Альгерт разглядывал лепнину на потолке с простодушным удовольствием ребенка, которому обещали полные карманы сладостей. Завитки на барельефах и впрямь напоминали собранные в круглые валики волны ванильного мороженого. Местами лепнина была совсем новой, а местами краска отслаивалась, как плохо нанесенный лак с ногтей. Дом был старым, нет, старинным - и о нем заботились, пусть избирательно и нерегулярно.
Альгерт невольно взглянул влево, где за стойкой холеный молодой администратор тискал и нежил огромного рыжего кота. На блестящей поверхности стойки возвышался огромный стеклянный хронометр с датчиками влажности и температуры. Альгерта тронула жалость: если все было, как он и предполагал, беднягу администратора замуровало здесь с его часами, словно в аквариуме: он не рискнет перейти в помещение с сухим жарким воздухом, или выйти покурить под холодный влажный ветер.
- Наверное, вам одиноко тут, - заговорил он.
Администратор бросил на него взгляд, полный холодного удивления, но соизволил ответить:
- Это моя работа, сударь. Вам принести что-нибудь? Чай? Кофе?
- Нет... нет, спасибо. - Альгерт вдруг заметил, что в суете надел утром разные носки, и разом засмущался, поджимая ноги в бесполезных попытках спрятать их под кресло. - Простите, что отвлек вас.
- Ничего страшного, - ровным тоном ответил администратор. - Ожидайте.
Кот замурчал и спрыгнул со стойки. Альгерт бросил еще один взгляд на циферблат (Зеттмейер; отстают на полторы минуты) и тихонько вздохнул. Собственный брегет Альгерта, старинный циферблат на бронзовой цепочке, был куда более неприхотлив.
Единственным неудобством было... впрочем, как сказать. Кому-то проживать вчерашний день после сегодняшнего, а позавчерашний после вчерашнего - сущее наказание. Альгерт же считал, что выбирать не приходится, и что та спешная починка календаря пять лет назад спасла ему жизнь, пусть и повернула ее не в ту сторону. С собой-прошлым он встречаться не стремился: уж лучше так, в стороне от парадоксов, чем оказаться вне времени вовсе. На крайний случай Альгерт всюду носил с собою толстый, разбухший от записей блокнот в красном кожаном переплете, куда он заносил все, что случалось с ним и что должно было случиться. Как ни странно, результаты скачек и прочих увеселений со ставками он всякий раз записать забывал, и зарабатывать на жизнь приходилось по старинке, пользуясь своей репутацией эксцентричного, рассеянного, но надежного часовых дел мастера.
Дверь в конце холла неожиданно открылась.
- Ох, - только и успел сказать Альгерт.
Господин, стоящий там, явно находился в собственных отношениях со временем: Альгерт уже отсюда почувствовал угрожающее, ускоренно-нетерпеливое сердцебиение маятников. И совсем не удивился, увидев в руках незнакомца желтоватый секундомер.
- Простите, что не могу уделить вам дольше пяти минут, - произнес господин магистр, закрывая за собой и Альгертом дверь в кабинет. - Когда твои часы спешат... сами понимаете.
Альгерт с любопытством огляделся. Он стоял посреди роскошной комнаты, обитой блестящими, как зеркало, лаковыми панелями темного дерева. Книжные шкапы занимали все пространство от потолка до пола полукруглой вязью переплетов, бронзовый письменный прибор господствовал на письменном столе, потеснив два дисковых телефона и элегантного вида зажим для бумаг в форме дамской ручки в перчатке.
- Я понимаю, - отозвался Альгерт. - Это, должно быть, нелегко.
- Да, так что приступим к делу. Мне нужно, чтобы вы спешно, не отвлекаясь ни на какие дела, починили часы моей дочери.
- Чтобы я их починил - то есть они стоят? - уточнил Альгерт. - Она... потеряла счет времени?
Магистр У, начавший было набивать янтарную трубку табаком, закашлялся.
- Нет, нет, пока еще нет, хвала богам! Но положение серьезное. Нельзя терять время в такой ситуации, вы должны понимать.
- Конечно, - серьезно сказал Альгерт. - Я готов.
Магистр бросил на него пронизывающий взгляд.
- Отлично. Тогда идемте, я провожу вас к ней.
Под резкое, острое стаккато секундомера Альгерт проследовал за магистром обратно в приемную. Он успел только встретиться глазами с прозрачным взглядом администратора, как с потолка сорвался здоровенный кусок лепнины, глухо ударив его по темени; в глазах потемнело, и Альгерт лишился сознания.
- ... Ух ты, у него разные глаза! А волосы седые... или только одна прядь седая? Да, остальные темные... странно, а совсем молодой, кажется. Интересно-то как!
Альгерт почувствовал, как некто бесцеремонно приподнимает ему веки, и окончательно пришел в себя.
- Уффххх...
- Вот. Очнулся! Ну наконец-то, - с одобрением заметил девичий голосок. - А то я здесь сижу, жду...
Альгерт открыл глаза. Он лежал на широкой, даже, пожалуй, слишком широкой кроватью под балдахином, на мягком покрывале из тафты. Вокруг него на многочисленных стойках и полочках парами голубых и зеленых глаз на Альгерта глядели куклы. Фарфоровые личики, каштановые и светлые кудри, трепещущий шелк платьев, сиреневый и розовый атлас - его явно перенесли куда-то в женские покои. Если, конечно, магистр Уиллаз не имел очень странных увлечений.
- Привет, - сообщило ему чудное существо в широком, явно ей великоватом полосатом свитере и с охапкой темных кудрей, небрежно перехваченных лентой на затылке.
- Привет, - слабо отозвался Альгерт.
- Я Лили, - сообщило существо, разглядывая его блестящими глазами. - А у тебя голос знакомый. Мы раньше встречались?
- Правда? Не помню, - чистосердечно признался Альгерт, мысленно делая пометку в записной книжке с красным переплетом.
- Как тебя зовут?
- Альгерт. А ты кто, Лили?
- Дочь магистра, конечно, глупый! Папа сначала вызывал врачей, - при этих словах ее личико омрачилось, - но они сказали, что им тут делать нечего, и дело в часах.
- Так-так-так...
Альгерт с трудом сел на кровати. Девушка наблюдала за ним большими темными глазами, чуть приоткрыв рот.
И тут он увидел часы.
Изящная работа по серебру, прелестная резная луковица, выпуклое толстое стекло. Ходят, хвала вечности, ходят: стрелки тикают не быстрее и не медленнее обычного. В окошке календаря стоит второе число - сегодняшнее.
Значит, все хорошо?
- С твоими часами все в порядке, - осторожно заметил он. - Разве нет?
Лили помотала головой.
- Число. Оно застряло. Каждый день одно и то же.
- О.
- Сегодня действительно второе, так что у меня все хорошо. Но в другие дни я... ничего не вижу. Совсем ничего. - Она опустила голову и добавила тише: - Мне нужна помощь.
- Она у тебя будет, - твердо заявил Альгерт.
Вот только... он не чинил часов в ее вчера и в собственном завтра, иначе его б не позвали сегодня. И в собственном вчера, в ее завтра, он еще не видел ни Лили, ни ее часов, что значит, что это сегодняшнее задание, и сегодня же он должен с ним справиться. За один день. Впрочем, ничего невыполнимого в том нет, надо лишь приглядеться к часам повнимательнее.
Он склонился над строгим циферблатом с римскими цифрами. Не задеть бы стрелки, не нарушить хрупкий цифровой механизм. Нет, конечно, если остановить часы, будет проще, но кто знает, что случится с Лили, пока та окажется вне времени?
- Ты давно этим занимаешься? - Пара черных глаз следила за ним завороженно, как дети за конфетой. - Чинишь часы?
- Как сказать. - Альгерт на миг оторвался от циферблата. - Наверное, всю жизнь. Отец занимался часами, и я унаследовал его дар. Повезло.
"Я сделал, что мог, часы твои целы, но завтра ты проснешься без нас. Прости, сынок".
- Я бы тоже хотела чинить часы, - задумчиво сказала Лили. - А вместо этого шью платья для кукол. Думаешь, глупое занятие?
- Для кукол?
- Ну вот, так и знала, что тебе не понравится. Да, куклам, к твоему сведению, тоже хочется хорошо одеваться! Удивлен? У меня, между прочим, три недели назад была своя выставка.
- Своя выставка? - Альлгерт с новым интересом оглядел комнату. Дюжины невозмутимых фарфоровых лиц безмятежно глядели на него. - Через три недели? Я хотел бы сходить.
- Три недели назад, - уточнила Лили. - Ты невнимательно слушал?
- Да нет, внимательно. Просто... для меня вчера - это завтра. Твой вчерашний день мне только предстоит увидеть.
Лили приоткрыла ярко-алый ротик. Кудри на затылке встопорщились.
- Ух ты! - Ее глаза разгорелись. - Ты из будущего?
- Ну... - Альгерт, смешавшись, потер переносицу. - Можно и так сказать.
- Так рассказывай! Что там, как там, кто станет магистром после папы, отменят ли налог на мороженое! Все-все-все!
Альгерт не выдержал и рассмеялся. Лили, прикрывая ротик рукой, рассмеялась тоже, и оба они веселились, когда дверь в покои отворилась, и на пороге показался давешний администратор.
- Я вижу, наш гость уже в полном порядке, - тихо и зловеще произнес он.
- Да, спасибо, - смутился Альгерт. - Сейчас я займусь часами.
Но еще с полчаса ему не удавалось успокоиться. Эта девушка, такая веселая, такая искренняя, такая восхищенная - и слепая? Да нет же, ни за что он не даст свершиться такой несправедливости, нет! Вот только разберется с этими часами...
- Что-то в этом есть знакомое, - пробормотал он.
"С его часами все в порядке, Милия. Поврежден календарь".
- Зубцы затупились и...
"... застревают. Единственное, что здесь возможно - движение назад. Часы можно будет переводить вперед, но редко; механизм не потерпит резких колебаний. Увы, Милия, нашему сыну придется жить в обратную сторону".
- Кажется, так и есть. - Альгерт не мог поверить собственным глазам. - У тебя с часами то же самое, что случилось со мной пять лет назад. Затупился механизм календаря и отказывается идти в правильную сторону.
- Так заставь его!
- Не получается. Тебе придется или смириться с тем, чтобы видеть своими глазами лишь раз в месяц, или... или как я.
- Из будущего в прошлое каждый день?
- Ага.
- Отец не разрешит, - помрачнела Лили. - Он ни за что со мной не расстанется, а я не смогу с ним видеться, если стану как ты.
- Можно заменить механизм календаря, - задумчиво протянул Альгерт. - Это рискованно, но с твоими часами... тут такая модель, что можно попробовать. Запасные части для них еще производят.
- Хорошо, а где мы их достанем?
- На Часовом рынке, конечно же.
- Я слышала, там можно даже достать новые часы, - нерешительно начала Лили, но Альгерт грустно покачал головой. - Черт, так и знала, что это все сказки. Часы одни и на всю жизнь, верно?
Альгерт кивнул и потер переносицу. Эта девчонка... от нее пахло ирисами, а не шерстью. Ирисами и камнями под водопадом, свежестью капель на гладкой скале.
И вовсе ему не надо было об этом думать.
Тем временем Лили, ничтоже сумняшеся, набросила цепочку от часов на шею и подхватила с пола одну из кукол в плотном парусиновом плаще, выполненном как рюкзак.
- Идем, - тряхнула она кудрями. - Если завтра будет вчера, надо бы поторопиться, пока сегодня не закончилось!
Альгерт кивнул, отбрасывая седую прядь со лба, и внезапно подхватил ее под руку. Это оказалось легко и приятно, и Лили, засмеявшись, не отстранилась.
Администратор холодно кивнул им из-за стойки.
- Вернетесь после заката - ворота будут закрыты, - предупредил он.
- Мы вернемся раньше, - выпалил Альгерт, сияя. Они найдут, найдут этот дурацкий механизм, и когда он починит его, тогда...
... наступит завтра, и будет вчера. Нет, об этом лучше сейчас не думать.
- Ты вырос здесь? - легкомысленно спросила Лили, когда они вышли на улицу, и чугунная решетка с лязгом закрылась за ними. Солнечное весеннее утро, длинные тени от дубов на брусчатке, и снова ирисы: синие, яркие, задорные.
- Ну, не совсем здесь, - смутился Альгерт. - На самом деле моя мастерская в центре города, под Часовой башней, сразу за часовым механизмом. Там меня никто не тревожит. Правда, и одежду некому гладить, - нервно оправил рубашку он, - зато тихо и никто не мешает. И даже телефон есть, старенький, с проводом.
- Часовая башня, - прошептала Лили. - Мне отец рассказывал, что прошлый глава магистрата, жил под башней, потому что башенные часы были его. А потом в них ударила молния, они встали, и больше не пошли, и он умер. Так жалко. С тех пор башня стоит заброшенная.
- Я смотрю, мне даже и рассказать тебе нечего.
- Еще бы! Я знаю все страшные тайны! Мне мама рассказывала в детстве, а я делилась со всеми друзьями! Спорим, ты не слышал про зеркальные часы мадам Талии? Или про гномон Анаксимандра?
- Я с радостью послушаю, если ты расскажешь.
- Ну, тогда слушай...
Альгерт шел, прижимая к себе рукой локоток Лили, вдыхал запах кофе с пузатых балконов, и млел каждой частичкой своего тела. Это было счастье. Девушка, которая месяц провела в темноте, и он должен, просто обязан ее спасти, Часовой рынок, любимейшее место на земле, и эта сладкая, неописуемая эмоция в воздухе, которую он мог охарактеризовать одним тающим на языке словом даже с закрытыми глазами.
На рынке Альгерта тут же оглушил гомон голосов. Всюду, куда дотягивался взгляд, стояли яркие палатки, и на диковинных прилавках самых разных сортов поблескивали десятки и сотни часовых деталей. Здесь можно было найти любые часы, контрабандные ли, краденые ли. Запасные стрелки и целые механизмы, золоченые циферблаты и ржавые шестеренки, зубчатые пары и маятники слоновой кости - все, что нужно было любому часовщику.
- Мертвые часы, - шепнула Лили. - Как на кладбище.
- Живые тоже, - тихо ответил Альгерт. - Если кому-то не повезло.
Пятнадцать палаток спустя Альгерт начал понимать, что они не найдут нужную деталь сегодня. Более того, даже обойди он весь рынок, он не был уверен, что им удастся отыскать искомое: слишком дорогой была модель, и слишком редкой - деталь.
- Ноль, - сочувственно сказала Лили и положила голову ему на плечо; Альгерт чуть не умер. - Можем попробовать через месяц? Или ты поищешь еще без меня.
Но до сих пор не нашел, мелькнуло у Альгерта в голове, значит...
... и не найдет.
- Подожди, пожалуйста, - кротко попросил он, доставая красную записную книжку. - Я сейчас.
Он начал листать записи: "сер. часы-луковица", "запасной календарь сер. тим.", "разворот календаря на 180", "Лили ст. зер.", чертежи и рисунки деталей. Он успел обрисовать часы Лили во всех ракурсах, с точнейшими измерениями и характеристиками. Но про местонахождение детали в записях не было ни слова.
И тогда Альгерт понял, что ему нужно сделать.
Выточить механизм календаря самому. Только и всего.
"Его часы сломаны не до конца, Милия. Он сможет возвращаться".
Он успеет; он переведет часы в будущее, и вернется, чтобы вручить ей новый механизм на следующий же день после сегодняшнего. Ведь это так просто: один раз перевести часы. Пусть это риск, но он рискнет.
Ради нее.
- Лили, - сказал он.
Она поняла.
- Я подожду, - сказала она. - Сколько нужно, я подожду... только ты ведь не вернешься, правда?
- Я... - начал Альгерт.
И осекся.
Получится ли?
Он не знал.
Но другого выбора не было.
- У нас получится, - твердо сказал Альгерт. - Верь мне.
- Я верю, - слабо улыбнулась Лили. - В конце концов, для чего еще нужны друзья?
Домой они возвращались молча, на закате, усталые, но не мрачные. Молчание было общим, одним на двоих, спокойным и комфортным, как удобные туфли. Лили не выпускала его руку из своей, а Альгерт шел маленькими шагами и надеялся, что дорога никогда не кончится.
У ворот они остановились.
- Ты сможешь, - тихо сказала Лили. - Я в тебя верю.
- Ты увидишь меня снова, - эхом отозвался Альгерт. - Обязательно.
Дверь затворилась за Лили, и в тот же миг солнце скрылось за горизонтом. Лишь розоватые отблески остались на облаках.
Вчера, подумал Альгерт. Сколько дней бы ни заняла его работа, он вернется в собственное вчера, в завтра, в третье число - и вернет Лили ее глаза. Главное сейчас - вернуться домой.
Но до дома он дойти не успел.
Едва он сошел с брусчатки на мостовую, с Альгертом поравнялся темный экипаж с зашторенными окнами, и дверца отворилась. Альгерт не успел опомниться, как его затащили внутрь.
- Мне очень жаль, что я вынужден продолжить нашу беседу таким вот образом, - негромко произнес магистр У. - Увы, время не терпит.
О, это время! Альгерт чуть не улыбнулся от иронии происходящего, но вовремя сдержал улыбку. Даже не обладай он ни граммом эмпатии (что было довольно далеко от истины), он бы ощутил серьезность ситуации.
- Я хорошо знаю ваш текущий praedicamentum, - продолжал магистр. - Наступит полночь, и вы вынуждены будете нас покинуть. Я-завтрашний, несмотря на все мое горячее желание, не смогу продолжить с вами этот разговор. Но ваша работа над часами моей дочери не закончена, следовательно...
Он мягко, очень мягко заставил Альгерта опустить руки и осторожно достал записную книжку у него из-за пазухи. Пролистал страницы, совершенно не морщась при виде растрепанных листов и жирных пятен. Секундомер в его кармане тикал размеренным метрономом неразорвавшейся бомбы.
- ... мне придется довольствоваться вашими сегодняшними результатами, - завершил он, вырывая из книжки десяток листов, заполненных заветными чертежами и пометками. Альгерт издал протестующий стон, но магистр У со скорбным видом покачал головой. - Нет, друг мой, ваша работа закончена. Мы не можем рисковать чертежами лучшего часовщика в городе, зная, что рискуем больше их не увидеть. Механизмом далее займутся мои подмастерья. Я уверен, вы меня поймете: ведь все делается ради Лили. Не правда ли, моя дочь стоит того?
Альгерт кивнул. По его лицу текли слезы.
- Вы можете... можете просто отправить ее в прошлое, как меня. Любой мастер сможет перенаправить механизм ее календаря, и...
- Вы говорите о моей единственной дочери, сударь, - перебил его магистр вежливо, но непреклонно, и в его голосе появились ледяные нотки. - О дочери, с которой я ни за какие деньги не могу расстаться. Вы ведь понимаете?
- О да, - почти неслышно сказал Альгерт.
- Очень хорошо, - мягко произнес магистр У. - Прошу вас, возьмите эти банкноты. По сравнению с тем, что моей дочери снова предстоит видеть, это такая малость. А теперь прощайте, друг мой.
Альгерт почувствовал тычок в спину, дверца экипажа снова распахнулась, сзади послышалось цоканье копыт, и он оказался на мостовой в полном одиночестве.
Это было хуже катастрофы - это был конец. Без чертежей он не представлял, что ему делать. Вернуться к Лили он не мог - завтра, то есть вчера, они еще не будут знакомы, и это создаст парадокс. Украсть же часы у нее было немыслимо.
Тогда - что? Что? Что?
Альгерт закрыл глаза. Ничего еще не кончено, и ничего не решено. Он успеет. Он не знал еще, как, где и когда, но успеет.
Чего бы ему это ни стоило.
Ярмарка кукол!
Прилавки, усыпанные атласом и шелком! Локоны всех цветов радуги! Ресницы из черной бахромы и прозрачные глаза оттенка моря, земли и неба! Аметисты и опаловые пуговицы, взрослые запонки и детские пелерины! Мечты и солидные заработки - ведь конечно, без мыслей о прибыли тут не обойтись...
Незнакомец быстро шагал вдоль рядов. Был он весьма небрежно одет и причесан: седая прядь падала на лоб, закрывая зеленый глаз и открывая яркий карий, в петлице его виднелись полураспустившиеся ирисы, а дряхлые шнурки на его обуви были неуклюже заправлены под отвороты брюк. В руках незнакомец держал красную записную книжку, то и дело сверяясь с ней.
Лили ничего этого не видела. Она вообще ничего не видела вот уже полторы недели. Поговаривали, что врачи тут бессильны, и нужно искать часового мастера.
Поэтому, когда незнакомец вдруг схватил ее за руку, она инстинктивно шарахнулась в сторону.
- Прошу вас, - робко произнес голос над ее ухом. - Я ваш старый друг, мадемуазель, вы меня просто не узнаете. Уделите мне пять минут своего времени, умоляю.
- Мадемуазель Лили, к вам пристает этот человек? - услышала она голос телохранителя. Верный Родин, право, отец слишком о ней заботится!
- Я... не знаю вас, - растерянно сказала Лили. - Как ваше имя?
На заднем плане ей послышались звуки борьбы, словно Родин пытался оттеснить незнакомца от нее.
- Оно вам ничего не скажет. - В голосе незнакомца послышались отчаянные нотки. - Как насчет детских воспоминаний? Нам с вами рассказывали одни и те же истории, вы помните?
Лили озадаченно моргнула. Звуки на заднем плане сделались громче; ей послышался удар и сдавленный стон.
- Какие истории?
- Ну как же, - подхватил незнакомец. Он почти кричал. - Например, про гномон Анаксимандра, который чуть не умер, когда три недели стояла пасмурная погода, и диск его солнечных часов оставался пустым. Или про близнецов Талию и Талью, которые обменялись своими парами зеркальных часов и с той поры каждая видела в своем зеркале отражение близняшки. Или, может быть...
Он задохнулся, но Лили уже расслабилась в руках телохранителя. Никто не знал эти истории, рассказанные ей матерью, кроме нее самой и нескольких близких друзей. Простые сказки, привет из детства - или пароль, сейчас, когда она не могла больше видеть, и мамы больше не было.
- Я вам верю, - просто сказала Лили. - Мое время теперь ваше.
- Спасибо, - услышала она в ответ. - Спасибо, правда... Вы разрешите взглянуть на ваши часы?
- Мадемуазель Лили, - предостерегающе начал Родин, но Лили уже махнула рукой, вытаскивая из-за воротника луковицу часов.
- Держите.
Несколько секунд длилось молчание.
- Так... погодите... здесь и здесь... я заранее снял все мерки на похожих моделях, мне нужно было только подтвердить размеры... все, готово! Душевно вам признателен, мадемуазель!
В повеселевшем голосе незнакомца ей послышались особенные, почти нежные нотки. Но сразу же вслед за этим ей в руку ткнулись часы и какой-то легкий предмет - и голос исчез, словно бы его и не было.
Лили неловко провела по граням предмета - это был цветок. Свежесрезанный, ломкий и пахнущий фиалковым корнем.
Ирис.
Было уже за полночь, когда Альгерт оторвался от станка. За эти недели и месяцы он смог бы починить даже свои часы, если бы только для них существовали хрупкие зубчатые передачи, способные заменить тонкий механизм календаря. Но для него, он знал, пути назад не было, как не было второго такого брегета.
У Лили путь назад был. У нее был шанс, и этот шанс звали Альгертом. Никто другой не смог бы создать новый механизм, идеально входящий в часовую коробку, располагая лишь парой похожих луковиц и наметками измерений.
Альгерт улыбнулся без ложной скромности, с гордостью оглядывая свое творение. Он смог. У него получилось.
Теперь...
"Я Лили. Как тебя зовут?"
"Альгерт. А ты кто, Лили?"
"Дочь магистра, конечно, глупый!"
Он прикрыл глаза. Осталась самая важная часть плана.
Как встретить Лили снова и не потерять.
Он достал из-за пазухи заветный брегет.
- Как же мне тебя перевести, - пробормотал Альгерт. Первое число, за день до того, как он встретит Лили? Да, это лучший вариант, но тогда она получит часы за день до того, как его вызовут к ней, и их первая встреча просто не состоится. Парадокс, который реализоваться не должен. Через неделю, через месяц? Ей придется прожить во тьме лишь пару недель, но потом она снова будет видеть...
... вот только месяц спустя их дороги разойдутся навсегда. Она уйдет в будущее, ему останется прошлое. Прошлое - без Лили.
Легче всего, уговаривал себя Альгерт, уйти в будущее сразу на несколько лет. На пять, на шесть - на сколько выдержат часы. Пусть Лили не сможет видеть эти несколько лет, но они будут вместе. А потом она получит свое зрение обратно...
... ведь правда, так будет лучше?
Правда? Правда? Правда?
Он обхватил голову руками. Конечно, нет - никакой Альгерт не заменит ей настоящего зрения. А то, что приходит ему в голову - приносить ей часовой механизм каждое утро, а на ночь вынимать его обратно... да ерунда это все, что лезет ему в голову. Этого не будет, как не будет часов, починенных другой рукой - никто иной просто не разберется в механизме так же хорошо, как он.
Но он не может иначе. Несколько лет с Лили - это его жизнь. Он спасется, если будет с ней, и никак иначе.
Его лицо ожесточилось. Девять лет - на столько он способен отмотать календарь вперед. И Лили, хрупкая потрясающая Лили будет его.
Альгерт сглотнул. Так просто - так жестоко - и так великолепно.
Да. Да!
Лили на ощупь спустилась по лестнице. Перила, такие знакомые под ее рукой, скользили прохладным ясенем под тыльной стороной пальцев.
- Доброе утро, мадемуазель Лили.
- Доброе утро, Валериус.
- Как вам спалось?
- Хорошо, спасибо. Жду второго числа.
- Ах, конечно же. Остался месяц без одного дня, верно?
- Именно. - Лили улыбнулась. - Вы считаете дни вместе со мной?
- Я не могу иначе, мадемуазель Лили. И Торенс не может, правда? - Лили услышала мурлыканье. - Мы оба о вас беспокоимся.
Ох, Валериус. Лили вздохнула. Лет через пять она, пожалуй, могла бы ответить на его неловкие ухаживания. А может быть, и нет. Сколько бы времени ни прошло, она все равно помнит...
... седую прядь на лбу, разные глаза и разные носки. И мальчишеское удивленное лицо, и теплые пальцы в ее руке.
Альгерт.
Лили прошла на веранду. Легкий летний ветерок развевал занавески, пахло миртом и клубникой.
Она взяла книгу, написанную шрифтом для слепых, и на ощупь нашла нужную страницу. Она едва успела освоить этот шифр, но уже радовалась каждому нетвердому в нем шагу.
Когда на веранде послышались шаги, она сначала не придала им значения. Мало ли кто шаркает по блестящим доскам пола, звенит ложечкой в сахарнице, с легким стуком ставит чашку на блюдечко, наклоняет пухлый чайник над чашкой, чтобы плеснуть туда изогнутой струей.
- Ваш чай, Лили.
- Поставьте на столик, я выпью позже, - рассеянно сказала она. Право, даже Валериус зовет ее "мадемуазель". Могли бы и проявить уважение!
- Сейчас... прошу прощения, я пролил немного.
- Ничего страшного, - Лили пыталась контролировать себя, но покровительственные нотки устало тренькнули в ее голосе. - Оставьте, я приберу.
- Но вы же... вы же ничего не видите, мадемуазель.
- Неважно, - вздохнула она. - Вы еще хотите что-то мне сказать?
- Я?
Мужской голос дрогнул, и ее сердце вдруг забилось быстрее. Уловила ли она знакомые нотки? Как знать!
- Да, вы. Скажите мне, кто вы? Я знаю вас?
- Едва ли, мадемуазель. Ведь вы меня не узнали.
Нет, этот голос она ни с кем не спутает.
- Кто... кто это?
- Вы вспомнили.
- Да, - нерешительно сказала она. - И нет. Столько времени прошло...
- Совсем недолго.
- Недолго! - фыркнула Лили. - Мне кажется, лет двадцать, не меньше.
Шаги приблизились и замерли в полупяди от нее. Лили чувствовала на тонком рукаве блузки чужое дыхание.
- Альгерт? - выдохнула она.
В следующий миг она оказалась у него в объятьях, прижимаясь к его груди так близко, как только возможно.
- У нас совсем немного времени, - выдохнул он. - Сейчас, дай мне твои часы, и я покажу тебе... я действительно покажу тебе...
- Что?
- Тебя. Здесь, в этом зеркале... ты так прекрасна.
Лили счастливо рассмеялась.
- Это правда ты? Это не сон?
- Никакой не сон, а в доказательство - дай мне свои часы.
- Извольте, сударь, - строго произнесла Лили, и расстегнула ворот блузки, чтобы достать оттуда серебряную луковицу на изящной цепочке.
Легкий царапающий стук, с которым отодвинулась крышка, показался ей самой нежной музыкой, которую она когда-либо слышала.
А потом Лили открыла глаза широко-широко.
Она видела.
Все.
И лебедя, изогнувшего шею в карамельно-темном пруду.
И чашку чая, дымящуюся на столе.
И собственное отражение в белом летнем платье, с кудрями, заплетенными в тугую косицу.
И Альгерта, нежно прижимающего ее к себе одной рукой за плечи. Его лоб прочерчивала тонкая морщинка, но в остальном - это был он.
Ее Альгерт.
- Ты, - прошептала она. - Это ты. Сколько времени прошло?
- Для меня-в-прошлом - полтора года, - очень тихо ответил он. - Нужно было выточить детали, выверить пропорции до микрона, и все это - без оригинала под рукой. У меня не сразу получилось.
- А для меня...
Он очень долго молчал.
- ... для меня время тянулось куда дольше. Здесь, в темноте...
- Целый день, - произнес он.
- Целый день, - отозвалась она.
- Я смогу быть с тобой только этот день, - произнес Альгерт, по-прежнему очень тихо. - Завтра будет вчера, и все закончится. Или начнется - для тебя.