Микоша глух, как пень, да к тому же - косноязычен. Засаленное желтое пальто - то ли мужское, то ли женское, растрепанная бородища, рваные ботинки на босу ногу, на лысине - струпья, - бррр... В последнее время частенько появляется в людных местах, пристает к прохожим, канючит одно и то же:
- Азьми дуцу!
Нормальные люди отмахиваются, как от надоедливой мухи, а иные и возмущаются:
- Иди отсюда... бомжара! Воняет от тебя... Портишь людям аппетит. Уйди, говорю, а то сейчас пинка...
Не идет. Не слышит, или притворяется? Протягивает клешню, в которой блестит нечто, бормочет:
- Азьми... дуцу.
Через отвращение - взгляд на то, что держит на ладони Микоша. Необычный блеск сразу притягивает, как магнит - а вдруг действительно что-то ценное? Ведь бывает, что даже вот такие бомжики продают неплохие украденные часы, или утерянный порядочным человеком браслетик какой... Нет, не часы и не браслетик. И на камешек не похоже - видно, что на грязной ладони колышется вроде... капля ртути.
Ртуть? Неужели где-то на мусорке нашел? Стоп! Кажется, ртуть... ядовита? Да, да, пары ртути...
- Это уже не смешно. Дети, отойдите немедленно! Ну-ка... Ты уйдешь, наконец? Пошел прочь! Милицию вызову!
- Ай-ай... - Микоша качает плешивой головой, смотрит сочувствующе, как будто жалеет нас, неразумных. - ДуцА! Ай-ай...
Отходит на несколько шагов. Долго стоит в сторонке и смотрит. Руку с блестящей штуковиной баюкает на груди, как будто там у него - алмаз в миллион каратов.
Через пару дней Микошу забрали. Прямо от мусорки, где он обитал. Местный участковый в форме и водитель милицейского УАЗика, отчаянно матерясь и зажимая носы от мерзкого запаха, пинками загнали Микошу в багажник. А возле мусоросборника незадолго появились еще какие-то "официальные лица" - пара представительных мужчин, холеная тетка в шиньоне, у которой из под норковой шубы выглядывал белый халат, и даже кто-то в военной форме. Тыкали всюду прибором, заглядывали в контейнера, писали бумагу. По соседям поплыл слух - санэпидемслужба и МЧС. Ищут ртуть, которую Микоша якобы где-то здесь спрятал.
В милиции Микошу допрашивал тот самый участковый. Первым делом кинулся открывать форточку.
- Что ж ты, сука, так воняешь... Стой, падла, у двери! Где ртуть взял?
Микоша украдкой озирается, крутит испуганно плешивой головой, трясется всем телом. Смотрит непонимающе и тревожно прямо в рот милиционеру, по-видимому, пытаясь угадать, что от него хотят.
- Что ты вылупился на меня, как баран? Где ртуть взял? - участковый переходит на крик. Встает. Надвигается грозно на глухого. Тот сразу никнет, приседает у двери, закрывает голову руками - видно, имеет уже опыт общения с "органами", знает, что сейчас будет.
- Где взял ртуть? - орет милиционер, нависая над скрюченным Микошей. И, выждав момент, когда тот выглянул из-под защиты рук, носаком ботинка, в лицо - бах! На пол и на стенку брызнуло красным. С размаху - по почкам; и еще разок, под дых... Микоша только кряхтит. Под ударами у него внутри утробно ухает и булькает.
- Говори, падлюка...
Зазвенел телефон. Милиционер пнул глухого еще разок, выдохнул, отошел.
- Здравия желаю. Да, да, сейчас опрашиваю. Пока не говорит. Источник происхождения ртути установим обязательно. Есть. Так точно.
Получив передышку, Микоша осторожно выглядывает над локтем, натужно кряхтит, торопливо размазывает по лицу кровавые сопли.
- Ну что, урод? Где ртуть надыбал? - опять напал на свою жертву милиционер, закончив разговор по телефону.
Микоша молчит.
- От, блин... Рождаются же такие... Уже начальство беспокоится... Ну не дебил? - продолжая допрос, риторически обращается к воображаемым зрителям страж порядка. Снова нависает над стариком. Замахивается.
Микоша сжался еще больше...
Но в этот раз старший лейтенант удержался от удара.
- Где? Ртуть? Ртуууть? - И пальцем, пальцем - себе в ладонь. Мол, вот такую штуку, которую ты предлагал гражданам - где взял?
Микоша понял. Так вот за что его бьют!
- Не, не! Не руть! - отчаянно затряс головой. Из бороды посыпался песок и ошметки яичной скорлупы. Опустил руку, как будто собирался что-то достать из кармана желтого пальто. - Ай-ай! Дуца!
Разгоряченный допросом страж порядка не выдержал и все-таки врезал кулаком по опрометчиво открывшемуся лицу Микоши. Раздраженно и озадаченно глянул на свой запачканный в крови кулак. Вытер листком бумаги.
- Скотина... - отчего-то еще сильнее обиделся милиционер. - "Дуцяяя..." Уничтожать таких надо. Какая "дуця"?
- Во, во - дуца... - стараясь в этот раз не открывать лицо, Микоша осторожно протянул ладонь. На кровавой грязи блеснула серебристая капля. - Дуца...
Милиционер хищно прищурил глаз. Даже не пытаясь дотронуться к загадочной "дуце", настороженно оглядел красновато-серебристый шарик. Взял со стола лист бумаги, подставил под Микошину клешню.
- Давай сюда.
Микоша наклонил ладонь...
Повеяло сквозняком из открытой форточки. Бумага затрепетала, и капля попала на пальцы Микошиного мучителя.
- Ух ты ж, бля... - матюкнулся участковый, отдергивая руку. Брезгливо тряхнул кистью, схватил еще лист... Но вытирать отчего-то не стал. Замер, словно забыв обо всем. "Дуца", моментально пригревшись на коже, утратила металлический блеск, посветлела, уменьшилась... и впиталась. Вот уже только пятнышко... А вот и совсем пропала, растворившись бесследно.
- Что за... - очнулся милиционер. Тряхнул головой, содрогнулся всем телом... Постоял так некоторое время, рассматривая брызги крови на рукаве. А затем поднял глаза и встретился взглядом со своим подопытным.
Всего-ничего смотрели они друг на друга. И первым опустил глаза человек в форме, и отчего-то покраснел...
Алеша Лебедович в детстве мечтал стать музыкантом. Аккордеонистом. Учился в музыкальной школе. Отец всегда говорил: высокое искусство - возвышает. Да, возвышает. Бывало, придут к ним гости, выпьют по рюмахе-другой; отец, пуская искры глазами и сияя лицом от неприкрытой гордости, скажет: "А возьми-ка, Лексейка, инструмент. Порви душу..." Хорошо у Леши получалось, особенно вот это: "Подмосковные вечера", или "Светит месяц", или еще вот эта... "таам-тара-рам-там-там"... Из классики, забылось название. Прелюдия какая-то... Нет, не мог вспомнить теперь Алексей, из какого произведения отрывок выводил в детстве на новеньком аккордеоне. Закончил школу, разом взрослая жизнь навалилась ... Отец умер. Музыка не пригодилась. Лет пять назад, на срочной армейской службе в последний раз брал в руки инструмент. В солдатском ансамбле играл.
Был "инструмент", а получился просто "мент" - пошел Леха после армии в милицию. Из лопоухого юнца получился крепкий, нагловатый, рано облысевший и располневший старший лейтенант. Потекли чередой разные события - дела, текучка, бытовухи, кражи, нагоняи от начальства... Ничего личного. Как-то притащил Алексей футляр с аккордеоном на работу, задвинул на самую дальнюю полку в кабинете. Дома, в малогабаритной однокомнатной квартире, населенной, кроме Лехи, женой, тещей и двумя детьми места для музыки явно не хватало. Никаких прелюдий - одни фуги.
А вот теперь....
Под воздействием загадочной "дуцы" Алексею почему-то показалось, что перед ним - Лебедович-старший. Отец. От грязного Микошиного лица вдруг отвалилась борода, и померкли струпья на лысине, и глянули из морщин родные глаза...
Спустя некоторое время Коля Синицин, райотделовский эксперт, заглянул по делу в кабинет к участковым и... обалдел. За столом Лебедовича восседал бородатый бомж со свежим фингалом под глазом и жадно поедал Лехины бутерброды, запивая чаем из Лехиной же объемистой чашки с уточками. В кабинете китайским драконом витал махровый запах мусорки. А сам Алексей сидел на стуле посреди кабинета и растягивал меха пыльного аккордеона...
"Еее-сли б зна-ли вы, как мне до-ро-ги..." - шибанул по сознанию Коли мотив популярной мелодии. Но что больше всего поразило эксперта - по лицу Лебедовича катились крупные слезы.
"Пооодмоскооовные ве-че-раааа" - вывел аккордеон. Леха всхлипнул, запрокинул голову и замер так, закрыв глаза.
- Слышь, Леха, ты чего? - осторожно поинтересовался Синицин, пытаясь уловить среди бомжовских ароматов, распространяемых сидящим за Лехиным столом субъектом, то единственное, что могло объяснить происходящее - запах спиртного. Алексей пьян? Вроде бы за ним такого не особенно замечалось...
- А если шеф зайдет? - неуверенно заикнулся Коля. И натолкнулся на вдруг воспылавший праведным гневом взор Лебедовича.
- А мне все равно! - воскликнул Леха. - Я увольняюсь из органов! Все это - дерьмо! Неправда! Неправильно!
Синицин озадаченно пошевелил бровями. Почесал затылок. Попробовал посмотреть еще разок прямо в шальные глаза Лебедовича. Даже заикнулся что-то сказать, но передумал. Затем все-таки вымучил:
Но в ответ опять грянул аккордеон. Рев "Подмосковных вечеров" надрывно и пьяно полетел через открытую дверь в коридор, к дежурной части, к приемной и кабинету Сан Саныча...
"Все. Спекся Лебедович. Переработался. Белка прихватила" - подумал Синицин. Но, вспомнив о хвостатой древесной зверюге, милицейский эксперт подозрительно глянул на Микошу. Тот, вроде ничего и не случилось, доедал пирожки. "Вот где собака порылась, - догадался Коля.- Эта сволочь чего-то Лехе учудила"
Синицин поманил Микошу к себе пальцем. Ничего хорошего для бородатой "белочки" после этого жеста не предвиделось.
Микоша сразу сообразил, что к жертве "дуцы" подошло подкрепление. Сник, торопливо запихнул в рот остатки бутерброда, и, бочком, по-крабьи, закрываясь от возможного удара и держась подальше от опасного Синицына, ретировался на привычное место - у двери.
Эксперт уже замахнулся, чтобы ускорить Микошин дрейф крепким пинком, однако в дело избавления от "белки" неожиданно вмешался сам Лебедович.
- Не трогай его! - закричал Алексей, оборвав на полутоне мелодию. - Он здесь ни при чем. Он - только носитель. Вот... она!
И протянул на ладони серебристую горошину...
- Душа! Совесть! Редчайшая и неизведанная субстанция! - тоном шизофреника вещал Лебедович, нервно тряся рукой. - Она есть у каждого, только глубоко спрятана. Проявление непредсказуемо. Это действительно - как ... ртуть. Красная ртуть!
Через час Лебедовича отвезли в клинику. Красновато-серебристую каплю с его ладони со всеми предосторожностями изъяли и поместили в колбу. Но, к всеобщему удивлению, оказавшись запертой в стекле, ртуть тут же бесследно испарилась.
До выяснения обстоятельств Микошу пока прикрыли в "обезьяннике".
Проводив машину скорой помощи с пострадавшим товарищем, Коля Синицын долго слонялся без дела по коридорам, курил, морщил лоб и чесал в затылке. "Поодмоооосковные ве-че-ра..." - навязчиво крутилось в мозгу. У встречающихся милиционеров был похоронный вид. Затем почти непроизвольно, непонятно для чего Синицин оказался в дежурной части, у решетки, за которой сидел Микоша. Поманил задержанного пальцем.
- Слышь... Как там тебя... Как это получается?
Но Микоша только зыркнул на лейтенанта через решетку подбитым глазом, и ничего не ответил. То ли не расслышал вопроса, то ли не захотел отвечать. Тогда Синицын поступил по-другому: постучал тихонько по прутьям решетки и потыкал пальцем себе в ладонь - вот такую штуку - покажи, а?
Микоша понял. Медленно отвернулся, как будто обиделся. Вздохнул глубоко. Затем все-таки глянул на Синицина.