* * *

И не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены - и это знаем сами -
Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.

(Анна Ахматова).

* * *
Жил на свете один нелюдим.
Его били - да всё не впрок.
Был он, видимо, неисправим,
В доброту их поверить не мог.

Колотя по упрямой башке,
Говорили: взгляни вокруг!
Жизнь прекрасна, а ты в тоске...
Тут он взял да и помер вдруг.

(Вернер Боссерт).

* * *

Снег научился снегом быть,
Бурьян - бурьяном,
Ветер - ветром.
И только люди не научились быть людьми.

(Ион Карайон).

* * *

В струящейся воде -
Осенняя луна.

На Южном озере
Покой и тишина.

И лотос хочет мне
Сказать о чем-то грустном,

Чтоб грустью и моя
Душа была полна.

(Ли Бо, 701-162 гг.)

* * *

Дожди с небес, потоки с гор мутят
Речную глубь. В волнах не стало брода,
В лесах не стало лиственного свода,
Лишь ветры оголтелые свистят.

Сменил весну и лето зимний хлад,
Всё унеслось в круговращенье года,
И Рок забыл, жива ль ещё природа,
Гармония ли в мире иль разлад.

Но Время точно свой блюдёт порядок.
А мир... А в мире столько неполадок,
Как будто нас отверг Всевышний сам.

Всё ясное, обычное, простое,
Всё спуталось, и рухнули устои.
А жизни нет. Жизнь только снится нам.

(Луис Камоэнс).

* * *

Когда лучей искрящийся хрусталь
Пришла пора просыпать в мир Авроре,
Пастушка Низе уходила в горе
Из мест родных в неведомую даль.

Она взывала к небесам - ей жаль
Загубленного счастья, и во взоре,
Который блеском затмевает зори,
Ручьями слез расплескана печаль:

"Сияй, Аврора, вспыхни ярким светом,
Чтобы восхода алая струя
Несла покой сердцам, тобой согретым,

Но знай, что беспредельна скорбь моя,
И помни, что отныне в мире этом
Пастушки нет несчастнее, чем я.
  
Луис Камоэнс (перев.В.Резниченко). Прислано: Diptera

* * *

Океан,состоящий из капель,велик,
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход-не имеет значенья.
Просто муха в окно залетела на миг...

Омар Хайям. Прислано: Елена Аугуст
  
* * *

И нищему никто не подает.
И пастыри не думают о Боге.
И тайну смерти разум продает
Кому угодно на большой дороге.

В разгаре торг. И мир души оглох
И онемел на ярмарке порока.
И по ночам растёт чертополох
Над песнею убитого пророка.

(Михаил Дудин).

* * *

Знаешь ты, что такое
Жизни твоей крушенье?
Нет мне больше покоя,
Нет ни в чем разрешенья.

Есть открытность сквозная
С полночи вплоть до полдня.
Знаешь ты это? 
- ЗНАЮ.
Помнишь об этом?
- ПОМНЮ.

Нет конца. Нет начала.
Мир мой без вести выбыл.
Что же ты замолчала?
- ЭТО НЕ Я, А ГИБЕЛЬ.

(Павел Антокольский).

* * *

Хотел ходить -
Ему связали ноги.

Хотел творить -
Ему скрутили руки.

Стал говорить -
Ему заткнули рот.

Хотел заплакать -
Глаз его лишили.

Хотел любить -
Любовь его убили.

'Как дальше жить?' -
Спросил он у Христа.

Распятый Бог
Не разомкнул уста.

(Морис Карем).

* * *
Когда б бессмертные могли о смерти плакать,
Над Невием-поэтом плакали бы музы.
Когда в обитель Орка Невий погрузился
Владеть забыли в Риме языком латинским.

(Эпитафия поэту Невию).

* * *

Дезертир

Познав дурных предчувствий мир,
в вокзальных комнатах угарных
транзитный трётся дезертир
и ждет облавы и товарных.

И с сундучка глазком седым
на конных смотрит он матросов
и, вдруг устав, сдаётся им
и глухо просит папиросу.

И зазвенел за ним замок.
И с арестованными вместе
он хлещет синий кипяток
из чайника тончайшей жести.

Пайковый хлеб лежит в дыму,
свинцовые пылают блюдца, -
он сыт, и вот велят ему
фуфайку снять и скинуть бутсы.

Свистят пустые поезда,
на полках - тощая бригада.
Над мертвецом висит звезда,
и ничего звезде не надо.

(Николай Ушаков).

* * *

Как обидно - чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.

И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря.

(Георгий Иванов).

* * *

Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,
В иголку продеваю -- луч,
Грабителю вручаю -- ключ,
Белилами румяню бледность.
Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,
Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья --
Над днем без славы и без толку.

(Марина Цветаева. Прислано: Елена Аугуст).


* * *
БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ 

К оврагу,
Где травы ржавели от крови,
Где смерть опрокинула трупы на склон,
Папаху надвинув на самые брови,
На черном коне подъезжает барон.

Он спустится шагом к изрубленным трупам
И смотрит им в лица,
Склоняясь с седла, -
И прядает конь,
Оседающий крупом,
И в пене испуга его удила.

И яростью,
Бредом ее истомяся,
Кавказский клинок -
Он уже обнажен -
В гниющее
Красноармейское мясо,
Повиснув к земле,
Погружает барон.

Скакун обезумел,
Не слушает шпор oн,
Выносит на гребень,
Весь в лунном огне, -
Испуганный шумом,
Проснувшийся ворон
Закаркает хрипло на черной сосне.

И каркает ворон,
И слушает всадник,
И льдисто светлеет худое лицо.
Чем возгласы птицы звучат безотрадней,
Тем
Сжавшее сердце
Слабеет кольцо.

Глаза засветились.
В тревожном их блеске -
Две крошечных искры,
Два тонких луча...
Но нынче,
Вернувшись из страшной поездки,
Барон приказал:
'Позовите врача!'

И лекарю,
Мутной тоскою оборон
(Шаги и бряцание шпор в тишине),
Отрывисто бросил:
'Хворает мой ворон:
Увидев меня,
Не закаркал он мне!'

Ты будешь лечить его,
Если ж последней
Отрады лишусь - посчитаюсь с тобой!..'
Врач вышел безмолвно
И тут же,
В передней,
Руками развел и покончил с собой.

А в полдень
В кровавом Особом Отделе
Барону,
В сторонку дохнув перегар,
Сказали:
'Вот эти... Они засиделись:
Она - партизанка, а он - комиссар'.

И медленно
В шепот тревожных известий -
Они напряженными стали опять -
Им брошено:
'На ночь сведите их вместе,
А ночью - под вороном - расстрелять!'

И утром начштаба барону прохаркал
О ночи и смерти казненных двоих...
'А ворон их видел?
А ворон закаркал?' -
Барон перебил...
И полковник затих.

'Случилось несчастье! -
Он выдавил
(Дабы
Удар отклонить -
Сокрушительный вздох). -
С испугу ли -
Все-таки крикнула баба -
Иль гнили объевшись, но...
Ворон издох!'

'Каналья!
Ты сдохнешь, а ворон мой - умер!
Он,
Каркая,
Славил удел палача!.. -
От гнева и ужаса обезумев,
Хватаясь за шашку,
Барон закричал. -

Он был моим другом.,
В кровавой неволе
Другого найти я уже не смогу!'
И, весь содрогаясь от гнева и боли,
Он отдал приказ отступать на Ургу.

Стенали степные поджарые волки,
Шептались пески,
Умирал небосклон...
Как идол, сидел на косматой монголке,
Монголом одет,
Сумасшедший барон.

И, шорохам ночи бессонной внимая,
Он призраку гибели выплюнул:
'Прочь!'
И каркала вороном
Глухонемая,
Упавшая сзади
Даурская ночь.

______

Я слышал:
В монгольских унылых улусах,
Ребенка качая при дымном огне,
Раскосая женщина в кольцах и бусах
Поет о бароне на черном коне...

И будто бы в дни,
Когда в яростной злобе
Шевелится буря в горячем песке, -
Огромный,
Он мчит над пустынею Гоби,
И ворон сидит у него па плече.

Арсений НЕСМЕЛЫЙ /МИТРОПОЛЬСКИЙ).
Прислано: Игорь ЯШИН. 

* * *

Аркадий Кутилов
  
  Сидели двое: Я и Я же, -
  один поэт, другой пиит.
  Вошла не женщина, а даже
  скорее девочка на вид.
  
  В лице - отсутствует помада,
  одежды - ноль, глаза чисты.
  И мы не знаем, что ей надо,
  перепугавшись наготы.
  
  (А ведь на улице ненастье,
  так хоть бы трусики и плед).
  Пиит смутился, брякнул:
  - Драсьте!
  - Большой привет! - сказал поэт.
  
  А мысли ринулись по кругу:
  Ведь это Правда! Наша тень!..
  Мы врем частенько даже другу,
  а уж себе-то - каждый день.
  
  На Правду все мои надежды,
  она спасет - и вгонит в гроб!
  Но так вот в лоб? И без одежды?..
  Мы не привыкли прямо в лоб.
  
  Наш славный стыд стоит на страже,
  и пьяный бред, и даже блат.
  
  ...Переглянулись Я и Я же -
  и Правде бросили халат.
  
  ***
  Екатерина Горбовская
  
  По всей земле - колокола, колокола, колокола -
  Царица сына родила! Царица сына родила!
  Душа на части!
  Царица сына родила! Какое счастье!
  Царица сына родила - и в одночасье
  Царь людям выкатил вина и выдал платья,
  И всем бросали серебро царевы братья.
  Царь мужика поцеловал
  И все, что было, раздавал,
  И отменить пообещал в стране законы,
  И все купчишке подарить хотел корону...
  Царица сына родила! Царица сына родила!
  По всей земле - колокола, колокола, колокола...
  
  А время шло, и день пришел, и с колоколен -
  Царевич - болен! болен! болен!
  И плачут бабы в деревнях,
  И едет в город на санях
  Весь мир крещеный,
  И от зари и до зари
  Колдуют что-то знахари
  И швед ученый.
  
  Не спали ночь, а поутру
  Был швед повешен на юру.
  Звон колокольный тонет в шуме:
  Царевич - умер! умер! умер!


(Прислал Vladialt)



Владимир Болотин

Чужой человек

Все запомню - мосты и немощи,
и помост на немощеной площади,
и народ в дожде, и вождя в плаще,
и его на колхозной лошади.
А на селе что ни грязь - то веселие,
что ни боль, что ни крест - красота.
Принудительно на поселение
вместе с ним привезли кота.
Был он весь, словно рыцарь залатанный,
сквозь забрало смотрел на народ.
Не забрали б его, так залапали,
благо длиннвй был, как несчастливый год.
А усы на нем - дыбом волосы,
то ли суд, то ли слух до сих пор идет.
По воде ходил будто посуху
и тем самым смущал в городах народ.
Но село - ни собой, ни судьбой смутишь,
пионеров лишь да красных девушек.
Ни беды, ни любви, ни души здесь не утаишь,
а, тем более, шило или кота в мешке -
"Доставай!" - и от крика вдруг мало воздуха,
только песней дышал, но запел народ:
"По навозу пройди будто посуху,
вот тогда мы поверим, что ты самый тот".
А, так как верил он, что народ без зла и без пошлости
(кто не верил - сам хуже скота),
он в дерьмо вступил прямо с лошади,
на плечо посадив кота.
А по тракту гвоздей понабросано
больше, чем запчастей от трактора.
"По гвоздям пройди будто посуху", -
так шутил он, и кивали все в такт ему -
значит, свой, значит, наш, значит можно с блатными песнями,
сельсоветские можно, и можно - скотские,
на фонарном столбе повесили для начала - портрет Высоцкого,
а потом занЯлись культурным дОсугом
и в гульбе растоптали кота...
По крови пройди будто посуху,
вот тогда мы поверим, вот тогда...
Рыцарь сплюнул в навоз беломорину,
подмигнул воронью безмозглому
и пошел по земле будто посуху,
напевая - не иначе как лозунги.
А Россия суха под подошвами,
что ей дождь, что ей вождь, что война.
И не сеяна, и не кошена,
и не солнечная сторона...

(Прислала Марта Риверман).

* * *

Диана Эфендиева
  
  Рыбы в моей голове... Рыбы...
  Шевелят холодными они хвостами,
  Выпускают воздуха горошины, глыбы
  Чувственными как у женщин устами.
  
  Не устают, не спят они, не умирают,
  Не рождаются. Количество неизменно:
  Двенадцать рыб идут, огибают с краю
  Мысы, рифы и мели моей Вселенной.
  
  Они так величественны и спокойны.
  Ни приливы с отливами, ни климат,
  Не влияют на шествие рыб, ни войны,
  Ни прочие внешние катаклизмы. Клином
  
  Они идут отточенным и блестящим -
  Как суть клинка - обоюдоострым
  Клином между прошлым и настоящим,
  Курс неизменно держа на остров
  
  Будущего, что станет бесследным,
  Рыбьим раем, воздавшимся им по вере,
  Чтобы, прощаясь, взмахнуть бледным
  Хвостом, и выброситься на берег.

(Прислала Ольга Погодина).