Шульчева-Джарман Ольга Александровна : другие произведения.

Сын весталки главы 31-35

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Покажи-ка мне этот хитон... - Леэна неожиданно резко вырвала его из рук воспитанницы. - Где ты его взяла? - Вот здесь, в сундуке... - испуганно проговорила Финарета. - Подумать только... я всегда думала, что он был высоким... как великан... а, посмотри-ка, его хитон будет мал Кесарию, - проговорила Леэна, разговаривая сама с собой. Она долго молча держала в руках хитон из тончайшей дорогой ткани с золотистой каймой, потом сказала: - Положи его на место в сундук, Финарета. И больше не доставай.
  ГЛАВА 31. О ФИЛОСОФИИ ПЛОТИНА И О ЗЕВСЕ КСЕНИИ.
  
  
   Финарета, бросив быстрый взгляд в сторону дремлющей Леэны, тихонько спросила Каллиста сквозь прутья корзины:
  - Вы не хотите пообедать, Каллист врач?
  "Называет меня "иатрос". Наконец-то".
  - Нет, спасибо.
  - Вы были врачом в Новом Риме? При дворе?
  - Да, при дворе императора.
  Кесарий неожиданно открыл глаза - синие, как полуденное небо - и слегка подмигнул другу. Каллиста бросило в жар. Ничего не заметившая Финарета восхищенно продолжала:
  - Вы оба - константинопольские архиатры? Удивительно!
  Она развязала полотно, обматывавшее корзину, и протянула Каллисту лепешки и свежий сыр.
  - И ты... вы отправились в ссылку вслед за своим другом?
  - Кесарий для меня - больше, чем друг.
  - Я читала про Эпаминонда и Пелопида, - проговорила Финарета, восторженно глядя на бывшего помощника архиатра из-за толстой плетеной ручки корзины. - У вас, мужчин, бывает такая великая дружба!
  Каллист с достоинством кивнул, посмотрел на Кесария. Тот, к его сожалению, уже крепко спал.
  - А я училась повивальному искусству, - раздался снова из-за корзины голос Финареты.
  Каллист вздрогнул.
  - Бабушка мне разрешила. Я училась у Архедама врача, в Прусе, и у Никифора врача, в Понте, а потом у архиатра Леонтия. Вы его знали ведь? Он крестился перед смертью.
  - Да, знал, - коротко ответил Каллист, чувствуя, как к горлу подступает предательский комок.
  - Он учился на Лемносе. Где целебные грязи. Он был такой добрый! Никогда не ругал. Говорил, что надо, чтобы больше было образованных повивальных бабок. Мы с ним читали Сорана Эфесского...
  Должно быть, у Леэны, дочери Леонида, достаточно средств, чтобы обучать эту рыжую девчонку на майю.
  - Это так благородно - помогать женщинам, страдающим в родах! Правда?
  Каллист кивнул, хотя, по правде, он терпеть не мог повивальных бабок, будь то майи, иатромайи или иатреи. Когда он был еще совсем молод и неопытен, у него случился неприятный инцидент с одной из них, прямо у постели роженицы - и как раз из-за спорного места в труде Сорана.
  - Бабушка очень уважает врачей, - продолжила Финарета. - Мы сначала просто не подумали, что ты... вы тоже врач.
  - Я так и понял, - сдержанно сказал Каллист.
  За кого же они его принимали? За вольноотпущенника-секретаря архиатра Кесария? Неуместное, постыдное чувство ревности на мгновение заполнило его сердце. Он посмотрел на спящего друга - на его осунувшихся щеках пятнами выступал лихорадочный румянец. Скверная лихорадка. Она скоро не отпустит. Что он делал бы, не встреться им Леэна?
  - Бабушка в восемь лет была обручена с одним молодым врачом, - продолжала Финарета, понизив голос до шепота и натягивая сползающее светлое покрывало. - Ее никто не спрашивал, представляешь? Отцы помолвили, и все. Этот врач тоже был при дворе императора, Диоклетиана. Тогда Никомедия была столицей...
  Каллист рассеянно жевал безвкусный козий сыр. Скорее бы добраться до Перинфа. Если ветер будет попутным, то за два дня они достигнут Никомедии... а там... а что там? С одним солидом в кармане долго не проживешь в гостинице с больным на руках. Написать в Назианз? Кесарий против. Да и стоит ли - после этих странных писем, которые он получал последние недели.
  Он взял Кесария за запястье - пульс частый, слишком частый, ладонь влажная, холодная, пальцы - словно лед. Хорошо, если он скоро выкарабкается. Что же это за лихорадка, в самом деле... Он так уставал последнее время, а когда те нищие фригийцы принесли больного со фтизой, столько сил потратил... Гликерий не пускал их - он всегда так боится заразы... А когда у фригийца началось кровотечение - кровь струей из горла, из носа - убежал. Фессал остался. Он всегда оставался. "Откашливай! Откашивай, не бойся!" Что за безумная была ночь... Как только остановилось это кровотечение. Бедный Фессал. Как он там на Лемносе?
  - А потом этот юноша крестился. А тогда нельзя было становиться христианами. Почти как сейчас. И его казнили. Пытали и казнили... Вы слушаете, Каллист врач? Мы всегда в Новый Рим ездим - он там похоронен.
  - Финарета... - сквозь дрему строго сказала Леэна.
  - Бабушка не любит об этом говорить, - прошептала Финарета.
  - О чем? - словно проснулся Каллист.
  - О Панталеоне. Я вам потом расскажу, - одними губами произнесла Финарета заговорщицки.
  Где-то он слышал это имя. Как много событий произошло за эти дни.
  - И бабушка так и не вышла замуж. Ее отец позволил ей путешествовать... она была в Риме, в Александрии, в Иерусалиме...много где. Верна с ней ездил - это наш управляющий. Он родился в доме хозяина, поэтому его так и назвали - Верна. Он смешной - так гордится этим. Вы увидите его, когда к нам приедем. Бабушка вам говорила, что вы будете у нас жить, пока Кесарий не поправится? Как вам кажется, он тяжело болен? Мне кажется, да. Но это ведь не начало фтизы? Он же не кашляет?
  - Нет, это не фтиза, - уверенно сказал Каллист. - А вы - воспитанница госпожи Леэны?
  - Я - ее племянница, - засмеялась Финарета. - Дочь ее сводного брата, Протолеона. Я не помню родителей. Меня бабушка растила, я ее никогда тетей не звала - только бабушка. Смешно, правда? Бабушка - наполовину спартанка по крови. Наверно, поэтому она мне так много позволяет. Я и верхом езжу, и плаваю, и в мяч играю. И роды принимала уже много раз. Соран Эфесский говорит, что это хорошо, когда майя - девушка. Она тогда сострадательнее. А вы как думаете?
  - Наверное... Соран обычно прав, как показывает мне опыт.
  - Бабушка - диаконисса. Видите, какое у нее покрывало? Она помогает при совершении таинств и заботится о бедных и больных. Она в детстве чуть было не стала весталкой, они тогда в Риме жили. У них семья была совсем эллинская... Но ее не взяли тогда. Правда, здорово? А то бы мне пришлось тоже идти в весталки! - она засмеялась, и он понял, что рыжеволосая спартанка шутит. - Я еще не крестилась, - добавила она. - Готовлюсь... понемногу... Может быть, я тоже стану диакониссой. У нас в Никомедии все священники - ариане, я не хочу у них креститься.
  Она достала из-под сиденья несколько восковых буковых табличек.
  - А мы с бабушкой были на диспуте. Я все записала, что ваш друг говорил. Я знаю стенографию. Вы удивляетесь?
  - Нет, - проронил Каллист, отчего-то вспоминая рыжего юношу рядом со статуей Гермеса, но тотчас же отгоняя от себя такое подозрение. Впрочем, если бы Финарета сняла покрывало...
  Он встряхнулся, прижимая руки к неожиданно загоревшимся щекам.
  - Кто-то бросил детский мяч к ногам Юлиана - вы видели? Хотел бы знать, кто это сделал и что бы это значило...
  Финарета приокрыла ротик, чтобы выпалить ответ, но, бросив опасливый взгляд на дремлющую бабушку, сдержалась.
  - Кто бы ни был этот человек, он спас Кесария. Наверное, кто-то из знавших Юлиана близко... и из друзей Кесария... у него много друзей.
  - Много? В ссылку с ним отправился ты один. И никто вас не приютил, когда вас выгнали из города, - возмутилась Финарета.
  - Я - другое дело, - запальчиво сказал Каллист. - Я обязан ему жизнью.
  - Вы болели, и он вас вылечил? - с интересом спросила девушка, опять переходя на "вы".
  - Нет, - отрезал Каллист, внутренне браня себя за откровенность. У того юноши волосы не были коротко острижены... и он был невысокого роста, такой стройный... как девушка...стройнее Фессала... в коротком хитоне - выше колена...
  - Вас укачало, Каллист? - спросила Финарета, осторожно касаясь его плеча. - Вы то покраснеете, то побледнеете.
  - Нет, - почти грубо ответил Каллист и скороговоркой продолжил: - Мои предки - с Коса. Море у нас в крови. Меня никогда не укачивает.
  - Но здесь же не море, - засмеялась Финарета. - А вы, наверное, асклепиад?
  - Да, - ответил Каллист. - асклепиад. По линии Махаона.
  - Не может быть! - восхищенно вымолвила Финарета. Он впервые увидел ее глаза - зеленоватые, с золотистыми прожилками. - Леонтий врач тоже был асклепиад... по линии Подалирия.
  - Да, я знал об этом, - ответил Каллист и разговор прекратился так же внезапно, как и начался.
  - Сейчас император Юлиан уже начал гонения на христиан, да? - спросила Финарета, когда они обогнули холм, и на повозку упала прохладная тень развесистых деревьев старой масличной рощи. - Он запретил христианским учителям преподавать в школах...и христианам в войске служить...вот и Кесария врача в ссылку отправил...
  - Да...отправил...- невпопад ответил Каллист, наблюдая, как трепещущие тени листвы играют на лице и груди его спящего друга.
  - А я так расстраивалась, что императоры стали христианами и больше никогда не будет гонений, - продолжала Финарета, обнимая корзинку.
  Каллист повернулся к ней, думая, что не расслышал. Финарета, видя его удивление, пожала плечами:
  - Ну да, ведь раньше люди совершали подвиги, становились свидетелями Христа, мучениками - вот, как бабушкин жених, например. А потом долго не было гонений, и люди стали какой-то ерундой заниматься. Христиане, я имею в виду.
  - Ерундой - это про ваших богов спорить? - усмехнулся Каллист.
  - У нас один Бог. Один! - запальчиво сказала Финарета.
  - Да уж знаю, - сказал Каллист. - Слышал. А вот вы пели недавно ваши священные гимны...
  - Да, это псалмы.
  - Там ... было совсем как про Кесария... - отчего-то сказал Каллист.
  "Господь - упование мое!" - сказал ты,
  Вышнего избрал оплотом своим;
  воззовет ко Мне и отвечу ему,
  с ним буду в скорбях...
  - Это молитвы Шестого Часа, - сказала негромко Финарета. - Когда Сын Божий был распят...Мы каждый день вспоминаем всю Его жизнь и страдания, и смерть.
  - Да? - вежливо сказал Каллист.
  - Говорят, распятие - это было ужасно... Константин их сразу отменил, когда стал императором...А Юлиан их опять введет?
  - Думаю, нет, - пожал плечами Каллист.
  - Мне рассказывал Верна, что гвозди вот сюда вбивали, - она показала на свое запястье. - Потом...когда человек умирал, не всегда даже вытащить гвоздь можно было - он между костей застревал...
  - Да, это страшная казнь, - кивнул Каллист. - Варварская. Для рабов.
  Он осекся и замолчал.
  Финарета грустно вздохнула.
  - А ты - эллин ведь? - спросила она его, и в ее голосе уже не было прежней бойкости.
  Каллисту стало жаль ее и стыдно за свои необдуманные слова. Как он мог забыть, что христианский Бог был распят!
  - У нас есть раб-эллин, - продолжила Финарета, вглядываясь в лицо Каллиста, словно пытаясь угадать его мысли. - Зевсу Ксению молится. Он со Спорад. А ты кому молишься?
  - Я - неоплатоник, - ответил Каллист. - Последователь божественного Плотина. Ты... вы...слышали о таком?
  - Плотин? Это тот философ, который у себя в доме сирот воспитывал и Эннеады написал? Про Триаду? - оживилась Финарета. - Про сверхсущное Единое, Ум, и Душу? Где срединный Ум истекает от Единого? А вокруг Ума еще хороводы?
  Все это рыжеволосая спартанка выпалила на одном дыхании, словно боясь, что не успеет высказать всех своих познаний.
  - Финарета, ты...вы...читали Эннеады?- Каллисту показалось на мгновенье, что он видит сон.
  - Нет, мне учитель рассказывал... и еще рядом с нами сосед жил, он вообще теургией занимался...бабушка с ним разговаривала про Плотина, я еще маленькая была, слушала. Интересно. А ваши статуи правда разговаривать и шевелиться могут? Бабушка говорит, это все обман для простых людей...
  - Это не теургия, - раздраженно перебил ее Каллист. - Это невежи путают гоэтов, волшебников, и теургов.
  - Да! Наш сосед тоже так говорил. Бабушка читала Эннеады, они часто спорили.
  Каллист живо представил Леэну, читающую Эннеады и делающую заметки на полях кодекса. Ему стало не по себе.
  - А Бог на самом деле и есть Триада, - продолжала Финарета, отодвигая корзину. - Только это не три разные, а Три Равные. Но Плотин не мог этого знать. Эту тайну только Дух Христов открывает. Человек не может сам до этой тайны подняться.
  - Если ты помнишь, Финарета, у Плотина в жизни был четыре раза экстаз, когда он ощущал единение с божественным. Выше этого вряд ли поднимался когда-либо человеческий ум.
  - Да, помню, он так еще сложно говорит - "пробуждаясь из тела к себе самому...". Забыла. Он дошел до пределов возможного познания, дальше -только через Сына Божия можно познавать.
  - У Кесария есть старший брат, у него тоже экстазы были, - сказал Каллист.
  - Он - неоплатоник?! - поразилась Финарета.
  - Нет, он пресвитер сейчас...Вообще, он ритор прекрасный. Григорий.
  - А!
  - Я считаю, Финарета, - заволновался Каллист, - что Плотин - совершенный мудрец. Совершенный философ. А его последователи... Порфирий, например, все запутали. Зачем умножать ипостаси? Их должно быть три.
  - И Плотин ничего плохого не писал о христианах. А другие...Порфирий нас терпеть не мог. А Иерокл Никомедийский - он погубил бабушкиного жениха.
  - Финарета, помолчи, - раздался строгий голос.
  
  
  ГЛАВА 32. О ТОМ, КАК КЕСАРИЙ СПОРИЛ С ПЛАТОНОМ.
  - Сегодня одиннадцатый день, как он без сознания.
  - Двенадцатый?
  - Нет. В первый день на корабле я еще с ним разговаривал.
  Каллист отпустил запястье Кесария и осторожно уложил его руку на простынь.
  - Надо написать его родным, - сказала Леэна, отжимая сложенный в несколько слоев лоскут полотна и кладя его на лоб больного.
  - Кесарий просил не писать ни в коем случае.
  Леэна промолчала, погружая новые повязки в холодную воду с винным уксусом.
  - Он не хотел беспокоить мать, - добавил Каллист.
  Леэна молча обтирала неподвижно лежащего Кесария.
  - Финарета, выйди, - неожиданно произнесла она.
  Девушка, немного смущенная тем, что ей не удалось остаться незамеченной, сделала шаг к дверям.
  - Я... я хотела помочь...
  - Ты поможешь, если покинешь комнату и будешь заниматься тем, чем я тебе велела, Финарета.
  Финарета замерла на несколько мгновений, потом, оторвав взгляд от изнуренного лихорадкой тела с резко выступающими ребрами, закрыла лицо покрывалом, и, сдерживая рыдания, выбежала вон.
  - Ты знаешь, где живет его семья, Каллист врач?
  - В Каппадокии... Его отец - епископ Назианза, мать - диаконисса. Ее зовут Нонна, - зачем-то добавил Каллист.
  - Нонна...Они не успеют доехать до Никомедии все равно, - негромко произнесла Леэна.
  - Если он переживет кризис, то выздоровеет.
  Леэна нежно гладила остриженную голову Кесария.
  - Если...
  Каллист снял высохшую примочку со лба друга и снова погрузил ее в воду. Кесарий так исхудал за эти дни. Хватит ли ему сил пережить кризис? К тому же, этот долгожданный кризис все не приходит - вопреки всем классическим срокам. Верно говорил старик Леонтий, что врачи болеют не так, как все остальные люди. Несчастный, он весь горит - лихорадка жестокая. Все примочки высыхают за считанное время. Финарета плачет где-то в саду - он почти слышит это.
  Леэна осторожно поит Кесария, тот с трудом, но глотает.
  - Кесарий? Ты слышишь меня? А? Кесарий? Александр?
  Веки больного слегка вздрагивают в ответ на имя "Александр", но в сознание он не приходит.
  - Если он, - Каллист судорожно сглатывает, - умрет, вы будете считать его христианином?
  Леэна слегка сдвинула брови, непонимающе посмотрела на молодого человека.
  - Ты хочешь сказать...
  - Он еще не крестился. Но он хотел. Я могу засвидетельствовать. Он хотел. Он считал себя неготовым, - быстро заговорил Каллист. - Он просто не успел.
  - Боже мой, - прошептала Леэна. - Я не знала. У него "ихтюс" на груди, и я подумала... Как хорошо, что ты сказал.
  Она резко встала, заворачиваясь в покрывало диаконисы, как в воинский плащ.
  - Каллист врач, я с Финаретой поеду пригласить пресвитера. Ты остаешься с Кесарием. Если что-то понадобится, рабам велено тебя слушаться, как меня. Мы вернемся до захода.
  Она сделала движение к двери, но замедлила, склонилась над Кесарием, заботливо поправляя подушку, и поцеловала его в лоб.
  - Финарета! - раздался ее голос снаружи. - Финарета, быстрее!
  Каллист тяжело вздохнул, раздвинул занавеси на окнах. Янтарный свет закатного солнца наполнил комнату. Знойный день приближался к концу. Он взял вощеную табличку и начал:
  "Григорию, брату Кесария врача, пресвитеру, в Назианзе - от Каллиста врача радоваться".
  Потом перевернул стиль и яростно заровнял "радоваться".
  "Григорию, брату Кесария врача, пресвитеру, в Назианзе - от Каллиста врача. Да подадут тебе благие боги стойкость и мудрость, ибо мое письмо несет печальное известие".
  Он подумал и замазал слова о благих богах.
  "Да подаст тебе твой Христос, которому ты служишь, и которому чисто и непорочно служил твой брат...".
  - Григорий! Григорий! - застонал Кесарий.
  Он отбросил дощечку и стиль.
  - Что, Кесарий, что?
  Кесарий глядел сквозь его неузнающими, чужими глазами - уже не синими, как небо, а темными, как морская вода.
  - Кесарий! Александр! Я здесь, я с тобой!
  Кесарий, до этого бессильно пролежавший несколько дней, резко дернулся, сел и повернулся к Каллисту.
  - Это нечестно, - убежденно сказал он. - Так нельзя играть. Слышишь, Филоксен? Я видел - ты нарочно бросил мяч в сторону. Ты жулишь!
  Каллист взял его за руки - Кесарий с неожиданной силой вырвался.
  - Зачем ты дразнил его, Филоксен? И ты, Кассий? Я видел, ты нарочно сделал ему подножку. Вы - скверные мальчишки...а еще дети христиан! У вас есть папа и мама, а он - сирота! Так нельзя!
  Кесарий толкнул Каллиста в плечо.
  - Иди, иди, жалуйся! И еще от меня получишь, если я увижу. Григорий, мы больше не будем их звать играть! Скажи, Григорий!
  - Нет, нет, конечно, Александр, - проговорил Каллист в тревоге. - Не будем.
  - Юлиан! Вернись! Не слушай их - они просто дураки! Юлиан! Приходи играть к нам в сад! Слышишь, Юлиан! Куда ты бежишь - мне тебя не догнать! Юлиан! Григорий, скажи ему! Юлиан, вернись! Юлиан!!!
  Кесарий вскочил на ноги, Каллист обхватил его, как в панкратионе, но справиться с другом, который был почти на голову выше его, было не так-то просто. Получив несколько чувствительных ударов, предназначавшихся Филоксену с Кассием, Каллист, наконец, сумел повалить своего соперника и привязать его к ложу простыней.
  - Юлиан, вернись... - прошептал Кесарий, распластываясь, словно вытащенная из моря морская звезда.
  - Пей, - Каллист приподнял его голову. - Он не вернется, Кесарий, - добавил он тихо. - Это ты не уходи. Не уходи. Не надо.
  Он заплакал, обнимая друга. Сколько так прошло времени, Каллист не знал. Шаги за спиной словно разбудили его.
  - Леэна?
  В сопровождении пяти легионеров в комнату вошел, почти ворвался, огромный трибун. Алый плащ, небрежно накинутый на его широкие плечи, вполне мог быть впору самому Ромулу.
  - Что вам здесь надо? - спросил жестко Каллист, выпрямляясь во весь рост, и нелепо пытаясь заслонить собой Кесария.
  - У меня есть приказ главного жреца Пигасия. Кесарию Каппадокийцу, бывшему врачу, запрещено находиться в окрестностях столиц.
  - Послушайте... - слова замерли в горле у Каллиста.
  - К нам этот приказ не имеет никакого отношения, - раздался ровный голос Леэны. - Если сиятельный Диомид хочет узнать имя этого молодого человека, который лежит в тяжелой лихорадке уже вторую неделю, то имя его Александр.
  - Именно так, - подхватил Каллист, к которому вернулся дар речи.
  Диомид внимательно всматривался в его лицо, и наконец, воскликнул:
  - Каллист! Ба! Подумать только! А ты все такой же кудрявый, как и был! Проездом в Вифинии? Я слышал, ты в Пергаме сейчас?
  - Я направляюсь в Александрию, - уклончиво ответил Каллист.
  - Не узнал? Да это же я, Диомид! - весело хлопнул его по спине трибун свободной от указа рукой. Каллист поморщился от боли, но в памяти его с удивительной ясностью всплыла фигура соседского мальчика-драчуна.
  - Ах, Диомид! - с облегчением выдохнул он, потирая спину. - Точно! Сколько лет, сколько зим!
  - Я пригласила Каллиста врача к моему сыну, - проговорила Леэна, присаживаясь на постель рядом с Кесарием.
  - А, ну если Каллист врач свидетельствует, что это - Александр, сын Леэны, дочери Леонида...а кто его отец?
  - Это не относится к делу, не правда ли, сиятельный Диомид? - оборвала его дочь Леонида.
  Финарета, замотанная в покрывало, в молчании медленно обводила всех присутствующих своими огромными зелеными глазами.
  - Хм, да... И еще. Для соблюдения процедуры. У Кесария шрам на правом бедре. Я хотел бы убедиться, что у Александра нет такого шрама. Так велит святейший Пигасий.
  - Конечно, нет, - развел руками Каллист. - Клянусь Аполлоном врачом.
  - Неужели вам хватит совести тревожить больного? Александр, дитя мое...
  - Мама...- вдруг прошептал Кесарий, хватаясь за ее покрывало. - Григорий не виноват...
  - Да, сладкий мой...да... успокойся, дитя мое... Видите, он бредит - оставьте его в покое. Вы слышали, он и в забытьи называет меня матерью.
  - Да, здесь все в порядке. Я напишу в рапорте, что Кесария в Никомедии нет, - сурово кивнул Диомид. - Свободны! - крикнул он легионерам.
  - Не хотите ли поужинать, Диомид? - предложила Леэна. - Каллист разделит вашу трапезу. Как радостно, когда друзья встречаются после долгой разлуки.
  Диомид согласился слегка перекусить, и они с Каллистом удалились. За чашей хорошего вина Диомид шутил и рассказывал о своей службе в Британском легионе.
  - А теперь меня перевели сюда, в Никомедию. Я недавно здесь. Еще не совсем изучил местность. Эта Леэна, дочь Леонида - очень достойная женщина. До старости не вышла замуж, воспитывает племянницу. Ты не знаешь, откуда у нее сын? Тем более, она христианка, у них так не принято.
  Каллист нервно пожал плечами.
  - Из христианок получаются очень хорошие жены. Не то, что из наших... Тихие, послушные, молятся все время... А то, что у них странное учение такое, то в это можно не вникать. Женщины должны быть религиозными, иначе они начинают лезть в мужские дела, а это раздражает. Как ты думаешь?
  - О да, - проговорил Каллист, ставя кубок на стол так неловко, что из него выплеснулось вино, оставляя багряный след на белоснежной скатерти.
  - Ты не женат? А я женился. На христианке, - покровительственно глядя на Каллиста, сказал Диомид. - Ни разу не пожалел. В собрания, конечно, по воскресеньям, я ее отпускаю, ничего в этом плохого не вижу. Ну, крестит она постель и себя, когда спать ложится. Чудно, прямо скажем! Не ест ничего по средам и пятницам, а потом кусочек хлеба съедает, как будто в доме еды нет. Но в остальном - пример для жен всех моих друзей! Лишнего слова не скажет, украшений и нарядов не требует, всегда мне улыбается, всегда в хорошем настроении.
  Пожилой раб хотел долить Каллисту вина, но тот сделал отрицательный жест головой:
  - Нет, Верна, больше не надо. Пошли мальчика узнать, как там дела.
  - Пресвитер Гераклеон прибыть изволили, - пробурчал себе под нос Верна. - Знамо дело, отужинать останутся. Даром, что пятница. Скажет, как всегда, что суббота уже настала. После захода солнца.
  - Гераклеон? Моя жена ходит к нему в собрание. Толстый такой? Важный? Жрец христианский?
  - У нас нет жрецов, - пробурчал Верна. Диомид не услышал.
  - Это Леэна его к своему сыну позвала? Что, он плох совсем? - встревожился Диомид.
  - При смерти, - кратко ответил Каллист, вставая.
  - Так ему надо же дать...как там у них принято... особого христианского хлеба с вином дать ему... а он крещеный? А то, бывает, они дотягивают до смерти с крещением, а потом спохватываются...- со знанием дела нахмурил брови Диомид.
  - Ты и в самом деле очень хорошо во всем этом разбираешься, - заметил Каллист, с трудом сдерживаясь. Диомид просиял:
  - А то! Знаешь, как все это сложно... Ну, ничего, я тебе потом все это объясню - очень занятная религия, право слово... Ты когда-нибудь видел, как они крестят?
  - Нет.
  - Пойдем посмотрим?
  - Некрещеным нельзя смотреть.
  - Да ну, мне Гераклеон разрешит. Он к нам обедать каждую среду приезжает. И ты заодно посмотришь.
  ...
  Пресвитер Гераклеон в сопровождении трех диаконов и четырех чтецов уже вплыл в комнату и с подозрением осматривал распростертого перед ним на постели Кесария.
  - Ты ручаешься, что он собирался креститься и прошел оглашение? - неторопливо повернулся он к Леэне.
  - Да, - кратко ответила она.
  Младший чтец деловито забрал из рук Финареты белоснежный льняной хитон.
  - Во что он верит? Помни - ты свидетельствуешь не перед обычными людьми из плоти и крови, но перед ангелами и пресвитерами Божиими!
  Леэна странно посмотрела на Гераклеона и, медленно выговаривая слова, стала читать наизусть:
  - Верую, что
  Един есть Бог, Отец Слова живого,
  Премудрости ипостасной
  и Силы и Образа вечного,
  совершенный Родитель Совершенного,
  Отец Сына Единородного.
  Един Господь,
  единый от единого,
  Бог от Бога,
  Начертание и Образ Божества,
  Слово действенное,
  Премудрость, объемлющая состав всего,
  и зиждительная Сила всего сотворенного,
  истинный Сын истинного Отца,
  Невидимый Невидимого,
  и Нетленный Нетленного
  и Бессмертный Бессмертного
  и Вечный Вечного.
  И един Дух Святой,
  от Бога имеющий бытие
  и через Сына явившийся людям,
  Образ Сына,
  Совершенный Совершенного,
  Жизнь,
  Причина всех живущих,
  Источник святый,
  Святость,
  Податель освящения,
  в Котором является
  Бог Отец, сущий над всем и во всем,
  и Бог Сын, Который через все.
  Троица совершенная,
  славою и вечностью и царством
  неразделяемая и неотчуждаемая.
  - Какой старый символ! Сейчас у нас другой, - насмешливо заметил диакон, сморкаясь.- Неужели сложно было выучить, особенно диакониссе? Говоришь им, говоришь, отец Гераклеон - женщины такие непонятливые...
  - Меня научил ему пресвитер Ермолай, когда мне было восемь лет, - повернулась Леэна к диакону. - Я стара учить новые символы.
  - Что за пресвитер? Может, он из раскольников? Не из манихеев ли?
  - Из мучеников.
  - Из настоящих или из самозванцев? - нахмурился Гераклеон. - Вы, женщины, любите мучеников сверх меры...
  - Он, благочестивейший Гераклеон, в Новом Риме в базилике похоронен, рядом с Панталеонтой...то есть Панталеоном врачом, - раздался дрожащий хриплый голос Верны.
  - А, этот... Что в пещере у дороге во время гонений прятался, - кивнул Гераклеон.
  Верна закашлялся, но промолчал.
  - Ну ладно. Бог с вами. Если я отправлю на суд Божий пустой внутри мешок, запечатленный снаружи, то в день Второго Пришествия совесть моя будет чиста, а вся ответственность ляжет на вас.
  - Хорошо, - тихо сказала Леэна. - Вот вода.
  - Как я не люблю крестить не в проточной... Это все не то - обливание... неправильно. Не так поступали наши отцы.
  Чтецы и диаконы потупились и вздохнули.
  - Это все по грехам человеческим попускается креститься в воде из кувшина. По настоящему надо креститься в реке, в ручье, как апостолами заповедано, как сам Предтеча крестил, - назидательно говорил Гераклеон. - Попрали мы заповеди отеческие, прости нас, грешных, Господи. Зато и времена настали такие...
  Он расправил на груди окладистую бороду и подплыл к Кесарию, тяжело кладя на его голову свою мясистую длань. Кесарий застонал.
  Каллист до крови закусил губы. Леэна так низко наклонила голову, что лица не было видно. Финарета скрылась во мраке за спиной бабушки.
  - Слава Отцу через Сына во Святом Духе.2 Возлагаю руку мою на оглашенного Александра.
  Кесарий сделал движение, словно пытаясь высвободиться.
  - Да, плохо дело - еще заклинательные молитвы не начались, а он уже тревожится. Кто он? Не актер?
  - Он врач, - сдавленно сказала Финарета и тотчас зажала себе рот рукой.
  - Финарета, помолчи, - устало проговорила Леэна. - Да, он врач.
  Каллист почувствовал, как задрожали его ноги, и прислонился к стене.
  - Заклинательные молитвы - это когда злых духов изгоняют, - пояснил ему вполголоса Диомид.
  С живостью, какую едва ли можно было ожидать от такого грузного мужа, Гераклеон повернулся на голос центенария, как собака на свист хозяина.
  - Сиятельный Диомид! И вы тут! - осклабился он, убирая руку с головы несчастного. - И с воинами! Неужели в этом доме...есть какие-то подозрительные личности?
  - Нет, все в порядке, - махнул рукой Диомид. - Продолжайте, не обращайте на нас внимания. Мы тихо.
  - Нет, что вы...подойдите ближе, если хотите...это вы по поводу того указа...епископа...эээ....Пигасия, одним словом?
  - Да, но здесь все - вне подозрений.
  - Леэна, - строго спросил Гераклеон. - Отвечай мне прямо - кто этот человек?
  - Александр, мой сын, - громко ответила Леэна, так, что слышно было даже в саду. Кесарий неверным движением руки снова коснулся ее покрывала и вцепившись, потянул, срывая его и обнажая седые волосы Леэны, уложенные в две толстые косы. Она опустилась на колени, прижимая Кесария к груди.
  Гераклеон со свистом втянул воздух. Один из чтецов замер, раскрыв рот, другой глупо ухмылялся.
  - Ты...ты клялась перед алтарем, что ты девственница! - рявкнул молодой диакон.
  - Я солгала, - просто ответила Леэна, слегка покачивая Кесария, словно младенца, который не спит.
  - Бабушка! - закричала Финарета. Она бросилась к Леэне, затем сделала движение к Гераклеону, остановилась в середине комнаты и, в отчаянии обхватив голову руками, опустилась на пол, беззвучно открывая рот.
  - Финарета...Финарета! - Каллист подхватил ее на руки - она была легкой, как перышко - и вывел из комнаты.
  - Да, у вас тут нравы благочестивые, - прогремел Гераклеон, пнув ногой медный кувшин. Вода, сверкая в лунном свете, разлилась по полу.
  Леэна молчала, не глядя на уходящих гостей. Диомид пропустил пресвитера со свитой и подошел к ней.
  - Как же вы теперь? - тихо спросил он.
  - Так же, как и раньше, - ответила Леэна.
  - Если будет нужна моя помощь, пошлите за мной - ночью или днем. Вы знаете, куда.
  - Спасибо.
  - Он... он переживет кризис, - быстро сказал Диомид. - Я чувствую.
  - Стемнело, - произнесла Леэна.
  - До свидания, Леэна, - шепнул Диомид, слегка пожал руку Кесария, внимательно вглядываясь в его лицо, и неслышно вышел.
  +++
  - Финарета...Пожалуйста, успокойся, Финарета...Они ушли...Выпей, вот Верна принес отвар мелиссы.
  - Ты слышал? Каллист, ты слышал? Это же... все не так...
  - Твоя бабушка - мужественная женщина. Выпей, скорее, тебе надо успокоиться.
  - Он не стал крестить Кесария...
  - Переживем как-нибудь без него, - сказал Верна. - Очень для меня сомнительно, может ли он вообще крестить. Не пришлось бы потом перекрещивать. Не плачь, дочка.
  - Как же теперь, если Кесарий умрет...
  - Многие мученики умерли некрещеными, и ничего, - заметил Верна, отстраняя Каллиста и пытаясь увести Финарету наверх. - Тебе надо отдохнуть. Идем, я уложу тебя спать, идем, послушай Верну.
  - А Каллист...
  - Каллист остается с бабушкой и Кесарием. Идем, идем, Финарета... Вы уж простите, Каллист врач, я ее в детстве на горшок сажал, так что сумею как-нибудь и сейчас справиться...Вы ступайте, ступайте к госпоже Леэне. У нас, знаете, у христиан, не принято так...обниматься с девушками. Да вы и клятву Гиппократа давали, что в чужой дом только для пользы больного войдете, а не девушек целовать... Идем, Финарета, идем...
  Прозрачная тень от светильника в руках старого раба метнулась по ступеням мраморной лестницы и исчезла. Снова раздался хриплый голос Верны - он говорил что-то ласковое своей воспитаннице и молодой хозяйке. Наверху скрипнула дверь.
  Каллист постоял еще немного в наступившей тишине и вернулся в комнату больного.
  - Не зажигай светильник, Каллист, - попросила вполголоса Леэна. - Налетит мошкара... Я велела раздвинуть все занавеси - ему трудно дышать...
  Она сидела у изголовья, прижимая к своей груди полулежащего на подушках Кесария. Ее покрывало так и осталось на полу, и теперь Кесарий крепко вцепился своими длинными пальцами в одну из ее кос.
  - Ты не думаешь... что кровопускание может помочь? - спросила она еще более тихо.
  - Нет...- покачал головой Каллист во тьме. - После пятого дня они бессмысленны... а сейчас для него еще и вредны.
  Он с трудом нашел пульс.
  - Кризис будет этой ночью, - сказал он Леэне и тяжело опустился на табурет.
  Кесарий отпустил косу диакониссы и попытался сделать такое движение рукой, словно кого-то останавливал.
  - Нет, Платон, - громко и твердо сказал он. - Ты не прав.
  Леэна и Каллист переглянулись.
  - Если ты не слушаешь доказательств рассудка, то поверь хотя бы моим доказательствам от опыта!
  Он уронил руку.
  - Слышишь, Платон! Что ты за упрямец! Я говорю тебе, потому что знаю! Ирис крайне опасно переплывать в этом месте. Здесь много водоворотов! В прошлом году в один из них затянуло лодку, и никто не спасся! Что за ребячество - делать такие вещи на спор! Платон! Ты слышишь, Платон! Григорий, скажи ему! Платон! Григорий, скажи, чтобы на тот берег переправились рабы в лодках, на случай, если...Нет, я хорошо плаваю, Григорий, ты слышал, что я сказал? Ты-то хоть не вздумай лезть в воду, двоих мне точно не вытащить... Смотри, он тонет - отпусти меня, отойди! Отойди!..
  Кесарий дернулся и едва не упал с кровати - его удержали простыни, которыми он был связан.
  - Фекла!.. - позвал он, жадно глотая ночной воздух. - Фекла! Ты же знаешь...Фекла...
  Он бессильно уронил голову на руки Леэны и умолк. Трое остались в ночном безмолвии. Даже монотонный стрекот цикад стих, словно перед бурей. Занавеси колыхались от усиливающегося ветра, наполняясь, словно паруса корабля.
  - Каллист, - позвала Леэна сквозь ночь.
  - Да?
  - Ты устал. Приляг и поспи.
  - Нет, я буду ждать...
  - Ты не спишь вторые сутки. Так нельзя. Отдохни.
  Она осторожно опустила Кесария на гору подушек, и что-то стала перекладывать в дальнем углу.
  - Вот, - она взяла Каллиста за плечо. - Не хочешь уходить - приляг здесь. Я разбужу тебя. Даю слово.
  Неожиданно Каллист ощутил каждым своим суставом безысходную, давящую усталость и повиновался. Опустившись на шерстяные одеяла, набросанные друг на друга на дощатом полу, он решил, что не будет закрывать глаз, но ночь словно наполнила его веки свинцом, и он провалился в забытье. Он даже не почувствовал, как Леэна набросила на него еще одно одеяло.
  Луна, на мгновение вынырнув из облака, осветила Леэну, вновь занявшую свое место у изголовья. Кесарий затих, казалось, он даже не дышал. В мертвенно желтом свете его лицо с ввалившимися щеками и запавшими глазницами было до жути похоже на череп.
  Леэна снова сменила ему все влажные повязки - на лбу, запястьях, на сгибах рук и ног. Шрам на правом бедре в лунном свете выглядел неимоверно уродливым, словно нарисованным, на сухой, горячей коже.
  - Александр... - позвала она шепотом. Веки его слегка дрогнули. Она обняла его - так, чтобы голова Кесария покоилась на ее груди.
  - Ветер с моря, - пробормотал во сне Каллист. Паруса-занавеси яростно хлопали на ветру, прохлада потоком вливалась в комнату.
  Бог - наша сила и наш оплот,
  скорый помощник во дни беды:
  не устрашимся, если дрогнет земля и горы
  сойдут в бездны зыбей.
   
  Пусть воды вздымаются и шумят,
  колеблются горы от буйства волн -
  потоки веселят Божий град,
  святой Вышнего приют!
   
  С ним Бог, и он нерушим,
  поможет ему Бог на рассвете дня.
  Царства колеблются, народы кипят,
  глас Божий звучит, тает земля!
  С нами - Господь сил,
  Бог Иакова - наш оплот. 3
  
  К Богу - вопль мой, и я воззову,
  К Богу - вопль мой, чтоб внял Он мне!
  В день скорби моей
  Господа я взыщу. 
  Всю ночь простираю руки мои,
  не даю им упасть,
  не хочет утешиться душа моя!
  Помыслю о Боге - и воздохну,
  задумаюсь - и никнет дух мой.
  Не даешь Ты дремоты веждам моим,
   смятен я, и молкнет речь моя;
  помышляю о давних днях и годах,
  поминаю напевы мои в ночи,
  беседую с сердцем моим,
  размышляю, и вопрошает дух мой:
  иль вовек отринул Господь
  и не станет более благоволить,
  иль вовек отступила милость Его,
  престало слово Его в род и род,
  или миловать Бог позабыл,
  затворил во гневе щедроты Свои?
  И сказал я: "Вот боль моя:
  десница Вышнего изменена!"
  Воспомню о Господних делах,
  о древних воспомню чудесах,
  Исследую все деяния Твои,
  размыслю о свершенном Тобой.
   
  О Боже! Во святыне стезя Твоя;
  кто есть бог, что велик, как Бог?
  Ты - Бог, что творит чудеса,
  Ты силу Твою меж языков явил,
  Видели воды, Боже, Тебя,
  видели воды, и взял их страх,
  и бездны объяла дрожь;
  облака изливали проливень струй,
  небеса издавали гром,
  и летали стрелы Твои. 
  Глас грома Твоего - в кругу небес,
  молнии светили надо всей землей,
  содрогалась, сотрясалась земля.
  В пучине - пути Твои,
  в водах великих - стезя Твоя,
  и следов Твоих не испытать.
  
  Струи летнего дождя лились с крыши, с веток деревьев, порывы грозового ветра несли тучи тяжелых капель, бросая их в лицо Леэне и Кесарию. Молнии сверкали так, что сад был виден до единого листочка, словно на черной росписи амфоры.
  
  "Леонта, что, что ты говоришь? Если Иисус - Бог, то ты прогневаешь Его!"
  "Христе! Неужели Ты не явишь Себя?! Неужели иеревсы Асклепия и судьба сильнее Тебя? Яви Себя, Христе Сотер! Христе Целитель! Христе, Сын Божий! Вот, видишь - перед Тобой Вассиан, его бросили все - Ты его тоже оставишь? Тогда и я Тебя... тогда и я Тебя оставлю! Слышишь?"
  
  "Нет, Леонта! Не гневи Его!" - вскричал Вассиан.
  - Нет, нет, - заговорил Кесарий срывающимся, умоляющим шепотом. - Не надо... мне не вынести этого... нет... это слишком... это выше моих сил.
  Он облизнул сухие губы - на них были капли дождя. Леэна, удерживая его на руках, склонилась, взяла чашу, чтобы его напоить. Кесарий пил жадно, поперхиваясь, но быстро перестал - как слабый младенец, которому не хватает сил сосать грудь. Вдруг он широко раскрыл глаза и в них были страх и отчаяние. Его блуждающий взгляд встретился со взглядом Леэны и замер, словно Кесарий силился узнать диакониссу.
  - Кто ты, добрая женщина?..- спросил он, не слушая ответа. - Умоляю... умоляю тебя... достань для меня яда... поскорее... это будет благодеянием... мне не пережить этого... - он замолк, переводя дыхание, крепко сжимая ладони Леэны. - Цикуты... ее найти несложно...дешевый яд... я не смогу... бичевание... это выше моих сил... нет, нет, нет... цикута... прошу тебя...
  Он заплакал. Она молча вытирала его и свои слезы, а гроза грохотала над усадьбой, блистая нездешними зарницами. Где-то вдали сквозь гром кричал бесстрашный петух. Вдруг Леэна ощутила, что, кроме двух мокрых дорожек по скулам Кесария побежали другие - со лба, со щек, с подбородка. Не веря в происходящее, она раскрыла его грудь - простыня была мокрой от выступившего пота, словно он искупался в грозовом ливне, который продолжал свою безумную дионисийскую пляску снаружи.
  
  
  Солнце рассекло предутреннюю мглу, и они, Леонта и Вассиан, вместе опустились на колени, щурясь от света и воздевая руки...
  
  - Вниз, - вдруг сказал Кесарий. - Со скалы - вниз. Там вода.
  Он улыбнулся и уснул. Лицо его было спокойным - словно он лежал не на постели, а в лодке, уверенно плывущей сквозь ночь, озаряемую грозой.
  
  
  ГЛАВА 33. О СНАХ И СЫРЫХ КУРИНЫХ ЯЙЦАХ.
  
  Пламя светильника еле теплилось - Каллист долил в него масла. Кесарий беспокойно заворочался, застонал. Вифинец чутко склонился над ним. Кесарий неожиданно открыл глаза - и Каллист с замиранием сердца понял, что друг узнает его. Он поспешно разбавил вино теплой водой и напоил Кесария, осторожно придерживая его голову. Сделав несколько жадных глотков, Кесарий проговорил:
  - Я... в тюрьме?
  - Ты у друзей, Кесарий... Александр!
  Каллист отставил чашку, сел на постель рядом с ним, взял исхудалые, влажные ладони Кесария в свои.
  - Тебя тоже...арестовали? - продолжил Кесарий, словно не услышал его, и Каллист теперь точно знал, что это - не бред лихорадящего больного, который он слышал все прошедшие страшные дни. Его друг был в полном сознании.
  Кесарий с непониманием посмотрел на свод льняного полога над постелью и застонал, стискивая зубы.
  - Тебе больно? Где? - встревожено спросил Каллист.
  - Все тело болит... и бок... правый... Скажи, я очень опозорился... во время бичевания?.. это ужасно...
  - Что ты говоришь такое?! - вскричал перепуганный Каллист. - Что ты несешь? Какое бичевание? Ты - не раб! Ты - сын патриция!
  - Всадника, - поправил его Кесарий. - Но они на это теперь не смотрят.
  Он глубоко, прерывисто вздохнул.
  - Разве ты не помнишь? Был суд... Пигасий, Орибасий, Фалассий...отец тоже там был...что он там делал, он же епископ? Не знаю...Меня приговорили к бичеванию... я помню... я умолял о пощаде...какой позор... они смеялись... потом тюрьма... ждать... мама пришла ко мне...как к тому младшему севастийскому мученику... знаешь, который боялся... говорила, ободряла...потом ее прогнали... и меня повели, привязали к столбу... а дальше не помню... скажи, я очень орал? Не помню...а ты должен помнить...ты же там был... ты плакал...тебя не пускали ко мне...как же ты ничего не помнишь?
  Кесарий приподнялся и тут же бессильно упал на подушки.
  - Александр! Кесарий! - сердце Каллиста болезненно сжалось. - Кесарий! Тебе приснился дурной сон!
  Он в отчаянии стал целовать его руки, словно пытаясь разбудить. Кесарий неподвижно смотрел перед собой, закусив губы.
  - Это был только сон, слышишь? - почти закричал Каллист. - Сон! Ты заболел, тяжело заболел, мы привезли тебя в имение Леэны, прошлой ночью у тебя был кризис! Вчера ты весь день проспал. А сейчас утро, видишь, раннее утро, солнце еще не взошло!
  Во дворе закричал петух. Кесарий вздрогнул, словно просыпаясь, посмотрел в усталые, покрасневшие от бессонных ночей глаза друга.
  - Это был сон? - медленно выдыхая каждый слог, проговорил он. - Сон? Ты говоришь, я не в тюрьме?
  Он неожиданно рванулся всем телом и упал на руки Каллиста.
  - Тогда почему я связан? - сдавленно простонал он. - Ты хочешь меня успокоить... Каллист... мой добрый друг...
  - Ты не в тюрьме! - чуть не плача, воскликнул Каллист. "А если это, и в самом деле, слабоумие после двухнедельной лихорадки? Если это... если это френит?!"
  - Слышишь, Кесарий! Ты бредил, вырывался, пришлось привязать тебя... простыней... сейчас развяжу... Видишь, это не тюрьма! Видишь, ты на кровати лежишь, а не на полу! Не в цепях! Посмотри сам! Ну же! Там, за окном, сад! Сад в цвету! Слышишь, мальвы и розы цветут! Ветер к нам, с моря...
  Он усадил Кесария, обнимая его изможденное тело, бессильное, как соломенная кукла, которую девочки в Ахайе приносят в жертву Артемиде. Кесарий положил ему голову на плечо и улыбнулся.
  - Сон... Это был сон... Мальвы и розы...Где наши розы? Где же фиалки? Где наш селенин цветок? - проговорил он нараспев. - Это сон... Знаешь эту детскую песенку? В хороводе кто-нибудь колечко прячет...знаешь? А потом одному кому-то дает, незаметно...Розы, фиалки...
  С этими словами он сполз назад на постель.
  - Я тяжелый, - извиняющимся голосом проговорил он. - Не удержишь.
  Кесарий счастливо улыбнулся - его глаза отразили скудный свет светильника. Он попытался поднять руку ко лбу, но на полпути она упала, как плеть.
  - Ты перекреститься хочешь? - догадался Каллист, осторожно взял его кисть в свою и начертил большой крест, касаясь лба, груди и плеч.
  По щекам Кесария заструились слезы.
  - Слава тебе, Христе Спаситель! Кажется, я вынырнул на этот раз... - он едва ощутимо сжал руку друга - Каллист понял, что это для Кесария теперь означает "изо всех сил" и, борясь с комом в горле, спросил:
  - Я правильно...сделал?
  - Да...Спасибо тебе... Мой единственный, мой прекрасный друг...- он сделал паузу и добавил неожиданно: - Вот так бы перед Пистифором... а то у тебя тогда ромб получился.
  - Ты снова шутишь! - воскликнул Каллист, плача от счастья. - Значит, скоро поправишься!
  - Ты мне переломаешь все кости... отпусти! - взмолился Кесарий.
  - Извини, извини... Помнишь, как у Платона: "Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя - бедная, видно, пришла, чтоб перелиться в него!"
  - Бедная скоро уйдет - выдавишь ты из него... Что у меня с правым боком? Это, наверное, ребра - после того спуска с лестницы ...
  - Александр, вы не спите?
  Леэна со светильником вошла в комнату, и на потолке закружился веселый хоровод теней.
  - Дитя мое, Александр...
  Она расцеловала его.
  - Вы не против, если я вас буду называть Александром? Каллист вам все потом объяснит...Анфуса!
  В дверном проеме показалась огненно-рыжая голова Финареты.
  - Финарета, позови Анфусу, пусть она принесет горячей воды, масла, чистые простыни! И иди, займись хлебом!
  - Сейчас, сынок, - прошептала она, склоняясь над Кесарием. - Хлеб вот-вот испечется, поешь. Ты любишь свежий хлеб?
  - Я бы хотел...
  - Что, родной?
  - Причаститься...
  Повисла неловкая тишина.
  - Дитя мое, но это невозможно. Ты же не крещен.
  - Как?!
  Если бы Кесарий мог, он бы вскочил, но сил у него хватило лишь на то, чтобы приподнять голову и снова уронить ее на смятую простынь.
  - Я же помню...пресвитер...потом символ веры Григория Чудотворца...старый... доникейский...
  - Так ты все слышал? Мы думали, что ты был без сознания! - изумленно, почти возмущенно, вскричал Каллист.
  - Феоктист, Кес...Александр не мог слышать все, - заволновалась Леэна. - Должно быть, он приходил в себя, а потом впадал в забытье. Иначе он бы помнил, что не крещен.
  - Да...- проговорил Кесарий. - Потом воин...центенарий...потом - суд, бичевание, о Боже мой...нет, это уже сон, сон...
  - Дитя мое, не говори так много. Ты слишком слаб.
  Леэна уже заботливо мыла его морской губкой, омоченной в масле и теплой воде.
  - Финарета, не смей сюда заходить! Позаботься лучше о хлебе! Так... лицо, шея...теперь руки... хорошо...не надо стесняться меня, старухи, сынок...вот так...вымоешься, поешь, и опять будешь спать...теперь спину...ну-ка...
  Вместе с Каллистом они повернули его на бок.
  - Я тяжелый, - опять сказал, извиняясь, Кесарий.
  - Не такой уж...худой стал, еще бы - такая лихорадка...Нет, рабов звать не будем, я перестелю постель без рабов. Не надо его никуда переносить... тревожить только...
  Она натерла Кесария ароматным маслом - запахло кипарисом и мятой - и, свернув старую простынь, ловко просунула свежую рядом, и с помощью Каллиста осторожно перекатила больного на чистую половину постели.
  - Ловко, - подал голос Кесарий, полной грудью вдыхая запах масла и чистого белья. - Надо же. Я и не знал, что так можно делать.
  - Ты еще много чего не знаешь, сынок, - весело сказала Леэна, пока Анфуса завязывала грязное белье в узел. - Поешь теперь.
  Она разломила еще горячую булку и вложила в ладонь Кесария. Тот попытался поднять руку, но не смог донести ладонь до рта. Тогда Леэна сама стала кормить его, вкладывая в его рот кусочки мякиша, смоченные в вине. Кесарий с наслаждением ел, но вдруг какая-то мысль посетила его и он спросил, проглотив очередной кусок:
  - Почему трибун Диомид меня не арестовал? У меня же примета...
  - Каллист поклялся Аполлоном, что у тебя нет шрама.
  - И он не стал проверять? - недоверчиво спросил Кесарий.
  - Нет.
  - Леэна назвала тебя своим сыном, Александр, - сказал Каллист.
  Диаконисса с укором посмотрела на него.
  Кесарий молча поцеловал ее пальцы, в которых она держала хлеб у его губ.
  - Мы с Финаретой и рабами сейчас отправляемся в церковь, мальчики, - деланно сухо сказала Леэна после долгого молчания.
  - Ночь же! - удивился Каллист.
  - Я думала, что все знают, что христиане собираются перед рассветом в первый день недели. А ты не знал, Каллист?
  - Финарета!..- строго произнесла Леэна.
  - Бабушка, все готово - хлеб в корзинках, Верна закладывает повозку... Кеса...Александр, как хорошо, что вам лучше! Мы так беспокоились о вас!
  Финарета, придерживая одной рукой свое светлое покрывало, поцеловала Кесария трижды - в глаза и лоб.
  - Финарета!
  - Это в честь Троицы единосущной, бабушка.
  - Финарета, не позорься перед людьми... Что, Верна? Пора? Едем! До свиданья, сынок, до свиданья, Каллист врач...Вот, Анфуса принесла вам хлеб, сметану, масло и яйца - поставь поднос на столик в угол, Анфуса! Вино у вас есть. Позавтракайте без нас.
  Леэна, крепко взяв внучку за руку, вышла быстрыми шагами из комнаты. До друзей донеслись скрип колес и фырканье мулов.
  - Какая милая эта Финарета! - проговорил Каллист, глядя в ночную тьму.
  - Да, - ответил в темноте Кесарий, и было понятно, что он улыбается.
  - Обрадовался, что она тебя поцеловала?
  - А ты не ревнуй, - откликнулся больной. - Если бы ты захворал, она бы и тебя поцеловала.
  Каллист что-то неразборчиво пробормотал.
  - Я что, на перине лежу? - продолжал Кесарий. Он говорил тихо и медленнее обычного, переводя дыхание, но голос его звучал весело.
  - Конечно. Удобная теплая постель способствует выздоровлению, - ответил Каллист, придирчиво осматривая поднос с завтраком.
  - Мягко... Слушай, а я и не помню, когда последний раз на перине спал.
  - Ты что, правда?
  - Ну да. Я же философ. В душе. А ты разве на перинах спал?
  - Я? - растерялся Каллист. - Нет.
  Кесарий заворочался.
  - Погоди, дай я тебе помогу...Что ты хочешь?
  - Я сам...не надо...Правый бок болит...хочу лечь на него... спасибо...
  Каллист осторожно уложил его на правый бок, и Кесарий не мог некоторое время говорить от одышки.
  - Нет, это точно не перелом, мне легче на боку лежать...- вымолвил он наконец. - Плеврит? Кажется, я здорово заболел..., - добавил он растерянно.
  - Да ты что! - деланно небрежно проронил Каллист, поправляя подушки. - Так, ерунда - эфемерная лихорадка. Только вместо одного дня - пару недель.
  - Что, правда? - Кесарий схватил его за край хитона.- Я так давно болен? Две недели? Мы же вчера в гостинице ночевали...или нет...два дня...Два дня, не две недели, ты хотел сказать?
  - Две недели ты был без сознания и в тяжелом бреду.
  Кесарий помолчал, потом сказал задумчиво:
  - Ты меня разыгрываешь. Не может быть. Я никогда так не болел.
  - Конечно. Я нарочно вру. Хочешь, еще поешь? Смотри - свежие яйца! Хочешь? А то я все съем сейчас.
  - Нет, - простонал Кесарий. - И отвернись от меня, когда их будешь поглощать.
  - Ты их не любишь? - несказанно удивился Каллист. У него был вид человека, потрясенного известием о том, что его стремление поделиться самым дорогим бессердечно отвергнуто.
  - Я их не-на-ви-жу, - с расстановкой проговорил Кесарий. - Больше, чем наш император - христиан.
  Каллист недоуменно пожал плечами, разбил скорлупу о край медного подноса и, выпив тягучее содержимое, причмокнул.
  Кесарий закашлялся.
  - Ты бы хоть отвернулся! Противно! - потребовал он и добавил после паузы: - Что, я, правда, две недели без сознания пролежал?
  - Да ну, что ты, - развел руками Каллист, прикончив второе яйцо и бросив ненужную скорлупу на блюдо. - Я и письмо Григорию просто так писать стал...и крестить мы тебя просто так решили...
  Кесарий, обняв подушку, в молчании уставился на друга.
  - К р е с т и т ь? - вымолвил он, наконец. - Т ы решил меня крестить?!
  - М ы, - ответил Каллист невозмутимо. - Мы с Леэной. Я же знал, что ты некрещеный.
  - Воистину - что бы мы, христиане, без вас, эллинов, делали...Так бы все некрещеными и померли...- произнес Кесарий и закашлялся.
  Каллист приподнял его за плечи.
  - Выплюнь вот сюда - я посмотрю...
  - Сколько ты уже яиц съел? От тебя ими даже пахнет...гадость какая...
  - Мокрота как мокрота.
  - Я про яйца тебе толкую. Как ты их можешь любить?
  - Тебе спать надо. Хватить упражняться в риторском искусстве. Выпей лучше вина с травами. Вот так.
  - Я, что, правда, умирал? - проглотив темное ароматное питье, снова спросил Кесарий - уже не так недоверчиво.
  - Я был уверен, Кесарий - п о ч т и уверен, что ты не выживешь, - серьезно сказал Каллист, гладя остриженную голову друга.
  Кесарий закрыл глаза и молчал, потом тихо сказал:
  - Я столько хлопот тебе доставил.
  - Чепухи не говори.
  - Ты - мой лучший друг, - продолжал Кесарий, гладя на Каллиста огромными синими глазами - такими пугающе живыми на его изможденном лице.
  - А ты - мой, - ответил Каллист.
  - Нет, - замотал головой Кесарий. - Нет...Я не такой...Ты - прекрасный друг...ты по праву зовешься Каллистом...
  - Ты тоже нравом вышел по своему имени. Только от дверей Аида - и сразу командовать и спорить, - засмеялся Каллист.
  - Прости, прости, - искренне, как ребенок, проговорил больной. - Я как раз подумал...Я плохо к тебе относился в Новом Риме... Я очень тебя подавлял? Я властный...из меня плохой друг...
  Он слабо сжал руку Каллиста.
  - Знаешь, что? - ласково проговорил Каллист. - Давай ты сейчас больше не будешь разговаривать, а уснешь.
  - Но ты скажи - ты прощаешь меня? - с жаром проговорил каппадокиец, пытаясь сжать его руку сильнее.
  - Да, прощаю, прощаю - конечно, прощаю, - торопливо ответил Каллист. - Закрой глаза и спи! Слушайся меня, если хочешь, чтобы я тебя простил...Удобно так, на боку?
  - Очень хорошо...так не больно...это плеврит, Каллист, ты что думаешь?
  Кесарий закрыл глаза, и, не выпуская руку Каллиста, уснул, улыбаясь.
  "Как ребенок", - с жалостью подумал вифинец. "Ну ничего, он поправится теперь. Несомненно".
  Стараясь не делать лишнего шума, Каллист подвинул кушетку к изголовью постели, натянул на плечи легкое одеяло и задремал.
  
  ГЛАВА 34. О КРОВОПУСКАНИЯХ И ПРОМЫВАНИЯХ.
  
  Каллиста разбудил крик Финареты. Он вскочил - полусонный, готовый мчаться на помощь.
  - Это - ужасная несправедливость! Я больше не пойду туда! Я вообще никогда не буду больше ходить в церковь! И не крещусь никогда! - раздавался звонкий, захлебывающийся голос Финареты.
  - Из-за таких, как ты, Финарета, мужчины и считают женщин дурами. И, воистину, они не совсем неправы! - зазвучал гневный голос Леэны. - Что ты голосишь, как пьяная вакханка! Наверняка разбудила Кес...Александра! Тебя не волнует, что он тяжко болен, что ему нужен сон и покой! Ты на первое место ставишь свои слезы!
  - Это не так, бабушка! - снова закричала Финарета.
  Раздался увесистый шлепок.
  - Иди в свою комнату, - тяжело проговорила Леэна. - Увидимся за завтраком.
  - Не расстраивай бабушку, - вмешался в диалог Верна. - Ей и так нелегко пришлось сегодня.
  Быстрые шаги и всхлипывания затихли - Финарета убежала к себе. Верна протопал в сторону кухни, а Леэна вошла на веранду.
  - Каллист врач, доброе утро! Мы не разбудили вас? Простите мою внучку - она еще дитя. Александр спит? Хорошо...
  Она склонилась над спящим и долго смотрела на него, потом спросила негромко:
  - Как вы думаете, он пошел на поправку? - в голосе ее Каллисту почудилась мольба.
  - Думаю, да, - весомо ответил Каллист. - Я еще не осматривал его, не знаю, восстановилось ли дыхание.
  Леэна хотела что-то сказать, но передумала и покачала головой.
  - Пойдемте, позавтракаете с нами, - предложила она. - Только не обращайте внимания на выходки Финареты.
  ...За завтраком они почти не разговаривали - Финарета угрюмо молчала, натянув покрывало по самый нос, то и дело стряхивая с него хлебные крошки. Леэна, не говоря ни слова, заботливо подвигала к Каллисту блюдо с жареным в масле козьим сыром и миску с маслинами.
  Казалось, что среди четверых - включая Верну, то присаживающегося к господскому столу, то отходящего, чтобы деловито принести или унести что-нибудь - воцарилась напряженная, готовая вот-вот разрешиться, тишина.
  - Желаете воды или настоя шиповника? - спросил, наконец, Верна, подходя с большим кувшином, и его голос прозвучал гулко, словно слова оракула. - Шиповник полезен, - заметил он, когда Каллист сделал глоток из кубка с родниковой водой.
  - Верна, не навязывай свой шиповник, - сказала Леэна, слегка хмурясь. - В этом доме только мы с тобой его и любим. А Финарете надо пить мелиссу с сирийским нардом...
  Финарета гневно вскинула голову.
  - Каллист врач, вы знаете, что бабушку выгнали из диаконисс? - вызывающе воскликнула она.
  Леэна хлопнула ладонью по столу. Тоненько зазвенело медное блюдо с остатками сыра.
  - Правда?..- растерянно проговорил Каллист, не очень понимая, что это означает и чем может грозить, но внутренне готовясь к худшему.
  - Потому что бабушка сказала, что у нее есть сын! - продолжала отчаянно Финарета, словно декламируя трагический монолог Медеи.
  - И...что с вами будет теперь? - пробормотал побледневший Каллист, в памяти которого внезапно всплыли древние рассказы о казнях весталок.
  - Ничего, - неожиданно рассмеялась Леэна. - Буду уделять больше времени дому и гостям.
  - Но это же несправедливо! - закричала Финарета. - Так опозорить тебя перед всеми! Этот Гераклеон! И все слышали! "Нагуляла на стороне!" Это же надо так сказать!
  - Финарета, не заставляй еще раз слушать бабушку все то, что изволил ей сказать пресвитер Гераклеон, - строго заметил Верна. - Будь я помоложе, я бы ему...
  - Вот! Вот! - закричал Финарета, скидывая покрывало. Ее непричесанные огненно-рыжие волосы смешно топорщились в разные стороны, как у невыспавшегося воробышка. - Будь я мужчиной, я бы...
  - Финарета, надень покрывало. Здесь Каллист врач, - негромко проговорила Леэна. - Тебе пора бы понимать, что люди поступают согласно тому, что они видят... или думают, что видят. Если я, как диаконисса, солгала, давая обеты, вот таким образом, как они думают, то какого еще отношения ко мне ты хочешь от них? Ведь они думают - и это очень хорошо, что они так скоро поверили - что Александр...
  - Гадостям верят быстро, - заметил Верна.
  - Я на это и рассчитывала, - кивнула Леэна. - Люди знают, что в молодости я много путешествовала. Это, несомненно, наведет их на разные интересные мысли.
  - Они теперь спорят, эти мерзкие люди, кто отец Александра! - вскочила с места Финарета.
  - Дитя мое, это вполне естественно. Уверяю тебя, что кандидатов будет много. И прошу тебя - не надо вводить в курс дела всех наших домочадцев. Правду знает один Верна - и довольно. Для остальных Александр - мой сын.
  - Госпожа Леэна... - проговорил Каллист.- Вы пожертвовали своим добрым именем...
  - Пожалуйста, помолчи, Феоктист, - нахмурилась матрона. - Лучше съезди на верховую прогулку - развеешься. Ах, ты же Каллист, я все время вас путаю. Ты похож на него.
  - Что? - переспросил Каллист, чувствуя себя среди всей это беседы как потерянный среди волн мореплаватель.
  - Агап уже оседлал тебе вороного коня - проедься по окрестностям. Ты сидел безвылазно с Александром две недели. Так нельзя.
  ...
  Леэна была права - он, и в самом деле, очень устал за это время. Вдыхая упоительный воздух раннего лета, Каллист мчался верхом по склонам холмов, среди виноградников и рощ. Конь был послушен и быстр. Он думал о том, как удивительно, что такого хорошего скакуна держат в доме, где обе хозяйки - женщины...
  Каллист узнавал места, где провел детство. Вот дорога огибает холм, поворачивает налево - масличная роща все такая же, как и десять лет назад, а там, за ней...
  - Что ты лезешь под копыта?!
  Босой молодой человек шарахнулся от коня, торопливо подбирая выроненные сандалии, которые он нес, перекинув через плечо.
  - Что лезешь под копыта, я спрашиваю? - повторил Каллист.
  Юноша поднял рябое от прыщей лицо и Каллист узнал его. Это был чтец Гераклеона.
  - Ну что, сделали свое дело? - бросил Каллист. - Довольны?
  И, пустив коня галопом, оставил босого странника в поношенном хитоне посреди дороги к масличной роще.
  ...
  Он бросил поводья Агапу.
  - Хорошо прокатились, барин? - с сильным вифинским акцентом спросил раб-геркулес. - А у нас-то что стряслось!
  - Что? - вздрогнул Каллист, сразу подумав про Кесария.
  - Хозяйку-то нашу как обидели...
  - Да, Агап, мне Финарета рассказала, - ответил облегченно Каллист.
  - Финарета всю дорогу из церкви плакать изволила, - сочувственно проговорил Агап. - Дитя еще, не привычная к такому...
  - А у вас такое часто? - резко спросил Каллист.
  - У нас-то? Да известное дело, - ответил Агап. - Гробы они крашеные. Полны костей и нечистоты. Скоры на осуждения. Сучки из очей чужих вынимают, бревен в своих не видят. Хуже язычников.
  Он собирался произнести длинную речь, но Каллист не стал его слушать и пошел в дом, на веранду, где он оставил спящего Кесария.
  Тот уже не спал. Полулежа на трех огромных разноцветных парфянских подушках, он с видимым удовольствием ел жареный сыр из рук Финареты. Леэна в простом светло-сером покрывале сидела в изголовье его постели.
  - Каллист! - воскликнул Кесарий и попытался помахать рукой в приветственном жесте. Финарета живо обернулась, выронив кусок сыра.
  - Пока ты катался, меня Верна побрил, - весело сказал Кесарий, когда Каллист пожал ему руку. - Видишь? Я снова на человека похож...вот только матушка мне зеркало не дает.
  - Александр, поешь, потом насмотришься в зеркало, - сказала Леэна мягко.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросил Каллист, присаживаясь рядом с ним - по другую сторону от Финареты.
  - Неплохо, - сказал Кесарий, улыбаясь. На его запавших щеках было несколько свежих порезов - Верне нечасто приходилось брить господ. - Что ж ты меня не подождал - вместе бы проехались... ну, завтра тогда...
  - Александр... - испуганно проговорила Финарета.
  - Александр, дитя мое - ешь, еда остынет, - перебила ее Леэна. - Завтра, если не будет дождя, прокатитесь вместе с Каллистом. Конечно, - уверенно добавила она, касаясь его остриженной головы.
  Кесарий послушно проглотил очередной ломтик сыра, и попросил воды. Леэна напоила его из большой глиняной чашки.
  - Все, я больше не хочу, - заявил больной. - Я хочу встать.
  С этими словами он зашевелился и сполз с подушек на бок.
  - Подожди, подожди, - забеспокоился Каллист. - Куда это ты собрался?
  - Я хочу встать! - упрямо и слегка раздраженно повторил Кесарий.
  - На тебе одежды ведь нет никакой, - нашелся Каллист. - Как это ты встанешь при Леэне и Финарете?
  - Дай мне хитон, я оденусь, - заявил Кесарий, вцепившись в деревянную перекладину кровати.
  - Дитя мое, - по-прежнему нежно, но твердо проговорила Леэна. - Мы и вправду забыли сшить тебе пару хитонов, прости...как-то все не до того было... я сниму мерку, к завтрашнему дню мы с Финаретой сошьем.
  - Вот-вот, - поддержал Каллист. - А пока давай-ка я тебя осмотрю. Говоришь, чувствуешь себя лучше?
  - Совсем хорошо. Говорю же, встать мне надо. Пора уже.
  Леэна поднялась со своего места, отстранила Финарету, и наклонилась к Кесарию:
  - Давай присядем, дитя мое. Каллист тебя осмотрит.
  Она положила его бессильные руки себе на плечи.
  - Ну-ка, обхватывай меня за шею... смелее... сели!
  Каллист приложил ухо к спине товарища.
  - Ну, что там? - спросил Кесарий. - Что ты слышишь?
  - Не болтай, - строго сказал Каллист. - Дыши.
  Кесарий сделал несколько глубоких вдохов и положил голову на плечо Леэне.
  - У тебя головокружение, сынок? - обеспокоенно спросила она.
  - Нет, нет, - ответил он, снова глубоко вдыхая. - Что ты там слышишь, Каллист?
  - Знаешь, стало лучше, чем было. Дыхание восстанавливается.
  - Можно мне послушать? - робко спросила Финарета.
  - Финарета, Кеса...Александру трудно так долго сидеть, - с укором сказала Леэна.
  - Нет-нет, пусть Финарета учится, - поспешно сказал Кесарий.
  - Вот здесь, - кивнул Каллист, указывая на место между позвоночником и правой лопаткой, остро торчащей над покрытыми кожей ребрами.
  Финарета подняла рыжую прядь и деловито приложила ухо к спине Кесария.
  - Слышишь тихий звук, словно кто-то губку сжимает?
  - Да, - проговорила Финарета. - Это ронхои.
  Кесарий одобрительно что-то пробормотал.
  - До этого здесь ничего не было слышно. Как будто легкое не дышало. Нарушение движения флегмы.
  - Застой онков! - слабо возразил Кесарий, совсем повиснув на Леэне.
  - Поговори мне тут еще... Видишь, Финарета, если постукивать фалангой пальца - вот так - то слышно, что болезненная жидкость еще заполняет легкие - знаешь, как по бочкам стучат, чтобы узнать, полная или нет?
  - Можно мне тоже? - восторженно попросила юная майя.
  - Нет, - строго сказала Леэна. - Александр устал.
  - Отчего же, пусть учится, - с трудом переводя дыхание, проговорил Кесарий.
  - Выстукиванию будешь учиться на Агапе и Верне, - сказала Леэна, поставив точку в споре.
  Леэна и Каллист осторожно уложили больного на постель.
  - Сердце... - Каллист положил свою ладонь на левую половину груди друга.- Толчок сильный - почти во всю ладонь. Это потому что ты исхудал. И дополнительный звук при сердцебиении, кроме двух тонов, появился - часто у выздоравливающих от тяжелых лихорадок он сохраняется, это ничего. Ты выздоравливаешь, друг. Все будет хорошо.
  - Выздоравливаю? - тихо спросил Кесарий. - Да?
  - Конечно.
  Финарета внимательно послушала, как бьется сердце Кесария и спросила:
  - Может быть, у Кес... Александра и раньше был такой призвук при сердцебиении? Как мы можем теперь узнать? Ведь некоторые рождаются с особенным звуком сердцебиения, и, если они не умирают в отроческом возрасте и хорошо растут, то можно говорить, что эта особенность не вредит их здоровью.
  - Финарета, - проговорила Леэна, пряча улыбку. - Несомненно, Александру эта особенность не повредила, даже если она у него и была.
  - Не было у меня никогда ничего подобного! И рос я хорошо, - возмутился Кесарий. - Это от лихорадки. Это пройдет.
  - Да, у тебя больше похоже на звучание, измененное лихорадкой, - важно кивнул Каллист.- Но Финарета хорошо училась у покойного Леонтия, - добавил он. Ему стало жаль девушку. - А рос ты отлично, судя по тому, какой ты стал длинный.
  - Григорий меня намного ниже, - с удовольствием подтвердил Кесарий. - А он старший. Хотя вообще-то старшая - Горги.
  - У Нонны трое детей? - спросила Леэна.
  - У Нонны? Откуда вы знаете, как звать...- вскрикнул Кесарий и закашлялся.
  - Тише, дитя мое. Каллист сказал мне. Так вас у Нонны трое?
  - Трое. Все живы, слава Богу.
  - Да, - улыбнулась Леэна. - Все живы. Слава Богу. У тебя синие глаза - в нее?
  - Да, - изумленно ответил Кесарий. - Откуда...
  - Не отвлекай Каллиста, бабушка! - сказала Финарета. - Еще надо печень проверить.
  - С печенью все в порядке, - поспешил заверить Кесарий.
  - Вот сейчас и узнаем. Согни-ка ноги в коленях...
  - Помнится, - философски произнес Кесарий, возводя глаза горе, - когда несчастные пациенты ворчали, что их щупают, мнут и тискают мои ученики, я им говаривал...
  - "Ну-ну, а как же молодым врачам учиться?" - тоном, не допускавшим возражений, продолжил Каллист. Финарета прыснула со смеху.
  - Слушай, я ведь только что поел! - вскрикнул каппадокиец.
  - Печень стала меньше.
  - Еще бы, ты выдавил ее за диафрагму. Финарета, не обращай внимания - это я так...Каллисту. Чтобы ощутить край печени, надо дать соскальзывать пальцам с ребер вниз...да, очень хорошо...
  - Я помню, - сказал Каллист, - когда мы сдавали экзамен по осмотру больного - ну, когда я на Косе учился - нас было много, а больных мало.
  - Это особенность косской школы, - заметил Кесарий, подмигнув Финарете, снова ищущей край его печени в правом подреберье. - Их там всегда много, а больные не выдерживают, и их быстро становится мало.
  - Я еще не закончил. В александрийской школе, Финарета, в отличие от косской, принято забалтывать больных до такой степени, что они начинают верить, что они здоровые.
  - Больному должно стать легче, когда с ним поговорит врач, Финарета. Чем больше со мной говорит один выпускник косской школы, тем хуже я себя чувствую... Правильно, печень ты нашла хорошо...она у меня немного выступает, да?
  - На четыре пальца, - пискнула Финарета.
  - На два моих, - успокоил Кесария Каллист. - Значительно уменьшилась после кризиса. Так я могу рассказать про Кос?
  - Мы слушаем, - заверил его Кесарий. - Что там за диво-больные у вас были?
  - На них столько раз первогодки заваливали экзамен, что они подсказывали даже - как руку держать при ощупывании печени и все такое.
  - Да, больные на Косе - не то, что тамошние врачи...Вот бы у них полечиться.
  - Финарета, оставь Александра в покое! Он только что поел.
  - Пусть учится, матушка.
  Недомогал я, но тут ко мне, нимало не медля,
  Ты появился, Симмах, с сотней своих школяров.
  Начали щупать меня сто рук, ледяных от мороза:
  Без лихорадки, Симмах, был я, а вот и она.1
  - Ты хорошо знаешь латинский язык, дитя мое, - сказала Леэна по латински, смеясь, и в уголках ее светлых глаз собрались морщинки.
  - Вот, молодой хозяин зеркало просил, - громко сказала вдруг вошедшая Анфуса, протягивая Кесарию небольшое медное зеркальце. Кесарий сжал его узкую ручку в кулаке и с трудом поднес к своему лицу. Несколько мгновений он смотрел на свое отражение. На веранде воцарилась напряженная тишина. Каллист с болью с сердце увидел, как потускнели глаза его друга, как дернулся, словно в гримасе боли, его рот. Но прежде чем он сделал жест, чтобы отобрать у Кесария зеркальце, оно само выпало из его руки и скользнуло вниз по простыне, коротко звякнув об пол.
  Кесарий вскинул голову и весело взглянул на Леэну, Финарету и Каллиста, но в глубине его взора затаилось страдание. Каллисту показалось, что только он один заметил это, и он втайне порадовался, что ни Леэна, ни Финарета не видели дымки боли в глазах Кесария. Ему захотелось сказать другу что-то хорошее, но Кесарий опередил его:
  - Это ты меня остриг, завистник?! - возмущенно воскликнул он. - Отвечай! То-то я думаю - что-то не то...
  Каллисту стало жалко друга до слез - и он сказал немного грубовато:
  - Как ты думал, мы тебе примочки прикладывать бы стали? Ты же лохматый, как...
  -...козел, - кивнул Кесарий. - Спасибо. Где-то я уже это слышал.
  - Я не называл тебя так. Сам себя называешь - сам и слушай.
  - У вас действительно очень густые волосы, Александр, - перебила Каллиста Финарета. - Нам было очень жаль, но другого выхода не было. Они отрастут, вы не переживайте. Я составлю особый бальзам, и они будет еще гуще, не сомневайтесь.
  - Спасибо вам, Финарета... Я смотрю, Каллист показал на мне все свое искусство, - Кесарий скептически осматривал свое предплечье. - Сплошные шрамы от кровопусканий. Ты на мне Финарету учил? Мне сдается, ты здесь целую школу открыл.
  - Учил, конечно, - кивнул Каллист. - Кровопускания, клистиры...
  Желтоватая бледность мгновенно сменилась на щеках Кесария густым нежным румянцем.
  - Не слушайте его, - поспешно сказала Финарета. - Он нарочно гадости вам говорит. Какой вы, все-таки, Каллист врач...
  Каллист слишком поздно понял свою оплошность и судорожно сглотнул, что-то пробормотав.
  - Александр, ты устал, дитя мое. Я велела Верне приготовить беседку - нельзя же весь день проводить в доме, - вмешалась в разговор Леэна. - Каллист составит тебе компанию.
  - Побудешь со мной? - проговорил негромко Кесарий, пытаясь сжать в ладони край хитона друга. - Посидишь немного?
  - Конечно, - нарочито беззаботно ответил Каллист, чтобы не дать голосу предательски дрогнуть. - Давай я тебе Овидия почитаю. Про зиму?
  Видел я сам: изо льда торчали примерзшие рыбы,
  И, между прочим, средь них несколько было живых.
  - Правда?! - воскликнула Финарета.
  - Да, такое бывает в тех краях, - ответила ей Леэна.
  
  
  ГЛАВА 35. О НИНЕВИТЯНАХ,БАБОЧКАХ И СМОКВАХ.
  
  - Влюбилась ты уже по уши в Кесария, дитя мое, я смотрю!
  - Бабушка! Я ничего плохого не думаю!
  - Да уж знаю... Ты влюбчивая. Все время в кого-нибудь влюбляешься. А Кесарий - красавец, хоть и после болезни. Как же тебе устоять.
  - Бабушка! Я вовсе не влюбчивая! - возмутилась Финарета.
  - Будто я тебя не знаю. Влюбишься, через два месяца надоест - разлюбишь. Ты в двенадцать лет в градоправителя Никомедии влюбилась... в этого...высокого, черноглазого...который еще двух слов связать не мог при публичном выступлении. Как его звали... Аристарх, кажется.
  - Глупости, бабушка, - покраснела Финарета.
  - А потом в возницу, который все время на ипподроме выигрывал. Кудрявый такой, светлокудрый. Ахиллес?
  - Нет, Гектор... он так здорово управлял четверкой коней! - воскликнула Финарета. - Вот этот хитон подойдет?
  - Потом были еще какие-то герои нашего славного гарнизона... Боже мой, Финарета, как хорошо, что это у тебя оканчивается только вздохами и ахами, и рисованием углем на дощечках! - сказала пожилая спартанка. - Покажи-ка мне этот хитон... - она неожиданно резко вырвала его из рук воспитанницы. - Где ты его взяла?
  - Вот здесь, в сундуке... - испуганно проговорила Финарета.
  - Подумать только... я всегда думала, что он был высоким... как великан... а, посмотри-ка, его хитон будет мал Кесарию, - проговорила Леэна, разговаривая сама с собой. Она долго молча держала в руках хитон из тончайшей дорогой ткани с золотистой каймой, потом сказала:
  - Положи его на место в сундук, Финарета. И больше не доставай.
  - Ты ... любила его, бабушка? - робко спросила рыжая девушка.
  - Мне было восемь лет, Финарета, о чем ты говоришь... - негромко ответила ей матрона. Я и не помню, какой он был...его лицо. Только глаза. Светло-карие, как зрелый мед. У Каллиста похожие глаза.
  - А он... тебе снился когда-нибудь...после того? - спросила едва слышно Финарета, заглядывая ей в глаза.
  Леэна медленно сложила хитон и, взглянув окно в сторону масличной рощи, ответила:
  - Ни разу.
  
  +++
  
  "- Леонта, а это правда, что твой папа умер? - спрсила Леэна. - Мне сказали кувикуларии".
  "- Да, дитя мое", - ответил Пантолеон, беря ее на руки и усаживая на позолоченные перила беседки царского сада. Умер. Но когда Христос придет, Он его разбудит".
  "- Я вот что подумала, когда это узнала, Леонта, - сказала девочка, дотрагиваясь до руки жениха. - Ты же теперь совсем одинокий. У тебя никого нет. Значит, мне надо срочно выйти за тебя замуж, чтобы ты не был одинок!"
  "- Спасибо, дорогая моя девочка," - улыбнулся Леонта, наклоняясь к нейи она увидела вблизи его глаза - цвета спелого меда.
  "- Давай завтра? Я приду к тебе домой раньше, чем ты возвращаешься со службы. Ты только рабов предупреди. Представляешь - ты пришел, а я уже здесь, и ты не одинок!"
  "- Дитя мое, - сказал Пантолеон и поцеловал девочку в чистый, высокий лоб. - У меня нет дома. Я все продал, и мы с рабами... я всех отпустил, но Вассой и Провиан не захотели меня покидать, а Лаврентий и так вольноотпущенником еще при отце жил с нами... в-общем, мы ходим с Лаврентием, Вассоем и Провианом в бедные кварталы и в тюрьму и лечим больных. А живем мы в домике у Лаврентия, у него жена и шестеро детей, там очень тесно".
  "- Можно я буду ходить с вами? - закричала Леэна спрыгивая с перил. - Можно? Я умею перевязывать раны и умею накладывать мазь.Мне даже сама императрица позволила ей намазать мазью ее ногу! И ей совсем не было больно!"
  "-Мы обязательно тебя возьмем, я обещаю, - ответил Леонта, снова целуя еее в волосы. - Но пока тебе надо быть с императрицей Валерией - она очень страдает, и кто-то добрый должен намазывать ей ноги лекарством, которое я ей прописал".
  "- Я знаю, Леонта, я знаю... - ответила Леэна. - Она красивая, наша домина Валерия, но очень больная..."
  +++
  ...
  - Ишь ты! И не совестно было ему приходить в тот же день? Заявился! Ждали мы тут его!
  - Я хочу видеть госпожу Леэну, дочь Леонида.
  Юноша стоял перед возмущенной Анфусой - выпрямившись, слегка откинув голову назад, сжимая в руке ремни поношенных сандалий.
  - Ишь ты! Давно ли называл ее Леэна диаконисса? Чего явился? Али Гераклеон вспомнил, что она ему солид должна?
  - Меня не Гераклеон послал, - ответил ей юноша, щурясь от солнца.
  - Анфуса, это что, Севастиан пришел? - раздался голос Леэны из окна второго этажа. - Пусть он войдет в дом. Я сейчас спущусь.
  Севастиан задержал взгляд на изображении пса на стене коридора, ведущего в атриум, под которым стояло: "Cave canem" и, войдя в атриум, огляделся по сторонам.
  - Ноги-то свои вымой, - буркнула Анфуса, загремев тазом и медным кувшином. - Наследишь мне...Только убрала!
  - Я сейчас уйду, - сказал Севастиан, кусая нижнюю губу, покрытую неровным, едва пробивающимся пушком. Он смотрел на мозаику над очагом, на которой был изображен пастух с овцой на плечах и мохнатым псом рядом.
  - А по мне, хоть бы ты и не приходил, - буркнула Анфуса и продолжила перебирать горшки в кладовке - занятие, от которого ее недавно отвлек Севастианов стук в дверь.
  Послышались шаги спускающейся по лестнице Леэны. Севастиан напрягся, что-то шепча, словно повторяя заготовленную речь.
  - Мир вам, госпожа Леэна! - сказал Севастиан неестественным низким голосом.
  - Мир и тебе. Ты что, простудился? - слегка улыбнулась она.
  - Нет, я здоров. Я пришел сказать вам...
  - Анфуса, ты подала Севастиану воды для ног? Он прошел путь немаленький.
  - Да, вон стоит, госпожа Леэна.
  - Так помоги ему вымыть, полей воды!
  - И не собираюсь! - заявила Анфуса и гордо отправилась с двумя большими горшками по глиняным ступеням в погреб. - Сам справится! - раздался ее голос снизу - глухо, словно прорицание подземных целителей Меламподия и Амфиарая.
  - Я сейчас уйду, - сказал Севастиан, крутя в пальцах ремень сандалии. - Я пришел сказать вам, что пресвитер Гераклеон не все вам сказал.
  - Вот как? - Леэна уперла кулаки в бедра.
  - Я понимаю, я слишком молод, чтобы вы прислушивались к моим словам... я знаю почти наверняка, что вы поднимете меня на смех...
  - Говори! - приказала Леэна тоном квестора Вифинии.
  - Пусть я молод...
  - Я уже слышала это.
  - Да, никто вам не сказал этого - и поэтому я должен это вам сказать. Может быть, это вам поможет.
  Севастиан внезапно покраснел.
  - Ну, что же ты хотел сказать, наконец? - сурово и слегка насмешливо проговорила Леэна. - Говори, а то совершится Пришествие Христово, ты на облаке вознесешься, так и не договорим.
  - Вольно вам шутить над бедным чтецом! - вспылил Севастиан, слегка заикаясь от волнения. - Вы и с церковью шутить решили - но Бог делает все тайное явным! Только помните, что Он всегда готов принять через искреннее покаяние, как бы велики не были ваши грехи! Ниневитяне и Давид...
  Он взмахнул руками, сделал шаг в сторону - на мраморном полу остались темно-красные следы.
  - Ну-ка сядь, - приказала Леэна, подтолкнув его к скамье. - Покажи мне свои ноги...
  Растерянный Севастиан не успел еще понять, что происходит, как Леэна, опустившись на колени, стала отмывать его ступни от дорожной грязи.
  - Сбил ноги в кровь, - кивнула она головой и добавила: - Сейчас.
  Она отперла дверцу одной из кладовок, достала небольшой кувшинчик и лоскуты ветхого полотна.
  - Что сандалии-то снял? Босиком ходить решил, как гимнософист индийский? - спросила она, перевязывая его глубокие ссадины от камней и гальки.
  - Ремень порвался, - едва выговорил Севастиан с видом человека, которого ведут на казнь.
  - Анфуса, принеси пару сандалий..., - кивнула Леэна остолбеневшей рабыне, только вылезшей из погреба и увидевшей необычную картину... - Да с подошвой побольше - видишь, какая у него нога? Почти как у Александра... Возьми вот его сандалию с собой, а то принесешь Финаретины.
  Анфуса перекрестилась на изображение пастуха с собакой и, пятясь, вышла.
  Вернулась она очень быстро.
  - Ну, что там с ниневитянами? - спросила Леэна, когда Севастиан завязал ремни на аккуратно перевязанных до лодыжек ступнях.
  - Ниневитяне?.. - он перевел дыхание.
  - Сейчас поешь с нами, потом расскажешь мне про ниневитян. Анфуса, проводи его в сад - мы поужинаем там.
  ...
  Кесарий окликнул Каллиста.
  - Смотри!
  Тот поднял голову от свитка.
  - Чего не спишь? Спи!
  - Смотри, Каллист - бабочка! У меня на мизинце... Тихо, спугнешь... Прилетела... Это потому что у меня руки до сих пор пахнут сушеными смоквами - бабочки чуют не хуже собак, знаешь?
  - Хорошо, что не пчела, - заметил Каллист. - Кстати! С завтрашнего дня буду натирать тебя медом. Обертывания. Как у нас на Косе принято.
  - Хорошо, хорошо, медом, завтра, хорошо, - прошептал Кесарий, не отрывая взора от огромной меднокрылой бабочки. - Это Золотая Психея - у нас таких много в Каппадокии... Рыжая, как Финарета!
  - Точно, - улыбнулся Каллист.- И с зелеными глазами.
  - Вот, ты и смутил ее - она улетела от нас... Знаешь, я хотел тебе рассказать - когда мы с Григой были маленькими и еще только учились читать Гомера...
  Кесарий не окончил фразы и начал декламировать слабым, но твердым голосом:
  Шествуй, Асклепиев сын; Агамемнон тебя призывает;
  Шествуй увидеть вождя аргивян, Менелая героя,
  Коего ранил стрелою стрелец знаменитый ликийский,
  Или троянский, на славу троянам, ахейцам на горесть!"
  Так говорил он, - и душу Махаона в персях встревожил.
  Быстро пошли сквозь толпы по великому войску данаев,
  И, когда притекли, где Атрид Менелай светлокудрый
  Был поражен, где, собравшись, ахейские все властелины
  Кругом стояли, а он посреди их, богу подобный,
  Врач из плотного запона стрелу извлечь поспешает;
  Но, когда он повлек, закривились шипы у пернатой.
  Быстро тогда разрешив пестроблещущий запон, под оным
  Пояс и повязь, которую медники-мужи ковали,
  Язвину врач осмотрел, нанесенную горькой стрелою;
  Выжал кровь и, искусный, ее врачевствами осыпал,
  Силу которых отцу его Хирон открыл дружелюбный...2
  - А ты, правда - асклепиад? - неожиданно спросил он, прекратив чтение.
  - Да, - сдержанно ответил Каллист.
  - Я думал, ты...преувеличиваешь немного. Ты - махаонид?
  - По материнской линии, - скромно заметил вифинец. - Имя моего прапрадеда, Каллиста, выбито на портике Косского Асклепейона, среди потомков Асклепия, - продолжил Каллист с гордостью.
  - А как ты докажешь? Я тоже могу сказать, что там имена всей моей родни выбиты! - поддразнил его Кесарий. - Люди говорят, что истинных асклепиадов больше нет.
  - Как так - нет?! - возмущенно заспорил Каллист. - Их много...просто это теперь никакой роли не играет. В асклепейон сейчас учиться берут за деньги, а не по происхождению. Будь ты хоть сын морского разбойника! А у меня даже документ есть - подписан советом Коса. Там написано, что Каллист врач, махаонид из рода асклепиадов, живший во времена императора Трояна - мой прямой предок по матери. Могу тебе показать, если не веришь...- распалившись, он повысил голос.
  Кесарий посмотрел на него - грустно-насмешливо. Их глаза встретились. Какое-то мгновение врачи молчали, потом дружно рассмеялись.
  - Документ мой теперь Орибасий читает. Подыхает от зависти, небось, - сказал с сарказмом Каллист. - Так что вы с Григой делали в столь нежном возрасте? Мы перешли на разговор о моей родословной и отвлеклись.
  - Мы выводили из гусениц бабочек. Держали их в кувшинах старых. Кормили буковыми листьями. У нас было две как-то раз - одна черная, очень мохнатая, а другая... тоже была мохнатая, только белая. Мы их звали - Диоскуры.
  Кесарий перевел дыхание.
  - Они потом становятся такими неподвижными, как мертвые. Как маленькие камешки. И лежат так. А потом разрывают кокон - и выходят на свободу. У них крылья сначала мятые, как будто мокрые - а потом расправляются, как паруса...Та черная мохнатая гусеница стала вот такой золотой, как та, что у меня на пальце сидела...а белая стала большой такой, голубой... А ты бабочек не выращивал в детстве?
  - Нет, - покачал головой Каллист. - Как-то нам с Диомидом это в голову не приходило. Мы или в мяч играли, или дрались.
  - С Диомидом? Это...ты что, хочешь сказать, что тот центенарий - твой друг детства?
  - Ну да. У них имение недалеко от нашего - от масличной рощи направо, а не прямо, как к нам...
  Каллист вздохнул.
  - Так ты был соседом Леэны... Слушай, как все интересно! А ты говорил, что она не твоя знакомая.
  - Как я могу помнить всех соседей спустя столько времени?! - воскликнул Каллист. - Я же на Кос уехал учиться - еще парнишкой. А потом был этот донос на дядю, его судили, сослали... Я только из письма узнал. Не видел его больше. Он на Спорадах умер...да я тебе рассказывал... И я больше сюда не возвращался. Не хотел. Даже когда ты меня в Никомедию к Леонтию устроил. Там запустение, говорят...
  - Да... - проговорил Кесарий. - Вот что самое обидное - мы не успели подать апелляцию Юлиану. Надо было делать это в первую очередь. Прости меня, Каллист.
  Каллист хотел ему что-то ответить, но, ощутив какое-то шевеление рядом с натянутыми между колоннами занавесями, обернулся.
  - Явился, соглядатай? - голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил он, вставая с табурета.
  - Кто это, Каллист? - удивленно спросил Кесарий, пытаясь приподняться.
  - Меня зовут Севастиан, я чтец, - ответил молодой человек, подходя к ложу больного. - Вы - Александр, сын Леэны? Я рад, что вы поправились...
  - Он уже являлся сюда с Гераклеоном, - сумрачно сообщил Каллист. - Ты рад, говоришь?
  - Подожди, Каллист... Севастиан - твое имя? Меня зовут Александр, да.
  Кесарий протянул руку для приветствия и неловко задел простыню, укрывавшую его. Каллист метнулся, но не успел вовремя подхватить легкую ткань, и она сползла, обнажая ноги Кесария.
  Севастиан замер, приковав взор к шраму на его правом бедре.
  - Соглядатай! - закричал Каллист, хватая юношу за горло. - Я так и подумал, что ты за этим пришел!
  - Значит, такая воля Христа, чтобы меня нашли здесь... - тихо проговорил Кесарий, откидываясь на изголовье. Лицо его посерело.
  - Да?! Вот и нет! Ничего подобного! - воскликнул в гневе Каллист, стискивая вырывающегося Севастиана железной хваткой. - Никакой такой воли Христа на это нет! Прекрати тут мне это! Мне-то виднее! Нет такой воли! Я уверен в этом, нисколько не сомневаюсь!
  - Каллист! Отпусти его, Каллист! - забеспокоился Кесарий, делая попытку встать.
  - Я точно знаю - нет такой воли, чтобы тебе из-за этого мерзавца умирать! Я сейчас задушу его и закопаю в саду! Уверен, никому он в ближайшее время не понадобится! А человеческий род очистится от язвы и вздохнет свободно!
  Финарета выбежала из глубины перистиля3 - она, должно быть, сидела с книгой в прохладе экуса4 - и, перепрыгивая через клумбы фиалок, бросилась к разгневанному махаониду.
  - Каллист, миленький, хороший, Каллист, отпусти Севастиана, пожалуйста! - кричала девушка, пытаясь высвободить несчастного чтеца из рук вифинца.
  - Каллист, ты задушишь его! - воскликнул в тревоге Кесарий, которому, наконец, удалось сесть на своей кушетке.
  Каллист отшвырнул от себя полузадушенного Севастиана, и тот упал ничком в фиалки. Финарета, ойкнув, попыталась ему помочь, но Севастиан, с лицом, перепачканным травой и землей на четвереньках подполз к Кесарию, схватил его за руки и начал беспорядочно покрывать их поцелуями, что-то хрипло шепча. Кесарий попытался вырваться, но перевес в силе был явно не на его стороне.
  - Ну же, Севастиан, - проговорил каппадокиец, касаясь его плеч, - Не бойся, никто тебе не причинит зла... Не бойся!
  - Я не скажу... - наконец, расслышали все хрип Севастиана. - Как я смог бы... Святой мученик Христов, ты же знаешь, что я так не поступлю!
  Его последние слова были настолько энергичны, что Кесарий невольно оглянулся, чтобы увидеть, нет ли позади его изображения какого-нибудь святого, к которому так горячо и искренне обращается за поручительством молодой человек.
  - Нет, не отворачивайся от меня! - простонал Севастиан. - Я знаю, я виноват, я глупец, но я не предатель... Пожалуйста! Поверь мне!
  - Боже мой...- вымолвил потрясенный Кесарий, обнимая Севастиана. - Успокойся, друг. Никто тебя не обидит. Успокойся...
  Севастиан отчаянно навалился на Кесария, хватая и целуя его ноги.
  - Что здесь происходит? - прозвучали спокойные и неспешные слова Леэны. - Севастиан! Александр! Каллист! Финарета!
  Севастиан, дико обернувшись на голос Леэны, на секунду замер, потом вскочил на ноги, закрыл лицо руками и бросился прочь.
  - Держи его! - закричал Каллист, срываясь с места. - Верна! Агап! Ловите его! Понесся доносить в Никомедию!
  - Если этот несчастный и побежал в Никомедию, - рассудительно сказал Кесарий, тщетно пытаясь поймать ускользающую подушку, после того, как Севастиан перевернул все вверх дном на его ложе, - то он не скоро до нее доберется.
  - Он в наш большой сад удрал, а дорога - в противоположной стороне, - добавила Финарета. - Бедный. Бабушка, зачем он приходил?
  - Не знаю. Не успела толком расспросить, - проговорила Леэна, ловко и уверенно поправляя подушки и простыни Кесария. - Дитя мое, что у вас здесь произошло?
  - Я вам сейчас расскажу, что произошло! - воскликнул, задыхаясь от праведного гнева, Каллист.
  Вдвоем с Агапом они уже тащили к Леэне перепачканного землей, зеленью и гравием чтеца. Могучий Агап, собственно, вовсе не нуждался в помощи махаонида, но Каллист этого не замечал. Верна семенил рядом, то и дело всплескивая руками и приговаривая: "Да что же это? Да что же это? Ума лишился, видно?".
  Юноша теперь и впрямь походил на безумца - хитон разорван, светлые прямые волосы всклокочены, грязь размазалась слезами на лице.
   - А парнишка-то умом точно тронулся, - заметил Агап. - Ты, Верна, прав был. Беда-то какая.
  - Отпусти его, Агап, - приказала Леэна. Севастиан упал у ее ног, Леэна подняла его, прижав его к своему белому покрывалу и вытирая им замызганное лицо несчастного.
  - Как же теперь... - повторял он, - что же теперь...
  - Конечно, мы тебе верим... - говорила Леэна. - Я тебя ведь с рождения знаю, Севастиан. Ты - хороший, добрый мальчик... Севастиан, ты слышал, Александр велел тебе успокоиться?
  - Госпожа Леэна, послушайте же меня, наконец! Этот соглядатай... - Каллист стал, широко расставив ноги, словно на корабле в качку, посреди лужайки, - этот прихвостень Гераклеона...
  Он сделал жест профессионального ритора-обвинителя в суде.
  - Короче... Он знает, кто такой Кесарий! - выпалил Каллист.
  Воцарилось странное молчание. Финарета открыла рот, но ничего не сказала. Вместо нее раздался строгий голос Леэны:
  - Молодец. Молодец, Феоктист. Тут уж не прибавить, не убавить ни буквы.
  Каллист схватился за голову, запустив пальцы в волосы, и застонав, упал на дифрос. Тот слегка хрустнул и сломался. Вифинец кувырком полетел в клумбу, от которой, впрочем, уже мало что осталось.
  - Вы не ушиблись, Каллист врач? - в тревоге вскрикнула Финарета, пока красный, как макониев цветок из венка Морфея Каллист, выбирался из фиалок. Выглядел он теперь ненамного опрятнее Севастиана.
  - Пойдемте, пойдемте со мной, - быстро заговорила Финарета, уводя потомка Асклепия к пруду - умываться.
  - Пойдем и мы, Севастиан, - сказала Леэна. - Умоешься, переоденешься, приведешь себя в порядок... Верна, вели Анфусе накрывать на стол здесь.
  - Вы-то, молодой хозяин, как себя чувствуете? - сказал Верна Кесарию. - На вас лица нет... бледный, как смерть...а ведь на воздухе с утра! Даже щеки не порозовели. Вот что болезнь-то делает с человеком.
  Кесарий молча поднял на него огромные синие глаза и ничего не сказал.
  - Вот, прямо эллинский театр у нас... Табурет-то служил-служил верой-правдой пятнадцать с лишком лет - и в миг сломали... Теперь только в печь его... Эх... Все рушится, все ломается. Смоковницы пустые стоят - и чего им еще надо? Навозом обкладывали, обкапывали... Померзли в зиму, видно. Может, и хорошо, что госпоже из диаконисс расчет дали. А то все на этого Гераклеона работаем - домом заняться некогда как следует....
  - Госпожу Леэна выгнали из диаконисс? - сдавленно прошептал Кесарий. Из-за...из-за меня? Святые мученики...
  - Только это секрет, - заторопился Верна. - Она велела вам не говорить. - Так что не выдавайте меня - а то она велит меня выпороть.
  - Какие вы, мужчины, сплетники, - раздался звонкий голос Финареты. - А еще нас осуждаете. - Я всегда подозревала, что это сам Эпиметей открыл тот злополучный ящик, а потом свалил все на бедную Пандору. И когда это бабушка приказывала тебя пороть? Она скорее меня выпорет, чем тебя, Верна.
  Верна досадливо повел плечами и ничего не ответил молодой хозяйке.
  - Вы не думайте там... про доносы да про всякое такое, - нагнувшись к Кесарию, доверительным шепотом продолжил управляющий Леэны. - Этот парнишка неплохой, я его с детства знаю... Хороший мальчик... помогал мне в церкви свечи зажигать, бывало. Я его еще креститься учил: "Слава Отца и Сыну и Святому Духу". Хороший мальчик был, веселый... только когда ко крещению готовиться стал, изменился. Это Пистифорова работа. А так он такой резвый, шустрый был, помню. Родители его горшечную мастерскую держали, в Никомедии-то. Зажиточными не были, но достаток был. Всегда на бедных не жалели, приносили пожертвования. А потом отец умер... как раз младший брат у Севастиана родился. А к матери посватался этот...пьяница...Ну, тогда-то он не пил... Короче, разорилась мастерская, им дом продать пришлось, в другой квартал переехать, на правый берег, в синойкию. У матери Севастиана еще ребенок родился... мальчик... а потом и девочка...а потом не стало матери. Перед смертью крестилась, да. Севастиан тогда стал целыми днями в церкви мученика Анфима пропадать, у Пистифора. Потом Пистифор его к Гераклеону послал. Он добрый мальчик был, Севастиан-то. Резвый такой, веселый, непоседливый. Когда мы полгода здесь жили, полгода в Никомедии, так они с Финаретой вместе, помню на качелях качались.
  - Он меня с них прыгать научил, - сказала Финарета, - а то я боялась. - Представляете, Каллист врач?
  Каллист, более-менее отмытый, с мокрыми волосами и затаенным в глазах огнем, молча стоял рядом, независимо скрестив руки на груди.
  - А как-то горящую свечку в рот засунул. Хотел пламя проглотить. Еще совсем младенец был. Хорошо, я заметил, а то был бы, как Моисей пророк, косноязычный. Я за малышами тогда во время богослужения присматривал...да...
  - Свечку проглотил? Похоже на него, - саркастически сказал Каллист.
  - Каллист, не сердись ты на этого юношу. Садись лучше рядом со мной, в изголовье - я на тебя обопрусь! Вот, Анфуса уже ужин накрывает, - сказал, улыбаясь, Кесарий.
  ...Леэна вернулась вместе с вымытым и причесанным Севастианом, одетым в белоснежный хитон с золотистой каймой.
  - Не бойся. Здесь все тебе верят, - сказала Леэна.
  Однако в глазах Каллиста чтец отнюдь не нашел подтверждения этим словам.
  - Каллист врач, - продолжила Леэна. - Я ручаюсь за этого человека. Он не предаст. Я знаю Севастиана с рождения.
  Севастиан, покрасневший, стоял, явно стесняясь своей роскошной одежды.
  - Садись рядом со мной, - приветливо пригласил его Кесарий. - Здесь места много - я сейчас на бок лягу...вот, садись.
  Севастиан смущенный, но счастливый, сел у ног Кесария.
  Анфуса раздавала скромное угощение - лепешки, маслины, козий сыр.
  - Вам письмо и подарок от центенария Диомида, Каллист врач!
  Агап подал письмо вифинцу и поставил на землю искусно сплетенную корзину, полную свежих, нежных смокв самого лучшего сорта.
  - Трибун Диомид ...радоваться... хвала благим богам...выздоровление твоего друга и сына госпожи Леэны, дочери Леонида... в гости... буду рад...смоквы из нашего сада... - вполголоса читал Каллист.
  - Анфуса, положи смоквы на блюдо! - велела Леэна. Она сидела рядом с Севастианом, на кушетке, обнимая по-матерински юношу за плечи.
  - Давайте поставим их сюда! - предложила Финарета. - Каждому будет удобно взять... вот сюда - вы не против, Александр?
  - Лучше не на кушетку, а ко мне на живот, - сказал Кесарий, с помощью Каллиста устраиваясь полулежа среди подушек. - Ничего, мне не тяжело - зато всем удобно. Ты любишь смоквы, Каллист? Я - так очень.
  - Их надо съесть сегодня - этот сорт очень нежный, завтра в нем уже заведутся черви, - сказала Леэна.
  - Каллист врач, скажите, пожалуйста, Севастиану, что вы больше на него не сердитесь, - попросила Финарета, откусывая сочную смокву. - Севастиан, не бойся его.
  - Не бойся меня, Севастиан, - хмуро сказал Каллист. - Пока ты не сделал то, о чем я тебя предупреждал.
  - Опять вы за свое, Каллист врач, - вздохнула Финарета. - Он не такой.
  - Я вас помню, Каллист врач, - вдруг сказал, потирая ладонью горло, Севастиан. - Вы с пресвитером Пистифором спорили...
  - Да? - холодно переспросил Каллист.
  - Вы - никеец? - спросил осмелевший Севастиан и тотчас зарделся, испугавшись собственной смелости.
  - Я - эллин, - резко ответил Каллист. - Я никакого отношения к христианам не имею.
  - Он - последователь божествен... ну, философа Плотина, знаешь такого, Севастиан? Который у себя дома чужих сирот собирал и воспитывал? - затараторила Финарета.
  - Он - мой друг, Севастиан, - сказал Кесарий, мягко улыбаясь и обнимая Каллиста.
  Севастиан переводил растерянный взгляд с Кесария на Каллиста и обратно.
  - Бабушка, посмотри, Александр и Каллист так похожи на Диоскуров! - вдруг захлопала в ладоши Финарета.
  - Немного есть, - усмехнулась дочь Леонида.
  - Лучше сказать - на Давида и Ионафана, - поправил Верна, беря прозрачную от спелости смокву с блюда на груди Кесария.
  Они ужинали и разговаривали, пока солнце не начало клониться к закату.
  - Мне пора, - неожиданно сказал Севастиан.
  - Я думала, ты останешься у нас ночевать, - удивилась Леэна.
  - Нет, госпожа Леэна, я не могу... братья голодные... я не был еще сегодня дома...
  - Агап! Поедешь сегодня с Севастианом в город, заночуешь на постоялом дворе, завтра сделаешь покупки, как обычно, - велела дочь Леонида. - Анфуса, собери ему в дорогу... и вина дай, недорогого...Отчим ведь с вами живет?
  - С нами, - проговорил Севастиан, кусая губы.
  ...
  - Как же вы теперь, госпожа Леэна? Что же теперь делать? - говорил Севастиан, когда Леэна вышла провожать повозку.
  - Дитя мое, такое часто случается. Приходи к нам, когда будет время. Я буду рада.
  - Простите меня, госпожа Леэна... - неожиданно упал перед ней юноша. - Я глупец, я оскорбил вас...
  - Перестань, - подняла его спартанка. - Мы уже довольно поговорили об этом. Считай, что ничего не было. Забирайся в повозку и с Богом поезжайте.
  ...Когда Леэна вернулась в садик, Финарета и Анфуса осторожно убирали остатки трапезы.
  - Он спит, - прошептала девушка. - Он уснул.
  - Это для него был тяжелый день, - кивнула Леэна. - Жаль, что я уже отправила Агапа... Позови Прокла, Верна. Пусть он поможет перенести Александра в на веранду.
  - Не надо никого звать, - быстро сказал Каллист. - Я с Верной справлюсь.
  Кесарий дышал ровно и глубоко, лежа навзничь на спине, слегка запрокинув голову, отчего его щеки казались еще более запавшими. Пока его поднимали и перекладывали на носилки, он даже не пошевелился, только правая рука его бессильно соскользнула с льняной простыни, задев головки закрывшихся к ночи фиалок.
  Они перенесли его на веранду и уложили на кровать. Леэна укрыла его шерстяным одеялом.
  - Ночью холодно, - сказала она. - Верна, приготовь Каллисту спальню.
  Она влила масла в светильник, выбила кресалом искру, зажигая фитиль.
  - Христе, Свет радости, Свет славы святого, бессмертного Отца Небесного, мы поем тебя, достигнув захода солнца... - проговорила она, медленно изображая на себе крест.
  Кесарий что-то пробормотал во сне.
  - Спи, дитя мое, спи, - склонилась она над ним, и крестя осторожно, чтобы не разбудить. - Спи, младший сын Нонны.
  И она поцеловала его в грудь - рядом с серебряной рыбкой-ихтюсом.
  +++
  
  "- Бурное море, хорошо, что мы вчетвером на веслах", - сказал Лаврений. Пантолеон молчал и греб, закусив губу. Константин сидел на корме, завернувшись в плащ. Над морем едва-едва начала подниматься полная луна.
  "-Кажется, нас не заметили", - выдохнул Пантолеон, опуская весла. Глаза у него были усталые.
  "-Вас укачало, барин", - сочувственно шепнул Вассой.
  "-Ничего. Когда на веслах, меньше укачивает".
  Лодка пристала к берегу.
  Константин выпрыгнул из лодки первым и долго шел к берегу по мелководью, в воде по щиколотку. Потом стал лицом к морю, ожидая, когда подойдет Пантолеон. Они обнялись на прощанье. Рядом стояли пресвитер Ермолай, Ермипп и Ермократ.
  "-Вот эти люди проводят тебя дальше, вдоль побережья и отвезут в Перинф, Коста", - промолвил Пантолеон. Его глаза затуманились слезами. - "Прощай!"
  "- Я стану императором и сделаю тебя кесарем, - шепнул Константин. - Это мое слово. Запомни это!"
  "- Христос да сохранит тебя, да приведет живым на Оловянные Острова!" - воскликнул Пантолеон. - "Прощай!"
  И он прыгнул в лодку к Лаврентию, Вассою и Провиану, хватая весла.
  Луна уже поднялась над морем.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"