После сельпо мы с дедушкой зашли в соседний "Продмаг". Я соблазнился и купил себе еще несколько бухточек лески, поплавки, крючки и грузила для привезенной мной удочки, и мы направились домой.
Дорога проходила мимо пожарной каланчи и располагавшейся рядом бригады Козьмодемьянских брандмейстеров. Через настежь распахнутые ворота было видно, как, подсоединив к одной из пожарных машин брандс-пойт, молодые пожарники с "голым торсом" с удовольствием окатывают себя водой и веселятся, как мальчишки. Чуть в сторонке курил на скамеечке офицер, видимо, дежурный смены.
- От разрезвились, - проворчал дядя Сережа, так, чтобы куривший лейтенант услышал. - Теперь курим... Небось, как горели, не до обливаний было - в одних подштанниках сбёгли.
Лейтенант вздрогнул и, отведя руку с папиросой в сторону, вопросительно посмотрел на нас:
- Ты чё, дядя?
- Я те не дядя, умник, тоже мне!
- Эй, ты, полегче, а то щас живо...
- Чего-чего? Угрожать? Кто у тебя начальник? Селиверстов? Так вот передай ему - еще раз увижу курящего пожарного - в райкоме будет отдуваться, понял? Партбилет на стол положит, сукин сын! Пошли, Микаэль, - это он уже мне.
Я несколько опешил от такой сцены и минут через пять молчаливого буханья кирзой по дороге, спросил деда:
- Дедушка, а что там у них произошло такое, что ты так сердишься?
Дядя Сережа только крякнул, но рассказал.
Год назад, ночью, три пожарника - командир расчета и двое рядовых - от нечего делать выпили послегка и разошлись. Командир и один рядовой пошли в казарму спать (была их вахта), а один полез на каланчу дежурить дозорным. Теперь уже трудно установить, что же произошло на самом деле, но факт остается фактом - в три часа ночи загорелась казарма, и почти сразу за ней занялся гараж с тремя пожарными машинами. Пожарная часть тогда была единственной в городе, поэтому пока дозвонились до соседнего городка, да пока оттуда прикатили машины, тушить было уже нечего. Сгорела и казарма, и каланча, и гараж с тремя машинами. Слава богу, никто не погиб, а дежурная смена отделалась легкими ожогами. Начальника части тогда судили и дали два года условно.
Вообще Козьмодемьянск, наряду с реальной и богатой историей (основан был в 1583 году войском Ивана Грозного), о которой речь еще пойдет впереди, интересен тем, что в нем постоянно происходили какие-нибудь колоритные истории, которые будто специально выбирали своим местом действия этот древний русский городок.
Ну, где еще мог дежуривший на каланче пожарник так рьяно нести службу, что зевнув, вывихнул себе челюсть и так с открытым, перекошенным ртом прибежать в городскую больницу, благо та была рядом, где ему пьяненькая фельдшер челюсть эту обратно и вправила. Это случилось еще до пожара.
А история с монастырем из розового камня! Не слышали? Да вы что? Так слушайте.
На окраине города не одну сотню лет стоял монастырь, сложенный из редкого розоватого известняка, который добывали раньше неподалеку. Стоял себе этот монастырь, никому не мешал, но постепенно хирел и ветшал. Два попа в советское время кое-как поддерживали его, но сил у них хватало только на небольшую церкву, где по воскресеньям они службу вели. Но вот пришла из обкома разнарядка - построить городской банно-прачечный комбинат, причем срочно. Видимо, решили, что с 17 года достаточно времени прошло, пора и помыться. А кирпича, как водится, на это дело не отпустили, в плане по району не предусмотрели. Стали в райкоме голову ломать: как им из такой ситуации выйти? И какому-то умнику пришла идея разобрать монастырь и из розового известняка сложить этот, как сейчас сказали бы, СПА-салон. Нет, чтоб место найти, где раньше этот известняк брали! Нет - разобрать!
Идею одобрили и давай ломать монастырь и церковь. Попов выгнали, набожных бабок припугнули. Но монастырь сносили так рьяно, что использовать для строительства комбината смогли лишь мизерную часть камня - большая половина была безнадежно испорчена и раскрошена. "Цемент" трехсотлетней давности спаял камни намертво, не то что современный раствор, замешанный на совести прораба и пьяного рабочего. Поэтому на полноценный комбинат стройматериалов не хватило, и построили только баню.
На торжественном открытии несколько бабок публично прокляли строителей и их творение, пообещав Божью кару за такой тяжкий грех. Они потрясали маленькими костлявыми кулачками и шипели что-то нелицеприятное в адрес местной администрации. Их поспешили оттеснить в сторону пионерским отрядом в белых рубашках и красных галстуках, тоскливо затянувшим "Там, вдали, за рекой...".
Небесный гнев, как это ни странно, не заставил себя долго ждать. Через несколько дней наспех построенная розовая купальня дала трещину, которая разорвала трубы и вспорола фасад. Водопровод и трещину попытались заделать, но не тут-то было! Часть жиденького фундамента оказалась на плывуне (никто ж не проверял, где строили - куда указал секретарь райкома, там и рыли), и половина здания просела в землю почти на метр. Весь этот банный архитектурный ансамбль, треснувший пополам, со щелями, наспех заделанными цементом и со слегка покосившейся трубой котельной, смотрелся, как декорация к военному фильму об обороне Сталинграда. Не знаю, как сейчас, в 2012 году, функционирует ли банно-монастырский гибрид, но тогда, в начале семидесятых, когда я приезжал на каникулы, вполне был посещаем местными жителями и достаточно популярен.
Набожные старушки в темных платочках на головах, с палочками и какими-то кулёчками в руках частенько приходили к бане, как к месту паломничества, и удовлетворенно крестились, созерцая, по их мнению, апокалипсическую картинку кары Господней.