Маргарита кричала, что мать " ленивая тваль", которая "не хосет вставать и валить касу". Не помогло. Хоть бей ее, хоть кусай, хоть дергай за волосы - бесполезно. Мать никак не реагировала на внешние раздражители. Как это исправить Маргарита не знала, и надо ли вообще что-то исправлять, ведь встанет и выдаст свое коронное: " Отстань, сюка". Так всегда было. Надо просто ждать. Ждать и отгонять полотенцем собравшихся на одеяле мух. Мухи настойчиво лезли снова, Маргарита упорно отбивалась от них кофтой, расческой. Одну из мух удалось проткнуть вилкой и засунуть в спичечный коробок. Спички надо высыпать в мусорное ведро, чтобы избежать пожара, тарелки, оставшиеся после ужина сполоснуть под рукомойником, грязные трусы замочить в тазике вместе с картошкой. Кажется, все сделала правильно. Найдя на столе засохшую ватрушку, попыталась покормить мать. Не удалось. Сквозь сжатые зубы не пробиться и ложке, не то, что куску хлеба. Вся вода, которую вливала в рот матери, вытекла на подушку. Видимо, та совсем разучилась глотать, а Маргарита играть... устала... зарылась лицом в плюшевую игрушку, ни одной слезинки не проронила... грустно.
Три года, три дня и три ночи, три пальца на правой руке маленькой Маргариты были обсосаны до неузнаваемости. Нежный, резиновый вкус, сладкий и липкий, как карамелька, горькое послевкусие... Только недавно мать отучила ее от пустышки и вместо нее девочка упорно тащила в рот пальцы...
Очнулась от шума, когда вышибали дверь. Увидев незнакомых женщин, набившихся в комнату, девочка забилась под кровать, прижимая к груди застиранного зайчишку с оторванным ухом.
На имя не откликалась и никого из родственников не узнавала. Возможно, и видела их впервые, ведь они не приходили сюда раньше. За девочкой присматривала иногда соседка: старая учительница из комнаты напротив. К Маргарите ее не пустили. Отвезли девочку в детский дом, так удобнее, там всех берут. И нормальных и ненормальных.
- Могла бы и в больнице сделать аборт, не истекла бы кровью.
- И девчонку бы не оставила сиротой.
- Я и говорю, что дура, все сама да сама, ни от кого помощи не принимала. Ни помощи, ни советов. А что сама? Один козел ее бросил и другой не лучше.
Похоронили и помянули в узком семейном кругу. Про девочку никто не заикался, и виноватым себя не чувствовал. Сдали и сдали. Не на улицу же выбросили, с голоду не помрет, еще и комнату получит как сирота.
***
Через полгода Маргариту удочерили. В той семье уже был один ребенок - двенадцатилетний мальчик, но женщине хотелось еще девочку, а забеременеть не получалось. Она и уговорила мужа взять из детдома.
- Будет нам помощница в старости. Ничего, что молчит, отойдет со временем, оттает. Главное, чтобы здоровенькая была.
Сначала Маргарита носилась по квартире как Маугли, на четвереньках, а когда приходили гости, убегала в другую комнату, подальше от чужих глаз. При попытке вытащить ее силком из-под стола или кровати - кусалась за руку и шипела как уличный котенок. И никаким пряником или конфеткой не могли выманить оттуда, разве что свежеиспеченной ватрушкой или сдобной булочкой, но приемная мать, зная ее ватрушечную слабость, не говорила об этом и использовала ватрушки только в исключительных случаях, крайне редко. Например, чтобы заставить Маргариту сходить в поликлинику к зубному врачу или сдать кровь из пальчика, в остальных случаях обходились без ватрушек - уговорами. Сильно не ругали ни за пролитый нечаянно чай, ни за разбитую кружку, ни за спущенную в унитаз безделушку или другие шалости: за все многочисленные рыки, крики и прочие глупости, такие же временные как времена года. Особого значения этим шалостям не придавали, но и не сюсюкали, не потакали ее капризам, держали в строгости. Ни лишнего платьица, ни капроновой ленточки, никаких обнимашек и телячьих нежностей, чтобы знала свое место и на большее не рассчитывала. Будто заранее готовили ее к служению: находиться рядом с приемной матерью, быть девочкой на побегушках, домашней прислугой, помощницей, приживалкой... да мало ли кто что навыдумывает... может и неправда все.
Когда девочку вылечили от испуга, Маргарита прекратила дичиться, и даже наоборот стала слишком общительной для своего возраста. Как заговорила однажды, не остановишь, всем надоест своей болтовней. Слушать ее бесконечный поток сознания - голова распухнет, домашние старались выставить подальше от себя - во двор, пусть общается с ровесниками, поиграет в классики, но Маргарите было неинтересно с другими детьми, ей подавай взрослых. И ведь умела найти подход, остановить незнакомого человека. Никто от себя не отфутболивал, угощали сладостями и даже приглашали как-то на пирог с капустой. Приемная мать, узнав про эту "приставучесть", запретила той гулять одной. Мало ли что. Марго мог обмануть любой взрослый. Заманит дешевенькой шоколадкой или конфеткой, и прощай ватрушка, где еще найдешь такую сдобную и покладистую девочку. Уж она-то кормила ее как на убой: чтобы не подумали, что приемная, не застыдили, не обессудили, не заполоскали честное имечко, не облили грязью. Посмотрите, какая у нее девочка: чистенькая, пухленькая, как поросеночек, пусть и глупенькая чуть- чуть, но для жизни много ума не надо, главное, пристроиться правильно. В правильном месте.
Когда Маргарита подросла, отец начал брать ее с собой на буксир, на весь период летней навигации. А куда было девать эту дурочку? Брата Витеньку обычно отправляли в пионерский лагерь, Маргариту туда никак не пристроишь, даже по знакомству. Никто не захочет взять на себя ответственность. Останься она в детском доме, не миновать бы ей спец.интерната. Никто бы не заступился, точно, а родители отстояли, уберегли.
И вот этот буксир, и холодную сибирскую реку, по которой плавали до самых холодов, и капитанскую каюту, где она научилась держать в руках кисточку и рисовать красками, и кучу выловленных из реки коряг, которые напоминали сказочных персонажей - Маргарита вспоминала потом всю жизнь. Потому что на буксире, она почувствовала себя не просто девочкой из второго подъезда, а дочерью капитана, хоть и приемной, но все равно дочерью. И никто не посмел оспорить этот титул, некому, других ребятишек на буксире не было. Никто не мог отобрать у нее законное право: быть самой маленькой и самой любимой...
Каждый день повариха Зоя потчевала свежими ватрушками и душистым компотом из сухофруктов, заплетала по утрам косички и заставляла чистить зубы, но особой сердечности, не проявляла, больше выслуживалась перед отцом. Маргарита тоже не испытывала к ней особой привязанности (но не к ее ватрушкам, вкуснее которых она ничего не пробовала) и оставалась равнодушной к поварихе, видела кого та обхаживает - отца. Может быть, не до конца понимала, но чувствовала прекрасно, матери о своих подозрениях не докладывала, хотя та и выспрашивала подробности жизни на буксире. Длузить и секретничать ходила к Степану Андреевичу, помощнику капитана. Он и научил ее шкурить и покрывать лаком коряги, самые замысловатые из найденных, книжки иногда по вечерам читал, рассказывал, по каким рекам плавал. Много чего знал. За глаза его все называли мухомором, потому как от Степана Андреевича постоянно несло то ли сырыми грибами, то ли... спермой (кто понимал толк в запахах). И хотя он регулярно мылся и не ругался матом, что для речного флота большая редкость, но запах отпугивал от него людей. Никто из женщин так и не позарился на его сбережения и двухкомнатную квартиру в деревянном бараке с центральным отоплением. И остался Степан Андреевич бобылем. По причине своего одиночества, каждое лето он возвращался на буксир. Пить пиво и забивать козла в домино - этим его не заманишь, он не тунеядец какой-то, сидеть без дела. Привык работать.
К Маргарите привязался сразу, с первого дня, как она появилась на буксире, и даже зимой навещал и не один раз, но приемная мать девочки особо не привечала старого бобыля, подарки брала, но дочку не отпускала с ним, даже в кино, как он не просил. Не нравился ей этот подозрительный дед, и запах его противный, срамной, и взгляд как у волка - дикий, и вообще, неприятный тип, от которого надо держаться подальше. На буксире к Степану Андреевичу было другое отношение. С работой он прекрасно справлялся, ни в чем подозрительном не замечен, и на хорошем счету у начальства. Но отчего прилип к ее девочке, вот вопрос? Объяснить свои сомнения мать не могла, и с мужем по этому вопросу не советовалась, знала, что бесполезно, еще бы и накричал в сердцах, за такие бабские сплетни. Действовала самостоятельно, на свой страх и риск. И вскоре преуспела в этом, перестал Степан Андреевич ходить к ним в гости. Отвадила бобыля.
Маргарита была о своем друге иного мнения и всячески старалась быть поближе к нему, не смотря на запреты матери, но что она могла сделать? Закатить истерику, все истерики пресекались сразу же и навсегда, и начинать их было бессмысленно, так же, как и слезы. Оставалось только набраться терпения и ждать лета.
Уж тогда-то ее никто не остановит, не одернет, не посягнет на свободу. Полетит она как ветер по мокрой палубе, в каждую дыру завернет, в каждую щелочку заглянет. Весь затхлый дух вышибет, всех пауков разгонит и злых сущностей. Люди заняты каждый своим делом, а у нее самая важная работа - поднимать настроение, так говорил Андреевич.
- Носись, Марго, пока силы есть, расти помаленьку, лишь бы не упала за борт, не утонула случайно, да вроде и сама стараешься держаться поближе к людям. И это правильно, каждый должен быть рядом со своим видом, скотина со скотиной, человек с человеком. Как резиновый мячик скачешь, это хорошо, ноги крепкие будут, выносливые... люблю любоваться на тебя доча... живи, радуйся солнышку.
И слезинка по морщинистой щеке прокатилась. Подскочила Маргарита к Андреевичу, обняла, уткнулась лицом в колючий подбородок. Чуть не разревелась от счастья, не задохнулась от мужского духа, крепкого, терпкого...
- Ну, ты чего, не плачь, дурочка, все будет хорошо.
Чмокнул в щечку, шлепнул ладошкою по попе.
- Беги, доча, играй.
***
Для одного только мальчика Вити новоявленная сестренка была не в радость. Не родная, чужая, пришлая, даже говорить кое-как научилась, зато уж и не остановишь, не переслушаешь ее болтовню. Смотрел он на это чудо природы свысока, как коршун, в любую минуту готовый схватить за загривок и утащить в гнездо. Ох, и заклевал бы с радостью, чтобы ни кусочка от нее не осталось, ни волоска, ни тряпочки. Единственно, что удерживало - строгий отец.
Маргарита и сама старалась держаться поближе к родителям (из соображений безопасности), Витенька угрожал и не один раз, попугивал время от времени и в свою комнату не разрешал заходить. Когда злобный братец ушел в армию, Маргарита вздохнула с облегчением.
Училась она неважно, не радовала родителей хорошими отметками, вроде и старалась писать аккуратно и уроки делала каждый день, не отлынивала, но все равно получала одни тройки, даже чуть на второй год не осталась в первом классе. Закончила с грехом пополам восьмилетку и поступила в ПТУ на швею.
- Хлебная профессия,- говорила мать,- всегда пригодиться. Сама она работала машинисткой в управлении реч.флота, и до самой пенсии брала заказы на дом, пока глаза позволяли. - Курочка по зернышку клюет. Думаешь, просто так люди богатыми становятся? Нет, милочка, денежки потным трудом достаются.
Маргарита слушала и запоминала.
С пятнадцати лет мать завела на Маргариту трудовую книжку, устроив ее дворничихой. Убирались вдвоем, осенью, когда трудно было, нанимали бомжей, чтобы таскать мешки с листьями, бутылки пустые собирали, уже в перестройку. Тогда швейная фабрика закрылась, и Маргарита осталась без работы. Витенька от них давно отделился и жил самостоятельно. Пока был жив отец, заглядывал по большим праздникам, а когда тот умер, то и забегать перестал, у него тоже проблемы и помочь он им нечем не может. "Сами выкручивайтесь, Маргарита здоровая девка, пусть еще один участок возьмет мести, если уж швеей невозможно устроиться". Швеей-то можно было приткнуться, только Маргарита не швеей на фабрике работала, а гладильщицей, и то одни выговоры получала за неаккуратность и испорченные горячим утюгом вещи.
Четвертый участок не стали брать, с тремя-то едва справлялись, мать решила попробовать себя в роли целительницы. Говорят, прибыльное дело. Отчего не полечить, если что-то умеешь. Когда-то дальняя родственница показала ей как голову править с помощью сантиметра, снимать сглаз, грыжу "загрызать", убирать порчу, кое- что сама выписывала из журналов, и ведь помогало и не раз. Маргариту вон от испуга вылечила, соседку. Муж бы, наверное, не позволил заниматься этим шарлатанством, он идейный был, партийный человек, но сейчас все можно - свобода. Не черной же магией она собирается заниматься - людей лечить.
И понеслось. Кроме привычной еды: котлет и пельменей, да колбасы докторской стали покупать напитки сладкие, сникерсы, жевательные резинки, и на черный день по пятерочке с каждого клиента откладывать. Острая необходимость в четвертом участке отпала, еще и Маргарита нашла левый заработок: картинки стала рисовать красками и продавать их по вечерам возле "Интуриста". Тут и пригодилась ее необыкновенная общительность, та самая " приставучесть", умение завязывать разговор с чужими людьми и втираться в доверие, только толку-то от твоих долларов, говорила мать, один доллар в неделю - не заработок, баловство, на краски сколько денег переведешь, на кисточки, на картонки. Маргарита же уперлась, мол, теперь она взрослая женщина. У нее свои планы на жизнь.
- Посмотри, мама, как моими работами иностранцы восхищаются, наивное искусство у них ценится, а у меня настоящее масло, без подделки. Может, я за рубеж поеду, на выставку, может, такого спонсора найду, что братец Витенька от зависти лопнет. Уступила когда-то Андреевича, теперь не уступлю, буду ходить, продавать живопись.
Про Андреевича еще та история приключилась. После того, как мать отвадила того от дома, они стали встречаться с Маргаритой на улице. Степан Андреевич частенько приходил во двор со своей знаменитой авоськой, из которой торчала бутылка ситро и бутылка пива жигулевского. Прохаживался от фонаря к фонарю, чтобы не замерзнуть, ждал, когда отпустят девочку погулять. Местные пенсионерки давно заприметили эту сутулую фигуру с авоськой рядом со вторым подъездом, да он и не скрывался от них, здоровался даже с некоторыми. Предполагали, что дед ходит к своему знакомому или товарищу по работе, оказалось, к сиротке. Странно. Угощает на холоде девчонку ситро, шоколадки сует в карманы, конфетки, гладит по головке, как свою внучку, целует. Доложили приемной матери, та и взорвалась, как бомба. Такой скандалище закатила на весь двор, орала как резаная. Два лета потом Маргариту не отпускали на буксир, а когда отпустили, Степана Андреевича уже там не было, то ли умер, то ли перевелся на другой буксир, никто толком не знал, а сама она не расспрашивала особо. Весь интерес к противоположному полу сразу же и улетучился после скандала, и стала Марго побаиваться взрослых дяденек, особенно стариков, так подействовали на детскую психику материны страшилки.
- Вот вставят тебе в попу палку и вытащат через рот, будешь знать, как приставать к мужикам.
Иногда по ночам Маргарита прудила под себя, чтобы только не ходить в туалет мимо стоящей в углу швабры. Долго боялась всяких палок и лыжных в том числе, и телеграфных столбов на улице и деревянного штакетника на даче. Наконец, мать, поняла, откуда растут у этого страха ноги, и отчитала над ней молитву, еще и крещенской водой освятила. Слава Богу, помогло, но страх перед мужиками остался на всю жизнь.
А сейчас мать ничего не могла поделать с ее упрямством, хотя раньше за Маргаритой такого не замечалось, во всем слушалась, тут уперлась и все, как баран. Ладно. Мести три участка не отказывается и хрен с ней, пусть в свободное время ходит.
- Надеюсь, тебя там не изнасилуют.
- Как у тебя язык-то поворачивается, мама, - покраснела Маргарита,- такое говорить, там приличные люди, художники, вежливые и деликатные, хоть и выпивают иногда.
- Знаем мы эту интеллигенцию, был у нас один инженер в управлении, скромный такой, вежливый... не буду пугать тебя подробностями, дело давнее. К женщинам поближе держись. Есть там художники женщины?
- Есть, я уже рассказывала.
- Вот с ними и общайся, а мужиков сторонись.
- Мама,... мне уже сорок три скоро...
- И что? Обмануть могут и в шестьдесят лет. У мужиков одно на уме. Заговор вот на торговлю возьми. Лишним не будет.
Заговор на торговлю не помог, не клевал на Маргаритину живопись покупатель, если и брал пару тройку картиночек, а она рисовала на маленьких картонках, то не давал много, один, два доллара, не больше пяти. Маргарита и этому была рада, прямо загоралась от полученной суммы. Кошелек новенький купила с двумя отделениями: одно для долларов, одно для рублей, разные безделушки потекли к ней в сумочку: заколки, колечки дешевенькие, бусики, зеркальце - пудреницы, но главное удовольствие - это свежие булочки с горячим кофе, в местной кондитерской "Ромашка", причем кондитерская была не из дешевых заведений. В центре города. По словам самой Маргариты, таких вкусных ватрушек как на буксире, нигде больше не продавалось, хотя в Ромашке были неплохие пирожные. Маргарита даже пополнела немного, хотя и раньше не была худышкой, всегда булочку напоминала.
Когда ее мать слегла с сахарным диабетом: сразу и навсегда превратившись в овощ, и никакие заговоры не могли исправить эту ужасную ситуацию, вот тогда Маргарита испугалась по-настоящему, сразу же отказалась от сдобы, запретив себе даже думать о ней. А тогда дворницкая зарплата шла на оплату коммунальных счетов, весь приработок, ее и матери - на сладости.
***
Подружилась она по совету матери с художницей Аней, девушкой незамужней и страшно целеустремленной, идейной. Идея у нее была такая: заработать на квартиру или комнату в коммуналке и перевести сюда из Казахстана отца и сестру, В Казахстане, оказывается, нелады с радиацией и надо срочно оттуда выбираться, пока еще можно уехать. И сама она из зараженной деревни. Выросла рядом с полигоном. Хочешь верь, хочешь не верь, но рассказывала убедительно.
Рисунок у нее был поставленный, глаз наметанный, и цену умела взять высокую. Какую назначала, такую и брала за свои картины, не уступала как многие. Этим и привлекла Маргариту, боевым духом и небывалой щедростью к своим друзьям: кроме Маргариты была у нее еще одна подружка - из училища искусств, но после совместного путешествия на Байкал стала сторониться Ани, будто испугалась чего-то. Маргарита не замечала за Аней никаких странностей, разве что Свидетели Иеговы, так это ее личное дело. Она и Маргариту брала пару раз с собой, и что? Там кофе и булочки для всех желающих, приятная атмосфера, ничего плохого. Маргарите понравилось, особенно бесплатные булочки, хоть и маленькие, но вкусненькие, еще и брошюрки разные подарили про Бога.
Наконец, мать попросила привести новую подружку домой, чтобы познакомится поближе. Про Свидетелей Иеговых Маргарита, конечно, не говорила, чтобы не пугать мать, а то взорвется, не остановишь. Будет орать потом часа два. Напрасно осторожничала, Аня все равно матери не понравилась, категорически.
- Торт зачем-то притащила дорогущий, бутылку шампанского как на Новый год, могла бы и коробкой конфет обойтись... не понимаю такой транжиры. И ведет себя как сопливый пацан, который пришел свататься. Не водись с ней Марго, ничего хорошего из вашей дружбы не получится. Уж поверь, ни разу не ошиблась в своих прогнозах.
Маргарита мать не послушала и продолжала встречаться с Аней, правда идти к ней на новоселье (а та купила уже себе комнату в коммуналке), не рискнула, слишком нервная та стала в последнее время, перевозбужденная какая-то, слова поперек не скажи. Маргарите и одной матери в качестве надзирателя хватало, а другой такой - не надо. Не пошла на новоселье, а Анютке и наплевать вроде, как будто не приглашала, тему переменила и понеслась трындеть, про НЛО, про агентов на каждом перекресте, про нашествие тараканов, про тяжелую жизнь в коммуналке, про все подряд, а про отца с сестрой забыла напрочь, как будто и не было их вовсе. Говорила, что в Москву собралась, срочно, там у нее обязательно срастется: и прошлое и будущее, все наладится. Она уже и билет купила на поезд. Через месяц вернулась. Денег, что заработала в Москве, не хватило на операцию. А какую операцию не сказала, секрет вроде. Да какой там секрет, все художники давно шептались по углам, что отговорили ее Свидетели Иеговы сменить пол ... И ведь красивая девчонка, фигура, волосы, и чего не хватало? Живи и радуйся. Парень какой-то приезжал из Казахстана, искал ее... не сказали где. Язык не повернулся... хотя психушка неподалеку, рядом, через квартал от торговой точки .
Маргариту эта новость нисколько не удивила, она и сама что-то смутно подозревала, старалась держаться подальше от ее переменчивого настроения, чтобы не попасть под горячую руку, а раньше вроде хорошо было, нескучно вдвоем. Что-то общее в интересах мелькало, как будто на одной волне плыли, шутили, в кондитерскую бегали за пирожными, дурачились. Не объяснишь на словах.
Про смену пола - ложь. Очернили Аню, она не из этих, нормальная девчонка. До Марго не дотрагивалась ни случайно, ни намеренно, избегала любых прикосновений, и вообще, они на такие темы не разговаривали. Все о картинах больше, о технике живописи. Акварель купила, дорогущую, питерскую, кисти, бумагу. Должны были приступить к первому уроку, уже и мать предупредила, что будет заниматься с Аней в своей комнате, и та вроде не возмущалась, и день был назначен торжественно, как на первое сентября, и вдруг эта дурацкая психушка. Почему? Маргарита надеялась, что когда Аня вернется, то не откажется показать ей пару акварельных приемов, пусть и не самых важных, простеньких. А пока ждать как тогда с мертвой матерью в детстве. Ждать и надеяться. И время как бы остановилось в недоумении, но жизнь продолжалась, и букет полевых ромашек, приготовленных для натюрморта, завял, и спелые груши, полосатый арбуз с яблоками съедены, не пропадать же продуктам.
И вот Маргарита поперлась в эту дурацкую больницу. Не хотела туда тащиться, противилась, и ноги не шли, и желания никакого не было, да уговорили, передачу собрали, денег сунули, запутали ее совсем. И что? Никак не могла потом успокоиться, позабыть лица тех несчастных, что сновали по больничному коридору, как зомби, выпрашивая у посетителей сладкое и сигареты. И незнакомое лицо Ани, равнодушное и пустое, опухшее от лекарств, помятое и уставшее, стояло перед глазами. Целую неделю не спала, кошмары мучили, и заговор от испуга прочитала тайком от матери, хоть и не верила ни в какие заговоры. И было это до того жутко и неприятно, что страшнее уж некуда, даже мертвые старухи из детских воспоминаний, казались куклами из театра восковых фигур, что приезжал недавно в их город. Все эти умершие когда-то старухи с их двора, которых выставляли на улице в открытых гробах, выглядели сейчас менее безобидными, чем ее Аня. Не такими опасными.
***
И больше Маргарита уже не искала себе новых подружек среди художниц, старалась относиться ко всем одинаково, чтобы никого не обидеть, но и себе не в убыток было: принцип, ты мне, я тебе соблюдала по возможности.
- Главное, не задолжай кому-то,- наставляла ее мать,- живи на свои деньги, а что предлагают в дар - не отказывайся, бери.
И давали, у кого лишнее было, и она брала. Краски, рамочки, даже шубейку старую поношенную из каракуля. И в гости к некоторым пожилым приятельницам ходила на чай, но ни к кому не привязывалась.
Выйдя из больницы, Аня пошла по городу попрошайничать. Голос у нее был мальчишеский, звонкий, но песни тянула жалостливые, или про сирот, или про отвергнутую любовь, и потому, наверное, подавали мало, и она была недовольная результатом, но петь продолжала. Потом и пенсию стала получать по инвалидности, знакомые помогали, жила как-то. Рисовала немного, сдавала, сама не могла стоять - руки тряслись, и злилась страшно на остальных художников, их мазню хорошо берут, а ее шедевры игнорируют. Значит, колдуют недоброжелатели, шпионы кругом, агенты ЦРУ. Жалобу на всех подаст в отдел культуры. Пусть закроют эту отвратительную барахолку и разгонят всех самодеятельных художников. Здесь должны стоят только профессионалы. Маргариту она как будто не замечала, подошла как-то один раз, со странной просьбой.
- Ты мне принеси акварель, она дорогая и кисточки, что я купила тебе, и бумагу.
Когда ей вернули, она тут же продала их за полцены, а Маргарита стояла и смотрела украдкой на это кощунство. И мечта ее научится писать акварелью, растаяла как мороженое в жару. Значит, неправильная была мечта, слишком сладкая и липкая. Не выдержала испытаний. И ведь могла поднапрячься и накопить денежки на ту акварель, но не захотела лишать себя мелких радостей.