Я пишу эти строки, потому что не могу уснуть. Снаружи заливаются плачем цикады. Они здесь просто огромные, в ладонь.
Мы уже несколько дней рыщем в дельте реки, которой нет на моих старых картах по воле Ваала. Дельта эта - нескончаемое переплетение узких и широких проток, бескрайние заросли мангров, перемежаемые глубокими чёрными прудами. Лоцманы без устали наносят на карты эти протоки; наносят - не совсем верное слово, правильнее сказать "пытаются наносить", ибо дельта реки поистине велика и, похоже, тянется на десятки лиг. Вот и сейчас я слышу, как снаружи, невзирая на тьму, тихо переговариваются матросы и плескают вёсла.
Голова просто раскалывается. Помню лето в Гарамантиде, там, верно, ещё жарче, но то сухой жар. Здесь же воздух напитан влагой и кажется, будто дышишь водой. Ночью легче, но сон всё равно нейдёт, а териак почти кончился. Лучше его сберечь.
Что ж, раз уж я не могу уснуть, то запишу хотя бы, какой злой рок снова привёл нас сюда, в эти невиданные края, куда давно уж не ступала нога человека. Впрочем, думаю, вездесущие купцы-ямиты пробирались сюда, пока я сидел в заточении. И, конечно, "Дерзость". Корабль пеларга Гелона. Моего брата. Вернее, человека, который им когда-то был.
***
Я пересёк порог, опустился на колени и коснулся лбом холодного пола. За спиной щёлкнула дверь, и я услышал лёгкие, чуть шаркающие шаги.
- Поднимайся, пеларг.
Пеларг? Тогда я думал, что ослышался. Уже семь лет никто не называл меня пеларгом.
Хотя тиран был ещё не стар, даже в полутьме я разглядел, что он изменился. Седая щетина оплела его челюсть подобно нитям плесени. Глаза запали, хотя и смотрели пытливо, остро, как встарь.
- Настал час купаний. Составь мне компанию.
Не описать словами блаженство, которое испытываешь, погружаясь в горячие минеральные воды. Казалось, душа моя готова была тут же отправиться к Медриарху. В груди клокотало немое восхищение тираном и теснилась, не находя выхода, благодарность к этому мудрому человеку. Неужели справедливость восторжествовала, и моё доброе имя восстановлено? Но почему для этого тиран пожелал личной встречи? Только затем, чтобы сообщить о помиловании?
Насколько я помнил, тиран никогда никого не миловал. На то он и тиран.
- Наша страна гибнет, - сухо молвил тиран. Вода бурлила вокруг него, выталкивая из глубины мириады крохотных юрких пузырьков.
- Ты ведь застал исказу, пеларг?
- Да, тиран.
- Хворь свирепствует. Все эти годы лучшие лекари искали доступное снадобье, которое позволило бы исцелить или хотя бы остановить течение болезни. Тщетно! Из Гандара бежали даже нубийцы, во всей Гетулии не сыскать оазиса, где оставались бы люди, на маяках Тингиса не горят более огни. Теперь болезнь пришла и в наш город.
- Я готов помочь, но не знаю, чем, господин.
- Расскажи, что знаешь об исказе.
Знал я мало. Когда меня покарали, о болезни судачили в портах, а купцы несли чёрные вести из города в город. Когда человек заболевал, то глаза его наливались кровью, члены опухали, и он не мог ходить. Начиналась горячка. Некоторые не выдерживали, но такой исход считали благом. Ведь те, кто перенёс лихорадку, начинали покрываться чем-то вроде чешуи, их тела трескались, источали зловонные соки, а члены искривлялись, словно деревья в пьяном лесу. Самое страшное, что не было средства помочь несчастному. О смерти молили, но приходила она далеко не сразу, такое состояние могло длиться годами.
- Всё так, - сказал тиран. - Ты был лучшим пеларгом Картага, и тиран просит тебя об услуге. Заболел мой единственный сын, и только ты можешь найти лекарство.
- Но ведь на самом деле лекарство доставлялось и раньше. Куда оно пропало теперь? - тихо молвил я и увидал, как сжались кулаки тирана. В этот миг я рисковал жизнью, но не мог смолчать, ибо речь и шла о том пути, что должен был принести мне богатство, почести и славу, а привёл в чёрную яму.
***
Одна из отправленных накануне лодок не вернулась к назначенному сроку. Они должны были изучать ветвящиеся рукава на юго-западе. Люди ропщут и не желают отправляться на поиски. На берег временами выползают огромные бронированные ящеры. Часами они лежат неподвижно, а потом вдруг беззвучно соскальзывают в воду и пропадают в ней, становясь невидимыми. Среди моряков ходят разговоры, будто ночью эти чудища могут проникнуть на палубу и пожрать нас всех. Пасти у ящеров и правда огромны, но их лапы слишком коротки для лазания.
Принесли добрые вести. Группа во главе с лаконцем Тиртеем обнаружила, что тонкий ручей - кое-где им пришлось перетаскивать лодку на руках, утопая по пояс в иле и грязи - спустя пару лиг превращается в неглубокую, изобильную вьюнами заводь. На берегу нашли рыболовную снасть и тропу, уходящую в лес. Тиртей прошёл по ней и клялся, что тропа расширяется и ведёт наверх.
Но самое главное, конечно, в том, что на тропе виднелись следы, похожие на человечьи, а среди них - отпечатки разношенных калиг. Слава Медриарху! Теперь я уверен, что мы на верном пути. Команда погрузилась на шесть лодок и не медля отправилась в путь.
Когда мы отчалили, я оглянулся на пентеконтер. Грязный, отсыревший, весь в листве, приставших семенах и цветах, он казался неуместным посреди этого пиршества красок. Чужак, он стойко высился в лагуне, бросая вызов окружающему его хаосу ладными, рукотворными изгибами. Сердце сжалось от дурных предчувствий, но я тут же отогнал их подальше. В конце концов, даже если нам суждено сгинуть в этой неизведанной земле, если мы не вернёмся в оговорённые сроки, немногочисленная, но достаточная для движения команда уведёт корабль назад, где и доложит о том, что с нами случилось. Хотя на их месте я бы не возвращался к тирану с подобными новостями.
***
Пеларг в море, что тиран на троне. Так гласит поговорка. Долгое время так и шло. Я и мой брат, нас называли "клыками Картага". С детства мы были предназначены лишь одному - водить корабли. Мы мечтали повторить славу легендарных корабелов Сура. Когда Аннарес, отец нынешнего тирана, велел снарядить первую экспедицию на далёкий юг, мы были первыми, кто вызвался в ней участвовать. Тогда же мы получили свои корабли: я - "Стремглав", брат - "Дерзость".
Плыли мы на запад вдоль зелёных берегов сначала Картага, потом Убара, затем Псаммия, о которой лишь читали в книгах. За Псаммией могучие горы сжимали море каменной пятёрней, и лишь в самом узком месте поток волн находил путь на волю. Звалось это место Кулак Дистрикса, древнего великана, что хотел задушить Медриарха, но лишь окаменел от досады, что не смог удержать в руках море.
Корабли Картага заходили за Кулак Дистрикса, но недалеко. Наша цель была пройти как можно дальше на юг, держась берега, и достичь предсказанного Огненного предела.
Этот дневник слишком краток. Скажу лишь, что никакого огненного предела мы не отыскали. Когда припасы были уже на исходе, и мы готовились поворачивать обратно, то повстречали невиданных ранее существ. Ночь озарилась светом сотен факелов, когда корабли стояли на приколе в широком и мелководном заливе. Так Картаг впервые повстречал ликинов.
Ликины были во всём схожи с настоящими людьми за исключением роста и того, что у всех них за ушами помещались уродливые багровые вздутия, из-за чего уши нелепо оттопыривались. Самый высокий из них достигал нам лишь пупа. Они казались необычайно уродливыми со своими чёрными курчавыми волосами и вывернутыми губами, у их женщин были отвисшие груди, которые они не скрывали одеждой. Ликины жили среди бескрайних чащ и каналов в развалинах огромного города, который зачах задолго до их появления. Некогда город этот стоял на побережье, но теперь леса поглотили его.
В ту пору мой брат занемог. Неведомая лихомань прицепилась к нему, он не мог ни пить, ни есть, вода исходила из него, и я в страшной тоске ежедневно ожидал известий о его кончине. Когда он был уже совсем плох, мы повстречали ликинов, и Гелон, превозмогая страшную слабость, выбрался из шатра подивиться на невиданных существ.
Вождь ликинов обратил внимание на него. Запавшими глазами, в которых, впрочем, ещё горела жажда жизни, благодаря которой он, верно, и продержался так долго, смотрел Гелон на чужака.
Карл протянул ему свёрнутый лист, показав жестами, что содержимое нужно скорее выпить. Внутри оказался серо-жёлтый прах без запаха и вкуса, который Гелон развёл в вине. Наутро лихорадка ушла, он с аппетитом вкушал пищу, а через неделю, когда мы легли на обратный курс, был уже полностью здоров, лишь худобой напоминая о страшном недуге.
Как выяснилось, удивительное снадобье помогало отнюдь не только от лихорадки. Со слов вождя, прах сей получается от удивительного зверя лии-кина, по которому они и назвали себя. Якобы зверь этот раз в год выходит из моря, чтобы скинуть отягощающий его рог. Род карлов, изгнанный врагами с родных земель, поселился в нездоровой дельте реки и страдал от болезней, пока не узнал о волшебном порошке.
Нам удалось приобрести у вождя пригоршню праха. С великой неохотой он расстался со снадобьем, поясняя, что средство нужно им самим, но оружие и ткани, которыми щедро снабдил нас мудрый и добросердечный тиран, перевесили. Мы с братом договорились хранить в тайне это открытие. Многочисленные опыты выявили, что прах исцеляет хвори, порождает из жижи воду, а из ран изгоняет гниль и червей. Мы решили, что это и есть легендарная панацея, которую так долго и бесплодно искали наши древние предки.
Торжественно мы возвратились в Картаг после двух лет отсутствия. Наши жёны рыдали от счастья, дети подросли, деды сгорбились, а тиран умер. На троне Картага сидел его сын. Он щедро наградил нас. Казалось, Медриарх осенил нас благодатью.
***
Как мы и думали, тропа привела к городу. Стены, сложенные из колоссальных монолитов, густо оплетены лианами и частично порушены, вместо ворот лишь груды камня, почти скрытые за растительностью. За ними тонут в полумраке гигантские здания. Кажется невероятным, что они возведены человеком. Самое меньшее из них сравнимо с дворцом тирана.
Мы разбили лагерь в получасе ходьбы от города. Нас не так много, но мы хорошо вооружены и гораздо сильнее недомерков-ликинов. Всё рассчитано точно. Хвала Медриарху: моя память не заржавела, и я до сих пор, стоит закрыть глаза, вижу тёмные поляны вокруг города ликинов, чёрные пруды и величественные развалины. Этой ночью из города выйдет процессия во главе с вождём, которая дойдёт до берега, чтобы встретить там таинственного зверя. Когда лии-кин появится из вод, мы захватим его и увезём в Картаг. Ибо великая несправедливость в том, что нелюди, живущие среди леса в такой нищете, что и последний бедняк Картага среди них казался бы богаче тирана, владеют таким сокровищем, когда великий город страдает. Панацея принадлежит нам по праву сильного, праву разумного, ибо если человек желает обрести некую вещь, то он должен пойти и добыть её, невзирая на цену, подобно тому, как великий Медриарх добыл солнце, вырвав его из груди у чёрного Ваала. Ибо в противном случае он не может именоваться человеком.
***
Когда наша флотилия уже готова была войти в гавань Картага, брат пришёл ко мне распить пару чаш вина и обсудить, как мы поступим с таинственным прахом. Я часто вспоминал этот разговор, сидя в яме. С годами я убедился, что именно тогда между нами пролегла первая трещина, истоком которой и стала загадочная панацея.
Мы проговорили о пустяках не меньше двух оборотов клепсидры, пока брат, наконец, не решился заговорить о том, что беспокоило его всю обратную дорогу. Со всё возрастающим удивлением я слушал, как он заклинал меня высыпать панацею в воды, потому что она сотворена не нашими богами и не предназначена для настоящих людей. Брат говорил, что он чувствует себя изгоем и лучше ему было умереть на том берегу, нежели принимать лечение из рук ликинов. Он утверждал, что Медриарх даровал нам всё, что необходимо, и недаром этот прах был скрыт у огненных пределов мира, ибо он порождён не светлым Медриархом, но созданием Ваала, что если мы посвятим других людей в его тайну, то жестокая кара обрушится на Картаг.
Я не менее яростно настаивал, что мы везём великое счастье народам Картага, ибо зачем ещё нас мог послать всепрозревающий тиран, как не за подобным чудом? В конце концов, говорил я, Ваал тоже создание Медриарха, и в чём же ещё выражается божественный промысел, как не в том, что именно нам суждено было сделать это удивительное открытие.
Молодость и вино тогда примирили нас, но позже, сидя в яме, я снова и снова вспоминал эту беседу.
***
Тинитта ярко сияет. В этих землях она огромна и нависает так низко, что её словно чистят верхушки деревьев. Ветра нет.. Говорят, в хорошую погоду нужно готовиться к ненастью, и это правда. Правда, ненастье сегодня случится не в море, а на земле, ибо мы видим, как один за другим загораются факелы в черноте провала разваленных врат, как огни эти роятся, медленно выстраиваясь в процессию. Вот они - выходят! Я толкаю локтем лаконца, не в силах сдержать возбуждение - цель так близка!
Но что это?! Дрожь охватывает меня и мои члены. Во главе процессии карликов выступает высокий человек. Даже в изменчивом свете факелов, порождающем дикие тени, я не могу ошибиться - это мой брат! Мой брат возглавляет священную процессию ликинов к морскому чудовищу. Возможно ли это? Я должен убедиться.
Словно по команде, с моря вдруг один за другим налетают порывы крепкого ветра. Он рвёт пламя факелов и поднимает гул в кронах. Ликины затягивают песню, и среди их фальцетов я слышу родной, такой знакомый голос.
Должно быть, матросы почувствовали что-то, потому что лаконец тычет меня жёстким пальцем в бок, и я отряхиваюсь, словно приходя в себя ото сна. Да будь это хоть сам тиран - взявши факел, он отрекается от нашей веры, перестаёт быть человеком. Никто не остановит меня на пути к тому, что принадлежит мне по праву. Никто!
Мы медленно крадёмся за шествием. Идущие позади готовят сети. Судя по тому, что нам рассказывали карлики, ликин огромен и силён, руками его не сдержать.
Процессия выходит на берег, выстраивается широким полукругом и садится на песок. Насколько я понимаю, здесь все мужчины племени. Их не меньше сотни, от подростков до стариков. Вперёд выходит Гелон, у него в руках барабан. Он начинает стучать в него. Этот ритм не для гребцов и не для плясок, сбивающееся и хромающее плетение похоже на кашель. Ветер усиливается и гонит на берег волны, которые захлёстывают сидящих на линии прибоя. И вдруг нечто отзывается стуку барабана. Над поверхностью волн вырастает покатый, слабо блестящий во тьме меловой белизной горб.
Карлики поднимают гомон и утыкаются лбами в песок, лишь брат мой продолжает наигрывать на барабане. Вода словно обрела плоть и движется навстречу людям, увенчанная твёрдым буруном пены. Не сразу понимаю я, что это огромный червь, на спине которого громоздится раковина. Он медленно, преодолевая волны, ползёт к людям, а брат всё отбивает загадочный ритм.
Червь равняется с ним, и тогда он откладывает барабан и садится рядом с ним. Лаконец снова толкает меня, я чуть поворачиваюсь и вижу его полуприкрытые, внимательные глаза. Он спокоен и расчётлив, как и его жестокая родина, но ещё слишком рано, и я чуть заметно качаю головой. Мы должны понять, откуда берётся прах.
Яркая Тиинит, избавь меня от этого зрелища. Говорят, что забавы в бойцовых ямах жестоки, но по сравнению с тем, что я вижу, поединки рабов лишь детская игра. От чудовища во все стороны тянутся блестящие нити. Они впиваются ликинам в основания шей - вот откуда те омерзительные нарывы! Сквозь шум волн пробивается другой звук, будто гигантский младенец припал к материнской груди. Кого-то рядом тошнит, и я вскакиваю с диким криком. Нет сил видеть это, и я бросаюсь в гущу ликинов.
***
Радость от возвращения оказалась призрачной. Всего через пару оборотов Тинитты в Картаге появилась исказа. Поначалу она была незаметной, от неё умирали низкие люди: шлюхи, дубильщики, актёры, калики да золотари. Но потом старшина купцов-ямитов Акрукс, ещё ночью полный сил, утром не сумел подняться с постели, а тело его стало похоже на горб бактриана. В течение недели заразилось несколько общин огнепоклонников, и слухи превратились в тревожный набат. Больных пытались лечить всеми возможными средствами: иногда помогало, чаще нет, но ничто и никогда не могло излечить наверное.
И тогда я узнал, что у моего брата есть тёмная сторона. Однажды ночью в мои покои ворвались стражники тирана. Они схватили меня и повлекли в темницу, не дав и малой возможности возвысить голос в свою защиту. Спустя несколько жутких дней ко мне явился тиран.
Он смотрел на меня сверху вниз, и красивое лицо его искажалось от ужасного гнева. Тщетно я молил его разжалобиться и открыть, кто возвёл на меня гнусный поклеп; тиран молчал. Он объявил, что я повинен в том, будто мечтал свергнуть его и занять трон Картага. Теперь остаток жизни я проведу здесь, внизу, во тьме подземелий. Даже смерти я недостоин. Жёны и дети мои проданы, имущество роздано добрым людям, а имя подлежит проклятию памяти. Уважаемый и богатый человек, полноправный гражданин, по некоему безжалостному навету я в один миг оказался лишён всего, что имел, даже имени и фамилии: отныне я был обречён на забвение.
Вот что пронеслось в моей голове, когда я посмел задать вопрос тирану, находясь с ним с глазу на глаз в термах. Должно быть, я потерял разум и страх, а может, и то, и другое, недаром о них говорят, что они два близнеца. Но все годы страданий вопили во мне, и потому я не молчал.
- Как же великий пеларг Гелон? Картаг не выдел ещё такого молодого и выдающегося кенаспа, как он. Говорят, что он беседует с кораблями, кои послушны ему, словно щенки, что ему покровительствуют Нот и Аргест. Говорят, наконец, что он знает, где за Кулаком Дистрикса добыть некое зелье, панацею от всех страданий.
Тиран выслушал меня, не перебивая. Когда я кончил, он глубоко вздохнул, так, что вода пошла кругами от его груди.
- У меня и правда был такой кенасп. После твоего заключения он стал единолично возглавлять плавания на юг, приобрёл огромное влияние. Признаться, я стал подумывать о том, чтобы ограничить это влияние. Может быть, поэтому он уже два года как пропал.
- Откуда нам знать, что он не погиб в море?
- Мне всё равно. Важно лишь лекарство для моего сына, и больше ничего, а единственный, кто доподлинно знает, где добывать панацею - ты. Поэтому ты здесь. Ты - моя последняя надежда, пеларг. Твой корабль уже готов, ты должен отплыть не позднее трёх суток. Набирай команду, трать любые средства. Когда ты вернёшься, я сделаю тебя вторым человеком после себя.
***
Карлики не реагировали на наше появление. Наши кописы разили без устали, и чёрные тела усеяли песок. Кровь смешивалась с морской водой, и у ног наших бурлила красная пена. Особо ретивые моряки отсекали усики чудовища, и тогда из них брызгали тонкие и плотные чёрные во тьме струйки, пока я не велел прекратить это. Чудовище пыталось скрыться в пучине, и когда оно повернулось, с его спины - да можно ли было найти у него спину - свалилась раковина. Она была с крупную тыкву размером, и я понял, что именно эта раковина, будучи растёртой, и есть панацея. Сети остановили продвижение твари, и хотя она была сильна, как бык, мы смогли удержать её.
И тогда я подошёл к нему. Тиртей и ещё один лаконец удерживали Гелона на песке. Он вывернул голову и посмотрел на меня.
- Гискон. Ещё не поздно остановиться. Отпусти лии-кина.
- Этого не будет, Гелон. Семь лет я гнил в яме, мой имя вымарано из хроник, у меня не осталось ни родных, ни друзей. Разве не ты повинен в этом?
- Только ты сам повинен, Гискон. Как я и убедился, панацея не должна попасть в руки тирана, ибо она и есть источник исказы. - Он яростно сплюнул. - Я не сразу понял это, ослеплённый желаниями. Лишь когда болезнь пошла по Картагу, мне стало ясно, что мы и привезли её с собой. Тогда я решился бежать, чтобы молить здешних богов о прощении. Но твоя неуёмная жажда власти и почестей оказалась слишком сильна, Гискон. Заклинаю тебя именем Медриарха, отпусти лии-кина и забудь дорогу к огненному пределу.
Я услышал, как моряки смущённо ропщут и понял, что безумие моего брата равняется лишь его власти над людскими сердцами. Мой меч пронзил его горло, и бурлящая кровь Гелона вернулась домой - в море.
***
Это последняя страница журнала. На горизонте уже видны башни Картага. Панацея перемолота и собрана в амфоры. Сотни безнадёжно больных дождутся исцеления, и первым будет сын тирана. Надеюсь, мы не опоздали.
Все эти дни я проводил рядом с лии-кином. Это существо только на первый взгляд кажется тупым червём. Если посидеть с ним рядом и дать его усикам возможность касаться головы, то на ум приходят удивительные мысли, а тело наполняется доселе неизведанными чувствами. Я думаю, что это существо и есть земное воплощение Медриарха. Как обрадуется тиран!
А если напитывать лии-кина свежей и молодой пищей, то он отращивает удивительную раковину куда быстрее.