Аннотация: Легенды об амазонках известны с древних времен. А как могло появиться царство воинственных женщин? Что заставило их жить независимо, как складывались их обычаи, непохожие на другие народы? Здесь я попытаюсь дать ответ.
Глава 1. Праздник Богини
В первый день весны все жители города Феры собрались, по обычаю, на стадионе возле храма Артемиды. Каждый год в этот день чествовали древнюю и вечно юную богиню, дарующую женщинам счастье материнства, их детям - здоровье, подрастающим юношам и девушкам - силу и ловкость, стадам и лесным зверям - изобилие.
И какой еще день мог быть угоднее для праздника Богини-Девы, как не этот, когда леса и склоны гор снова покрывались молодой листвой, и птицы, вернувшиеся из Блаженных Садов Гесперид, славили в рощах весну, как бы подавая людям пример! Ибо все знают, что Богиня добра, и радуется вместе со своим народом, когда к ней поднимается дым от сожженных жертв и драгоценных восточных благовоний. Но в любое мгновение дочь Зевса может пожелать и иной жертвы - и даже верховная жрица Нерта не знает, на кого падет выбор. Богиня всегда выбирает сама. Потому-то во главе процессии, сразу за живой ланью, пойманной специально для этого праздника, и шествовали, направляясь к стадиону, десять красивых девушек. Каждая из них готова была сегодня пролить свою кровь на испытании, посланной Богиней, и ни одна не знала, какую нить сегодня выпрядут для них Мойры.
Все девушки были стройны и гибки, точно ветки молодой ивы - дерева, посвященного Артемиде. Их фигуры легко было рассмотреть, потому что одежда каждой из них состояла лишь из набедренной повязки, вышитой серебром, да другой повязки, на груди, отнюдь не скрывающей ее очертаний. На ногах у них всех были одинаковые сандалии с высокой шнуровкой, с ремешками из змеиной кожи. Голову каждой из них венчал хрустальный лунный серп, сверкающий на солнце. И такие же знаки повторялись на кольцах, серьгах, браслетах и ожерельях, буквально звеневших при каждом их движении. Там были все знаки Артемиды - полумесяц и всевидящее око, и фигурки ланей, медведей и вепрей. Не для одной лишь красоты надели их девушки сегодня! Эти украшения принадлежали к числу священных предметов, и носить их могли только жрицы, призывающие милость богини.
Только одна девушка осмелилась пренебречь талисманами. Она была самой высокой из десяти, черноволосой и при этом удивительно бледной, то ли от природы, то ли от скрытых переживаний. Из всех украшений-амулетов на ней был лишь обязательный хрустальный полумесяц, и волосы были не уложены в сложную прическу, как у ее подруг, а заплетены в простую косу. И, в то время как ее подруги, проходя по главной улице Феры, приветствовали улыбками и радостными возгласами стекающийся к стадиону народ, идущая последней не улыбнулась ни разу, как будто ее угнетало нечто, не позволяющее ей радоваться, и она слышала хлопанье нетопырьих крыльев Кер-бед над своей головой. И те, с кем невольно встречался ее взгляд, спешили отвернуться и поспешно смотрели вперед, где шествовали в сиянии драгоценностей и в блеске собственной красоты ее подруги.
Ибо всех их без преувеличения можно было назвать прекраснейшими девушками Феры, других не брали в жрицы Артемиды. И наготу их молодых тел не портили даже шрамы, пятнавшие почти всех, рассекавшие у кого грудь, у кого плечо, ногу или спину. Напротив, они свидетельствовали об особой святости жриц, именуемых еще Лунными Девами. Каждую весну они в этот день посвящали свою жизнь и кровь Артемиде. Порой случалось, что Богиня не довольствовалась кровью из ран и брала жизнь одной из девушек, чтобы та стала нимфой, одной из ее постоянных спутниц. На ее место неизменно находилась другая. Служба Артемиде не была пожизненной. Если гибель или тяжелое увечье счастливо миновали жрицу, она могла выйти замуж, если не хотела остаться в храме навсегда. Большинство так и поступали, как только начинали утрачивать гибкость, свойственную лишь ранней юности, и не могли больше участвовать в испытаниях. Но даже бывших жриц жители Феры чтили всю жизнь, к удивлению обитателей других царств. Не раз можно было видеть, как уже немолодая, вполне обычная на вид женщина укрощает пьяного буяна, так что тот после будет рад пробить лбом дубовый настил на полу, умоляя ее о прощении. Ибо для людей она на всю жизнь остается Лунной Девой.
И горожанам, собравшимся на стадионе, не приходило в голову оскорбить даже брошенным вскользь замечанием жриц, чья умащенная маслом кожа матово блестела, подчеркивая игру мускулов, не вздымающихся хвастливо, как у воинов, но переливающихся при каждом движении мягко и упруго, как у крадущихся пантер. Да, жрицу Артемиды нельзя оскорбить безнаказанно! Не только она может после праздника разыскать дерзкого, но и сама Богиня накажет того, кто оскорбит ее служительницу. На следующей же охоте затупит его копье, а навстречу пошлет кабана или медведя вместо жирного оленя. Или осрамит перед женщинами, и ходи потом как терпеливый вол, пока не вымолишь прощения у оскорбленной... и, говорят, бывало!
Первая девушка - со стянутыми в тугой узел темно-рыжими волосами, чем бронзовый блеск на солнце отливал ярким золотом, с огромными зелеными глазами, - поравнялась с помостом, где сидел царь Геланор с царицей Клименой, их старший сын и наследник Левкон и двое младших, еще мальчики. Девушка окинула царскую семью долгим взглядом и приветствовала взмахом руки. Царевичи в ответ помахали ей, а царица закрыла лицо покрывалом. Геланору обычай не позволял выражать свои чувства, но и он беспокоился в этот праздник Артемиды не меньше, чем в последние три года. Рыжеволосая девушка была их с Клименой дочь, царевна Эйрена.
А она тем временем подошла во главе своих подруг к алтарю Артемиды, над которым возвышалось ее первое изображение, сплетенное из прутьев ивы раньше, чем люди научились лепить изваяния из глины и вырезать из камня или дерева. Она и выглядела невероятно древней, это почти черная от времени, а также от масла и крови жертвенных животных фигура, только что обильно политая кровью лани, заколотой верховной жрицей.
Нерта, верховная жрица Артемиды, стояла тут же, держа в руках серебряную чашу с кровью лани. В отличие от молодых жриц, она была одета в длинное черное одеяние без всяких украшений, кроме такого же лунного полумесяца, как у них. Длинные полуседые волосы жрицы рассыпались по плечам, как львиная грива. Но ее темные глаза сверкали ярче всех камней, а смуглые руки держали тяжелую чашу без видимых усилий.
Подойдя ближе, Эйрена протянула руки к изображению Богини и произнесла чистым и звонким голосом, не разу не дрогнувшим:
- Артемида-Дева, приветствую тебя! Я, Эйрена, клянусь с честью пройти посланное Тобою испытание. Если тебе нужна моя кровь или моя жизнь - прими их. Я готова!
Верховная жрица коснулась окровавленными кончиками пальцев ее лба, и девушка прошла мимо алтаря, к открытым воротам, ведущим на стадион.
Вслед за ней к алтарю подходили остальные жрицы, одна за другой произнося те же слова клятвы:
- Я, Аэлла, клянусь... - твердо проговорила вторая девушка, самая старшая из всех, с черными, до плеч, кудрями, развевавшимися вокруг ее головы, как грозовое облако.
- Я, Фебея, клянусь...
- Я, Пирра, клянусь...
- Я, Леокадия, клянусь...
- Я, Миррина, клянусь...
- Я, Электра, клянусь...
- Я, Тира, клянусь...
- Я, Ксента, клянусь...
- Я, Леда, клянусь... - последней произнесла мрачная девушка без украшений. Голос у нее был под стать внешности - низкий, почти как у мужчины, глубокий и печальный. Самой последней она получила от верховной жрицы кровавую отметину на лбу, и присоединилась к своим подругам. Дубовые, окованные бронзой ворота закрылись за ее спиной, и десять девушек остались одни на плотно утоптанной земле стадиона. Зрители, затаив дыхание, приготовились смотреть сквозь решетки, огораживающие его границы.
На другой стороне стадиона тоже гулко стукнули створки ворот. И собравшиеся увидели, как навстречу девушкам выбежал, хлеща себя хвостом по бокам, огромный бык. Выбежал, приостановился, оглядываясь по сторонам, взрыл копытом утоптанную землю и бросился вперед, как живой таран.
Это было царственное животное, без всякого преувеличения. Настоящей древней породы, уходящей корнями чуть ли не во времена титанов. Огромный - вдвое больше обычных крестьянских быков, с очень длинными рогами, расходящимися вбок подобно лире и сближающимися снова, - он внушил бы почтение и самому могучему воину. А перед ним стояли всего лишь десять девушек, безоружных и почти обнаженных.
Однако рыжеволосая Эйрена первой шагнула навстречу быку, и на лице ее отражалась та же готовность, с которой она дала клятву перед алтарем. Она следила за быком внимательно и сосредоточенно, как воин во время поединка следит за каждым движением противника. И, когда приближающемуся тяжелым галопом быку осталось до нее совсем немного, царевна сама пробежала несколько шагов ему навстречу.
Те, кто наблюдал это зрелище за оградой стадиона, охнули и затаили дыхание. Царь с царицей застыли, не отводя глаз. Со стороны поступок девушки казался безумием. Но нет, она прекрасно сознавала, что делает! Пробежав на одних кончиках пальцев, едва касаясь земли - каждая из Лунных Дев могла так пробежать по расстеленной ленте, не только не помяв ее, но и не сделав ни одной складки, - она взвилась в воздух перед самой мордой удивленного быка.
Тот в последний момент вздернул голову, и концом рога все-таки задел руку устремленной вверх Эйрены. Но даже внезапная боль не помешала ей продолжить движение: прыгнув через голову быка, она приземлилась на его широченный загривок, такой мощный. что он вздымался горбом под бело-рыжей шкурой. Потом поднялась на ноги и встала на бычьей спине, точно это была простая бочка. На мгновение она замерла, загадочно глядя куда-то вдаль, поверх голов зрителей, и раскинув руки. С ее левой руки стекала кровь и тяжелыми каплями падала вниз, впитываясь в твердую землю стадиона, но девушка едва ли замечала это.
Зато народ за оградой неистовствовал. Отовсюду доносились восторженные вопли, приветствия первой из Лунных Дев, праздничные славословия Богине, в какой-то момент - крики испуга, сменившиеся еще более восторженными. Но на помосте царской семьи было не до радости. Один лишь царевич Левкон было торжествующе вскинул кулаки, когда сестра встала на спину быку, да младшие братья, Аминтор и Меон, поддержали его радостным: "Эвоэ!" Но царица слабо застонала, увидев кровь дочери, и они умолкли под строгим взглядом отца. Пока рабыни растирали царице виски и давали вдохнуть благовония, она тихо обратилась к мужу, так что никто больше не слышал ее, даже сыновья:
- Я все чаще думаю, правильно ли мы сделали, посвятив нашу дочь Артемиде. Скажи мне, Геланор: разве для того Богиня-Дева явилась мне во сне, когда я носила Эйрену, и велела отдать ее в храм, обещая ей в будущем великую славу и предназначение стать матерью сильного народа? В чем же ее слава - в том, чтобы плясать с быками, рискуя жизнью? Уже третью весну праздник Артемиды становится для меня черным! Сколько еще это продлится?
- Успокойся, Климена, ведь на нас смотрит весь народ, - так же тихо ответил ей царь. - Я не меньше тебя беспокоюсь за нашу дочь. Но она в руках Артемиды, и, если Она не позволит, ни один бык не тронет ее. Мы не знаем, почему Богиня решила так, а не иначе, нам остается лишь смириться. Пока что воля Артемиды защищает Эйрену от гораздо большей опасности, и я с ужасом гляжу в будущее. Что будет через два года, когда истечет назначенный проклятым варваром срок?
- Ничего не будет, если ты позволишь мне пойти войной на эти отродья змей и скорпионов! - воскликнул Левкон, услышав последние слова отца. - Только разреши мне собрать войско, и я вышвырну грязных зархитов обратно в пустыню, а самого царя Фойрага скормлю шакалам!
- Замолчи, глупый мальчишка! - сквозь зубы прошипел Геланор, оглядываясь на готовую потерять сознание Климену. - Хотя бы о матери подумай: мало ей тревог из-за Эйрены, что с ней станет, если ты погибнешь? А с Ферой? Аминтор и Меон еще малы, кто будет защищать город, когда Фойраг, разгромив тебя, объявит нам войну? А так оно и будет, я видел его в бою, и знаю, как он могуч и как неустрашимы его воины, поклоняющиеся кровожадному Тифону, которого они зовут Зархом. Тебе никогда не победить Фойрага!
- Нет, я... - запальчиво начал Левкон, но царь знаком велел его замолчать. Все вновь повернулись к стадиону.
А тем временем Эйрена спрыгнула со спины быка и отошла к подругам, по-прежнему не обращая внимания на продолжающую кровоточить рану.
Тогда навстречу быку вышла Аэлла, та, что следовала второй за царевной. Сейчас, когда она остановилась перед мчащимся навстречу животным, освещенная лучами солнца, она выглядела плотнее и тяжелее Эйрены - молодой крепкий дубок в сравнении с гибкой ивой. На первый взгляд даже казалось, что она не годится для игр с быком, где ловкость и быстрота важнее силы, ибо бык все равно сильнее даже самого могучего воина, не говоря уж о женщинах.
Но впечатление было обманчивым. Когда бык уже приготовился подбросить вверх неподвижно стоящую перед ним девушку, та взметнула вверх, без разбега, свое мускулистое и вместе с тем женственное тело. Описала в воздухе изящную дугу, словно и в самом деле парила, а не падала вниз, и в прыжке ухватилась за позолоченные рога ринувшегося вперед быка. Замерла, прямая, как стрела, в стойке на руках. Бык остановился, почувствовав неладное, страшно заревел и затряс головой, пытаясь сбросить неизвестно откуда свалившуюся тяжесть. Однако Аэлла держалась крепко, ее сильные руки плотно обхватили кольчатые основания рогов, и бык только напрасно мотал головой и содрогался всем телом, продолжая реветь. Девушка чувствовала себя так, словно начинается землетрясение или словно она очутилась на палубе корабля в шторм, однако рук не разжимала. А потом собравшиеся за оградой, на зрительских скамьях люди увидели нечто небывалое до сих пор. Огромная рогатая голова быка повернулась вправо, и тот, снова взревев коротко и как-то удивленно, тяжелой рысью поскакал вдоль ограды, делая круг вдоль ограды стадиона, неся на голову Аэллу. И каждый раз, как только бык пытался свернуть в сторону, руки девушки вновь направляли его в нужную сторону, и он продолжал бежать по кругу.
Когда круг был окончен, могучий бык тяжело дышал, словно пробежал, не останавливаясь, через все хеллинские царства. На губах его выступила пена, как у загнанной лошади, и он низко опустил голову, точно от стыда. Он равнодушно прошел мимо остальных жриц, и, казалось, не собирался останавливаться подчиняясь приказу Аэллы. Но той было достаточно. Поравнявшись с воротами, где ожидали ее подруги, она разжала занемевшие пальцы и вновь взмыла над рогами быка.
Она приземлилась не сразу. Только через долгое-долгое мгновение, плавно приземлившись рядом с остальными Лунными Девами.
- Это чудо! - воскликнула первой одна из них - кажется, это была Миррина, дочь придворного певца, сама сочинявшая баллады и песни, аккомпанируя себе на лире. Она всегда чутко воспринимала все, что было достойно стать воспетым в легендах. И то, что сделала Аэлла, было в ее глазах именно таким событием. Только что у нее на глазах произошло настоящее Чудо, и Миррина возвестила об этом первой, уже складывая слова, которые скоро станут песней.
А народ уже услышал ее. И теперь Аэллу приветствовали еще яростнее, чем до нее Эйрену. Они тоже видели, что у них на глазах произошло чудо, достойное быть воспетым в балладах, которые люди будут помнить, быть может, всегда. В их глазах теперь Аэлла, укротившая огромного быка, способная парить в воздухе, подобно птице, стала героиней, полубогиней. И все слухи, что ходили об ее рождении прежде, теперь обрели для народа очевидное подтверждение.
- Радуйся, Аэлла! - кричали ей из-за ограды.
- Чудо! Чудо! Значит, Аэлла взаправду дочь северного ветра!
- Аэлла, ветроногая Бореада! Смертная дева не смогла бы такого сделать!
Девушка с гордым видом слушала их крики и поздравления, лишь слегка улыбаясь. Никто по ее лицу, покрытому золотистым загаром, уже заметным, несмотря на начало весны, не понял бы, о чем она думает, получив всеобщее признание в городе, где прежде встречала немало косых взглядов.
А народ бушевал. Дружный, ликующий крик взмывал к небу и снова опускался, как грохот морских волн, разбивающихся прибоем о берег. Даже бык отскочил в сторону, косясь исподлобья на людей и взрывая копытами землю.
Впрочем, изумление быка длилось недолго. Он еще был ошеломлен неслыханной дерзостью Аэллы, вздумавшей - и сумевшей! - направлять его, точно верховую лошадь. Но в медленном уме могучего владыки стад никогда еще не находилось места для страха ни перед кем, тем более перед этими хрупкими двуногими существами. Правда, одно из них как будто сделало что-то для него непонятное, но это лишь еще сильнее побуждало его броситься вперед, поднять наглое существо на рога и забодать. А когда бык видит перед собой возможного врага, бык не медлит, он атакует.
Выстроившиеся перед ним полумесяцем девушки рассыпались по сторонам, легко уклоняясь от удара. Потом вперед выступила Фебея, высокая и статная, с короной светлых волос, и приготовилась, поджидая быка. Но внезапно ее отстранила мрачная Леда и бросилась вперед, под самые рога, нацеленные, как два копья.
Все произошло так быстро, что никто не успел и вскрикнуть, не то что вмешаться. Резкое движение Леды разъярило быка еще сильнее, и он поспешно ударил рогами вбок, вправо, подбрасывая девушку. Но, сбитый с толку ее маневром, он ударил слишком рано, почти промахнулся и, вместо того, чтобы пронзить Леду обоими рогами сразу, лишь подбросил ее плашмя вверх, как куклу. Спина девушки мгновенно обагрилась кровью. Она упала жестко, как доска, и больше не двигалась, не то мертвая, не то оглушенная ударом.
Бык уже разворачивался к ней - тяжесть его огромного тела не позволяла мгновенно обернуться вслед за жертвой. Но Лунные Девы уже окружили его, не давая приблизиться к раненой, а Пирра и Ксента вцепились с разных сторон в рога, едва не повисая на огромной голове животного. Бык мог бы, конечно, сбросить их, разметать ненадежный и хрупкий заслон. Но навстречу ему уже выбежала маленькая белокурая Леокадия и принялась кружиться перед самым носом быка. Она порхала вокруг, легко и беззаботно, словно не было никакой опасности. Порой пробегала под самыми грозно склоненными рогами, успевая увернуться в последний момент, и бросала быку цветы и ленты, выдергивая их из своей прически. Она всегда была веселой, и даже служба богине, требующая готовности в любой момент отдать жизнь, не тяготила ее. В смертельно опасной игре с быком Леокадия видела не поединок, как ее подруги, а танец, волнующий и увлекательный. И, кто знает, возможно, была права. Во всяком случае, ее чистую, молочно-белую кожу заметно реже, чем у других, пятнали шрамы от рогов.
За оградой то и дело раздавались приветственные крики, хоть и не с такой силой, как во время торжества Аэллы. Люди еще были потрясены видением чуда, и белокурая дева не могла превзойти в их глазах грозную дочь северного ветра. Но и Леокадии досталось немало приветствий, звучавших, к тому же, особенно тепло и искренне, так как эту девушку любил весь народ. Особенно громко кричали юноши и молодые мужчины, бросая через ограду первые весенние цветы и расцветающие ветви деревьев, чего не смели делать ради ее подруг.
А бык к этому времени почти так же устал от пляски Леокадии, как перед тем - от учиненного Аэллой принуждения. Он еще упрямо поводил головой, следя за стремительными движениями девушки, но едва ли понимал, что происходит, и чего, собственно говоря, от него ждут. И он даже не обратил внимания, когда на стадион вышли жрицы-целительницы и подняли на носилки еще бесчувственную Леду. А вскоре, утомившись, он беспрепятственно позволил себя загнать в огороженный выгул рядом со стадионом, где специально для праздника Артемиды держали лучшего быка, взятого на несколько дней от своего стада.
Лунные Девы же, переждав приветствия толпы, прошли, не задерживаясь, в храм Богини, желая узнать поскорее, что с Ледой.
Поравнявшись с одной из маленьких темных комнат, расположенных в глубине храма, они услышали строгий голос Нерты, верховной жрицы:
- Что это ты надумала, глупая девчонка?! Вздумала бросить Богине под ноги свою жизнь, точно кость собаке! Разве такая жертва может быть угодна Ей? Богам полагается отдавать лучшее, что у тебя есть! Ух, взяла бы я сейчас ивовый прут и отстегала тебя, пока он не сломается, да, кажется, бык это уже сделал получше меня. Надеюсь, теперь это послужит тебе уроком?
В ответ послышался слабый и горький смешок, потом голос Леды печально проговорил:
- Я знаю, что Боги забирают лучших. Потому-то они и взяли Меланто ровно год назад, в этот самый день. Ты помнишь, как она умирала, жрица? Кровь пропитала землю там, где она лежала, и даже переложить ее на носилки было нельзя, не причинив еще больше страданий. Но она открыла глаза - не знаю, узнала ли она меня, - и попросила добить ее. Ты ведь сама учила нас, как можно одним движением мгновенно убить человека, нажав на определенные точки на его теле. Хоть на это твоя наука сгодилась! - слова Леды прервались сухим сдавленным всхлипом.
- Такова была воля Богини, - непривычным для себя мягким голосом проговорила верховная жрица. - Она сочла, что Меланто более других достойна вечно танцевать перед Ней в кругу других избранниц, охотиться на зверей в тенистых лесах и отдыхать в прохладных гротах. Став вечно юной нимфой, она не узнает старости, болезней и других несчастий. Для нее сто лет промчатся как один день. А когда Богиня призовет тебя, ты вновь встретишь свою сестру, точно вы никогда не разлучались.
- Я надеялась, что Она не заставит меня ждать слишком долго, - сказала Леда уже мягче; отчаяние уже ушло из ее голоса, осталась лишь печаль.
- Ну, видно, у Нее пока что другие намерения для тебя. Смирись с этим. Может и случиться и так, что когда-нибудь твоя жизнь будет значить больше многих других. А, когда у тебя появится своя семья и дети, тебе станет не до воспоминаний о сестре.
- У меня никогда не будет семьи и детей, - глухо ответила Леда. - Если уж Артемиде пока что не нужна моя жизнь, я посвящу себя ее храму. Ты примешь меня в ученицы, Великая Жрица?
Нерта некоторое время молчала, как бы собираясь с мыслями. Потом произнесла, понизив голос, как будто боялась, что он выдаст ее истинные чувства, обычно тщательно скрываемые от всех посторонних:
- Приму. Приму, моя девочка. Я уже стара и вряд ли доживу до того времени, как еще кто-нибудь из вас, молодых, предпочтет службу Артемиде радостям обычной жизни. А сейчас я пойду. Твои подруги ждут тебя!
С этими словами верховная жрица открыла дверь, впуская удивленно переглянувшихся девушек, которым казалось, что они подошли совершенно бесшумно. Потом закрыла за подругами дверь.
Леда лежала на постели ничком, ее спина, укрытая белым шерстяным одеялом, была сплошь перебинтована. Она была очень бледна, выглядела осунувшейся и больной. Но вошедших подруг она встретила улыбкой, какая не появлялась на ее лице со времени гибели сестры.
- Что с тобой, Леда? - проговорила Эйрена, садясь прямо на пол, застеленный медвежьей шкурой; царская дочь не допускала никаких преимуществ перед своими подругами. - Зачем ты это сделала? Почему все это время держалась в стороне от нас? Неужели ты думала, что мы не поймем твоего горя? Ведь Меланто была и нашей подругой.
- Она была моей сестрой, - тихо проговорила Леда. - Я думала, что вам легче забыть о ней. Боль не становится легче, если переложить ее на плечи чужих.
- Но разве мы чужие? - Эйрена осторожно обняла раненую за плечи, в то время как Тира с Электрой осторожно расчесывали гребнями ее спутанные волосы. - Мы все сестры по службе Артемиде, все связаны общей кровью. И ты не должна быть одинокой, Леда. Даже когда ты станешь великой и грозной Верховной Жрицей, у тебя все равно останутся подруги, которым можно сказать обо всем.
- Если только это не составляет священной тайны! - нараспев проговорила Леокадия, подражая торжественному тону Нерты. - Артемида не простит, если непосвященные узнают слишком много! - и расхохоталась, не выдержав паузы.
Остальные Лунные Девы поддержали ее, хоть и более сдержанно. Даже на бледных губах Леды появилась слабая улыбка. Так приятно было после трудного и опасного испытания, сохранив всех живыми, посмеяться вместе и снова почувствовать себя не воинственными жрицами Артемиды, а самыми обычными подругами, собравшимися поболтать и пошутить в хорошей компании...
Вечером после Испытаний с быками был большой праздник. Веселились на улицах и в своих домах жители Феры, и до утра горели костры, разносились громкие, немного хмельные голоса, на площадях кружились в танце мужчины и женщины, звенели струны лир и кифар, слышался мелодичный свист флейт. Один день и одну ночь в году строгая, неприступная Артемида смягчалась и покровительствовала человеческому веселью и человеческим страстям, как и другие, более снисходительные боги.
В царском дворце тоже был праздник. Более чинный и пристойный, во всяком случае на первый взгляд, чем грубое веселье простого народа, но от того не менее радостный. В большом зале, стены которого были расписаны сценами охоты на всевозможных зверей, собралась вся царская семья и вся знать Феры. Мужчины и женщины в своих лучших нарядах удобно расположились, полулежа, на скамьях, покрытых пушистыми звериными шкурами и роскошными тканями, вокруг длинных столов, составленных вместе, ломящихся от обильного угощения.
Царь Геланор и царица Климена возлежали на огромной шкуре необычного черного льва, убитого прошлой зимой их старшим сыном Левконом. На них обоих по случаю торжества были надеты белые одеяния с вышитыми на груди символами Феранского царства - красный бык и семь стрел Артемиды.
Зал с наступлением вечера освещался светильниками, изображающими нимф, держащих в руках чаши с горящим маслом. Один из светильников стоял прямо за царским ложем, и языки пламени, поднимаясь вверх, бросали огненные отблески на светло-русые волосы царя, подхваченные золотым венцом, и его ухоженную бороду, на строгую темную прическу царицы, на буйные кудри Левкона, как две капли воды похожего на отца, и венчали солнечной диадемой царевну Эйрену, распустившую ради праздника бронзовые волны своих волос. Она успела вымыться и переодеться после Испытания, и сейчас, светлая, юная, выглядела как лесная нимфа в легком светло-зеленом платье, закрывающем руки. Такое она выбрала, вместо привычной короткой туники, не только ради праздника, но и чтобы скрыть свежую повязку на раненой руке.
Упоминание о царской семье было бы неполным, если бы забыли юных царевичей Аминтора и Меона. Оба они, тщательно умытые и причесанные, сейчас были здесь, рядом со старшим братом, и оживленно болтали, вспоминая подробности сегодняшнего Испытания. Сегодня никакая сила не заставила бы их лечь спать. И родители сегодня снисходительно наблюдали за их стремлением быть наравне со взрослыми. Только вместо вина, хотя бы и разбавленного, мальчики все-таки пили разведенный в воде золотистый мед.
По правую руку от царской семьи расположились военачальники и советники, затем лучшие командиры и воины, а также родовая знать. Хоть и не все из них имели личные заслуги, иные довольствовались славой своих предков, но не пригласить их на пир было бы оскорблением. А по левую сторону, следом за Эйреной, расположились ее подруги, Лунные Девы, не менее преобразившиеся по случаю праздника, чем она сама.
Среди них не было одной лишь Леды, которой раны. полученные на Испытании, не позволили встать с постели. Да еще Миррина посреди пиршества оставила подруг, когда в зал вошел ее отец, придворный аэд Менетий. Она проворно подхватила спрятанную под ложем лиру и подошла к отцу, чтобы вместе с ним исполнить новый гимн Артемиде, которого еще никто не слышал до этого праздника.
Это не было одно из распространенных сказаний о Богине-Деве: о том, как Она превратила в оленя и затравила собаками охотника, осмелившегося лицезреть ее обнаженной, или о том, как в гневе убила могучего Ориона, превзошедшего Ее в стрельбе из лука, после чего Зевс превратил его в созвездие. Нет, Менетий с дочерью воспевали Ее совсем иной. Не жестокую охотницу и убийцу - непорочную деву, чистую, как лунный луч, как прозрачная родниковая вода, хранительницу и заступницу всего живого. Она пробуждает жизненную силу во всех диких обитателях гор и лесов, когда прогремит первая весенняя гроза Ее отца, Зевса Громовержца, и когда Ее брат Аполлон вернется из Стран Гиперборейских, чтобы согреть Мать-Землю. Она, Артемида, помогает женщинам благополучно рожать детей и покровительствует юношам и девушкам, еще не знающим брака. Она танцует в кругу нимф и муз, которые и вдохновили сегодня отца с дочерью исполнить этот гимн. Она посылает удачу охотникам и выбирает, кому из ее зверей суждено пасть от метких копий и стрел. Она - владычица гор и лесов, и все живое славит ее в этот день!
Струны двух лир пели согласно и звонко, как тетива на луке. Звучный, чуть приглушенный мужской голос переплетался с девичьим, высоким и чистым, а тот порой поднимался вверх, как песня жаворонка, и вновь камнем падал вниз, пережидая, когда придет его время.
Хозяева и гости были в восторге. Царь первым снял со своего плаща пряжку из чистого золота в виде скачущей лошади, и вручил Менетию. Царевич Левкон добавил к ней кольцо, а царица своими руками повесила на шею Миррине серебряное ожерелье,изображающее извивающуюся змею с изумрудными глазами - Лунные Девы носили только серебряные украшения. По примеру царской семьи и многие из гостей предлагали аэдам подарки, но Менетий вежливо отказывался, отвечая, что, если бы он принимал дары от всех, давно стал бы богаче царя.
После песни насытившиеся и слегка подвыпившие гости начали оживленную беседу. После гимна все еще были настроены на нечто необычное, с чем не приходится иметь дел в повседневной жизни. Речь зашла о подвигах Аэллы на сегодняшнем Испытании. Девушке удалось не смутиться, слыша, как превозносят ее победу над быком, называя ее героиней и прямо намекая на ее полубожественное происхождение.
- Клянусь Зевсом Олимпийским, дорогая родственница, больше даже самым злым языкам не придет в голову сомневаться, что твоя мать говорила правду! - воскликнул Левкон, бесцеремонно перегнувшись за спиной отца, чтобы хлопнуть девушку по плечу. Аэлла в ответ столь же бесцеремонно дала ему подзатыльник, как в детстве, на что юноша только рассмеялся.
На самом деле Аэллу никогда особенно не волновала тайна ее рождения, разве что в детстве, когда привлекает все необычное. Она не испытывала гордости по поводу того, что, возможно, она дочь бога, как и не страдала, когда кто-то сомневался в этом. Но сейчас ей вспомнилась давно умершая мать. Аэлла помнила ее все время тихой и печальной, погруженной все время в какие-то тайные мысли, к которым не было доступа никому, даже дочери. Она так и не оправилась после исчезновения двух сыновей-близнецов, пропавших при странных обстоятельствах, и почти никого не желала видеть. И всегда держала окно в своих покоях открытым, даже когда бушевали зимние вьюги.
Внимание девушки привлек мужской голос по другую сторону стола - говорил молодой воин Ксанф, друг Левкона и такой же страстный охотник, как и он:
- Три дня назад мы с друзьями видели кентавра на Таргеттской горе, великий царь. Уже четвертый раз за этот год...
- Кентавра? - при этом слове царь Геланор сразу насторожился, лицо его побагровело, и в голосе послышалась едва сдерживаемая ярость. - Значит, эти полускоты, похитители детей вновь смеют появляться на наших землях? Что ты сделал, встретив его, Ксанф?
- Мы с друзьями стреляли в него, но не попали - он был далеко и почти сразу исчез в зарослях. А неплохо было бы пристрелить его и отрубить руки, в назидание другим!
- Да... похоже, что они забыли урок, какой мы им преподали двадцать лет назад, - глухо прорычал Геланор. - Хотел бы я заставить одну из этих тварей признаться, что они сделали с моими племянниками. К сожалению, кентавра нельзя взять живым, они слишком сильны и выносливы, а истыканные стрелами, как ежи, мало что могут сказать. Но нам, по крайней мере, удалось изгнать их за пределы Феры. Должно быть, теперь они узнали, что нам не до них, и осмелились вернуться!
Аэлла побледнела, когда заговорили об ее братьях, похищенных кентаврами в раннем детстве. Гнев и скорбь зажглись в ее сердце, как всегда, когда речь заходила о тех событиях, хотя сама она в то время еще была слишком мала, чтобы понимать, что случилось.
А вот Левкон думал об ином. Его больше волновали сегодняшние дела, чем прошлое, и он воспользовался моментом, чтобы продолжить разговор с отцом, начатый на стадионе:
- Ты прав, отец: у нас есть враг поопаснее кентавров. Если мы победим его, сможем и кентавров загнать обратно в горы. В последнее время зархиты стали проникать на наши земли, по одному - по два. Скорее всего, это разведчики, высматривают, чем можно поживиться. Мы настигли некоторых и превратили в пищу для коршунов, но кто знает, сколько их было? Фойраг наверняка к чему-то готовится, отец. Мы должны ударить первыми!
Но Геланор в ответ покачал головой, сурово нахмурив брови. Если упоминание о кентаврах вызвало в нем ярость, то при мысли о свирепых варварах, вторгшихся в хелленские царства пять лет назад и до сих пор нависающих над Ферой зловещим кривым мечом, царь заставил себя успокоиться. Это была угроза, с которой пришлось научиться жить бок о бок, и легкомыслие старшего сына огорчало Геланора, хоть он и понимал его.
- Не проси меня, сын, я никогда не позволю тебе начать войну с зархитами. Мы уже сражались с ними пять лет назад - вспомни, это была твоя первая настоящая битва. Они пришли из далеких восточных пустынь, много лет шли берегом Зеленого Моря, потому что у них нет кораблей; потом вторглись в Северные Горы, перебив жившие там племена варваров, а оставшихся сделали рабами. Но северные земли им не понравились, и они скатились с гор, как лавина.
- Я знаю это, отец, - сказал Левкон.
- И все же самонадеянно мечтаешь их победить! Их было вчетверо больше нашего, и они, пройдя почти всю Ойкумену, сражались как драконы, что изображены на их знамени!
- И мы тоже дрались! - воскликнул, покраснев, Левкон, и ему вторили несколько голосов его приятелей.
- Я не оспариваю твою храбрость, сын, как и всех, кто сражался тогда. Вы все герои, - Геланор обвел взглядом воинов и командиров, отличившихся в той войне. - Но сейчас нашей храбрости недостаточно для победы. Фера - не самое большое царство, ей не по силам выставить войско, способное одолеть зархитов. Если бы нам удалось заключить союз с другими царствами...
- Так отправь послов к другим царям, убеди из, что надо действовать всем вместе! - воскликнул Левкон. - Неужто цари, чтущие Зевса Громовержца, допустят, чтобы рядом поклонялись Его самому страшному сопернику?
- Ты прав, сын мой! - оживился Геланор. - Именно об этом я собирался сказать. Похоже, что Боги смилостивились над нами и готовы помочь завоевать новых союзников. Только сегодня приехал гонец от Архелая, царя Бионта. Он приглашает всех лучших воинов и героев со всех царств для охоты на чудовищного вепря.
Никому тогда не показались странными эти слова. Только Финей, первый советник царя, удивленно переспросил:
- Охотиться на вепря? Но зачем для этого приглашать чужих? Я слышал, что у самого Архелая могучий сын и наследник, да и бионтийцы вряд ли разучились охотиться, ведь у них, как и у нас, страна гор и лесов. К чему им делить славу с чужаками?
Но царь только отмахнулся; приняв решение, он не хотел слушать возражений:
- Не знаю. Может быть, Архелай тоже хотел бы заключить договор с другими царями. Или этот вепрь вправду чудовище, и никто не смеет выйти против него. Так или иначе, это возможность, о которой мы мечтали! В Бионте соберутся все или почти все хелленские цари, и мы сможем договориться с ними о помощи против варваров-зархитов. Я сам поеду...
- Нет, отец! - Левкон стремительно поднялся из-за стола, глаза его блестели, как у молодого леопарда, и белокурые волосы вспыхнули золотом. когда от его резкого движения взметнулось за спиной пламя в светильниках. - Я поеду в Бионт! Тебе нельзя - проклятые варвары воспользуются твоим отъездом, чтобы напасть. И потом, я скорее смогу убить вепря. Не обижайся, отец, но я моложе и ловчее...
- И не думаю оспаривать преимуществ молодежи, сын мой, - усмехнулся царь. - Хорошо, ты поедешь в Бионт. Постарайся поговорить с царями без дворцовых церемоний, в лесу, как с обычными людьми, одержимыми общей страстью. Другого такого случая может не оказаться.
- Я сделаю все, что в моих силах, отец! - заверил его царевич. - А вы подождите немного: скоро я привезу голову и шкуру этого вепря. Если он вправду так велик, как пишет царь Архелай, то выйдет отличное украшение для нашего зала, - он оглядел расписные стены, как бы уже выбирая подходящее место для будущего трофея.
Но царица Климена, до того молча слушавшая спор мужа с сыном, теперь взяла Левкона за руки и проговорила умоляющим тоном:
- Сын мой, постарайся быть осторожным на этой охоте. Ничего не случится, если не ты, а кто-то другой из царей и воинов убьет вепря. По крайней мере, не отнимай чужую добычу. Да и сам вепрь - страшный зверь, ростом с быка и с огромными клыками. Подумай об отце и обо мне, Левкон! Разве мало нам тревог из-за Эйрены, чтобы еще и тебя угрожало растерзать глупое лесное чудовище?
Царевич крепко обнял мать, зарывшись лицом в складки ее белоснежного платья, как в детстве.
- Не бойся, мама. Никто не уйдет от свей судьбы. Но все-таки я надеюсь, что в этот раз от нее не уйдет вепрь! - он засмеялся и сказал своим друзьям, вечно сопровождавшим его в самых рискованных затеях: - Готовьтесь к отъезду! Завтра утром выезжаем в Бионт.
- Так скоро! Хоть бы подготовились к поездке как следует, ведь дорога предстоит не близкая! - Климена все еще держалась за край хитона сына, но уже сидела прямо, и глаза ее оставались сухими, как подобало царице, а не обычной матери.
Но Геланор взглянул на сына с одобрением.
- Поезжай, Левкон! Воин обязан быть всегда готов к действию. А ты не переживай за него, Климена. Он прав: с ним случится лишь то, чего хотят Боги. Пусть поохотится и на крупного зверя! Мужчине полезны в молодости такие развлечения. Я тоже в молодости проводил в лесах и в горах чуть ли не больше времени, чем во дворце. Из легкомысленных юношей вырастают настоящие мужи. А те, что в юности бывают не по годам серьезны и кажутся умнее, вырастают в придворных льстецов и интриганов... Но одних лишь твоих друзей мало для поездки, Левкон. Следует взять с собой еще кого-то из царского рода.
- Меня! - воскликнула Эйрена. - Я не буду лишней в дороге и на охоте. Мечом и секирой я владею не хуже мужчин, а из лука стреляю лучше. Отец, разреши мне поехать с братом!
Но царь мрачно покачал головой.
- Нет, я не имею права тебя отпустить! Вспомни, какое условие нам поставил проклятый Фойраг, заключая со мной перемирие: он подождет до конца твоей службы Артемиде, а ты за это время не выйдешь замуж ни за кого другого. И, если ты уедешь из Феры, он решит, что я тебя просватал, и сочтет договор нарушенным. Нет, поедет Аэлла. Как-никак, она, пусть по материнской линии, но все же царского рода, к тому же Лунная Дева, и ее должны принять с почетом.
Эйрена хотела что-то возразить, но поняла, что это бесполезно, и смолкла, кусая губы от негодования. Ей так хотелось взглянуть, что творится за пределами Феры, принять участие в таком большом деле, как охота на исполинского вепря, в которой - подумать только! - примут участие все хелленские цари и герои. Да и на них самих посмотреть было бы интересно: о многих из них она слышала только в песнях бродячих аэдов. В эту минуту она как никогда ненавидела проклятого варвара Фойрага, из-за которого она не имеет права ни найти себе мужа, ни даже выехать за пределы родного царства.
А Аэлла спокойно поблагодарила царя за его решение, хотя сама не знала толком, хочется ли ей отправляться в Бионт. В отличие от дочери Геланора, она бывала и прежде в других царствах, и предстоящее путешествие не казалось ей чем-то удивительным. Хотя, пожалуй, было бы неплохо самой убить вепря и показать всем, чего стоят Лунные Девы. И все же это не было для нее мечтой, как для Левкона. Но царь приказал ей ехать, и Аэлла была готова.
Поздней ночью, когда пир, наконец, закончился, и все разошлись спать, в покоях царевича Левкона тихо приоткрылась дверь, и неслышно вошла девушка в светлой одежде, с лицом, скрытым покрывалом.
Левкон еще не спал, хоть позади и был долгий день. Его воодушевляло данное отцом поручение, мысленно он уже был в дороге, сожалея, что не может выехать немедленно, прямо в глухую ночь. Охотничья страсть горячила его сильнее, чем вино, а не менее сильное желание показать себя перед всеми царями, что соберутся охотиться на бионтского вепря, будоражило еще сильнее. Что бы ни говорил отец, но царевич был твердо намерен сам убить зверя, не уступая победы никому. Он сделает все, что в его силах: победит вепря и заключит договор с хелленскими царями, доставив Фере новых союзников против зархитов!
Юноша прилег на постель, как был, не раздеваясь, только сняв сандалии. Прикрыл глаза, мысленно уносясь прочь, навстречу подвигам. Но ему хотелось движения, чтобы хоть как-то выплеснуть кипевшую в нем энергию, и он встал и принялся рыться в сундуках, собирая вещи, которые следовало взять с собой. Потом снял со стены блестящий медный щит, длинный меч с рукоятью в виде сплетающихся змей, украшенный светлой конской гривой шлем. Конечно, это было боевое снаряжение, а не охотничье, но Левкон собирался взять с собой все самое лучшее. Пусть видят все надменные властители, многие из которых были гораздо богаче затерянного в лесах феранского царства, что видят перед собой равного!
Он увлекся тщательным осмотром оружия, и потому вздрогнул от неожиданности, когда девушка легким облачком проскользнула в комнату. Но тут же радостно вскрикнул:
- Это ты! Слава лучезарной Афродите, ты все-таки пришла! А я уже не надеялся повидаться с тобой перед отъездом. Сегодня на испытании я так испугался за тебя, когда вы удерживали быка, что чуть не закричал от страха. К счастью, все подумали, что я беспокоюсь о сестре.
Девушка на мгновение прижалась к нему, но тут же выскользнула из объятий, и по лицу ее скользнула тень.
- Я знала, что ты меня видишь, Левкон. Когда я выхожу на Испытание, каждый раз надеюсь, что Богиня пощадит меня ради тебя. Но не вспоминай об Афродите. Мне еще рано думать о дарах Афродиты. Та, кому я служу, не разрешает их. Я зашла только попрощаться.
- И ты не останешься со мной, даже сегодня? - Левкон сразу помрачнел. - Прошу тебя, хотя бы один раз! - он умоляюще протянул к ней руки. - Завтра я уеду, и, может быть, надолго. Если я буду знать, что ты меня любишь, мне будет легче, пока ты не со мной.
- Левкон, мне нельзя! - девушка прижалась к двери, точно готовясь спастись бегством. - Нерта прилюдно опозорит меня и обрежет волосы, когда узнает!
- Она не узнает, если ей не сказать.
- Узнает, - на лице девушки появился страх. - Она обо всем узнаёт сразу, поверь! Лунной Девой может быть только девственница, иначе Артемида разозлится и накажет тебя! Может быть, и этот вепрь послан Ею в наказание людям...
- Успокойся, моя лисичка, - Левкон со смехом усадил ее на кровать, сам сел рядом на полу, держа девушку за руки. - Если Артемида и послала вепря, то, без сомнения, для того, чтобы хелленским героям можно было себя проявить в стоящем деле! Вот увидишь, голова и шкура этой скотины скоро будут украшать Большой Зал. А когда я вернусь, попрошу отца позволить мне жениться на тебе. Тогда и Нерта тебя отпустит, никуда не денется!
Он говорил вполне уверенно, не сомневаясь, что это возможно. Но девушка склонила голову, так, что не видно было ее лица, и покачала головой:
- Нет, Левкон! Никогда царь Геланор не позволит тебе взять меня в жены. Ты - сын царя, для тебя найдется другая невеста, знатная и богатая. А я - дочь простого пастуха. Если бы меня не выбрали в Лунные Девы, ты бы и не посмотрел на меня никогда. И когда я стану слишком старой, чтобы танцевать с быком, меня возьмет в жены кто-нибудь из наших же или простой воин, или небогатый торговец. Я не пара тебе, сын царя!
- Замолчи! - Левкон закрыл ей рот ладонью, заодно коснувшись губ девушки. - Это неважно, кем ты была раньше. Ведь теперь ты Лунная Дева, и все вы равны перед Богиней, даже моя сестра. Никто не вспоминает, что одна прежде была царевной, а другая пастушкой. Ты многому научилась в храме, и тебя будут чтить и потом, когда ты оставишь храм. Клянусь тебе Зевсом и Герой, я уговорю царя, когда вернусь из Бионта!
Девушка слабо покачала головой, но не стала возражать.
- Прошу тебя, Левкон, только будь осторожен! Я знаю, ты ловок и отважен, как леопард, но я все равно тревожусь. И Нерта сказала, что внутренности жертвенной лани показали тревожные знамения! Я знаю, ты должен ехать. Но прошу тебя, возвращайся скорее, и тогда... Проси о чем хочешь... - последние слова она выдохнула едва слышным шепотом.
- Так значит, ты согласна! - радостно воскликнул Левкон и, уже не обращая внимания на протесты девушки, сжал ее в объятиях. - Теперь я точно знаю, что убью вепря! Я сделаю это ради тебя, моя лисичка!
- Да... но потом, все потом! - прошептала, задыхаясь, девушка. - Когда вернешься, сможешь просить о чем угодно. А сейчас мне пора! Прощай, Левкон!
Она поцеловала царевича и выбежала из комнаты, с неистово колотящимся сердцем, чувствуя, что, если задержится еще немного, уже не сможет выдержать и нарушит свои клятвы. Левкон же со стоном толкнул ногой один из разобранных сундуков и (что еще ему оставалось делать!) принялся дальше разбирать еще. Он чувствовал, что теперь уж точно не уснет в эту ночь.
А наутро, едва поднялась над горами богиня Эос в розовом покрывале зари, Левкон с десятью спутниками на колесницах и Аэлла на своей любимой вороной кобылице Эриалэ покинули Феру.
Глава 2. Охота на вепря
Город Бионт открылся путникам неожиданно, будто вынырнул из чащи леса, еще более дикой, чем вокруг Феры. Даже ведущая к нему дорога была местами труднопроходимой. Легконогая лошадка Аэллы перескакивала через сползающие с горных склонов камни и выступающие древесные корни, словно коза, а вот колесницы ощутимо трясло.
Но вот зеленый полог леса раздвинулся, и впереди открылась городская стена. Тогда Левкон послал в город вестника, а сам со своим отрядом остался ждать в роще неподалеку, где протекала быстрая и холодная горная речка. Во-первых, надо было доложить царю о приезде гостей, хоть и званых, а во-вторых, следовало привести себя в порядок - Левкон намерен был появиться как царевич, а не как усталый странник после долгой дороги.
Впрочем, ждать им пришлось недолго. Едва феранцы успели искупаться в реке и надеть лучшие одежды, как навстречу им выехала из города еще одна колесница. В ней стоял только один воин, сам правивший парой белоснежных, точно лебеди, коней. Вот он увидел их и взмахнул рукой, приветствуя гостей. Поводья он при этом удерживал одной рукой, и кони, заплясав было на месте, не смогли освободиться. Уже высокое утреннее солнце вспыхнуло огненным ореолом в его золотых волосах, превратило в одеяние из чистого света его шафраново-желтый хитон. Таким его и запомнила на всю жизнь Аэлла.
Воин спрыгнул с колесницы, едва она остановилась, и подошел к феранцам.
- Приветствую тебя, царевич Феры, отважный Левкон, - произнес он, протягивая тому руку. Потом встретился взглядом с Аэллой и некоторое время не отводил глаз. Наконец, медленно спросил - почему-то не у нее самой, а вновь у Левкона: - Представь мне свою благородную спутницу, царевич. А я - Терон, сын Архелая, царя Бионта.
- Рад познакомиться с тобой! - искренне воскликнул Левкон. - А со мной - Аэлла, моя двоюродная сестра, Лунная Дева Артемиды. Она собирается вместе с нами попытать счастья на охоте на вашего знаменитого кабана.
К счастью, Левкон догадался не называть ее сразу Бореадой. Девушка уже привыкла, что слухи о ее рождении от Северного Ветра люди понимают очень по-разному. Однако Терон, к ее удивлению, почтительно склонил перед ней голову, точно она была царицей:
- Я слышал о тебе, дочь могучего Борея, стремительная Аэлла! Пять лет назад до нас дошли слухи о вторжении варваров-зархитов и о большой битве под Ферой. Я очень хотел тогда придти вам на помощь, но отец не позволил - в это время наши родственники опять подняли восстание, и я был нужен здесь. Но я много слышал после той войны о доблестных Лунных Девах, что сражались наравне с мужчинами. Говорили, что одна из них прыгнула со скалы, как рысь, на военачальника зархитов и, убив его, не позволила им окружить ваше войско. Это была ты?
Краска прилила к лицу Аэллы, и она смущенно опустила голову - обычная девушка так могла бы, скажи ей мужчина, что она прекраснее всех на свете.
- Это была я. Но и тебе не о чем сожалеть, доблестный Терон. О твоих победах уже давно поют все бродячие аэды. Я слышала, что ваши соседи и родственники немногим лучше варваров, и Бионту по-прежнему приходится отражать их набеги чуть не каждый год...
- Это правда, - Терон нахмурился, его синие, как летнее небо, глаза помрачнели. - Потому-то мой отец и хочет найти побольше союзников. Он разослал гонцов ко всем царям с самой зимы, когда только появился этот проклятый вепрь. Но поедем скорее, нас уже, верно, заждались! Другие гости тоже собираются. Апийцы скоро должны быть, и меланцы...
Действительно, едва колесницы и лошадь Аэллы въехали в просторный мощеный двор, как земля снова задрожала под копытами коней, и появился, в туче поднятой пыли, целый отряд. Впереди всех мчался, далеко обогнав тяжелые колесницы, всадник на огромном огненно-рыжем коне. Ворвавшись, точно на поле боя, он сразу заметил Терона и его гостей. Спрыгнув с действительно великолепного коня, ничуть не запыхавшегося после бешеной скачки, он протянул царевичу руку, ожидая, что тот, на правах хозяина, приветствует его.
- С приездом тебя, могущественный Клейт, великий царь Меласа, - произнес Терон вежливо, но, как показалось Аэлле, куда более сдержанно, нежели с ними.
- Да пошлет Зевс-Олимпиец удачу тебе и твоему дому, доблестный Терон, - ответил приехавший. Голос его даже в обычном разговоре звучал сильно и властно, а при случае, вероятно, мог прогреметь не хуже Зевсовой молнии. - Но ты ошибаешься: недавно я, наконец, присоединил к своему царству Зеоклей, и взял имя Адраст. Моим бывшим соперникам пришлось смириться, что им уже не избавиться от моей власти.
Аэлле показалось, что Терон удивлен этими словами, но вслух он своих чувств не выдал. Только в голосе его прозвучала теперь едва уловимая настороженность. Однако ответил он еще вежливее, чем прежде. Его по праву считали одним из лучших воинов хелленских царств, но он был и наследником престола, и его учили говорить с себе подобными.
- Прости, великий царь, до нас еще не дошли слухи о твоей победе. Но лучше тебе будет рассказать обо всем отцу и мне сегодня вечером, на пиру. А пока позволь представить тебе отважного Левкона, сына Геланора, царя Феры, и его двоюродную сестру, прекрасную и доблестную Аэллу, - произнес Терон, почему-то выделив последние слова. При этом он взял девушку за руку, так что она оказалась лицом к лицу с Адрастом.
Лучше бы ей этого не делать! В темных, с золотистыми искрами глазах нового властителя Зеоклея сверкнули хищные огоньки. Он смотрел на нее не как на воительницу и жрицу Артемиды, а как на самую обычную женщину, будто собирался купить! Рука Аэллы сама потянулась к висевшей на поясе секире, и только прикосновение твердой ладони бионтского царевича заставило ее успокоиться.
- Доблестная и прекрасная Аэлла... - промурлыкал Адраст, точно сытый лев. - И ты тоже надеешься убить вепря, дева Артемиды? - он снова окинул ее взглядом от макушки до пяток.
Аэлла выдержала его взгляд, не моргнув.
- Я сделаю все, что смогу, а боги пошлют победу достойнейшему. Но я думаю, что каждый надеется вернуться с победой.
Тот пожал плечами.
- Если и не мне удастся убить вепря, я не стану об этом сожалеть после встречи с тобой, Аэлла! Кстати, - он повернулся к Терону, - когда состоится охота?
- Я думаю, через три дня, когда все гости соберутся, - сухо ответил царевич. Похоже, что ему излишнее внимание Адраста к Аэлле нравилось немногим больше, чем ей самой. Но тот был гостем, к тому же могущественным. - Следуйте за мной, - обратился он ко всем гостям. - Рабы позаботятся о лошадях и колесницах.
- Подожди, - возразил Адраст. Подойдя к своему коню, он обнял его за шею и шепнул несколько слов в острое, нервно прядающее лошадиное ухо. После этого жеребец, только что нервно косившийся по сторонам, предупреждающе взбрыкивая, совершенно успокоился и замер неподвижно. Аэлла, живо интересующаяся всем, что касалось лошадей, даже залюбовалась увиденным. Но, не желая лишний раз привлекать внимание Адраста, сдержала свое любопытство.
Зато Левкон спросил, ничего не подозревая:
- Могучий Адраст, скажи мне, почему ты ездишь на нем верхом, а не на колеснице, как подобает воину, тем более царю?
Он усмехнулся, открывая белые крепкие зубы, и с гордостью оглянулся назад, на коня, к которому не без опаски приближались конюхи.
- Скажи за это спасибо Арейону! Он не выносит присутствия рядом другой лошади, так что найдите-ка для него стойло покрепче. Да и нет, пожалуй, во всех хелленских царствах такой лошади, чтобы могла бежать с ним вровень. И запрягать такого красавца в колесницу - почти то же, что и в телегу. Ты согласна, Аэлла? Я слышал, вы, Лунные Девы, тоже всегда ездите верхом.
- Да, - односложно ответила девушка, твердо намереваясь не позволять ему втягивать себя в разговор. К счастью, присутствие Терона, касание его руки успокаивало ее. Аэлла чувствовала себя рядом с ним удивительно надежно и уверенно. Никогда прежде с ней не было такого.
Так они дошли до дворцовых ворот из прочного толстого дуба, украшенных лежащими львами: впереди Терон с Аэллой, держась за руки, за ними - Адраст и Левкон. Но в дверях Терон остановился, пропуская гостей вперед, и они с Адрастом вновь встретились лицом к лицу.
Оба были одного роста, но Терон, несмотря на очевидную силу, выглядел легче и стройнее. Адраст был плотнее и тяжелее, и выглядел старше, его черная борода и волосы были завиты и умащены, тогда как золотые волосы бионтского царевича рассыпались по плечам свободно. Терон выехал встречать гостей в одном лишь легком хитоне, а Адраст и в дорогу оделся как подобало великому царю, в вышитом золотом черном хитоне и длинном багряном плаще с зеоклейским гербом - грифоном; это было истинно царское, роскошное и грозное одеяние. Вдобавок, в его густых темных волосах сверкал золотой венец с огненно-красными рубинами и гранатами, а волосы Терона поддерживал один лишь кожаный ремешок. "Аполлон Волчий и Зевс-Громовержец" - подумала Аэлла, и тут же мысленно попросила у Богов прощения за кощунственные мысли.
Царский дворец в Бионте был больше феранского, но проще и грубее. Длинное прямоугольное здание из светлого гранита - Терон объяснил Аэлле, что дворец и несколько храмов и были единственными каменными зданиями в городе. Заметно было, что царю Архелаю, уже много лет занятому борьбой за власть, было не до того, чтобы приглашать приезжих мастеров, художников, ваятелей, ученых, как делали более благополучные правители. Все комнаты, через которые провел своих гостей Терон, носили отпечаток бережливой простоты, почти ничем не украшенные.
И даже в Пиршественном Зале, где уже собрались успевшие приехать гости, оказались простые беленые стены: ни фресок, ни богатых драпировок. Правда, зато их украшали в изобилии развешенные охотничьи трофеи - свидетельства подвигов Терона и других бионтийских героев. Там были ветвистые рога оленей, кабаньи головы и шкуры хищных зверей. Огромная голова медведя со вставленными в глазницы кусочками слюды была укреплена прямо над царским троном, так что казалось, будто она нависает над головой сидящего царя, как боевой шлем. При вспышках светильников каменные глаза медведя вспыхивали жутковатыми отблесками.
Однако царь Архелай, приветствовавший вошедших из-под медвежьей головы, сам ничем не напоминал медведя. Он был, как доводилось слышать Аэлле, немногими годами старше ее дяди, царя Геланора, однако выглядел стариком. Его волосы и длинная, до середины груди, борода были совершенно седыми, и спина сильно согнулась. Рядом с ним сидевшая по правую руку светловолосая женщина выглядела еще молодой и красивой, и действительно была хороша, но и ее лицо показалось Аэлле грустным, когда она присмотрелась поближе.
Терон провел Аэллу с Левконом через зал и устроил рядом с собой, причем девушка оказалась к нему ближе. Она и не попыталась возражать, ей приятно было находиться с ним рядом, а, кроме того, ей казалось, что он защищает ее от жадных взглядов Адраста, расположившегося рядом с царем как почетный гость. Похоже было, что тот собирается извлечь всю возможную пользу от близости к ней. Под его откровенными взглядами Аэлла готова была то провалиться сквозь землю, то схватиться за секиру и вызвать наглеца на бой. И, наверное, она все-таки сорвалась бы, не выдержав, но Терон всякий раз касался ее или отвлекал разговором, и девушка успокаивалась. И его внимание действовало на нее совсем иначе. Впервые в жизни Лунной Деве Артемиды приятно было чувствовать себя под защитой мужчины.
Она слушала, как Терон шепотом повторяет ей на ухо имена и звания всех присутствующих: "Фегей, царь Апии. Полидор, царь Гелиона. Акмон, брат царя Мераны..." О многих из них Аэлла уже слышала прежде - плохие воины не приехали бы сюда, рискуя не только попасть на клыки вепрю, но и быть опозоренными на все хелленские земли. Но сейчас ей было не до их славы. Аэлла запоминала все краем сознания, в котором оставалась воительницей, приученной не пренебрегать услышанным, но куда больше она в это время любовалась Тероном, слушала его голос, мужественный и в то же время мягкий. И они, увлекшись разговором и друг другом, не заметили, как смолкли песни аэдов, воспевавших, одного за другим, всех присутствующих, и настало время бесед.
Вниманием всех завладел Адраст, рассказав подробности взятия Зеоклея, до сих пор неизвестные даже аэдам:
- Я распустил слух о войне Меласа с долийцами и переодел половину своих воинов в долийские доспехи. Мы собрались, якобы для сражения, на равнине у самых границ Зеоклея. Я знал, что мой незаконный дядюшка и его жадные сыновья не выдержат, нападут на тех и других. Так и вышло: они захватили тысячу моих отборных воинов, даже не замечая, что те почти не сопротивляются! - Адраст презрительно усмехнулся, разглядывая на свет массивный золотой перстень с кроваво-красным камнем, который носил на правой руке. - И вот, когда их привели в Зеоклей, они бросились на ничего не подозревающих стражников. Потом захватили крепостную стену и открыли мне ворота. К утру город был в моих руках! - он гордо оглядел всех по очереди и снова остановил взгляд на Аэлле.
- Много было убитых? - поинтересовался Терон, видимо, тоже заметив направление его взгляда.
- Мало, - невозмутимо ответил Адраст. - Зеоклейцы не готовы были защищаться, и мало кто смог оказать сопротивление. Труднее пришлось во дворце, но и его удалось взять без больших боев. Там нашлось много моих сторонников, и они вытащили Полибия прямо из постели, привели ко мне. Он сразу согласился уступить мне власть, что завещал мне дед, и просил только пощадить его с уцелевшими сыновьями. Я согласился их помиловать, но взял клятву, что никогда ни один из них не ступит на землю Зеоклея или Меласа. И вот, теперь трон моего деда принадлежит мне, и я объединил оба царства под своей властью! - он снова оглядел всех по очереди, будто ища, кто мог бы воспротивиться.
Но таковых не нашлось. Цари и великие воины, по большей части, владели доставшимся от богов и отцов уделом, иногда мирно, иногда - нет, если появлялись соперники. Но не каждый из них смог бы, уже владея царством, не последним по богатству и славе, поставить все на кон, чтобы получить еще более могущественное. Мало кто был настолько смел. Архелай и вовсе смотрел со своего трона под медведем на гостя, как будто тот был, по меньшей мере, полубогом. Быть может, завидовал его силе, предприимчивости, удаче во всех начинаниях, тому, что царь Меласа и Зеоклея смог победить своих соперников, на что сам он уже не надеялся.
Оглянувшись по сторонам, бионтийский царь подозвал к себе девушку, возлежащую рядом с царицей. У нее были такие же золотые волосы, как у Терона, а на голове венок из роз.
В наступившей тишине все увидели, как девушка подошла к Адрасту и дрожащими руками протянула ему тяжелую чашу с вином, стыдливо опустив глаза. Хозяева и гости дворца глядели на них, не отрываясь.
- Благодарю тебя, прекрасная царевна, - Адраст взял чашу из рук девушки, плеснул немного в ближайший светильник, задымившийся синеватым пламенем, со словами "Зевсу Вседержителю". Осушив чашу, вновь упорно поглядел на Аэллу, да так, что она уже готова была пожелать ему полететь в Тартар.
Но вместо этого пришлось довольствоваться вопросом Левкона, видимо, тоже почувствовавшего, что чувствует двоюродная сестра:
- А ты не боишься, могучий Адраст, что кто-нибудь из твоих родственников попытается вернуться, пока тебя не будет дома? Может быть, тебе не следовало оставлять царство?
Но Адраст был не из тех, кого можно смутить. Взглянув на феранского царевича сверху вниз, он ответил, пожав плечами:
- Не беспокойся, отважный Левкон, я хорошо знаю свою родню. Скорее шакалы осмелятся влезть в львиное логово, чем Полибий со своим выводком решится вернуться. Кроме того, мои люди хорошо стерегут их, и доложат мне, едва что-то произойдет. Если бы дома нельзя было обойтись без меня, я бы остался - голова и шкура вепря мне не дороже царства. Кстати, - он возвысил голос, вновь привлекая внимание всех присутствующих, - я учредил новые Игры на границе Меласа и Зеоклея, чтобы окончательно объединить их жителей. Прошу всех, кто захочет, ко мне в первый день осени. И тебя приглашаю особо, царевич Левкон, вместе с твоей двоюродной сестрой. Пусть покажет моим воинам, на что способны Лунные Девы.
Под очередным его жарким взглядом Аэлле окончательно стало не по себе. И теперь бы она уж точно не сдержалась, но Терон опередил ее:
- И я буду надеяться, что наши феранские гости примут твое приглашение, царь Адраст - и на то, что мне будет позволено сопровождать к тебе в гости благородную Аэллу.
Девушка ответила ему исполненным благодарности взглядом.
- Я буду рада увидеть тебя снова, доблестный Терон!
Они недвусмысленно выразили свое желание, и Адрасту оставалось только его принять. Несколько мгновений он молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, потом медленно проговорил, глядя куда-то вниз:
- Очень хорошо. Я буду рад видеть вас обоих на следующих Играх.
Когда пир был в самом разгаре, за дверями послышались шаги и голоса. Как ни рассеяно было сегодня внимание Аэллы, но слух у нее всю жизнь был как у рыси, и она услышала, как мужской голос, веселый и явно пьяный, заспорил со стражей у дверей, требуя пропустить его. Воины возражали, но не слишком уверенно, видимо, не имея права остановить пришедшего.
Потом резная дверь распахнулась с гулким грохотом, и на пороге возник высокий мужчина, очень похожий на царицу и немного- на Терона и его сестру. Он был еще не стар, но некогда красивое лицо его запечатлело неизгладимые следы приверженности Дионису и Афродите. От собственного резкого движения мужчина покачнулся и ухватился за дверной косяк, но сумел выпрямиться и двинуться вперед достаточно твердо, хоть и был, несомненно, очень пьян. Его светлый хитон, сшитый из дорогой ткани, был разорван на груди, волосы - растрепаны, и в них запутались соломинки. А главное - его блуждающий взгляд и громкая, бессвязная речь выдавали крайнюю степень опьянения.
- А-а, гости дорогие пируют-веселятся, точно к-кабанчика уже убили! - завопил он с порога. - Ведь не убили еще, нет? И не убьют без меня, мне сестра обещала! Она мне все дает, она добрая, и ее муженек тоже! А вы, вы и на охоту собираетесь без меня, и пируете без меня, без брата царицы!
При его появлении царь Архелай заметно сник, не поднимая глаз на собравшихся, а его жена накинула покрывало на голову, скрывая лицо. Среди гостей послышались презрительные смешки, некоторые уже переговаривались между собой. Один лишь Терон подошел к пьяному и ухватил рукой за плечо.
- Иди спать, дядя Плексипп, - проговорил он. - Не позорь нас перед гостями, не то я забуду, что ты брат моей матери, клянусь Аполлоном Далекоразящим!
В его словах было столько силы, что пьяный сразу присмирел. Безрезультатно пытаясь вырваться из железной хватки племянника, сморщился от боли и закричал, зовя на помощь сестру:
- Агата, смотри, что делает твой сын! Он сейчас сломает мне руку! Скажи ему, чтобы прекратил!
Царица побледнела, как смерть. Поглядев на сгорбившегося от стыда мужа, она встала с трона и подошла к брату и сыну.
- Терон, отпусти его! Это была случайность, такого больше не повторится. А ты, Плексипп, успокойся. Мой сын не хотел делать тебе больно, просто немного не рассчитал силы. И ты ведь не ребенок, а взрослый мужчина. Ложись спать, и все пройдет. А через три дня у нас будет большая охота, и ты непременно убьешь кабана, и все хелленские земли только о тебе и станут говорить!
Царица Агата держала брата за руку, ведя к выходу из замка, и ласково говорила с ним. Можно было представить, как она вот так же успокаивала и утешала его в детстве. Только вот теперь в голосе царицы явственно слышались подступающие слезы, и Терон усилием воли заставлял себя сдерживаться - Аэлла видела, как он сжимает кулаки и стискивает зубы.
Но царица напрасно обещала своему брату победу над вепрем. Тот мгновенно воодушевился, успев забыть ссору с племянником, высвободился из рук сестры и, воздев руки к потолку, закричал на весь зал:
- Я убью вепря! Эвоэ, Зевс Олимпийский, и Артемида-Охотница, и Дионис - Покровитель Веселья! Все слышали, наши благородные гости?! Вепрь - мой!
- Плексипп, замолчи! - закричал царь Архелай, поднимаясь с трона. В зал заглянули стражники, но, увидев, что дело касается царской семьи, вмешиваться не посмели. Терон собирался вновь схватить дядю, но царица встала между сыном и братом, выставив руки вперед. При этом она не переставала говорить:
- Терон, не трогай его! Если ты поднимешь руку на моего брата, я прокляну тебя. А ты, Плексипп, успокойся, именем Геры, Хранительницы Очага! Я видела в огне, что ты победишь вепря.
- Мама, не надо! - воскликнул Терон.
Но было уже поздно. Слова сестры привели Плексиппа в еще больший восторг. Он хлопнул себя ладонями по бедрам и захохотал.
- Я знал, что моя добрая сестрица увидит самые благопр-риятные для меня знамения! Сейчас мы спросим огонь еще раз! - и, прежде чем кто-нибудь успел опомниться, он сорвал с себя плащ и швырнул на пол, потом опрокинул на него светильник, полный горящего масла. Огонь в одно мгновение охватил ткань, по ней весело заплясали языки пламени. Царица Агата взглянула на пылающий плащ и уже не могла отвести глаз, застыла, точно птица под завораживающим взглядом змеи.
- Ах ты, подлая тварь! - закричал Терон и, схватив своего беспутного родственника, швырнул в открытую дверь, как щенка. Послышался грохот и обиженный вопль.
Но царица Агата не слышала его и не замечала ничего, кроме огня, у которого стояла в оцепенении. Огонь трещал, доедая плотную шерстяную ткань. И в не нарушаемой более ничем тишине царица принялась говорить:
- Свирепого вепря послала Артемида на наши земли, на наших детей! Страшен вепрь, еще страшнее люди. Кто-то пришел сюда за победой, а кто-то за смертью. Позволит Богиня убить своего вепря, но дорого взыщет за него! Удар за удар, жизнь за жизнь, кровь за кровь! Горе древнему Бионту... - последние слова она уже не произнесла, а судорожно прошептала, задыхаясь; ее глаза закатились, и женщина упала без сознания на руки сыну.
Некоторое время все гости, сколько их было, молчали - если явление пьяного царского родственника еще могло кого-то развлечь, то пророчество царицы настораживало и неробких. Иные, кажется, уже жалели, что приехали сюда, хотя вслух, понятно, не высказывали сомнений.
Царь Архелай приподнял поникшую голову, оглядел гостей из-под медвежьей головы, каменные глаза которой вновь вспыхнули злыми отблесками.
- Простите меня, благородные гости, что вам приходится видеть позор и несчастье моего дома, - проговорил он хриплым, как воронье карканье, голосом. - Забудьте о том, что видели! Наши беды не касаются гостей, они ложатся на наши плечи. А вы отдыхайте и веселитесь, пока охота еще на началась. Музыкантов и танцовщиц сюда!
В зал вошли музыканты со свирелями и флейтами, закружились в танце девушки в одеждах менад - спутниц Диониса. Их танец, как и мелодия, был незатейлив и прост, и теперь Аэлле становилось ясно, почему Бионт не мог предложить даже почетным гостям ничего лучше. Понятно было, почему его царь состарился до срока, а царица постоянно погружена в печаль. Царские родственники, постоянно оспаривающие власть, брат царицы, позорящий свою семью... А сама она склонна к пророческому трансу, быть может, и посланному Богами, но в то же время близкому к безумию...
Девушка поглядела вслед Терону, уносившему из зала лежащую без сознания мать - он не решился доверить ее рабам. Оглянулась на гостей, наблюдающих за пляской танцовщиц - во всяком случае, делающих вид, что наблюдают. Один лишь Адраст сохранял безучастный вид, зато ее окинул прежним горящим взглядом, так что девушка передернула плечами, словно от холода. Потом поднялась из-за стола и вышла вслед за Тероном.
Аэлла быстро догнала Терона в коридоре. Подставила руки под голову царицы Агаты, все еще бессознательно лежащей на руках у сына. Царевич взглянул на нее с благодарностью; с лица его постепенно сходили горечь и ожесточение.
- Мне жаль, что тебе пришлось в первый же день видеть такое, - тихо сказал он, когда вместе с девушкой уложил мать в постель и поручил заботам рабынь.
Аэлла не сразу нашлась, что ответить, мучительно подбирая слова, чтобы не ранить его гордость еще сильнее.
- Мы жрицы, и нас учат, что Боги проявляют порой свою волю и в том, что, казалось бы, меньше всего заслуживает обожествления. Они не судят так, как мы: красиво ли, благородно ли то, чего Они хотят от людей. В своем могуществе Они даже не всегда рассчитывают, хватает ли их избранникам сил нести их дар. Так и с твоей матерью. Ведь она способна видеть будущее, как Пифия?
Терон сурово нахмурился, его губы скривились грустной складкой.
- Да. Но почему-то этот дар у нее чаще всего проявляется, когда уже ничего нельзя сделать. Первый раз это произошло еще до моего рождения, но во дворце до сих пор вспоминают об этом. Я расскажу тебе, потому что ты все равно услышишь, если проживешь у нас хоть несколько дней...
Он привел девушку в комнату, очень простую, как и все здесь, с открытым, несмотря на вечернюю прохладу, окном. При зажженном светильнике Аэлла разглядела, что стены, как и в Большом Зале, увешаны охотничьими трофеями, а кровать застелена шкурой огромного леопарда. Над изголовьем висел длинный и мощный лук с колчаном стрел и копье, бронзовый наконечник которого сверкнул кровавым отблеском в пламени светильника.
- Моя мать принадлежала к одному из самых знатных и богатых родов в Бионте, более древнему, чем царский дом, - продолжил Терон, усадив Аэллу на кровать, а сам сев на пол, застеленный медвежьей шкурой. - Отец женился на ней, надеясь упрочить свою власть, но сразу полюбил ее. Она и сейчас красива, а раньше, говорят, была точно сама Афродита Пеннорожденная. Я этого не застал: когда я родился, ее уже угнетало горе... Но я отвлекся. Словом, все было хорошо, но родственники моего отца боялись, что он слишком усилится в союзе с семьей своей жены. Они уже много лет хотели захватить власть. И вот однажды ночью они напали на семью царицы. Их дом был далеко за городом, и никто не мог узнать, что там творится. Но царица Агата каким-то образом увидела в огне очага. Она смотрела, не в силах оторваться, а потом страшно закричала и упала, точно мертвая. Наверное, это было еще страшнее, чем сегодня. Отец жутко испугался, потом, когда убедился, что она жива и вне опасности, послал туда воинов, но было уже поздно. На месте дома ее семьи догорали головешки, и все живущие там были перебиты. Остался в живых только один младший брат - Плексипп, которого ты уже видела. Он тогда как раз гостил в царском дворце, и убийцы до него не добрались. Иногда мне кажется, что зря, - Терон вновь нахмурился, его брови, темные, темнее волос, сошлись почти одной линией.
- Но, может быть, он не виноват, что пьет, - неуверенно предположила Аэлла. - Ведь это больно - в одночасье потерять всех близких...
- Он о них давно и думать забыл, - усмехнулся Терон. - Только моя мать вечно жалеет его и позволяет самые дикие выходки, так как думает, что он и так пережил слишком много, и теперь имеет право на что угодно.
- Даже на жестокость к ней самой, которой всем обязан? - недоверчиво фыркнула Аэлла. - Ну это уж слишком! Всему должен быть предел...
- Я бы убил его, если бы не мама, - прорычал сквозь зубы Терон. - Я не боюсь, что мне придется очищаться от крови родственника. Но она проклянет меня, даже после сегодняшнего. Брат, какой ни есть, ей дороже сына... Да еще то, что она увидела сегодня! Может быть, лучше было бы оставить этого вепря бегать в лесах, хоть он уже убил человек десять охотников и крестьян и лучшую свору моих собак, а уж о вытоптанных полях с виноградниками и говорить не приходится! Но охоту уже не отменить, слишком много съехалось гостей, и никого нельзя оскорбить.
- Понимаю. А ты убей вепря сразу, вот и не будет причин для ссоры, - сказала Аэлла, и тут же прикусила язык: неужто Терон сам не убил бы зверя, будь это так просто?
- Придется постараться, хоть это не самое простое дело. Хотя, признаюсь, я очень хотел бы убить вепря, и все же уступлю его вместе со щетиной и копытами кому угодно, лишь бы удалось уладить это дело, не попав в песни аэдов... по крайней мере, не о том, как величайшие цари и герои ссорятся и убивают друг друга. Хотя из этого могла бы выйти для них неплохая тема.
Терон судорожно усмехнулся в ответ на собственные слова, потом заставил себя успокоиться и произнес уже совсем другим тоном:
- Прости меня, Аэлла. Я не должен был жаловаться тебе. Это стыдно: воин, сын царя плачется при женщине, точно малыш, которого мать не взяла на руки!
- Ты не жалуешься, а советуешься со мной, - возразила Аэлла. - Кроме того, у каждого человека бывают минуты, когда необходимо выговориться перед кем-то. Это мне говорила наша верховная жрица, и я вижу, что она была права. И для женщины порой важнее всего доверие мужчины...
- Тоже слова верховной жрицы?
- Нет, - Аэлла усмехнулась, представив грозную Нерту когда-либо вот так запросто беседующей с мужчиной. - Нет, это я сама поняла сейчас. Впервые... Мне бы хотелось, чтобы ты всегда советовался со мной. И не только... Не только советовался, Терон!
- Аэлла! - он поднялся с пола и сел с ней рядом, обняв рукой за плечи. - Аэлла, ты вправду этого хочешь? Не раскаешься потом?
- Нет! - она решительно сама обняла его за плечи, подставляя губы для поцелуя. - Я хочу быть с тобой рядом всегда. Если только ты захочешь!
- Хочу ли я?! - воскликнул Терон, сжимая ее в объятиях. - Я сразу понял, что хочу, чтобы ты была моей женой. Но не стал навязываться тебе, я же не Адраст. Я думал, что тебе будет лучше выбрать самой. И, кроме того, я слышал, что у вас, Лунных Дев, суровые законы. Жрицу, нарушившую обет, ждет позор и изгнание, а иногда и смерть. Я боялся за тебя.
- А это приятно, когда за тебя кто-то боится... - девушка рассмеялась низким грудным смехом. - Ничего, меня отпустят, когда я сообщу, что выхожу замуж. Наша служба ведь не пожизненная, большинство уходят, когда утрачивают юношескую гибкость. И выходят замуж, как обычные женщины. Я и так задержалась слишком долго. Мне уже двадцать семь лет, мало кто из Лунных Дев служит и до двадцати.
- Я ни за что бы не поверил, если бы ты не сказала, сколько тебе лет, - признался Терон.
- Наверное, мне удается больше, чем другим, потому что я все-таки дочь Северного Ветра, - усмехнулась Аэлла. - Но это неважно. Сейчас, с тобой, я - обычная женщина, и хочу таковой оставаться всегда!
- Так и будет! Сразу после охоты, если в Бионте будет спокойно, я поеду с тобой в Феру и попрошу царя Геланора и вашу верховную жрицу отдать тебя мне в жены, - проговорил Терон, расшнуровывая завязки то на своем хитоне, то на короткой черной тунике Лунной Девы.
Когда наутро Терон с Аэллой спустились в Большой Зал, счастливые, отвлекшиеся на время от всех предвестий будущих бед, первым их встретил Адраст. Он уже знал, что эту ночь они провели вместе - сомнений не было. Вышел к ним в полном боевом облачении, в доспехах, украшенных золотой насечкой, и с мечом у пояса. Только лицо его еще не было скрыто под сверкающим сводом шлема, и на лице этом застыла ярость. Именно застыла - какие бы чувства не обуревали сейчас царя Зеоклеи, он помнил, что находится не в своих владениях и не имеет права выражать их открыто. Он проговорил совершенно спокойно, глядя в глаза Терону и будто не замечая Аэллу:
- О тебе говорят, что ты один из лучших воинов во всех хелленских землях, царевич. Я хотел бы узнать, так ли это. Окажи мне честь, выйди на поединок.
Он как будто предлагал всего лишь тренировку, учебный бой, но всем троим ясно было, что, начав бой, противники уже не смогут сохранить необходимое хладнокровие - слишком сильные чувства сейчас волновали их обоих. И сражение быстро перейдет в настоящее.
Терон сомневался всего несколько мгновений. Он сразу понял, чего хочет Адраст, что скрывается под его вкрадчивой речью. И постарался ответить столь же невозмутимо:
- И я много слышал о твоем искусстве владеть мечом, могучий Адраст. Но подожди, пока рабы принесут мои доспехи и меч. Ты же не собираешься сражаться с безоружным? - поинтересовался он, насмешливо прищурившись.
- Нет. Разумеется, я подожду, когда ты будешь готов, - глухо, отрывисто бросил Адраст, и с силой потянул завязки шлема, закрывая лицо.