Март Наталья : другие произведения.

История пятнадцатая, о лесном царе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Еще от деда своего я слыхал эту историю. Бывало, сидим мы, малышня, вечерами на порожках крыльца, семечки щелкаем, что матери в карман насыпали, и дед тут же, сети чинит да байки травит. Дед - он рассказчик знатный был. Говорит, бывало, о том да о сем, а ты и видишь будто своими глазами, как корабли плывут да витязи на мечах дерутся. Но более всего мы эту историю любили. Все от мала до велика соберемся вокруг него и ну канючить: расскажи да расскажи про Эмерика. Дед, конечно, сначала ломался - не буду, мол, сто раз слышали уже, но мы-то знали, что дед просто тянет время, и пока не наступит темнота, не начнет. Такая уж у него была традиция - любые сказки нам сказывал, когда угодно, а эту - только когда темно станет, чтобы, значит, страшнее было. Солнышко закатывалось за горизонт, и дед просил тех, кто постарше, принести хворосту на костерок. Опосля разводил огонь, закуривал свою трубочку, мы подбирались поближе, чтобы тоже поместиться в теплый солнечный отблеск костра и получше слышать. Шумит море, бьется солеными волнами о берег, кричат где-то вдалеке птицы, устраивающиеся на ночлег; дед делал особенную, глубокую затяжку и начинал свой рассказ.
  Еще от деда своего я слыхал эту историю.
  Бывало, сидим мы, малышня, вечерами на порожках крыльца, семечки щелкаем, что матери в карман насыпали, и дед тут же, сети чинит да байки травит.
  Дед - он рассказчик знатный был. Говорит, бывало, о том да о сем, а ты и видишь будто своими глазами, как корабли плывут да витязи на мечах дерутся.
  Но более всего мы эту историю любили. Все от мала до велика соберемся вокруг него и ну канючить: расскажи да расскажи про Эмерика.
  Дед, конечно, сначала ломался - не буду, мол, сто раз слышали уже, но мы-то знали, что дед просто тянет время, и пока не наступит темнота, не начнет. Такая уж у него была традиция - любые сказки нам сказывал, когда угодно, а эту - только когда темно станет, чтобы, значит, страшнее было.
  Солнышко закатывалось за горизонт, и дед просил тех, кто постарше, принести хворосту на костерок. Опосля разводил огонь, закуривал свою трубочку, мы подбирались поближе, чтобы тоже поместиться в теплый солнечный отблеск костра и получше слышать.
  Шумит море, бьется солеными волнами о берег, кричат где-то вдалеке птицы, устраивающиеся на ночлег; дед делал особенную, глубокую затяжку и начинал свой рассказ.
  
  ***
  
  Случилось это давным-давно, когда на месте Города стояло только несколько деревянных домишек, а вокруг них был нетронутый старый лес. Люди, жившие в этих домиках, ничем не были похожи на городских жителей - держали скот, ходили в лес по ягоды да грибы, растили на огородах немудреные овощи.
  Лес, что рос вокруг, дурной славой не пользовался, но соваться туда по темноте люди все же остерегались - мало ли кого могут скрывать ночная мгла да глубокая чаща, так что лучше уж от греха подальше, за надежными стенами, за дубовыми воротами переждать.
  Старик-колдун, что слыл в деревне лекарем, бывало, приговаривал:
  -Нечего по лесу впотьмах ходить, беду на себя наводить.
  Один раз пошли девушки за ягодами. Рано пошли, до рассвета еще, набрали полные кузовки, воротились домой. Только одна, Мирела, так в лесу и осталась - отбилась от подруг, не заметив как, а когда спохватилась, солнышко уже за деревья садилось.
  Да оно и не дивно - и сейчас-то, оказавшись в лесу в разгаре лета, немудрено задуматься да и уйти, куда глаза глядят. А тогда-то лес еще красивее был: цветут вошедшие в силу травы, поют птицы, ягоды растут, под листья не прячутся - только рви.
  Собрала Мирела полный кузов, оглянулась по сторонам - а места вокруг словно и незнакомые. Деревья вокруг селения были не то чтобы маленькие, но и не вековые, а тут глядит - стволы толстые стоят, кряжистые, втроем за руки взяться - и то не обхватить; с узловатых ветвей свисает длинными седыми космами лишайник, касается плеч; ноги тонут во мху, будто в дорогом зеленом ковре.
  Она не робкого десятку была, все же первого на селе охотника дочь, сызмальства в лесу; сначала пробовала подруг дозваться, а как поняла, что бесполезно это, решила сама дорогу к дому искать. Осмотрела местность, мох изучила - где звериные тропы идут, где нетронуто, да так и не поняла, в какую сторону идти.
  А солнце все склоняется.
  В лесу вообще темнеет рано, а здесь кроны такие, что и в солнечный день сумрачно.
  Опустилась на лес ночь, а Мирела все вперед идет - страшно на месте оставаться, вдруг зверь какой или того хуже - дух лесной, из тех, что любит играться с заблудшими людьми.
  Но с утра на ногах, и наконец усталость взяла свое. Выбрала девушка место посуше, поуютнее, наломала лапнику елового, да и легла, понадеявшись, что ночь переждет, а наутро отыщет дорогу к дому.
  -Огня бы развести, да нечем, - подумала она, и наконец заснула.
  Сквозь сон слышались ей скрипы ветвей, шорохи, а под конец шершавый, словно нездешний голос:
  -Наша, наша будет, не уйдет.
  От этого-то голоса Мирела и очнулась.
  Видит - стоят перед ней давно умершие бабушка и мать, такие, какими она их при жизни еще помнила.
  -Матушка! - крикнула девушка и порывисто обняла мать.
  Ей бы насторожиться - пахнет от матери тиной болотной, когти у нее на руках страшные, черные, да за радостью-то и не заметила. Мать-то у Мирелы рано померла, ей годков девять всего и было, а вот же, заслонила радость здравый смысл. А бабку она только по рассказам отца да по вышитому портретику и знала, но поняла, что она это.
  И пошли они по лесу втроем - впереди бабка идет, бормочет себе под нос что-то, следом мать, тяжело шлепает, словно не ноги у нее, а лапы лягушачьи, а позади Мирела, счастливая, что матушка не умерла, а также, как и она, в лесу заблудилась.
  А лес все гуще. Уже не мох под ногами, а жижа болотная, торчат по бокам тропки кривые коряги, вспыхивают мертвенным светом блуждающие огни, страшно стало девушке:
  -Матушка, куда мы идем?
  -Домой, - отвечает мать, - домой идем.
  Тут-то и вспомнились Миреле рассказы лекаря-колдуна о том, что живут в лесу духи, которые путников на болото манят, облик близких людей принимают. Дернула она руку, но куда там! Не человеческая рука ее держит, а лапа звериная, шерсть жесткая, когти острые.
  -Догадалась-таки, паскуда! - прошипело то, что еще пять минут назад девушка принимала за мать.
  Вспыхнул блуждающий огонь и рассеялся, осветил страшную свиную харю, увенчанную лосиными рогами. Смотрит Мирела и чувствует, как ноги у нее подгибаются - стоят рядом с ней две туши, мокрые, склизкие, вода с них так и льется, болотная, гнилью пахнущая, хари щерятся, блестят в свете полной белесой луны длинные нижние клыки.
  Рванулась Мирела из последних сил и освободила руку.
  Бежит она через топь, а за ней, ухая, несутся болотные твари, чвакает под тяжелыми лапищами трясина. И ночь переменилась - ежели сначала спокойно все было, то сейчас болото преобразилось - коряги цепляли подол ее платья, вырывая куски, гадюки шипели и клубками бросались ей под ноги, болотные огни затеяли свой хоровод, сбивая ее с тропки в топь, в самую трясину.
  Не помня себе от ужаса, выбежала Мирела с болота и бросилась в лес.
  Долго ли она так бежала, никто не знает. Только увидела - блестит сквозь деревья огонек, как будто кто-то костер жжет.
  Вид костра, пусть и дальнего, прибавил ей сил. Где огонь - там и люди. Уж какие люди - неведомо, но любые лучше, нежели твари, коих она на болоте оставила.
  Выбежала девушка на полянку, расступились перед ней ели.
  Смотрит - огонь горит, только не красный, какой от хвороста или бревен бывает, а яркий, желтый, словно само солнышко сошло с небес, аж глазам больно смотреть. А у огня того стоит парень. Красивый, росту высокого, смотрит не то чтобы ласково, но беззлобно.
  -Ты кто такая? - спрашивает.
  Ну, рассказала ему девушка, как отбилась от своих, как на болоте чуть не утонула, как манили ее неведомые духи обликом умерших родных.
  Нахмурился парень:
  -Озорничают, значит... Ладно, красавица, садись, раз сама добежала до меня, ночь коротать вместе станем. Только, чур, не пугаться.
  Лестно было Миреле слышать про красавицу. Она и сама знала, что в селении не один парень видит ее во сне, но от такого статного парня услышать - совсем особенное дело.
  Подошла она ближе и вздрогнула - не костер это горит, а растет посреди поляны огромный яркий цветок, идет от него сияние, будто от огня.
  -Ну, уговор не бояться, - с иронией сказал ей незнакомец, - свет-трава еще никому вреда не причинила.
  И снова вспомнила девушка старика-колдуна, как рассказывал он, что растет в лесу свет-трава. Кто найдет, светом ее согреется, как живым огнем. И еще рассказывал, как в свете ее любая дорога прямой делается, куда надо в два счета выводит.
  -Не подаришь ли цветочек? А то не выйти мне к селению, - Мирела набралась храбрости и голос ее зазвучал звонко, словно не у костра она с незнакомым мужчиной, а на околице с соседскими парнями зубоскалит.
  -Отчего же, подарю, только позже, - серьезно ответил ей парень, - свет-трава дорогу-то показывает, а вот от нечисти тебя не защитит, коли снова озоровать начнет.
  Почему-то Миреле стало очень легко. Ну и что, что незнакомый? Разве может у злого человека быть такое открытое лицо? Такие глаза со смешинками, лучистые, как будто заблудились в них блики летнего ясного дня? Такой голос, бархатный?
  Мирела одернула себя от этих мыслей, присела к огню.
  За беседой ночь пролетела незаметно. Незнакомец, представившийся Эмериком, оказался веселым и острым на язык, так что она и не заметила, как небо окрасилось в серый.
  -Мне пора, - сказал новый знакомый, - свет-траву сорви. до дома доведет, только своим не показывай. Народ разный бывает, в глупые сказки верит, как бы не вышло чего.
  -А ты? - помимо воли вырвалось у девушки, - я тебя еще увижу?
  -А это уже как сама пожелаешь. Захочешь видеть - с сумерками, когда солнце горизонта коснется, зайди в лес да попроси свет-траву дорогу указать к своему корню. На эту полянку и придешь, вмиг доведет, будто полянка эта сразу у тебя за домом находится. Только вот не захочется тебе возвращаться.
  Ей почудилось, или она уловила грусть в голосе нового знакомого?
  -Почему же?
  -Сорви цветок.
  Мирела лишь слегка дернула за тонкий стебель, а цветок уже был у нее в руках, невесомый и теплый. На его месте, там, где прятался в траве корень, тут же вытянулся новый стебелек с набухшим бутоном.
  -К ночи зацветет, - сам себе сказал Эмерик и еще раз посмотрел на девушку, усмехнулся - смотри! Вот я какой!
  Мирела ахнула и призвала себе на помощь все свое мужество, чтобы не убежать - там, где у всех людей начинаются ноги ноги, тянулось из земли змеиное тело, невидимое ею раньше из-за яркого сияния свет-травы; переливаясь яркими янтарными чешуйками, длинный змеиный хвост вылез на поверхность, .
  -Так вот почему ты всю ночь стоял в одной позе... - запоздало догадалась она.
  Парень грустно улыбнулся:
  -Я - Эмерик, царь этих лесов. Наполовину человек, наполовину змей. Вряд ли придешь ты ко мне еще, не по нраву людям то, что я не такой, как они.
  -Приду, - не минуты не сомневаясь, ответила девушка, - приду обязательно. У иных тело человеческое, а сердце змеиное, а у тебя вместо ног хвост чешуйчатый, зато душа добрая.
  "И к тому же ты очень красивый, и этой красоты не испортить никакому хвосту", - закончила она мысль, но вслух высказывать ее не стала.
  Легко и свободно, буквально за несколько шагов, добралась Мирела домой. На все вопросы отвечала коротко - заблудилась, в лесу пришлось ночевать, ну а то, что платье порвала - не удивительно, по корягам да оврагам лазать.
  Только стали с той поры замечать - что ни сумерки, Мирела в лес идет. И вроде у самого краю ходит, на виду, а пойдешь за ней - не догонишь. Зайдет за дерево, только была - и уже нет ее.
  Словно на крыльях улетела.
  Свет-траву Мирела никому не показывала, как Эмерик учил. И с той самой встречи разделились для нее дни и вечера.
  Днем она по-прежнему отцу помогала, дом вела, за хозяйством смотрела, а как наступал вечер, не ходила больше с подругами рукодельничать да песни петь, а шла прямиком к лесу, к Эмерику. Предлоги для того, чтобы в лес пойти, завсегда находились - то за грибами, то травки какой сорвать, то хворост кончился...
  Показывал Эмерик ей лес, в самые заповедные места водил, из таких, где не ступала охотничья нога, и олени, не ведая того, что человека надобно бояться, ластились к девушке и позволяли себя гладить.
  Мирела только диву давалась, глядя на то, как открывал перед ней лес свои тайны.
  Казалось бы - обычный камень, а подошел Эмерик, тронул навершие - и открылся ход; корни, будто своды во дворце, сплелись над их головами, а в подземелье светло,словно днем, комнаты богатые, убранные, ковры, из трав сплетенные, на стенах; зверушки мелкие будто лакеи, так с снуют под ногами, услужить норовят.
  И ходов таких в подземное жилище у Эмерика - сотни. Только людям они неведомы, незаметны.
  Ну а как услышит Мирела, что ее зовут, тут же домой, и выходит из-за соседнего дерева, словно и не уходила никуда. И всегда с добычей - цветами, травами, хворостом да ягодами.
  День за днем, кончилось лето, наступили первые дни осени. Не стало в лесу трав, и незачем было отныне ходить каждый вечер; а Мирела уже и представить не может себе жизни без дивного, совершенно иного мира, что открыл ей Эмерик.
  Стала она к нему ночами ходить - все спать, а она выжидает время - да и в лес, по знакомой дорожке.
  Смелая была девушка, ничего и никого не боялась - ни молвы людской, ни темного леса; да не одна она не спала ночами, заметили люди, что Мирела одна ночью по лесам бегает, только под утро домой возвращается.
  Встретилась однажды ее отцу старуха, главная деревенская сплетница, сказала, как отрезала:
  -Смотри, как бы не вышло худа. Да и твоя ли это дочь? Твоя Мирела первой заводилой была, от рассвета до заката песни пела, а как из лесу тогда с ночевки вернулась - ни слова ласкового не скажет, ни песни не споет. Подменили тебе в лесу дочку, ох подменили...
  Да и отец сам чувствует - не то с его дочерью творится. Пробовал говорить - отмалчивается.
  А она и рада бы сказать, да Эмерик не велел:
  -Не поймут тебя люди, затравят, из деревни выгонят. За дружбу с лесными духами еще никого по головке не гладили. Лучше уж молчи пока, а там видно будет.
  Так она и молчала.
  Раз пришла Мирела домой - а у дома запряженная тройка стоит, только пар из носу валит. Вошла она в дом, да и встала, как вкопанная, услышав речи отца:
  -Значит, договорились, свадьба будет через месяц... А вот и невеста пожаловала! - улыбающийся отец подошел к Миреле и повел ее за руку вглубь комнаты, где стоял, смущенно улыбаясь, молодой юноша и дородный мужчина в богатой шубе.
  Увидь Мирела этих двоих тут прошлой зимой, радости ее не было бы предела, более того, раньше она мечтала о дне, когда этот юноша назовет ее своею женой.
  А сейчас она даже не смогла сразу вспомнить, как его зовут - в голове билось только одно имя: "Эмерик".
  Как во сне, дождалась она отъезда незваных гостей и упала в ноги отцу: не выдавай, не отдавай!
  Послушал ее отец, да и сказал:
  -Хватит. Все уже заприметили, что ты по любой возможности в лес убегаешь, довольно с меня позору. Выйдешь замуж, пусть муж за тебя отвечает, он - не родной папка, по лесам не побегаешь, голова другим будет занята. А до свадьбы посидишь под замком, чтобы не позорила более моего доброго имени.
  С этими словами он буквально оттащил девушку в комнату и запер дверь.
  -Так-то оно лучше будет, - сказал отец сам себе под нос и спрятал в карман ключ.
  Переживал, конечно, но уверен был, что спасает свою любимую дочь от чего-то страшного.
  Мирела сначала пробовала плакать, но скоро поняла, что проку от ее слез нет никакого - отец, хоть и ходил смурной, выпускать ее не собирался.
  И стала она думать, что делать дальше?
  В окно не выйти - комната ее была на втором этаже, только кости себе ломать. Мимо отца, когда он ей еду понесет, тоже не прорваться - куда ей с отцом силой тягаться?
  По всему выходило, что надобно ждать дня свадьбы, не будет же отец ее к жениху веревкой привязывать, улучит минуту - да и убежит.
  И ни на минуту не проскользнуло у Мирелы в голове сомнение - куда бежать.
  Конечно же, к Эмерику. К золотоглазому Эмерику, позвавшему ее в жены в тот памятный вечер, когда показывал ей подземный дворец.
  Равно как и не задумалась она и о том, от кого убегает.
  От отца?
  От друзей, жениха?
  От самих людей?
  Не мило ей стало житье в человеческом доме, не по нраву постель с пуховой периной, тянуло ее в лес, от людей подальше.
  И вот настал день свадьбы. С утра пораньше зазвенели под окнами колокольчики - приехал жених.
  Мирела едва дождалась, покуда отец придет за ней, дабы передать будущему мужу. Руки ее слегка дрожали, когда она надевала свадебный убор, но это была не дрожь страха, а предвкушение того, что сегодня заключение ее закончится и она наконец-то навсегда уйдет в лес.
  Как во сне, спустилась она под руку с отцом на крыльцо дома, как во сне вложила свою руку в руку своего будущего мужа. А как пошли на коней садиться, так оттолкнула стоящего рядом жениха, да припустила со всех ног в лес.
  Свет-траву, что дорогу укажет, она еще заранее в рукав спрятала. Да жених, когда за ней бросился, почти догнал, выдернул из ладони заветный стебель.
  Бегом, бегом по подхваченной первым морозом траве, по выпавшей водяной дымке, по согнутым стеблям остролиста.
  Вырвали из рук свет-траву - не беда, дойду без нее, без помощи.
  Бежит она, только ветер в ушах свистит.
  Бросились было в погоню, но куда там! Ветви пройти не дают, земля норовит уронить, ворон на дереве раскаркался так, что впору к дому поворачивать.
  А она все бежит - скорее, быстрее, прочь отсюда, прочь из дома, прочь от тех, кого еще недавно любила.
  Да и то сказать - не осталось в девушке человеческого. Высушил лесной ветер любовь к отцу, выпили стебли деревьев привязанность к теплому, безопасному дому.
  Скорее! За ветром, по земле-матери. Бежать и чувствовать, как обрываются нити, привязавшие ее к миру людей!
  Шумит под ногами палая листва, легкой поступью по ней, в лес, в чащу, к нему.
  Давно ведь уже решила, да только сил не хватало встать и уйти из отчего дома; а как встал выбор - человеком остаться, Эмерика потерять или же навсегда в лес уйти, так и силы взялись, и прыть не подвела.
  Да и то сказать - кто у свет-травы до утра с лесным царем сиживал, навряд ли прежним останется, а уж ежели еще и приглянулся царь лесной так, что без света глаз его мир немилым стал, вовсе дело гиблое. Лучше уж отпустить такого в чащу подобру-поздорову, все равно ведь не жить ему дальше среди людей...
  Ходили по лесу люди, ходили, да толку мало - что могут люди сделать, если сам лесной царь ей тропу под ноги стелет, а им коряги да кочки под ноги бросает? Так и ушли ни с чем.
  Выбежала Мирела на ту самую полянку, где они ночь коротали, а тут с Эмерик выполз, увел ее в подземный дворец, подарил чешуйку со своего змеиного тела.
  Вставила девушка ее в пояс, и обернулись ее ноги змеиным хвостом, таким же, как у Эмерика.
  
  ***
  
  - С тех пор больше ее люди и не видели, только стали находить на окраине леса куски старой змеиной кожи, страшной, толстой, ни одной такой большой змеи в наших краях отродясь не водилось. Видать, приползала на отца издалека поглядеть. А потом и это прекратилось - совсем позабыла, поди, что когда-то человеком была. Эмерик ей другую жизнь подарил, другой мир, а уж лучше ли, хуже ли он нашего оказался - никто не знает. Но раз не вернулась, значит, счастлива была, лесной царь ведь ее не держал, сама к нему пришла, по доброй воле, сама с ним жизнь прожить захотела, женой его стать согласилась, - заканчивает дед свой рассказ и обводит взглядом нас, притихших, жмущихся друг к другу, - вот такие дела. Закончив рассказ, дед встает и не спеша ковыляет в сторону дома; мы подбрасываем еще хворосту в огонь и кажется нам, что из темноты смотрят на нас четыре больших змеиных глаза с вертикальным зрачком.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"