Эта история случилась в старые, но никак не скажешь, что добрые времена средневековья. Таинственный потусторонний мир столь часто являл миру свой мрачный лик, что перестал быть удивительным. Люди свыклись со страхом неведомого, угрожающего в любое мгновение беспощадно вторгнуться в жизнь. Святая инквизиция, методично искоренявшая все проявления загадочного и непознаваемого, как это обычно случается, приобрела парадоксальное сходство со своим противником, и обыватель не знал, кого ему больше страшиться. Лучше всего в эти времена было родиться человеком-невидимкой. Люди старались жить как можно незаметнее, ничем не выделяясь.
Инес не повезло. Она родилась провидицей. Это проявилось впервые, когда ей было около одиннадцати лет. Вряд ли кто-нибудь смог предположить, взглянув на этого крепкого румяного ребенка, что у него бывают пророческие озарения. В такие минуты она неожиданно для себя видела яркие образы, складывающиеся в картины, в недалеком будущем воплощавшиеся в реальной жизни.
Впервые видение пришло, когда она играла в прятки. Скорчившаяся в кустах Инес дрожала от напряжения, слушая, как где-то неподалеку обшаривает кусты и раздвигает ветки в поисках спрятавшихся шустрая ехидная Колетт. Все ближе и ближе шуршали кусты, все сильнее и сильнее билось сердечко Инес. Девочка затаила дыхание и, если бы могла, разлилась бы, растеклась вдоль побегов кустарника, растворилась бы в гуще листвы. Но шум раздвигаемых веток все ближе, шаги все отчетливее. 'Кто не схоронился, я не виновата. Ага, здесь кто-то есть!' - взвизгнула Колетт прямо над ее ухом. Треск, поток света и вместе с ним...
-Не-е-ет, не-е-т, - кричала Колетт, - не трогайте ее! Не надо, она хорошая, вы ее не знаете!
Колетт цеплялась за юбку своей сестры Марго, бледной как мел, которую двое вооруженных солдат, толкая в спину, гнали со двора, так что она почти бежала вперед к стоящей у ворот телеге. Раннее утро. Рыдающая мать Марго попыталась сунуть ей в руки узелок и надрывным птичьим голосом закричала: 'Это клевета, доченька, они должны разобраться, это клевета!' Еще не вполне рассвело. Сиреневые тени ползали по лицам хмурых людей, ожидающих Марго за воротами двора. Среди них два монаха. Один из солдат схватил плачущую Колетт за волосы и отшвырнул в сторону. Мать заголосила, Марго затравленно обернулась и споткнулась. Солдат ударил ее сапогом...
-Ага, Инес! ВОТ ТЫ И ПОПАЛАСЬ! - заверещала Колетт, - Вот тебе и водить теперь!
-А-а-х! - вскрикнула Инес и, не обращая внимая на треск разрываемой ткани, кинулась прочь. 'Ты куда, а? Смотрите, удирает...' - неслись крики за ее спиной, но Инес в панике неслась домой. Громкий стук сердца пульсировал в ушах... Дома она крепко обняла мать и горько расплакалась. Та с трудом поняла, что Инес увидела посреди бела дня, как Марго, их соседку, шестнадцатилетнюю девушку, забрала инквизиция.
-Да ты что, маленькая, я сегодня ее видела. Привиделось... - встревожено сказала мать, - Защити господи. Вот что, не рассказывай об этом никому ни в коем случае! Слышишь? Посиди-ка ты сегодня дома, не ходи никуда, а если хуже будешь себя чувствовать, сразу ко мне беги. Возьми вон куклу свою и иди играй. Иди, иди, я тут рядом буду, - мама закусила губу и посмотрела в оконце в углу кухни. Инес нехотя развернулась и отправилась в угол, где лежала ее деревянная любимица-кукла, которую недавно вырезал ей отец.
- Иди, иди, поиграй во дворе, - махнула рукой мать, когда Инес робко оглянулась на пороге, - во дворе играй, никуда не уходи, я тут рядом буду.
Сердце ее встревожено ныло. Ох, не к добру такие видения. Все под богом ходим, что день грядущий готовит-то?
Через две недели Марго забрала инквизиция. Забирали ее на рассвете. Проснувшиеся от лая собак, плача и криков соседи, прильнув к окнам, наблюдали, как Марго вели через двор два стражника. Дрожащая от рассветной прохлады Инес смотрела, как стражник ударил упавшую Марго, рывком поднял ее на колени, ударил еще раз, после чего, развернувшись, отбросил кинувшуюся на него мать Марго. Второй стражник в это время заставил Марго подняться, схватил за локоть и побежал вместе с ней к воротам. Марго посадили в телегу вместе с двумя монахами. Грязно ругающиеся стражники сели на лошадей, и Марго повезли.
Мать Инес ахнула и с ужасом посмотрела на дочь. А Инес в оцепенении смотрела в окно на мать Марго, которая стояла на коленях у калитки и плакала. Рядом с ней жалко скорчилась задира Колетт. Пораженная Инес даже не сообразила, что именно произошло. Она почувствовала нутром - что-то случилось, что-то необычное, и испугалась. Мать под благовидным предлогом - подоить корову - пошла в хлев и взяла с собой Инес. Инес мало что поняла из того, что мать долго и истово говорила ей в хлеву, и запомнила только, что впредь должна рассказывать о видениях только и прежде всего матери, а остальным ни в коем случае.
-Слышишь меня, Инес, - мать заглядывала ей в глаза, - дело серьезное, видела, что с людьми делают, дурочка моя маленькая, э-э-й, не уходи в себя!
Но Инес вдруг страшно захотелось спать, глаза у нее сами собой закрылись, и она без сил повалилась на землю.
Инес проспала сутки. Проснулась она какая-то посерьезневшая и печальная. На вопрос матери, снилось ли ей что-нибудь, она только пожала плечами и прижала к себе деревянную куклу.
Следующее видение пришло прямо за обеденным столом. Инес застыла с ложкой похлебки во рту. На этот раз она увидела, что посреди реки утонул Морис, тринадцатилетний мальчишка, ее старший брат. Инес вскочила из-за стола и с плачем побежала из комнаты. Мать кинулась за ней, вернулась через некоторое время одна и сказала, что Инес заснула.
-Морис, - через некоторое время сказала она, не поднимая глаз, - купаться не ходи.
-Анна, может объяснишь, что происходит, - потребовал отец.
-Да ничего не происходит! Тебе, Жак, дело до нас только тогда, когда ты не нужен, а когда нужен, так тебя не дозовешься! Так, на всякий случай. Переживает девчонка из-за Марго, мала еще смотреть на подобное. Да и мне как-то не по себе.
Запрещать что-либо деревенскому сорви-голове - значит благословить его на подвиги. Морис не выдержал, и пошел-таки купаться. Друзьям он со смехом рассказал, что мать блажит. Плавал он хорошо и запрет казался ему простой дурью, ну может быть как-то связанной с болезнью младшей сестры. Однако, на стремнине ему стало страшно, он вспомнил запрет матери и повернул к берегу. Силы отчего-то стремительно начали оставлять его. 'Помогите', - закричал он, и глотнул воды. Находившийся неподалеку его приятель Жанно скорее даже не услышал, а почувствовал его крик, и, увидев выпученные глаза и жадно заглатывающий воздух рот, стремительно кинулся спасать друга. И вовремя, еще бы чуть-чуть, и Морис, скорее всего, не выплыл бы.
Кто-то из ребят проболтался, о происшествии узнали родители, и Морису основательно всыпали. Проведенное взрослыми расследование показало, что течение в реке переменилось, и в месте обычного купания появился новый холодный поток. По-видимому, Морис долго плескался в нем, целиком отдавшийся ребяческим шалостям, и поэтому неприметно для себя переохладился и стал тонуть. У матери Инес с души свалился камень. Прорицание не сбылось, Морис не утонул, стало быть, Инес не провидица, а первое предсказание сбылось случайно - простое совпадение. Видимо, так ей было легче, и она решила больше не тревожиться.
Но Инес чувствовала, что дело не в простом совпадении. И действительно, в течение нескольких месяцев ей пригрезилось много незначительных происшествий, которые сбылись. Лисица утащила соседского гуся. Изабель купили красивую красную шапочку, в которой она отправилась в лес по грибы, и там ее чуть не съел волк. Собака кюре родила белого щенка. Марго оказалась ведьмой, и ее сожгли. У дровосека Рене околела корова. В пятницу в деревню заехали жонглеры. Среди них была очень красивая девушка, которая пела низким мужским голосом, а еще бородатая женщина и человек-крокодил. А еще были силач и женщина-змея. Кузнец напился и устроил дебош в трактире. Ребята нашли на дороге прекрасный ничейный веер, и Колетт долго плакала от зависти.
Все было здорово. Инес начала привыкать к своему дару. Только вот поделиться было не с кем. Морис без долгих раздумий заявил, что если она попробует рассказать ему какие-нибудь свои небылицы, он ей врежет так, что мало не покажется. Мать отмахивалась от нее, и, в конце концов, раздраженно сказала, что ей надоели фантазии Инес, она один раз уже чуть не умерла со страху, и больше ничего слушать не желает. Делиться тайнами с отцом Инес не привыкла. Ну что было делать? Невысказанное восхищение своими невероятными возможностями томило ее. Пришлось рассказать подружкам. В конце концов, мать ее слушать не захотела - получалось, что обещание никому не рассказывать о видениях больше силы не имеет. К ее разочарованию, девчонки беспощадно высмеяли ее. 'Дура, дура, привирушка, воду льет дырявой кружкой!' - визжали они и бросали в нее комья грязи. Разобиженная Инес во чтобы то не стало решила доказать, что говорит правду. Когда случилось новое видение, она сочла, что час реванша настал.
Было определено время и место, где свершится предсказанное. Девчонки загодя расселись в кустах и смотрели на дорогу, на которой, по словам Инес, промчится карета, преследуемая всадниками. Карета должна была опрокинуться на повороте, а затем подвергнуться страшному варварскому ограблению. Девчонки напряженно смотрели на дальний край леса, из-за которого изогнутой плавной дугой вдоль лесной окраны пролегла дорога, которая затем резко поворачивала на село. Стояла середина осени, сухая и солнечная, когда холод днем таится в подножьях деревьев и кустов, низинках и оврагах, и только ночью пробирается над не совсем еще остывшей землей, расширяя свои владения. Красно-желтые листья полыхали на фоне синейшего, чистейшего неба. Где-то печально кричал журавлиный клин, прорезая острием зябкий воздушный хрусталь. Девчонки прижались друг у другу потеснее и затихли. Время медлило и растекалось. Хотелось спать.
-Ох-хо-хо-хо-хошеньки... - потянулась Колетт и раздражено добавила, - Что-то никто не едет, а, девчонки? Где твоя дырявая кружка, Инес?
И тут гулкая тишина леса взорвалась криками и топотом копыт. Еще ничего не было видно, но все уже поняли - вот оно! Из-за поворота показалась карета - такая, в которой иногда через село проезжали богатые путешественники, а один раз в такой через деревню проезжал местный епископ. Тогда вся деревня выстроилась вдоль дороги, а епископ выставил в окошко свою желтоватую обрюзгшую физиономию и лениво крестил бледной старческой рукой склонившиеся затылки своей паствы. И вот сейчас почти такая же карета быстро катилась за парой скачущих храпящих лошадей. Девчонки рассмотрели белое испуганное лицо возницы, нещадно нахлестывавшего потные лошадиные крупы. Как только карета пронеслась мимо, стали слышны звуки погони. И вот из-за поворота появились всадники. 'А-а-а! Разбойники!' - Колетт заерзала, тревожно заглядывая в лица подругам, - 'Что делать-то?' Появившаяся четверка преследователей могла быть разбойниками, а могла и не быть, девчонки никогда живых разбойников не видели. Но то, что всадники были опасны, они поняли сразу. Когда те промчались мимо укрытия, хорошо были видны их искаженные яростью лица с жестким остановившимся взглядом. Карета донеслась до поворота на село и въехала на него, не снижая скорости. Ее правый бок поднялся, вписываясь в крутой поворот, лошади рванули, и она опрокинулась на бок. Возница скатился с козел, правая лошадь каким-то чудом освободилась из порванной шлеи и поскакала по осенней зяби куда-то вдаль, левая билась на земле, тщетно пытаясь подняться. Возница вскочил и побежал к близлежащему лесу. Но ему не повезло, один из всадников поскакал вслед за ним, настиг на опушке леса и выстрелил. Возница захрипел и, раскинув руки, как крылья, медленно осел, спланировал наземь. Колетт негромко пискнула и поползла в сторону, за ней приподнялась еще одна девчонка. Инес успела схватить ее за руку и побелевшими губами прошептала: 'Тихо всем! Сидеть и молчать, они не должны нас увидеть!' Девчонки затаились.
Всадники приблизились к карете. Один их них спешился, подошел к карете с пистолетом в руке и начал открывать дверцу. Раздался выстрел, разбойник выронил пистолет, недоуменно посмотрел на грудь, на которой начало проступать красное пятно, прижал к нему руку и рухнул на колени, а потом навзничь. Колетт начала тихонько подвывать. Инес обняла ее за плечи и зажала рот рукой. Разбойники изменили тактику. Они спешились. Один из них обошел карету и стал подбираться к дверце через крышу, другие заходили с боков. В окошке, как показалось девчонкам, что-то мелькнуло. Двое сбоку выстрелили почти одновременно. Разбойник на крыше перегнулся через край и несколько раз пальнул в оконце, а потом что-то гортанно крикнул своим товарищам на непонятном языке, те подскочили к карете и распахнули дверцу.
Девчонки переглянулись и на четвереньках поползли вглубь леса. Отползя подальше, они опрометью помчались к дальней ложбине, где и просидели почти до вечера. Некоторое время им казалось, что вот-вот из ближайших кустов появятся жестокие люди с яростными лицами, говорящие на непонятном гортанном наречии, и тогда случится страшное и непоправимое, и они непроизвольно жались друг к другу. Понемногу они успокоились и, пробираясь домой, даже отважились взглянуть издали на место происшествия. Там одиноко лежала на боку карета, еще недавно такая самоуверенно великолепная, а теперь жалкая в своей беззащитной покинутости и ненужности. Дверца была закрыта, какие-то коробки были разбросаны вокруг. Подойти поближе и рассмотреть девчонки не решились.
-Да, Инес, видимо ты не врешь, - сказала Колетт, прищурившись, - ты действительно видишь будущее. Ладно, будешь нам рассказывать, что видишь... Мы же должны убедиться, что ты не ведьма, правда, девчонки?
Странным образом Инес не придала значения этим словам, и девчонки, счастливые уже тем, что приключение оказалось безопасным, отправились по домам. О виденном они условились никому не рассказывать, а то мало ли что, еще запретят в лес ходить.
Всю осень и зиму подружки наслаждались новой игрой - они проверяли, сбываются ли видения. Сбывались далеко не все, и в таких случаях авторитет Инес падал. Девчонки вспоминали пресловутую 'дырявую кружку', Инес плакала и убегала. Она стала рассказывать далеко не о всех видениях и тут заметила, что когда она утаит какое-нибудь, то как раз оно и реализуется. Когда же расскажет, то видение может сбыться, а может и нет. Инес уже не испытывала радостного возбуждения, сопровождавшего первые видения, а напротив, маялась от какой-то смутной тоски. Загадочная и непостоянная сила сделала ее Синдиреллой, по мановению волшебной палочки феи превращающейся в принцессу. Но стоило фее полениться, видение не сбывалось, и Синдирелла опять становилась замарашкой, которую гнали прочь и над которой насмехались. Инес устала от постоянного страха неудачи. Ее странные грезы наяву и насмешницы-подружки превратились в обузу, лишенную малейшей привлекательности. Она поняла, что давно пора обдумать, как быть дальше.
По весне родителям Инес нанес визит местный кюре. Нервно потирая толстые пальцы и горестно качая головой, он сердечным тоном поведал изменившимся в лице родителям, что вся деревня только и говорит о том, что Инес может предсказывать будущее.
-Как же так, дети мои, - кюре подошел к Жаку и с грустью посмотрел ему в глаза, - вот это чадо мое возлюбленное, дочь ваша, вне всякого сомнения, стала объектом интереса дьявола, а вам, праведным христианам и дела до этого нет? Или вы об этом знали и потакали ей в ее скверне? Нет? Ну что ж, не все еще потеряно, дети мои, не все еще потеряно. Ну, тогда вы меня поймете. Нелегок был мой выбор, но мне, как кюре, то есть ревнителю христианства, пастырю волею господней, на которого должна равняться его паства, не остается ничего, кроме как обратиться в святую инквизицию. Зло ведь есть зло, в каком бы виде оно пред нами не представало. Страдания очистят душу этого ребенка, возможно, она еще не погибла окончательно, и господь, вполне возможно, простит ее. Именно забота об этой дочери моей возлюбленной и движет мной в желании передать ее на дознание священной инквизиции, и вы мне в этом поможете как добрые христиане, я не сомневаюсь в этом.
Тихий голос пастыря звенел тихой и ясной блаженной радостью юродивого. От этого голоса воздух в комнате как будто наполнялся светом и становился прозрачнее и звонче. И стразу заметнее и ближе стали старые серые стены, низко навис потолок. Каждая трещинка, каждое пятнышко стали больше и выпуклее. Пыль сгустилась на мутных крохотных оконцах. Одежда утратила тщательную опрятность бедности и стала просто старой, штопанной и залатанной. Фартук матери посерел и зиял дырой пониже кармана. Лица вытянулись и застыли. Округлившиеся глаза заворожено смотрели на мерно двигающиеся толстые сочные губы. Казалось, еще секунда и люди начнут рассыпаться, превращаться в песчаные столбики. Священник шмыгнул носом от избытка нахлынувших чувств, и мать Инес усилием воли сбросила оцепенение.
-Да-да-да, господин кюре, конечно, господин кюре, ваша правда, но давайте все обсудим, господин кюре, - затараторила она, схватила дочь и вытолкнула ее за дверь на улицу. 'Посиди-ка пока в хлеву и не выходи, пока не позову', - шепнула она и захлопнула дверь.
Сидеть в хлеву Инес пришлось достаточно долго. Наконец за ней прислали мрачного Мориса. Священник погладил Инес по голове и сказал, что расспросил родителей Инес, и решил, что дьявол еще не вселился в малышку, а только иногда навевает ей прельстительные видения. Инес велено было как можно чаще приходить на исповедь и посещать храм. А кроме того, чтобы точно убедиться, что дьявол в нее не вселился, кюре проведет обряд экзорцизма. 'Это что же такое?', - подумала Инес, но спроcить не отважилась.
После наставления Инес священник освятил жилище, скот и имущество, дабы изгнать скверну из дома. Уходил он с двумя корзинами продуктов, а карманы его позвякивали двадцатью новенькими золотыми монетами.
-А что такое 'экзорцизм'? - мрачно спросила Инес после ухода священника. Ничего хорошего от слова с таким названием ждать не приходилось.
-Сейчас объясню, - взревел отец семейства и провел предварительный обряд экзорцизма домашними методами, среди которых преобладали розги. Разгневанные и напуганные родители заявили рыдающей Инес, что если она еще хоть раз увидит какие-либо видения, а тем более кому-либо об этом скажет хоть словечко, они сами донесут на неё в святую инквизицию, а что бывает дальше она сама знает.
На следуюший день Инес с матерью пошли к кюре. С собой они почему-то взяли теленка. У Инес похолодело в животе. Зачем теленок? Должно случиться что-то уж совсем жуткое. Но против всех ожиданий кюре просто долго-долго читал молитвы по книжкам и кропил ее водой. Теленок так и не понадобился, но когда они уходили, с собой его брать не стали. Инес робко напомнила, не забыли ли они теленка. Мать заплакала и ничего отвечать не стала. Так теленок и остался у кюре.
Жизнь потекла дальше. Инес почти перестала общаться со сверстниками и в практически не выходила со двора. Обида мучала её. Она осознала, что её вынуждают отречься от дара силой. Это было несправедливо. Она знала, что от нее ничего не зависит, на деле она отказаться от своего таланта все равно не сможет, а значит, придется все таить внутри. Такое уже было в ее жизни, и воспоминания об этом времени не радовали. Решение проблемы пришло само собой и показалось ей таким простым, что даже было странно, что никому из взрослых оно не пришло в голову, и они только и смогли придумать, что бранить и пугать ее. Надо просто-напросто понять, почему приходят видения. Понять. Может тогда ей удастся управиться с ними, и они больше не будут вторгаться в ее жизнь.
Инес решила изучить видения. Упрямая девчонка считала их благосклонными знаками самого Бога, а вовсе не дьявольскими кознями. Поверить в такое она просто не могла. Ну с какой стати дьяволу интересоваться ей? Она не ведьма, она-то это совершенно точно знает. Инес стала сосредотачиваться на ощущениях, предшествующих видениям. Она обращала внимание на время суток, пищу, настроение, во время которых к ней приходили видения. Благо, времени для этого у неё было немало.
Родители сочли, что Инес слишком сильно ушла в себя, сидит дома и ни с кем не общается, и это опасно. Молчуны всем кажутся подозрительными, нужно было ее как-то пристроить так, чтобы и на людях была и в тоже время подальше от деревенских сплетниц. Договорились, чтобы ее отдали в помощь общественным пастухам, которые в основном были несовершеннолетними подростками. Родители надеялись, что в компании мальчишек, вдали от глаз соседских, Инес не наболтает ничего лишнего и постепенно перестанет 'маяться дурью', как они это называли. А той это было только на руку.
В паре у Инес оказался ее давний приятель по играм Жанно, тот самый, что спас ее брата Мориса. С утра они выгоняли своих овец на луга, и предоставленная сама себе Инес чувствовала себя вольготно. Само собой, она старалась упражнять свой дар при любой возможности. Жанно, замечавший, что с Инес время от времени что-то происходит, относился к ней в такие моменты сострадательно. Молва дошла до него, и он немного побаивался Инес, предпочитая не замечать ее странности. А с другой стороны, в нем зрела пока еще не понятная ему самому симпатия, та самая, из-за которой так хочется отличиться, стать единственным, а не одним из многих.
Но Инес не замечала этого. Желание превзойти таинственную силу, обуздать видения, не оставляло ее. Благодаря ежедневной тренировке ее и без того обостренная чувствительность приобрела новое качество. Инес почти всегда могла предсказать неприятности, которые грозили стаду.
Девочка всегда считала Жанно надежным парнем. Но вдобавок он оказался много спокойнее и добрее, чем девчонки. Когда однажды Инес не выдержала и робко предположила, что на стадо нападут волки, Жанно не стал ни смеяться, ни дразниться. 'Посмотрим', - сказал он и отогнал овец подальше от опушки леса, на солнцепек. Собак он тоже выгнал из тени, где они сладко дремали, а сам зарядил ружье. И действительно, где-то через час собаки залаяли. В кустах волнами заходили ветви - волки бродили за кустами, разгоряченные близостью теплой плоти, но показаться не решались. Собаки злобно заливались лаем, не смея приблизиться к кустам. Жанно взял в руки ружье и приготовился стрелять. Наконец, все успокоилось. Волки ушли, так и не показавшись. Собаки перешли с заливистого лая на короткий злобный брёх и затрусили исследовать кусты. Некоторое время они еще тявкали и порыкивали, демонстрируя свою бдительность, потом вылезли из кустов и успокоились. Так дар Инес впервые помог ей.
А потом так и пошло. Жанно прислушивался к прогнозам Инес и старался ни о чем не расспрашивать. Овцы у них не пропадали. Впрочем, это тоже вызвало в деревне кривотолки, но незначительные. Селяне посудачили, что не припомнят, чтобы ни одной овцы за сезон не пропало, покачали головами, поцокали языками с многозначительным видом, но порешили, что вреда от этого никакого, скорее даже наоборот, и замолчали. Они были обычными людьми, то есть готовы были мириться с сомнительного происхождения явлениями, если те сулили выгоду.
Инес продолжала заниматься наблюдениями. Ее настойчивость начала приносить новые плоды. Она выделила основные признаки, при наличии которых видения приходили чаще и были сильнее и продолжительнее. Как правило, она была полуголодной, что давало духу особую нервность, возбудимость, а телу некоторую легкость, какую-то 'предполетность ... будто сейчас вот разбежишься, взмахнешь руками как крыльями и полетишь....' . Внутри у неё рождалось какое-то подобие музыки, ритмичные повторяющиеся звуки, легкие и монотонные, от которых мысли становились и ленивыми и чужими. Как-то раз она услышала около трактира бродячего скрипача, с бесстрастным лицом играющего чудной медленный танец. Музыка была нездешняя, удивительная и чарующая. Инес вдруг подумала, что это мелодия для нее. Долго стояла она, глядя на музыканта, потом развернулась и побежала, сама не понимая, куда и зачем, а потом, забившись в дальний угол за сараем долго и сладко плакала.
Но мелодию она запомнила и с тех пор частенько прокручивала в голове. Девочка подметила, что при этом видения являются гораздо чаще. Таким образом, Инес выделила основные методы, позволяющие чаще достигать желаемого: состояние бодрости с легким, не чрезмерным возбуждением, сосредоточенность на ожидании, постоянно повторяемая ритмичная мелодия. Вызывать видения когда угодно у нее не получалось, но все же она поняла, что если она захочет, то видение поупрямится, но все равно придет, ну, может быть, попозже. Больше никаких способов управления Инес не выяснила. Оставался еще один вопрос, который занимал ее. Почему если рассказать кому-нибудь о видении, то вероятность его осуществления заметно падает? Чтобы разрешить эту задачку, Инес нужно было кому-то довериться.
Само собой, она доверилась Жанно, давно взявшему ее под опеку.
-Ну что ж, - сказал Жанно, - для меня это не новость, я ведь вижу, что до тебя иногда не докричишься, а потом ты как выдашь, так выдашь. Если уж тебе нужно об этом рассказывать, то лучше расскажи мне. Я, по крайней мере, не проболтаюсь.
И Инес знала, что он действительно не проболтается. Они проводили вместе много времени, они доверяли друг другу. Наконец, она чувствовала, что Жанно испытывает к ней мужскую симпатию, первое чувство, все больше и больше переходившее во влюбленность. Жанно было уже четырнадцать, Инес двенадцать. Сама природа склоняла их друг к другу. Поэтому Жанно просто не смог бы отказаться стать ее соратником в изучении чудесного явления. Союз был заключен. Долго дети сидели и молчали, глядя вдаль, и Инес впервые положила Жанно голову на плечо. Начиналась новая глава в их жизни, но страха они не испытывали. Им казалось, что стоит не болтать лишнего, и все угрозы обойдут их стороной.
Инес стала рассказывать Жанно о своих грёзах, и потом оба ждали - сбудется или нет. Дети пришли к любопытным выводам. Подтвердилась та особенность, которую Инес заметила еще в тот период, когда рассказывала обо всем девчонкам. Они заметили, что стоит им забыть о видении, как оно обязательно сбывалось, причем после этого они оба изумленно ахали, и говорили: 'А ты помнишь?'. Раньше Инес наблюдала такое, когда никому не говорила о видении, и частенько о нем забывала. Неудивительно, что когда греза вдруг сбывалась, девочка не всегда была уверена в том, что это не какое-то дежавю - таким бескровным, бледным появлялось воспоминание из забвения. И вот теперь подобное случалось при свидетеле. И это было не дежавю - дежавю сразу у двоих невозможно.
Получалось, что одной из особенностей обязательности реализации видений было 'беспамятство'. А это значило, что дети как-то могли влиять на ход событий в мире. Открытие это ошеломило их, но не обрадовало, скорее напугало. Тем не менее, они продолжили наблюдения.
-Ты знаешь, мы так много узнали, мне жалко все это забросить, тем более, это не кажется опасным, - сказала Инес и посмотрела на Жанно, ища поддержки. Жанно только улыбнулся, стараясь выглядеть спокойным и важным, как и подобает настоящему мужчине. Он понимал, что отговарить Инес бесполезно.
Дальнейшие изыскания показали, что если дети все время помнили о видении, то чем более тусклое и неопределенное оно было, тем больше у него было шансов воплотиться в жизнь. Порою в таких грёзах сбывалась как бы 'рамка', 'основной сюжет', вперемежку с эпизодами, которых в видениях не было. Фрагменты, которые отложились в сознании Инес тщательно и подробно, сбывались редко, или же очень отдаленно напоминали реальные, так что дети не сразу догадывались, что происшедшее и есть ожидавшееся. Эти наблюдения подтверждали догадку, что чем точнее образ будущего, тем сложнее ему сбыться, а расплывчатые недетализированные события легче находят способ для реализации. За исключением одного, очень существенного 'но'.
Время от времени Инес видела очень яркие, как бы светящиеся, видения. Они могли быть несколько фрагментарны, отрывочны. Но эти видения сбывались. Сбывались, несмотря на всю их доскональную подробность. Инес пришла к выводу, что в таких случаях разорваность целого приводили к тому же результату, что и нечеткость, и именно поэтому такие грезы всегда обретали плоть и кровь. При этом отдельные эпизоды большей частью оказывались связанными чем-то совсем неожиданным, и, по всей вероятности, неважным для основной сути события. Дети даже проводили испытания. Они старались - ни много, ни мало - забывать о видениях. Понятное дело, что забыть по собственному желанию - несбыточная мечта. Часами они увещали себя: 'Я не помню, я не знаю, я не помню, я не знаю...', старались занять себя чем-то насущным, чтобы избегать разговоров о видениях, пели песни, одну за другой, все какие знали. Но им редко удавалось желаемое управление памятью. Инес, как более чуткой и тренированной, порою казалось, что ей удается забыть какую-либо грёзу, тем самым увеличивая возможность ее реализации, но до конца развить свой талант она не успела. Трагические события развеяли их с Жанно детский мир без остатка, как солнце нежный утренний туман.
Три года занимались дети исследованиями, время летело незаметно. Жанно было уже семнадцать, Инес пятнадцать. Их взаимное чувство к этому времени уже определило себя и было названо. Случились у них и первые поцелуи, и первые объятия, и долгие молчаливые минуты счастья, когда весь мир наедине с двоими и в то же время они отгорожены от него в своей полноте друг другом. Они собирались связать свои судьбы. Об этом знали, как водилось в те времена, и их родители, и все односельчане. На осень уже была назначена свадьба. Всё так ладно подстраивалось друг под друга, что, казалось, вся жизнь расстилается впереди широкой ровной дорогой, и даже видения Инес вот-вот будут приручены.
Но вот пришел тот недобрый день, когда Инес увидела яркое, как бы светящееся видение. Она увидела Жанно на костре инквизиции. Инес пронзительно закричала, перепугав Жанно, бросившегося к ней, позабыв про овец. Долго ему пришлось убеждать рыдающую Инес рассказать свое видение.
-Ну и что? - наигранно беспечно сказал Жанно, - Ну привиделось, не обязательно же сбудется!
-Так ведь это было одно из тех самых видений! Тех самых, что всегда сбываются! Неужели нет спасения! - Инес завыла.
-Да не настраивайся ты на плохое, - голос Жанно предательски дрогнул, - ты ведь какие-то тренировки придумала, давай твердить, что ничего не знаем, ничего не помним, ведь у тебя же получалось иногда!
Перепуганные молодые люди несколько дней бубнили свои заговоры: 'я не помню, я не знаю, я не помню, я не знаю...'. Но спокойствие не наступало. Более того, на сердце у них становилось все безнадежнее. Пока их изыскания были развлечением, они не сомневались в своих силах. Теперь же, когда от их умения зависела жизнь Жанно, они чувствовали всю нелепость своей затеи, свою малость и слабость.
-О-о-о, зачем я когда-то послушал тебя и занялся изучением этих дурацких видений! - заплакал однажды в отчаянии Жанно, - Ведь из-за этого я теперь погибну! Боже, прости меня!
Притихшая Инес с ужасом смотрела на него. Она чувствовала, что какая-то непонятная правда в его словах есть. Но какая? Она самонадеянно решила, что сможет понять сверхъестественную тайну и овладеть ею, и вот теперь эта тайна грозит уничтожить Жанно. Неужели это она повернула ход событий таким образом? Но если так, то она попробует все исправить. Ведь что-то у нее уже начало получаться! Она сможет, она обязательно сможет. Ведь не зря же были все эти годы изучения! Нужно что-то сделать, чтобы изменить будущее.
Интуиция подсказывала ей, что нужно сделать что-то решительное и бесповоротное. Что-то совсем неожиданное, такое, чтобы круто поменяло обычный ход вещей. Но что? Она не придумала ничего лучшего, чем расстаться с Жанно. Наверное, ее натолкнули на такое решение слова Жанно о том, что из-за нее он погибнет. Выходило, что она и есть корень грядущей беды. Нужно вырвать корень, а для этого придется расстаться. Проститься навсегда. Как бы больно ей не было, она осилит.
Решено было, что Жанно тайно ночью отправится к дальним родственникам Инес с письмом от нее и там поживет вдали от Инес некоторое время, а потом посмотрит, как устроить свою жизнь. Инес и родителям он сообщит о себе, когда будет понятно, что будущее ничем ему не угрожает. Дальше они посмотрят, как будут развиваться события.
- Знаешь, я решила больше не обращать никакого внимания на эти треклятые видения, - Инес тяжко вздохнула и посмотрела на Жанно красными от бессонницы глазами.
За эти дни она осунулась и как-то повзрослела. Сидевший рядом Жанно печально смотрел в землю. Инес вздохнула и продолжила:
- Лучше всего жить и не знать будущего. Может быть когда-нибудь, когда все позабудется, мы будем вместе. А пока - бежать, бежать! Не грусти, любимый, я ведь не видела, что мы с тобой никогда не будем вместе.
-Опять?!! Ты ведь только что сказала, что до видений тебе дела нет!
-Прости, я оговорилась, я еще не привыкла, прости, - Инес на мгновение закрыла лицо руками, потом твердо посмотрела на Жанно и сказала непривычным для нее скрипучим голосом, - Все, никаких видений и чего-то подобного. Не буду обращать на них никакого внимания. Я достаточно упражнялась, чтобы отбрасывать всю эту ерунду, как шелуху. Будем жить как все люди. Не печалься, все будет хорошо.
-Легко тебе говорить! Не тебе смерть грозит. Не тебе из дома уходить к чужим людям.
Инес не смогла ничего ответить. Она обвила руками Жанно и прижалась к его плечу. Слезы хлынули у них из глаз.
Практически все время до назначенного до дня побега они проплакали. Деревенские жители со смехом спрашивали, уж не забеременела ли Инес до свадьбы, так что тогда печалиться, если жених не против. Ну а если против, тогда конечно, другое дело, тогда ого-го...
И вот наступила ночь расставания. Молодые люди выскользнули из дома и встретились на окраине, там, где тускло белела под лунным светом дорога. По ней Жанно предстояло уйти в неизвестность и навсегда покинуть родную деревню. Влюбленные прощались. Рыдать было нельзя, Инес решила, что нужно быть твердой, чтобы подбодрить Жанно, а не рвать ему душу на прощание. Но слезы бежали по щекам склонившихся друг к другу на плечи голов. Долго они стояли так, пока наконец Инес не прошептала:
-Ну что же, может быть все еще образуется, может беда минует нас. Иди.
И все. Они расстались и события закружились с поразительной быстротой. Этой же ночью какие-то богохульники забрались в местную церковь, надругалсь над алтарем и похитили церковную казну. Пришедший утром кюре решил, что раз такое дело, то, пожалуй, и он прихватит ценности, и прихватил все, что не прихватили воры. Большого греха не будет, уверил он себя. В конце концов, самое страшное дело уже было сделано, епархия все равно будет компенсировать ущерб, и если выплатит немного лишних денег, то это будет только справедливо. Сколько у них ни проси денег на ремонт и на хорошего сторожа - ни гроша не выделили. Пусть теперь платят по полной программе. И успокоив свою совесть кюре поднял тревогу.
Весть ошарашила деревню. Тут же хватились, что пропал Жанно. Сельчане вспомнили, что Жанно в последнее время был как бы не в себе. Сама собой родилась мысль о том, что он и есть тот самый богохульник, который совершил святотатство. Вызванная на допрос Инес смертельно побледнела и воскликнула: 'Какая же я дура!', после чего отказалась отвечать на вопросы, что только усилило подозрения.
Инес вспомнила, что ей было видение, что церковь в эту ночь ограбят. Но она решила не обращать внимания на видения, и забыла про него, забыла совершенно, да еще никому ничего не сказала. Так что видение просто обязательно должно было сбыться. 'Все кончено', - поняла Инес, - 'какая насмешка. Это за наши опыты, пропади они пропадом...'
Была объявлена погоня. Жанно нашли через два дня в одном из сел, расположенных вдоль дороги, и привели в деревню. Ничего, кроме письма Инес при нем не обнаружили. Тем не менее, кюре сделал все возможное, чтобы Инес с Жанно были отправлены на дознание в священную инквизицию, он знал, что там люди признаются в чем угодно. Его заявление о богохульстве вкупе с вытащенной на свет божий историей о давнем обряде экзорцизма над Инес и деревенскими слухами стали основой дела. Жанно не выдержал и сознался под пытками во всем, что от него требовали. Инес, бросившая вызов неведомым силам, крепилась долго, пока не повредилась в рассудке.
Родители Инес выкупили у кюре заступничество перед инквизицией, и искалеченная Инес, явная вина которой осталась недоказанной, была передана на руки родителям. В тот день, когда Жанно был сожжен, помутившийся рассудок Инес ненадолго просветлел, и она вспомнила вторую часть видения, казалось бы, уже навсегда забытую. Она увидела грабителей, которые надругались над храмом, и кюре, деловито собирающего остатки ценностей, и прячущих их. Рассудок помутился снова, и Инес кинулась к родителям, бормоча: 'Это кюре, это кюре... У него на кухне, под котлом...' Перепуганные родители поняли, что Инес погубит всю семью. Ее связали, завязали рот платком и закрыли в комнате. А ночью отец вывез ее подальше от села, развязал, дал в руки узелок, перекрестил и ускакал обратно.
Так началась новая, бродячая жизнь Инес. Куда бы она не приходила, везде ее посещали видения костров, которые вскоре загорались на самом деле. В больном рассудке Инес родилась мысль, что это она и сжигает еретиков и богохульников. И вот, увидев в очередном видении костер с еретиком, нищенка Инес брела в город, где должна была состояться казнь. Как она находила дорогу, она и сама бы не смогла объяснить. В день казни Инес начинала собирать дровишки, чтобы подбросить их в костер. Ей мнилось, что костры неведомым образом обретают реальность благодаря ей. И вот, когда толпа собиралась на площади, чтобы посмотреть на сожжение очередного еретика и нечестивца, как само возмездие являлась старая худая женщина в лохмотьях, которая, ласково напевая какую-то странную нездешнюю мелодию, шла к костру и кидала в него свою ношу.
Однажды в одном из городов еретик с карими печальными глазами, посмотрев, как она с довольной улыбкой бросает дровишки к нему в начинающий тлеть костер, сказал со смертной тоской: 'О sancta simplicitas!' И эти несправедливые слова сделали Инес знаменитостью, слава о ней, как о воплощенной благонамеренной глупости живет до сих пор.
Инес умерла в возрасте всего лишь тридцати лет. Перед смертью ее принимали за побитую жизнью древнюю старуху.