Шульчева-Джарман Ольга Александровна : другие произведения.

Сын весталки главы 21-22

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Нет, - с достоинством ответил Гликерий. - Но одного он не довел до совершенства - веры своей христианской, от матери им унаследованной, потому и молю я Пантолеона врача, чтобы сподобил его сегодня мученического венца. - Что?! - выдохнул Трофим, хватая Гликерия за грудки. - Пантолеон герой, ради Христа, не слушай этого дурака! Я, как можно будет вниз спуститься, да к тебе придти, ладана и свечей тебе в базилику принесу, только не слушай этого дурака Гликерия, даром, что он христианин! Но ты же умный, ты же разберешь, Пантолеон, когда дурачина тебе молится, а когда - человек в нужде... Посидоний хохотал, Филагрий улыбался, а Каллист нервно сжимал кулаки. Губы Фессала беззвучно двигались - он молился. Гликерий, в страхе вырываясь из рук Трофима, сделал неверный шаг с крыши, и приземлился бы с высоты третьего этажа среди марширующих легионеров, если бы не подоспевший на помощь Трофиму Филагрий. - Доигрался? - назидательно спросил молодой хирург. Гликерий часто крестился и клацал зубами. Снизу поднимались клубы благовонного дыма - шли жрецы Аполлона и Геракла с полными курильницами. - Слушай, что это за вонь? - вдруг спросил златокудрый Посидоний, отворачиваясь от шествия. - Даже ладан императорский заглушает. - Пошел прочь, Гликерий! - крикнул Филагрий. - Обмарался со страху, так и убирайся отсюда. Нам еще нюхать тебя. И Гликерий, крестясь и охая, странной, словно приплясывающей походкой, ушел с крыши вниз.
  ГЛАВА 21. О ТОМ, КОГДА ТРИБУН ДОЛЖЕН ПАСТЬ НА СВОЙ МЕЧ.
  Трофим в палатке деловито перебирал медицинское снаряжение хозяина и прислушивался к боевым кличам снаружи.
  - Вот оно как должно быть, Агрипп, - пояснял он другому, новенькому, рабу, старательно чистящему большой медный таз для кровопусканий. - Мы здесь, думаешь, для чего? Мы, значит, служим здесь, в архиатрии Сирийского легиона. Как только раненых, значит, сюда приносить начнут, тут, знамо дело, и наша расторопность понадобится.
  - Кто ж тебе их сюда понесет, раненых-то? - ухмыльнулся его собеседник, названный Агриппом. - Сами только ежели доползут... да и то весьма для меня это сомнительно.
  - Вот ты и не понимаешь ничего, - покровительственным тоном продолжал Трофим. - В легионе ведь как устроено? В каждой когорте есть несколько воинов, которые простым лекарским вещам обучены и при себе имеют снадобья, нехитрые, но все ж, и для перевязки тоже ткань. Дело нужное, при ранениях много перевязочных средств не бывает. Этих воинов зовут "медики". Ежели товарища ранят, то они тут же на поле боя и окажут помощь ему, болезному, и к своим оттащат, вот к нашим палаткам, в тыл.
  - Ну, будут они еще кого-то тут таскать, когда такая драка идет, головы с плеч летят, мечи свистят и кони с ума сходят, упавших топчут, добивают своих седоков бывших. Ух, страсти там какие творятся, Трофим! А всего лишь на маленький отряд, говорят, наткнулись. На разведку ихнюю, Британского легиона. Что ж будет, когда легион на легион пойдет... ох, пропала моя головушка... а твой господин где?
  - Замолчи, не береди душу, - отрезал Трофим. - Где ему надо, там и есть...
  - Как начнут они друг друга убивать, никто никого никуда и не потащит, раненый - значит, помирай, нет тебе улыбки от Тюхе-судьбины, - продолжал Агрипп. - Человек - человеку волк.
  - Это тебе - волк, и Плавту твоему, вомолоху, а для меня и для Сенеки, римского мудреца и учителя императора, человек есть нечто божественное. Это он так своему ученику Луциллию писал, - неспешно, с лидийским говорком, произнес Трофим.
  Агрипп примолк, и в наступившей тишине Трофим как бы мимоходом разъяснил:
  - Мой господин вечерами изволит мудреца Сенеку на латинском наречии читать, он им владеет в совершенстве. А я подле господина - одежду чищу, вещи укладываю, все, что для похода надо, проверяю - на месте ли. Так порой, он, Кесарий архиатр, мне и зачтет что-нибудь по-латыни, навроде: "Homo sacra res homini",1 а потом и переведет...так занимательно. Очень он образованный, хозяин-то мой.
  Трофим вздохнул и тревожно начал всматриваться вперед, туда, где между холмов конница и пехота Британского и Сирийского легионов схватились в малой, испытывающей силы стычке.
  - А к тому ж, - добавил Трофим, будто вспомнив что-то, - по приказу императора от давних времен, за спасение раненых легионеров золотом платят.
  - А, ну, это тогда понятно, - закивал Агрипп. - Так где ж Кесарий архиатр? Того и гляди кого-нибудь из важных чинов ранят, а его нет... только этот... молоденький...Феодим... вон, не знает, куда руки девать, стоит, трясется.
  Юный помощник архиатра словно услышал разговор рабов и покрылся яркими красными пятнами. Он мерил нервными широкими шагами площадку перед палатками, явно не зная, что ему сейчас следует делать в отсутствие Кесария.
  - Кесарий врач на передовой, где ж ему еще быть-то! Воевать изволит!- заявил Трофим. - Не в тылах же отсиживаться. Как Махаон гомеровский, сражается... не приведи Геракл, конца ему Махаоновского!2
  Феодим, прислушиваясь к речам Трофима, завистливо вздохнул. Ему тоже хотелось вскочить на своего оседланного коня, но архиатр запретил ему покидать палатки для раненых и вообще поручил ему всю врачебную работу, пока он будет участвовать в сражении. Но никакой врачебной работы пока не было, как и раненых, и несчастный Феодим тосковал, обреченный слушать рабскую болтовню.
  - Кесарий иатрос! - воскликнул радостно Феодим, завидев вороного коня архиатра.
  - Точно, хозяин скачет! - обрадовался Трофим. - Везет кого-то. Ба, да это ж наш центенарий Эпигон. Ох, бедняга, рука прям на ниточке висит, что у твоей куклы Афродитиной. Вы уж господин Феодим, не бледнейте так, вот нюхните из пузырька моего лучше... вот-вот... привыкните... это почти как у гладиаторов... аль вы к гладиаторам не ходили на раны смотреть? Это вы зря...
  - Феодим, быстрее, - скомандовал Кесарий, опуская раненого центенария на землю. Левая рука того, в самом деле, представляла жуткое зрелище - она казалась оторванной в плече, и сквозь багровое мясо белела суставная головка плечевой кости. Лицо центенария Эпигона было мертвенно бледным, он был без сознания.
  - Ампутировать... ему руку? - трясущимися губами спросил Феодим.
  - Нет, попробуем ему руку спасти. Главные сосуды целы, это мышцы так разворотило... Бери серебряную нить... так, Трофим, подай ему... будем зашивать....
  Трофим быстро и деловито подавал нужные инструменты, в свою очередь, покрикивая на Агриппа, а несчастный Феодим все-таки сумел сделать несколько приемлемых швов, не упав в обморок. Кесарий, сделав вид, что не заметил этого, не желая высмеивать юношу, сказал ему пару ободряющих слов и прибавил:
  - Я возвращаюсь в бой - займу место Эпигона. Люди остались без начальника.
  Он вскочил в седло, хлестнул Буцефала, дрожащего от той жажды быть среди шума и действия битвы, которая свидетельствует о великолепных качествах боевого коня, и стремительно умчался.
  - Хозяин! - воздел руки к небу Трофим. - Благие боги! Куда вы, Кесарий архиатр! Мало нам центенария Эпигона, так теперь и вы хотите таким стать... вон он, того и гляди, к Харону на перевоз попросится...
  Но причитания Трофима быстро перешли в действия. Вооружившись крепкой дубиной - оружие из стали рабу под страхом смерти было запрещено брать в руки по закону - он помчался вслед за вороным конем своего господина.
  Нагнал он его нескоро, но очень вовремя. Два всадника, на вороном и игреневом конях, ожесточенно сражались на мечах. Их щиты уже валялись под копытами храпящих коней. Буцефал помогал хозяину парировать удалы, то отступая, то, наоборот, приближаясь к игреневому коню трибуна, но игреневый конь был более спокоен и привычен к боям.
  - Ай, Геракл спаситель! - завопил Трофим изо всех сил, увидев, как трибун выбил меч из руки Кесария, и как кровь обагрила его хитон.
  Но лидийская смекалка не оставила верного раба - забыв о судах и казнях, которым его могли предать за нарушение законов, он схватил выпавший меч своего господина и, обрезавшись о наточенное лезвие, сунул меч в левую руку архиатра с криком:
  - Бейте его, хозяин!
  И Кесарий, мгновенно поняв, что Трофим рядом с ним и Трофим подал ему меч, обрушил неожиданный удар левой рукой на голову трибуна. Того спасла от смерти лишь реакция бывалого воина, да игреневый конь, переступивший влево.
  Трибун, получив косой удар по голове, рухнул на землю.
  - Клянусь Гераклом! - воскликнул Трофим, хлопая в ладоши. - Благие боги! Добейте его, Кесарий врач!
  Он был охвачен воинским безумием, которое, как говорят, сродни дионисийскому.
  - Нет, не будем, мой верный Трофим, - отвечал Кесарий, спешившись. - Мы забираем его в палатки. Помоги мне... прежде перевяжи-ка мне плечо... ну и драка у нас была... славный воин этот латинянин!
  +++
  - Значит, вот такие дела, - шепотом рассказывал уже остывший от военного пыла, но гордый, как никогда, Трофим Агриппу. - Хозяин в плен взял начальника ихнего, трибуна Британского легиона. Теперича вот трибун в себя пришел, он его перевязал и расспрашивать изволит... а сам-то, бедняга, как страдает от своей раны-то... но виду не подает... благородно воспитан, не то что Митродор.
  - А на каком языке они разговаривают? - с глубоко уважительной, несоизмеримой с прежней интонацией, задал ему вопрос Агрипп. - На британском, поди?
  - Нет, на латыни. Хозяин сразу стал с ним на латыни говорить. Прям и говорит ему: "Quod nomen est tibi?". А тот ему - "Diomedus vocor". Диомид, значит. Да, хозяин в этом варварском наречии силен! Он и с императором Констанцием только по-латыни и разговаривает в Новом Риме...
  - А ты кто? - тем временем поинтересовался у Кесария раненый трибун Британского легиона.
  - Кесарий, архиатр Сирийского легиона.
  - О, благие боги! Врачишка взял меня в плен...
  - Раз мы уж заговорили о врачах и блистательном искусстве медицины - то позволь спросить тебя, Диомид - как твоя голова? - задал вопрос Кесарий.
  - Да ты здорово меня приложил, - честно и прямо сказал огромный трибун.
  - Да и ты в долгу не остался, - заметил архиатр.
  Повязка на его правом плече уже успела пропитаться кровью.
  - Слушай, а как тебе удалось мне так врезать? Ты левой бил, что ли? - долго думав о чем-то, наконец, спросил трибун, едва помещавшийся на носилках.
  - Да, я владею двумя руками одинаково, - кратко ответил Кесарий и добавил: - Очень полезно в хирургии.
  - Вот судьба-то, вот судьба! - застонал трибун, и стал похож на Ромула, оплакивающего своего незадачливого брата. - Встретить в бою врача-амбидекстра и попасть к нему в лапы!
  - А где вы стоите? - словно невзначай, спросил Кесарий.
  - Не думаешь ли ты, что я стану отвечать на твои вопросы? - хмыкнул Ромул-Диомид.
  - Выпей вина и лекарство, - посоветовал Кесарий. - Я и так знаю, что вы стоите под Тарсом, скорее всего. А Юлиан в войске или еще за морем?
  - Вино хорошее. Только я не буду на твои вопросы отвечать... как тебя там... Цезарий.
  - Тогда закрой глаза и лежи смирно. Я думаю, что все складывается так, что Юлиан должен быть в войске... или прибыть в самые короткие сроки. А наш император, Констанций - в Новом Риме. Мы тут сами справляемся, как можем.
  - Ты из Лациума перебрался в Новый Рим? - спросил Диомид.
  - Нет, из Каппадокии, - ответил Кесарий.
  - Из Каппадокии?! - закричал Ромул на чистом греческом. - Так какого рожна мы тут с тобой на этом варварском латинском языке уже битый час разговариваем?!
  - Не знаю, это ты на нем разговариваешь, - усмехнулся Кесарий.
  - Так это ты мне по-латыни стал вопросы задавать! - возмутился Диомид.
  - Ну и отвечал бы по-гречески, кто тебя заставлял мне на варварском языке отвечать.
  Диомид помолчал, обдумывая слова каппадокийца. Кесарий улыбнулся и добавил:
  - Сам посуди, на каком языке я должен разговаривать с воинским начальником из западного легиона? У меня достаточно здравого смысла, для того, чтобы понимать, что по-гречески из них мало кто говорит.
  - Это точно, - отвечал хмуро Диомид. - Не с кем прямо поговорить... Римляне и варвары, выучившиеся латинскому языку, да еще и гордящиеся этим. Ты из Каппадокии, значит? Вот откуда у тебя такой странный акцент, даже в латинском прорывается, я все гадал - на варвара не похож, а на странной латыни говоришь... А я из Вифинии.
  - О, из Вифинии? - обрадовался Кесарий. - Это добрый знак. Один из моих лучших друзей - вифинец, - добавил он и спросил: - Голова не кружится? Не тошнит? Пей вино. Эй, Трофим!
  - Значит, я теперь - твой пленный? - продолжил Диомид.
  - Ну, в первую очередь - ты мой пациент, - успокоил его Кесарий. - Будем исходить из этого. Кстати, меня не Цезарий зовут, а Кесарий. По-гречески.
  - Я понял, - ответил Диомид. - Эх, пленник врачишки из Сирийского легиона... Позор.
  - Не задирай, не задирай врачишку из Сирийского легиона, - заметил архиатр. - Давай посмотрим на вещи с другой стороны. Вифинец - пленник каппадокийца. Грек пленил грека. Что за горе - эта междоусобная война! А Юлиан не подумывает с Констанцием начать переговоры - может, как-то договорятся? - со вздохом спросил Кесарий.
  - Подумывает, еще как, - ответил с пылом Диомид. - Поэтому он и в Тарс тайком прибыл...
  И, охнув, закрыл глаза.
  - Проклятый каппадокиец, - проговорил он, наконец. - Правду говорят, что коварнее вас нет, и змеи, кусая вас, дохнут сами.
  - Да успокойся же ты, - ответил Кесарий. - Я и так знал, что Юлиан под Тарсом, еще раньше тебе говорил, ты же помнишь! Эй, Феодим! - позвал он молоденького помощника архиатра. - Скачи в Мопсуекрену с вестью о том, что Юлиан в Тарсе. Лошадей меняй как можно чаще, скачи и ночью и днем.
  Он быстро набросал что-то на вощеной табличке и, запечатав своей печатью, отдал гордому поручением Феодиму.
  Диомид стонал, обхватив перевязанную голову ручищами.
  - Верни мне мой меч, - потребовал он, пытаясь встать, но Трофим уже ловко привязал его ноги к носилкам.
  - А это тебе зачем понадобилось? - спросил Кесарий. - Выздоравливай, а там и за меч возмешься.
  - Дай мне мой меч, врачишка-каппадокиец! Брошусь на него! - взревел трибун.
  - Вот уж незачем, - пожал плечами Кесарий и дал знак Трифону и Агриппу - те привязали возмущенного трибуна к носилкам за руки.
  - Вот и славно, - заметил архиатр. - Новости какие - на мечи бросаться... Феодим, перевяжи-ка мне плечо.... Да, он же уехал.... Трофим, ты бы мне плечо перевязал?
  - Как изволите, господин! - с готовностью ответил тот.
  - Кесари договорятся, Диомид, а ты себя жизни лишишь, - назидательно говорил Кесарий, слегка морщась, пока Трофим его перевязывал. - Тебе еще жениться надо, и до префекта дослужиться.
  - Я выдал военную тайну, - торжественно и печально отвечал Диомид.
  - Ничего ты не выдал. Я тебе говорю: я и так знал, что Юлиан в Тарсе... - Кесарий прервался и закусил губу. Трофим ахнул, увидев его рану, освобожденную от бинтов.
  - Не ахай, не девица в гинекее, - раздраженно заметил Кесарий. - Быстро бальзам приложи и снова завязывай. Феодим... а, он же уехал с поручением...
  - Вон он обратно скачет! - удивленно воскликнул Агрипп, пока Трофим закреплял повязку на плече архиатра. - а Трофим и без него справился, - льстиво добавил он.
  - Дай вина, Трофим, - потребовал Кесарий. - Не разбавляй. Эх, молодец ты, Трофим, умница, что еще сказать... А ты, Феодим, что вернулся? В Новый Рим дорогу позабыл?
  - Господин Кесарий... - задыхась, говорил Феодим, - господин Кесарий! Там... там... там все воины, и наши, и британские, Юлиана несут на щитах, на копьях, все кричат... Его провозгласили императором!
  - Как?! - одновременно вскричали Кесарий и Диомид.
  - Констанций умер! - срывающимся голосом проговорил молодой помощник архиатра.
  - Отлично, - заявил Диомид. - Ну что, Кесарий архиатр, это ты теперь, выходит, у меня в плену.
  - На меч бросаться, значит, не будешь? - язвительно заметил Кесарий. - Развяжи-ка его, Трофим.
  - Не буду, не буду, - пообещал Диомид, хлопая Кесария по здоровой руке. - Выпей-ка сам вина - вон, какой ты бледный.
  - Ладно уж, - кивнул архиатр, - вместе выпьем, за конец междоусобной войны. Юлиан славный военачальник, я слышал. Британский и галльский легионы его боготворят.
  - Да, он прирожденный воин, - кивнул с восторгом Диомид.
  - Трофим, готовь мулов и носилки, - велел Кесарий. - Поедем и мы, посмотрим на торжество нового императора. А мне подай Буцефала... ты протер его как следует?
  - Да, в теплой попоне овес кушать изволит, - заметил Трофим. - Седлать животину? Или пусть доест?
  - Потом доест, императора надо встретить, - ответил Кесарий.
  Вскоре они тронулись в путь, в сторону ликующих криков легионеров - казалось, откуда-то издалека идет гроза, и это - не человеческие крики, а раскаты дальнего грома.
  - Юлиан - император!
  - Юлиан - император!
  - Юлиан - император!
  Диомид с подложенными под спину подушками, разговаривал с сидящим на коне Кесарием, когда невысокий бородатый человек в сопровождении архиатра, двух воинов высокого ранга и человека, по одежде напоминающего теурга, подошел к ним.
  - Ты пролил кровь за своего императора, мой славный трибун? - с улыбкой сказал он.
  - Служу императору и народу римскому! - воскликнул Диомид.
  - Орибасий осмотрит твою рану, - ласково сказал бородач.
  - Пусть не тревожится божественный август - мне уже оказал помощь благородный архиатр Кесарий, спасший меня от смерти, - сказал Диомид.
  - Архиатр Кесарий? - бородач отступил на шаг, буравя лицо всадника своими умными, беспокойными глазами. Архиатр понял, что перед ним император, и спрыгнул с седла.
  - Ты был справедлив и честен в игре в мяч, Кесарий, сын Григория из Назианза, - проговорил Юлиан медленно. - Думаю, что и в божественном врачебном искусстве ты достиг высот...
  Кесарий молча поклонившись, смотрел на нового императора. На плаще того сияли вышитые золотом буквы "Непобедимое Солнце" - вместо привычного "Хи-Ро".
  - Не зови меня "божественным", о трибун Диомид, - сказал тем временем Юлиан, беря за руку раненого. - Боги да пошлют тебе скорейшее выздоровление. Ведь твой целитель, Кесарий, уже помолился им о тебе?
  - Ты прав, о император, - отвечал Кесарий. - Я помолился Христу Богу.
  Лицо императора застыло в двусмысленной улыбке.
  - Что ж, ты искренен, Кесарий врач, и за это мой покойный дядя, император Констанций, справедливо возвысил тебя... До встречи в Новом Риме! - неожиданно резко сказал он и повернувшись, удалился вместе со всей своей свитой. Кесарий поймал презрительный взгляд Орибасия, и вспомнил, у кого он видел такие жесткие, и вместе с тем маслянистые глаза - в Никомедии, в школе при архиатрии, у Евстафия.
  
  ГЛАВА 22. О РУКОПОЖАТИИ КЕСАРИЯ И БОЖЕСТВЕННОГО АВГУСТА ЮЛИАНА.
  Стоит ветреный месяц Мемактерион, а по римскому календарю - декабрь, одиннадцатое число. В Новом Риме в эту пору принято сидеть дома, да велеть рабу внести жаровню с углями и книгу Плутарха или Евангелие от Луки, и читать, пока ветер ревет и беснуется снаружи. Даже игры на ипподроме отменяются - квадригу не удержать при таком ветре. Море бьется о набережную, превращаясь в мелкую пыль, и этому безумие бури будет лишь краткий перерыв в следующем месяце, Посейдонии, когда, как говорят, ради любимой птицы, зимородка, бог Посейдон ударит трезубцем о волны, и они затихнут, чтобы зимородок вывел своих птенцов.
  Но на улицах Нового Рима - толпы народа, а молодежь забирается и на крыши, чтобы видеть триумфальное шествие нового императора - Флавия Клавдия Юлиана. Юлиана Августа, племянника великого Константина, двоюродного брата покойного бездетного Констанция, чье тело, умащенное драгоценнейшими египетскими маслами, дожидается погребения в особых покоях дворца с третьего ноября триста шестьдесят первого года.
  - Смотри, смотри, знамена-то поменяли! - кричит кто-то с крыши, видя проходящих перед колесницей императора легионеров, чеканящих шаг. Ветер треплет тяжелые знамена с надписью "Непобедимому Солнцу". Sol Invictus.
  - Был Христос, теперь Гелиос, - набожно говорит другой. - Как император решает, так и случается.
  - А при входе в город император Юлиан совершил возношение Матери Богов, и хор жрецов исполнил ей гимн! - добавил кто-то - скорее с удивлением, чем с порицанием или похвалой.
  - Ты видишь Кесария, Филагрий? - негромко спросил Каллист у молодого врача, стоящего рядом с ним на крыше дома архиатра. Здесь у них был хороший обзор - они видели площадь с памятником Константину Великому, базилику Пантолеона, публичный бассейн, в котором теперь вода бурлила, словно подражая морю, и высящийся ипподром, гордость и славу этой части города.
  - Видел, Каллист врач... но сейчас легионеры идут, все заслоняют. Он стоит с другими придворными, вот у той колонны, рядом с памятником Константину. Они встречают нового императора... пальмовые ветви в руках... Ох, чует мое сердце, что сегодня вечером мы освободим этот дом для вселения Орибасия.
  - У Орибасия уже пять домов в Новом Риме, куда ему шестой? - резонно возразил Посидоний брату, отойдя от края крыши и прекратив всматриваться в толпу вокруг памятника Константину.
  - Тоже спросил - куда. Пригодится! - заметил Филагрий. - Один дом - для философских диспутов, второй - для божественных созерцаний... вернее, второй, третий, четвертый и пятый - для Гелиоса, Матери Богов, Асклепия и Геракла. А жить-то где-то надо ведь? Вот дом Кесария и заберет, и еще чей-нибудь отхватит - под библиотеку.
  - Да ну, не может быть, - отмахнулся Посидоний. - Ты преувеличиваешь, Фила. Неужели император просто так возьмет и прогонит такого талантливого человека, как Кесарий врач? Это было бы недальновидно с его стороны.
  - Дальновидно-недальновидно, Донион, а только близорукий не видит, что император терпеть не может Христа и, соответственно, христиан. А если ты помнишь, наш Кесарий врач разделяет именно эту философию, и, насколько я его знаю, не собирается отрекаться.
  - Да поможет ему Вифинец! - вздохнул молчавший Фессал.
  И Филагрий вдруг серьезно ответил, не высмеивая младшего товарища:
  - Да. Да поможет ему Пантолеон.
  - Ты, Фила, теперь христианских героев чтишь? - поинтересовался его брат.
  - Я тебе не говорил, Донион, а теперь скажу, потому что речь зашла об этом, - сурово отвечал ему хирург, скрещивая огромные руки на груди. - Я в Никомедии, когда у нас совсем с тобой дела были плохи, решил съездить к священному дереву Пантолеона... ну, где его казнили...
  Посидоний с неподдельным интересом смотрел на брата, не перебивая.
  - ... и свечи с ладаном приносил, и молился, чтобы он как-то нас пристроил. Потому что сам помнишь, кому мы были тогда нужны? И отцовского имения нам не видать за долги было...
  - И? - спросил Посидоний, упирая руки в бока.
  - И на следующий день приехал Кесарий врач, и я ему ассистировал, вместо Евстафия - так случайно получилось - а потом он предложил мне ехать в Новый Рим. И тебе уж, заодно - чтобы нас, братьев, не разлучать. Так что мы здесь благодаря Вифинцу, я уверен.
  - Вот как... - протянул Посидоний. - А ты бы попросил у Вифинца, чтобы наш отец поправился. И чтобы наша мать воскресла. И чтобы...
  - Замолчи! - крикнул Филагрий. - Афей!3
  Златокудрый юноша усмехнулся и отошел в сторону. Под его ногами, внизу, хлопали на ветру знамена, вышитые золотом - "Непобедимому Солнцу". Он стоял задумчиво над этими знаменами, думая о чем-то безысходном и печальном, его красивое, тонкое лицо, потеряв налет насмешливости и ёрничества, казалось намного старше своих лет.
  - Тьфу-тьфу-тьфу, как же теперь пищу-то на базаре покупать, - раздался испуганный шепот. - Все теперь идоложертвенное будет...
  - Замолчи, Гликерий. Не примет Август Юлиан нашего хозяина ко двору, вообще тебе не придется пищу покупать, и продадут тебя в такое место, где работать надо, а не дурака валять, - отвечал Гликерию Трофим. - Тебя бы на войну - живо бы поумнел.
  - Наша война не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесной, - заявил Гликерий. - Вон сколько бесов в воздухе летает от нечестивых знамен поганого Гелиоса.
  - Ты громче, громче кричи - авось император услышит и за такого мудрого раба Кесария врача приблизит и наградит! - зашипел Трофим, замахиваясь на Гликерия.
  - А, по моему мнению, Кесарию врачу надо бы пострадать за Христову веру и венцом мученическим загладить свои грехи! - заявил Гликерий.
  - Грехи?! Это у нашего-то господина грехи? - завопил Трофим. - Ты хоть раз его с женщиной видел? Ты хоть раз его пьяным вдрызг видел? Ты его на ипподроме видел? Да что я говорю! Он тебя или кого-нибудь из рабов под бичи хоть раз посылал?
  Трофим задыхался от возмущения.
  - Нет, - с достоинством ответил Гликерий. - Но одного он не довел до совершенства - веры своей христианской, от матери им унаследованной, потому и молю я Пантолеона врача, чтобы сподобил его сегодня мученического венца.
  - Что?! - выдохнул Трофим, хватая Гликерия за грудки. - Пантолеон герой, ради Христа, не слушай этого дурака! Я, как можно будет вниз спуститься, да к тебе придти, ладана и свечей тебе в базилику принесу, только не слушай этого дурака Гликерия, даром, что он христианин! Но ты же умный, ты же разберешь, Пантолеон, когда дурачина тебе молится, а когда - человек в нужде...
  Посидоний хохотал, Филагрий улыбался, а Каллист нервно сжимал кулаки. Губы Фессала беззвучно двигались - он молился.
  Гликерий, в страхе вырываясь из рук Трофима, сделал неверный шаг с крыши, и приземлился бы с высоты третьего этажа среди марширующих легионеров, если бы не подоспевший на помощь Трофиму Филагрий.
  - Доигрался? - назидательно спросил молодой хирург.
  Гликерий часто крестился и клацал зубами. Снизу поднимались клубы благовонного дыма - шли жрецы Аполлона и Геракла с полными курильницами.
  - Слушай, что это за вонь? - вдруг спросил златокудрый Посидоний, отворачиваясь от шествия. - Даже ладан императорский заглушает.
  - Пошел прочь, Гликерий! - крикнул Филагрий. - Обмарался со страху, так и убирайся отсюда. Нам еще нюхать тебя.
  И Гликерий, крестясь и охая, странной, словно приплясывающей походкой, ушел с крыши вниз.
  Каллист, Фессал, Филагрий, Посидоний и примкнувший к ним Трофим не сводили глаз с группы людей у подножия статуи императора Константина. Там сейчас остановилась украшенная цветами, лентами и статуей Гелиоса, колесница, на которой въезжал в город император.
  Император живой смотрел в лицо каменному императору - но тот словно не замечал его. В нечеловеческом порыве он скакал вперед, остановившись навек на месте, словно покоящаяся стрела, выпущенная из лука в апории философа Зенона, навсегда загадавшего неразрешимую загадку человеческому разуму.4
  - Я родился здесь и пришел сюда по праву рождения, - сказал старшему Флавию Флавий младший.5
  Старший Флавий молчал и гнал недвижимого коня к базилике Пантолеона, словно боясь не успеть.
  - Ты многое хотел изменить, император, - сказал Юлиан. - И думал, что изменил. Но ты не понял этих галилелян, они обманули тебя. Твой друг Пантолеон, благодаря которому ты бежал из плена Диоклетиана, внушил тебе, что все они - честны и благородны. Уверяю тебя - большинство их - грязные подлецы. Ты увидишь это, Константин, как бы ты не смотрел вдаль, ища Нового Иерусалима. Ты обманулся. Но я исправлю твою ошибку. Боги снова будут править на улицах Рима - твоего Рима, который ты построил для галилеян. Да и какое право имеешь ты, сыноубийца,6 после смерти Криспа, убирать старых богов и вводить культ Распятого? Думаешь, Он омыл тебя от твоей нечистоты? Кровь Криспа вопиет об отмщении... как и кровь моего отца, твоего брата, палачами которого сделались твои христианнейшие сыновья!
  Он поднял сжатую в кулаке руку вверх - то ли клянясь богам, то ли угрожая каменному Константину. С крыши базилики что-то крикнули, кажется, крики были о Христе. Юлиан не повернулся в ту сторону.
  - Я выпущу всех галилеянских епископов из ссылки, о глупец Константин! Ты хотел их примирить на соборе, примирить этих собак и свиней! Вот они вернутся сейчас из ссылки, эти злобные необразованные твари - и будут пожирать сами себя, подобно детям ехидны. И я, в отличие от тебя, не буду их мирить, бегать за Афанасием и слушать малограмотного деда из Мир Ликийских. Я - Гелиодром, и я иду за Гелиосом.
  - Верни Хи и Ро, пока не поздно, - раздался голос позади него. - Верни, младший Флавий.
  Юлиан обернулся, желая видеть сказавшего такую дерзость. Но высокий воин в плаще времен Диоклетиана и не прятался.
  - Я - Кирион, - сказал он с достоинством, даже не будучи спрошенным, и вошел в базилику.
  Юлиан побледнел и прошептал своему спутнику в плаще префекта:
  - Как только народ из базилики начнет расходиться, арестуй этого Кириона. Без шума.
  Он зорко посмотрел на людей, стоящий у колонны. Кесарий архиатр, он стоит, с благородно и независимо поднятой головой, на груди - рыбка-ихтюс... Что ж... Посмотрим, чья возьмет. Это - как в игре в мяч, только теперь не ты, Кесарий, будешь подавать.
  - Орибасий, - произнес он. - Я беру его. Только не вздумай ревновать, - хохотнул император.
  Врач-неоплатоник в роскошном плаще с золотым горгонейоном улыбнулся в бороду шутке императора и друга.
  А с крыши дома взволнованные наблюдатели увидели, как два центуриона подвели Кесарию белого оседланного коня и как он прыгнул в седло, чтобы следовать за процессией. Рядом с ним на караковой лошади, едва несшей его тушу в блестящем плаще, красовался Митродор.
  - Слава Асклепию, - прошептал Каллист. - Кажется, Кесарий принят в новый императорский двор.
  Филагрий, шумно выдохнув, кивнул. Трофим прижал обе руки к груди и улыбался, покачивая головой, как безумный.
  Процессия тем временем миновала площадь, и у самого дома Кесария Юлиан подозвал всадника на белом коне к себе. Кесарий, повинуясь, спешился и подошел к колеснице, поприветствовал императора и положил к его ногам пальмовую ветвь.
  - Я рад, что ты среди моих друзей, благородный Кесарий врач, - проговорил Юлиан, проводя тылом руки по своей густой бороде. - Ты, как я знаю, не только врач, но и славный воин. Поприветствуем же друг друга по старинному римскому обычаю!
  И они несколько раз ударили правыми предплечьями, сцепив ладони, при этом Кесарий заметно побледнел.
  - Вот так, - довольно произнес Юлиан, медленно отпуская правую руку Кесария и не спуская буравящих глаз с его лица. Тот молчал, не отводя взора.
  - Молодец! - почти крикнул император и несколько раз ударил ладонью в тяжелой золотой полуперчатке каппадокийца по плечу - правому. Кесарий пошатнулся, но устоял на ногах.
  - Что ж он делает... - простонал Трофим, хватаясь за голову. - Благие боги!
  - Следуй за мной, Кесарий, - усмехнулся Юлиан. - Сегодня я намерен совершить торжественное погребение моего брата, великого императора Констанция, столь много облагодетельствовавшего тебя. Я хочу видеть тебя на этом печальном торжестве. Мое горе об умершем скрасит то, что лучшие его слуги достались мне как бы по наследству. Я благодарен за это богам.
  И Кесарий, повинуясь знаку императора, вскочил в седло, схватив поводья левой рукой. Лицо его было бледным, словно вся кровь отлила от него.
  - Волнуется, - проговорил Филагрий.
  - Он ранен, - коротко сказал Трофим и бросился вниз. Никто не понял его слов.
  ... Кесарий вернулся поздней ночью, когда Каллист с учениками ждали его за накрытым столом в триклинии.
  - Кесарий! - бросился к нему Каллист, обнимая, и тот вскрикнул от боли.
  - Что с тобой, друг мой? - встревожено спросил тот.
  Кесарий тяжело опустился на пиршественное ложе и скинул расшитый дорогой плащ. Весь хитон справа был пропитан кровью.
  - Рана открылась, - сказал он хрипло. - Римские братания с императором...
  И он тихо ругнулся по-каппадокийски, а потом сполз на ложе, теряя сознание.
  - Кесарий врач! - закричали юноши, вместе с Каллистом подхватывая его и неся в иатрейон.
  - Ну, вот еще, на руках носить будете, - пробормотал тот устало, но стараясь быть веселым. - Ничего, заживет - зато мы остаемся в нашем доме, и все будет почти по-прежнему. Мальчики получат образование, тебе, Каллист, попробуем вернуть имение - император вполне склонен на такие поступки, насколько я могу судить.
  Его уложили в наспех приготовленную Трофимом прохладную ванну.
  - Нет, пусть перевязывает Фессал, - потребовал Кесарий. - Надо учиться на своих. Давай, давай, не бойся. Клади кровоостанавливающий бальзам... так...
  - Кесарий, там надо зашивать, - шепнул Каллист.
  - Да? - недовольно переспросил тот. - Ну, давай... зашивай...
  Он потребовал у Трофима полотенце и скрутил его в несколько слоев, а потом сжал его зубами, пока Каллист накладывал швы. Потом с негромким стоном он откинулся на борт ванны.
  - Дай вина, - велел он, но верный Трофим уже подносил ему кубок.
  - Трофим принес мне бальзам  и бинты сегодня, иначе я бы не продержался до вечера. Кое-как себя перевязал, пока Юлиан и прочие не видели... - признался Кесарий.
  - Какая жестокость, - проговорил Фессал. - Он же мог догадаться, что вы ранены, Кесарий врач!
  - Ему ни к чему было догадываться, - невесело усмехнулся Кесарий. - Он знал точно.
  - Знал... точно? - неуверенно переспросил Посидоний и побледнел почти как его учитель.
   - Тогда... тогда... - он не находил слов, потом выдохнул: - Это страшный человек, друзья мои!
  - Вот ты и поосторожнее с ним, - уже бодрее добавил Кесарий.
  Трофим вытирал его полотенцем, а Гликерий, переодетый и уже не приплясывающий, тащил носилки.
  - На носилках - в триклиний! - провозгласил Кесарий, хлопая левой рукой Посидония по плечу. - Будем пировать! А завтра мне в сенат.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"