Павел - наш сосед, вернувшись из армии, где он служил срочную службу, почти два года продержался холостым, хотя был уже немолодой по годам. Служил он во флоте, а там срок службы тогда был пять лет. Да ещё призывался он не в 20 лет, как положено, а в 22, так как у него отсрочка была из-за болезни матери его - Марии Васильевны. За это время переженились все его сверстники, а у многих успели и дети народиться. В таких случаях на селе человека просто так в покое не оставляют, а домогаются всячески: что и как, да почему?
Но вот, как гром среди ясного неба, прозвучало известие о том, что Павел женится. Сами понимаете, что "взрыв этот информационный" был не случаен. Обычно люди задолго до чьей-то женитьбы узнают об этом, так как молодые встречаются и провожаются какое-то время, и скрыть это не возможно. Одним словом, ухаживаются, и в открытую, если намерения серьёзные. А тут ничего такого, а только стало известно, что поехали в соседнюю Ириновку и сосватали. Да и свадьбу играли там же по каким-то причинам. Но невеста....
Когда она появилась в нашем посёлке, в нём словно светлее стало - такой светлый и улыбчивый человек была Тамара. Её, правда, все сразу стали звать Тамарой Ивановной, так как она стала ещё у нас фельдшером, да каким! И вскоре, за глаза и в глаза все её величали Томочкой или Тамарочкой - настолько каждому она была своей, близкой и понятной.
Тут нужно особо пояснить. Медицинские работники часто недооценивают некоторые особенности своей профессии. Ведь больной человек, направляясь к доктору, прежде всего, рассчитывает, что его внимательно выслушают, а потом уже будут что-то предпринимать или предлагать. А врачи частенько пренебрегают тем, что говорит больной, а то и вовсе его не слушают. И доверие к таким лекарям самое ничтожное, а то и вовсе теряется. А если больной не верит доктору, то какое может быть лечение?
Так вот, Тамара Ивановна, она всё делала в лучших традициях старой медицинской практики. И делала это не случайно - её мама была медицинской сестрой с сорокалетним стажем, а её бабушка - дочерью врача, который практиковал ещё в дореволюционные времена. И все эти премудрости частного врачевания у них передавались из поколения в поколение. Словом, к Тамаре Ивановне народ пошёл, можно сказать, повалил. И даже после серьёзного обследования в районной больнице, прежде чем дать согласие на операцию или какое-то длительное лечение, люди приходили посоветоваться с ней. И если Томочка рекомендовала, советовала или просто напутствовала - значит, толк будет. Так считал каждый.
Та у нас отец, вернувшись из госпиталя, нет-нет, да и снова оказывался в постели. В таких случаях меня всегда посылали за Тамарочкой, а мама, тем временем, мыла и чистила избу, чтобы к приходу Тамарочки всё в ней блестело. И так оно и было. Когда в дом заходила она, всё менялось на глазах. Появлялся белый халат, светлая улыбка, голос, который журчал, как весенний ручеёк и всё она делала плавно, живописно и просто неповторимо.
Она была высокого роста и фигура у неё была отлично сложённой русской женщины. Она не было тоненькой, но и не была полной, но при этом, отлично владела своим тело, будучи очень подвижной и гибкой. Честное слово, когда Тамара Ивановна шла вам навстречу в своём летнем платье, казалось, что она не идёт, а плывёт, как фея. Я даже не берусь объяснить, почему возникало такое впечатление.
Незаметно для всех и наш сосед Павел стал Павлом Петровичем. Из уважения к Тамаре Ивановне, её супруга стали величать по имени и отчеству. Он был очень доволен этим и, представьте себе, стал приобретать привычки обходительности и уважительного отношения ко всем. Если принять во внимание, что он был электромонтёром - в те времена человек не последний в посёлке, а даже очень нужный и заметный, - то, можно сказать, что их брачный союз оказался очень удачным.
Однажды я заглянул в амбулаторию и, поздоровавшись, попросил:
- Тамарочка, мне нужна справка 286-я.
- Она уже и для тебя стала Тамарочкой? - спросила процедурная сестра Любовь Георгиевна из своей процедурной.
Я сразу смутился и не знал что ответить, но выручила сама Тамара Ивановна:
- Напрасно ты так, Любовь Георгиевна - глянь, он даже смутился весь. Мы, ведь, с ним соседи и я ему уже давно, как сестра. Я всю жизнь хотела брата иметь, особенно такого ладного.
Я окончательно смутился, а она смотрела таким добрым светящимся взглядом, что, потуши кто-нибудь свет в приёмной, я бы этого и не заметил - светло было бы от её улыбки. А она, вдруг, спокойно спросила:
- Поступать куда-нибудь хочешь?
- Да, в техникум
- Какой?
- Авиационный
- Сейчас мы тебе "нарисуем" справку.
Время шло и как-то незаметно, мне подошёл срок служить в армии и судьба свела меня с Тамарой Ивановной уже после окончания срока службы, когда я, вернувшись из армии, женился.
Прошло недели две со времени моей женитьбы, как случился казус, приведший меня в амбулаторию. Утром мы с женой оба вставали одновременно, по будильнику. Он стоял на столе в трёх шагах от нашей супружеской кровати. И когда зазвенел будильник, я, как всегда, встал и направился к столу, чтобы заткнуть звонок. Дальше я ничего не помню - потерял сознание.
Когда я очнулся, то лежал на полу, а жена, наклонясь надо мной, что-то говорила или даже причитала. Вид у неё был испуганный. Такое случалось со мной впервые, и мы решили, что необходимо сходить к Тамарочке и проконсультироваться.
Та встретила меня с улыбкой, как всегда, и вопросом:
- Ну, Сашенька, что случилось?
Я рассказал ей, как всё случилось. Тамара, пока выслушивала меня, мыла руки и сразу стала совершать обычные свои "штучки": покажи язык, потрогала лоб, проверила глаза и т. д. А в это время из процедурной медсестра Любовь Георгиевна ехидно намекнула:
- Он же - молодожён...
Тамара Ивановна тут же сообразила и стала замерять мне кровяное давление, а замерив, воскликнула:
- Это что такое? 70 на 40 - это же детское давление! Ты что, Умирающий Лебедь?!
- Так он же молодожён, - продолжала твердить Любовь Георгиевна.
- Молодожён - молодожён, - передразнила её Тамара Ивановна, - ну и что?
Потом она на секунду задумалась и тут же спросила:
- Может быть, вы чрезмерно увлекаетесь близостью?
Помню, что этот вопрос меня сильно смутил, и я ответил тихо:
- Да нет.
- Сколько это нет?.. Ну, сколько раз вы...?
- Ну, раза четыре-пять...
- В неделю? - переспросила она.
- В день, - ответил я, ничего не видя в этом странного.
- Да вы с ума сошли оба! - воскликнула Тамара Ивановна, а Любовь Георгиевна заливалась смехом в своей процедурной.
- Я тебя в больницу положу - ишь дорвались! - Продолжала возмущаться Тамара Ивановна, не скрывая, тем ни менее, своей улыбки. - Разве можно так насиловать свой организм?
- А ты с него, Тамара, подписку возьми о взаимонеприкосновенности, - продолжала подкидывать свои шуточки Любовь Георгиевна.
- И возьму, а не даст - в больницу и сейчас же.
Такой тон её несколько испугал меня, а, главное, мне не хотелось оказаться в больнице. И я уже готов был на всё. Причём, глаза её явно смеялись, но тон был самый серьёзный.
- Ты комсомолец? - спросила Тамара Ивановна.
- Я - член партии, - ответил я.
- О как! Замечательно! Ты тогда дашь мне сейчас своё партийное слово, что будите любиться не чаще одного раза в день, понятно?
- Понятно. - Ответил я.
- Тогда дай слово, что будешь этот режим соблюдать.
Пришлось дать слово и я, выпив какую-то таблетку, совершенно обескураженный пошёл домой. Тамара Ивановна дала мне ещё бюллетень на три дня. И, честное слово, я чувствовал себя пристыженным и опозоренным. Надо ж было мне так сразу признаться и ляпнуть, совершенно не подумавши. Теперь эта Любовь Георгиевна разнесёт по всему посёлку - стыд-то какой. Она секреты в себе не любила держать.
И действительно, разговоры и намёки были всякие, но, всякую неприятность со временем можно пережить, так что пережили её и мы. А тут ещё начались неприятности другие - на советско-китайской границе, и мне пришлось надеть офицерскую шинель и ехать с семьёй на Дальний Восток - укреплять рубежи Родины. Партийный призыв - дело серьёзное. А ещё через год, отец написал в письме, что Тамарочка умерла скоропостижно в Ириновской больнице, как говорят: "Во цвете лет!". Медсестра прозевала какой-то тромб и, когда врач прибыл, уже ничего нельзя было сделать. Остались Павлу Петровичу двое детей: девочка и мальчик, 5 и 3 года. Мать Тамарочки, Софья Павловна, постарела и чуть умом тронулась - ходит, никого не замечает, а только разговаривает сама с собой.
В следующем письме отец ещё написал, что медсестра, оказывается, была выпивши тогда и её судили.
- Судили...,- повторил я. - А человека нет. И какого человека!
Дальше отец писал, что похороны Тамарочки собрали очень много народу. И все шли пешком до кладбища и несли гроб на руках, почти все, по-очереди - не позволили поставить его на машину. А как ещё люди могли выразить свою благодарность ей?