вот спасибо. Я от одной невесты не знаю, как избавиться, а он мне сразу двух подсовывает, - улыбнулся Иннуон.
- На самом деле - четырех, но взять-то ты все равно можешь только одну.
- Мне и одной не надо.
Разговор шел по привычному кругу. Иннуон не хотел жениться, Квейг считал женитьбу чем-то неизбежным и неотвратимым, как рождение на свет. Вне зависимости от твоего желания, оно произойдет примерно через девять месяцев после зачатия. Естественный порядок вещей можно изменить насилием, но стоит ли оно того? Для продолжения рода нужна женщина, других вариантов боги пока что не предложили. Но в знак молчаливого сочувствия он налил себе той же самой смеси.
VI
Ванр стоял у самого входа в зал, сощурившись от яркого зимнего солнца. Женщина в белоснежном платье, сидящая на троне, казалась статуей - гармоничной и безликой. Он никак не мог разглядеть лица наместницы, зато узнал голос - холодный, бесстрастный и все же неуловимо насмешливый:
- Подойдите ближе, господин Пасуаш.
Приблизился, остановившись в положенных трех шагах от трона. Теперь он видел ее глаза - прозрачно-серые, с черным ободком вокруг радужки и странными фиолетовыми зрачками. Ванр молчал - и по этикету, и потому, что не знал, что сказать. Сама мысль, что наместница ничем не отличается от прочих женщин, казалась недопустимо дерзкой, но иначе - зачем он тут? Ни похвалы, ни порицания за свою работу он не ждал, здраво оценивая полную ее бесполезность. Будь наместница недовольна утренним разговором - младший секретарь уже сегодня искал бы другое место, подальше от столицы. Что же оставалось? Ванр нравился женщинам - остроумный и обходительный, приятный внешне молодой человек уже давно мог бы составить неплохую партию, но не спешил. Женитьба - шаг, совершаемый лишь однажды, и тут главное не прогадать.
- Я прочитала ваш доклад, господин секретарь. Неплохо. Но и не хорошо. Никак.
- Как будет угодно вашему величеству, - возражать он не стал. Доклад действительно был никакой. Единственное, чем Ванр мог бы оправдаться - доклады редко блистали оригинальностью.
Наместница продолжала, спокойно и безжалостно:
- С такими талантами вы, разумеется, сделаете карьеру. Лет через двадцать станете старшим секретарем управления, а еще через десять лет выйдете в отставку в том же чине. Как раз по заслугам.
- Я служу вашему величеству не менее усердно, чем любой из ваших подданных.
- И будете вознаграждены за службу не более любого из них. Надеюсь, вы стремитесь к большему.
- Ваше величество умеет видеть глубинные устремления души.
- У вас нет влиятельных родственников и денежных средств. Нет и не будет покровителя. При этом у вас хороший почерк и вы исполнительны, пусть и не всегда ответственны.
- Если ваше величество даст мне шанс доказать мою преданность...
- Именно ваша преданность - единственный товар, который вы можете предложить. И я хочу купить это похвальное качество.
- Моя преданность и так принадлежит только вам.
- Теперь она будет принадлежать мне на деловой основе. Я сделаю вас своим личным секретарем. Вы будете выполнять мои поручения, писать действительно дельные докладные записки и делать все, что вам прикажут. Если я останусь недовольна вами - вас не возьмут даже в обитель привратником.
- Я надеюсь, что ничем не вызову вашего недовольства.
- Через час вы должны быть готовы сопровождать меня в ратушу.
Ванр сглотнул... у него не было костюма и не было денег, а даже и будь - где взять придворный наряд за час до приема?
- Вас проводят в гардеробную и подберут подходящую одежду. На следующее утро вы принесете мне список девушек на выданье из дворянских семей, за которыми дают приданое не больше тридцати и не меньше пятнадцати тысяч. Девушки должны быть здоровы и глупы. Семья - не обладать связями и избытком гордыни.
- Я приложу все усилия.
- Не сомневаюсь, а теперь идите.
Ванр шагнул вперед и, припав на колено, поднес руку наместницы к губам. Ее запястье пахло горьким миндалем, а голова молодого человека кружилась от блестящих перспектив. Он будет самым верным и полезным секретарем, какого только можно пожелать. И очень скоро наместница убедится, что найти замену Ванру Пасуашу будет непросто. А еще через некоторое время она и не захочет искать эту замену. Интересно, зачем ей понадобился список дворянских невест...
VII
Письмо принесли утром. Одно слово на листе: "жду". И больше ничего. И не нужно большего. Ивенна провела пальцем по черным буквам, словно пересчитывая: три буквы, три года. По букве за год. Следующим утром он вернется в свой замок, мать вздохнет с облегчением - последнее время ей стало тяжело управлять обширными землями рода Аэллин. И первые несколько часов все будет хорошо: несмотря на молчаливое противостояние, мать и сын любили друг друга. Потом Иннуон вспомнит, что потерпел поражение, и этого уже не простит. А через месяц приедет невеста. Дальше Ивенна не хотела думать. Как удачно он вернулся - сегодня полнолуние. Выскользнуть в сумерках из замка труда не составило. Ивенна всегда предпочитала одиночные верховые прогулки, к неудовольствию леди Сибиллы, но сегодня матери было не до того, а заспанный конюх не посмел возражать: хочет леди в такой мороз, на ночь глядя, куда-то ехать - пусть едет. Его дело маленькое - подпругу затянуть.
Было холодно. Даже приученная к морозу лохматая кобылка местной породы - и то недовольно заржала, сетуя на судьбу и жестокую хозяйку. Но, смирившись, пошла неторопливой рысью. За лошадь Ивенна не боялась - знала небольшую пещеру в скалах возле водопада, где они всегда оставляли коней, в относительном тепле и под защитой от ветра.
Черное и серебро. Этой ночью не существовало других цветов. Не было оттенков и полутонов. Чистое, холодное серебро - россыпью звезд и болезненно-бледным диском луны в небе. И оно же - сплошным покрывалом на земле, только два черных пятна - тени. И черное небо. Давяще-черное, беспросветно-черное, безразлично-черное. Днем черный цвет бывал разным: блестящим бархатным или сероватым, тусклым, с синим отливом или прозеленью, благородной тканью или будничным пятном сажи, лужицей чернил или шерстью кошки. Ночью он был всеобъемлющ и чужд. Истинный цвет бога Смерти, Келиана, поглощающий все. И - напоминанием - серебряные искры Эдаа, бога Времени. Только его дар ограждает от всевластия Келиана. Только Время дает человеку небольшую отсрочку перед черным Ничто.
Конь Иннуона - роскошный вороной кавдниец, уже стоял в пещере, закутанный в меховое одеяло. Почуяв кобылу, он слабо заржал, словно извиняясь: "прости, мол, подруга, я, вообще-то, кавалер хоть куда, но не в такой же холод!" Ивенна погладила терпеливую лошадку, запахнула накидку и вышла из пещеры, до водопада было рукой подать - летом она бы уже услышала шум падающей воды; впрочем, летом она сюда не ездила. Белые Свечи славились на всю империю: мало того, что третий по величине водопад, так еще и единственный замерзающий на зиму. Славу чуду природы принес многомудрый Эридан-Хранитель, прозванный Непоседой, добравшийся до этих мест лет двести назад и описавший их в своем фолианте "Земли Империи: мифы и реальность". Труд не имел никакой научной ценности, но, как произведение художественное, не знал соперников. Водопадом восхищались, украшали дома копиями бессмертного рисунка Рюдера, даже воспевали в стихах, но желающих полюбоваться на неземную красоту в разгар лютой зимы почему-то не находилось.
А зрелище того стоило! Каменные уступы, обнажившиеся из-под потока воды, спускались вниз щербатой лестницей великанов, застывшая вода падала со ступеней прозрачно-белыми свечами, пронизанными лунным светом. Ярус за ярусом - восемь ступеней, последняя, нижняя, словно парящая в воздухе без опоры - ледяные свечи уходят в никуда, в головокружительную пропасть, вниз. А ветер играет на волшебной лютне, перебирает ледяные струны - то ли музыка, то ли плач, то ли стон, то ли песня. Но никогда и нигде больше не слышала герцогиня столь прекрасной мелодии.
Иннуон ждал ее, стоял, прислонившись спиной к скале, прятался от ветра. Они пошли навстречу друг другу, замедляя шаги. Пять, четыре, три, два... Ивенна считала про себя. Остался один шаг до конца ожидания. Один шаг до ответа. Задержала дыхание и, как в холодную воду, с утеса, зажмурив глаза - упала в протянутые руки. Молчание, только кольцо рук и шелковая теплота меха. Еще не сказано ни слова, беззвучно шевелятся губы, ведя неслышный разговор:
- Ты пахнешь домом.
- А ты дорогой.
- Ты изменился.
- Ты осталась прежней.
- Все будет хорошо?
- Не знаю.
Теплые губы касаются виска, и первые слова разрывают молчание:
- Как же я рад тебя видеть, Ивушка. Словно ничего и не было. Я решил - больше никуда не уеду. Никогда. Пусть мир сходит с ума, пусть новых наместниц коронуют каждую неделю, пусть воюют во всех четырех сторонах света, пусть хоть боги спустятся на землю - я не оставлю дом.
- Значит, и я. Как же хорошо. Я не стала писать тебе... и матери не сказала. Когда ты уехал, в южной башне выпало стекло из витража. Золотой зрачок дракона. Я стояла у окна, смотрела на дорогу, он упал прямо мне на ладонь и не разбился. Сегодня я отдала его мастеру. Все будет как прежде.
Они стояли на краю водопада. Ветер стих, не желая нарушать тишину. Казалось - слова закончились, и немой крик звенит в небе: "Ну, солги же, солги! Успокой меня! Обмани меня!"
VIII
По всем подсчетам, ежегодный бал в ратуше обходился бургомистру Сурема в половину годового жалованья. Разумеется, еще ни один бургомистр столицы не жил на свое жалованье, потому и балы из года в год становились лишь роскошнее. Сегодня достопочтенный Тарлон превзошел самого себя. Площадь перед ратушей украшали ледяные скульптуры: девы и драконы, морские змеи и оскалившиеся волки, геральдические грифоны и виверны, освещенные разноцветными магическими огнями. А подъездную аллею к главному входу с двух сторон ограждал ряд ледяных розовых кустов, и каждая роза мерцала изнутри, переливаясь красным. Гости разбредались по ледяному саду, кучера осторожно увозили экипажи, боясь повредить искрящиеся чудеса, из освещенных окон доносилась музыка. Зимний бал в ратуше традиционно открывал сезон после осеннего праздника урожая, отмечаемого в загородных резиденциях.
Белоснежная карета наместницы остановилась у самого начала розовой аллеи. Гвардейцы личного эскорта спешились, один распахнул дверцу, второй обернул руку плащом и помог Энриссе выйти из экипажа. Выпорхнувшая следом фрейлина, совсем еще девочка, в расстегнутой шубке поверх бального платья, накинула на плечи госпожи белую накидку с едва заметными бежевыми полосами, украдкой проведя ладонью по драгоценному меху. Снежные тигры рождались редко, и еще Ингвилла Суровая, почти тысячу лет назад, специальным указом запретила носить шубы из их меха кому-либо, кроме наместниц. Увы, тигры от этого не стали рождаться чаще, а изобретательные модницы начали заказывать скорнякам накидки. С тех пор список запрещенных одежд из сказочного меха пополнялся чуть ли не каждый год, пока Эйла Справедливая спустя двести лет не догадалась запретить использовать сам материал.
Бургомистр склонился в почтительном поклоне, его высохшая супруга, в не по возрасту открытом и ярком платье, присела в реверансе. Наместница милостиво кивнула, в очередной раз сдерживая раздражение. Все эти разряженные люди казались неуместными посреди ледяной сказки. А самое страшное - они не умели молчать. Она дорого бы заплатила за возможность пройтись по прозрачному саду в одиночестве, потрепать за ухом ледяного волка, и, быть может даже - забраться на выгнутую спину дракона, чья оттопыренная чешуя так заманчиво складывалась в лесенку. Вместо этого она церемонно шла по аллее, кивая на благоглупости хозяев. Единственное, что наместница позволила себе - замедлить шаг, наблюдая, как голые плечи бургомистерши покрываются синими пятнами. Но даже самые невинные удовольствия рано или поздно заканчиваются. Энрисса подавила вздох сожаления и вошла в просторный зал на первом этаже ратуши. Экипажи с ее свитой поспешно сменялись у входа, придворные торопились не пропустить выход наместницы, открывающий бал.
Ванр расправлял складки на камзоле, стоя перед огромным зеркалом в одной из боковых комнат. Костюм ему подобрали великолепный - достаточно роскошный для такого бала, и при этом в меру скромный для молодого человека его возраста и положения. Роскошь высокого качества без петушиной пестроты. Одна батистовая рубашка с чуть заметным голубым оттенком стоила больше его трехмесячного дохода, а на жемчужно-серый камзол с серебряной вышивкой и крошечными стразами Ванру пришлось бы работать целый год.
Наместница открыла бал в паре с юным графом Тейвор, своим дальним родственником. Мальчик обещал стать выдающимся стратегом, написал несколько военных трудов, но старые генералы качали головами в недоумении: юноша был без сомнения талантлив, но слишком уж оригинален. Да и потом, разве можно заниматься стратегией, не побывав ни в одном бою?! А на войну Эльна не взяли по причине малолетства, от рода Мирлан отправился воевать его кузен и наследник, всего лишь на два года старше. В столицу молодой граф приехал две недели назад по распоряжению наместницы, и в коридорах шептались, что тетушка оказывает красавчику-племяннику слишком много внимания.
Второй парой, на почтительном расстоянии, вел в танце свою костлявую супругу бургомистр. Ванр пока что стоял у колонны, присматриваясь к разноцветной толпе гостей. Танцевали в основном юные девушки, розовые платья дебютанток яркими пятнами выделялись среди бежевых, голубых, палевых, салатовых и оранжевых нарядов второгодок. На второй год замуж обычно выдавали уже всех, и девушки переходили к цветовой гамме замужних дам: бордовому, фиолетовому, синему, изумрудно-зеленому, слоновой кости для особо изысканных и ярко-красному для самых смелых. Дамы подпирали стенку, обмахиваясь огромными веерами из белых перьев, необычайно модных в этом сезоне, хищными взорами впиваясь в молодых людей - возможных женихов, или задумчиво наблюдая за кружащимися в танце дочерьми.
Ванр наметанным взглядом отмечал подходящих девушек, присматриваясь прежде всего к платьям: чем дороже и безвкуснее наряд, тем меньше приданое. Мотыльков ловят на огонь. Следовало также исключать яркие наряды из дешевой ткани - в таких семьях денег нет вообще, на бал они попали случайно и скрывают бедность яркостью. О многом могли сказать перчатки и туфельки, но это уже при более близком знакомстве. Ванр присмотрел первую жертву - высокую сутулую девицу в коротковатом розовом платье, стоящую у стены рядом с низенькой, раскрашенной мамашей, и подошел поближе, склонившись в поклоне. Пять минут ни к чему не обязывающей светской болтовни, еще пять минут на танец, откланяться, оставив дам в полной уверенности, что сердце его лежит у ног угрюмой дылды, и перейти к следующей девице. Через два часа Ванр с трудом стоял на отдавленных ногах - учителя танцев с каждым сезоном брали за уроки все больше, но неуклюжесть очаровательных созданий обгоняла рост платы за их труды. О, разумеется, на балу были прекрасные, грациозные девушки, кавалеры толпились подле них, мечтая осторожно положить руку на хрупкую талию, прошептать нежные слова в розовое ушко, сжать в ладони тонкие пальчики. И в любой другой день Ванр был бы среди этих счастливчиков, но сегодня решалась судьба его карьеры, и, тоскливо проводив взглядом очередную юную прелестницу, он возвращался к своему заданию. Иногда в поле его зрения показывалось белоснежное платье наместницы, но всегда слишком далеко даже для того, чтобы услышать ее голос.
Энрисса же старательно веселилась. Она танцевала с молодыми офицерами, заливаясь смехом, пробовала диковинное зеленое мороженое, выпытывала у растерявшегося лакея, какой краской покрасили этот кулинарный шедевр. Первая бежала в сумасшедшем хороводе альты, не глядя, кидала через плечо белые лилии, кто поймает - тот и будет танцевать с наместницей следующий танец, и увлеченно играла в фанты, заставляя престарелых министров прыгать, а важных купцов - кричать петухами. Только внимательный наблюдатель мог бы заметить, как молодая женщина осматривает бальный зал, ища кого-то в толпе, увидев - усмехается, не увидев - раздраженно кусает губы.
Высокий и очень мрачный человек в темно-красной робе и алом плаще отличался завидной наблюдательностью. Он не только заметил украдкой бросаемые взгляды, но и определил, кого наместница со столь завидным упорством выискивает среди гостей: молодого человека среднего роста со щегольской бородкой. Можно было не сомневаться - уже завтра утром магистр ордена Дейкар, Ир, будет знать о новом интересе наместницы все. Возможно, даже больше, чем объект интереса знает о себе сам.
А блестящее общество танцевало, пило вино, сплетничало, влюблялось, декламировало стихи. Дамы обсуждали предстоящие торжества, посвященные победе в долгой войне, девицы предвкушали возвращение в столицу завидных кавалеров, отцы семейств подсчитывали неминуемые траты, купцы оговаривали сделки, следуя обыкновению не размениваться на бабское баловство даже по праздникам. Кто-то уже целовался в укромном уголке, а за одной из колонн молодая женщина в скромном бежевом платье торопливо поправляла шнуровку. Раскрасневшиеся парочки то и дело выбегали на улицу, поиграть в прятки среди ледяных скульптур, а госпожа Илана, самый молодой за последние триста лет магистр магического ордена Алеон, меланхолично перебирала лунные камушки четок, пытаясь понять, что делает на балу магистр Ир.
IX
Этой ночью, точнее, этим утром, Энрисса не жаловалась на бессонницу. Бал закончился около семи утра, когда долгая зимняя ночь еще не уступила место рассвету, но по улицам города уже заскрипели колеса телег - торговцы спешили подвезти товар к открытию рынка; заспанные служанки топили остывшие за ночь печи и таскали воду, а дети собирались в школу. Она была уверена, что не сможет уснуть, просто полежит с закрытыми глазами полчаса, но провалилась в сон сразу же, не заметив короткого мига между явью и навью. Снилось что-то хорошее, теплое и пушистое, как маленький бельчонок. А, может, это и был бельчонок, черный, с серебристым хвостом. Он жил прямо в замке, в оранжерее, и никто, кроме маленькой герцогини, не знал про зверька. Садовники только качали головами - мол, белки, они в лесу по елкам прыгают, а вам, госпожа, привиделось, а безошибочное детское чутье подсказывало, что ни отцу, ни многочисленным наставникам про бельчонка и вовсе знать не нужно. Она таскала малышу печенье и орехи, постепенно приучая есть с руки и, однажды, когда зверек, позабыв о страхе, взял кусочек пирога с подставленной ладони и присел на задние лапки, зажав угощение в передних, она быстро протянула руку и схватила его поперек туловища, просто чтобы поднести пушистое тельце к щеке, почувствовать его тепло. Ничего плохого она не хотела, хорошая девочка Энрисса знала, что диких зверей нельзя держать в клетках, она только погладила свою добычу по шелковистой шерстке и сразу опустила на землю. Увы, бельчонок не шевелился. Он умер от ужаса. Энрисса не плакала, не звала слуг, она села на корточки возле своей невольной жертвы и задумалась. Пятилетний ребенок впервые столкнулся со смертью, своими глазами увидев переход из живого в неживое. Почему-то она сразу поняла, что бельчонок по-настоящему умер, а не уснул, не притворился. Она искала причину его внезапной смерти и не находила иной, кроме своих действий. Осознав, она приняла на себя эту вину и, подобрав сухую ветку, осторожно, чтобы не повредить корни, разрыла землю в горшке с красивыми алыми цветами, положила туда трупик и закопала. Никто ничего не узнал, но в тот день маленькая девочка твердо усвоила самый главный урок: все, что ты делаешь, должно быть осознано и продумано, и тогда ты никогда не столкнешься с непредвиденным. Взрослая жизнь оказалась сложнее, но это нехитрое правило всегда выручало молодую наместницу. И все же, иногда она видела бельчонка во сне, почти ощущала невесомое тепло в ладонях и просыпалась со счастливой улыбкой.
Придворные дамы, дежурившие при опочивальне наместницы, не получили указаний, во сколько разбудить госпожу, и Энрисса, выспалась - пожалуй, первый раз за последние три года. Когда она проснулась, холодное зимнее солнце уже наполовину закатилось за горизонт. Она встала, накинула на плечи шелковое утреннее платье, приказала подать умываться, и даже опытные фрейлины, привыкшие по едва уловимым приметам угадывать состояние души своей повелительницы, не могли сегодня понять, в каком она настроении. Обычно темно-серые глаза Энриссы сегодня казались почти прозрачными, словно подсвеченными изнутри, а безмятежное выражение лица могло скрывать как гнев, так и радость. Дамы поспешили закончить туалет наместницы и уступили место секретарю, с утра торчавшему в приемной с кипой бумаг.
Энрисса приняла его в своем личном кабинете, примыкающем к спальне. Быть допущенным в эту святыню мечтал каждый чиновник, но лишь немногие удостаивались подобной чести. Избранных отбирали по весьма странным принципам: ни один из членов Высокого Совета, даже преданный наместнице до мозга костей Хранитель, никогда не переступал порог маленькой светлой комнаты. Зато младший секретарь дворцового управления и ничем не приметный капитан городской стражи приходили с ежедневными докладами. Наместница приветливо улыбнулась юноше, забирая свитки. Секретарь почтительно застыл напротив стола, ожидая указаний, но его постигло разочарование:
- Вы свободны, Этон. Ступайте, - молодой человек поклонился и повернулся к выходу, любезный голос наместницы настиг его уже в дверях, - и подойдите сегодня в семь в Малый Переулок, как обычно. Вас будут ждать.
Секретарь поклонился еще раз. Он уже не первый раз выполнял подобные поручения. Ее величество предусмотрительно располагала прознатчиками во всех провинциях, но, увы, не могла лично побеседовать с каждым верным сыном отечества, рискующим головой во имя империи, короля Элиана, светлого будущего и небольшой денежной суммы. Размер суммы определялся степенью риска и значимостью оказанных услуг. А еще юноша понятия не имел, что это посещение злачных мест станет для него последним - говоривший с ним маг, кроме наличных, пришедшихся весьма кстати - жизнь в столице дорога, обещал молодому чиновнику соблюдение тайны, а в случае разоблачения - магическую защиту. Как оказалось, маги порой страдают забывчивостью, а наместница, напротив, помнит все.
Наместница быстро просмотрела свитки, выискивая знакомый почерк. Похоже, Ванру, в отличие от Энриссы, поспать после бала не удалось. Список девиц оказался на удивление длинным и бедным на подробности: имя, возраст, сумма. Двадцать шесть фамилий, двадцать шесть претенденток. Она оценила изобретательность нового секретаря: тот еще не считал себя в праве советовать что-либо наместнице напрямую, поэтому расположил девушек в списке не по алфавиту, а в порядке, отвечавшем его мнению об их пригодности для целей Энриссы. Впрочем, о целях он не имел ни малейшего представления. Энрисса вызвала фрейлину и приказала привести к ней господина Пасуаша, нисколько не сомневаясь, что тот ждет в приемной. Судя по внешнему виду Ванра, бессонные ночи были для него не в новинку, а молодость и здоровье помогали сгладить свойственные такому образу жизни последствия, сказывающиеся на внешности: ни кругов под глазами, ни бледности, ни усталого прищура, ни опущенных уголков рта, утомившегося дежурной улыбкой.
- Это никуда не годится, господин Пасуаш! - Прервала наместница повисшую после почтительного поклона Ванра паузу, - Я не могу принимать решения на основании столь скудных данных. Вы, похоже, не самый старательный работник.
- Я всего лишь не счел возможным утомлять ваше величество лишними бумагами, - Ванр протянул наместнице папку, - вот листы на каждую из девушек: привычки, манеры, образование, слабости, семейные обстоятельства, внешность. Я взял на себя смелость решить, что вы, ваше величество, со свойственной вам проницательностью, сможете выбрать из списка наиболее интересующих вас претенденток, и уже потом познакомиться с ними поближе, не тратя время и внимание на менее интересных девушек. - В голосе молодого человека сквозила неподкупная искренность. Беда была лишь в том, что Энрисса хорошо знала ей цену.
- Если вы еще раз попробуете решить, что именно мне нужно знать, а что нет - ваша карьера закончится, не успев начаться. Попробуйте направить свою трогательную заботу обо мне в иное русло.
- Как прикажете, моя госпожа.
- Ступайте. Я распоряжусь насчет вас. Позже.
Наместница сидела за столом, и Ванр не мог подойти поцеловать ей руку, он ограничился поклоном и аккуратно прикрыл за собой дверь. Душа его пела от счастья - она разрешает о себе заботиться, не прогнала его прочь, несмотря на серьезную ошибку. Только теперь Ванр понял, что натворил: наместница точно такая же женщина, как и любая другая, только вместо кухни и прислуги у нее целая страна. Его сестра ни за что не позволит мужу указывать, как ей управляться по дому, а наместница никому не даст решать за нее государственные дела. А мужчин, желающих влезть в управление страной куда как больше, чем мечтающих отобрать у своих жен ключи от кладовых. Ванр с облегчением промокнул капельки пота, выступившие на лбу, и отправился в свою каморку отсыпаться, чтобы во всеоружии встретить подарки судьбы.
Наместница еще раз перечитала список и начала просматривать листы. Девицы выбывали одна за другой: та слишком красива, и как следствие - себе на уме, а эта, увы, не дева, третья - дворянка во втором поколении, четвертая на самом деле дочь опального герцога Астрина, о чем Ванр, разумеется, не мог знать. Впрочем, супруг все еще очаровательной матери этой милой девушки тоже пребывал в блаженном неведении, как о подлинном отце своей дочери, так и об источнике приданого своей жены. Наконец в списке остались всего четыре девушки и, по странному совпадению, они же занимали четыре верхние строчки. Наместница могла сберечь два часа своего драгоценного времени. После некоторого раздумья она остановилась на Резиалии Сорель, второй по списку. Право же, было трудно представить себе более нелепое и вычурное имя. Девушка из старой дворянской семьи, из поколения в поколение обретавшейся при дворе, но никогда не занимавшей значимых постов. Ее предки обладали достаточным здравомыслием, чтобы не промотать небольшое состояние, но, увы, никак его не приумножили, с трудом сохраняя хрупкое равновесие между приданым дочерей, уходившим из семьи и приданым невесток, в семью приходившим. Теперь Энрисса даже припомнила довольно высокую, крупную девицу, как раз в солдатском вкусе, но возможно, это была старшая сестра Резиалии. В любом случае, семья казалась подходящей. За незначительную придворную должность они отдадут дочь хоть варвару, хоть самому Келиану, что уж говорить о новоиспеченном графе Инхор. А Ланлосс от такого брака, в петлю, конечно, не полезет, но и ничего полезного, кроме потомства, не приобретет. Наместница довольно улыбнулась. Пожалуй, стоит посмотреть на девчонку самой, и если все будет в порядке - переговорить с родителями.
X
Фасад дома Феникса выходил на площадь перед ратушей. Изящная ратуша с высокими шпилями терялась на фоне пятиэтажного квадратного здания из грубого красного камня. Огромные прямоугольные окна казались черными провалами в никуда. Снаружи они были непрозрачными, а как изнутри, знали только маги и те немногие, кого они удостаивали чести побывать в своем пристанище. Простой же люд старался обходить дом ордена Дейкар стороной. Дом Феникса и прилегающие к нему земли много лет назад подарила ордену Кларисса Первая Красивая, третья наместница, отличавшаяся редкостной красотой и, очевидно, вследствие этого - не менее великой глупостью. Маги ордена Дейкар воздвигли свою цитадель в самом центре Сурема, обнесли ее высоким забором, и власть любой наместницы заканчивалась у ворот Дома Феникса.
Магистр Ир, старейший из магов Дейкар, а значит, и из всех живущих ныне людей, смотрел в огонь. Он сидел в кресле у камина, прикрыв глаза, кисти рук прятались в рукавах алой робы, отблески пламени отражались на мрачном лице: черное-красное-желтое - вечная триада огня. Маги носили красные одеяния, послушники - черные, а желтый цвет стыдливо прятался в каминах и мозаиках. Витражей в доме Феникса не терпели, как и гобеленов, зато пол во всех комнатах украшала многоцветная мозаика - редкие гости боялись ступить на такую красоту - а стены были расписаны загадочными фресками. На них бушевало пламя и переплетались лучи света, обнаженные мальчики купались в расплавленном металле, а приглядевшись к разноцветным пятнам, можно было увидеть волшебной красоты картины.
Магистр Ир размышлял: ночная стража нашла в Малом Переулке труп молодого чиновника, юношу ограбили, а затем перерезали горло. Маг не сомневался, что последовательность действий была прямо противоположной. Он не ждал, что наместница раскроет мальчишку так быстро. Собственно говоря, он вообще не ждал, что того раскроют. Ир мысленно снова и снова повторял одно и тоже имя: "Ванр Пасуаш", словно пытаясь распробовать, какое оно на вкус. Ванр Пасуаш, ничем не примечательный молодой человек, Ванр Пасуаш, новый секретарь наместницы, Ванр Пасуаш... Это имя открывало большие возможности. Но не стоит повторять старых ошибок. Магистр открыл глаза и выпрямился в кресле. Минуту спустя перед ним появилась девушка в черном платье послушницы. Орден Дейкар принимал в послушники как мальчиков, так и девочек, но за все время ни одна из них не стала не только магистром, но и даже ученицей магистра. Орден предпочитал пользоваться услугами своих женщин и на кухне, и в спальне. Ир же сознательно приближал к себе девушек, пугая коллег возможным нарушением многовековой традиции, но каждый раз оставался в пределах невидимых рамок:
- Отправляйся к казначею. Ванр Пасуаш должен получить подарок. Две тысячи золотых и вот это кольцо, - он протянул девушке массивное золотое кольцо с полыхающим, словно живым рубином.
Девушка взяла кольцо, чуть задержав свою ладонь в руке мага, и выскользнула за дверь.
Магистры неторопливо подтягивались в комнату с камином, рассаживались, занимая привычные места, перебрасывались приветствиями. Даже самое внимательное ухо не уловило бы момент начала совета:
- Никуда не годится.
- Действительно, просмотрели.
- Никто иной, как вы, любезный коллега, уверяли нас, что магов Войны больше нет и не будет, и предсказание следует понимать иносказательно. Мол, вымерли, как маги Времени и Пространства. И что же? А ведь он нам еще понадобится!
- Это можно использовать на благо ордена.
- Острова присоединены к империи.
- И это может быть использовано на благо ордена.
Собравшиеся здесь знали, что на благо ордена Дейкар может пойти все, а то, что не может, все равно должно послужить его благу.
- Он не должен быть в Совете.
- Да уж, этого только не хватало. С его талантами уже через месяц выстроится очередь из желающих отравить упрямца, и кто тогда станет отцом посредницы? Если предсказание не исполнится - мы снова останемся ни с чем!
- Наместница не отправит в отставку победителя.
- Ей нужен противовес.
- Три на два.
- Этого недостаточно.
- Ваши предложения?
- Генерал ранен.
- Но ведь не убит.
- Отставка?
- Нужна замена.
- Кто?
- Наместница не позволит провести нашего человека.
Ир молча слушал коллег, не вмешиваясь в разговор, словно не сомневаясь, что, в конце концов, услышит лишь подтверждение своим мыслям. И, как обычно, именно его слова завершили совет:
- Наместница не сможет отвергнуть наше предложение, - по лицу мага скользнула тень улыбки.
Арниум, второй по старшинству, усмехнулся в седую бороду. С одной стороны он не одобрял высокомерие магистра Ира. Перед огнем все равны и каждый магистр взойдет на костер в свой черед, дабы душа его переродилась в огне и вернулась в ученике, как было заведено испокон века. Ир же вел себя так, словно никогда не просыпался ночью в поту, отгораживаясь ладонью от подступающей стены пламени. А с другой стороны, ему нравилось самому разгадывать головоломки, предсказывать ходы непредсказуемого магистра, поздравлять себя с правильной разгадкой, или досадливо качать головой - как можно было не догадаться, или с восхищением цокать языком: ну, силен, силен, коллега, до чего додумался! Сейчас, впрочем, решение лежало на поверхности. Арниум разочарованно вздохнул: слишком просто. Нет, сработать оно сработает, но слишком просто. То ли дело та интрига с варварами... Порой старику казалось, что мир неудержимо клонится к упадку, и не осталось тайн, достойных его внимания.
XI
С утра обычно скупое на тепло зимнее солнце расщедрилось, и Соэнна рискнула откинуть меховой полог, под которым провела все путешествие. В удобных санях можно было лежать как в кровати, но и только. Девушку угнетала вынужденная неподвижность. Ни пошевелиться, ни даже сесть: стоило высунуться наружу - и мороз тут же впивался в щеки, да и пейзаж не радовал разнообразием - заснеженная пустошь. Соэнна предпочла бы поехать верхом, через лес, но люди жениха быстро отговорили ее от этой идеи. По зимнему лесу верхом не проедешь, тем более с обозом, а на лыжах миледи, конечно же, ходить не умеет, не говоря уже о ее достопочтенной матушке и прочих дамах. Матушке и в голову не пришло путешествовать как-либо иначе, и даже отец согласился занять место в санях, хотя сперва настаивал, что поедет верхом.
По твердому насту сани скользили со сказочной быстротой, но стоило пригреть солнцу - как возницы занервничали; и не зря. Вскоре небо затянуло тучами, и повалил мокрый рыхлый снег. Лошади начали проваливаться, сначала по колено, а потом и по брюхо. Невозможно было ни двигаться вперед, ни даже понять: вперед - это куда?! Люди не видели собственных рук в разгулявшейся метели. Пришлось остановиться. Возницы успокаивали лошадей и надеялись, что дамы не поймут всей серьезности положения, иначе придется успокаивать дам, а это куда сложнее. Да и от одной мысли, что с невестой герцога случится беда, становилось плохо. Тут уж лучше всем вместе в буране сгинуть - все равно потом не жить. Непогода бушевала, обозные сани с трудом развернули так, чтобы хоть немного прикрыть путешественников от снега. Капитан Эрвон выругался сквозь зубы:
- Аред побери эту погодку! Мы не можем стоять здесь до ночи! Нужно ехать дальше!
- Никак нельзя, господин хороший. Сами же видите.
- До замка осталось всего ничего.
- Осталось-то всего ничего, а без проводника - заплутаем так, что потом в три раза дольше возвращаться будем.
- А здесь мы замерзнем под снегом, - капитан был уроженцем Квэ-Эро и снег впервые увидел этой зимой, когда поступил на службу к герцогу Иннуону, вернувшись вместе с ним с войны.
- Да нет, под снегом - тепло. Потом разгребемся и дальше поедем, вы не беспокойтесь.
- Это если к вечеру все утихнет, а если пару суток мести будет, а?
На этот вопрос капитан так и не получил ответа, потому что разговор прервало лошадиное ржание и сквозь мокрый снег и оглобли пробился всадник на мохнатой серой лошадке. Старший возница первый бухнулся на колени прямо в снег:
- Ваше сиятельство! Что ж вы сами-то?! Мы бы скоро уже!
Теперь и капитан узнал герцога, меховой капюшон парки скрывал черные волосы, но карие глаза и золотистая кожа, столь странно выглядящая в этом царстве зимы, не оставляли никаких сомнений - герцог Иннуон сам решил встретить свою невесту. Герцог кивнул капитану, спешился и, ведя лошадь в поводу, подошел к саням, в которых ехали дамы. Их разместили в самом центре временного лагеря, натянув сверху меховой полог, как шатер. Он резким движением распахнул мех, засыпав сани ворохом мокрого снега, и бесцеремонно уставился на Соэнну, безошибочно узнав ее среди фрейлин. Один долгий, изучающий взгляд, и полог снова опустился:
- Нам пора ехать, я проведу вас.
На этот раз возницы не спорили, а быстро подняли коней. Все знали - нет такого бурана, в котором бы Аэллин заблудился. Зима с ними в родстве, они всегда знают, как с ней ладить. А уж дом свой и подавно чуют за сто верст. Караван тронулся в путь, следуя за серой лошадкой. Та, хоть и коротконогая, каким-то чудом умудрялась в снег по шею не проваливаться, и, худо-бедно, а идти за ней следом было можно.
Соэнна растерянно посмотрела на мать:
- Это был он?
-Не знаю, - задумчиво ответила графиня, - похоже, что он, но это же верх неприличия! - Но она быстро взяла себя в руки. Негоже при дочери хулить ее будущего супруга. Ей с ним жить и, если даже и не уважать, то хотя бы высказывать уважение.
Обоз медленно тянулся за проводником. Буран чуть притих, а когда поднялись повыше, к началу горной дороги, ведущей в замок, и вовсе прекратился. Подход к дороге охраняли две сторожевые башни - высоченные, аж голова кружилась, с узкими темными бойницами вместо окон, коронованные зубастыми смотровыми площадками. Герцоги Суэрсен чувствовали себя в горах достаточно уверенно, чтобы проложить к замку удобную широкую дорогу прямо до ворот, но не страдали излишней беспечностью. Подобные сторожевые башни, но уже высеченные в горах, еще трижды преграждали дорогу, а на потайных площадках дежурили солдаты, готовые завалить путь многопудовыми валунами, как только загорятся сигнальные огни. Родовое гнездо Аэллин не зря считалось неприступным. Стражники лихо отсалютовали всаднику на лохматой лошадке. Путников уже ждали такие же лошади, перефыркивающиеся друг с другом на морозе. Возницы торопливо распрягали сани, слуги перегружали сундуки в крытые повозки с непривычно широкими колесами. Капитан пояснил графине:
- Дальше на санях никак, миледи, только верхом. Вещи ваши следом доставят, тут повозки особые, чтобы вверх по снегу в гору ехали и не скользили. Дорогу чистят, но зима есть зима.
Графиня слушала рассеянно. Верхом так верхом. Она покосилась на своего супруга, уже сидевшего в седле, и с трудом сдержала улыбку. Уж очень забавно выглядел долговязый граф на маленькой лошадке - словно его на мула посадили. Граф и сам понимал нелепость своего внешнего вида, и лицо его выражало все возможное недовольство. Леди Олейна ничего не имела против верховой прогулки, наоборот, предвкушала возможность размяться, а Соэнна так и вовсе будет счастлива, но сейчас почтенную даму куда как больше волновало загадочное поведение их проводника. Если это действительно герцог, то зачем нужна глупая игра в прятки? Что постыдного в том, чтобы встретить невесту? А если нет, то откуда такое сходство? Стражники, ухмыляясь в усы, подсадили дам в седла. Ехать верхом во всех этих мехах оказалось достаточно серьезным испытанием даже для хорошей наездницы, и скоро графиня думала только о том, как бы удержаться в седле. Служанок и фрейлин к седлам просто-напросто привязали, но подойти с веревками к суровой графине, а уж тем более к своей будущей госпоже никто не осмелился. Проводник возглавил неторопливую цепочку всадников, графиня могла видеть только его узкую спину в меховой парке, и все же у нее никак не получалось избавиться от ощущения насмешливого взгляда, пронизывающего насквозь. Этот взгляд проникал под шубу, скользил по взмокшей спине, распущенной шнуровке корсажа, видел побелевшие костяшки пальцев в перчатках и меховых рукавицах, вцепившихся в уздечку. Презрительный, беспощадный взгляд. Лошадь Соэнны поравнялась с нею, и девочка тихо, почти неслышно прошептала:
- Матушка, я боюсь, - и госпожа графиня впервые в жизни не нашла, что ответить дочери.
***
До замка добрались на закате. Огромное красное солнце зависло над ажурными башнями, облило червонным золотом шпили, зажгло пожар в витражных окнах. Медленно и на удивление бесшумно распахнулись тяжелые железные створки ворот, и всадники въехали во внутренний двор. Он ждал их там, высокий, стройный, в легком камзоле, даже без плаща, с непокрытой головой. Иннуон Аэллин, герцог Суэрсэн. За прошедшие годы он не прибавил в росте, но плечи стали шире, руки - крепче. Мальчик стал мужчиной, способным вызвать головокружение у любой дамы. Единственное, что несколько портило его внешность - слишком узкий подбородок. Небольшая бородка исправила бы дело, но герцог не собирался идти на поводу у моды. Но кто же тогда... догадка пришла в голову в тот самый момент, когда проводник, точнее, проводница, откинула капюшон, и черные волосы, такие же, как у герцога, упали на спину. Иннуон снял сестру с лошади, наклонился, быстро поцеловал в щеку, что-то шепнул на ухо и подошел к гостям. Он поклонился Соэнне:
- Сударыня, приветствую вас в моем доме. Я герцог Суэрсэн, ваш будущий супруг.
К графу и графине он обратился с нескрываемой насмешкой:
- Господин граф, госпожа графиня, счастлив снова видеть вас.
Ударение на слово "снова" лишний раз расставляло все по местам: ваша младшая дочь нужна мне не больше, чем была нужна старшая.
- Вас проводят в ваши покои, там вы сможете отдохнуть до ужина. Моя матушка с нетерпением ждет встречи с вами. - Он еще раз вежливо поклонился.
Это изящество в каждом жесте раздражало. Рядом с измученными долгой дорогой женщинами в бесформенных меховых шубах, закутанных до кончика носа, оно казалось изысканной насмешкой. Улыбка Ивенны, ожидавшей брата чуть поодаль, показывала, что она все поняла и наслаждается ситуацией. "Ну погоди же, - зло подумала графиня, - за ужином сочтемся". Юная Соэнна по праву считалась второй по красоте девушкой империи. Первое место традиционно принадлежало наместнице, впрочем, в случае Энриссы - без всякой лести. Герцог удалился под руку с сестрой, подоспевшие слуги помогли дамам спешиться, конюхи развели лошадей по конюшням, только после этого ворота открыли снова, впуская повозки с грузом. Высокая пожилая дама в меховом плаще присела в реверансе:
- Герцогиня Сибилла отправила меня в ваше распоряжение, леди. Следуйте за мной, я отведу вас в ваши покои. Пока распаковывают вещи, вы сможете принять ванну, а потом несколько часов поспать. Ужин будет в полночь.
В комнатах оказалось неожиданно тепло, трещали дрова в каминах, тепло шло и от стен. Вода в купальне оказалась обжигающе горячей: "То, что после мороза и надо" - пояснила служанка, размешивая в воде лавандовую соль. Соэнна нежилась в горячей воде, пытаясь понять, что же произошло. Похоже, герцогиня Ивенна пользовалась в замке полной свободой, саму Соэнну никогда бы не отпустили одну верхом, приличной девушке полагалось выезжать в карете: считалось, что верховая езда, даже в женском седле, вредит хрупкому дамскому здоровью. Кажется, ужиться с будущей свояченицы будет не так просто. Интересно, а фехтовать она тоже умеет, или только в мужском седле ездит? За ширмой, отгораживающей купальню, послышался шум - слуги притащили сундуки с вещами, служанки, сами еле живые после дороги, начали распаковываться, нужно было найти подходящее платье, проветрить его, распрямить складки, расправить нижние юбки и кружева. Соэнна перестала прислушиваться и снова погрузилась в размышления. Какое платье надеть? Вся беда заключалась в том, что яркой брюнетке с белоснежной кожей не шли нежные палевые цвета, положенные юным девушкам. Лучше всего она выглядела в винно-красном или синем кобальте, вишневом или в родовом фиолетовом, но все эти цвета считались пристойными только для замужних дам. Вот через месяц она сможет носить все, что захочет, сундуки уже заранее были заполнены яркими нарядами и отрезами ткани, но сейчас нужно было решать, чем пожертвовать - внешним видом или правилами хорошего тона. Впрочем, решать, все равно будет матушка, но при одной мысли, что жених сочтет ее некрасивой, становилось дурно. Красота была главной, да и, пожалуй, единственной ставкой Соэнны. Муж просто не сможет не полюбить ее! Она докажет и матери, и отцу, и старшей сестре, что умная и красивая женщина всегда получит, что хочет!
XII
Брат и сестра стояли в часовне перед алтарем. Они не молились - просто стояли, держась за руки. Это место принадлежало только им двоим, мать, даже если и знала про эту часовню, никогда бы не вошла сюда. В тайное святилище не заходили слуги, жрецы не приносили жертвы у алтаря - да и не осталось жрецов у этого бога. Когда Саломэ VI Святая семьсот лет назад запретила поклоняться Ареду и разрушила последние уцелевшие храмы, земли рода Аэллин еще не присоединились к империи, и культ ставшего неназываемым бога продержался еще триста лет. После того как княжество Аэллин стало герцогством Суэрсэн, новоиспеченные герцоги вынуждены были подчиниться закону: закрыть храмы, сжечь алтари и выслать жрецов, упорствовавших в своей ереси, но воля наместницы заканчивалась у ворот замка в северных горах. Правители Суэрсена сохранили часовню Ареда. В этой семье не признавали различия между Семерыми и Восьмым, одинаково почитая всех богов, творивших мир. Старые книги говорили, что Аред никогда не требовал человеческих жертвоприношений, и Иннуон, честно говоря, не понимал, почему именно из этого бога сделали вселенское пугало. Так что в часовне обошлись без окровавленных алтарей и фресок с совокупляющимися тварями. В старые времена Аред считался богом развития и движения вперед, покровителем науки и познания. Очевидно, различие между Аммертом, богом Знания, и Аредом, богом Познания, оказалось слишком тонким для простых смертных. Страх перед Аредом превосходил все разумные пределы - одно время даже запрещали лук и стрелы, его символ, но после пары сокрушительных поражений от конных варваров научились отделять религию от реальности. Поклоняющийся Ареду, пусть даже и под другим его именем, приговаривался к смерти вне зависимости от рода и богатства. Без всякого сомнения, эта часовня осталась последней в мире, и герцог намеревался сохранить ее. Боги были ему глубоко безразличны, что Семеро с их ипостасями, что Аред, но он не собирался отказываться от обычаев предков. Кроме того - Иннуон любил эту часовню.
Маленькая комната без окон отличалась простотой и скромностью отделки. Никаких витражей и статуй: каменный алтарь с высеченными рунами первого алфавита, теперь известного только чудакам-ученым да жрецам Аммерта, две черные спиральные колонны по обе стороны от алтаря, на бархатной подставке - лук с натянутой тетивой и стрела. Но самым удивительным здесь были пол и потолок. На потолке неизвестный мастер выложил мозаичную карту звездного неба, а на полу - карту мира, и на звездной карте было больше звезд и созвездий, чем в нынешних книгах по астрономии, а на карте мира были указаны неизвестные острова и земли. Прапрадед Иннуона собственноручно срисовал копии с этих карт, теперь они хранились в библиотеке. Освещалась небольшая комната и вовсе волшебным образом: стоило кому-нибудь зайти в часовню, как звезды на потолке начинали светиться ровным, чуть зеленоватым светом, достаточно ярко, чтобы разглядеть обе карты во всех подробностях. Часовня воистину была самым необычным местом в замке, потому Иннуон и Ивенна так любили ее.
- Ты ведь не скажешь ей?
- Конечно, нет. Это место принадлежит нашему роду.
- Она очень красивая.
- Ну и что?
- Красивее меня.
- Да какая разница! Мне на ней жениться, а не любоваться! Ивушка, послушай, тебе не о чем беспокоиться.
- Я не верю тебе, Иннуон. Ты вернулся три месяца назад, и ни разу не пришел ко мне...
- Я... мне показалось, что ты больше не ждешь меня.
Но Ивенна лишь грустно улыбнулась. Иннуон знал, что она по-прежнему ждет его, просто больше не нуждался в их "греховной" связи, но не хотел обижать Ивенну внезапной холодностью. Он все еще чувствовал себя связанным с сестрой прочнейшей из нитей, знал ее сокровенные мысли и чувства, но за прошедшие три года успел забыть, что этот меч - обоюдоострый. Лгать ей он не мог, хоть и хотел этого сейчас больше всего на свете:
- Ивушка, прости меня. Я люблю тебя, но... я не приду больше.
- Я знаю. Я знала с самого начала. Это ничего, это последний раз, потом я не буду плакать.
Он осторожно промокнул ее слезы:
- Нам нужно идти, скоро ужин.
Они спустились в зал рука об руку, в белоснежных одеждах, расшитых серебром, пламя тысячи свечей золотило их кожу, отблески ложились на черные волосы. Иннуон подвел сестру к гостям, граф и графиня Айн, в сопровождении дочерей и свиты, улыбаясь, приветствовали новую родственницу, но Ивенна знала цену этой радости. Она, не скрываясь, рассматривала невесту, с мрачным удовлетворением отмечая, как девушка нервничает под ее пристальным взглядом. Иннуон с укором посмотрел на сестру и отвел Соэнну в сторону, развлекать светской беседой. Заученные вопросы сменялись заученными ответами. Герцог еще раз убедился, что чем красивее женщина, тем она глупее. Говорили, что наместница Энрисса опровергает это правило, но мало ли что говорят о наместнице!
Вечер тянулся на бесконечно-тоскливой ноте. Слуги бесшумно приносили новые перемены блюд, музыканты отважно боролись со всеобщим унынием, леди Сибилла неодобрительно качала головой на вишневое платье будущей невестки, граф Айн рассказывал Иннуону, как нужно было воевать, тот слушал, кивал и горько сожалел, что здесь не было Ланлосса. Уж генерал Айрэ, не связанный правилами этикета, быстро объяснил бы графу, последний раз державшему меч в руках на присяге наместнице, как выигрывают войны и в чем разница между солдатом и крысой. Иннуон же не мог позволить себе подобной роскоши. Ивенна ушла рано, сослалась на головную боль, Иннуон даже не знал, разозлиться ему на сестру, что бросила его на растерзание, или же, наоборот, поблагодарить за выдержку.
Вечер продолжался, после ужина начались танцы. И здесь герцога тоже поджидало разочарование. Соэнна танцевала хорошо, но без вдохновения, заученно повторяла положенные движения, разве что такт вслух не проговаривала. Но окружающие искренне восхищались великолепной парой, и Иннуон приглашал невесту на один танец за другим. Нет, все-таки он был зол, Ивенна могла бы остаться и потанцевать с ним, хоть немного. Она несправедлива к нему, ведь не его вина, что приходится жениться. Иннуон во многом изменился за три года вдали от дома, но по своей воле он бы и близко не подошел к этой пустоголовой куколке! К счастью, все в этом мире рано или поздно заканчивается, и торжественный ужин не избежал сей участи. Завтра, вернее, уже сегодня, начнут съезжаться гости, а через неделю - свадьба. Иннуон не смог сдержать счастливую улыбку, подумав о сюрпризе, ожидающем их всех после брачной ночи. Жениться-то он женится, раз уж прижали к стенке, но на своих условиях.
XIII
Старый герцог Квэ-Эро ждал наследника домой. Последнее время "Железный Пес", как вот уже пятьдесят с лишним лет называли его соседи, чувствовал себя неважно. Холод, столь чуждый теплому приморскому краю, прокрался в кости, и старик глухо кашлял даже в жару. Лекарь успокаивал, мол, для своих семидесяти трех его сиятельство в образцовом здравии. Но герцог, даже утратив былую зоркость, читал приговор и в намеренном спокойствии целителя, и в озабоченном взгляде супруги, и в необычайной молчаливости младших дочерей. Нет признака тревожней женского молчания. Если женщина молчит - значит, что-то не так, если молчат пять женщин - значит, "не так" совершенно все. Отец девяти дочерей знал это без всяких сомнений. Казалось, замок погрузился в печальное ожидание, даже слуги притихли, не было слышно визгливого смеха молоденьких служанок, а лакеи старались побыстрее убраться с глаз. Еще никто не произнес рокового слова, но оно висело в пряном воздухе ранней весны. Герцог ждал сына.
Квейг Эльотоно, наследный лорд Квэ-Эро, возвращался в родной дом. Наверное, мужчина в двадцать лет не должен тосковать по матери и младшим сестрам, а молодой дворянин обязан с восторгом принять возможность послужить отечеству на бранном поле, но Квейг скучал по семье, и с самого начала невзлюбил эту военную кампанию. Портовые города и виноградники Свейсельских Островов слишком напоминали ему Квэ-Эро. Пожалуй, это внутреннее неприятие происходящего и притянуло его к Иннуону. Герцог Суэрсен не утруждал себя проявлением хотя бы внешнего уважения к воле наместницы, с некоторой брезгливостью, хоть и безупречно, исполнял все приказы, но не скрывал недовольства. Квейг понимал - что позволено герцогу Суэрсен, не сойдет с рук лорду Эльотоно, но и просто наблюдать за этим блестящим пренебрежением доставляло удовольствие. Юноша тяжело вздохнул... будет нелегко объяснить отцу, что он приехал всего на один день и сразу же должен отправиться в Суэрсэн, чтобы успеть на свадьбу. Бедному Иннуону так и не удалось избавиться от леди Соэнны. Интересно, кто будет злее - отец, когда узнает, или Иннуон у алтарей? Квейг часто жалел, что не обладает спокойной уверенностью генерала Айрэ. Ланлосс был способен усмирить любого, без слов, одним взглядом. Но на свадьбу генерал не успеет, его сразу вызвали в столицу. Старнис и Арно тоже не смогут приехать - Виастро и Инванос слишком далеко от Суэрсена, а они и так уже три года не были дома.
Цвели апельсиновые деревья, звенели огромные, с пол-ладони величиной, цикады, дважды дорогу шустро переползла змея. Квейг позавтракал в придорожной таверне рыбой в обжигающем горло красном соусе, запил молодым вином - тем самым, что пьется как вода, а потом туманит голову, обменялся парой шуток с загорелой служанкой, с удовольствием заглядываясь на богатое содержимое ее корсажа. Добродушие местных жителей разительно отличалось от угрюмой настороженности и усталости островитян. Война оказалась совсем не похожей на описания в толстых трактатах, и Квейг в который раз пообещал себе, что пока он жив, в Квэ-Эро будет мир. Башни замка показались еще через два часа пути. Дворец герцогов Квэ-Эро, в отличие от замков большинства влиятельных лордов, с самого начала не задумывался как крепость. Местные правители всегда полагались на свою силу на море и не ожидали нападения с суши. Да и с чего бы? Квэ-Эро не граничило с землями варваров, а род Эльотоно всегда отличался верностью Империи. Квейг остановил коня на пригорке, чтобы полюбоваться изящным строением из розового кавднийского мрамора. Уже можно было разглядеть разноцветные флаги на башнях, а поющие на ветру флюгера венчали шпили, словно драгоценные камни. Теперь до дома было рукой подать. Еще через полчаса он въехал в высокие ворота, на ночь закрывавшиеся бронзовыми фигурными решетками, а днем так и стоявшие нараспашку. На самом деле, ворота простреливались из сторожевых башенок, но знали об этом немногие. Слуги ждали во внутреннем дворике. Молодой лорд с удивлением обнаружил, что не может найти ни одного знакомого лица. Похоже, за три года многое изменилось, и только теперь, вернувшись, он осознал саму возможность подобных изменений. Если дом казался прежним, то люди куда как беззащитнее перед всемогуществом Эдаа, бога Времени, единственного из Семерых, чья женская ипостась носит то же имя, что и мужская. Символ безразличия Времени, одинаково беспощадного и к мужчинам, и к женщинам. Теперь Квейг почти со страхом думал о встрече с родителями.
Мать, в окружении младших сестер, ждала его на лестнице. На первый взгляд она совсем не изменилась, и юноша с облегчением тряхнул головой, прогоняя секундное наваждение. Ну что, в самом деле, может случиться с отцом или матушкой? На то они родители, чтобы встречать возвращающихся домой сыновей. Увы, юность обычно не отличается особой наблюдательностью, он не заметил ни тонкой сетки морщин, окруживших глаза матери, ни седых волос, тщательно упрятанных под покрывало, ни тревоги во взгляде. Вот сестры - то совсем другое дело. За три года из девочек они превратились в девушек, не уступающих брату в красоте. Квейг вдруг подумал, что когда младшую, двенадцатилетнюю Риэсту, выдадут замуж, он останется здесь один. Один из десяти. В который раз будущий герцог пожалел, что у него нет брата. Он почти бегом подошел к ожидающим его женщинам, почтительно поцеловал руку матери и только потом сжал ее в объятьях. Затем наступила очередь сестер, самую младшую он подхватил и закружил прямо на лестнице.