Солнце, напекавшее ему голову с самого начала Игры, пропало под первым облачком, казавшимся совершенно безобидным. "Будет дождь", - отметил он машинально, и тут же приступил к профессиональным обязанностям.
- Судью на мыло! - яростно взревели трибуны, когда Саша под тысячами взглядов рывком поднял руку с красной карточкой. Годы шли, а карточка так и осталась вечным атрибутом инкриминации фола. Игрок из команды-фаворита смерил его тяжёлым уничтожающим взглядом исподлобья, удаляясь с поля, а за спиной последнего катался на земле, с преувеличенными страданиями корчась от боли в повреждённом колене, молодой жуликоватый Кахада. Судья не изменился в лице, подождал, пока сзади не послышатся шаги помощника, и, заметив боковым зрением его фигуру, положившую на траву рядом с судьёй что-то, напоминающее кирпич, безошибочным движением поставил ногу на этот предмет. Лицо не должно было меняться на протяжении всего времени игры, хотя неискушённому зрителю даже показалось бы, что оно останется таким навсегда - застывшая улыбка, граничащая с раболепством, странно контрастирующая с ролью этого человека в Игре.
"На вас должно быть приятно смотреть, понимаете?".
Голубоватые сумерки заполняли помещение. В просторном офисе было прохладно, но ещё прохладнее был взгляд подтянутого холёного человека, сидящего напротив в простом кожаном кресле. Известные фирмы излишеств не любят...Украшенные тонкой платиной пальцы сцеплены вместе..
А с другой стороны - он давно уже научился продавать гнилой товар за те же деньги. Только неискушённый глаз мог заметить в его улыбке иногда проскальзывающие нотки презрения.
"И ещё одно. Мой стадион вмещает десять тысяч граждан. Это не вы делаете нам одолжение - при всём уважении к вашему опыту, предложение всегда больше спроса. Желающих попасть на это место гораздо больше, чем вы думаете. И они с нетерпением будут ждать минуты, когда вы оступитесь. Я не пугаю - я предупреждаю".
В целом политику консюмеризма Саша уловил давно. Наверное, с самого детства, когда они с мамой покупали конфеты в супермаркете недалеко от дома. Продавщица, девушка средних лет (с некоторых пор слово "женщина" стали считать неполиткорректным), не переставала улыбаться, когда насыпала конфет и протягивала ему, шестилетнему малышу, казавшийся таким огромным кулёк. Они отправились в другой отдел магазина, и Саша уже засунул первый леденец в рот, ему захотелось обернуться назад, чтобы ещё раз посмотреть на тётеньку (дети даже афроамериканцев называют чёрными, что уж им до девушек), которую он принял за добрую фею. И, увидев вместо этого её окаменевшее лицо и рот равнодушной тонкой полосой, чуть не вскрикнул. Он после допытывался у мамы, не рассердилась ли тётя на него, и когда узнал от неё, что людям вообще несвойственно улыбаться всё время, и что это делается только ради того, чтобы на них было приятно смотреть и иметь с ними дело, от чего они получают выгоду, - крайне огорчился, что, в общем, несложно понять. Конечно, и родители не только улыбались, но и хмурились, и покрикивали на него, если, конечно, не находились вне дома, или случайно не заходили соседи, - но ведь идеальный мир в глазах любого ребёнка - это всего лишь игрушка, в которую приятно играть. Родители и он сам - настоящие и поэтому имеют право на эмоции, а остальное, конечно, придумано ради их семьи. Эта вера пала в тот самый вечер.
Второй случай такого рода Саша счёл уже комичным. По иронии судьбы это оказался тот же супермаркет, только ему было уже пятнадцать, столько же, сколько и его симпатичной спутнице. Они увлечённо играли в то, что затерялись в лабиринтах трёхметровых прилавков в отделе спортивной одежды, обмениваясь беззлобными приятельскими остротами по поводу отсутствия чувства ориентации на местности и изо всех сил делали вид, что вспоминают, где находится выход.
- Ой, кажется, надо было повернуть там, где толстуха пыталась натянуть на себя крошечную розовую маечку!
- Тсс, козявка, тут везде микрофоны, тебя упекут за неполиткорректность! - оба прекрасно помнили, что административная ответственность в виде штрафа за косвенно адресованную вербальную дискриминацию лица по признаку телосложения без отягощающих обстоятельств им грозит только через год.
И вдруг они резко остановились затылок в затылок. Вокруг вкусно пахло натуральной хлопковой тканью. Хороший ароматизатор.
- А тут нет выхода, - огорчённо произнесла девушка и медленно развернулась к застывшему Саше. Его пальцы застыли в полусантиметре от её талии, и прикрытые для их первого поцелуя глаза смущённо распахнулись вновь, когда они услышали голос сзади:
- Чем могу помочь?
"Свалить отсюда, да побыстрее", - мысленно пожелал Саша, но, конечно, консультант этого не услышал. Хотя мог бы и почувствовать, он был не намного старше их. В конце концов, не воровать же они сюда пришли - проблема успешно была решена ещё в начале двадцатых годов, а сейчас тридцатые заканчиваются.
- Спасибо за сервис, услуг не требуется, - буркнул он стандартную фразу, глядя сквозь юношу в синей униформе маркета, и потащил Кети в кино - там, по крайней мере, не надо было притворяться, просто взять билеты на один из последних рядов. Ему показалось, что консультант ухмыльнулся, когда они проходили мимо. Фальшивка. Легализированная фальшивка. Принуждённая фальшивка. От кого вы прячетесь? К чему этот пароль?
А сейчас он ненавидел себя за то же самое. Нет, сначала спорт не был так глубоко заангажирован в консюмеризм. Да, традиция улыбаться распространялась на спортсменов с давних пор. Ни за что никому не узнать, какая боль грызёт натянутые мышцы. Пот на лбу - от волнения. Улыбайтесь шире. Кровь, пот, боль, грязь - за кадром. Как в цирке.
И только недавно, уже после того, как Саша отыграл свои молодые годы, получив полтора десятка национальных и планетарных наград, прошёл тренерские курсы и аккредитацию, да и поработал пару лет судьёй, завершая своё славное игровое прошлое, кому-то на верхушке стукнула в голову идея: а чего это наш граф суворов ничего не ест? И арбитры улыбнулись. Потом публика начала творить произвол. Потребитель был признан правым по умолчанию, и его желание, наконец, обрело статус закона. С людей, решавших судьбы великих матчей, на время игры снимался статус личной неприкосновенности в рамках безопасности для жизни и здоровья. Иными словами, их приравняли к бездарным шоуменам, и каждый желающий мог беспрепятственно подойти к судье и нарисовать ему усики, или надеть забавную шапочку на голову, или сфотографироваться с ним в обнимку. Причём считалось почему-то, что подобные действия повышают профессиональный и личностный статус. Теперь при заключении контракта даже не уточнялось, что в судейские обязанности входит развлечение публики - это вошло в стандарт.
Поэтому сейчас Саша и опирался одной ногой на кусок обычного мыла, заготовленного с самого начала - вполне штатное желание публики, а если желание можно предугадать и исполнить, то на это с радостью шли. В петлице у него болталась жёлтая ленточка с надписью "С любовью от Маши", а на спину прикреплен рекламный постер АвтоПрома. Естественно, за это его нанимателю платилось отдельно.
Каждый вечер, ожидая своей очереди на выдачу в тесном помещении аптеки, слабо освещённой мутным жёлтым светом, который делал людей похожими на восковых кукол (сходство усиливалось, когда очередь покорно замирала, в очередной раз переставив ноги на шаг вперёд), Саша понимал, что другого выхода у него нет. Он нёс ответственность за чужую жизнь, хотя жена предлагала ему и развод, и соглашалась на эвтаназию. Согласия, естественно, она от него не получила, за что он теперь и платил свою своеобразную цену. Аптека размещалась глубоко под землёй, что с точки зрения консюмеризма считалось логичным: кому хочется помнить о смерти, когда вокруг столько хлеба и зрелищ. И смотреть на чьи-то страдания, особенно бескровные, в общем, тоже неприятно, когда они не подготовлены специальной программой.
Облака понемногу сгущались. Судья бросил задумчивый взгляд в небо, задаваясь вопросом, почему стадион, собственно, до сих пор не убрали под крышу. Не иначе, заело старые механизмы.
В это время запульсировал крохотный датчик, вживлённый в шею (Кети нравилось покусывать этот невидимый прямоугольничек через кожу. По ночам. Когда с ней ничего ещё не случилось), и Саша, переведя взгляд в указанные координаты, тут же зафиксировал новое нарушение. На этот раз пролилась кровь, и трибуны заметно напряглись. "Что, жрёте, черти? Ну правильно, не на мячик же вы сюда смотреть приходите..." Даже на карточку никто не обратил внимания, стало быть, необходимо личное вмешательство.
Вдавив шиповку в мыло, Саша поковылял на нём по направлению к Иоланде, вопящей не своим голосом. А вот это уже серьёзно. Похоже, она всё-таки останется калекой - кисть руки висела на одной ниточке. Правила запрещали регенерировать тела игроков, ссылаясь на достаточно крупный гонорар, который им приводилось получать до гипотетической травмы. Так что и Иоланда знала, на что шла... но даже при этом Саше было её по-своему жалко. К тому же она по-прежнему прижимала колючий мяч к груди, то ли рефлекторно, то ли желая принести дополнительные очки команде (правда, за счёт раненой их всё равно нельзя засчитать...), а Мхази продолжал наседать на неё, прыгая вокруг с заострённой клюшкой, от чего датчик в шее потихоньку зашкаливало. Ещё один фанатик, от таких в игре только несчастья. Нельзя же принимать игру за жизнь, даже если ты и продал жизнь за эту игру...
Саша чуть было не остановился, но вовремя принял решение обдумать эту мысль чуть позже.
- Фол, - рявкнул он, подскочив последним усилием к этой парочке, стараясь удержать на лице улыбку (она сейчас смотрелась абсолютно по-идиотски) и чуткие механизмы услужливо ретранслировали произнесённое всем присутствующим, повысив громкость до приличного уровня за сотню децибел. Проклятое мыло под ногой сильно мешало. Часть игроков оторопело окружала их, не предпринимая, впрочем, никаких действий, а остальные были по-прежнему увлечены игрой: оставалось ещё два мяча, которым тоже могло найтись применение в то время, как третий бездействовал.
Мхази остервенело ткнул в него клюшкой, не разбираясь, кто к нему обращается. Судья легко уклонился от выпада, перехватил клюшку, развернул и ощутимо ткнул афроамериканца под рёбра. От этого игрок, кажется, опомнился и мешковато плюхнулся задом на траву, пытаясь придти в себя и осмыслить грядущие последствия.
- Двойной с отягощающим, - заключил он не без удовлетворения и щёлкнул пальцами, одной руки, скрещивая средний и указательный на другой, подав таким образом помощнику знак действовать. Бедняжку Иоланду унесли на носилках вслед за Кахадой, а Мхази в сопровождении двух внушительного вида охранников был уведён в камеру дисциплинарной изоляции, находившуюся в ведении стадиона.
Первая дождевая капля шлёпнулась судье на нос. Неожиданно холодная и крупная капля. Трибунам, видимо, начало перепадать ещё раньше - пёстрая масса заколыхалась, послышались недовольные возгласы, кое-кто начал вставать, пробираясь к выходу... Игроки безропотно продолжали сражаться за мяч. Его глупые, но старательные подопечные. Сашей овладела не испытываемая раньше злость. Ради чего здесь всё это происходит? Перед кем мне оставаться клоуном, уважаемые сограждане? Если вы пришли получить удовольствие - так получите же его, чёрт вас возьми!
- Стоять! - заорал он, оборачиваясь кругом, делая для публики очевидным, что приказ обращён именно в её пресветлый адрес. Люди оглядывались через плечо, высоко задирали брови, крайне удивляясь, но тяга к комфорту гнала их под узкие навесы, а то и дальше, на улицу, к уютным тёплым кафе и макдональдсам, где можно будет досмотреть игру в прямом эфире за чашечкой кофе. Тонкая струйка покидающих стадион всё увеличивалась по мере того, как усиливался дождь, что окончательно вывело его из себя. И тогда из его уст, грозно и странно, на всю мощь динамиков прозвучала фраза из древней детской игры, сути и смысла которой он никогда не понимал, но раз от неё было весело - она имела право на существование:
- Саймон сказал: стоять!
Как ни странно, это подействовало. Они застыли - все, абсолютно. Да, только так и можно было. Если хочешь добиться чего-то от ребёнка, следует играть по его правилам. Если ты ведёшь шоу, ты должен довести его до конца. The show must go on.
- Саймон сказал: вернуться на места! Саймон сказал: дождя нет! - кричал он торжествующе, смахивая со лба промокшую до последнего волоса прядь, и вертелся на месте с вытянутой вверх рукой, призывая небо в свидетели. Мегаполис давно не видел такого ливня, но разве это что-то значило?. Люди неторопливо рассаживались обратно, не отрывая от судьи немигающего серьёзного взгляда. Саймон сказал...
Саша оглядывал трибуны и очнулся только тогда, когда датчик тоскливо пискнул в третий раз.
- Вы сегодня с ума посходили, черти, - с облегчением произнёс он, ощущая знакомый прилив адреналина, и, глядя на траву, ещё настоящую траву синтетического мира, блестевшую от пронизывающих её дождевых ручейков, поёрзал по ней ногой с мылом, проверяя уровень силы трения, после чего оттолкнулся другой и поскользил к очередным нарушителям с ловкостью конькобежца. Сердце ликовало. Замершие в немом почтении VIP-ряды, не обращающие внимания на творившееся над их непокрытыми головами светопреставление; действительно обезумевшие от дождя, который скрывал видимость, игроки; струи воды; играющие на лезвиях клюшек, пенный след, остающийся за мылом; бешеная скорость и пируэты, которые ему приходилось выделывать, уворачиваясь от очевидной смерти, передвигаясь от одной группы к другой; смешанные чувства на лицах собственных помощников, успевающих, впрочем, исполнять свои па в импровизированном им танце - все ощутили этот странный, новый, пугающий ритм...
Человек с платиной на пальцах стоял в своём офисе у окна, выходящего прямо на стадион, и глаза его странно сияли.
- Возможно, новая гениальная концепция... - произнёс он шёпотом.
Саша об этом, естественно, даже не догадывался. Он самозабвенно вёл игру, где-то глубоко в душе жалея, что стихией, с которой ему пришлось сражаться, стал всего лишь дождь, а не всесокрушающие языки пламени. Саймон не знал компромиссов.