Майский вечер ничего не сулил. Что мог сулить майский вечер в заштатном городке с населением около ста тысяч? Приехали после обеда, истомленные многочасовой тряской в автобусе, и сразу заселились в единственную в городе старую, еще советской постройки гостиницу с тесными номерами. Номер был скучный, потертый, с маленьким пузатым телевизором как минимум пятнадцатилетней давности, телефоном, звонить по которому в век мобильных было верхом нелепости, и совмещенным санузлом с крошечной сероватой ванной, покрытой ржавыми разводами. Большего комфорта они себе позволить не могли - на командировочных экономили и сумму на проживание в гостинице оплачивали такую, что заказать каждой отдельный номер не было никакой возможности.
На улице была духота, парило, дело шло к дождю, и гулять не хотелось. Они переоделись, бросились ничком на кровать и где-то около часа ворочались, наслаждаясь спокойствием номера и сладостными токами в нежащейся плоти. В окно дул теплый порывистый ветер и с переменным успехом боролся с духотой в номере. Кондиционера, конечно же, не было. По экрану телевизора мелькала черная рябь, из-за которой смотреть что-либо было просто невозможно. Пребывал телевизор в таком состоянии, очевидно, давным-давно, и чинить его уже никто не собирался.
Перспектива провести весь вечер в номере стала невыносимой, и она радостно засмеялась, когда коллега предложила пойти прогуляться.
- Я уже приготовилась сама тебе предложить, уже даже рот открыла!
Они быстро и дружно переоделись и вышли на улицу. Солнце светило ярко, шли редки серые тучи. Тополиный пух уже отлетел и валялся серо-белыми грязными снопиками в углах и щелях по всем улицам. Гулять было негде. Центр был крошечный, с двумя улочками, застроенными типичными провинциальными малоэтажками непонятного времени и происхождения. Сразу за ними начинался частный сектор, который полз направо, до промзоны, в которую им предстояло завтра окунуться, а налево спускался круто вниз, видимо, к широкой и светлой реке, которую сегодня переезжали при въезде в город. Но идти к ней через частный сектор было далеко, да и, скорее всего, небезопасно.
Рядом с площадью, предсказуемо увенчанной зданием районной администрации, был небольшой сквер с несколькими полупустыми лавочками вокруг нелепой статуи мальчика, то ли умыкающего, то ли голубящего нервно машущего крыльями селезня. В дальнем углу сквера расположилось немного похожее на вытянутый барак здание городского кафе. Уже работала летняя веранда. Организм вспомнил, что еще не ел, и засосало под ложечкой. Иного пути как на веранду не было.
Заказали окрошку, салаты и кофе. Торопиться не хотелось. Здесь было хорошо. Подумали, и взяли бутылку сухого вина. До утра жизнь давала передышку, послабление, отчего внутри дышала робкая, чуть грустная радость. Потекла обыденная, ничего незначащая беседа.
- Да никогда не поверю, что она сама кандидатскую писала!
- Естественно, разве это реально за два года состряпать, одновременно работая, так как мы работаем?
- Каждому свое. Я когда писала, еле-еле уговорила начальство давать мне работы по теме, или хотя бы близко к теме, чтобы статьи писать, ну для списка публикаций, понимаешь же?
- Да, это важно. Если работа совсем с диссертацией не связана, вообще не представляю, как выкручиваться. А она ведь соискателем шла, не через аспирантуру.
- Ты же знаешь, как это сейчас. Все решают деньги.
- У нее все решают родственники. Лапа в администрации.
Краем глаза она поймала какое-то движение и обернулась.
В кафе вошел молодой человек и медленно, в раздумье, пошел к свободному столику в центре. В руках у него алела одинокая пышная роза на высоком стебле. В движеньях была скованность, угловатость, как будто что-то сдавливало мышцы. Когда он садился, она поймала его взгляд, и стало ясно, что это тревога.
- Сумму на докторскую сейчас не собрать. Дорого, не для таких как мы. А самой, без помощи, докторскую не осилить, здоровье уже не то.
- А зачем она теперь?
- Ну-у... Чтобы не сократили. Ты помнишь, что пять лет назад было?
- Теперь и докторская не спасет. Эти новые защищаются через год-два после защиты кандидатской. И если им захочется твое место занять - уберут тебя, и не посмотрят, что ты доктор.
- Ну да, как с Тихоновой. Сказали, что вы не справляетесь, и поставили Круглову. И грозилась, и судилась - ничего не помогло, все суды проиграла.
- Бесполезно, пустая трата времени. Прошли те времена, когда простому человеку можно было в суде выиграть.
- Это уж точно.
Прошедшая было хандра вернулась. Она поймала себя на мысли, что хандра в последние годы стала ее вечным спутником. Прогулка освежила, что-то внутри заиграло, запело, но разговор привычно устремился к знакомому, рутинному, к вечным, нерешаемым проблемам.
За спиной подруги хорошо был виден столик, за которым сидел молодой человек. Официантка принесла стеклянный кувшин, в кторых обычно подают соки, и в него была водружена роза. Теперь, когда она была избавлена от тревоги будущего и как будто обрела ясность судьбы, от нее исходила сияющая уверенность, торжество яркого алого цвета в скромном, прикидывающемся важным и нарядным, помещении. Молодому человеку принесли кофе и стакан воды, наверное, минеральной. Но он пить не стал, и сидел, тревожно оглядываясь по сторонам блестящими темными глазами. Одно ухо у него горело розовым от горизонтального солнечного света, тихо и щедро поливающего веранду и затем медленно угасающего, растворяющегося в быстрых тенях машущих ветками деревьев,.
- Как думаешь, завтра во сколько освободимся? На вечерний успеем?
- Должны, если опять что-то не обломается.
- Чтобы оно не обломалось...
- Да вот то ж. И билеты заранее не возьмешь.
- Угу. Вот судьба - кто-то грант отрабатывает на Сейшелах, а мы, ни копейки с этого гранта не имея, должны упахиваться.
- Ой, да всегда так было.
- Не скажи. Тенденция была - 'кто смел, тот и съел'. Наглость всегда была вторым счастьем. Но и лапа волосатая всегда помогала. Но все ж какая-то управа была. Все равно нужно было хотя бы в деле разбираться, если уж таланта нет. А сейчас? Сама знаешь.
- Ну да. Насмотрелась.
На столе перед молодым человеком появилась бутылка вина и два пустых бокала. Взгляд его по-прежнему был тревожным. Он покусывал губы, так пристально вглядываясь в проход, что она даже заподозрила, что он близорукий.
'Надо же какой... Недотепа', - подумала она про себя и посмотрела на розу: как-то она там себя чувствует. А роза по-прежнему надменно светилась спокойным счастьем бытия в кувшине с водой, и она отчего сглотнула, и глупо заулыбалась.
- Ты чего?
Коллега повернулась и стала бесцеремонно рассматривать молодого человека.
'Это что она там подумала, что я молодого клею?'
- Так себе, провинциальный лоботряс, - вынесла вердикт коллега и вернула шею в исходное положение.
- Да я на розу смотрю.
- На розу? Там была роза? Хм... И в самом деле. Роза как роза. Одна - не айс. Не оценят.
Всегда так. Напор и бесцеремонность. Неудивительно, что мать-одиночка.
- Ну, это не наше дело.
- Н-да уж. Дела наши известные. Работать.
- Ну почему же только работать. Работать, работать и работать!
- Грустный какой-то юмор у тебя.
Она неопределенно пожала плечами, мол, какой есть.
Молодой человек снял пиджак и повесил его на спинку стула. Белая рубашка была приталена, но все равно казалось, что она была ему велика. Галстук сбился в сторону. А лицо... лицо...
'Надо же, как ждет. Прямо неистово ждет. Как же важна эта встреча', - подумала она, продолжая украдкой следить за столиком с розой.
А ждал ли ее кто-то вот так? И ждала ли она? Странно, никогда не задумывалась об этом. Неужто не важно было, ждут ее или нет?
Молодой человек неуклюже вскочил и устремился в проход.
В дверях появилась та, которой предназначалась роза. Вечерний свет скользнул по раздраженному красивому лицу, и она шагнула в полумрак веранды. Роза мчалась навстречу к ней. Гостья холодно остановила попытку поцеловать себя и проследовала за столик. Розу отправили в кувшин.
Видно было, как нервничал молодой человек. Он что-то говорил, оживленно жестикулируя, наверно, предлагал сделать заказ, но она только раздраженно мотала головой. На лице ее было тоскливое выражение, какое бывает, когда никак нельзя уклониться от чего-то неприятного.
- Так вот, ты знаешь, иногда смотришь вокруг и думаешь: как детей воспитывать, чему учить?
- Да, - растерянно согласилась, - непонятно. Так ведь и не знаешь что будет нужно. Или кто будет нужен. Разве не бывало так, что казалось - вся жизнь твоя решится? Что прямо вот сейчас решится, всё?
- Эк ты хватанула... Да некогда задумываться об этом, все течет, изменяется, успевай только поворачиваться, чтобы выжить. Да, не ждешь, а оно приходит. Жизнь так устроена. Ничего тут особенного нет. У меня Венька в гонце года начал четверки по английскому приносить. А Венька у меня сроду четверок по английскому не имел, он у него в приоритете с математикой. Считает, что сейчас нужно язык учить, если хочешь в жизни перспективу иметь. Пришла новая, молодая, и начала ему четверки валить. Понятно, что у них в классе кроме как Веньке пятерки ставить почти что некому. Если бы не предпоследний класс, плюнули бы... Пришлось пойти объясняться. И как я и думала: мальчик ваш не справляется, давайте я с ним дополнительно позанимаюсь, за деньги. Пришлось платить. Сейчас те же самые домашки, которые она в школе всему классу задает, при ней после уроков учит и деньги за это платит. Получили пятерку...
Молодой человек что-то горячо говорил, наклонившись вперед, к своей даме. Она сидела, глядя в сторону, лица ее не было видно. Но по напряженному телу было видно, что слушает она, еле сдерживаясь. Роза была прямо на пути между ртом молодого человека и дамой, и казалось, что все, что он говорит, оседает на розе, отчего она все больше алеет и пышнеет, а спина дамы становится все прямее и жестче.
- Вот такие вот дела. Тоже Веньке урок - не все дается знаниями и стараниями. Повсюду сидят такие вот маленькие гадины, и требуют мзды.
- Да, - рассеянно кивнула она, - да... Везде...
Дама вскочила из-за стола и кричала на молодого человека. Он сидел, потупив взгляд, и только иногда умоляюще смотрел на нее снизу вверх, а она нависла над ним, вцепившись одной рукой в столик, а другой ожесточенно тыкала в направлении быстро темнеющих окон. Ветер за окнами усилился, и катил через веранду с неясным гулом, снося крики наружу, в надвигащиеся сумерки. Было слошно только ожесточенные выкрики: 'Ты!.. ты!.. ты!..'
Коллега нехотя повернулась и посмотрела на них.
- Правильно я определила: недотепа. Ну а у вас проблем в школе нет?
- У нас?.. Э-э-э... Да у кого их нет? Как и везде, как и всегда - любимчики и нелюбимчики. Хотя... Чтобы вот так откровенно деньги вымогали - такого не было. И чтобы твои родственные связи так важны были - тоже не было.
Дама быстро шла по проходу к выходу. На её вскинутом куда-то вверх, то ли к потолку, то ли к небесам, лице застыло одновременно умоляющее и брезгливое выражение. Молодой человек что-то отчаянно говорил, пытаясь поспеть за ней.
- О, посмотри... На этих... Финита ля комедиа.
'Ну почему у нее всё всегда вот так', - с неприязнью подумала она, и мелкие рыжеватые кудряшки и веснушчатая кожа собеседницы почему-то вызвали ассоциацию с рыжей курицей, которая важно и деловито вышагивает по двору, не зная, что уже через час из ее обезглавленной и ощипанной тушки будут делать суп.
Из молодого человека как будто выпустили воздух. Он опустил плечи, спина его сгорбилась. В таком состоянии он вернулся за столик и сел, закрыв лицо руками, а потом уронил руки на стол и опустил на них голову.
Почти тут же в окна ворвался стремительный порыв ветра. Кувшин с розой опрокинулся. Роза подкатилась к самому краю стола, и вода полилась на пол. Молодой человек пошевелился и и медленно, с трудом, буквально опираясь на ладони, распрямил спину. И это движение, так противоречащее отчаянью на лице, почему-то растрогало ее, что-то теплое развернулось внутри, еще немного, и брызнули бы слезы. И только сдержав себя она поняла, что это были бы слезы счастья. Счастья, почему? Ну что радостного было в чужой трагедии, разыгравшейся у нее на глазах?
А за окном стремительно стемнело. Небо заслонила свинцовая туча. Сильнейший ветер рванул на веранду и с шумом упал дождь. Он именно упал - плотный, из тугих переплетающихся струй, гудящих и звонко хлещущих асфальт, крыши, листву. Прохлада и сырость смели влажный зной, как и не было его. Яростная плодотворящая сырость брала обезумевшую от зноя природу, мяла, хлестала, грубо поливала живительной влагой. Ошалевшая природа трепетала то ли от счастья, то ли от страха. С каким-то тонким хрустом мир высветлился недалекой молнией, и грянул гром, страшный, рыкающий, по-настоящему грозный. Казалось, что-то важное решается в этот момент, вереницы каких-то судеб трепещут и исчезают под оглашаемым неведомыми силами беспощадным приговором.
Оторваться от этого буйства было совершенно невозможно, они сидели молча, без единой мысли в голове, и смотрели, как грозно клокочет стихия там, буквально в нескольких шагах от них, за пределами спасительной крыши. Порывы мокрого ветры залетали внутрь, вскидывали волосы, плескали чем-то прохладным в лицо и вылетали в другие окна.
И вдруг всё кончилось так же внезапно и быстро как началось. Ярость в шуме дождя пропала, он утратил громкость, силу и вместе с ней наглую дерзость подвыпившего молодого силача. Посветлело, появились пробелы на небе. Дождь уже лениво и редко барабанил по крыше. Было понятно, что улеглось, минута, другая - и всё.
Зажгли свет. Уже начинались сумерки, и пока еще робко принялись окрашивать восток в светло-лиловые тона. Прошло всего-то минут пятнадцать.
Морок кончился.
-Это ж надо, как затянуло, - воскликнула коллега, - как будто в пещеру вернулась, в дикари! Ведь живет же это в нас, не умирает!
- Да, - вздохнула она, - и правда, чувствуешь себя маленьким человечишкой в пещере. Живешь, лапками сучишь, а в любой момент... что-нибудь вот такое...
И она поежилась.
А роза? Как-то она там?
За столом уже никого не было. Молодой человек ушел, она и не заметила когда. Стол был уже прибран. Только роза, всеми покинутая одинокая роза, алела на крае стола.
Ну почему брошенные розы выглядят так трагично? Почему даже увядший розовый букет, годный уже только для помойного ведра, вызывает ощущение трагизма, так что выбрасываешь его с какой-то неловкостью в душе, как будто делаешь что-то неблаговидное?
Но что-то светлое и радостное помимо воли поднималось в ней, росло, и захватывало, вытесняя робость, первобытный страх, хандру. Что-то пело в ней, пело какую-то странную, откуда-то знакомую песню.
- Что-то нас сегодня на негатив потянуло? На самом деле в жизни часто как в природе: всё, казалось бы - край, но придет дождь, все смоет, и волей-неволей нужно все начинать сначала. Жизнь так устроена: долго нюниться нельзя.
Она машинально кивала головой и смотрела на улицу. По мокрому городу спешили домой задержавшиеся пешеходы, то и дело вынужденные с чертыханиями идти прямо по водным потокам. Ливневой канализации здесь не было. Где-то там, внутри надвигающихся сумерек, шел молодой человек. Она невольно вздохнула. Наверное, шлепал прямо по воде, похожий на большую надувную куклу с дыркой, через которую выходит воздух.
И опять какая-то радостная сила сжала сердце и побежала по венам, влажным теплом устремилась к глазам.
'Господи, ну как же прекрасно. Как прекрасно. Как прекрасно...' - пронеслось у нее в голове. Да, поняла она, это важно, это важно, это урок, это важно.
-Ну что, идем? Пора на покой, нужно выспаться до завтра. Кстати, с тебя 370 рэ.
- Идем, - кивнула она.
Встали. В проходе, почему-то рядом с их столом, лежала роза. Она посмотрел на столик, где еще так недавно вершилась трагедия. Да, розы там не было. Значит это она. Здесь, на грязном полу. Она дернулась в невольном порыве поднять, положить куда-то на стол, на стул...
Нога в серой туфле на низком каблуке наступила на розу, вторая такая же сделала шаг вперед, подтянулась первая, и вот они обе стояли, выровняв носочки, прямо перед ней.
- Ну то что стоишь-то? О чем размечталась? Пошли уже!
Уходя, она обернулась, присела и взяла розу с собой, несмотря на выпученные глаза и открытый рот коллеги. Но по пути выбросила под кусты, во влажную траву. Хоть так. Все равно ей там будет лучше.