Как всегда утром, я открыл свой магазин игрушек. Впрочем, магазином это назвать можно с очень большой натяжкой. Маленькая каморка на углу, недалеко от Рыночной площади.
Здесь практически нет новых игрушек. Что-то приносят люди, что-то я нахожу на блошином рынке. А иной раз игрушки приходят сами и остаются. Кто на время, а кто почти навсегда. Так, однажды, у меня появился старый Клоун с печальным лицом, в потертом пиджаке-визитке, одетом на манишку, коротких брюках и шляпе. В то утро, подойдя к двери моего магазина, я увидел его, сидящим на ступеньке. В Театре Кукол он играть уже не мог, а людям старая потертая кукла была не интересна. С тех пор Клоун жил в моем магазине.
Посетители ко мне заходят не часто, и, бывает, мы с Клоуном по многу часов проводим в беседах. Он оказался интересным собеседником, много повидавшим, когда еще служил в Театре, и имеющим свое мнение по многим вопросам. Он рассказывает мне о постановках, работе кукол и труппы, других театрах и публике. О городах, которые он повидал из окна театрального фургона. Мы беседуем, я пью кофе и курю, немало раздражая этим Клоуна. Он ворчливо говорит, что запах моего табака пропитывает набивку многих кукол. Не рассказывал он мне только про себя, каждый раз переводя разговор в другое русло, или просто отворачивался, бурча что-то под нос.
А еще у меня живет Кот. Он, как и Клоун, пришел сам. Утром, когда я вошел в магазин, Кот был уже там. Сидел на конторке и старательно умывался. Он был не молод и не стар. С рваным ухом, с жесткой, как щетка, серой шерстью и умными, желтыми глазами. Я привык к куклам, которые приходили и не удивлялся их появлению. Да и приходили они к двери. Но Кот смог меня удивить, появившись сразу внутри магазина. Ведь, когда вечером я закрывал дверь, был уверен, что в магазине пусто. Кот тоже остался у меня, облюбовав место на конторке, откуда с интересом разглядывает немногочисленных покупателей. В наших беседах с Клоуном, Кот участия не принимает. Он только слушает, лежа на своей конторке и подглядывая желтыми щелочками глаз.
В углу комнаты, которую я гордо называю "торговым залом", есть дверь в совсем уже крошечную комнатенку, с маленьким окном во двор. Там у меня кладовка и маленькая кухня, в которой нашлось место для стола с примусом, пары табуреток и блюдца с молоком для Кота. К слову сказать, Кот, кроме молока, не ест ничего. Он, правда, и не сидит постоянно в магазине. Время от времени он, таинственным образом исчезает, а потом появляется, как ни в чем не бывало.
Иногда, открывая утром магазин, я застаю Кота и Клоуна на кухне. Клоун мне как-то обмолвился, что они разговаривают, но о чем не сказал. А я и не спрашивал. Со временем, это вошло у них в привычку, и они даже не выходили поздороваться. Я не обижался на них, у каждого из нас своя жизнь. До их появления, у меня не было никого, и я дорожу нашей маленькой компанией.
Я давно живу один, снимая скромную квартиру, почти под крышей, в том же доме, что мой магазин. Там же и моя маленькая мастерская. Верстак в углу, над ним полка с инструментами и красками. Там, вечерами, я реставрирую старые игрушки, чиню сломанные части, ремонтирую им платья и рисую заново лица. А иногда, сам мастерю новые игрушки.
Однажды я пригласил туда Клоуна. Я хотел сшить ему новый пиджак и починить истрепавшийся край шляпы. От нового пиджака Клоун отказался наотрез, сказав. Что и тот, что есть еще как новый, только подлатать немного. Я согласился, и, на несколько дней, Клоун поселился у меня в мастерской. Утром я уходил в магазин, а вечером чинил одежду Клоуна.
В первый вечер, сняв с клоуна шляпу и пиджак, на груди под манишкой я обнаружил небольшой тряпичный мешочек, приколотый булавкой, в котором что-то было. Но Клоун запретил мне трогать мешочек, отказавшись, впрочем, объяснить почему. Я не стал спорить с ним, у каждого есть право на свои небольшие тайны, и занялся его одеждой.
Утром я, как всегда, открыл свой магазин. Кот, в эти дни, появлявшийся в магазине не часто, лежал на конторке, в луче весеннего солнца и жмурил желтые глаза. Я кивнул Коту, налил свежего молока в блюдце и вышел в зал, когда звякнул колокольчик на входной двери.
У порога стояла молоденькая девушка. Она держала в руках большую куклу.
Я занял место за прилавком, а девушка подошла и посадила куклу на прилавок.
Раньше кукла была хороша, даже прекрасна. Это была работа настоящего Мастера. Изящная Танцовщица, так звали куклу, в пышной юбке, расшитой бисером безрукавке, одетой на белую блузу и пуантах. Красивое лицо с голубыми глазами, аккуратным носиком и ироничной улыбкой, обрамляли локоны цвета спелой пшеницы.
Но сейчас улыбка была чуть грустной, краски лица поблекли, локоны растрепались, кое-где, на безрукавке не хватало бисеринок. А глаза были скорее серыми.
Мы разговорились. Я угостил девушку чаем, и она рассказала, что эту куклу, несколько лет назад, ей привез отец. Он ездил на Ярмарку в Столицу и купил ее для дочери. Кукла прожила у девушки несколько лет. Раньше Танцовщица была яркой и веселой, они проводили много времени вместе. Но, временами, девушка замечала, что улыбка Танцовщицы становилась грустной, а в уголках глаз вдруг проявлялись нарисованные слезинки. Прошло время, девушка выросла и не уделяет Танцовщице столько времени, как раньше. Слезинки у Танцовщицы стали появляться чаще, а глаза стали серыми. Поэтому девушка попросила меня взять куклу к себе, надеясь, что у меня, среди других кукол, ей будет лучше. Я согласился, и девушка ушла, сказав, что будет заглядывать к Танцовщице.
Кот, за время нашей беседы с девушкой, словно сам превратился в большую игрушку, только временами приоткрывал веки, внимательно глядя на нас желтыми глазами.
Проводив девушку, я посмотрел на Танцовщицу и заметил в уголках глаз нарисованные слезинки, которые быстро исчезли. Я еще раз поразился работе Мастера сотворившего такое чудо.
Кукла сидела на прилавке, глядя на меня. Сев рядом с прилавком, я взял Танцовщицу в руки. Я смотрел на нее и думал, что надо сделать. Здесь пришить новые кружева на юбку, расчесать и уложить волосы, пришить недостающие бисеринки на безрукавку...
Неожиданно под безрукавкой я обнаружил небольшой кармашек, из которого свисал кусочек цепочки. Потянув за нее, я достал из кармашка маленькое сердечко из красного стекла. Оно было матовым и тусклым, краешек отбит и от него шла трещина. Когда-то оно было ярким и прекрасным, как и сама Танцовщица, но время не пощадило и его.
И тут Танцовщица впервые заговорила, тихо попросив меня ничего не делать с сердечком.
За долгие годы, я привык к тому, что некоторые Куклы разговаривают со мной, как привык и относиться к ним, как к людям, и я убрал сердечко обратно в кармашек, пообещав танцовщице не трогать его больше. В тот день Танцовщица больше не говорила со мной. Я усадил ее на полку, откуда она смотрела то на меня, то на Кота, который, впрочем, вскоре бессовестно смылся, оставив на меня и магазин и посетителей.
Вечером я собирался закончить чинить одежду Клоуну, который уже сказал, что скучает по магазину и беседам с Котом. Осмотрев отремонтированную шляпу и пиджак, я, удовлетворенный результатом, стал одевать Клоуна. Надевая на него пиджак, я укололся булавкой, которой был приколот тот загадочный мешочек. От неожиданности я отдернул руку. Мешочек упал на верстак и из него высыпались осколки красного стекла.
Клоун рассердился. Я никогда не видел его таким. Он мог бурчать по-стариковски, молчать, надувшись на что-то, но чтобы так сердиться... Он потребовал, чтобы я собрал все осколки в мешочек и приколол его на место. Потом, когда я одел его, Клоун сказал, чтобы я отнес его обратно в магазин, не слушая моих возражений, насчет позднего времени и непогоды.
Накинув шаль, я спустился вниз. Уже горели фонари, а ветер нес по низкому небу свинцовые тучи, заливая улицы холодным дождем. Посетовав, что не взял зонт и даже не надел плащ я, обойдя дом, отпер магазин и, не зажигая лампы, усадил Клоуна на первую попавшуюся полку. Я не особо беспокоился о нем, так как порой мне казалось, что Клоун знает все уголки моего магазина лучше меня.
Еще по пути к магазину, я промочил ноги и теперь, чувствуя, что замерзаю, на холодном ветру, поспешил домой. Но моим мечтам о сухих носках и горячем чае, не суждено было сбыться. Хозяйка уже заперла входную дверь, а свой ключ я оставил в кармане плаща. И только спустя четверть часа, хозяйка открыла дверь на мой стук, ворча о погоде, хороших хозяевах и собаках.
Утром я проснулся больным. Саднило горло, знобило и ломило суставы. Я решил остаться дома. Хозяйка, будучи в хорошем настроении и забыв о вчерашнем, согласилась принести мне молока и сходить за порошками к аптекарю. К вечеру мне стало лучше, а утром я снова открывал свой магазин.
Кот сидел на конторке и настороженно глядел на меня. А на прилавке...
А на прилавке стояли рядом Танцовщица и Клоун! Она была той же пышной юбке, безрукавке, расшитой ярким бисером, белой блузе и атласных пуантах. А он в том же черном пиджаке-визитке, манишке, серых брюках и шляпе. Только их одежда стала новой, не отремонтированной мною, а новой. На их фарфоровых лицах были улыбки. Глаза Танцовщицы были синими, а с лица Клоуна исчезла печаль.
А на их шеях были цепочки с одинаковыми пурпурными сердечками.
Уже позже они рассказали мне, что их для театра сделал Мастер. Это была его последняя работа. Когда куклы были готовы, они так понравились Мастеру, что он заказал для них одинаковые стеклянные сердечки на цепочках, одно из которых одел на шею Танцовщице, а второе Клоуну. Они вместе играли в Театре, у них был номер в программе. Они всегда были вместе и никогда не разлучались. И их номер имел потрясающий успех.
Но однажды, при переезде из одного города в другой, театр остановился на ночлег в трактире. А ночью воришка украл из фургона Танцовщицу, которую потом продал за бесценок отцу девушки. От одиночества сердечко Танцовщицы треснуло и перестало блестеть, а в уголках глаз стали появляться нарисованные слезинки.
Клоун, оставшись без Танцовщицы не смог выступать один, а его сердечко разбилось на осколки, которые он хранил в мешочке, приколотом за манишкой. Хозяин Театра привык к Клоуну и не продавал его, надеясь, что Танцовщица разыщется. Но время шло, Клоун старел, а потом ушел сам, оказавшись у меня в магазине.
Я слушал их рассказ, смотрел в счастливые фарфоровые лица, сияющие глаза. Куклы говорили, улыбаясь и держась за руки.
А на их шеях, чуть подрагивая на цепочках, висели два прекрасных пурпурных сердца.