Итак, три правила оказались исполнены совершенно определённым образом. Подросткового темперамента герой в мире, адекватном лихорадочному воображению подростка, с ценностями и решениями, отвечающими шкале и потребностям лиц, не достигших гражданской зрелости.
Обиженный
Обижен Петя Хрумов на всех и вся: на Чужих вообще, потому что они вроде и дали людям звёзды, и нет (нет - потому что колонизировать космос и убраться с немилой Земли не дают). На деда, потому что дед - действительно "сильный" и на редкость неприятный тип - двадцать пять лет скрывал от него правду о том, что Петя ему не родной. Ясное дело, кому понравится, что им так явно манипулировали чуть ли не с рождения, пусть и ради великой цели... Но особенно обиженным, исстрадавшимся предстаёт он, когда в результате задуманной алари и счётчиками хитрой интриги попадает в странный мир геометров. Делает он это в обличье геометрального пилота Никки Римера, потому как корабль признаёт только хозяина (оставим пока в стороне технические аспекты этого путешествия...)
Никки попадает, как уже упоминалось, в Мир Полудня: Наставники, школы-интернаты (больше похожие на макаренковскую колонию имени Горького; при том, что я очень уважаю опыт Макаренко, он уникален...) Все свободны и веселы... или не веселы? Ведь у бедного Ника амнезия... Он забыл даже своих друзей... Ох уж эта любимая масскультом амнезия. В отличие от мексиканских сериалов, амнезийный Никки ведёт себя в медицинском смысле почти правильно: его мышление и восприятие становятся детскими. Он делается, как ребёнок, нетерпим и эмоционален. То есть восстанавливает в полной мере психологический тип Пети Хрумова. Эта ретардация находит выражение в неприятии идеологии Дружбы и практики регрессорства (снижения уровня технического развития встречных цивилизаций до примитивного, дабы их и завоёвывать не надо было, сами отдадутся...)
Особенную же неприязнь у Ника вызывают факты подавления детской индивидуальности: сам он в школьные годы складывал рифмы, но Наставник дал ему прочесть "Десять тысяч великих стихотворений", и вот уже Никки осознал собственное ничтожество и стихов не пишет. А мог бы стать поэтом (замечу - если не стал, значит, и не был. Поэт не профессия, а призвание. Можно сто книг стихов напечатать, а поэтом всё равно не быть, но это тривиально). Есть ещё пример с его подругой, Катти, которую Наставница мужественно спасла от выбора профессии модельера...
Здесь детей подавляют инфралучами (это, кто не помнит или первоисточника АБС не читал, средство для безвредного усыпления, применяемое в интернатах Миров Полудня - чтобы дети за полночь не трепались и не баловались).
Здесь дети посажены "на иглу" Наставнической ласки. Ибо только наставник может погладить и приласкать. Взрослые не касаются друг друга ни при каких обстоятельствах
(об обстоятельствах зачатия этих самых детей вообще не упоминается, наш герой стыдлив, как типичный землянин, и вид нагой подружки его жестоко смущает). То, что люди могут не касаться друг друга из соображений уважения к "личному пространству", Пете-Нику в голову не приходит.
О, какую истерику он закатывает старому Наставнику Перу! Обвиняет его в своей несостоявшейся жизни (а не состоялась она потому, что он, разведчик, не погиб в плену, а вернулся, и теперь его самым естественным образом подозревают в двурушничестве). Обвиняет в том, что за детьми подглядывают! Орёт, что нельзя строить доброту на доверии (это как?) До мордобоя доходит. Естественно, не старик колотит Петю (ох, надо бы!), а молодой здоровый парень даёт, как он сам уверяет, "лёгкую пощёчину" Наставнику.
О дальнейшем я уже упоминала. Суд, "зона"...
С помощью ряда чудес и помощника, убив до смерти Наставника Пера, Петя всё-таки возвращается к алари и своим неизбывным сотоварищам из числа землян и прочих. И устраивает истерику теперь уже деду (дед к тому времени умер от инсульта и делит тело с рептилоидом Карелом). Андрею Хрумову тоталитарный мир геометров и их материальное благополучие вполне нравятся. Против учителей он тоже ничего не имеет.
И верно? Зачем нам, скажем, левая рука? Ведь есть же правая, родная и изначальная. А левая - ну, что? Для еды ножом и вилкою. Да в носу ковырять...
Не хотите, чтобы я взялась доказывать, что ребёнку нужны оба родителя плюс хороший учитель? Или рассказать - страницы на две - о социализации?
Правильно. Не стану. У нас ещё две трети книги впереди.
Безусловно, в этом, довольно значительном для романа эпизоде, Петей движет и устами его говорит обида. Сиротское детство (отец и мать погибли, да и те были не его...). Жизнь с дедом, любовь которого всегда была довольно спартанской и строилась, кстати, на такой вот скупо дозированной ласке и умении делать вид, что любимого внука почти не существует до каких-то кризисных моментов (заболело дитя... корью, кстати, Господь милостив, АКДС до сих пор обязательная прививка!). Дед общается с малым Петей, как со взрослым... да только вот взрослым его внук-умник не становится и в двадцать семь лет...
Но всего любопытней то, что обида Пети выстрадана. Не знаю, сирота ли сам Лукьяненко, но это и не важно.
За Петиными обидами стоит большая Лукьяненковская обида на учителей.
И не спорит он с ними, как положено ученику. И даже не пытается ниспровергать, что тоже ожидаемо.
Он пытается выставить им счёт.
За что?
За тёплый, светлый, ясный и умный мир таких же людей.
В этом счёте многое записано: и звёзды, пожалуй, одними из первых. И коммунизм. И Линии Доставки, и учитель Тенин. И, кто его знает, может быть, даже тетраканэтиленовые штаны...
Но главное - звёзды. Где они? Вы нам обещали, что будет много всего, и звёзды... А мы не первые на Луне ("вот давеча я говорил о приоритете и, кажется, немного погорячился... " - "Стажёры", АБС). И мы сидим в вонючих орбиталках годами, ишачим на ВПК и выполняем сомнительные биологические исследования...
И вместо коммунизма к восьмидесятым годам - "пятилетка похорон", разруха, кризис благих намерений...
Где это всё - умное, доброе, светлое? Я вам так верил!
Миры учителей оказались тёплыми игрушками. Заигрался, да вдруг и опомнился. Что это? Ведь я уже взрослый... а вокруг всё так мрачно... и всё, что я знаю - это лишь тёмная изнанка вашего света...
Бросил игрушки, да ещё и потоптал.
Сел и разрыдался.
Игрушки
Значительное, без сомнения ключевое слово всего романа. Концепт. Звёзды - холодные игрушки. Конечно. Что они могут дать человечеству, в самом деле социально всё ещё инфантильному (тому доказательством войны, террор, политкорректность и sexual harassment) - зачем ему звёзды?
Ни обустраивать их планеты, буде таковые найдутся, ни использовать энергию звёзд человечество Лукьяненко не способно. Человечество АБС, пожалуй, могло бы... но природа (и сами АБС) и тут оказалась мудрее, трещина прошла внутри человечества, и звёзды в самом деле стали драгоценностями на ладонях метагомов и остались абсолютно недоступны (в истинном смысле) девяти десятым просто гомо сапиенсов...
Это очень по-детски: хотеть играть тем, что не предназначено для игры или недосягаемо. Фарфоровой лисичкой из буфета. Папиным пистолетом. И хорошо ещё, если дитя просто видит буланого коня в тополевой палке или делает бомбочки из презервативов...
Другие игрушки: космические корабли. Если не земные - то обязательно или о-очень большие (несоразмерно масштабам хозяев), либо разумные. О том, как могут себя чувствовать земляне в корабле алари (это 20-килограммовые мышевидные воины), автор, видимо, даже не задумывается; об эргономике у него довольно слабое понятие. Разумный же корабль - это вечное желание человека со времён первого парового движка - чтобы техника была покорной и слушалась даже не мановения руки, а движения мысли.
Разумный Интернет-холодильник - хороший друг. Если только не связать его с Интернет-унитазом, который будет делать тебе ежеутренне анализ мочи. Чёрта с два ты закажешь через этот друг-рефрижератор пивка или сала, если друг-унитаз не велит. Всё это уже есть и почти понятно.
Но разумный корабль-солипсист, который ещё нужно обманывать, перехитрять и уговаривать...
Ещё игрушки. Оружие. Конечно, не просто огнестрельное. Кто сейчас будет воевать огнестрельным? Лазеры! Ггоррш (или ггоршш?). Корабельные пушки алари, способные разнести планету вдребезги (ну, Звезду Смерти с Дартом Вейдером тащить в роман не захотелось). Особенно милы коллоидные лазеры, которые почему-то нельзя перезаряжать.
Прямо орбитальные системы ПВО с ядерной накачкой... Только ручного действия. Вы только представьте себе - одноразовое оружие... А ведь автор ещё над газовыми баллончиками издевается. Неэффективны, дескать.
Мой сосед по общежитию из глупого любопытства брызнул себе в лицо "черёмухой" и ослеп на шесть часов. От адской боли в глазах он буквально (я не шучу) - лез на стену. Его рвало и он так орал, что слышно было на три этажа.
Наконец, самая главная игрушка романа - Врата. Судя по датам написания, между "Игрушками" и "Тенью" прошло около двух лет, в течение которых автор основательно подсел на миссис Нортон. Врата, оценивающие тебя в момент перехода, открывающие тебе тот мир, в котором ты хотел бы жить...
Только у Нортон (кое в чём и её можно отнести к учителям, во всяком случае, она мастер романтических героев и приятный, хоть и не без натяжек, сюжетописец) всё это происходит с куда меньшим пафосом. И Саймон Трегарт не раскаивается в выборе, во всяком случае, до тех пор, покуда у них с Джелит не народятся детишки...
Здесь же, в мире Тени, Врата работают с частотой и эффективностью турникета в метро. Назад не пущают, во всяком случае, пока ты не наберёшь сколько-то очков в своей игре.
Да только вот Пете его игра быстро надоедает. В самом деле, что он, маленький, что ли - мочить каких-то зелёных (и с лица, и по убеждениям)! Преодолев сопротивление нечеловека-капитана, он всё-таки вырывается из явно play-station мира, в который его привело постижение, случившееся при переходе через Врата. Так как постигнут он был либо неправильно, либо не полностью, то выпадает ему уже другой мир - примерно мир Тома Сойера или просто дяди Тома. Неспешная идиллия жизни на природе. Но и там Пете не живётся. Хотя именно там узнаёт он тайну Ворот, Тени, Хрустального Альянса и Торговой Лиги. Там прекрасный, вечно живущий человек Кэлос, оказавшийся впоследствии киборгом, рассказывает потрясённому Пете, что сам он отныне - тоже бессмертный... Так или иначе, Врата оказываются достаточно горячей альтернативой звёздам.
А что?
Хорошая игрушка.
Дешево, весело и сердито. И бессмертие - задаром (Боб Шекли).
Помощники и подарки
Помощник в романе один. Но зато какой! Это куалькуа, комок разумной протоплазмы. О том, что такое протоплазма, не знает толком ни один фантаст, но АБС, по крайней мере, не называли своих отделившихся от клоаки "щенков" протоплазмой. Чтобы протоплазме существовать хоть как-то обособленно, нужна минимум мембрана, а то и внутренний клеточный скелет... но это уже мелочи.
Первое знакомство с куалькуа, естественно, вызывает у Пети жесточайший приступ ксенофобии. Он вообще ксенофоб и ко всем остальным расам в Галактике относится без малейшего пиетета. Посмеивается в тряпочку, смакует мелкие слабостишки, вроде хрупких конечностей у хикси или недостатка интеллекта у торпп (разумная плазма в силовых полях).
Куалькуа, в свою очередь, очень любознательные ребята. Точнее, ребято. Поскольку оказывается, что все куалькуа - единый организм (разнесённый на световые десятилетия!), и ему ни смерть, ни вообще чего-нибудь нипочём.
Ему надо только давать иногда покушать (он не паразит, соками хозяина не питается). Поить и выгуливать не обязательно (так что Петины почки, видимо, работают за двоих). Непонятно, отчего такое существо, - как справедливо замечает Лукьяненко, если и не сам Бог, то некий универсальный дух природы, - отчего оно относит себя к Слабым? Только не надо об узкой специализации. Куалькуа и переводчик, и воин-смертник в торпедах (на кой эти камикадзе в наш век отлично самонаводящихся торпед?), и супер-ремонтник в горячих реакторных зонах (хотела б я посмотреть, как протоплазма ремонтирует чего-нить, разве что действует как знаменитая Шпаклёвка Пвацкина...) Куалькуа объясняет Пете, что ему интересно (любопытно) проделывать такие штуки. Не спорю. Ему виднее.
Но главное, несомненное и уникальное свойство куалькуа - это его дар биоморфизма.
Заветная места всех мальчишек - вырастить резиновый кулак, как у Бумера. Летать, как Супермен. Менять лицо и тело, чтоб училка не узнала и не вызвала к доске, и чтобы Светку сразить наповал лицом и повадкой Тони Бандераса...
Тут уже ни о какой ксенофобии речи нет. В особенности ясно и чётко подлинный Петя Хрумов появляется в эпизоде драки с паханом в "Свежем Ветре". Пахан, собственно говоря, вполне приличный парень (несмотря на то, что гей). Он вежливо говорит с Петей: дескать, я такой-то, я тут главный, нехорошо бить Наставников. Вот, Ример, это наши сортиры. Ты их помой, будь любезен, до обеда. Ты новенький, стало быть, сегодня твоя очередь.
И всё это без мата, давления на психику и прочего.
Но Петя взъяряется так, будто его собираются прилюдно изнасиловать мужским способом. Вот тут-то куалькуа и произносит заветное: "Боевая трансофрмация?"
Естественно, Петя не отказывается.
С таким союзником врагу мало не будет: у Пети отрастают когти. Адреналин и эндорфин зашкаливают так, что боль перестает существовать для Пети: "Боль - для других. Отныне и навсегда".
Отныне и навсегда Петя при всяком удобном случае будет прибегать к помощи этого деуса экс махина. Куалькуа сторожит его сон, согревает в снегу, помогает убивать и даже убирает сивуху и метанол из самогонки (этиловый спирт Петя трогать не велит). Правда, случается, что аморфный друг то задумается, то закапризничает, то начнёт этическим соображениями отговариваться, тогда Пете приходится и пострадать, и поболеть. Иногда, чтобы придать Пете мужественного шарма, куалькуа помогает носителю весьма своеобразно. Так, чтобы снять с него ошейник со взрывчаткой, надетый злой девушкой Машей (она майор ФСБ), помощник тащит ошейник через всю Петину шею, при этом толком не отключая по причине спешки болевые рецепторы. Петя страдает, мочится (не мучится, это не опечатка) от боли, чувствует, как ему рассекают позвоночник, напоследок срывает ошейник вместе с кожей... В дальнейшем куалькуа кокетливо отказывается (говоря, что сейчас-де не время) залечить Пете солидный шрам на лице.
Шрамы - украшение мужчины.
Наука и Жизнь
Это мелкотравчатая глава, и ты, вдумчивый и сердечный читатель, можешь её пропустить. Я конспективно пройдусь по тем несообразностям, которыми кишит роман.
Тут даже не знаешь, с чего начать во-первых...
С разумных кораблей геометров, которые почитают себя всемогущими, а всех прочих своей иллюзией, и заодно умеют отращивать себе движки? Нет, автор и сам над движками пошутил (над солипсизмом он шутить не решается). Зато этот корабль способен узнавать хозяина в лицо. Хотя мог бы и по генокоду, всё равно куалькуа полностью переделывает Петю в Никки. Ладно, с этим тоже всё в порядке - на худой конец, люди-то на Родине геометров должны будут узнать Никки по потртету...
Опять корабли, только уже алари. Оснащены плазменными движками на воде, которые земляне, по словам Данилова, смогут повторить только через сто лет.
Нет, вы как хотите, но так не бывает. То есть, можно сформулировать на ровном (а на самом деле истоптанном догадками предыдущих поколений) месте новый физический принцип. Можно даже прибор сконструировать, я уверена, что такие примеры в технике были, есть и будут.
Но сто лет на то, чтобы использовать уже существующие принципы (получение и хранение плазмы, реактивная тяга) и разработки? Да и принципы столько не живут, в технике сейчас каждые 2-3 года меняется видение задач и то, что было фантастикой, стремительно становится реальностью... В конце концов, у человечества есть опыт развития электродвигателей - невероятно быстрый, как только принцип получил первое воплощение.
Вся нелепость хода с движками алари состоит в том, что автору, по мальчишеству его, скучно возиться с уже известными принципами и технологиями. Отсюда и несусветные сто лет.
А джампер - это ведь волшебная игрушка! (снова!), да ещё и с кайфом внутри!
Кто бы ещё объяснил, под какое эмбарго подпадает импорт таких движков? Под закон об использовании по назначению? Но ведь движки - они и у алари движки. Вряд ли можно предположить, что земляне будут их кушать или извлекать из них духовую музыку (нецелевое использование чужих технологий запрещено Конклавом).
О самых вопиющих проколах автор, не стесняясь, говорит устами Пети. Например, о том, что куалькуа обходит закон сохранения энергии, превращая мальчика Римера в старого Пера и наоборот.
Иногда, правда, он так захватывается, что подумать о логических неувязках ему некогда. История со взрывным ошейником нелепа от начала и до конца. Маша с дистанционным пультом бродит за Петей по всему российскому челноку. Петя садится в кораблик геометров. Маша за ним - иначе Пете оторвёт голову. Кораблик услужливо предлагает Пете закрыть люк и выкинуть Машеньку в открытый космос без скафандра. Петя решает за лучшее Машу не убивать, ведь у неё пульт! Пять минут неприятных ощущений - и обмочившийся, но свободный, Петя торжествует. А ведь мог бы попросить куалькуа скушать взрывчатку, это в основном органика - и никаких телесных повреждений... на худой конец, вскрыть замок... Неисповедимы пути симбионта.
В общем, с ошейником они кое-как разобрались. Маша выбросила устройство в космос, и вообще...
Вообще всё кончилось хорошо.
Финалы
Ну вот. Добрались и до финалов.
Разумеется, счастливые и конкретные. Сплошная сбыча мечт.
Считаем?
Деда Хрумов получил новое, молодое тело (Петя тут же обзавидовался). Маша Клименко, мастер пыток, попредавав всех в свое удовольствие, распустила волной отросшие за тысячи лет волосы и превратилась из стервы в Синди Кроуфорд. Счастья ей с дедом Андреем Валентиновичем желает Петя от всей души...
Сам Петя побаловался в миры "Сони плэй стейшн", побывал у патриархальных бессмертных фермеров, познал самого себя пару раз.
Спас Данилова, которого мечта приняла форму в стиле Васисуалия Лоханкина: Петя, убираясь домой из Тени, находит его в бараке виртуального концлагеря. Данилов, предавший всех, кого можно: покалечивший ради Хрумовской миссии боевого товарища, пару раз бравший на прицел Петю и его беспомощного деда-рептилоида, - лежит навзничь на койке и упивается своим наказанием. Этакий Раскольников.
По мере чтения "Звёздной Тени" моё скептическое отношение к Лукьяненко несколько раз готово было качнуться к определённому отданию должного. И автор, и Петенька к концу текста стали явно взрослеть. Им стали доступны умозаключения о выборе и свободе, о неоднозначности всего сущего. Петя даже вспомнил кое-что из своего сексуального опыта ( а я-то уж думала, что он всё ещё девственник).
Но одна из финальных сцен, в которой Петя со товарищи отнимает в безобразной, подлой атаке из-за угла Зерно Врат у каких-то выстрадавших его пучеглазых и синекожих Чужих - эта сцена, увы, перебивает всё. Позиция Пети в отношении Зерна толком не ясна (то ли это спасение, то ли погибель - дед уже решил, но Пете не говорит, вот Петя и колеблется). Своего Зерна получить они по каким-то причинам не могут. Тогда отряд землян и Теневиков нападает на синекожих. Льётся кровь существ, которые Пете ничего плохого не сделали. Гибнет бессмертный (!) Кэлос. Пете приходят в голову сакраментальные слова: "Они защищали свой мир. Тот кусочек счастья, что несли для него. Мы победили. Мы оказались сильнее. И небеса не разверзлись, земля не разошлась под ногами... Каждый приходит в Тень по-своему". Маша визжит, увидев, что Чужой ещё шевелится: "Добей его!". И тут Петя жалеет полумёртвого Чужого. Отдаёт ему Зерно - и получает немедля копию.
Тень тенью, а блаародство всё-таки и в Тени вознаграждается.
И тут начинается
Зависть
Малюсенькая главка, но не хочу её упускать.
Петя Хрумов, он же Ник Ример - возвращается на планету геометров. Перед этим у них с дедом происходит один к одному сцена между Бильбо и Фродо в Ривенделле: дай мне его хотя бы посмотреть (Зерно)... не могу... моя прелесть... От скверного ощущения издёвки над читателем не спасает даже то, что автор говорит "в сторону": как в старой сказке о Кольце Всевластия.
Да не дураки мы! Знаем, помним. Читали! Конспектировали!
Дорисовывать только не надо!
Вернёмся же к Нику. Зачем он дома?
Не догадываетесь?
Геометры бежали от соблазна Тени. Вплоть до физического перемещения своей планетной системы из Ядра на периферию Галактики.
Так вот, Ример, отвергнутый и сколько-то там раз убитый, принёс им Тень.
Он принёс им Врата. Вот уж - воистину решил за целую планету.
И ещё одна, малая и едкая капля зависти. Океан Солярис помните?
Поплачьте. Нет его.
Никто в Конклаве не смог с ним договориться. А таких Конклав не терпит. И флот алари получил приказ...
Никто, стало быть, не заметил тоненькой ниточки силикоидной протоплазмы, протянувшейся за рукой Криса Кельвина...
Вот так вот.
Эпилог
Хэппи энд. Зерно, изящно откопировавшись ещё раз у геометров, досталось куалькуа (скорее всего). Судилище Сильных рас таки решило подумать и снять обвинения со Слабых.
Почему бы нет?
Геометры получили свою соковысасывающую игрушку. Опасность быть регрессированными, стало быть, миновала.
Куалькуа Врата до лампочки, один за ворота - другой почкуется.
Счётчики умеют переносить джамп, деля в уме ноль на ноль.
Дед женится, наверное.
Данилов опять на работе.
Один только Петя гуляет с собакой, нравоучительно дарит соседскому пацану, коллекционеру камешков с иных миров, осколок земной щебёнки... размышляет о том, что, если б можно было переломить привычки, вколоченные воспитанием, привычкой, эволюцией...
Почти как взрослый.
Думает привычно, что хорошо бы не попасть после двух недель допросов в сибирский санаторий... грустно ёжит очко...
И тут, конечно, прилетают послы Конклава.
Землю в Сильные расы принимать!
И говорить они хотят только с Хрумовым Петром Даниловичем!
Подвиг твой не напрасен...
Немая сцена.
Апофигей.
Резюме
Ну что, выпустила пар? Выговорилась?
Я не стала бы раскрывать рта и сидеть за этим текстом за полночь, если б книга Лукьяненко всё-таки не была выстраданной. Она писана - без шуток - кровью горячего писательского сердца.
Автор хочет быть большим и сильным.
Он до боли, до кома в горле жаждет детской простоты и ясности мира.
Он знает - от учителей - что взрослые обычно много страдают и через то закаляют душу...
И потому он отправляет Петю Хрумова взрослеть на картонных подмостках своего мирка, получать виртуальные синяки и быть жертвой маркетинговых приёмов современной скоростной литературы.
Учителя... мы позволяем себе смотреть на Вас свысока. Мы бестрепетно обсуждаем Ваши самые трепетные тексты, мы...
А Вы, как принц Датский... всего лишь повернули нам "глаза зрачками в душу" - чтобы каждый из нас увидел свои потёмки сам.
Вы больше всего на свете хотели, чтобы мы повзрослели.
Вы хотели, чтобы мы поняли то, что понял когда-то Иван Жилин: главное всегда остаётся на Земле.
Чтобы мы поняли: "дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как ты влияешь на других".
И что один человек ни черта не стоит... как бы спорно это ни казалось, кто бы первым это ни сказал...
И спасительной иронии по отношению к самому себе, не скептицизму и цинизму, а именно иронии - сойти с пьедестала, каким бы он ни был, - Вы стремились нас научить.
Учеников оказалось много.
Среди них всегда найдутся восторженные. Вытатуировали на губах имя учителя, сделали хоругвь из его пиджака и водят крёстные ходы и крестовые походы. За таких учителю обычно стыдно.
Есть скрупулёзные, выписывающие слова и полагающие, что в их специальном сочетании - сила. Таких жалко.
Есть и обиженные, со счетами и зарубками. За таких - больно. Помните Лёву Абалкина и его учителя?
И те, и другие, и третьи - педагогическая неудача.
Бремя учителей, груз учеников - тяжкая ноша. Нужно прожить жизнь, поиметь специальность и быть в ней мастером ("Кто твой учитель, мальчик? - Николай Кузьмич Белка, океанолог", - "Полдень, XXII век"), чтобы получить право учить.
А учеников и должно быть много. Чтобы среди первых, вторых и третьих нашлись один-два-три тех, кто рано или поздно повзрослеет, пройдёт своим путём, - и прикоснётся к душе другого живым и мучительным прикосновением настоящего Учителя.
И примет бремя учеников так же честно, как принимали Вы.