В квартире певицы Эмили Сташевской раздался звонок. Она давно жила одна и никто к ней не приходил. Так распорядилось время её жизнью, её талантом, её уникальным голосом. Впрочем, что валить всё на время, когда вполне конкретные люди вторглись в её жизнь и растоптали всё, чем она жила, чем дорожила, чем питалась её душа и что окрашивало её голос уникальнейшим тембром искренности и душевной чистоты. У её слушателей всегда замирало всё внутри и они, вдруг, менялись, сами не замечая как. Даже отпетые негодяи, вроде всем известного Лаврентия Павловича, не могли удержаться от слёз, идущих из самых затаённых глубин этих исковерканных душ.
Первоначально, как она потом узнала, был донос на её мужа. В артистической среде удачные браки, основанные на настоящем чувстве, были довольно редки. Но их брак был такой. Сошлись два талантливых человека. Она - талантливая и одарённая редчайшим колоратурным сопрано певица, он - талантливый инженер.
Зрители и слушатели сразу оценили её талант, и успех пришёл очень быстро. На сцене Большого Театра в Москве с ней пели лучшие певцы того времени. Муж работал в номерном институте и быстро продвигался по служебной лестнице. Обоим было интересно на работе, обоим было о чём рассказать и поделиться дома. Но сталинская гроза в лице бериевской машины настигла и их семью. Берия был известным прелюбодеем. Естественно, что он не мог не заметить в театре, где был, чаще всего, не для слушания оперы, молодую очень талантливую певицу. Она просто сияла своей красотой и молодостью, а голос зачаровывал не только мужчин. И начались настойчивые ухаживания с подношениями подарков и так далее. Однако, они не увенчались успехом и, получив жесткий и категоричный отказ, он переключил своих "борзых" на её мужа. Состряпали донос и он, случайно узнав о готовящемся аресте, успел предупредить Эмилию и, зная все подлости системы, он сразу ей посоветовал написать отказную, чтобы она могла спокойно работать, чтобы не губить её талант. Разговор между ними вышел трудный, но он сумел её убедить и подготовить к любым неожиданностям.
Через некоторое время, после ареста мужа, снова бериевские агенты взялись за неё. Допрашивал он сам. На четвёртом допросе, поняв, куда он клонит, что её не оставят в покое, она, вдруг, согласилась подписать отказную, а подписав заявила, что большего от неё он не добьётся. Чуть-чуть позднее она узнала, что от бериевской мести её уберегла случайность. Сам Сталин следил за её творчеством и приказал своему "ротвейлеру" её не трогать. Но документ был подписан и в театре об этом узнали. В коллективе сложилась очень сложная обстановка вокруг её, но Эмилия никому и ничего не объясняла, чтобы не испортить всё дело. Были люди, которым и объяснять ничего не нужно было, но были и такие, кто не прочь посудачить на чужой счёт. Они-то, как правило, и делали погоду в театре. Однако, неведомая сила защищала певицу и это снова был Сталин, который так поговорил с директором театра, что у того и мысли не могло возникнуть заменить Сташевскую, хоть в одном спектакле.
Постепенно жизнь входила в относительно спокойную колею, хотя никто не знал чего ей всё это стоит. Однако, постепенно всякие кривотолки, не то, чтобы улеглись, а немного притупились. Ведь она не давала никаких поводов к разжиганию их. Работе отдавала все силы, а затем исчезала домой и больше нигде не появлялась.
Правда, определённые табу действовали и её никуда не посылали, не было даже упоминаний о её пении в прессе. И это в то время, когда все её партнёры ездили с гастролями и выступали на конкурсах. Но люди валом валили в театр, чтобы послушать её уникальный голос. Это была жемчужина в театре. Все спектакли, где была задействована Сташевская, имели полный аншлаг. И её это радовало и успокаивало. Она была выше всех интриг. Она хранила свою любовь и никого не впускала в самые сокровенные уголки своей тонкой души. А мелкое тщеславие её не мучило. Ни на какие конкурсы она не стремилась, зная и понимая, что и без них она талантлива на столько, чтобы люди шли слушать именно её.
Но время шло, и Сталин умер, а затем был устранён и Берия. Началась другая эпоха в жизни страны и театров. Конечно, ей припомнили всё и в труппе снова завелись интриги и интриганки. Молодые певицы особенно её ненавидели. Ненавидели за её неповторимую индивидуальность. И она не стала сражаться с ними и с дирекцией. В рассвете своего певческого таланта она ушла на пенсию. И сразу о ней перестали говорить и вспоминать. Эмилии это было всё равно. Она переживала своё, внезапно обрушившееся на неё, горе. Хрущёвская реабилитация жертв сталинских репрессий не принесла ей ожидаемой радости. Пришло известие, что мужа её уже нет в живых. Это было непоправимое горе для любящей женщины. И она заперлась в своей квартире и одна переживала это всё.
Ей поведали о том, как погиб её муж. Он был талантливым инженером, а из его в лагере пытались сделать талантливого вальщика леса. Но очки..., его очки, оказались той деталью, которая и сыграла свою роковую роль. Буквально на мгновение он остановился, чтобы прочистить их от снега, а в это время один ствол пошёл, наклонившись в сторону от ветра. Этим хлыстом его и расплющило. Скелет был раздроблен в мелкие куски. Его и хоронили не в гробу, а в ящике.
Последнее в рассказе его солагерников так сдавило сердце Эмили, что она даже не помнит, как они ушли. Несколько дней она никуда не выходила. Было тошно и обидно. Было вообще невыносимо, но нужно было жить и смириться со случившимся. Эмилия это понимала. И её внутреннее я, которое руководило всеми её поступками, постепенно и в этот раз брало свой верх. Небольшое утешение было в том, что её "отказная", написанная по требованию властей, уже не играла никакой роли в её жизни. Её муж был прав, сказав, когда они прощались, что мы будем выше их бумажек. Потребуют - напиши, чтобы отстали. Ни я, ни ты, другими не станем. А наши чувства будут только сильнее. И мне будет спокойно, если у тебя не будет тех же проблем, что и у меня. Так и случилось. Кто этого не пережил, может и не понять. Но кому-то приходилось поступать так же, ради всяких причин, особенно, ради будущего детей. Никто не имеет права их осудить, кроме их самих.
Эмилия это твёрдо знала. Как говорится, испытала всё на собственной житейской ситуации. Кроме этой бумажки она ничего не сделала против своей любви или против репутации любимого человека. Всей своей жизнью она доказала, что чиста сама и верна только тому, кто попал под чугунное колесо исторических извращенцев. Под видом коммунизма и демократии они решали свои корыстные задачи, а тех, кто им мешал, сметали своей неограниченной властью со своего пути. Это уже была машина, которая действовала против людей. И тот ярлык, который она лепила всем своим противникам, на самом деле, должен был принадлежать им. Они - истинные враги народа. Сталин, Берия и все их прихвостни. Без них бы ни тот, ни другой ничего не смогли бы сделать. А так они, эти прихвостни, даже не заметили, что сами стали палачами, исполняя волю властелинских шизофреников. Власть опьяняет, власть захватывает, власть превращается в одержимость, страстное желание властвовать, становится навязчивой идеей: власть ради власти. Разве это не шизофрения? По-моему, диагноз точный. Вот почему, власть всегда нужно ограничивать и контролировать всегда и всюду, не доверяя ей ни в чём. Только проверенные народом действия и намерения могут быть на пользу людей. Во всех остальных случаях они будут направлены против людей. И исполняющих власть, нужно ограничивать сроком их полномочий - менять чаще, как только позволяет ситуация.
Эмилия Владимировна вышла на звонок, теряясь в догадках - кто бы это мог быть? За дверью ответили, что с телевидения. Она открыла дверь, впустила двух мужчин. Один был ей хорошо знаком по театру. Молодой певец Мещеряков и с ним незнакомый человек. Она предложила им раздеться и пройти, а пока поясняла своё недоумение.
- Я же всё объяснила по телефону вашему режиссёру, что не могу выступать в концерте, а, тем более, в фестивале "Русская зима". Я уже семь лет не пою - что вы хотите?
- Эмилия Владимировна, - начал Мещеряков, когда они уже сидели в комнате за круглым столом, - вы простите меня - это моя затея. Я считаю, что вас совершенно незаслуженно забыли и по этой причине выступил с идеей пригласить вас на фестиваль.
- Но семь лет без сцены? - начала снова оправдываться Эмилия Владимировна, но Мещеряком её перебил.
- Вам, всего навсего, нужно спеть то, что сможете, чтобы напомнить о себе.
- Кроме этого, добавил его спутник, фирма мелодия всё-таки решила выпустить альбом, записанный в 1947-м году. На нём ваш голос в самом лучшем своём звучании. И мы ваше выступление хотим приурочить к выпуску альбома.
- Альбом? - удивилась Эмилия Владимировна, - даже не верится.
- Тем ни менее, я уполномочен вам об этом сообщить - это первое, а второе, вам позвонят и пригласят в редакцию, чтобы подписать контракт на выпуск альбома - вы же должны гонорар получить, а он не будет лишним.
- Соглашайтесь, Эмилия Владимировна, - добавил Мещеряков, - такой благоприятный момент и отказаться, значит, снова навлечь на себя кривотолки, а?.. Соглашайтесь.
Эмилия Владимировна сложила свои руки, тесно переплетя пальчики, и думала. Воцарилась пауза, которая держала в определённом напряжении всех тут присутствующих. Наконец она сказала:
- Хорошо! Я согласна.
- Вот и чудесно, - почти одновременно произнесли мужчины, после чего Мещеряков спросил, хотя бы примерно обозначьте, что вы можете исполнить?
- Как? - удивился Мещеряков. - Ведь это же сложнейшая партия! Неужели вы с ней справитесь?
- Справлюсь.
- Выходит, вы семь лет не пели, а вполне могли бы петь? - удивлённо произнёс Мещеряков.
- Вы же знаете, в каком состоянии я была, когда ушла со сцены? А когда справилась с греем, то всё время ждала, что меня позовут, но так и не дождалась.
- Это очень печально, - произнёс спутник Мещерякова, который виновато опустил голову - он ведь даже не навестил её ни разу за это время.
Когда неожиданные гости ушли и она осталась одна, в ней бушевала буря чувств и самых разных. Но главное было в её победе, которую она ждала столько времени. Нет, она не бросала петь, оказавшись на пенсии. Никто не знал, какая это была женщина. У неё оставались средства от государственной премии, которую дали ей в своё время по настоянию Сталина. Часть этой большой суммы она потратила на то, чтобы навести справки о своём муже, чтобы постараться передать ему хотя бы письмо. Чиновники все обещали, брали деньги, но результата не было никакого. И она бросила эту затею. И вот, когда пришла печальная весть и она оказалась на пенсии, первая же мысль, когда она смогла преодолеть свои переживания, что не нужно бросать петь. Это было дело, которому она посвятила всю себя и делая его, она жила и была счастлива, не смотря ни на что. И тут ей пригодились оставшиеся деньги. Она употребила их, сделав в одну комнату хорошую звукоизоляцию. На окно была повешена красивая занавеска, а внутренняя часть окна заложена кирпичом. Стены обиты мягкой обивкой, способной заглушить любой звук. В комнате было светло и стояло пианино и проигрыватель, но который она ставила музыкальное сопровождение, записанное ещё ранее, когда она пела в театре. Сделано это было на время отпусков, чтобы она могла время от времени репетировать свои любимые партии. Это был секрет её мастерства.
Теперь это всё пригодится. Она выйдет перед публикой, которая уже давно, усилиями злопыхателей и чиновников, списала её в пенсионерки. Но нет, она споёт так, как пела в лучшие свои годы и пусть они поймут, что потеряли за эти семь лет.
Впрочем, эта мысль, мелькнув, вдруг, так же, вдруг, исчезла. Она была рада встречи с слушателями и зрителями. Она покажет, что ещё может петь Сташевская, а что и нет. И потом, ей всегда казалось, самой казалось, что её голос говорил сам за себя. Любой слушатель, если он разбирался в пении и любил этот вид искусства, без труда мог понять всё о той, кто им владеет - её чистоту, несгибаемую волю и бескомпромиссность души. Над её душой никто не властен. Это должны все знать и понимать, что всё, что о ней говорят недоброжелатели, никакой почвы под собой не имеет.
И вот, итоговый концерт фестиваля "Русская зима". Центральное телевидение снимает на плёнку, значит, его покажут самой широкой публике, правда, когда сочтут нужным. По просьбе Сташевской её выступление в числе первых номеров. С нею работали всё это время все те люди, кто помнил и уважал её, кто не скрывал своей влюблённости в её талант. Обстановка просто торжественная, так как все понимают, какой сюрприз они приготовили в лице Сташевской.
А она стояла у кулис и скромно ждала своего выхода. Чуть-чуть, буквально самую чуточку пополневшая фигура её, тем ни менее, нисколько не выдавало её возраст. Ведь ей исполнилось 60 лет, а в густых волосах не было ни одного седого волоса. Это могло свидетельствовать только о том, что у неё богатая родословная, что она имеет с нею самую положительную вязь. Даже весть о смерти любимого мужа ей удалось пережить, благодаря своей родословной, самым безопасным для её здоровья образом. И хотя все, кто её видел, считали, что волосы у неё просто крашеные, это было совсем не так. Но многим это пока и не понять, что такое родословная и почему она помогает человеку, и даже в самые трудные минуты.
Но вот, объявили её выступление, и в зале воцарилась тишина. Многие её слышали раньше, молодые знали её голос по пластинкам, но все знали, что Сташевская уже давно на пенсии. А это значило, что для колоратурного сопрано это уже почти приговор и на тебе..., выступает. Интересно, что она сумеет изобразить?
Но вот зазвучал оркестр и, после небольшого вступления Эмилия запела:
- Как странно, как странно!
Мне в душу слова его запали...
И оказалось вполне достаточно было этих двух фраз, чтобы всем стало ясно, что перед ними та Сташевская, которой восхищалось ни одно поколение любителей оперного пения. Её голос был особенный. Во-первых, он был легко узнаваемый, во-вторых, Это был, как часто говорят, грудной голос. Он шёл из самых глубин души и завораживал своей чистотой и искренностью. Подобный голос я ещё слышал у актрисы Ларисы Ладыниной, но в пении он был один единственный, неповторимый и завораживающий. И зал просто замер.
- Не спится мне в тиши ночной
И в час забав шутливый
Мне вкрался образ милый...
Просто и искренне она поёт о судьбе своей, о том, каким неожиданным образом в её душе зажёгся огонь страсти и любви. И слушатели внимают каждому слову. Ведь это не просто героиня, а человек, который сумел подняться со дна человеческих неутоленных страстей. И ей веришь безоговорочно. Именно данной героини, данному голосу и той манере, которая присуща лишь чистым душам.
Эмилия смотрит в зал и надеется, что здесь сидят люди, которые всё поймут: и почему она выбрала эту партию, и почему поёт так же, как много лет назад, и что она вообще хочет сказать зрителям и слушателям. И по многим лицам она ощутила, что люди её понимают.
Каждое слово о ней самой, о том, что она переживала, Когда ждала своего мужа, с которым так не справедливо обошлись.
-Как тихо чувство светлое
Мне душу наполняло,
Как сердце трепетало
При новой жизни той...
И снова её голос на распевной фразе так глубоко проникает в душу слушателя, что в зале замелькали платочки возле глаз, смахивая добрые слёзы сострадания. Сколько разных певиц пели эту партию в этом зале, но никто не мог так легко и просто вызвать внутренние чувства и с такой силой, что казалось, что сам слушатель переживал это всё.
-Счастьем, да счастьем дивным
Стала навеки душа полна....
И вдруг взрыв отчаяния.
- Безумие-безумие! К чему мечты пустые?..
Мне одинокой, бедной, бороться с жизнью,
Заброшенной среди многолюдья
Равнодушной и чужой толпы.
Мне ль счастья ждать, желать напрасно?...
И когда исполняла вокализ, то вышла на такое фортиссимо, что зал взорвался аплодисментами. Как прежде, как раньше, люди принимали её и её пение. Жаль только, что не все поняли, что она высказала им этой арией все свои жалобы и страдания. Но это неважно. Ария закончилась. Она склонила голову и сделала расслабляющий глоток, чтобы снять несколько напряжение с голосовых связок. И так же с поклона, Эмилия Владимировна пошла за кулисы. Зал стоя провожал великую певицу.
А в редакционную студию центрального телевидения уже поступил звонок, чтобы убрали из записи все овации и заменили сдержанным рукоплесканием. И так и сделали. Чья-то злая воля продолжала творить своё зло в нашей стране, хотя был позади 20-й съезд, Хрущёвская оттепель, закончившаяся снятием и его самого. Зло только изменило свою тактику, но оно осталось и властвовало в стране.