Нынче в ночь узрел ангела. Бредущим узрел издали. Два крыла непомерных волочились его оземью. И одно, то, что левое, всё извалялось радугой, что едва полыхала давеча, словно путь с небес указуя его. А другое - грязищею рассветилося - путь земной отмеча, стало быть.
И было в том его разноличии столь до нельзя притягновенное, что поплелся за ним очертя, быть бы сколь к нему не приблизяся.
Так и шли, отдалясь порознь вдоль чего-то, полями видневшемся. И всего более веяло от него отстраненностью. А потому - будь исполнен печалью иль радостью, - все одно, потусторонние, ибо бесстрастные.
Обредя же поля вдоволью, понастигли окрая туманного, колубами во тьме копошащемся. И поняли оба засветло, что туда нам и вовсе ненадобно. Ко черте подошли, стало быть.
Замерев в одночась без движения, обрастать почали сумраком, зарастая помалу землицею, по колени плеч окрыланные.
И по мере врастанья в теменью, мерк и разум мой во безвременьи. Погружался во сны, стало быть.
Отлетало сознанье оземное, позаявью укрыясь, будто плотию.
Ощутив, что укрылся достально, принялся отыскивать ангела, дабы явь позаявью продолжити, хоть бы так изыскав отметины.
И чем дольше изыскивал ангела, тем заплечья росли тамошью, доколь вовсе крылами забрезжили.
И понял тогда, что изыскивая - творю, а творя - сам в того обращаюся.
И ещё понял я, что сотворенный мною, от себя же отличный - то ли ангел от ангела прежнего, то ли я от себя позаявного.