В представленном ниже тексте могут (но не обязательно будут) присутствовать элементы сюрреализма, абсурда и всякого рода эксперимента, полностью или частично несовместимые с имеющимися у некоторых читателей культурными традициями, религиозными воззрениями, этическими установками и представлениями о литературе и языке, как таковых.
Текст, по замыслу автора, представляет собой лишь частично упорядоченный набор букв и является не более чем вымыслом, лишённым какой-либо подоплёки. Любые совпадения с чем угодно - исключительно случайны.
Автор не считает, что его тексты на самом деле настолько хороши в своём роде, что требуют подобного предупреждения, однако - поскольку ему нередко высказывается иное мнение по этому поводу, то приходится на всякий случай предупреждать новых читателей заранее.
Вышеприведённое предупреждение не является частью текста произведения и действительно служит для предварительного уведомления.
Прятался ли он там, или жил, или свалился туда эдак попросту, когда брёл одиноко вьюжною ночью домой, напившись в том кабаке, где зарезали Витьку Ржаного - кто знает? Никто не знает, особо - сам он.
И по тому, что на ангеле почти распались лохмотья уже, а сам он покрылся до сверкающей черноты грязью и жиром, полагать можно б о сроке обитания в яме его как о немалом. Что он ел там, пил что, как выносил жар и стужу - кто знает? Никто не знает, даже - сам чёрт.
Чёрт был весь белый сам - в горошек спина, палец во рту. Ангела он не боялся, плевал на него он, стоя на краю ямы. Ангел свирепо рычал и ругался, когти выпускал, шерсть вздыбливал, и, присев на корточки, замерев на мгновение, прыгал почти что внезапно, почти неожиданно - так, что казалось - вот выскочит он из ямы сейчас, чёрта своим обовьёт хоботом и высосет его кровь шипучую всю, до единой капельки! Прыгал ангел ввысь... нет! - выходил до смешного прыжок невысоким, и падал ангел восвояси, иногда цепляясь клыками за откос ямы, иногда смиренно сложив свои набухшие веки на запавших глазах.
На самом дне ямы, в самой её середине, в особо для того обустроенной дыре ждал ангела червь. Червь был вещий и древний, могучий и мудрый. Он видел мир до начала времени, он ведал - каков тот будет после его окончания.
Он свивал своё тело в спираль, а спираль ту - в кольцо. На одном конце червя - нерукотворная ГУУНГ буква , а на другом - БДУУБ. Каждый миг буквы эти сменяли одна другую.
Каждый миг местами обменивались голова и хвост.
Каждый миг червь умирал и возникал, уничтожал и создавал, возвещал и умалчивал.
Каждый миг он поглощал и изрыгал, спал и бодрствовал, верил и знал.
Перед ним каждый миг чёрт и ангел становились друг другом.
И это вызывало у червя - смех. Радостным ли он был, мучительным, живительным или гибельным, ложным или истинным - кто знает?
Знает червь!
Но не скажет, а если и скажет, то кто - поймёт его? А кто и поймёт - разве в сей же час не покончит с собою ли? И не пойдёт ли по миру затем - возвещать слово новое, слово страшное и сияющее, из букв неведомых сопряжённое?
Даже и червь не знает этого...
Ибо нет - ни червя, ни ангела, ни чёрта, никого нет - лишь яма вокруг и на краях её - дети - мёртвые, кровавые дети, скользкие, да преследующие - и в сне, и в яви. Руки их тянутся ближе и ближе, и чем от них убегаешь скорее, тем всё быстрее - они приближаются.
Прыгнешь через забор горизонта, а там уж они - светятся.
Спрячешься между луною и облаком, а здесь уж они - мерещатся.
В петлю тугую просунешь голову, а вот - на шее уж руки сомкнулись те. И жгут! И сжимаются! И скрежетом наполняется вся вселенная! Звёзды разгораются ярче всё, бешенее - радуги чёрные вокруг них вращаются, молнии слепят, и гром захлёстывает!
Нету воздуха.
Нету воды.
Нету всего.
И предела нету, и - тесно...
И весело! Весело так, что не хуже и смерти! Так, что аж зубы трескаются! Радость лютая, счастье свирепое, карусельное! То-то всё каша межзвёздная из ноздрей вырывается, губы змеистые свисают с плеч! Глаз один в рукаве застрял, а другой под языком шипит!