Аннотация: Однажды на уроке я показал историку отломанный палец Сталина
Виктор Симакин
Палец Сталина
На краю Восточного поселка, что вырос рядом с Автозаводом, была большая свалка, туда свозили все отходы автомобильного производства. Мы с пацанами ходили туда часто.
За дощатым забором грудами лежали железные сокровища. Чего только не было на свалке! Целые кучи разных болтов, гаек, шестерёнок, подшипников, блестящие диски , поршни, втулки всякие, шайбы, мотки медной и алюминиевой проволоки, трубки прямые и гнутые... Особую ценность представляли медяшки, бронза и подшипники. Однажды мне повезло: я нашёл две бронзовых шестеренки. И хотя у них были сломаны зубья, старьёвщик дал мне три рыболовных крючка, мячик на резинке и надувной шарик "уди - уди".
Подшипники тоже были в цене. Большие подшипники шли для самокатов, а маленькие разбивали, вынимали из них шарики и стреляли ими из рогатки. Стрельба такими зарядами отличалась особой меткостью и убойной силой. Мишенью зачастую становились воробьи, бездомные злые собаки и, конечно, лампочки на столбах.
Свалка была огорожена дощатым забором, и охранял её хромой сторож Степаныч. Он жил прямо на территории свалки в маленьком дощатом домике. Все звали его "хромой Степаныч". Он не обижался, а только поправлял: "Хромой, это тот, у кого хромость при ногах, а у меня - это!" И стучал по деревянной культе. "А это значит, я есть натуральный инвалид!"
На огонек в сторожку к "натуральному инвалиду" частенько заходили местные мужики. Выпить. Покурить. Поговорить. Когда взрослые выпивали, начинали, почему-то, говорить громко, как будто все становились глухими. Даже в конце свалки было всё слышно. Говорили о снижении цен на хлеб и на сахар, о работе, а потом о войне.
- Степаныч, ты, где это ногу потерял? - спрашивал его кто-нибудь из новеньких. Степаныч не любил этого вопроса и всегда отвечал грубо и матерно.
- В п...де! Как зайдешь - налево! Расскажи ему... - ворчал он.- Война не цирк, что про неё рассказывать.
- Да ты не обижайся, я же не для обиды, а по серьёзу интересуюсь! - извинялся новенький.
- Ну, если по серьёзу, тогда наливай. Он выпивал, закуривал и начинал негромко
О войне Степаныч говорил не охотно, но если сильно выпивал его несло. В тот день он был особенно пьяным. Раньше таким мы его не видели. Срывая голос Степаныч почти кричал, как рота шла под огонь без прикрытия.
- Они нас пулемётами секут - головы не поднять! А ротный кричит "Давай вперёд! За Родину! За Сталина!". А куда вперёд? На убой?! Ну, дали, так дали "вперёд"! От всей роты нас шестеро и выжило. В этом месте Снепаныч замолкал, потом плакал. Мужики сидели тихо, курили. Потом он вытирал слезы и продолжал не громко:
- Не приведи, господь, увидеть кому... Людей не жалели, бросали их как поленья в печку.- Степаныч выпивал. Вытирал слезы. Закуривал и почти весело продолжал, обращаясь к новенькому
- А ноженька моя, - под Барановичами осталась. Вместе с сапогом. Жаль! Хорошие были сапоги. Яловые.
Потом мужики расходились. Степаныч шел в сторожку спать. Это было для нас самое благостное время. Мы свободно ходили по свалке и даже рылись в запретных ящиках с надписью "Цветной металл".
Когда начинались занятия в школе, наши походы на свалку становились редкими. Учились мы во вторую смену, а после уроков идти в такую даль без разрешения родителей мы боялись. Можно было получить порку.
Но вот однажды, после двух уроков, в класс пришла, завуч и сказала, что математичка заболела, и уроков сегодня не будет. Все обрадовались. Но пионерам велела остаться,- обсуждать план соревнований между звеньями. Мы с Рыжим, как не пионеры, на зависть всем, двинули домой.
Осень была теплая как лето. Домой идти не хотелось. Решили пойти на нашу свалку. Дома знали - мы в школе. А до вечера ещё тысячу раз успеем вернуться!
До Восточного поселка добрались быстро. Три остановки проехали на трамвае. Потом через пустырь. И сразу вышли к забору. Легко отыскали наш тайный лаз.
- Сегодня я лезу первым, - раздвинув две доски, я просунул голову и замер от неожиданности. Вместо знакомых железных куч вся территория была завалена какими-то памятниками. Одни были ещё целые, другие - разбитые и без головы. Всё было свалено вперемежку: целые груды туловищ, рук, ног...
У самой большой кучи валялись две головы. Одна каменная, а другая, в фуражке, из бронзы. Тут же лежали отломанные ноги и руки. Из одной ноги торчал железный штырь.
"Как после побоища", - подумал я.
Мне вспомнился фильм про Александра Невского. Там тоже после битвы всюду по льду были разбросаны тела мертвых покойников - наших и шведов.
Тут меня как током ударило! В голове, которая была в фуражке, я узнал ... товарища Сталина! И рядом голова была тоже его. Стало очень страшно. Захотелось убежать.
- Ну, ты лезешь или как? - Рыжий толкнул меня в спину. Я быстро пролез. Он протиснулся за мной.
- Ё-моё!.. - присвистнул Рыжий, увидев эту картину. Он осторожно подошел к отбитой голове и потрогал её рукой.
- Так, это... Это... - Рыжий моргал и не мог сразу выговорить ни слова.
- Это... товарищ Ста-лин!?.. Как у нас... в школе стоял!?.. Что случилось-то?.. Как же так?.. - Рыжий озирался и повторял. - Как же так... Что случилось-то?
Я сам хотел понять и как-то объяснить, эту невероятную картину.
- Я так думаю, - стал объяснять я Рыжему, - если эти статуи свезли на свалку, значит, они пришли в негодность. Как шестерёнки.
Я поднял одну.
- Видишь, у неё вот здесь зубья сломаны. Так и памятники. Вот у этой головы отбитый нос. Потом сделают новые статуи. А эти просто... не годятся! Их на свалку и свезли. Понял?
Рыжий осторожно подошёл к бронзовой голове в фуражке.
- Значит, это металлолом? И можно сдать?
- Кого сдать? Товарища Сталина?.. - почему то шёпотом спросил я. Стало страшно ещё больше.
Между тем Рыжий достал из кармана гвоздик, и, поцарапав им голову вождя, сказал:
- Бронза! Будем брать!
Ухватившись за фуражку Сталина, Рыжий закряхтел.
- Тяжеленная какая!
Он хотел поднять и перенести её, но голова вырвалась, покатилась и ударилась о лежащее рядом туловище. Раздался оглушительный грохот. Туловище в кителе оказалось внутри пустым и загремело как бочка.
- Тише ты, - цыкнул я на Рыжего, - сейчас услышат!
Мы пригнулись и спрятались за кучу статуй. Прислушались. Никого. Из сторожки никто не выходил. Все было тихо. Только стайка воробьев, весело чирикая, перелетала с одной кучи памятников на другую.
- Да не бзди! Дрыхнет он! - храбрился Рыжий. - Напился и спит. Вон видишь - пустые бутылки на столе.
На самодельном столе стояло несколько бутылок из-под водки.
Рыжий снова взялся за голову.
- Тяжёлая, падла! Килограмм десять, а то и больше будет! Столько бронзы!.. За неё старьёвщик точно может коньки дать. "Снегурки".
Он ворочал бронзовую "голову", соображая, как её перетащить к забору.
Пока Рыжий возился с головой, я подошёл к огромному мраморному вождю. Он лежал на спине, нелепо тыча в небо гигантской рукой.
Меня вновь охватил страх. В памятнике я узнал нашего Сталина, точно такой же стоял у нас в школе, только он был меньше ростом. По праздникам у памятника дежурил почетный караул из пионеров-отличников. Все, кто проходил мимо, должны были салютовать товарищу Сталину.
Сталин, совершенно целый, без трещин, смотрел на меня сердито, даже грозно. Казалось, ещё минута, и он встанет, схватит, надерёт уши и спросит: "А ты что здесь делаешь?! Почему ты не на уроке?"
Снова стало страшно. По коже побежали" мурашки".
Я отошел от Сталина подальше и огляделся. По-прежнему всё было спокойно. Небо было синее без облаков. Солнышко грело тепло и ласково.
Воробьи дружной стайкой уселись на мраморного вождя, перелетая с торчащей руки на голову, на нос, на грудь.
"Хорошо воробьям, ничего не боятся, летят куда хотят".
Тут же, как по команде, воробьи взлетели и сели на стол. Там среди бутылок оставалось много хлебных крошек. Перекусив крошками и почирикав о чём-то важном на своём птичьем языке, они вспорхнули и растворились в небе.
"Надо уходить", - подумал я и пошёл искать Рыжего.
Рыжий сидел верхом на бронзовом рукаве Сталина и деловито отламывал пальцы от руки.
- Надо идти!
- Ещё рано! Сейчас вот эти отломаю. Смотри, сколько бронзы!
Отломив мизинец и средний палец, Рыжий принялся за большой. Большой палец был припаян к рукаву и не давался. Тогда Рыжий взял кусок трубы и, орудуя им как рычагом, выломал бронзовый палец с куском рукава. Взвесил его на руке, он довольно произнёс:
- На кило потянет.
Большой и указательный палец в карман не лезли. Рыжий засунул их за ремень. Потом перешёл к голове.
- Чего стоишь? Давай унесём её! Знаешь, сколько в ней бронзы?!
Мы вместе взялись за голову, но она не давалась и вырывалась из рук.
- Вот бы "фургон" оторвать!.. - с сожалением сказал Рыжий.Он опять взял трубу и попытался оторвать фуражку от головы. Но она была приклёпана намертво.
- А давай мы её к забору перекатим! И спрячем в траве, - предложил я, - а завтра придём с пацанами и утащим.
Мы покатили голову к забору.
Неожиданно из сторожки выбежал военный. Он был в расстёгнутой шинели и почему-то в валенках. С криком "Ах вы, пиздыши!!!" он бросился за нами.
За ним, переваливаясь на култышке, поспешал хромой Степаныч.
- Я вам, сучёныши, ноги повыдёргиваю! - кричал военный.
Перепрыгивая через обломки и кучи статуй, мы неслись к спасительному забору. Перескочив через него и, отбежав на безопасное расстояние, мы остановились перевести дух.
- Откуда взялся этот военный?
- В валенках, падла, а как быстро бегает! - Рыжий сплюнул в сторону военного, показал ему язык и добавил с досадой:
- Жалко башку не успели спрятать.
И тут он обнаружил пропажу. Во время погони самые "большие пальцы" выпали из-под ремня.
- Наверное, когда через забор прыгал, - с сожалением выдохнул он.
Из пяти осталось всего два. Самых маленьких.
- Смотри, а на этом пальце даже ноготь пропечатан.
Рыжий приложил палец к губе и дунул. Палец издал сиплый звук.
- На, может на грузило сгодится.
Я взял "палец", и мы побежали домой.
На другой день на уроке истории мне не терпелось спросить у Николая Иваныча, почему нашего вождя отвезли на свалку. Николай Иваныч, стоял у карты и рассказывал о крестьянском восстании во главе с Фёдором Болотниковым. Не поднимая руки, я вылез с вопросом.
- А за что товарища Сталина отвезли на свалку?
Историк замер. Класс притих.
Николай Иванович был культурным учителем. Он всегда был при галстуке и никогда не кричал. Говорил тихо, постоянно оглядываясь по сторонам. Историю он рассказывал интересно: про скифов, про хана Батыя, и как наши на Куликовском поле разбили татар. Я любил его слушать.
- Во-первых, вопрос не по теме, - строго ответил он
и, положив указку на стол, почти шёпотом спросил:
- На какую свалку?..
- Автозаводскую, - продолжал я упрямо. - Вчера с Рыжим мы были на свалке и видели: там всякие Сталины валялись. И разбитые, и совсем целые.
- Вот что, Снегирёв, оставьте свои выдумки для другого раза! - резко сказал историк.
- И никакие это не выдумки! - Рыжий даже обиделся на слова учителя и встал из-за парты.- А это вы видели?!.. - И он гордо показал всем отломанный "палец".
- И у меня есть! - Я достал свой "палец" с ногтем.
Класс замер и с интересом стал рассматривать "пальцы".
Стало совсем тихо.
Потом все посмотрели на историка. Ждали. Ещё недавно он рассказывал нам о революции, которую Ленин и Сталин делали вместе. И что, благодаря Сталину, мы победили немцев.
Класс ждал.
Николай Иваныч подошёл ко мне, осторожно взял "палец" и осмотрел его. Видно было, он хотел что-то сказать, но не решался. Потом положил "палец" на стол рядом с журналом, взял указку, подошёл к карте.
Он стоял к нам спиной и молчал.
Долгая и нехорошая тишина образовалась в классе.
Потом историк повернулся, долго, внимательно посмотрел на нас и, не говоря ни слова, вышел из класса.
Больше историк в школу не приходил. Говорили, что он стал работать на автозаводе имени Молотова токарем.
На свалку мы с Рыжим ещё раз сходили. Наша дырка была забита, а сверху по забору была натянута колючая проволока.