Мистические откровения одного козла, не склонного к мистике.
Когда кто-то из людей называл меня козлом, я приходил в такое бешенство, что терял контроль над своими чувствами, и хотя я мог испепелить своих обидчиков одним взглядом или просто наставить рога, и продырявить их кожу насквозь, я никогда не делал этого. Да, я мог убить или забодать до смерти, но я никогда не опускался до козлиного уровня. Я не животное.
Во мне всегда боролись два чувства: чувство собственного достоинства и стремление к свободе. Я понимал, что напав на человека, я тем самым погублю себя. Даже если ему удастся избежать телесных повреждений, все равно, для меня это значит та же самая неволя, тот же хлыст и унылая череда дней в козлином облике, вплоть до другого перерождения.
И я нашел другой выход.
Когда оскорбления становились невыносимыми для моего слуха или задней половины тела (по обыкновению люди пинают козлов в зад), я приходил в такое неистовство, что выпрыгивал из своей шкуры, но сначала из нее выпрыгивал козлиный дух. Надеюсь, мне не надо объяснять, что это такое.
Учуяв его, некоторые люди затыкали носы и бежали прочь, подальше от нестерпимого запаха, а я, взобравшись на него верхом, летел в пропасть, ничего не видя и не различая перед собой. Я задыхался от вони, и слышал под собой хохот, несущегося как ветер, духа.
Я падал вниз, безжалостно и беспощадно, и ничто, никакие силы Провидения, не могли остановить это падение. Все было предрешено. И вот однажды (а я падал уже не один раз) я увидел, как на зеленой самодовольной собаке поднимается вверх жирная овца, усыпанная предновогодними блестками. Проплывая мимо, она окинула меня таким презрительным взглядом, что я не удержался и был вынужден прервать свое погружение в пучину бессознательного, и тут же, прямо в безвоздушном пространстве, поиметь эту тварь.
Наше совокупление сопровождалось такими воплями, что сердце зеленой собаки не выдержало и разорвалось на части. Из собаки посыпались бумажные доллары, и летучие мыши, сорвавшись с насиженных мест (упавшие откуда-то сверху) стали глотать эти бумажки на лету.
Стоял такой ужасный шум и гвалт, что я не заметил, как из-под меня исчез дух, оставив нас с овцой болтаться в невесомости неопределенное время.
Овца вцепилась зубами в мою бороду, и я почувствовал себя героем, готовым защитить свою возлюбленную от всех неприятностей. Впервые в жизни за моей спиной выросли крылья, благодаря которым мы благополучно приземлились вниз.
Потревоженные обитатели той местности, где мы оказались по вине случая, увидев нас, испытали своеобразный ужас и попытались выразить его на своем языке.
Их пустые глазницы загорелись синим огнем, и этот огонь приближался...
Синеокая овца была близка к обмороку.
- Бе-бе-бе,- заблеяла от страха она, и наконец-то отпустила мою бороду.
Я увидел отверстие, похожее на канализационный люк и тотчас же бросился в него. Удар оказался довольно сильным, хотя его смягчило зловоние, тошнотворная жижа, стекавшая по узкому желобу.
Под землей было темно, как ночью. Я не знал, в каком направлении двигаться. Инстинктивно я направился в ту сторону, куда текла река.
Очень скоро тишину нарушили голоса, гулко раздававшиеся под сводами подземелья, а темноту разрезало множество блестящих точек.
Мое сердце учащенно забилось, я был близок к отчаянию и представил себя растерзанным этими чудищами... Я не знал, что делать, совсем позабыв о моей возлюбленной, я думал только о спасении своей индивидуальности.
И вдруг, передо мной забрезжило это самое спасение. Мимо проплывал Козлиный дух, тот самый, оставивший меня в момент совокупления с овцой. Он приветливо помахал мне из воды хвостиком, и предложил (нет, потребовал) немедленно присоединиться к нему. И я, с превеликим удовольствием, взобрался на него верхом.
Прохладная и чистая вода смыла с меня остатки нечистот и страха. Я почувствовал себя в безопасности. Итак, я пребывал в неге, гордо восседая верхом на Козлином духе, и был подобен некому сфинксу, возлежавшему у ворот храма. Я просто отупел от счастья и, потеряв всякую осторожность, уснул верхом.
Очнувшись, я неожиданно осознал себя трупом синеглазой овцы, или скорее неким духом, жаждущим освобождения от мертвой плоти.
- Вот до чего доводят бесконтрольные погружения в бессознательное,- подумал я.
- Теперь, значит, я не козел, а мертвая овца, плывущая по подземной реке.
- Ты оставил в моем теле свое семя,- зарыдал ее дух.
- За удовольствие надо платить,- намекнула моя совесть.
- Оставьте меня в покое. Я сплю. Я уже не чувствую своего тела. Мой год еще не наступил и у меня есть время подумать, кто я: синеокая овца или просто козел, гордо восседающий верхом на Козлином духе.
Когда мы с Козлиным духом выпили целую реку шампанского, меня больше ничего не волновало: ни кто я, ни где мы, и только синеокая овца на тонких шпильках блуждала в моих похмельных глюках. Она ругалась нехорошими словами и обзывала меня козлом, пинала в зад и все время вспоминала какую-то белую шубу, которую якобы я заблевал.
Да, я забыл сказать пару слов о подземной реке. Как и все реки, она направлялась к морю. И в надежде на лучшее будущее, я с нетерпением жду встречи с морем. Мне кажется, там я обрету свое настоящее лицо.