У углового одноэтажного здания, тянущегося по Прибазарной улице, в третьей лавке по ряду, если идти со стороны Главного проспекта пестрого Болграда, всегда полно народу. Здесь втиснулся небольшой магазин "Галантерея''.
На тротуаре у двери галантереи привычно перетаптывает трещины каменного мощения разноязычная стойкая очередь. Сама же Прибазарная улица, широко пересекая проспект возле захламленной площади, рядом с десятилетиями разваливающейся почерневшей куполами церковью, - волочится вниз к озеру.
Главный проспект обходительной дугой огибает битую церковную ограду, отталкивался от грязного, постоянно сквозящего автовокзальчика с вечно горластыми черноротыми кассирами, и уходит до самой табакской дороги, к военному городку. Другая его окраина упирается в сияющий серебряной белизной красавец Собор, окруженный просторным сквером. Куда уходит верх Прибазарной улицы, очередь не интересовало. За середину углового здания по этой улице не падала сельская забота.
Кроме галантерейных принадлежностей, несмотря на тесноту стен, магазин торговал и прочим ходовым товаром всеобщего народного производства: платья, головные уборы, нательное и постельное белье, верхняя одежда, трикотаж и ещё всякий рулонный текстиль теснились на плотных многоярусных полках магазина.
Очередь в базарные дни наполнялась обычно крестьянками, вернее колхозницами из многочисленных окрестных сёл; длинная очередь выражала общественный успех могучего строя.
Чтобы приехать в Болград и не зайти в прибазарную "Галантерею", вряд ли вообще выищется такая зрелая хозяйка. Магазин на самом деле галантереей никто и не называл - слово чужое, к тому же ничего не говорящее. Именовали лавку проще - "Абрам". Достаточно было сказать Абрам, и весь Буджак знал, что это там, где можно купить труднодоставаемый ситец. Абрам для крестьянок, конечное решение назревших бытовых вопросов в каждый базарный день. Когда иная женщина определяет напутствиями односельчанку по прямым Болградским улицам, она со знанием нужного направления, непременно начнёт растягивать наставление: "Выйдешь возле Абрама, потом обратно вернёшься в базар..." и так долее. Или, объясняет надменная болградчанка озабоченной колхознице как гинекологию найти, та внимательно выслушает и тут же переспросит: - А далеко ли это от Абрама?
Сам Абрам, невзрачный мужчина лет пятидесяти, низкого роста, полноватый, с блестящей лысиной, обрамленной курчавыми черными волосами, запутанно торчащими по бокам шарообразной головы, с приколотым цветным квадратом наградных планок на пиджаке, выпирающим животом и тяжело свисающим подбородком. Он, при таком телосложений, необыкновенно живо носился у прилавка, бойко лазил по полкам, шумно суетился в подсобке и непременно отыскивал все, что только ни придумывал, в общем-то, невзыскательный покупатель. На его лице играла неизменная живость внимания к посетителю, что было большой редкостью для равнодушной, безучастной потребительской торговли.
- Какие тебе пуговички? - шептал он, - синенькие? зелененькие! Поменьше? Сейчас найдем... Ах, такую, какие брала в позапрошлом году? Порвалась одна? Поищем., обя...ззательно найдем..
Он доставал из-под прилавка коробочку со всевозможными пуговицами. Тетка рылась, находила ту, которую потеряла, платила пятак и довольная уступала место следующей тётке. Покупательницы, надо сказать, шли в основном пожилые, или во всяком случае они таковыми казались: одетые в дошки - черные плюшевые фуфайки, разукрашенный узорчатым дермантином,-скорнячные овчинные киптары и тулупчики, в неуклюжие ручной вязки кофты с большими стеклянными пуговицами. Застегнутые в двух-трех ярусные длинные юбки и платья, обутые в резиновые галоши, самодельные брезентовые тапочки или вязаные калцуны, замотанные в шали, они в большинстве своем выглядели старинными немодными женщинами. Если все же лицо и фигура выдавали молодость, то молодую, как правило, водила свекровь, мать, или, наконец, какая-нибудь тетушка. Случается, стоит у прилавка молодуха, показывает на бюстгальтер или что-то содержащее совсем нижнее, серединное предназначение, а старая с сомнением приценивается, что почем выясняет. Вытянет скупые скомканные губы, скривит их привередливо, будто пытается развязать тугой узел носового платка с всегда нехватающими деньгами, отвернется ощупывая его тугость, и еще раз стоимость уточнит у загоревшееся непредсказуемой надеждой невестки. Вредно примерит нужду с плотностью завязки, махнет недовольно рукой, сунет потные деньги под нижнюю юбку, ... обе уходят ни с чем.
- В другой раз купим, - говорит свекровь невестке, и ощупывает снаружи узелок не развязанной надежды.
Сноха, молча, идет следом, зарывает взгляд маленькой обиды в ущемленную душу личного разочарования. После досадного посещения "Абрама", ей уже ни к чему пустая толкотня по базару, тем более, в одуряющем запахом красок железном магазине, куда за стеклами для керосиновых ламп поплелась старая.
Но не только из-за назначения товара и простой житейской надобности шли колхозницы к Абраму, еще и затем теснились, потому что общение с ним было доверительным, обычным, и почти родственным. Он знал все языки разнородной Бессарабии, что для людей, обойденных даже начальной школой, было крайне любезным уважением их простоты.
Цыганский, албанский, еврейский, молдавский, гагаузский, украинский, болгарский, и конечно русский во всей русской Бессарабии, были для него как один родной язык. Правда, еврейский в самом магазине никто не слышал, разве что в подсобке иногда он незнакомо с кем-то шептался, но к ожидающей очереди это не имело никакого отношения...
- Насы сана иплык! - уточнял он у гагаузки, - какой номер ниток надо?
- Два белых десятый, один моток черных ниток сороковой, под персидскую иглу бордовых пять, еще синие, красные - перечисляла гагаузка, раздумывая
- Исля шинди булане, - все дадим, - он выкладывал на бумагу, всевозможных расцветок и толщины нитки, старательно заворачивал пухленькими белыми руками покупку. Женщина рассчиталась, и очередь продвинулась дальше.
Молдаванка просила полметра точно такого же гипюра, какой уже брала, и какого ей не хватало на наряд для приданого дочери.
- Ну те деранжа о сэ авець жумаге де метру, - не волнуйся, подберем тебе полметра того самого гипюра, - успокаивал он ее. - Под-бе-рем!
- Май репеде, - быстрее уже! - волновалась другая молдованка, - Я на автобус опаздываю!
- Интырзий ла аутобус? - Сейчас обслужим. Кто на автобус ещё опаздывает, без очереди!
- Все опаздывают!..
- Ун мынохем, - я опаздываю! - рванулась вперёд албанка.
- Успеешь, тебе тут рядом, - Абрам ставил на место быструю албанку, - семь километров до Каракурта. Кынбыс, - и пешком дойдешь!..
Дымя папиросой, золотозубая цыганка подбирала себе трусы.
- Кала за туке и цикне - эти на тебя маленькие, - подтрунивал над цыганкой Абрам. - Але авер по баре - вот что тебе надо! - и он вытягивал огромные как парус красные трусы.
Цыганка прикладывала их к бедрам. Очередь забывала про отправляющиеся автобусы, закатывалась смехом, все шумно, преувеличенно толковали размер широкой цыганки.
Иногда магазин закрывали на очередную ревизию, а бывало еще хуже, - на внеочередную. Тогда прилавки болградского рынка ощущали удар отражённого изъяна, от затянувшейся ревизии у Абрама. В такой пустующий промежуток недели, селянка, прежде чем выехать на базар, обязательно справится у соседки:
- Как там Абрам закончил уже эту долгую ревизию?
Она и понятия не имела, что самому Абраму ревизия - как свинье рожа. Недостача больше одной зарплаты, - тюрьма! - Хищение соцсобственности! Излишки... - тоже тюрьма, обсчет советского покупателя...
Разумеется, Абрам не тот торговец, чтобы у него в магазине: - да излишки. Недостачу двух иголок, булавки, или, наконец, наперсника он возмещал исправно, но какой бы они мелочью не были, - наградные планки на пиджаке и нервы всё же, щекотали. Особенно при перекрестной выездной ревизии.
Бывает, в другой раз договорится некий хозяин отвезти на рынок ягнят или поросят, уже и клетку деревянную соломой устелет, поросят выкупает, за машину грузовую уплатит, а жена заявляет:
- В это воскресенье на базар не едем!
- Как?! - вспылит на мгновенье муж.
Хозяйка тут же воспитывающе топнет ногой:
- Нечего там делать! Абрам еще ревизию не закончил...
Кроме "Абрама", подобных отделов в горторге по меньшей мере еще три, но попробуй, сходи туда...
Зайдет бабка Панагия в Ценральный универмаг и начинает восторгаться синеньким в крапочку штапелем, что переметнула на руку белявка, весь рулон у её ног. Самый отрез в подарок крестнице.
"Девуля" молчит, даже не шевельнется, смотрит упрямо синими стеклянными глазами - не моргнет.
- Глухая, что ли? - переспрашивает старуха, - сколько метр стоит?
От "продавщицы" отдает холодом застывшего гипса - и ни слова в ответ.
- Э-э-э, - вконец расстраивается от такого поведения баба Панагия, и вострит потрескавшиеся темные пальцы в выпученные глаза манекена, с досадой грозит:
- Как кольну сейчас в синие зеньки, то враз мне ответишь... Абрама бы вам в бригадиры! - и отправляется, прихрамывая, к "бригадиру" Абраму.
Или спросит другая селянка у разукрашенной живой продавщицы с модной, в две головы, прической, - замотала шиньоном трехлитровый бутылёк на голове. Цену шкарпеток для ученика пятого класса выясняет селянка.
Дама так наморщится что та забывает чего спрашивала .
- Скольку рас вам, сельским баранам обиснят, - зарычит она, - гувурити пу руски, а ни турски. Карапетки! У вас все карапетки: и голфи, и нуски, и чулки - тоже карапетки!
Крестьянка растерянно замигает, не увидела то, что хотела купить. И уйдёт, виновато шепотом проговаривая: "Ничего, пойду к Абраму, там ку-уп-лю-ю!"
Абрам - другое дело! Он не только говорит на всех языках Бессарабии, но еще и диалектами многочисленных болгарских сел владеет. Прямо как Гуга Пенджурова в песнопении! Легко ли сказать! - в каждом селе свой говор, своё наречие, свои обороты, стоит сплетение всей речевой выразительной совокупности старого разговорного языка. Искрящийся языковой зодиак загадочен, как звездное степное небо в холодную бессарабскую ночь.
Абрам знает и весь сельский спрос. Ближе к весне, кроме прочего, хорошо идут фуражки. Каждый спрашивает каскет" кепку, картуз или летнюю шапку. Торгует Абрам фуражками, и все довольные уходят.
С женскими головными уборами там глубже - целая наука: косынки, кэрпи, дюлбени, шали, забрадки, платки, пребрадки, нош, батик, шелчи, газик, накидка, чумбер, шамия, рэчечник, борез... Один только Абрам может разобраться в тонкостях разнообразия моделей и названий. Я лично не подозревал о таком жутком изобилии различных платков. Но, увы, не всегда все есть даже у Абрама при всей неприхотливости селянского спроса.
Лето пролетает, как радость одного утра. Уже осень, а с кальсонами непорядок. Нет их в продаже! Спрашивают кто нижние панталоны, кто тёплые килоцы, подштанники спрашивают, портки, байковые штаны, плотные ниженки, дольники, исподники ищут. Все без удачи в осень входят. Не шлёт производство торговле исподнюю одёжу! Вот и узкоплечая селянка из Чушмелии в расписной приталенной бархатной кофте с толстой как вязанка лука косой, увешанная ожерельем из звенящих алтынов, тоже подштанники мужу ищет:
- Слушай ке, Абрам, дай мари мне полны штаны.
- Нет пока полных штанов, - отвечает Абрам, - нет!
- Я ке два случая уже справляюсь, и всё нетушки... и где полны штаны? Скоро бре будут? - допытывается она, не обращая внимания на ропщущую очередь.
- Не завезли пока, нет их! - разводит короткими руками вспотевший Абрам. - Сейчас нет. Без нижних штанов пока держимся.
- Коли вкрай будут тя полные ?_ - не отстает настырная чушмелийка.
- Будут, - соглашается Абрам, многозначительно смахивая пот с большого лба, - обязательно будут!.. Когда ревизия будет, тогда и наполним...
Магазин снова оглушается взрывным смехом. Чушмелийка сконфуженно пятится бесшумными тряпичными терлицами, смотрит расплывчато, ничего не поняла. Абрам подтягивает нарукавники, смотрит на часы. Упирается коротко на прилавок, наклоняется к очередной селянке, безошибочно определив в ней хохлушку с хутора. Учтиво продолжает работу:
- Що сегодни треба господыни?
Очередь снова медленно ползёт, подвигается вперед... Движется, пока не опустеет бульвар у "Галантереи", а вместе с ним и все улицы.
Пока последние прохожие не уступят простор осеннему ветру, загоняющему опавшие листья и весь дневной мусор в закоулки, ухабы, и рытвины притихшего города.