Швилкин Борис Николаевич : другие произведения.

Зона особого назначения (Из жизни создателей атомного оружия в Ссср)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Автор вспоминает о годах (1947-1950), проведенных в Арзамасе-16, встречах с людьми, создававшими советское атомное оружие, кратко излагает историю атомного проекта.

  

Б. Н. ШВИЛКИН

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЗОНА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

(Из жизни создателей атомного оружия в СССР)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Москва

Физический факультет МГУ

2007

  
  
   Швилкин Б. Н. Зона особого назначения (Из жизни создателей атомного оружия в СССР). -- М.: Физический факультет МГУ, 2007. -- 56 с.
  
   Автор вспоминает о годах (1947-1950), проведенных в Арзамасе-16, встречах с людьми, создававшими советское атомное оружие, кратко излагает историю атомного проекта.
  
  
   Рецензент профессор П. Н. Николаев
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

No Швилкин Б. Н., 2007

No Физический факультет МГУ, 2007

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ПРЕДИСЛОВИЕ ............................................................................ 4
   1. Кратко об истории атомной проблемы в СССР ............................ 5
   2. Оформление и прибытие на объект ............................................. 7
   3. Жизнь объекта и его обитатели .................................................. 9
   4. Физики, занятые в атомном проекте .......................................... 14
   5. Организация секретности объекта ............................................. 16
   6. Строители объекта -- заключенные .......................................... 22
   7. Политработа и политработники ................................................ 25
   8. Школа и быт ............................................................................ 27
   9. Работа с атомом была небезопасна ........................................... 33
   10. Подбор кадров и проверка анкет ........................... ................... 36
   11. Участие немецких ученых в работах над атомным проектом в СССР 42
   12. Уран Средней Азии ................................................................ 46
   13. Как координировалась работа .............................................. 48
   14. Трудности и проблемы ............................................................. 51
   ПОСЛЕСЛОВИЕ ............................................................................ 54

ПРЕДИСЛОВИЕ

  
   Большинство читателей мало знакомы с тем, в каких условиях создавалась атомная бомба в СССР, с обстановкой, окружавшей создателей советского ядерного оружия. Проблема века решалась у нас в стране в атмосфере строжайшей секретности, не освещалась в литературе и оставалась до самого последнего времени тайной.
   Многих из участников этих работ нет уже среди нас. Еще совсем недавно казалось, что история создания термоядерного и атомного оружия в СССР никогда не будет рассекречена. Однако гласность и перестройка открыли двери для такой возможности.
   Автору этих строк приходилось часто общаться со многими учеными, инженерами, организаторами производства, принимавшими активное участие в решении атомной проблемы в СССР, а в наиболее бурный период ее развития -- с 1947 по 1950 г. -- жить на одном из центральных объектов особого назначения -- в Арзамасе-16. Здесь предпринимается попытка воспроизвести обстановку, в которой протекала работа над атомной проблемой. Автор старался изобразить некоторых из хорошо запомнившихся ему людей того времени, по возможности, такими, какими он видел их, воссоздать картину их быта. На страницах этого повествования нет вымысла.

Б. Н. Швилкин1. КРАТКО ОБ ИСТОРИИ АТОМНОЙ ПРОБЛЕМЫ В СССР

  
   До войны исследованиям атомного ядра в СССР не отдавалось предпочтения перед работами в других областях физики. Такие изыскания проводились в основном в Ленинграде, Москве, Харькове небольшими коллективами ученых.
   В Ленинграде центром исследований был Физико-технический институт, а фактическим руководителем и инициатором их был Игорь Васильевич Курчатов.
   Начавшаяся вторая мировая война практически остановила работы в области атомной физики в нашей стране. Харьков был захвачен немецкими войсками, а Ленинград долгое время находился в блокаде. И. В. Курчатов вместе с Анатолием Петровичем Александровым занимался размагничиванием корпусов кораблей на флоте, что делало их малоуязвимыми для немецких магнитных мин.
   Однако затишье в исследованиях атомного ядра в Советском Союзе продолжалось недолго. Первым толчком, пробудившим интерес правительства к проблемам ядерной физики, было то, что в США в обстановке строжайшей секретности велись интенсивные работы над созданием нового оружия. При этом в американских, английских и канадских журналах совершенно отсутствовали публикации по исследованию урана. Аналогичные работы велись и в Германии, но их темп был ослаблен в результате бегства из страны многих специалистов-физиков. В СССР на возможность создания "урановой бомбы" указывал в своем письме с фронта в Государственный Комитет Обороны в мае 1942 года молодой лейтенант Георгий Николаевич Флеров. Он призывал "не теряя времени, делать урановую бомбу".
   Поскольку дело касалось создания нового вида оружия большой разрушительном силы, правительство СССР после консультации с учеными приняло в 1942 году решение развернуть работы в этой области [Такое решение было принято позже, чем в США. Согласие президента Ф. Рузвельта рассмотреть вопрос о создании урановой бомбы было получено 11 октября 1939 года, после того как известный американский финансист Александр Сакс вручил президенту письмо, составленное Л. Сциллардом и подписанное А. Эйнштейном. Решение о выделении значительных финансовых и технических средств на реализацию уранового проекта правительство США приняло 6 декабря 1941 года, когда японцы напали на флот США в Пирл-Харборе.]. Возглавить работы было поручено И. В. Курчатову. Первоначально проводились они в Казани, куда эвакуировали самое ценное оборудование из его ленинградской лаборатории, но развертывались работы в условиях военного времени крайне медленно. В конце 1942 года исследования перенесли в Москву. Для решения атомной проблемы предстояло выполнить грандиозную программу. Было необходимо создать совершенно новую промышленность по производству графита, урана, тяжелой воды. Требовалось построить урановые ядерные реакторы, разработать способы разделения изотопов, создать вакуумную технику, специальную электротехнику и т.д.
   Предстояло решить множество грандиозных инженерных задач. Исследования по мере развития проблемы сочетались с проектированием и эксплуатацией экспериментальных и промышленных установок. Все это делалось в ускоренном темпе. В обычных условиях вряд ли кто из ученых или инженеров мог даже представить себе такие темпы развития производства и увеличения его мощностей.
   Ускорение работ по созданию атомного оружия в СССР началось сразу же после поступления в июле 1945 года известия из США об испытании на полигоне в Аламогордо бомбы чудовищной разрушительной силы. Мощь атомного оружия американцы вскоре вновь продемонстрировали всему миру, но теперь уже с большими человеческими жертвами в японских городах Хиросима и Нагасаки. Этим они возвестили миру о начале эпохи "атомной дипломатии" и гонки атомных вооружений.
   После этих событий советским правительством была поставлена задача не только создать бомбу, но и сделать это в кратчайший срок. Советский Союз не мог мириться с монополией Соединенных Штатов на ядерное оружие. Это понимали все занятые решением атомной проблемы специалисты. Работа шла не за страх, а за совесть. Привлечены к ней были многие тысячи ученых, инженеров, рабочих.
   В 1945 году американцы выпустили подробный официальный правительственный отчет о разработке атомной бомбы, составленный Г. Д. Смитом под названием "Атомная энергия для военных целей". Опубликованный в открытой печати, он содержал изложение основных научных и технических аспектов атомной проблемы, но в интересах "национальной безопасности" США, как это было заявлено в предисловии генералом Л. Р. Гроувсом, отсутствовали конкретные технологические сведения. Отчет напоминал сборник задач, в котором формулируются условия и приводятся ответы, но нет решений. Многочисленные технические трудности и дороговизна атомного проекта, казалось бы, должны были бы охладить желание любого правительства создавать собственное атомное оружие. Это, однако, не остановило советское правительство разоренной войной с Германией страны.
   Несмотря на ограниченность материальных средств, крайне необходимых для восстановления разрушенного войной хозяйства, страна сумела выделить все нужное для создания отечественного атомного, а в дальнейшем и термоядерного оружия.
   Американская монополия на атомное оружие была недолгой. Советская атомная бомба была изготовлена и взорвана уже в сентябре 1949 года, а в августе 1953 г. было испытано советское термоядерное оружие -- взорвана первая в мире водородная бомба.
   Столь быстрому успеху способствовали небывалое единение советского народа, одержавшего победу в тяжелой и кровопролитной войне, творческий подъем и энтузиазм масс. Советские ученые поддерживали свое правительство и доверяли ему. Интересно, что в быстрый успех решения атомной проблемы в СССР верили не только советские, но и иностранные ученые. Известный старейшина американской физики и химии, лауреат Нобелевской премии Ирвинг Ленгмюр, посетивший СССР сразу после войны и знавший, что у нас ведутся работы по созданию атомного оружия, увидел не только примитивную довоенную лабораторную технику, но и энтузиазм советских физиков. В разговоре с профессором Самсоном Давидовичем Гвоздовером он выразил уверенность в том, что русские скоро создадут ядерную бомбу. Были, однако, и другие прогнозы. Многие в США недооценивали прогресс, достигнутый советским государством. На страницах известного американского журнала "Лук" в 1948 году утверждалось, что из-за своей технической слабости русские смогут создать атомную бомбу не раньше, чем к 1954 году; по другим оценкам это событие отодвигалось на более поздний срок, вплоть до 1960 года.
   Казалось бы, парадокс, но создание самого разрушительного атомного, а затем и термоядерного оружия спасло мир, поскольку сделало войну бессмысленной.
  
  

2. ОФОРМЛЕНИЕ И ПРИБЫТИЕ НА ОБЪЕКТ

  
   В конце 1945 года моему отцу, Николаю Гавриловичу Швилкину, предложили принять участие в работах по созданию нового совершенно секретного оружия на одном из объектов, расположенном вне Москвы. Предложение исходило от ЦК партии. Поскольку предлагали интересную работу и обещали хорошие бытовые условия, что было немаловажно в условиях полуголодной и обнищавшей послевоенной Москвы, то на семейном совете решили: отказываться не следует. Отец сначала поедет один, устроится, осмотрится, а затем, если все будет, как обещали, вызовет нас с матерью. Вскоре пришел вызов. За отъезд мою мать горячо агитировал и наш знакомый, товарищ отца по учебе в Московском высшем техническом училище им. Баумана Виктор Андреевич Турбинер (родственник Ю. Б. Харитона -- научного руководителя и главного конструктора объекта), приехавший с объекта в Москву в служебную командировку. До войны, в конце 30-х годов, Виктор часто бывал в нашем доме, располагавшемся на пересечении Ладожской улицы и Волховского переулка (довоенные названия -- Немецкая улица и Немецкий переулок в районе Немецкой слободы, возникшей еще при Петре I), недалеко от МВТУ. Однако сразу поехать к отцу нам не удалось.
   Мать работала в Государственном управлении шоссейных дорог (кстати сказать, ее письменный стол находился в одной комнате со столом С. С. Морозова -- сына одного из известнейших капиталистов России -- Саввы Морозова) и ее не отпускали со службы. В то время причина ухода с работы для воссоединения семьи даже в связи с переездом в другой город не считалась уважительной. Уволиться с работы ей удалось только после подачи повторного заявления, сохранившегося в нашем семейном архиве, в котором мама просила освободить ее от работы "в порядке перевода в распоряжение Первого Главного управления при Совете Министров СССР" и "в связи с выездом ее мужа на работу за пределы Москвы по решению ЦК ВКП (б)". При этом потребовалось письмо из управления. Другой причиной задержки с переездом явилась проверка анкетных данных моей мамы Ольги Болеславовны и бабушки Анны Николаевны.
   Перед самым отъездом нас всех пригласили в загадочное для меня учреждение и взяли не только с взрослых, но и с меня, десятилетнего мальчишки, подписку о неразглашении государственной тайны, но какой, нам, естественно, не сказали. От нас потребовали, чтобы мы хранили в тайне и место расположение объекта. Около 50 лет я никому не называл этот город, даже своим близким, хотя они и без меня знали. Теперь это название известно всем: Саров, или, по-другому, Арзамас-16. Находится объект в 400 километрах от Москвы.
   Добирались до нового места жительства самолетом: в ту пору с объектом не было прямого железнодорожного сообщения. Ближайшая станция железной дороги была удалена от него на десятки километров. Глушь, труднодоступность и удаленность от больших населенных пунктов до революции привлекали туда монахов и паломников. Эти же соображения послужили, видимо, причиной того, что в начале 40-х годов здесь размещался завод по изготовлению снарядов для легендарных "катюш", секрет производства которых тщательно оберегался чекистами.
   Многие монахи были арестованы, сосланы, место вокруг монастыря было объявлено на особом положении, и все подозрительные для властей люди задерживались. Неудивительно, что это место было облюбовано руководителем чекистов Лаврентием Берией для строительства объекта особого назначения, одного из самых секретных объектов в СССР.
   На аэродром нас доставил грузовик Первого Главного управления (ПГУ) при Совете Министров СССР. Спецрейса здесь ожидала большая группа людей. А когда началась посадка, выяснилось, что не все могут разместиться в самолете. Среди немногих "лишних" оказалась наша семья. Однако, видя мое неподдельное детское горе, руководители полета взяли на борт самолета одного меня, страстно желавшего лететь немедленно. А моя мама и бабушка остались дожидаться следующего рейса.
   В ту пору люди и малогабаритные грузы доставлялись на объект преимущественно на американских военных транспортных самолетах "Дуглас", оставшихся в СССР после Второй мировой войны. Вдоль бортов этого самолета располагались откидные металлические сидения, на которых размещались пассажиры и вооруженные люди, охранявшие документы и грузы, лежавшие в середине салона и на полках.
   В течение всего пути самолет летел достаточно низко, и поскольку стояла хорошая, по-настоящему летняя погода, внизу были отчетливо видны поля, леса, реки и даже отдельные люди. В пластмассовые окна самолета были вставлены круглые пробки на резиновых уплотнениях. Потянув за ручку, можно было вынуть пробку из окна и даже высунуть руку наружу.
   На пути к цели самолет сделал одну посадку в Арзамасе, где во время короткой стоянки всем желающим разрешили размяться на зеленом травяном ковре поля аэродрома.
   Во второй раз "Дуглас" приземлился уже на объекте. Вдоль взлетной полосы на траве лежали решетчатые металлические листы, по которым катились колеса самолета при посадке. На аэродроме кроме нашего самолета стояли еще три двукрылые "этажерки" -- "прописанные" на аэродроме самолеты У-2.
   С аэродрома пассажиров развозили на автомобилях и автобусе. Меня кто-то пригласил в автомобиль. Все автомашины городка были американского производства -- виллисы, доджи, джипы и грузовые студебеккеры. Наверное, существовавшие в то время автомобили отечественного производства вряд ли смогли бы передвигаться по тамошним заболоченным дорогам, на которых часто встречались участки гати -- лежащие поперек колеи бревна, по которым проезжали машины.
  
  

3. ЖИЗНЬ ОБЪЕКТА И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

  
   До нашего приезда мой отец жил в гостинице -- бывшем монастырском строении из красного кирпича, расположенном рядом с административным корпусом и одной из столовых. Отец занимал большую светлую комнату на втором этаже. Там же проживали многие приехавшие без семей сотрудники объекта, среди них будущий академик и трижды Герой Социалистического труда Яков Борисович Зельдович и профессор Давид Альбертович Франк-Каменецкий, впоследствии трижды лауреат Сталинской премии. Поскольку в городке первое время нечем было занять досуг, а среди приехавших было много молодежи, то, не находя выхода своей энергии, молодые люди часто подшучивали друг над другом. Так, например, Я. Б. Зельдович, заставший с двумя своими товарищами мирно лежавшего на кровати и читавшего книгу Д. А. Франк-Каменецкого, подняли его вместе с кроватью и перенесли из комнаты в коридор гостиницы. Но поскольку невозмутимый Давид Альбертович не переставал читать книгу и не реагировал на выходку своих товарищей, дальнейшее озорство было прекращено. Однако подобная шутка над другим физиком закончилась для него не так уж безобидно. Его, крепко спящего, тоже хотели вынести на кровати в коридор. Когда же он проснулся и попытался вырваться, его привязали к кровати, которую подвесили к потолку. Такие шутки, естественно, совершались не так уж часто. Собранные здесь ученые, инженерно-технические работники, организаторы производства, как правило, были талантливыми людьми. Среди них были высококвалифицированные специалисты разных профессий: инженеры, физики, химики, геологи, конструкторы, переводчики. Все они интенсивно трудились, так что для отдыха и шуток у них оставалось не так уж много времени. И все же иногда они позволяли себе маленькие удовольствия: охоту, игры в городки, футбол, волейбол, теннис, катание на лодках и велосипедах, карты... В семье Александровичей любили ночную ловлю рыбы. Для этого на носу лодки устанавливался аккумулятор и автомобильная фара. Освещенную в воде рыбу били острогой. Ловили рыбу и бреднем, тогда это не запрещалось. Не было также охотничьих билетов, лицензий на отстрел зверей и птиц. Одно время пристрастился к охоте и Д. А. Франк-Каменецкий. Однако ему не очень везло -- во время одной из охот рассеянный Давид Альбертович потерял свое ружье.
   Яков Борисович Зельдович еще раз разыграл шутку с кроватью во время подготовки к взрыву бомбы под городом Семипалатинском. Напряженная и нервная работа ученых требовала разрядки. Кто-то из них предложил выпить водки. Однако спиртного в гостинице не оказалось, за ним надо было ехать десятки километров по степи до ближайшего населенного пункта. Автомашину можно было получить лишь у начальника режима полигона подполковника Тимофея Ефимовича Смирнова, но он не захотел предоставить ее. Тогда в знак протеста физики под руководством Зельдовича стали выбрасывать в окна гостиницы кровати. Подполковнику пришлось уступить.
   Каждый сотрудник, по прибытии на объект его семьи, въезжал в финский или рубленый домик с печным отоплением в поселке, получившем название "Финский". Внутри домики обставлялись также финской мебелью. Позднее был построен более комфортабельный поселок инженерно-технических работников (ИТР) с двухэтажными деревянными восьмиквартирными домами и двухэтажными коттеджами со всеми удобствами. В некоторых квартирах устанавливали телефоны.
   Нас сначала поселили в рубленом домике на дальнем краю "финского" поселка на участке примерно в 25 соток. За забором начинался лес. Позже в полукилометре от нашего дома был построен стадион, где жители объекта играли в футбол. Каждая команда имела свою спортивную форму, футболистам выдавались и бутсы.
   Рядом с нами жила семья инженера М. И. Пузырева. Михаил Иванович закончил Бауманский институт. Во время войны он вместе с двумя другими инженерами создал противотанковую гранату и был удостоен Сталинской премии 3-й степени. При испытании гранаты он получил сильное отравление. М. И. Пузырев был сыном машиниста паровоза. Пролетарское происхождение открывало перед ним в послереволюционные годы любые двери. Михаил Иванович был талантливым инженером. За работы по созданию атомной бомбы он был удостоен второй Сталинской премии. В свободное время Пузырев прекрасно играл на баяне.
   Недалеко от нас жил и молодой физик Василий Степанович Комельков. За достижения в области регистрации быстропротекающих процессов ему была присуждена Сталинская премия и одновременно без защиты диссертации ученая степень доктора наук. В нашем поселке об этом узнали из сообщения, переданного по специальному правительственному телефону ВЧ из Москвы. После этого друзья в шутку стали называть его доктором по ВЧ. Уехав с объекта, В. С. Комельков работал в аппарате Министерства среднего машиностроения, в Курчатовском институте, а затем был заместителем директора Энергетического института АН СССР.
   Помню еще одного нашего соседа -- молодого конструктора, занимавшегося своим любимым делом, не только на работе, но и дома. Он придумал и изготовил хитроумный дверной запор, который, как он считал, исключал возможность ограбления его квартиры. На человека, не знакомого с устройством замка, при попытке открыть или сломать его должна была упасть тщательно замаскированная тяжелая гиря. Когда же дверь открывали хозяева, включение блокировки предотвращало падение гири. Запор работал безотказно, но, тем не менее, умельцу пришлось демонтировать его, так как однажды двухпудовая гиря упала на его жену и сильно ушибла ее.
   Одно время отец пользовался одним виллисом с Алексеем Николаевичем Протопоповым, приехавшим из Ленинграда. На объекте тот был начальном отдела, а во время войны -- начальником А. Д. Сахарова на заводе в Ульяновске. Шофера автомобиля звали Николаем. Был он лихим парнем, любил выпить. По этой причине частенько попадал в аварию, даже, несмотря на то, что дорожное движение на объекте было совсем не напряженным. После очередной аварии начальство гаража его обычно наказывало, а Протопопов и отец его спасали. Однажды Коля повез кататься по городу четырех своих знакомых девушек и сбил высокий деревянный столб телефонной линии, который, конечно же, стоял не на дороге. Последовало наказание. Лихача временно перевели работать на ассенизаторскую машину.
   В первое время в квартирах жителей объекта не было ванных комнат. Поэтому мылись в бане. Такая баня располагалась на краю крутого и высокого обрыва около поселка ИТР. И стар и мал ходили в эту баню, которая к тому же работала не каждый день. Моющиеся брали себе по две оцинкованные шайки для воды. Одна ставилась на пол для ног, а другая использовалась для мытья головы и тела. С собой приносили мыло, мочалку, полотенце и чистое белье. В бане было два больших зала, отгороженных друг от друга перегородкой и дверью с внутренним замком. Один зал был мужским, другой женским. Но мужчины -- всегда мужчины, и среди них обязательно находилось несколько таких, кому хотелось посмотреть на обнаженных женщин, и они поочередно заглядывали в замочную скважину. Кому-то из мужчин показалось этого недостаточным. Он ухитрился отпереть замок и открыть дверь в зал для слабого пола. Через нее, ежась, один за другим как-то бочком стали просачиваться "храбрецы". Женщины, завидя "красавцев", начали истошно кричать. Но среди них нашлась одна, которая решительно отразила агрессию. Она не растерялась, наполнила шайку крутым кипятком и облила из нее нахалов. Послышались приглушенные стоны агрессоров. После такого финала попытки несанкционированного объединения залов для мытья больше не предпринимались.
   Вскоре мы убедились, что разглашение тайны объекта было делом далеко не безобидным. Рядом с нами в финском поселке жил заместитель начальника объекта по снабжению Любченко. Это был красивый, видный мужчина. В то время его жена находилась в Киеве, а он занимал домик, куда приезжал на персональном виллисе со своим личным шофером и часто с очень милой секретаршей. Прибывшая из Киева жена Любченко, яркая дородная украинка, узнав об измене мужа, устроила публичный скандал на весь поселок. Она громогласно заявила, что здесь делают бомбу, а ее неверный супруг, пользуясь секретностью, занимается развратом. Этого было достаточно, чтобы столь высокопоставленного администратора осудили на десять лет тюремного заключения. Вот так тогда карали за разглашение государственной тайны. Даже ближайшим родственникам нельзя было и намекать на то, где живет и какой работой занят сотрудник объекта.
   Крупным хозяйственным деятелям городка вообще не везло. Неудачником оказался и другой заместитель начальника объекта -- Костаньян. Его двухэтажный коттедж стоял на берегу реки Сатис и был огорожен высоким забором. Рядом с ним находился коттедж начальника объекта. У Костаньяна жила его старая мама -- весьма решительная женщина. Однажды ночью, когда сына не было дома, ей показалось, что кто-то лезет к ним через забор. Схватив револьвер, она выбежала на балкон и несколько раз выстрелила в темноту. Через некоторое время за что-то Костаньяна сняли с работы. При его отъезде разразился скандал. Он хотел вывезти на самолете не только уйму личных вещей, но и корову очень хорошей молочной породы, и привел ее на аэродром. Руководство объекта не разрешило ему вывезти корову, но Костаньян долго не соглашался с запретом. В этой неравной борьбе за корову победу, естественно, одержало руководство, и она осталась в зоне. Под Москвой у Костаньяна была неплохая дача, где он, по слухам, занялся разведением цветов.
   Неприятности были и у Кудрина, тоже хозяйственного руководителя. Этот человек, по-видимому, оказался оговоренным и попал под следствие, но его оправдали. Сам Кудрин, его двое детей -- сын Леонид и старшая дочь, и жена, работавшая директором столовой, -- были очень симпатичными, отзывчивыми людьми. У Лениного отца был трофейный немецкий пистолет "вальтер" и малокалиберная винтовка, и иногда нам разрешали пострелять из них.
   Для полетов сотрудников в командировки использовались маленькие двухместные самолеты У-2, которыми управляли заслуженные военные летчики. Это были лихие молодые люди чкаловской школы. Летала на таких самолетах и моя мама. Возвратившись из очередной командировки, она рассказывала про проделки в воздухе пилота. Он облетел свой дом, бросив пакет с яблоками на крыльцо, затем сделал что-то похожее на мертвую петлю, после чего маме стало плохо. В поле гонялся за волком, пикировал на проселочную дорогу, испугав мирно ехавшего на телеге возницу и т. д. Однажды этот летчик покатал на самолете и меня с моим товарищем Игорем Гуляевым, отец которого был начальником аэродрома. Лихой летчик вскоре трагически погиб при посадке на поле московского аэродрома.
   Деятельность объекта, как и повсюду в стране, планировалась. Однако ученым не всегда удавалось заранее запланировать все, что им было необходимо для работы. В таких случаях плановые органы объекта обращались в Госплан с той или иной просьбой. С появлением на объекте трижды Героев Социалистического Труда ликвидировать оплошности планирования стало много проще. Посещение Госплана человеком с тремя золотыми звездами на груди в сопровождении плановика министерства спасало любой вопрос.
   Вообще же материальные нужды атомной проблемы обеспечивались правительственными бумагами, которые даже до внешнему виду отличались от обычных. На них была нанесена красная полоса. Если такая бумага поступала директору любого завода, то все дела откладывались, и выполнялся заказ атомщиков. Возникавшие при выполнении заказов трудности немедленно решались с помощью Постановлений Совета Министров, которые обычно прямо на месте готовил куратор, и буквально через несколько дней Первое Главное управление обеспечивало выпуск "правового" документа. Тематикой атомного проекта были охвачены многие заводы страны, большинство научно-исследовательских институтов.
   Стремление спланировать все и вся приводило иногда и к курьезам. Придя как-то домой, мама, смеясь, рассказала, что к ним в плановый отдел приходили пожарники и приносили на утверждение план возгораний на следующий год.
  

4. ФИЗИКИ, ЗАНЯТЫЕ В АТОМНОМ ПРОЕКТЕ

  
   В Соединенных Штатах, Англии и Канаде в работах по реализации атомного проекта были заняты не только ученые этих стран, но и многие эмигрировавшие из Центральной Европы всемирно известные ученые. Над проектом трудились несколько лауреатов Нобелевской премии. Среди них были Н. Бор, Э. Ферми, А. Эйнштейн. Многие ученые, участвовавшие в Манхэттенском проекте, получили образование в Германии. В университете Георгии Августы в Геттингене до прихода Гитлера к власти учился будущий "отец атомной бомбы" американец Юлиус Роберт Оппенгеймер. Там же в физическом институте под руководством Макса Борна работал Эдвард Теллер, сыгравший важную роль в создании водородной бомбы.
   К началу войны в СССР имелась своя школа ядерщиков. Наиболее заметным из них и к тому же обладавшим незаурядными организаторскими способностями был Игорь Васильевич Курчатов. Ядерной физикой он начал заниматься в 1932 году, создав для этой цели лабораторию в Ленинградском физико-техническом институте. Здесь в 1935 году совместно с Л. И. Русиновым и Л. В. Мысовским им было открыто явление ядерной изометрии у искусственно радиоактивного брома. Вместе с Львом Андреевичем Арцимовичем в том же году им были получены доказательства захвата нейтрона протоном. С 1939 года в лаборатории начались работы над проблемой деления тяжелых ядер. В 1940 году И. В. Курчатов доказал возможность осуществления цепной ядерной реакции в системе с ураном и тяжелой водой.
   Правительство оказывало поддержку ученым; на их исследования выделялись значительные средства. Созданные в СССР условия для их работы были не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем у занятых в этой области ученых в довоенной Германии. Ученые в СССР были меньше стеснены в средствах. Все это позволило вырастить собственные высококвалифицированные научные и технические кадры.
   Для решения атомной проблемы в Советском Союзе было создано несколько строго засекреченных объектов на Урале, в Сибири, в Средней Азии и в других удаленных местах страны. Руководящее ядро одного из них составляли Ю. Б Харитон, Я. Б. Зельдович, Г. Н. Флеров и другие. Все они к тому времени были известными физиками-ядерщиками. Юлий Борисович Харитон в 1926-1928 годах стажировался в Англии в Кавендишской лаборатории у Эрнеста Резерфорда. Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович в 1939-1940 годах дали расчет ядерного цепного процесса в уране, им принадлежал ряд других достижений в области физики ядра. Георгий Николаевич Флеров в 1939 году вместе с Л. И. Русиновым доказал, что при делении ядер урана испускается более двух вторичных нейтронов. В 1940 году Г. Н. Флеров совместно с К. А. Петржаком открыл новый тип радиоактивного превращения -- спонтанное деление ядер урана. Оба эти открытия были сделаны в ленинградской лаборатории И. В. Курчатова.
   Через несколько лет уже на этапе создания водородной бомбы в число научных руководителей объекта выдвинулся и А. Д. Сахаров, не принадлежавший к Ленинградской школе физики. Война застала его студентом 4-го курса физического факультета Московского государственного университета. С началом войны для студентов этого курса был организован ускоренный выпуск, и через три месяца интенсивной учебы все они получили дипломы об окончании университета. Большинство студентов было направлено инженерами на военные заводы страны. Андрея Дмитриевича послали в Ульяновск, где он занимался разработкой неразрушающих способов контроля поверхностей. В конце войны он поступил в аспирантуру физического института Академии наук СССР и перебрался в Москву. В аспирантуре его научным руководителем был академик Игорь Евгеньевич Тамм, ставший в 1958 году лауреатом Нобелевской премии. Именно через Тамма Сахаров подключился к атомной проблеме. Одной из причин перемены тематики научной работы А. Д. Сахарова, семейного к тому времени человека, являлась его нужда в квартире. Физический институт не мог предоставить ему жилье, а вот Первое Главное управление для своих ведущих работников жилищную проблему решить могло.
   Нельзя не упомянуть и самобытного казанского физика Евгения Константиновича Завойского -- человека очень интеллигентного, открывшего еще в 1944 году электронный парамагнитный резонанс, ставшего позднее академиком АН СССР, -- академиков Николая Николаевича Боголюбова, Кирилла Ивановича Щелкина, академика-математика Михаила Алексеевича Лаврентьева.
   Вместе с учеными на объекте работало немало выдающихся инженеров. Одним из них был генерал Николай Леонидович Духов, уже тогда Герой соцтруда за работу над танком Т-34, а позднее трижды герой, как и некоторые другие выдающиеся "арзамасцы". Духов был приглашен на объект на должность главного конструктора.
   К работе над атомным проектом хотели даже привлечь и Петра Леонидовича Капицу. В период с 1921 по 1934 годы он работал в Кавендишской лаборатории Кембриджского университета и даже был заместителем директора этой лаборатории. Он успешно занимался ядерной физикой, физикой и техникой получения сверхсильных магнитных полей и низких температур. Расцвету его известности способствовало создание турбодетандера -- установки для промышленного получения жидкого кислорода из воздуха. Авторитет Капицы в научных и технических кругах был велик, однако участвовать в работах над созданием атомной бомбы он упорно отказывался. Сломить сопротивление упрямого ученого взялся сам Лаврентий Павлович Берия. Он "снизошел" до того, что лично отправился уговаривать Капицу и, чтобы как-то задобрить, даже преподнес ему в подарок замечательное тульское охотничье ружье. Но и это не сломило упрямца, который, как тогда говорили, понимал, что его роль в атомном проекте будет далеко не первой, а он к этому не привык и не захотел терять свою независимость. Из-за этого отказа он надолго попал в опалу, был снят с должности директора Института физических проблем.
  
  
  

5. ОРГАНИЗАЦИЯ СЕКРЕТНОСТИ ОБЪЕКТА

  
   Что же представляла собой территория объекта и как была организована его охрана?
   В центре, на возвышенности, стоял сказочно красивый, несмотря на более чем тридцатилетнюю запущенность, монастырь. Он был построен на пожертвования православных русских людей.
   До революции сюда стекались верующие и жаждущие исцеления. По преданию, были и такие, кто на самом деле исцелялся: глухие начинали слышать, слепые -- видеть, немые -- говорить. Сюда ехали экипажи, обозы. Русские богомольцы шли сотни верст, чтобы прикоснуться к мощам преподобного Серафима Саровского, побывать у святого колодца, умыться и испить его водицу.
   После революции монастырь несколько раз разоряли. В стоявшем на его территории монументальном соборе атеисты разместили гараж.
   Когда одна из стен собора дала трещину, было решено весь собор снести. Разрушать его заставили заключенных. Однако отбойные молотки и кирки заключенных не в состоянии были разрушить Храм Божий, и за дело взялись взрывники. Но даже взрывы не сразу уничтожили собор -- потребовались месяцы. Это происходило в 1951 году, а в 1954 году разрушили еще один собор.
   Внизу под монастырем текли две чистые живописные речки -- Саровка и Сатис. Вокруг рос девственный лес со зверьем, птицами, грибами и ягодами. Здесь встречались уникальные сосновые боры, редкие даже для Поволжья. Руки взрослого человека были слишком коротки для охвата вековых сосновых стволов. В лесах и рвах, окружавших монастырь, мы, мальчишки, часто находили пушечные ядра, лежавшие там со времен Пугачевского бунта. Двести квадратных километров этого лесного массива были огорожены рядами колючей проволоки и взрыхленными контрольными полосами. Внешнюю охрану зоны несла специальная дивизия, которой командовал полковник Гончаров -- высокий, подтянутый человек. Его дивизия была укомплектована из проверенных людей. Это касалось не только офицеров, но и солдат. Среди них было много орденоносцев. Помню, как однажды по улице города шел, чеканя шаг, строй солдат -- кавалеров ордена Славы численностью не менее ста человек.
   Вдоль проволочного заграждения были установлены деревянные вышки, на которых круглосуточно дежурили часовые. Кроме того, вдоль зоны постоянно курсировали наряды солдат со служебными собаками -- немецкими овчарками. Почти на всем протяжении ограждение проходило в лесу, который был настолько дремучим, что солдаты-обходчики часто встречали там диких зверей. Однажды они закололи штыками рысь, объяснив, что она хотела напасть на них.
   Проезд за зону был строго ограничен. Поездки на "большую землю" разрешались либо для лечения, либо в служебных целях. Моя бабушка покидала объект, чтобы сделать операцию глаза, поскольку врачи в нашем городке тогда этого делать не умели. В первые годы сотрудники Минсредмаша, направляемые в командировки, пользовались большими привилегиями, им оплачивались любые счета за проживание в гостинице, что позволяло снимать даже дорогие номера "люкс", предназначенные для иностранных туристов.
   Крайне ограничен был также и въезд на объект. Лишь в исключительных случаях при решении сложных вопросов сюда приглашали крупных специалистов для консультаций. Объект посещал академик Михаил Александрович Леонтович, который, однако, резко отрицательно относился к засекречиванию научных исследований, особенно в последние годы своей жизни. У него часто возникали конфликты с режимными органами. При защитах закрытых диссертаций на ученых советах он всегда голосовал "против", во всеуслышание заявляя об этом, хотя, как это положено, проводилось тайное голосование.
   Михаил Александрович был одним из тех, кого позднее стали называть правозащитниками. Он часто подписывал прошения в защиту людей, попавших в немилость у властей по политическим мотивам. Эта деятельность Леонтовича очень раздражала партийное руководство. Однажды ему даже пригрозили тем, что заставят отчитаться о своей "антинародной" деятельности перед рабочими, которые, как считали угрожавшие ему руководящие товарищи, обязательно осудят его и "вправят мозги". Однако Михаила Александровича такое предложение не испугало. Рассказывая мне об этом, он сказал: "Еще посмотрим, как поведут себя рабочие после моего отчета перед ними". Натянутость отношений Леонтовича и правительства отразилась на том, что в отличие от многих академиков он не был удостоен звания Героя Социалистического Труда, несмотря на то, что, бесспорно, заслуживал такой награды, хотя бы за создание советской школы физиков-термоядерщиков. Сам Михаил Александрович об этом, правда, не жалел, поскольку равнодушно относился к наградам.
   Иногда начальству объекта разного ранга разрешали воскресные поездки за зону на базар, за свежими продуктами. Оттуда они привозили барашков, огурцы, яблоки и другую снедь. Поездки, как правило, были групповые. Большими группами отправлялись сотрудники и на испытания специальных "изделий". В зимнее время им выдавали меховые куртки, покрытые "чертовой кожей", теплые брюки, меховые сапоги (тогдашняя одежда летчиков).
   В первые годы жизни на объекте практически все его сотрудники по соображениям секретности проводили отпуска внутри зоны. Желающие могли отдыхать в местном доме отдыха, расположенном в лесу на красивейшем берегу реки. Недалеко от него для детей был построен летний пионерский лагерь. Жили в нем в палатках и деревянных одноэтажных финских домиках.
   Все объекты внутри зоны -- такие, как административный корпус и заводы, -- также были ограждены заборами и колючей проволокой и тщательно охранялись. Каждое подразделение -- будь то лаборатория или отдел -- изолировались друг от друга. Проход в любое подразделение разрешался только его сотрудникам. Несколько разных подразделений могли посещать только лица из руководящего состава. Во все подразделения проход разрешался лишь самым высокопоставленным начальникам, число которых было невелико. За соблюдением пропускной системы строго следили сотрудники спецотдела объекта.
   Только узкий круг лиц знал все, над чем работает объект в полном объеме. По-видимому, система секретности советского объекта была более совершенной, а его изолированность от внешнего мира более строгой, чем в Лос-Аламосской лаборатории.
   К некоторым ученым была приставлена персональная охрана, и за ними повсюду следовали вооруженные телохранители.
   Рассказывают, что однажды, правда, на другом, но аналогичном Уральском объекте произошел печальный случай. Во время прогулки по парку навстречу идущему в сопровождении телохранителя Исааку Кушелевичу Кикоину из кустов внезапно выскочил решивший попугать их безоружный человек с криком: "Сейчас застрелю!" Охранник мгновенно выхватил пистолет и убил шутника. Состоялся суд, и хотя телохранителя оправдали, он немедленно покинул объект.
   Разработанная в зоне система безопасности требовала большого аппарата сотрудников спецслужбы. Были среди них и контрразведчики из СМЕРШа. Соблюдению режима секретности уделялось очень большое внимание. В первые годы существования объекта на его территории было запрещено даже фотографирование. Если замечали, что кто-то делает снимки на улице, сотрудники госбезопасности вынимали пленку из аппарата и тут же засвечивали. Почтовая переписка подвергалась строгой цензуре.
   Документы и отдельные изделия перевозились обязательно в сопровождении вооруженной охраны даже в том случае, когда выделяли специальный самолет. Такая процедура задерживала перевозки, часто срывала выполнение сверхсрочных заданий и была причиной конфликтов руководителей работ и спецорганов.
   Был установлен и особый порядок работы с документами. Вести записи и изучать материалы разрешалось только в специальных помещениях под надзором представителей режимных органов. Это, конечно, осложняло труд ученых, стремившихся иметь под рукой необходимую им информацию, и вызывало их недовольство. Многие потихоньку переносили нужные им сведения из спецблокнотов с пронумерованными и прошитыми страницами в личные блокноты. Такое нарушение режима грозило провинившемуся большими неприятностями.
   Среди недовольных установленным порядком работы с документами был и А. Д. Сахаров. Но поскольку он занимал очень высокое служебное положение, то местное начальство спецотдела не могло заставить его подчиняться правилам. Пришлось пожаловаться на Сахарова в Москву. С ним была проведена беседа представителем вышестоящего московского начальства, однако сломить его упрямство не удалось. В виде исключения ему разрешили вести записи в личном блокноте, но так, чтобы понять их содержание мог только он сам.
   Строгая засекреченность была введена не только на специализированных объектах, но и на предприятиях, подключенных к решению отдельных задач. Иногда дело здесь доходило до абсурда. Для создания гидравлических насосов для перекачки химически активных веществ постановлением правительства был подключен Всесоюзный институт гидравлических машин. Руководителем этих работ в институте стал Вячеслав Болеславович Шемель. В процессе выполнения задания ему пришлось два-три раза посетить обогатительные предприятия Министерства среднего машиностроения. Работа по созданию насосов завершилась успешно, и контакт Шемеля с МСМ был прерван. Однако спустя несколько лет этот контакт стал причиной того, что В. Б. Шемелю не разрешили поехать на научную международную конференцию по гидравлике в Лондон. А он был оформлен главой советской делегации, имел на руках загранпаспорт, командировочные и билет на самолет. В поездке ему отказал Пеньковский, как потом оказалось, один из крупнейших шпионов, вскоре разоблаченный советской контрразведкой. Запрет на поездку Пеньковский мотивировал тем, что В. Б. Шемелю известны значительные государственные секреты, и Шемелю пришлось сдавать билет к большому для него огорчению.
   Несмотря на тщательность охраны объектов, возможность проникновения на них полностью не исключалась. В нескольких километрах от центра городка располагался скрытый в лесу таинственный завод, к которому вела асфальтированная дорога. Я и мои товарищи, тогда еще десятилетние мальчишки, летом ездили по ней на велосипедах за крупной малиной, росшей вдоль этой дороги. Как-то раз во время нашей поездки мы увидели яркую вспышку в лесу. Но проезд по дороге на велосипедах разрешался до определенного места -- дальше не пускали часовые. Естественно, все это вызывало наше любопытство, и однажды я и двое моих товарищей, Эдик Лабби и Боря Терехов, решили попытаться пробраться на завод. Для осуществления нашего плана мы воспользовались тем, что в направлении завода шла длинная колонна студебеккеров. Быстро вскочили в кузов последней машины и поехали. Перед объектом был шлагбаум, и колонну машин остановили часовые. Мы выпрыгнули из машины и притаились неподалеку в кустах. Было видно, как охранник заглядывал в кабину и кузов каждой автомашины и, убедившись, что там нет посторонних, пропускал ее за шлагбаум. Поняв систему пропуска автомашин, мы снова быстро вскочили в кузов последней и залезли под брезент, лежавший на полу кузова. Машина с нами была пропущена. За шлагбаумом внутри объекта мы выпрыгнули из нее. Немного пройдя вперед, мы увидели группу людей в загадочных комбинезонах и противогазах, медленно шедших друг за другом. Вскоре они спустились под землю и пошли вдоль довольно широкого и тускло освещенного бетонированного туннеля. Мы немного прошли следом за ними, но вернулись на поверхность и решили идти домой. Нам казалось, что не разрешается лишь заходить на закрытые объекты, а выход должен быть свободным. Однако выяснилось, что это совсем не так. Когда мы спокойно подошли к часовому, нас тут же задержали. Немедленно был вызван караул и объявлена боевая тревога, даже загудела сирена. Вооруженный конвой привел нас к какому-то очень рассерженному майору. На его строгие вопросы мы отреагировали по-разному. Эдик и Боря заплакали, а меня, наверное, со страху, разбирал смех, что особенно злило майора. Через некоторое время нас не только выпустили, но и отвезли домой на машине. Дома мама рассказала мне, что ее вызвало к себе руководство охраной (отец в то время был, по-видимому, на испытаниях) и предъявило претензии в том, что она плохо следит за сыном. Но мама не растерялась и задала встречный вопрос: "А за чем и как следят ваши солдаты, если трое мальчишек смогли пробраться через все ваши кордоны?" На этом инцидент, казалось, был исчерпан, однако он имел некоторое продолжение. Со мной на улице почему-то стал здороваться и заговаривать неизвестный мне ранее молодой человек, который рассказал, что владеет приемами спортивной борьбы и может научить этому и меня. Но дальнейшее знакомство с ним прервалось, так как мама категорически потребовала, чтобы я ни о чем не разговаривал с этим человеком, и он вскоре незаметно отстал от меня.
   Через некоторое время я заболел скарлатиной и был помещен в местную больницу в инфекционное отделение, где в одной палате вместе со мной лежал маленький мальчик. Мы лежали на первом этаже, и, чтобы заглянуть в окно палаты с улицы, нужно было встать на высокий выступ фундамента здания. Посещавшие нас родители и друзья, которых в палату не пускали, так и делали. Однажды я заметил, что какой-то мужчина взбирается на выступ и хочет заглянуть в наше окно. Я подошел к окну и увидел знакомого мне майора из охраны завода. Когда он увидел меня, то так удивился, что сорвался с выступа. Выйдя из больницы, я часто встречал майора, и он первым подходил и протягивал мне руку для приветствия, причем делал это, даже если ему приходилось перейти улицу. Почему он так поступал, до сих пор остается для меня тайной.
   Атмосфера секретности окружала атомный проект не только в СССР, но и в США. Однако здесь не было полной аналогии. У американцев была своя специфика. Дело в том, что ученые-атомщики в Америке не только побудили правительство начать производство атомного оружия, но и засекретить работы по физике ядра.
   Эмигрировавшие из Германии ученые были напуганы тем, что Гитлер сможет создать ядерное оружие и усилить свои позиции в войне, принеся миру неисчислимые бедствия. Ученые знали о проводящихся в Берлине-Далеме экспериментах и считали такую возможность вполне реальной. Поэтому многие физики, среди которых были Л. Сциллард, Э. Теллер и А. Эйнштейн, самостоятельно по инициативе Сцилларда выступили за самоцензуру и засекречивание работ по ядерной физике, чтобы не навести немцев на мысль о возможности создания атомной бомбы. К ним присоединился и Э. Ферми, который в 1938 году после получения Нобелевской премии эмигрировал в США из Италии из-за режима Муссолини. Американские физики хотели установить самоцензуру не только в США, но и в Европе. Инициатива была поддержана в Англии. С предложением о введении добровольной самоцензуры Сциллард обращался в 1939 году к Жолио Кюри. Все это происходило задолго до того, как начались работы над атомным проектом в СССР. С конца 1939 года открытые публикации иностранных ученых о работах в области ядерной физики совершенно перестали появляться в печати.
   Похоже, система секретности, введенная правительством США, была аналогичной нашей. То же заполнение пространных анкет для проверки благонадежности, та же изоляция подразделений друг от друга, цензура переписки, телохранители. В Америке к этому добавлялось еще и выявление связей с коммунистами и симпатий к ним. Связь же советских ученых с инакомыслящими в те времена была просто невообразимой. Наверное, гарантией от этого послужили массовые чистки и репрессии.
   В СССР с секретностью дело иногда доходило до курьезов. Один из технологов среднеазиатского уранового комбината получил в спецотделе секретный документ и дал его в нарушение правил для ознакомления своему коллеге. А того вдруг в этот же день послали в командировку, и он впопыхах вместе со своими служебными бумагами запер в личный сейф и чужой документ. Узнав об отъезде своего сослуживца, технолог всполошился. Что делать? Ведь документ в конце дня надо сдавать в спецотдел, передача его постороннему лицу грозила большой неприятностью. Внезапно пришла спасительная мысль. А что если обратиться к заключенным, работающим на комбинате, помочь вскрыть сейф? И технолог попросил бригадира заключенных дядю Мишу, бывшего прораба, отбывавшего пятнадцатилетний срок за продажу строительных материалов во время ликвидации последствий ташкентского землетрясения, найти зека "медвежатни-ка". Вскоре привели заключенного. Тот, посмотрев на злополучный сейф, сказал, обращаясь к технологу: "Сейчас открою, только ты отвернись". Прошло всего несколько минут, и сейф был вскрыт, а документ благополучно возвращен в спецотдел. Среди многочисленных работавших на урановых разработках заключенных были специалисты "на все руки", в основном строители. Нередко их использовали не только на стройках, но и на аварийных работах. В случае если заключенные выполняли норму на сто двадцать процентов, им защитывали один год работ за три года срока. Таким давали и спецпитание.
   Был и такой случай. На сотрудницу планового отдела центрального аппарата МСМ в Москве, возвращавшуюся с работы поздно вечером домой, напали два грабителя. Один из них схватил у женщины сумочку и потянул
на себя. В одно мгновение, как это бывает в минуту величайшей опасности для жизни, в ее мозгу пронеслись картины грядущей расправы в спецотделе министерства за утрату находящихся в сумочке пропуска, личной печати и ключа от сейфа. Неожиданно для себя, всегда вежливая и корректная, женщина осыпала грабителей такой отборной площадной бранью, что они от неожиданности выпустили из рук сумочку, и, мало того, убежали. А женщина еще долго собирала в темноте рассыпавшиеся по снегу вещи из расстегнувшейся во время борьбы сумки. Но ключ так и не нашла. Только едва добредя до дома, она осознала, какой опасности подвергалась сама. Едва рассвело, она снова пошла на место происшествия в надежде на свету отыскать злосчастный ключ, но он так и пропал. Против ожидания, в министерстве к происшедшему отнеслись с пониманием. Но сейф для работы необходимо было открыть в тот же день. Оказалось, что это не так уж и сложно. В штате министерства для таких случаев содержали бывшего медвежатника -- виртуозного открывателя любых сейфов. Действительно, он моментально открыл сверхсложный замок сейфа. Видимо, недаром ему платили персональный оклад никак не ниже оклада начальника главка министерства. Как-никак специальность в министерстве редчайшая.
  
  
  

6. СТРОИТЕЛИ ОБЪЕКТА -- ЗАКЛЮЧЕННЫЕ

  
   Проволокой были огорожены и многочисленные лагеря заключенных, труд которых широко использовался на объекте. Десятки тысяч несчастных людей, которых сокращенно звали зека-ми, ночевали в этих лагерях. Днем они строили дома и дороги, рыли траншеи, прокладыва-ли коммуникации. Утром из лагеря, а вечером в лагерь шли колоннами одетые в заношенные серые арестантские костюмы люди под усиленной охраной солдат внутренней службы, вооруженных винтовками со штыками и автоматами. Некоторые солдаты вели с собой немецких овчарок. Во время передвиже-ния заключенные держали руки за спиной. Места работы зеков были огорожены рядами колючей проволоки с контрольной взрыхленной полосой и близко расположенными друг от друга сторожевыми вышками. Когда строился поселок ИТР, колючей проволокой была обнесена территория всего поселка. Долгое время внутри этой зоны одновременно находились и жители поселка, и заключенные-строители. Часто охрану несли сами же заключенные, которым в этом случае доверяли винтовки, однако их одежда практически не отличалась от одежды тех, кого они охраняли. Некоторые заключенные были расконвоированы и ходили из лагеря и в лагерь без охраны.
   Из общения с заключенными мы узнали, что среди них были самые разные люди. На рытье траншей трудился бывший профессор. Я познакомился с заключенным, которо-го звали дядя Ваня. Он был женат и имел двоих детей. В лагере работал прорабом у плотников. Прежде он служил младшим офицером в армии, а осужден был за превышение власти. Высокий, сильный, добродушный человек с мягким характером понравил-ся мне. Я приглашал его домой, бабушка, которая всегда с большим состраданием относилась к обездоленным людям, угощала его обедом, который, конечно, не шел ни в какое сравнение с лагерным. Она часто повторяла пословицу: "От сумы да от тюрьмы не зарекайся". В знак благодарности дядя Ваня подарил мне сделанную им аляповатую деревянную этажерку и ма-ленькую, но очень прочную табуретку. Обе эти вещи были вывезены с объекта самолетом и как реликвия хранятся в нашей семье.
   Заключенных кормили плохо. Они постоянно искали возмож-ность поесть. Их лакомством были жаренные на костре речные ракушки. Мы, ребята, глядя на заключенных, как-то попро-бовали такое кушанье. Но оно нам не понравилось, быть может, мы не сумели его правильно приготовить. Однажды я выменял у заключенных на продукты белку, пойманную ими случайно. Они пилили сосны на территории финского поселка. При падении одной из сосен ее ветви задели ветви другой, на которой в то время была белка, и сшибли ее. Своими крепкими зубами белка сильно повредила руку одному из заключенных, но тот все-таки не выпустил ее. Эта белка долго жила у нас, сво-бодно прыгая внутри дома. К себе она никого не подпускала, хо-тя ночью спала на кровати в ногах у моей мамы. При переезде из финского поселка в поселок ИТР белку выпустили на волю.
   Во время работы в жилых поселках заключенные иногда залезали в квартиры. Однажды забрались и к нам, украли двое ручных часов -- огромные кировские, принадлежавшие отцу, и маленькие овальные марки "Звезда" -- мамины. В кастрюле с топленым маслом остались следы пальцев заключенных. Второпях голодные люди хватали жидкое масло пригоршней и ели.
   В ходу у зеков был и чифир, и почти все они мечтали раздо-быть водки.
   В поселке поговаривали, что заключенные иногда проигрыва-ли людей в карты и убивали их. Это называлось игрой на жизнь. Не знаю, было ли такое в лагерях среди самих заключенных, но из вольных жителей никто убит не был.
   Среди зеков были не только мужчины, но и женщины, хотя и не так много. На объекте жила расконвоирован-ная женщина-архитектор. Она очень понравилась Зельдови-чу. Видя, что его симпатии к этой женщине растут, власти выслали ее за зону в другой лагерь. И сделали они это, не считаясь с решительным протестом Якова Борисовича.
   Кроме случая с Любченко, мне известен и еще один эпизод, когда осудили человека, потерявшего, как тогда говорили, бди-тельность.
   Начальником объекта был генерал-майор Павел Михайлович Зернов. В числе 25 тысяч передовых рабочих он был направлен партией сначала на учебу, а затем выдвинут на руководящую административную работу. Зернов принимал участие в создании танка Т-34 -- лучшего танка второй мировой войны. Макет этого танка красовался в прихожей московской четырехкомнатной квар-тиры генерала, в доме правительства, в том самом "Доме на набережной", который и теперь стоит неподалеку от Кремля.
   Во время войны Павел Михайлович служил заместителем министра боеприпасов. Это был администратор высокого ранга, обладавший всей полнотой власти на объекте. В его распоряжении был самолет У-2. В городке ему одному принадлежал просторный двухэтажный коттедж, расположенный на берегу реки и обнесен-ный вместе с пляжем высоким забором с колючей проволо-кой сверху. Коттедж генерала охранялся. В свободное от работы время П. М. Зернов увлекался рыбалкой, любил охоту, а также, как и многие жители объекта, играл в преферанс.
   Часто Зернов появлялся в сопровождении двух молодых и красивых людей: девушки-секретарши и юноши-адъютанта с пого-нами лейтенанта. И надо же было случиться такому несчастью, что этот юноша потерял какой-то сверхсекретный доку-мент. За это был разжалован и осужден на несколько лет тюрь-мы. Срок заключения он отбывал в местном лагере.
   Потеря секретного документа считалась тяжелым проступком и неминуемо влекла суровое наказание, независимо от служебного положения работника. Однаж-ды секретный документ был утерян знакомым моего отца, начальником отдела в Совете Министров СССР. Чиновник был осужден и направлен в исправитель-но-трудовой лагерь. Через некоторое время документ нашелся в его бывшем письменном столе -- прилип к задней стенке ящика стола. Чиновника освободили, но вернуться к прежней работе не позволили.
   Несмотря на тщательную охрану зоны, заключен-ные иногда пытались совершить побег. Однако добиться успеха им не удалось ни разу, хотя они и прибегали к различным ухищре-ниям. Чаще всего они прятались среди гру-зов на автомашинах, выезжавших за пределы зоны. В то время существовал такой порядок: охранники, у которых убегал заклю-ченный, должны были сами его поймать, в противном случае им грозило суровое наказание. До полного изнеможения шли они по следам беглецов. При поимке не обходилось, конечно, без силь-ного рукоприкладства.
   Отец знакомого мальчика по фамилии Маргунов был одним из крупных лагерных начальников в звании майора. Его увозили из дома и привозили обратно на виллисе. Так вот, сын этого майора рассказал нам о деталях одной отчаянной и очень опасной попытки заключенных вырваться на волю. В то время в лагере среди осужденных находился какой-то достаточно заслуженный в прошлом военный летчик, хромой на одну ногу. У него и его товарищей по несчастью созрел дерзкий план побега. Они реши-ли захватить самолет "Дуглас" и на нем перелететь через зону. Операция была тщательно подготовлена. Выезжая на большой ско-рости из лагеря на студебеккере, они проломили воро-та, а караульных солдат разоружили. Это произошло как раз в те часы, когда колонны заключенных конвоировались в лагеря на ночлег. Встречая на пути колонны, беглецы под-нимали стрельбу, заключенные разбегались по сторонам, а конвоиров разоружали. Беглецы, среди которых были и вооруженные, стали передвигаться в разных направлениях внутри зоны, заходя в дома и требуя там одежду и еду. Группа же органи-заторов побега целенаправленно шла к аэродрому. Пре-следователи, однако, разгадали план беглецов, отрезали им путь к самолетам, а самих стали преследовать по пятам. Погоня, сопровождаемая перестрелками, продолжалась несколько дней. Последним захватили военного летчика. Говорили, что он был расстрелян. Население объекта было встревожено этим побегом. В некоторых квартирах на ночь баррикадировали окна и двери и держали под рукой заряженное оружие. После этого слу-чая охрана заключенных была усилена.
  
  

7. ПОЛИТРАБОТА И ПОЛИТРАБОТНИКИ

  
   Не обходила стороной атомщиков и идеологическая работа. Среди жителей объекта были и идеологические работники. Проводилась политучеба, делались доклады на политические темы. Считалось, что политотдел должен контролировать моральный облик людей. Мне почему-то хорошо запомнился один разговор двух взрос-лых мужчин, рассуждавших о том, каким будет человек при коммунизме. Они сошлись на том, что поскольку в процессе продвижения к коммунизму роль интеллектуального фактора будет усиливаться, а роль физического в результате механизации трудоемких процессов ослабевать, то у человека будет увеличиваться размер головы, а руки станут дряблыми.
   В то время увлекались длинными докладами на политические темы. Как-то доклад готовил и мой отец. В процессе под-готовки он исписал красивым мелким почерком почти всю большую общую тетрадь в 96 страниц. Перед докладом он сказал: "Вот прочитаю два раза текст и сделаю доклад на два часа, не загля-дывая в записи". Отец обладал исключительной памятью, а также умел считать в уме с точностью логарифмической линей-ки.
   Был я знаком и с одним из ведущих работников политотдела -- Боевым. Он был отчимом моего школьного товарища Володи Трубецкова. Как-то раз, кажется, в день праздника Октябрьской революции, Володя пригласил меня к себе домой. Взрослые, сидели за столом, пили спиртное и закусывали. Во время застолья Боев рассказывал о своем фронтовом пути. Был он, хотя и не очень еще старый человек, но абсолютно седой, а поседел, оказывается, вскоре после того, как на войне повстречал колонну немецких солдат. Ему удалось спрятаться в кустах. Колонна оказалась настолько большой, что ему пришлось несколько часов пролежать там, при этом немцы иногда по нужде покидали строй и заходили в кусты, к счастью, не заметив Боева.
   Боев был награжден тремя орденами Отечественной войны -- двумя первой степени и одним второй. Не помню, за что он полу-чил первые два ордена, но вот рассказ о том, как его награди-ли третьим, я хорошо запомнил. Война близилась к концу, а Боев еще ни разу не брал в рот водки. Как-то раз во время офицерского застолья он не хотел ее пить. Тогда встал командир части и сказал: "Боев, выпей стакан водки, и мы представим тебя к награде". Предложение было горячо поддержано всеми офицерами, и Боев первый раз в жизни выпил до дна стакан водки. Может быть, это была шутка, но таким был рассказ этого политработника.
   Много сил и злобы было пущено в ход, чтобы уничтожить на Руси не только религию, но и саму память о ней. Несмотря на все тогдашние гонения на верующих, на объекте проживало немало пожилых религиозных людей, для которых Саровская обитель была по-прежнему святыней. Посколь-ку действующих церквей здесь не было, то по церковным празд-никам небольшие группы богомолок, одетых в темную поношенную одежду с платками на головах, стекались к святому колодцу, куда раньше до революции богатые люди, по преданию, бросали серебряные монеты. Они шли к ключу по той самой дорожке, по которой ходил и Преподобный старец Серафим Саровский, и последний Государь Российский Николай II. Из ключа вытекала кристально чистая и очень холодная прозрачная вода. Богомолки ходили и к камню, на котором, стоя на коленях, подолгу молился в старину Преподобный старец. В будни старушки молились Богу дома, так что, проходя темным вечером мимо иных домов, можно было видеть их, стоящих на коленях и истово молящихся перед ико-нами. Иногда озорники-мальчишки пугали этих набожных женщин стуком в окно или даже имитацией привидений с помощью разма-леванной и подсвеченной зеленым светом фонарика тыквы на палке.
   Применить к собранному на объекте контингенту людей, к тому же занятых важнейшей государственной работой, стандарт-ные методы воспитания было невозможно. Ученых вообще старались оставлять в покое.
   В те годы имя великого певца Федора Ивановича Шаляпина было предано забвению, а вот на объекте из настежь открытых окон одной из квартир далеко разносился по улице могучий голос певца. Про-ходившие мимо люди, среди которых часто оказывалась и моя мама, останавливались и подолгу слушали редкие для тех времен пластинки.
   А вот, оказывается, что думали жители окрестных сел по поводу возникшей на глазах у них закрытой зоны. Не имея воз-можности проникнуть за колючую проволоку таинственного объекта и зная по слухам о хороших бытовых условиях в закрытом городе в голодное послевоенное время, они сочинили свою версию. Люди считали, что там проходит экспериментальную проверку сталин-ская теория строительства новых коммунистических городов и что этот закрытый город является испытательным полигоном этой теории.
  

8. ШКОЛА И БЫТ

  
   Поскольку над советским атомным проектом работали сравни-тельно молодые люди, в зоне проживало много детей, в том числе и школьного возраста. Вначале на объекте функционировала одна средняя школа, располагавшаяся в монастырском строении рядом с административным корпусом. Атмосфера в ней чем-то напоминала описанную Помяловским в "Очерках бурсы". Длинные коридоры с высокими сводчатыми потолками, камен-ный пол вызывали ощущение постоянного холода. Отопление было печным. Иногда можно было видеть пробегавшую по классу крысу. В школе учились как дети местного коренного населения, так и дети разных национальностей, приехавшие из многих городов страны, большей частью из Москвы и Ленинграда. Среди местных было много мордовских и чувашских детей. Девочки и мальчики учились вместе, в то время как в Москве обучение было раздельным. В классах школы объекта учеников было меньше, чем в московских школах. Учителя, как пра-вило, были случайными людьми, в основном -- женами военнослу-жащих. Нашим классным руководителем была жительница тех мест Мария Петровна Кирдяшкина, преподавшая нам и немец-кий язык, начиная с четвертого класса. Она была строгим и педантичным человеком. Жила Мария Петровна в маленьком доме напротив школы. На ее иждивении, кроме дочери Вики, была еще старая мать. Жили они, по-видимому, стесненно в средствах. Поэтому Мария Петровна не возражала, когда начальник ОРСа (отдел рабочего снабжения) некий Юферов, распределявший мате-риальные блага, в том числе и продукты, и сын которого Игорь учился в нашем классе, дарил ей, например, мешок картошки.
   Других учителей помню плохо, за исключением, пожалуй, двоих: преподавателей русской литературы и географии. Обе они были женами военных. Учительница русской литературы была миловидной, молодой женщиной с приятным круглым лицом и русой косой -- настоящая Ольга из "Евгения Онегина". Мне запом-нился и ее рассказ об отце -- железнодорожном обходчике. В силу каких-то обстоятельств он оказался лежащим на шпалах -- вдоль рельсов под быстро идущим поездом. После этого случая стал он совершенно седым. Об учительнице географии помню лишь, что это была худая, строгая женщина.
   Наш класс был довольно дружным, и большинству было крайне неприятно, когда нам пришлось, может быть, впервые осознать, что такое социальная несправедливость. В нашем клас-се учился сын местного рабочего Витя Мигунов, скромный, приятный, доброжелательный парнишка небольшого росточка. Пробираться зимой в школу по заснеженным дорогам дети могли только в валенках, а у Вити они совсем износились, и их уже нельзя было починить. Как раз в это время на учеников школы дали несколь-ко талонов на приобретение валенок. Один талон выдали и на наш класс. Так вот, талон этот дали не Вите, а Эмме Нецветовой, семья которой была намного обеспеченнее. Ее отец работал инженером. Обращение друзей Вити к Кирдяшкиной с просьбой пересмотреть вопрос о распределении валенок ничего не изменило.
   Из этого примера видно, что полного достатка у всех жите-лей объекта в те годы, конечно, не было.
   Как и повсюду в стране, на объекте ощущался дефицит промышленных товаров из-за только что закончившейся затяжной и разрушительной войны.
   Далеко не все свободно продавалось в промторге. Однако практически все можно было получить по ордерам, которые рас-пространялись через ОРС. На объекте не было карточек на про-довольственные товары, они были отменены здесь раньше, чем повсюду в стране. В продовольственных магазинах можно было купить почти все. Так, непосредственно перед денежной рефор-мой 1947 года, о которой в зоне все знали заранее, родители купили две огромные банки черной паюсной икры. Резкий контраст меж-ду сытой жизнью на объекте и жизнью в голодной Москве позволил моей бабушке назвать наше новое место жительства "раем".
   Среди прочих учился в нашем классе эстонский мальчик. Его звали Эдик Лабби. У него были черные вьющиеся волосы, и он немного заикался, особенно, когда волновался. Он был левша, и нас, его товарищей, очень удивляло, что это не мешало ему очень хорошо рисовать. Жил он не с родителями, а со своей тетей-домохозяйкой, которую звали Дина, и дядей -- старшим науч-ным сотрудником Дмитрием Евлампиевичем Стельмаховичем. С Эдиком мы сидели за одной партой и дружили. Однако об этой семье речь пойдет еще немного позже.
   В этой школе многие из приезжих детей проучились два года, а затем, когда была открыта новая, специально построенная школа в поселке ИТР, часть детей перевели туда. В новой школе собрали очень квалифицированных педагогов. Талантливый человек, которого звали Михаил Андреевич, преподавал мате-матику. Позднее он стал директором школы, был награжден орде-ном Ленина. Блестящим учителем русского языка и литературы была Елена Ефимовна Франк-Каменецкая, жена Давида Альбертови-ча. У нее было тогда трое своих детей -- Алик, Максим и Маша -- и дочь Тема от первого брака Давида Альбертовича. Впоследствии Тема вышла замуж за известного советского академика Роальда Зиннуровича Сагдеева. Старший сын Елены Ефимовны Алик был моим близким другом и учился в параллельном классе. Это был очень добродушный и исключительно честный мальчик.
   Многие взрослые на объекте имели оружие. В семье Виталия Александровича Александровича было не только современное охотничье оружие, но еще и старинное боевое кремневое ружье и пистолет. В свободные дни взрослые ходили на охоту, которая там была исключительно хорошей. Иногда в первые годы жизни в Финском поселке по ве-черам можно было слышать револьверные выстрелы, созывавшие желающих сыграть пульку в преферанс.
   Нам с Аликом очень хотелось иметь свое оружие, так как родители нам его не доверяли, особенно после несчастного случая, когда один мальчик нечаянно застрелил из охотничьего ружья своего товарища.
   В то время в промторге свободно продавались ружья, и мы копили деньги для покупки одностволки. Однако, когда собра-ли нужную сумму, одноствольные ружья в магазине кончились, а для покупки двухствольного денег не хватало. Расстроившись, мы решили, что нам надо, по крайней мере, научиться стрелять из ружья. С этой целью мы, конечно, без разрешения старших взяли у дяди Эдика Лабби, который прятал от племянни-ка патроны, ружье, а у моего отца патроны и пошли учиться стрелять на неубранное просяное поле, начинавшееся сразу за поселком ИТР. Поле, кстати, было распахано и засеяно прибывшими на объект изголодавшимися за долгие военные годы специалистами, среди которых был и мой отец. Но поскольку кормили людей на объекте хорошо, то осенью урожай собирать не стали. Кроме нас с Эдиком стрелять отправился и Алик Франк-Каменецкий. Дело было зимой, и мы все трое стали на лыжи, которые тогда крепились резинками к валенкам. На краю поля было заброшенное кладбище, однако на некоторых могилах сохранились надгробия. Помню, что на одном из них было выбито: "Буйны ветры, не шумите, нашу Шуру не будите".
   Завидев нас, над полем поднялась большая стая ворон и значительно меньшая -- диких голубей. У нас был большой соблазн выстрелить по ним, но мы боялись отдачи ружья, о существовании которой нас предупреждали старшие ребята. Поэтому стрелять по цели мы не стали. Кто-то предложил смягчить отдачу, положив между прикладом и плечом сложенную вчетверо телогрейку, которую для этой цели пожертвовал Эдик. Для полной безопасности на приклад ружья, кроме того, был надет подшитый войлочный валенок Алика. После таких мер предосторожности был сделан первый выстрел. Конечно, отдача при этом не ощутилась. Выходит, стрелять-то не так уж и страшно! Обрадованный этим открытием, один из нас тут же выстрелил по улетавшей перепуганной и неистово галдящей стае ворон. При этом из-за того, что приклад ружья второпях не был прижат к плечу, стрелок ощу-тил такую сильную отдачу, что чуть было не выпустил ружье из рук.
   А через некоторое время из этого ружья при загадочных обстоятельствах застрелился дядя Эдика Д. Е. Стельмахович. На объекте поговаривали, что он был американским шпионом. Думаю, что это не так, просто в атмосфере шпиономании тех времен режимные органы объекта очень хотели показать свое профессиональное мастерство в "разоблачении врагов". Истинные причины самоубийства Стельмаховича остались неизвестными. Вообще же дядя Эдика был чело-веком очень интеллигентного вида, выдержанным, но всегда нем-ного грустным. Новый год семья Стельмаховича обычно встречала в лесу вблизи поселка ИТР. Там заранее наскоро сколачивали столик и скамеечки из не очень толстых стволов деревьев. Вместе с этой семьей Новый год встречали и немногочисленные близкие друзья. На место встречи приезжали на лыжах. Разводили костер, пили шампанское из стаканов и возвращались домой. После гибели Стелъмаховича его жена и племянник Эдик были незаметно удале-ны с объекта.
   Известен и еще один случай, который, как некоторые считают, не мог произойти без участия шпиона. После первого успешного ис-пытания атомной бомбы Игорь Васильевич Курчатов привез с полигона подробный отчет для правительства. В Москву он прибыл в воскре-сенье и, чтобы положить отчет в закрытое особо секретное помещение ЛИПАНа (Лаборатория измерительных приборов АН СССР) в Покровском-Стрешневе, ему бы понадобилось за-тратить много времени. Игорь Васильевич не стал это-го делать, а отнес секретный отчет прямо домой начальнику режима института, который, как и многие из руководящего персонала, жил неподалеку от института в отдельном коттедже. А на следующее утро начальник был найден в своем коттедже убитым из винтовки. Предназ-наченная для него пуля прилетела в комнату через окно. Отчет оказался целым и невредимым. История с убийством начальни-ка режима породила версию, что убит он был шпионом, а материалы отчета были пересняты на фотопленку и переправлены в Соединенные Штаты Америки.
   Следующий выстрел был произведен нами летом, несмотря на все еще сохранившуюся боязнь отдачи ружья. Мы возвращались домой вдоль берега реки после обследования глубокого колодца, который кем-то был вырыт посреди крутого склона горы. Опустив-шись на длинной веревке на дно колодца (искали клад), мы не обнаружили там ничего, кроме снега и неизвестно как попавшего туда тритона. Наш более старший товарищ Толя Гончаров, нес-ший на плече ружье, разрешил нам один раз выстрелить из него. Поскольку всем была известна наша боязнь отдачи ружья, еще один старшеклассник Володя Некипелов, отчаянный парень и непло-хой для своих детских лет психолог, даже повесил свою новую темно-синюю бостоновую кепку-малокозырку на сук дерева в ка-честве мишени. Он был уверен в том, что даже если мы не стру-сим, то уж наверняка не попадем в кепку. Насмешки старших оказались сильнее боязни отдачи ружья. Один из нас прицелился и выстрелил. Вся кепка оказалась изрешеченной мелкой дробью. Володя помрачнел на глазах и сам себя спросил: "Что я скажу маме?" Но, увидев над гладью воды большую тучу крупных комаров, повеселел и заявил: "Скажу ей, что кепку так изрешетили малярий-ные комары!"
   Наша страсть к стрельбе и взрывам долго не проходила. Мы придумывали различные виды взрывчаток. Алик однажды сильно ожег руку, пытаясь взорвать ружейный патрон с помощью молотка, напугав внезапным криком свою маму. Я же чуть не ослеп, бросив кусок металлического натрия в унитаз. Полетевшие вверх капли воды больно ударили меня по глазам, и я уже подумал, что ослеп, ибо глаза не только болели, но и были мокрыми, и я решил, что это кровь. Однако когда я превозмог боль и открыл глаза, то понял, что это не кровь, а обыкновенная вода и успокоился. Мы производили взрывы также с помощью электричес-кого тока и пороха.
   В дальнейшем с тем же Аликом мы стали подрывать карбид. Для этого брали бутылку из-под шампанского, в нее приблизительно до половины наливали воды, на поверхность которой бросали много мелких бумажек или маленьких палочек, а сверху аккуратно клали кусочки сухого карбида. В бутылку вставлялась пробка, тщательно обвязанная проволокой для плот-ного закупоривания. После этого бутылку взбалтывали и бросали в сторону. Иногда происходил взрыв, иногда просто выстрелива-лась пробка. Сама бутылка рассыпалась редко.
   Но наиболее интересными для нас были карбидные взрывы консервных банок. Поскольку мы тогда учились в младших классах и химию еще не проходили, секрет взрыва был нам не известен, и как это делается, мы знали только понаслышке. В котельной поселка ИТР мы "приобрели" изрядное количество карбида. Выры-ли узкую воронку, заполнили ее водой и насыпали туда много карбида. Воронку покрыли литровой жестяной консервной банкой с маленькой дырочкой вверху. Через некоторое время, достаточ-ное, как нам казалось, для накопления значительного количества ацетилена, мы с величайшей осторожностью поднесли к дырке в банке горящий факел на длинной деревянной рукоятке. Однако, вопреки нашим ожиданиям, взрыва не произошло. Мы много раз повторяли опыт, ошибочно считая, что нужно накопить побольше ацетилена в банке, для чего необходимо увеличить время от момента покрытия воронки банкой до поднесения огня. Но резуль-тат оставался неизменным: вместо взрыва возникало медленное горение. Спустя некоторое время карбид уже почти исчез, а мы были совсем обескуражены постигшей нас неудачей, и Алик ушел домой. К концу экспериментов мы решили, что нам не нужны предосторожности на случай взрыва, и выбросили факел на длин-ной неудобной ручке. Я уже совсем было собрался последовать за Аликом, но что-то заставило меня провести еще один, последний опыт. Небрежно, второпях я накрыл воронку банкой и почти сразу же поднес к отверстию спичку. Раздался долгожданный взрыв, банка взлетела вверх, оторвав кусочек кожи и ногтя от моего большого пальца на правой руке. Подводя итог наших опытов, мы поняли, что много -- это не всегда хорошо: нужна определенная пропорция ацетилена и воздуха. Наверное, у нас с Аликом это было пер-вое соприкосновение с наукой.
   Последний из описанных здесь опытов ставился на участке Франк-Каменецких, отделявшемся от коттеджа, в котором жила семья Андрея Дмитриевича Сахарова, низким деревянным забором из штакетника. Изредка банка залетала на участок Сахарова и для того, чтобы достать ее, нужно было перелезать через забор. Иногда на участке появлялась первая жена Сахарова Клавдия Алексеевна. Ее дети и она жили на объекте не постоянно, большую часть вре-мени они проводили в Москве. Эта женщина была очень общитель-ной и приветливой, часто подходила к забору, чтобы поговорить с Еленой Ефимовной.
   Создание ядерного оружия было одной из первостепенных задач правительства в послевоенный период. В связи с этим чувствовалась особая забота о людях, работавших на объекте и не только в плане материальных благ. В городке создали театр, два кинотеатра, институт. Сюда стекались лучшая техника и оборудование. Еще не были построены все дороги, а на объекте уже появились казавшиеся тогда комфортабельными новые пасса-жирские автобусы, такие же, как в Москве. Очень быстро был заменен и парк грузовых и легковых автомобилей. Вместо американ-ских появились в большом количестве свои отечественные ЗИС-130, газики, "Победы". Вместо "Дугласов" на объект стали ле-тать транспортные самолеты Ли-2.
  

9. РАБОТА С АТОМОМ БЫЛА НЕБЕЗОПАСНА

  
   По-видимому, в те далекие годы взрослые люди, как и мы, дети, при взрывах с помощью карбида и консервных банок, часто вслепую готовили взрывы атомного оружия.
   Сырье и материалы, которые используются в атомной энерге-тике, крайне опасны для здоровья людей. Кроме неприятностей, с которыми приходится встречаться на химических предприятиях, атомщики столкнулись с новой опасностью, исходящей от радио-активного излучения. Поражающее действие этих факторов на человеческий организм было известно, но изучено недоста-точно. Физики, биологи и медики лишь приступали в то время к разработке способов обнаружения опасных признаков поражения людей, количественным измерениям степени облучения, к клини-ческим испытаниям влияния радиоактивного излучения на живой организм. Конструировались приборы для регистрации потоков нейтронов и излучений. Устанавливались требования к укрытиям, разрабатывались правила и мероприятия по охране труда и техни-ке безопасности, правила по эксплуатации установок и производ-ств в атомной промышленности. Люди, конечно же, точно не знали, какой опасности подвергали себя при работе с радиоактивными веществами. На моих глазах ушла из жизни подруга моей мамы -- сравнительно молодая лаборантка Антонина Ивановна. Причина смерти -- внезапно развившееся белокровие. В пятидесятые годы мой отец, уже живя в Москве, ездил на объект на похороны своих товарищей. Когда он возвращался, я часто слышал от него, что смерть была связана с облучением.
   При работах с ураном облучилась группа сотрудников Вакуумного института. При разработке электромагнитного способа разделения изотопов в седьмом отделе Валентина Александровича Симонова была создана специальная экспериментальная установка К-300. В качестве исходного продукта использовались соли урана. В процессе раз-деления эти соли оседали на металлических стенках большой вакуумной камеры и мешали процессу разделения. Для удаления солей обслуживающие установ-ку сотрудники залезали в камеру и чистили стенки механическим способом, используя примитивные средства индивидуальной защи-ты от радиации (респираторы, халаты, перчатки), а иногда для удобства и вообще обходились без них. В результате инженер Геннадий Петрович Кутуков, механик Александр Васильевич Брикатушкин и другие получили некоторые дозы облучения и значительнее химическое отравление, поскольку соли урана являются техническим отравляющим веществом. Позднее в Сухуми М. фон Арденне предложил использовать в качестве исходного продукта не соли урана, а металлический уран, который разогревался электронным пучком. При этом необходимость чистки стенок ваку-умной камеры отпала. Однако, к сожалению, этот метод не обес-печил эффективного разделения изотопов. Испарявшийся уран оседал на изоляторах, после чего они теряли нужную электричес-кую прочность.
   Небрежность в обращении с атомом была присуща не только рядовым сотрудникам, но и Лаврентию Павловичу Берии, который часто посещал объект. Я видел его однажды совсем близко, стоявшего на площа-ди недалеко от административного корпуса и беседовавшего с генералом Зерновым. Новый человек на объекте привлек мое любопытство. Будь я художником, я и теперь, спустя почти 60 лет, мог бы нарисовать его. Небольшого роста, плотный, в новом сером костюме, который тогда почему-то называли "в искорку", в золоченом пенсне, над которым видны были колючие брови. Запомнился пронзительный взгляд этого человека. Когда я спросил взрослых, кого это я видел, мне сказали, что это Берия.
   Так вот этот самый Берия присутствовал и при первом в СССР ядерном взрыве. Ударной волной была распахнута дверь на командном пункте, где он находился вместе с руководителя-ми взрыва. Сопровождавший Министра внутренних дел полковник Смирнов едва успел оттолкнуть министра от падавшей на него рамы, выдавленной волной. После взрыва Берия и сопровождавшие его лица поехали на легковых автомобилях смотреть результаты разрушений, не имея даже индивидуальных средств защиты.
   А на атомный полигон Берия приехал заранее. Среди встречавших его находился подполковник Тимофей Ефимович Смирнов. Прямо с самолета Берия поехал принимать работу подполковника -- знакомиться с организацией охраны полигона. На "козлике" в сопровождении двух таких же машин Берия объехал новенький полигон. Работа Смирнова ему понравилась, и Берия тут же вручил подполковнику новенькие полковничьи погоны и ... две бутылки выдержанного армянского коньяка "КВ".
   Проведение первых опытов не было безопасным делом и в Лаборатории N 2, построенной на краю печально известного Ходынского поля, там, где теперь находится Институт атомной энергии. От излучения первого физического уранового котла не была защищена полностью даже пультовая. Сам И. В. Курчатов измерял интенсивность излучения и спад его с удалением от котла, вооруженный дозиметром. Он понимал опасность излуче-ния для человека и считал разработку средств защиты одной из важнейших задач.
   Что представляла собой "безопасность" первых работ, мож-но представить себе хотя бы из такого примера. При сборке на Урале первого взрывного атомного устройства, когда оно доводилось до состояния, близкого к критическому, поток нейтронов отра-жался от довольно массивного тела генерала Ванникова и, попа-дая на счетчики нейтронов, увеличивал сигнал с них. Несчастный случай произошел с Юлием Борисовичем Харитоном, когда во время одного из экспериментов поток нейтронов сильно повредил ему глаз.
   Последствия облучения испытали на себе не только совет-ские атомщики, но и ученые в США. В 1954 году трагически погибли Г. Даньян и Л. Слотин -- оба в результате случайно проис-шедших цепных реакций и полученных смертельных доз радиации. Неисчислимо большие жертвы понес японский народ. Пагубные последствия атомных бомбардировок двух японских городов ощу-щаются и поныне. Авария в Чернобыле стала большой бедой советского народа.
   Не меньшая по своим масштабам, но долго хранившаяся в тайне катастрофа, имела место в 1957 году на Южном Урале в Челябинске-65 на предприятии "Маяк". Здесь в пятнадцати километрах от города Кыштым был построен химический комбинат по производству плутония для ядерного оружия. В процессе технологического цикла на комбинате "Маяк" на заводе химического разделения изотопов образовался раствор высокоактивных отходов. Раствор хранился в контейнерах -- баках из нержавеющей стали объемом триста кубических метров каждый. Двадцать таких баков погружались на дно заполненного водой восьмиметрового каньона с полуметровыми бетонными стенками. Дно и стенки каньона изнутри были облицованы листами из нержавеющей стали. Для предотвращения разогрева контейнеров каждый из них охлаждался проточной водой и был снабжен сигнальной системой контроля температуры внутри контейнера. Однако система охлаждения, а вместе с тем и система температурного контроля одного из баков оказались ненадежными и обе вышли из строя. Произошел разогрев содержимого бака, что и послужило причиной "Кыштымской катастрофы". Трагедия случилась 29 сентября. В 16 часов 20 минут по местному времени бак с радиоактивными отходами взорвался. Взрывом отбросило бетонную крышку бака метровой толщины на двадцать пять метров, было повреждено несколько производственных зданий. В атмосферу из контейнера выплеснулось семьдесят пять тонн вещества с активностью в двадцать миллионов кюри (один кюри дает тридцать семь миллиардов распадов радиоактивного вещества в одну секунду). Это лишь в несколько раз меньше выброса при чернобыльской аварии. Девяносто процентов выброшенного взрывом содержимого контейнера выпало на землю в непосредственной близости от хранилища радиоактивных продуктов деления. Десять процентов было разнесено радиоактивным облаком километровой высоты в Челябинскую, Свердловскую и Тюменскую области. Осадки выпали на площади боле десяти тысяч квадратных километров. Города Тюмени облако достигло спустя одиннадцать часов после взрыва.
   Облучилось большое число людей, были заражены водные источники. На Урале, как и в Чернобыле, не была проведена экстренная эвакуация людей. Даже из наиболее пострадавших деревень, где проживало около тысячи человек, эвакуацию провели лишь спустя несколько дней после аварии. Массовая же эвакуация жителей началась лишь через восемь месяцев. И только тогда вывезли еще шесть с половиной тысяч человек. Все это время многие люди питались зараженными радионуклидами продуктами, пили зараженную воду.
   Вот что рассказывает один из местных жителей города Злато-уста Владимир Матвеевич Варламов: "В молодости я любил про-водить выходные дни с семьей на озере Суныкуль, куда я до-бирался из Златоуста на мотоцикле с коляской. В одну из та-ких поездок я наблюдал необычную картину. У самого берега озера неподвижно стояла большая щука, которая почему-то совершенно не реагировала на мое приближение. Я сломал вет-ку и дотронулся ее концом до щуки. Та немного отплыла и сно-ва замерла неподвижно. Присмотревшись, я увидел, что глаза у щуки были такие, как будто она была сварена в ухе. А рядом в поселке рыба из этого озера свободно продавалась на базаре в большом количестве".

10. ПОДБОР КАДРОВ И ПРОВЕРКА АНКЕТ

  
   Важность задачи, над которой работали на объекте, требо-вала повышенного внимания к подбору кадров. К работам старались привлечь лучших специалистов страны, обращая внимание, конечно, на их происхождение и политические взгляды. При оформлении сот-рудников на объект производилась строгая и длитель-ная проверка анкетных данных. Допускаемые к работам люди не должны были быть из "бывших", из раскулаченных, репрессирован-ных, они и их родные не должны были находиться в плену и окку-пации. Однако, я думаю, проверки органов были не всегда уж очень тщательными, что показывает пример нашей семьи. Мой отец удовлетворял необходимым требованиям. Родился он в деревне Китово под городом Касимовым в Рязанской губернии. В семье кроме него было еще четверо детей. Его отец, мой дед, Гаврила Абрамович -- крестьянин, солдат первой мировой войны, побывавший в немец-ком плену, где работал пастухом у немца-бауэра. Дед предпринял три попытки побега из плена, в конце концов, убежал, и, пройдя часть Германии и Польшу, вернулся в родную деревню. Бежать из немецкого плена он твердо решил после того, как узнал из газетного сообщения о заявлении Л. Д. Троцкого о том, что возвращение русских военнопленных на Родину есть их частное дело, так что на помощь страны Советов рассчитывать не приходится. В плену дед научился бегло говорить по-немецки. Правда, при оформлении допуска к секретной работе плен родственников во время первой мировой войны не учитывался.
   Отец рано окончил семилетнюю сельскую школу, так что его по возрасту не хотели даже принимать учиться в Касимовский тех-никум, однако все-таки приняли. Будучи студентом техникума, отец преподавал в Касимовском рабфаке математику и у него в группе учился один из ближайших сподвижников Н. С. Хрущева, впослед-ствии член Политбюро ЦК КПСС Ф. Р. Козлов. В те годы, несмотря на то, что отец, довольно маленького роста, был учителем, а высокий Фрол Романович -- его учеником, между ними как-то произошла драка на танцах и не думаю, что мой отец в драке оказался побежденным. После окончания техникума и работы на шарикоподшипниковом заво-де в Москве отец поступил в Высшее техническое училище им. Баума-на и с отличием окончил его. После этого в течение нескольких лет работал начальником научной лаборатории автоматики в Оргавиапроме Наркомата авиационной промышленности, занимаясь там вопросами при-цельного бомбометания и разработкой приборов для этой цели. В 1940 году его работа выдвигалась на соискание Сталинской премии. В 1944 году отец был принят в ряды ВКП (б). Как видно, биография отца позволяла привлечь его к секретной работе.
   Биография же моей матери была настолько запутанной, что разобраться в ней не смог даже аппарат Берии. И вот в чем было дело. Моя бабушка, Филатова Анна Николаевна, родилась в Звени-городе под Москвой. Она происходила из среды служивых людей, защищавших в древности стены Саввино-Сторожевского монастыря от набегов врагов. Мой прадед и прапрадед служили кучерами у крупных церковнослужителей, прадед -- у архиерея. Служба его проходила в Москве. Бабушка рано потеряла отца. Он умер сравнительно молодым в 1905 году, простудившись во время баррикадных боев. Бабушка, окончив приходскую церковную школу, отправилась работать в Москву и там познакомилась с М. С. Саарбековым. Тому при-надлежали рыбные промыслы на Каспии, а его капитал исчислялся несколькими миллионами рублей и был помещен в банке в Турции. Его московский дом еще и сейчас цел и стоит на Поварской улице. До недавнего времени в нем распо-лагалось постпредство Литвы. Цело еще и его подмосковное имение Захарьино вблизи Щербинки под городом Подольском. Дед был тай-ным советником, почетным гражданином России, был человеком хоро-шо образованным, прекрасно знал несколько иностранных языков, в том числе восточных.
   Деду понравилась моя красивая бабушка, и он взял ее в жены. У них родилось двое детей -- Ольга и Вячеслав. Для бабушки и своей второй семьи дед выстроил в живописном Захарьине второй дом.
   Вскоре произошла Октябрьская революция. Деду, который до нее оказывал некоторую помощь большевикам, новое правитель-ство предложило какой-то значительный пост. Однако он не принял этого предложения и решил уехать в Турцию. Очень хотел взять с собой бабушку и своих маленьких детей. Бабушка, обладавшая твердым характером, решительно отказалась покинуть Родину. Выждав не-которое время, дед поехал один. Однако доехать ему удалось только до Баку, где он был снят с поезда. Сохранились его письма к бабушке, в которых он давал ей советы, как воспитывать детей, и описывал свое чрезвычайно тяжелое положение. Здоровье деда, которое и без того было плохим, подорвалось окончательно, и вскоре он умер.
   До революции с дедом произошел курьезный случай. Ему нужно было сделать операцию на печени по удалению камней. Дед захотел, чтобы оперировали его дома в московском особняке. Дело было летом, и врачам не нравилось, что на улице было мно-го пыли от проезжавшего по булыжной мостовой мимо дома транс-порта. Запретить его проезд по улице дед, конечно, не мог. Однако он нашел вескую причину, чтобы временно закрыть проезд. Он стал асфальтировать улицу. Лечивший его врач за операцию просил три тысячи рублей. Однако дед договорился с врачом, что будет платить по тысяче рублей за каждый извлеченный при опе-рации камень. Вынутые камни были маленькими, но оказалось их сорок штук. Пришлось купцу заплатить врачу за лечение сорок тысяч рублей.
   После революции бабушка, бросив все, с детьми вскоре уеха-ла от голода на Украину и через несколько лет вышла замуж за белоруса богатырского роста -- Болеслава Антоновича Шемеля, у которого не было своих детей и который стал бабушкиным детям настоящим отцом. Бабушка и мать тщательно скрывали ото всех и даже от меня свою биографию, так что узнал я о ней лишь перед смертью матери. Бабушка всегда считала себя счастливой и не жалела потерянного состояния. Ее жизненный девиз был: "И что Бог ни делает, все к лучшему", хотя она и не верила в Бога.
   Поскольку создание атомного оружия требовало привлечения огромного числа специалистов, то, видимо, не было никакой возможности набрать идеальных людей. Трудность пробле-мы и срочность ее решения вынуждали считаться, в первую оче-редь, с деловыми качествами работников. В этом отношении пока-зательной является процедура привлечения к особо секретным ра-ботам Михаила Ивановича Меньшикова, ставшего вскоре заместителем академика Сергея Аркадьевича Векшинского по Вакуумному институту и удостоенного Ленинской и Государственных премий. В конце тридцатых годов у Михаила Ивановича были арестованы отец и старший брат Георгий. Первый из них умер в тюрьме на Колыме, второй, обвинявшийся в подготовке покушения на жизнь Сталина, вынес все тяготы лагерной жизни, и о нем есть упомина-ние в очерке Р. А. Медведева "Молотов", опубликованном в журнале "Юность", N 5 за 1989 г. Михаил Иванович был одним из немного-численных сотрудников С. А. Векшинского на Московском ламповом заводе, когда академик И. В. Курчатов привлек Векшинского к сек-ретным работам по созданию нового оружия, возложив на него, в основном, вакуумную часть проблемы. Эти работы потребовали засекречивания и других привлекаемых сотрудников. То, что родственники Михаила Ивановича были осуждены, да еще по полити-ческим мотивам, делало его в глазах начальства неблагонадежным, а это служило веским основанием для того, чтобы не допускать его к сверхсекретным работам. Естественно, что Меньшиков и не был допущен к ним. Однако к этому времени он уже несколько месяцев успешно занимался созданием вакуумного течеискателя, без которого был невозможен запуск заводов по разделению изо-топов. Получив отказ из органов госбезопасности на допуск Меньшикова к работам, С. А. Векшинский обратился с личным пись-мом к Берии. В письме он сообщал, что отстранение М. И. Меньшикова от работы замедлит ее окончание не менее, чем на полгода. Это был веский довод, и Михаил Иванович был незамедлительно допущен к работам. Интересно, что после разоблачения культа личности Сталина стало известно содержание секретного предпи-сания Берии генерал-лейтенанту Василию Николаевичу Осетрову, который был уполномо-ченным Совета Министров СССР в Вакуумном институте и одновре-менно в Институте теоретической и экспериментальной физики (такие должностные лица были на всех предприятиях и объектах в системе Министерства среднего машиностроения тех лет). Среди прочего было в нем указание на то, что в ин-тересах дела Меньшикова нужно привлечь к работе, а если к не-му нет доверия, то за ним необходимо следить.
   Генерал и без этого рьяно следил за всем, что происходило в Вакуумном институте при выполнении атомного проекта. В институте был создан вакуумный импульсный разрядник, так называемый "Вир" -- своеобразный автономный быстродействующий коммутатор, инициирующий взрыв бомбы. Разрядник, по замыслу конструкторов, должен был быть абсолютно надежным и срабатывать практически мгновенно. На самом деле "Вир" срабатывал не через строго определенное время после подачи на него напряжения, а в некотором временном интервале, так что время его срабатывания менялось от включения к включению. Разработчики выяснили, что разброс времен срабатывания "Виров" обусловлен так называемым статистическим запаздыванием процесса, но не смогли тогда устранить это запаздывание. Именно поэтому главный инженер института Михаил Меньшиков в паспорте на изделие оговорил временной интервал срабатывания устройства, обусловленный объективным физическим процессом.
   Осетров, узнав об этом, вызвал Меньшикова к себе в кабинет и с порога начал орать на него: "Я тебе дам статистическое запаздывание! Вот если боец с пушкой воюет против танка, ему стрелять по танку надо, а он будет ждать твое статистическое запаздывание. Боец погибнет! Если твое устройство будет так запаздывать, я с тобой сделаю такое, о чем ты сейчас даже не можешь догадываться!" Генерал сопровождал свои угрозы крепкими выражениями.
   Все это не могло не обеспокоить Меньшикова, и он срочно стал искать защиту у своего куратора из Министерства среднего машиностроения Николая Швилкина, с которым успел подружиться за время работы над атомным проектом. Он рассказал ему о "разговоре" с Осетровым. Швилкин, пригласив с собой Василия Комелькова, известного специалиста по газовым разрядам, срочно отправился к Борису Львовичу Ванникову и поведал ему об угрозах Осетрова. Борис Львович позвонил Осетрову, и инцидент со статистическим запаздыванием был улажен.
   Справедливости ради надо сказать, что вскоре ученые нашли способы, как устранить злополучное статистическое запаздывание в "Вирах".
   Неприятности с режимными органами были у Меньшикова и раньше. Во время учебы в Московском энергетическом институте он не был допущен к посещению лекций по специальным секретным дис-циплинам. Это могло привести к тому, что он остался бы без диплома, поскольку не набрал бы нужного для его получения количества сданных предметов. Спасла его от этой печальной участи рек-тор института Валерия Алексеевна Голубцова (жена тогдашнего члена Политбюро ЦК ВКП (б) Георгия Максимилиановича Маленкова), к кото-рой М. И. Меньшиков обратился за помощью. Сначала она прямо сказала, что имеет основания не доверять ему, но, поговорив, обещала помочь и помогла на самом деле. Она разрешила ему заменить экзамены по специальным дисциплинам экзаменами по иностранным языкам, для изучения которых, к счастью, не требо-вался допуск спецотдела. Так Меньшиков по необходимости стал полиглотом, изучив французский, немецкий и английский языки.
   Здесь следует, пожалуй, упомянуть еще об одном довольно интересном сотруднике вакуумного института -- о Петре Николаевиче Косцове. Он был сыном машиниста. Перед самой Октябрьской революцией Петр окончил воронежскую гимназию. Попечителем гимназии был герцог Ольденбургский -- родственник царствующей императрицы, который, как это тогда полагалось, еже-годно посещал свое подопечное заведение и проводил его смотр. Вот и в 1916 году он приезжал в Воронеж в сопровождении своей племянницы -- великой княжны Татьяны -- дочери русского царя Николая II. В гимназии по случаю приезда членов царской фамилии был дан бал, открывал который в паре с великой княжной лучший танцор гимназии Петр Косцов.
   После революции Петра Николаевича как человека грамотного и к тому же пролетарского происхождения новая власть назначила директором воро-нежского банка. Однако долго проработать в этой должности Косцову не удалось. На Воронеж наступала армия белого генерала Антона Деникина, и Петр Николаевич, сложив имущество банка на подводы, двинулся в центр России. По дороге он наткнулся на части красной конницы Семена Буден-ного. Косцов передал Буденному ценности банка и остался служить в Красной армии. Вскоре его приняли в партию большевиков и избрали комиссаром Богунского полка, а позднее за удаль молодецкую даже наградили именным оружием.
   Кончилась гражданская война, и образованного воина направили учиться на красного дипломата в Москву. Но и здесь задержаться надолго ему не пришлось. Красноармейцы полка, в котором совсем недавно Косцов был комиссаром, взбунтовались из-за того, что действующие в деревнях прод-отряды отбирали у их родственников все, что было из продуктов. Бывшего комиссара вызвали в Московский комитет партии и направили в полк ула-живать "дело". Перед отъездом партийное руководство твердо обещало Косцову выполнить требования бойцов и не преследовать красноармейцев в том случае, если те прекратят бунтовать. Петр Николаевич легко угово-рил своих товарищей прекратить неповиновение, обещав им от имени влас-тей помилование. Товарищи поверили Косцову, и тот, выполнив свою миро-творческую миссию, уехал в Москву. Однако слово свое власти не сдержа-ли. Сразу после отъезда Петра Николаевича отряд ОГПУ стал арестовывать зачинщиков, и вспыхнул новый бунт. Косцова снова вызвали в Московский комитет и потребовали, чтобы он повторно отправился в войска. Однако на этот раз Петр Николаевич выполнять партийное поручение решительно отказался, поскольку его обещание о помиловании властями не было вы-полнено. Не изменил он своего решения и после того, как ему предложи-ли выложить партийный билет. В партию П. Н. Косцов уже больше не всту-пал и, будучи беспартийным, спустя много лет, появился в команде С. А. Векшинского в должности заместителя главного инженера.
   Сам С. А. Векшинский был арестован в тридцатые годы, около двух лет находился под следствием из-за неприятностей, возникших у него на ленинградском заводе "Светлана", но криминала в "деле" Векшинского НКВД не нашло, он был оправдан и выпущен из тюрьмы. Однако в партии его не восстановили и заставили вступать туда повторно. Вместе с ним в Ленинградской следственной тюрьме "Кресты" находился и будущий министр электропромыш-ленности СССР, в то время профессор электротехники Дмитрий Васильевич Ефремов, также впоследствии привлеченный к решению атомной проблемы.
   За время нахождения под следствием с Векшинским попеременно "работали" три следователя НКВД с высшим техническим образованием. Сергей Аркадьевич так сильно натерпелся от их произвола, что потерял всякое уважение к людям этой "профессии", что впоследствии он и продемонстрировал.
   Любой научный работник, связанный с секретностью, знает о неудобствах такой работы. Нужные сведения, которые должны быть всегда под рукой, хранятся в спецотделе в специальных пронумерованных и проброшюрованных блокнотах. Таскайся за ними каждый раз в спецотдел. Именно поэтому все без исключения нормальные люди стремились нужные им сведения потихоньку переписать из спецблокнота в свой личный блокнот. Думаю, что об этом не могли не знать и начальники спецотделов, но смотрели на такие нарушения они сквозь пальцы.
   В период создания атомного оружия в СССР каждый институт, занятый в атомном проекте, имел своего куратора из Министерства среднего машиностроения. Был такой куратор и в Научно-исследовательском вакуумном институте.
   Начальником спецотдела института работала некая Наталия Матвеевна -- очень энергичная дама, ревностно относящаяся к своим служебным обязанностям. Стоило кому-нибудь взять под расписку из спецотдела какие-либо бумаги и ненадолго оставить их без присмотра, она тут же выявляла нарушителя. Тому объявлялся выговор и человек лишался квартальной премии. Но и Наталия Матвеевна относилась к переписыванию данных из спецблокнота в личный блокнот "лояльно".
   Однако однажды она все-таки не сдержалась. Какие-то данные переписал в свой блокнот куратор института. Наталия Матвеевна немедленно проинформировала о случившимся директора института. А Сергей Аркадьевич ... позвонил в спецотдел Министерства и сообщил о нарушении, сделанном куратором. Куратора задержали с поличным в проходной Министерства, куда он приехал на автомобиле. Больше куратор-следователь в Вакуумном институте не появлялся.
  
  

11. УЧАСТИЕ НЕМЕЦКИХ УЧЕНЫХ В РАБОТАХ НАД АТОМНЫМ ПРОЕКТОМ В СССР

  
   В работах по атомной проблеме в СССР были заняты не толь-ко советские ученые. В них принимали участие и немцы. До прихода к власти национал-социалистов Германия была одним из ведущих центров атомных исследований. Еще в 1932-1933 годах над решением проблем атомной физики там трудились Эуген Вигнер, Лео Сциллард, Джон фон Нейман и Эд-вард Теллер. Новая гитлеровская администрация практически сразу же после захвата власти уволила с работы многих ученых. Макс Борн и Джеймс Франк были вынуждены покинуть Геттинген. По словам известного математика Гильберта, университет Георгии Августы не только пострадал от этого, но он "просто не существует". В Берлине были уволены Лиза Мейтнер, Питер Дебай. Физики-атомщики из многих стран Центральной Европы потянулись к Нильсу Бору в Институт теоретической физики Копенгагенского университета. Своим коллегам, занимающимся атомными исследованиями в Германии, Н. Бор послал письма с приглашением приехать к нему в Данию. Копенгаген стал временным убежищем для многих бежавших из Евро-пы ученых-атомщиков. В дальнейшем Бор помог им устроиться на работу, в основном, в США. Туда для работы в Принстонском университете переселился из Берлина и знаменитый Альберт Эйнштейн. Переезд многих физи-ков в Соединенные Штаты сделал эту страну центром физических исследований. Хотя отъезд многих ученых и ослабил исследования Германии, работы по атомной проблеме там продолжались.
   Во время войны работа по созданию атомного оружия в Гер-мании была не такой успешной, как представляли ее себе эмигри-ровавшие оттуда ученые. В США возможности немцев сильно преуве-личивались. До войны, действительно, учеными Германии были получены выдающиеся результаты. Особенно большой успех выпал на долю О. Гана и Ф. Штрасс-мана. Ими в 1938 году было открыто явление деления ядер урана нейтронами. (Позднее в 1944 году за это открытие ученые были удостоены Нобелевской премии по химии). В 1939-1940 годах лауреат Нобелевской премии Вернер Карл Гейзенберг, возглавивший немецкий урановый проект, завер-шил теоретические работы, в которых излагался механизм цепной реак-ции при взрыве урановой бомбы, а Карл Фридрих фон Вейцзеккер описал метод получения энергии из урана 238. Велась в воюющей Германии и экспериментальная работа с ураном и тяжелой водой. Фридрих Георг Хоутерманс, один из авторов гипотезы о протека-нии термоядерных процессов на Солнце, в 1941 году исследовал возможность получения цепной ядерной реакции деления. В 1944 году он опубликовал в закрытом виде статью о путях создания атомной бомбы. Но успеху Германии в осуществлении уранового проекта мешал ряд серьезных причин. К ним относилось то, что Гитлер ошибочно считал, что война завершится его победой не позднее, чем через один год и поэтому его не интересовало любое новое оружие, которое нельзя было создать в этот срок. Отсюда и ограниченная помощь ученым-атомщикам. Не способствовал созданию атомной бомбы и отток квалифицированных физиков, стесненность в мате-риальных ресурсах и технических средствах воюющей Германии, натянутость отношений между правительством и некоторыми учеными, которые по возможности при разработке уранового проекта проводи-ли политику оттяжек и проволочек.
   Американцы точно не знали, как далеко продвинулась в Герма-нии работа по созданию атомной бомбы. Они очень опасались, что Германия может использовать эту бомбу в войне. Их страх был основан на том, что в пробах воды, взятых из устьев рек, впадаю-щих в Северное и Балтийское моря, обнаружилась повышенная радио-активность. Это могло быть связано с тем, что в реки поступала вода из внешнего контура охлаждения реактора (позднее оказалось, что опасения эти были безосновательны). Для проверки этого предположения с амери-канской армией в Европе высадилась специальная секретная разве-дывательная команда "Алсос". Ее руководителем был сын русского эмигранта Борис Паш. В задачу подразделения входило выявление места дислокации атомных объектов немцев и захват руководителей атомного проекта. Американцы начали настоящую охоту за немецки-ми учеными. В их руки попали О. Ган, Макс фон Лауэ, К. фон Вейцзеккер и другие ученые -- члены Уранового общества Германии. Захвачен был и руководитель уранового проекта В. Гейзенберг, кото-рому ранее неоднократно предлагали бежать в Соединенные Штаты.
   После войны некоторые немецкие ученые работали в СССР. Большинство из них приехало сюда по контракту. Переезду их способствовало то, что условия жизни в побежденной послевоенной Германии были очень тяжелыми, а учреждения, в которых они могли бы работать по специальности, были разрушены. Наиболее известными среди не-мецких физиков были Манфред фон Арденне, который до этого имел в Германии свой собственный институт и участвовал в рабо-тах по урановой проблеме. Другим видным физиком был лауреат Нобелевской премии Густав Людвиг Герц (племянник Генриха Рудольфа Герца). Привлекли к работе и Макса Штеенбека, которого вывезли прямо из лагеря для военнопленных, и Николауса Риля. Одним из мест, куда поселили немецких ученых, стал город Суху-ми, где работало более сотни немцев. Там создали два науч-ных центра. В Синопе руководителем стал Арденне. В Агудзерах располагался второй институт, который возглавил Герц. В под-чинении у немецких ученых работали и советские специалисты. Среди них Рача Аромович Демирханов, Николай Архипович Шаховцов и другие. От Минсредмаша курировал работу сухумских институтов Владимир Федорович Семенов.
   Оба центра располагались в живописных курортных местах у Черного моря. Синопский институт находился на территории бывшего фешенебельного санатория ЦК ВКП (б) с замечательным парком, разбитым еще до революции, в котором в любое время года распускались какие-нибудь цветы. Ранней весной в нем зацветали магнолии, а долины вокруг парка окрашивались в густой желтый цвет от буйной мимозы. В 20-е годы в этом санатории отдыхал Л. Д. Троцкий, а перед войной -- всесоюзный староста М. И. Калинин. Институт в Агудзерах располагался в бывшем туберкулезном санатории.
   Немецким специалистам по тогдашним советским меркам были созда-ны исключительно хорошие условия, гораздо лучшие, чем у их коллег -- советских ученых. Они получали значительно большую зарплату. Немецкие специалисты привезли с собой из Германии семьи, мебель, книги и многое другое, необходимое для работы и жизни вдали от Родины. Было организовано школьное обучение немецких детей. Двое детей Герца учились в Ростовском универ-ситете.
   Немцам разрешили переписку с родственниками, но, как и советские специалисты, они не имели права сообщать о своем местонахождении и характере работы. Сухумские институты тща-тельно охранялись и были отгорожены от внешнего мира колючей проволокой.
   Основная задача, над которой трудились немецкие ученые, заключалась в разработке электромагнитного и диффузионного способов разделения изотопов урана и методик определения сте-пени этого разделения. Одновременно те же работы в других местах вели советские специалисты под руководством будущих академиков Л. А. Арцимовича и И. К. Кикоина. Шло научно-техническое соревнование идей между немецкими и советскими специалистами. Для разрешения отдельных вопросов немецкие физики имели возможность ездить в Ленинград (конечно, под надежной охраной) на завод "Электросила", где была хорошая материально-техническая база для исследований. М. Штеенбек часто посещал Москву и тесно сотрудничал с Л. А. Арцимовичем, позднее работал в Киеве.
   В дальнейшем работы многих немецких физиков в Сухуми получили высокую оценку Советского правительства. Их успехи были отмечены премиями и орденами СССР. Среди особо отличив-шихся был Вальтер Шульце. Руководимый им небольшой коллектив, в который входили как немцы, так и советские ученые, разрабо-тал крайне полезный прибор, позволяющий осуществлять масс-спектрометрический контроль за разделением изотопов урана. Все участ-ники этой работы были награждены орденами и удостоены Сталин-ской премии. Орден Ленина и Сталинскую премию I степени получил и В. Шуль-це. Следует сказать, что премия I степени, вручае-мая атомщикам, давала им большие права по сравнению со всеми другими категориями ученых. Поскольку считалось, что их жизнь протекает в основном на объектах в удалении от дома и семьи, то им разрешался бесплатный проезд на поездах и самолетах в любом нужном им направлении. Это было, конечно, исключительной привилегией, получившей шуточное название "ковер-самолет". Он мог доставлять лауреатов когда угодно в любые точки огром-ной страны, но не мог переносить их только через колючую про-волоку зоны.
   В исключительных случаях за самые выдающиеся достижения по созданию атомного оружия Сталинская премия I степени достигала полумиллиона рублей. Вручение такой премии сопровож-далось еще дополнительными подарками правительства: автомоби-ля и дачи.
   А вообще немцы в Сухуми работали не только над атомным проектом. Сумели они наладить там и производство духов. Это сделал химик Гартман, синтезировав их искусственно без примене-ния дефицитного розового масла. Духи приобрели широкую популяр-ность среди женщин, работавших в Минсредмаше. Стоило им узнать, что кто-то из сотрудников едет в командировку в Сухуми, его обязательно просили привезти в подарок духи от Гартмана.
   Немецкие специалисты покинули СССР в 1954-55 годах. Арденне поселился в Дрездене, где руководил научно-исследовательским институтом. Герц до 1962 года был профессором и директором Физического института Лейпцигского университета. В. Шульце посе-лился в ФРГ. По окончании работы в СССР советское правительство преподнесло руководителям немецких ученых ценные подарки. М. Штеенбеку, например, подарили самый комфортабельный в то время советский легковой автомобиль ЗИС.
  
  
  

12. УРАН СРЕДНЕЙ АЗИИ

  
   Добыча урана -- сырья для атомных бомб -- в СССР началась в ходе Второй мировой войны. Один из первых производственных комплексов по добыче и пере-работке урана построили в окрестностях Ленинабада в 1945 году. На рудниках и на строительстве заводов работали заключенные, согнанные сюда еще в 1943 году.
   Строительством и работой таджикского комплекса руководил генерал Чирков. За организацию уранового производства его наградили орденами, дали Героя соцтруда, избрали в Верховный Совет СССР. Однако после расстрела куратора атомного проекта Лаврентия Берии звез-да Чиркова, который ранее был одним из сподвижников Берии в НКВД, закатилась. Его разжаловали, лишили наград и привилегий.
   Позднее урановые производства возникли и в других среднеазиат-ских республиках. В Киргизии создали комбинат "Фрунзе-25". Секретный объект располагался в горах в 420 километрах от столицы Киргизии -- города Фрунзе.
   Урановые предприятия представляли значительную опасность для здоровья работавших на них людей. Выделяющийся при добыче урана газ радон и сам уран часто вызывали различные заболевания, в том числе и лейкемию. Об этом знали, но этого не очень-то боялись пио-неры уранового производства, полагаясь на традиционное русское "авось пронесет". Причиной тому были низкая культура труда и плохая организация техники безопасности на предприятиях в первые годы работы на них. Сотрудники рудников и заводов нехотя пользова-лись мешавшими работе респираторами. Ежедневный дозиметрический контроль проводился по определению уровня радиации от рук ра-ботников. Если он превышал определенный, работников подвергали длительной процедуре дезактивации. Во время работы в поры кожи забивалась радиоактивная пыль. Чтобы удалить ее, надо было долго тереться мочалкой в душевой. Людям, конечно же, это быстро надоедало, и они старались избежать такой процедуры и поско-рее покинуть территорию предприятия. Поэтому многие просто смачивали руки водой перед проходной, где проводился контроль. Это "снижало" уровенъ радиации до нормального.
   В 50-е годы всем работникам комбинатов выдали индивидуаль-ные дозиметры, которые регистрировали дозу излучения, накапливаемую организмом в процессе работы. Если рабочий получал месячную дозу за несколько дней, его отстраняли от работы до конца месяца. Если же большую дозу получал инженер, мастер или служащий, то их не отстраняли, а ругали за то, что не умеют работать с ра-диоактивностью. Чтобы избежать нудных нравоучений началь-ства, люди, приходя на предприятие, вынимали дозиметры из карманов и запирали их в личные сейфы, а, уходя с предприятия, снова клали дозиметры в карманы. В результате таких "хитростей" уровень облучения итеэровцев всегда вроде бы не превышал допустимый. Такое варварское отношение людей к себе, конечно, не могло не сказаться на их здоровье. На среднеазиатских предприятиях по производству урана умирал значительный процент сотрудников.
   Небрежность была и при организации первых подземных взрывов вбли-зи от города Фрунзе. В результате с лица земли исчезло целое высоко-горное озеро, где прежде любили охотиться добытчики урана.
   При другом подземном испытании строители поставили в штольне три заслонки, чтобы предотвратить выброс продуктов ядерной реакции из подземелья. Однако заслонки не удержали ударную волну, выбросившую наружу из шахты радиоактивную пыль. И это видели органи-заторы взрыва из блиндажей, воздвигнутых недалеко от входа в штольню. Спустя некоторое время, к полному удивлению наблюдателей, пыль поле-тела в обратном направлении. Ее засасывала область пониженного дав-ления, образовавшаяся в штольне. И уж совсем неожиданно, когда наб-людатели уже успели выйти из своих блиндажей, смертоносную пыль снова выбросило из штольни наружу.
   Труд работников урановых предприятий ценился в СССР сравнитель-но высоко, их часто награждали. При этом не обходи-лось без курьезов. При подведении итогов очередной пятилетки на коллектив одного из урановых комбинатов в Киргизии выделили две Золотые звезды Героя соцтруда с непременным условием, что одним из награжденных будет киргиз-рабочий с высоким квалификационным разрядом, проработавший на ком-бинате не менее пяти лет. Кандидатуру первого героя нашли просто: выдвинули директора комбината. А вот кандидатуру киргиза пришлось поискать. Наконец, нашли рабочего шестого разряда. Однако при рассмотрении на парткоме кандидатуры будущего героя выяснилось, что киргиз хоть и имеет шестой разряд, но работа-то его состоит в уборке территории. Оказывается, он просто дворником работает. А как же получил он столь высокий разряд? А вот как: киргиз был многодетным отцом и при рождении каждого следующего ребенка при-ходил к директору комбината и просил увеличить оклад: нечем кор-мить семью. А как увеличить оклад? Вот и приходилось каждый раз увеличивать разряд. И все же этого киргиза пришлось сделать геро-ем, поскольку другого киргиза с таким разрядом и стажем работы на комбинате не нашлось.
  
  
  

13. КАК КООРДИНИРОВАЛАСЬ РАБОТА

  
   Широко развернуть работу по использованию атомной энергии во время тяжелой для нашего народа войны, конечно, не представ-лялось возможным. Все человеческие и материальные ресурсы стра-ны направлялись на разгром врага. Институты, в которых до вой-ны проводились исследования по ядерной физике, либо находились на оккупированной врагом территории, либо были эвакуированы. Однако, несмотря на это, в 1942 году решением Государственного Комитета Обороны прерванные войной исследования по атомной проблеме были возобновлены. Контроль за организацией работ возла-гался на заместителя председателя Совнаркома Михаила Георгиеви-ча Первухина и председателя Комитета по делам высшей школы Сер-гея Васильевича Кафтанова. Научное руководство по атомной проб-леме в СССР поручили И. В. Курчатову.
   В конце 1942 года в Москве в Покровском-Стрешневе была создана Курчатовская лаборатория N 2 (Двойка) [Другое название ЛИПАН -- Лаборатория измерительных приборов АН СССР.]. Намеченный И. В. Курчатовым и утвержденный Государственным Комитетом Обороны план работ на 1944 год был грандиозен. Он предусматривал орга-низацию промышленного производства урана. По предварительным оценкам, на первое время требовались десятки тонн природного урана. Нужно было найти эффективные способы разделения изото-пов. Планировалось строительство экспериментального уран-гра-фитового реактора, для чего потребовался графит особо высокой чистоты. Для создания реактора с тяжелой водой в качестве за-медлителя предстояло организовать производство воды.
   Решение атомной проблемы требовало привлечения к работам многих организаций, ведомств, научно-исследовательских и проект-ных институтов.
   Окончание войны позволило влить в атомное производство новые силы, высвободившиеся из военной промышленности. Для координации работ по урановому проекту создали Научно-тех-нический совет при Совете народных комиссаров СССР. Его первым председателем стал Борис Львович Ванников -- бывший нарком боеприпасов. М. Г. Первухин и И. В. Курчатов стали его заместителями. В целях более оперативного решения вопросов в состав Совета были включены наряду с известными учеными видные руководители произ-водства, крупные инженеры, директора институтов. Для создания атомной промышленности было организовано Первое Главное управ-ление при Совете народных комиссаров. Его начальником назна-чили Б. Л. Ванникова. Позднее на базе управления образовали Министерство среднего машиностроения СССР.
   Работы начали вести по единому плану. Возникали новые заводы, институты, жилые поселки и даже новые города. Геологи развернули поиск урана и тория. Уже в 1949 году было накоплено значительное количество делящегося материала. По мере расшире-ния фронта работ по атомной проблеме для решения научных и инженерных задач к ним стали привлекать как академические институты, так и предприятия многих отраслей промышленности. Все основные разработки по возможности дублировались. Задания Научно-технического совета и Первого Главного управления вы-полнялись любыми организациями в обязательном порядке. При необходимости незамедлительно принимались постановления прави-тельства. Все заказы атомной промышленности выполнялись в сверхсрочном порядке. За своевременное и качественное выполнение заказов отвечал Б. Л. Ванников.
   К работам подключили электротехническую промышлен-ность. На нее возлагалось обеспечение электротехнической части проекта, осуществлением которого руководил Д. В. Ефремов. Ленин-градские и московские предприятия министерства участвовали, например, в разработке ускорителей, в создании новой вакуумной техники.
   В Москве на Нагорной улице на базе завода по производству снарядов для реактивных пушек "Катюша" был организован Научно-исследователь-ский институт вакуумной техники. Первым его директором стал Сергей Аркадьевич Векшинский -- известный ленинградский инженер, одно время занимавший пост главного инженера завода "Светлана". Одной из основных технических задач института являлось создание устройств для получения высокого вакуума и его измерения, необ-ходимых для оснащения установок разделения изотопов, циклотро-нов и для других целей.
   В сжатые сроки в институте разработали высокопроизводительные диффузионные паромасляные насосы со скоростями откачки до десятков тысяч литров в секунду, тепловые и иониза-ционные вакуумметры, газоразрядные детекторы для регистрации различных типов ионизирующих излучений. Институт решил целый комплекс вакуум-технологических проблем, в нем велись работы по электромагнитному разделению изотопов. В стенах института был разработан высокочувствительный масс-спектро-метрический гелиевый течеискатель, успешно использующийся до настоящего времени для обнаружения течей в вакуумных системах. За работу по созданию гелиевого течеискателя ПТИ-1 академик С. А. Век-шинский и его ученик профессор М. И. Меньшиков были удостоены в 1951 году Сталинской премии.
   Однако не нужно думать, что сотрудникам Вакуумного ин-ститута все всегда удавалось. Попытка добиться успехов в раз-работке электромагнитного способа разделения изотопов окончилась досадной неудачей. И вот как было дело. Над разделением изотопов -- весьма нелегкой задачей -- работала большая группа людей в самом институте, а также на ленинградском заводе "Электросила", куда сотрудники института ездили в длительные командировки, и где находился испытательный стенд. Руководил работой Валентин Александрович Симонов -- способный физик-экспериментатор, окончивший Московский университет, где он учился, кстати, одновременно с А. Д. Сахаро-вым и хорошо знал его. В. А. Симонов был честолюбивый и самоуве-ренный человек. Очень хотел он опередить и своих немецких коллег, и сотрудников Л. А. Арцимовича и в бурной битве умов того времени завоевать пальму первенства. Он твердо верил, что нет необходимости всякий раз тщательно проверять свои рабочие гипотезы, а кое-что можно и примыслить, доверяясь своей интуи-ции. За год коллектив получил весьма скромные и не соответствующие первоначальным надеждам результаты. Что же касается отчетов о работе, то при их написании В. А. Симонов использовал метод, который он в шутку называл "методом социалистического реализма" по аналогии с господствовавшим тогда официальным методом в советском искусстве. Согласно "методу В. А. Симонова" в отчетах излагалось не то, что реально получили, а то, что должно было получиться согласно умозаключе-ниям автора. Такого рода "результаты" в рядовых отчетах могли бы остаться и незамеченными. Однако в данном случае их напря-женно ждали. В заблуждение был введен и директор института С. А. Векшинский, и министр электропромышленности Д. В. Ефремов.
   Очень скоро несоответствие желаемого и действительного обнаружилось. Незамедлительно последовали оргвыводы. Пришлось В. А. Симонову расстаться с должностью заместителя директора Вакуумного института по научной работе. Неудача, однако, не сломила волевого и решительного Валентина Александровича. Позднее он добился выдающихся результатов в области полупроводниковой техники.
   Здесь, наверное, будет интересно рассказать о первом в СССР внедрении масс-спектрометрии в изучение белков с по-мощью меченых атомов. Инициатором этой работы был директор Института биохимии Академии медицинских наук СССР Василий Николаевич Орехович. Он обратился к М. И. Меньшикову, тогдашнему главному инженеру Вакуумного института, с просьбой создать необходимый для исследований прибор. М. И. Менъшиков согласился, а в качестве руководителя работы предложил Георгия Михайловича Куковадзе. Эта кандидатура была хороша тем, что, являясь орденоносцем, он по законам того времени облагался меньшим налогом, что позволяло исполнителям работы получить большее денежное вознаграждение. Работа была оценена в сто двадцать тысяч рублей. В. Н. Орехович согласился с такой стоимостью. Однако выяснилось, что у директора института не было права на разре-шение финансирования работы стоимостью выше семидесяти тысяч рублей. Тогда В. Н. Орехович обратился за помощью к министру здравоохранения СССР Марии Дмитриевне Ковригиной, но и ее власти было недостаточно, чтобы оплатить работу стоимостью выше ста тысяч рублей. Решительная женщина-министр обратилась прямо к И. В. Сталину во время одной из очередных аудиенций в Кремле. Она объяснила И. В. Сталину необходимость работы и рассказала о возникшей трудности. Выслушав министра, И. В. Сталин спросил: "А я могу финансировать работу стоимостью более ста тысяч рублей?" -- "Вы, товарищ Сталин, конечно, можете", -- ответила М. Д. Ковригина. "Ну, раз могу, давайте подпишу Ваш договор". Так что в графе "заказчик" значилось: И. В. Сталин, а в графе "исполнитель": Г. М. Куковадзе. Так Г. М. Куковадзе стал непосредственным исполнителем у И. В. Сталина. В бригаду Г. М. Куковадзе вошли Лев Лазаревич Гольдин, Борис Владимирович Оттесен и Михаил Иванович Меньшиков. Узнав, что работу санкционировал сам И. В. Сталин, уполномоченный Совета Министров генерал Осетров тут же снял первоначально имевшиеся у него возражения относительно целесообразности выполнения этой работы, отвлекавшей ученых, по его мнению, от решения основной задачи. Масс-спектрометр был создан в срок.
  
  
  

14. ТРУДНОСТИ И ПРОБЛЕМЫ

  
   Хотя атомная индустрия быстро росла и крепла, в первые годы при решении все усложняющихся задач ей всегда чего-то не хватало. Так, например, при подготовке к взрыву первой громоздкой водородной бомбы для перевозки ее потребовалось изготовить платформу огромных размеров, для чего нужны были очень большие станки, которыми в то время предприятия Минсредмаша не располагали. Изготовить платформу можно было лишь в авиационной промышленности на предприятии академика Андрея Николаевича Туполева. Б. Л. Ванников поручил решить этот вопрос моему отцу. Тот отправился на предприятие. Подойдя к проходной, он увидел там большую группу людей, приехавших осматривать только что созданный новый самолет Туполева. Вскоре появился генераль-ный конструктор и стал здороваться с собравшимися. Подошел он и к отцу, спросив: "А ты зачем здесь?" Отец стал объяснять цель своего визита. Андрей Николаевич оборвал его, сказав: "Ладно, потом, а сейчас идем с нами смотреть самолет". После осмотра А. Н. Туполев пригласил отца в свой кабинет, выслушал и очень рассердился: "Как посмел Ванников превращать авиацию в ширпотреб?!" При этом свой гнев он сопровождал резкими выраже-ниями: "Я поставлю об этом в известность товарища Сталина". После короткой вспышки гнева Андрей Николаевич посмотрел на молчавшего отца, улыбнулся и сказал: "Да ты-то тут совсем ни при чем. Ладно, ради тебя сделаю". И слово свое сдержал. А секрет такого фи-нала заключался вот в чем. До войны отец знал А. Н. Туполева не очень хорошо, но они раскланивались при встречах. Как-то раз отцу нужно было попасть на верхний этаж Наркомата авиа-ционной промышленности. Он опаздывал на какое-то совещание, поэтому вскочил в лифт, когда двери уже закрывались. В лифте он встретил Андрея Николаевича и протянул ему руку. Они, как всегда, поздоровались. При этом двое мужчин, стоявших по обе стороны от Туполева, резко засунули руки в карманы. Это были его охранники, которые привозили арестованного Туполева для решения каких-то вопросов в Наркомат. На прощанье А. Н. Тупо-лев сказал отцу: "А я помню нашу встречу".
   Наступившая хрущевская оттепель повлияла на жизнь всего нашего общества. Сказалась она и на состоянии оборонной промыш-ленности. Резко снизился уровень требовательности к кадрам, стала ухудшаться трудовая дисциплина. Помню, как мой отец, работавший в шестидесятых годах начальником и главным конструк-тором специального конструкторского бюро в Минсредмаше, будучи очень расстроенным, как-то сказал мне: "Может случиться так, что бомбы не взорвутся из-за брака!" Я не поверил ушам своим, поскольку услышал такое впервые от отца, который всегда был, по крайней мере, в отношениях со мной, очень серьезным и выдер-жанным человеком. Я стал расспрашивать, в чем дело. И он объяс-нил мне, что работу надо принимать, так как иначе огромный коллектив останется без премии. Я удивленно спросил: "А воен-преды?" Военпреды и их благополучие целиком зависит от началь-ства, пояснил он, а начальство им не позволит своевольничать. Думаю, что чернобыльская катастрофа, в известной мере, обусловле-на теми же причинами. Будучи не в силах что-либо изменить на своем участке работы, отец, обладавший обостренным чувством ответственнос-ти за порученное дело, был вынужден уйти из системы Министер-ства среднего машиностроения. Не стал он подписывать "липу".
   Жизнь подтвердила вскоре правильность его поступка. Гру-бое нарушение технологического режима привело к серии отказов при испытаниях ответственных изделий. Пришлось возбудить уголовное дело. В результате один из руководящих товарищей был услов-но осужден и лишен права впредь занимать руководящие должности. Такое сдержанное наказание виноватого объясняется тем, что он, к счастью для него, оказался родственником одного из самых вы-сокопоставленных деятелей Минсредмаша.
   Результатами работ в СССР, конечно же, очень интересовались наши союзники -- руководители стран народной демократии. Им доверительно показывали совершенно секретные фильмы об испытаниях сверхоружия. Такой фильм пообещали показать и вождю югославских коммунистов И. Б. Тито во время его посещения Н. С. Хрущева в Ялте. Для показа фильма из Средмаша был вызван полковник Т. Е. Смирнов. Показ фильма трижды переносился из-за непрекращающихся охот и застолий. Наконец, не выдержав, Тито спросил Смирнова в сердцах: "Когда же протрезвеет эта ... свинья?"
  
  

ПОСЛЕСЛОВИЕ

  
   Творцами атомной бомбы были ученые. В США создали ее из страха перед тем, что она появится у немцев. Поскольку новое оружие обладало огромной разрушительной силой, было бы разумно не применять его. Однако, попав в руки военных, оно, как это было всегда с любым другим оружием, было использовано по свое-му прямому назначению. За этим необдуманным и беспрецедентным шагом последовала неудержимая гонка атомного вооружения. Атом-ный секрет был вскоре раскрыт в СССР, Англии, Франции, Китае, позднее и в ряде других стран. Эти страны стали обладателями атомного оружия. Было создано термоядерное оружие, способное уничтожить все человечество, все живое на земле. Стали совершенствоваться средства доставки бомб. Вместе с тем современная наука оказалась не в состоя-нии предложить достаточно эффективные способы защиты против созданного уже оружия. Возможность гибели человеческой циви-лизации требует нового мышления. Верх должен взять человечес-кий разум -- наступает эпоха всеобщего ядерного разоружения.
   Современное общество использует энергию атома не только при создании оружия, но и в мирных целях. Возникают все новые атомные электростанции. Но и этот "мирный атом" оказался не безопасным. Какие несчастья человечеству может он принести, ощутили на себе тысячи людей после Чернобыльской аварии. Нужны ли атомные электростанции или можно обойтись без них, ответ на этот вопрос должны дать ученые. Ясно только то, что, как спра-ведливо заметил в интервью корреспонденту журнала "Огонек" академик Анатолий Петрович Александров, "безопасность работы -- единственный кри-терий существования атомных электростанций".

Швилкин Борис Николаевич

ЗОНА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

(Из жизни создателей атомного оружия в СССР)

Редактор Н. А. Мискинова

Оригинал-макет: А. В. Борисов

Подписано в печать 28.06.07

Объем 3,5 п. л. Тираж 100 экз. Заказ N 100

Физический факультет МГУ

119991, Москва, ГСП-1, Ленинские горы, д. 1, корп. 2,

МГУ им. М. В. Ломоносова,

физический факультет

Тел.: (495) 939-54-94

http://www.phys.msu.ru/rus/struct/admin/OTDEL-IZDAT/

Отпечатано в отделе оперативной печати

физического факультета МГУ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   56
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"