Океанский прибой с грохотом бил в прибрежные скалы, и красно-синие игуаны нехотя расползались по сырому камню, странно яркие в серости этого места. Разумеется, шел дождь. Силуэт карманного линкора едва просматривался сквозь завесу косых струй в десяти кабельтовых от прибойной полосы. Силуэт был неправильный. Ему не хватало одной дымовой трубы, и очертания задней надстройки сильно отличались от первоначальных форм. Рядом над свинцом волн едва виднелась рубка курьерской субмарины.
Тугие холодные струи упруго били по фуражкам с высокой тульей и затянутыми в кожу плечам. Жабьими глазами пучились очки-консервы. Длиннополые плащи мокро блестели в лучах фар. Фигуры и мотоциклы туманом окутывало облако мельчайших брызг. Взрыкивали и снова уходили в мерное рокотание нормальной работы мощные моторы. Шипела, испаряясь, вода на коленах выхлопных труб. Вездеход с морскими пехотинцами угрюмой тенью замер у края площадки, на которой остановились мотоциклы. Самокатчики курили, пряча сигареты от дождя в крагах. Офицеры застыли у самого обрыва - еще шаг-другой, и под ногами разверзнется бездна в добрую сотню метров глубиной.
Бездна, на дне которой гремит камнями прибой и в мертвом безмолвии таится безумие.
- Какого дьявола нужно было предпринимать этот выезд на пикник, Ганс? Да еще в такую адову погоду?
Заговорил тот, что был пониже. Второй, длинный как жердь, но сутулый и оттого казавшийся лишь немногим выше своего спутника, пожал плечами. Выглядело это так, словно кто-то открыл и сразу снова закрыл зонт, отряхивая его от капель.
- Туда не подобраться с моря, Янкель. А погода здесь такая всегда. Все две недели, что мы вас ждали и занимались ремонтом, льет дождь.
Голос у высокого был очень усталым. Он и сам чувствовал надтреснутость в звуке своей речи и молил всемогущего бога, чтобы сквозь едва заметные пока - пока! - трещины во внешнем спокойствии не прорвались истерические нотки тщательно скрываемого в душе страха.
Две недели ожидания, две недели в качестве сторожа при...этом - такие недели утомят кого угодно. Утомят, сколь бы сильным ни был человек до встречи с.. Да, сказал себе капитан цур зее Ганс Лангсдорф, именно так: с неведомым. Сильный человек просто устанет, слабый же спятит. У них было сколько угодно времени, чтобы убедиться в этом на деле. В лазарете "Адмирала графа Шпее" три десятка безумцев прикручены к койкам вязками и под завязку напичканы успокоительным. Те, кто не вынес соседства с ужасом. Те, кто оказался наименее готов к встрече с неведомым.
Что таить, все мы оказались к этому не готовыми. И от хохочущих безумцев нас отличает лишь умение загнать свой страх в глубину души, сковав его путами стальной логики устава и воинской дисциплины. Но день ото дня справляться с первобытным ужасом становится все труднее. Лангсдорф чувствовал, как мелкой дрожью дрожат пальцы, и порадовался, что грубая кожа мотоциклетных перчаток надежно скрывает недостойные офицера и моряка проявления слабости человеческой натуры. Порадовался - и на всякий случай сжал пальцы в кулаки. Так вернее. Да, так вернее.
Как можно оказаться подготовленным ко встрече с выходцем из одной из самых страшных преисподних ада? Даже будучи военным моряком, даже зная, что смерть в пучине морской - один из наиболее вероятных для твоих карьеры и жизни исходов, ты готов лицом встретить судьбу, какой бы облик она не приняла: дымков неожиданно нагрянувшей эскадры противника на горизонте, налета вывалившейся из низкой облачности палубной авиации врага или смертоносного поцелуя рогатого шара мины в корабельную скулу. Но такое..
Спутник Лансдорфа между тем приблизился к самому обрыву и, держась за натянутый между стальными столбами леер, заглянул за край.
- Святые угодники! - выдохнул он. А потом заметно позеленел и с трудом сдержал явственный рвотный позыв, сразу перестав быть похожим на рассерженного хозяйского кота, выставленного в непогоду за дверь по невесть чьей прихоти. Хотя насчет "невесть чьей" можно было даже не сомневаться. Шифровка Лангсдорфа была адресована фюреру лично, и он не сомневался в том, что она достигла своего адресата.
Запах чувствовался даже здесь, на высоте, и перебить его не могли ни порывы озонированного ветра с моря, ни хлещущий ледяными струями дождь. Запах день ото дня становился все сильнее; в него все явственнее вплетались сладковатые нотки гниения и густая сероводородная вонь органического распада.
Тварь оказалась все-таки смертной. Лангсдорф, как ни старался убедить в этом себя и команду, так и не смог уверовать в реальность этого факта до конца.
- Прошу за мной.
Развернувшись и покрепче сжав в руке леер, капитан цур зее начал спуск по крутой, вырубленной в камне лестнице. Леер, как и крепящие его к скале кольца, был новым - его укрепили в первый же день матросы из команды "Шпее". А вот ступени...
Оглаженные временем, с заметным углублением ровно посередине - сотни ступеней полувитком крутой спирали спускались к укромной бухте, отделенной от океана клинками бритвенно-острых рифов, чьи острия поднимались над морским волнением среди белопенной кипени прибоя. Кто вырубил их в монолите вулканической породы? Когда? Сколько десятков, сотен поколений назад? Кто ходил по ним к морю - и зачем?
Ответов на эти вопросы у Лангсдорфа не было. А если и были - он усилием воли гнал их прочь, не давая воображению сделать даже небрежный набросок той истины, которую приоткрывали эти ответы. Все это было за пределами современного человеческого разумения... За пределами разума, поправил себя Лангсдорф. Да, так будет вернее.
На полпути к галечнику пляжа он, не оборачиваясь, протянул назад противогазную маску. Спутник с благодарностью выхватил ее из рук капитана, немедленно надел и забубнил в мембрану переговорника какую-то невнятицу - просто для того, чтобы говорить, чтобы слышать звук человеческого голоса, чтобы не сойти с ума еще до того, как они окажутся там, внизу.
Сам Лангсдорф тоже надел противогаз. Запах резины частично перебивал чужеродную вонь и запахи тления, но к ним капитан привык еще в перевые дни. Команда дегазации, приданная экипажу "Адмирала графа Шпее" вместе с партией новых снарядов для орудий главного калибра, постаралась на славу - но Лангсдорф предпочитал перестраховаться. Он не знал, спасет ли мало изменившаяся еще с первой войны маска от нового дьявольского яда, способного отравить и сквозь кожу, но в ней он чувствовал себя явно спокойнее. Бог знает, насколько глубоко снаряды засели в этой необъятной туше, и сколько времени еще поры этого огромного - с гору! с самую настоящую гору! - тела будут сочиться смертельным ядом, убившим это существо.
Впрочем, Лангсдорф с самого начала не был уверен, что прикончило тварь в конце концов - химические ли снаряды, или же прибывшие в освинцованных контейнерах начиненные чем-то небывало смертоносным "подарки" от гениев из Общества кайзера Вильгельма - те самые, из-за соседства с которыми еще до прибытия в здешние воды столь скверно работало радио, искажая передачи непрерывной трелью щелчков.
Как бы то ни было - вот она. Громоздится бесформенной тушей на берегу, соперничая размерами с окрестными холмами, разлагается и воняет. Что-то убило ее в конце концов. Они в конце концов победили - и даже умудрились сохранить разум. Пусть и не все, пусть и не весь, целиком.
Странная летательная машина, на которой перепорхнули с палубы "Альтмарка" прямо на берег, к подножию туши, прибывшие на транспорте всклокоченные типы в комбинезонах из тяжелой резины и свинцовых, как у водолазов, башмаках, стояла, чуть накренившись, у горы мертвой плоти. Десятиметрового диаметра диск с возвышением, наподобие боевой рубки субмарины, в центре. Когда "Шпее" выходил в море весной, о подобных самолетах даже и не слышали. Допуск к государственным секретам у капитана был весьма высоким - а стало быть, это продукт неслыханного научно-технического подъема, который претерпевал Рейх с конца августа, когда антарктическая экспедиция обнаружила в самом сердце ледового континента то, что одни называли новым Эльдорадо, а другие - сундуком Пандоры. Война, предчувствие которой уже давно чувствовалось в самом воздухе, так и не разразилась - привезенное из Антарктиды знание в корне изменило общемировую парадигму.
Лангсдорф, ожидавший со дня на день получить приказ о боевом патрулировании Южной Атлантики, был немало обескуражен, получив вместе с партией экспериментального чудо-оружия недвусмысленный приказ следовать вокруг Южной Америки в совершенно пустынный сектор Тихого Океана, а по прибытии ожидать развития событий в полной боевой готовности.
Когда внезапно исчезла радиосвязь, а все частоты заполнил вдруг ревущий радиошум, из пучины посреди безбрежного океана поднялся вдруг целый остров, Ганс Лангсдорф, капитан цур зее, почти не удивился, распорядившись играть боевую тревогу. Спустя несколько часов неведомая тварь, само присутствие которой под этими небесами повергало всю команду в неописуемый, парализующий ужас, выбралась из нагромождения причудливых скал, в которых больная фантазия части членов команды немедленно усмотрела нечеловеческий город, и напала на гордость германского флота.
Не то незримым хвостом, не то неким энергетическим хлыстом тварь едва не рассекла карманный линкор надвое, и лишь выдержка капитана и слаженная работа орудийных расчетов и двигателистов позволила кораблю уцелеть и одержать верх в странной дуэли, развернувшейся над бесплодными волнами океана. После нескольких десятков попаданий - сложно промахнуться, стреляя по такой-то туше! - из главного калибра чудовище выбросилось на берег, где и издохло. "Адмирал граф Шпее" отполз в открытое море, опасаясь появления собрата неведомого животного и зализывая на ходу раны. Гидросамолету пришлось удалиться от места битвы на сотню миль, прежде чем радиосвязь наконец появилась, и посланная Лангсдорфом шифровка ушла в Берлин.
И вот теперь, две недели спустя, из морской пучины вынырнула субмарина без опознавательных знаков, но с личным посланником фюрера на борту. Почти одновременно с ней к острову подошел, пройдя Панамским каналом, приданный "Шпее" транспорт с грузом дизельного топлива и оборудованием и деталями для проведения ремонта в открытом море. Кроме того, на его борту прибыли научники из сверхсекретных лабораторий Рейха, которые тут же развернули исключительно бурную деятельность вокруг тела умерщвленного гиганта.
Один из ученых как раз и спешил навстречу вновь прибывшим. Гордость немецкой науки была взъерошена даже сильнее обыкновения - в этом Лангсдорф не преминул убедиться, когда светило стянуло через голову прорезиненный шлем безо всякого опасения отравиться исходящими от чудовищного трупа миазмами.
- Оно излучает, капитан! - не здороваясь, издали закричал ученый. Гейзенберг, вспомнил Лангсдорф материалы досье. Да, точно. Изучает космические лучи и еще какую-то муть...что-то, связанное с выживанием кошек в замкнутых пространствах. В голове не укладывается, кому это может быть нужно и полезно, особенно в наше-то непростое время. Однако - вот он, здесь, сияет, словно начищенный пфенниг и выглядит совершенно счастливым. Словно за его спиной не громоздится, заслоняя полнеба, гора мертвой плоти в миллион тонн весом.
Вот бы и мне так, подумал Лангсдорф. Ничего, скоро подтянутся корабли флотилии, замкнув кольцо вокруг острова, и тогда можно будет вернуться в Киль. Вернуться - и забыть все случившееся, словно ночной кошмар, словно плохой сон, словно младенческий, совершенно нелогичный страх... Страх неведомого. Совершенно первобытный ужас. Бесформенная всеохватная жуть, которая не дает вздохнуть и сжимает сердце ледяными пальцами ирреального, запредельного, нечеловечески острого ощущения собственной ничтожности, никчемности и ненужности.
Забыть все это, забыть! Прочь, прочь, скорее!...
Пока же Лангсдорф привычно взял себя в руки и вежливо поприветствовал ученого.
- Оно излучает, капитан, советник! - взволнованно рассказывал тот, едва ли не за руку увлекая их к этажерке многоярусных лесов, облепивших малую часть огромного тела. - Мне неясна природа сигнала, но он явно имеет внутреннюю структуру и гармонику, и вполне вероятно, что несет в себе на основной волне ультракоротковолновых передач некую информацию, расшифровать которую мы пока не в состоянии.... А возможно, у нас пока попросту нет тех устройств, которые способны были бы принять этот сигнал, перекодировать его и сделать понятным для нас с вами! Удивительно! Если верить вашему рассказу, капитан...
Лангсдорф замер.
- Что значит: "Если верить?" - спросил он. Слова сквозь мембрану противогаза прозвучали особенно глухо и зловеще - и не менее зловещей получилась пауза после этих слов, в течение которой слышно было лишь рвущееся сквозь клапаны сиплое, с присвистом, дыхание капитана.
Ученый недоуменно заморгал, а советник взял Лангсдорфа за локоть неожиданно сильными для такого толстяка пальцами.
- Не вздумайте застрелить его, Ганс, - несколько натужно рассмеялся советник, переводя назревающий инцидент в плоскость шутки. - Это научная надежда всего народа Германии! Вы не вправе лишать нас светлого будущего!
Мгновение Лангсдорф молчал.
- Так и быть, не стану, - сказал он наконец.
Ученый поверил в серьезность намерений капитана. Советник, похоже, тоже. Поверил даже сам Лангсдорф. Черт, надо убираться отсюда как можно скорее. Этот ученый хмырь даже не представляет, насколько близко к могиле был минуту назад. А мне очень, очень, очень нужно отдохнуть. Поистине проклятое место.
Он по возможности незаметно застегнул кобуру, которую сам не зная, как, столь же незаметно для себя самого и окружающих расстегнул какой-то парой минут раньше.
- И какую же пользу может принести Германии открытый вами кодированный радиосигнал, неведомо как излучаемый давно умершим существом неизвестного происхождения? - с деланным любопытством спросил Лангсдорф.
Ухватившись за протянутую соломинку, Гейзенберг начал рассказывать, с каждой фразой все больше увлекаясь собственными речами.
-...и вполне возможно, что вспышка безумия, охватившая часть команды крейсера, спровоцирована именно воздействием этого странного сигнала непосредственно на человеческий мозг! Пробудились какие-то дремавшие до поры центры, перехватившие управление телами несчастных - изучение этого принципа крайне важно для нации, ведь нам, как передовой силе человечества, предстоит научиться управлять сонмами необразованных, малокультурных народов, чтобы заставить их направить усилия на благо развития всего объединенного человечества в целом!...
Слова текли мимо сознания Лангсдорфа. Он задумчиво рассматривал пучки неохватных щупалец с присосками размером с летающую крышку от супницы, на которой прибыли на остров ученые безумцы.
От щупалец пахло смертью.
Домой, думал капитан цур зее Ганс Лангсдорф. Или пулю в висок. Что угодно, лишь бы скорее, лишь бы этот кошмар закончился. Что угодно - но лучше домой.
Но он сам не верил своим мыслям и с совершенной отчетливостью осознавал, что это - только начало.