Аннотация: Действие происходит приблизительно за пятьсот лет до "Саги о Золотой Змее" и "Саги о Пути Королей", и рассказывает о предках уже знакомых героев, о временах, что неоднократно упоминались в тех двух "Сагах..."
Глава 1. Путь в неизвестность
Фьорд открылся перед морскими странниками в серой дымке дождя, сотканной из мельчайших капель. Невесомая и неощущаемая людьми на трех кораблях, медленно движущихся вдоль скалистого берега Земли Фьордов, эта серая завеса все же скрывала очертания и ограничивала обзор. И потому, когда там, где только что не видно было ничего, кроме суровых гранитных утесов, похожих на спящих великанов, вдруг блеснула зеленоватая гладь врезавшегося глубоко в сушу залива, сразу несколько голосов издали удивленный возглас. Одно лишь короткое: "Ах!", тут же смолкшее, вырвалось у людей, измученных, лишенных дома и близких, с тревогой думающих о завтрашнем дне. Никто не решился бы преждевременно выражать надежду. Но все пристально вглядывались в открывающийся впереди берег - викинги на веслах трех драккаров, женщины, старики и дети.
Дольше всех смотрел вперед Асгейр, непроизвольно сжимая рулевое весло так крепко, что его стиснутые руки совсем побелели. Солнце сейчас светило в спину, так что он мог без труда разглядеть издалека сосновый лес на еще далеком берегу, и широкую песчаную полосу впереди, там, где скалы расступались, а ближе - целую цепь шхер в горле фьорда. Над морем кружились тучи больших и мелких птиц, пронзительно крича. Было начало весны, и бесчисленные стаи их днем и ночью пролетали вдоль моря далеко на север, чтобы вывести и вырастить птенцов.
Асгейр проводил взглядом стаю диких гусей. пока те не скрылись из виду. Хорошо этим птицам - они живут по порядку, установленному богами! Ему же недобрая судьба повелела с остатками своего рода отправиться вслед за перелетными птицами на север совершенно вопреки его желанию...
Вспомнив о событиях, вынудивших его переселиться, Асгейр стиснул зубы до боли. Его серые глаза вспыхнули стальным блеском, как наконечник копья, лежавшего сейчас у борта в общей связке. Это копье он сделал сам, выковав наконечник из привезенного из дальних краев железа, гораздо более твердого и прочного, чем местное, добываемое из болотной руды. Со своим копьем он не раз смело выходил на охоте против свирепых медведей и могучих лосей. Вот только, чтобы отстоять свой дом от вражеского нашествия, его оказалось недостаточно...
Асгейр лишь недавно стал ярлом - главой рода, чьи владения лежали далеко к югу, там, где за лето успевал созреть не только ячмень, но и пшеница. Он еще не успел найти себе жену среди равных по значению семейств, а с ней - и новую родню и союзников; прежние же союзы его семьи закончились со смертью его отца и не были заново скреплены клятвой. Словно сумрачное, ничейное время между ночью и рассветом, когда может случиться всякая беда. Она и случилась - богатые и многочисленные, но недружные соседи сделали набег на владения молодого ярла, среди ночи, точно разбойники. Застигнутые врасплох, обитатели главной усадьбы дрались ожесточенно, но не могли одолеть всех...
Молодой вождь знал, что, сколько бы ему ни довелось прожить, он никогда не забудет, как огонь бежал, точно волк, по деревянным опорам его дома, как взвился над крышей. Половина его хирда пала в ту ночь, вступив в бой наспех вооруженными и почти без доспехов, а из уцелевших мало кто не был ранен. У самого ярла тоже еще ныли раны в плече и на груди, но они не были и вполовину так мучительны, как горечь поражения. При одном воспоминании из груди Асгейра вырвался глухой стон.
Когда их сопротивление удалось сломить, победители оказались достаточно великодушны - и этого он тоже никогда не сможет простить ни им, ни себе, вынужденно принявшему такую "милость". Дойдя до поселений бондов, успевших подготовиться к битве, завоеватели отпустили их с семьями и уцелевших викингов, позволили взять три корабля и собрать самые необходимые вещи. Не из добрых чувств, конечно. Хитрый и опытный враг понимал, что люди Асгейра, доведись им напоследок сразиться, как затравленные волки у логова, вместе с собой послали бы к богам еще многих из нападавших. А отправиться в Вальхаллу хоть и почетно, но никому отчего-то не хочется прежде времени. И меньше всего - ворам, нападающим среди ночи. Вот они и позволили изгнанникам оставить себе часть имущества и уйти в море, куда глаза глядят. Асгейр вынужден был поклясться молотом Тора и небесным ясенем Иггдрасилем, что не вернется больше в свои прежние владения. Он произнес позорную клятву, думая не о себе, а о тех, кто еще остался от его рода - меньше половины мужчин, гораздо больше женщин и детей. Точно ножом, резал по ушам и сердцу плач детей, которых матери не могли успокоить. Бледные, осунувшиеся лица женщин в багровом свете факелов искажались, по ним пробегали черные тени, и казалось, что они коробятся, как береста на огне... Нет, Асгейр никогда не забудет ту ночь!
Не произнося ни слова, он наблюдал, как по трапу вводят десять коров и столько же лошадей, составлявших основную часть его богатства. Десять - из тысяч, что будут и дальше пастись на свежих заливных лугах, приумножая состояние нового владельца!
Тот появился сам, будто вынырнул из темноты - в богатых доспехах и в шлеме, украшенном золотым драконом. Асгейр видел, как один из его воинов, тяжело раненый, приподнялся и плюнул в сторону победителя. Тот усмехнулся и одним ударом меча отрубил ему голову. Однако, когда враги, разгоряченные победой и хмельным медом, до которого успели добраться, хотели "проводить" изгнанников на их корабли пинком под зад каждого, хотя бы мужчин, - их предводитель не позволил. Новое унижение могло одержать верх в сердцах побежденных над требованиями осторожности, и еще одной битвы не удалось бы избежать. Но и вежливость врага была не менее омерзительна Асгейру, чем намеренные оскорбления. Глядя на своих спутников, он видел те же чувства и на их лицах. Молодой вождь понял бы и не стал оспаривать, если бы люди не захотели больше считать его, опозоренного, своим ярлом. Но об этом не говорилось ни слова. Никому в те первые дни не хотелось говорить вовсе. Молча, придавленные тяжким гнетом, лежавшим на сердце у каждого, викинги вывели в море три корабля - "Морской Волк", "Лось" и "Орел". Молча вращали весла, без обычных песен и дружеских перебранок. В молчании женщины каждый день готовили пищу людям и скоту, заботились о раненых и о детях, чинили испорченные вещи, налаживая, как могли, нехитрый быт, какой еще возможен был среди осколков прошлого. И, казалось, после пережитого для изгнанников уже ничто не будет настолько важно, чтобы об этом следовало говорить.
Только старый скальд Грим, бывший побратим отца Асгейра, нашел тогда слова, чтобы утешить людей.
- Не придется врагам гордиться богатством, похищенным у законных владельцев под покровом ночи, не будут потомки гордиться убийством безоружных людей, поднятых с постелей! Поперек горла станет врагу мясо от наших коров и свиней, и мед из наших погребов подарит ему не веселье, но немощь и слабоумие прежде времени. Наши кони сбросят наземь его воинов, посмевших на них сесть, а коровы поднимут на рога женщин, что придут их доить. Неужто кто поверит, что он отпустил нас с семьями из милости?! Ха, как бы не так! Отпустил, потому что понял, что ему ни за что не покорить нас! Оставь он хоть одну женщину - она в ту же ночь перерезала бы глотку любому, кто протянет к ней лапы. Оставь хоть одного ребенка - он вырастет и отомстит за свой род всем захватчикам. Они спаслись от нас, позволив уйти с миром... Ну что ж! Земля Фьордов велика, и море тоже. Дальше к северу лежат края, где никто еще не бывал. Быть может, светлые Асы нарочно ведут нас туда ради своей высокой цели? Попросим их благословения, и не будем плакать о погибших братьях! Их валькирии сейчас возносят на белых конях с лебедиными крыльями по неугасимому пламени радуги, к престолу богов! Быть может, Один, Владыка Раздоров, и подарил нашим врагам земную победу, но уж в Вальхаллу ни один из них не ступит ни ногой. Таков закон, что выше и бессмертных, и смертных!
Гриму удалось тогда успокоить людей, оглушенных и растерянных перед лицом общего несчастья. Если кому-то боль или голос холодного рассудка и не позволяли вполне принять на веру речь скальда, то они все равно не возражали. Объяснение Грима возвращало им хоть долю утраченной чести. К сожалению, ничто, кроме собственной энергии и упорства, не могло подарить изгнанникам новый дом...
Много, много дней и ночей прошло, пока три корабля Асгейра, перегруженные людьми и скарбом, медленно двигались на север, прочь от обжитых человеком мест. Здоровых мужчин в хирде Асгейра осталось так мало, что он вынужден был посадить на весла бывших рабов, которые тоже спасались вместе со своими хозяевами. Тем самым они становились равны свободнорожденным викингам, по обычаю, установленному испокон веков. Теперь лишь короткие волосы, еще не успевшие отрасти, отличали их от недавних господ; а одеты все давно уже были одинаково, в том, что успели унести на себе. И для всех без исключения будущее виделось одинаково темным и неопределенным: никто не мог сказать, удастся ли изгнанникам найти новую землю, удобную для жизни. И сам Асгейр не мог обещать доверившимся ему людям ничего, кроме надежды. Потому-то все без исключения и всматривались теперь в неведомый и, похоже, еще не заселенный фьорд, словно там было их спасение.
"Морской Волк" сделал поворот, огибая остров, лежавший в устье фьорда. Ветер тут же раздул полосатый сине-белый парус драккара. Будто в приветственном поклоне, качнул ветви огромных сосен, вольно раскинувшихся на острове. Их медно-красные стволы едва не спускались к самому берегу моря, такие толстые, что их могли обхватить лишь несколько человек. Они гордо поднимались к небу, а земля у их основания была вся покрыта густым белым мхом, как снежным ковром. Асгейру, только что погруженному в воспоминания прошлого, деревья напомнили могучих воинов в несокрушимом боевом строю. Такой же лес возвышался, насколько можно было видеть, и на других островах покрупнее, и впереди, на берегу фьорда. Да, он уже не сомневался, что, наконец, нашел не принадлежащий никому край. Этого леса никогда не касался топор лесоруба.
Оглянувшись, ярл помахал рукой кормчему "Лося", Ньялу, отставшему от "Волка" на два корпуса:
- Неплохое место, клянусь Бальдром! Что же вы плететесь, точно собаки, не догнавшие дичь? Или не хотите взглянуть поскорее?
Впервые после изгнания Асгейр говорил так, с привычным для викингов бесшабашным весельем, будто они сейчас открыли новую землю в свободном плавании, предпринятом развлечения ради, а не переселялись вместе с женщинами и детьми... Его давний друг Ньял и кормчий "Орла", немолодой суровый Рагнар, оценили шутку.
- Это мы-то плетемся? - насмешливо крикнул Ньял, похлопав рукой по форштевню, увенчанному огромной резной головой лося с исполинскими рогами. - Не задавайся, мой ярл! Во всем лесу не найти зверя быстрее лося, да и орел летит быстрее, чем бегает волк. Не хочешь ли проверить?
Асгейр оглядел обоих. Следовало приободрить людей, чтобы верили, что новое место сулит им счастье. Да и почтить богов, а заодно показать духам этого края, которые здесь уж наверняка водятся, что испытания не сломили их. А что может быть лучше дружеского соревнования?
- Эй! Выравнивайся! - крикнул вождь обоим кормчим. - Команда, что придет первой, выберет лучшие места для жилья на новом берегу!
Больше ему пока что нечего было обещать своим викингам, и все это понимали. Земля на пока еще неизвестном берегу, которую, в любом случае, придется долго очищать от векового леса и камней, была сомнительной наградой. Но природный азарт сыновей Земли Фьордов брал верх даже в этих суровых обстоятельствах. "Лось" поравнялся с "Волком", в следующий момент слева от них вырос и "Орел", задержавшийся, чтобы обогнуть очередную шхеру. Три корабля стояли на ровной линии, поодаль друг от друга, готовясь к гонке.
Вождь поднял руку, готовясь отдать приказ взяться за весла. Как вдруг почувствовал толчок в спину, не слишком сильный, но ощутимый. Обернувшись, он увидел старуху в черном, с посохом, вырезанным в виде орлиной головы. Как и все изгнанники, она выглядела сейчас нищей оборванкой, но все же умудрялась соблюдать все обычаи, едва ли не более ревностно, чем прежде. Ее седые волосы полностью были скрыты разорванным и кое-как сшитым покрывалом, в знак вдовства. Старая Далла была теткой отца Асгейра, и теперь оказалась старейшей из тех, кто остался от его рода. В ту страшную ночь она просила оставить ее умирать, бранила своих спасителей, требуя от них позаботиться о себе, но двое крепких парней, не слушая, вытащили ее на руках вместе с другими женщинами, молодыми. Асгейр был этому несказанно рад. У него не так много осталось родственников, а без старой Даллы дом был бы не полон. Она потеряла мужа еще в молодости и никогда не имела своих детей, зато в семье своих родичей привыкла распоряжаться властно, как законная хозяйка. Вот и сейчас глядела на Асгейра с такой суровой требовательностью, что он невольно опустил голову, как в детстве, когда старуха уличала его в какой-либо проделке.
- Гонки он собрался устраивать! - насмешливо фыркнула старуха. - А о том, чтобы у богов спросить, угодна ли им эта земля, и не подумал! Как знать, может быть, они совсем и не сюда хотели нас привести? Может, сюда и не следует ступать человеку? Бросил ли ты в море священные родовые столбы, опоры своего дома? Знаешь ли, куда вынесет их море?
Асгейр с досадой хлопнул себя ладонью по лбу.
- Прости, бабушка! Мне казалось, рано еще бросать столбы в море, думал сделать это ближе к берегу. Но, если ты говоришь, сделаю сейчас.
- То-то же, могучий ярл! Может, море их унесет обратно, прочь от этого фьорда, если боги рассудили иначе - тогда и вам надлежит плыть за ними. Сделай это сейчас, чтобы раз навсегда узнать, та ли это земля, где мы сможем остаться. Я и сама молюсь, чтобы можно было, наконец, сойти на берег. Кто мог подумать, что доживу до времени, когда придется всем уходить прочь от прадедовских земель, неизвестно куда... Я прошу пресветлых Асов, чтобы это оказалась та земля, где суждено упокоиться костям старой Даллы!.. О-ох! Не для того же я так долго жила и столько видела на свете, чтобы быть погребенной в море, точно молчаливая рыба...
Бережно усадив старуху на сундук, молодой вождь почтительно поклонился ей. Он-то знал, что она никогда бы не стала вслух выражать беспокойство о себе одной; общая судьба лежала камнем и на ее сердце, еще больше пригибая к земле.
- Не беспокойся, бабушка! Если боги не оставили нас до сих пор, то помогут и теперь.
Он осторожно поднял ясеневые столбы, покрытые резными изображениями. Рядом со священными рунами, что приносили счастье и изгоняли зло, были вырезаны орел с раскинутыми крыльями и медвежья голова с оскаленной пастью - знаки рода, принятые предками Асгейра с незапамятных времен. Столь же стары были и сами эти столбы, вырезанные когда-то из чистого ясеня. Время давно заставило их потемнеть; от прикосновений бесчисленных людских рук, от возлияний молоком, маслом и медом гладкое дерево теперь лоснилось, а от дыма очага еще и сильно закоптилось; однако же резьба на нем с годами сделалась лишь более четкой. Эти главные опоры своего бывшего дома Асгейр едва сумел спасти при устроенном врагами пожаре, рискуя сам остаться под обломками. На них держался не просто его бывший дом, но вся жизнь его рода. Они, и только они воплощали установленный богами порядок, как воплощает его дерево Иггдрасиль, по образу которого и устраиваются опоры дома. И он спас их, отказываясь признать неизбежную гибель. Нет, Рагнарок для него и идущих за ним еще не пришел! Еще не скоро чудовищный дракон подгрызет Древо, на котором держатся миры. Опоры со знаками его рода еще займут свое почетное место в новом доме, что он построит - в этом ли фьорде или где-нибудь еще дальше к северу, если так решат боги.
Черные, связанные веревкой столбы с глухим всплеском рухнули в воду. Люди на всех трех кораблях, не отрываясь, следили за ними. Старинные ясеневые опоры медленно покачивались на волнах, то почти пропадая под водой, то выныривая снова. Никто не знал, куда их понесет течение в этих незнакомых водах. Вынесет ли действительно на берег, смутно видимый впереди? А может, и вправду, чего доброго, отнесет прочь, в открытое море, дальше отсюда? Или прибьет к одному из островов - и тогда придется, хотя бы на первых порах, поселиться там, хоть на мелких островах вряд ли удобно будет расселиться.
- Во имя Одина, Тора и Фрейра, во имя каждого из светлых Асов, Повелителей Мира, - просим указать нам путь в вашей мудрости! - звучно произнес Асгейр. И другие люди медленно склонили головы, произнося, кто шепотом, кто про себя, просьбы, чтобы новую землю удалось найти скорее, и она была бы не менее щедрой к изгнанникам, чем их былая родина.
А священные опоры все быстрее уносило прочь мощным течением, не останавливаясь у прибрежных шхер, прямо туда, где берег полого спускался к морю. Уже только самые зоркие могли разглядеть их, в том числе и ярл. Он, не отрываясь, смотрел, как столбы сначала ударились о берег одной стороной, затем их оттащило назад, но следующая волна, более сильная, выплеснула их на светлую галечную отмель. Тогда он огляделся по сторонам, оглядывая своих людей и спутников на других кораблях.
- Ну что, друзья, - произнес он, улыбаясь впервые со страшной ночи нашествия. - По-моему, боги привели нас сюда удачно. Там, на берегу, будет хороший причал для наших драккаров. А теперь вперед!
И три корабля в одно непостижимое глазу мгновение сорвались с места, как три стрелы, пущенных с тетивы. Они мчались, оставляя за кормой широкий светлый след от пены, стремясь каждый поспеть первым: шутка ли - речь шла об искусстве кормчего и гребцов! Мускулы ходили ходуном под рубашками викингов, полуистлевшими от пота. Иные вовсе ничем не прикрывали свои широкие плечи и грудь, потому что их тяжелый труд не давал замерзнуть.
Долго ни один из драккаров не мог вырваться вперед, потому что ни один из них не уступал остальным качеством. На "Морском Волке" было больше гребцов и опытная команда, но зато он был перегружен: на нем везли почти весь скот. Теперь Асгейр слышал, как на корме ревут коровы и ржут лошади, испуганные неожиданно быстрым движением. Но он не оглядывался. Лишь старательно смотрел вперед и направлял корабль, стараясь вовремя огибать коварные скалы, не сбавляя ход. Скалистый берег впереди становился все лучше виден, все приближался...
Вдруг под днищем идущего левее всех "Орла" что-то жутко заскрежетало; он страшно содрогнулся, как огромный раненый зверь, и накренился вбок. Послышались крики. Взлетел и долго не смолкал тонкий вопль женщины, в котором слышалась сама смерть и отчаяние. Плакали дети, кричали и проклинали все на свете мужчины.
"Волк" и "Лось" мгновенно развернулись, подходя к гибнущему драккару. При этом Асгейр почувствовал, как по дну его корабля что-то чиркнуло, и его основательно встряхнуло. Вот, значит, что произошло... Подводные скалы, не видимые на первый взгляд, поймали в ловушку неосторожных мореплавателей, увлеченных гонкой! Медлить не следовало, и викинги с обоих драккаров, подойдя как можно ближе, принялись спасать терпящих бедствие. Одни добирались до обреченного корабля и уносили тех, кто не мог плыть сам, другие поддерживали спасаемых уже в воде. Одним из первых перескочив на палубу "Орла", уже наполовину затопленную, Асгейр успел краем глаза заметить и тех, кому было уже не помочь. Поперек гребной скамьи лежал молодой викинг, неестественно перегнувшись в поясе; при ударе ему сломало спину. Вождь видел его расширенные голубые глаза, полные боли и недоумения. Вытащив нож, он добил умирающего. На корме, где прибывала вода, все еще кричала женщина, придавленная упавшим бочонком, а рядом с ней лежал мертвый ребенок с окровавленной головой. Асгейру некогда было смотреть на них; оставались еще живые женщины и дети, которым нужна была помощь. В следующий миг корма резко погрузилась под воду, и жуткий крик, наконец, смолк.
Когда потерпевших бедствие, наконец, втащили на палубу оставшихся кораблей, оказалось, что на "Орле" погибло двенадцать человек. О вещах, составлявших не меньше трети оставшегося у изгнанников имущества, никто не вспоминал, хотя и это было серьезной потерей.
Кормчего Рагнара, промокшего, как рыба, втащили на ремне едва ли не последним. Он отчаянно ругался и был, казалось, совсем не рад, что спасся, а не пошел ко дну со своим кораблем.
- Будь проклята эта йотунова собачья пасть, на которую я напоролся сдуру, точно безмозглый тюлень! Будь проклят тот, кто выдумал такую ловушку на пути у честных мореплавателей! Кто мог знать, что именно там окажутся скалы, ведь вы-то прошли рядышком, точно посуху! Нет, я виноват, конечно, что не углядел, и не снимаю с себя вину... Ты вправе бросить меня обратно на корм рыбам, мой ярл, вместе с теми, кого я погубил своим невежеством!
- Успокойся, Рагнар! - ответил Асгейр, хлопая по плечу старого викинга. - Теперь у нас еще больше на счету каждый человек, и ты еще не раз пригодишься живым. Погибших не вернешь; мир им в подводных чертогах Эгира и Ран. А мы впредь будем знать об этой, как ты сказал? Собачьей Пасти? Ты сегодня спас других моряков, что придут сюда. А они придут, клянусь молотом Тора! Вот, глядите!
"Волк" и "Лось" тем временем уже приблизились к берегу, куда раньше принесло течением ясеневые столбы. Оба драккара почти одновременно ткнулись носом в галечную отмель. При виде незнакомых людей с широкого выступа скалы над морем снялась стая лебедей и со звонким кличем потянулась на север. Асгейр указал рукой на белоснежных величественных птиц, сияющих в солнечном свете. Их было девять - по числу миров, устроенных вокруг ясеня Игддрасиля.
- Сванехольм - Лебединая Высота! - произнес он, приветствуя новый край.
Глава 2. На новом берегу
Открытый им Сванехольм-фьорд навсегда очаровал Асгейра. Дикий, первозданный берег, куда не ступала нога человека, невольно приковывал взгляд. В бухту, где причалили корабли, впадала, серебрясь на солнце, небольшая речка. Дальше, там, где галечный берег поднимался вверх, возвышался могучий лес, такой же старый и крепкий, как на Сосновом Острове. Громадные сосны, как копья, вонзались в небо; буки, дубы, ясени, еще оголенные, раскидывали свои корявые ветви вполнеба. Упадет такое дерево от старости - и не сможет упасть, останется стоять, прислонившись к другому такому же исполину. Кора на их грубых стволах растрескалась от времени на отдельные чешуйки, наподобие спины крупных рыб. При взгляде на них ярлу подумалось: "По образцу древесной коры можно будет делать доспехи. Такая чешуя из чистого железа сможет задержать стрелу, в ней застрянет копье, и даже меч, если враг не слишком силен... Конечно, при хорошем железе, а не той дряни, что называется так до сих пор. Половина моих людей выжили бы, не будь в их их доспехах, - даже у тех, кто успел вооружиться, - больше кожи, чем металла. Такого не должно повторяться впредь".
Столь воинственные размышления могли показаться странными при виде могучего леса, сам вид которого показывал, что его никогда не прореживала человеческая рука. Но Асгейр знал, что викинг обязан всегда быть готов сражаться. Кроме того, и сам лес восхищал его отнюдь не видимой тихой безмятежностью - этого как раз не было и в помине. Напротив, - в самом облике деревьев, похожих на богатырей в доспехах, в грозном шуме ветра в их вершинах, в следах лося и медведя возле реки, и даже в настороженно смолкших при появлении людей лесных птицах, - во всем этом ощущалась еще не угроза, но предупреждение. Асгейр мог поклясться, что новый берег говорит ему: "Ты еще не покорил меня, человек, и неизвестно, сможешь ли. Не хвались прежде времени; еще посмотрим, кто одержит победу".
Ярл кивнул, вновь по-новому оглядывая лес, выросший, верно, еще во времена сражений Асов с великанами. Что и говорить, нелегко будет срубить даже одно такое дерево, не один топор сломают его воины! А рубить придется: надо ведь где-то строить дома, сеять лен и ячмень. Не раз изойдут потом и кровью даже самые двужильные его викинги и бонды, превращая лес в пашню! Но что им остается еще?
Перехватив копье поудобнее, он встряхнул им, точно грозя невидимому противнику.
- Я не хвалюсь, - произнес он вслух. - Но боги привели нас сюда, и, по нашим законам, эта земля принадлежит нам. Я дал ей имя. И сумею отстоять свое право, если потребуется.
В ответ не донеслось никакого ответа, только ветер с силой качнул деревья, отчего в их вершинах послышался гулкий вздох, словно исходивший из чьей-то исполинской груди. Но, тем не менее, Асгейр сразу почувствовал, что его услышали.
Уходить далеко в лес одному в первый же день не следовало, и он вернулся к своим, на берег, окруженный почти со всех сторон широким кольцом скал, серых и мрачных, будто омертвевших в своем вековом противостоянии с ветром и волнами, до того, что на них почти ничего не могло расти. Лишь среди редких трещин, прикрытых заслоном из камней, росла трава, ютились чахлые кустики, навсегда прижатые к земле, точно под чьей-то тяжелой безжалостной рукой. Но в одном месте землетрясение обрушило часть скалы, а устремившаяся сквозь пролом река еще больше выровняла место, куда со своей стороны тут же устремилось море, сглаживая и унося с собой все, до чего могло дотянуться. Так и образовалась бухта, удобная, чтобы к ней могли причалить корабли. Кое-где еще виднелись обломки разрушенной скалы, наполовину занесенные песком. Теперь викинги таскали и катили их, собираясь сделать ограду вокруг будущего лагеря и кораблей. Впереди была ночь - первая из многих будущих ночей на новом месте, - и никто не знал, что может появиться и из леса, и из моря. Женщины, что были покрепче, уже связывали вместе сшитые из шкур и лоскутов шатры, вкапывали в твердую неподатливую землю шесты, что должны были их держать. Но многие, едва сойдя на берег, садились на землю в изнеможении. У них перед глазами еще стояло разорение их родного дома, и тяготы долгого плавания, и совсем недавняя страшная гибель "Орла". Сейчас им ничего не хотелось и ни во что не верилось. Чтобы придти в себя, изгнанницам требовалось время. Старая Далла ходила среди них, опираясь на посох, но не требуя отдыха, и заставляла работать, кого мягким словом, кого - насмешкой и понуканием.
Асгейр видел, как пастухи погнали лошадей и коров к реке, на берегах которой уже щетинилась свежая молодая трава. Животные, которым, наконец-то, распутали ноги, двигались еще неуклюже, точно их суставы разучились сгибаться. Но серый в яблоках жеребец Гром, любимец Асгейра, при виде хозяина ласково заржал и подбежал к нему, высоко вскидывая толстые ноги с мохнатыми бабками. Молодой ярл потрепал косматую гриву коня, чувствуя, как его мягкие губы щекочут шею, грозя зажевать волосы. Горячее дыхание лошади обжигало кожу.
- Ну вот, скоро сможешь опять, как прежде, носиться по лугам, - обратился Асгейр к коню, как к человеку. - Все пастбища и все кобылы теперь будут здесь твоими. От тебя в Сванехольме пойдет новая порода. Здесь мы сумеем начать все сначала, правда, мой хороший?
Гром согласно кивнул длинной, как у лося, мордой, точно все понимал. Потом, отстранившись, пошел к своим кобылицам, ревниво сгоняя их вместе в табун и подозрительно косясь в сторону рогатых коров.
Рассмотрев вытащенные на берег вещи, ярл увидел, что запас продовольствия подходит к концу. Большая часть того, что еще не было съедено, затонула вместе с "Орлом" на подводных скалах, уже прозванных, с легкой руки Рагнара, Собачьей Пастью, - похоже было, что этому названию суждено за ними остаться на века. Теперь оставшийся без корабля кормчий и другие спасенные сушились у костра, что успели уже развести на берегу. Но, кроме них, были еще викинги, меньше измученные перенесенными испытаниями... Асгейр отыскал взглядом двоих - своего друга Ньяла и коренастого чернобородого Дага Датчанина. Еще в юности попав в плен, Даг много лет был рабом, и лишь общее несчастье внезапно вернуло ему свободу, вновь уравняв с викингами. Он и сейчас склонил было голову, подойдя к ярлу, так что сделались видны черные жесткие завитки уже немного отросших волос. Но тут же, спохватившись, взглянул бывшему хозяину в глаза.
- Чего хочет мой ярл? - поинтересовался он неуверенно, еще не привыкнув говорить как свободный человек.
Асгейр красноречивым жестом указал на костер, над которым уже варилось в котле неаппетитное месиво из остатков овощей и солонины.
- Соберите людей и ступайте в лес на охоту. Судя по следам, здесь водится много зверья, и они не привыкли бояться человека. Понимаю, вы устали, как и все, но нам нужно мясо. Надо, чтобы с самого начала Сванехольм стал нашим домом, а для этого мы не должны голодать.
Услышав эти слова, старый скальд Грим подошел к ярлу.
- Есть еще одно дело, которого ты не должен откладывать, благородный Асгейр. Следует поблагодарить богов, что привели нас в Сванехольм! Мы должны принести им хорошую жертву.
Вождь охотно согласился.
- Самую лучшую дичь из добытых сегодня мы целиком отдадим Асам, пусть порадуются вместе с нами... Эй, друзья! Доставьте нам сегодня хорошего оленя или лося для жертвы богам.
Охотники скрылись в лесу. А Асгейр, проводив их взглядом, подхватил на руки тяжелый камень и вместе с другими принялся строить ограду, заодно расчищая землю от обломков. Совсем скоро здесь застучат топоры, и уже к этой осени здешней земле придется научиться растить не только вековые сосны и дубы, но также ячменные колосья, лен и репу.
Столбы со знаками рода, что указали им путь, уже были вкопаны в землю, готовясь держать на себе шатер. Мысленно Асгейр уже видел их принявшими сложенную из торфа крышу его будущего дома. Здесь, на севере, придется особенно позаботиться о теплых жилищах. Хорошо, что у них есть время, но терять его не следует. Завтра же люди пойдут рубить лес, копать торф в болотах, коих всюду достаточно в Земле Фьордов. Завтра...
- Эй, Бьорн! - крикнул Асгейр могучему, как бык, кузнецу, только что в одиночку перетащившему свою наковальню с борта "Лося" на морской берег. - Разведи пожарче огонь в своей кузнице: завтра тебе придется чинить много сломанных топоров!
Дружный хохот викингов, превратностями судьбы произведенных в лесорубы, был ему ответом. Все наперебой клялись показать свою удаль сванехольмским соснам. Только молчаливый кузнец погрозил хвастунам кулаком: мол, не справитесь - заново заточу топоры о ваши спины...
Так, в работе, прошел первый день поселенцев на берегу Сванехольм-фьорда. Когда стемнело, и со стороны леса наползли длинные черные тени, люди собрались возле костров, в кругу из камней. Несмотря на усталость, мало кому, кроме совсем маленьких детей, удалось заснуть в ту ночь.
Уже почти спустилась ночь, когда из леса послышалось пение возвращающихся с добычей охотников. Сидевшие у костра успокоились, услышав громкий и порой нестройных хор сильных голосов. Иногда они прерывались, словно идущие переводили дыхание под тяжестью крупной ноши. Охотники подбадривали себя песней, заодно отгоняя ночные призраки, что могли таиться в дебрях неведомого леса.
Первым на свет костра вышел Ньял с тушей косули, подвешенной к древку его копья. На поясе у охотника висели два крупных тетерева.
- Эй, на берегу! Думали, нас уже слопали тролли? - громко воскликнул Ньял, привлекая к себе внимание. - Ну, скажу вам, охота в этих местах - одно удовольствие! Дичи в лесу - как чаек на побережье. Видели мы и кабанов, и медведя. Там ребята добыли зубра, и никак не могут его дотащить.
При этом объявлении все без исключения мужчины сорвались с места и, во главе с самим Асгейром, вышли навстречу охотникам. Зубр! Что и говорить, это была удача. Даже больше того - это был ответ богов новому ярлу Сванехольма; они сами выбрали себе жертву. Огормный мохнатый дикий бык - свирепое и редкое животное, его не так-то просто убить. В Земле Фьордов из рога зубра пили только самые прославленные воины. Но этот зубр пойдет к богам целиком, как есть: ни кусочка мяса, ни шерстинки, ни рога люди не возьмут себе. Пусть вознесется в крону Небесного Ясеня, как положено великому зверю.
Когда добытого зубра не без труда возложили на сложенный на скорую руку алтарь из камней, Асгейр развел огонь по самому древнему обычаю, с помощью одних камней - теперь огонь добывали таким способом лишь для таких особенно священных обрядов, как этот. Крошечная искорка выскочила из расколотого кремня - казалось, ее можно задуть дыханием или загасить рукой, даже не особенно рискуя обжечься. Но ярл тут же поднес ей пучок соломы, и искра разгорелась, обхватывая целиком. Огонь лизнул вязанки хвороста, политые остатками масла, и широким кольцом окружил тушу зубра. Вскоре задымилась косматая шерсть, и запахло паленым. Не отводя глаз от костра, Асгейр заговорил ровно и четко, несмотря на клубы удушливого дыма:
- Мы благодарим вас, пресветлые Асы, за то что вы указали нам путь в новую свободную землю! Примите теперь от нас жертву, первую на земле Сванехольма. Пусть не оставит нас ваше покровительство, как и доныне. Всеотец Один, Властитель Побед, позволь нам учредить здесь новый дом, по твоим заветам и по обычаям племени фьордов. Тор, Метатель Молота, изгони с нашего пути всякую нечисть, не позволь ей вредить нам! Фрейр, Владыка Изобилия, подари этой земле плодородие не хуже, чем на нашей родине! Эгир, Морской Хозяин, приводи в наши сети улов от своих подводных стад! Улль Охотник, пошли нам удачу в здешних лесах и горах, да не переведется в них дичь!.. И вы, светлые Асини, примите благодарность от жителей Сванехольма и не оставьте их впредь. Благослови каждую семью, мудрая Фригг, сядь незримо к очагу и начерти счастливые руны в доме, что будет нами построен! Всемогущая Фрейя, Ездящая на Кошках, свяжи золотой нитью новые семьи, ибо у нас мало детей, и много одиноких мужчин и женщин! Врачевательница Эйр, избавь нас от ран и болезней! А ты, Вар, скрепляющая клятвы, прими мой обет: доколе не придет пора морю поглотить Землю Фьордов, Сванехольм будет принадлежать ей, и здесь будут жить люди, а не тролли и не медведи. Именем всех богов, да будет так!
Асгейр обращался по очереди к каждому из богов и богинь с почтением и одновременно с просьбой о покровительстве будущему новому поселению и всем своим начинаниям. Пожелания его были просты и бесхитростны, как вообще вся жизнь племени фьордов того времени, и касались сугубо практических нужд поселенцев в диком, неосвоенном краю. О чем-либо более идеальном вождь изгнанников и думать не стал бы. Но он взывал к богам с таким воодушевлением, с таким глубоким чувством, порожденным лишь крайней необходимостью, что люди, стоявшие за его спиной, не смея вмешиваться в разговор своего ярла с богами, молились про себя, мысленно. Все, сказанное Асгейром, от первого до последнего слова, касалось их будущего, над которым и самые крепкие и трудолюбивые люди не всегда бывают властны.
Закончив молитву, ярл вынул из-за пояса нож и провел им по руке, вырезая руну защиты - "Тюр", "Воин". Протянув руку на костром, дал крови стечь прямо в огонь, с чадом и треском поглощающий тушу зубра. Пламя вдруг взвилось, хоть и не было сильного ветра, на один миг Асгейру почудилось, что он видит свитые в сложном плетении огненные косы... Но огонь тут же выровнялся, и ярл отступил назад, перевязав руку тряпкой, поданной старой Даллой.
Так была принесена первая жертва богам на берегу Сванехольм-фьорда. Именно так, а не иначе, привел Асгейр ярл свой народ на новое место и объявил своей землю, на которой пока еще сумел завладеть лишь крохотным клочком морского берега, огороженным кругом из камней...
Но такое положение длилось недолго. Уже на следующий день застучали на опушке леса топоры, с усилием вгрызаясь в твердые стволы могучих деревьев. Те кренились под каждым ударом, скрипели и стонали, как живые, и таким же стоном отзывались викинги, у которых к вечеру просто отваливались руки.
- Легче пойти на десять человек с одним топором, чем срубить одно такое деревце, - вздыхая, рассказывали воины вечером у костра, промыв ссаженные в кровь руки едкой морской водой. - Уж не Железный ли это Лес, в котором обитает Мать Волков со своей стаей?
Впрочем, такие речи не мешали им продолжать свое дело с яростью и упорством, присущим племени фьордов. Все без исключения мужчины, кроме самых хилых стариков, валили лес, и сам Асгейр подавал им пример. Каждый день в кузнице Бьорна горел огонь и стучал молот: непрочные железные лезвия действительно часто стачивались и ломались о твердое дерево, и их приходилось перековывать. И, тем временем, как по обоим берегам реки все шире становилась вырубка, смело углубляющаяся в лес, удары молота в кузнице Бьорна становились все злее. Сам он держался еще молчаливее обычного; но поселенцы успели хорошо изучить друг друга, и не могли не заметить столь красноречивых признаков.
Но в тот день, когда Бьорн, и никто другой, нашел в болоте железную руду, он был непривычно разговорчив. А произошло это следующим образом. Наряду с вырубкой леса перед людьми, живущими в продуваемых всеми ветрами шатрах, стояла еще одна забота - постройка жилищ на расчищенном месте. Благо, основной в Земле Фьордов строительный материал - торф, хорошо держащий тепло, легко добывался в любом болоте. И вот, когда женщины притащили первые большие корзины, собираясь разложить торф для просушки, Бьорн, оказавшись рядом, зачерпнул горсть бурых бесформенных комьев, с которых еще стекала грязная вода. И вдруг, к изумлению всех, бывших поблизости, завыл, заухал, как медведь, облепленный пчелиным роем, размахивая руками с зажатой в них добычей. Испуганные женщины, думая, что кузнец вдруг сошел с ума, позвали мужчин, и те прибежали из леса. Пришел и Асгейр.
- Что случилось, Бьорн? - потребовал он, не менее других сбитый с толку. - Золото ты, что ли, нашел, что так пляшешь?
- Ха-ха! Не золото, а то, что будет нам здесь полезнее во сто крат!
- Что же это? - спрашивали недоумевающие викинги.
- Железо! Настоящее железо, куда чище той дряни, что добывается на юге! - кузнец с безумным смехом зачерпнул из корзины еще две пригоршни бурой грязи, гордо демонстрируя всем желающим.
Но даже знакомым с кузнечным делом, каковых среди викингов было немало, с трудом верилось, что эта невзрачная грязь вправду обладает необычными свойствами.
- Да верно ли это? - усомнился Рагнар.
Вместо ответа Бьорн принес из своей кузницы гибкий прут без коры; трудно было понять, на каком дереве он вырос. Прут выгнулся, как дуга лука, когда кузнец поднес его к корзине с рудой.
- Видите?! - торжествующе завопил он. - Лоза настроена чуять железо даже под землей, она не ошибется! Самая чистая руда, без всякой мерзкой серы и прочих примесей, от которых железо получается хрупким. Клянусь молотом Тора, боги указали нам место куда счастливее, чем на юге... С этим железом я наконец-то почувствую себя настоящим мастером, а не починщиком сломанных топоров. Из него можно будет сделать оружие, перед которым склонится вся Земля Фьордов! Да тебе и не придется воевать с ними, мой ярл: они сами признают твою власть ради права тоже владеть железом...
При этих словах в душе Асгейра сладко шевельнулось обещание мести; он опять мысленно увидел перед собой строй викингов в чешуйчатых доспехах, с мечами и топорами из негнущегося железа... Но тут же покачал головой.
- Не при нашей жизни, Бьорн. Я дал клятву никогда не возвращаться на юг. Быть может, мои потомки принесут туда хорошее железо - и получат взамен больше, чем утратил я. Если духи железа сказали тебе об этом, я рад твоим предсказаниям. А нам бы обустроить Сванехолм до того времени. Но оружие и доспехи готовь. Мы не должны разучиться владеть ими.
И вот, тем временем, как на расчищенной от леса вырубке начал строиться первый в Сванехольме дом, у Бьорна с помощниками закипело еще одно дело - плавка железной руды и, точно по волшебству, превращение ее в оружие и в мирные орудия труда, столь необходимые поселенцам. Все убедились в скором времени, насколько они превосходят привезенные ими с юга.
Глава 3. Встреча
Когда короткая северная весна сменилась летом со светлыми долгими ночами, у излучины реки, на ровном месте, откуда просматривался весь морской берег, стал возводиться первый дом. Вниз был уложен крепкий дубовый сруб, а сверху высушенные и плотно спрессованные толстые пласты торфа соединялись между собой, промазывались глиной, составляя будущие стены. Все щели тщательно конопатились мхом и заливались смолой, чтобы ни в одну не мог зимой проникать холодный ветер. От внимательных глаз викингов не ускользала ни одна мелочь. Любая недоработка, легко исправимая в привычных для жизни краях, здесь могла привести к гибели.
Первый дом должен был стать общим для всех, и его строили настолько обширным, чтобы мог вместить весь род Асгейра: все викинги, следующие за ярлом, со своими семьями, и прочие жители вместе с ними. Если в будущем кто-то из них захочет поселиться отдельно - имеют право, земли на новом месте хватит всем, строительного материала тоже. Но на первых порах следовало держаться вместе. И потому строили без всяких ухищрений: длинной приземистое прямоугольное помещение, собираясь в будущем поставить вдоль стен лавки, что будут служить постелями. Настал день - и новые деревянные опоры, выструганные из могучих сванехольмских ясеней, выстроились в два ряда, вместе со старыми, бережно установленными Асгейром в центре зала, там, где будет со временем стоять его почетное кресло. Все вместе они должны были хранить дом на долгие годы вперед, поддерживая его плоскую крышу. А крыша с низким скатом на домах викингов делалась обычно такой прочной, что могла без труда выдержать корову, если бы той вздумалось зачем-либо забраться на нее - например, пощипать траву, проросшую сквозь толстый слой торфа. И, конечно, в новом доме непременно следовало сложить из камней и глины очаг едва не во вся стену, чтобы мог обогреть зимой весь огромный дом. А уж дров для него поселенцы заготовили достаточно, вырубая лес.
Викинги умели не только сражаться, но и работать. До наступления холодного времени было еще далеко, но они хотели успеть все заранее. Если до сих пор они еще ютились в шатрах на морском берегу, не спеша с постройкой дома, то лишь потому, что наряду с этим было много не менее важных дел. Одним из них было земледелие. Всем не терпелось узнать, будет ли расти на севере хотя бы ячмень. И потому, как только большой участок леса пошел под топоры, по вырубке пустили огонь, выжигая пни и подземные корни, вместе с остатками прошлогодней листвы. Теперь будущее поле, удобренное свежей золой, ждало сохи и плуга, что должны были окончательно изменить лик этой земли...
В то летнее утро Асгейр поднялся до рассвета. Тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить никого из уставших за день людей, прокрался к выходу из шатра, взяв копье. Он собирался на охоту один, сегодня ему не хотелось ничьего общества. Прошел мимо еще не достроенного дома, мимо бани, отделенной от дома ручьем. Поселенцы вполне могли жить летом хоть под открытым небом, но ходить грязными - иное дело. Конюшня и коровник тоже были возведены раньше человеческого жилья, чтобы проще было уследить за животными. Оглядывая хозяйским взглядом результаты работ, Асгейр преисполнялся гордостью за своих людей. Все безумно устали, спали не больше птиц; но все готовы были сделать возможное и невозможное, чтобы их новая родина сделалась не хуже старой.
Но в это утро молодой ярл избегал всех, потому и ушел один, хоть знал, что в лесу одинокому охотнику опасно. Совсем недавно рыжего Скаллаглюма, заблудившегося на охоте, нашли задранного медведем, с содранной на голове кожей. И Асгейр, найдя в приречных зарослях след крупного кабана, помнил об этом. Но ему не хотелось сегодня спутников на охоте. И не только потому, что он желал добыть ценную дичь сам. Было еще некое ощущение, которого он тогда еще не осознавал вполне, но ощущал подсознательно, как зверь. Что-то тянуло его в лес, какая-то загадка, которую именно он, ярл Сванехольм-фьорда, должен был разгадать. Есть вещи, что предчувствуются заранее, но узнаются, лишь когда произойдут...
Существовала, впрочем, и еще одна причина, более прозаическая и даже отчасти постыдная: он сбежал от старой Даллы. Той непременно вздумалось его женить, и Асгейр не смел противиться из уважения к ее возрасту и мудрости.
- К осени, как достроим новый дом, не помешает и хозяйку ввести новую, - поучала его старуха прошлым вечером. - Ты уже успел очень много сделать, и твои предки в Вальхалле гордятся тобой, Асгейр. Но этого мало. Роду нужен наследник, иначе все твои начинания умрут вместе с тобой, и жители Сванехольма забудут, откуда явились и кому обязаны всем. Да и я хочу напоследок еще взять на руки правнука своего брата.
Асгейр тогда попытался было успокоить ее, но Далла продолжала столь же властно:
- Погляди, сколько девушек и молодых вдов осталось кругом. Только пожелай, и я сговорю тебе любую. Вот, например, Ингеборг, дочка хромого Свейна - красивая, скромная девушка, шьет лучше всех - чем не невеста? Или тебе другая приглянулась? Только скажи!
- Никто мне пока что не приглянулся, - Асгейр хотел уйти, но старая Далла крепко держала его руку. - Прости, бабушка, но я сам хочу решить свою судьбу, и не дело никому, даже тебе, направлять меня, как ребенка.
Старуха глубоко вздохнула.
- Конечно, ты прав: ты уже давно взрослый мужчина, хозяин себе и многим другим. Но все же прошу тебя: учти мое желание, не ради меня - ради твоей же пользы. Не может быть, чтобы вещие Норны судили тебе вечно оставаться одиноким! Я не раз гадала на твою судьбу: на камешках и на ясеневых дощечках со священными рунами. И все говорят одно и то же: быть тебе женатым и породить могущественный род, который узнают по всей Земле Фьордов и далеко за ее пределами. Но как и с кем это случится - гадание пока не открывает, - она помрачнела.
Асгейр ласково приобнял старуху за плечи.
- Ну так и нечего нам думать о том прежде времени! Придет пора - женюсь, как и все люди. А Ингеборг не беспокой, как и других девушек. Если бы хоть у одной из них лежало ко мне сердце, я бы заметил.
На том разговор и закончился; но Асгейр знал, что двоюродная бабушка не отказывается так легко от своих замыслов. А он не мог позволить никому, даже самым близким, распоряжаться его жизнью. Какой смысл быть мужчиной, ярлом, если тебя, как племенного быка, вталкивают в ограду с женщиной, которую ты не выбирал, как и она не выбирала тебя? С этого ли, по справедливости, должен начаться будущий великий род, что гадание показало старой Далле?.. Разумом Асгейр понимал, что рано или поздно действительно будет обязан жениться. Но сначала ему было необходимо хотя бы обдумать все. Вот так и оказался он в то утро один в лесу...
Предрассветная дымка растаяла в прозрачном чистом воздухе, оставив лишь еле заметные облачка тумана в ямах и низинах, да росу на траве. Одна за другой просыпались лесные птицы и присоединяли свои голоса к веселому хору, наполнявшему своим звучанием лес. Кое-где шуршали кусты, указывая присутствие животных покрупнее. Но Асгейр лишь краем глаза замечал их, пробираясь по следу кабана. Он видел, что зверь прошел недавно, и хотел разыскать его дневную лежку. Охотничий азарт завладел молодым ярлом; он мысленно обратился к богу охотников Уллю, и готов был преследовать зверя через весь лес, не чувствуя тяжести копья в руках.
Местность понижалась, приближаясь к болоту, откуда поселенцы добывали торф и железную руду. Здесь следы вепря стали еще отчетливее, глубоко вдавливаясь в мокрую почву. Наконец, Асгейр увидел отпечаток раздвоенного копыта, в котором еще стояла вода, не успев впитаться в землю.
"Здесь!" - понял ярл, увидев пригорок, покрытый жесткой белесой болотной травой. И шагнул ближе, нарочно ступая шумно, уже не таясь. Взявшись за ветку с куста, обломил ее с громким треском, привлекая внимание зверя. Он знал, что кабан, в отличие от оленя и косули, не убежит от незваного пришельца, он бросится навстречу, собираясь наказать его.
И кабан выпрыгнул. Весь черный, в потеках жидкой грязи, в которой нежился, спасаясь от надоедливого гнуса. Только кривые кинжалы клыков сверкали белизной, да жесткая щетина на загривке встала дыбом. Вепрь не привык бояться людей, потому что не знал их. Он готов был распороть странного двуногого зверя клыками, затоптать и съесть.
Асгейр ждал, занеся копье, пока кабан подойдет ближе, чтобы бросок оказался точным. Он замер, обманчиво спокойный, на самом деле в крайнем напряжении, словно сам превратился в метко нацеленное копье. И вот, наконец, когда хрюкающая туша, мчащаяся ему навстречу со скоростью хорошей лошади, покрыла половину первоначального расстояния между ними, он разжал руку, и копье со свистом рассекло воздух, вонзившись зверю под левую лопатку, точно в сердце. Удар был такой силы, что кабан сразу рухнул, как подкошенный, и лишь еще некоторое время дергал ногами, пытаясь подняться, и отчаянно визжал. Наконец, затих, и Асгейр, убедившись, что зверь мертв, подошел к нему и вытащил копье.
Едва Асгейр успел достать копье из туши кабана, как в смыкающейся впереди чаще леса послышалось движение, и навстречу ярлу вышел воин, с ног до головы закованный в доспехи. Он двигался удивительно легко, быстрым и вместе с тем осторожным шагом, свойственным лишь зверям и опытным лесным жителям. Даже ветка не хрустнула под его ногой, так что Асгейр не заметил пришельца до тех пор, как тот оказался настолько близко, что можно было подробно разглядеть его.
Первым делом ярлу бросились в глаза доспехи незнакомца. Они были не из железа, а из темной, почти черной бронзы, литые, закрывающие сплошь фигуру незнакомца, так что трудно было даже разглядеть соединения между их частями. Казалось, что воин, вышедший из леса, родился прямо в доспехах и рос вместе с ними; иначе как ему удавалось двигаться с таким изяществом, при их очевидной даже со стороны тяжести? А сами латы были сплошь испещрены рунами странной формы, каких Асгейр нигде прежде не видел.
Удивляться было некогда; и тем не менее, молодой ярл перехватил копье удобнее, но не спешил нападать. Он еще не знал, кто перед ним, друг или враг, и не хотел ошибиться. Хотя, конечно, появление незнакомца в Сванехольме, где до их прибытия не было никаких следов человеческого жилья, его насторожило...
Лесной человек преодолел расстояние между ними легко и свободно, точно не замечая нацеленного ему в грудь копья. Сам он был вооружен только посохом причудливой формы, вырезанным из витого древесного корня. Но его, очевидно, не смущало столь неравное оружие. Асгейр пытался разглядеть под доспехами лицо и фигуру пришельца, но слои темной бронзы прилегали так плотно, что под ними было ничего не увидеть. Во всяком случае, ростом незнакомец не уступал Асгейру. И, уж верно, был достаточно силен, раз двигался в сплошных латах, как в собственной коже...
Теперь незнакомца разделяла с Асгейром лишь кабанья туша на земле. Он оглядел молодого ярла с ног до головы пронизывающим взором.
- Ты - предводитель людей, пришедших с юга? Я буду говорить с тобой, - голос его был звучным и низким, лишь слегка приглушенным наличником шлема.
Асгейр внимательно прислушался, не таятся ли в кустах сообщники бронзового воина. Нет, пока, вроде бы, ничто не нарушало тишину леса, кроме них двоих. Как бы ловко ни таились лесные люди, им все же не спрятаться так, чтобы нигде не раздавалось ни шороха, даже ежевичные кусты не шевельнулись... Приходилось верить, что незнакомец пришел один. Во всяком случае, сейчас.
Подняв голову, молодой ярл гордо взглянул в прорези шлема незнакомца.
- Я - ярл, глава рода, пришедшего на землю, получившую название Сванехольм. Она выглядела незаселенной, и мы остались здесь. Если у этого края все же есть хозяин, то он совсем не заботится о своих владениях. Ни домов и усадеб, ни возделанной земли, ни кораблей во фьорде, - ничего не было в этом краю до нашего прихода, указывающего, что у него есть хозяева, кроме зверей, шныряющих по лесу.
- Ты и прав, и не прав, вождь поселенцев, - проговорил воин в бронзовых доспехах. - Не все распоряжаются своими владениями, как вы, на юге. Но, как видишь, здесь все-таки не ничейная земля. Что ты сам сделал бы с тем, кто вздумает присвоить твои владения?
Асгейр промолчал; тут все было ясно без слов. По обычаю Земли Фьордов, каждый свободный человек имел право убить того, кто попытается отобрать у него дом или землю.
То есть, конечно, если хватит сил. Если же захватчик осилит законного владельца, спорное имущество переходит к нему по праву победителя. А ручаться доподлинно, что одержит верх над воином в бронзовых доспехах, Асгейр не мог. Судя по движениям лесного человека, тот должен быть быстр, как лесной зверь, да и защищен гораздо лучше. На вожде поселенцев были обычные куртка и штаны из кожи, удобные для охоты, а не для боя. Зато копье надежнее против посоха, а уж он постарается нацелить его метко.
Не отводя глаз, викинг следил за руками незнакомца - и все-таки пропустил мгновение, когда тот взметнул посох с быстротой молнии, навстречу ему. Асгейра спасло скорее непроизвольное движение тренированного тела, привыкшего уклоняться от удара, чем осознание опасности, на что у него не было времени. Отскочив назад, он занес копье, метя в грудь лесному человеку. Но тот взмахнул посохом с такой силой, что едва не обезоружил Асгейра; тот почувствовал, как копье задрожало в его руках. Да, с этим хозяином леса, кем бы он ни был, следовало держать ухо востро!
Убедившись в этом, ярл решил сменить тактику. Пользуясь превосходством в длине своего оружия, он принялся обходить противника кругом, как зверя на облаве, так что тот не мог больше приблизиться для нового удара. Наконец, он остановился так, что светлое утреннее солнце осталось за его спиной, не слепя глаз.
Лесной хозяин несколько раз пытался пробить его защиту, не переставая внимательно следить за ярлом, как кот за мышью. Наконец, принялся насмешливо советовать ему, не оглядывающемуся назад:
- Осторожнее: сзади яма, не оступись!.. А тут дерево, держись правее, не то ушибешься. Да смотри, не влезь в болото! Ты ведь не знаешь по-настоящему мой лес, так позволь уж мне посоветовать...
Асгейр чувствовал, как его захлестывает гнев. Подумать только: кто-то не только смеет оспаривать его владение Сванехольмом, но и издевается над ним, рассчитывая вывести из себя! Но он ничем не проявил кипевший в нем гнев. Напротив, еще внимательнее принялся выбирать цель, ища слабое место в доспехах врага.
- Ты лучше бы сам показался без этих побрякушек! - насмешливо отвечал молодой ярл. - Уж не болотный ли ты тролль, раз так хорошо знаешь здесь каждую кочку?
С этими словами Асгейр, делавший вид, будто целит копьем выше, в последний момент опустил его и ударил в бок воина в бронзовых доспехах. Раздался звон, и викинг почувствовал, как что-то подалось под его копьем. Но, если лесной хозяин был ранен, то ничем этого не показал. Одним стремительным прыжком поднырнув под копье Асгейра, он завертел свой посох, как жернов ручной мельницы. Увесистая, причудливо изогнутая палка порхала перед самым лицом изумленного Асгейра, и тот едва мог уследить за ней взглядом, чтобы вовремя отразить очередной взмах. Посох перелетал из одной руки в другую, которыми неизвестный воин владел, похоже, одинаково хорошо, и устремлялся то к плечу, то к бедру молодого ярла, то взлетал вверх, как птица, грозя размозжить ему голову.
Теперь уже Асгейр вынужден был изворачиваться ужом, отражая его удары. Он должен был сознаться себе, что никогда раньше не встречал противника, равного хозяину леса в его нечеловеческом сочетании ловкости и силы. Тот вполне мог измотать его раньше, чем устанет сам... Копье в руках Асгейра вновь ударилось в подмышку врагу, туда, где обычно проходят соединения доспехов; но не смогло пробить черной бронзы.
Молодой ярл понял, что поединок нельзя затягивать. Вот уже посох незнакомца ударил сверху вниз, чиркнув его по руке заостренной гранью. Из раны побежала кровь, тогда как лесной хозяин, хоть и был задет копьем несколько раз, казался невредимым. Свою удачу он приветствовал резким возгласом, похожим на крик ночной птицы. И тогда Асгейр отступил на шаг, пошатнулся, всем своим видом демонстрируя утомление, и даже позволил себе споткнуться о какую-то кочку, в соответствии с ожиданиями противника...
Тот с торжествующим кличем бросился к нему, занося посох. Впервые за время разговора и поединка, Асгейр увидел глаза врага в прорезях шлема - неожиданно яркие, янтарные, горящие сейчас предвкушением победы. Но ему некогда было задумываться об этом. Стремительно выпрямившись, Асгейр послал копье точно в цель - в голову незнакомцу, рассчитывая, что там прикрытие из странной не-бронзы будет все же тоньше, чем в других частях лат.
Со страшным грохотом копье ударило в самую макушку шлема хозяина леса и, задрожав, упало на землю. В следующий миг и сам воин в бронзовых доспехах, сперва замерев неподвижно, покачнулся и медленно, как срубленная сосна, рухнул на землю. Упал и распластался неподвижно, лицом вверх. При этом шлем странного воина, застежки которого, очевидно, разорвались при ударе копьем, теперь слетел и откатился прочь.
Асгейр остановился рядом с поверженным и вздрогнул, не веря своим глазам...
Глава 4. Лесная хозяйка
Высвободившись из-под шлема, по земле рассыпались густые волны огненных волос, ослепительно жаркие, как пламя жертвенного костра. Смежив веки, на земле лежала мертвенно-бледная женщина, прекраснее которой Асгейр не встречал. Лежала неподвижно, и он не смел проверить, дышит ли она. Даже сейчас, с сурово сомкнутыми губами, с грозной складкой меж темных бровей, воительница была великолепна. Что по сравнению с ней Ингеборг и другие самые красивые сванехольмские девушки! Девчонки, и только - курносые, в веснушках и вечно хихикают между собой, даже в новом краю. Как только поняли, что больше не брошены на произвол судьбы, сразу сделались беззаботны, как сороки. Разве похожа на них величественная лесная богатырша с волосами цвета меди?! Асгейр продолжал вглядываться все пристальней, пытаясь вообразить ее без сплошных бронзовых лат. Сейчас он не задумывался, кто она и откуда взялась, и даже удары ее посоха перестали ныть. Не было больше грозного противника, осталась лишь красота. Мысленно молодой ярл уже видел под бронзовыми доспехами ее сильные руки, покрытые золотистым загаром, гладкие на ощупь, как шкура молодого оленя, представлял очертания плеч, груди... И еще ему очень хотелось увидеть снова взглянуть в ее пронзительно-янтарные глаза, яркие, как у сокола или у волка. В ее глазах было больше жизни, чем у любого из тех, кого он встречал...
Сколько Асгейр стоял так у тела прекрасной воительницы, он сам не знал. Наконец, опомнившись, подошел еще ближе, чтобы проверить, жива она или убита. Снова всмотрелся, уже с совсем иными чувствами. Только что они пытались убить друг друга. Но сейчас он все отдал бы, лишь бы она оказалась жива...
Копье попало ей в голову, но на медно-рыжих волосах Асгейр не видел крови. Быть может, оно и не пробило шлем; тогда она лишь сильно оглушена ударом и падением, и должна очнуться. Приглядевшись, он увидел, что ее веки дрожат, как у просыпающейся. Вздохнув с облегчением, викинг подвинул к себе посох, выпавший из рук воительницы, и наступил на него ногой.
И в это мгновение глаза его недавней противницы открылись. Некоторое время она озиралась по сторонам. Но вот в глазах вспыхнул недобрый огонь, и женщина тут же вскочила на ноги, по-видимому, совершенно оправившись, стремительная и сильная, точно рысь. Она сразу увидела свой посох под пятой Асгейра, и складка между бровями разгладилась, уступив, как ему показалось, место глубокой печали.
- Ты силен и отважен, викинг, - произнесла она тем же низким голосом, и Асгейр понял, почему во время поединка не сомневался, что перед ним мужчина. - Признаюсь, я не ожидала от вашего племени настоящей доблести.
Молодой ярл даже не заметил оскорбления, залюбовавшись гордой красотой лесной хозяйки, еще более поразительной сейчас, когда ее одушевляло дыхание жизни. И он обратился к ней совсем не так, как мог бы по праву победителя, да и не ощущал себя таковым:
- Кто ты и откуда родом, хозяйка леса? - вот что он спросил у нее. - Я никогда не встречал равных тебе красотой и доблестью. Ты слишком хороша, чтобы быть смертной женщиной... О, быть может, ты - валькирия, божественная вестница Одина? Тогда прости, что я не узнал тебя!
Женщина покачала головой. Ее волосы, распустившись, закрыли полностью плечи и спину. Солнечные блики, пробиваясь сквозь кроны деревьев, вспыхивали в них отблесками пламени.
- Я не из тех, кто служит богам. Мой род - самый древний во всех девяти мирах; мои предки владели всем, когда самого Одина и других богов еще не было на свете.
- Так ты - из йотунов, противников богов? - изумленно воскликнул Асгейр, даже не подумав о более вежливых словах, настолько был поражен.
Лесная хозяйка усмехнулась:
- А ты думал, все мы - уродливые тупые великаны? Но вы многого о нас не знаете... Теперь ты должен признать, что эта земля по праву принадлежала мне, ведь мой род владел ею испокон веков.
Асгейр медленно склонил голову - так приветствуют статую бога, входя в священное место, или курган великого воина, склоняясь перед ушедшим величием.
- Ты - законная хозяйка, я не спорю. Но я победил тебя в честном бою, хоть и дрался без доспехов.
Левая рука Асгейра, рассеченная ударом посоха, еще кровоточила и двигалась с трудом. Его недавняя противница, взглянув на дело своих рук, нехотя кивнула:
- Это правда. Но я хочу тебя предупредить: берегись моих сородичей. Я думаю, не все они признают твою победу. Иные из них полагают, что с людьми ни к чему соблюдать хоть какие-то правила. До сих пор так далеко к северу не селились люди...
Асгейр задумался, угроза это или предупреждение... Но рыжеволосая воительница смотрела ему прямо в глаза; не такой взгляд бывает у тех, кто таит коварные замыслы. Вслед за тем ему подумалось, что она в своих родных лесах могла сто раз расправиться с ним тайно, сама или с помощью чар - кто знает, какие силы у нее в запасе... Но она предложила ему поединок, потому что была слишком горда, чтобы довольствоваться обманной победой... Теперь молодой ярл смотрел на рыжеволосую наследницу Имира с еще большим восхищением, вызванным уже не только ее красотой.
- Благодарю тебя, прекрасная госпожа! Что бы ни произошло, я буду всю жизнь помнить, что ты сделала для меня. Но прошу тебя: если можешь, прости меня, что я привел своих людей именно в твои владения. Я один выбирал, где нам селиться, остальные подчинялись мне. И нас тоже привело сюда, в чужой, неизведанный край, большое несчастье... И все-таки клянусь тебе, госпожа: если бы я знал, что у Сванехольма есть хозяйка, ушел бы еще дальше на север, не вторгаясь в землю, принадлежащую тебе... Правда, тогда и тебя не повстречал бы, - добавил молодой ярл неловко.
На вишневых губах лесной хозяйки впервые мелькнула слабая тень улыбки, сразу сделав ее строгое лицо женственнее и мягче.
- Я верю тебе, вождь викингов... Что ж, никому не дано бороться с приговором Норн! По крайней мере, я буду знать, что проиграла достойному противнику... В лесах и в горах еще достаточно мест, чтобы прожить свой век, не сталкиваясь с людьми.
Она подняла свой посох, который Асгейр не мешал ей взять. Но когда его недавняя противница повернулась, чтобы уйти, он заступил ей дорогу.
- Погоди, госпожа! Ты так и не сказала, как тебя зовут. Прошу тебя, скажи! Ты ведь все о нас знаешь.
Лесная хозяйка взглянула куда-то поверх его головы. В этом взгляде, словно бы устремленном не на собеседника, а вглубь своей души, светилась такая тоска, что у молодого ярла сжалось сердце. Нет, не он мог гордиться такой победой...
- Рагнхильд Рыжегривая, из клана Волка, - сказала она сухо, без выражения.
- Рагнхильд, - повторил Асгейр это имя, будто пробовал его на вкус и наслаждался его звучанием. Сильное и гордое имя, как раз под стать его обладательнице... Он хотел было спросить, откуда взялось ее прозвище, но в последний момент прикусил язык, в прямом смысле. В легендах среди прочих способностей йотунов упоминалось и умение превращаться по желанию в разных животных и птиц, в особенности - в змей, орлов и волков.
Похоже, Рагнхильд разгадала его мысли - ее янтарные глаза блеснули насмешливо, как показалось молодому ярлу.
- Вот ты и понял все, викинг! Ладно, я ухожу. Удачи тебе, хозяин Сванехольма! Своим копьем ты воистину сделал эту землю своей. А теперь прощай...
- Погоди! - крикнул ей вслед Асгейр, и она обернулась, глядя на него. - Скажи, мы когда-нибудь встретимся еще?
Она пожала плечами, укрытыми бронзой. При высоком росте и очевидной силе, необходимой, чтобы сражаться в таких доспехах, лесная хозяйка все же не выглядела массивной и тяжелой - напротив, даже теперь угадывались очертания ее стройной фигуры. Сейчас ярл уже не видел в ней никакого сходства с мужчиной.
- Я пока не знаю, Асгейр, - проговорила Рагнхильд тихо, потускневшим голосом. - Может быть, когда-нибудь позже... Ничего не стану тебе обещать прежде времени. Если так случится, я сама позову тебя. Не ищи меня прежде того, все равно не найдешь. И помни, о чем я предупреждала тебя!
Она повернулась - и исчезла в чаще, моментально, как будто ее и не было. Даже веточка не хрустнула в отдалении. Асгейр вслушивался, пытаясь уловить хоть один звук, но все напрасно.
Вернувшись в тот день в свой лагерь на берегу моря с кабаньей тушей на плечах, ярл долгое время оставался мрачен и неразговорчив. И никому не объяснил, откуда у него появились новые раны и ушибы.
Через густую чащу леса бежала большая волчица. Ее шерсть имела палевый оттенок, становясь совсем светлой на груди и животе, а на загривке заметно темнела, завершаясь широкой полосой медно-рыжего меха. Волчица двигалась стремительно и ловко: одним прыжком преодолевала кучи лесного бурелома и стремительные ручьи, стекающие с гор. Вся ее ладная, крепкая и вместе с тем изящная фигура выглядела воплощением силы и здоровья.
Наконец, тесное сплетение огромных деревьев, еще поднимающихся к небу и давно погибших, и плотная поросль подлеска, остались позади, и перед волчицей мелькнула гладь озера с кристально-чистой, всегда холодной водой. Не останавливаясь ни на миг, волчица прыгнула в озеро, с наслаждением охлаждая водой свои разгоряченные лапы, смывая в его прозрачных водах пыль и усталость. Она плескалась долго, пока не почувствовала, как втягивается шерсть, обнажая гладкую кожу, как лапы превращаются в руки и ноги, как у людей. И вот уже в озере купалась, совершенно не находя воду холодной, прекрасная девушка...
Окажись здесь Асгейр, как бы он благодарил богов, позволь они ему увидеть лесную хозяйку, что даже в бронзовых доспехах произвела на него такое глубокое впечатление! Чего бы он не отдал, чтобы хотя бы тайно увидеть ее такой, как сейчас! Но так далеко, в самое сердце леса, не мог самовольно проникнуть ни один пришелец, и потому девушка-волчица долго наслаждалась купанием, не стыдясь никого и не боясь ни одного из лесных жителей.
Однако чьи-то глаза уже давно пристально наблюдали за ней; хоть и не были глазами мужчины, но следили не хуже, чем мог бы самый ревнивый поклонник. И вот, когда Рагнхильд, наконец, вышла на берег, отжимая мокрые волосы, и отряхнулась, рассыпая вихрь радужных брызг, рядом послышался шорох. Еле слышный, но достаточный, чтобы лесная хозяйка вздрогнула всем телом и повернулась в его направлении.
Та, что позвала ее, сидела на поваленном бревне в самой непринужденной позе и насмешливо улыбалась уголками тонких губ. Она также была красавицей и, пожалуй, моложе и изящнее лесной хозяйки, со своими гибкими, змеиными движениями, белокурая, с глазами цвета морской волны. Но трудно было найти двух более противоположных личностей. Жаркое пламя костра и холодный блеск вечных ледников севера, комета с огненным хвостом и призрачно мерцающая в ночи звезда, не могли различаться сильнее их. И, однако, одна из них приветствовала другую как сестру, хоть на самом деле родство между ними было не ближе, чем между другими потомками Имира.
- Я уже все знаю, сестрица, - проговорила вновь явившаяся. - Ты отпустила человека, хотя могла еще удержать власть над своим родным краем. Почему ты это сделала?
Рагнхильд пожала плечами, на которых еще не успели высохнуть капли воды.
- Он победил меня в честном бою, - сухо произнесла она, осторожно садясь на бревно напротив своей родственницы.
Та усмехнулась еще тоньше.
- Да, конечно, в честном бою! В том, на какой способны люди, а не мы, Древнейшие. Если бы ты показала ему все, что можешь, он не ушел бы из леса живым.
Рагнхильд грозно нахмурилась, услышав это. Затем повторила еще тверже, почти мужским голосом:
- Он победил меня в честном бою, даже без брони. Это больше, чем я ожидала от человека. С каждым противником следует бороться тем оружием, каким он владеет. Какая мне честь, если бы я, не сумев победить в бою, убила бы его чарами, какими люди не владеют и не могут отразить?
- Честь? - переспросила ее зеленоглазая собеседница, стремительно выпрямившись и глядя ей в глаза. - Здесь речь не о твоей чести, но о сохранении северных земель под властью нашего племени, потомков Имира! Погляди: на юге уже давно всюду живут люди, а теперь они проникли и сюда. Этот, которому ты позволила уйти - их вождь, без него остальные наверняка уплывут на своих кораблях, или растеряются и не смогут долго сопротивляться нам. И следует покончить с ним вовремя, пока люди еще не успели слишком изувечить землю. Сейчас еще можно, она за несколько лет залечит свои раны, если ей помочь. И тут хороши любые средства! А ты заботишься о чести, словно речь идет об одном из нас, а не о презренном смертном...
И снова Рагнхильд ответила устало, но твердо:
- Он победил меня. Я больше не имею права бороться за этот край. Но честь у меня еще осталась, и я не опозорю себя сама.
Ее собеседница рассерженно фыркнула в ответ:
- Ты сделала выбор, а Совет Кланов узнает о нем немедленно. Уже сейчас их вожди недовольны тобой. Они простят тебя, если ты убьешь этого человека; но, если откажешься это сделать - превратишься в отверженную.
Лесная хозяйка вздрогнула, точно от внезапного холода, но тут же выпрямилась и отвечала с иронией:
- Какие это вожди Кланов приняли такое решение? Те, кого ты успела окрутить, так что они готовы целовать сброшенную тобой кожу? Скажи лучше, что ты теперь и есть Совет! И я лучше соглашусь быть отверженной, чем участвовать в твоих играх.
При этих словах бледное лицо ее собеседницы исказилось так, что на мгновение сделалось почти безобразным. Теперь стало видно, что она отнюдь не питает к Рагнхильд сестринских чувств, что бы ни говорила. Но это проявлялось лишь одно мгновение. Зеленоглазая обольстительница тут же овладела собой и заговорила еще ласковее:
- Подумай, Рагнхильд, хорошенько подумай! Знаешь ли ты, что значит быть отверженной? Ты перестанешь принадлежать к йотунам, и никогда не сможешь примкнуть ни к какому другому народу, потому что все они - даже сами боги - ненавидят и боятся нас. Во всех девяти мирах не останется существа, что обрадовалось бы встрече с тобой, и никто не протянет тебе руку помощи, когда она будет нужна тебе. Твои владения превратятся в остров, где не властен древний закон йотунов, и любой из нас будет вправе тебя убить. А когда люди примутся хозяйничать здесь повсюду, и тебе не останется места, ты не сможешь уйти на север, тебя не примут там. Так и сгинешь здесь одна, или превратишься в лесное чудище, пугало для непослушных человеческих детей. Подумай об этом, Рагнхильд! Все еще можно изменить.
Но рыжеволосая хозяйка леса не привыкла отступать ни перед кем. И под потоком угроз, замаскированных под предостережения, она гордо вскинула голову и отвечала, лишь чуть помедлив:
- Я не привыкла, чтобы мне угрожали, и не исполню ни одного твоего совета, вероломная подстрекательница! Уходи прочь, я не желаю тебя видеть! Меня же ничто не заставит изменить свое решение, клянусь телом Имира!
Это была сильная клятва у племени йотунов, никто из них не мог ее нарушить, а Рагнхильд такая возможность даже не пришла бы в голову. Ее собеседница сразу поняла это и растерялась. Но лишь на мгновение, ибо ее ум был воистину гибок и быстр. Широко улыбнувшись, она протянула лесной хозяйке обе руки ладонями вперед.
- Помиримся, сестра! Ни к чему нам ссориться из-за людей, созданных из дерева. Я лишь испытывала тебя по поручению Совета. Теперь во всем Йотунхейме будут прославлять твою твердость, непреклонная Рагнхильд! Не тревожься больше ни о чем, все будет в порядке.
Но ее сладкий тон не мог обмануть Рыжегривую Волчицу; слишком долго она знала свою красноречивую родственницу. От тона, каким та говорила, шерсть вздымалась дыбом даже в человеческом обличье лесной хозяйки. А в ее обещании: "Все будет в порядке", звучала некая двусмысленность, и Рагнхильд скорее почуяла, чем догадалась, что кроется за ней. С глухим рыком она схватила свою белокурую соплеменницу за плечи и бросила на землю, так что кому другому такой бросок переломил бы спину.
- А теперь ты меня выслушай! - проговорила Рагнхильд, задыхаясь от ярости. Глаза ее сделались из янтарных почти черными, лицо раскраснелось. - Если ты или твой Совет Кланов что-нибудь сделаете людям, поселившимся у моря, - клянусь телом Имира, я найду каждого из вас и отомщу, хотя бы из царства Хель! Ты знаешь, я не бросаю слов на ветер. Он завоевал свою победу, и я обещала ему безопасность в этом краю. Если ты не согласна, решись сама бросить мне вызов. Хватит, надоели твои угрозы, прислушайся теперь к моим!
Встряхнув зеленоглазую красавицу за плечи, она отпустила, сознавая, что теперь уж точно ей отрезан обратный путь, если бы она и пожелала вернуться к соплеменникам. Но вместо отчаяния Рагнхильд почему-то чувствовала сейчас легкость, будто освободилась от тяжкого гнета. Она сделала выбор, теперь будь что будет!
Зеленоглазая с трудом поднялась на ноги, шипя, как змея. Рагнхильд отстраненно глядела на нее, ожидая, что та станет делать. Сражаться с нею ведь не решится, особенно теперь.
А та, отступив на несколько шагов, вдруг усмехнулась, криво, почти презрительно:
- Я вижу, ты неравнодушна к этому человеку? Этому... Асгейру, кажется, так его зовут? Потому и заботишься так об его благе! Кто бы мог подумать, что нашу гордую Рагнхильд настолько покорит обычный смертный! Некоторые женщины из нашего народа хотя бы выбирали себе в возлюбленные богов, но до людей не снисходила ни одна!
Лесная хозяйка взглянула на нее с недоумением:
- О чем ты говоришь? Мне нет дела до Асгейра, мне важно, чтобы мое обещание выполнялось.
Но уполномоченная Совета Кланов ехидно кивнула:
- Как же, как же! Я понимаю. Ты-то хорошо запомнила его имя, правда? И теперь готова на все, чтобы волосок не упал с его головы. Даже жаль, что он не знает о такой заботе... Пока не знает?
С этими словами она скрылась в кустах, будто нырнула, как в морскую глубь. Вслед ей донесся крик Рагнхильд:
- Как знать, может быть, не я, а ты влюбилась бы в человека, узнав их племя получше?
Но этого ее недавняя собеседница, кажется, уже не услышала.
А лесная хозяйка, оставшись одна, усмехнулась при мысли о том, в чем ее обвиняли:
"Влюбиться в человека... Это было бы просто смешно! Никогда от века наши народы не скрещивались. Мы - дети Имира, пришедшие раньше всех, и они - игрушки богов, вырезанные из дерева. Следует признать, конечно, что некоторые из них далеко пошли. Например, этот, зовущийся Асгейром. Он храбр и силен, рассудителен, благороден - настоящий вождь сильного народа. Не стыдно проиграть такому воину. Но влюбиться в него?.. Люди смертны, и самое большее через каких-то пятьдесят лет он превратится в седого сморщенного старика со сгорбленной спиной. Все равно, что влюбиться в лист, падающий с дерева. Стать он и вправду избранником одной из нас - ей пришлось бы проклясть свою судьбу и по капле источить в слезах свое бессмертие, чтобы разделить его участь. Незавидная была бы судьба. А впрочем... Это была бы настоящая любовь, ради которой не жаль жизни. О такой пели бы и мы, и они, хоть песни наши звучали бы по-разному..."
Оказавшись вынуждена защищать Асгейра от нападок своих сородичей, и даже отважившись на разрыв с теми из них, кого и прежде едва терпела, Рагнхильд теперь была вынуждена наделять молодого ярла всеми мыслимыми достоинствами, еще щедрее, чем он был одарен от природы, чтобы оправдать собственное решение. И постепенно все больше убеждалась сама, что он был вполне достоин, чтобы она ради него отреклась от своих владений. И даже его просьба о новой встрече стала казаться лесной хозяйке уже не такой нелепой, как поначалу...
Глава 5. Новоселье
К осени на берегу Сванехольм-фьорда вырос Большой Дом. Когда листва на деревьях порыжела, а над морем задули пронизывающие осенние шторма, крыша была окончательно завершена, и в очаге весело запылал огонь.
К этому времени викинги многое успели сделать на побережье фьорда, как могут лишь несколько десятков крепких людей, полных жизненной энергии и предоставленных в неизведанном краю самим себе. В те времена никто в Земле Фьордов не знал, что такое изнеженность; даже самый богатый ярл утратил бы преданность своих воинов, а с ней и власть, если бы отказался в бою и в работе предводительствовать ими; да и невесту принято было выбирать за трудолюбие, а уж потом за красоту. И потому никто не жаловался на суровость новой жизни. Всем было трудно одинаково, все - и ярл, и знатные викинги, - работали больше, чем трелли на их бывшей родине. Северный ветер пригибал к земле вершины гордых сосен и грозил людям, хлеща их, точно кнутом, торопил закончить основные работы прежде, чем он окончательно станет здесь полновластным властелином на долгие месяцы. И они успели вовремя.
Не обходилось без жертв. Еще один охотник погиб при облаве на кабанов, а другой утонул при ловле рыбы, когда налетел внезапный шторм. Трое маленьких детей умерли летом от болотной лихорадки. В честь погибших на берегу насыпали первый курган и обложили его камнями по форме корабля, как было принято.
Что и говорить, трудным было это время для поселенцев Сванехольма! Но, возможно, пережитые трудности были им нужны, чтобы заново закалить растерянную горсть изгнанников, утративших родину, и заново сплотить их в единую монолитную стену? Может быть, они должны были напитать сванехольмскую землю своим потом и кровью, чтобы та из земли изгнания превратилась для них в новую родину, не менее дорогую, чем прежняя? Со временем Асгейр, вспоминая те события, пришел к выводу, что так и должно было случиться, раз уж боги привели их в Сванехольм.
Но в то время он сам еще этого не знал. А если бы и знал, что значили бы его слова для матерей, оплакивающих своих детей? Для тех, кто не имел мужей, ярл подыскивал подходящих, тайно советуя своим викингам утешить их. Больше он ничего не мог сделать, лишь торопил своих людей с работой, если они хотят подготовиться к зиме.
И работали они не напрасно! К осени люди едва узнавали открытый ими же дикий берег. Лес отступил назад, широкая полоса оголенной земли теперь покрывалась не могучими деревьями, а стеблями ячменя да голубоватыми цветками льна. Хоть и поздно дошли руки их посадить, а все же оказалось, что и так далеко к северу они растут не хуже, чем на юге. В свой черед ячменные колосья созрели и порыжели, и вот уже первый бочонок пива с нового урожая ожидал своей очереди, зарытый в землю в подклети. Его надлежало открыть в день новоселья, когда поселенцы впервые войдут в свой новый дом. Но прежде следовало соблюсти все правила, убедиться, что дом благоприятен для жизни. Сперва в жертву богам принесли пойманного в лесу оленя, помазали его кровью стены и крышу, чертя при этом защитные руны. Но и тогда рано было входить в дом. На первую ночь туда пустили быка с коровой, на вторую Асгейр сам ввел своего любимого жеребца Грома на пару с золотисто-рыжей стройной кобылицей. И, лишь убедившись, что обе пары животных целы и невредимы, что их не допекала ночью никакая нечисть, не беспокоили мстительные лесные духи, поселенцы узнали точно, что выбрали для дома доброе место.
Их ярл, впрочем, и раньше загадочно улыбался, слыша рассуждения стариков о возможной мести таинственных сил, прежде владевших Сванехольмом. Он никому не говорил о рыжеволосой воительнице в бронзовых латах, чей образ стоял перед его глазами неотступно. Даже старой Далле не обмолвился ни словом. Но в глубине души был убежден, что никто больше не решится оспаривать его власть над Сванехольмом, завоеванную в бою. Вот только... чего стоила его победа, если побежденная им теперь ненавидит его вполне заслуженно, и вряд ли когда-нибудь захочет видеть вновь? Он все отдал бы, лишь бы встретиться с ней иначе, предстать перед ней не врагом, отобравшим у нее землю. Однако изменить прошлое было не в его власти.
Воспоминания о лесной хозяйке преследовали Асгейра каждый день, и он изнурял себя работой, чтобы хоть как-то отвлечься. Усталость вместе с суровым голосом рассудка помогали иногда забыться ночью, но днем он видел ее во всем. Листья дубов с приходом осени сделались медно-рыжими, как волосы Рагнхильд. Потеки смолы на стволах сосен сверкали на солнце, как ее глаза, только в них не было жизни; а сами деревья, стройные и крепкие, напоминали молодому ярлу ее фигуру в бронзовых доспехах. Провожая взглядом улетающую вглубь леса птицу, убегающего оленя, Асгейр думал, что скоро они, быть может, встретятся с лесной хозяйкой, ведь их она не отсылала от себя прочь, как его. А когда по ночам издалека доносился волчий вой, ярл, как и все, зажигал факелы и шел успокаивать встревоженных лошадей и коров, но про себя прислушивался, пытаясь различить ее голос.
Мысли о Рагнхильд не оставляли его и в тот день, что был самым счастливым для других поселенцев - в день новоселья. Вождь вместе со своим народом гордился тем, что удалось сделать в столь короткое время, мечтал, как и все, поселиться в настоящем доме, а не в продуваемом всеми ветрами шатре или на земле у лесного костра. Но это лишь наполовину делало его счастливым. Если бы рука об руку с ним в новый дом вошла Рагнхильд, села рядом на длинную скамью, под священными опорами дома, и вместе с ним разделила мясо между пирующими и разлила каждому из них по рогу молодого пива, на правах хозяйки дома, - тогда бы он был счастлив вполне! Увы, Асгейр был не из тех людей, что утешают себя несбыточными мечтами и таким образом находят в своих грезах хотя бы временное успокоение... Свое место в середине зала, за составленным из длинных досок помостом, он занял один. Вместо хозяйки распоряжалась старая Далла, а так как старухе было не под силу подавать каждому тяжелое блюдо и кубок либо рог, ей помогали две женщины помоложе. При этом некоторые из самых суровых блюстителей обычаев, видя это, сурово хмурились, не высказывая порицаний вслух лишь потому, что не желали портить праздник. "Не дело новому дому оставаться без хозяйки. Без женщины не только нет будущего, но и настоящее остается неполным. Мужчина - опора, держащая крышу, женщина - огонь в очаге. Неужели большой очаг Сванехольма навсегда останется холодным? Ведь хозяйка большого дома не только растит детей и ткет лен, что могла бы делать и служанка. Она вместе с мужем освящает перед богами женскую часть жизненного уклада, через нее Госпожа Фригг, и Сив Золотоволосая, и Фрейя, Хозяйка Ожерелья, узнают, как исполняются на земле завещанные ими обязанности. Плохо, что наш ярл построил дом, а семью так и не создал", - шептались они между собой. Асгейр все это знал.
Но, если сам он оставался одиноким, то зато среди других поселенцев было много пар, решивших сыграть свадьбу в один день со вселением в новый дом. У бывших изгнанников было достаточно времени, чтобы приглядеться друг к другу в самое трудное время, а так как все пока что были одинаково бедны, от будущих мужей и жен не требовалось ничего, кроме симпатии и готовности впредь разделить и радости, и заботы того, что зовется семейной жизнью. Иные викинги и женщины помоложе среди работы, кипевшей, как вода в котле, находили время и силы узнать друг друга лучше, так что некоторые из молодых жен были уже беременны; другие берегли себя до свадьбы. Всех их приветствовал Асгейр, одарив каждую молодую семью двойной долей от созревшего льна и шкурой какого-нибудь животного - больше ему нечем было награждать своих людей.
Несмотря на то, что каждая новобрачная, входя в дом со своим мужем и гордо садясь с ним за стол, заново напоминала молодому ярлу о Рагнхильд, он искренне радовался за них и тепло приветствовал каждую пару. Новые семьи в построенном ими доме, готовые дать будущих детей земле Сванехольма, - это и его, Асгейра, победа, и праздник новоселья был нужен ему, чтобы убедиться вполне, что старался не зря, что они, пришельцы с юга, могут и вполне готовы укорениться на севере.
За несколько дней до того ярла отвел в сторону его друг Ньял. У него был смущенный вид, и это насторожило Асгейра, не представлявшего, чем Ньял мог перед ним провиниться. Но, когда тот спросил позволения жениться, вождь облегченно рассмеялся и хлопнул его по плечу.
- О чем здесь спрашивать? Дело твое, лишь бы невеста и ее родные были согласны, а я всегда тебя поддержу. Кстати, кто она?
- Ингеборг, дочь хромого Свейна, - ответил Ньял, снова опуская глаза.
Теперь Асгейр все понял. Его друг слышал, конечно, что Ингеборг хотят сосватать ему, и теперь чувствовал себя неловко, разрываясь между невестой и другом. Он рассмеялся и протянул ему руку.
- Ну тогда желаю счастья, тебе и Ингеборг!
Теперь ярл особенно тепло приветствовал молодую чету, все еще немного смущенную, но счастливую. Посадил их за стол справа от себя, а невесте подарил темно-бурую шкурку куницы. Наблюдая за Ньялом и Ингеборг, вождь радовался про себя, что не вмешался по-своему в их жизнь, когда девушку сватали ему самому. Он позволил ей выбирать самой; а между тем, как легко было бы разрушить все, если бы он вломился грубо, как медведь, все испортил, и не подарил бы счастья ни другим, ни себе. В последнее время Асгейр научился думать о чувствах других людей...
А пока что был пир, и все вокруг веселились. Пусть назвать это пиром можно было разве что по меркам скудных трапез, к каким поселенцы привыкли на протяжении многих месяцев. Скорее это был просто сытный ужин, приготовленный без всяких изысков, только на сей раз всего было гораздо больше обычного. Накануне викинги устроили облаву в лесу, и на новоселье были зажарены несколько косульих и лосиных туш, да три молодых кабанчика, пойманных в начале лета и теперь почти взрослых. Даже большого бурого медведя Асгейру удалось добыть своим копьем, и его целиком зажарили на вертеле в очаге нового дома. Женщинам понадобился весь день, чтобы приготовить угощение для этого вечера, зато, по общему мнению, запах от жаркого шел восхитительный, в особенности же от жареных медвежьих лап. Тут же, вперемешку, на дощатый помост ставили и подносы с мелкой дичью: зайчатиной и дикой птицей, и котел с рыбой, сваренной в похлебке из водорослей и содержимого морских раковин. Все это было выставлено без всякого порядка в простых глиняных сосудах, так что каждый мог брать себе что хотел и сколько угодно. Это было прекрасно. Это было настоящее вознаграждение для людей, так долго трудившихся в ожидании сегодняшнего дня. Праздник нового очага был еще и праздником изобилия - подлинного земного богатства, каким мог их одарить Сванехольм. Поселенцам совсем не нужны были золотые блюда и изысканные яства, чтобы полнее ощутить, какой благодатный край им достался. В то время и во всей Земле Фьордов драгоценные металлы были еще редкостью и завозились туда случайно, в результате войны или торговли с другими народами. А поселенцы Сванехольма, вынужденные на новом месте начинать сначала, и вовсе не нашли бы применения золоту. Им необходимы были мясо и овощи для пропитания, лен и звериные меха, чтобы одеваться, теплое жилище и огонь в очаге, чтобы пережить будущую зиму, - таковы были их единственные сокровища; а золоту в их жизни не нашлось бы применения, так как поблизости не было соседей, у которых можно было бы купить полезные вещи. И потому каждый из присутствующих готов был поклясться, что никогда еще не видел столь богатого пира. А глиняная посуда и отсутствие порядка за столом никого не смущали. Каждый отрезал себе ножом любой кусок, какой хотел; люди непринужденно облизывали с пальцев текущий горячий жир, на крепких зубах викингов трещали кости. Вот это был пир!
Вместе с мясом к столу подали овощи и травы, чей острый или кислый привкус придавал яствам разнообразие. Здесь же были молоко и сметана от коров, откормившихся за лето на сочных приречных лугах, и варенье из черники и малины, целая корзина розово-красных лесных яблок и орехи в лесу, от которых женщины не уставали отгонять проворных мальчишек, норовивших полакомиться первыми... Что и говорить, для вчерашних нищих изгнанников такого пиршества было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя богаче всех на свете!
Вот, наконец, на середину помоста водрузили крутобокий дубовый бочонок, еще пахнущий землей, так как его только что откопали. Асгейр сам вынул пробку, залитую воском, и с усилием поднял бочонок, от которого сразу потянул терпкий горьковатый аромат...
Сразу множество рук метнулось к нему, подставляя длинные бычьи рога, вырезанные из дерева чаши и глиняные сосуды грубой вылепки, какими привыкли пользоваться в здешнем краю. Кому было до них дело, когда в них должно сейчас быть налито пиво из первого в Сванехольме урожая ячменя!..
И оно хлынуло темной струей, оттенок которой вновь напомнил молодому ярлу о глазах лесной хозяйки. Подавив невольную грусть, он широко улыбнулся, вместе с друзьями празднуя общую победу. Последним он налил пива себе, в рог, что носил обычно на поясе - этот рог, окованный серебром и висевший обычно на серебряной цепочке, остался одной из немногих вещей, привезенных им с собой с былой родины.
Асгейр поднялся из-за стола, чтобы произнести первое пожелание. Все мужчины и многие женщины, тоже стоя, притихли, ожидая, что он скажет.
- Первый кубок - во славу богов, что привели нас сюда и благословили наши начинания! - звучно проговорил ярл. - Вы, царящие в Асгарде, не забудьте о нас и впредь, если мы вправду посланы раздвинуть до здешних северных пределов владения людей!
- Пусть будет так! - повторили викинги, в несколько глотков осушив первую порцию.
И второе пожелание тоже должен был произнести сам ярл; первого было еще недостаточно, и взгляды людей снова обратились к нему.
- Второй кубок - за Сванехольм! Пусть он и дальше растет, как мы заложили его! Пусть каждый год земля приносит нам ячмень и лен, и другие плоды! Пусть наши стада прирастают год от года! Пусть ловится в море рыба, а в лесу зверь! Пусть этот дом будет первым, но не последним в Сванехольме! - с этими словами Асгейр плеснул из своего рога пиво на опоры дома, а затем, дотянувшись, вылил остатки в огонь; тот громко загудел, благодаря за угощение.
Вместе с ярлом и другие пирующие заговорили разом, желая всего, что им казалось необходимым для процветания сванехольмской усадьбы, и о чем ярл, по их мнению, мог забыть.
- Не только животным прироста, но и людям! Для кого же, как не для нас, будут строиться новые дома? - добавила одна из невест этого дня.
- Дерева! Дерева побольше, чтобы построить новые корабли! - воскликнул Рагнар, кормчий без корабля, с громким стуком поставив на стол свою чашку.
- Железа! Самого прочного, что не ломается и не крошится! - перекрыл прочие голоса громовой рев Бьорна Кузнеца.
Так все вместе, ничуть не смущаясь, люди объявляли о том, что им казалось необходимым для дальнейшего благосостояния Сванехольма. И, хоть большинство просьб были просты и умеренны, как сама жизнь поселенцев, но потребности их все же оставались широки, как подобает людям, заботящимся о завтрашнем дне, а не только о том, как прожить сегодняшний.
- Пошлите, светлые Асы, наследника для рода сванехольмских ярлов, - последней проговорила старая Далла надтреснутым голосом; но все обернулись, услышав ее. И сам Асгейр печально улыбнулся.
- Если Асам угодно, они в свой черед пошлют мне жену и наследника; если же нет, на то их воля, - проговорил он, отгоняя вновь вставший перед глазами образ Рагнхильд. Но она никак не желала уходить. Казалось, она хотела сказать молодому ярлу: "Ты, мой победитель, навсегда останешься побежденным мной; я отомстила за себя и за Сванехольм. Никогда больше и думать не захочешь о другой жене, кроме меня. Я же тебе ничего не обещала, так что оставь свои безрассудные желания, человек".
От крепкого пива, от жарко пылавшего огня в очаге и разгоряченного дыхания многих людей, у Асгейра шумело в голове. Ему почудилось, будто лесная хозяйка обращается к нему наяву. Встряхнув наяву, ярл заставил себя успокоиться и оглядел свой народ, с гордостью, как отец смотрит на крепких и трудолюбивых детей. Чего только не могли сделать эти мужчины и женщины, столь непринужденно просившие у богов благословения в тех делах, что день ото дня неуклонно осуществляли сами! Только благословения ждали они, то есть подтверждения связи между богами и смертными; лишь подтвердите людям, что с ними пребывает высшая воля, а там уж они своими руками свернут горы, на удивления будущим потомкам, и ни на кого не полагаясь в своем труде, кроме себя.
В последнее время Асгейр часто смотрел на своих людей отстраненным, словно бы отцовским взглядом, хотя по возрасту был моложе многих из них. Должно быть, ответственность, какую неизбежно возлагает на плечи любой вождь, сделала его старше. Или вправду вокруг него слишком часто в последнее время говорилось, что ему нужен сын, и он сам постепенно привык об этом думать? Ярлу Сванехольма казалось, что в последнее время он прожил не одну жизнь, а несколько, и все они были разными.
А большинство его соратников по возведению Сванехольма сегодня не мучили никакие сомнения. Они наслаждались и веселились, как могут только люди, что ради этого дня трудились, не покладая рук. Молодые пары целовались и угощали друг друга из рук, не стыдясь никого; некоторые мужчины уже пустились в пляс, изображая охоту на медведя, а за столом продолжали греметь пожелания, под которые опрокидывались новые кубки с молодым ячменным пивом. Наутро всех ожидали новые дела, не менее срочные, чем те, что были уже завершены, и лишь немногим легче их. За стенами дома завывал шторм, предвестник скорой зимы, которая должна была стать нелегкой для поселенцев. Но эта ночь принадлежала только им.
Глава 6. Полнолуние
В ночь, когда на небо взошла полная луна, рассеивая вокруг слепящий молочно-белый свет, Асгейр выскользнул один из построенного дома, тихо и осторожно, стараясь никого не разбудить. Дойдя до опушки леса, вдохнул чистый воздух, полный запаха дождя и опавшей листвы, и рассмеялся. Было бы преступлением спать в такую светлую лунную ночь! На опушке леса было светло, почти как днем, и викинг без колебаний двинулся дальше, хорошо видя под ногами тропу, утоптанную ногами зверей. Лунный свет скрадывал краски, но взамен делал окружающий мир настолько ясно осязаемым, насколько в обычное время способны воспринимать лишь его дикие обитатели - звери. Да еще их родичи - йотуны, например, Рагнхильд Рыжегривая.
Рагнхильд! Произнеся про себя это имя, молодой ярл сразу понял, что именно тянет его в залитый луной лес, как доверчивого домашнего пса, идущего за волчицей... прямо в зубы ее сородичам. Но при этой последней мысли он сурово одернул себя: "Не смей так о ней думать, даже допускать подобных сравнений! Она не унизилась бы до подлого коварства... Почему я так уверен в этом? Просто знаю, и все!" И, пока мысленно ругал себя, продолжал идти вперед уверенным и вместе с тем легким шагом лесного охотника. Черные тени деревьев поднимались перед ним, как чудовищно огромные призраки, однако Асгейр смело шел дальше. И, пока шел, прислушивался к доносившимся со всех сторон лесным звукам: не прозвучит ли волчий вой, в котором он узнал бы ее голос?..