Она имела собственное кредо -
чтоб до утра и позы помудрей.
А он кроил из тощеньких обедов,
рупь тридцать, к выходному, на портвейн.

Она была слегка чудоковатей
и побродяжней матушки Кураж.
Её несло за тридевять кроватей...
А он всё прихорашивал шалаш:

'Ну, не беда - пусть дама оторвётся...
Бывает... Просто впала в забытье'. 
Надеялся и верил, что вернётся,
разделит с ним портвейн и бытие.

И возвращалась... И включали солнце
над облаками мокрого белья...
И расцветала в кухне, у оконца,
тоскливая убогость бытия.

Седая моль, роняла с крыльев пудру.
Как в первый раз, до утренней звезды,
они благословляли камасутрой
тахту, времён нашествия орды.

Летали души до утра и выше
среди подобных, чокнутых таких.
И целовались голуби на крыше...

... И было им - полвека на двоих.