Я стоял, глядя в узкое окно на верхней площадке центральной башни, где кончается серпантин винтовой лестницы. Отсюда открывался прекрасный вид. Говорю - прекрасный, хотя понимаю, что кому-то подобная панорама может показаться унылой и даже тоскливой. Усеянный редкими валунами, в зеленовато-бурых пятнах кустов альпийского можжевельника, покатый склон лениво стекает в котёл долины, курящийся разводами серого клочковатого тумана. А дальше только сизые волны беспробудно уснувших гор, да низкое жестяное небо.
Не знаю, как вам, а мне, когда я смотрю на всё это, хочется плакать от тихого умиления и слагать стихи.... А лучше баллады. Да, старый сентиментальный чудак.
Но не до баллад теперь. Я попал в скверную историю....
Глава первая
...В тот вечер, всего лишь неделю назад (а, кажется целую вечность), когда Крог объявил нам свои планы, жизнь моя сделала резкий виток. Сказать, что я был потрясен, значит - ничего не сказать. Я был буквально раздавлен, ощутив себя тварью ничтожной в безжалостных руках злого рока.
Скрежещущий голос Крога, его холодные неподвижные глаза - глаза удава, глаза, обещавшие скорую смерть. ..."Я хочу, чтобы вы создали нового монстра! Или я открою ворота замка, и толпа разорвёт вас и... вашу семью" - Сказал он тогда.
Помнится, мы с бароном потрясенно уставились на полицейского, не веря своим ушам.
- Любопытно. - Прервал затянувшуюся паузу Вольф. - Это как же прикажете вас понимать, господин представитель закона?
- А так и понимайте. - Отчеканил Крог. - И выбора у вас нет. Вас, Штамп, это тоже касается.
Вольф так и подскочил, с лицом искажённым бешенством.
- Да как вы смеете мне угрожать?! Вы, мелкая чиновничья букашка, думаете, у меня нет возможности приструнить вас? Я немедленно телеграфирую отчиму...
- ... Обязательно телеграфируйте. - Перебил его Крог. - И сообщите, что всё идёт хорошо, но поиски отцовских бумаг затягиваются. Поэтому вы немного задержитесь в Гольдштате. Текст телеграммы я просмотрю, и распоряжусь, чтобы её отправили.
Пока Вольф, задыхаясь от злости, беззвучно открывал и закрывал рот, инспектор резко повернулся ко мне и кивнул на телефонный аппарат.
- Через полчаса телефонная связь с городом будет отключена. Я даю вам возможность позвонить дочери. Скажите ей, что по распоряжению бургомистра участвуете в сложной и важной работе, до завершения которой будете безвылазно находиться в замке. Успокойте девочку. Но ничего лишнего не говорите. Помните, её охраняют мои люди. Пока охраняют. Её жизнь зависит от вашего благоразумия и сдержанности.
Кивнув, я поднялся и как марионетка побрёл к телефону. В голове у меня шумело, в глазах плыло - подскочило давление, мне нельзя так волноваться. Продиктовал телефонистке номер, и, сделав пару глубоких вздохов, чтобы немного успокоиться, я украдкой оглянулся через плечо на Крога. Тот, казалось, не обращал на меня никакого внимания, продолжая что-то втолковывать эмоционально жестикулирующему Вольфу.
В трубке щёлкнуло.
- Аллё, папа, это ты?! - Раздался в трубке взволнованный голос Линды. - Ты меня слышишь?
- Да-да, доченька, это я. Прекрасно слышу и, возможно... э-э, не один я. Ты поняла?
- Да, папа. Где ты? В городе творится что-то невообразимое. Я за тебя так волнуюсь.
- Успокойся, Линда. У меня всё в порядке. В полной безопасности. Со мной барон и инспектор Крог. Мне придётся задержаться тут на некоторое время, но я отлично устроился, мне выделили отдельную очень удобную комнату, как говорят, некогда принадлежавшую самой графине Монти.
- Оставайся там, папа. Так будет лучше. Под окнами бродят какие-то сумасшедшие, выкрикивают угрозы в твой адрес. Но я знаю, ты ни в чём не виноват.
- Да, да, девочка моя. Это так. Верь мне. Лучше скажи: вы с Мартой в безопасности? Инспектор обещал выставить у нашего дома охрану. Это так?
- Выставил. У дверей торчат полицейские, жуткие мордовороты, но дело своё знают. Даже Робер с трудом прорвался мимо них ко мне.
Я опять покосился в сторону оживлённо спорящих старшего инспектора и Вольфа. Понизив голос, спросил: - Моршан сейчас у тебя?
- Да, папа. Он настоящий рыцарь. Я его так сильно...
- Дай ему трубку, дочь. И передай привет от меня от меня нашей Марте. Целую вас крепко.
- До встречи, папа.
Тут же я услышал энергичный голос журналиста.
- Здравствуйте, господин Штамп.
- Здравствуйте, Робер. Благодарю вас, за заботу о Линде. Мне так много спокойней. Что, в городе действительно так опасно?
- Да, беспорядки серьёзные. Но за дочь не беспокойтесь. Я всё время рядом с ней, у меня есть оружие. Револьвер. На улице, у дверей выставлен полицейский наряд. Кроме того, ваши друзья тоже дежурят у дома. Они весьма успешно утихомиривают особо ретивых крикунов.
- Друзья мои. - Растроганно пробормотал я, но тут же взял себя в руки и вернулся к деловому тону. - Робер, послушайте, я сейчас не могу покинуть замок. Иначе, поверьте, я сам ответил бы этим провокаторам. Я даже не смогу вам больше звонить. Обстоятельства складываются таким образом.... Черт знает, как они складываются! Это что-то невероятное. Я не могу сейчас вам рассказать подробнее. Вы даже представить себе не можете, что происходит.
- Ну-ну, старина, кое какие соображения у меня есть. Вы не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем.
- Это невозможно. Замок строго охраняется.
- Я же говорю: мы придумаем...
Тут в трубке послышался звон разбитого стекла. Моршан гневно выкрикнул: - Мерзавцы! Сейчас я им устрою.
- Моршан! Что? Что там происходит? - Не выдержав, в полный голос воскликнул я.
- Ничего особенного. Опять камнем высадили оконное стекло. Третье за сегодняшний день. Не удивлюсь, если стекольщик проставил дебоширам по паре пива. Да вы не переживайте, сейчас пойду, утихомирю этих бузотёров. Мы тут справимся, а вы держитесь там, Отто. Всё, до встречи!
Связь разъединилась, а я, получив такую необходимую мне сейчас поддержку дорогих людей, почувствовал себя много лучше.
Вернувшись к инспектору и Франкенштейну, я застал самый конец их разговора.
- ...Таким образом, барон, вы видите, что наши интересы во многом совпадают. - Деловито подвёл итог Йозеф Крог и, заметив, что я вернулся, по-хозяйски указал на свободное кресло. - Прошу вас, Отто, присаживайтесь.
К моему удивлению, Вольф выглядел вполне спокойным и даже повеселевшим. Более того, удовлетворённо кивнув, он порывисто поднялся и, перегнувшись через стол, обменялся с инспектором рукопожатием.
После столь показательного акта примирения с бароном, Крог, с вежливой улыбкой, повернулся ко мне.
- Ну-с, а вы, Отто, надеюсь, тоже немного успокоились? С вашими домашними всё в порядке?
Я встретился с ним взглядом и, не скрою, первым отвёл глаза.
- Да, господин инспектор, благодарю вас.
- Вот и хорошо. Но вы, господин библиотекарь, не надейтесь, что будете тут целыми днями бить баклуши, пьянствовать и волочиться за служанками. Для вас у меня тоже найдётся дело. Надо расшифровать записи Генри Франкенштейна. Судя по вашей ночной вылазке в библиотечное хранилище, вы имеете определённый интерес к содержимому этих тетрадей.
Я пожал плечами.
- Вы путаете праздное любопытство с практической заинтересованностью. Каюсь, это было более чем глупо с моей стороны, но мне всего лишь хотелось показать эти документы моим друзьям. Что бы разобраться в этих записях, нужен ключ. Я не специалист в этой области, хотя некоторые соображения у меня имеются.
- Ну-ну, любопытно, может, поделитесь своими соображениями с нами? - Энергично потирая руки, поинтересовался Крог.
Я равнодушно отмахнулся: - Думаю, в этом нет нужды. Раз Вольф приехал в Гольдштат за бумагами отца, то, надо полагать, он знает способ их расшифровки. Так что мои любительские потуги абсолютно тут ни к чему.
Йозеф Крог расхохотался и развёл руками.
- Это мы с вами так думаем, будучи скучными практиками. А молодой человек, оказывается, думает иначе. - Тут улыбка сползла с лица инспектора, губы его зло искривились. Голос стал резким. - А проще говоря, он вообще об этом не думал. Да-да, представьте себе, молодой барон решил, что главное добраться до отцовских бумаг. А там уж он как-нибудь разберётся в папашиных каракулях. А, каково? Представляете, что я почувствовал, когда он, с великолепной самоуверенностью, поведал мне об этом? Я в шоке. Это означает, что мы снова в тупике - бумаги Генри у нас, но их содержимое по-прежнему недоступно, чёрт бы их побрал!
Барон досадливо вздохнул.
- Что вы так орёте, инспектор? К чему эта истерика? Я же вам объяснил: в Штатах в моём распоряжении будут лучшие шифровальщики, или как их там - дешифровщики. Они в два счёта разгрызут этот орешек. Что вы не поймёте?
- Нет, это вы меня никак не поймёте, барон. Никаких Штатов, никаких нанятых вашим отчимом дешифровщиков. Тетради останутся в Гольдштате, у нас. У меня! И работать с ними мы будем здесь, или нигде. При малейшей опасности, я их просто уничтожу. - Тяжело дыша, Крог покивал головой. - Да-да, уничтожу. И вас тоже.
Вольф устало поморщился.
- Вы неисправимы, инспектор. С вами трудно иметь дело. Ну, давайте, расшифровывайте сами. Давайте, давайте. Или вы умеете только грозить, да глазами сверкать? Лабораторное оборудование будет восстановлено с помощью Игоря. Окончательную доводку мы сделаем, когда получим расшифровку схем и формул.
Крог поднялся, прошёл к старинному бюро, похожему на большого жука, присевшего на кривых ножках. Взял стоявший на нём потрёпанный кожаный портфель и принёс, шлёпнув на стол у меня перед носом.
- Вот, взгляните Отто. Вы человек учёный, каков, по-вашему, тип шифра применённый здесь?
Я вопросительно посмотрел на Вольфа.
- Валяйте, старина. - Кивнул он. - Получиться, нет, но попробовать стоит.
Щёлкнув никелированными застёжками, заглянул в пахнущёё тёплой норой кожаное нутро, вынул одну из лежавших там тетрадей, и открыл на первой странице.
Глава вторая
Бессмысленные ряды букв. Пролистал тетрадь примерно до середины - то же самое. Кое-где встречались химические или физические обозначения, но тоже без всякой видимой связи друг с другом. Вернулся к первой странице, и тупо уставился на неё.
Вряд ли барон изобрёл какой-то свой, принципиально новый код. Скорее всего, он использовал разновидность давно известного способа шифровки, удобного для быстрой записи и, в тоже время, достаточно надёжный.
Попытался припомнить всё, что мне известно о простейших способах кодирования текста. М-да, вот уж не думал, что мне это когда-либо понадобиться. Знания по этому предмету у меня были хаотичны и отрывочны. Прикинул, как сюда подойдёт древнееврейский "Атбаш", нет, явно не то. "Шифр Цезаря"? Он же "Сдвиг Цезаря" - один из самых простых и наиболее широко известных методов шифрования, когда одна буква заменяется другой со сдвигом на несколько знаков. Разглядывая первую страницу, попробовал заменять одни буквы другими, меняя сдвиг на 2, на3, на 4.... Нет.
- Отто, вы не заснули? - Попыхивая сигаретой, поинтересовался инспектор.
Я раздражённо махнул рукой.
- Помолчите. Вы мне мешаете.
Штамп в шутливом испуге округлил глаза и шлёпнул себя ладонью по губам. Я смерил его уничижающим взглядом, вздохнул и вернулся к бумагам.
Итак, предположим худшее: запись шифровалась с помощью какого-либо предмета, которого у нас пока нет. Жезл "Сциталла" для большого объёма информации не годился. Тогда что может быть ключом? Книга, где надо знать номер страницы, строки сверху или снизу? Если бы тетрадь была заполнена цифрами, тогда - да, возможно. Но тут буквы.
На всякий случай я поинтересовался у Вольфа: - Скажите, барон, папа не оставлял вам какую-нибудь вещь, книгу, например, или ещё что-то, что вы должны хранить при любых обстоятельствах?
- Книгу? Нет..., нет, ничего такого. У меня вообще мало что осталось от него на память. Ну, вот его любимые запонки...
- Нет, нет. - Нетерпеливо перебил я. - Запонки, ботинки, шляпа и прочие предметы туалета тут не годятся...
- ...Его фотопортрет, - Не обращая на меня внимания, продолжал бубнить Вольф. - С загадочной надписью. Ещё..., ещё скрипка, очень дорогая, кстати...
- Стоп! - Я так и подскочил. - Что за фотопортрет с надписью?
Вольф осёкся на полуслове и, пожав плечами, пояснил: - Отцовская фотография в серебряной рамке. На обороте какие-то корявые стишки, написанные его рукой. Странно, со слов матери, он велел, чтобы я никогда не расставался с этим портретом. Ещё она говорила, что он терпеть не мог стихов. А тут, вдруг...
- Позвольте взглянуть, на этот портрет, барон.
Вольф покосился на старшего инспектора, тот снисходительно кивнул.
- Одну минуту, он у меня в комнате, на прикроватном столике. Я запираю комнату, в замке слишком много новых слуг и случайных людей. Придётся сходить самому.
-Сделайте одолжение.
Вольф со вздохом поднялся и вышел, что-то ворчливо бормоча под нос.
Крог с любопытством уставился на меня.
- Что такое, Отто? У вас появилась идея, зачем вам эта фотография?
- Да.... Видите ли, то, что он сказал, показалось мне любопытным. Впрочем, не знаю. Давайте дождёмся его, всё сами увидим.
Вольф вернулся и, смущённо улыбнувшись, поставил на стол перед нами фотографию отца.
- Вот, смотрите сами.
Мы с Йозефом склонились над столом.
Я всматривался в знакомые черты человека, само имя которого до недавних пор старались не вспоминать в Гольдштате. Снимок, видимо, был сделан незадолго до отъезда баронессы в Америку. Генри Франкенштейн снялся на фоне глухой кирпичной кладки замковой стены, что, пожалуй, было не лучшей идеей. Он выглядел усталым, выражение лица хмурое. Взгляд, направленный прямо в объектив, полон тревоги и страдания. Это был портрет надломленного, опустошённого человека. Да уж, в качестве памятного фото для сына не самый удачный снимок.
Крог был того же мнения. Рассмотрев портрет, он хмыкнул: - Барон тут явно не в духе, и эта стена за спиной..., стоит, словно перед расстрелом. Мрачновато для последнего послания сыну.
Я покосился на старшего инспектора. Тот скептически скривив губы, попыхивал сигаретой. Послание.... Ну да, конечно!
- Инспектор! - Я ухватил его за рукав.
- Что, что такое? Вы мне мундир порвёте. Не надо так дёргаться, чего вы так возбудились?
- Простите. Вот вы сейчас сказали: послание. Почему вы так сказали?
- Я сказал? И что? Сказал и сказал. Чего вы распсиховались-то? Может я и неправильно выразился, но орать на меня....
- Напротив. Вы сказали очень верно. Не подарок на память сыну, а именно послание! Это слово вертелось у меня на языке, всё время пока я смотрел на портрет. Всё в этой фотографии наполнено смыслом, невысказанным смыслом. И прежде всего это предостережение. Всем своим видом барон показывает сыну, в какой трудный момент жизни он запечатлел себя.
- Ну, особого смысла я тут не вижу, - усомнился Крог, - но как профессиональный полицейский отмечу: я бы сразу сказал, что этот парень натворил дел. Вид у него тут весьма затравленный.
- Погодите, я думаю, что тяжёлая энергетика этого снимка отнюдь не всё, что Генри вложил в него. Позвольте? - оглянулся на Вольфа. Он с заинтересованным видом кивнул. Взяв фотографию в руки, я перевернул её и рассмотрел надпись на сером картонном заднике.
Мой сын, коли решишь играть с судьбой,
Взгляни сквозь окна ада,
Что за моей спиной.
- Значит, барон, ваша матушка утверждала, что Генри не был склонен к стихосложению? Это очевидно. Но может он сделал так специально, чтобы обратить ваше внимание на эту надпись. Эти стихи адресованы вам. И только вам. Ему хотелось, чтобы вы задумались над этими строками. Вы задумались? Вижу, что нет. Давайте попробуем сделать это вместе.
Я снова перевернул фотографию.
-...Взгляни сквозь окна ада, за моей спиной.... Хм? - Крог, пощёлкал ногтем по стеклу. - За спиной-то у него глухая кладка. Никаких окон. А? Может, дело в этом? Может он снялся на фоне этой стены, потому что там что-то замуровано? Вольф, вы знаете, что это за место?
- Понятия не имею. Что если позвонить маме, возможно, она помнит? - И добавил, иронично глядя на инспектора. - Вижу, как азартно горят ваши глаза. Не хотелось, чтоб вы разобрали замок по кирпичику.
Инспектор не обратив внимания на насмешливый тон барона, важно кивнул.
- Что ж, попробуйте. Я позвоню на телефонную станцию, там сидят мои люди, и распоряжусь, чтобы вас соединили. Но предупреждаю, если вы рискнёте сказать лишнее, я тут же разъединю вас. Послушайте, вот что вам надо будет ей сказать...
Более я не слушал их разговор. Фотография - вот главное послание Генри Франкенштейна сыну. Мне было трудно представить барона, орудующего мастерком рядом с ведёрком раствора и грудой кирпичей. Его стихией был письменный стол, лаборатория..., нет, прятать ключ к шифру в нише стены и замуровывать её он не стал бы. За спиной.... За спиной барона, глухая стена, за которой.... Да! Всё, что нам нужно здесь, в его портрете.
Я положил фотографию на ладонь и слегка покачал рукой, прикидывая её вес. Даже учитывая серебряную рамку, она показалась мне тяжеловатой.
- Инспектор. - Окликнул я Крога.
- ...И больше ни слова. - Мягко рокотал Крог, инструктируя раздражённо кивающего Вольфа.
- Инспектор! - Повторил я громче, привлекая его внимание.
- Что вы орёте? - Поморщился Крог. - Я прекрасно вас слышу. Манеры у вас, однако...
- Инспектор, у вас, помнится, был отличный швейцарский перочинный нож? Одолжите мне его на пару минут.
Вольф, обрадованный, тем, что полицейский переключил своё внимание на меня, плюхнулся в кресло и, отпив вина, хохотнул: - Не давайте, он нас зарежет. Наш библиотекарь чем-то слишком возбуждён.
Я и сам чувствовал, что щёки мои пылают от возможной догадки. Крогу мой вид не показался забавным. Внимательно взглянув на меня, он неуверенно кивнул: - Вы поняли? Да?
- Кажется - да. Дайте скорее нож.
Положив фотографию на стол лицом вниз, извлёк из перочинного ножа его самое маленькое и тонкое лезвие, и принялся осторожно отгибать серебряные лапки, удерживавшие оборотную картонку с написанными на ней стихами.
- Э-э! - Заволновался Вольф. - Вы что творите?
- Прошу прощенья, барон. Никакого ущерба, всего лишь маленькая операция. Я потом всё починю....
Крог, склонившись к моему плечу, напряжённо сопел мне в ухо. Он-то уже всё понял. Отогнув последний уголок, я аккуратно подцепил кончиком лезвия картонку..., и со вздохом облегчения откинулся назад , неловко ударив затылком инспектора в нос.
Я извлек прятавшийся за фотографией - "за спиной" Генри Франкенштейна, небольшой, примерно 4х4 дюйма тонкий медный лист, с проделанными в нём маленькими квадратными отверстиями. Поднял его, так чтоб всем было видно, прищурил один глаз, и, посмотрев сквозь отверстия медной рамки на Вольфа, весело, совершенно по-детски рассмеялся.
Шарахнувшись от меня, Вольф испуганно посмотрел на полицейского.
- Вы видите, что с ним творится? Я же говорил, библиотекарь не в себе. Отнимите у него нож инспектор.
Крог шевеля двумя пальцами кончик носа, и издавая хлюпающие звуки, раздражённо прогнусавил: - В самом деле, Штамп, перестаньте кривляться. Мало того, что вы мне чуть нос не свернули, так ещё разыгрываете теперь безумную Офелию. Я вас в карцер посажу. Лучше скажите, это - ключ?
Положив медную рамку на стол, я всплеснул руками.
- Как, инспектор, и вам этот предмет не знаком? Чем же вы занимались в школе?
- Учился. - Мрачно рыкнул Крог. - К чему вы клоните?
- А к тому, что в своё время все мальчишки в нашем городе знали, как с этой штукой обращаться. Детские тайны и склонность к конспирации в мальчишеской среде весьма развиты. А что за тайное общество без секретных шифров? Эта штуковина, как раз служит для составления шифрованных записей. И Генри Франкенштейн, хотя и находился на домашнем обучении, но имел друзей из школьной среды. Так что и мимо него не прошли эти невинные забавы. Не зная иных способов шифровки, ваш папа, Вольф использовал этот - знакомый ему с детства. Ах, как я его понимаю, дни золотые...
- Давайте оставим ваши детские воспоминания на потом. - Резко оборвал меня Крог. - И перейдём к делу.
Я с сожалением покачал головой.
- И как только Йозеф вы стали полицейским, будучи этаким прозаическим сухарём?
- Именно поэтому и стал. И так?
Я вздохнул.
- И так. Это так называемая решётка Кардано. Проще говоря, инструмент кодирования и декодирования, придуманный неким Джироламо Кардано где-то в середине шестнадцатого века. Устройство простое, но надёжное. Существуют всевозможные разновидности этой решётки, в данном случае мы имеем решётку с шестнадцатью отверстиями. Положив решётку на лист бумаги, мы вписываем в неё фразу, или часть фразы, поворачиваем рамку по часовой стрелке и вписываем дальнейший текст... Понятно? Так четыре раза. При такой технологии, после четвёртого поворота, останутся три свободных окна, заполним их произвольно, чтоб не было пробелов. Убрав рамку, видим на листе беспорядочно чередующиеся буквы. Текст шифра прочесть невозможно, не имея этой, или точно такой же рамки.
Вольф смотрел на меня, открыв рот.
- И вы этим занимались в детстве?
- Занимался, мой молодой друг, занимался. И не только этим. А теперь, Йозеф, тащите сюда тетради, приступим, как вы говорите, к делу...
...Вот так и получилось, что уже почти неделю я живу в замке, целыми днями вертя чёртову решётку Кардано, вычитываю (Заглядываю в "окна ада" по образному выражению Генри Франкенштейна) и записываю ряды букв и всевозможных химических, физических и математических обозначений. Получившиеся записи передаю лично в руки Штампу. Вольфа я почти не вижу. Вместе с Игорем, он возится с лабораторным оборудованием, лишь ближе к вечеру выбираясь проведать баронессу и сына. Потом за ужином они с Крогом обсуждают текущие проблемы, и он снова уходит в лабораторию.
А я... Я делаю свою рутинную работу, в свободное время в одиночестве брожу по замку.... И извожусь от непрестанно грызущего меня беспокойства. Я плохо сплю ночами. Мне страшно.
Глава третья
Этой ночью я плохо спал. Весь день занимался расшифровкой тетрадей, от многочасового сиденья за столом у меня разболелись спина и шея, а в глазах мельтешили серые чёртики.
Решил лечь пораньше, ожидая, что усну как убитый, не тут-то было. Спина ужасно ныла, от шеи боль пошла в затылок, я кряхтел и ворочался, проклиная свою рабскую долю. Собрался было принять аспирин, но тут меня посетила гораздо более интересная мысль. Выбравшись из-под скомканного одеяла, достал из шкафчика бутылку коньяка, налил себе весьма и весьма приличную порцию, зажёг сигарету, и распахнув окно, стал возле него, глядя на тёмный двор. Сырой ночной воздух ворвался в комнату, холодя и освежая каплями ночного дождя моё лицо. Тусклый ночной фонарь над воротами, жалобно поскрипывая, раскачивался на ветру. Мокрый булыжник лоснился в темноте, как спина неведомого чудовища.
Кутаясь в халат, и пуская сизый дымок между дождевыми струями, я мелкими глотками прихлёбывал коньяк, который мягкой тёплой волной растекался по телу, а пропитанный влагой гольдштатский воздух гнал прочь боль, точившую весь вечер мою бедную голову. Казалось, что это не я смотрю на ночь, а ночь всматривается в меня, спрашивая с немым укором: Кто ты такой, Отто Штамп, зачем ты здесь? Что ты тут делаешь, вместе с этими страшными людьми? Не станет ли это позором и мукой для тебя, до конца дней твоих? Почему ты не пробуешь бежать?
Я знал, как ответить на эти вопросы. Я тут потому, что только здесь я могу как-то повлиять на ситуацию. Попробовать изменить ход событий. И если у меня ничего не получится, то, скорее всего, в живых меня не оставят. Этим всё сказано.
Щелчком, отправив окурок во влажно урчащую темноту, я допил коньяк и, прикрыв окно, нырнул под одеяло. Уснул далеко за полночь, а в пятом часу утра меня разбудили шум и громкие голоса во дворе.
Я подскочил в кровати и сел, испуганно озираясь по сторонам. Сердце бешено колотилось в груди. Со сна мне показалось, что кто-то проник ко мне в комнату, лишь убедившись, что это не так, я несколько успокоился. Через окно на потолок падал яркий свет, и доносились резкие голоса. Нащупав ногами комнатные туфли, накинул халат, и, подойдя к окну, выглянул во двор.
Там, распоров светом фар полотно ночи, сотканное из дождя и тьмы, тарахтел мотором уже знакомый полицейский фургон. Даже при плохой видимости я легко узнал его квадратный жестяной кузов. Возле него мельтеша светом электрических фонариков, сновали какие-то тёмные фигуры.
Немного посомневавшись, я осторожно приоткрыл раму. Ворвавшийся в комнату ветер швырнул мне в лицо пригоршню водяной пыли и донёс людские голоса.
- Вынимайте. Вот так, да. А вы что встали, помогите им. Берите вшестером, подымайтесь сюда. Осторожнее на ступенях, ящик чертовски тяжёлый. Давайте, давайте, заносите в дверь, а дальше я покажу.
Без сомнения это был голос Крога, отдающего распоряжения своим людям. Там явно происходит что-то интересное. Лихорадочное любопытство овладело мной.
Не особо опасаясь быть замеченным на фоне тёмного окна, я лишь из предосторожности стянул с головы светлый ночной колпак и, прикрыв часть лица рукавом своего темно-вишневого халата, высунулся в оконный проём чуть не до пояса.
Полицейские, в мокрых блестящих плащах, сгрудились возле машины, вынимая из кузова громоздкий продолговатый ящик. Крог подсвечивал им фонариком.
- Взяли! Чуть ровнее. Всё, понесли.
Полицейские облепили ящик, потащили его вслед за инспектором. Кряхтя, переругиваясь, поднялись со своим грузом по ступеням крыльца и вошли в замок. Водитель фургона захлопнул дверцы кузова, прыгнул в кабину и, ловко развернувшись, выехал со двора. Я услышал, как опустилась стальная решётка на воротах и всё стихло.
Теряясь в догадках, продрогший, я вернулся в кровать.
... Инспектор Крог... Ящик... Тайно, под покровом ночи...
Ладно, возможно завтра удастся что-то выяснить. Ощущение нарастающей тревоги не давало заснуть. Лишь под утро, когда белёсая мгла пробилась сквозь низкие тучи, мной овладело тяжёлое сонное забытьё.
К завтраку вышел совершенно разбитым, в самом скверном расположении духа. Я немного опоздал, Крога уже не было, или он вовсе не явился на завтрак, а за столом сидели Вольф и, что удивительно, Игорь. Непозволительная вольность со стороны этого плебея, объяснимая разве что чрезмерно либеральным американским воспитанием барона.
Вежливо поздоровавшись с Франкенштейном, и проигнорировав присутствие могильщика, который лишь хмуро глянул на меня из-под лохматых бровей, я попросил разрешения сесть.
- К чему такие церемонии? Прошу вас, Отто, присаживайтесь. Правда боюсь, что омлет и кофе уже несколько остыли....
- Благодарю вас, барон. Пустяки, я не голоден.
Вольф, допив кофе, отставил чашку и, промокнув губы крахмальной салфеткой, с тревогой посмотрел на меня.
- Что с вами, Отто? Неважно выглядите. Вы не заболели?
Я отрицательно качнул головой.
- Нет-нет, ничего такого. Просто плохо спал.
- Вот как? Весьма сожалею. - Вольф достал портсигар и вынул из него сигарету.
Тут же, этот болван Игорь, так стремительно вскочил с места, чтобы поднести барону зажженную спичку, что я, совершенно не готовый к этакой прыти, испуганно откинулся назад, едва не кувырнувшись вместе с креслом.
- О, Господи! - Барон едва успел перехватить меня за плечо и вернуть в вертикальное положение. - Однако, Штамп, что за эскапада? Похоже, нервы у вас и впрямь расшалились. Как давно мучаетесь бессонницей? Может вас не устраивает отведённая вам комната? Я велел поместить вас именно в ней, так как там имеется камин, а стены обшиты дубовыми панелями, удерживающими тепло. Этим она выгодно отличается от большинства помещений замка, в которых постоянная сырость и сквозняки.
Я чувствовал себя крайне смущённым из-за своего глупого поведения, тем более, что хоть и старался не смотреть в сторону Игоря, краем глаза видел, как он смотрит на меня с кривой ухмылкой.
- Прошу простить, барон. Комната меня вполне устраивает. Действительно нервы.... Да ещё этот ночной шум под окном, не давал уснуть.
- Шум? Ах, да, так это инспектор Крог со своими людьми. Неугомонный человек! Знаете. Он начинает мне нравиться. В нём есть то, чего многим из нас не хватает - он знает, чего хочет и умеет этого добиваться. В штатах таких людей очень ценят. За ними будущее.
- Возможно и так. - Негромко ответил я. - Вот только не знаю, хотелось бы мне жить в мире, принадлежащем таким людям. Поверьте, я знаю что говорю. История человечества, да и то, что произошло с миром за время моей не такой уж долгой жизни, даёт нам достаточно примеров того, как подобные "цельные" личности шагают по головам через грязь и кровь, во имя своих, якобы передовых, интересов. Не обольщайтесь сильными личностями, барон, Их интересы, как правило, всегда за пределами морали.
- Мораль! - С улыбкой всплеснул руками Франкенштейн. - Мораль придумали слабые. Хотите быть с жизнью на ты, умейте брать все, что считаете нужным и отбрасывать лишнее. Человечество накопило огромный балласт моральных обязательств, тормозящих цивилизацию. Пора расставаться со сладкими грёзами моральных заповедей. Человек по сути своей жесток и корыстен, не стоит уговаривать волка питаться травой, природа всё равно возьмёт своё. И это, как раз и есть главный урок истории.
- Удобная теория, для оправдания любых мерзостей. И если точка зрения, которую вы сейчас отстаиваете, возобладает - нас ждут страшные времена. Попомните моё слово.
- Не сгущайте краски, Отто. Будущее нас рассудит.
- Этого я и боюсь. Похоже, что мир, который я знал и любил, принадлежит прошлому. Уходящая натура. Мне нет места в вашем будущем. Я анахронизм.
Вольф, слушавший меня с сочувственным вниманием, протестующее вскинул руку.
- Отто, прекратите! Что вы такое несёте? Откуда столь мрачный пессимизм? Никакой вы не анахронизм, вы всем нам ещё нужны, и мне, и инспектору, и... вот даже ему. Да, Игорь?
Горбун, всё время нашей беседы сидевший молча, чего-то жуя, чем-то похрустывая и что-то обсасывая, сонно взглянул на барона, на меня, отёр пальцы о крахмальную салфетку и важно кивнул:
- Пригодится. Перебрал, небось, старик накануне, вот и куксится.
- Конечно! Это всё нервы, вздор. - Вольф со снисходительной улыбкой взглянул на меня и покачал головой. - Небольшая прогулка на свежем воздухе и рюмка коньяка перед сном - и будете спать как убитый. Если, конечно..., приведение не помешает.
У меня не было желания шутить, поэтому я лишь хмуро заметил: - Я материалист, господин барон. Реальность пугает меня гораздо больше, чем вероятность встретить в своей комнате бледную тень из потустороннего мира.
- И напрасно, напрасно! - Франкенштейн оживился, хитро поглядывая на меня. - Вот я сейчас развлеку вас одной историей, связанной как раз с вашей комнатой.
- Как вам угодно.
- Отлично. Тогда слушайте. - Вольф удобно откинулся на спинку кресла и, попыхивая сигарой, начал свой рассказ.
Рассказ о графине Монти и красной комнате
Матушка моя - большая любительница фамильных преданий - рассказывала мне эту семейную историю. Я был весьма впечатлён. Вот послушайте старинное предание.
И так, комната, в которой вы сейчас имеете удовольствие проводить ночи, издавна зовётся красной комнатой, или комнатой Матильды. Ну, цвет мебельной обивки и портьер сделал её "красной", а вот "комнатой Матильды" она зовётся в честь некой Матильды фон Франкенштейн, Урождённой графини Монти, которая жила в ней пару веков назад.
Родом эта Матильда была из далёкой Валахии. В возрасте двадцати одного года она вышла замуж за одного из моих предков - Бруно Франкенштейна, по прозвищу Рыжий Бруно. Разница в возрасте супругов была более тридцати лет и до её приезда в замок, они ни разу не виделись и даже не знали о существовании друг друга. Брак был устроен по ходатайству неких высоких лиц. Каков был интерес в этом браке для Бруно понятно - пьяница, гуляка и транжир, он давно спустил своё состояние, а за графиней давали богатое приданное. А вот её согласие выйти за старого, обедневшего барона, вызывало много пересудов. Поползли не весть, откуда появившиеся слухи, что графиня вынуждена была, чуть ли не бежать из родных мест из-за какого-то ужасного скандала грозившего ей серьёзными бедами. Так это или нет, никто толком не знал.
Прибыла она в богатой карете гружёной сундуками в сопровождении двух свирепого вида горцев. А уже через пару дней состоялась шумная свадьба. Графиня Монти стала баронессой Франкенштейн.
Отношения между супругами сложились весьма прохладные. Матильда держалась с бароном холодно и высокомерно, а он ей отвечал грубоватым равнодушием, полностью манкируя супружескими обязанностями. Любимейшим время препровождением Рыжего Бруно были охота и пьяные кутежи с друзьями и доступными девицами.
Поэтому неудивительно, что молодая баронесса, едва освоившись в замке, решила перебраться в отдельную опочивальню, чему барон оказался несказанно рад. Днями напролёт она бродила по замку, изучая его устройство, уделяя особое внимание подвалам и подземельям. Наконец она определилась со своим выбором. Далее она вызвала в замок рабочих людей, которые принялись за отделку понравившейся ей комнаты, одновременно ведя работы в одном из подвалов. Баронесса лично следила за ходом работ, а её дикие телохранители гоняли всех любопытных. Когда же барон поинтересовался, что за работы ведутся в его замке, Матильда равнодушно ответила, что желает сделать у себя в спальне сливной клозет по европейскому образцу. Бруно, посмеявшись над этой нелепой, с его точки зрения, затеей, отстал с дальнейшими расспросами. Зато, когда работы были окончены и встал вопрос об оплате, барон был тут как тут, заявив, что не собирается платить за глупые прихоти жены.
Нет, так нет. Что делать? Матильда, сняла с пальца золотой перстень с изумрудом, с улыбкой отдала его работягам, милостиво поблагодарив за отличную работу. Простолюдины, мгновенно понявшие, что стоимость подарка многократно превышает обещанную им сумму, и, опасаясь, что блажная дамочка передумает, тут же засобирались из замка вон. Но Матильда велела прежде хорошо угостить и не напоить их вдоволь вином. Так и вышло, что работники покинули замок уже в сумерках, собираясь переночевать в городе, продать там перстень и поделив выручку, разойтись по домам.
Едва работники вышли за ворота замка и растворились в сгущающихся сумерках, как молодая баронесса вызвала своих диких слуг, что-то негромко сказала им на своём варварском наречии и они, поклонившись, тут же оседлали лошадей и стремительно умчались. Вернулись только ночью и, несмотря на поздний час, тут же прошли в комнату своей госпожи.
Как оказалось позже, до города работники так и не добрались. Толи они так крепко выпили, толи в вино было подмешано снотворное, но, едва пройдя полпути, они устроили неожиданный привал, где и заснули мёртвым сном. В самом прямом смысле этого слова. Рано поутру, их обнаружил случайный пастух, поначалу приняв за спящих. Решив разжиться у них табачком, приблизился, увидел, что эти люди мертвы, убиты, лежат в крови, с перерезанными горлами. Пастух в ужасе бросился бежать, с громкими криками, и бежал так до самого города.
А поутру, на пальце Матильды, как и прежде, блистал и переливался её перстень.
Скорое, формальное следствие городских властей пришло к выводу, что несчастные работники стали жертвами случайных грабителей. В это мало кто верил, но спорить никто не стал. Не то обитатели замка: "Эге, а барыня-то ой как не проста". - Смекнула челядь. Убитые люди были пришлые, не здешние, посудачили и забыли. А зря, это было лишь начало в череде ещё более ужасающих и необъяснимых смертей, нагнавших страху на всю округу.
Шли дни, баронесса, нисколько не обращая внимания на своего гуляку мужа, ввела в обычай конные прогулки по окрестным лугам и горам. Наездницей она была прекрасной, для верховой езды дерзко пользовалась мужским седлом, и одевалась в мужское платье, пренебрегая головным убором и распустив по плечам пышную гриву смоляных волос.
Крестьяне, ещё издали завидев Матильду, скачущую в сопровождении своих телохранителей, старались убраться с глаз долой, искренне считая её ведьмой. А вот местные дворяне, так же развлекавшиеся в здешних местах конными прогулками и охотой, весьма заинтересовались прекрасной наездницей. Не было окрест ни одного мало-мальски знатного и отважного охотника , который не рискнул бы испробовать на столь завидной дичи свои силки и, в свою очередь, испытать на себе чары экстравагантной красавицы.
И надо отдать должное Матильде, она, ничуть не кичась своим высоким положением, охотно шла на знакомство, хохотала над грубоватыми шутками, с интересом выслушивала хвастливые байки новоявленных кавалеров, в благодарность, одаривая их столь многообещающими взглядами, что бывалые ухари едва из сёдел не выпадали. Авансы были щедро розданы и обязывали к активным действиям, рыцари лихо крутили усы.
Но только вскоре дивные и страшные дела стали твориться в окрестностях Гольдштата. Необъяснимая череда смертей обрушилась на сильную половину местной знати. На пустоши, у старой каменоломни, стали находить мёртвые тела. Все убиенные - мужчины, все обнажены, на шеях следы удавки и, что самое страшное, кровавые раны на горле со следами острых зубов.
По городу поползли слухи о вампирах и упырях, приходящих с окрестных гор и нападающих на одиноких путников, и припозднившихся гуляк. С наступлением темноты городские улицы пустели. Жёны строго следили за своими непутёвыми муженьками, держа их подле юбки и лишая вечерней кружки пива в ближайшем кабаке. В соборе шли службы о спасении от нечистой силы, а городская стража была не в пример обычаю трезва. Появились и свидетели, утверждавшие, что собственными глазами видели мерзкое хвостатое чудище в шерсти и о клыках, которое гналось за ними да не догнало. Паникёров отлавливали, секли и сажали в городской каземат. Так, в силу своего разумения, власти заботились о покое горожан. А убийства всё продолжались.
Неизвестно сколь долго бы это продолжалось и как закончилось, но только слухи о Гольдштатских вампирах дошли до столицы и его величества. В город была направлена следственная комиссия во главе с монахом иезуитом отцом Милле. Иезуит оказался человеком разумным, не склонным к пустому мистицизму. Отбросив суеверные сплетни, он обратился исключительно к фактам. И пришёл к весьма любопытным выводам. А именно: все погибшие были представителями местной знати, имели больший или меньший капитал, а так же земельные наделы. Но! Что весьма заинтересовало отца Милле, это то, что все погибшие от таинственных вампиров, незадолго до гибели добровольно передавали через неких подставных лиц значительные личные средства, фамильные ценности, а так же дарственные на землю. "Кому передавали? Вот главный вопрос, в ответе на который, кроется разгадка этого мрачного дела". - Решил для себя святой отец, хорошо помня сакраментальное: Quid prodest.
Следуя этой простой формуле, Милле собрался нанести визит местному делопроизводителю, через которого оформлялись дарственные и, вытрясти из него всю правду. Но и тут вышла закавыка. Крючкотвор был найден повесившимся, или повешенным в собственной конторе. Все его деловые бумаги таинственным образом исчезли, что косвенно указывало на насильственный метод умерщвления нотариуса.
Святой отец понял, что имеет дело с умным и предусмотрительным противником. Кто бы это ни был, его в лоб не возьмёшь. И святой отец отправился по родным и знакомым погибших. Он искал что-то общее в их поведении, в том, как они проводили последние месяцы и дни своей жизни. Ничего особенного он не узнал - обыкновенные грешники, коих инквизитор повидал во множестве на своём веку, но... кое- что его всё же заинтересовало, кое- что общее у них имелось. И этим "общим" была баронесса Франкенштейн. Именно она, как злой вестник смерти, являлась будущим жертвам незадолго до гибели. Выглядело это просто и схематично: знакомство - совместные конные прогулки - недвусмысленные намёки на близкие отношения с прекрасной Матильдой - таинственное исчезновение - и обезображенный труп на пустыре у старых каменоломен.
Каменоломни - ещё один важный пункт в расследовании. Милле не поленился организовать экспедицию в это подземное царство. Нанятые им проводники честно сознались, что никто не знает всех закоулков и галерей старых каменоломен, но этого и не потребовалось. Один из ходов привёл исследователей к тяжёлой кованой двери, поверхность которой была не тронута ржавчиной, а петли заботливо смазаны маслом. "Куда дверь?" - поинтересовался монах. Проводник пожал плечами. "Ну, хорошо, тогда где мы? Что там, над нами?" - Милле ткнул пальцем на каменный свод над головой. "Не беспокойтесь, святой отец, не заблудимся. - Ухмыльнулся проводник. - Над нами холм и замок господина барона Франкенштейна".
Этого было достаточно, монах велел зарисовать подробный план ходов от двери до того места, где были обнаружены трупы на пустоши, и приказал возвращаться.
Тем временем соглядатаи, завербованные Отцом Милле из городских обывателей, донесли, что у баронессы появился новый ухажёр из местной знати, который в подпитии хвастался перед друзьями, что уже три недели ночами шастает тайным ходом в опочивальню прекрасной Матильды.
Милле понял, что ждать нельзя, трагедия вот-вот произойдёт. В строгой секретности иезуит организовал из надёжных людей засаду у каменоломни. И сам лично принял в ней участие.
Несколько ночей к ряду свитой отец и его люди наблюдали, как молодой дворянин верхом подъезжал к условленному месту, навстречу ему из чёрного провала, как из преисподней, возникали две фигуры в мохнатых шапках. Один оставался сторожить коня, другой служил молодому человеку провожатым по подземному лабиринту. На рассвете беззаботный любовник выбирался на свет божий, вскакивал в седло и убирался восвояси. Осознавая, какая опасность грозит молодому человеку, монах, тем не менее, выжидал. Он понимал, что в таком деле потребуются неоспоримые доказательства, пусть даже ценой чужой жизни. А ждать осталось недолго, иезуит был в этом уверен. Так и случилось.
На следующую ночь засады, едва молодой человек с провожатым скрылись под землёй, второй злодей, тот, что остался сторожить коня, повёл себя иначе, чем прежде. Сняв с коня дорогое седло, он размашисто шлёпнул ладонью по конскому крупу и пронзительно гикнул, так что испуганное животное, всхрапнув, умчалось прочь. А сам, забрав седло, тут же нырнул в подземный лаз.
За два часа до рассвета разбойники появились вновь, но уже сгибаясь под тяжестью страшной ноши. Луна, проглянувшая из туч, осветила бледное обнаженное тело, которое они тащили за руки, за ноги. Милле подал знак, и в тот же миг со всех сторон на душегубов набросились вооружённые стражники. Схватка была жестокой, но недолгой. Злодеев скрутили.
Труп, со следами зубов и удавки на шее, а с ним и обоих татей, отвезли в Гольдштат. Где укрыли в подвалах здания инквизиции (ныне городской библиотеки). Схваченных злодеев, которые, как вы уже догадались, были слугами баронессы, жестоко пытали. Вследствие чего, они полностью признали свою вину, поведав ужасные подробности зловещих преступлений. Указав, что действовали по приказу своей госпожи, баронессы Матильды Франкенштейн.
Оказалось, баронесса велела нанятым ею работникам, пробить тайный ход из её опочивальни в галерею старой каменоломни. Когда всё было готово, госпожа напоила работных людей, расплатилась с ними своим перстнем, велев телохранителям проследить за ними и в удобный момент убить их всех, забрав перстень и сохранив тем самым тайну подземного хода. Затем, пользуясь этим ходом, они водили к ней в спальню разных господ, каждому из которых, в своё время она подливала снотворное зелье в вино, а когда мужчина засыпал, открывала дверь слугам. Те удавкой душили несчастного, а Матильда, пока жертва ещё билась в конвульсиях, перекусывала ей жилу на горле и пила кровь. Мёртвое тело через подземный ход утаскивали на пустошь и бросали там. Одежду умерщвлённых людей прятали в завалах каменоломни.
Вооружившись документированными показаниями горцев, отец Милле написал барону прошение о личной аудиенции. И на следующий день, получив с посыльным любезное приглашение, проследовал в замок.
Рыжий Бруно выслушал монаха. Взглянул на документы допросов. Поинтересовался: - Надеюсь, стража у выхода из каменоломни ещё не снята?
- Стоит, господин барон. До моего особого указания. Мой визит в замок и исчезновение слуг, может вызвать у баронессы некоторые опасения и...
- Весьма предусмотрительно. В таком случае из замка ей не выбраться. Я распоряжусь.
Отдав необходимые указания замковой страже, Франкенштейн откинулся на спинку кресла и с лёгкой улыбкой развёл руками.
- Итак, отец Милле? Надеюсь, мы придём с вами к полному взаимопониманию.
Монах взглянул на кусочек серого неба в узком башенном окне. И согласно кивнул.
- Определённо, господин барон. Но всё же хотелось бы выслушать, что вы думаете об этом деле.
Бруно Франкенштейн всплеснул руками и невесело усмехнулся.
- Что она шлюха, мне известно. И не вижу том большой беды. Я не из тех мужей, что узнают о собственных рогах в последнюю очередь. Мне плевать на это. Моя репутация держится не на добром имени, а на вот этом. - Он стремительно вытянул из ножен длинный, узкий стилет и воткнул его в столешницу. - Если вы поспрашиваете городских обывателей о Рыжем Бруно из замка на холме, то вам сообщат, что я - сам дьявол воплоти. Но сообщат это шёпотом, потому что боятся. Вот вам моя репутация - попробуйте, укусите, да зубы берегите.
Барон помолчал, проверяя, какое впечатление произвели его слова на монаха. Милле сидел, смиренно перебирая чётки, опустив глаза. На взгляд барона не ответил. Бруно зло посопел носом и продолжил.