Был погожий, летний денек. Листья тополей, яркие в лучах солнца, трепыхались как сонные бабочки под мягким, южным ветерком. Где-то в соседнем дворе слышался детский смех, из дома напротив лилась музыка. Что-то вроде легкого рок-н-ролла годов эдак семидесятых.
"Не плохой вчера выдался день", - подумал Семен. Вполне ничего, если не считать того, что он нажрался под вечер как порядочный боров. Такое случалось не часто, гораздо реже, чем с его друзьями.
Выйдя из подъезда, Семен закурил. Перед ним стоял новенький "Лендровер" черного цвета. Эта тачка всегда вызывала у Семена приступы веселья. Правда, теперь, все ограничивалось улыбкой, но раньше было по-другому. Раньше он обходил машину несколько раз, поглаживая блестящий металл, и думал о том, как ему повезло в этой гребанной жизни.
Открыв дверь, он уселся в кресло: скрипнула кожа. Включив кондиционер, он сдал назад, развернулся и выехал через арку на проспект. Машин было не так много и Семен, вдавив педаль газа в пол, поехал к друзьям. Если он верно помнил, то вчера вечером договорился выехать с ними на речку.
Приемник был настроен на "Наше радио" и ди-джей говорил бодрым голосом:
- Итак, это была песня группы "Ногу свело"...
Семен остановился на перекрестке, перед трамвайными путями: горел красный свет, такой туманный в поднимающимся с земли паре, что казалось, будто это чей-то глаз смотрит с неба. Послышалась музыка заставки блока новостей. Появились помехи, и Семен принялся переключать волны. Наконец вещание восстановилось, и он услышал голос диктора:
- ... по телефону Никита Астахов.
- Да Оля, - раздался приглушенный вновь появившимися помехами голос. - До сих пор ведутся споры о том, стоит ли воспользоваться эвтаназией. Послушаем, что говорят родители парня.
- Нет! - послышался женский, знакомый голос. Семен сделал погромче. - Мы не позволим отнять жизнь у нашего сына.
- Но ведь прошло уже пять лет, - это был голос репортера. - И, остается надеяться на чудо.
- Врачи то же так говорят, - ответил мужской голос. Знакомый мужской голос. - Хоть я и не верю во всякие такие штучки-дрючки, я все же надеюсь на это самое чудо.
- Пока мы живы, наш сын будет жить, - сказала женщина.
- Это тяжело? - спросил репортер.
- Не тяжелее, чем жить с мыслью, что сын умер благодаря твоему слову, и думать о том, что он мог бы поправиться. - Проговорил мужской голос.
Шум помех заглушил волну.
Где он мог слышать эти голоса? Мужской, женский, где-то, когда-то...
- Черт! - выкрикнул Семен.
На светофоре загорелась зеленая лампочка. Машина тронулась. Передние колеса миновали рельс, и тут движок заглох. Семен усмехнулся. Такого еще не бывало. Он повернул ключ зажигания. В моторе что-то щелкнуло и стихло.
Не бывало? Семен застыл... Никогда? Проглотив комок, который засел в пересохшем горле, он попытался припомнить последний год своей жизни. В памяти не оказалось даже отдельных кадров. Никаких разрозненных кусков.
Никогда не было, да?
Двигатель никак не хотел заводиться.
Правильно! Точно! В яблочко, мать вашу! Никогда мотор этой классной тачки не глох. Все потому, что не было ни вчера, ни позавчера. Не было прошлого! Даже самого понятия - прошлое!
- Но ведь я утром думал...
"О чем? - спросил он себя. - О чем ты думал?"
Он смотрел вперед, не переставая крутить ключ зажигания. Вдруг до него дошло, что теперь из памяти выскочило утро, вместе с мыслями и временем. До кожи спины дотронулась паника: неожиданно и не вовремя, от чего озноб пробежал по всему телу.
- Не тяжелее, чем жить с мыслью, что сын умер по твоему согласию. - Эта фраза, которую он произнес вслух, всплыла в голове медленно, как потрепанная, старая подводная лодка. Что она означала? И вообще, откуда взялась?
Семен огляделся. Ни людей, ни машин. Только ветер гонял по дороге обрывки газет, да светофор мигал то зеленым, то желтым, то красным. Появилось непреодолимое желание выйти из машины, поймать эти сраные газеты и прочитать все, что в них было написано. Казалось, что в них было нечто очень важное.
Не преставая вертеть ключ, он свободной рукой открыл дверь и, когда собрался выйти, застыл. Прямо на него мчался трамвай. Возможно, если бы это был поезд или электричка, Семен не растерялся. Но это был обычный трамвай, с обшарпанными боками и выцветшей рекламой кофе между фар. Ничего особенного. Однако кое-что отличало его от тех, что он видел раньше. А видел ли?
В кабине трамвая никого не было. Его скорость казалась слишком быстрой. Настолько быстрой, что бока сливались с воздухом, а фары превратились в глаза, которые плавились и растекались в стороны.
Он давно не видел такого жирного, самонадеянного голубя. В животе заурчало и Семен (если он правильно помнил свое настоящее имя) едва не выскочил из укрытия в кустах. Но вовремя спохватился. Голубь был слишком уверен в себе. Оставалось только подождать, когда он подойдет. Птица не видела опасности в этом обросшем, воняющем мужчине в лохмотьях.
Семен облизнулся. Такой еды у него не было месяца полтора, после того пира, который он себе устроил, перерезав глотку огромной дворняге, что шаталась неподалеку. Мясо было вкусным, но жестким. Его было много, а количество очень часто заменяет качество. Семен усвоил эту истину с тех пор, как оказался на улице.
Голубь подошел ближе. И как такая туша могла держаться на таких тонких лапах? Он же размером с кошку!
- Как он летает, сука жирная... - пробормотал Семен.
Во рту стало сухо. Все из-за жары. На солнце было градусов тридцать, не меньше. Уже дней десять как. И она убаюкивала. Медленно, и слишком ласково, что бы верить ее уговорам. А она уговаривала. Она умела это делать. Как же она просила лечь поспать где-нибудь на раскаленном песке пляжа. Или на дороге. Все равно там не было машин. Так жара говорила про скоростные шоссе. Про все скоростные шоссе. Но, не смотря на это, у жары был один единственный плюс: можно было без труда найти еду. Когда охотиться не было сил, Семен принюхивался и шел на запах. Летом продукты на помойках не выносят палящего солнца.
Птица подошла к кустам немного левее, чем он ожидал. Однако теперь голубь был в поле досягаемости, а больше ничего и не требовалось. Семен медленно, бесшумно перебрался влево и наткнулся на кусок газеты.
"Только ветер гонял по дороге обрывки газет" - прозвучало в голове. Откуда? Может, он читал нечто подобное в книгах?
Кусок бумаги был ровным: казалось, кто-то бережно положил его здесь на всякий случай. Семен поднял листок, напрочь забыв о голубе и о том, что жутко голоден.
Взгляд заскользил по заголовкам.
".... Произошел взрыв. Чья в том вина?"
Гласил один. Что за взрыв? Семена это не интересовало.
"Кто может остановить насилие в Ираке?"
Было написано на другом. То же ничего интересного. Но, когда взгляд остановился на статье снизу, у Семена задрожали руки. Листок, а вместе с ним и слова прыгали, будто были живыми.
"Терпение или самоистязание?"
Автор: Михаил З.
Наконец-то мне удалось встретиться с родителями парня, вокруг жизни, или, если хотите, смерти, не затихают споры.
Мы встретились в кабинете, прямо напротив палаты, где лежал больной. Встретила меня милая женщина в домашнем халате. Глаза грустные, а улыбка не настоящая. И вот о чем мы говорили.
- Вокруг этой истории не прекращаются споры. Как вы думаете, люди когда-нибудь успокоятся?
- А мне что до них? Пусть себе спорят. Это ведь только слова.
- Но, три года назад, суд едва не признал...- тут она прервала меня.
- В нашей стране эвтаназия запрещена.
- Да но, - признаться, мне стало не по себе оттого, что фактически я выпытывал у нее ее горе. Вытягивал. - Ведь врачи уверенны, что ваш сын не выйдет из комы. Они говорят, что у него работает только малая часть мозга, что позволяет телу выполнять только биологические функции.
- Пока мы живы, наш сын будет жить. Только Бог в праве забирать и дарить жизнь.
- Разумеется, но, исходя из ваших слов, вы и есть Бог, раз даете ему жизнь с помощью науки.
- Мы, я и его отец, лишь поддерживаем сына. Как поддерживали, когда он приходил домой с синяками. Понимаете, о чем я? Глупости говорят врачи. Мой сын слышит меня. Не знаю, как, но слышит. Он любит нас и никогда не бросит.
Листок выпал из рук.
" Мой сын любит нас и никогда не бросит" - прозвучало в голове. Он даже увидел, как вспыхнули огромные картонные буквы... Откуда все это? Может быть, когда-то давно так говорила его мать? Хотя это вряд ли. Его мать... Семен вдруг наткнулся на стену, которую не перелететь, не обойти.
На глаза опять попался голубь. Он выглядывал из-за листьев и ухмылялся. Семен попытался припомнить, видел ли он когда-нибудь ухмыляющегося голубя.
В животе заурчало, и голод напомнил о себе.
Тогда он, выставив руки, выскочил из кустов. Голубь дернулся в сторону и в секунду оказался в двух метрах. Семен даже не увидел, как это произошло.
Птица продолжала ухмыляться.
Вверху, где-то далеко в небе (по крайней мере, так казалось) раздался шорох крыльев. Звук приближался и приближался. Когда хлопки стали отдавать в ушах, Семена окутал ветер. Ветер, пропитанный птичьим пометом, наполненный их писком.
Он поднял голову: над ним кружила черная, шевелящаяся туча птиц. Запахло перьями, хлопанье крыльев стало осязаемым и только тогда, когда первый голубь коснулся Семена кончиком крыла, до него дошло. Дошло то, что все они, каждая эта перьевая блядь пришли за ним.
Последнее, что видел Семен, это сотни хохочущих клювов...
Не сказать, что это было тяжело. По крайней мере, Семен уставал гораздо больше, когда общался с поклонниками.
Представление, шоу, как угодно, развлекало его в большей степени, чем казалось сначала. Он был вроде героя фантастического романа, который длился уже более тридцати лет. Да и потом, что могло быть приятнее, чем говорить правду, которую люди воспринимают как ложь? Он мог вытащить доллар из-за уха восхищенного зрителя и в ту же секунду этот доллар пропадал из кармана какого-нибудь служащего, едущего в метро. Семен мог заставить вещи двигаться, найдя "нулевое время" и закинуть их на миллисекунды в будущее. Это было просто, достаточно увидеть дырку между единицами времени.
В свете огней, из-за которых почти не было видно сидящих в зале людей, он чувствовал себя великолепно. Ему было так хорошо здесь, что Семен позволил себе немного левитации. Не больше миллиметра от пола, что бы никто не заметил.
Свет из резкого, превратился в приглушенный.
- Дамы и господа! - сказал Семен и его голос разлетелся по рядам, шелестнул под потолком и стих. - Сегодня я не буду угадывать карты, не буду болтать о вашем прошлом... Сказать по правде, мое собственное прошлое кажется мне слишком туманным, что бы говорить о чьем-нибудь еще! - по залу прошелся смешок. - Сегодня я буду нем как рыба, которая сейчас в кармане мужчины. Поднимайтесь, я прошу вас! Пятый ряд, двадцать третье место.
Головы зрителей повернулись. Мужчина поднялся: на вид ему было около шестидесяти. Приличное пузо под красной безрукавкой и недельная щетина. Он поднялся, недоуменно глядя по сторонам.
- Но, прежде чем вы достанете плотвичку из вашего левого кармана брюк, я попрошу ассистента выкатить на сцену аквариум, что бы рыбке было где поплавать, - в зале вновь послышался смех. - Шучу! Дело в том, что вместе с обещанной мною немотой, ко мне перешла потребность находиться в воде. Помните? Нем, как рыба!
Два молодых человека выкатили огромный аквариум, размером с комнату. К лицевой, стеклянной стене была прикреплена лестница. Вода была прозрачная и соленая.
- Это пресная вода? - выкрикнул кто-то из зрителей.
Вместо ответа, Семен только улыбнулся. "Какая разница? - думал он. - Морская, пресная, к черту!
Не спеша, он подошел к лестнице, снял ботинки и забрался наверх. Усевшись на металлический каркас, он произнес:
- Доставайте рыбу, любезнейший! - и, оттолкнувшись ладонями, свалился в воду. Опустившись на дно, он сел по-турецки и кивком предложил все еще стоящему мужчине вытащить рыбу.
- Твою мать! - выкрикнул тот, когда из кармана и в самом деле показался скользкий, рыбий хвост.
В зале кто-то хихикал, и над рядами пролетало слово: подставной.
Мужчина как можно быстрее вытащил рыбу и бросил ее вперед
Каждый человек в зале ждал, когда рыбка упадет либо на сцену, либо на головы первых рядов. Этого не произошло. Рыба вообще никуда не упала. Раздался шквал аплодисментов.
Семен улыбался, пуская маленькие пузырьки воздуха из ноздрей.
Стало тихо, и только легкий скрип колес за сценической ширмой напоминал о том, что это концертный зал, а не склеп.
Вскоре, те же молодые люди выкатили роскошное кожаное кресло с сидящей на нем восковой фигурой. Манекен был... Точной копией Семена. По залу зашелестел шепот, а когда все стихло, взоры зрителей устремились на Семена.
Того, что сидел в аквариуме.
Он поднял руку, призывая к спокойствию и тут, стекла аквариума стали матовыми. Будто на них разом дыхнули сотни людей.
- Аааахххх.... - пронеслось по рядам и кто-то на передних креслах начал хлопать. Но аплодисментам не суждено было состояться, потому, что на стекле стали появляться буквы.
У кого есть вопросы, спрашивайте, не стесняйтесь.
Когда появилась надпись, Семен прислонился лицом к одной из букв, подмигнул и улыбнулся. Люди, что сидели на первых рядах, подались назад, повинуясь необъяснимому порыву страха.
Спрашивайте, не стесняйтесь. У него.
В конце предложения появилась стрелочка, которая указывала на восковую куклу.
"Замешательство объяснимо, - думал тем временем Семен. Водичка была теплой, одно удовольствие. - Вот тут надо было нанять подставного. Объяснимо, объяснимо... Как можно разговаривать с воском? Но люди любопытны, ничего не поделаешь!"
Прошло около десяти минут, пока не нашелся первый смельчак.
- Скажите... ээээ, тьфу черт! Вы умеете оживлять мертвецов?
Фигура шевельнулась. Кто-то вскрикнул. Кто-то зажмурился. Каждый человек по-своему отреагировал на это движение. Но все, все как один чувствовали холод, обдавший их со сцены.
- Как вам сказать... - проговорила фигура. Голос был низкий и казалось, что он пробирается через множество коридоров, которые давно заросли паутиной.
Стало так тихо, что можно было услышать, как машины гудят на улице.
- Я не Бог. Я не могу оживлять мертвецов. Но я могу облегчить страдания. В том числе и ваши.
Семен все улыбался. Все шло так, как он хотел.
- Вы считаете, что тем самым вы поможете нам? - спросил мужчина со второго ряда. - Я всегда говорил, что не верю во всякие штучки - дрючки. Но и надежда... если честно, ее почти нет.
Что-то знакомое было в лице мужчины. Семен прислонился лицом к стеклу аквариума.
- Понимаю, - с сочувствием продолжала кукла, а Семен стал беспокоиться. Что-то было не так. Волнение начинало нарастать. - Пятнадцать лет, - из воскового рта вырвался воздух. Звук напоминал вздох сочувствия. Только напоминал, - это слишком долго. Посмотрите на себя. На супругу. Вы постарели раньше времени.
Сидящая по левую руку женщина поднялась, и мужчина обнял ее за плечи.
Семен вглядывался в их лица. Наряду с волнением, появился страх. Теперь он знал, что пошло не так. Манекен не мог вступать в диалог. Он мог лишь отвечать да или нет, как магический шар. Семена пробрала дрожь. Восковой манекен должен был говорить да или нет, и по-другому быть не могло! Семен взглянул на куклу и заметил, как она улыбнулась уголками рта, бегло взглянув на него. Кожа покрылась мурашками, а внутри похолодело.
Кислорода в воде стало намного меньше, чем должно быть, но пока Семен не обращал на это внимания. Помимо вышедшего из-под контроля манекена, его внимание привлекали те люди, мужчина и женщина. Он знал их, видел, но где и когда, вспомнить не мог.
- Но, - проговорила женщина. - Это очень жестоко. Или вы так не думаете?
- Жестоко мучить его, - ответил восковой двойник. - Даже если он придет в себя, то вряд ли станет полноценным, после пятнадцати-то лет! Подумайте сами, что его ждет? Простите, но вы далеко не молоды, а один он не справится. Обществу он без надобности!
Женщина заплакала, а мужчина крепче прижал ее. Его подбородок дрожал и крупная, блестящая на фоне потускневших глаз слеза, скатилась по щеке.
Необъяснимая боль резанула Семена в сердце. Злость, горячей волной, окатила с ног до головы. Она возникла так быстро, что смыла причину своего появления. Он ненавидел, призирал, готов был уничтожить эту женщину, которая плакала на плече мужчины.
Семен ударил кулаком по стеклу. Оно едва завибрировало. Он ударил снова и снова, и снова. Он бил с упорством смертника и когда из этого ничего не вышло, закричал:
- Ведь это ты клялась, что пока живы вы, буду жить и я!!! А вы живы!! Вы еще живы!!!
Семен замер, пытаясь собраться с мыслями и определить, что имел ввиду.
- Я последний раз спрашиваю вас, - сказал манекен. - Спрашиваю вас при свидетелях. Согласны ли вы на эвтаназию?
Семен открыл рот и хотел что-то выкрикнуть, но вода хлынула в легкие. Не замечая этого, он ждал ответа. Ответа двух старых, лишь отдаленно знакомых людей, которых он, при всем желании не мог вспомнить.
- Да. - Сказала женщина. Слезы попали ей на губы. Семену показалось, что это слюни. Хищные слюни убийцы. - Мы согласны.
В зале послышался вздох облегчения.
- ЛГУНЬЯ! - завопил Семен, чувствуя внутренностями воду. В глазах потемнело то ли от злобы, то ли оттого, что сознание стало покидать его. Но даже в темноте, что окутала плотной, черной простыней он видел старика и старуху. Двух лгунов, которых он ненавидел больше всего на свете.
Шелест перьев. Хлопанье крыльев. Курлыканье где-то над головой. Семен открыл глаза и увидел кусок газеты. Один единственный заголовок.
"Они убили сына"
Больше ничего. Пустой лист. Только три слова...
Как они посмели? Какого черта они о себе возомнили? Убили, убили, убили сына! Сына, которому клялись совершенно в другом!
Семен вскочил и, глядя на кружащих вокруг голубей, закричал:
- Я ненавижу вас!!! Ухмыляющиеся шлюхи!!! Вы обманули меня!!
Крыло птицы черкануло по лицу. Сотни когтей и клювов вонзились в лицо, в плечи, в руки, в спину, раздирая кожу, вырывая мясо, выклевывая глаза. Боль раскаленным копьем врезалась в тело, оставив динамитные шашки в каждой клеточке. Через миг все они взорвались, погрузив Семена во тьму.
Помехи исчезли. Но двигатель все не заводился. Только жужжал.
Трамвай, который приковал взгляд Семена, был уже в пяти метрах от машины. Семен глянул на дисплей магнитолы: цифры частот менялись с сумасшедшей скоростью. Наконец они замерли. 144, 320 FM и голос из динамиков промямлил:
- Их решение нельзя не понять. Вы согласны?
И женский голос ответил.
- Да.
Тут в машину влетел трамвай. Семен увидел правую фару, но лишь на секунду. Боль вспыхнула и тут же исчезла, словно не было.
Но кое-что он успел сказать. О да! Успел.
- НЕНАВИЖУ!!!
Стало больно дышать. Наверное, от того он и проснулся. Казалось, будто кто-то вставил иголки в легкие. Открыв глаза, Семен увидел больничную палату и кучу электронной аппаратуры на тумбочке слева. Возле всех этих пищащих, раздражающих аппаратов, спиной к нему стояла женщина в белом халате и что-то отключала.
В голове носился жуткий смерч из скрежета металла, хлопанья крыльев и бульканья воды. Казалось, что череп сейчас расколется, и из него полетят птицы, зашумит река и выскочат машины, которые разобьются прямо здесь, в больничной палате.
Он приподнялся на локтях и огляделся: за стеклом стояли какие-то люди, и с открытыми ртами смотрели прямо на него. Семен понятия не имел, кто они и зачем здесь. Знал он другое. Ему больно из-за той, что стоит к нему спиной.
Оглядев себя, он ужаснулся: отовсюду торчали прозрачные шланги, а в вене левой руки, торчала огромная игла.
Выдернув ее, Семен оттолкнулся от кровати, прыгнул на женщину в белом халате и опустил руку, с зажатой иглой ей в затылок.
- Сссссуууукккк.... - начал Семен, но не закончил. Вся боль и все смерти обняли его, раздавив сердце.
Врачам пришлось потрудиться, разжимая окостеневшую ладонь, что бы вытащить толстую, длинную иглу из головы врача, которая делала первую в России эвтаназию.