Аннотация: Наблюдай за тенями. И слушай, что говорят шёпотом. По утрам тени ленивы и немощны. В полдень тени встают в круг, а вечерами пляшут на стенах. А если они начнут метаться и трепетать, как рваные простыни на ветру, значит, близится Зов
Безымянке приснилось, что её мать родила шестерых котят, чёрных, как пустота. А может, так и было на самом деле. В Доме лгут только призраки, а сны - никогда.
Дом огромен, многогранен, многомерен. Дом велик, как мир. Те, кто обитает принадлежат ему безраздельно.
"Наблюдай за тенями, -- говорила Большая Торба, -- И слушай, что говорят шёпотом. По утрам тени ленивы и немощны. В полдень тени встают в круг, а вечерами пляшут на стенах. А если они начнут метаться и трепетать, как рваные простыни на ветру, значит, близится Зов".
Но чаще всего тени просто путались под ногами; особенно в ненастные дни. В такие дни мать Безымянки - чёрная кошка по имени Та, что-смеётся-на-похоронах, пребывала в наихудшем расположении духа. Безымянке приходилось частенько просить у Шлейфа его иглы, чтобы зашить порезы от острых когтей. Каждую ночь кошка убегала в подвалы охотиться, но поутру всегда возвращалась и даже могла принести что-нибудь вкусное для своей дочери.
В прошлой жизни Безымянка была королевой, а в позапрошлой - бумажным журавликом, брошенным в огонь. Оттого и недолюбливала пламя и праздную болтовню. Безымянка не знала своего возраста: но она была уже достаточно сильна, чтобы поднимать череп птицы С-Головой-Как-Наковальня и достаточно умна, чтобы понимать сказанное вполголоса.
"Поменьше-ка слушай Большую Торбу, -- шептала кошка, -- Она хоть и главная среди нас, а голова её пуста, как старый котёл. Лучше ищи тех, из кого торчат цепи, а увидишь - убей".
Чёрная кошка раздирала носящих цепи одним ударом лапы и всегда съедала тела. И другие обитатели Дома относились к ним не лучше. Свистун проделывал в их лёгких дырочки, чтобы послушать, как воздух со свистом вырывается наружу. У Шлейфа имелся свой интерес: кожа носящих цепи отлично подходила для шлейфа. А уж если они попадались Гари или Изнанке...
Но чаще всего носящие цепи вообще не появлялись в Доме, прячась в лесу или пустошах; особенно в ненастные дни.
***
Безымянка выскочила на крыльцо: пришло время наловить мышкарей для лестниц. Дом за её спиной нынче выглядел высоким замком из багрового кирпича. Небо над головой урчало и клокотало, как брюхо голодного хищника. В вышине собирались тучи, тяжёлые и непроглядные.
Чёрный лес безмолвствовал: затих треск пожарища и шорох сухой травы.
"Верно, костяные люди опять задумали недоброе", -- решила Безымянка.
Со стороны пустошей потянуло гнилью. Безымянка инстинктивно скосила глаза на то место, где находилось Жерло: над дырой в земле клубилась неясная дымка.
Приближался караван: процессия двигалась неслышно: легконогие красные кони, казалось, парили над пустошью. Огоньки над шлемами всадников то гасли, то снова вспыхивали.
Караванщики - не те, с кем встречаются лицом к лицу; к тому же стоило сказать Большой Торбе, что к Капюшонной Матери пожаловали новые гости.
-- Будет буря, -- произнесла Безымянка напоследок.
И буря действительно грянула: абсолютная тьма опустилась, нет, упала на Дом, стремительно, как самоубийца с высокой кручи.
Сидя в своём чулане, Безымянка слушала, как кричат домовые, затворяя двери и окна. А вся тварь обитающая, добрая, ли, злая, прекрасная или безобразная, -- разбегалась, разлеталась, расползалась по своим углам, комнатам, пещерам, норам. Зажигались фонари, разгорался огонь в каминах, и крысы со светящимися хвостами вылезали из своих нор. А после всё заполнил грохот, вой и скрежет, и стены стали казаться тонкими и слабыми под натиском ветра.
Но Дом хранит своих детей...
В такое время никому не отворяли двери: вещи меняли форму, и всё вокруг становилось не тем, чем кажется. Потому-то Безымянка и насторожилась, почуяв в родных коридорах чужой запах: быть может, костяной человек пробрался внутрь?
Костяные люди белые и чудовищно тонкие; они бегают, высоко вскидывая ноги, а нападая, выдавливают жертвам глаза своими длинными пальцами Однако, с ними вполне можно справиться, если под рукой крепкая палка.
Та, что-смеётся-на-похоронах ворочалась в своём гамаке: ей наверняка снилась королева Крыс, такая огромная и жирная, что мяса её хватило бы на тысячу кошек.
В Доме царил полумрак. Повсюду клубились тени, возбуждённые и напуганные бурей. Безымянка шла по запаху.Он играл с Безымянкой: то окутывал её с головой, как тёплое одеяло, то почти совсем исчезал, смешиваясь с разнородными ароматами Дома.
Ночные Шляпники выползали на охоту: днём они прятались в кладовках и шкафах, а с наступлением темноты заполняли все уголки Дома, пожирая мелкую живность и кусая обитателей за пятки. До ушей Безымянки то и дело доносилось приглушённое ворчание и клацанье острых зубов.
Громоздкая фигура Тысячеглаза плыла куда-то по своим делам, разбрызгивая зеленоватую воду. Существо приветственно булькнуло, уронив на Безымянку пару-тройку своих водянистых глаз. Безымянка знала, что он ищет затерянное в лабиринтах Дома ПервоОзеро, не имеющее дна.
На стенах появлялись рисунки: извилистые линии, неясные фигуры. Стены рассказывали всем мимо проходящим свои истории, рассказывали, как умели. Большинство этих историй имело несчастливый, а то и кровавый финал: ведь плохое помнится дольше хорошего.
"Вот оно, -- подумала Безымянка, в очередной раз принюхиваясь. -- И это точно не костяной человек".
В углу и правда что-то находилось: тени бросались оттуда врассыпную. Безымянка на всякий случай ткнула в это место палкой. Под ногами зашевелись крысы, осветив странное нечто вспышками своих хвостов.
Что-то сидело на полу; оно было мокрым, полуголым и дрожащим, оно скулило, кутаясь в рваное тряпье. Безымянка отпрянула: она сразу догадалась, кто перед ней. Взглянув на грудь существа, Безымянка удивилась во второй раз: оттуда не торчало цепи.
-- Рада... Меня зовут Рада. Это моё имя, -- прошептало нечто, обращаясь словно не к Безымянке, а к кому-то невидимому.
От существа пахло страхом, - отвратно-приторно, а еще отчаянием, - с привкусом горечи, и чем-то неопределимым, но очень, очень солёным.
***
Удивленные обитатели собрались в свечной гостиной. Свечи, парящие под потолком, дрожали от нетерпения. Связанное существо посадили на стол. Теней наползло столько, что пол стал чёрен. Вся тварь сгрудилась вокруг незваной гостьи (Безымянка уже догадалась, что это существо - женского пола), вытягивая хоботы, щелкая клювами и челюстями, дергая руками и лапами, шевеля ноздрями и вращая глазницами. Каждый обитатель имел свой облик, причудливый или страшный; облик, угодный Дому.
Одни хотели дотронуться до кожи пришелицы, - такой необыкновенно гладкой, или хотя бы обнюхать, а иные желали сделать с её беззащитным телом нечто невообразимо ужасное, но что-то удерживало и тех, и других: то ли отсутствие цепи, то ли странный запах соли. Когда Большая Торба вкатила в комнату своё морщинистое брюхо, обитатели смолкли и замерли в ожидании. Вытащив свои клешни, Торба ловко осмотрела гостью со всех сторон - так забойщик скота осматривает корову, готовящуюся стать говядиной. Результат хозяйку Дома не удовлетворил:
-- Да, да, -- пророкотала она. -- Она плоха, ужасно плоха. Она никуда не годится. Если б взять где-нибудь длинную цепь, да засунуть ей в грудь, может, вышло бы что?
Большая Торба пыхтела и шлепала губами, но не видела лазейки. Безымянка поняла, что пришелицу не съедят: в конце концов, все находящиеся в Доме подчинялись определенным правилам: они составляли основу их существования и наполняли его смыслом. Автором этих неписанных законов была не Большая Торба и даже не Капюшонная Мать.
-- Если так, -- продолжила хозяйка Дома. -- То нельзя просто выбросить её из Дома, верно ведь? Не мы впустили её, что здесь поделать? Пусть будет как мы и обитает с нами, может, что и выйдет?
И грозно зыркнула на Безымянку:
-- Ты её нашла, тебе и возиться с ней, верно ведь?
Не все согласились с этим вердиктом, но с Большой Торбой не спорят.
Окончательно дело решили Руки: они отнеслись к гостье на удивление благосклонно. Левая сразу же полезла, куда не следует, а Правая, известная любительница придушивать и ломать шеи, даже ущипнула гостью за щеку. Пришелица уже не тряслась и смотрела на ползающие по её телу отрубленные конечности почти равнодушно.
Изнанку передёрнуло: на вывернутом влажном лице отпечаталась досада. Гарь взяла свою сестру под руку и увела прочь. Безымянка облегченно выдохнула: лучше проглотить колючего стоигольника, чем нарваться на взбешённую Изнанку: по общему мнению, она была слегка не в своём уме.
Шлейф последовал за сёстрами, подобрав свою длинную кожу. Он уже смекнул, что дошить шлейф сегодня не получится. А за ним потянулись и остальные: у всех имелись другие дела, куда более важные. Лишь Чудовище остался стоять, прячась в тени: впрочем, на него, как всегда, никто не обращал внимания.
***
Вечерами тени вели себя странно: они танцевали на цыпочках, теряя окраску и порой казались совершенно чужими и далёкими. Особенно в ненастные дни; особенно в Чёрном лесу. Безымянка не слишком любила туда ходить: но кто-то все же должен был это делать. Дом нынче выглядел высокой серой башней, - вершина её терялась в облаках, густых и мутных, как прогнившее варево.
Соль ловила Жрущих Шкурок. Точнее, пыталась ловить: хитрые зверьки никак не давались в руки. Исцарапанная и искусанная, глупая пришелица даже не пыталась защищаться.
-- Раскрой пошире свою пасть и кусай за голову!- посоветовала Безымянка, показав, как именно это нужно делать:
-- Как же так! -- засомневалась Соль. -- Они же живые!
-- В этом-то их главная проблема.
Фыркнув, Безымянка добавила:
-- Что же ты никак не подточишь свои зубы, они же никуда не годятся!
Та, кто теперь называлась Солью, тряхнула головой, точно желая выбросить из неё все страхи, тревоги и сомнения.
-- Послушай... -- начала она. -- Что случилось с этим лесом? Почему все деревья - чёрные? И криков птиц не слышно.
-- Как-то я сказала тебе: спрашивай. Но ты не задаешь правильные вопросы, а я не люблю болтать попусту. Когда охотишься в Чёрном Лесу, думай о Костяных Людях, да приглядывай за своей тенью. Смотри-ка, она опять убежала!
Первое время с пришелицей приходилось совсем трудно: она только дрожала да повторяла своё имя. Чёрной кошке это надоело, и она приказала ей впредь называться Солью: странный запах гостьи был так силён, что не помогала даже крысиная желчь.
Соль подолгу держала Безымянку за руку и шарахалась ото всех обитателей, даже от Чаноголового - безобидного идиота, живущего на кухне.
Впрочем, научить пришелицу держать тряпку и метлу не составило большого труда.
-- Лучше я покажу тебе. Тогда, быть может, в твоей голове прибавится немного ума.
Взяв Соль за руку, Безымянка повела её в самую чащу: стоит один раз открыть все карты, избегая дальнейших расспросов.
-- Встань посреди поляны и закрой глаза. А после - слушай.
Кивнув, Соль вытянула в стороны худые руки. Она напряглась и замерла, полностью обратившись в слух. Безымянка подумала, что гостья смахивает на сухую сосну с растопыренными кривыми ветками. Это показалось таким забавным, что Безымянка не выдержала и расхохоталась.
Слушай, что говорят шепотом.
Голос пожарища, сокрытого от чужих глаз, но не утихающего ни на единый миг. Запах плавящейся коры. Треск горящего дерева. И крики птиц - вот только совсем не те, на которые рассчитывала Соль. Всё это находилось рядом, - на расстоянии вытянутой руки и казалось таким настоящим, таким осязаемым. Чёрный лес охотно делился своей страшной тайной, - но не все могли достойно её принять.
-- Помогите!! Я горю!! Я задыхаюсь! - закричала Соль, пытаясь сбить с себя несуществующее пламя.
Но Безымянка не смотрела на извивающееся тело: она услышала гул. Он нарастал глубоко из-под земли, - словно кто-то бил в исполинский колокол. Тень под ногами забилась, заметалась напуганным зверьком. Безымянка взбежала на холм, желая проверить свою догадку.
По пустоши бежал табун слепых красных коней. Безымянка невольно залюбовалась их сильными, стройными телами и скорыми, отточенными движениями. Лошади мчались вперед со страшной, безумной скоростью, поднимая вокруг столбы серого песка и пыли.
Прямиком к жерлу.
Красные кони. Величественно-прекрасные в своем последнем прыжке...
Гул усиливался; костяные люди уже начали вылезать из леса. Жрущие шкурки и змееящерицы понеслись с холма вниз единой шевелящейся волной. Жерло звало, жерло манило и притягивало, сводя с ума. Жерло... Всего лишь круглая дыра в земле: никто не ведал, насколько она глубока. Приближаться к этому месту было опасно, даже в обычное время. Безымянка сделала нетвердый шаг вперед, ощущая внутри странное томление.
"Бежать! В Дом - скорее! Дом защитит своих детей", -- билось в её голове. Невероятным усилием воли Безымянка повернулась к Жерлу спиной.
И столкнулась лицом к лицу с уродливой, жуткой тварью. Из живота существа торчала длинная ржавая цепь: она волочилась по земле, как умирающая змея. Тварь противно шевелила челюстями и словно не замечала никого вокруг: Жерло занимало все её чувства и мысли. Безымянка отшатнулась, не желая касаться носящего цепь: от них вполне можно было подцепить какое-нибудь проклятие.
Соль повела себя странно: её лицо вдруг озарилось детской радостью, - и сразу погасло, сменившись дикой, пугающей маской.
-- Подожди! Не прыгай!! Не надо!! -- страшно закричала гостья, и хотела броситься вослед носящему цепи; удар тяжелой палки Безымянки вовремя пресек это жуткое действо.
До крыльца оставалось всего несколько метров. На пороге топтались Чудовище и Свистун. Безымянка крикнула первому, чтобы хватал Соль и бежал. Он сгреб в охапку их обеих. Свистун замер в нерешительности.
-- Ну давай же! Запрыгивай на ступеньки! -- испугалась Безымянка.
Но Зов оказался сильней: пронзительно вскрикнув, Свистун скачками помчался к Жерлу.
-- Эх, Свистун!..
Безымянке сделалось горько: она знала, что Свистун -- хороший. Он делал красивые дудочки, а иногда даже позволял просунуть пальцы сквозь щели в его груди.
***
В берлоге Чудовища стоял стойкий запах сырого мяса и звериных испражнений. Чудовище, подвывая, грыз свою лапу. В прошлой жизни он был сорокой, а в позапрошлой - псом палача. Оттого-то и сохранил покладистый нрав, а также нездоровую тягу ко всему блестящему. Он долго нюхал Соль, вращая своими огромными, как жестяные подносы, глазами.
А потом Зов ударил по-настоящему, и в Дом пришло то, что страшнее смерти.
Голос Пустоты. Дыхание конца.
Безымянку резало, жгло, выворачивало. Тело вдавливало в пол и размазывало, как масло по бутерброду. Она казалась себе то мертвой ухмыляющейся крысой, то танцующим костяным человеком, то разбитым зеркалом. Все мысли, чувства и воспоминания перемешивались внутри, и бурлили селевым потоком, сметающим всё на своём пути. Не осталось почти ничего: ни страха, ни воли; только пьянящее, безумное желание стать пустотой. Ничем.
Утешало лишь то, что всё и все вокруг ощущали то же самое.
"Боль уменьшается наполовину, если есть с кем разделить её", -- сказала как-то чёрная кошка.
Стены Дома ходили ходуном. На потолке выступала кровавая пена. Пол сморщивался, как кожа столетней старухи. Каждая клеточка пространства мечтала лишь об одном: броситься в Жерло. Приползти туда на брюхе, глотая пот и слёзы. Стать его частью.
Чудовище ревел, бросаясь на стены. Лишь Соль лежала без сознания, бледная и умиротворенная. Но Дом выстоял - потому как сила его велика. Выстоял - до следующего Зова.
***
-- ...Потому что так было всегда, и всегда будет. Что, не понимаешь?
Соль лишь покачала головой.
Безымянка кормила нахальную лестницу: мерзавка хитро скалилась и никак не хотела доставить их на нужный этаж. Соль присела на колени и погладила ступеньки. Лестница заурчала, вильнув резными перилами.
-- Вот откусит тебе руку, вспомнишь меня, -- продолжала ворчать Безымянка. -- И зачем ты вообще пришла к нам, если нас не принимаешь?
-- Я ищу... кое-кого, -- подумав, ответила Соль. -- Только его здесь нет. Я это чувствую. И не знаю, что делать дальше.
-- Просто будь как мы. Пей кровь тёплой, а плоть ешь свежей. И не знайся с носящими цепи. Они похожи на тебя, но они не такие! У тебя же цепь из груди не торчит!
При упоминании носящих цепи лицо пришелицы помрачнело. Запах соли стал почти невыносимым.
-- Ты странная, -- улыбнулась Соль. -- Но знаешь, без тебя, я, наверное, умерла бы тут от страха.
-- Не болтай попусту. Если б не Большая Торба, я б тебя загрызла.
В темной нише что-то угрожающе зашевелилось. Безымянка вздрогнула: ей показалось, что Полуночный Мрак, приползавший иногда из самых глубоких подвалов, сгустился в поисках новой формы. Но нет: это всего лишь Гарь скрючившись, затаилась в темноте. Никак нельзя было перепутать этот запах паленого мяса и дикой, незатухающей злобы. Увидев, что её заметили, Гарь распрямилась и поволоклась в их сторону.
Безымянке не хотелось иметь с Гарью никаких дел.
-- Ты-ты-ты... -- зашептала Гарь, тыча пальцем в лицо Соли. -- Сестра хочет тебя.
Соль неловко отпрыгнула и оттолкнула Гарь, случайно задев её багровое лицо. Тонкая кожа лопнула, оголив скалящийся череп. Гарь взмахнула подобием рук и заголосила:
-- Где оно?! Мое лицо! Отдай его!!
"А вот теперь вполне можно убираться отсюда", -- решила Безымянка.
Соль наклонилась, подбирая ошмётки, -- впрочем, уже никуда не годившееся.
-- Возьмите, вот оно! -- она попыталась вложить их в бугристые ладони.
В ответ Гарь лишь злобно прошипела:
-- Жди-жди! Какая ты изнутри - верно, лучше чем снаружи?
И ушла, скрипя челюстью от боли и досады.
***
-- Странно, -- гостья покачала головой. -- Если госпожа Изнанка и правда собралась на меня напасть, зачем посылать свою сестру с предупреждениями?
-- Тут дело в другом, -- Если ты узнаешь - будешь бояться. А Гарь думает, что запах страха вытравит эту твою соль... Домовые говорят, что Изнанке всё сложнее переносить Зов, вот она и беснуется.
-- А как вы тут вообще живете? -- вдруг спросила Соль, прищурившись, -- Всё время убиваете друг друга?
Безымянка разозлилась: эта пришелица ничего не знала о Доме, но позволяла себе смотреть на его жителей свысока!
-- Мы не живем, мы обитаем! Пока Дом позволяет нам. Не пытайся понять - ты глупа! У нас всех один отец, и зла мы друг другу не делаем! А ты чужая и похожа на носящих цепи!
***
-- Как ты можешь спать? Сегодня Ночь Открытых Дверей!
Безымянка растолкала пришелицу.
-- Никак нельзя пропустить эту ночь, она бывает лишь раз в году.
Тяжело вздохнув, Соль спросила:
-- Куда мы пойдем, Безымянка?
-- Мы пойдем в подвалы, туда, где живет старик, сидящий на часах.
Соль удивилась: она слышала много невероятного о подвалах Дома. Лестницы ни в какую не хотели туда спускаться, даже в обмен на свежих змееящериц.
-- Это не так глубоко, как ты думаешь. Капюшонная Мать обитает гораздо глубже.
Они покинули лабиринт чёрной кошки и подошли к одной из стен. Безымянка стукнула по ней ладонью:
-- Нас отнесут Домовые.
Домовые - хранители и защитники Дома; они обитают в стенах и покидают их лишь по особым случаям. Домовые присматривают за каждым обитателем, но не любят показывать себя. При встрече с ними надлежит крепко зажмуриться, чтобы сберечь тайну их облика.
Со всех сторон послышались переливчатые голоса, постукивания и прищелкивания. Безымянка удовлетворенно кивнула:
-- Они здесь. Закрой-ка глаза.
Соль подчинилась и услышала, как кто-то с чавканьем выбирается из каменной кладки. Маленькие цепкие ручки облепили их с Безымянкой со всех сторон. И, не дав опомниться, мгновенно втянули в стену.
Внутри было прохладно; следуя советам своей спутницы, Соль не пыталась задерживать дыхание. Со всех сторон обволакивал мягкий и пористый камень; он тащил тело куда-то вниз: не грубо, но очень настойчиво. Сознание слегка затуманилось: перед глазами мелькали коридоры, резные двери и круглые арки. Соли казалось, что она видит огненный лабиринт, по которому ходят угловатые создания, слепленные из бумаги; и лабиринт со стенами из тонкого пергамента, с пламенными существами, блуждающими в нём. Ей виделся ключ, ржавеющий на океанском дне, ключ, мечтающий о двери, которую он мог бы открыть; и птицы, откусившие себе крылья, птицы, что учатся ползать, извиваясь по-змеиному. Ей слышался стук, равномерный и гулкий, - быть может, то билось сердце Дома; или её собственное сердце.
Безымянке казалось, что она плывет по реке из жидкого янтаря, плывет в нефритовой лодке, а руки её белые и тяжелые, как мрамор. Ей вспомнились рассказы Капюшонной Матери о несметных сокровищах, спрятанных в стенах Дома. Быть может, они говорили с внезапными гостьями, желая поделится своей красотой и величием? Но Безымянку, как и всех остальных детей Дома, не интересовали камни или золото. По слухам, когда-то носящие цепь жаждали завладеть этими богатствами, - но сейчас их тела стали слишком тяжелы, и они не унесли бы ни одного камня.
Домовые освободились от своей ноши, опустив двух спутниц в узкий темный коридор. Потолки его были так низки, что идти возможно было лишь согнувшись. По цвету стен Безымянка определила, что они с Солью и правда спустились вполне глубоко, - но туда, куда нужно.
-- Иди по моим следам, -- сказала Безымянка. -- И делай всё так же, как я. Не поднимай высоко голову, а когда встанем в процессию - не произноси ни слова.
И Соль пошла, замолкнув и склонившись, и она заметила других обитателей: они выходили из стен и вставали позади и впереди.
Первые двери предстали перед ними: двери из синего стекла, с рыбьими хвостами заместо ручек. Безымянка прошла сквозь них, и двери обратились водой. Вторые двери пылали пламенем, и на месте замочных скважин у них были живые глаза с алыми зрачками. Соль увидела, что Безымянка напряглась, но все же не остановилась, - и пламя рассыпалось золой. Третьи двери - чёрные, как злорадство предателя, разверзлись зевом голодного чудовища, дыхнув гнилью и разложением. Соль едва не вскрикнула: но через мгновение монстр развеялся, оказавшись лишь игрой теней.
"Куда мы идем? -- безмолвно спрашивала Соль. -- На месте мы, или ещё нет?".
"Ниже, еще ниже, -- так же безмолвно отвечала Безымянка. -- Ещё не пора".
Коридор закручивался спиралью: идти становилось все сложнее, все уже становился проход; Соль едва передвигала ноги.
Ниже, еще ниже...
И вот наконец впереди показался свет: свет от тысячи свечей, парящих под потолком.
"Это и есть подвал Старика?" -- удивилась Соль.
Но то был не подвал, а много больше. Огромная пещера, а в центре её - нечто, похожее на цирковую арену; и множество рядов, уходящих глубоко вниз. Вереница обитателей рассыпалась: каждый спешил усесться на лучшее место. Соль потеряла свою спутницу из виду: её унесло разноликим потоком. Сзади на пришелицу напирало что-то невероятно колючее; слева потянулся чей-то длинный и липкий хобот. Гостья заметалась, случайно вступив в груду костей, ползущую сама по себе. Ей вспомнился тот страшный вечер, когда она впервые появилась в Доме, когда она сидела, связанная и уничтоженная, когда она не ждала ничего, кроме боли.
"Неужели все повторится снова?" -- с ужасом подумала пришелица.
Но она ошибалась: обитатели смотрели на неё равнодушно, без прищура и кровожадного вожделения: так, как они смотрели друг на друга.
"Наконец это произошло: я постепенно становлюсь частью Дома. Но вот хочу ли я этого?" -- эти мысли крутились в её голове.
Внизу, на округлой арене, уже началось некое действо. В самом центре стояли часы: огромные и высокие, как дозорная башня. На часах сидел сгорбленный каменный старик. Его борода, напоминающая корабельный канат, обвивала продолговатый корпус со всех сторон.
Первый удар - и фигурные стрелки забегали, завертелись вокруг своей оси. Старик поднял чёрные веки и сошел с часов. Откуда ни возьмись, выбежали белые мыши: они замерли и стали кругом, как полуденные тени.
Второй удар - и заиграла чуть слышная музыка, и мыши пустились в пляс. Они кружились и подпрыгивали: Соль и не догадывалась, что эти животные способны на такое.
Третий удар - прыжок, поворот, кувырок! Раз - и белые шкурки отброшены прочь. Худые, красноглазые девочки задорно заплясали вокруг старика.
Четвертый удар - и девочки начали выгибаться под жуткими, невообразимыми углами.Тела их затрещали, растягиваясь. Девушки, легконогие и изящные, взмахивали белыми руками, раскачиваясь в такт.
Пятый удар - и юные красавицы отхватили куски от каменной плоти Старика, и приложили их себе на грудь и ягодицы. Теперь это уже не девушки, но зрелые женщины, полные и величественные.
Шестой удар - и тела их съёжились, скрючились. Волосы опали клочьями, а кожа стала дряблой, покрывшись морщинами. Горбатые старухи с красными глазами сипели и кашляли, но все равно танцевали, смешно закидывая голые ноги.
Седьмой удар - стихла музыка, упали замертво белые тела.
Восьмой удар - и то, что было мышами и женщинами, рассыпалось прахом.
Девятый удар - Старик силился остановить безумный бег стрелок: он ухватил их руками, сжал скрюченными пальцами.
Десятый удар - и прах ожил, и стал сползаться в одно место.
Одиннадцатый удар - и что-то заклокотало, зарождаясь в нём.
Двенадцатый удар - и Старик едва успел вскочить на часы.
Всё. Кончилось...
***
Большая Торба выкатилась в центр арены и запустила в кучу праха свою клешню.
-- Вон он. Теперь можно говорить, верно ведь? Ночь приходит к нам сквозь открытые двери и совокупляется с Домом. Ночь рожает дитя - нового обитателя. Из праха рождены - и в прах обратимся, и не останется даже костей, ибо Дом отвергает кости. -- нараспев произнесла Хозяйка Дома.
-- ...ибо Дом отвергает кости. -- повторяли за ней зрители и наблюдатели.
И Соль повторяла: ей даже на миг показалась, что она знает эти слова. Может быть, она слышала их когда-нибудь?
Обитатели возбужденно зацокали языками и подались вперед: всем не терпелось увидеть новую жизнь, новое существо, вышедшее из праха. Оно едва умещалось на громадной бугристой клешне: но оно росло быстро, скачками, и вскоре достигло взрослого облика. Соль разглядела тонкую, прозрачную кожу, внутри которой плескалась зеленоватая вода. А в этой воде плавали глазные яблоки, и другие органы: они перемешивались между собой. Соль удивилась, но вдруг ощутила в себе странную уверенность в том, что всё это по-своему органично, и существо будет жить столько, сколько ему отмерено. Таким его создал Дом, таким его родила Ночь.
-- Ты будешь называться Мутным, -- Большая Торба коснулась влажного лба существа.
Мутный нелепо вертел тем, что можно было считать головой, водя в воздухе перепончатыми ладонями. Судя по всему, он не соображал, где находится и что здесь делает.
-- Время быть, время уходить... Кто уйдёт сегодня? Тот, кто стар или тот, кто юн? Все уже решено: Капюшонная Мать сказала слово. Кто уйдёт сегодня?
"Кто уйдёт сегодня?" -- машинально повторила про себя Соль. И вдруг увидела Безымянку: она сидела на одном из первых рядов, сжавшись и сгорбившись. О чём она думает? Боится ли она смерти, или ей все равно? А может быть, это саму Соль сейчас принесут в жертву?
Соль улыбнулась: нет, пустое. Она не уйдёт ни сегодня, ни потом: никогда. Никогда, пока не найдет того, кого ищет.
Она услышала глухое перешёптывание: тени тащили кого-то прямиком к Большой Торбе. Пленник шипел и вырывался, но что толку? Тени, что обитают в подвалах, отличаются от своих верхних сестер. Они густы, опасны и почти всегда голодны. Они скручиваются клубками, медленно пожирая своих жертв. Лишь Большая Торба да Капюшонная Мать могли управляться с этими тенями.
Соль едва узнала Изнанку: страшная и некогда грозная обитательница сейчас выглядела жалко, как рваное тряпье, выброшенное на улицу.
-- Зов стал для тебя слишком тяжел, верно ведь? - Большая Торба наклонила к приговоренной свою круглую голову, -- Если не уйдёшь сейчас, не вырастет ли из тебя цепь?
Изнанка не знала, что ответить: она лишь щурила и без того узкие, в красных прожилках, глаза.
-- Помогите же мне кто-нибудь открыть пасть. -- Хозяйка Дома дёрнула дряблыми губами.
К ней подскочили близнецы с головами утконосов и шипастыми хвостами. Они схватили Торбу за челюсть и с силой дёрнули вниз. Подбородок Большой Торбы растянулся, разлепился, расклеился. Резко запахло сырым мясом. Показались острые треугольные зубы: они росли в несколько рядов, и каждый ряд шевелился, двигаясь сам по себе. Изнанка отползала в сторону, скользя и падая. Движения её становились все более скованными: видно, изменившийся облик Большой Торбы привёл в ужас даже её.
Соль поняла, что сейчас произойдёт. Она закрыла лицо руками, не желая видеть жестокой расправы.
Крик - громкий, оглушительный крик, полный боли и отчаяния. То кричала Гарь, увидевшая, как пожирают её сестру.
***
-- Говорят, что нельзя просто так побывать на Ночи Открытых Дверей и остаться прежней. Что ты чувствуешь? Ты наконец осознала величие Дома?
Безымянка испытующе посмотрела на пришелицу. Соль молчала, будто пробовала её слова на язык, взвешивая их.
-- Да, теперь я понимаю сущность вещей гораздо лучше. Гораздо... Оставаться мне здесь нельзя, иначе я стану такими как вы. И забуду того, кого ищу.
-- Глупая. Куда же ты пойдешь?
-- Не знаю.
-- Может быть, Капюшонная Мать знает? Если не боишься, иди, спроси её!
***
Капюшонная мать была стара, как Дом и обитала в самых тёмных его глубинах -- в зале, куда нельзя войти без приглашения. Мелкие дрязги и проблемы не могли поколебать её покой, - но каждый знал, что она есть душа и сердце, начало и итог. Лицо Матери скрывал тёмный капюшон, а руки - льняные обмотки, и ни один обитель не знал её истинного облика.
Безымянка часто приходила к Матери, садилась у её ног и слушала сказки: о древних Богах, запертых в подземельях Дома; о комнате, посреди которой стоит зелёная чаша: испив из нее, можно было стать ведьмой, - или превратиться в сломанный кофейник; и о коридоре, где живет безрукий колдун, исполняющий желания; и о том, что однажды Жерло извергнет из себя великую Пустоту и наступит конец всех миров.
В камине потрескивало синее пламя, озаряя залу неровным светом. Иногда перед глазами мелькали чьи-то призрачные сущности, неясные тени и воспоминания.
На стенах висели маски: золотые маски царей и героев, разрисованные маски шаманов и жрецов, звероголовые маски охотников, шелковые маски принцесс и колдуний; маски, что надевали приговоренным перед казнью; маски для пыток, - с гвоздями на внутренней стороне; маски демонов, - с клыками и отростками; позорные маски лжецов и предателей; маски из настоящей кожи и волос; огромные маски - от пола до потолка, а рядом - маленькие, не больше блюдца; и живые маски, которые раскачивались на своих крючках, грозно шевеля надбровными дугами.
Но Безымянка больше всего боялось трех гладких масок из красного дерева, висящих прямо над камином. Безымянке казалось, что что-то прячется под ними и незримо наблюдает за ней. Капюшонная мать как-то сказала, что они принадлежали тем, кто добровольно отдал свою кровь.
В самые тёмные и длинные ночи все маски вдруг начинали дрожать и вибрировать. Воздух сгущался, и из ниоткуда появлялись сгорбленные фигуры, закутанные в саваны. Они садились у огня, и пламя начинало чадить и гаснуть. Раскачиваясь из стороны в сторону, фигуры пели страшными, скрежещущими голосами, и Капюшонная мать вторила им. Сколько это длилось - дни, недели, месяцы? Безымянка не помнила. Когда странная песня обрывалась, ночные гости вскакивали, сбрасывая с себя саваны. В этот момент Капюшонная мать хватала Безымянку и закрывала ей глаза ладонями.
Нынче огонь в очаге едва тлел; в зале царила душная тишина. Капюшонная Мать сидела на полу и творила какие-то заклинания, вытянув в стороны длинные руки. Причина, заставившая Соль спуститься так глубоко, наверняка была её известна. Посему, Безымянка скользнула в сторону, молча уступая дорогу своей спутнице. Соль дёрнулась и сделала несколько нетвёрдых шагов вперед.
-- Добрый день, я... Меня зовут... -- начала было она, и вдруг замолчала, осекшись.
-- Тебя зовут Рада, так? А ты уже и забыла!
Не голос, а скрежет острым когтем по металлу. Он вызывал почти физическую боль. Странный голос, разный и изменчивый: то тихий, как сон мертвеца, - то оглушительный, как голоса в голове буйно помешанного. Каждый звук, исторгнутый Матерью, проникал внутрь, оседая в костях, растворяясь в крови.
Соль понуро опустила голову.
-- Взять бы тряпку, да потереть тебя хорошенько - глядишь, вышло бы всё лишнее!
Безымянка готова была поклясться, что Капюшонная Мать ухмыляется.
-- Я ищу одного человека! Если вы знаете, где он - скажите! - Соль подалась вперед.
И тихо добавила:
-- Пожалуйста...
Все маски обратили взор на незваную гостью, - даже те, что висели над камином, казалось, поглядывали на Соль недоумённо и оценивающе. Безымянка ощутила укол зависти: маски никогда не смотрели так на неё.
Капюшонная Мать покачала головой:
-- Как же холодно... Может, ты знаешь заклинание, которое оживит мой очаг?
И прищёлкнула длинными пальцами:
-- А ведь она пришла к нам по своей воле, глядите-ка! - шепнула Хозяйка Дома маскам.
Соль молчала. На лице её не дрогнул ни единый мускул.
-- Вот глупая. Теперь уже не выберешься. Страшно?
-- Нет.
Маски возбуждённо закачались: они будто бы переговаривались о чём-то между собой.
Хозяйка залы сделала приглашающий жест:
-- Дай-ка мне тебя рассмотреть...
Соль на негнущихся ногах подошла и камину и села, -- нет, почти упала на колени, - так, словно ей подрубили ноги. Капюшонная Мать наклонилась и крепко схватила её за горло. Ладони Матери были так огромны, что в них вполне могла поместиться голова Безымянки. Соль захрипела, не имея возможности сделать вдох. И тут произошло то, о чём Безымянка вспоминала ещё долгое время: этот образ занимал почти все её последующие мысли и сны.
Мать придвинулась к гостье почти вплотную и приподняла свой тёмный капюшон. Совсем немного - но достаточно для того, чтобы пришелице открылось нечто, скрывающееся под ним. Безымянка увидела, как переменилось лицо Соли: по нему словно пробежала судорога. Взгляд пришелицы не просто наполнился ужасом, - нет, он содержал в себе нечто иное, неописуемое словами и слишком тяжкое для Безымянки - как фигуры, скрывающиеся под саванами. На волосах гостьи выступили белые полосы. Но Соль не зажмурилась и взгляда не отвела.
Хозяйка залы отбросила пришелицу в сторону, как высушенный труп и вернула капюшон на место. Соль приподнялась на локтях, продолжая шептать:
-- Пожалуйста, скажите. Я прошу... Я умоляю!
Почти лишившись голоса, - то ли от боли, то ли от страха, она подползла к ногам Матери и беззвучно зарыдала.
-- Надо же. Какое чудовищное извращение. Ведь вы же были почти врагами, разве нет? Он разрушил всю твою привычную жизнь. Ради чего ты отправилась за ним? Ради чего голубое небо ты предпочла небу под землёй? Зачем?
Мать осуждающе покачала головой:
-- Думаешь, он тебя вспомнит? А если вспомнит, примет?
-- Не важно, -- произнесла Соль одними губами. В её глазах больше не было безумного ужаса: только горькая обречённость. У Безымянки заскрипело на зубах: солёный запах был особенно силен в тот миг.
-- Что ж... Ведь если я скажу, небо не упадет мне на голову, глядите-ка? Может, он и проходил тут однажды. Да только далеко не ушёл - с такой-то цепью...
Гостья напряглась.
-- Да, дела... А дорога ему одна, тут уж не попишешь. Хочешь - иди, догоняй. Или будешь Зова дожидаться?
-- Неужели, -- Соль с трудом подбирала слова. -- Я через столько прошла, чтобы добраться сюда - и всё зря?..
-- Дом тебя примет, успокоит, приголубит. Всё забудется - а как иначе? Ничего не останется - не боли, не имени...
Капюшонная Мать медленно закачалась туда-сюда, будто под музыку только ей слышимой песни. Огонь в камине погас, и в залу пришла темнота, мягкая и теплая, как бока чёрной Кошки. Безымянка расслабилась, прикрывая глаза. Действительно, - зачем страдать?
Дыхание пришелицы стало ровным. Неужели она обрела долгожданный покой?
-- Спасибо вам. Теперь я знаю, что нужно делать.
-- Значит, так ты решила?.. Какая глупость, надо же.
Маски осуждающе молчали и хмурились.
-- Безымянка, уведи-ка её отсюда, хватит прятаться в углу.
***
Они вышли на пустошь перед рассветом; Дом за их спинами выглядел высокой серой башней: вершина её терялась в облаках. Неясные очертания леса едва угадывались в утреннем тумане. В такой тишине и безветрии каждый шорох казался грохотом, а звук - криком. Похожая погода царила в день, когда Соль впервые появилась в Доме: но то было затишье перед бурей, а нынешние небеса не таили в себе никакой угрозы.
Соль, светлая и спокойная, молча шагала впереди. Безымянка никак не могла взять в толк, зачем же они сюда пришли. Даже если пришелице так захотелось посмотреть на Жерло, это вполне можно было сделать в другой день.
-- Всё. Дальше я не пойду, -- Безымянка поёжилась, обнимая руками плечи.
Земля вокруг Жерла трескалась и имела нехорошую, серо-бурую, с прожилками, окраску. Редкие кустарники, осмелившиеся прорасти в таком месте, быстро обращались в песок, - словно пустота, что пряталась в дыре, имела и на них своё опасное влияние.
-- Хорошо, -- кивнула Соль. -- Я справлюсь. Тебе ведь уже не надо за мной приглядывать.
Безымянке не нравился её голос, а еще более запах; гостья явно собиралась сделать что-то очень глупое. И страшное.
-- Как странно! Я пробыла здесь совсем немного, но чувствую, что буду скучать по этому пейзажу...
И осеклась:
-- Конечно, если хватит сил. И если я вообще...
-- Давай-ка уже возвращаться. Скоро придут Караванщики...
-- Если есть, с кем разделить кошмар, страх уменьшается вполовину... -- Соль нараспев произнесла слова, сказанные когда-то чёрной кошкой по имени Та, что-смеётся-на-похоронах.
И тут гостья сделала нечто невообразимое: протянув руку, она коснулась лица Безымянки, - холодного и гладкого, как маски, висящие над камином.
-- Прощай... -- пробормотала пришелица и направилась к Жерлу.
Безымянка молчала: какое-то чувство, незнакомое и явно чуждое, шевелилось у неё в груди.
Тем временем Соль приближалась к самому краю. Каждый шаг давался с трудом: пару раз она даже спотыкалась и падала, - но тут же поднималась, чтобы продолжить путь. Наконец она достигла своей цели. Наклонившись, Соль без страха и трепета заглянула в дыру: едва ли то, что находилась там, было страшней испытания Капюшонной Матери. Соль присела на корточки, обхватив руками голову. Сомнения. Редкий, очень редкий запах, - и всё же ни узнать его было нельзя. Безымянке показалось, что пришелица сейчас расплачется и прибежит назад. Это казалось правильным, нет, - единственно верным!
Выпрямившись, Соль отвернулась от Жерла. Гостья посмотрела прямо на Безымянку и, кажется, даже сказала что-то ободряющее. А после взгляд пришелицы изменился. Словно некая струна внутри натянулась и лопнула. Даже запах соли - и тот исчез.
Гостья сделала шаг назад и упала в Жерло спиной вперед.
Безымянка закричала.
Неправильно, неправильно, неправильно!!
-- Зачем? За-чем ты это сде-ла-ла?! -- она сложила ладони рупором и запрокинула голову вверх.
"Это неправильно, нет - чудовищно! Это страшно глупо! Нет, это глупо и очень, очень страшно!" -- билось в её голове.
-- Я не понимаю, -- прошептала Безымянка.
Слушай, что говорят шепотом.
И понимание пришло, нет - обрушилось, накрыло.И вместе с ним - болезненное, непреодолимое желание быть. Быть кем-то, - а не пустым, равнодушным существом, лишённым личности. Безымянке показалось, что её окунули в нечто огромное, мокрое и прохладное. Оно крутило, обволакивало и приподнимало, покачивая вверх-вниз. Нечто грозное, - но не злое. Нечто великое, - но сострадательное. Всезнающее, всевидящее и безмерно мудрое. И очень, очень глубокое.
Океан.
Как оно прорвалось сюда? Как оно смогло? И почему внутри так больно, - и одновременно так хорошо? Как будто многодневная, многолетняя жажда наконец утолена; как будто мёртвая, иссушенная земля впервые познала дождь. Безымянка почувствовала всю глубину над собой, темную, но не бездонную. Стоит лишь оттолкнуться, и...
Но продолжалось это недолго: странная волна отхлынула, и всё стало прежним - и мир вокруг, и сама Безымянка. Конечно, Соль совершила ужасный поступок, но невозможно горевать о ней всё время: есть и более важные дела. Особенно в ненастные дни.
Усталые тени волочились по земле мрачной вереницей, как больные собаки, как измученные пленники.