Аннотация: "Артефакты" - вроде бы как повесть...Первая порция ирландского рагу
Ожерелье Солнца
В глубокой тьме очнулся Бас Дьюлахан - пить хочется... Справа нащупал склизкие камни. Слева оказался рюкзак. Хорошо, уже хорошо. Только что ж так, хоть глаз выколи... Тыльной стороной ладони коснулся лица - вроде всё нормально. Значит, просто темно.
Ох, и голова. Голова садовая. Читал, наизусть выучил: из источника Лейся Песня пить только на самый худой конец, когда другого ничего не останется... Ну, вот и не осталось... А ведь в двух шагах был заветный замок, уже чёрные башни показал по ту сторону Сухой Щели. И вот, на тебе...
И вода же в Лейся Песне гадкая... Горло дерёт, словно песка глотнул, а не воды. Сразу дух перехватило, и фляжку выронил, надо думать, так на том месте и валяется. Бас поискал наощупь у пояса, - нет, и всё тут. Давит темнота, дышать трудно. Осторожно сел, подтянул рюкзак, распустил завязки, стал шарить внутри.
В рюкзаке-то нужных вещей - пол-плитки дорожной пищи... вот она, в сторону, да фонарик. Остальное - штабной хлам: пробки корковые, с десяток, так... это отвёртка, это щётка металлическая...! Чёртов набор имени Филеаса Фогга! Бросают там монетку в штабе, травят прорицательницу серой, а потом таскай это с собой по всем Девяти Мирам. Выкинуть - и думать не моги, вернёшься - отчитаться заставят об использовании... Вот ещё медная проволока на катушке, лакированная, дэ ноль три, а в коробке - бутерброды с сыром, засохли уж, бедные. Это Княжна положила. Добрая душа, заботливая, только никак в толк не возьмёт, что Дьюлахан козьего сыра не ест... Фонарик, конечно, нашёлся последним. Бас повернул колёсико - да будет свет!
Ну, подземелье, разумеется. Чтоб ты был здоров, Декан, чудны дела твои... Бас вытянул губы трубочкой, тихонько засвистел "Коннемару". Славное место. Выхода не видать ни позади... ни впереди... слева-справа тоже глухо. Да и наверху ничего хорошего: кладка бутовая, крепкая. Добро пожаловать в каменный мешок, герой-молодец Коннемара... то есть, раб Божий и Деканов Дьюлахан.
А по стенам, между прочим, вода течёт... Дьюлахан сглотнул и насвистывать бросил, - оно к лучшему, ни голоса, ни слуха... Палец натрудил, отпустил колёсико - сразу будто сырой тряпкой обернули лицо. Ни просвета, только от движенья глаз синеватые сполохи под веками. Выхода нет, значит? А если нет, то как сюда попал? Прислушался Бас, принюхался,- в такой засаде чутьё иногда полезнее размышлений. И двинулся осторожно на звук, - туда, где не капало, а журчало. Фонарик сунул поглубже за пазуху, чтобы зрением себя не искушать. Вот и стена, гадостью поросла... уходит, уходит вправо, глина мягкая, не влипнуть бы в какое болото... Вдох-выдох. Горло печёт, губы горят. Вода течёт, вода разговаривает. Пей, говорит, Коннемара... И всё направо, направо, под ногой камушки... А проход-то всё уже, свод - всё ниже. Вот уже Бас согнулся, вот - на четвереньках ползёт, ну, ещё немного, ну - ещё...
А ручей - всё рядом; Коннемара уже ничком распластался, на локтях подтягивается - неизвестно, куда, в какую чёртову дыру... о-о-о...
Должно быть, повернул невидимый ход, деваться стало некуда - соскользнул Коннемара, съехал по шею в холодную воду, и, сквозь судорогу в горле - пил, пил, пил.
Покуда дыхания хватило.
Ну, и ничего страшного не случилось. Верно, в памятке о подземных ручьях плохого слова не написано, просто никаких особых указаний нет, и что было себя мучить? Это всё Лейся Песня со своим ядом... пуганая ворона куста боится. Отдышался Бас, ещё пару глотков сделал в охотку, зажмурившись - вода сладкая, чуть щиплет язык - из ключа бьёт, наверное...
Только что это там светится?
Да чёрт ли его разберёт, в этой тьме кромешной, то ли вправду какой-то красноватый свет разливается, то ли кажется ему...
То ли кажется, что...
Зажмурился снова. Вот теперь тьма. Опустил лицо в воду. Страх-то какой!
Снова вынырнул, приказать себе понадобилось - открой глаза, смотри, Коннемара: видишь вот это, или, может, бредишь опять?
Перед ним - огромный белый пёс, морда в ручье, красные глаза, как уголья, воду подсвечивают.
Ни Бога, ни святых не звал Бас на помощь, только попятился, набирая под ремень мелких обкатанных водой камешков со дна.
Пёс глухо заворчал; услышь Дьюлахан этот звук пять минут назад - обмочился бы от страха: как будто из адского котла бульканье да пар. А так - ничего, терпеть можно.
- Тихо, тихо ты! - шикнул, как на домашнего пса. Чудище фыркнуло, пригасило свет в глазницах. Зверь огромный, поджарый, нет, - скорее, очень худой. Шкура да кости, губы отвисли, но клыки все на месте, каждый - сантиметров пять длиной. Костлявые лапы с кривыми когтями. Глаза рдеют, зрачки - точки, и уши просвечивают красным. Но какой же тощий, и белая шерсть свалялась...
Осторожно, поглядывая на страшилище искоса, чтобы не разозлить, Бас приподнялся. Пёс молчал. Вылез Коннемара из ручья - эй, да ведь он уже не в тоннеле! И не в подземелье, наверное. За костлявым задом Адского Пса обозначилась игрой теней, как от масляных ламп, полукруглая арка, и там, в глубине, ощущался высокий свод над гулким пространством.
Коннемара сел на гладкую, отшлифованную водой плиту. Выпростал из-под ремня гимнастёрку, вытряхнул камешки. Вполголоса недобрым словом помянул штабных с их расчетами: медной проволоки моток ему, значит, пригодится, а сухая перемена - нет... Ай, что злиться - и ту бы намочил... Разделся и отжал безжалостно всю одежду, даже парусиновые штаны и тряпичные туфли... Натянул сырое - ладно, высохнет, он парень горячий... Усмехнулся своей удаче, устало прикрыл глаза и услышал, как высоко и далеко вверху гудит в гигантских травах ветер над башнями.
Значит, вот для чего надо было из Лейся Песни отравы выпить, и по-другому сюда, наверное, не попадёшь. Надо думать, искал бы прохода через Сухую Щель, - а зря... Теперь отсюда надо наверх пробираться, в Башню Запада. Штабная памятка на этом заканчивалась, открывался чистый Басов страх и риск. Вот и страх, тут как тут.
Басу очень не хотелось испытывать нрав Адского Пса. Зловещий сторож, как положено, растянулся через весь проход. Сейчас Пёс казался спящим: глаза совсем потухли, и только вода пузырилась вокруг ноздрей.
Бас подошёл к когтям и клыкам так близко, как только благоразумие позволило.
- Ну, здорово, Кун-Аннон.
Зверь не отозвался. Сопел себе в воду, бока медленно вздувались и опадали. Дряхлый, паршивый от старости Адский Пёс... Коннемара перешагнул через голый, как у крысы, хвост, - толщиной в предплечье. Пёс не то зевнул, не то рыкнул: словно вагон чугунных горшков сошёл с рельс и рассыпался... Коннемара унял дрожь и пошёл вдоль стен, щурясь на светильники. Позади послышалось тяжкое сопение и "цок-цок-цок". Оглянулся - Адский Пёс, волоча обвисшую складками шкуру, плёлся следом.
Дьюлахан вскоре обнаружил, что искал, - ступени, уводящие наверх. Другого пути из залы не было. То отверстие, через которое сюда проник, оказалось такое маленькое, что Бас невольно ощупал плечи: цел ли, как только протиснулся? Посмотрел на Кун-Аннона: что скажешь, сторож, как это может быть? Но пёс отвернулся и стал выкусывать под хвостом.
Оставаться здесь Бас не видел причины. Вода? Ну, вода... ну, флягу потерял. Сейчас напился вдоволь, значит, до двух суток можно будет продержаться, а за двое суток он, может быть, и покончит с делом. Поесть нужно, это так. Бас вернулся к ручью. Достал прессованную пищу, отломил кусок, подумал - отделил немного Адскому Псу. Но Пёс есть не стал. Он тыкался носом в рюкзак, вынюхивал, сопел и хрипел, норовил разворошить Басовы пожитки. Дьюлахан отобрал рюкзак, принюхался - фу, ну и смрад! Сыр Княжны... наверное, вода попала в коробку. Вынул, открыл - так и есть. Вот беда, куда бы выкинуть... Поднял голову - Адский Пёс смотрел на него, высунув длинный чёрный язык. Как обычная собака. И не на него... на бутерброды с сыром, а на сыре том уже и плесень поселилась, только что не светится.
- Хочешь?
Кун-Аннон кивнул. Бас поёжился.
- Точно? Смотри - гадость...
Пёс снова кивнул и облизнул морду. На том и поладили. Адский Пёс оказался верных понятий - сожрал всё, подождал, пока Бас запьёт свою еду, потом похлебал сам и толкнул добытчика носом в бок - давай, мол, не засиживайся!
Лестница была, как лестница - ни широка, ни узка, полога в меру. Коннемара не знал, ведёт ли она в Западную Башню, или же в западню - но другого пути не было. Гладкие ступени сами бежали под ноги, свинчивались вниз бесконечной стружкой; Коннемара не считал их и не оглядывался. Обернулся раз - увидел белую влажную морду и красные глазницы с тусклым пламенем внутри... Кун-Аннон увязался следом, и его хрипы и костяной стук когтей по камню были вполне в лад мыслям Коннемары - понемногу об Ожерелье, как его получится брать - выкрасть, или там какой-нибудь хитрый тайник, или ловушки? Или, может, лежит на видном месте, героя-молодца дожидается? Тут Бас фыркнул: такого счастья добытчику не выпадает. Заранее загадывать - пустая затея, ещё окажется это Ожерелье и вовсе не ожерельем, как вот Сосуд Трёх Бессмертий - какой там сосуд, и близко не то... Эх, любо знать, как обходится Декан с теми штуками, что для него добывают рабы по контракту, - а, по правде сказать, ничуть не любо, потому что рабу до этого никакого дела нет. Ещё думал Коннемара о том, что добытчик он удачливый, перебирал прошлые успехи по названиям, усмехался, - притягивал хорошее, отгонял плохое.
Часы, компас - ничего такого он не взял в этот раз. Штаб не позволил, ну и ладно. Время Бас отмерял усталостью. Дорогу отыскивал по приметам - до самой Лейся Песни, и ещё - особым чутьём, тайной своей гордостью. На лестнице, однако, дару воли не давал. Отпускал проверить, да всё одно и то же: слева и справа - стены, толща немереная, сверху - сосущая сердце высота, снизу... Вниз догадка падала, как в пропасть, и он досужие эти пробы оставил, от греха подальше. Бас был доволен, что хотя бы не наошупь подымается: тусклый свет сеялся на ступени из отверстий, слишком высоких, чтобы туда заглянуть... а когда попытался заметить расположение, обнаружил, что вровень они не видны. Всё время только выше, а позади - Кун-Аннон подсвечивает путь глазами-угольями. Ступени плавно, почти незаметно сложились в поворот, и увидел Коннемара, что впереди не пятно, а полоса желтоватого света, а за нею - площадка, как раз хватит уместиться.
И он бросил на пол рюкзак, сел, прикинул - можно лечь, ноги вытянуть, - хорошо! Адский Пёс устроился ниже, на ступенях, свет откуда-то из-под карниза падал ему на шею, отделял жуткую голову от туловища. Но Коннемара вроде пообвык, мало ли уродливых собак на том и этом свете?
- Эй, Кун-Аннон, ты, часом, не говорящий?
Ох, Господи, не надо было... Зверь заворчал и качнул брылями из стороны в сторону: нет, мол.
- Ладно, ладно, это я так... Мне и без болтовни не скучно, есть, чем заняться.
Бас полез в потайной карман куртки, эту вещь не держал в мешке: особую, всенепроницаемую (так уверяли техники на Базе) капсулу. Пока что там хранились памятка и ручка, и обязанностью добытчика было продолжать записи о приметах и событиях. Добудет Ожерелье - спрячет туда же. Прежде, чем вынуть записки, Коннемара подержал капсулу в руке, просто из удовольствия - вещица тяжёлая, гладкая, приятная на ощупь... и ещё Басу нравилось, что она настроена на него. Слушает сердце, - так он себе объяснял: буде это самое сердце остановится более чем на пять минут, тут же славная штучка отправится в обратный путь, на Базу. Эх, маловата... а то забраться бы в неё самому, ведь сколько раз бывало, что добытчик именно на пути назад погибал... Да, вот оно как, - завёл было Коннемара - и остановился. Бессмысленные это рассуждения, никто его силой к Декану не тащил. Предложили, правда, в трудную минуту, поди откажись... а всё-таки сам нанялся, думал... В конце концов, жив - и то хорошо. Но ведь что за работа, скука смертная, - так сказал себе раб по контракту Дьюлахан и, чтобы проверить, ещё раз поглядел на Адского Пса.
Бр-р... Да уж... скучный поход. Ничего удивительного: обыкновенный кошмар. Эх, пёсик, пёсик... Бутерброды жрёт... надо будет рассказать Княжне, потешить её, бедную... Наверняка это всё морок, никакого пса нет, потому что воображение само знает...
И не устоял - поднялся, вытянул руку, пронёс между кровавых ушей, положил пальцы на загривок...
Кун-Аннон прикрыл гляделки и засопел. От него несло сыром и псиной. Он был очень горячий, влажный, как банное полотенце, сквозь асбестовую редкую шерсть Басову ладонь кололи острые позвонки.
Бас отступил, сел снова и всё записал про источник, подземелье и Адского Пса.
Потом он уснул.
Проснулся от жара. Ещё толком не придя в себя, пощупал виски, шею у ключицы, - вроде всё нормально, прижал пальцы к губам - прохладные, но не ледяные... значит, не болен, откуда жар?
Ах ты, славное дело, нечего сказать!
Пока он дрых, расслабившись, Кун-Аннон осмелел и вполз на площадку. Места его туше не хватило, зверь примостился в ногах, адскую башку свою положил хозяину, - так, что ли, это понимать? - прямо на живот.
- Кыш, собачина, - прошипел Бас, осторожно двигая занемевшим задом. - А если бы ещё жрал вдоволь?
Вдруг прозвучало что-то... Коннемара замер. Адский Пёс не пошевелился. Знакомый звук - сухой, костяной, но не когти...
Трескучий, гремучий...
Змея?
Страшно было пошевелиться. Рука потянулась нащупать фонарик - и замерла. Если это змея... а если целое змеиное гнездо...
Звук повторился - прямо над головой. Коннемара невольно взглянул, и... Заорал бы, если б смог, но Адский Пёс придавил диафрагму.
Прямо над ним из стены высунулась и преспокойно жевала воздух костяная конская голова.
Коннемара моргнул.
Голова никуда не делась, пустые глазницы таращились на Баса... сказать бы, - пожалуй, с любопытством. Нижняя челюсть двигалась, зубы лязгали, и это Бас принял за гремучую змею... Чёртова лошадь, и чего ей надо?
Вылизанный временем конский череп, но не голый, а словно бы есть у Коня Бледного туманная неверная плоть... Вот и уши показываются, и шея обозначивается вокруг позвонков. Только в глазницах тьма. Конь опустил голову ниже - щеку обдало могильным холодом.
- Ах ты, проклятый мешок с углями, - Коннемара силился спихнуть Адского Пса с колен. - Двигайся, ну!
Кун-Аннон, наконец, изволил пробудиться. Поглядел мутно-кровавым взором на Коннемару, зыркнул на Коня, ощетинился. Конь застучал костями, подался ещё сильнее вперёд, пустил зеленоватый туман из ноздрей. Запахло карбидным дымом. Коннемара вскочил:
- Подеритесь ещё! Сидеть, тьфу...! А ты, вонючка, исчезни! Мы ничего плохого не делаем, идём с Псом по своей надобности...
Конь Бледный повёл призрачным ухом. Да ну? Просто так гуляете? - Бас поклялся бы, что на костяной морде проступило ехидное выражение. С ужасным треском и стуком Конь выдвинулся из стены целиком, проклацал копытами по площадке и скрылся в противоположной стене. Не весь - наружу остался торчать похожий на жмут серой пакли хвост. Этот хвост подёргивался из стороны в сторону, слоился туманными струйками: не столько страшно, как противно. Бас покосился на Пса: тот успокоился, искал каких-то адских блох на брюхе. Запущенное, однако, хозяйство: Пёс еле жив от голода, Конь - скелет, в хвосте только что мыши не водятся...
- Ну? И что теперь?
Пёс оторвался от исканья. Лениво ткнул лапой в сторону Коня. Или просто потянулся?
- Что?
Пёс гулко вздохнул, оторвал тушу от пола, встрепенулся. Подошёл к хвосту и оглянулся на нерадивого Коннемару.
А у того сейчас лишь глаза открылись: там был проход. Конь, видно, стерёг его, - как и Пёс - свой.
Коннемара подхватил пожитки и в три шага оказался снова на бесконечной лестнице. Кун-Аннон шёл сзади. Ну, а Конь Бледный, - то слева, то справа показывался, стучал, напускал холоду.
Долго или коротко так подымался Дьюлахан со свитой, - сам не знал. Спросонок Басу было нехорошо и с каждым часом становилось всё хуже: ступени, огни над головой, глухой воздух, - замурован, замурован... Позади ужасный Пёс, и Конь, как паяц, гремит костями. Бас понимал, что его ведут, что по своей воле ему и шагу тут не сделать - но уж скорей бы... Добытчик мерно переставлял ноги, как на тренажёре, потел, жажда снова заскреблась в горле, присохла горькой коркой на губах. И, главное дело, - хоть и казалось ему, будто топчется на месте, ощущение страшной высоты всё чаще и чаще накатывало внезапным звоном в ушах, и никак не удавалось его избыть.
Он спел всё дорожные, кричальные и пивные песни, какие припомнил. Он бубнил лимерики: "А вот один человек из Америки...", ничуть не удивляясь тому, что во рту от них горечь. Развлекал себя "Охотой на Снарка", вытаскивал из памяти уцелевшие строки, как занозы, нутром чуял, что нужен при этом вязком страхе сплошной ритм - как цепь. Наконец, нашёл, и повторял без смысла: "И с терпеньем искали его, и с умом. С упованьем и крепкой дубиной..."
Так добрёл до полосы света, преградившей путь - в точности, как вчера? Или сегодня утром?
Без сил плюхнулся Коннемара на площадку: кружим? Здесь-то? А, всё равно, попить бы... Адский Пёс, страж воды, вывалил дымящийся язык, тяжело пыхтел, - какая ж вода, откуда? Конь Бледный, не к ночи будь помянут, долго возился в стене, устраивался. Наконец показал пол-морды с ухмыляющейся туманной губой и так застыл.
Коннемара скинул куртку - душно, давит на грудь, - пристроил было рюкзак под голову. Но привычка записывать переходы дала знать: нехотя вынул капсулу, записал о Коне и невидимой бездне. Пёс, отдышавшись, опять затеял возню с рюкзаком; Бас отнял пожитки, лёг всё-таки. Прямо над головой, едва не задевая скулу, свисал космами поганый хвост Коня, дальше, у колен - гнусная грива. Как ни измучился Коннемара, уснуть не мог. Закроет глаза - ступеньки, ступеньки, пропасть... Откроет - серые призрачные колтуны у самого лица раскачиваются, а по ним призрачные же гады ползают - сколопендры какие-то, пауки, едрёны воши. Кун-Аннон вдруг ткнулся носом в локоть, Коннемара вскрикнул: будто утюг раскалённый приложили. Или паяльник.
- Ай-и... Ты чего? А ну, на место!
Пёс вскинул голову, разжал челюсти. На живот Коннемаре упала проволочная щётка. Кун-Аннон лапой осторожно постучал: давай, мол. Действуй.
- Что? Я - его?..
А что такого, всем видом отвечал Адский Пёс. Бас вспомнил бутерброды... Видно, чему бывать, того не миновать: досадливо крякнул и сел обихаживать Бледного Коня.
Занятие оказалось не из простых: и хвост, и грива норовили выскользнуть из рук и просочиться сквозь щётку нетронутыми. Пальцы одеревенели, как на морозе с ветром. Карбидная вонь оседала на языке, Бас то и дело сплёвывал отдающую металлом слюну. Коню нравилось чиститься: косил на Баса мёртвым пустым оком, скалил зубы, перестукивал, как танцор на помосте. "Стой тут мне, строишь из себя...", - шипел добытчик, рвал колтуны немилосердно: твари, гады и паразиты сыпались горохом и тут же таяли. Когда Бас, наконец, закончил, - рук не чувствовал по локоть, просто выронил щётку и откинулся навзничь. Кун - Аннон притащил куртку, укрыл хозяина, - но Коннемара уже спал тяжким сном отравленного.
На сей раз проснулся он от холода. Нет, конечно, это не Конь осчастливил, просто Бас лежал на каменном полу, рюкзак исчез из-под щеки, и куртки сверху не было.
Когда Бас это понял, мало не показалось ни Коню, ни Адскому Псу. Мешок - да пусть им все черти в аду утрутся, но куртка! Записки! Капсула!
Коннемара метался по площадке, матерился в Господа и всех любимых святых со чадами и домочадцами, - минуту, не более. Выдохся, сел: подумать надо, как теперь быть? Да как быть, идти дальше, только никто не узнает, в случае чего...
- Ну? Что ж ты зевнул, тварюка? А ещё Пёс!
Кун-Аннон опустил чугунные веки-заслонки, - чуть ли не скрежет послышался, так ему было совестно. Конь Бледный только вздыхал и портил воздух. Бас прикрикнул и на него: смерти моей хочешь? О том, кто стащил пожитки, думать было нечего: какая-нибудь мелкая пакость, нечисть мохнатая... Тьфу, досада!
- Что вытаращились оба?! Раньше таращиться надо было! Ну, где тут выход? Дальше пойду.
Конь фыркнул напоследок и скрылся в стене по самые ноздри. Адский Пёс поднялся, взъерошил шерсть и обошёл злобного Дьюлахана трижды противосолонь. Проход отворился слева, и только добытчик сделал шагов десять, как Пёс позади заворчал. Оглянулся Коннемара: какая-то тряпка у зверя в зубах.
- Что там?
Оказалось - рюкзак. Пустой. Ни пищи, ни даже дурацких предметов из штабного списка. И отвёртку спёрли, и провод медный... не иначе, самому Сатане телефонную связь чинить. Плюнул Бас со злости, отшвырнул ненужный мешок, зашагал дальше. Пищу украли, вот сволочи... К давешней жажде прибавилось сосущее чувство под ложечкой: то ли нарастающий голод, то ли страх. Ни того Коннемара не хотел признать, ни другого. Старался думать о чём угодно: о Снарке, пиве (нет, о пиве нельзя), об ожерельях и медной проволоке... Но толком не думалось: за ступеньками теперь нужен был глаз да глаз. Проход неожиданно стал ломаться зигзагом, по плечам то и дело прорезал ледяной сквозняк. От этого только сильнее сделалось ощущение, что он забрался в невозможную высь, что за стенами - разреженная лиловая пустота с белым лохматым Солнцем, а облака - далеко-о внизу и кажутся твёрдыми...
- Ох..., - покачнулся, ступенька ушла из-под ноги, как во сне - чуть не упал. Адский Пёс с ходу ткнулся в подколенки. Бас оступился, растянулся над бездной, больно повис на пальцах... Сморгнул, перевёл дух - что ты, брат, какая бездна, мы на лестнице... И ку...
И куртка сползла рукавом с верхней ступеньки, прямо перед носом, перед выпученными глазами.
Дьюлахан осторожно подтянулся: и лестницу он ясно видел, и вроде брюхом ступеньки осязал, а уму всё казалось - пропасть. Да, подтянулся и сел, утирая мокрое лицо, бранясь шёпотом от облегчения души. Не торопясь, протянул руку, пощупал: не обман, его курточка. Сразу же хватился потайного кармана - на месте, и капсула на месте... только.
Только что же это, ради всех святых?
Конь Бледный, тут как тут, - заглянул через плечо. А, поди ты прочь, вонючка! И ты, Пёс, не отсвечивай глазищами!
Растянул Дьюлахан куртку, распялил на пальцах: верить или не верить?
Вся она, от воротника до самого низа, была расшита узорами. Цветы, кресты солнечные, спирали, ленты... да у Баса и слов таких не было ни в уме, ни на языке, чтобы назвать... Так бы и глядел, не отрываясь. Провёл пальцем по переливчатому шитью, ахнул: вот она где, медная проволока-то!
Цвела, играла пламенем невзрачная Басова одежина - прямо царский наряд! Чьи же это руки вышивали, каких мастериц? Отчего запело что-то в самой сердцевине души - тоненько, обманно-сладко так? Не задумываясь, надел Коннемара драгоценную куртку, молнию застегнул, стрелой вскочил - бодрый, ко всему готовый...
И тут же во тьму провалился. Даже шагу ступить не успел.
Правда, пребывать во тьме вышло не так уж и скверно. Играла музыка, женский голос пел, и Дьюлахан вроде бы сидел на пиру, так ему казалось: ушла из глотки злая жажда, подложечный страх-пиявка отстал. А что ни пира, ни хозяев нельзя толком разглядеть - да разве это главное?
Главное - покой.
И тишина.
Такая тишина, что и собственное дыхание замерло. Такая тишина, что и зрение обновилось, теперь Коннемара увидел ясно, что дальше идти некуда. Вот зал со стрельчатыми арками, в оконных проёмах - та самая лиловая пустота, что душе его мерещилась. Ветхое кресло у окна - направо, и сидит в кресле кто-то, седой или белый, то ли в лохмотьях богатых одежд, то ли в туманах. Жужжит пчелой прялочное колесо, тянется нить, и по полу - не веретено прыгает, а та самая, даром не нужная отвёртка.
Коннемара сглотнул, горло прочистил, поздороваться хотел, да пряха королевским мужским басом первая успела:
- Многая лета тебе, добрый молодец Коннемара, давно я тебя поджидал!
- Здравствуй... хозяин. Э-э... рад, что тебе отвёрточка моя пригодилась...
Повернулся Король-Прядильщик, уставил на Коннемару пронзительный алмазный взгляд. Тут и увидел Бас то, за чем пришёл: среди многих слоёв королевских одежд, перетлевших, как палый лист по весне, сверкало дождевым блеском, позванивало капелью, лучилось летним полуднем драгоценное ожерелье.
- Да, - прогудел Король, - пригодилась. За то я твой должник. Видишь ли, я здесь так давно, что все веретёна источил. Даже драконьи кости не вечны. Но что мы об этом? Хорошо ли тебя принимали?
- Неплохо, благодарствую, - отвечал Коннемара, вспоминая и не вспоминая, что было на пиру - или не было?
- И добро. Конь рад, Псу ты тоже приглянулся, - Король шевельнул бровью, и в окно вскочил Кун-Аннон в ошейнике с шипами, заюлил вокруг Коннемары, преданно сияя красными глазищами. Конь Бледный выступил из-за спины Короля, красуясь: по такому случаю его кости облекала белая попона до полу. Конь приплясывал и ухмылялся. Радость, да и только!
- Ну, проси, чего хочешь, Коннемара, - величественно изрёк Король. - Раз уж сумел им угодить и сюда добраться. Давно у меня никто ничего не просил, так что щедр буду.
Коннемара мяться и смущаться не стал - ни к чему.
- Если так, Король, - сказал он, стараясь попасть в тон Прядильщику, - то пожалуй мне в дар Ожерелье Солнца
- Это, что ли? - самоцветные капли зазвенели, пренебрежительно подхваченные костяным пальцем. - Это?
- Да, Король. Ничего другого не нужно, за ним и пришёл.
При этом Бас глаз долу не опускал и увидел, что королевское чело исказилось - но не гневом, а вроде бы как разочарованием.
- Хорошо ли ты взвесил? На что оно тебе? Это ж безделушка!
Шевельнул мизинцем: из воздуха посыпались на Коннемару крученые гривны, жемчужные нити без начала и конца, холодные алмазные обнизи, старые винные пробки, оправленные в золото. Оказалось добра по щиколотку - не ступить.
- Не дорого стоит, понимаешь? Вот настоящие сокровища, выбирай, - обвёл рукою стены, увешанные серыми коврами, как паутиной. Но что там прял Король в башне - судьбу ли, а, может - саму основу мира, - это для Баса не имело значения.
- Благодарю, Король, с меня и безделушки будет довольно.
- Ох, Коннемара, - сварливо отвечал Король, - лучше б ты попросил полцарства, меньше хлопот, клянусь Её Покрывалом!
Он остановил прялку (по стенам пошёл шорох, шёпоток), приподнялся в кресле, и, кряхтя, снял с плеч увенчанную короной голову.
Коннемара оторопел. Король бережно приладил главу на кресле, снял с куцего остатка шеи ожерелье, протянул Дьюлахану.
- Ну, что стоишь, ноги отнялись, что ли? - сердито окликнула голова.
Бас очнулся. Шагнул осторожно, не поскользнуться бы на этих жемчугах... Король вытянул руки, - ох, и длинные же! - и лёгкая добыча легла на плечи Коннемары.
- Дарю тебе, согласно твоей просьбе, сие ожерелье, именуемое...
Бас затаил дыхание.
- Ожерельем Солнца...
Нет, он маху не давал ещё ни разу!
- Пусть будет оно тебе в радость.
Тут королевские пальцы коснулись вышивки на куртке.
- Эй, добрый молодец, а это что? Да подойди поближе, глаза мои не то, что у орла...
От волнения, видно, Король и думать забыл, что голову хорошо бы на место вернуть. Коннемара, ощущая горячечное жжение на скулах, - ну, дело сделано, что медлить,- неохотно ступил ещё два-три шага. Тут-то королевская глава всё разглядела - и рассмеялась змеиным смехом.
- Ох, и хитёр ты, Коннемара! Всем угодил, и большим, и малым! Пса не убоялся, Коня вытерпел, мастерицам моим принёс дорогой подарочек! Ну что же, пользуйся удачей, сколько сможешь. Да помни: ожерелье это тебе носить, пока голова на плечах!
Взмахнул руками, всколыхнул туманы коконом - как будто вся Башня рассыпалась самоцветным звоном. Загремел, взлетая кверху копытами, Конь Бледный. Пронёсся, растопырив ужасные лапы, Кун-Аннон. Стрельчатое окно надвинулось - Коннемара только успел увидеть лиловую вспышку, да разреженный воздух огнём полоснул по горлу.
Они неслись быстро, быстрее грозовых туч, Коннемара до судорог втискивал пятки в податливые бока Коня - скорее, скорее! Ветер, ветер бы в лицо - остудить жар. Но впереди огненным клубком, молнией мчался Кун-Аннон, и ветер от него был горячий. Лиловая тьма, чёрная тьма, красная тьма с угольями... Где пролегал их путь - Коннемара не знал. С той минуты, как волей Короля он сам, Пёс и Конь вылетели из окна Западной Башни, добытчик видел и чувствовал только одно - огонь.
Ожерелье Солнца сжигало его, пустая королевская безделушка.
Если бы не куртка, расшитая мастерицами Короля, - от вековой скуки, что ли, он их избавил мотком медной проволоки? - быть бы Басу горкой пепла. А так - только длилась его мука. У Коня Бледного не было ни седла, ни повода, Коннемара вцепился в леденящую гриву, припал к ней грудью, - всё казалось чуть легче терпеть. Но даже могильного холода Коня не хватало, чтобы унять боль. Пока голова на плечах, сказал Король, пока голова...
А голова-то пылала, от Коня несло ядом, каждый вдох-выдох на губах сворачивался проклятьем. А-ах, Дьюлахан, держись, только дотерпеть до Базы, а там Доктор, добрый Доктор.. и Декан премудрый, ему-то свою добычу нужно забрать, уж они вдвоём придумают, спасут-помогут, а до тех пор нужно терпеть... Ведь это же что? Подумаешь: адский горчичник... москиты геенские... гадючья слюна, тьфу! Хуже бывало, правда? Ну? Когда татуировки сводил - ведь хуже было, полотенце грыз, все ногти обломал... Декан так решил, рабам личные приметы ни к чему... а Доктор, конечно, добрый, но такая же сволочь подневольная... Но ты ведь герой-молодец, ты победил, задание исполнил, значит, глупо сейчас загнуться, значит, выдержишь...
Так, дыша смертью, с живым огнём на плечах, он нёсся по воле Пса и Коня, и вспоминал всю боль, какую приходилось ему терпеть прежде, и уговаривал себя: дескать, тогда было хуже. И татуировки... и когда полоумная Княжна, штабная прорицательница, сломала ему в пророческом экстазе руку ... и когда наступил на морского ежа... и в детстве, даже в детстве, когда ссаживал коленки...
Всё так же, не сбавляя бега, вдруг вырвались в посюсторонний мир Пёс, Конь и всадник: груда угольёв, кучка истаявших вонючим паром ледяных костей, и Коннемара - пылающим лицом вниз, в роскошный ковёр Декановой резиденции.
Тах-Тах-Тах-Тах! - сигнал пожарной тревоги.
У-у-у-и-и-и! - сигнал общей.
- Тащите его, тащите!
- Да не подступишься! Сволочь... он меня лягнул... прямо в глаз...
- Идиот, это судороги, Доктора сюда!
- Где огнетушитель, ...?
- Отставить! Что он говорит?
Что он говорит? Что он там хрипит, грызя вытканные цветы и травы, почему не даёт снять с себя добычу, ведь это - добыча?
Оставьте меня, не касайтесь, это погибель... Это оно... но снять его можно... только с головой...
Все шарахнулись, подались назад. Дымилась куртка, дымился ковёр, затягивая Декана едким облаком. Сам Великий и Могучий поморщился, бросил на Доктора острый взгляд.
- Ну что же! С головой - так с головой.
Не того ожидал Бас от всемогущего Декана: какая б ни была мука, надеялся её облегчить, а тут такое... Но сил не стало сопротивляться, только с ненавистью успел взглянуть в глаза Доктору, когда тот комариным морфиновым уколом попытался отправить Дьюлахана в чёрный сон.
Не вышло: против пламени ожерелья морфин был ничто, только корчи Баса теперь не сотрясали, а боль стала жечь ровно, вгрызалась всё глубже, - или это Докторовы пилы делали своё дело? Руки в перчатках ухватили за подбородок, оттянули кверху, и Бас видел изжелта-белые пальцы, потом они стали красны, потом всё стало красным, побагровело и потухло.
Доктор был мастер своего дела: через десять дней Коннемара уже вставал, а через месяц молодцом накачивал мускулы в спортзале, приходил в форму. От истории с ожерельем остался на память тонкий шрам вокруг шеи, да один из камней выпалил над ключицей знак, похожий на звёздочку. Доктор, исполняя директиву "Ноль", делал всё, что мог, кожу пересаживал, - след выступал и на новой коже, так что Декан в конце концов махнул на это рукой и смирился с тем, что один из рабов останется меченым.
А куртка с бесценной вышивкой так и сгорела почти целиком. Остался клочок с носовой платок размером, но Коннемара на эти узоры смотреть не мог без содрогания... отдал Княжне. Она девушка добрая, пусть забавляется.