Скляров Олег Васильевич : другие произведения.

Глубинное зрение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодёжный роман... Болезненное, медленное превращение в человека.
  
   ГЛУБИННОЕ ЗРЕНИЕ
   или
   "Невесомость"
  
  
  
  
  
   Пролог.
  
   Полёты [П.А.В.]
  
  
  
  
   Ненадлежащее исполнение пилотом служебных и технических инструкций - предпосылка к лётному происшествию.
  
   Жарко. Ветра почти нет. В тени стартового вагончика, не пугаясь рёва взлетающих самолётов, на одном месте кружат мелкие мушки. Белые подшлемники на беспокойных юных головах роятся здесь же, укрывшись от солнца под провисшим тентом. Лётная молодь ждёт от судьбы писем и своего момента тоже полетать... Чёрные кожаные шлемофоны сдвинуты на затылок или в курсантских руках теребятся. Белые резинки лётных очков и ларингофонов треплются в такт нетерпеливым пальцам. Пыльные ботинки сухую землю попирают - момента оттолкнуться жаждут. Наготове прозрачные планшеты с картами, цветасто расчерченными предэкзаменационными маршрутами.
  
  Почти оперившиеся летуны и их наставники нудятся под выгоревшим брезентом курилки. Почта сегодняшняя, говорят, уже пришла. Пилоты, прикидывая время и толкуя, посиживают на низких длинных скамейках - поглядывают, зевая, на подруливающие со взлётной самолёты, на небо, на часы, бродят и стоят, кому не сидится. Ждут, ждут своей очереди. На спинах вылинявших синих комбинезонов солевые разводы высохшего пота. Только командиры и инструкторы в новых светло-серых нарядах. Старшему курсу, кстати, тоже обещали.
  
  С опорной стойки, удерживающей брезент над головами, перекрывая очередные турбины, постоянно всхрапывает мощный громкоговоритель. Из тёмных недр дырчатого зелёного ящика непрестанно звучит полётный радиообмен в эфире. Все обязаны следить за переговорами своего экипажа и на стоянку, к вернувшемуся самолету не опаздывать. Кто слушает, кто... Все ходят к вагончику пить газировку.
  
   - Спим, Самарский? - вопрошает живой недовольный голос. - Где наши?
  
   Размышлявший о свежести почты и о новых комбинезонах Алик-Самара поднял притворно-внимательный взор - инструктор Андриков - Длинный. Губастый мосол в сером великоватом наряде, в подшлемнике с закатанными ушами. Смотрит сверху, но старается - свысока... Самарский повертел головой, будто помочь могло, наудачу прислушался к эфиру... Нет - конечно - шестисотые докладывают. Ответил обтекаемо-уклончиво, общё этак:
  
   - Скоро будут... - Пожав плечами, отвёл неправый взгляд.
  
   - Ворон ловишь, - звучит неприязненно в ответ на эти маневры.
  
   Инструктор озирается в поисках места посадки, оттягивает на груди припотевший комбинезон и, потряхивая оттянутым для лучшей вентиляции, ещё и отдувается туда - в образовавшуюся щель. Кто-то уходит. Он садится неподалеку на освободившееся место, пот смахивает со лба, с губ и отплёвывается. Посреди курилки урна, наполненная водой и размокшими окурками - ржавый куб с остатками сухой еще не вытоптанной травы возле днища. Но сейчас курева почти ни у кого из курсантов нет. Деньги дадут только в субботу. Оп!..
  
   - 527-ой. Зона два, - из репродуктора, наконец-то, звучит родное: подчеркнуто-спокойный, и теперь уж ожидаемый, голос Сани Петрова. - Выполняю "простой". Самочувствие о-отличное.
  
   - Выполняй, - утомлённым басом разрешает дух эфира, руководитель полетов, Р.П.
  
   Алик мысленно мигнул: ""О-отличное..." Значит - хорошее. А если честно - нормальное. Старается курсант, ни как некоторые..." Вопросительно поглядел на инструктора... Слышал, конечно. На часы, гад, смотрит, не удостоив кивка. ...Расстегивает молнию нагрудного кармана и являет только начатую пачку "Аэрофлота". Зажимает уголком рта желтый фильтр, зажигалочка... Курсанты отворачиваются. Просить у инструкторов не принято - дистанция. Самарский тоже промолчал. ...Хотя, какой он инструктор? Всего года на три старше... И часов налета не хватает: командир звена, в основном, с его курсантами летает. "Инструктор". А гонор...
  
   Периодически коротко взрёвывают на полных оборотах реактивные турбины. Один за другим взлетают и садятся учебно-тренировочные спарки и боевые истребители. Некоторые в одиночку на них еще самостоятельные круги отрабатывают: "Сел - встал, сел..." В спаренных кабинах порхают с инструкторами: упражнения его величества "КУЛП"а долбают. Курс учебно-лётной подготовки большой. Пыль на дополнительной полосе не успевает оседать. И её задействовали. На основной, бетонной, теперь летают с перерывами: систему слепой посадки москвичи монтируют - новую. Как Белый говорит, машины сами будут садиться-взлетать, а пилоту кофе и леденцы предложат... Короче, жарко пока. От курилки до взлётной полосы несколько десятков метров. Пылюгу уже сюда медленно сносит. Менять из-за этого старт на 180? - перевозить всё - лётное время терять. Р.П. - опытнейший Дед Шахрай - пока молчит.
  
   - ...527-мь, - опять из эфира выявляется деловитый Санин голос. - Задание закончил.
  
   - На точку, - хрипит Р.П. Дед знакомо прокашливается. - Эшелон... Тысяча двести.
  
   - Тысяча двести! - бодро "дает квитанцию" Петров.
  
   Домой, значит. Скоро действительно сядут. Длинный, не докурив, спешно поднимается и внимательно оглядывает-отряхивает рукава: к встрече беспокойного МИГа готовится... Алик, мысленно хмыкнув, тоже неспешно встает, вслед его недокуренной сигарете, с шипением канувшей в затхлой воде, вздыхает, потягивается. Пришла, наконец-то, очередь лететь.
  
  
  
  Полёты временно прекращаются. На стоянку - длинную дюралевую шеренгу краснозвёздных остроносых самолётов - заруливают последние экипажи. Их встречают озадаченные члены лётных групп, озабоченные механики с красными колодками под колёса, техники, готовя предохранительные чеки. На будку Р.П. поглядывают: определённости людям требуется... Старт все же придётся менять. Долго взлетали на восток, но, хочешь - не хочешь, ветер еще повернул и усилился. Теперь все хозяйство - на сто восемьдесят градусов - взлёт навстречу западному ветру. Задержка же случилась, конечно, на нем, на Самаре... Командир, попутно Петрова слушая, побежал к Р.П. - Длинного учить лезть без очереди. Алик с Дядей, недовольные предстоящими хлопотами, сели в тени крыла вернувшейся пятёрки.
  
   - Что кривишься? - вытирая лоб, замечает Дядя.
  
   Алик не отозвался и в очередной раз вздохнул. Потом вспомнил:
  
   - А... Не въеду, никак. - Посмотрел на зевающего Дядю. - Зрение глубинное. У нас...
  
   Тут вернулся от соседей четвертый член летной группы - курсант Белый - "язык смелый". Старт, сообщил с довольным смешком, без них "штрафники" сменят... Отдувался, распялив ухмыльные тонкие губы. На худых щеках Витьки тоже блёстки пота. Быстро покрутил чутким носом по сторонам. Постоял, подбоченясь - иронично улыбаясь, послушал Самару. Размышляя о чем-то своём, глумливом, потеснил его в узкой тени крыла. Обещающе подмигивая, к другой стороне шасси прислонился, к Дяде спиной. Тут же сморщился:
  
   - Эх, Дядя... - Отстранился от крепкого запаха пота. - Вонючка!
  
   Дядя, довольный, засмеялся. Неспешно отвернулся:
  
   - Вали... - И не глядя, показал на солнцепек. - Там не пахнет.
  
   Витька пропустил сие мимо ушей и стал образно пояснять Самарскому суть глубинного зрения. Выбирая в банной двери женского отделения подходящую щёлочку, мы, мол, почти не видим того, что за ней... Потом уже самой щели почти не замечаем, а только то, что за ней... Превосходство в его энергичных словах било наверняка, но Алик их и так знал: "Перемена фокуса, в зависимости от расстояния". А вот в кучку собрать...
  
  От шахматной будки Р.П. почти бегом понесся МИГ - командир их звена - Михаил Иванович Гурьянов... Товарищ майор, по прозвищу Быстрый Бычий глаз. Он уже холерически крутил над головой шлемофоном, издали показывая готовить самолет к запуску. Все зашевелились. Фактически он и был их летчиком-инструктором. Длинный пока стажировался.
  
   - Уже взлетает... - тихо съязвил Витька, вставая. - На хрен самолёт?
  
   Подбегая и застегивая на бегу шлемофон, командир жестом приказал Самарскому: "в кабину!" Тот медлил:
  
   - Товарищ майор, а где Петров?
  
   - В кабину!!!
  
   - У него шлемофон мой!.. - пытался возражать большеголовый Алик. С трудом напялив имеющийся, возмущенно развел руками: "Вот... Мал".
  
   - В ка-би-ину... - угрожающе протянул командир и даже приостановился. Самарский, естественно, подчинился и стал быстренько пристегивать ремни. Но да разве командира опередишь... К С.П.У. - самолётному переговорному устройству - тот уже подключился: - Запрашивай! - бодро прозвучало в сдавивших голову тесных наушниках. Алик, как заведенный, включал - проверял. Да разве за командиром... Тот сзади улыбался: - Запрашивай! Не спи...
  
   - 529... запуск? - пошло в эфир. Заучено-спокойно, невзирая на спешку, размеренно... Дали запуск, вырулить. . . Вдоль длинной стоянки, мимо унылой шеренги ждущих, умеренно покачиваясь на неровностях, по следам чужим, полынок пригибая воздушной струёй... - 529-ть. На полосу?.. - Ага. Чуть оборотов. . . Притормозил одним колесом и остановился точно на осевой двухкилометровой взлётно-посадочной полосы, В.П.П. - 529. Взлет, зона?
  
   Дали вторую. "Эх, мамочки!.." - подумал азартно. Полет предсамостоятельный: проверяют навыки, осваиваешься в зоне, куда одному завтра лететь... Ориентир центра зоны - ровный, как магистраль, уходящий от реки поливной канал. ...Накрепко, Алик постарался, отпечаталось в памяти. Что он, ребенок? Зона два - "Канал". Ну, МИГ, поехали...
  
  
  
  
  
   Глава первая.
  
  
   1.
  
   - Т ы, что такой?
  
   - Какой?
  
   - Смурый, - глянув, пояснил он. Захлопнул дверь, заразительно зевнул, прикрываясь ладонью, помотал головою. Стали спускаться. Смотрит. - Что молчишь?
  
   Пожимаю плечами. На первом этаже звоню Витальке: должок отдать. Жора кивает на дверь.
  
   - Болван, Таньку опять гонял. Ширинка расстегнута... Пуговки нет! Не пришила.
  
   - Пьяный?
  
   - А то какой... Заберут же, говорю! Сел, сам на себе стал пришивать.
  
   Жора перестал улыбаться, звякнул еще раз. Постояли-постояли, послушали тишину за дверью и вышли. Он поморщился свету и нацепил на широкую переносицу темные очки в тонкой непривычной оправе. Гордый ждет реакции местной общественности. Я еще не видел.
  
   - Геркины?
  
   - Почему обязательно "Геркины"?! Мои... - Задрал нос. - Э?
  
   - Подарил?
  
   - Ну да! - Жорино лицо посуровело. - Он подарит...
  
   Монументальный Жора шагал вперевалочку. Рассекал широкой грудью воздух, как толпу завистников. На нем были новые, настоящие, "Левис". Наверное поэтому он всё ещё слегка морщился - удовлетворение прятал. На балконе мелькнула юная Светка, но он решил не заметить и мне дал знак. Обогнули дом и направились к соседнему - Юркиному.
  
   - Здравствуйте, - заботливо прозвучало приветствие заду пятившегося, - как ваш геморрой?
  
   Не глядя на нас, молча отряхивая штанину, тихий красавец Юрка кормой вырулил на площадку.
  
   - Чтоб в одиннадцать... - метнулось вдогонку злое, материнское.
  
   Дверь хлопнула. Красавец-чистюля, наконец, выпрямился, вздохнул.
  
   - Плавки взял? - напомнил Жора ворчливо. Доставая сигареты, стал спускаться. - Опять там метаться начнешь...
  
   Юрка не ответил. Увидев сигареты, потянулся. Жора отдернул пачку.
  
   - Ну ты что, морда?.. - Гневно округлил глаза оскорбленный проситель.
  
   Жора отрицательно помотал головою, в лице педагогическая непреклонность:
  
   - Мы договаривались.
  
   - Ну в городе куплю?..
  
   Спускаясь за мной, Жора пропел примирительно:
  
   - Оста-авлю...
  
   - Забаловал ты нас, - теперь спине предводителя прозвучала бессильная язвительность.
  
   Я толкнул выходную дверь. Юрка замолк. На пороге лишь досадливо цыкнул зубом.
  
   - Куда исчез вчера? - в голосе Жоры опять звучала претензия. Он прикурил и кинул через плечо спичку, но не попал. - Выхожу с закуской: "Где Юра?" "Домой загнали..."
  
   - С батей в гараж ходил.
  
   - А потом?
  
   - Не было вас.
  
   - Что ж ты врешь, морда? Алика уж в двенадцатом проводил... - Жора взглянул на меня, я кивнул. Он нахмурился: - Пришлось твою допить.
  
   - Х-х! "Пришлось... "
  
   Жора тоже оскорбленно промолчал, потом подчеркнуто вздохнул:
  
   - Сколько не виделись, а вы... Зачем тогда вообще собираться?
  
   Наш триумвират, поругиваясь, приближался к трамвайной остановке. На пляж мне расхотелось, но Жора ни разу за лето не был - летит. А у Юрки такой вид всегда, будто под уздцы ведут... Настроение - вещь скоропортящаяся. Еще ветер... Жора, в конце концов, все-таки протянул Юрке пачку. Тот закурил, кашлянул, прошел немного молча, оттаивая. Мне, хитро ухмыляясь, мигнул и предводителю:
  
   - Про пляжное шоу... рассказали?
  
   - Где баб закадрил? - дальновидно проявил заинтересованность вожак.
  
   - Яволь.
  
   - Они, наверно, тебя... - кивая, Жора предположил поправку. На меня мельком взглянул. - Алику понравились... - Лукаво глазками сощуренными заблестел. - Сегодня приведешь?..
  
   Юрка покосился насмешливо и знающе:
  
   - Но мою, чтоб ни-ни!
  
   - О! А свобода конкуренции?
  
   - Это с Аликом. - Юрка опять щурился в мою сторону. Я моргал вслед трамваю. Издали видно, как он прощально машет. А этот гад на меня уже стрелки переводил. - Захандрил Аля. Как приехал - подавай ему большое и светлое.
  
   - Слона. - Вздохнул Жора. На меня воззрел: - К Ирке ходишь?
  
   - Э-а.
  
   - А смываешься? - Опять взбух он. - У Юрки научился? Куда ломился вчера? Треск стоял.
  
   - Спать. Не перед дверью же у тебя - на коврике...
  
   Подошли к остановке, поржали над проектом спального коврика. Только стали в тень - сразу же подали еще один переполненный трамвай, и нам пришлось спешно грузиться. Жора, посмеиваясь, воткнул Юрку в переднюю дверь и под этим предлогом влез сам. Я продрался к ним, и мы продолжили путь в неясную еще перспективу свободного дня. В начале он всегда кажется бесконечным. Стояли, блондинок-брюнеток выглядывая, стиснутые разморенной толпой прижимались плечами, образуя маленький кружок трех человек. Никого мы больше не собирались пускать к себе.
  
  
   2
  
   Пляжные мальчики [М.В.А.]
  
  
  
   Если опустить голову - на уровне глаз широкую реку не видно, и уменьшенный город торчит из сухого песка, как игровая копия. Потом опять видно блескучую воду с белыми пароходами и маленькими высотными домами за ней. Облако нависло, ползёт - растрёпанными краями по тверди неба шарит. Спать хочется... Глаза закрыл.
  
   - Пошли! - опять зовет воодушевленный лидер.
  
   - Лень.
  
   - Ну, лежи... - звучит убедившееся разочарование, обещающее полное жизненное поражение пассивности, однажды обернувшееся успехом. - Как Леже.
  
   Я и лежу. Строй надоел. Недовольный Жора прошествовал к воде вслед за нерешительным Юркой и местным бестрепетным "юнцом-певцом-наглецом" Герой. А я сокрушенно повернулся на спину, заложил руки за голову и смотрю на дырявое полотно полосатого тента. Оно часто подрагивает: ветер сильный. Песок в глаза летит, противно. Спать, говорю, хочется... Ага! Квартет собирается. Носатый Борька-Хиппи, чернобровый красавец Бес и похожий на негатив, загорелый блондин Шурыч - Геркины соратники по несостоявшейся еще рок-группе "Тринадцатая страница". Подошли к воде, здороваются с нашими. Как это символично... Я чхнул. Третье сентября, суббота. "Сегодня что? - поют они. - Сегодня что-то". Светка бредет... Нет, похоже. Прикрыл глаза. Через веки свет роз... Закрылся ладонью.
  
   - Проснись, Балда! Очки украли...
  
  Светка. Очки на месте. "Кареглазые телеса" неприступные. Или "преступные"? В дырках...
  
   - Что это за кольчуга? - интересуюсь искренне.
  
   - Во-первых, здрасьте!..
  
   - Взаимно. Но! - Я щелкнул языком. - Коротка кольчужка...
  
   - Нравится? - Она огляделась. - А где все? Ты один?
  
   - Аки перст.
  
   - Не ври. Я вас с балкона видела...
  
   Откинув длинные светлые волосы, обернулась к воде. Узрела, хотела помахать, но передумала, подбоченилась. Они ее еще не заметили. Постояла - постояла, подрагивая породной ногой, села. Еды у ей нет, одна щетка.
  
   - Кольчужку-то... сними? Не в театре. Дырками загоришь.
  
   - Хотела девчонок найти... Дификл не видел?
  
   - К счастью... Морду ей набить?
  
   Светка промолчала, не выгораживая. Я закрыл глаза. Поспать не дают...
  
   - Жора вчера приехал?
  
   Киваю и отворачиваюсь. Светка разделась и стояла надо мной в трехцветном, как светофор купальнике. Да, сексопил... Растут дети. И бесцеремонные! Очки забирают.
  
   - Не замай!
  
   - Чьи? Жоркины?
  
   - Мои.
  
   - Жоркины...
  
   Остался лежать без очков. А то люди проходили и думали: "Ах, с какими очками рядом парень лежит! Наверное, его?" А он их сторожил... Я уткнулся носом в ладони. Мириться пошла... Слышен был нарочито противный гогот Герки, брызгавшего на "вновь крещенную". "Дурак-то еще, Господи..." - безнадёжные сетования своенравных девиц.
  
   - Сигар-ру бы? - Навис мокрый Гера, клацая зубами. - Неимущему музыканту...
  
   - В брюках.
  
   Штаны мои висели на проволоке, крепившей тент. Их просвечивало солнцем, и ветер, надувая, трепал штанины. Ветрило, зачем вы надеваете мои брюки?
  
   - Что лыбишься? - спросил, вытирая лицо, Жора. Поднял Светкину щетку, стал расчесываться. - Теперь на Москве разочаровываются все... Отстали мы.
  
   Подгреблись остальные с вещами и гитарой. Бухнулись кто где.
  
   - ...И кстати! - продолжал Шурыч решительно, но суетливо предводителю нашему что-то доказывать. - Сегодня еще одну вещь сами перевели. Бо, у тебя?
  
   Тот немо на висевшие шорты указал. Я усмехнулся про себя - лучше, братец, иметь решающий голос, чем решительный... Жора и Светка сели спина к спине. Она в его очках. Что-то хотела сказать, но передумала. Шурыч достал из Борькиных портков мятую бумажку. Стряхнул песок и, запинаясь, поведал:
  
   - "Эта головоломка, называемая жизнью, походит на шахматную игру, и в яру, и на юру: ошибка в начале, зря вы молчали, - и жестокая расплата до конца партии, как сказано в Хартии. А там, в лучшем случае, ничья, но чаще мат. Так-то, солдат... - На Меня, рожа, почему-то посмотрел. - Выигравших почти не бывает. Судья зевает..."
  
   - Ой-ой! - опять разозлившись, перебил я. - "Нет счастья в жизни!" - Злюсь. - Зэки, знаешь, наколки такие делают?.. На жопе. - Злонравную тираду, конечно, игнорировали. Я отвернулся. Красивенькие страдания на лоне природы меня до дна пробирают. - Такие замученные все...
  
   - ...нарзаном, - усмехнулся Жора. - Ладно... А как это петь?
  
   - Ритмовать, что ли? - не сразу понял недовольный менестрель. - Не проблема.
  
   Бес покосился на меня брезгливо. ...Как на "гонителя, душителя и очернителя". Борька философски смотрел в песок. Жора ему песочка этого на ногу посыпал, как соли на хвост.
  
   - В чём суть? - Усмехнулся. - А с-суть в песок... Вот проблема.
  
   - Вам давай попсу, - лениво рассудил тот, на Жору свысока глядя, а мы рок гоним... тяжёлый.
  
   - Дуру гоните... - продолжил откровенно нарываться я.
  
   Вскакивая, Борька стряхнул со ступни тот песок - чуть ли не в лицо мне... Я обрадовался: "Ну, дам..." Жора поморщился: "Погоди".
  
   - Нервы. - (Я аж подумал - мне говорит). - Электричеством... лечат.
  
  Порывшись в шортах, Хиппи картинно прикурил чёрную сигаретку и щекой дернул:
  
   - Да пошли вы...
  
   - Что-о? - я повысил голос.
  
   Жора опять перебил:
  
   - Не-ет, Бобо, давай разберемся. А то будешь потом...
  
   Хиппи молчит. Я на него тоже немного песочком - он зыркнул мутно. Слишком тороплюсь неприязнь выдать:
  
   - Каждый начнет квакать - болото будет... У них, у нас - какая-то степень свободы. - Поднимаюсь - руки в боки. Старый спор напоминаю. К нему ближе стал. - Ты ее используешь? - Меня, конечно, игнорировать продолжают. А я, естественно, не рад этому больше всего. И уже за себя злюсь, а не за идею: - Бесплатное высшее... Что ж ты? Принцип?
  
   - Умный ты больно.
  
   - И ты в армии поумнеешь.
  
   Я ударил по самому больному. Хиппи вскочил опять и стал одеваться. Бес и Шурыч - его успокаивать... Хрена. Бес удивленно и серьезно посмотрел на меня, на Жору: "Оборзели..." Светка отвернулась, пряча ухмылку. Тот схватил гитару и скорым шагом, продолжая натягивать майку со своим названием, - куда-то... Они за ним! Герка растерялся:
  
   - Ты что, - вопрошает меня вполне серьёзно и гневно, - озверел?
  
   Ай да я. Куда и сон... Жора разочарованно поморщился:
  
   - Черт, Гамлета собирались... - Им вслед смотрел. - "Музон-фон..." пробовать.
  
   - Ну, и?.. - спросил я с подозрением.
  
   - "Ну, ну"! - недовольно раскрылся он. - Глядеть хотел. Публика, гёрлы...
  
   Юрка сощурился:
  
   - Проквакали и - в тину.
  
   Я махнул рукой, пошел окунуться - остыть от идеологической войны. Жора заворчал о коллективных инстинктах. ...Течение сильное. Сплавал к дальним буйкам и еле дотянул до берега. Тяжелые ноги кое-как вынесли на песок. Ветер мазнул грудь, и она натянулась гусиной кожей. Бр-р-р!.. Вода пахнет рыбой? Или рыба - водой.
  
  
   3
  
   Типчик [П.А.Д.]
  
  
  
   Возле забора под вишнями перевернутая лодка. Смола на днище растрескалась. Что-то рано вытащили... Погремел щеколдой запертой калитки - лишь пса потревожил. Гапон взлаял басом, как бронхитчик. Обхожу дом, стучу в ее окно - тю-тю. Вот ты... Принесло. Стал на киль лодки - глянул через забор - никого. Пес опять свое...
  
   - Гапоша! Гапон... - пытаюсь контакт восстановить. - Что, гад, не узнаешь?
  
   Он услышал голос и снова заухал, но не так уверенно. На этот диалог чернобровое худенькое личико в чалме встревожено из виноградника высунулось:
  
  - Кто там? - вопрошают, близоруко щурясь и неуверенно улыбаясь. - Алик?! - Отзываюсь. Растерянная пауза. - Привет... Сейчас! - и чалма скрылась.
  
   - Привет... - удивляюсь уже по эту сторону забора. - Ты где?
  
   Стою на бетонной дорожке. Гапон - свое "Гав-гав..." Тоже удивился и возмутился. Жду. Её не видно. В душе неожиданно зашумела вода. "Не торопится, вздохнул я, не торопится. Чтоб знал. К ней бы туда..." Фанеру внизу душевой дверцы недавно покрасили желтым. Краску пробовали? Яблоко ударилось о крышу конуры, подпрыгнуло и покатилось по сырой дорожке возле этой дверцы. Гапон замолк. Поднял лохматую морду, покосился на яблоко, глянул на меня и, позвякивая цепью, стал энергично выкусывать блох. Вот ему - действительно - что я, что яблоко... Цепью позвенел и с утробным вздохом снова лег.
  
  Возле виноградника я присел. Опрыскивают? Зелёный, гад... Жалко. Малинка... От колючего куста по всей дорожке разнесли подошвами бордовые пятна раздавленной радости-сладости. Стал рвать. Как Белый говорит: "Жалко - шашлык не растет..." Тихо. Песок под ногами скрипит - слышно, да ветер листьями... Самолет прогудел. Поршневой... Шум воды прекратился, но нимфа не выходила: терпение испытывала. Чьё? Ага...
  
   - Здорово, что ль? - спрашиваю, вытирая рот и поднимаясь. - Думал, дома никого.
  
   - Я только из-за Волги.
  
   - ...м-м?! - Я хлопал на нее глазами.
  
   - Что... - тоже не поняла она. - На помидоры весь курс посылали, - говорит и не в глаза, а на губы мои испачканные смотрит, - в Слободу.
  
   - А-а...
  
   - По голосу едва узнала.
  
   - Матереем.
  
   А сам подумал: "Кобель... тоже не узнал? Забыли. Обидна... Но халатик, халатик?.." Я поднял яблоко. Для вида поиграл, обтер и вгрызся. Хал-латик... Прямо скажем - минимальный.
  
   - Есть хочешь? - правильно поинтересовалась она, но увидела куда я смотрел и покраснела. Сейчас скажет, что не стоило, в таком случае, приходить. Она хмыкнула: - И зимой... Помнишь? "Котлетки-гуляшики..." Сырые.
  
   Посмеялись. Правда: все жрать хочу... "Сосиски будешь?" А то нет... Придерживая чалму, ринулась к крыльцу и сбросила скользкие от мокрых ног шлепанцы. Оставляя темные следы на крашеных досках, юркнула в завешенную марлей дверь веранды. Я бросил огрызок в Гапона и - следом. Темно, прохладно... Окна закрыты ставнями. Ирка в спальне включила фен и крикнула, чтоб посидел где-нибудь минутку. Я лег на диван. "Старые мои кости... Лицо горит".
  
   - Ирка!
  
   - Говори громче. - Ее плечо на секунду мелькнуло из-за косяка. - Фен гудит.
  
   - Выключи... - Я приподнялся на локте и щеку подпер. - Дядька, где?!
  
   - Мы дачу приобрели! - кричит весело. - Даром почти... - Стриженая "под мальчика" голова на секунду мелькнула в двери. Меня в темноте не разглядеть. - На водохранилище... Туда умотал. - Замолкла, выключила фен. - Спрашиваю: "Самарского не было?" - После фена громко говорит. - Увы... Сегодня третье?
  
   Появилась из спальни в обнове: синий сарафан, - вероятно, не наш какой-нибудь - с павлином. Увидела лежащего. Сразу тон изменился: уныние и злость...
  
   - Ну, точно! Форточка... - Подошла к трельяжу, провела пальцем по зеркалу, по телефонной трубке. Оставались следы. - Ведь сколько раз... Хоть не говори!
  
   Стало неуютно, я сел. Нахальством посчитала? А я устал! Она расчесывалась, неодобрительно рассматривая наряд. Пожалела, видно, что нарядилась. Переодеваться опять глупо. Как мне эти ее сложности... Забормотала:
  
   - Занятия с пятнадцатого. Тренер звонил: в октябре областные... - То ли мне сообщает, то ли сама с собой, ранимой. - Идем, - вздыхает, - я тоже не ела...
  
   Последнее - уж совсем невесело. Будто о еде... "Ну лег, - поморщился я молча, - и что? Ну, Ирка..." Не глядя, швыряет расческу и уходит. Короткие черные волосы, сама теперь как капризный мальчонка. И на хрена расчёсываться... Постоял-постоял, хотел пойти к черту, но все-таки за ней двинул и за стол сел. Глупо... С восьмого класса воюем. Увидел сейчас её - вроде соскучился, только... Руки по швам держать надоело. Как Жора со Светкой... Белый так сформулировал: в яичках детки пищат, из ушей сперма брызжет, а предлагают спортзал или консерваторию.
  
  Ели, не разговаривая, фехтуя мысленно. За решетчатым окном веранды, на шиферной крыше входа в подвал сушились нарезанные яблоки и, отдельно, на посылочной фанерке со следами чернильного адреса - давнишние иссохшие абрикосы. Там мы глаза прятали, как те осы в ястве. Потом опять вышли в сад. Везде неуютно, неудобно... За виноградником - железная кровать с ржавой сеткой и куском брезента. Ирка села. Потревоженный Гапон чертыхнулся было опять на меня, но передумал - мотнул хвостом. Я посмотрел на него и сел подальше. Ирка, поерзав, сдвинула таз с яблоками и неловко уперлась плечом в витую кроватную дужку. Попахивало псом. "Зачем им дача, сада мало?.."
  
   - Когда приехал?
  
   - Двадцать восьмого, - вру почти на неделю. Могу и правду сказать, но не хочется разочаровывать. Вот она и повеселела - сообразила, что в ту субботу меня в городе еще, видимо, не было. Тон стал чуть ли не повелительным. Зачем?.. С пляжа поехали на автобусе. В гору, где наш трамвай, лень было подыматься. Здесь остановка - рядом с ее домом. Выходил, меня и потянуло...
  
   - Когда возвращаться?
  
   - Двадцать четвертого-о... - тяну, зевая.
  
   В пику её тону сыто развалился рядом, забыв про пса. Закурил, не спросясь. Морду наглую сделал - так бы и треснуть. Краем глаза слежу. Не смотрит... Уронив спички, матюгнулся. Правда - неразборчиво. Кряхтя, поднял, сдул пыль. Лицо горит: обветрило у воды. Молчим.
  
   - Почему, - шепчет, - отпуск такой? - Оперлась о край кровати, будто встать собралась. - Такой большой? В прошлом году... - Дернулась в сторону. - Оставь меня! - Шлеп по рукам. - Убери руки, я сказала...
  
   - От КУЛПа отстал в госпитале. На повторный курс - аж к занятиям...
  
   - Про ногу писал. - Ирка осталась на месте. - А что не заявлялся? - Смотрит на Гапона - тот хвостом вилять... - И что такое твой "КУЛЫП"?
  
   - Ты ж на помидорах была?
  
   - Но ты-то не знал? Позвонил бы...
  
   Я швырнул прорванную сигарету в мокрую грядку. Молчим опять.
  
   - КУЛП - это курс учебно-летной подготовки...
  
   - Что за манера, - вздернулась она, - не отвечать на вопросы? Я без тебя тоже не умираю... Надоело. Зачем пришел - сам не знаешь.
  
   Я вздохнул, поднялся. Знать-то знаю... Идет следом. Придерживаю калитку:
  
   - Видишь меня здесь... последний раз, поняла? И мне надоело.
  
  Этого я ей давно не говорил. Самому тоскливо стало. "Увиделись..." Вскинула глаза, ресничками хлоп-хлап. Отвернулась, а калитку не прикрыла.
  
   - Ты опять такой же...
  
   - А я всегда "такой".
  
   Захлопнула калитку, не дала договорить. Знает - мастер. Заглянул в щель. Ирка остановилась на крыльце, полуобернулась. Нижняя пуговица на подоле расстегнулась. Она застегнула, постояла еще. Неожиданно, резко крутнувшись, убежала в дом. Свиданьице... Постоял-постоял, сжимая щеколду, шлепнул по неработающему звонку. Эх.
  
  
   4
  
   Освещенные окна окружили хорошо знакомый двор. Притихший на закате ветер к ночи опять поднялся, пыль понесло. Свет пробивается через шумящие листья. Тени елозят по асфальту. Ничем не защищенная лампочка у Жориного подъезда всю ночь будет светить на эти пыльные ступеньки и обшарпанную скамейку. Бабки еще не разошлись, попирают нашу. Предводитель с Геркой притулились на соседней - разломанной. Семечки грызут и молчат. Герка только что получал за оговорки на пляже и вообще... в строю. Песни, мол, песнями...
  
   - Подвинься, ты... - После краткого сопротивления я получил семечек и тоже сел. Ф-фу! Ну и денек сегодня... Долгоиграющий. - А где Юрка?
  
   Жора сгрыз последнюю самую никудышную семечку, отряхнул руки:
  
   - Бабам звонит... - буркнул недовольно по инерции ещё и стал закуривать. Неожиданно на меня с интересом воззрел, дым пуская. - Ну-с, отдаешь ее?
  
   - Нет, - удивился я, - а кого?
  
   - Ну-у, - он цыкнул зубом, - эту... Алку?
  
   - Тю!.. Юрка им, что ли звонит?
  
   - А то кому?
  
   - Думал вы бабок... - Я кивнул на соседнюю лавку. - Опять прикалываете.
  
   - От ваших "приколов" дебильных - уже сам чумою! - Жора, не затянувшись, как следует, разом выдул дым. - Как что - ни к Юрке и, тем более, ни к тебе за сто вёрст, а ко мне бегут... Батя звереет. Ты знаешь, что этот гад сегодня устроил? - Жора, не глядя, ткнул локтем в Герку. - Хорошо, я у Светки еще был... - Он не договорил - появился Юрка. Глубокое возмущение исчезло, дорогой друг поднял хитрые глазоньки, сладчайше улыбнулся. - Ну, и?..
  
   - В восемь прикатят.
  
   Из подъезда вышла Виталькина жена с дочкой, мы примолкли и поздоровались. Танька нехотя кивнула - обижается за недавний "пивной слёт" в их квартире... Герка неисправимо-жизнерадостно заулыбался ей вслед:
  
   - Сидим вчера, слышь... - Он посмотрел на тёмные окна первого этажа их квартиры. - Усатый жрать собирается: суёт палец в полную тарелку... - Герка размашисто показал, как тот совал. - ...И ее подзывает. Она не подходит. Вскочил - щёлк ей в лоб! Щи, значит, холодные...
  
   Юрка усомнился: "Не видно отсюда..." Потеснив нас, сел и стал поминать холодную армейскую жратву на учениях в Германии. В нем пятьдесят кило было... "В мокрой шинели и со снарядом". Не служивший Герка не стал слушать былину - дует и плюёт на букашку под ногами. Та замерла от такого внимания, как поклонница.
  
   - Смотри, испугается - и под дохлую косит...
  
   Куда-то мимо идут? А ведь нечужие... Светка в своей сексуально-оптической кольчуге, "умная Дификл" - хроническая Юркина стенокардия - и какой-то молодой мосол. Жора окликает - Светка что-то говорит подружке, и они подходят. Юрка мельком здоровается и старательно не смотрит - букашку с певцом гоняют... Хозяин забирает у Светоча забытые очки. Попутно пытается зацепить Дификл по поводу морали и новой - слишком частой! - смены спутника. Та резво отвечает. Светка стоит молча. Наверняка осталась бы... Дификл сердито бросает ей: "Ну, мы ушли?..", тянет от греха друга под локоток и, ни с кем не прощаясь, - ходу. Презирает. Обличала вчера: "Вы до предела развращены!.." Мы от гордости аж ножонками засучили. И похоже, дура, правда считает...
  
   Светка тоже делает нам ручкой и медленно, руки в карманах, бредет домой. Жора не думает возражать. У него обширные планы... После армии с ней почти полгода тусовались. Она дышит-то неровно, но близко не подпускает: ни это, говорит, главное... Он, естественно, злится: "Ладно, друзьями будем!.." Как мы с Иркой. Все привыкли: Свет, Светоч наш... Только сразу чувствуешь: не ты ей нужен. "Нас выбирают, мы выбираем. Делаем ляльку... и удираем".
  
   - Давай Мослу... пятак начистим, - задумчиво предлагает Герка, - а? - И в ухе ковыряет. - Чтоб скромнее была...
  
   - Я тебе "начищу..." - Мрачнеет благородный Юрка. - Орел.
  
   - Ой-ой, - гундит и морщится агрессор, - ты, что ли!? Мне... - Сигает с лавки.
  
   Чуть его Юрка не достал. Тоже поднимается и потягивается.
  
   - Ты куда? - насторожился Жора.
  
   Но ответа не получил. Коварно прервав зевок и потягивание, Юрка резко сиганул на болтуна... Тот, опытный уже, успел - среагировал: их удаляющийся топот стал затихать в темной дали. Жора - вслед:
  
   - Ну, попробуй не приди... - И мне сурово: - Оборзела ваша Дификл...
  
   - Эх, - удивился я, - "ваша... "
  
   Помолчали. Он покосился на часы и зевнул:
  
   - Ну... Как там гимнастка? - И глаза, смеясь, вытаращил. - "Ваша, ваша"!
  
   - Дома, - вру, - не было.
  
   "...И зачем им дача, снова подумалось, уже давно без злости, когда сад во дворе? Ну охотиться он там будет, баньку построит..." Про Ирку думать не хотел: сложности эти надоели - смерть... Бабки, кряхтя, зевая, поднялись. Потоптались, досказывая свое и держась кто за бок, кто за спину. Ну, слава богу, стали расходиться... Вернулась эта с дочкой и принялась на свету перепокрывать недовольную Маху-птаху. Да, похолодало. Однако... - девятый час?
  
   Девчонки появились из-за Юркиного дома, но одни. Толкаю предводителя и показываю бровями. Обмениваемся взглядами. Встаю, иду навстречу. Он, помедлив, следом. Они, наконец, замети - приостановились... Жору оценивают. Алка нос задрала. Да кто бы-то задирал, гос-споди? Пляжный её загар - и все. А вот Ольга... Даже Юрка про Дификл некоторое время не вспоминает. Крупная, но гибкая... Медлительная, голос низкий... Тащусь. Сучу ногами. Но политес - здороваемся, знакомлю. Алка вызывающе кривится. Иногда новеньких Жорин грубый вид в заблуждение вводит. Потом-то, чаще, липнут - крут. Но то - потом... Ольга головой крутит:
  
   - А где Юра?
  
   - Их бин хир! - Как запыхавшийся демон из темноты появляется он и, улыбаясь в глаза, тянется к Жориной пачке за сигаретой. - Надеюсь, граф не откажет?
  
   Предводитель усмехнулся и подал сигареты. Ольга повисает у взмыленного "Юрочки" на руке. Он укрывает ее полою куртки от горького мира и знобкого ветра. Жора привычно размышляет, как повиснуть на Алке. Та тоже закурила, но из своей пачки... Я рылся в карманах - считал мелочь.
  
   - Куда, - спрашиваю, - Герку дел?
  
   - Хана... - Юрка смеется. - Истаял. В трамвайном во чреве. Заманил его, парня, город...
  
   - Идем, - прерывает очередную былину босс, небрежно разбираясь в крупных купюрах, - этого самого купим... - И смотрит, как реагируют дамы. - Чего-нить?
  
   Те реагируют. Пожимают плечами. Ну, ладно - и мы, взяв вина, катим в центр.
  
  
   5
  
   Может, "Черную Пятку" открыли? Бес сулился, они там петь будут... Нет - ремонт. В "Одышку", - "Отдых" в просторечии, - занято. Все хотят отдыхать со стаканом... Да, скучно. Ноги уже гудят. Кое-как пристроились. Столы липкие от вина. Бордовые полукольца на голубоватом пластике. Песка нанесло. Ольга улыбается Юрочке. Он загадочно помалкивает, храня некую "немую тайну" неопределённого. Неясность её завораживает. Линка рассказывала, когда ей прикус исправляли шинами какими-то, она рот при посторонних старалась не открывать, так в колхозе на картошке заинтригованные молчанием ухажёры комарами вились - изводились неприступностью сокрытой неизвестности...
  
   - Ну, - предлагаю задумчивому стройотрядовцу после выпитой, - родная набережная?
  
   - О! Там еще наши... - он сразу смотрит на часы. - Точно. Лэдс гоу!
  
   За Волгой, в Слободе редкие огни. На реке пароход, как ёлочная гирлянда сияет. Катера сигнальными огнями - левый красный, правый зелёный - обозначаются во мраке и просторе. В сквере набережной стройотрядовцы тоже с левыми огоньками сигарет. На двух соседних скамейках "Стая бульдогов". Спины брезентовых курток защищает оскаленный зверь. Жора приветствовал их условленным воплем и кинулся обниматься. Еще был жив дух отряда, да и вино всё-таки... Человек гордился перед ними собственной компанией, а нам демонстрировал их - боевое прошлое. Слышу, уже с кем-то интимно, - чтоб Алку поманить? - шушукается: "Вика, Вичка..." Почти ВИЧ. Тонюсенький голосок. "Уй ти, бозе-зь мой, проводи домой..." Всовываюсь туда тоже: "Ля-ля тополя?" И вы всех их кормили?! Обычно, девушки стряпают в отряде... Но он бдит:
  
   - Как с Иркой? - спрашивает участливо. - Помирились? - И смотрит хитро.
  
   - Ага, - говорю, вздохнув. - До гроба теперь...
  
   - А, да... - Поправляется. - Дома не было.
  
   Но дело сделано - моё "супружество" обозначено. Конкурентоспособность ослаблена. Гад... Кто-то маг включил - Высоцкий. Точно: "Все не так, ребята". Захолодало к ночи. Ветерок. Хмель, что ли, выходит... Алке, отказавшейся от умиротворяющей и согревающей чарки, надоело быть мебелью - уже тащит подругу домой, но та пригрелась... Закутанный в огромную оранжевую куртку всенепременный Герка вынырнул на свет и тяжело втиснулся к нам. Дохнув в лицо тоже зеленым змеем, интимно сообщил моему уху потрясающую новость:
  
   - Ты... С тобой Бес поговорить... хотел. Не уходи - идет уже! - И, верный себе, к "Бульдогам": - Мужики, кому штанцы? "Бридж Стоун". С голограммой...
  
   - Угу, - принимаю к сведению рыцарское послание. Или, рожа, трагизма напустил... Или Бес об по морде хлопочет. Напрягло. Пихаю вестника. - Где он?
  
   - В туалете... - глумливо сообщает вежливый Гера и указывает направление темных кустов. Заметив наконец Юрку, хохочет: - Что, трамвай быстрее?! Ой! Не могу... Подымите мне веки! Подметки целые? Жор, он на трамваи бросается...
  
   Где-то замкнуло - фонарь над нами погас. В темноте ветер кажется еще сильнее. Можно подумать - задувает лампочки... "Бульдоги", даже после стройотряда - денежные, посылают коробейника далече. Наивной цена и нетрезвым кажется... Прощаются, уходят. Хотел и Жора нас поднять, но я сказал про Беспала. Вичка за ними поднялась: "Ну, и я, уважаемые, пойду? До свидания..." Я толкнул Жору... Он, подумав, пихнул Герку, и тот - обрадовано - за ней, но приостановился:
  
   - Жор, в среду устроим у меня "Вон чё"? Предки дачу продают. Тают туда... С ночёвкой.
  
   - Посмотрим.
  
   - И что увидим?
  
  Ему не ответили. Он рукой махнул. Алка видела, как мы друг друга пихали и отвернулась.
  
   - Сколько там уже? - Я попытался Жорины часы к свету повернуть. Ну и днище сегодня...
  
   - О!.. - Он сам вгляделся. - Почти одиннадцать.
  
   Юрка забеспокоился. Сорванные листья чиркали об асфальт и неслись неизвестно куда. Газета проскакала перед нами и влипла в куст. Ветер набирал силу: собирался погнать и нас. Юрка опять заворчал - мы поднялись.
  
   - Сколько тебя ждать?! - взвился над ухом Жора. - Говори быстрее...
  
   Я аж вздрогнул. Пыхтящий Бес вывалился из ветреного мрака к скамейке. Разглядывая нас, со скрежетом крутанулся по асфальту на кованых каблуках, не удержался и сел на теплый еще край. Змей над ним властвовал, не в пример нашему, очень и очень крупный... Ветер лохматил сзади его вьющуюся гриву, раздувал полы стильного широкого пиджака. Наконец герой увидел меня:
  
   - Герка, где? - Он поправил чуб и нетвердой рукой удержался за спинку. - В моей куртке?
  
   - Да быстрее! - Жора поодаль прикуривал новую сигарету. - Буду я вас годы ждать? Не...
  
   - Знаешь почему Бо вылетел? - Бес на Жору махнул рукой и полез по карманам.
  
   - Ну? - Я поставил на сидение ногу.
  
   Пытаясь что-то придать лицу, он посмотрел на меня и замотал патлами.
  
   - Ты неправ. Понял?..
  
   Качнувшись, он отвернулся от ветра и попытался прикурить тоже. Ну, ясно... Заканчивал уже ветру. Я убрал ногу от него и вместе со всеми - к остановке. Бес выписывал зигзаги сзади - все еще прикуривал. Знал бы, что только болтать будет... В трамвае Жор уже открыто поцапался с Алкой без повода. Нечего там ловить. Мы с ней покачивались на заднем сидении. Юрка, обнимая подругу, спал стоя. Грезил о встрече с мамой. Шел двенадцатый час ночи.
  
   ...Она, отражаясь в трамвайном стекле, наверно, разглядывала себя. У кассы, рядом. Жора тоже заметил. Мы с ним переглянулись. Тонкая, высокая девчонка. Клубы темных волос, лицо статуи. На пол-лица тени от ресниц... Такие в трамвае - редкость. Их папы в авто возят. Медленно моргая, в темень смотрит. Бывают настолько красивые - настроение недоступностью портится. Такая порода. Глазищи другого мира. Перехватив наши взгляды, и Алка напряглась. "Э, думаю, милая, то-то и оно..." Жора по инерции хотел слов ей добавить, но не успел.
  
   - Что уставился? - вдруг громко спросила сама Алка, в его манере. - Шустри! Свежак...
  
   Девушка на расстоянии шага все слышала. Очнулся и Юрка - смотрит на чудную незнакомку. Я вздохнул. Сейчас выходить. Одному. Алка опять... Я взвился:
  
   - Умная сильно?!
  
   Получилось довольно зло. Она от неожиданности отвернулась к очнувшейся Ольге, замолкла. Трамвай останавливался опять. Всё, моя. "Всем привет..." Пожал осатаневшему предводителю руку, пихнул на прощание Юрку и соскочил в буянившую темноту. Шел домой, втянув голову, среди гула проводов, шумевших в темноте листьев, девчонку эту замечательную в трамвайном окне видел и думал о том, что зря, дурак, вышел. Потом - трезво - о цели, как в самостоятельном полёте: зачем бы, дурак, поехал? Шансов никаких. Алка, да Ирка - мой потолок. Те небожительницы только на небожителей и реагируют, смертные только в обслуге.
  
  
  
  
  Мрачная история об излишних стараниях.
  
  Зона пилотажа - означенное чёткими наземными ориентирами и размерами место практического лётного обучения или тренировок.
  
   В прохладной полутемной казарме гордый Миша Медведев, почтальон, с маршальской значительностью на мелком конопатом лице заканчивал раскладывать почту по кроватям. На гвалт, поднятый умными вопросами: "Медведь, Медведь, а мне?!.. Мне?!!!" - принципиально не отвечал. Принципиально... Белые и голубые конвертики уже ждали некоторых на потасканных темно-синих одеялах заправленных кроватей. Кинулись к постелям. Лютый получил, Свирепый, Блинов, Дядя... Полураздетый Лютый разорвал конверт, и сосредоточенно морща лоб, начиная улыбаться, уже читал. Не глядя, шлёпнулся на заправленную постель и, вчитываясь, попытался вслепую стягивать второй, ещё не расшнурованный ботинок. Босой ступнёй пришлепывал какую-то мелодию. Улыбался. Потом захохотал. Не смог так читать и завалился на спину. Дрыгая обутой и разутой ногами, мотая башкой, к начавшим переодеваться соседям, Петрову и Самаре, дёрнулся, чтоб критической массой распиравшего смешного благоразумно поделиться:
  
   - Смотрите, что пишет!.. - Стал, прыская, искать глазами через слёзы место в строчках.
  
   - Вста-ать, - вопль скучавшего дневального, - смирно!!!
  
   - Отставить.
  
   Майор МИГ - Быстрый глаз. От входа встретился с Самарским стремительным взором и показал - на выход... Сердце у того пророчески ёкнуло. "Р.П. доложили..." Увы, знала кошка, чьё мясо съела, дура... Лютый уже вскочил с постели и поспешно дергал ее за углы, поправляя. Потом, напевая что-то, схватил полотенце, мыло и - в душ. Постель Алика опять пуста. "Пишут..." Бросил на тумбочку планшет, снова застегнулся и, завидуя всем на свете, поспешил на неотвратимый зов очень крупных неприятностей...
  
  
  
  ...Но и эта пуля вжикнула почти мимо. Страшного опять не произошло. Судьба-снайпер иногда пугает и воспитывает - никогда не промахивается... Успокоенный, что на разборе д е л о не всплыло командир для острастки, еще раз облегчаясь, спросил: знает ли, умник, что могло произойти? На молчаливый кивок опять пространно объяснил, что не желает зла никому, но... Оглядевшись, заставил вслух, негромко, перечислить. ...Три трупа. Два курсанта и инструктор шестой лётной группы. Два самолёта. Андриков и он, МИГ, попадают за решётку. Что они должны думать о Самарском? Сам перечислил - ч т о... И снова вдруг куда-то заторопился. Окликнув командира третьего звена, зачастил у носа Самарского: "Понял, понял, понял?!", подскакивая от нетерпения на месте. Чуть не забыв палец у лица Алика, крутанулся - улетел догонять-обгонять коллегу и время.
  
  После обеда Самарскому не спать, а в качестве наказания опять лететь - грузом, "мешком- пассажиром". ...С Длинным - на пилотаж в зону. Налетывать тому необходимые учебные часы опыта. Убегая, с расстояния добавили, понизив голос: "Язык - за зубами. Смотри..." "Смотрю, смотрю... Алик вздохнул: только и делаю..." Опять пошел переодеваться на построение в столовую. Эк - наказание-то... Лютому завидовал уж не так сильно.
  
  
  
  
   По стечению, снова была вторая зона. Рок. Длинный демонстрировал "стиль". Перегрузка на приборе доходила до шести, семи и... Да сколько можно, гад... Говорят, когда сам управляешь - не так тяжело. А то - раз! - почти невесомость - отрицательная перегрузка. Нет у тебя веса. Тебя нет. Тошнит... Но Самара знал: за его исказившимся от перегруза, чужим, лицом в специальное зеркальце из задней кабины следит недоброжелатель. Терпел. Отвечал, сколь мог, радостным голосом. Как Петров. Старался соображать, о чем спрашивают. Трудно-то спрашивать... Периодически, по команде, сбрасывал с прибора эти запредельные показатели "g".
  
   Собственно, на этом летный день закончился. Только, когда уже приземлились и выбрались из кабины, Алик чуть было, по привычке, не сунулся с послеполетным докладом. Уже руку к шлемофону приложил, старый служака... Все-таки сказался на нем полет. Довольный инструктор головой отрицательно мотнул: "Отставить..." Мешки не докладывают. А Самарский летал именно "мешком" - грузом, для правильной балансировки двухместного самолета. Андриков самолично проверил - не осталось ли на приборе каких-нибудь его запретных "жэ". Административных последствий боится, длинноногий, не тюрьмы - брешете. Это они с командиром на вшивость его так проверяли... и наказали заодно? Ничего, брат, ты и сам сейчас в самолете был - кости и у тебя трещали.
  
   - Как, Самарский, - спрашивая, удовлетворённый Андриков спрыгнул со стремянки, молнию на груди слегка расстегнул для демократичной простоты асса, но начальственно подбоченился: ас же? Офицер, лейтенант... - Косточки не болят, головка не кружится? - Алик исподлобья посмотрел в глаза инструктору, но промолчал. Замучаешься, мол, кружить. Здоровья не хватит. "Я тебе припомню эти шпоры..." Тот покивал и улыбнулся: - Ну-ну... Свободен.
  
  Эх... Если бы. Свобода, где ты? В небе, что ли...
  
  
  
   Дополнительная взлётно-посадочная полоса грунтовая. Сопла истребителей, стартуя на максимальных оборотах, исторгают раскалённый газовый смерч, напрочь выбивают и выжигают укатанную землю, обращая её в распылённый прах... В безветренные дни полётов В.П.П. даёт над аэродромом такой адов столб пыли, что его видно за много километров - даже из пилотажной зоны. Но во всем своя положительная сторона: хороший визуальный ориентир, например. Основную, бетонную, отремонтируют за это время. Пыль глотать, правда, до конца года... Зато курсантики поднатореют. На бетонку-то потом легче усаживаться? Тоже плюс.
  
  Еще раз: "...Вариометр - крен; высотомер - скорость - обороты..." Пестрая накрененная земля исчезла. Опять - синее светлое пространство. Оно заполнило все видимое из кабины. Щеки отвисли под нагрузкой. Потом - ручку от себя!.. Секунду веса нет. Раз! ...И все на своих местах: внизу пестро-зеленое, вверху солнышко. Оно пошло за спину. Собственная тень поползла по коленям. "Вариометр - крен; высота - скорость - обороты..." Небо осталось сзади - краешек за затылком. Пестрое заняло все впереди и поползло вырастая навстречу. Р-раз!.. Ручку плавно на себя - опять отвисли щеки. "Вариометр - крен; высотомер - скорость..."
  
  Кто утверждает, мол, в самостоятельной зоне творит, что хочет - брешет, как в милиции. В подголовнике пилотского кресла "стукач" - бароспидограф - все параметры пишет: и высоту, и скорость, и. . . Допустим, трактуя интимную близость десятикласснице на примере с самолётом, Белый душевным порывом объяснит своё высокое безумство недозволенного... Расшифруют же? И как положено - под зад. Станешь гордой птицей, которая не летит, пока не пнут. Да пусть даже, как он говорит, у нас дешифраторы давно неисправны и только выборочно, иногда, в полку где-то записи проверяют... Кто это рисковать будет? "Воздушное хулиганство - преступление..." Времени только-только выполнить задание и на точку. Как, когда "рисковать?.." "Самостоятельный полёт для того, чтобы курсант освоился в зоне пилотажа. . ." А, так не "для" того, а "вместо" того?! ...Нет, Вить, нет логики. Не научишься - экзамен как сдашь?.. "Чего это они? Рано... - Алик увидел мелькнувший у края его зоны самолет. - Низ-зя... Я ещё тут".
  
   - 529-ять... задание закончил.
  
   Писк, пауза... и:
  
   - На точку, двадцать девять. 1200-ти... - бодро хрипит Р.П. - командир эскадрильи.
  
   - Тысяча двести... эшелон, - выдохнул Алик освобождено.
  
  Поерзав под ремнями, сел повыше. Курс... на родину. Тысяча двести - по прибору. "Вас ждёт семья и коллектив..." Вот она "точка-точечка". От этого клубящегося облака - на пол-аэродрома мрачная гигантская тень. Поблескивающие крестики самолетов... Шахматная будка Р.П., стартовые машины, квадрат...
  
  
  
   Сегодня самостоятельно слетал. Пилотировал внимательно-старательно, никаких бяк. Вчера, пока летали с МИГом на пилотаж, привычный старт перенесли. Не пришлось по жаре "штрафником" таскаться с флажками и барахлом - пыль глотать. Другим выпало. Вот и забыл сегодня, что направление старта изменилось на противоположное. Лихо зашел к полосе и сегодня, как обычно - с восточным направлением. Ветра не было, все тихо. Радиообмен вел спокойно, как учили... Что его аэроплан прет против шерсти, заметил не сразу. ...С земли за ним наблюдал обруганный Длинный, но, не углядев после доклада Самарского его самолет на нужном месте, - месте первого разворота - не доложил взбешённому командиру: подумал нервно, что проморгал сам. "Тоже глубинное зрение... подвело", - грустно острил потом про себя Самара.
  
  Теперь начнется... Невезения у него тоже по одиночке никогда не гостят. Так вот, обнаружил на встречном курсе самолет. Лоб в лоб. ...И довольно близко. Тот снижался, а Алик был чутка вверху - поэтому, наверное, его не заметили. Тоже какой-нибудь самостоятельный "птиц", не инструктор... Вот только, секунду назад, - меньше секунды! - в этом месте пространства ничего, кроме синего неба, не было. Ни единой точки! Не чернело даже. И - сразу - целый самолет... Вроде бы чуть дальше, глубже взглянул - что "в щели..." Это оно - "глубинное".
  
  Не желая вздрючки, неожиданно для себя среагировал мгновенно, дабы не увидели. Впервые почувствовав такую связь с самолетом, быстро, на полных оборотах экономя время, развернулся и к моменту второго доклада уже был на нужном месте - действительном месте второго разворота. Дольше рассказывать... Но рассказывать, естественно, никому не стал. Какое там "хулиганить"?! И так уже... Никто не узнал ничего. Может, Длинный заподозрил? Но да это... "Глубинное зрение - вот что, - думал, досадуя, - увидеть... Суметь".
  
  Полёт по коробочке - встраивание в очередь посадки... Шасси-закрылки. Триммер... Чуть педалями в сторону сноса - компенсирующее скольжение... Оп-па. Приветствует аэропорт "Злюкино". Как поёт Герка - р-родинка, сели мы на родинку! А оно больно... Опустил носовое колесо. Погасил скорость, убрал закрылки, срулил с укатанной полосы. Самолёт покатил - слегка запрыгал пневматиками на коровьих следах и прошлогодних колеях. За красной кромкой крыла замелькал родимый полынок. Помедленнее, помедленнее... Не в театре. Не порть картину - орать будет. Посадка была изумительная, как на экзаменах. Самолет притер аккуратнейшей манерою: Быстрый глаз следит... И пусть. Доля его такая. Не пойман - не...
  
   Рулил на стоянку тоже аккуратнейшими маневрами, стараясь даже не пылить на людей, чувствовал, что... По лицам понял и завял: "Ага. Где-то жопа. Неужели засекли..." Все выключил, поднял фонарь. Молчат, переглянулись. Отстегнул ремни, вставил чеки... Не смотрят. Потом Белый "страшно" глянул и головой мотнул на МИГа. Никто больше не совался. Командир стоял спиной к самолёту - руки назад. Пальцы теребят шлемофонный ремешок, как удавку... Андриков серьёзно посмотрел. Неужели... Алик - бровями - своим: что, что? Занятой техник дал знак - вытряхайся, мол, не задерживай, "лёдчик..."
  
  
  
   Сегодня, перед самостоятельным пилотажем, как положено, мысленно прокручивал полет, выбрав привычные зрительные ориентиры предстоящей второй зоны... - "Канал". Сосредоточился, конечно. Перед полетом сконцентрировал внимание на задании... Но на старте, не срослось что-то у Р.П. в планах, дали седьмую. Невелико отступление от правил. Просто что-то не состыковалось в непростом графике учебно-тренировочных и проверочных полётов. Самостоятельный обычному курсанту отменять, отодвигать без веской причины - со скандальным Гурьяновым объясняться... Вполне справится. Разница-то небольшая... Самара же... машинально, и уже заведено, подтвердил Р.П.: "Седьмая!" Но после взлета по инерции, привычно повторяя задание, полетел во вторую, в которую бы полагалось, которую все время держал в голове.
  
  Пилотировал над каналом чисто. Все шло само. Потом во вторую "приперлись". Как хозяева... Сразу увидел, - в тридцатикилометровой-то "зоне"! - но сильно не обеспокоился: "Что за дурь? - Вертел головой. - Заблудились? ...Просто - к границе зоны приблизились". По радио постоянно, как полагается, докладывал: "Седьмая..." Прилетевшие, - хорошо ни один такой же самостоятельный орёлик явился, - не подымая шума, прокрутились в простом пилотаже положенное время по дороге и вернулись на точку. Р.П. ничего лишнего не доложили, выгораживая молодого Андрикова. Бортовой номер самолета-пирата, внесшего грубейшую предпосылку летного происшествия, его группы... Только после полета, прекрасно выполненного, когда уже наказанный Андриков заставил крупно начертить - пальцем в разровненной пыли - ориентиры зон и жирно-жирно проставить их номера, "2" - поливной канал; и "7" - "круг ракетчиков...", Алик все понял. "Ё-ё..."
  
   Командир черно молчал, не подходил. Его, как обычно, позвали на разбор к Р.П. Он потоптался на месте, посмотрел вслед уходящим инструкторам и, качнувшись туда, подскочил сначала всё же к Алику. В глаза гневно глянул исподлобья, зашипел яростно и честно:
  
   - Ну, Самарский... смотри-и! - Не утерпел и указательным пальцем прямо у курсантского носа снова погрозил. - Смотри. - Быстро-быстро палец в кулак убрался, не отдаляясь. - Чтоб никому. Ни одной б... - он выругался. - За это отчисляют, понимаешь? Стоит только... - Скакнул на месте. - И-эх. - И не оглянувшись, понесся убегать от минувших собственных неприятностей, догонять личную удачу. "Смотри..."
  
  
  
  
   Глава вторая.
  
  
  
   1
  
   - Уй, как я вас... - Юрка, открывавший мне, зевает во всю пасть, усаживаясь на место: - ...ненавижу. Лицемеры.
  
   - Кого это? - Жму руки, сажусь на пол, больше некуда.
  
   У зеркала Жор гордо тычет себе в выпяченную грудь и, ненавидимый, вопрошает "пустыню":
  
   - Что есть альтруист? - Косится на меня. - Алик, объясни хоть ты ему. Гибнет человек!
  
   - Что это вы? Так сразу... - Вздыхаю. - С утра... Не помолясь.
  
   - Да это вот Жора... Голубь, - язвит Юрка, продолжая циничные разоблачения. - Что-то вдруг сразу возлюбил всех... После сытного завтрака... С мясом.
  
   Растленный скептик, впустивший меня в квартиру, неосторожно выдав здоровые подозрения, снова опустошённо и бездумно развалился на хозяйском диване. Предводитель, не глядя на возмутительного маловера, натягивает весёлую лимонную рубаху, среднеазиатского полосатого шёлка. Нестриженные после стройотряда волосы лихо взъерошены модным высоким воротником. Многообещающая альтруистическая улыбка предназначена единственно зеркалу. Опустив глаза и выпятив губу, Жора ищет пуговичку и формирует своё понимание первопричины мрачности Юркиного мировосприятия:
  
   - А ты снова постиг всю тщету бытия... - Нашёл, застегнул. - Когда Дификл послала тебя... очередной раз.
  
   Запрещенных тем и приемов у нас нет. Юрка только слегка утратил скептическую ухмылку. Жора не удовлетворен: делает провокационные па и гнусные жесты около носа противника. Юрка, отстраняясь, вынужден дубасить его по могучим телесам. Герка озабочено поднимает голову от кассетника к занятому Жоре:
  
   - Ты, философ долбанный... Дай отвертку?
  
   - Ищите и обрящете, - машинально благословляет созидательную просьбу рукодельника взъерошенный проповедник. Боязливо жмурясь, отворачивается, тянет назад шею: старается, нападая, не пострадать. Но, сообразив выгоду, азартно уточняет, несмотря на занятость: - Ищи, ищи, милок... Сам!
  
   - Где? - Смотрит в столе Герка. - Ты хозяин.
  
   - Вранье, - пыхтит в нелёгкой многосторонней полемике Жора, - она свободна...
  
   Юрка вдруг со своей стороны прекратил безнадёжную борьбу с позитивом-тяжеловесом. Выдавил-таки, стараясь не сипеть, выстраданную истину:
  
   - Ты себе... противоречишь. - В конце фразы он снова засипел - Жора ослабил хватку:
  
   - Позвольте полюбопытствовать, в чем же?
  
   - Пусти!
  
   - Ну? - Во время духовно-интеллектуальной схватки, под тяжестью доводов, красное бархатное покрывало сползло, Жор стал его неумело поправлять. - Ну-ну?
  
   Юрка заправил майку, пригладил волосы и дальновидно отсел подальше от альтруиста.
  
   - Вы, сударь, только что, со всей мыслимой очевидностью, доказали, что всегда права грубая сила. Закон - тайга, медведь - сами понимаете... Босс!
  
   - А добро, - весело и веско возражает предводитель, - должно быть с кулаками!
  
  И для наглядности молотит, а потом, каратист, неловко лягает зазевавшегося оппонента. Юрка взвыл, морщась, схватился за пах:
  
   - Озверел?! Скотина! Совсем уж...
  
   Ему Жора нечаянно куда-то не туда попал. Герка, хохоча, нарочно врубил звук - пострадавший дернулся от магнитофона. Жора засмеялся и сделал еще громче - "исцеляющий ритм", пояснил, перекрикивая. Юрка сокрушённо тёр исцеляемое. "Ой, натрёшь, предостерегли его, вслушиваясь, ой натрёшь! Смотри..." Вступление гитары - ни фона, ни дребезжания... Жора удивленно и удовлетворённо глянул на маг, на умелого Герку.
  
   - Дэвис! - сообщил мне, притопывая и перекрикивая муз. - Что Шура на пляже... читал.
  
   - Тише... Дификл перевела до конца? Да убавь ты!
  
   - "Ди-ификл"! - передразнил и посуровел он, но звук утишил. - Какой там "перевела!" Коза... мичуринская. Оборзела. Жалко, не слышал... Опять вчера при бате: "Деградируете! Пьянки да бабы..." Сопля. От рук отбилась... - Взял сигарету, поморщился и мне, удивленно. - Светочка... Туда же: "А что потом?" Трагизм в голосе! - Повторил сердито: - "Потом..." С болтом! - На согнутого Юрку, со смешком, кивнул. - С железным! С прибором... Нам что, по сто лет? - Закурил и продолжил, будто перед батей заканчивая оправдываться. - Мы учимся. Всему свой срок...
  
   А я думаю: "Настоящее, как Ирка говорит, причина будущего и следствие прошлого". Солнечный квадрат окна незаметно двигался по стене в будущее. На столе блестел свернутый ватман. Порушенная гора книг на подоконнике нависала тенью скорых хлопот. Бушевали певцы. Выздоровев их стараниями, Юра упокоено положил голову на стол, и прикрыв глаза, уже томился под музыку в расслабухе - не слушал нашу хулу светлой деве: Любимая же... Не поднимая головы, окликнул:
  
   - Алик! А всё-таки?.. - Пальцем погрозил. - Кто ж такой альтруист?
  
   - Ну, идеалист... - начал было я. - Что лыбишься?
  
   - Поцелуй Дификл вспомнил, - поясняет Жора.
  
   Юрка не пошевелился, но улыбаться перестал. Я ритуально почесал затылок:
  
   - Жертвующий личным для общего. Бескорыстно. - Киваю. - Конечно, удовлетворение...
  
   - Оргазм! - перебил Герка. - У вояк... Всех так натаскивают?
  
  Морду удивленного барана сделал и в порыве аж пепел просыпал вместе с горящим табаком. Под недовольным взором хозяина, вынужденно присев, прибирает на бумажку. Голову опять к полу нагнул. Обдумывая ответ, для доходчивости объяснений я резво оседлал его согнутую шею: мой веский вклад в оптимизм.
  
   - Всех, - пою весело. - Всех! Вишь, сколь вложено... Почти восемьдесят кило.
  
   - Очумел?! Б... - Безуспешно задергался он. - Слезь, козел!
  
   - С козла? Что вы такое говорите, - изумляюсь. - Даже неловко слушать...
  
   Мягче, чем на полу... Однако, очень трясет. Слез. Он незаметно сунул бумажку с пеплом под тахту, снова вальяжно уселся на хозяйский стул и демонстративно опять запалил свой бычок золотой зажигалкой. Жор, безучастно чесавший в ухе, поднял на меня вопрошающие брови:
  
   - Что замолк?
  
   - А-а, - спохватываюсь. - Да люди, говорю, чего бы ни делали, обязательно хотят добиться удовлетворения. Морального, физического. А не так... От балды.
  
   - Да?! - вылупился Герка.- А Че Гевара?..
  
   - А Гитлер?! - съязвил Юрка.
  
   - Альтруист... - Весело соглашаясь, кивнул Жора.
  
   - Ну, и что?! - повысил я голос и пересел с пола на бывшее Юркино место свободного трибуна. - Моральное!.. Мог считать: "Отдаю нации... Себя!" Но это уж - что добро, что...
  
   - Стой-ка, стой... - Останавливая меня, зажмуренный Юрка опять пальцем медленно грозил. - А если я...
  
   - Ты, морда! Глаза открой... Утро давно.
  
   Он выпрямился.
  
   - Хорошо! - Поднял бровь: - А если ни хрена не делаю и балдею?
  
   - На здоровье, - киваю. - Но это о целесообразности: сообразно ...ли? Цели.
  
   - Ты про цель жизни, что ли? - Герка подчеркнуто заржал...
  
   - Кстати, для здоровья, - не удержался от поучительной поправки Жора, - безделье вредно.
  
   Дым глаза слезит. Сетчатой форточки мало. Хозяин вытуривает нас на балкон. "Да окно опять открой! Замерз?" "Мухи, дурак! Книги все... Снимать надо". Юрка снова посмеивается над беспорядком "в голове и во вне": завалы мысли, мол, и рой мух... Серьезно "философствовать на кухне" стесняется, как большинство. Герка уши торчком растопырил, но опять язвительно молчит, хотя, наверное, и к нам-то, старшим, липнет, чтобы в подходящей компании всласть "помычать - поквакать". Нашел с кем. Обычно молодь избегает философских тем, - за жизнь, мол, тебе дяди в телевизоре расскажут! - и уж, тем более, оптимистической "оскомины", как коммунизма не выносят, как стыда... Можно мести пургу, про всё руками размахивать, орать по любому другому поводу, самому ничтожнейшему, вроде масштабов крутизны, обусловленных цветом полосок гламурной майки... Но не умничай. А у нас Свобода. Вот Георгий Батькович даже спорит - будто одолжение делает. Я - свое:
  
   - Герострат тоже наследил... Но какой след целесообразнее?
  
   - Для кого? - Кривится Юра. - Милая, вы такая наивная...
  
   - Для нас. Для природы. - Откровенно злюсь я на обычную муть. - Создала людей, чтобы выполняли свою функцию. Осознание. Мы - самосознание природы. Но для этого, как минимум, надо выжить? ...А выживем, - уточняюсь еще громче, - лишь на целесообразном пути, без вранья!
  
   - Не ори. - Юрка показал под балкон. - Соседи собрались...
  
   - Я не ору, - говорю, понизив голос. Машинально смотрю вниз - они ржут. Торопливо докуриваю, пуская дым в бесстрастное утреннее небо. - Что целесообразнее: эгоизм, альтруизм?.. Понимаю, - кивая, не даю себя перебить, - понимаю: их в чистом виде не бывает! - Досадую, что не хотят слушать. Даже уйти подмывает. Что, разумеется, глупо. - Ну, хорошо... Тогда с какой моралью человек более живуч? Аморальность - только форма морали. Да ты слушай... Берем планету. Ладно, ладно! Астероид. Заткнитесь...
  
  - Понесло... - Морщится Жора, но слушает. Потом смело отбрасывает окурок подальше от балкона и подталкивает нас в комнату. - Тихо-тихо! Трибуна там...
  
  Бросаю треть сигареты, сожалею мимоходом, но от них не отстаю:
  
   - ...Переселяем на один альтруистов, на другой эгоистов... - Меня силой перебивают и валят на диван. - Ты дослушай! - Машинально отбиваюсь я. - Конечно... Необходимый минимум условий: воздух там, еда... Зло, препятствия, не только от ближних исходят: так что с диалектической борьбой и в "мирной" колонии порядок... Альтруисты - логично? - сообща все налаживают... Окей! А очень продуманные прагматики-эгоисты... - Смотрю, Жора опять морщится. Я жестом придерживаю, спешу: - Гребут только к себе?! При первом бедствии одиночкам хана...
  
   - Не обязательно, - говорит он, не понимая. - Могут объединиться...
  
   - Я не договорил!
  
   - ...объединиться и совместными силами...
  
   - Я... не... - понижаю голос до могильного. - Не... договорил.
  
   - Ну?
  
   - Гну. Второй путь. Сам сказал: "Объединяться..." Это позиция альтруиста?!.. - Я вопросительно повысил голос: ну, мол, ну же?.. Хмылятся. Заканчиваю почти по слогам в подчеркнуто трепещущие от нестерпимой жажды истины нахальные Жорины зенки. - Целе-сообра-азнее!
  
   - Ура! - Вскочил с воплем Герка. - Будем альтруистами!!!
  
  И прошелся танцующим папуасом с выпученными зенками: надув щёки, отставив зад и выпятив грудь. Так, по его мнению, выглядят альтруисты. Локтями поочерёдно, с задержками, отталкивал устаревающее прошлое и заблуждения, а цапающими пятернями перед собой торопился нащупать будущее откровение.
  
   - Ну?.. - добиваюсь. - Логично?
  
   - Логично! - Кивает вожак. - Действительность, душа моя, сложнее...
  
   - Х! - Я отвернулся. - Сами же мутим: сложно - не по силам - не надо и браться. Намеренно туману напускаем! Хоть раз постарайся...
  
   - Ладно, - разрешает он, - решил жить альтруистом?.. Живи. Мешают?
  
   - Не обо мне речь, - успокаиваю. - Но кого ни спросишь - все: "Жизнь поломатая, электричкой перееханная..." - Я ругнулся. - Как Шура по кабакам ныть: "Шахматная игра! Мат - в ящик пора..." Не спорю - красиво. Но скушно и без толков.... Многозначительная поза, интересная, - пока молодой. А после?.. Что-то надо. Минимум - пытаться... Ирка, та: "Целься на максимум - максимум возможного получишь". Так в спорте...
  
  - Твоя Ирка, - уточняет Юра. - С Дификл списала. Но! Алик... Один вопрос. - И один же его глаз, блеснув, на ленту в окошечке магнитофона, таясь, уставился. - А зачем выживать, э?
  
   - Жить хочу, - удивляюсь я. - Нравится!
  
   Возникла неловкость. И не только я ее чувствую... Герка притворился шлангом. Полеживает - голова на колене Жоры, посматривает в мою сторону. Жмурится от дыма, как курящий кот.
  
   - И мне нравится, - говорит, не выдерживая паузы, снова выпучивая глаза. - Волк в этой, в кине... Чё пел? - Очень похоже вспоминает мультяшку: - "Чем больше посижу - тем больше наловлю..." - Жора подхватывает. - "...Покушаю сытнее"! - Тут и Юра вступает в дружный мужской хор: - "...Чем больше я поем, тем больше я посплю! Чем больше я посплю - тем буду здоровее". - Тут полный хор, со мною, грянул. - И всех побидю! И всех..."
  
   - Ладно, - смеюсь, - идем? Что сидеть... Тут не ловится.
  
   Смотрю на предводителя, он - на часы.
  
   - Кончай дымить! Рожа... - Жора стряхивает Герку, нагибается и ищет что-то в столе. - Сейчас... Светка должна зайти - кассеты отдаст. По пивку?..
  
   - Опять ее ждать... - ноет Герка, гася сигарету. - Мне в центр надо.
  
   - А я тебя держу? - Жора выгребает из-под бумаг трамвайный билет, мелочь, комок купюр... Расправляет, считает. Рубашка сзади вылезла, видно тело. Щекочу его. Он уворачивается и самодовольно показывает билет с карандашным номером телефона: - Глазастую в трамвае, помнишь? - и поет: - "Позвони мне, позвони..."
  
   Я моргал. Сразу вспомнил.
  
   - Орёл... - Киваю. - А до какого не учитесь?
  
   - До первого. Кинь зажигалку...
  
  
   2
  
   Девушка вышла со мною на одной остановке и пошла в ту же сторону. Загорелая блондинка в коротеньком белом платьице на бретельках и белых же туфельках. Цок-цок! - каблучками по тротуару впереди. Через плечё - снежно-белая сумочка на длинном ремешке. Тёмные очки. Ничего особенного, но... Я шёл следом и не хотел сворачивать. Наши вечерние тени впереди то и дело соприкасались... Жорину игру "исследование преследования" вспомнил: идти наудачу за какой-нибудь феечкой, пока та не заметит и не занервничает. Потом - по обстоятельствам. Малоперспективно, разумеется, и утомительно, а то и опасно, - мало ли, "вдруг какой друг" встречает? - но... молодому-то, свободному... в вечернее-то время... Одному, что ли, лучше?
  
   Наши скамейки у его подъезда ждут седоков - никого ещё. В Виталькиных окнах только "пыль и тюль". Из-за двери обрадованная кошка шмыгнула на улицу, стремительно обогнув мои непредсказуемые ноги. Скучные ступени на пятый этаж вознесли нетерпеливого к каким-нибудь новостям... Нинка открыла. Он один валялся у себя, читал и прихлебывал из здоровенной керамической кружки. Я потянул посуду к себе. Он, дочитывая, снова поднял глаза, отдал.
  
   - Глянь-ка... - Поискав и ухмыльнувшись, ногтем ткнул заголовок, отдал и мятый газетный лист. - Стриптиз... - Забрал кружку и, заглянув в нее, разочарованно крикнул в сторону двери: - Нынря!.. Пивко есть еще?
  
   - Сам "Нынря".
  
   - А?! - Он подождал. - Ну Нинка?..
  
   Молчание. Жора сердито идет на кухню, я читаю анекдоты. Зовёт есть. Спохватываюсь, иду ни к еде - к пиву. Вздыхая, Жора указывает подбородком на пустую пластиковую емкость.
  
   - Батя... - Прожевывает, сам новостей ждёт. - Ну, что вчера? Гера пела...
  
   Пожимаю плечами, ясен день, пела - куда ж без... - и прислоняюсь к двери. Интересуюсь издалека:
  
   - А чё не зашел? Смотрю - внизу стоите с ней.
  
   - Незнакомые, - объясняет и взгляд опять отводит. - Не уговоришь... Рита, кстати, зовут. "Она, она..." - И вздыхает. - М-дя. Зря Геру финансировал...
  
   "Да, думаю, лишку..." Мне видно себя в зеркало - глаза сегодня уже трезвые, серые и унылые. Алка сказала: злюсь - синеют... Что мне - злым ходить? Для красоты. Чтоб девушки в трамвае замечали... Мысленно махнул рукой.
  
   - "Гера, как пантера..." в злой тоске: отчима переводят. Все заначки твои выкушал, одинокий бизон. - Цыкаю языком: - Канула денежка.
  
   - Стрясу... - Надеется Жора, задумчиво колбасу чистит. - Он те штаны отцовским солдатам сдал для самоволок. Не задёшево...
  
   - ...Мать уедет, - понижая голос, подчёркиваю судьбоносный нюанс. - К нему в технарь уже ходила, к участковому, - смеюсь. - Прикинь?
  
   - А квартира? - справедливо тревожится наш затейник. - Всё...
  
   - Сдадут. - Киваю. - Кончен кайф. Орла к бабке. - Я опять засмеялся. - Представляешь, если бы он там - год? Один... Ты рассказывал? За "Свободну студию..." - Я тоже, как кот уцепил колесико колбасы и прочувствованно сжевал. - Ваша Вика с ним пришла... Шурыч, по-моему, проводил, когда Геха отпал. Слезу пустила...
  
   - Девичьи слёзы... - Жора отдувается, задумавшись на секунду, и на меня хитро смотрит: - А ты-ы... кого провожал, а?!.. - И пальцем грозит на мою "скромную молчаливую" улыбку. - Ты ж её мне "отдал"?
  
   - Ой, Отелло... - Я сделал честное лицо. - До остановки! И только.
  
   - Не финти.
  
   - Зуб даю, - смеюсь. - Мамой клянус.
  
   - Вас утром Виталька просек - от Геры шли. И Светка со своего балкончика...
  
   - Алла нас с тобой... в одном направлении послала, - слегка негодую я, потому как обещал не трепать. - Понтишь, мил друг. "Видели..." Я что, не помню: что, где, когда - с кем?.. Расстались, к сожалению, друзьями... Когда это ты успел и Витальку, и Светку допросить?
  
   - Мусор утром выносили. Не выкручивайся... - Он добродушно тронул кулаком мое правдивое лицо. - Не надо мене грузить. - И показывает большой палец. - Во, теперь у меня девочка! У кассы, помнишь, стояла в трамвае? Когда с Алкой бились. Мигал тебе. Покажу... Вчера ж видел. Балет. Она тебя тогда, кстати, заметила.
  
   - А Юру? - интересуюсь не без задней мысли о конкуренции...
  
   - Сейчас расскажу... - Жора сокрушенно крутит головою и, поискав языком что-то за щекой, продолжает. - Смотрю утром, эта скотина прет куда-то. Пинжак заворачивается... Не успел на балкон выйти - крикнуть, он уже с Дификл. Воркует, крыльями машет... Тоже мусор выносила. - Жора усмехнулся, спичку в зубы сунул. - Потом выхожу: Юрочка... ползет. Соплей пришибленный. Что, спрашиваю, опять послала? И он знаешь, что, гад?.. - Жора покрутил спичкой у виска. - Камнями стал... Не дурак?! - Рассказчик неприязненно хмыкнул. - Да ничего на асфальте не найдет, злится... Мутер наша услышала - вышла: "Дети малые... Окно расколотите!" Смылся сразу.
  
  - Ты что, - уточняю очевидное, - с балкона, на весь двор?.. - укоряю невольно. - Да-а. Жди теперь... - сомневаюсь. Он не согласен. Недовольно поднялся, прошел опять в спальню. Из-под одежды со стула вытянул белую штанину парадных Юркиных порток, показал. Я не понял: - И чё?..
  
   - От матери прятал - с Нынрей зашивали. Забирать придёт... - Предводитель пренебрежительно отринул штаны: - Порвал, чуня... Где-то с Ольгой лазили. - Вернулся на кухню. Подумал-подумал, попил воды, цыкнул зубом и нерешительно принялся мыть тарелку. Я вставил сигарету в губы, вопрошая бровями. Он отрицательно замотал намоченной и прилизанной головой. Вздохнул, в сторону гостиной посмотрел: - Нинка разорется... Сейчас пойдем.
  
   Дитя ехидничает в рифму, что "парень молодой не дружит с головой, кудрявенький такой..." Гладит у окна к школе и в нашу сторону демонстративно не смотрит. А зря... Жора выпихивает меня, прицельно швыряет тапком в сестру и захлопывает за собою дверь. Бодро вниз! Наш топот по гулкому подъезду бахает рок-музыкой ударных инструментов в сердца и головы немолодых жильцов... Вывалили на свободу. Он к Ритке своей. Нам по дороге. Она живет на полпути ко мне.
  
  Жора подошел к телефону-автомату. Стою, куру. Трамвая нет. Закат над домами гаснет. Темнота, говорят, друг молодёжи. Попутчицу в белом вспомнил. Цок-цок! - каблучками по тротуару впереди. Через плечё - снежно-белая сумочка на длинном ремешке. Тёмные очки. Ничего особенного, но... Шёл следом и не хотел сворачивать. Наши вечерние тени впереди то и дело соприкасались... "И-ех! Травушка-муравушка, хоть немножко, укажи дорожку?" Он ухмыльнулся за стеклом. Глянул на меня, покивал, бросил трубку и вышел. Машет: валим, мол, со мной? К ней мелкие мылятся... Не вопрос.
  
  
   3
  
   Когда подходили к ее дому, было уже совсем темно. Шеи фонарей согнуты и мелким криминалом свёрнуты. Только из квартир свет. Деревья смотрят в окна не отрываясь, как в телевизор. А там, в основном, туман тюля и красота разнообразных занавесей. Я, аки спецназ, расчётливо заскользил вкруг двора с целью скрытой разведки, внезапного, ошеломительного появления в тылу предполагаемых мелких пакостников и "психической атаки" на них. Никого...
  
  Почти облетел здание, у крайнего подъезда услышал голоса. Острил о невидимках Жора, потом какая-то пропищала удивленно, что они одни здесь... Наконец, я понял, эта красавица Рита что-то тихо спросила. Прислонился к углу. "Рядом ведь всё время жили, думаю, эх..." Любопытство подхлестывало и волновало, как пацана... Слабо мелькнуло трезвое: "Куда лезу?" Стою, упершись затылком в кирпичи. "Уйду, подумалось тоже, тех нет. Не найду что сказать?" Стою. Мёртво. Без толку советовать - молчит травушка-муравушка... Слышно лишь подружку. За соседним домом шумно сопит шоссе, пытаясь одновременно бежать в разные стороны.
  
   - Алик?! - громко и как-то незнакомо зовет Жора. - Алёныш?.. - Он понижает голос, вздрагивая, когда я выхожу и наталкиваюсь на него. От напряжения слегка пихаемся: "Ты кто такой? А ты кто такой..." Жора, довольный, оборачивается к дамам: - Вот он, хищный голубь мира. Не улетел... - Подпихивает меня. - Знакомьсь.
  
   На дорожке у стены, скрестив руки, стояла эта самая Рита. Кивнула. Жора показывает бровями на угол: ну, мол?.. Я пожимаю плечами - никого... Солидно раскланиваюсь и с тонкоголосой, сажусь рядом, не чирикаю: думаю - что. То одно в голову придет, то другое. Да как же я так?.. На неё не смотрю, глаза пусть привыкнут. Нельзя, чтобы девушка сразу заметила, что ею слишком интересуются... Рита отделилась от стены, без нужды поглядела по сторонам и тоже села. Получилось - возле меня... Стал дышать потише. Снова в голове то одно, то другое... Жора хочет поменяться местами, сесть рядом с ней. Незаметно дал понять. Я смотрю на него "из-под воды", потом спохватываюсь и рьяно вскакиваю! ...Получилось, к сожалению, слишком явно. Он даже кулак исподтишка показал... Никто, конечно, ничего не сказал, но примолкли. Подумают - место ему уступаю. Или, что хуже, с нею не хочу рядом.
  
   - Ещё вырасти хочешь? - спрашивает он, хитро глядя снизу. Я независимо закуриваю. Протягивает огонек, дымит сам и подмигивает на мое вскакивание, слегка сглаживая его: - Внутренне вырасти, разумеется... Что молчишь?
  
   - На девушек дымить не жалаю!
  
   - Я и говорю: - Сам тоже пускает дым в сторону. - Растёшь...
  
   Шутит с легким усилием. К ней обращается - притихает. Запал, похоже. "Ну, нет! - думаю. - Заметит, что вибрируешь перед ней - всякий интерес, если и был, потеряет... Она его скрывает? И ты скрываешь?! Он скрывает... - одни склонения". Соседка ее помолчала тоже, ожидая от меня чего-то, и снова Жоре о книжках... Рита с опущенной головой слушает. Темные волосы, гладкие щеки, в провалах глаз - чуть заметный блеск, ресницы... Соглашается: читать нечего. Днем одна в квартире - тоска. ...Поступала в "мед" - мимо. Пока не работает. А Жора доволен, как слон: показал какая она у него... Заметил, конечно, что и на меня впечатление навалилось. С той, вчерашней школьницей, - про книжки - с высоты опыта, возраста, ума...
  
   - Дай им что-нибудь ...амурное. Там у Линки... "Немного солнца в холодной воде..."
  
   - Ой, о чем это? - Рита повела себя необычно для меланхоличных принцесс. Быстро поднялась. Притопывая от нетерпения, пытливо глядя в глаза мне и улыбаясь, занукала: - Ну, о чем?! Ну... О чем? - Но говорила красавица это, казалось, все-таки медленнее обычного, отчего и несдержанность представлялась сдерживаемой. Я молча улыбался, ликуя одной из самых многозначительнейших улыбок в мире, а она счастливо теребила внезапный восторг догадки и случая. Взяла обеими руками меня за ладонь. - Это о любви замужней француженки, да? - Нетерпеливо взглянула на любительницу Экзюпери. - Помнишь, Лиговская на уроке плакала? - И снова, обрадовано, ко мне: - Забыла автора... На "Эс?"
  
   - Саган, - говорит знающе Жора. - Франсуаза.
  
   Даже Хиппи и Шура признают его эрудицию. Естественно стремиться проявить ее и в менее ответственных ситуациях... Рита отпустила мою руку, его расспрашивает. Я, чем-то задетый, кивнул:
  
   - Принесу как-нить...
  
   - Завтра можешь? Ты не работаешь? - Подняла глаза Рита. - Часа в три? Пожа-алуйста... Двенадцатая квартира.
  
   Я с усилием кивнул, наверное покраснел. Спохватился. На него глянул:
  
   - Или отец Георгий передаст...
  
   - Ты тоже... в Политехе? Учишься?
  
   - Он у меня летун! - Встаёт, отечески приобнимает и треплет мои лопатки предводитель, виртуозно переадресовывая это достоинство и себе, покровителю пернатой мелочи. - Курсант... Через год уже лейтенант Военно-Воздушных Сил! Потрогай вот, крылья растут...
  
   Рита неожиданно действительно трогает мою лопатку. Смеемся... Подруженька периодически посматривала на часики и вот, наконец решившись, засобиралась домой. Она уйдет, и мне придется... Уходить я, ясное дело, не думал. Да ты что, мол, десяти нет?.. Но Рита подтвердила:
  
   - У нее родители очень строгие.
  
   - Ну, ежели р-родители... - взглянув на Риту, не удержался-рыкнул я и наладился провожать. "Гонит? - соображаю. Но и сама засобиралась..." Подружка, уловив рычащие, занекала. Но да это... - Извините за компанию.
  
   - Хай...
  
   Я крутнулся на месте, и мы потопали в полную неопределенность смятения ранней осенней темноты. Шли молча. "Травушка-муравушка... Расцвела картошка". Я задумчиво покусывал губы: "Как же быть, как?!" А девчонка наверно подумала, что я из себя что-то корчу: "лётчик!.." Распрощались быстро, без слез.
  
   - Я потом тоже почитаю? - спросило меня вслед пространство.
  
   - А?.. О, Гос-споди, - вспомнил я. - Да обязательно!
  
  Подумал про завтра и порхнул вдоль улицы на взлёт: хоть сто порций... Шеи фонарей свёрнуты примитивным криминалом. Только из людского жилья свет. Деревья смотрят в окна не отрываясь, как в телевизор. А там, в основном, туман тюля и красота разнообразных занавесей суть скрывают. Куда-то меня понесло...
  
  
   4
  
  Проснулся в летней кухне, - вошла мать керосинкою греметь, завтрак готовить, губы поджимать... Подозревает, что я не один тут сны смотрел. Хорошо - промолчала, а то и так... Просто не стал в дом рано стучаться - их будить.
  
   - Ты в Бобки собираешься? Друг дорогой, - ворчит, не глядя. - Они ж ждут...
  
   - Сегодня, - зеваю. Она вздыхает. Я повторил: - Сегодня... за билетом... Съезжу.
  
   Побрел в дом. "Смотри..." Да смотрю, смотрю! Только и делаю... Все! Теперь даже днем на свидания не хожу. До вечера спать буду... Во всяком случае - не раньше трех поднимусь. ...Еще, думаю зевая, автовокзал же, блин. ...Но не выходит долго спать: Линка то "С добрым утром" смотрела, то полы мыть начала, грохоча нервами... Косится, как на кота-гуляку. "Братан, улыбалась, братан!" - когда приехал. Ну, а теперь?..
  
   - Да в кухне я спал. В кух-не...
  
   Пожимает плечами. Преферансист её гулёный уехал разводиться... и не пишет. Он молчит, она молчит и мы с матерью молчим... Позавтракали так и я опять залёг, ногам блудливым не доверяя. Тянет их всё куда-то. Отвлечься - почитать вздумал. Поднялся на четвереньки, дотянулся до полки и вытянул журнал - повесть: "Немного солнца в..." Швырнул на место.
  
   - Не швыряй! И так уже растрепали...
  
   - Сидит заяц на заборе, - пою перекрикивая, - и на солнце греется! - Смотрю придурковато ей в глаза. В самоё душу, можно сказать, гужу: - На окошке старый кактус никогда не бреется! - Молчит сестрёнка, грустит на мои слова: - Кошка Васька трубку курит и от дыма щурится! От души поёт ворона или даже курица...
  
   "Чего орешь? - Пою. - Балбес! Убирай постель. Валяешься весь день... Иди за хлебом - твоя очередь! Лёдчик... - Сама ты это слово! - Ма, чё он? "Промаялся так до трёх и угомонился - уныло на жару вышел.
  
   - Собирайся, собирайся! - Вздыхает мать. - И спичек возьми, куряка... Все растаскал.
  
  
   Везде очереди: постарел, пока отстоял и выбрался на воздух. Остановился у витрины, пачку сигарет нервно ковыряю. Тетя Катя подходит. Приехал! Давно? Надолго?.. Как мать, мол, как учеба? Да вроде... Ещё неделю, даже больше... Поговорили - как воды напились. ...Возле дверей урна. Поясок с прозрачной обёрткой пачки смял, повернулся бросить. Стеклянная дверь блестит, как водопад, а изнутри мне Рита грустно улыбается... Сдурел, думаю. Потом она спросила, почему я так странно смотрел. Ответил, что не узнал сначала. Не ждал... Стиснутый, как воробей в кулаке, вернулся в магазин. ...Вышли вместе. Оправдывался за "часа в три" срочной поездкой за билетом... Нет пока... В деревню, погостить... Случай. Я виноват? ...Ринулся домой. Она ждала у магазина в теньке, щурясь на какие-то брелоки в киоске. Побросав покупки, вернулся с журналом, надо думать, быстро... Линка не видела, а то бы: "Куда понёс?!.." Туда. Так вышло. Само собой.
  
  - Спасибо. - Она, полистав повесть, снова внимательно взглянула на меня и закрыла журнал. Посмотрела в сторону, куда бегал. - Я считала ты... дальше живешь.
  
   Хотела, наверное, "где Жора" добавить, но промолчала, чтоб не упоминать?..
  
   - Как же мы раньше-то не виделись... - вырвалась у меня опять мысль та. - Незнакомы? Внимания не обращали...
  
   - Ты, что ж... жалеешь?
  
   О как. Ее привычку смотреть исподлобья, но твёрдо, я уже заметил. Об одном только, мол, в жизни жалею, что до пенсии ещё столько... Отшутился. Не веря, радостно поежился: сразу быка - за рога. Круто... Медленно пошли в сторону ее дома. Маленькой школьницей была - вот и не замечал... Подросла. Опять поймал себя на том, что и дышать-то стараюсь незаметнее. Скрываем радостный бег?.. Одета сегодня по-летнему: короткое клетчатое платьице без рукавов, на плече царапинка. Кажется, в трамвае была в нем. Если б я тогда не вышел... "Ты, что ж, говорит, жалеешь?" А то нет...
  
   Навстречу возвращается Тетя Катя с бидоном. Всегда напрягаюсь: два раза не здороваются. Поговорили уже. Глаза прятать? Хотя приятно, конечно, что увидят с такой девушкой... Озабоченно кидаю на ходу, что квас еще не кончился. Она, улыбаясь, кивнула и заметила конечно все, что надо... Может быть, ей даже захотелось обернуться. У меня никогда не было такой... Точно - обернулась.
  
   - У тебя есть девушка? - спросила Рита с юной непосредственностью и продолжала вдумчиво смотреть себе под ноги, будто дорогу выбирала...
  
   - Не девушка. Бабушка, - "сострил" я. - В деревне. Я ж говорил? Ездил за билетом...
  
   Рита улыбнулась и больше не спрашивала. А я подумал, что она опять попыталась заговорить об... Об "отношениях". Восторг. Но е м у, ему-то, что скажу?! ...Удивительно своевременные мысли иногда лезут. О другом надо... Вверх смотрю: погода сменилась. Воздух другой. Недавним ветром жару уносило...
  
   Незаметно забрели в глубину Кладбищенского поселка. Солнце косилось на горизонт, отражаясь в темных запыленных окнах придорожных домишек и ждало, что будет дальше. Сонные сады начали желтеть. Покрасневшие кусты смородины за школьной оградой прислушивались к шуму редких машин. Старый клен сбрасывал по листочку и думал наверно: "Сколько осталось..." Вылинявшая краска на прутьях ограды все еще пыталась зеленеть. Пахло дымом - за школьным сараем тлел мусор. Тихо. Занятия идут.
  
   - Я здесь училась, - говорит она грустно. - У нас весной парень застрелился... Слышал?
  
   Мы побродили по спортплощадке и устроились на старом бревне, давно служившем скамьей. Рита достала из пакета плюшку и поделила. Щурясь на солнце, стали есть. Откинувшись к изгороди и закрыв глаза, она медленно щипала булку. Тени от ресниц ее касались меня... Я отвернулся. Пахло дымом. "Пробились через клен лучи. От ветки тень лежала криво. Я чуда ждал, но терпеливо. Мы и представить не могли..." Легко стало на нее смотреть, как на спящую. Так не позируют. Уеду, но запомню... Я дружелюбно потрепал память - молодец. Осознал желание прекратить мандраж. Волнение - развлечение девичье. Занять голову, руки - на привычное перейти. Нечаянно открыл журнал...
  
  - Ри-ит!!! - Глаза мои оказались на лбу. - Я не то... взял...
  
   Вот почему возле магазина так посмотрела... Она открыла глаза:
  
   - Потом принесешь... - Пальцем погрозила. - ...Но не как сегодня: "Часика в три-и..." - И, вспомнив, вздохнула.
  
  
  
  История о полёте по маршруту, хвастовстве, голодном нетерпении и справедливости.
  
  Глиссада снижения - мысленная кривая линия...
  
  У "пятерки" новый двигатель - тяга, естественно, лучше, надёжность выше. Самарскому на ней лететь по маршруту самостоятельно. Радостно сияет алым громадный бортовой номер на серебристом металле. Солнце только выглядывает после ночи. Прохладно ещё. Расчехлённый дюралевый борт холодный. А на красной перекладине стремянки даже роса. Андриков, забираясь в кабину соседнего самолёта, цапнул за влажное и брезгливо трёт руку платком. Длинному, как более опытному, сопровождать на слабоватой "семерке", хорошо пожившей в курсантских руках. У них запланирован первый утренний старт - первая заправка. Но перед этим, самый первый, на разведку реально существующей в этот ранний час погоды резвую "пятерку" в район полётов сгонял командир эскадрильи. Проверяя приборы, Алик включил и нечаянно выключил бортовые часы, но не заметил промашки. Командир со стоянки уже торопил - бодро показывал кистью вращение запускаемой турбины и кулаком напутственно грозил, улыбаясь: запрашивай, мол, запрашивай! Не спи...
  
  После взлета и первого разворота, когда их пара оказалась в просторном утреннем небе, в груди, в радостной пустоте, что-то колыхнулось, сильнее вперёд потянуло. Не убавил обороты, как просил Андриков, боявшийся отстать на своей старушке, а круто, по всем правилам, лег на курс... Забыл! Когда вспомнил - поздновато было исправляться. Да и не очень-то хотелось, если честно. Пусть... "Я ему припомню эти шпоры..." Андриков отстал. Потом, наверно, и из виду Самарского потерял. А наблюдение и было целью его задания. Тащился без удовольствия через маршрут, слушал эфир и, наверняка, переживал... Окончил это же училище, был оставлен с чьей-то помощью инструктором. Женился и ждал квартиру - все прекрасно. Но с командиром звена не ладилось. Да и с курсантами... пока.
  
   На каждом поворотном пункте Алику необходимо докладывать полётное время. Часы стоят... Нужно доложить: или о неисправности или, - как полагается, - время полета. Могут прервать задание. Неприятности кому-то: отказ - ЧП. А солидарность? А смекалка истребителя... Как там, Быстрый Бычий Глаз, а? На этот счет сообразил. Довольный собой - и не зря прожитой жизнью! - стал брать расчетное время с карты. Зря что ли высчитывали и рисовали? Чуть изменив, приплюсовав кое-что, докладывал Р.П. Как в вашей аптеке. Тому-то разница в минутах незаметна...
  
   Андриков тоже сориентировался. Про потерю визуальной связи ни слова: от Глаза по тыковке не жаждалось. Стал, на всякий случай, чтоб без дела не сидеть, вкручивать Р.П. про ухудшающуюся видимость. Облачность, мол, стала появляться, дымка, то - сё... Полет, конечно, не прервут, но, если что - можно и на нее валить... Кто знает, может, она и стала ухудшаться в это самое время, где-нибудь? Не у нас. В районе полетов "миллион на миллион", как говорится старшими. Дымку, правда, можно, если захотеть, всегда определить - вещь субъективная: то ли есть, то ли. . . Воздух не кристальный. Ну, там внизу, где-то за рекой-змеей... Ехидные мысли Алика прервал Р.П.:
  
   - Двадцать девятому: доложить видимость.
  
   - Двадцать девять понял! - откликнулся Алик и понял же, что... заспешил. Продолжил бесстрастно, как умный Петров: - Видимость. По курсу... о-отличная.
  
   Р.П. не отозвался. Потом, слышно было, других запрашивал... Вот, "Мандриков", и тебе на разборе будет поэма... "за пургу". А, может, и не будет. ...Полет длится около сорока минут - можно дальше положенного посмотреть и не о том подумать... От такой приятной мысли Самарский тут же головой закрутил по всем сторонам света. Да вверх, да вниз! И сейчас же крен образовался по вариометру - исправил. Не в театре. ...Ну очень реденькие облачка на северо-востоке. Дымка, дымка... Степи и степи... Точные прямоугольники полей. Овраги - красивые и условные, как на схеме. Кое-где дороги - ровные, как... Подвесные баки бы залить и до дому! В аэропорту этаким чертом сесть "на вынужденную"... Земляк-Дядя с Белым там что-то считали - керосина должно хватить. Только не зевай:
  
   - Пятьсот двадцать девять - третий поворотный. Время...
  
   Когда нужно было ориентироваться и заходить на аэродром по радиомаяку, Алик обнаружил, что тот жутко врет - показывает куда-то за границу, провокатор и перебежчик... Ага. Опять. Гордость вострубила, что второй отказ, - за один полет! - геройски преодолевает. Еще одну жопу минует он... Сориентировался по туче пыли, зашел, как положено и благополучно сел. Даже с некоторым дозволенным шиком опять - притер, что называется. Командиры это любят обсудить.
  
   Рулил на стоянку в отпускном настроении, только не улыбался. Наконец-то грехи прошлых полетов долгими стараниями замолены. Витька пусть только вякнет... Стал смело докладывать командиру о выполнении "самостоятельного полета по заданному маршруту..." и, очень скромно, почти мимоходом, - о преодоленных, но не обнародованных неисправностях. Глаз "отечески" зыркнул на Андрикова, готовившего самолёт и курсанта в полет. Тот язык спрятал и запер. Только что у них разговор о "дымке" по маршруту назревал... Командир, на этот раз - с интересом, на невозмутимого Самару покосился, но, будто вспомнив нечто, позвал всех к самолету - проверять. Дядя, Петров, Белый и Алик стали шеренгой вдаль крыла. Командир небрежным жестом показал инструктору на стремянку...
  
   - А что, что?! - не расслышал Петров.
  
   - Отставить разговоры.
  
   Мрачный Андриков нехотя поместился в переднюю кабину, но, секунду повозившись, бодро выпрыгнул: часы просто выключены, а радиокомпас настроен на запасной аэродром летавшим прежде "разведчиком погоды" - командиром эскадрильи. Та-ак...
  
   - Товарищ курсант, - спокойно спросил командир, глядя в землю, - вы проводили предполетный осмотр? ...Допустим. А так, так!?.. - Он утрированными жестами возле низа живота показывал приемы проверки и включения. На слегка успокоенного инструктора не смотрел подчеркнуто, не хотел при курсантах... Опустившему глаза Самарскому подбородок указательным пальцем поднял: - Сюда смотри!!! - Бычий глаз "стал быстро наливаться человечьей кровью", как сказал бы Витька. Опять. В который раз: - Смир-рна-а-а!.. Слушать приказ.
  
   Короче, вымыть два туалета: офицерский и, что намного "почётнее", женский, у столовой - для поварих. На завтра от полетов отстранен. ...Алик шагал со стоянки в общем строю эскадрильи и губы кусал: "надо кончать". ...А как? На руке у него часы. Не вспомнил в полете... Впереди Витька кому-то уже рассказывал шепотом, как Самара и Андриков... Там - хи-хи - "Два туалета..." зазвучало. С разворота ботинком въехал ему точно под кобчик. Белый аж подлетел. "Птиц такой..." Обиделся. Обернувшемуся старшине объяснили - споткнулся. А Белый со старшиной дружат. Ну, Самара... городок.
  
  
  
  У входа загомонили - ага, значит Медведь с почтой вошел. Точно... Многие ринулись за счастьем. Унылый Алик продолжал машинально переодеваться из пилота в солдаты: уверен был - судьба ему сейчас ни за что не напишет и получить письма не позволит, пока следующее сочиняет, скотина, творит... Много-гадостные мысли от слабости цеплялись одна за другую для поддержки. Каждая тянула за собой следующую - гадкую-прегадкую и бессильную тоже. Куда бы их ни направлял - везде находили за что зацепиться. "Такую дурь пискнуть... - Размышляя злословно, недовольно клонился уродские сапоги натягивать, даже замотал головой и зашипел от лютой досады. - Похвалился. Ах, ты ж!.. "Лёдчик". Промолчал бы, и никто, ничего... Скромность, скромность!
  
   - Что шипишь, как гусак? - Неторопливый Дядя подошел, любопытствуя. - Больную ногу отбил? - Гоняя ириску за щекой, прислонился к койке. Осмотрел надеваемый сапог. - У него жопа каменная... Для памятников. - Из двух писем в подбоченившейся руке одно протянул: - Пляши, хромота...
  
   - На пузе... - Кивнул Алик, разведенными руками и глубоким поклоном обозначая горькие па. Скрывая мандраж, не читал обратный адрес. - Что жуешь?
  
  Дядя честно поделился. Кому-то посылка пришла. ...Письмо было только от Жоры. Стройотряд. Та же жара. "Сооружение объекта - коровника - в фазе возведения с одновременным расхищением..." Устают "аки зэки". Тёть мало. А местные какие-то дикие и мрачные. Чуть руку не туда сунул случайно - даже только положил! - сразу мордобой с матом, с погонями по сельской местности, с ружейной стрельбой и милицией... Реальный случай. Потом неумеренные и неделикатные претензии командира отряда, душеспасительные упрёки комиссара и завистливый товарищеский суд со штрафным урезанием заработка. Только самодеятельность и спасает - обе поварихи у них в агитбригаде... Ездили к соседям блиц-концертом. Пипл от его рок-мэна Гамлета на ушах, разумеется... Юрка не пишет. "А кому он пишет? - думал Алик. Подперев щеку, сидел, глядя в пол. Письмо с многосерийными приключениями бедного студента-интеллектуала в державных дебрях держал в руке. - Дома тоже мыкался, - думалось злобно, - это не так, то не то... Что ж такое? За что ни возьмешься - Бе-е... - мимо рук всё. Куда шатнет - туда несет, куда ветерок... Невесомость. Былинка-пылинка хвастливая. Ни малейшего веса... Ручками-ножками беспомощно бяк-бяк, бяк-бяк! Как в пустоте... Кроме сапог и дури - ничего. Этот-то, хоть артист..."
  
   - Выходи строиться! - В голосе старшины задрожала паскудная интонация. - Последний курилку метет...
  
   Вот. Гнев на курсантскую медлительность? Придумал, гад. Никто, вроде бы, не рассусоливает. Спешат: голодные. Обед задержали. Как и все, старшина просто тоже хочет кушать. И без всякого глубинного зрения видно... Алик, однако, поспешил: "Плавали - знаем... Метлы не хватало. Прекращать надо с дуростью, - снова, уже в строю, размышлялось навязчиво. - Завис в дурной невесомости. Ручками-ножками - без толку, ни с места. Кого несёт - тем не везёт. Должен иметь вес, чтоб на земле держаться: унесет к черту - в чёрный космос. Но как, как тут?!.." Навалилось за последние дни - хребет прогнуло до рёбер. Пакости давят, давят... Отрицательная перегрузка эта невесомость. Смешать с аэродромной пылью беды хотят... А потом плюнуть в комок. Старшину мыть сортир не заставят".
  
  
  
   В столовой пахло куриным супом. Уже ждал, - горячий! - на каждом столе в супнице для четырех человек. В каждой - половник. Подходи, садись, разливай и... Нет - не в каждой. Почему-то половников опять не хватило... Курсанты бодро, тренированно и споро заскакивали в помещение и занимали эти не совсем учебные места. Пахло как!!! Одни уже разливали по тарелкам, другие ждали. За соседним столом ждать не захотели. Подскочив к месту кормежки, Лютый, не раздумывая, выхватил половник у соседей. Усаживающийся неторопливый Дядя потянулся, было, к половнику... Пальцами нервно пошевелил. Недоуменно ринулся отобрать, но Самарский опередил: грубо вырвал вожделенный инструмент у "борзого" и вернул Дяде. "Не надо, птенцы, клювами щёлкать! - клокотало внутри. - Заклюют".
  
   Старшина, обедавший за одним столом с Лютым, в свою очередь возмутился. То ли не разобрал кто - что, то ли есть слишком уж хотел, но... Мягко говоря, неделикатно выразился... Неодобрение же ошибочно явил в форме решительного ястребиного наскока на голодного Самару и даже, может быть, намерения физически толкнуть. . . Зря он это. Слова бледны. ...Монаршая старшинская голова два раза дернулась вправо-влево, будто сама собой, и он, полулежа, застрял среди своих курсантов, вскочивших и загремевших стульями. Самарский несдержан, уже говорилось. Все знали об этом. Но, чтоб - старшину?..
  
   До училища Алик с перерывами боксировал за спортивное городское общество "Труд". Тоже обстоятельства, еще школьные, вынудили: старался - учился. Вот - плоды. Собирай... Руки сработали автоматически. Это очень честно: вряд ли бы в свете последних происшедших с ним злоключений стал бы так безоглядно лупить по могущественной старшинской морде. Но случилось. "Corpus delicti. Coram populo, coram publico..." Состав преступления, как говорится, у всех на глазах.
  
   - Ну-ка, стой... - Старшина аж засипел от чувств. Как и все, таращился на него... Недоумение и начавшаяся злость. Потом закрутил головой: офицеров уже никого, слава Богу. Официантки не обратили внимания - мало ли гремят-шумят рассаживающиеся голодные курсанты... Старшина вскочил: - Ну-ка, - говорил он негромко и ясно кому. - Ну-ка... пойдем...
  
   Веселая злость заглушала трезвые мысли. Презрительно дернув щекой, Алик быстро пошел к выходу: "Ну, ну?.." Оба поспешно вывалились на крыльцо... Открыто со всех сторон. Спустились на площадку. На тенистой дорожке, неторопливо покуривая, стояли два инструктора, отобедавших раньше. ...Огляделись - зашли за кухонное помещение, за мусорку... Стали. Старшина, хоть и имел решительное выражение на лице, явно, решения не имел. Не знал, что делать. Ну, Самара "там боксер какой-то" - он слышал, сейчас почувствовал... Да не в этом даже дело: обязательно дойдет до командования. А у него "обучение на повторном курсе по здоровью". А у него, еще никто не знает, два взыскания за самоволку. А тут Белый...
  
   - Ты в какое положение меня ставишь, гад?
  
   - Я к тебе не лез...
  
   ...Гав! Мяв! Так дело ничем и кончилось - банальное:
  
   - Ну, смотри...
  
   - Да "смотрю, смотрю!" - Алик обозлено развернулся: жрать хотелось, невзирая на. Без команды устремился в столовую. - Только и делаю, что смотрю.
  
  
  
  
   Глава третья.
  
  
   1
  
   В понедельник снова у её дома, только днём. Три, как договорено. Никакого криминала. На той самой скамейке некто чернявый с приёмником - пикало. "Точность, пою, вежливость королей... Делай должное, говорят умные, и будь, что будет..." Должное ли? Возношусь на третий этаж. Чуть ли не улыбаюсь, отметая подростковые сомнения. Звоню - жду. Терпения мало. Звоню еще - молчок. Что за... черт. Жму на звонок снова - снова молчок. Жду. Что еще делать... Молчок. Дурачок... Вот те нате - на лопате. Ушла? Постоял-постоял ещё... и ещё. Глухо. Не ночевать же на половичке перед дверью... Медленно спустился с неба на первый этаж. Хуже, если не ушла... Тот сидит. Прикуриваю у него. Вечно у меня ни зажигалки, ни... Отошел за дом - дальше не могу: неужели все? Что "все"? Дурак... Это ответ на вопрос: должное ли? Слово сдержал - свободен. А что сверх того - от лукавого.
  
  Какие вам нравятся девушки? Незнакомые. Познакомишься, и всегда - не та. Стою, куру, а "Минздрав предупреждает..." Посмотрела, красота, посмотрела: "Какой-то он суетливый да необязательный..." Отплатила тем же и - занавес. Я скрутил журнал уже в трубку. Сигарета, потянул - потянул, погасла. Черт, а спичек... Быть не может. По карманам хлопаю. "Все правильно, думаю, а то - как ни крути - второй фронт у нее затевался: он - я". Сходил в магазин. Купил спичек. Возле витрины того киоска с брелоками послонялся, а и получаса не прошло. ...Встретились здесь с ней, шли. Тетя Катя, прохожие к ней приглядывались... Не могу так. Вернулся к подъезду. Чернявый ушел куда-то по своим чернявым делам. Сажусь на его место. "Дождаться, думаю, во что бы то ни стало и ухмыльнуться, как ни в чем не бывало: долг, мол, платежом, да?.." Глазами ее окна вычисляю: третий этаж... И снова, как у витрины, шалею: "Ё-кэ-лэ-мэ-нэ... Рита". За окном улыбается, рукой приветствует, как с экрана... Смотрю. Душонка мрёт и млеет. Противоречия растаскивают. Тогда она занавесь отдёрнула, окно неспешно приоткрыла:
  
   - Ну, ты что? - громко спрашивает, выглядывая. - Привет...
  
   Дверь была уже открыта. Оказывается, она приняла мой звонок за не мой. Тот с приёмником ждал тоже ее... Будем надеяться.
  
   - Он тогда цеплялся?
  
   Усмехнулась и глаза "загадочно" к потолку отвела. Может, не очень-то и цеплялся... Она увидела меня в окно, когда уже на лавку сел... Покусал раздумчиво губы, но зашел. Ведь на три договаривались... Сомневалась? Журнал протянул.
  
   - Я не на долго, - говорю дежурно и осматриваюсь. - Всё за билетом еду...
  
   Она промолчала. В ней была какая-то перемена. Хотелось сообразить...
  
   - Ты не красилась? - спрашиваю, набравшись нахальства.
  
   Рита быстро взглянула на меня, смутилась. Поспешила к зеркалу, провела пальцем по припухшим и немного покрасневшим векам.
  
   - Плохо? - выясняет, не глядя. - Видишь: раздражение... Нельзя.
  
   И смутилась еще больше. Точно - сомневалась тут за шторкой... А я все злился на судьбу: вижу-то вижу. ...Но хотелось бы, чтоб веки были красными от слез, пролитых в ожидании меня. ...А может, она из-за этого-то пустяка и не впустила сначала?! Стеснялась. Ну да, они..." Я все время морщился от идиотских мыслей. Она непонятно колебалась, будто не решалась о чем-то спросить. "...попросить? Заметила гримасу? - влетело мне в голову. - Насчет своих "лысых" глаз отнесла?" Упорно молчит. "А что ты тут сидишь? - тоже пришло вдруг отчетливо. - Отдал? Все... Он бы что сказал? ...Сейчас". Я, отдуваясь тихонько, головой помотал. Не уйду ведь! ...И черт знает, что потом будет. Принужденность страшная. "Мотай! - Не могу"... Сижу. ...Сижу, играя коробком спичек, на крохотном красном диванчике, будто в суде... Мебель у них, как в кино. И дверь крепостная... Рита, подбоченившись, вдумчиво и тревожно смотрела в зеркало. То правой рукой, то левой трогает у глаз. Смотрит только в сторону - не на меня. Возвышается совсем рядом. Стройная. Красивая неправдоподобно...
  
   - Идем? - Прокашливается и говорит тихо: - Цветов нужно купить... - И громче, после паузы: - Ну извини меня... пожалуйста! Так вышло.
  
   - О... - Удивленно вскинулся я. - Что ты. Проехали.
  
  Пошли, так пошли. Ох, о разном мы, похоже, думали. Совсем забыл, что "Я вообще-то не на долго..." Возле магазина, у бабок она выбрала цветы. Возвращались мимо школы. Нужно было на кладбище - хотела проведать могилу одноклассника, который весной застрелился из охотничьего ружья отца. День рождения у него был недавно... Был бы. "Да, из-за девчонки". Шестнадцать лет исполнилось. Не стал сдавать экзамены. Раз, и все... Мы о Саган опять говорили, о Любви. Что она вообще... Думал: "Как в девятнадцатом веке: раз, и... А сейчас?.. Время ни при чем. Люди одни и те же. Дури должны сопротивляться. Как я? Что ли... Опустим. Чушь. Парень - от боли... Не в девятнадцатом. Так решил. А "решалка" юная. "Ах, верите ли вы в..." Саган.
  
   Франсуаза Саган. Каждый хотел бы... Счастье. "Веришь - не веришь... Не в том дело. "...как пламя зимней ночью при ветре: порыв обжигает, но притихает и снова - холод. Приближаться опасно: неожиданный порыв может очень ожечь... Остаешься на безопасном месте и ждешь, что достанется. Если только ждешь... Но тянет, тянет к теплу? И это похоже на тонкую пластмассовую игрушку: вспыхнет - никакой ветер ничего не сделает. Можно лишь затоптать". Цитирует, будто извиняясь ненужной улыбкой. Неужели дразнит? Я опять начал тревожиться.
  
  Решил попробовать объяснить вслух. "Она, подумал, испугается - щепетильно отнекается, а я вынужден буду красиво уйти в туман. ...Где чистая совесть... и, к сожалению, ничего больше. А если обрадуется и?.. То... То, в общем... Я тогда скажу ему. А он?.. "Отвернулся от себя. Во всяком случае - от такого напряга. Пусть идет, как идет... Все так делают.
  
  Зашли в оградку, крашеную алюминиевой пудрой. Рита распутала скрепляющую нитку и положила букет к самому мертво-серебристому памятнику, на котором блестел новый цветной керамический портрет с фамилией и датами. Темные астры рассыпались и торчали в мою сторону примятыми длинными стеблями, будто кололи... Смотрел-смотрел и закурил. "Салага, ты салага..." Некоторые считают, не надо вешать портреты живых на могилы. Легче ему теперь? Или никак...
  
   - У него на днях день рождения... был, - как-то невнятно снова объясняла Рита. - Сильным быть, наверно, надо, чтобы в себя... так. - Вышла за оградку. - А вот скажи пожалуйста... - Отвела глаза и без нужды поправила волосы. - Если бы ты очень любил, а тебя нет... Что бы стал делать?
  
   - А ты? - нашелся я. Смотрю внимательно.
  
   - Ну, - позвала она, - что ты? Идем же, идём! Я не знаю...
  
   Перешли к незнакомой могиле. Заросшая сиренью ограда. Большой черный обелиск и треснувший профиль пожилой дамы из белого мрамора. Холмика почти нет. Это уже не могила, а памятник. Сели на каменную скамью. Вопрос ее так и повис там, где был задан. В оградке, откуда мы только что ушли, появился толстый одышливый дед с завернутой в газету лопаткой. Поозирался, посмотрел в эту сторону - нас не видно за сиренью - нагнулся... Мне не разобрать толком. Глядь - наши астрочки полетели! А то, думаю, что это она меня так тащит оттуда...
  
   Рита головы не поднимает. Напугана встречей. Не первый, видимо, раз... Подобрала и стала быстро вертеть в пальцах лист. Желтый, а пальцы в зелени. Когда цветы несла, наверное, их тоже сильно сжимала... "Оп!.. - дошло до меня. - Это он не из-за нее ли шмальнул? Самая красивая в классе. А пацан, даже на фото, зеленый-зеленый..." Потер себя по вискам. Не помогло. "...Специально привела сюда, чтоб... Чтоб проникся". Потер ладони о бедра. "Ну, мысли... Подаренный мной букет - на могилу. ...А я знал? Ну, мысли, ну..." Я башкой крутил, отгоняя. Еле денег хватило...
  
   Закурил снова, подумал и, решившись, заговорил об этом Вадике. Интуитивно в самое то попал. Дорога ложка к обеду. Ну чего особенного сказал? А она отмякла, поуспокоилась. Даже улыбаться снова стала. Глазами блестит... "Разве виновата свеча, если мотылек сгорел?.." Вспомнили Хемингуэя, застрелившегося по другой, правда, причине... Ремарка... А как бы я поступил, если бы?.. Ответить нечего. Вряд ли бы... Не знаю! "Любовь, говорят, только часть жизни. А может ли составная часть быть больше целого?" Умный. Аж противно... Но она благодарно смотрела то на меня, то на свой лист. Помолчали. Дым от моей сигареты подымался с кладбища, прямо к небу. Дед копался там, и мы потихоньку ушли. Ну чем она виновата? Так хотелось обнять ее и спросить...
  
   Прощались уже вечером. Ощущение было такое, будто мы знакомы перезнакомы. Зимний на пару брали... Все время очень хотелось обнять ее. А вечер, не обращая на это внимания, делал свое темное дело. Весь двор был в тени, только за крышами краснело небо от мелкой ряби облаков. В окна верхних этажей, дрожа, наползал и густел медлительный закат. А чего медлить? Знает же: придется закатываться... Я поглядывал на ее губы.
  
   Долго стояли у дома. Расходиться, естественно, не хотелось. По обыкновению скрестив руки и опустив голову, Рита машинально катала ногой камешек. Я наблюдал за этой ногой. Обычно чувствую, когда пора уходить, но тут... Ни я ни она... До меня дошло все же, что скоро, возможно, придет о н. Настроение стало портиться. А ей?.. Она подняла голову. Я легко вздохнул:
  
   - Ну, ладно... Пока?
  
   - Погоди. - Рита снова отвела взгляд. - В понедельник... едешь? - спросила, откинула волосы и облегченно стала смотреть куда-то... Я захлопал глазами и присвистнул мысленно: "Вот это было бы..." Сложенные у груди ее руки недвижны. Нетерпеливо обернулась. - Утром? - Глаза внимательные. Я кивнул, прокашливаясь, и отвел глаза. "Ну же, ну?!" Камешек отбросила. - Я, может быть, тоже на дачу к Машке... - И интересуется: - А это далеко?
  
   - Ну-у... - говорю, не пуская дурацкую улыбку. - Часа четыре-пять... на автобусе. - Улыбка все же косо выскальзывает. Задрыгал коленом и тут же перестал. Добавляю, якобы в шутку: - Поехали? Проветришься...
  
   Она тоже "шутя", но с явным облегчением стала отнекиваться. "Зачем?.. Ведь то, что не осадила зарвавшегося нахала, не вспомнила е г о - друга! - ответ. Хотя - все шутка. Боимся. Он... Стой!.. Стой. Это значит - ее тоже мытарило? Если облегчение испытывает. А она успокоилась... Значит, это значит!!! Она же сама, сама намекнула"?!.. Расстались мы очень довольные, так вроде бы ничего и не решив.
  
  
   2
  
   Я, Юрочка и Оля - ля-ля! - в "Желтке". Появились первыми. Она почему-то не смотрит на кавалера. Познакомилась с повадками кумира?.. Курим за пустым столиком. Алка не захотела в одной лодке с Жорой - куда-то в гости, говорит... Юрка, не маскируясь, тянется за окно - на волю. Сейчас перекурит вот только и!.. Ольга аккуратными дольками крошит салфетку. Ждем Предводителя с Ритой. Тоска зеленого цвета, сначала робко присевшая на уголочек, теперь развалилась на четвертом и пятом стульях. Быстрее бы они разбежались...
  
   Юра заинтересованно поднял усталую от жизни морду - привычный вечерний пейзаж тротуара за толстым стеклом, освещенный витриной и красной рекламой, оживили мелькнувшие тени Шуры и Герки. Входят, от бодрости почти не касаясь пола... Последний, без "здрасьте" выдал анекдот про Юркин, якобы, зад с приржавевшей гайкой... Это немного отогнало "зеленую тварь". Юрка утомленно скривился и опустил клюв. Шурыч азартно сообщил, что "Пятку..." тоже скоро откроют - аппаратуру там уже подключали, пробовали... За счёт заведения им "стол и стакан", между прочим, обещаны. Это тут монастырь без бухла...
  
   Приступили к обычной дискуссии на темы "Гонца и винца". Я сидел неплатежеспособно и тихо. Шурыч смылся за кофе. Герка, нетактично ссылаясь на денежные затруднения меня и красавца, стал склоняться к мысли, что кое-кому, - здесь он очень плохо отозвался о ясноглазых и кудрявых, - невредно было бы, хотя бы гонцом побыть, раз уж... У Самары вон нога болит и т. д. Не будем вдаваться в обидные и ненужные подробности. Тем более - меня не трогали... Юрка неожиданно согласился, заспешил, но сказал, что у салаги на лбу скоро вырастет кое-что... И он - Юрий! - будет только попутчиком... "Левым" - добавил многозначно. Ольга на это вздрогнула и ему сердито что-то шепнула. Юрка "недоуменно" фыркнул, но, - деваться некуда - раскрыт, - нехотя побрел к выходу.
  
   ...Все столики заняты, лишь мы еще держим места. Где же они? Черт... Я покосился на темное стекло. Ольга недовольно рассматривала свое привычное отражение. Точно, точно! - Познакомилась с некоторыми "оригинальными" повадками кумира... Обернулась. Глянула на меня мельком, потом пристальнее. Вежливо на мой "вельветовый фрак" взъелась. Иносказательно оплевывает фасон и хозяина: "Тон и цвет, фактура ткани и фасон"... Милая!.. Ладно. Мне тоже тошно.
  
   - Ладно, - говорю твердо. - Так куда Алка намылилась?..
  
   - Зашел бы, сам узнал... - Ольга блеснула на меня недоброжелательным взором и в потолок дым пустила. - Э-э... Подумай! Там пуговицы другие.
  
   - Куда ставишь?! - Дернулся я. - Не видишь...
  
   Шура кофе и мне принес. Я убрал сигареты, хоть и стыдно. Прискакал взмыленный, но пока пустой Герка и опять на минуту согнал "сволоту эту зеленую" со своего стула. Вытирая взмокший лоб, он перехватил чашку Шуры и, прихлебывая, стал ведать, как Юрку чуть не закрыли в пустом магазине. Ольге тот передал, что придет... попозже. Понятно.
  
   Я следил через отражение за входом. Когда вошли они - сразу заметил: Рита явно собирается мне сказать нечто "интересное"... Теперь стало даже страшно взглянуть на нее - заметит ведь! А он слегка чем-то раздосадован... Сижу, губы покусываю: "Идиот, ну идиот"...
  
   - Ты опять такой? - Жора прикурил от моей сигареты.
  
   - Какой? - Я поднял "усталые" глаза...
  
   - Смурой! - Он, усмехнувшись, показал: Облокотившись о стол, подпер щеку, свел брови и распустил губы. Захныкал. На публике у него всегда получается. Мне и смешно: "Знал бы"... А он смотрит как-то одобрительно: - Сопишь задумчиво... Когда едешь?
  
   - Чё, уже весь отпуск?! - изумляется Герка. - Ништяк...
  
   - Охолонь... - Морщится помехе Жора, но объясняет. И мне: - Что темнишь?
  
   - Билет еще не брал, - бурчу я и в чашку утыкаюсь.
  
   А он и не думал замечать моего нежелания:
  
   - Долго там? - спрашивает. Но в голове у него свое... Не дослушав, продолжает, озабоченно глядя на Риту. Та краснеет: - Она тоже куда-то... собралась. - Отвернулся и выслушивает ее протест. Потом ко мне мельком: - Сегодня ее maman уговаривали. Якобы - ко мне на дачу! Отвечаю теперь...
  
   Он продолжил ей слегка "выговаривать", как должнице, не смущаясь двусмысленности, а я потряс башкой и поднялся. Стол задел, кофе плеснул.
  
   - Ты!.. - гневно урезонивает Ольга и тоже вскакивает, отряхиваясь. - Кофе крепкий?!
  
   Совесть дала трещину на асфальте вокруг кафе. Пошел, умылся. Неприятно быть предателем. А тут ноги норовят о тебя вытереть... Из стеклянной двери на меня пристально глянули кошачьи глаза осени. Ночной хищник, потягиваясь, расправлял когтистые лапки. Оттуда потянуло холодным воздухом. ...Смотрю - мой и Ольгин порыв поднял остальных. Быстро понес мимо чужих галдящих голов и столов, мимо невозмутимой, как почетная доска, буфетчицы Гали и пихнул на улицу. Большая центральная площадь... На воле порыв растекся, ослаб и остался, поплескивая, лишь на донышке настроения, не давая, почему-то, разойтись по домам. Я не ушел, хотя и готов был. Ольга тоже. Почему-то ждет Юру...
  
   Нас выбросило возле соседнего "Молодежного" кафе. Надежды на что-то "эдакое" еще были. Шура кого-то ждет. У Герки тоже что-то... Шумит - гудит освещенный, как праздник, центр города. Сзади в клумбе сифонит вода. Герка ухмыльнулся и, хлюпнув грязью, стал одной ногой в траву. От него шарахнулась, увязавшаяся было с нами "...эта зеленая". Он нагнулся - набрал в рот, сколько мог, воды. Раскинув руки и покачиваясь, сделал "ласточку". Из плотно сжатых губ пустил две длинные струйки. Называется - "Мальчик-фонтан"!.. Рита рассмеялась. Бесстрастное лицо Шуры тоже неожиданно озаряется какой-то эмоцией. Он тянет шею - увидел кого-то! От излишней стремительности зависает над асфальтом и, обдав всех ветром будущих возможностей, исчезает. Впрочем, возвращается, гордый, к Жоре почти тотчас же, прижимая к сердцу Беса, у которого поредевшие стройотрядовские рубли, смешавшись с родительскими, теперь торчат даже из ушей... Здоровается весело. Почти трезв ещё, но уже хорошо "пахнет" конбяком. ...Муравей на затейливом деревянном узоре двери не двигается. Минуту наблюдаю, но спохватываюсь: чувствую - Жора сейчас сделает меня "гонцом"!
  
   - Не пойду! - Получается громко. Поправляюсь: - Я пить не буду...
  
   - Тебя и не просят... - Жора считает деньги. - Не переживай.
  
   Герка поворачивает его руку с часами, смотрит и констатирует:
  
   - Все... В бар поздно!
  
   Приходится Предводителю самому идти с Шурой снова... Он тайно удивлен, что Рита, "оставаясь одна", не стала протестовать... Наверняка рассчитывал. Пришлось идти. Я-то знаю... Герка, неспокойно постояв минуту с Ольгой, тоже уносится куда-то "за Юрой"... Я дунул на муравья. Он отполз немного и снова "пьяно" застыл. Пробую пальцем доску - липкая. Мороженое? Жрет, гад... Бес полушепотом что-то вкручивает Ольге. Та стоит и стесняется... Рита постояла возле и взяла меня под руку. Я выпрямился, с тревогой смотрю. Она - на дверь... Я, оказывается, не один слежу за этим муравьем!.. Делаю вид, что хочу сбить "животную" - Рита вскинулась. Смотрим друг на друга и, почувствовав что-то одинаковое, смеемся.
  
   - Отчего это вы, сударь, сегодня... - Рита запинается. - Грустный такой? - Она говорит это улыбаясь. Улыбкой извиняется за последнее слово. Проще, из нашей лексики употреблять еще не научилась, но эту непонятную неуместность нормальных слов уже чувствует. - Не передумал? Меня отпустили... - И внимательно смотрит. - Ну ты слышал... Да?
  
   Потупилась. Успокаиваю, но в подробности при свидетелях не вхожу. Теперь она начинает волноваться. "Значит, в понедельник?.." Все правда: мы едем - вдвоем... А о н? Остаётся... Ну, что делать?! Думаю, думаю... Говорю тихо, но голос спокойный. "3начит - в понедельник". Вот только ему сказать. ...Стало казаться, что она просто... Просто девчонка.
  
   - Узнаю, как с билетами, - говорю деловито, - позвоню.
  
   Отменить под благовидным предлогом и умотать. Выход... Без входа.
  
   - Который час? - спрашивает и смотрит настороженно, будто о другом пытается узнать. Сразу домой захотелось? Опять чуть не морщусь и смотрю на часы.
  
  
   3
  
  Тёмное тёплое небо из-за вершин деревьев сквера неотрывно смотрит сюда, будто вглядывается с ожиданием. Окна и фонари иногда по ночам кажутся несчастными и одинокими, но... Опытные-то люди знают, что это - только "иногда..." В электрическом свете пожелтевшие раньше других абрикосовые листья изредка вздрагивают от быстро прячущегося в темноту ветра. ...От обиды неизвестно на кого. В пыли на асфальте - длинный сырой след. Мокрая земля политой клумбы с фонтанчиком "вечной воды..." Хорошая музыка, приглушенная стенами, неясно до нас доносится, тревожа, подманивая, раззадоривая обещанием неиспытанной радости, возможностью постижения какого-то обязательного знания, притяжением перспективы почудившейся там - вдалеке! - красоты?.. Как смутное, но явственно-притягательное, наплывает что-то из сердцевины почки зреющей душонки, заботливо-прочно укрытой множеством слоёв лепестков опыта предшествующих цветений, заглушающих до времени донёсшийся посыл неизвестного Композитора. Может быть - небывалое чувство скрывается там до своего часа. Возможно - неиспытанное, но необходимое будущему, состояние. Вполне вероятно - нечто совершенно непредсказуемое теперь, но абсолютно необходимое потом. Избегаю на неё часто и внимательно смотреть: заметит, знаю твёрдо, возгордится и всякий интерес потеряет. Гляну мельком и рассматриваю внутри - в себе захваченное, запретное. Опытные-то люди знают...
  
   - Зовут...
  
   - Аюшки?
  
  Массивная дверь никого не выпускает. Верчу головой... Ольга кивает на окно-витрину. Белая штора с вышивкой быстро-быстро колышется, будто под простынёй задрались, и... - кто бы, вы думали? - тифозная стрижечка чёрного ёжика Ирины Станиславовны прореху штор отчаянно бодает. Вовремя. Как раз... Прикрылась от света ладошкой очкастая синеглазка - глядит сюда. Косится на Риту. Показывает пальцами, что сейчас выйдет. Киваю. "Все рады, и я... немножко". Она исчезает, и на ее месте появляется довольный Жора. Мимикой спрашивает: как я - рад, мол? А то нет... Рите жестикулирует что-то просительное, извиняющееся... Ирка ящеркой выскальзывает из почти не открывавшейся двери в парадном облаке синевато-зеленоватого тумана коротюсенькой шифоновой разлетайки. Кивает знакомому Бесу, командорски определённо цокая высоченными шпильками, быстро подходит ко мне высокая и хозяйски, двумя пальцами, щиплет-тянет от Риты в сторону за рукав, как кутька за шкирку:
  
   - Можно на минуточку?
  
   Отходим к краю тротуара. Не драться же с ней... Вроде бы даже висюльки в её в ушах льдисто звенят от сдержанного негодования. Прислоняюсь задом к красному ограждению, берусь руками. Сейчас, я даже мышцы напряг, - прыг на ту сторону! - и в кусты. "Все! - скажут. - Допился, змей... От "Белки" бегает".
  
   - Почему эта размалеванная вешается на тебя? Успел найти?
  
   Смотрит из-за дымчатых стекол уменьшенными глазами и, закивав, прикусывает уголок нижней губы, отводит глаза. Мне даже легче стало... "Но, завожусь по привычке, какое твое..." А не заводится. Вздыхаю:
  
   - Нет, Ир... Это Жорина ...принцесса.
  
   - Ф! Принцессу нашли... - Оттаивает и прозрачно намекает. - Я домой...
  
   - А что ты тут делала? - спрашиваю менторски. - Между прочим. А? Мама дорогая...
  
   Оправдывается. Надо провожать. Самому... не знаю, куда хочется. К чертям ...собачим! Это, наверно, что-то вроде блох, думаю... Киваю, подхожу к Рите и с серьезным лицом сообщаю, что мне необходимо уйти: "У одноклассницы, - почти не вру, - проблемы". Та удивленно кивает: "Конечно, конечно..." Шлю нашим прощальный гудок. Зашевелились. Женская половина решила, что давно уже "пора бы нам "пора..." По домам. Жоры нет. А если Бес с Ольгой уйдут? Как же Рита...
  
   От политого асфальта пахло дождем и грозой. Красавица сунула мне свой гламурный пакет с блёстками. Что сделаешь - побрели к автобусным местам. "Ты у нее разрешения, - не могла уняться подозрительная Ирка, - испрашивал?.." "Жоре, вру, кой-чё передал. Можно?.." Спросить "Что?" не решилась. Невесело излагает свои "новости": в колхозе последние дни, как на каторге. То спали, а к отъезду... Комары - наркоманы наглые! Вампиры, наверно, деликатнее. Все руки... Раздеться нельзя. В зале скажут... Ты посмотри! Вопреки словам Ирка прячет в складчатых ажурных рукавах расчёсанные места. На ковёр только! В институте все чистенькие, вылизанные!.. Блеснула на меня очками и кривенько улыбнулась опять: "С прошлого года, кстати, - три хвоста ещё... из-за тебя. Теперь все сразу сдавать. К соревнованиям...
  
   - Как это, - изумляюсь, - из-за меня?!
  
   - Алик! - говорит она отчаянным голосом и зареветь собирается. Будто вспомнив, останавливается. - Ну почему у нас так?! - Навела опять очки. - Мы ведь год не виделись? Год!.. Ты же такие письма писал...
  
   - Пойдем, - я тоже остановился, - что ты... - Морщусь. - Перестань. - Она не пошевелилась. Под ноги смотрит. - Ты, всё-таки, что здесь делала, а? Подруга...
  
   Спрашиваю, чтоб отвлечь. Опять оправдывается: деньги получили, всей группой пошли - возвращение к радостям цивилизации... Даже тёмные очки не успела сменить. В голову ей не приходит спросить, а что я здесь делал? И хорошо, а то... Взял за руку, потянул дальше. Щурюсь на фонари, на губах ухмылка понепонятней, для возможности разных толкований. Пусть говорит, слушать могу сколь ей хочется. Только без вопросов.
  
   - Не верю, что ты уже забыл все... - Смутилась, опустила голову. Стриженый черный затылок замер. Уже шепот: - Мне почему-то кажется, что у тебя случилось что-то. - Быстро смотрит полувопросительно и тут же опускает глаза. - Хочу, чтобы ты всегда знал, что я... Что я всегда...
  
   Прорвало - поплы-ыли... Слезки. Очки долой! Платок. Отворачивается, что-то неразборчиво причитает...
  
   - Ир, ну пойдем...
  
   Опять подчиняется и машинально бредёт за мной - на этих своих... высоченных. Нахальные висюльки в ушах поникли. Монолог не закончен:
  
   - Наверно, напрасно говорю... Прости. Думаю, может, я обидела тебя чем-то? - Молчание. - Все, все! Больше не буду... - То ли про слезы, то ли про... - Скажи! Надо же как-то... Я так не могу. - Несколько раз глубоко вдыхает-выдыхает. - Плохо все, ужасно! Все наперекосяк... С дядькой не разговариваю... Хвосты эти долбанные... Сказать даже некому! Алик, ты не поверишь... Им дела до меня нет. Влипли в эту дачу! Она им...
  
   Сливала все в одно. Наболело, говорят... Обычной дорогой подошли к остановке. Как всегда - толпа. Автобуса давно нет. Толпа мается. Сесть негде. От урны воняет. Зашли за остановку - тоже... Отошли под деревья. Сколько раз здесь с ней целовались. Она косится: не собираюсь ли опять... Я посмотрел вверх, на почти невидимое за ветками небо и закачался с пятки на носок. Не улетишь - ни крыл, ни закрылков... Руки в карманах лучше держать на всякий случай, чтоб не полезли куда... Провалиться, что ли? ...Мимо - по шуршащему асфальту, краснея стопами - все виды колесных... с замирающим гулом. Не было лишь автобуса. Я делал вид, что над чем-то раздумываю. Хотя и есть над чем. Шоссе одновременно стремилось опять в противоположные стороны.
  
   - Понимаешь, - продолжила, машинально провожая взглядом огоньки, Ирка, - сама не могу ни на что решиться... Ну, уйду из дома, а куда? Бросить к шутам институт? А потом... В физкультурный? Говорят - переходи... Общежитие дадут. Между прочим, - тянет она интригуя, - в зависимости от успеха на России... могут даже квартиру... Прикинь!
  
   - Замуж, значит, надо... Двухкомнатную дадут.
  
   - Да... - Вздыхает она. - Ты что-то не предлагаешь. - Молчание. - Господи, если бы ты сейчас знал, к а к и е у меня мысли... "Замуж". - Она коротко глянула, чуть улыбнувшись. - Как ты говоришь: "Спасу нет..." - Подняла голову и опять глубоко вздохнула. Взяла у меня свой пакет, пудреницу открыла, но в зеркале ничего не разобрать, темно, крутись не крутись. - В среду, - продолжает уже деловито, - сестрицу твою встретила. Лина... Извини, но она говорит, что ты обиженным хочешь казаться, хотя сам... Молчи, молчи! Я, если честно, чувствую себя виноватой. Но и ты... - Она, улыбаясь, помотала опущенной головой. - Все, молчу! Прости меня, ладно? - И легко, хорошо засмеялась. - У меня же, сам знаешь, характер ужасный... А ты еще такой ста-ал! Мне не ругаться с тобой хочется... - Ирка, выпятила подбородок. Пихает кулачком. - Целоваться! Девки вон как вешаются... Все, все! - Она театрально поклонилась и развела руками. - "Больше никто... никуда... не идет". Опять, скажешь, монолог? ...Ну, монолог! - уже дурачась, бубнила она.
  
   Странно, но и мне стало легче... "Значит, думаю, было тяжело? Тоже странно. Почему? Почему вдруг? Жил себе - в училище наладилось, отпуск! Как ждал... Любовью парня огрели?" ...Но Автобус! Вглядываемся, забыв печали, страстно, как все. Кажется... Наш!!! "О, вы урчащие бестолочи! Как хочется ваших драных сидений... Как хочется. А вы - где-то. Ноги, бедные ноги... Нетерпеливо переступают на месте. Дыхание сдерживается, как перед подарком, кулаки сжимаются... Если успеем вскочить первыми - могут достаться сидячие места! - четверть часа спина, зад и ноженьки будут млеть отдохновением... Я, вкратце, напомнил ситуацию "каблукастой" Ирке и без неё метнулся с толпой к громыхале, нехотя остановившемуся, высокомерно фыркнувшему пневматическими внутренностями дверных створок. Уцепился-таки! ...И довольно быстро очутился на заднем сидении, растопырившись, как некий страшный "Уйвай" Белого: "Занято, да?!.. Нэ подходы - зарэжю..." Благо, конкуренты бились в дверях с подругами в руках. Пропустил ее к окну. Народу набилось... Нас закрыли молодые спины и зады.
  
   - У, как бензином тут... - Неблагодарно морщит носик Ирка, разглядывая себя в темном окне. Думает своё... Автобус угрюмо фыркнул снова, лязгнул вратами и тронулся, набирая скорость. Она обернулась и тише, на ухо почти: - Знаешь, я начинаю тебе завидовать. Да... Стал такой решительный. У тебя уже что-то есть: твои самолеты, друзья, еще что-то, наверно... А у меня ничего! Нет и нет... И, видно, не предвидится уж. Пустышка я...
  
   - А гимнастика?.. - отозвался я, сглотнув удивление и разглядывая прозрачные капельки висюлек её туманных. - Как же "Максимум... Самореализация"?
  
   Смотрю скептически... Она только головой покачала.
  
   - Вернее... не завидую, - медленно шепчет, раздумывая. Закусила уголок губы снова и зажмурилась. - Мне, понимаешь, хочется... "Хочется" не то слово. Это... - Показалось, она снова начинает плакать. Сжал ей руку. Нет, говорит: - Мне надо, чтобы... и у меня что-то появилось. Иначе не знаю...
  
   - Ну... - Я нехотя включился в рассуждение. - Выбирай. В гимнастике советуют... - Смотрю, как она "озабоченно" передразнивает, кривлюсь: - Это, Лапотуля, между прочим, очень серьезно. Большинство не знают, где их место. Так живут... Ладно. Что с дядькой-то опять?
  
   Смыв гримасу, положила голову мне на плечо и успокоено вздохнула, повторив:
  
   - "Лапотуля..." Нагородила тебе огород?.. Во всяком случае, хочу, чтобы у тебя-то все шло хорошо. Как нога?..
  
   - Нормально. - Киваю. - Вот у тебя, Вопро-ос. Сразу хочешь... Люди всю жизнь бьются. Не почувствовал для чего ты... ешь еду. Думай!
  
   - Тетка, знаешь, чего бесится? - перебила лапотуля-соображуля. - Вот поэтому... Дядь Гену, когда увольняли на пенсию, чуть не умер... А она? "Те-те-те"! - "Весь класс - дебилы, проститутки, наркоманы"... Тащили ее в учителя?
  
   - Тогда другое время... - говорю, в оконное, мелькающее привычно, кино глядя. - Они о жратве думали.
  
   - А теперь ей?.. Кто мешает?
  
   - Здрасьте... Ей сколько лет? О себе думай... Медицина тебе: "не то, не те..." Может, пока... Упирайся, где очнулась. Другого нет. - Курить захотелось. Говорить расхотелось. - Будешь в болячках соображать, глядишь, понравится. А уважать-то будут: "Доктор, доктор!" А доктор, еще и чемпион, оказывается...
  
   Ирка, наконец, опять улыбнулась. Я замолчал. Других-то убеждаю... Кто-то мягкими пальцами осторожно тронул мне сердце. Я обнял ее, хотя... Ирка взяла мою руку, сжала и, не открывая глаз, шепнула:
  
   - Какой ты... Спасибо. А иногда смотреть на тебя не хочется.
  
   - Не смотри... - Я убрал руку.
  
   Ирка не отстранилась - лишь напряглась. Я спохватился и снова обнял.
  
   - Ой, злю-злю... - Она открыла глаза. - Завтра придешь? Дядь Гена сазана поймал - уху будем делать...
  
   - Ир, к бабке еду...
  
   - Надолго?
  
   Она медленно выпрямилась, потупившись, отпустила руку. Автобус поднялся на нашу гору. Пора было пробираться выходить.
  
   - Недельку... Дров нарубить надо. Идём!
  
  
   Вырвались - высыпались из давки, с этими каблуками долбанными чуть ноги не переломала... Сразу - зябко. В салоне теплее. Автобус, мигнув красным зрачком, не обернувшись ни разу и высокомерно цвикнув двигателем, удалился. Поздно. ...Возле дома пусто. Лодка лежит себе. Пес пробасил сонно и, почуяв хозяйку, заглох. Позвенев цепью, застучал глухо о забор тяжелым хвостом. Пахнет, однако... Звезды подглядывали за нами. Но так ничего и не увидели.
  
   - Иди, тебе далеко, - говорит устало. - Будь осторожен...
  
   - Да я поговорить... хотел.
  
   - Поздно уже. - В темноте, еле сдерживаясь, она сглотнула дрожь. Торопливо открыла калитку. - Неужели так бы и уехал... Не сказал? - Вошла во двор. - Приедешь, тогда... Сегодня я наговорилась. А!..
  
   Не удержалась, бросила калитку и убежала. Калитка захлопнулась. Оп! ...Повернулся и пошел привычной дорогой с разными погаными мыслями. Безлюдье. Тишина - шаги слышно. Столб с черепом: "Не влезай - убьет!". Не влезу, не ори... "Я обижал ее? - думаю. - Сама..." Фонари иногда по ночам кажутся несчастными и одинокими. В электрическом свете пожелтевшие раньше других абрикосовые листья изредка вздрагивают от быстро прячущегося в темноту ветра. ...От обиды. В пыли - длинный сырой след. Мокрая земля у нашего двора - Линка тоже цветы полила. "Астгочки" - белые и розовые... Закурил и сел на лавку. Под ногами растоптанный теннисный шарик. Чиркнул спичкой, поднес огонь - он, вспыхнув, разогнал вокруг темень. Свет кольнул глаза. Наступил на пламя - темнота, покой. В пыли обгоревший кусочек пластмассы. Не успела вся...
  
  
   4
  
  
   Пыльная лампочка у подъезда, синяя облупленная скамейка, деревце, примотанное к вбитой трубе и перевязанное. В Виталькиных окнах свет и музыка из кухни орёт. Жены, значит, нет... А у нас тут своя музыка. На пятый этаж - не на эшафот, конечно...
  
   - О! - Жора пожал мне руку и поднял брови. - Думали, ты уж доярок щемишь... - Кивнул благодушно. - Проходи, сейчас...
  
   Они только что поужинали. Нинка с матерью со стола убирали. Отец смотрел новости и на чай дул. Угрюмо кивнул. Компанию нашу не одобрял за времяпрепровождение бестолковое... Прошли к Жоре в его "Диванную". Свет включил, задернул штору и сунул мне ириску. Свою гонял за щекой. Обертку скатал, подумал и забросил под свое бархатное ложе. Я не был на пределе, но... Набрал в легкие, чего смог:
  
   - Жор... Со мной Рита хочет поехать.
  
   Он мгновенно глянул на меня. Быстро закрыл дверь, она опять приоткрылась.
  
   - Что-то не въеду... - Будто бы высокомерно поморщился. Он уже "въехал", но растерялся. Не ждал... Дверь прикрыл-таки. - Она же?.. А-а, на дачу, - сказал и остановился. Молчу, ноготь чищу. Опять взглянул на меня огненным оком и перестал гонять конфету. Отвернулся и даже рукой, как отдавленной, трепыхнул, отбрасывая новость. - Ай, какого дурака я... валял! Опять ее мать уговаривал. Ну, ты... - Жора отвел глаза, подумал, что моя это идея, с матерью. - Альтруи-ист...
  
   - Ты только не подумай...
  
   - А-а... - Оборвал он. - Ладно! - Зло глянул в глаза. - Ну, ты и... - Подбоченился. Помолчали "у края". - Ты думаешь, что делаешь? - Сглотнул проклятую конфету, как какую-нибудь гадкую таблетку. А так как я молчал, стал, поматывая головой и дубася кулаком свою ладонь, разбираться и объяснять мне: какое я невообразимое, жалкое, подлое, свежее и вонючее... - Это не поцелуйчики с чужими пьяными бабами! "Мирное соревнование систем"... Не-ет! Это, это... - От злости он слова путал, подобрать не мог. Минута беспомощности прошла. Понесло... Я, опустив голову, крутил на столике сломанный красный карандаш. Жора стал тщательно поправлять рубашку, брюки, будто собираясь куда-то. - Вы когда договорились? - спросил вдруг негромко другим тоном и только мельком глянул.
  
   Мы оба попрятали глаза.
  
   - Когда вы в "Молодежку" зашли... - не сразу ответил я. И вспомнил, что это неправда. Заегозил: - Ну, а что страшного?.. - стал "успокаивать" его невинной версией. Может, себя... Ее выгораживать: - Ей скучно... Ни разу не была в деревне...
  
   - Со мной скучно! - оборвал он. - Алик... Это твой альтруизм? На практике... Это, что... абстракция?
  
   - Ну-у... - протянул я с независимой миной. Не туда ты, мол, дорогой, заехал... Но больше ничего не сказал: нечего. Улыбнуться "холодно" решился, созрел... Но до того это фальшиво и противно... Заткнулся и молчу, как мертвый немой. Он стал закуривать. Я очень не хотел выглядеть жалким, но сигарет, вспомнил, у меня опять не было... У-уй! Сразу же потянуло, как обычно, у него взять. Сжал ладони между колен и уставился в пол. Подбородком натянул ворот футболки, челюсть напряглась, будто ощерился... К нему не поворачиваюсь. Потом сообразил, что, если буду все время смотреть на него, то он не будет, отвернется. - Я понимаю, - говорю медленно и честно, - что все на тебя свалил. Но... скажешь, один уеду. Втихаря я бы ни за что...
  
   Странно глянул на меня, - с надеждой, что ли? - потом скривился, вспомнив, что Рита-то... сама. Махнул рукой. Спохватившись, что закурил в комнате, - при родителях же!.. - быстро ушел на балкон. Отвернулся там от меня и стал смотреть вниз, чтобы никто не увидел лица. Семейство лениво телек смотрело, пошучивало, как обычно. И у нас тут кино... с музыкой. Я толкнул ногой дверь. Она закрыла и балкон, и телевизор, который, оказывается, так орет... Поднялся, сунул руки в карманы и попробовал опять улыбаться. "Правда... - пришло в голову, - целовались с любой мало-мальски годной. "Кто больше?.." Семейство дружно рассмеялось чему-то в телевизоре. Иду к нему. Стою в носках, бетон холодный. Окна горят. В ущелье между домами прогрохотал всегдашний трамвай - мелькнул красный бок. С крыши сдуло пыль и мел - прямо в глаза. "На тебе!" За всё хоро... Промаргиваю. Скажет - плачу... Неосторожно стряхивает пепел вместе с огнем. Светлячок, подхваченный ветром, полетел куда-то. Бросает, в сердцах, и окурок.
  
   - Жор... - Перекладываю размякшую забытую ириску из потной ладони на пыльный оцинкованный карниз. - Только не злись...
  
   Он медленно поднял голову, держась за перила, не глядя выпрямился:
  
   - Ведь сегодня первый раз так... - Постучал пальцем по ним, подбирая нормальное слово. - Так... серьезно. - Помолчал, закусив губу, машинально постукивая и глядя по-прежнему куда-то в темноту. - Да-а... Далеко ты заехал. Ох-хо-хо... - Самолюбие его грызло нещадно. Снова задергался. - Ты все хорошо взвесил? - зыркнул, вопрошая зло. - А после поездки?! Она - девочка, знаешь? Ты любой ценой хочешь прожить с ней эту неделю. А потом? Отца ее видел? Ей...
  
   Я не хотел знать эти "мелочи", мотал головой:
  
   - ...если сейчас скажешь против! Но пойми...
  
   - Хватит! - Он зыркнул на освещенный телевизором дверной проем и понизил голос. - Езжай... Куда хочешь. Это я плохой. Но знай: все друзья... - Замолчал. Лишнее... Пошли в прихожую, стали в полутьме башмаки разбирать. Решил спровадить. Шепчет быстро: - Только никому... Понял, морда?
  
   За авторитет боится. Дверь хлопнула, будто выстрел с глушителем... По ночным ступеням попадали наши шаги, громкие от тяжелого молчания. Внизу, под лампочкой сидел Виталька с Махой. В зимнем полупальто (на голое тело) с поднятым воротником, из которого торчали две головы: большая усатая и маленькая.
  
   - Что малорадостные? - Хмельно улыбается он, ожидая вопросов про "наряд". Но нам не до него. Пожимаем руки. Он привычно стреляет у Жоры сигарету и мне мигает. - Рупь-то? А?!!! - Смеется с намёком на "жидкий" процент. - Зажал...
  
   - Вить, извини? - спохватываюсь я, денег только на трамвай. - Ч-черт... Потом.
  
   - Ни в жисть... - Прикуривает. - Что малорадостные-то?
  
   Уходим. Некогда. Кровь спешит.
  
   - У президента Уганды, - говорит на ходу Жора, - устрица сдохла...
  
   Хохотнув, Виталька стал объяснять своей крохе, что устриц жрут. Дальше я не расслышал. "...Куда он? Сам не знает... Я за ним, как привязанный. Если так уйду, как потом возвращаться? Подумает - уже к ней..." Бросает сигарету, шарит в карманах и идет к телефонной будке. "Оп! Это он..." Смотрю сбоку через стекло. ...Она тоже дала мне свой номер. Крутит диск. Я прижал уши, как собака, на которую замахнулись. В мембране чёрной трубки что-то притаилось и ждет в темноте отверстий... На лбу и щеке его отсвет дальнего подъездного фонаря. Чуть слышно, ответили... Как испачканную, судорожно отбросил трубку на рычаг, - слава богу! - выскочил, дико глянул на меня и, закуривая на ходу, быстро поскакал... Черт его знает куда. Домой?.. Я, поджав хвост, - следом. Пыльная лампочка у подъезда, синяя облупленная скамейка, деревце, примотанное к вбитой трубе и перевязанное ...
  
  
   5
  
   Светка вынырнула из темноты своего подъезда и, покачиваясь, остановилась на бордюрчике, нас поджидая. Руки за спиной, на плече сумочка. Намылилась куда-то.
  
   - Привет, - останавливаясь, бурчит Жора.
  
   - Приветик... - Удивленно подымает брови и улыбается ямочками она. - Мы ж виделись? ...Вы ко мне?
  
   - А то к кому? - не моргнув, врет он.
  
   Губы в светло-розовой помаде недоверчиво усмехаются:
  
   - Прям уж, так уж?.. - Она яростно откидывает тяжелые волосы. На гладких бледных щеках настоящий "нездоровый" румянец. - Золотце, ты как со своей Ритулей закружился, друзей в упор не помнишь...
  
   Друг молча садится на скамейку. Светка, постояв для вида, тоже. Думаю уйти... Но, как потом? Мнусь. Дива потягивается, зевает, отгоняя домашний еще сон, скрестив, вытягивает свои супер-ноги и вызывает тем здоровый интерес у проходивших парней. Жора смотрит на них, на ноги и недовольно ворчит:
  
   - Что ВДНХа устроила?
  
   - Что такое? - Не понимает она, потом понимает и, фыркнув, прячет экспонат под скамью. - Аль, ты смурой опять? Садись... - И к нему: - Что случилось?
  
   Молчим. Она повертела-повертела головой:
  
   - Меня вообще-то... в центре ждут.
  
   Жора немного поерзал, на нее скучно смотрит:
  
   - Кто там тебя ждет... - Отвернулся. - Сиди.
  
   - Весь вечер сидеть?..
  
   Жора поворачивается к ней, не моргая, многозначительно смотрит в глаза. Она не выдерживает, ладонью отворачивает его лицо:
  
   - Два глаза... и ни в одном совести!
  
   Смеются, смотрят друг на друга с симпатией, нравятся друг другу... Понравились так немного, и он снова:
  
   - Ну что? - Опять значительно смотрит на нее. Меня игнорирует.
  
   - Что?
  
   - Что "Что?.." - Вздыхает. - Пойдем, "чего-нибюдь"! ...прикупим.
  
   - Не-ет, - выпятив губы, тянет Светка и качает головой, - какие-то вы сегодня... Где принцесса-то? Функционирует?..
  
   - Функционирует, - повторяет он и люто смотрит на меня. - Вот с Аликом в деревню едет...
  
   Шлепает по моему колену, встает и идет к магазину. "Ну, Светка, - невольно восхищаюсь я. - На метр под землю видит..." Догоняет его, берет под руку, и они идут вместе. Конечно... У меня все напряглось. Одновременные какие-то мысли: то подлые, то "благородные", то... "Из-за меня т а к о е... Даже он. Значу что-то?" И тут же в животе и груди "сдавило". Он же друг? Что делаю... И снова: подумаешь... Не первый раз. И стыдно: так - первый.
  
   Светка догнала почти у остановки. Тоже под руку берет.
  
   - Не спеши... - Идет рядом и пытается остановить. - Покурим?
  
   Развожу руками: увы... Она явно сдерживается, чтобы не выказывать удовлетворение. Даже примирить нас готова, ради такого... Отошли к киоску. Недалеко, чтоб он нас потом увидел. Стали подальше от витрины. Светка, улыбаясь, покопалась у себя в подкладке. "Тайники!" - смеется. Достала длинную примятую сигарету. Наклонились к свету: "Winston". "Черт, помялась..." Чиркнул спичкой и спрятал огонек в ладонях. Опустив глаза, она прикурила. Тоже гляжу на пламя, пока не начинает жечь указательный палец. Одновременно и про Риту с радостью думается, и, опасливо, про то, что с ним раздружиться никак нельзя, и...
  
   - На... Больше не хочу. - Протянула сигарету. - Сейчас выпьете, покурите...
  
   Люди за витриной, как рыбы в аквариуме: снуют у корма, шевелят губами. Возле входа алкаши слоняются. Подъехал в патрульной машине милиционер, на нас взглянул и прошел мимо. Толкнув плечом дверь, вышел Жора. Разглядывает новую пачку незнакомых сигарет. Огляделся и снова нагнул голову, чтоб на меня не смотреть... Светка опять покинула нас, сказавши, что ей надо "на минуточку..." Попрощалась со мной. Решила все же заставить нас еще поглядеть друг на друга. Не смотрим... Я докурил и бросил Светкину сигарету, не почувствовав вкуса. Впереди заскрипел, зазвенел, блеснув на повороте фарами, мой трамвай. Смотрит, как мы, только перед собой...
  
   - Что, - бормочу тихо от разных чувств, - давай? Потом, приеду....
  
   - Да? - перебивает он. - Честно говоря, видеть тебя больше не хочется...
  
   Первый раз говорим в таком тоне и так серьезно. Тянет создать у него впечатление, что слова эти его и тон зря. Что Рита никуда не уедет... Хотя он очень просто может узнать, что прав: позвонить... А вдруг он матери ее скажет?.. Всё время морщусь теперь от уместных мыслей.
  
   - Ладно... Что уж так сурово, - говорю и не протягиваю руки: боюсь, что...
  
   - Бывай!
  
   Он как бы козырнул, наверно, тоже подумав про рукопожатие, и быстро пошел к дому. Там мелькнула красная Светкина одежка. Спешит, чтоб не ушел... Оказывается, уже подошел трамвай со спешащими нетерпеливыми фарами, и я едва успеваю в захлопывающуюся автоматически дверь, не желающую никого ждать и ничего знать... Дергается и набирает скорость пятно света из трамвайного окна, рябят шпалы.
  
  
  
  Грустная история о невольном воздушном хулиганстве, несдержанности и о многом другом.
  
   Реактивная тяга - результат истечения газовой струи...
  
   Довольно долго все снова ладило. Отдежурил в наряде. От старшины ничего. Не смотрит, своим занимаемся. Ждет, пока забудется?.. Летал хорошо. Вчера Р.П. даже в эфире похвалил за посадку с боковым ветром: "Молодец, 529. В дырочку! - и добавил ворчливо. - Все бы так..." Э?! ...А педалями - чуть скольжение, и никакого сноса. Самолет точно по полосе сам заходит. Лишь это "чуть" уловишь... Говорят, Дед Шахрай - самый пожилой пилот ВВС. Седой, худой, басовитый и неразговорчивый. Врачи-силачи, как ни крутят подполковника - здоров! Молчит - ухмыляется. Твёрдый дядя. Только в училище согласился перейти "опыт передавать": в полку проверяющие всех задолбили. Но МИГ Алику ничего не сказал, хотя умение курсанта обязательно отметили на разборе... Чтоб не перехвалить? Да, господи, ты, боже мой! Лишь бы не трогал.
  
  С утра опять толклись на стоянке. Ждали, пока облачность разойдется. Долго ждали. Надоело. Объявили, было, полеты - все зашевелились - и... отбой! Так раза три. Даже самые спокойные звереть начали: если больше некого, ближнего давай кусать... "Где начинается авиация, там кончается порядок" - завещали деды. График полетов - ага. Первые заправки Петрова и Дяди... Увы. К полудню, правда, погода стала улучшаться. Но полёты, максимум, до трёх - какие-то общие ограничения П.В.О. Самарскому покатило: у него была запланирована последняя заправка летного дня - мог успеть. А к осени погода стала портиться всё чаще... Ждали-ждали, сил нет. Облака немного раскидало - зато ветер слишком усилился для самостоятельных. И задул, и задул... Скучающий Андриков рукой махнул:
  
   - Не будет дела. - И побрел к курилке, где МИГ с инструкторами, маясь тоже, гавкался.
  
   Вдоль длинной самолетной стоянки всё то же. У своих номеров слоняются курсанты. Самолеты расчехлены, АПА с аккумуляторными батареями наземного запуска наготове, баки заправлены. Садись и... сиди. Сглотни слюну, закрой рот: жди дожди... Самарский грыз заусенец на пальце и следил, как ветер постепенно валит трепещущий флажок границы стоянки. Его самого, чувствовал, валит, валит... Дальше - больше. И если бы только в сон... Сил нет. А завалит, они - силы - будут, проявятся? От отчаяния... Только, когда припечет? Неужели не припекло еще?.. С ума сойти. Завтра, может быть, уже поздно - выгонят к свиньям.
  
   Петров мрачно посмотрел вслед долговязому пессимисту и высвободился от чувств:
  
   - "Не бу-удет..." Мосол! - сказал, как высморкался. На исторгнутое с таким чувством звучание Самара невольно поднял глаза. Ему тут же пояснили матом направление мысли: - Зае... ал, генерал.- Поскольку интереса к теме не обнаружилось, посчитал нужным поднять вопрос на философскую высоту: - И вообще...
  
   Алик мельком тоже взглянул вслед ушедшему. Усомнился:
  
   - Он, что ли, полеты планирует...
  
   Петров сверкнул гневным оком и исчерпывающе пояснил:
  
   - У тебя заправка последняя, ты и молчишь. А мы?!
  
   Ответа не последовало. Сколько можно...
  
   ...Улучшиться-то она улучшилась, но самостоятельную зону ему все же зарубили. По метеоусловиям заменили пилотажём в паре с командиром. Вдруг снова ухудшится? Одному ни-иззя. Он только вздохнул. Часы на трусы... Полетели, хоть так. Командир на "пятерке", Алик на "семерке", чтоб "не обгонял". Все пошло хорошо. Взлет в паре - нормально, чётко, как с авианосца взмыли. Строй до зоны тоже держал очень неплохо. Слева от отеческого крыла, чуть ниже - не отдаляясь и не приближаясь. Серебристая стреловидная птица впереди сияет - прозрачный фонарь командирской кабины поблёскивает властно и примерно, как нимб, да туманное сизое сопло высверкивает пламенными знаменьями нечеловеческих сил...
  
  Приехали - зона почти вся чистая. При таком освещении все выглядит непривычно - картинно. Солнечные лучи гигантскими пучками игл сыплются из прорех в раздёрганных облаках, озаряя случайные места тёмного пойменного леса, ярко-зелёных лугов и сухой степи. Будто через небесный механизм в мироздание кто-то ломился и рвался бездумно-крылатый - дыр наделал, золотой свет транжиря. Все остальное в глубокой синей тени. Река, где ее достало солнце, блестит и слепит. Высокая облачность, как крыша мира. Ну, видимость - конечно... Курсантов одних на пилотаж в такую не пускают. Это не Бычеглаза козни, нет.
  
  
   Левый вираж и пеленг - соответственно - ле-евый... Левая сторона от ведущего. Хорошо. Командир вверху. "...Не уходить к земле, - командует бодренько. - Обороты держать, держать!.." Ровный свист турбины. ...Вышли из виража. Сейчас будет команда... Теперь - правый вираж с левым пеленгом? Вам, господин Самарский... - наверху! Ваша очередь. Справедливость торжествует. ...Или - с правым? Но команда нечеткая: "...ть девять, выполняй! ...ый хыр-быр!" Так случается, если одновременно в эфир двое выходят. Опять кто-то "встык" с докладом влез. Ну??!.. Все. Тихо. Переспросить бы. Он... Секунды... Командир лег в правый вираж. Самарский повторил эволюцию: "по писаному" отстал, взял, как учили, чуть ниже ведущего, - плавный крен... - и занял правую сторону. Опять командир вверху! "Хучь плачь". Обороты - оборотики... Но на душе неспокойно - пеленг? Вдруг ошибся - команды не было... К земле не уходить.
  
   Оп... Командир повел себя странно. Вышел из начатого правого виража, прибавил обороты и стал уходить... куда-то. В конец зоны? Спокойным, даже доброжелательным тоном - для слушающего эфир Р.П. - Бычеглаз посоветовал пятьсот двадцать девятому точнее держать пеленг. Алику тоже пришлось увеличить обороты, - "семерка" же! - чтобы не отстать, чтобы приблизиться, как того требовали, к ведущему... Сблизился. Хотя точно знал, что не любит Глаз сближения, ой не любит... Пусть и по инструкции все. Когда-то, говорят, у него с курсантом чуть не в ы ш л о. Теперь своим он неофициально советует держаться подальше от него в таких полетах. Бережёного-то Бог бережет. Но - "точнее" командует?.. Стало видно голову командира. Он что-то старательно выглядывал слева... "Двадцать девять! Точнее, точнее занимайте..."
  
   Алик не понимал: "Куда точнее?" ...Командир до предела увеличил скорость и, - со снижением даже! - стал удаляться. Серебристая "труба с недоразвитыми крылышками" уходила дальше и дальше... Номер не различить. Впечатление было, будто он удирает... Алик дал сто процентов оборотов двигателю и, - ясный хрен - со снижением тоже, стал догонять. Командир вдруг обернулся. Эх... Будто стрелы каленые от него по фонарю зачиркали. Головой затряс, кулаком загрозил, по шлемофону - себя, себя!.. В другое бы время Алик и посмеялся. А тот "мечется" по кабине... Но обороты - не забыл - убавил.
  
   Сотня кулаков, показалась Самарскому, сотня кулаков мелькала за фонарем командирской кабины - рвалась наружу... Увидеть самолет курсанта, снижающегося на полных оборотах, в такой близости, в такой момент!.. Значит - секунду назад не видел? Значит, не "что-то", а "кого-то" выглядывал. В том пеленге искал. Значит... Точно. Эх! Но ведь Алик мог потерять из виду ведущего - тогда что? ...Приближаться больше не стал. Летел, как летелось... А летелось - в отдалении, за ведущим - по прямой. И все. Пёстрая земля с пятнами теней ползла назад. В наушниках теперь снова отчетливо прозвучало: "Точнее пеленг!"
  
   С нажимом звучало. "А та команда кому? Только вираж правый. Как слушал?!! Опять, опять жопа..." С великой злостью на себя резко дал полные обороты, нырнул, забыв инструкции, чуть ли не под самое брюхо ведущего самолета и, как вкопанный, снова занял место слева, где ему и нужно было все это время находиться... Асс. Опять, сволочь... Опять! Вспомнил. От отчаяния и злости на себя, на судьбу, теперь готов был и вправду долбануть командира, или сотворить что-либо такое же перспективное. Это, действительно, через чур. Мгновенная "боевая" эволюция естественно была наблюдаема обомлевшим Глазом.
  
   Оказывается, команды сменить пеленг не было. Только вираж, только! Вот вам и все. Алик наконец-то сообразил вдобавок, - того мало, - что "занять точнее пеленг" нужно было не очертя голову, не пугая еще раз командира, а по правилам, по инструкции. "До запятой". Еще раз страшно напорол... Хотя двигатель с ревущим свистом по-прежнему нес за ведущим куда-то по зоне. . . Хотя облака еще больше поредели... Уже отчетливо ощутил себя без погон, с чемоданом - плетущимся за КПП куда-то к ожидаемым чертям со свиньями. Хотя в прорехи туч отвесные лучи радостно высветили на земле еще больше простора, больше стало света, - лучше видимость! - уже произошло поганое. Все? Наверное.
  
   Командир молчал. Заведенный с утра ожиданием погоды и окончательно развеселившийся фокусом Самарского с аварийным перестроением едва не выл. Быстрый бес его неистовствовал без разрядки - внутри. Шел по прямой к выходу из зоны. Привычная красота Божьего мира занятым и злым людям незаметна и неинтересна. Под крылья теперь уползала бескрайняя, как уныние степь и бесконечные, как ежедневные заботы, степные дороги. Сколько раз повторялось и повторялось инструкторам: "Если в полете парой не видишь курсанта, знай - он тебя сейчас же потеряет и стукнет..."
  
  Редкий в училище случай: добровольно прервали полет и запросили досрочную посадку, хотя летного времени и так за этот день потеряно... Опытный Шахрай слышал повторенное несколько раз: "529-ять, займи... те". После некоторой паузы разрешил, понял по голосам: что-то опять у него... Командир просил - не инструктор. Хотя... С другой стороны, любой инструктор на это вряд ли бы пошел: "предпосылка к летному происшествию..." Не меньше. Авторитет, премии...
  
   - 521-ый, - спросил с подтекстом ушлый Р.П. - Как видимость?
  
   - Нормальная, - скучным голосом отринул намёк командир.
  
   "Видимость - метеоусловия... То, се! Невозможно летать". Нет. Предстоял решительный разбор. Р.П. вприщур от табачного дыма дольше обычного проводил взглядом приземлившуюся безукоризненную "пятёрку" и неладно пришитую к ней "семёрку". Что за дела...
  
   Когда оба зарулили на стоянку и выбрались из кабин, МИГ только рукой махнул на плетущегося к нему с докладом:
  
   - Иди, иди! С глаз моих... - говорил тихо и прочувствованно. В лицо не смотрел. - Мерзавец. У меня - дети. Двое.
  
  Отвернулись, стянули шлемофоны и побрели прочь - каждый о своём тужить. Михаил Иванович Гурьянов уже досадливо прокручивал мыслью неминуемый тяжёлый диалог объяснений с молодым, быстро растущим начальством - командиром эскадрилии, страстно не желавшим любых проблем на ввереннном ему посту. Упёртому, но честному Деду проще объяснить... А Самара от бессилия не стал спорить с хитрожопым Белым об очереди и поплёлся назад к самолёту - помогать механнику чехлить и буксировать "семёрку". Прекращать куролесить, говорите, надо? Да надо бы-то оно, разумеется, надо... Только поздно. Все.
  
  Нет, и это, оказывается, не все. Палец до крови рассадил, о другом думая, когда буксировочное водило самолёта к стартовой машине цеплял. Белому всё же пришлось буксировать, а Самара йод-бинт уныло на пальце в санитарке повёз до казармы. Щурясь от встречного ветра, смотрел в небо над аэродромом, - ярко-синее, очистившееся, - и своё думал. Думать тут - не передумать.
  
  
  
  
  Глава четвертая.
  
  
   1
  
   Дом на краю села стариковскими окнами ожидающе вглядывается в закат. В тёмных стеклах багровеет небо. Прогорает и медленно гаснет за краем земли следующий день. Темно-синяя с золотым краем полоса туч образовала на западе еще один загадочный горизонт. Темнеет. Мы с Ритой сидим у хлипких ворот и, уж не торопясь, тоже чего-то ждем. Здесь заметно холоднее, чем в городе. Сказываются три сотни километров к северу. Горько пахнет дымом и скотиной. Только что овец загнали. Перед домом в дорожной пыли их следы и орешки. Темнеет, темнеет... Проблемы и сомнения, кажется, там, далеко, в городе остались.
  
   - Сегодня вышел из автобуса... за тобой, - говорю, глядя на светлую полоску неба, - и не верю. Тянет петь марш... - Смотрю внимательно на нее. - Что бабок-то испугалась? Они рады... Сто лет не был.
  
   Подняла глаза. Хлоп-хлоп ресницами и прячется. Как за ширмой... Глянула с сомнением:
  
   - Неловко перед ними. - Она сидела, накинув теплую кофту, руки по обыкновению у груди, голова снова опущена. Поцеловать?.. Она напряглась: - Погоди, - говорит тихо. Глаза прячет. - Скажи... Жора знает, что я здесь, с тобой?
  
   - Наверно...
  
   Опять двадцать пять. Я пожал плечами, глаза отвел: "Может, ей надо было, чтоб я сказал ему..." Молчание не должно было длиться дольше. Я стал строить планы вслух, но увлечься, как днем, не мог. Вранье это во рту. Может, он ей после меня снова звонил... Закурил последнюю сигарету, смял пачку и отбросил на дорогу. Сигарета рассыпавшаяся - сразу половина сгорела. Как-то мы потеряли общий язык. Куда он делся? Она запросилась спать и ушла. Закрытое ставнями окно во двор на минуту засветилось щелями и погасло. Приехали...
  
   Пусто. Тучи так и не заняли все небо. "Звездам числа..." Земляная лягушка урчит на дождь. Внизу, в речке темнеют махины тополей. Им много лет. Старше дома... В жару там телята в лопухах спят. Ушами мух отгоняют. Трава, тальник... Была речка Ольховка. Теперь огороды. За ними темнеет на фоне неба Романовская гора, - юго-восточный край низины, - бывший пологий берег. По ней - две движущиеся светящие точки - машина из Романова. Далеко: почти не слышно.
  
   "Звонил, думаю, звонил...", и угрюмо плюнув, бреду к Тесовому - сенному сараю. Обошел хлев и стал у ворот база. За обмазанным глиной плетнем тяжело переступила корова. Лидка... А может уже не Лидка. Эх! А сигарет-то... Она стояла в темноте под навесом, жевала. Ей на ночь кладут, чтоб утром молоко было. Замерла - послушала, шумно, почти, как я вздохнула, мотнула головой в мою сторону и за старое. По-моему, Лидка. Пойду-ка спать. Родиться назад, пожалуй, не сумею. Ночью замерзну и помру. В Тесовом постелили. Пришлось теть Ксеню угомонять - "Что удумал! Не лето". А черт меня знает. Неожиданной гостье место. А сам скромный и целомудренный...
  
  
   Золотисто-зеленый свет разнокалиберных, как дыры в крыше, прожекторов пришельцев лупит сверху. Блестящие точки пыли парят в нем. Стоило только пошевелиться, как новый рой звездочек замельтешил в воздухе. Десятый час!
  
   - Приве-ет, - здороваюсь вдумчиво.
  
   Застал Риту стиравшей после вчерашнего пыльного путешествия. Это были мои брюки и рубашка... Я закрыл отверзшийся рот. Она подняла голову от цинкового корыта, согнутым запястьем мыльной руки убрала со лба волосы, внимательно глянула на меня и успокоенная засмеялась над моей сонной рожей. Тетка с интересом рассказала, что Ритуля, увидев, забрала у нее брюки и стала достирывать сама. Удивительно мне...
  
   Завтракали поздно. Утром, наверно для нас, зарубили старого петуха. Я грыз мускулистую ногу. Рита рассматривала самодельную лапшу. Наевшиеся раньше нас мухи грелись на солнечном подоконнике кухонного окошка. Бабка возилась с кипяченым молоком. Тётки не было: "в городе" хлопочет.
  
   - Лапша, как лапша, - говорю, борясь со счастливой улыбкой, - ешь.
  
   Крыльцо перед чуланом когда-то обогатили площадкой с перилами и скамейкой. Отсюда очень далеко видно вокруг. Дом стоит высоко. Мы сидим, грызем крупные тыквенные семечки - здешнее лакомство.
  
   - Видишь, бабки ни слова против... Рады и всё, - говорю, сосредоточенно выбирая вяленую сердцевину семени. - "Деревня, колхоз...", кривятся возвышенные натуры. - Размышляю вслух о такте между этими ответственными манипуляциями, а про себя думаю: "Сам, змей, намеренно не предупредил. Не выгонят же... Свершившийся факт". Бросил в рот еще семечку и подбородком вниз показал, на огороды. - Раньше там коней купали... Теперь только весной вода.
  
   День солнечный и ветреный. Рита бросает шелуху курам. Те сначала, склонив голову на бок, разглядывают, недоверчиво выклевывают из нее невидимые остатки и, разочаровавшись, кидаются за ветром к новой подачке.
  
   - "Ко-ко-ко"... - передразниваю благодушно, - дуры.
  
   - А почему "дуры"?
  
  Вчерашнее её желание к словам цепляться и перечить по пустякам, смотрю, не прошло.
  
   - Ну, умницы... - говорю, как можно небрежнее. - Кши! - Сунув в рот последнюю семечку, махнул на них. Они, дурынды, кинулись ко мне - думали, я им припас тут... Ветер распушил их хвосты. - Пойду по дрова, - говорю, как заправский хозяин. - Почитай пока что-нить...
  
   ...Любить - это значит: "...и до ночи грачьей, блестя топором"... Я их часа за два, честное слово, кучу налюбил. Дубовые, в большинстве - сучок на сучке... Я, даже расхлябанным топором, показал им, что такое настоящее чувство. Дровосек железный... Но неуверенный.
  
   - И-и... Алик! - озабоченно окликнула издалека Теть Ксеня, оценив мои трудовые свершения. - Гонют за тобой? - Она поднималась из речки, с огорода. - Жилы-то не рви. С роздыхом... - Подошла и похлопала меня по голой горячей спине. - Ну... Весь мокрый. - Остановилась и, придерживая локтем тяпку, стала поправлять белую косынку. - Это пока молодой. Потом вспомнится... - Огляделась. - Где ж... эта? Забываю...
  
   - Рита... - Я невольно хмыкнул и глянул туда. - Поросенка смотрит.
  
   - Ха? - Тетка оторвала от кучи дров удивленные глаза, тоже на базок посмотрела. - Не видала?
  
   Я уселся на чурбак, вытер пот со щек и хотел закурить, но, черт... Вспомнил - утром бычок докуривал. Тетка повернулась ко мне, постояла, опершись о тяпку, помолчала и, привычно вздыхая, повела разговор про учебу и мать, про дом, про Лину и опять про учебу... Про картошку, которую весной всю смыло и пришлось снова... А сынок сидел и глупо гордился горкой дров.
  
   - Учись, сынок, учись. А то... - Она безнадежно махнула рукой. Ветер приятно обдувал мне спину. Тетка забеспокоилась: - Ох, надует тебе...
  
   - К нам, Теть Ксень, перебирайтесь... - Вспомнил я старую взрослую тему, круто игнорируя всякие бабские "надует". - Что мучиться? Мать сколько говорит... Дом продадите. - Лихо развивал я перспективу. - Пока у нас. А там найдём подходяще...
  
   - И-и, сынок... Кто ж его купит? - Вздохнула она, на дом мельком посмотрела. - Рази ж мы... С родной-то земли? Помирать, видно, здеся. - Помолчала, зыркнув снова на дом. - Бабушка уж плохая - говорит...
  
   Появилась Рита с кошкой на руках. Непривычная к нежностям кошара настороженно сжалась. Тетка улыбнулась:
  
   - Чаво ж там смотрела?
  
   - Так... Сад. - Рита, поглаживая белую выгибающуюся спину кошки, повернулась ко мне. - Тебе еще долго?
  
   Тетка замахала руками: "Все, все! Будя". Да я и сам не отдохнул, а разленился... Ладно. Не в театре. Сунул расхлябанный топор в деревянное корыто с водой овцам - набухать топорищу для прочности насадки. Стал натягивать футболку. "Я за куревом... - Тетке деловито. - Хлеба взять?" Она, деликатная, знает, что денег у меня... Машет: "Погуляйте". Да и у самой... Спустились в "речку", в "сад". Под деревьями в лопухах подобрали несколько мелких груш, помыли у колодца и по мягкой от чёрной пыли стежке пошлепали в центр. Красно-зеленая лебеда, колючий пыльный терновник, соседская свежая скирда, укрепленная кривыми старыми жердинами... Из золы торчат осколки зеленого бутылочного стекла, засохшие коровьи блины... Я отфутболиваю огрызки груш - червивые... До сих пор странно видеть ее рядом с собой: здесь, - в деревне! - тем более.
  
   В магазине вымыты полы, пахнет хлоркой. На полках круглые буханки. Их продают на вес. Наши, я помню, дома пекли в целях экономии и независимости. Теперь не до этого... Взяли две мягкие хлебины, отщипнули по корочке и столпились с ней у прилавка с "Анапой". Продают тоже свободно. Уборочная прошла... Я взял одну, подумал и - еще одну. Может быть... Зашли в промтоварный. Рита бесстрастно рассматривала вещи, я, не явно, - ее, а немногочисленные покупатели - нас. "Муж и жена выбирают покупки"... - мелькнула мысль. Я мысленно же мигнул сам себе. Она быстро оторвалась от созерцания, коротко глянула на меня и, задумчиво прикусив губку, направилась к выходу:
  
   - Не смейся... Ты тоже, между прочим, говорил, что в деревне можно купить что-то местное... Бдым.
  
   Возвращались медленно той же дорогой. Я все еще млел от ее необыкновенного лица. Смеяться расхотелось: "Что, если я воспользовался случаем, снова думается неотвязно, и просто умыкнул чужое для того, чтобы доказать: даже такая - со мной? Что, если... Снова-здорово. Все. Если у нас, - у меня? - серьезно - нечего оправдываться..." Как раз тропа спустилась в непролазные талы. Я, не глядя, бросил сетку в траву и крепко обнял Риту. Она замерла. Поцелуй такой, что... Я боялся оторваться и глянуть в разгневанные глаза. Она ослабла. Я поднял голову - она опустила:
  
   - С ума сошел... - сказала тихо и потянулась за сеткой с хлебом: - Пыль же...
  
  
   2
  
   К вечеру сильно похолодало. Думать нечего ложиться в сеннике. Тетка и мне постелила во второй комнАтке - рядом с их постелью... Лёг в полутьме под мутноватым старым зеркалом. Дерево в кадке цвело красными цветами. Иконами смотрела на меня из угла вечная мораль. За цветастыми занавесками же... Тётка тихо вышла в прихожую к бабке - молиться на ночь и прикрыла дверь. Стало совсем темно. Рита лежала в двух шагах за занавесками. Ее не было слышно с тех пор, как разделась и легла... Удивительно: вот в этой с детства знакомой комнате - она. Даже дыхания не слышно. Так не спят. Тоже прислушивается? Мучаюсь предположениями. Раскладушка скрипит, зараза. Тихо. Спит? ...Из чулана пахнет сохнущими травками. Темно. Тучи все закрыли. Смутно проступают через занавески кресты рам. ...А может, не спит? Спросить? Нарушить эту тишину показалось трудным делом. "А тетка? - маюсь в полусне. - Что же не идет?.."
  
   Открыл глаза. Не так уж и темно: в окнах сумрак. Утро. "Может, тетка и не приходила?" Мысль сразу разбудила и взволновала. Я все раздумывал. На окнах капли. Так, значит, и не распогодилось. Осень, видно, заладила... На подоконнике мясистые кактусы. Алоэ в ржавом лопнувшем чугуне. Треснувшее краем зеркало в темной с завитками деревянной раме. Отражается занавеска в райских цветах. Край сегодня сильно отдернут... Пришлось ей вместе со старой теткой спать.
  
   Отвел глаза и ненадолго присмирел. Со стены - темные укоризненные лики. "Отсекновение головы Крестителя". Отрубленная голова, человек с мечом, толпа... Полуметровое деревянное распятие со свечечкой внизу. Бронзовый складень с черепами. Я только... По подушке - вверх. Как червяк: пятки - спина - затылок... Часть лба и клубы темных вьющихся волос вижу. Постель... Глаза закрыл, отвернулся. Опять что-то... "Лежи. Смирно. А какая разница..." Я снова повернулся туда. Она, услышав скрип, ждала - смотрела... Клубился в глазах ее сизый дым и мрак.
  
   - Можно к тебе? - как эфир запросил: спокойно и обычно.
  
   И что тут спрашивать. ...На нас почти ничего не было. Мы конечно стали целоваться. ...Цветастая тонкая занавеска, крашеные белым доски потолка. Огромные подушки жаром душат. Я хотел заставить и ее тоже заволноваться, задышать неровно. Хотя... Хотя, наверно... Ничего не будет? ...Лицо горело. Рита вздрагивала. То отстраняла, то сильно обнимала сама и целовала. Я напрягся во всю... Она тоже вдруг сдержала дыхание и замерла.
  
   - Погоди... же! - Глаза закрыла, дрожит. - Что будет, если... мы?..
  
   Крепко зажмурилась и голову мою схватила. ...Мне стало легче после этого признания. Это все равно, что... То же, что... Для уверенности не доставало. Я не мог осмелиться. Упустил момент. Сам выдохся... Тяжело дыша, сказал подушке, после длинной паузы, что-то невразумительное. Могущее, однако, истолковываться и как возвышенное... Все скомкалось. Ей стало стыдно, мне тошно. "Чего лез?! Что дальше будет? Или, еще не поздно?.. У-у как". Стал делать вид, что ничего не случилось. "Все хорошо... Нормально".
  
   - Есть хочешь?
  
   Она, естественно, промолчала. Я снова - к ней... Тут в прихожей неожиданно громко хлопнула входная дверь, быстрые шаги. Я мгновенно перелетел на раскладушку - под цветастый пододеяльник. Тетя Ксеня... Наверно услышала перелет - растерялась.
  
   - Завтракать... идите.
  
  
   3
  
   Дождь то почти переставал, то опять начинался, но к вечеру все же кончился. Из-под сизой полоски сырого горизонта проглянули тлеющие угли Очага. Тучи понемногу стали расползаться, как ветхое, слишком маленькое одеяло, которое долго и упорно натягивали на такую большую деревню. Ощущение, будто тоже пытаюсь что-то укрыть, но под руками все расползается. Где, где оно то - не сбывающееся никак? А в закат попало. Только пепел просыпался... Тоска.
  
   Она весь день читала Саган. Я то спал, довольно крепко, то дровишки от дождя утаскивал. Ужинали при тонких церковных свечах. Других не оказалось. Где-то на линии авария, а в лампе не нашлось керосину. Завтра "не забыть - купить", сказала теть Ксеня. В черном кухонном окошке отражалось три огонька и три тонких желтых свечки. Она прилепила их ко дну железной тарелки, но света все равно было мало. И хорошо - не надо меня теперь рассматривать.
  
   Молча жевали, а свечи, потрескивая, пыхали и медленно уменьшались. По скорбным их фигуркам скатывались прозрачные горячие слезы, которые быстро остывали и становились просто сюрреалистическими наплывами. "Среда уже, - с привычным сожалением подумал я, уткнувшись в календарь, - листок надо оторвать". Цеплял старой тяжелой вилкой жареную крупными ломтями картошку, подстывшую, пока дрова прибирал. Оставшиеся после обеда помидоры с луком и горчичным маслом добирал. Глядя на огоньки, медленно, будто пережевывая, думал об одном и том же: какой я дурак, какие делаю глупости, как жить таким. "Отпуск скоро кончится... Почти кончился". Сильно постаревшая бабушка в мужском длинном пиджаке молоко цедила и на нас не глядела.
  
   - Господи! Да что ж я... - запричитала вдруг, взмахнув рукой, старательно гостеприимная тетка, видя уныние гостей. - Мам, ты с повети настой убирала? Головушка моя... Там было.
  
   Быстро взяла одну свечечку - посветить в доме - и скоро принесла розовый графин со стеклянными мерцающими виноградинами на боках. С детства помню, как из него угощали гостей. Даже в прошлый приезд, будучи семнадцатилетним мужчиной, я не удостоился еще. Теперь - дровосек, жених... Рита вежливо отказалась.
  
   - Ну, теть Ксень, Баб... - в паузе я понюхал настой, соображая тост, но нового не унюхал: - За ваше здоровье!
  
   Не поморщился - утерпел, мужчинка, но слезы выступили. Сладкая, пахучая жуть... Рита графин разглядывала, пила молоко с утренним хлебом и явно побаивалась суровой бабушки. Бабка промолчала, глядя на свечки. Помнила, наверно, какие мужики пивали из того графинчика. Где они?.. А мне бодрее как-то. Обул старые-престарые кирзовые сапоги, Рита - теткины - резиновые. "Погуляем". "И-и, куда в такую-то мокроту..." - бабка неодобрительно покачала головой. "Мы недолго". Они - за молитвы. Все. Рита, улыбаясь, рассматривает сапоги. Я потянул ее за ворота.
  
   Обошли в непривычной темноте двор, на улице постояли - холодно. Абсолютно ничего не видно, даже дальних огней нет из-за аварии. Куда тут пойдёшь... Забрались в Тесовый, на сено. Постель свернута. В груди жгло, теснило. В животе сжималось... Мрак! Еле бутылку нащупал. Маленькую синюю кружку днем припас, когда дрова таскал. Постель развернули. Разулись, забрались под холодное одеяло и лежим - волнуемся. Давай бутылку открывать. А она, черт, как нарочно, сургучом залита. Но да открыли... Ей полную налил, а сам, как бес, из горлышка. Какой я! Какой я?.. Крутой.
  
   - Гнилой кайф по телу похилял... - смеюсь. Не поняла. Объясняю: - гнилой, - говорю, - в смысле: нездоровый. Кайф, знаешь ли, удовольствие, а "похилял" - пошел, значит. Ферштейн?
  
   Тихо смеется, фыркает. Головой потрясла. Потом на ухо мне:
  
   - Никогда столько не пила... В голове каруселька... - прошептала и опять тихо смеется. Я обнял и тоже над ней смеюсь... Над нами! Утром, дураки... Целую ее, а она головой, уворачиваясь, вертит. - Кружится, кружится! - Отстраняет меня шутя. - Не могу-у-у... Кружит все! - И снова смеется: - От тебя вином пахнет...
  
   Я не отпускаю: слишком долго не мог ее обнять. Откидываю одеяло - жарко стало... Пахнет пыльным сеном. Темно. Рита вдруг замерла, прислушиваясь.
  
  - Это что? - шепчет. - Шуршало... И охает: - Вдруг, мыши?!
  
   - Сожрут... - Смеюсь. Удивительно лежать и слышать, как она щекотно шепчет, прикасаясь губами к уху. В любой момент могу обнять... - И лягушек боишься?
  
   - Смеешься, нахал... А если какая-нибудь жуть сейчас - по ногам?!
  
   - Они спят...
  
   Я снова прикрыл ей голые ноги одеялом. То тетка, то мыши...
  
   - Ложись, холодно... - Она в темноте нашла мое лицо, потянула за шею, но увернулась. - Погоди. - Пауза... - Не сердись пожалуйста. - Руку мою сжала. - Мне важно это... Из кафе, помнишь, девушка вышла. Ты потом ушел с ней. Кто она? - Рита дыхание затаила. А мне не отвечалось... Она попыталась помочь или настоять: - Георгий сказал - твоя одноклассница...
  
   - Ну, одноклассница... - Я недовольно покряхтел. - И что?
  
   - Нет, ты пожалуйста не сердись! - Рита снова взяла меня за руку. - Просто она себя так смело вела...
  
   - У нас все, - я хмыкнул, - "смелые..."
  
   - А эти... Ольга и другая... беленькая?
  
   - Алка, - подсказал я.
  
   - Да-да... В тот вечер, когда я познакомилась... с Георгием, - сказала и запнулась. Но не упоминать его снова было поздно. Развязался, чувствую, у нее язычок. - С вами... И как не стыдно? Ведь я в двух шагах?..
  
   - Она злая была.
  
   - И что? Надо на людей бросаться?.. - Рита помолчала и усмехнулась тише: - Ты был сонный такой... - Она раcвспоминалась, а я морщился в темноте: "...Как было бы все просто". Рита... Вздыхает: - Потом вышел. ...Ты такой невнимательный. - Примолкла, прижавшись губами и щекой к моей чувствительной шее. Чтоб "на критику" не обижался... Я вздрогнул и постарался замаскировать это. А по коже полыхнули мурашки. Она снова тихонечко вздохнула. - В тот вечер, когда... мы познакомились. Ты журнал пообещал... Я, кстати, сегодня дочитала. Спасибо. Так во-от... Погоди, погоди! ...Только я присела рядом с тобой... - вспоминает, а я давай ей рот закрывать, она - продолжать с пьяненьким задором: - Почему? Так нехорошо получилось...
  
   - Жалеешь?
  
   Сначала не поняла, но смолкла. Не туда опять беседа потекла. Сейчас снова... Я осторожно нащупал ее затылок, не сопротивляется, нашел губами губы... Она собралась что-то ответить, но забыла тоже. Скоро стало так жарко, что мы скинули с себя половину одежек, но получалось только жарче.
  
   - Не надо так сильно, - вздрагивая, задыхалась она. - Синяк будет...
  
   Да... не надо... синяк... Я, действительно, так разошелся, что обо всем забыл, забыл даже кто со мной... Опять наверстывал утро. Она сразу замерла и резко отстранилась. Оттолкнула сдавленным голосом:
  
   - Не смей!
  
   Схватила какую-то одежку и, зашуршав сеном, выпорхнула. Все в момент. Вскочил, вниз съехал. Сапоги, черт?!.. Бегом за нею. Догнал уже на крыльце. Стоит, прижавшись лбом к притолоке, молчит. Остановился - не знаю что...
  
   - Рита... Ну ты что?
  
   - Уйди вон.
  
  
   4
  
   Голос такой, что, действительно, надо вон. Помотал головою и пошел туда, куда послали. "Все, - думаю убито, - завтра уедет". Вышел за калитку, где на скамейке сидели... Грязища. Темно, холодно... Ни огонька кругом - электричество-то сегодня... Назад пошел. Она на крыльце отряхивается... Плюнул себе под ноги и в Тесовый вернулся. Что ж делать? Все. Посидел, полежал... Холодно одному. Джемпер нашел. Возле стены в сене вторая бутылка. Темно, черт. Какой осел придумал сургучом... Выбрался наружу - оббил об косяк сургуч и протолкнул внутрь пробку. "Тощенькая тощёнка тщетно тщится тащить таской тоску ..." Пусть едет. Поперхнулся разок - слезы выступили. Провожу завтра - и вся недолга. Пустую бутылку шарахнул в талы. Пусть едет. Гора с плеч. У него, у меня, у бабок...
  
   Присмотрелся к часам - кино в клубе началось... А электричества-то?.. Я плохо помянул электриков, кинематограф и попер по грязи в село. Во всяком случае, в ту сторону: про свет узнать. Скользко. Один раз упал... Кое-как почистился. А ей сейчас?.. Одна - у чужих, с Жорой кончено, я, по ее мнению, скотина... Стоит на крыльце в этих сапожищах и ревет... Вернулся. Ушла в дом... "Да разве ж она стала бы сейчас что-нибудь слушать? Разве"... Опять побрел куда-то... "Как это "объяснить невозможно?" - думал раньше про книжные заморочки. - Пошел, если очень надо и язык есть, все, как на душе, объяснил". Пойди тут... "Иди вон". Иду.
  
   Выбрался из оврага. Огней в селе не так уж мало! Только наш "куток", наша линия... Ободрался в овраге. Терн, сволочь... Глаза мои, наверно, светились зеленым на свету. Возле клуба какая-то шарахнулась в сторону. В тёплом платке - летом... Больше никого не увидел. Все заперто изнутри - только музыка из зала, хохот, да стрельба... Наверху, у киномеханика горит свет. "Влас... Что ли?" По крутой лестнице поднялся к двери. Аппарат, слышно, стрекочет. Вежливо стучусь, вхожу. Свет - ничего не поймут. Воздухом разогретым пахнуло и куревом. Сидит толстый...
  
   - Чё такое? - и смотрит на мои грязные сапоги.
  
   Пол вымыт, еще мокрый... Но я дальше порога не иду - не наслежу.
  
   - А где... Дядя Влас?
  
   - На том свете...
  
   - Серьезно спрашиваю! - мой голос "командный" дрогнул.
  
   - Чё, чё?! - Он скривился и с интересом посмотрел на меня, на изгвазданные брюки и руки, но тон сбавил. - Закопали. Два года уже... "Вспомнила бабушка, как девушкой была..." Ты откуда такой?
  
   - Не знал... - Я тоже сбавил скорость.
  
   - Чё тебе? - По голосу слышно, что не правлюсь, мешаю.
  
   - Закурить.
  
   - Здесь не курят.
  
   - "Во избежание самовозгорания"? - буркнул я, отвел глаза и увидел курево. На стеллаже с киношным барахлом лежала разорванная пачка папирос. Табак рассыпался по пластику. Прошу вежливо: - Возьму одну?
  
   Молчание. Глаза злобно прилипли ко мне. Плевать... А папироску настырно взял, стал прикуривать. Толстяк быстро поднялся - пододвинулся, но не убивать:
  
   - У нас не курят. Вали...
  
   Он выругался и ногой распахнул дверь. Я посмотрел на предлагаемое, на него, но вышел. Крутой, злюсь про себя, "Мотай!.." Я мирный. Ладно. Сел на нижнюю ступеньку и все-таки прикурил. Вздыхаю, мыкаясь про себя: "Алка насмерть обиделась... А с путевыми девчонками не выходит..." Не успел обернуться на шум, как небесная кара мощным потоком низверглась на спину и частью - на голову. На меня, за грешные мысли эти разверзлись небесные хляби. У-у! Эй... К сожалению, это был не внезапный ливень. На плече и спине у меня осталась мокрая тряпка. Откуда на небе тряпки? Это он папироску мою так потушил...
  
   Дверь наверху захлопнулась. У порога - точно! - было ведро с водой. Пол мыли... Ну, гад! Скок на площадку - дверь! Запор только ойкнул. Ага! В гробу я видел... Да, был пьян, но не слишком. Не накрутить эту тряпку киношнику на башку? Вроде чалмы... Звонко стрекотал заляпанный белилами киноаппарат. Худенький громко и членораздельно посылал меня... Да так, что и в зале, наверное, было слышно - куда... Пустое ведро задел - грохнуло... Сейчас кто-нибудь прилетит.
  
  От несдержанности ему больнее. ...А дальше я не знал, что делать. Орет... В широко распахнутую дверь влетел приближающийся визгливый мат. Та, что внизу слонялась... В платке. По всему - жена. До меня, наверно, тут тоже беседа была бурная... о вымытых полах. К лестнице кто-то еще подбегал с причитаниями. Я выглянул и сиганул с площадки на темную сторону. Растворился во мраке осенней ночи, как канувшая в трясину беззакония звезда. Злые все, недобрые. Поскользнулся в овражке...
  
  
   5
  
   Замерз - я, оказывается, раздет. Но два одеяла?.. С добрым утром, в морду хочешь? Ощупал ее - щиплет. Две глубокие царапины на переносице. На щеке грязь... "Кто это меня? Где?" - классические вопросы бытия. Проблески вспомненной части правды заставили мычать коровой... Закрыл глаза, дабы спрятаться от этого жестокого мира... Чего хочешь? Воды? А мордой об асфальт... Я, было, приподнялся на локте, чтоб отыскать то, что вчера еще выглядело парадными брюками и вполне новым джемпером. Но - уй - замутило, поплыло...
  
   По колкому холодному сену тихо съехать вниз... Решился, но упал. Очень рано. Туманище... Тетка там, на базу. Пришла доить и выгонять корову. Гремит за стеной ведром. Слышно, как сопит и тяжело переступает ногами не Лидка. Где-то близко прохрипел петух. В саду зашумела крыльями - как слышно! - и рассерженно гаркнула на кого-то ворона... Плотно заполонявший все вокруг безмолвный туман скрывает и меня от ненужных свидетелей. Сижу в трусах на еще большой кучке мокрых дубовых дрючков и тихо, - не дай бог услышит тетка, - отплевываюсь от вчерашнего.
  
   Глаза опять закрыл - поморщился - вспомнил, каким она тоном... Замотал головой. Ну, скажет сегодня что-нибудь... Умрешь. Потрогал переносицу и зашипел: "Конечно уедет... С Жорой теперь - все. Со мной тоже. Что делаю... Всем тошно. Ненароком как-то". Еще раз недоверчиво потрогал переносицу: "Жирный козел. Но... Как кошка. Руки выдернуть. А она разговаривать не будет..." Схватил скользкий топор. Мозоли вчерашние защипали - хотел бросить... Руки слабые, все болит. Тетка услышит - припрется... "Давай, давай... Искупай" - рычу. Чуть не срубил ноготь - бросил. За палец схватился... "Зачем вез ее сюда - простой вопрос, но неотвязный, - на неделю? Он сразу сказал". На ступни налипла земля, древесная труха, куриное говно. Пошевелил пальцами - гадость. Придерживая пяткой чурбак, принялся очищать об него вторую ступню. Подпер щеку. Закурить бы...
  
   Опять замутило: "Нет, брат... Если без брехни: думал, рассосется? Само. Не беременность... Плюнул на все, а плевок такой всегда - самому в рожу..." Замерз окончательно и полез снова на сено. "В одном он не прав: что все чередом... Себя прикрутить никогда не рано. Опоздать - можно. "Царапина на пальце заслонит небо, если поднести к глазам", - вспомнил речения Белого. Уеду. Забудется.
  
   Только подумал, что проснулся... Открыл глаза и зевнул - сверху топало-капало. Кара небес. Натянул одеяло, продолжая свое, но по нему снова топнул дождь. Мокрое в двух местах и на нижнем одеяле. Бр-р... Снова пришлось посмотреть правде в глаза и тащить постель, где не капает. Там за ворохом сена, кажется, даже не дыша, неподвижно сидела Рита - смотрела в журнал. Монотонные хлюпающие звуки. В приоткрытую дверь сенника видно, как с крыши срываются и летят капли. Дождь убаюкать опять хочет. Но я проснулся, ясно дело, соображал что сказать.
  
   Сначала заявил, что хочу есть. Она только глазами убитыми блеснула. Тогда сразу сообщил ей правду: что я, конечно, дурак и что больше к ней не притронусь... Но все же она вчера ничего не поняла. Рита же холодно согласилась, что да - дурак, что - напротив - это я ничего не понял... Ну, пусть так. Я глаза спрятал. "Бабушка просила постель забрать". Хотел одеться, но одежда, оказывается, опять сушится в кухне.
  
   - Ты стирала? - спросил, черт дернул.
  
   Она удивилась еще раз. Поглядела не то, чтоб очень дружелюбно и медленно покачала головой. Я отчаянно завозился: укрывшись по самые глаза, постарался накинуть сверху сырую фуфайку. Притих размазанный... В постель насыпалось сена. Оно кололось и шуршало при малейшем движении. Казалось - очень громко. Внимание оставшихся еще в мире бед сюда привлекает... Пахло мокрой унавоженной землей, сырым сеном и прелыми досками. Меня начал бить гадкий озноб. Дождь все шел и шел... Попреет сено. Толем бы хоть покрыть... Помощник. Постель нести...
  
   Рита посмотрела на мою переносицу и сказала, что вчера, когда я ушел "так стремительно", - иначе бы меня догнали, - тетка всполошилась, что я "запьянел" со спиртовой настойки. Они с ней ходили меня искать... Доходили до клуба. Я уткнулся в подушку и сказал: "У-у". Потом она добавила, что они, дождавшись гуляку, хотели раздеть, уложить меня в доме. "Но ты очень ругался". Я снова сказал подушке: "У-у..." Два раза. Лежал и мучительно соображал - как же я ругался? В ее понимании Хыка - тоже мат.
  
   Пришла бабка с плащом. "Постель не мочит?" Косится - не я ли надул во сне в одеяло? Уй... Стали эвакуироваться. Мне уже вполне серьезно хотелось сгинуть. Совсем... А с неба капало и капало, как из грязной тряпки. Темные полукружья листьев груш в саду мокро блестели. С отвращением вздрагивали, но смирившись и поникнув, застывали. Желтизна пятнала деревья и тут. Бр-р...
  
   - Ксеньки чё-то нет, - глядя в сторону магазина, сказа бабка и с одеялом под мышкой отконвоировала нас к кухне. - Идите... Уж задрыгли тут.
  
  
  
  
   Сегодня мы уезжаем, сейчас. Примерно через полчаса вернется из Смородинки двухчасовой автобус. Мы спрятались за будку остановки. Молчим. Она со мной почти не разговаривает - противно? Плакать хочется?.. Я курю. Тетка, наконец, дала мне эту возможность - заботливо купила мужику... Над моим бедным челом нависла "бяда". Давно ждал. Она нахлынула из села с прибежавшей из магазина Теть Ксеней, принесшей жуткую весть: Паньку - киномеханика со сломанной ключицей увезли в Котово, в больницу! Жена грозится заявить, но пока не знает точно - на кого. Она, оказывается, нам родня... По описанию ее и этого мудака облик бандюка стал проясняться. Выяснилось также, что он не один приехал, с ним голоногая фря шалалась... Тетка конспиративно дотерпела до своей очереди, взяла первую попавшуюся буханку, как выяснилось с сожалением - черствую, и по-пластунски - домой! Керосин ждать не стала.
  
   - Беда-то какая... - Глаза спрятала. И потом, чуть не плача: - Алик, собирайтесь, наверно... А если чё - к ним пойду! Не чужие...
  
   - Заплатить надо, - констатировала бабка, - жадные.
  
   - Было б чем...
  
   Втянул голову в плечи. Масса впечатлений: следствие... Из училища... Бабкам устроил тут...
  
   Теть Ксеня проводила нас до остановки низом, огородами. Сообразив, что, опасаясь возможных разговоров, автобус будет ждать через силу, уговорил ее вернуться домой. Она, перекрестив нас, не оглядываясь, засеменила к спуску в речку. Но не выдержала - остановилась и издали все-таки помахала. Пойдут разговоры... А ей? Три года не был. Навестил, наконец, бабушек - радость какая - внучёк...
  
   Нет, нас, конечно, не вытурили... Но проводили с облегчением. Вот будет фокус, если автобус назад из-за грязи не пойдет... Паньку утром на тракторе отправляли. До асфальта восемнадцать километров... "Что я делаю, черт, что делаю?! ...Рита спросила когда уезжаю в училище. Ответил, что в субботу наверное, хотя тут же вспомнил - она знает, что это вранье. Мы отсюда-то собирались только в воскресение. "А, может, планы изменились..." Ничего не стал объяснять. Досаду, видите ли, ощутил: в беде не сочувствует... И ведь все понимаю: "Не надо делать этого и этого! А поступать так-то и так-то. Говорить это и это. Ценить то и другое. Надо в руки, наконец, себя взять. Но... вот".
  
   Пнул банку с засохшим на дне красным. "Пили Анапу, провожаясь?.. Нарубил дров! Козел..." Дождь опять. Она оторвалась от журнала, от стихов каких-то ненужных и раскрытую ладонь выставила из-под козырька. Как вчера в тесовом... Так сжалось все внутри. "Господи, ну почему я такой?!.." Пассажиры в будке загремели ведрами, зашумели. Я выглянул: слава богу, автобус идет... Все. Точка.
  
  
  
  
  О невезении, о судьбе, о людях хороших и не очень.
  
  Кроки аэродрома - границы, означенные явно...
  
   Сначала, воспользовавшись случаем, Глаз его отстранил от полетов на неопределенный срок. Расчет был на то, что потом время будет упущено, и никто не захочет возиться с одним-единственным курсантом: тихо-мирно отчислят. Гора с плеч. Реально? Вполне. Вопрос об отчислении теперь впрямую не ставился: оснований маловато. Но все же Шахрай обратил внимание и командира эскадрильи навёл на то, что один у Андрикова не летает и не планируется.
  
   - Да вы что? - внятно, в два голоса, возразили Глазу на уклончивые объяснения, когда стала понятна суть: - Экзамены вот-вот! - Комэска даже головою покрутил. - Раньше надо было думать, раньше... Виноват? Накажите! Сам накажу. Но летать, пусть летает. Что вы... - Потом "официальным" тоном. - Или вы его до экзаменов не допускаете? - Пауза. МИГ морщил лоб. Оснований, опять же, у него не отыскалось. Комэска недовольно пробовал заедавшую зажигалку. Не дождавшись ответа, ею по таблице с графиком полетов строго потюкал. - Назавтра... - Поглядел в таблице группу Андрикова. - Назавтра планируйте. - Уже, так сказать, в рабочем порядке в глаза МИГу воззрел вопросительно. - Что у него?
  
   - Самостоятельный... - вынуждено проинформировал МИГ, в замешательстве пальцами по шлемофону на коленях забарабанил. Выбитый из намеченного плана, в новых прикидках, глазами опять-таки увильнул от комэска за окно - на стоянку, будто в поисках свежих аргументов. Но недовольно всё ж уточнил, отвернувшись: - Самостоятельный. Зона.
  
   - Вот, пусть летит... - Внимательнее посмотрел на непробиваемого. - Не возражаете? Что у него ещё... Осталось что?
  
   - Все. Экзамен.
  
   - Видите... - Ободренный комэска с облегчением взялся за сигареты. Нажим свой хотелось ему смягчить, щадя темперамент Глаза, уже покрасневшего... - С третьего курса списывать по нелетной? Это, знаете... Он же летает? Шамрай вот... хвалит.
  
  При этих словах притухший Глаз засветился:
  
   - Ну, пусть и выпускает сам...
  
   Сказал, не глядя на присутствующего Деда, с которым был равен по положению и в скрытых контрах находился давно. Глаза отвел на сейф с личными делами курсантов. Все понимали, ответственности МИГ не несет за выпуск: группа Андрикова. Лишь помогает молодому инструктору своего звена. Был бы курсант его...
  
   - Понимаете же, столько отсеялось. А этому... Дисциплинку подтянуть. Хвоста накрутите. Что у них со старшиной? Доложили, убить грозится. Не хватало...
  
   - Когда? - вырвалось у Глаза, умно воззревшего на подполковника.
  
   - Когда доложили? - неприятно удивился командир эскадрильи. - Какое это... имеет значение? На днях... Или вы не в курсе?
  
   Бычеглаз замотал крупной лобастой, как у бычка, головою:
  
   - Да... В курсе... - Хотя было понятно: врет. - Все в курсе. Дети у них в яйцах пищат, вот и бьются, резкие.
  
   Комэска решил замять. Снова пощадил. Этот "вечно майор" лет на десять старше его самого, а врет, как курсантишка перед строем.
  
   - Хо-ро-шо... - сказал по слогам. Закурил и на спинку откинулся. - Со старшиной потолкуем, парень дельный. Должен понять... - Раздумчиво дым через ноздри пустил, скользя пальцем по таблице. - А этот с Шахраем полетит, ладно... - Самарского в список внёс. Подумал. - Или со мной... Посмотрим.
  
   Тоже было ясно: Деду лететь. Кому охота на себя валить... Деду? Пусть... На здоровье. Училище - не полк, выставляться.
  
   - Не возражаю, - только и сказал, покачиваясь на стуле Шахрай.
  
  
  
   Вот завтра и будут "посмотреть". Дед полетит с ним - запланировали. Решается судьба, крути - не крути.
  
   - Шахрай? - размышляя, Дядя констатировал: - Умный черт...
  
  Белый посмотрел в сторону будки Р.П. Полетами должен был бы снова руководить подполковник. Петров усмехнулся, соглашаясь с Дядей:
  
  - Прошлый год он меня затрахал. Раза три возил-проверял: "А если там, - басит, - а если тут?.." Самара чуть усмехнулся, а говоривший сразу лицом закаменел. - Я с запасной... - только! - спутал... И то, даже не зашел. А ты?!.. Молчал бы.
  
   - А я тебе, что сказал? - Самара отвернулся. - Спи! Отдыхай.
  
   Замолчали. Петров демонстративно отвернулся и на стремянку сел. Алик к крылу, рядом с Дядей, прислонился и, подумав, лег на плоскость грудью, руки распластав. Глаза закрыл. Ветер обдувал лоб и ерошил волосы, торчавшие из подшлемника. Металл под щекой был гладкий и теплый. "...Его заправку, думает, мне отдали, - укоризненно затихая, продолжал мысленно взывать к справедливости неизвестно кого. - А когда меня отстранили? Кто летал... Забыл, жмот. Программу раньше него закончили... Мне, может, и не придется больше..."
  
  Слёзы, почувствовал, лезут. Ощутил под ладонью крыло, будто погладил. Приоткрыл один глаз, потёр. Высокая облачность, как потрескавшаяся твердь, то там - то там, зияла просинью. Низкие облака поредели и изредка, по одному, плыли над головой. ...Как живые существа. Может быть, даже кем-то управляемые... Крыло блестело. Прикрыл глаз. Полеты могли бы уже начаться - страхуется Дед. Мысли опять пали в прежнее русло: "Ай, завтра... Все внимание, всю напругу... А она есть? - Вздохнул. - Есть-есть: по уголкам. Если завтра..."
  
   Загомонили. Поднял голову. Ага! Ему еще предстояло лететь... сегодня. Последний самостоятельный полет в этом году. "Тренировка в сложном пилотаже". Завтра только с проверяющим и... все? Самостоятельная зона. Сразу же вспомянулась "вторая - седьмая", перепутанная... Черт. На другом конце стоянки взревел первый двигатель - завибрировал от полных оборотов отбойный щит. Проверяют - началось!
  
  
  
   Стартовал Самарский одним из последних. Снова, уже в кабине, ждал. Фонарь загерметизирован: жарко. Слушок шел, что должен прилететь в комиссию на экзамены Сам - начальник училища - генерал Пряничников!.. Андриков кивнул со стоянки, и Алик еще раз запросил:
  
   - 529-ому запуск?
  
   - Торопишься... - И после напряженной паузы: - Запускай, 529!
  
   Голос командира их первой эскадрильи. Э!.. Деда нет - давно бы уж летали. Страхуется... Запустил, опробовал - все, как по книжке.
  
   - 529-ому... вырулить?
  
   - Выруливай... 29-тый, - в голосе улавливалась довольная нотка.
  
   Алик поднял руку. Витька с Петровым убрали колодки. Техник показал - рули! Обороты, тормоза... Истребитель, тяжёлая крутая машина, послушно развернувшись, двинулся. Пока еле-еле, чтобы пылью своих не обдать: прочувствованная этика. ...Подпрыгивая на неровностях, со свистом керосиновой тяги небыстро катился вдоль стоянки, которая быстро пустела. Некоторые слетавшие самолеты уж чехлили и буксировали на стационар. Сдувая с поверхности и без того сметенную пыль, готовый к полету самолет замер, качнувшись на тормозах, у самого начала взлетной полосы, не выруливая однако... Простор, пустота впереди. Алик еще чуть уменьшил обороты - пыль немного осела.
  
   - 529-ому... на полосу?
  
   - Постой... двадцать девять, - придержал комэска. В эфире тем временем докладывали из зоны. Кто-то и Самарскому в наушники сообщил о своем поворотном пункте... Кто-то еще... - Двадцать девятый... - Снова ясная пауза... и твердо: - На полосу!
  
   Прозвучало, хоть и ждал, неожиданно. Дал обороты, снова взметнув пыль, вырулил и развернулся по створу. Вот она ВПП... Два с половиной километра ровно и широко укатанной земли. За ней облака:
  
   - 529-ому взлет, зона?
  
   Молчание. Сердце екнуло: "Опять..." Непонятно. Пауза затянулась. Напряжение. Запрашивать вторично не принято. Эфир и так засорен. ...Обычно, после выруливания на полосу, сразу взлет. Чтобы полосу не занимать. Время...
  
   - Подожди, двадцать девять...
  
   Все еще доброжелательный голос комэска приглашал к сообщничеству против кого-то, но к концу фразы все более напрягался и замедлялся... Вот переключился на кого-то еще, более в этот момент, наверное, важного? Еще что-то протрещало - не расслышал?!.. Хотя и громко... Неразборчиво... То ли ему, то ли... И зараза какая-то еще встык с докладом... Влез, гадюка! Затрещало - запищало в наушниках. Подождал... - тихо. Где-то далеко запросили... Пришлось опять:
  
   - 529-ому. Взлет, зона?..
  
   - ...хр-тр... м-емь!
  
   Собравшийся перед стартом, дал полные обороты. Удерживая самолет тормозами, опять услышал только: "...хр-пр... емь"! Твою же мать... "Семь? ...цадь семь?!! Что б вас... Секунды... Повторил на всякий случай:
  
   - ...29-ому взлет! Зона - семь... - и отпустил тормоз.
  
   Скорость быстро пошла... Скорость, скорость, скорость!!! Носовое колесо поднято. В наушниках снова кто-то встык попал - вломился: "Хр-пр"!.. Рыпнулся, но замолк. Мало ему! Черт... Потом ясно прозвучало:
  
   - Стой, стой, двадцать девять... Да стой же!
  
   "Какой - "Стой?!" ...Когда колеса вот-вот оторвутся, а конец полосы - вот он... Потом выяснилось, что Р.П. из-за помех сам не расслышал зашедшего на посадку, не увидел из-за пыли и выпустил Самарского на полосу. Со старта, сначала тоже думали, Пряничникова не увидели... Кто виноват? Разберись. ...Твердо знал правило: "Вырулил на полосу - взлетай!" Алик, - "...излишне старателен в полете, напряжен..." - опять принял чей-то доклад за команду. А это "самовольный старт". А это... Гроб с могилой - "предпосылка к лётному происшествию". Это... Хватит и этого. Для него, во всяком случае. С избытком.
  
   После отрыва, в нескольких метрах над собой увидел небольшое пыльно-масляное пятно на брюхе ушедшего на второй круг самолета. Ясно из-за кого ушедшего... Вынужден был снова запросить, уточнить.
  
   - ...На точку, - приказали "ласково", - двадцать девять!.. - и придавлено. - Садись! Как понял?
  
   - Понял. ...Двадцать девять.
  
   На стоянке ждал один техник - раньше времени посадка - никого больше... Он молча подцепил к колесу водило для транспортировки. На Самарского смотрел с некоторым даже любопытством. Алик еще в кабине стянул шлемофон, прямо с подшлемником. Не вылезал - ему на стационар буксировать. В квадрате тоже потихоньку свертывались. Поглядывали в его сторону, пророчили последствия. Сейчас бы в отпуск...
  
  
  
  
  
   Глава пятая.
  
  
   1
  
   Ночь эта похожа на разыгравшуюся с ненастьем и взъярившуюся в небе над городом огромную черную кошку. Она бешено воет с ветром в темноте наверху, в невидимых тучах, на высоковольтных вышках и в проводах. Азартно орет под прожекторами с вокзальным репродуктором, яростно шипит автомобильными шинами по залитому блескучему асфальту. Неутомимо прыгает и топочет, брызгая, по крышам, гоняясь за ветром и увёртываясь от дождя. Буянит на качающихся деревьях. Носится за их тенями и смытыми листьями по пустынной в такую погоду площади, по нахохлившимся улицам и съёжившимся дворам. Везде электрически поблескивает в темноте ее мокрая вздыбленная шерсть, и со всех сторон смотрят фонарями светящиеся сквозь дождевые струи её стремительные жёлтые глаза... Стемнело, кажется, давным-давно. Осень принеслась, лютует. Свет у дня насильно забирает - время холодной ночи отдаёт. Ненастью воля, нам печали... Но есть, есть приют! Его заливаемые стекла - спасительное пятно тёплого света во мраке и кутерьме ветра, листьев, ледяной воды. Центровое молодёжное кафе "Чёрный лебедь". В миру "Черная пятка" - в честь темнокожих завсегдатаев-студентов. ...Быстрее, быстрее!
  
   - Ай, как свежо... - констатирует запыхавшаяся Светка, отряхивая и складывая зонт. - Кто это тебя? - смотрит на мою переносицу - Кошечка?..
  
   Ага. Я вытираю лицо. Двуногая... Мы задержались: ее искали, а она, оказывается, нас. Еле встретились. Трехсторонний мир с Жорой был подписан югославским портвейном. Ей спасибо. За портвейн тоже.
  
   - Иди, иди, - бурчит он, подталкивая разглядывающую меня на свету, и открывает перед ней тяжелую дверь, - полные валенки из-за тебя.
  
   - Почему это из-за меня?! - возмущается она. - Сами где-то лазили...
  
   Теплом, сигаретным дымком и чем-то печёным вкусно пахнуло. Гардеробщик, седой коротыш с лицом государственного деятеля, улыбаясь, кивает на Жорино приветствие и поздравление с открытием. Теперь все по-новому: вежливо, красиво и дороже. Нас ждали - увидели. Из угла уже нарочито-заполошно машут и что-то сулящее галдят, за спины наши указывая. За стеклом не слышно. А-а... Из дверей туалета выявляется длинный элегантный Бес.
  
  - Принес?! - спрашивая, тянет руки, подчеркнуто, до ушей, улыбается, насильно прижимает к сердцу деланно непонимающего, отпихивающегося предводителя и грозно уточняет. - Кассету!..
  
   Тот, не отвечая, стягивает новый лайковый плащ и осторожно протягивает его в гардероб, потом помогает даме. Бес спешно жмёт мне руку. Похлопывает по Светкиной, занятой причесыванием, и выхватывает у предводителя запись. "Гамлет плюс!.." Гламурная Светкина куртка, сияющая красным-прекрасным, последней уплывает на вешалку. Мы встряхиваемся после купания в стихиях, как гуси и идем к нашим.
  
  От ремонта подвальчик ожил и просветлел лицом, будто у него в Америке богатый дядя умер. Новые разноцветные столики и мягкие стулья. В дальнем углу, отгороженном настоящим низеньким плетнём, "гнездо". На белой стене растопырил крылья с выпяченной грудью, - будто плечами изумлённо пожимает, - наш чёрный "гордый птиц". Под этим антрацитовым афро-лебедем стойки микрофонов. Блестят инструменты и аппаратура. На месте ударника, картинно скучает Гера. Жующего жвачку рыжего парня с серьгой наставляет. Тот стеклянно смотрит в пространство под лебедем, кивает, но, похоже, больше прислушивается к вкусовым ощущениям... Нам берегли стулья рядом. Оживлённый Шурыч неловко, чуть ли не насильно, Жору усаживает, как комиссию. Улыбающаяся Светка уже шепчет на ушко Ольге, зыркнувшей на усаживаемого. Герка что-то выключил и тоже присоединился к компании.
  
   - Петь ещё будете? - спрашиваю сразу.
  
  Он, здороваясь, кивнул и Бесу:
  
   - "Детский мат" бабахнем?.. Алику на дорожку.
  
   Думая о своем, Бес обернулся ко мне - поморгал, соображая. Может, подчёркивая момент... Согласно подмигнул, представил нам рыжего Валентина и Жоре - про СТЭМовские муз. Заслуги, этого носителя пиратской серьги. Незнакомая конфетка - в чем-то неприлично-модном - убрала с моего стула звякнувший питьем пакет. Тоже зыркнула на гримированную Линкой переносицу.
  
   - Деревенские нравы... - посмеиваясь, объяснил Герка и, заметив мой интерес к соседке, на всякий случай демонстративно обнял ее. - Можешь не знакомиться... Инна!
  
   Подал своей рукой маленькую ручку с большим перстнем. Я тоже приятно улыбнулся. Огляделся: молодой народ. Наши, китайцы, негры... А где ж...
  
  - А где Хиппи? - спрашиваю. - Боря? "...выйди з моря".
  
  - Ты что, - удивился обладатель Инн. - На границе... - и привычно опечалился. - В погонах уже.
  
  Я не поддержал уныния:
  
  - Девочка... Не знал, что трахнут. Академический зачем брал?
  
  - Добрый ты... - скучнеет Герка и дергает предводителя, шушукающегося с нетерпеливой официанткой. - А ты, злодей, где такой... "палитот" оторвал?
  
  Тот, не глядя, смахивает бесцеремонную руку, отечески кивает убегающей. Неспешно садится, привычно воспитывая, пихает негодника, но гордясь, назидательно объясняет знающему человеку всю многоступенчатую финансовую операцию по постройке и приобретению кожаного чуда. Не забывает подчеркнуть:
  
  - Летом студенты работают... над собой.
  
  Оп! Кто кого гладит... Ольга с Бесом? - думаю и смотрю на Юрку, он - задумчивым Чаль Гарольдом - под стол. Там Шура ритуально наливает контрабанду в стакан рыжему. Нет, все в порядке - красавец только вял. Привычная мерехлюндия. Бес ни при чем. Рокировка у них. Вот я - "при чём..." Ничего не получилось с того, "причём". Господи... Крутизна, воля, характер! "Плыви, мой чёлн, по воле волн", Сила Личности... Шурыч постригся. Белая грива уже не закрывает чёрных очков, но он по привычке все еще поддергивает головой, отметая несуществующие патлы. У них всех теперь "метафорическая" прическа. "Шторм форм". Мне бы с такой "волной" Бычеглазу показаться...
  
  Жора тоже задумчиво проследил за рукой Шуры, спрятавшей бутылку за штору. Осторожно взял свой стакан и поднялся, опять отодвинув стул. Он непонятно улыбался. Свободную руку положил на затылок неестественно покорной Светки. И Юрка обратил внимание на такое смирение. Состроил мне мину: "Вот те на..."
  
   - Господа, - начал торжественно мутить предводитель, - я собрал нас сообщить пренеприятное известие... Даже два! - Горестно нахмурившись, протянул ко мне руку со стаканом. - Во вторник наш орел отлетает к вершинам... Обмоем же ему дорожку и пожелаем скорее вернуться лейтенантом ВВС! - Прочувствованно звякнул стаканом о мой. - ...Давай, родимый?
  
   Все дружно со мной чокнулись. Инна покосилась на царапины теперь с большим уважением. Загалдели: "Лучше полковником!"; "...В смысле? Пока не получит, чтоб не являлся? Долгонько..." Во сколько, мол, поезд? Проводим - проорем "Славянку", лётные песни затянем! И так, думаю, весело... Инна всем внимательнейшим существом проследила, как Юра аристократично пьет и тоже неуверенно пригубила. Герка поторопил. ...Откашлялась и, промокнув платочком тушь в уголках глаз, снова покосилась, якобы незаметно, на печального красавца. Тот остатками сильных чувств тоже пхнул меня: "Не горюй, споем еще..." и снова к Светке, что-то опять про личные песни Дификл... Шурыч вспомнил службу в авиационном оркестре, а Бес тоже, оказывается, когда-то поступал в штурманское... Завозился с магнитофоном и принесенной кассетой. Жора, не дождавшись пока спросят про второе "неприятное", остановил:
  
   - Тихо! Герман, уже всем налили... Бес, - потом. А, у тебя... Всё?
  
   Инна чирикнула что-то вроде: да мне, мол, хватит... Но зазевавшийся Герка уже наливал: "Сухое же..." Стало заметно, что она - еще совсем сопля - смущается по любому поводу, старается это прятать и думает, наверное, больше всего о своем наряде. Прямо сказать - забойном. ...Подрулила та кружевная и шустрая официантка, в упор не заметила наши наполненные стаканы и, улыбнувшись Жоре, торжественно водрузила на стол законную бутылку шампанского.
  
   - Будьте счастливы!
  
   - Обязательно будем... - благодушно кивнул он и повторил позу оратора перед насторожившимся народом Рима. - Судари мои! - Светка честно заулыбалась. Жора нагнулся и быстро чмокнул её в темя. - Сегодня судьбоносный день еще и потому... - Драматическая пауза. - ...Что ваш старый добрый папа Жора решил удалиться от мирских дел и в покойной семейной обстановке осмыслить остаток дней... Двадцать два! - Возвысил он глас свой. - Это вам не двадцать один... Вчера вот с этой молодой гражданкой... - Жора с преувеличенным трепетом и гордой улыбкой удачливого дрессировщика скосил глаза на занятую разглаживанием конфетной обертки подругу. - Мы случайно забрели от непогоды в ЗАГС. Подумали и, чтобы сто раз не бегать по дождю, подали заявление...
  
   Инна на всякий случай улыбнулась. Герка мотнул прической: "Иди брехать ...в милицию". Бес перематывал ленту: "А что, что?.." Ольга объяснила. Юрка, недоуменно выпятив губу, продолжал хлопать глазами: "Вот те на..." Даже мне неловко: не поняли. Жора досадливо покачал головою. Покопался в Светкином "рюкзачке" и выдернул мятый бланк с черновиком заявления. Надменно подал Юрке. Тот, подняв брови, стал читать и светло "меняться в лице"... Светка отобрала "памятную" бумагу и шлепнула ею по носу неверующего. Герка вскочил и тоже стал требовать документ. Не выдержала на радостях - отдала.
  
   Представляю, как заполняла и дома перечитывала сама... Возможно, преувеличиваю. Он обнял ее и, маскируясь стаканом, довольный, наблюдал за нами. Я понял почему он быстро утихомирился на счет меня: Рита говорила, что даже не целовалась с ним. Ольга молча смотрела, как Щура и Бес в ажиотации навалились на Геру: "Ну-ка, ну-ка?.." Тот стал читать вслух, нарочито запинаясь и для хохмы делая ударения в самых неожиданных местах. Пункт о состоянии здоровья брачующихся, хохотнув, выделил. Светка снова забрала бумагу. Я закурил, сделал ей еще раз приятное лицо и, как одинокая Ольга, стал смотреть за штору. Увидел там то же - себя... По нас хлещут и стекают неслышные капли.
  
   "Если с Ритой был серьез? - размышляю, вставленный примером. - Ждала бы... Поехала бы потом куда-нибудь "на кулички" - к месту службы, в пески, скажем?.. Неясно. А там? "Как раздолбай, так несчастье". Пока крепким перцем не станешь - будешь ойкать, плюхи получать и уворачиваться... "Жена как нож обнажена, - ноет Виталька. - Тут с собой-то... грех один". ...И ее к беде тащить? А дети... Э! Не до песен. Сумеешь рулить собой? Тогда и семьёй, и другими. Точно сможешь... Раскрасневшаяся Инна смело дергает за рукав: зовут! ...Жора стаканом тянется.
  
   - За вас и ЗАГС! - Чокаюсь, но пью символически. - А где, - снова напоминаю вежливо, - жить будете?
  
   - У нас, - Светка с удовольствием озаботилась. Стала излагать варианты. Слушал, мельком взглянув на ее бюст. "Теперь, думаю, да, он добрался..." Жена снова улыбнулась, чтобы ответно задеть: - Ни в коем случае, не у вас, в частном секторе. - Перечислила неудобства, но подсластила: - Будешь в гости приезжать...
  
   Проводы лета мы всегда праздновали основательно. За шторой, рядом с ногой, компрометируя меня, стала прискорбно быстро собираться разнузданная стайка пустых бутылок. Чуть забылся - шевельнул ногой - предательски звенят... Ритиному отсутствую никто не удивился: "мало ли телок минуло..." А Светку рядом с ним все видеть привыкли... Бес включил маг - грохнул вопль английского речитатива и оборвался. Поплыла тягучая музыка... Завывающий "потусторонний" глас Светки: "Отдайте рубль! С наследства... Папа помер". "Да ну... - вступил ленивый, Жорин. - Опять? Коронный номер..." - Гамлет-Жора, смеясь, легко ломал каноны. Светка недовольно слушала себя. Все, кто не слышал, улыбались и вслушивались... А я забытый голос совести уловил: рубль-то Витальке? Ё-ё... Посчитал свои скудные. У матери, решил, больше не возьму. Протянул денежку. Жора не сразу оторвался от созерцания будущего счастья и слушания своего шедевра. Увидев монетку, непонимающе поднял брови...
  
  - Витальке, - говорю, - отдай. Я запамятовал.
  
  - Вспомнила бабушка, как девушкой была. - Отмахнулся он. - Отдал давно...
  
  И снова - к галдящему магнитофону:
  
  - Мамань, открой!
  
  - Ой, ктой-то?
  
  - Сынка...
  
  - Гамлюша?
  
  - Я!
  
  - Чего тебе?
  
  - Где папка?
  
  - Правит...
  
  - Умер! Дура... Но, гад, храпит и на одре?.."
  
  Записано на фоне зловещей Шуриной рок-сюиты. "...Неудачи, - думаю уныло, - кого крепят, кого калечат. Дело в размерах неудачи и готовности к тому моменту... Жизнь, ленивых и слабых, неудачами, как кнутом, - чтоб не дремали... Больно? Меры принимай. Мышцы накачать можно. А волю, ум - к звёздному-то часу? Туго..." Благодушный Гамлет снова тянется чокаться. Я недовольно мотнул головой.
  
   - Что? - Жора подозрительно зыркнул на меня и потянулся, было, выключать звук, но задержался. К чему-то в записи прислушался. "...Не верь ушам, сны тени лживы! - Ничуть не верю: явно врут. Дядя венчался для наживы... - Короче! Тёмно дело тут, - заканчивает автор в унисон с героем и, потянувшись через Светкины колени, прижав ее мимоходом и мигнув, от чего она снова слегка посуровела, вырубает, морщась, звук. - Поехали!.. - Снова смотрит на меня и тянется стаканом. - Давай, давай! Не саботируй... Лэдс гоу!
  
   - Мне, между прочим, комиссию проходить...
  
   Я упрямо отодвинул свой стакан. "Ну... Началось!" Он укоризненно помотал головой и выпил. Смотрю - Светка заволновалась: "И тебе, может, хватит?" Он что-то сердито шепнул ей. Я отвернулся: "Приятно заботливой супругой... Но, если решила права качать... Нет: умная". ...Моя пачка на столе опустела - помогли окружающие. Решил: последнюю курю... все. Сегодня уж курил - ладно. С понедельника, как водится... А сейчас?" Но это, как обычно, легко мелькнуло в сознании. "В понедельник..." А бережливый Шурыч достал сигарету из внутреннего кармана "Рэ-фрака"... "Дружески" взял у него. Он безропотно достал еще, но Бес, послушавший запись нового звучания сюиты, недовольный чем-то, поднялся и позвал их. Вечно спичек... Тянусь сигаретой. Юрка, почти не глядя, вежливо стряхнул пепел на меня и подал свою дымящуюся моим коленям. Сразу же отвернулся к захмелевшей Инночке. Никакого, понимаете, внимания друзьям...
  
   - Уй! - Улыбаясь и потирая руку, сморщился он. - Ну, кулачонки...
  
   Пророкотал ударник и электрическое жужжание со свистом заставило поднять головы. У микрофонов на секунду четко-отрепетировано замерли:
  
   - Твоя "счастливая пора" - в живые шахматы игра! - зазвучало в зал. Я удивился их ладу с новичком. Герка мигнул нам оттуда и подхватил глумливо: - Но ход дурацкий не вернешь! Не ошиба-айся, молодежь...
  
   Инночка, задрав носик, манерно курила и посматривала теперь на звёздного Геру. Светка, покачивая суперногой в такт, подпевала. Ольга с кем-то ушла танцевать. Бес, увидев, ткнул пальцем в ее партнёра и причесоном мотнул:
  
   - А ты ведь только начал жить... Ошибок как не совершить?
  
   - А? - Наклонился ко мне Юрка, чтоб слышнее было. Я кивнул. Он воздел палец. - О! - И напрягая голос, провозгласил исчерпывающе: - То-то ж и оно...
  
   - Пусть ты почти не виноват, - печально кивая, рассуждал Бес, - но сразу ставят детский мат!
  
   Да, подумал я, да. Нехило. Хотя рыжий Валентин пел, не оставляя жвачки и старательно-равнодушно глядя в потолок. Музыка теперь звучала не по слогам. Герка-то всегда стучал прилично... Он щерился:
  
   - Юность "счастливая пора?" - спрашивает всех, даже бровями. - Мы тоже думали... - Кивает скептически и большим пальцем за спину показывает, как Гилмор. - Вчера!!! - Шурыч сосредоточенно, не подымая головы от клавиш, разнообразно массировал пульт и не пел, а выговаривал. Но звучание было... Прямо скажем. Вдруг музыка оборвалась. Они снова четко замерли. В тишине Бес неожиданно шлепнул по гитаре и в микрофон вздохнул: - Крепись, душа моя, крепись! Ведь впереди такая жизнь...
  
   Потом две танцевальные, забойные, для публики и хозяйки, с которой, по словам Жоры, Бес "иногда подрёмывает". Отложили инвентарь и вернулись к питию. Публика перестала танцевать. Немного хлопков, в основном наших, и все. По моим представлениям, похлопать бы уж могли... Не принято. Но все довольные вернулись, ничуть не обескураженные, привыкли. В ответ на одобрение и пожелания Бес, - вообще-то польщенный, - попер на хозяйку, голоса не понижая:
  
   - Цветомузыку - дурище? Что ты... "Дорого. Неосвещенный зал! ...криминал. Наблюдение. Официантам трудно..." - и заключил, хмыкнув. - Обсчитывать.
  
  
   2
  
   Часов в одиннадцать мы снова разошлись с Бесом во взглядах. Расходились до того, что стали расходиться, "забыв проститься..." А им ещё играть и играть... до закрытия. Сосредоточенные и подчёркнуто трезвые: Юрка и я, Жора и верная Светка под девизом: "Уходим в осень! Прощенья просим..." сунулись с винной смелостью на улицу, на свежий, отрезвляющий, воздух действительности - из затхлой атмосферы мещанских иллюзий и цинизма! - пошушукаться о вечном, непреходящем, о настоящей Любви... Ветер сразу стал бить нас по мордасам реальным положением вещей. Юрка, оказывается, вышел лишь проводить, но не вернулся и с нами не пошел. Уныло посмотрел на часы, сделал всем ручкой и скрылся в тени и мраке по направлению автобусной остановки. Я вздохнул вслед, глядя, как стихии рвут его "надежды-одежды" в разные стороны. Тоже уматывать на автобус нужно бы с ним, но на остановке, по закону подлости, Ирка попутно может встретиться... Выходить ей рядом с домом - предпочитает трамваю. Поёжился, глядя в тёмные низкие небеса. Сверху сыпалась нам вся эта мура. Колючие акации яростно, но безрезультатно, - как я заботы, - старались стряхнуть с себя капли на желтую листву, уже сброшенную.
  
   - Кому понравится: мнётся, мнётся... А в одиннадцать - к маме, - защитила Дификл Светка. - Любая взвоет. Никогда он не женится, посмотрите...
  
   Надолго нас не хватило. С бесовским уханьем - "Согреет кровь к себе любовь!" - вломились в первый попавшийся подъезд без кода. "Тихо, тихо... - шепнула Светка. - Вытурят". Они приладились целоваться, - подъездный рефлекс, - но поняли, что я сейчас уйду. Закурили. Невеста в настроении, решив и окружению по дружбе уделить тепла, снова вгляделась в царапину меж моих несчастных глаз:
  
   - А как Ирочка? Спортсменка твоя...
  
   - Не видел.
  
   Вздохнул, и снова вспомнив, потупился: "Тоже надо грехи искупать. Позвонить. Что прятаться-то..." Светка взяла за руку. Правильно истолковала мой сплин.
  
   - Самарский? Опять... На Юру уже похож.
  
   - Ритке, - ворчливо перебил благородный Жора, - звонили вчера. Светлана вот озаботилась... Удостоверилась.
  
   - Ну? - буркнул я, не подымая головы.
  
   - Уехала. У них дома сейчас родственники какие-то, - нехотя сообщила вдумчивая и предприимчивая Светик. - Короче, maman её в Москву взяла. - И легко похлопала меня по руке. Они с Жорой были уверены, что я в шоке по этому поводу. - Ну, вот что ты? Любить надо достойных... - изрекла кандидатка в жёны очередную правильную мысль. - Она сопля ещё... зелёная. Между прочим, с вами двумя - одновременно... Так делают? Тебя любят - надо быть достойным этого...
  
   Посмотрела на грязные Жорины туфли с прилипшими листьями, замолкла. По разу стряхнули пепел. "Так конечно можно на дело взглянуть, думаю, но..."
  
   - Слушай... - встрял он не очень дружелюбно. - Ты пришел ко мне... Сказал. А она, до последнего!.. Как партизан. Ни полслова.
  
   - Можешь сам позвонить, - свернула с опасной тропы, пожав плечами, Светка. - Уточни... Соседей спроси.
  
   - Не в том дело. - Я цыкнул зубом. - Пошли?
  
   - Но она-то... - спросил Жора, докуривая, уже за ручку двери взявшись. - Что хоть сказала... напоследок?
  
   - Ничего. Даже - до свидания...
  
   - Не бросайте здесь! - остановила Светка.
  
   Мы аккуратно выбросили окурки за дверь и сами - туда же. Ветер мокрыми холодными облизываниями умыл нас по-кошачьи.
  
   - У-уй, как тут... - Передернулась Светка. - Домой, домой! Братцы... - Она задумчиво выдохнула излишки душевного тепла в ночное пространство, пар отлетел. Потянула к остановке нас, не могущих никак определиться в этой жизни. - Утром передавали: на почве заморозки. - Подняла воротник. - Всё померзнет.
  
   - Ой, забеспокоилась, - укорил Жора. - Садовод.
  
   - А ты зимой есть не собираешься?
  
   "Так его! Общественным благом... Привей пню гражданскую позицию. Может, привьется". Издалека увидели трамвай. Бегом, только бегом! Ждать - дрогнуть... Трамвай учтиво подождал и сразу же за нами захлопнул дверь, не впустил преследователя. Черную кошку. Еле втиснулись. Много Юра выиграл...
  
   - На свадьбе без меня, как загудите, - смеюсь, отдышавшись, цепляясь за ручку сидения, чтоб от них теперь не оттеснили. - Мысленно с вами, Женатики...
  
   - Слово какое-то... - Поморщилась Светка. Снятой перчаткой на нос мой махнула. - На следующий год какая-нибудь обязательно охмурит. Летчика-то?
  
   - Да нет, - говорю, вздохнув, - пока не поумнею... Лёдчик! По жизни как: рулить собой не научишься, один грех. Вон Виталька. Нищета, ор... На хрена?
  
   - А время? Пока умнеешь... - Жора завозился, хотел ближе подвинуться. - Остальное по боку?
  
   - А пользы от дурного?..
  
   - Алик... - Остановила опять Светка. - Тебе двадцать? - Она, с трудом высвободив руку, поправила влажные волосы. Я кивнул. Жора в этот момент опять ринулся ближе ко мне. На этот раз удачнее. Подруга обхватила его за талию, и мы привычно образовали кружок из трех человек. Так в давке пока ещё устойчивей. - Вчера про тебя говорили... - Она мельком взглянула на будущего супруга. Опять помялась. - Жор, лучше ты... Ой, не дыши на меня! Алкаш...
  
   - Можно подумать, от тебя цветочками... - Он кашлянул себе в подмышку: - Так... - Посмотрел под ноги. - Твоей взрослой жизни молодой... Сознательных лет пять-шесть? Главная жизнь впереди. Пока начало у нас. ...Что мечешься? - Жора менторски хмурился. - Понимаю: самокопания нужная вещь, не заржавеешь... Но, в меру! В меру. - Он брови назидательно поднял. - А у тебя они, я смотрю, за красной чертой. Пробки вышибет...
  
   - Ладно... - Я сделал лицо нейтральным. - С первого учитесь?
  
   Он машинально кивнул. Сосредоточенно глядел под ноги пассажирам. Потом в темное окно пригляделся:
  
   - Все нормально будет. Не бери в голову...
  
   Нормально. Все - на свои рельсы, не взирая на... Он - в институт, я в училище... Нормально. Не уверен? Мало. ...Трамвай останавливался. Я тоже, через спины, пригляделся к залитому окну. Уже скоро... Ночь, правда, похожа на разыгравшуюся с ненастьем и взъярившуюся в небе над городом огромную черную кошку. Она бешено воет с ветром в темноте наверху, в невидимых тучах, на высоковольтных вышках и в проводах. Азартно орет под прожекторами с вокзальным репродуктором, яростно шипит автомобильными шинами по залитому блескучему асфальту. Неутомимо прыгает и топочет, брызгая, по крышам, гоняясь за ветром и увёртываясь от дождя. Буянит на качающихся деревьях. Носится за их тенями и смытыми листьями по пустынной в такую погоду площади, по нахохлившимся улицам и съёжившимся дворам. Везде электрически поблескивает в темноте ее мокрая вздыбленная шерсть, и со всех сторон смотрят фонарями светящиеся сквозь дождевые струи её стремительные жёлтые глаза... Вспомнил, как в тёмном трамвайном окне отражение Риты впервые увидел. Мелькают шпалы, блестят рельсы в стремительно летящем свете окна.
  
  
   3
  
   Понедельник. Пораньше, чтоб не передумать и кого-нибудь застать, решил Ирке позвонить, чтоб не ходить на поклон. Надо же как-то... Хоть "До свидания" сказать. Длинные гудки, гудки... В частном секторе линия отказывает чаще... Ага! Дядь Гена: ...Уже ушла. "Раньше надо было, молодой человек". Раньше надо было... Поразительно точное замечание с высоты жизненного и... Чего еще? И не деланных ошибок? Раньше... Короткие гудки, гудки, гудки... "Умный ты, думаю... И старый. Тебе уже не понять наши мелочи, а в них суть. "Раньше" я вообще бы не позвонил..." Телефонная будка без стекол - бр-р! Ветерок... Я громыхнул дверью и бежать. Прыгаю через лужи. Опять грязища. "Раньше надо было, молодой человек..." Даже лучше: "Звонил? Звонил". Все... Дома попинал в саду грязный смятый мяч, обрызгал брюки и побрел собирать чемодан. ...Но сел писать письмо. Ирке. Кому ж еще...
  
   Странно. Только перед ней никогда не боялся дураком показаться, сесть мимо стула, одеть не то... Делал, что хотел. Что думал, то и... Привык к ней, как к Линке. Друг. Но с половыми признаками... Не пишется. ...В комендатуру к десяти слетал и снова сел - письмо это глупое... Постричься надо сначала, а то коменданты... Так и сидел, обхватив нестриженную голову, нерешительными руками, пока Ирка сама - наяву - вдруг не предстала. "Привет, говорит, пропащая душа... Приехал?" Я со смутными намерениями, с осколками разнообразных мыслей и желаний впустил гостью, подал, как ни в чем не бывало, табуретку. Бросила тяжелый портфель, уселась - красными носками к печке. Не смотрит на меня... Её маленькое пушистое пальто я повесил на свою шинель, а фураньку возле зеркала примерил. На макушку - как раз... Но вот козырище... Глаза прятать. Черт, постричься обещал... " Ир, в парикмахерскую сходим?" Так теперь уезжать не хотелось: казарма, строй, ор!.. Фуражка и пальто такие легонькие и так пахнут духами... Захотелось покормить их маленькую хозяйку. Мне оставлено жареной картошки. По настроению. И ей хватит... Только разогреть. Не хочется? ...Кормить буду, и никаких разговоров. Рот занят... Вожусь на кухне, а Ирка там молчит. Переживает, боится. ...Меня?!
  
   - Пожрать, - говорю растроганно, - надо... Ты будешь?
  
   - Что?! - переспросила она пугливо. Думала уж наверняка не о еде.
  
   - Есть будешь? - Высунул я "доброе" лицо из кухни.
  
   - А?.. Нет-нет. Я здесь подожду, можно?
  
   - Будешь... Ты с занятий?
  
   - Да.
  
   Уронил кусок колбасы. Неудобно кормить девушек с пола? ...По обычаю подул на него, чтоб микробушков согнать, и съел. Да, а?..
  
   - Откуда узнала? Что я дома...
  
   - Дядь Гена позвонил.
  
   - В институт? - Выглянул я опять с отваленной челюстью.
  
   Опустила голову, кивнула. Вот это да, думаю... По времени Ирка сбежала, минимум, с двух пар. Если звонил-разыскивал, значит в курсе наших дел прискорбных... Знал, что сбежит. Да-а...
  
   - Иди...
  
   Пришлось силу применить. Легкая... Посопротивлялась, помялась, но села. Дома, конечно, не была. "Кушай, душа... Паек по первой категории". ...Я не знал, как все объяснить: "Трахаться - конечно... "Красивые инстинкты" и прочие... А Любить? Кто - как... "Охи-вздохи, правды крохи", цветы и парение чувств - для вида? - охмурение. Не то. Опьянение новым - близостью! - говорят. Наверно... И ищут новизну всю жизнь в разной таре... Если не врать? Он Риту обвинил: "Сучка, как все. Только красивая..." и успокоился. Салага она зелененькая. ...А такой близости, чтоб, и "в горе, и радости" - навсегда. Да-с. Самому быть - стать? - подходящим мало. Надо встретить свою половину. Такую же?! Это даже не машину выиграть... Но хочу. "...Хочи", говорит мать всегда на мои заходы. Рита - попытка. А сразу враньё: Жоре, ей, бабкам... А какая, к свиньям, близость, если сразу брешешь? А Ирок... Самолюбие, душа моя, задеваю непокорностью? Успокоиться не можешь. "Плод запретный...". И умная, и фигурка вполне, - мельком глянул, как она, раздумывая тоже о чем-то, машинально тыкает вилкой, - и характер... Привык. Воздухом дышишь - не замечаешь. А лишись его?.. Что ж она не писала полгода? По поступкам судят... Не ангел тоже, понятно. Налил компоту. Сухие груши из деревни привёз. Пальцем собирал крошки, просыпанный сахар, сгребал в кучку и засыпал узоры на клеенке. По поступкам и о себе надо. Напрячься. Не врать:
  
   - Знаешь с кем... ездил?
  
   Бровью не повела. "Жора трепанул? Светка? Или по фигу..."
  
   - Приехал же... - буркнула, не подымая головы, и ноготь грызет.
  
   "Все, не могу. Формально признался... Всё! Хватит". Мы уселись на Линкином диване. Я - к форточке, молчу. Задымил, пока наших нет. Стыдоба! Это врать нетрудно... Не глядим в глаза. Ирка, когда посуду мыла, сняла куртку и осталась в красном свитерке. Тоненькая, бледная. "Бледня бледнёй", сама шутит.
  
   - Дай мне! - просит вдруг, сверкнув синим "непостижимым взором". - Попробую... Дай! - И тянется за сигаретой. Не даю.
  
   - Ты ж не куришь? - Руку задираю. ...Разрумянилась. Глаза круглые, просит:
  
   - Ну пожалуйста...
  
   Отдал. "И стопочку, может?" ...Не кашляла, но слезы выступили. Сунула, не глядя, "отраву" назад. Уткнулась, отвернувшись, в диванную спинку. Ревет! Батюшки... Тронул ее худое плечо - ка-ак рванётся! Вцепилась. Обняла, ткнулась в мою нервную шею, - сразу мурашки - потом быстро отстранилась, "глазами ест": "Аля! Алечка, я... - Слезы по обеим щекам. - Я с ума схожу..." Я уж так и так: "Прости меня, говорю. Я тэбэ уважаю. Под танк па-айду за вы..." А она - еще сильнее - рыдать. Потом стала стягивать водолазку.
  
   - Ирка... - Я тоже "задышал нервно". - Я... Завтра... Уеду. Ты что?
  
   - Дурак! Дурачина!!! Я же тебя... гада...
  
   И снова за свое намерение. Кружева замелькали. Я схватил ее, сжал. Ты что? - спрашиваю. А что тут спрашивать... Замолчала, притихла. Уткнулась в меня, всхлипывает. Потом затряслась опять. Через рубашку мокрое чувствую. Мне неспокойно, но... хорошо.
  
  - Ладно, Ир... Всё нормально, не плачь. Мать сейчас придет... - говорю. Мать, разумеется, пришла вовремя. Ирку привечает. Забеспокоилась. Мы, сразу же, драпать на улицу. - Что, что? - спрашиваю. Повернул насильно ее лицо. Мотнула головою и снова спряталась. Не понял я: - Что ты сказала? ...На тренировку?
  
   - Никуда я не пойду... - шепчет сердито и вздрагивает.
  
  
  4
  
  Не отпускает на шаг: даже через грязь шли вместе, боком. Сдалась... Не ревела больше, но через каждые пять шагов заставляла нагибаться и целовать себя. Я шел тихий и неловкий, как ходячий пенек. Целовались, и чуть в грязь не уронил ее... Фуражку поднял. И на холоде она не остыла. Уже у стадиона, в телефонной будке нагоняла на меня жар. Сыпались перед закрытыми глазами красные цветы... Надежда Российского спорта, чувствую, понаделала мне засосов.
  
   - ...Ваши пошли, - сказал я через силу и повернул ее голову.
  
   - Еще минутку...
  
   Ткнулась лбом в мою подмышку. Мне было приятно и неловко. Ерошил ей волосы на затылке, они блестели. В другой руке держал испачканную фураньку.
  
  - Честно, Ир: буду писать... - Улыбаюсь косо. - Даже, если не ответишь.
  
   Она подняла глаза.
  
   - Гос-споди!.. Опять на год. - И, уткнувшись, затрясла головой. - На год.
  
   - Не год, а одиннадцать месяцев.
  
   Стемнело. Фонари горели в каждой маломальской стекающей капле. Стекла запотели. Я немного протер - у павильона никого уже.
  
   - Ир... Без семи.
  
   Тоже посмотрела в ту сторону. Глаза опять - будто что-то вспомнила.
  
   - Не пойду... Я тапочки забыла.
  
   - Хоть позвони?
  
   - Перебьется.
  
   Достала платок, сжала и забыла про него, но снова закусила губу, сморщилась. Обнял ее и чуть встряхнул.
  
   - Перестань... - у меня тоже голос ослаб. - Пожалуйста...
  
   - Если ты опять меня бросишь...
  
   Замолчала. Это красная черта. Ёе упрямство так напряглось, что трещинами покрылось. Лизнул ее в щеку.
  
   - Гав! - Снимаю громко загудевшую трубку. - Звони.
  
   - Перебьется... - Наконец выдохнула она, и время снова пошло.
  
   - Проблем мало? - Забочусь, как старший по званию. - Ну зуб болит?..
  
   Она невольно улыбнулась:
  
   - Уж лучше, тоже, нога...
  
   Позвонила, а могла бы и... Две "пары", тренировка - в один день! - какое падение. Этак вы... А, Ирина Дядьковна? Он там икает... Ей что-то опять пришло в голову, она странно взглянула в мою сторону и покраснела.
  
   - Что ты? - любопытствую благодушно.
  
   Отворачивается. Я снова насильно разворачиваю к себе, она больше не сопротивляется. "Ну?.." Счистив подсохшую грязь, надеваю и натягиваю ей на глаза фуражку, чего она терпеть, знаю, не может... - Ни гу-гу.
  
   - Что? - Смотрю и не знаю чему улыбаюсь. - Нога прошла, гуляем?
  
   - Купить кое-что надо, - говорит и из-под козырька зыркает: - Идем?
  
   Потянулись забитые в этот час покупателями продовольственные отделы. Портфельчик на глазах стал беременеть.
  
   - Спички, зажигалка есть? - спрашивает деловито. Киваю. Продолжает тем же тоном и поворачивает меня к прилавку, будто не надеясь, что сам найду. - Займи тогда очередь, пожалуйста...
  
   Из перманентно праздничного, украшенного и подсвеченного, гастронома вырвались на Центральную. Ирка ее не любит за толпы. Морщится: "По такой погоде даже копошатся, как на пляже..." А народ ничего - бродит. И мне приятно медленно идти с ней в толпе. "Куда глаза..." А куда они?.. На Иркины колени в тонких колготках... Ее белые сапоги в грязи еще с нашей улицы. Под ногами на асфальте блестящая жижа. Туман. Капает.
  
   - У тебя деньги есть? - Смущается. - Сколько-нибудь. - Неловко роется в длинном своем кошеле. - Извини... Забыла, что у меня тут всего...
  
  Поскрёб по сусекам. Что-то сегодня девушка все позабыла... Тапочки, кажется, в портфеле... А? В павильоне шампанского купила. Народу меньше, но дороже.
  
   - В портфель? - удивился я.
  
   - Закроется? Попробуй...
  
   Закрыл. Тапочки, точно, здесь, в целлофане. Портфель раздулся, как живот. Книги, белый халат, чепчик...
  
   - Все?
  
   - А ты хочешь чего-нибудь? Деньги остались... Возьми, к стати. Мерси.
  
   Она протянула сдачу. Я моргал:
  
   - У тебя что, дома никого?
  
   Ирка опять покраснела на мое многозначительное предположение. Головой поникшей медленно помотала.
  
   - Дядь Гена...
  
   - А чё ж?.. - Глаза мои были уже на макушке. - Ты не домой покупала??..
  
   - Нет. Сейчас скажу... - И сказала! Я остановился. Тянет: - Идем, идём! Автобус... Опять в слезы и шепчет: - Завтра уедешь, и все... Ключи там. Спрятаны...
  
   Дед остановился, смотрит. С ума... Я увел ее за остановку. Автобус подошел, зашипел дверями, выпуская людей.
  
   - Хватит реветь... Разберемся, - говорю серьезно. Не реагирует. Согнулась и пошла куда-то. У меня странная спешка в словах: - Ладно, - шепчу, - но...
  
   Почти в пустом салоне холодно и полутемно. Слабые лампочки еле желтеют. Отопление только воняет. За окном черно. Редкие огоньки - за город выехали. Отражаемся мы, две какие-то тетки с ведрами, да пустые сидения. Сижу соплю. Она отвернулась к водителю и сидит смирненько. Терпеть не могу, когда меня заставляют, но тут... Представил, что нас ждет, и, честное слово... Слов не было, хотелось просто помахать ушами. Судьба, ты что? Ну и...
  
   - Домой не позвонила?
  
   - Ой!..
  
   Отвернулась, смотрит в темноту. Потом глаза закрыла, прислонилась к стеклу. Я прятал вскидывающуюся радость, тормозил, сколь мог: будет ей завтра... Кулаки сжал в карманах, воротником шею почесал.
  
   - Там печка хоть есть? - спрашиваю лицемерно ворчливо.
  
   - Есть, есть! - Она выпрямилась, поправляет фуражку. - И чайник...
  
   - А дрова?
  
   - Наверное... - Ирка, соображая, глянула на меня и, пожав плечами, выпятила губку. - Он зимой там рыбалить хочет. На водохранилище ходить.
  
   - Хы... - Я мотнул головой. - А если нет? Опупеем.
  
   Пока доехали, успели подремать и есть захотеть. Хорошо - запаслись. Тетки дальше, в Карповку унеслись. Но тут - опять! - жопа: Ирка дорогу не может найти. Темнотища, холодрыга. Домики все уже пустые, обворованные. Дача новая - не привыкла еще: раза три была. А тут темень... Дождь моросит. Жопа, словом... Бродили - бродили, как заколдовано. Далеко - редкие движущиеся огоньки - дорога. Я в башмак набрал, черт! Ирок молчит и тяжело дышит. Устала по грязи... Дурацкое, полоумное положение. Решилась на что, а тут... Отворачивается. Зачем? Все равно ни гада не видно. Чуть не стонет, бедняга, от стыда. Что ты, маленькая, это мне прощения просить надо. Ты ж не знаешь...
  
   - Ой... - Она ожила вдруг и завертела носом. - Теперь знаю! Пошли...
  
   - Ужели, милая? Мы здесь три раза проходили...
  
   - Ни три, а два. Помню, не думай... - Вдруг шагнула в сторону. - Забыла! Я не заметила... - говорит, смело ступая. Доски раздавленные, корыто с засохшим цементом, проволока. - Осторожно... Здесь яма. Прыгай!.. Теперь близко.
  
   - Корыто не заметила? Да я об него...
  
   У нее отлегло от сердца. А я, хотя все прекрасно понимал, еще злился почему-то. "Завезла, а теперь не знает, где туалет..." Глупо, в общем, все.
  
  
  
   5
  
   Вторник. Распрощались только сегодня утром. Всю дорогу с дачи Ирка проревела, не обращая ни на кого внимания. Уткнулась в окно и билась об него, когда автобус трясло. Не знал, что теперь делать. Что ни говорю - молчит... Намерзлись, не выспались, намучались, перепачкались... Радости не было. Сидел и опять глядел в ее черный блестящий затылок.
  
   - Ир... - тронул плечо. Плотнее уткнулась в стекло. Смотрят. Подвинулся ближе: - Он же знает, что со мной. Ну?
  
   Снова ехал с девушкой из деревни. В этом было что-то непонятное. Фортуна, ты сбесилась? Снова произошло не то. Почему? Я виноват?! Так получается. Хочу хорошего, а выходит... Без воли. Невесомость. Куда ветер подует... Остальное - лирика. Не за того меня принимают. Разочаровываются потом. ...Но мысли эти привычные почему-то не очень сегодня доставали. Привык. Или это она... успокоила. Не такая уж я и сопля, если серьезно. А Ирка - моя. Держу картуз. Свалился с нее. Сейчас перестанет... Притянул ее упирающуюся. Голову не давала и прятала лицо у меня под мышкой. Наклонился, подул ей в затылок. Вспомнил трамвайный разговор с молодоженами.
  
   - Ир, в пустыню со мной поедешь? - Улыбаюсь, представив. - Летехой вернусь - поженимся...
  
  Хотел добавить, что за свои двадцать много наделал, что ж теперь? Постараюсь больше не... Не успел. Ирка вскинулась. Волосы торчком, глаза круглые, злые... Не понял. Что еще? Все... Забыл предупредить: какой вагон, во сколько... В справочном может узнать, если захочет. ...Посадил потом в спешке в троллейбус - ей же на занятия - и все. Тяжело-тяжело: дома вечером теперь её будут казнить... Не пустят проводить. Мать бурчала - дядька ее вчера искал у нас.
  
   Блестят рельсы. Вокзальные прожектора уперлись в мокрые бетонные шпалы, в мазутный гравий. Искрит зеленым электрокара, шипят по воде шины, свет фар рябит от блестящих капель и отражается на мокром асфальте перрона. Темно-зеленые отлакированные дождем вагоны, черные впадины сцепок и неяркие окна. Уезжать, говорят, - немного умирать. "...Ко второй платформе. Ростов - Москва..." Я, мать и Линка прячемся в подземном переходе. Мой поезд опаздывает. Жора с Юркой пошли за пивом: "Раз он так..." Светка, несмотря на дождь, с ними. Не любит Линку. Я остался. Мать же не бросишь? Кого она провожает...
  
   Стеклянная дверь открывается - угрюмая троица с красными повязками... Козыряю, как Швейк с выкаченными глазами. Все в наиполнейшем... Отутюженный трезвый курсант - родственники провожают. Никаких друзей, бутылок и безобразий... Проходят, скучая, мимо и спускаются по ступенькам дальше. На всякий случай застегиваю на горле могучий крючок. Шею режет грубое сукно. Душит армия. ...Или ряшку отъел. А лень было шинель везти... Ругались. Теперь тепло... Шамрай отправлял. "...Ты не просто пилотом должен стать, а военным летчиком, наставлял ворчливо из облака табачного дыма. Ведь какое оружие в твоей руке будет... Это вы сейчас - галчата - орете по дурному..." Смотрю вверх - на часы. Черные чугунные стрелки иногда дергаются. Жду. Хочется курить.
  
   Стоим у самого спуска в переход, у холодной вокзальной батареи. Между секциями пыльная паутина, торчат чьи-то рваные носки... Сушили? Мой неновый, но вполне приличный чемодан с укоризной косится на этих оборвышей. Снаружи звякнуло и загудело. Глянул - Ростовский отходит. Мой всё опаздывает... Пока. В Тихорецкой придется пересаживаться, значит - почти на... Будет вздрючка. Опаздываю не из-за Ирки, но чувство, что из-за нее... Я вспоминаю снова, что произошло и застываю: "Бывает, говорят, у них на этом тоже кончается все? Ну, дела... А если упрется снова, удила закусит? Характер... Позвонить решил еще раз. Объясниться? С дядькой проще... На работе еще. И хорошо. А то... Я бы сделал усилие, позвонил. Я еще научусь их делать.
  
   Закурить бы... Обещал. Теть Ксеня напишет: "Драка, невеста..." Мать заметила мой неспокойный взгляд - нахмурилась, губы поджала. Помня о вчерашних Иркиных слезах и моей ночевке, расплывчато объясненной, спросила в чем дело. Что ей скажешь? Женюсь, говорю и вздыхаю... Конечно - недовольна, но в связи с отъездом не настаивает. Тоже вздохнула: "Езжай уж... Жених". Отвернулась к Лине, листающей "Дом Мод". ...Ладно. Ошибка в начале - не обязательно мат. Учимся.
  
   ...Майор. Вытягиваюсь и-и... р-раз лапкой. Ответил, даже покосился на такую выправку и старание: "Не издеваюсь ли?" А докажи... Да я и сам не знаю. Форму все-таки не люблю. "...Ты военный человек. - Шамрай летную книжку подписывал и из табачного дыма мигнул. - Должен понять: это только отступление - не поражение... Не ссы. Понял меня?" Как будто. Смотрю на перрон и вокзальные двери. Больше нигде она пройти не сможет. Здесь мы. Не по путям же поскачет... Смотрю на блещущие рельсы, потом на часы. ...Вернулись дружочки. Пиво прут!..
  
   - Жор, - говорю, забирая бутылку, к уху его клонясь: - Со Светкой... Ирке ничего не говорили? С кем ездил...
  
   - Оборзел? - поражается он искренне. - Тебе и пиво нельзя...
  
   "Может, она так... сама? Интуитивно". Светка купила и протягивает мне на дорогу чтива. Спасибо, внимательная ты наша... Смотрят с Линкой моды. Это выше всяких отношений... Друзья опять заскучали. Переглядываются подозрительно: "Ты кто такой, а?" "А ты кто такой?.." Полегоньку начинают пихаться. Только присутствие матери удерживает их от настоящего боя и воя. Какие Светки, Дификл или Ритки, Ирки?! Не до них... Не спрашивайте, что такое дружба - ничего сказать не могу. Но пока... Пока нет у меня ничего важнее. Беру мать под локоть:
  
   - Ну, ты что?.. Я пошутил.
  
   Она тяжело вздыхает, кивает:
  
   - "Пошути-ил..." - Потом, делать нечего, добреет и дергает за ухо. - Скорее бы уж правда, женить тебя...
  
   Молчим. А у хлопцев непонятки разгораются. "Ты кто такой... А ты кто такой?" Кто знает, как сложится жизнь: куда она нас разнесет, по каким дорогам пойдем, какой след оставлять станем? Что скажут о нас, что подумают?.. А кого мы назовем друзьями лет через десять? Мы не так много прожили - у нас все еще только начинается. И хорошо. Хорошо, что мы уже встретились. Пять-шесть лет в юности - не пустяк. Все только еще начинается, только начинается. Снова смотрю на вокзальные часы.
  
  
  
  
   Эпилог.
  
  Приводная радиостанция - радиомаяк, постоянно передающий в эфир повторяющиеся сигналы кодового сочетания букв азбуки Морзе.
  
  
   То был, слава богу, не Пряничников. Не прилетел занятой генерал. Задерживался, как всё большое и светлое, чтоб страстнее жаждалось его. "Во, было б!.." - думали с долей разочарования, наверняка, некоторые. Сегодня ждали птичку высокого полёта. Курсанты из-под тента курилки поглядывали, на небо, на полосу, на подруливающие к стоянке самолёты, на часы. Громкоговоритель слушали, взрыкивание стартующих турбин, повышая голос, перекрикивали: ожидали своей, лучшей, участи - полетать. На угрюмого Самару из первой эскадрильи, одиноко ждущего у К.П. решения начальства, естественно, тоже заинтересованное внимание обращали. Своё, непредвзятое, толковали. "Подбоченился, красивый..." - язвил кто-то. Быстрый, как понос. То старшину уважил, то без команды стартует... Да его вины, мол, не так уж и много, если разобраться... Другие неявно возражали: только добавил Р.П. "нервов". Но Р.П. командир их эскадрильи... Помимо воли "заимел" на своего курсанта. Некоторые говорили "зуб заимел", некоторые "проблему", некоторые... Короче говоря, пусть даже "не заимел..." Доброжелательности, во всяком случае, поубавилось значительно. Если и была. Сильно растерялась вчера. А командир эскадрильи тоже будет решать его судьбу.
  
   Как и вчера, Алик стоял на этом же месте. Было гораздо хуже. Может быть сгоряча, его снова отстранили от полетов. Все, решил: "Бобик сдох..." МИГ на разборе у Р.П. светил лицом и, подбоченившись, с чувством правоты поглядывал то на комэска, то на инструктора, то в огромное окно Командного Пункта.
  
   - Ну, - спросил, наконец, засранца, - тебе все понятно? - Самарский молчал. Понятно ему не было. МИГ, ясно дело, отложил объяснения. - Ладно, иди...
  
   И он пошел. Ненавидел и командира, и себя, и казарму. Необходимо идти и не замечать любопытные взгляды осведомленных ...или равнодушные, еще не слышавших новость. Пошел. Если кто ему и сочувствовал, то больше, наверно, все же радовался, что не с самим такое... Вечером чуть не кинулся на дневального. Сидел в курилке после отбоя и спать не шел. Дневальный повякал, пострадал и - за старшиной. Тот черт умней оказался - не вышел.
  
   Утром сегодня снова позвали к Р.П. Несмотря на Размышления о Будущем, спал, как бревно. Что снилось не помнил. Дом, наверно. Пляж, что ли. Комбез одеть велели?!.. Должен был полет сегодня быть зачетным. После вчерашнего "фальстарта". Усмехнулся бы, но... Андриков уже, было, запряг что-то писать свободного от полётов. ...Быстро переоделся и бегом на поле! Долго ждал. С привычной меланхолией безнадежно старался "взять себя в руки" и все обдумать. Обдумать. Не поддаваться. Говорят, комэска земляк. Помог бы, земляк, а? Но помог, похоже, снова Дед Шахрай. Настоял на проверочно-зачетном полете. Зам начальника поддержал: "Отсеялось много". Слово его - закон.
  
   Полетели с Дедом во вторую заправку. Получилось - опять вместо Петрова... Тот от чувств чуть не подпрыгивал. "Тучи доставал, крыло грыз...", как Белому виделось. Из-за того, что уже и не чаял больше в кабину сесть, перегорел вчера и не верил в добрый исход, в полете с подполковником очень стараться не смог: просто заучено управлял самолётом. Рад до смерти... Ни одной ошибки не сделал. Шахрай весь полет молчал. Будто его и нет совсем, вторая кабина пуста. Слетал, надо думать, чисто и хорошо. Так им будет труднее пнуть под зад.
  
   Летчики-инструкторы, даже начальник училища, все слышали, в полете с курсантами - кто больше, кто меньше - используют ненормативную лексику, то есть, мат. "Чтоб от скованности избавить..." Не в открытом эфире, конечно - по СПУ. Привыкли все. Никто не обижается, Белый объяснил: "Для связки слов в предложении..." Но в последнее время Алик Самарский стал замечать мат Бычеглаза... Стал обращать внимание и все больше, больше оскорбляться. От Деда никто ничего подобного никогда не слышал, естественно и Алик не услышал. ... Но ему очень хотелось думать, что это похвала такая. Он и думал. Хотя по привычке одергивал себя. Ждал разбора. Но подполковнику надо было сразу же лететь с кем-то из третьей. Прошлось ждать. Ох, чего уж Алик не хотел сейчас, так не хотел... Неопределенности. Надеяться, ждать. Как говорят, "Опять. Твою мать..." "Окончательно будет решать начальник училища. Что мудрить... Реальны три варианта: выпуск со всеми. Маловероятно... МИГ помрёт - не даст. Перевод на повторный курс. Очень не тянет, но возможно. - Понуро размышлял уставший стоять на месте Алик. - Отчисление? Дом, завод... Полная жопа, короче... Вряд ли. Хотя..."
  
   ...Официальным решение станет позже. Сейчас же необходимо предварительное. Комэска, хоть и занят - рулит полетами - кивнул: зачем, мол, тянуть? "Давайте решать. Не в выходные же собираться?.." Дед Шахрай высказался первым. Полностью "за" - за Самарского - летает чисто: на выпуск. Оценил экзамен по пилотированию "отл."! Бычеглаз аж головой дернул - не удержался, когда увидел. Даже не "хор.", как обычно - большинству... А - именно - "отлично". "Остальное, - буркнул в пространство Дед, - пройдет, научится... Если летать хочет".
  
   Этим он поставил Бычеглаза в сложное положение: "Неуд", и даже "Уд", теперь ставить непросто, а вопрос об отчислении вообще вынуждены опустить... Оценки у говнюка и до этого были неплохими. Однако избавиться от курсанта хотелось твердо - повторный курс! Это значит - другой инструктор, другой командир звена... Другая эскадрилья. Комэска - за повторный. Рисковать незачем.
  
   - Ну? - с интересом спросил, глядя на молодого инструктора, Дед. - Что молчите? Чей курсант, мой?.. - Андриков "ни то, ни сё..." Значит "за"? Молодой кивнул. Шахрай усмехнулся в клубах табачного дыма, пронизанного солнцем. "...Как святой в облаках", холодно думал уязвленный Андриков. Дед подчеркнуто отвернулся всем корпусом к Глазу, уже опять задумчиво ждущему чего-то. Посмотрел твёрдо: - Тебя, майор, учитывает.
  
   Глаз не отреагировал. Несмотря на всеобщее внимание, молчал. Они уже схлестывались сегодня не первый раз и им это еще предстояло наедине. И не только по этому частному поводу. Но... силы пока не равны. Раздосадованный обстоятельствами и собой, Андриков попросил разрешения и вышел. Полеты продолжались.
  
   - Ну? Что... - у лестницы, снизу спросил Самарский. По случаю крайности вопроса, нетерпеливо и напрямую. Потупившись, забыл субординацию. - Решили?
  
   "Товарищ инструктор" кивнул и вздохнул о своем:
  
   - Да что... Прянишникову решать. А так... - Остановился, машинально подбоченясь. Поглядел на пылящую самолетами полосу. Подумав, позвал Самарского в курилку. - Командира подожди...
  
   - Шахрая, - сердито поправил Алик и отвернулся.
  
   - Ну... Увидим, подойдешь. - Протянул Самаре голубую пачку с ровным рядком фильтров, в глаза посмотрел с любопытством. - Дед тебе "отлично" записал...
  
   Самарский обмяк, но от курева отказался. Нахмурился в сторону. Лицо ожило, но глаза снова ушли:
  
   - И что теперь?
  
   Инструктор пожал плечами и тоже глаза отвел:
  
   - Повторный курс. Видимо... - И тут же зачем-то решил обосновать предположение. - Это ж... грубейшие ошибки! - Опять в переглядки затеял, оправдывая кого-то. - Зону путал, самовольно из строя уходил... А вчера? - Выразительная пауза. - Так что, еще хорошо...
  
   "Хорошо..." - мысленно не согласился Алик тоскливо: - То "ЧП - предпосылка..." Теперь "грубые ошибки". А завтра бы... "оплошности"? "Хорошо..." Э-эх". Андриков, севший было на низкую скамью, снова приподнял зад, вглядываясь куда-то в длиннющую стоянку самолетов. Выпрямился окончательно и что-то заторопился. Быстро дотянул сигарету до половины и выбросил. Не получился разговор.
  
   - Ну, жди. - И озабоченно головой завертел. - Дядя летает?
  
   Алик, моргая, медленно качнул головой. Но тут, как по заказу, Дядя сам отозвался:
  
   - 598-ой - полностью.
  
   Значит, на глиссаде снижения. Андриков и Самара подняли головы. Стали искать у горизонта заходившего на посадку.
  
   - Садись, 28-ой, - утомленно отозвался Р.П.
  
   - Вот он. - Андриков первым увидел. - Шуршит Дядя...
  
   И невольно усмехнулся оговорке своей: "Дядя..." Алик уже видел: их пятерка, распушившись выпущенными закрылками и шасси, плавно снижалась. "Оборотов мал-мал..." - подумал вовлечено, и Дядя, будто послушался, - нате вам! - прибавил. Подтянул и подошел к точке выравнивания почти, как надо. Андриков удовлетворенно кивнул. ...Вот коснулся! Их головы одновременно поворачивались за мчавшимся по полосе самолетом. Тормозить поздновато начал. Убрал закрылки, притормозил...
  
   - Ну, жди, - задумчиво и невнимательно повторил "отрезанному ломтю" инструктор и перешагнул скамейку. Готовя на ходу шлемофон, в одиночку зашагал длинными целеустремлёнными ходулями на стоянку, встречать самолёт.
  
   Дядя сваливал с полосы. Обороты дал слишком большие и напылил нещадно. Майор не видит... Алик снова вернулся к К.П. ждать свое. Поднял голову - посмотрел наверх, на круговое окно: "Вершители судеб..." "На повторный курс..." - прикинул звучание - тошнит. Хоть и не радует, но легче. Все же... - "На повторный". Хотя, может... Нет. Шахрай сказал бы. Домой пишу - в госпитале лежал - отстал от КУЛПа, от...
  
   - Пятьсот тридцать девятый, - хрипло надрывался громкоговоритель под тентом. - Вырулить?
  
   "Ага... Сейчас". ...Эта цепь невезений, может быть, и делает пилота. Может быть и человека... Во всяком случае, если она уже прошла, то не бесследно. Все еще ждал: стоял у шахматной будки Р.П., скрестив мешающие руки, и поглядывал то на окно, то на часы. Жарко... Ветра почти нет. В тени стартового вагончика, не пугаясь рёва взлетающих самолётов, на одном месте кружат мелкие мушки. Белые подшлемники на беспокойных юных головах роятся здесь же, укрывшись от солнца под провисшим тентом. Лётная молодь ждёт от судьбы писем и своего момента тоже полетать... Чёрные кожаные шлемофоны сдвинуты на затылок или в курсантских руках теребятся. Белые резинки лётных очков и ларингофонов треплются в такт нетерпеливым пальцам. Пыльные ботинки сухую землю попирают - момента оттолкнуться жаждут. Наготове прозрачные планшеты с картами, цветасто расчерченными предэкзаменационными маршрутами.
  
  
  
   ***
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"