Синицин Александр Александрович : другие произведения.

Цена

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой человек пересекает океан, чтобы узнать о своём отце, которого он потерял во время Второй мировой войны. Правда иногда бывает разной...


   Май 1964 года. Филадельфия, США.
  
   - Вот он, вот он! Держите! Стой!.. - Вдруг крикнул симпатичный молодой человек в костюме и галстуке. - Держи, Майк! - Скинув с себя серый пиджак, парень припустил по тротуару.
   Рядом мелькали прохожие, окна, машины, но мужчина видел только спину в коричневой куртке, стремительно удаляющуюся в сторону перекрёстка. Несмотря на фору, которая была у убегающего, парень постепенно нагонял его. Вдруг коричневое пятно метнулось влево, в переулок. Через пару секунд туда же залетел и его преследователь.
   Видимо, человек рассчитывал спастись от погони, перебравшись через невысокий каменный забор. Но не зря же его преследователь бегал по утрам...
   Догнав беглеца почти у самой стены, молодой человек дёрнул уже залезшего на забор мужчину за ногу, да так, что ещё пришлось и придержать, чтобы тот не грохнулся затылком об асфальт. Оставшись благодаря хорошей координации на ногах, преследователь, тяжело дыша, смотрел на невысокого и небритого мужчину, лежавшего около стены и смотрящего на него свирепым взглядом прищуренных глаз.
   - Ты... Заплатишь... За них... - с перерывами между вдохами сказал лежащему молодой человек.
   - Как бы не так, ты, безродная тварь! - Внезапно крикнул мужчина, и, вскочив, метнулся вдоль стены к видневшейся вдали переулка улице. Однако цели он не достиг, наткнувшись на вытянутую руку своего преследователя и опять оказавшись на оплёваном асфальте.
   Тут уж молодой человек не стал медлить и сразу же навалился на беглеца, выкрутив ему руку. Однако было видно, что думает он не о нём.
  
   - Рич, неужели это всё из-за трёх витрин? - озабоченно спросил темноволосый парень сидевшего за конторкой человека, который пять минут назад сдал в полицию вандала, разбившего стёкла в его магазине. - Да это же старый завистник Тед! Ты же знаешь его нытьё: он тут, дескать, сорок лет, верой и правдой, а ты без году неделя...
   - Майк, а тебя называли когда-нибудь "безродной тварью"? - подняв голову, тихо спросил Рич.
   Его собеседник растерялся.
   - Ну... Вроде бы и повода нет. Тебя этот так назвал? Да брось...
   - Вот именно, Майк. В моём случае повод есть. Есть, понимаешь! - всё громче и громче говорил молодой человек. - То есть в этом он прав!
   - Выбрось из головы, Рич. Ты этого уже не исправишь.
   Человек в сером пиджаке встал и в упор посмотрел на своего друга.
   - А это мы ещё посмотрим. Майк, ты справишься без меня месяц-другой?
   Глаза его собеседника расширились, он не мог вымолвить ни слова.
   - Ма-айк, э-эй, ты меня слышишь?..
   - Рич, да ты совсем спятил! Тебя этот гад об асфальт приложил, что ли? Ты что задумал?
   - А ты уж подумал, что я поплыву во Францию, чтобы узнать, кто мои родители? - улыбнулся Рич.
   - Фух, дружище, я уж думал, ты всерьёз, - выдохнул Майк.
   - Конечно, я туда не поплыву. Я полечу на самолёте.
  
   ***
  
   Июнь 1940 года. Север Франции.
  
   Стучат в дверь. Тихо. Не открывать. Ни в коем случае.
  
   Стучат сильнее. Похоже, армейскими ботинками.
  
   Слышен металлический призвук. Значит, стучат автоматами. Одновременно с этим за дверью заговорили.
  
   Дверь скоро слетит с петель. Хватит ребячиться, Себастьян. Открывай.
  
   Мужчина со вздохом встаёт и подходит к двери. Она скрипит и раскачивается, как будто в неё ломится рота солдат. Впрочем, похоже, сейчас именно это и происходило.
   Себастьян открыл дверь и тут же отскочил, подняв руки вверх.
   Люди в серых мундирах ворвались в дом, но остановились сразу за порогом.
   - Почему так долго не открывали? - требовательно спросил протиснувшийся вперёд человек с нашивками на рукаве.
   - Не слышал... - пролепетал Себастьян.
   - Как вас зовут?
   - Себастьян Дюфур.
   - Национальность?
   - Француз.
   - Евреи в доме есть?
   - Нет.
   - Придёте в городской совет для регистрации. С документами, - сказал сержант, ещё раз окинув взглядом француза, и загорланил что-то своим солдатам, размахивая руками.
   Себастьян закрыл дверь и поднялся на второй этаж. Войдя в спальню и сев на кровать, он прижал к себе сына и тихо пробормотал:
   - Хорошо, что твоя мать этого не видит...
   Через пару минут Себястьян встал и медленно подошёл к окну. Прислонившись лбом к стеклу, он невидящими глазами смотрел на улицу.
   На улице вечерело. Был как раз тот промежуток дня, когда солнце ещё не зашло, но его свет уже померк. Как будто вместе со светлым временем суток заканчиваются и твои силы. В сумерках были видны проходившие внизу колонны немецких солдат. Вдруг глаза мужчины перестали быть стеклянными и осмысленно взглянули на серые людские фигуры под окном. На лице последовательно сменились выражения удивления, ужаса и отвращения. Последней эмоцией было бессилие. Себастьян вздохнул и вновь погрузился в тяжёлые размышления.
  
   ***
  
   Май 1964 года. Над Атлантическим океаном.
  
   Сидя в самолёте, Ричард размышлял. Полёт - лучшее место, чтобы подумать о чём-то. Двигатели мерно гудят, а под тобой медленно проплывает вечный и бескрайний океан...
  
   Ричард думал о своей жизни. С самого начала.
  
   Первое воспоминание - отец. Ричард до сих пор помнит некоторые черты его лица...
   Потом почему-то был детский дом. Это всегда ужасно, а в то время тем более.
   На восемнадцатилетие ему, вместе с документами, дали письмо. Письмо из Америки.
   Америка тогда была чем-то далёким, мифическим. Это был рай в представлении людей Европы, разорённых войной.
   В конверте лежало несколько сотен долларов и бумажка с надписью: "Приезжай". Конверт был с обратным адресом. Неделю Ричард практически не спал и не ел, пытаясь решиться на самый ответственный шаг своей жизни...
   Язык он знал прекрасно. У него был преподаватель, дружелюбный старик, который хорошо к нему относился. Встречи с ним были одной из немногих отрад детдомовской жизни.
   К нему-то Ричард и пошёл за советом. Когда он сообщил старику о письме, тот сказал:
   - Мне будет тебя не хватать. Но на твоём месте я бы поехал.
   И Ричард отправился навстречу мечте. Он приехал в Филадельфию и пришёл по адресу, указанному на конверте. Дверь ему открыла очень полная женщина.
   - Здравствуйте, - пробормотал Рич, немного смущённый её размерами. - Я приехал по приглашению.
   - Чего-чего? По какому-такому приглашению? Ты чего мелешь, парень? Убирайся отсюда!
   Ричард сунул ей под нос конверт. Женщина заметно смягчилась.
   - Глянь ты, и правда... Когда же это... А, вспомнила! Месяц назад ко мне приходил мужчина, просил отправить письмо. Я и отправила.
   - А вы его не запомнили? Ну, как он выглядел?
   - Высокий. Подтянутый. Короткая стрижка.
   - И всё?
   - Ну, в общем, да. А что? Тебе некуда идти? Так переночуй в моём отеле.
   Денег хватило, чтобы найти временное жильё и начать работать. У Ричарда была кое-какая торговая смекалка: он знал потребности людей и даже прочитал в семнадцать лет книгу по экономике.
   А через три года он получил письмо о смерти своего учителя. В тот день Ричард впервые за десять лет заплакал...
   И этот мужчина в переулке. Какое жестокое попадание! Нечасто оскорбления заставляют человека так страдать...
  
   Ричард встрепенулся. Объявляли посадку. За размышлениями время идёт незаметно.
  
   ***
  
   Июнь 1940 года. Север Франции.
  
   Страшный сон. Определённо. Только так можно объяснить этот дом со свастикой на стене.
  
   Дед когда-то рассказывал, как несладко пришлось французам в 1871 году. Но тогда немцы дальше Парижа не прошли а сейчас они здесь, прямо в моём городе! Нет, проснуться, срочно проснуться...
  
   Себастьян зашёл в городской совет и посмотрел по сторонам. Он часто бывал здесь раньше по различным делам, но сейчас всё выглядело перевёрнутым вверх дном. С одного бока стучали печатные машинки, с другого какой-то высокий немец кричал на подчинённых. Себастьян поднялся по лестнице, рядом с которой было написано "Перерегистрация населения". И зачем это, подумал француз, у них же есть все архивы! А потом догадался: ведь многие жители сбежали в дальние деревни, кто-то в родстве с евреями и их надо проверить на укрывательство... Бррр, как же это всё противно!
  
   Себастьян слыл в городке человеком дельным. Мастер на все руки, сапожник, он, кроме обуви, мог починить очень много разных вещей - от молотка до радиоприёмника. И это приносило нелохой доход. Многие обращались к нему за советом и затем не отказывали в ответной помощи. Ещё вчера он обошёл соседей и узнал, что на его улице уже забрали в гестапо больше пяти человек.
   Ох, а если ещё и работать на них заставят! От одной мысли об этом тело покрывалось гусиной кожей, а к горлу подступала тошнота.
  
   На втором этаже стояли три стола, к каждому вела длинная очередь. Себастьян пристроился в конец средней.
   За процессом от окна, которое находилось слева от дверей, наблюдали двое солдат. Они курили, развалившись на подоконниках, и обводили пренебрежительным взглядом французов. Наверное, были поставлены начальством для избежания различных проявлений недовольства.
   В распахнутые двойные двери вошёл высокий, тщательно выбритый офицер. Солдаты мгновенно вскочили и что-то бодро отрапортовали ему. Офицер махнул рукой и, оперевшись на подоконник, тоже стал смотреть на очередь.
   Себастьян старательно отводил глаза, но чисто интуитивно ему хотелось посмотреть на тех, кто, как ему казалось, так старательно разглядывал его. Наконец он не выдержал и посмотрел прямо на немцев. Взгляд француза встретился со взглядом офицера. Самая простая и самая психологическая невербальная игра "кто кого пересмотрит" продолжалась чуть больше двадцати секунд, затем Себастьян моргнул и с безразличным выражением лица уставился в спину стоящего впереди человека.
   Поэтому, когда он почувствовал руку, положенную на его плечо, то вздрогнул всем телом. Резко повернув голову, Себастьян тихо пробормотал:
   - Чем могу помочь?
   - Пройдёмте со мной, месье, - со странной гримасой сказал офицер, снова глядя ему в глаза.
   - Да, конечно, - проговорил Себастьян, стараясь казаться равнодушным. Офицер прошёл вперёд, а француз, на миг задержавшись у дверного проёма, обернулся.
   Ему показалось странным то, что с сочувствием на него смотрели не только люди, стоявшие в очереди, но и немецкие солдаты.
  
   ***
  
   Волевым решением Себастьян заставил себя успокоиться. В конце концов, в чём он провинился?
   Они зашли в средних размеров кабинет. Внутри никого не было. У середины правой стены стоял самый большой из письменных столов, остальные рассредоточились вдоль других стен, перемежаясь с большими шкафами.
   Офицер предложил ему сесть напротив своего стола, а сам устроился в хорошем кожаном кресле и задымил сигарой.
   - Как вас зовут? - Спросил он по-французски с небольшим акцентом.
   - Себастьян Дюфур, - ответил его собеседник и положил на стол свои документы.
   - Меня зовут Ганс Райнхардт. Вы, наверно, хотите знать, зачем я вывел вас из очереди... - задумчиво сказал офицер, просматривая поданные ему бумаги.
   - Если честно, да.
   - Вы мне понравились, Себастьян, - проговорил офицер, отложив документы. - Нет-нет, не подумайте ничего плохого. Просто в вашем взгляде я увидел что-то, чего не было у остальных. Может, решительность, может, желание помочь другим... Но я решил, что вам не нужно толкаться в этой очереди, я запишу вас сам.
   - Польщён.
   В беседе наступила пауза. Офицер тихо попыхивал сигарой, смотря в потолок думая о чём-то, а Себастьян просто не знал, что сказать.
   - Знаете, Себастьян... Нам очень трудно во Франции.
   - Кому это - вам? - Удивлённо спросил Себастьян.
   - Нам, немцам. Вам же не нравится, когда кто-то вами командует... Верно?
   - Не знаю, господин офицер. Мне лично не нравится.
   - Да, да... Все хотят быть гордецами. А мы всего лишь хотим очистить мир от недостойных.
   Калечная у вас философия, подумал Себастьян, однако промолчал.
   - А вам это не нравится. Но не бойтесь, французы к этой категории не относятся.
   Как я рад, мысленно съязвил Дюфур.
   Офицер вздохнул и перевёл взгляд с потолка на Себастьяна.
   - Неумело я вербую, да? Не моя это специальность. Ладно. Я говорю вам прямо: нам нужны союзники в этом городе.
   Себастьян удивлённо смотрел на него.
   - Что вы на меня уставились? Что-то непонятно?
   Приветливый тон немца исчез, как будто его и не было. Глаза смотрели на Себастьяна строго и неприязненно.
   - Всё понятно, господин офицер. Извините, но я мало кого знаю в этом городе.
   - Ах вот как, Дюфур... За тридцать восемь лет жизни не удосужились ни с кем познакомиться?
   Себастьян не знал, что ответить. Вдруг офицер снова перешёл на спокойный тон и опять задымил сигарой.
   - Знаете, Себастьян... Вообще-то, нам запрещено вредить местному населению. Формально. Однако нам велено беспощадно расстреливать всех врагов Рейха.
   - Я понимаю вас, господин офицер. Но я вам уже сказал, что...
   - Я читал записи о вас, Дюфур. Увы, под категорию врага германского народа вы не подходите... Но я совершенно случайно увидел, что у вас есть сын. Очаровательный малютка, наверно?
   - Да, - прошептал Себастьян, холодея.
   - Давайте так. Я не буду перечислять то, что может внезапно случиться с вашим сыном, а вы не будете отвечать отказом на мои предложения, хорошо?
   Никогда и никого так ненавидел Себастьян, как этого офицера, который, мало того что угрожал, так и делал это с милой улыбкой на лице. Гадкий лицемер...
   - Давайте.
   - Вот и отлично.
   И снова в кабинете воцарилась тишина. Себастьян всё ещё пребывал в шоке от поступка немца, а тот преспокойно смотрел в окно.
   - Я... Могу идти?
   - Конечно, нет. Убежите, мне ещё искать вас. Мне нужно доказательство.
   О Господи... Как хорошо, что офицер не мог видеть кулаков Себастьяна. Из ладоней уже текла кровь - так впились в них ногти сжатых в кулак пальцев.
   - Какое?
   - Ну например... Где скрывается семья евреев с вашей улицы, господа... Ага, господа Либерманы.
   - Я не знаю. За два дня многое изменилось...
   - Жаль вас, Себастьян. Вы были бы прекрасным союзником в деле возвеличивания Германии. Как, может быть, и ваш сын.- Офицер потянулся к телефонному аппарату, стоявшему на столе.
   - Но я правда не знаю!
   - Себастьян, у вас два выхода. Или вы мне сейчас говорите, где они, или вы не оставляете мне выбора.
   - Я не знаю, но могу узнать. - Себастьян сам не верил, что сказал это.
   - Хороший подход к делу. Я жду вас завтра, в это же время. Желательно с чёрного хода. До свидания.
  
   ***
  
   Май 1964 года. Север Франции.
  
   Сойдя с самолёта в Париже, Ричард поехал в свой родной департамент. Первой его остановкой был, конечно, город, где он вырос.
   Когда он прибыл туда и вновь вдохнул чудесный запах зелени, на него нахлынули воспоминания. Те редкие выходы на улицы казались маленьким ребятам счастьем, праздником, который бывает очень редко. А сейчас - гуляй, не хочу. И в человеке борются два противоположных чувства. Одно говорит, что сейчас лучше, свобода передвижений не ограничена, и можно спокойно пройтись по улице, не боясь, что тебя окликнет строгий воспитатель. А другое жалело о том счастье, которое дарили выходы из опостылевшего здания...
   Ричард сошёл с автобуса в двух кварталах от детского дома и оставшуюся часть пути прошёл пешком, смотря на прохожих, дома, деревья - встречая свою Родину.
   Войдя в просторный холл приюта, Ричард глубоко вздохнул. Он опять здесь. Взяв себя в руки, он прошёл к секретарше и попросил встречи с директором.
   - По какому вопросу? - спросила девушка, разглядывая молодого человека.
   - По личному, - с улыбкой ответил ей Ричард.
   - Хорошо, я спрошу у него, - ответила секретарша, вставая из-за стола.
   Вернувшись через полминуты, она сообщила, что Ричард может войти.
   В кабинете почти ничего не изменилось с тех пор, как его в восьмом классе вызвали к директору. По какой же причине... Ах да, улыбнулся Ричард. Разбил окно. Как прозаично.
   - Здравствуйте, - сказал он, пожав руку директору - худому пожилому человеку лет шестидесяти с уже седыми волосами. Представившись, он продолжил: - Я учился в этом приюте десять лет.
   - Ааа, Ричард... Здравствуйте. Я вас помню... Это не вы разбили окно на втором этаже?
   - Именно я, - улыбнулся парень. - Какая у вас замечательная память!
   - Да уж, не жалуемся, - засмеялся старик и предложил Ричарду сесть. - И как же ты жил после выпуска, сынок?
   Ричард откинулся на спинку стула и рассказал всё. В какой-то момент он подумал, что, возможно, не стоит рассказывать некоторые моменты почти постороннему человеку. Но директор смотрел на него с таким участием, что Ричард не устоял и выложил всё - от начала до конца.
   - Я догадываюсь, за чем ты пришёл...- пробормотал директор, глядя в сторону. - Ты хочешь узнать, как попал сюда. Я расскажу тебе всё, что знаю. Но предупреждаю, что знаю я мало.
   Было около часа дня. Ночью город был освобождён союзными войсками, и всё утро люди праздновали. Но к чистым и светлым чувствам радости, свободы, счастья примешивалась и ненависть. Тех немцев, что не успели уйти из города с войсками, убивали прямо на улицах. Если кто-то и хотел им помешать, то просто не мог. Пособников не трогали, хотя, не сомневаюсь, очень хотели. Коллаборационистов (так называют тех, кто помогал немцам во время войны) решили показательно судить и повесить прямо на площади. Жестоко, кто спорит. Однако и они нам причинили немало горя. Хотя я лично просил проявить хоть немного милосердия. Мой небольшой авторитет и моя профессия не позволяли обвинить меня из-за этого в пособничестве, но ко мне и не прислушивались. Все жаждали только крови и мести за пять лет неволи.
   Директор был впечатлительным и добрым человеком, и было видно, что он весь погрузился в те дни, когда на улицах царила жестокость, смешанная с радостью.
   - Когда к середине дня кровопролитие немного унялось, ко мне в кабинет вошла женщина средних лет в дорожном плаще. Она вела за руку шестилетнего мальчика - тебя.
   - Я хочу отдать вам ребёнка, - дрожащим голосом сказала она, боязливо смотря в сторону окна. - Его родители погибли.
   - А как вас зовут? - спросил я. - И разве вы не можете сами о нём позаботиться? - добавил, немного ошарашенный таким резким началом.
   - Меня зовут Бриджит. Увы, воспитывать его я не смогу. У меня и самой есть ребёнок. Вы возьмёте его?
   И хотя наш приют был полон детей, я не смог отказать ей. Возможно, именно поэтому я и сижу здесь - потому что не могу спокойно смотреть на чужие страдания...
   - Как его имя? - посмотрел я на тебя. Ты улыбнулся мне.
   - Его зовут Ричард. Мы из другого города.
   - Я заметил, - слегка улыбнулся я, указывая на её грязный дорожный плащ. - Из какого, если не секрет? А в вашем городе нет детского дома?
   - Мы из Ла-Флеш. Да, там есть приют, но... Но здесь ему будет лучше. - После этой фразы она твёрдо посмотрела мне в глаза, и я понял, что расспрашивать её бесполезно.
   - Хорошо, запишите мне его данные, и, если знаете, медицинские показания. - сказал я, придвинув к ней листок с карандашом.
   На этом наш разговор закончился. Отдав мне бумажку и попрощавшись, она вышла. С тех пор я никогда её не видел. Тогда была всеобщая неразбериха, с фронта прибывали раненые, а в приют поступало много детей. Поэтому взять тебя и завести карту не составило особого труда. А листок до сих пор лежит у меня. Вот он.
   Ричард взял бумажку. Ничего необычного на ней не было, только его имя и пару строчек медицинских терминов.
   - Можно?..
   - Конечно, забирай.
   Они ещё долго говорили о самых разных вещах. Собеседники были достойны друг друга. Лишь под вечер Ричард вышел на улицу.
   Вновь вдохнув сладкий аромат растений, он сел на ближайшую скамейку и задумался.
  
   ***
  
   Октябрь 1943 года. Север Франции.
  
   Себастьян шёл по улице. Ему было стыдно и больно. Ну почему он, ну почему? Уже около трёх лет его мучают. И все три года он не может найти себе места. Во взгляде каждого прохожего ему мерещились презрение и ненависть. Вот к нему подошёл знакомый.
   - Эй, Себастьян! Плохо выглядишь. Как ты?
   - Да нормально, - ответил Себастьян, резко обернувшись в сторону городского совета.
   - А-а-а, понятно. Они же давно всех достают, - с сочувствием хлопнул его по плечу друг. - Ничего, брат. Терпи. Мы всё равно победим. Потомки Наполеона проиграть не могут.
   Криво улыбнувшись, Себастьян попрощался с другом и побрёл домой.
   На следующий день ему вновь пришлось идти к Райнхардту. Как же меня до сих пор не заметили, подумал Себастьян, оглядываясь по сторонам и поднимая воротник плаща. А вдруг всё-таки заметили, просто не говорят? Себастьян остановился и обернулся. Улица была пуста. Фух, так и до паранойи недалеко.
   Войдя в кабинет, Себастьян, как обычно, снял пальто и повесил его на вешалку. Сев на стул и посмотрев на курящего офицера, он спросил:
   - И что на этот раз?
   Офицер, искоса взглянув на него, заметил:
   - Ваше положение, господин Дюфур, не располагает к грубостям в мою сторону... А вызвал я вас затем, чтобы вы проконтролировали отправку ресурсов и рабочих в Германию.
   - Неужели ещё кто-то здесь остался?
   Резко повернувшись к Себастьяну, Райнхардт процедил:
   - Не притворяйтесь дураком. Вам это не идёт. Если вы не знали, люди имеют обыкновение расти и достигать восемнадцати лет, а полезные ископаемые - долго лежать в земле в большом количестве. А наши дела на Восточном фронте сейчас плохи. Нам катастрофически не хватает ресурсов.
   И снова настроение офицера сделало резкий скачок. С самым благодушным видом он снова смотрел в сторону. Себастьян чуть покачал головой, глядя в пол. Когда же это кончится?
   - Где же бумаги, которые я должен составить?
   - Никаких бумаг, дорогой Себастьян. Увы, вам придётся немного промочить сапоги.
   Глаза Дюфура расширились.
   - Но я... Ведь тогда...
   - Все увидят, как вы предали Родину? Да, очень жаль. Однако вы становитесь всё более бесполезным, Дюфур. Секретарш у меня много. А вот вашу смекалку, дар убеждения и знание языка можно перевести в более полезное русло. Примите это за комплимент.
   Себастьян опустил голову. Всё. Теперь легко отделаться не удастся. А чего он, собственно, ожидал?
   - Вы нужны мне завтра в девять утра. И, Себастьян, раз вы уж здесь... Оформите эти бумаги.
   Мало того, что заставляет предавать Родину, так ещё и клеврета из меня сделал. Какая же он всё-таки сволочь...
   - Как скажете, господин полковник.
  
   ***
  
   Март 1944 года. Север Франции.
  
   Странное это чувство - когда тебя ненавидят те, кто ещё вчера относился к тебе с теплотой и доверием. Единственным утешением для Себастьяна было то, что он стал предателем не по своей воле. Хотя какое же это утешение...
   Себастьян отправился в паб. Это было не самым лучшим решением, но сейчас все его чувства как будто отключились. Он просто хотел выпить, не думая о последствиях.
   Сев на самый крайний столик в пабе (всё-таки не все чувства отключились), Дюфур заказал себе пива. На него старалсь не оглядываться, но Себастьян знал, что многие ненавидят его. Это стало уже привычным.
   После пятой кружки пива французу стало настолько хорошо, что он уже не думал ни о ком. Развалившись на диванчике, он размышлял о чём-то своём. После девятой кружки Себастьян решил, что пора идти домой. Он встал, оперевшись на спинку стула, и под неодобрительными взгядами окружающих попытался пойти дальше. Ноги подкосились, и Себастьян упал на пол. Он попытался встать, однако ничего не вышло. Никто не поднялся, чтобы помочь ему. После минуты бесплодных попыток Себастьян прилёг на пол и закрыл глаза. Ему было уже всё равно.
   - Эй, парень! Эй! Да что же это! Помогите же ему хоть кто-то!
   Какой-то человек подошёл к нему и помог встать на ноги. Словно извиняясь за него, бармен прошептал тем, кто сидел за стойкой:
   - Это приезжий.
   Взвалив Себастьяна на плечи, парень расплатился и вышел на полупустую улицу. Оглядевшись по сторонам, он посмотрел на Дюфура:
   - Где же ты живёшь, приятель?
   Не дождавшись ответа, он потащил "приятеля" по улице прочь от паба.
  
   Себастьян проснулся от стука в дверь. Голова раскалывалась, во рту ощущался металлический привкус. Давненько он так не напивался. Кажется ещё со свадьбы. Который час?..
   Поворот головы отозвался мучительной болью. Полдесятого. Пить, пить...
   Вдруг послышался стук в дверь и звонкий голос:
   - Эй, приятель! Зашёл узнать, как ты там. Всё у тебя в порядке?
   Голова раскалывается, а он орёт.
   - Ты где там? Что не отвечаешь? Я пива принёс!
   А вот это уже другой разговор.
   Себастьян со стоном встал с кровати и обнаружил, что спал одетым. Ну, хоть в своей кровати. Хорошо, что ребёнка ещё вчера забрала Бриджит. Пошёл вниз. Его немного пошатывало.
   - Иду я, иду...
   Открыв дверь, Себастьян увидел сияющего улыкой парня.
   - Ну как ты, а? Сколько вчера кружек загасил, признавайся?
   - Не помню... А ты кто? - Себастьяндержался за голову, а лицо молодого человека так и прыгало у него перед глазами.
   - Вот тебе раз! А кто тебя домой-то волок, не помнишь? - парень сделал вид, что обиделся.
   - Да? Ну, спасибо тебе... - Себастьян отошёл и сделал нечто вроде приглашающего жеста, махнув рукой куда-то вглубь дома. - Проходи.
   После пива стало чуть лучше. Подперев рукой голову, Себастьян, положив голову на запястье, смотрел в потолок. Вдруг он встрепенулся.
   - Слушай, это... А чего это ты вдруг мне помочь решил?
   Парень посмотрел на него и улыбнулся. - Все люди - братья! Как тебя зовут?
   - Себастьян.
   Тот так и просиял: - А я Франсуа. Вот и познакомились! Ты есть хочешь?
   - Ну, можно.
   - Сейчас сделаем. - Франсуа повернулся к шкафам и начал открывать их один за другим, деловито осматривая продукты.
   Уже под вечер, когда из Дюфура выветрился весь алкоголь, они вновь сели за стол.
   - Франсуа, знаешь, я не дурак. Ты весь день ходишь за мной по пятам. Тебе ведь что-то нужно, правда?
   - Да что мне от тебя может быть нужно? Просто надо же помочь человеку. Не оставлять же тебя было в яме под забором.
   - Ну утром-то я был не под забором.
   - Знаешь ли, тут всего можно ожидать. Могли ведь и донести на тебя, что пьёшь неумеренно. - Парень участливо наклонил голову.
   Себастьян горько усмехнулся.
   - Да что на меня доносить. Тут и так всё ясно. Я виноват, что не сказал тебе сразу. В этом городе меня не очень-то любят.
   Франсуа посерьёзнел и сказал: - У всех свои недостатки.
   - Хорошо, Франсуа. Я буду откровенен до конца. Мне пришлось помогать немцам.
   Странно, но в этот драматический момент его собеседник не выглядел удивлённым.
   - И зачем ты это сделал?
   - Мне пришлось... - голова Дюфура уткнулась в скрещённые на столе руки.
   - Хм... Знаешь, Себастьян, я ведь тоже не был до конца с тобой честен.
   - И в чём же, Франсуа? - грустно посмотрел на него Дюфур.
   - Да хотя бы в том, что я вовсе не Франсуа.
  
   ***
  
   Май 1964 года. Север Франции.
  
   Ла-Флеш, Ла-Флеш... Сколько Ричард не повторял это название, в нём ничего не происходило. Воспоминания не всплывали. Ясно было только одно: нужно ехать в этот город.
   Выйдя из автобуса на автовокзале Ла-Флеш, Ричард первым делом спросил, где находится справочное бюро. Прохожий указал на синюю будку сбоку от главного здания. Решительным шагом молодой человек направился к ней.
   - Здравствуйте. Мне нужна помощь. Я ищу женщину по имени Бриджит, пятидесяти пяти - шестидесяти лет, имеющую ребёнка.
   Посмотрев в удивлённые глаза служащей, Ричард решил уточнить:
   - Мне очень надо. Она мне почти родственник. Я ради неё приехал из Америки.
   - Ну всё, пошутил и хватит. Иди, парень, дел полно, - сердито воскликнула женщина, берясь за какие-то листки, лежавшие у неё на столе.
   - Вы не предствляете, как это для меня важно! - воскликнул Ричард. - Ну хотя бы попробуйте!
   Женщина опять подняла голову и печально молвила:
   - Тебе не нужна справка, Ричард. Я прекрасно тебя помню. И ищешь ты именно меня.
  
   ***
  
   "Неслыханная удача", думал Ричард, когда в сопровождении Бриджит шёл в ближайший кафетерий. Хотя, с другой стороны, он всё равно разыскал бы её, но, наверно, на пару дней позже.
   Бриджит, взявшая перерыв на работе, уверенными шагами прошла к самому дальнему столику и присела на диванчик, окружавший стол. Ричард сел напротив.
   - Вот ты какой вырос, Рич, - с грустной улыбкой сказала она, когда официантка отошла от них. - Я всё тебе расскажу. Но первым делом я всё же хочу опросить у тебя прощения - ведь я тогда бросила тебя...
   Нет, Ричард не обижался. На душе у него вообще практически не было чувств, кроме желания узнать правду.
   - Я очень дружила с твоей матерью, которая умерла, рожая тебя. Конечно, дружила я и с её мужем - твоим отцом. Поэтому, когда вы с ним остались одни, я помогала, как могла, хотя у меня была дочь, которую я тоже воспитывала одна. Но она была уже не маленькой - восемь лет, а вот твой отец почти не представлял, как заботиться о маленьких детях. Случалось, я приходила к вам, иногда он оставлял тебя у меня дома.
   Так было до войны, так родолжалось и во время её. С того момента, как враги захватили Ла-Флеш, он всё время ходил печальный и насупленный. Я не обращала внимания - тогда такими были все. Но однажды, когда он в очередной раз пришёл, чтобы оставить тебя со мной, он попросил Риту, мою дочь, немного посидеть с тобой, пока мы с ним не поговорим. Я удивилась, но не подала виду. В тот день он выглядел намного более возбуждённым и грустным, нежели раньше.
   Твой отец, - ах да, я совсем забыла сказать, что его звали Себастьян, - рассказал мне ужасную вещь. Он поведал, что помогал фашистам выслеживать евреев, отправлять грузы и людей в Германию и разыскивать недовольных.
   У Ричарда не хватило сил даже попытаться опротестовать такое заявление. Он вдруг понял, что всё, что сказала Бриджит - чистая правда.
   - Я понимаю, как тебе тяжело, я сама была в шоке... Сначала я не поверила ему. Но взглянув на него ещё раз, осознала, что всё так и есть.
   Он рассказал мне всё, чем занимался последние годы. И я поняла, что у него не было выбора - фашисты шантажировали его, грозя убить тебя. Твой отец променял твою жизнь на жизни нескольких десятков людей. Сейчас я могу сказать, что, возможно, он был сволочью, но ведь он совершал злодейства из-за любви! Хотя и у тех семей, которых он сдал в гестапо, наверно, тоже были маленькие дети... Но тогда я просто приняла эту информацию к сведению. Бросить вас одних я не могла, да и не уверена была, что нужно. По виду Себастьяна было видно, что он сожалеет, но его сожаление тем людям, которые погибли из-за него, не помогло.
   А когда в город пришли союзники, Себастьяна выволокли из дома (слава Богу, что я была тогда рядом и смогла спрятать тебя от толпы озверевших людей) и отвезли на площадь, где его, вместе с другими пособниками, расстреляли. Я не могла одна воспитывать двоих детей, и мне пришлось отдать тебя в детский дом Ле Мана. Я решила, что в Ла-Флеше могут помнить о твоём отце, и, соответственно, ненавидеть тебя.
   Бриджит ещё долго в подробностях пересказывала Ричарду беседы его отца с неизвестным фашистским полковником, рассказывала о Себастьяне много разных вещей, но Рич слушал вполуха. Он пытался осознать и представить себе, что его жизнь оплатили своей десятки ни в чём не повинных людей. Но выходило плохо. Мысли путались, а взгляд бесцельно блуждал по кафетерию. Он даже не заметил, когда Бриджит закончила рассказ и стала с теплом и участием смотреть на него. Нет, информация определённо не укладывалась в голове.
   - А что было с тобой после того, как... Я тебя оставила?
   Ричард попытался вернуться в реальность. С трудом ему это удалось, и он кое-как начал рассказывать Бриджит свою историю.
  
   ***
  
   "Какой контраст", - меланхолично размышлял Ричард в самолёте на обратном пути. "Туда - с надеждой, оттуда - с разочарованием. Даже хуже...".
   И его можно было понять.
   "Все загадки разгаданы, все карты вскрыты. Зеро, господа..."
   "Нет, карты-то не все! У кого-то в рукаве ещё припрятан козырной туз. Этот кто-то прислал мне во Францию ту записку... Как же его теперь найти?"
   Ничего дельного в голову не приходило. Вряд ли у этой задачки могло быть решение.
   Но, подойдя к калитке своего дома и открыв почтовый ящик, он увидел записку с тем же словом, что и 8 лет назад. Разница был в том, что в качестве дополнительного элемента к ней прилагались не деньги, а адрес.
   Число загадок резко пошло вверх. Откуда этот человек знает, что со мной происходит? Не совпадение же то, что я получил эту записку по прибытии из этой поездки? И почему именно сейчас?
   Терпения Ричарда хватило только на смену одежды и короткий перекус. Он даже не позвонил Майку, что было ещё более удивительно.
   Сев в свою машину, он завёл мотор, перечитал адрес и нажал на педаль газа. Дом остался позади. Впереди были ответы. На это, во всяком случае, надеялся Ричард.
  
   ***
  
   Август 1944 года. Север Франции.
  
   Брайан Нортон вёл машину по кочковатой сельской дороге со скоростью спортивного болида. Джип ревел и пофыркивал, но пока держался. Брайан не обращал на такие мелочи внимания. Единственное, что его сейчас волновало - начинающие виднеться вдали небольшие домишки французского городка.
   Мимо промелькнул пастух, удивлённо посмотревший на грохочущий автомобиль, мчавшийся по просёлочной дороге со скоростью курьерского поезда.
   На одной из кочек джип подскочил и чуть не угодил в кювет. Фуражка слетела с головы офицера и покатилась по дороге. Он даже не заметил этого.
   "Быстрее, быстрее, быстрее..." - шептал Брайан.
  
   В данный момент от его скорости зависела человеческая жизнь.
  
   ***
  
   20 минут назад, в штабе войск союзников, город Ле-Ман.
  
   - Войдите!
  
   Пожилой, но очень крепкий и сильный генерал взглянул на вошедшего в комнату штаба (в общем-то, двухэтажного жилого дома) офицера разведки. Генерал как раз выделил себе несколько минут отдыха. Долгожданного отдыха. Только что завершилось наступление, и он смог себе это позволить.
   - Нортон! Какие новости? - тепло (а это было не в его обыкновении) поприветствовал вошедшего военный после формального приветствия. - Располагайтесь. Условия фронта, как говорится, но чем можем... - хитро подмигнув, генерал достал из ящика стола коробку сигар. Такого человека и угостить незазорно. Генерал Паттон любил тех, кто помогал беречь ему солдат. - Подарок, берите. Сам не люблю таких снобистских штук, но раз уж есть...
   - Спасибо, - офицер сел и взял из коробки сигару. Прикурил. О таких до войны он мог только мечтать. Именно в этот момент миллионы человек голодали, а он курил дорогую манильскую отраву. Но обижать генерала не хотелось, да и не время.
   - Дело - так, сэр, формальность. Помните операцию в Ла-Флеше? Так вот, я вам докладывал о вербовке агента, оперативная кличка - Отшельник. Именно благодаря ему мы провели тот захват почти бескровно.
   Вот тут генерал наклонил лоб, улыбка пропала с его лица. Завербованных агентов он не любил, считая их продажными крысами. Что иногда соответствовало истине...
   - Помню, Нортон. Продолжайте.
   Попыхивая сигарой, офицер исподлобья взглянул на генерала и произнёс:
   - Его сегодня должны повесить за сотрудничество с нацистами.
   Командующий откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
   - И что вы от меня хотите, капитан?
   - Я хотел бы, чтобы вы отменили смертный приговор.
   Генерал искоса глянул на офицера.
   - Зачем вам это надо, Нортон? Вы хоть представляете, сколько людей по его вине расстреляно и замучено нацистами?
   Офицер был не менее целеустремлён, чем генерал, и только наклонился чуть вперёд, повысив голос и глядя в глаза собеседнику:
   - А сколько смертей он предотвратил? Да и сотрудничал он только потому, что ему угрожали!
   Генерал вздохнул. Негоже всё-таки позволять вешать своих агентов. Хоть и завербованных.
   - И что, вы хотите, чтобы я написал "Освобождаю. Паттон"? Я не имею гражданской власти. В Ла-Флеше работает суд, и если он признал его виновным...
   - Нет, сэр. Я всего лишь хочу от вас лист бумаги, где написано, что вы подтверждаете неоценимый вклад Отшельника в операцию. Это будет расценено как свидетельское показание.
   Генерал только крякнул. Причин отказывать не было, и внутренне он был доволен Нортоном.
   - Хорошо, капитан. Подскажите уж старому вояке, как такие бумажки пишутся?..
  
   ***
  
   Брайан всё на той же крейсерской скорости въехал в город. Народу на улицах было мало. "Наверное, все на центральной площади", - подумал Нортон и ещё сильней вдавил педаль газа.
   До центра оставалось всего несколько десятков метров, когда захлопали частые винтовочные выстрелы.
   Не успел, не успел, не успел...
   Брайан почти непроизвольно вдавил педаль тормоза и заехал на тротуар, чуть не врезавшись в серую стену какого-то дома.
   "Не успел, не успел, не успел..." - словно в насмешку плясали слова в его сознании.
   Но это было сознание военного офицера-разведчика, привыкшее за считанные секунды оценивать обстановку и выбирать решение, возможно, единственно правильное из имеющихся.
   Да, он не успел. Брайан - не успел. Но он может сделать ещё одну вещь для человека, который почти стал его другом.
   Тряхнув головой, Нортон снова завёл машину. Народ уже начал расходиться с площади. Некоторые злорадно ухмылялись, но были и такие, кому этот праздник крови не принёс удовлетворения. Основная же масса расходилась, как после представления. Мало эмоций. Безразличие. Равнодушие. Вот она - язва мира. Никто не заинтересован.
   Джип заехал на площадь и остановился возле помоста, с которого начали спускаться люди. Нетрудно было догадаться, что это - трибунал. Расстрельная команда сдавала оружие офицеру в потрёпанной форме, стоявшему около грузовичка. В сторону крепкой каменной стены, под которой лежали трупы, не хотелось даже смотреть.
   - Кто здесь главный? - громко спросил Брайан. На него начали оборачиваться. - Я спросил, кто здесь распоряжается? - повысил он голос.
   - Молодой человек, главный здесь я. Извольте не кричать на всю площадь. - молвил высокий лысый мужчина лет сорока, в мантии, ну вылитый выпускник Гарварда. Он стоял в трёх метрах от Нортона, и был единственным человеком в официальной одежде. - Я Пьер Кусто, главный судья. Это, - обвёл он рукой стоявших рядом с ним людей, - господа присяжные заседатели. Чем могу помочь?
   - Вы только что расстреляли невиновного человека, - чётко, громко и спокойно заявил Брайан. Стало очень тихо. Всё больше и больше людей останавливались и смотрели на Нортона. Кто с удивлением, кто с недоумением, а кто и с неприязнью.
   - И кого же, позвольте спросить? - спросил, внимательно взглянув на Брайана, председатель.
   - Себастьяна Дюфура.
   Толпа разом загомонила, люди начали протискиваться вперёд. Кто-то крикнул:
   - Нацистский прихвостень! Его тоже к стенке!
   Как можно было принять мужчину в форме армии США за нацистского прихвостня, так осталось для Брайана непонятным.
   Кусто поднял руку, призывая к молчанию. Народ успокоился. Этот человек явно пользовался авторитетом. Людей, между тем, становилось всё больше.
   - Давайте поднимемся на трибуну, - предложил Кусто, и первый взошёл по короткой лестнице наверх.
   Все члены суда присяжных снова заняли свои места. Остальные стояли внизу. Их было очень много, и оставалось только поражаться тому, как быстро новость разошлась по городу.
   - В первую очередь я попрошу вас представиться, - сказал судья, невозмутимо глядя на Брайана.
   - Капитан армии США Брайан Нортон, - чётко отрапортовал тот, внимательно глядя на Кусто.
   - Отлично, - улыбнулся судья. - Теперь мы хотя бы знакомы. Итак, какие у вас есть основания полагать, что мы совершили ошибку?
   - Себастьян Дюфур был агентом военной разведки Соединённых Штатов. Только благодаря его помощи большинство людей сейчас находятся на этой площади, а не на кладбище.
   Толпа вновь заволновалась. Послышались крики, топот. На этот раз у Кусто ушло больше времени, чтобы её успокоить. Но он справился, причём без особых усилий. Весь его вид говорил о недюжинной уверенности в себе, впрочем, без лишнего самодовольства.
   - Какие же у вас основания заявлять это? - поинтересовался главный судья.
   И Нортон рассказал. О том, как он завербовал Дюфура. Почему тот работал на нацистов. Как Себастьян приносил ему секретные документы оккупационной администрации, рискуя своей жизнью. Как он часами сидел над картой, отмечая базы немцев, причём не только в Ла-Флеше - под видом командировки он смог составить такие карты ещё для четырёх окрестных городов. В конце он продемонстрировал бумагу со свидетельскими показаниями генерала Паттона.
   Все молчали. Присяжные напряжённо слушали, и только главный судья не изменил своего доброжелательного выражения. Но и он внимал Брайану очень сосредоточенно.
   Когда Нортон закончил, люди на площади, вопреки его ожиданиям, на раскричались снова. Над площадью повисла тишину, нарушаемая лишь тихим шёпотом и шарканьем обуви.
   Наконец, Пьер Кусто встал. Приподняв подбородок, он произнёс:
   - Вы неправы.
   - Не понял, - сухо сказал Брайан.
   - Мы не расстреливали невинного человека. Скажите, вы отрицаете то, что Себастьян Дюфур сотрудничал с нацистским режимом?
   - Нет, но...
   - Вы отрицаете то, что по его наводке расстреливали евреев и неугодных оккупационному режиму?
   - Нет, но...
   - Вы отрицаете то, что Себастьян Дюфур способствовал и сам участвовал в вывозе ресурсов и населения на работы в Германию?
   - Нет, - громко сказал Нортон, багровея от злости. - Но вы понимаете, что...
   - Себастьян Дюфур виновен в преступлениях, в которых он обвинялся. Вы привели свидетельства того, что он пытался исправить содеянное. Возможно, он раскаялся. Но это не снимает с него вины. Возможно, повторяю: возможно, наказание было бы мягче. Себастьян Дюфур виновен, и мы можем только смягчить меру наказания, но только посмертно. Мы не виноваты, так как мы не имели представления о приведённых вами здесь фактах. Сам Дюфур ничего об этом не сказал. Я предлагаю суду присяжных вынести вердикт, учитывая открывшиеся обстоятельства данного дела.
   Брайан понял, что судья прав. Прав во всём. Остаётся только надеяться, что хотя бы посмертно смертная казнь для Дюфура будет заменена более мягким наказанием. А если бы он приехал на пару минут раньше... Всего две минуты, даже одна - и Дюфур был бы жив.
   Дело было пересмотрено, и Себастьян получил 10 лет заключения, но уже посмертно. Это не могло вернуть его с того света. Брайан сел в машину в сильнейшем душевном разладе, ощущая себя виноватым в смерти друга. Он хотел уже уехать из этого города, как вспомнил, что у Себастьяна был сын. Надо узнать, что с ним...
  
   ***
  
   Брайан снова приехал в Ла-Флеш ранним утром осени 1947 года, на пути к самолёту, который должен был вернуть его в Америку. На родине создавалось новое управление разведки, и уже майор Нортон был в числе кандидатов на зачисление в штат. Новая работа, новая должность и новая зарплата, которая позволит хорошо жить его большой семье - всё это несказанно радовало Брайана. Хотя он с грустью вспоминал работу в военной разведке, и, в частности, генерала Паттона, погибшегов автокатастрофе два года назд, он понимал, что работа в Центральном Разведывательном Управлении - так называлось новое учреждение - откроет для него новые горизонты. Во Франции оставалось ещё одно дело, но сомнения на счёт его правильности не оставляли Нортона.
   Брайан хотел забрать Ричарда, сына Себастьяна Дюфура, в Америку. У него уже было три сына и две дочери, но он чувствовал вину за то, что не успел тогда спасти друга. Он хотел хотя бы этим частично исправить свою ошибку.
   Нортон подъехал к детскому дому ближе к полудню и сразу поднялся в кабинет директора. Времени было в обрез, всего час. Новое начальство не любило ждать. Как и самолётные рейсы.
   Когда Брайан, представившись, спросил директора о Ричарде, тот с сожалением ответил, что их группа впервые за много месяцев смогла выбраться на экскурсию в другой город.
   - И куда? - упавшим голосом спросил Нортон.
   - В Пуатье. Очень красивый город с массой архитектурных памятников.
   - А когда вернутся?
   - Поздно вечером. А что вы хотели?
   - Да так, ничего...
   Ну вот. Пуатье Брайану совсем не по пути. Можно было рискнуть карьерой, но... Как же его семья? Да и как она отнесётся к чужому мальчику, не знающему ни слова по-английски?..
   Расстроенный Брайан вышел из здания и подошёл к машине. Оглянувшись, он прошептал:
   - Мы с тобой ещё увидимся, Ричард...
  
   ***
  
   Май 1964 года. Филадельфия, США.
  
   Приехав по указанному адресу, Ричард обнаружил красивый двухэтажный дом, выкрашенный белой краской. Немного волнуясь, он открыл калитку, подошёл к двери и постучал. Дверь ему открыл мужчина. Высокий, подтянутый и с короткой стрижкой. В памяти Ричарда всплыл разговор с владелицей мотеля - свой первый разговор с американским жителем.
   - Это ваша записка? - спросил Рич, показывая белый прямоугольник бумаги стоявшему в дверях человеку.
   - Моя, Ричард. Меня зовут Брайан Нортон. Проходи в дом.
  
   Переступив порог, Рич огляделся. Дом как дом, без особой роскоши, но со вкусом обставленный.
   - Присаживайся, Ричард, - Нортон показал на коричневый диван в гостиной. - Тебе принести чего-нибудь? Чай, кофе, сок?
   - Нет, спасибо.
   - Ну, тогда приступим к вопросам, которых у тебя, как я вижу, много, - сказал Брайан, опускаясь в большое кресло напротив Ричарда.
   Цель Ричарда, ответы на все вопросы, мучавшие его, были перед ним... И он растерялся. Просто не знал, с чего начать. Нортон каким-то образом угадал его состояние и заговорил первым:
   - Наверное, ты хочешь знать, кто я такой?
   Рич облегчённо вздохнул.
   - Да.
   - Как говорят в таких случаях, это длинная история. Я начал участвовать в ней в марте 1944 года, но началась она задолго до этого, в 1940-м, когда тебе было всего два года.
   Рассказ Нортона во многом соответствовал повествованию Бриджит, но был намного более подробным и обстоятельным. Брайан знал всю подоплёку отношений отца Ричарда с нацистами, знал о том, как Себастьян пытался искупить вину. Знал он и о его расстреле. Нортон поведал о своём выступлении на площади, о председателе суда, о посмертном смягчении приговора. После фразы о том, что он не успел к расстрелу на какую-то минуту, Брайан вдруг замолчал и уставился в стеклянный журнальный столик, отделявший его от Ричарда.
   - Что же было дальше? - тихо спросил молодой человек.
   - Я хотел тебя забрать в 1947-ом, когда ехал обратно, сюда. Но ты был на экскурсии, в Пуатье, а я опаздывал на самолёт. Если бы я не полетел, мне бы не дали работу в важном учреждении, и я бы не смог прокормить своих детей. Тогда у меня было пятеро - три мальчика и две девочки.
   Нортон выглядел виноватым, а Ричард неторопливо размышлял. Было бы лучше для него, если бы он уехал в Америку в раннем возрасте? Если бы стал шестым ребёнком в семье, возможно, против воли большинства её членов? Если бы был оторван от родной страны и жил в окружении чужой культуры, нахлебником в чужой семье? Да, он бы избежал детского дома. Возможно, к нему хорошо бы относились. Но Брайан не получил бы свою работу и его дети из-за Ричарда, скорее всего, жили бы в бедности... Всё случилось так, как случилось. Всё срослось, как надо. Все поступили правильно.
   - Ещё несколько вопросов Брайан, если вы не против.
   Нортон посмотрел на него и улыбнулся.
   - Задавай, конечно.
   - Почему вы не открылись мне сразу, как только я приехал в Филадельфию?
   - Я тогда не жил здесь. И приехал сюда специально. Планировал поселиться здесь после выхода на пенсию, а также не хотел, чтобы мы встретились. Даже случайно. Даже если бы не узнали друг друга. Я не рассказал тебе всё сразу потому, что не знал, что ты за человек. Вдруг ты злой или жадный? Я не смог бы видеть, как сын друга, погибшего из-за меня, стал таким. Нельзя сказать, что я святой, но всю жизнь я старался поступать правильно. И не выдержал бы, если ты, зная всё, использовал бы меня в корыстных целях, или, того хуже, презирал бы. Что-то мне подсказывало, что ты должен захотеть узнать правду. Как решающий фактор, моя работа тогда была таковой, что разглашение деталей моей биографией не рекомендовалось.
   Я иногда наблюдал за тобой и видел, что ты хороший человек. Но об отце ты не думал. И мне пришлось тебя немножко подтолкнуть - с помощью моего хорошего друга, которому, увы, пришлось для этого разбить витрину в твоём магазине. Прошу у тебя за это прощения - с серьёзным видом закончил Брайан.
   - А что же у вас была за работа, которая не рекомендовала разглашать собственную биографию?
   - Я работал на хорошей должности в ЦРУ - ответил Брайан. - Если хочешь, я позже расскажу тебе несколько историй из моей практики. Незасекреченных, разумеется, - усмехнулся он. - Мы же будем общаться?
   - Конечно, - улыбнулся Ричард.
  
   Паззл собрался. Все детали встали на место. Самым тяжёлым для Ричарда при осмыслении всей этой истории стало осознание того факта, что его жизнь была оценена десятками людей - расстрелянных, замученных. Его отец пытался искупить свою ошибку, помогая союзникам. Наверно, этим Себастьян ставил под удар и Ричарда, но сейчас он был ему очень благодарен за это. С одной стороны, отец виноват в смерти многих людей. С другой, его вынудили, и он пытался это исправить. Действия его отца в конце войны значили, что он раскаивается. Его отец провинился. Но он не был плохим человеком. И это согревало Ричарда.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"